Мёртвое сердце

Пролог

Меня всегда называли “примером”. Учителя обожали, соседи улыбались, мама гладила по голове и называла своим золотцем. Я был правильным, всё делал как надо. И если бы можно было выбрать момент, в который всё сломалось – я бы всё равно указал именно этот. День, когда машина перевернулась.

– Ваш сын,Эгросси Морт – просто замечательный мальчик! – улыбалась директорша, кладя перед мамой бумажку для подписи. – Учится только на «отлично», всегда готов помочь, ни разу не опоздал на урок. Вы большие молодцы, что так его воспитали!

Мама кивала, вежливо улыбаясь.

– А у вас же ещё дочка есть, да? Она скоро в первый класс, совсем уже взрослая. Эги, подожди, пожалуйста, снаружи.

Я вышел, как послушный. Меня редко просили, чаще просто говорили. Я был привычен к этому. Я привык быть удобным. Через стеклянную дверь я слышал ещё:

– Я хотела вас предупредить: с наступающего года стоимость обучения повысится на 4%. Понимаю, для вас это не проблема, просто… предупреждаю. Распишитесь, пожалуйста…

– Мам, а вы купите мне машинку на пульте?

– Конечно, сынок, ты заслужил! Ты большой молодец, мы с папой тобой очень гордимся.

Я не знал, гордятся ли они на самом деле. Но я верил. Я всегда верил словам.

– Урааа! Хочу вот эту! – я тыкал пальцем в коробку с огромными колёсами, будто настоящая.

На следующий день я выбежал во двор. Мили уже ждала.

– Привет, Мили! Смотри, мне родители машинку купили!

– Ух ты, крутая! Покажешь, как управлять?

Мы смеялись, как всегда. Она бежала рядом, пока я гонял машинку вокруг лавок. Солнце било в глаза, пыль крутилась в воздухе.

Я хотел показать трюк. Разгон, резкий поворот, дрифт… И вот – переворот. В ту же секунду что-то будто лопнуло внутри. Не просто головокружение – резкий удар, будто в сердце. В прямом смысле.

Я схватился за грудь. Всё вокруг поплыло, будто меня вытолкнули из собственного тела. Гром. Машина. Родители. Горят.

– Эги! – голос Мили был далёким. – У тебя кровь… Эги!

И всё. Очнулся на диване. Голова гудела, тело будто вату налили. Мама сидела рядом. В её голосе были беспокойство и что-то ещё. То, что я не мог тогда распознать.

– Эгросси… в порядке? Ты упал… Солнечный удар, наверное…

Мили рядом. Её пальцы касаются моей руки.

– Я… – я запнулся. – Я видел… нашу машину. Она… она горела.

– Это тебе приснилось, – быстро сказала мама. – Жара, обморок. Тебе показалось, милый.

– Ладно, мам. Как скажешь…

Но внутри меня всё ещё стоял запах горелого металла. И чувствовалось, будто сердце… не одно. Через неделю мама уезжала с папой. Сестру повезли на день рождения подружки.

– Сынок, побудешь немного один? Мультики посмотришь, хорошо?

– Хорошо.

Я улыбался. Машинка стояла у ног. Я больше не играл с ней.

Я смотрел, как они уезжают. Машина медленно скрывалась за поворотом. Я не знал тогда, что больше их не увижу.

Дом стал тише, чем обычно. Не уютно-тихо – а как будто кто-то выключил звук изнутри. Я сидел в гостиной, скрестив ноги на ковре. Передо мной – альбом, открытый на чистом листе. Карандаши лежали в хаосе, рассыпанные, как мои мысли. Я не включал телевизор. Музыки не было. Даже мультики не тянуло смотреть.

Я просто рисовал. В том видении, или в том сне, я видел всё так ясно, будто сам сидел в машине. Машинка, перевернувшись, будто провела черту: теперь всё шло в обратную сторону. На бумаге вырастала та же перевёрнутая машина – наша. Белая, с раздавленной крышей, пробитым лобовым стеклом. Колёса, нелепо вывернутые вбок. Всё пылало. Салон – тень силуэтов внутри. Огонь ел металл. Я рисовал четыре часа. Не ел. Не двигался. Даже не чувствовал, как пальцы покрываются графитовой пылью и размазывают линии. Это был не просто рисунок. Это было воспоминание, ещё не случившееся. Когда я наконец поднял голову – солнце почти ушло за горизонт. Они опаздывали. Сильно.

Я потянулся к пульту и включил телевизор, чтобы заглушить тревогу внутри. Экран вспыхнул ярким светом – и тут же я услышал:

– …трагическое происшествие произошло сегодня около 17:00 на южной трассе недалеко от развязки Селигра. Легковой автомобиль марки «Сандер» перевернулся. В результате возгорания машина взорвалась…

Я застыл. Экран показывал чёрный дым, огонь, обгоревшие металлические останки. За ограждением стояли полицейские и пожарные. Всё выглядело так же, как на моём рисунке. Только это было настоящим.

– …в машине находились мужчина и женщина. Личности пока не установлены, однако известно, что рядом с местом происшествия произошло дерзкое нападение на полицейский грузовик, перевозивший изъятые вещества высокой опасности…

Камера показала другой ракурс: чёрный броневик, на боку которого чётко виднелась огромная царапина, а рядом – краской нарисованный знак. Красный круг, перечёркнутый тремя кинжалами. Я не знал, что это значит. Но сердце сжалось, как от крика внутри.

– По предварительной версии, к нападению могут быть причастны члены организованной группировки, ранее фигурировавшей в расследованиях. Их символ – этот самый знак. Связаны ли события между собой – выясняется.

Ведущая делала вид, что держит себя в руках. Но в её голосе была тревога. Мир застыл. Только слабое жужжание чего-то в стене нарушало тишину. Мой взгляд упал на рисунок. Всё совпало до деталей. Значит, это был не сон. Не солнечный удар. Я видел это заранее.

– …мама?..

Голос сломался.

– Папа?..

Никто не ответил. В груди будто что-то дрогнуло. Сердце застучало не так, как обычно. По телу прошла волна холода, а затем – огонь, будто изнутри что-то треснуло и стало вытекать наружу. Что-то, что давно было закрыто. И теперь… просыпалось. Я не помню, сколько времени прошло. Часы будто утонули во мне, растворились. Я сидел, уставившись в экран, пока он не ослепил меня кадрами – вспышка пламени, перевёрнутая машина. Номер. Цвет. Это была она.

Словно по щелчку – тишина. Такая громкая, что звенело в ушах. Мир за окном – будто под куполом. Я больше не мог сидеть. Больше не мог думать. Руки сами потянулись к велосипеду. Колени дрожали. Но я поехал. Уже темнело. Воздух был густым, будто его можно было резать ножом. Фонари казались прожекторами ада, выхватывающими из темноты обломки, людей в форме и рёв сирен. Я доехал до ограждения, бросил велик, увидел крововавый след, пробрался сквозь высокую траву. И тогда я увидел его.

Тело. Мужчина в маске. Всё лицо в крови, рука тянется к пистолету. Он ещё жив. Тянулся за пистолетом. Я застыл. Он посмотрел на меня – будто узнал. Больной, размытый взгляд.

Я не чувствовал ни рук, ни ног. Всё происходило будто сквозь стекло. Я наклонился. Пистолет был тяжёлым. Холодным. Почти чужим. Я поднял его.

– Зачем? – хрипло выдавил я. – Зачем вы убили их?..

И тогда услышал его.

"Убей."

Я вздрогнул. Это не был мой голос. Не был мой. Но он был во мне.

– Н-нет…

"Он заслужил. Он один из них. Он виновен."

Рука задрожала. Пальцы сжались. Я пытался отпустить. Не получалось. Я словно наблюдал за собой со стороны. Пистолет поднялся. Бандит попытался что-то сказать. Его губы едва двигались. Что-то вроде "Подожди…" – но я уже не слышал.

– Э… это… – я запнулся, задыхаясь. – …за маму. За папу. За Пипу…

Выстрел. Тело дёрнулось. Кровь на траве. На моих руках. На моей футболке. Я не чувствовал пальцев. Я… просто стоял.

– Зачем… – прошептал я. – Зачем я…?

"Ты сделал правильно. Ты защитил себя."

Голос исчез, как только я выбросил оружие в сторону. Оно с глухим звуком упало в грязь. Шаг. Второй. Я подошёл к машине. Почерневший металл, копоть, запах гари. Стёкла оплавлены. Где-то внутри была моя семья.

– Мама… Папа… Пипа… – прошептал я, хрипло, почти беззвучно.

И тогда кто-то положил руку мне на плечо. Я обернулся. Женщина в форме – доктор. У неё были усталые глаза. Она что-то говорила – но я её не слышал. Мир снова стал тихим. Меня осматривала медсестра – холодными руками, тёплыми глазами. Что-то шептала себе под нос, проверяя пульс, глядя в мои глаза. Спросила имя. Я не ответил. Она замолчала. Потом подошёл мужчина в форме – полицейский. В руках у него был блокнот, на лице тревога.

– Ты… – он сглотнул. – Ты нашёл того человека? Там, в траве?

Я не ответил.

– Это… ты стрелял?

Я молчал. Не потому что не знал, что сказать. Просто не слышал. Их голоса были как приглушённые звуки под водой. Бесполезные.

– Мальчик в шоке, – сказала женщина, – он… он не до конца понимает, что произошло.

И правда. Я ничего не понимал. Всё было слишком громко. Слишком ярко. Слишком пусто. Позже приехала мама Мили. Её голос я узнал даже в этом какофоническом аду. Уверенный, чуть строгий, но с надломом. Она спорила с полицейскими, махала руками, что-то объясняла. Говорила, что заберёт меня. Что присмотрит. Что всё будет под контролем.

– Он просто ребёнок. Ему нужны люди, а не стены. Не камеры.

Не знаю, как, но она их убедила. Мили стояла позади, сжимая в руках плюшевого пса. Её лицо было в слезах, но она старалась не показывать. Подошла ко мне, тихо взяла за руку. Я не отдёрнул. Просто… позволил. Мы ехали домой в полной тишине. Снаружи машины проплывали как миражи. Мили держала меня за руку. Я почти не чувствовал этого. Наконец – остановка. Дом. Всё такое же – и в то же время уже никогда не будет таким же.

Я зашёл внутрь. Вымотан. Мама Мили что-то говорила – про ванну, про еду. Я кивнул, пошёл в ванную. Закрыл дверь. Остался один.

Умыться. Обычное действие. Просто ополоснуть лицо. Просто встретиться с отражением. Я поднял голову. И замер. Это был не я. В зеркале – кто-то другой. Мальчишка, но не тот, кого я знал. Волосы – больше не светлые. Они стали тёмными, с едва уловимым пепельным налётом, будто обуглены огнём. А глаза… мои голубые, живые глаза… исчезли. Вместо них – пепельные, выжженные. Пустые. Без искры. Без жизни.

"Теперь ты видишь," – услышал я голос. Уже знакомый. Хриплый. Холодный.

– Кто ты? – прошептал я.

Отражение чуть склонило голову. Как будто оно… изучало меня.

"Я – ты. Тот, кто не боится. Кто не забудет. Кто заставит платить."

– Нет… Я… Я не хочу больше…

"Ты уже начал. Помни, как это было. Ты направил пистолет. Ты нажал на спуск. А теперь ты хочешь отступить?"

Я сжал кулаки. Лицо дрожало. Сердце билось, но я чувствовал… холод.

– Я не… убийца…

"Ты – мстительный. И ты знаешь, что это не конец. Они всё ещё там. Где-то. Живые. Смеются. Празднуют. Ты позволишь?"

Молчание.

"Они должны ответить. За всё. За них. За тебя."

Я прижался к раковине. Всё внутри разрывалось. Один голос – кричал, звал назад. Другой – шептал: «вперёд».

– Нет… – выдохнул я. – Я… Эгросси…

"Нет," – произнёс отражение. – "Ты – Эго."

Утро.

Солнце пробивается сквозь жалюзи. Его полосы – как решётка. Я не спал. Глаза закрывались, тело просило отдыха, но внутри – треск, как будто всё здание моей личности рушится, кирпич за кирпичом. Я просто сидел в кровати, уставившись в пол. Дверь тихо скрипнула.

– Эги… – голос Мили, осторожный. Она заглянула в комнату, словно боялась меня потревожить.

Я поднял голову. Она улыбнулась. Неловко, неуверенно.

– Мам сказала, завтрак почти готов. Пойдёшь? Я кивнул. Без слов. Потому что если скажу хоть что-то – сорвусь. Мы прошли по коридору. В нос ударил запах еды – яичница, тосты, кофе. Приятный. Домашний. Ненавистный. Потому что это не мой дом. И это не мой завтрак. Моя семья сгорела. Моё детство – вместе с ним. За столом мама Мили что-то напевала себе под нос, словно старалась отвлечься. Она улыбнулась мне:

– Доброе утро, Эги. Как ты спал?

– Нормально, – солгал я.

Она поставила тарелку передо мной. Яичница. Хлеб. Сок. Я смотрел на еду, как на музейный экспонат. Чужой, ненужный.

– Ты можешь остаться у нас столько, сколько понадобится, – продолжила она. – Поговорим с психологом, поможем тебе… справиться.

Справиться, с чем? С пустотой? С голосом в голове? С тем, что я чувствовал облегчение, когда тот мужчина умер? Я взял вилку. Руки дрожали. Притворился, что ем. На вкус – ничего. Мили сидела напротив. Смотрела на меня, как будто пыталась заглянуть под кожу.

– Всё будет хорошо, – прошептала она.

Я поднял взгляд. Сильно. Прямо в глаза. И почти поверил ей. Но он уже шевелился внутри.

"Наивная девочка. Она не понимает. Они не понимают."

Я сжал челюсть. Схватил стакан. Сделал глоток. Сок был кислым.

– Я выйду, – бросил я и поднялся. Мама Мили что-то сказала вдогонку, но я уже не слышал. Вышел в сад. В лицо ударил холодный утренний ветер. Я сел на ступени крыльца. Уставился в небо. Тишина. Но не покой.

"Мы найдём их, Эги. Тех, кто сжёг твоих родителей. И когда найдём – ты уже не отступишь."

Я сжал кулаки. Земля под ногтями.

– Нет, я не стану убивать людей

"Они так же говорили?"

молчание. Где-то в глубине души – страх. Но поверх него – новая воля. Холодная. Чёткая. Сильная. Я не знал, кем я становлюсь. Но назад пути уже не было.

Я не сразу понял, что утро всё ещё продолжается.

Мили принесла плед, когда я сидел на крыльце. Молча накинула мне его на плечи и села рядом. Я слышал, как она дышит. Тихо. Ровно. Будто пыталась не спугнуть что-то внутри меня.

Я всё ещё не верил, что она – реальна. Что я – реальный.

– Хочешь… – она запнулась. – …хочешь, сходим в парк позже?

Я не ответил. Потому что не знал, кто из нас должен отвечать. Я – или он. Эго…Затаился. Смотрел моими глазами. Дышал моим дыханием. Но был где-то глубже. Под кожей. В венах. За зубами. И чем тише он был – тем больше я его чувствовал.

День тянулся, как разжеванная бумага. Ни звука, ни цвета, ни вкуса.

Я бродил по дому, как призрак. Комната Мили была слишком яркой. Книги, мягкие игрушки, раскраски. Всё чужое. Не для меня.

Иногда я ловил её взгляд. Тревожный. Осторожный. И слишком взрослый для её возраста. Она будто знала. Чувствовала, что что-то сломалось. Что я треснул. К вечеру я всё-таки вышел. Без спроса. Просто ушёл. Мили не остановила. Только посмотрела, как будто прощалась. Солнце садилось. Воздух был липкий, тяжёлый. Я шёл туда, где вчера всё закончилось – и началось. Место ограждено лентой. Остались следы шин, обгоревшая трава. Металлический запах ещё витал в воздухе. Ни души. Я остановился. Закрыл глаза. Вдохнул. И тогда он заговорил.

"Запоминай. Здесь началась правда."

– Что ты хочешь от меня?

"Ты и есть я. Мы не разные. Просто ты забыл."

– Забыл… что?

"Кто ты. Что ты видел. Что ты умеешь."

Я открыл глаза. На мгновение – мир стал… иначе устроен. Чёрные прожилки по земле. Пульсирующий ритм внутри бетонных плит. Воздух – будто живой. Как будто всё здесь – дышит. Шепчет.

– Что это?

"Это сила. То, что ты чувствуешь – не страх. Это пробуждение."

Я сглотнул. Сердце забилось чаще.

– Это неправильно…

"А смерть родителей была правильной?"

Горло сжалось. Я хотел закричать, но не мог.

"Ты видел всё заранее. Ты пытался предупредить. Ты не виноват. Но ты один знаешь. И ты – должен."

– Должен что?

"Найти тех, кто начал. Найти тех, кто наблюдает."

Я не понял этих слов. Но кожа покрылась мурашками.

Я почувствовал, как по позвоночнику пробежал холод. Больше – это уже не просто мои сны. Не просто галлюцинации. Что-то реальное начинает приближаться. Когда я вернулся, Мили ждала меня на крыльце. В руках – тетрадка и ручка.

– Я записывала всё, что могла вспомнить… – она протянула лист. – Про того мужчину. Про новости. Про символ. Ты говорил, ты… видел это заранее. Может, если мы сложим всё вместе…

Я взял бумагу. Почерк – аккуратный, с нервными линиями. Девочка с храбростью взрослого.

– Спасибо, – выдохнул я.

Она кивнула. И тихо добавила:

– Ты не один, Эги. Что бы ты ни думал. Даже если… кто-то внутри говорит обратное.

Я опустил взгляд. Бумага дрожала в руках. Потому что в этот момент – я почувствовал: он тоже услышал её слова. И он злился.

Ночью я снова не спал. Мили лежала в другой комнате, но я слышал, как она переворачивается, как поскрипывает матрас, как она дышит. Будто пыталась не заплакать. Или не разбудить меня. Может – оба сразу. Я не знал, сколько прошло времени. Минуты текли в темноте, как чернила по воде. Голова гудела, мысли неслись – как будто внутри кто-то шептал без остановки. А потом – тишина. Не снаружи, а внутри. И в этой тишине я вдруг услышал…

…её шаги. Мили. Она тихо открыла дверь в мою комнату. В руках – старый плед. На лице – неуверенность, испуг и решимость.

– Ты… ты не спишь? – прошептала она. Я покачал головой. Без слов.

– Можно… посижу рядом?

Я хотел сказать “нет”. Не потому что не хотел – а потому что боялся, что она увидит во мне не Эги.

Но я кивнул. Она подошла и аккуратно села рядом. Закуталась в плед. Некоторое время мы просто сидели. Тишина была не неловкой – она была нужной.

– Ты помнишь, – вдруг прошептала Мили, – как мы в детстве строили дом из подушек? У нас был свой “секретный штаб”. Только наш. Там всегда было безопасно. Я слабо улыбнулся. Помнил. Конечно. Подушки, покрывала, фонарик под потолком из простыни. И её рука, протянутая сквозь складки ткани.

– Там ты сказал, что если кто-то нас обидит – ты станешь героем и всех защитишь. Даже меня.

Я чуть опустил голову.

– А теперь… похож на монстра.

Мили посмотрела на меня. Прямо. Внимательно.

– Нет. Ты хотел быть героем. Герои не боится, да? Но сейчас ты боишься. Это значит ты ещё можешь им стать.

Я не выдержал. Губы задрожали. В груди – словно что-то сломалось снова, и боль вылилась наружу.

– Я не знаю, кто я, Мили… – прошептал я. – Я слышу голос. Он говорит – мстить. Убивать. Я чувствую, как он растёт внутри. Как будто… как будто я не один. И он сильнее меня. Она взяла мою руку. Тепло её ладони – почти обожгло.

– Тогда я буду твоим якорем. Если ты тонешь – я держу. Если ты теряешься – я зову. Я вылечу тебя… я не отступлю.

Я посмотрел на неё. В глаза. Карие. Тёплые. Наполненные страхом, но и верой. Такой, которую я давно не видел. Возможно – никогда.

– Почему?.. – выдохнул я. – Почему ты так со мной, я же убийца?

– Потому что это всё, что у тебя осталось. Я – твой друг. И если ты исчезнешь, если ты исчезнешь в себе – ты останешься там совсем один.

И в этот момент Эго зашевелился. Злобно. Он понимал, что она может помешать.

"Она не понимает твою боль"

"Она хочет остановить тебя"

В груди – что-то дрогнуло. Не холод. Не страх. А будто… капля тепла на раскалённом металле. Она не спасла меня. Но дала отсрочку. Пауза. Между тем, кем я был – и кем могу стать.

Мы так и заснули рядом. Я в первый раз за всё это время не чувствовал себя пустым. Просто тишина. Плечо рядом. Дыхание. Мили. Утро встретило нас сиреневым светом. Я открыл глаза – и она уже смотрела на меня.

– Эги… – тихо.

– Да?..

– Когда ты будешь готов… мы найдём их. Вместе.

Я не ответил сразу. Потому что теперь знал: если я пойду – она пойдёт со мной. И это пугало даже сильнее, чем голос внутри.

Школа встретила Эги тишиной. Но не той, что успокаивает, а той, что щекочет затылок, будто перед бурей. Он шёл по коридору, будто по льду. Все взгляды – скользили. Кто-то опускал глаза, кто-то шептался. Он больше не был просто одноклассником. Он был историей. Тем самым мальчиком. Тем, кто убил.

– Видел его глаза? – шептал кто-то за спиной.

– Его же посадить за решётку должны были. —

– Говорят, у него кровь на руках…

– Да он псих, сто процентов. Бедная Мили, дружила с таким.

И чем дальше – тем тише становилось вокруг. Он ещё не сел за парту, а уже ощущал, что стены смотрят. Что парты дышат. Что каждый его шаг будто оставляет грязный след. Эги молчал. Смотрел в пол. Но внутри – кричал Эго.

"Глупо. Ты снова молчишь."

"Посмотри на них. Эти насмешки, эти взгляды – ты хочешь это терпеть?"

"Хочешь быть куском мяса, на который показывают пальцем?"

"Или хочешь, чтобы заткнулись?"

Он снова пришёл. Громче, чем раньше. Точнее. Злее. Рядом. Внутри. Под кожей.

– О, он даже не здоровается! – выкрикнул кто-то в классе.

– Эй, Эгросси, а ты как родителей поджаривал? На медленном огне или сразу фаерболом? – Смех. Один, второй. Потом весь класс. Эги вздрогнул, руки сжались под партой, ногти впились в ладонь.

"Покажи им. Покажи, что ты не слаб."

– Заткнись… – выдохнул он, склонив голову.

"Нет. Ты. Заткнись. Я – это ты, Эги. Просто честнее."

Он вернулся домой поздно. Весь день прошёл как в тумане.

Мама Мили встретила его взглядом, полным тревоги, но ничего не сказала. Она пыталась. Но слова соскальзывали с Эги, как вода с камня. Он закрылся в комнате. Положил голову на колени. Сидел. Слушал дождь за окном.

"Ты должен стать сильнее Эги. Иначе они разорвут тебя. Размажут. Сотрут. Я могу помочь. Только разреши."

– Я не хочу быть монстром.

"А они уже сделали тебя им."

Прошло несколько недель. Насмешки стали тише, но не исчезли.

Они стали привычкой – как звонок, как смена учителя. Шёпот. Смех. Переглядывания. Слова: «убийца», «псих», «чудовище» – Стали его тенями. Эги привык… Но тело – нет. Разум – трещал. А Эго – ждал. И вот в один день…

– Эй, да он опять сидит, как овощ, – прошипел кто-то сзади,

– Слышь, Эгросси, а покажи, как ты того мужика убил. В замедленной съёмке! Смех. Смех, как плеть. Смех, как иглы в уши. И он обернулся. Резко. Парень, что смеялся – Вейрон. Староста, любимец учителей. Он подошёл ближе, ткнул пальцем в грудь:

– Что, слова забыл, псих?

Удар. Резкий. Кулак в лицо. Вейрон упал на пол, завыл. Класс замолчал. Учитель вскочил. Крики. Паника. А Эги… просто стоял. С кулаком, дрожащим от гнева и страха.

"Вот. Так. Теперь они почувствуют. Теперь – запомнят."

Позже. Сумерки. Крыльцо. Сидели на ступеньках.

– Он первый начал… – тихо сказал Эги, глядя вниз. – Я… Я не хотел, правда…

– Я знаю, – сказала Мили, рядом.

Она держала его руку. Крепко. Как якорь.

– Иногда ты должен защищать себя, Эги. Ты не плохой. Я видела, как ты уже это делал. Помнишь?

Он взглянул на неё.

В глазах – что-то дрогнуло.

– Я?.. Когда?

– Помнишь… тот день у старого сарая? Мне было тогда восемь.

Мальчишки подрезали мне косу и смеялись. Ты не дал им уйти. Ты сам плакал… но стоял между мной и ими. Тишина. Ветер. Эги вспомнил. Обрывками. Образы. Кровь на кулаке. Косички Мили. Плач.

– Ты защитил меня. Тогда. И сейчас ты защитил себя. Ты не монстр.

На следующий день всё было иначе. Тот, кого он ударил – Вейрон – пришёл не один. Три парня. Один больше другого. Они ждали у двери. Смотрели. Без слов. Эги понял сразу. Он хотел уйти. Но уже было поздно. Один из них схватил его за капюшон, другой толкнул. Третий ударил. Сначала в живот. Потом по лицу. Эго заговорил.

"Слабак. Не смог показать силу. Я же говорил. Ты ничего без меня."

Удары были глухими. Как удары по пустой бочке. Тело Эги опустилось к полу. В глазах плыло. Они снова смеялись.

Коридор звенел от топота кроссовок, сдавленных смешков и подначек. Эги встал, с опущенной головой, а перед ним – тот самый «герой класса». Любимец учителей, вечно ухмыляющийся подонок, который считал себя выше остальных. Сегодня он снова не смог удержаться.

– Гляньте, это ж тот, кто убил! – с фальшивым испугом крикнул он. – Убийца! Может, нам всем гроб заказать?

Смех. Сдавленные смешки, обострённые страхом. Эги стоял и молчал. Пальцы в кулаках дрожали.

"Снова молчишь? Вот и в этом твоя слабость," – шипел внутри Эго.

"Покажи им. Пусть узнают, кто ты есть на самом деле."

– Твоя мамочка сгорела, потому что не хотела с тобой жить, урод! – выплюнул мальчишка, шагнув ближе.

Эги поднимает голову. И в его глазах нет ни слёз, ни страха. Только пустота. Один удар – резкий, с хрустом. Второй – по лицу. Тот падает. Крики.

Кто-то вскрикивает «Что он делает?!»

Но Эги уже не слышит. Он на коленях, навис над ним. Руки словно действуют сами. Пальцы врезаются в глазницы. Хруст. Визг. Он орёт, захлёбывается собственной болью. Эги давит сильнее, рычит, как зверь.

"Вот. Вот он ты настоящий," – голос Эго становится сладким и тёплым. "Молодец, Эги."

Кровь бьёт фонтаном. Кто-то кричит. Кто-то сбегает. Учителя в шоке, не решаются подойти. Он вырывает один глаз, затем второй. Они остаются в его трясущихся ладонях…Тишина. Только визг раненого. А потом крик:

– Что ты сделал с моим сыном?! – это мать. Женщина врывается в класс, бросается к изуродованному телу.

– Он не дышит, он убил его! Этот псих его убил! Где были учителя?! Где были вы все?! – орёт она в истерике, держась за голову.

Эги стоит, не двигается. Глаза широко раскрыты. Пальцы сжаты в кулаки. На них кровь, слизь, остатки тканей.

"Ты не слабый, Эги. Ты сильный. Ты живой. Сильные не прощают."

– Ты не человек… ты чудовище… – всхлипывает отец жертвы. Он не может смотреть на сына.

Появляется полиция. Его хватают, скручивают. Он не сопротивляется. Его взгляд – пустой.

– Он… напал на меня первым… – только и говорит Эги, почти шёпотом.

"Они будут ненавидеть тебя теперь. Все. Даже она."

"Нет… Мили…только не Мили…"

"Нет. Она уйдет. И ты останешься один. И теперь я – всё, что у тебя есть."

Сирена. Красный свет отражается от окон школы. Мелькают лица – испуганные, равнодушные, в масках. Эги сидел на асфальте, склонив голову. Руки в наручниках, на запястьях – кровь. Его ведут, но он не сопротивляется. Ни словом, ни взглядом. Он – пустой. Как стекло.

– Это он? – спросил один из полицейских.

– Да, задержали с поличным. Он не отрицал, – сказал охранник. – Он… вырвал ему глаза.

Полицейские переглянулись. Один из них тихо выдохнул:

– Господи, ему ведь только четырнадцать…

Мили бежала. Сквозь толпу. Сквозь учителей. Сквозь оцепление. Она увидела его.

– Эги! Эги, стой! – закричала она.

Полицейские попытались удержать её, но один жестом позволил: «пусть скажет». Она подбежала к нему, глаза налиты слезами.

– Это… не ты, да? Это не ты был… – шептала она, дрожащими пальцами дотрагиваясь до его щеки. Он не отвечал. Только смотрел на неё. Из глаз капали – не слёзы, а страх.

– Ты не чудовище. Ты просто… ты просто сорвался… ты хотел, чтобы они остановились, да?..

– …я не хотел его убивать, – прошептал он. – Я не хотел, Мили…

Она кивнула.

– Я знаю.

И обняла его, несмотря на кровь на его куртке, на взгляды.

– Всё будет хорошо, – выдохнула она, но сама в это не верила.

– Нет, Эмилия! – резко сказала её мать, стоя перед сотрудниками опеки. – Я не пущу тебя к нему. Он опасен. Он убил ребёнка!

– Но это был не он! Это… это всё из-за тех мальчиков, они его довели! Он не злой!

– Он убил! Варварски! Как псих! И если бы не охрана – он бы и тебя мог убить!

Мили сжала кулаки.

– Вы не понимаете. Я знаю его. Я знаю, что он не чудовище. Он просто… сломался. Ему больно.

– Тем более! Именно такие – самые страшные. Хватит. Мы уезжаем. Я уже связалась с приютом. Его переведут под контроль. Ты никогда больше не будешь под одной крышей с ним. Я не позволю.

Прощание было коротким. Она пришла ночью. Сквозь ограду центра, где временно держали Эги. В окно.

– Мне нельзя было приходить… но я не могла уйти, не сказав…

Он поднял глаза. За стеклом – только тусклый свет.

Мили прижала ладонь к стеклу.

Он приложил свою с другой стороны.

– Ты не один, понял?.. Даже если всё будут говорить обратное – я знаю, кто ты.

Он хотел что-то сказать, но не смог. И тогда она добавила:

– Ты не монстр. Ты – человек, которого все бросили. Но не я. Не навсегда.

Потом она ушла. И он остался один…

– Теперь ты один. Теперь всё будет по-другому. Теперь – моя очередь, Эги. Добро пожаловать в новый мир.

Голос Эго в его голове был уже не шёпотом. Он стал громче. Яснее.

Эги отвернулся от окна и сел в угол. Сжав колени к груди, он прошептал:

– Пожалуйста… заткнись уже…

На следующий день.

– Выводим. К судье. Да, тот самый.

Полицейский держал папку с делом. На обложке пятно крови, стёртое, но ещё видимое. Стук в дверь.

– Готовь его.

Дежурный открыл дверь. Эги сидел на стуле, опустив взгляд. Тихий. Смирный.

– Вставай. Руки.

Один из них протянул наручники, тяжёлые, стальные, с отметиной «гос. собственность». Они щёлкнули… почти. Почти. Небольшой кусок пластика от обломанной расчески оказался между звеньями. Щёлчок прозвучал, но замок не до конца сработал. Никто не заметил. Всё шло по плану. Или… нет. Это не был план Эги. Это был план другого.

– М-да… четырнадцать лет… и уже глаза выдавливает.

– Да он псих. Жаль парня. Хотя нет – таких лучше сразу в изоляцию.

– Да, если бы не возраст, его бы давно по полной…

Слова офицеров врезались в уши. Эги шагал между ними, понурив голову. Каждое слово – как гвоздь в череп. Он больше не хотел слышать. Ни их. Ни себя. Он почти остановился – и в этот момент раздалось внутри:

– БЕГИ. Сейчас. Или тебя больше не будет.

– Эго?..

– Не зови меня. ДЕЙСТВУЙ.

Дверь открылась. Один из полицейских повернулся к другому – и Эги сорвался. Удар. Плечом в бок. Второй не успел среагировать. Тяжёлые ботинки забили тревогу по плитке. Сирена, голоса. Эги мчался по коридору, петляя, как зверёныш в капкане.

– Стоять! СТОЯТЬ!

– На выход перекрытие! Он побежал! ЖИВО!

Он вырвался. На улицу. Мокрый асфальт, огни машин. Трещины в заборах. Он нырнул между мусорными баками и ушёл в темноту. Было холодно. Ноги сбились в кровь. Он бежал… пока не увидел старое, заброшенное здание. Кирпичи вывалены, окна пустые. Внутри – запах гнили и мокрой пыли. Тишина. Только дыхание. Он рухнул. Поднял руки. Наручники гремели, ещё не до конца сомкнутые. Он нашёл выступ – металлический угол. Острый. Ржавый.

– Это безумие…

– ТЫ – уже в безумии. Сделай это.

– Я не хочу…

– Ты уже убил. Ты уже выбрал.

Удар. Металл врезался в металл.

Снова. И снова. Рука онемела. Кожа содралась. Он зажал зубы, кровь потекла по локтю. Последний удар – и щелчок. Замок сдался. Он скинул наручники. Он стоял один. В темноте. Снаружи слышался вой сирен. Они искали его. Он шагнул к лестнице. Но остановился.

– Я должен вернуться. Мне нужно… сдаться. Они… они помогут…

– Помогут? Как помогли тогда? Как помогли твоим родителям? Как помогли тебе, когда он плевал тебе в лицо? Когда ВСЕ они молчали? Они не заслуживают твоей правды. У нас есть цель. У нас есть враг. И пока мы не свободны – мы не отомстим.

Эги стоял, сжимая разбитые руки. Его лицо было пустым.

– Но… я же… всё равно… человек…

– Нет.

Теперь ты – сила. Тебя больше никто не тронет. Никогда..

Он поднялся. Крыша была мокрой, скользкой.

Края покрыты ржавыми перилами, где-то уже сломанными. Ветер хлестал, как будто хотел сдуть этого худого мальчика, стоящего под дождём. Мальчика с руками, прижатыми к ушам.

– Заткнись… Уходи… Ты – не я…

Но Эго не утихал.

– Ты слаб. Ты ничтожен. Я защитил тебя. Я спас тебя. А ты хочешь выбросить это? Ради чего? Ради прощения?! Эги опустился на колени. Дождь стучал по волосам, пропитывал одежду насквозь. Он трясся. Он больше не плакал – слёзы не имели значения под этим небом. Он снова поднялся. Шаг к краю. Руки всё ещё закрывали уши.

– Ты не настоящий… Ты… голос… это просто… Я сам…

– Я – лучшее из тебя. Всё, что ты прятал. Всё, чего ты боялся. Я это ты. И ты это я.

– Заткнись. Пожалуйста… Заткнись…

Гром. Освещает небо. И вдруг – тень напротив. Эги замер. Перед ним, в нескольких метрах, стоял он. Тот же силуэт. Те же глаза. Только… глубже. Эго больше не был только голосом. Он стоял перед ним. Эги отшатнулся.

– Эго?..Ты не настоящий…Ты… ты просто… боль…

Эго шёл к нему. Медленно. Шаг за шагом. Эги пятился. До самого края.

– Ты… не должен быть здесь…Я… не хочу умирать…

Тишина. Эго остановился. Лицо спокойное. Почти ласковое. Губы шевельнулись, но звука не было. Отнял руки от ушей. И тогда Эго тихо сказал:

– Так не мешай.

И толкнул… Полёт длился вечность. Мир исчез. Звук исчез. Даже мысли замерли. А потом – удар. Тело упало в пепел. Мокрый, чёрный пепел у подножия сгоревшего здания. Он больше не двигался. Сердце… больше не билось. Капли дождя падали на лицо. Пепел прилипал к коже, к губам. Волосы пропитались сажей. Всё было серым. Мир стал чёрно-белым. Время шло.

И вдруг – лёгкое движение пальца. – плечо дрогнуло. Он встал. Медленно, как восставший из могилы. На лице не было страха. Не было боли. Не было Эги. Только пустота. Глаза смотрели в точку. Вовнутрь. Глубоко. И он произнёс, едва слышно, почти хрипло:

– Я сделаю всё сам.