Бумеры, или Мы и девяностые

Волевое решение

Если бы можно было повернуть время вспять, чтобы вновь стать маленькой девочкой…

Зина думала об этом всякий раз, когда её накрывала депрессия. Хроническая депрессия, сезонно обострявшаяся, вязкая и муторная, смесь тошноты и гриппозных ломок.

Сейчас её ломало, потому что ситуация требовала развития, но привязанность к прежнему образу жизни мешала переменам. «Сиди в своём болоте, смирись, не квакай, – нашёптывал внутренний голос. – Неужели ты вправду веришь, что кто-то вытащит тебя отсюда? Тоже мне, Царевна-лягушка».

Зина возражала голосу: «Моё время заканчивается. Впереди – постылое одиночество, разбавляемое всплесками агонизирующей, но не умирающей любви. Поэтому рывок необходим и оправдан».

Она уходила от мужчины, которого любила, к мужчине, которого любила. Простая задачка, без единого неизвестного. Если бы ещё в жизни всё было так понятно, как в арифметике.

Зина припарковала машину напротив высотного дома-монстра, состоявшего из бетонных ячеек и огромных окон. Зажатое между трёхэтажным домиком в стиле модерн и четырёхэтажным зданием Екатерининской эпохи, офисное сооружение смотрелось исключительно уродливо.

«Какое убожество, – подумала Зина, – особенно этот козырёк над входом».

Она вошла внутрь. Щёлкнула магнитная карта, пропуская Зину через турникет. Миновав огромный холл, она поднялась на лифте на пятый этаж, бесшумно прошла по ковровому покрытию коридора и распахнула дверь в кабинет шефа.

Валера был у себя, угрюмо слонялся из угла в угол. При появлении Зины он остановился и распрямил плечи, сверля её взглядом, в котором читалось ещё что-то, кроме вопроса. Но что это, она не могла понять.

Несколько секунд молчали и смотрели друг на друга. Шеф не выдержал первым.

– Могла бы постучать, – буркнул он. – Вдруг я не один…

– Я увольняюсь, – просто сказала Зина, проигнорировав вызов и отбросив всё отрепетированное бессонной ночью.

Валера вопросительно поднял бровь, потом открыл рот, но ничего не сказал – только махнул рукой. Подобный жест мог означать как «не говори ерунды», так и «скатертью дорога».

«Это беспомощность», – вдруг догадалась Зина. Куда девались его обычная сила и самоуверенность? Валера выглядел слабым и растерянным.

Наконец, пожав плечами, он отвернулся от Зины и стал рыться в ящике стола в поисках сигарет. Нашёл, достал сигарету, сунул в рот. Курить в здании запрещалось, пожарная сигнализация срабатывала молниеносно, и Валера всегда вспоминал об этом перед тем, как прикурить.

Он печально пощёлкал зажигалкой и бросил её на стол.

– Ну а что дальше? – спросил Валера, жуя сигарету. – Какие у тебя планы?

– Покончить со всем этим, – ответила она честно. – А там видно будет.

Они снова посмотрели друг на друга. Зина подумала: с сигаретой, свисающей изо рта, у шефа довольно нелепый вид. Она даже улыбнулась, хотя было невесело. Он тоже изобразил улыбку. Сигарета выпала, и Валера неуклюже наступил на неё ботинком.

– А у тебя получится? – поинтересовался он.

Зина пожала плечами.

– Я попытаюсь, – проговорила она. – Ну, пока.

Телефон в сумке загудел. Даже не достав его, не взглянув на дисплей, Зина уже знала, что звонит Миша. Она сочла благоразумным не отвечать. Валера уставился на сумку Зины так, будто в ней копошилась гремучая змея.

– Тебя ждут? – спросил он напрямик.

– Тебя это уже не касается.

– Так ответь ему, – выкрикнул он, – что за манера не отвечать на звонки!

Она повернулась и пошла к двери, лопатками чувствуя взгляд. Сегодня он, конечно, напьётся, а уже завтра будет вести себя как ни в чём не бывало. На выходные уедет в загородный дом со своей женой. Словно её, Зины, никогда в его жизни не было.

Ей вдруг стало обидно до слёз. Как в детстве, когда папа не мог провести с ней выходные.

На улице телефон зазвонил снова. Она долго искала его в сумке, потому что дрожали руки. Нашла, нажала зелёную кнопку и торопливо проговорила: «Да!»

– Привет, – в голосе Миши звучали встревоженные нотки. – Слава Богу, дозвонился! Ну как ты?

– Привет, – язык шевелился с трудом, – я в порядке. Прости, не могла говорить.

– Да понял я, понял. Что в итоге?

– Ампутация прошла успешно, – ответила она.

– Значит, всё хорошо? – голос Миши звучал легко и радостно. – Ну, вот видишь, я же говорил. Ладно, в пятницу расскажешь. У меня совещание. Береги себя, целую.

– Целую, – машинально ответила она.

Разговор оборвался.

«А чего я, собственно, ждала, – подумала Зина. – Что он сбежит с работы и примчится? Мы встречаемся только по пятницам, всё остальное время он занят. Да и не такой уж сегодня большой повод: подумаешь, развязалась, избавилась от балласта…»

Конечно, Миша прав: время уходит, ей нужно родить ребёнка. Когда они поженятся, всё изменится, она не будет чувствовать себя такой одинокой.

Зина села в машину. И тут опять накатило. Она заплакала.

Пока Зина, всхлипывая, рылась в сумке в поисках салфеток, от Валеры прилетело печальное сообщение: «Тошно. Приезжай забрать свои вещи».

И как будто немного отпустило. Почему? Одному Богу известно.

Зина не любила своё имя, потому что считала его неблагозвучным, деревенским. Зато оно нравилось папе.

– Зинаида – дочь Зевса, – объяснял он друзьям. – Так я, стало быть, Зевс. Верно, дочь?

И папа раскатисто смеялся, ероша волосы прильнувшей к нему девчушки.

Папа, папа… Опрометчивая ссора с папиной женой повлекла за собой отдаление отца и дочери. Зина постоянно настраивалась: «Завтра позвоню отцу». Но не могла себя пересилить.

Она вошла в просторную прихожую, бросила сумку на полку дизайнерского стеллажа. Брат был дома, но из-за двери его комнаты не доносилось ни звука. В последнее время он всё делал в наушниках: смотрел фильмы, монтировал клипы, играл на электрогитаре. Зина отстояла своё право на тишину.

Приняв душ, она ушла в свою комнату и включила телевизор. Ничего не хотелось. Будущее представлялось свинцовым и зловещим, как предгрозовое небо. Она пыталась ещё до ухода из фирмы найти новую работу, но безрезультатно. Да и куда устроишься? Искусствовед – специальность «ни о чём», а она – ненужная на рынке труда, начитанная, культурно развитая, разносторонняя барышня. Перезрелая выпускница института благородных девиц.

Ладно, если будет совсем тяжко, Миша что-нибудь придумает. Она ведь не одна, у неё любимый есть. И с карьерой у Миши полный порядок.

Но почему об этом – казалось, главном в жизни – ей приходится себе напоминать?

Зина забралась в кресло, укрыла ноги пледом.

И нахлынули воспоминания…

Любовь и теория поколений

«Эпоха Валеры» началась в девяностые. Семнадцать лет назад. На четвёртом курсе Зина пришла работать в крупную страховую фирму. С нею были её парень и лучшая подруга.

Фирма направила ребят на курсы переподготовки. Обучение было платное, но недорогое – рассчитаться хватило накопленной стипендии.

Зина полдня проводила в университете, потом три часа – на занятиях в фирме. Вечер заставал её с компанией таких же будущих страхователей в кафе офисного здания. В тот период жизнь была головокружительной, неслась в бешеном ритме и представлялась бесконечной дорогой с многообразными ответвлениями на выбор.

Однажды Зина уснула на вечерних занятиях. В аудитории уже не раз сменился преподаватель; подруга, многократно толкавшая Зину локтем в бок, отстала от неё. Зина проснулась от того, что в спящее сознание вторгся новый голос – нерезкий, вкрадчивый, но странным образом побуждавший прислушиваться. Властный, доминантный голос.

Впоследствии она узнала: обладатель голоса был профессиональным переговорщиком, служил в горячих точках и участвовал в предотвращении терактов в мирных городах.

Зина открыла глаза. Спать резко расхотелось. Она посмотрела на говорившего. Это был невысокий мужчина возрастом за сорок, ничем особенным не выделявшийся. Пепельные волосы, подстриженные ёжиком. Серый костюм, надетый поверх такой же серой водолазки (потом оказалось, что он ненавидит галстуки), ни о чём не говорил студентке, прежде не видавшей коллекций Nina Ricci. Но, когда Зина встретила синий пронзительный взгляд, ей стало не по себе. Глаза мужчины словно сверлили её. «А вдруг он способен читать мысли», – некстати подумала она…

И прислушалась.

– Двое американских учёных, Нейл Хоув и Вильям Штраус, несколько лет назад выдвинули теорию поколений. И что выяснилось? Пресловутая проблема отцов и детей связана не только и не столько с возрастной разницей. Каждому поколению свойственны свои ценности, зависящие от стадии развития общества. Поэтому отец и сын, переживая одну и ту же возрастную пору, всегда отличаются друг от друга, как выходцы из разных миров.

Лектор сделал многозначительную паузу и продолжил:

– Эта теория, кажущаяся простой, лежащей на поверхности, тем не менее долго оставалась непостижимой для обывателей. Ведь мы всегда безрезультатно надеемся, что наши дети вырастут похожими на нас.

Зина посмотрела по сторонам и обнаружила, что их обычно рассеянная, нетерпеливо ждущая перемещения в бар учебная группа жадно слушает о теории поколений.

– Вы, конечно, спросите, – тут он сделал резкий скачок, несколько озадачив слушателей, которые и не собирались ни о чём спрашивать, – как применить американскую теорию к русским? Итак, начнём с ваших прадедов. Это особое поколение – поколение победителей. Люди, пережившие революцию и Первую мировую войну, трудолюбивые, фанатичные и несгибаемые. За ними следом идут ваши деды. Сформированные годами сталинских репрессий, победившие в Великой Отечественной войне и восстановившие свою страну, СССР, после разрухи, они – тоже победители, но более послушные, преданные государству, не заставшие революций и переворотов. Далее – ваши родители. То есть мы. Дети победителей, мы родились в период демографического бума, поскольку в Советском Союзе были запрещены аборты, а люди, вернувшиеся с войны, с удвоенной энергией предались созиданию новой жизни. Мы росли, когда крепла сверхдержава, отправлялся в космос Гагарин, развивалась медицина и шёл научно-технический прогресс. И мы привыкли во всём быть лучшими, покорять, побеждать.

Зина поймала себя на том, что слушает его, даже не моргая.

– Наконец, вы…

Лектор сделал небольшую паузу, чтобы глотнуть воды из стакана, а по залу прокатился ропот.

– Наши дети, – продолжил обладатель пронзительного взгляда, – поколение-загадка. Да, мы сами ещё толком не разобрались, кого породили. Мы баловали вас – и вы росли эгоистичными, яркими, разносторонними и эрудированными. Вы мыслите самостоятельно, на грани с вольнодумством. Однако в вас нет нашего патриотизма, вы ни к чему не стремитесь, а поиск острых ощущений заменяет вам прежнее юношеское стремление «спасти мир». Чувство неполноценности, вызванное отсутствием шмоток и развалом страны, ценности которой вы усвоили; отмена системы распределений и необходимость продавать себя на рынке труда, чему вас не учили; наконец, возможность уйти в дурман и убежать от решения проблем сформировали вас бессовестными трутнями, искателями приключений…

Аудитория возмущённо загудела.

– Неправда! – выкрикнула девушка в синем свитере. – Чего вы гоните!

Мужчина с пронзительным взглядом усмехнулся и оглядел зал, словно фотографируя на память.

– Можно задать вопрос? – как со стороны, услышала Зина собственный голос.

– Конечно, – кивнул лектор.

И Зине показалось: он ждал вопроса.

Именно от неё.

– Чувствуете ли вы свою ответственность за то, что мы такие, какие есть? – выпалила Зина. – Готовы ли вы помочь нам занять свои места в жизни? И, наконец, хватит ли вам снисходительности и мудрости учитывать наши особенности, когда мы начнём работать у вас в подчинении?

Демонический лектор помолчал, посмеиваясь, и произнёс:

– Победители по духу – не самые сострадательные товарищи, барышня. А сегодняшний рынок труда – не богадельня. Кстати, по предварительным прогнозам, только треть из вас завершит учебный курс и останется работать в фирме.

– Но в таком случае, – Зина и хотела бы, но не могла остановиться, – не боитесь ли вы, что когда-нибудь, преодолев свои комплексы без вашей помощи и став сильными, если не сказать – всесильными, мы наплюём на вашу старость и немощь?

Аудитория замерла; в гробовой тишине казалось, что застыло время. Все ждали ответа лектора.

А тот смерил Зину взглядом, от которого её бросило в жар, а затем в холод, и, выдержав паузу, произнёс раздельно и жёстко:

– У победителей чутьё на победителей. В вашем же случае интуиция подсказывает мне, что вы сойдёте с дистанции прежде, чем мы выпустим вожжи из своих немощных (он сделал акцент на этом слове) рук.

Что она почувствовала тогда? Обиду, досаду, беспомощность? Нет, скорее злость, почти бешенство.

Эти эмоции, связанные с ним, ей потом придётся испытывать не раз.

Десять лет спустя Зина прочитала, что команда учёных под руководством Евгении Шамис адаптировала теорию поколений для российского менталитета.

Поколение Зининых прадедов, рождённое от начала века до 1923 года, теперь называлось «поколение GI», или «поколение победителей».

С 1923 по 1943 год в мир пришли представители молчаливого поколения, в том числе Зинины дедушки и бабушки.

Родившиеся в 1943–1963 годах – отцы и матери Зининых сверстников – назывались «беби-бумеры», или просто «бумеры».

Зинино поколение получило название «поколение Х», или «неизвестное поколение», и увидело свет с 1963 по 1983 год.

А следом за Зиной набежали-налетели дети поколения Y, чьи годы рождения – 1983–2003.

Вот тогда Зина узнала: Валера был бумером. Как и её папа.

Он был из тех самых бумеров, для которых её поколение навсегда осталось загадкой. Зато за спинами Зининых сверстников подрастали истинные последователи и преемники бумеров. О них – представителях поколения Y – позже скажут: дети компьютерных технологий и брендов, всезнающие, но не искушённые, развращённые и ленивые, как их родители, а совестливые, наивные и работящие, как их деды.

По телевизору показывали западный триллер. Она не следила за сюжетом, но мельтешение на экране успокаивало. Воспоминания проносились перед ней, как кинолента. Словно Зина параллельно смотрела два фильма.

– …Вы одна? – Мужчина с пронзительным взглядом стоял перед её столиком.

Зина была не одна, но сейчас это не имело значения. Она неопределённо мотнула головой. Жест можно было трактовать как «да, одна» и «нет, не одна». Но взгляд, который – она чувствовала это – моментально сделался заискивающим, жертвенным, оказался красноречивее кивка.

Как ненавистны ей эти состояния: учащённое сердцебиение, потливость ладоней, внезапная немота. Патологический ступор. Приехали.

– Садитесь, конечно, – пробормотала Зина.

И с отчаянной искренностью добавила:

– Я проспала, не слышала вашего имени и отчества. Простите.

– Валерий Иванович, – представился он. – А как вас зовут?

– Зинаида.

(Если упомянет тургеневскую героиню – значит, начитанный дурак.)

– А-а, «дочь Зевса», – улыбнулся он. – Редкое имя.

– Это был выбор папы.

Он сел напротив, продолжая гипнотизировать её взглядом. Подошёл Зинин парень и однокурсник Эдик Грушко с двумя кружками пива. Возникло секундное замешательство. Потом мужчины обменялись рукопожатиями.

– Мне очень понравилась лекция, – проговорил Эдик, заикаясь. – Про наше поколение – особенно. Как вы нас поняли! Спасибо, большое спасибо.

Валерий Иванович снисходительно кивнул.

– У меня два сына, семьдесят четвёртого и семьдесят шестого года, – проговорил он, помрачнев. – Кому вас понимать, как не мне.

Зина родилась в семьдесят пятом. Она молча придвинула к себе кружку пива. Валерий Иванович с недоумением взглянул на Эдика:

– Вы угощаете даму пивом?

Эдик моментально вспотел.

– Я люблю пиво, – заступилась за Эдика Зина.

– Ну уж нет. Только вино, – и Валерий Иванович щёлкнул пальцами, подзывая официантку.

Появилась девушка в форменной блузке. Было видно, как она изо всех сил пытается угодить клиенту, рекламируя фирменные блюда и скороговоркой зачитывая меню напитков. Зина отметила про себя: это та самая Валя, которую они с компанией терпеть не могли из-за медлительности и высокомерия. Валя всем своим видом словно намекала, что посетители-студенты не выгодны заведению и она вообще не понимает, как они сюда просочились.

– Вы пьёте коньяк? – спросил Валерий Иванович у Эдика.

– Я пью коньяк, – произнесла лучшая подруга Зины Ира, появляясь у столика.

На лице Иры читалось недоумение, непонимание происходящего и в то же время тревога за Зину.

– Вы будете пить то, что вам скажут, – махнул рукой Валерий Иванович. И разрешил:

– Садитесь.

Ира села, глядя на Зину с приоткрытым ртом. Такое же выражение лица было у Эдика. И только Зина вдруг почувствовала себя совершенно уверенно, как будто всё происходит так, как и должно. Она улыбалась, пила вино, шутила, отвечая Валерию Ивановичу, и, как ей казалось, на полную катушку использовала своё женское оружие. Как будто ничего особенного не происходило.

Конечно, то была иллюзия. Сработал защитный механизм психики, одев её в доспехи самоуверенности. Какой-то частью своего сознания, самой бдительной, Зина понимала, что влипла, угодила под влияние Валерия Ивановича, окончательно и бесповоротно, и теперь ей без труда можно навязать чужую волю. Его волю. И этот вечер закончится, уйдёт в копилку воспоминаний, и все вернутся на круги своя, а она – нет. И будет больно, одиноко и тоскливо. Целую вечность.

Сто лет отходняка и вагон самобичеваний плюс тележка проблем.

– Который час?

– Уже четвёртый. Мы, оказывается, больше часа здесь сидим. А я и не заметил.

– Боже… Мне родители голову оторвут.

– У меня есть «дельта». Если хочешь, возьми, позвони.

– «Дельта»? Спасибо, нет, пожалуй. А то папа позвонит на АТС, определит номер и начнёт доставать вас звонками.

Он усмехнулся:

– Тогда и вправду не надо.

– А можно хоть посмотреть? Никогда не держала в руках сотовый телефон.

Валерий Иванович умилённо засмеялся. Протянул Зине «трубу» – большую, тяжёлую, с пластмассовой антенной.

– Даже не представляю, насколько это дорогое удовольствие, – произнесла Зина, повертев телефон в руках и возвращая владельцу.

– Да, я дорого ценю своё время и комфорт, – подтвердил Валерий Иванович.

– И, конечно, считаете, что у вас должно быть всё самое лучшее? – не удержалась она.

– Разумеется, – он кивнул.

Зина промолчала. Рассвет поднимался над Невой.

Прежде она считала это время суток густой беспросветной ночью.

– Мосты скоро сводят, – сказала Зина.

– Не так уж и скоро. – Валерий Иванович пожал плечами. – Часа через полтора. Пойдём прогуляемся.

Они вышли из машины и двинулись вперёд по набережной, иногда задевая друг друга локтями.

Зина вдруг подумала: каждое случайное прикосновение – предвестник жизни, которую она ещё не прожила, но о которой когда-нибудь напомнит другое такое же случайное прикосновение…

Спустившись к Неве, они встали рядом и застыли, глядя на алеющую воду.

– Твой друг разрыдался, как барышня, – Валерий Иванович не произнёс, а выплюнул эту фразу, показав, насколько велико его пренебрежение к Эдику.

– Вы его довели, – заметила Зина.

Она была уверена: стоит ей поманить Эдика, тот к ней прибежит.

Юноши-сверстники, с которыми ей доводилось гулять, воспринимались Зиной как несерьёзный забавный народец, который можно выстраивать и перестраивать на своё усмотрение, экспериментируя, слегка самодурствуя. Зато мужчины папиного возраста были небожителями: в их глазах горел созидательный огонь, и казалось немыслимым приблизиться к ним на метр без того, чтобы обжечься.

– Меня они раздражают, – сказал Валерий Иванович, и Зина сразу поняла, кого он имел в виду. – Разве можно быть такими слизняками?

– Он просто слабее. Это не ваша заслуга, что вы сильный.

– А чья? – Он повернулся к ней.

Их губы оказались близко друг от друга. Они были одного роста; если надеть каблуки, Зина окажется выше. Она поспешно отвернулась.

– Тебя знобит, – заметил Валерий Иванович. – Вернёмся в машину.

Из радиолы доносился нежный голос певицы Mecano, исполнявшей Hijo de la luna.

– Удивительно красивая тема, – заметила Зина.

– А ты знаешь, о чём эта песня? – поинтересовался он. – Ты не изучала испанский?

– Нет. И о чём же?

Валерий Иванович прищурился, вслушиваясь в текст.

– Цыганка просила луну подарить ей мужа, а луна взамен потребовала их первенца. И у пары цыган родился белокожий, светлоглазый сын. Сын луны. Цыган из ревности убил жену, а сына бросил в горах. Младенец плачет, а луна его баюкает, – Валерий Иванович поморщился и резюмировал:

– Чепуха какая-то.

– И вовсе не… – начала Зина.

Но тут он обнял и поцеловал её, и слова улетучились.

Потом они какое-то время сидели молча.

– Тебе нечего делать в страховом бизнесе, – наконец сказал Валерий Иванович.

Зина не спорила. Это было и так понятно.

– Чего ты ждёшь от жизни? – спросил мужчина-небожитель, и она честно стала искать ответ.

Пауза затянулась и висела до тех пор, пока отвечать уже стало бессмысленно.

Через какое-то время Зина спросила:

– Вы нормально относитесь к таким отношениям? В смысле, с большой разницей в возрасте?

– Я не ощущаю разницы, малышка. – Он пожал плечами. – Я не чувствую, что старею. А что чувствуешь ты?

– Проблема в том, что рядом с вами я чувствую себя никем, – проговорила она с горечью.

– Я часто задаюсь вопросом, каков же дефект в вашем поколении, что вы себя так низко цените, – задумчиво произнёс он.

Зина не нашлась с ответом. Страшно было показать свою уязвимость.

– Ты упомянула о разнице в возрасте, – заговорил Валерий Иванович. – Я не вижу проблемы. В моём кругу мужчины женятся на молодых девушках. Во-первых, они живут сегодняшним днём, как и положено успешным, обеспеченным людям. А во-вторых – понятно, что юных женщин выбирают немолодые мужчины, которые в молодости относились к лагерю «не знавших конкуренции». Да и теперь, в зрелости, мы «вполне конкурентоспособны». Да, – не позволив ей возразить или хотя бы прочувствовать паузу, продолжал он, – мы, вероятно, станем любовниками. Но только не рассчитывай на многое, ведь я женат, и у меня ответственная работа.

– А жена намного моложе вас? – полюбопытствовала Зина.

– На пять лет.

– А что же вы тогда говорите…

– Посмотри, – перебил Валерий Иванович, – мосты сводят. Ты это видишь?

– Вижу, – отвечала Зина.

Ладони вспотели, перед глазами всё расплывалось. Ей хотелось сбежать от этого мужчины с его опустошающей энергетикой и бесящей вседозволенностью, оставив вместо ответов на вопросы пустые графы.

– Красивое зрелище! Я хочу, – продолжал он, – чтобы завтра – нет, уже сегодня – ты позвонила мне и сказала «да». Ты сделаешь это? Вот моя визитка.

– Не знаю, я ничего не знаю. Отвезите меня домой, – взмолилась Зина.

– Давай на «ты»! – велел Валерий Иванович. – Ну-ка, скажи мне что-нибудь.

Зина промолчала.

– Ладно, называй адрес.

По его голосу она поняла, что он зол. И ещё – что она чего-то недопонимает в происходящем. Зине было всё равно, ей хотелось домой. Она продиктовала адрес.

Зина не помнила, как они попрощались. Оказавшись дома, рухнула на диван. Родители вот-вот проснутся: наступили рабочие будни. Зина знала, что отец и мать ничего не скажут ей сейчас. Скандал разыграется позже, к вечеру. Ну и пусть.

Ломки начались после пробуждения. Валерий Иванович оказался тем веществом, привыкание к которому происходит мгновенно.

В тот же день в Петрозаводске незнакомому мальчику Мише исполнилось восемь лет. Зина с её трепетным отношением к цифрам впоследствии сочтёт это совпадение «кармическим событием».

– Ну что? – выпытывала подруга Ира. – Чем всё закончилось?

– Закончилось ли, – вздохнула Зина, – пока ничего не понятно. Как там мой Эдька?

– Как, как… Быкует. И тебя, говорит, убьёт, и себя.

– Вот дурачок.

Подруги вошли в бандитский ресторан «Антверпен». Свободных столиков было мало, но посетители сегодня выглядели вполне миролюбиво.

– Два капучино и две порции шоколадного торта с вишней, – велела Зина подошедшему официанту, не замечая, что копирует интонации и жесты Валерия Ивановича.

Официант кивнул и поспешил выполнять заказ.

– Рассказывай давай, – потребовала Ира. – Только не ври.

Девушки дружили с детского сада, жили по соседству, знали друг о друге всё. Поэтому Ира не отличалась тактичностью по отношению к подруге.

– Да ничего не было. Смотрели на разведённые мосты, говорили о конкурентоспособности мужчин старшего возраста.

– То есть ты его «прокатила»? – уточнила Ира. И усмехнулась: – Да-а, если я правильно поняла, доучиться нам не светит.

– Он оставил визитку, ждёт моего звонка, – объяснила Зина. – А я решила недельку подумать.

– Ты что, с ума сошла? – вскинулась Ира. – Нашла кого динамить! Такие мужчины на дороге не валяются. Короче, вот тебе жетон. Иди сию же минуту звони.

– Ириш…

– Ты что, замуж собралась за своего Эдика? Он придурок. А этот Валерий Иваныч – твой шанс.

– Ириш, но я…

– Слушай, Зинка, – Ира наклонилась к Зине, – у него таких, как ты… В общем, это не тот случай, когда надо мариновать парня месяц, чтобы больше ценил. Он загорелся – и ему нужно сразу, немедленно. Через пару дней поезд уйдёт. Иди звонить, беги бегом!

Зина попыталась спорить, но подруга шла на неё, как танк, не давая возможности увильнуть. Пришлось выходить на улицу и стоять в очереди у телефонного автомата. Жетон упал в прорезь. Послышались долгие, заунывные гудки. Захотелось бросить трубку…

Вдруг Зина явственно ощутила: он уже знает, кто на проводе…

В трубке щёлкнуло.

– Да. – Его голос звучал до некоторой степени раздражённо.

– Здравствуйте, Валерий Иванович, – поздоровалась она. – Это Зинаида.

– А, дочь Зевса, – хмуро отозвался он. – Я сейчас занят. В чём дело?

– Мой ответ – да, – быстро проговорила Зина, опасаясь, что передумает.

И повторила:

– Да.

Короткая пауза ознаменовалась глобальным потеплением.

– Хорошо, – похвалил её Валерий Иванович. – Молодец, я очень рад.

– Когда мы увидимся? – спросила Зина, окончательно избавляясь от предательского мандража.

Она вдруг осознала: это поворотный момент её жизни, которая теперь потечёт в ином направлении. А что там: пороги, водовороты или отмель, – пока неведомо.

– Я сейчас приеду, называй адрес, – деловито произнёс Валерий Иванович.

– Метро «Горьковская», «Антверпен».

«Ирка тоже скажет, что я – молодец», – подумала Зина.

– Мы, оказывается, почти рядом. Через десять минут жди у выхода.

Ровно через десять минут Зина, проинструктированная Иркой, стояла на улице. Её знобило, хотя день выдался солнечный. Он подъехал; на этот раз за рулём машины сидел водитель. Зина улыбнулась и, помахав рукой, пошла навстречу.

Иномарка остановилась. Валерий Иванович вышел из салона, поздоровался тепло, поцеловал в щёку, как будто они – нежные возлюбленные, не видавшие друг друга неделю. В руках у девушки оказались нереально красивые розы. Зина чувствовала себя счастливой и потерянной одновременно. Когда они сели в машину, он по-прежнему не отпускал её руки.

– Боюсь, что убежишь, – объяснил Валерий Иванович полушутливо-полусерьёзно.

И вдруг, к её изумлению, вытащил наручники и застегнул у себя на руке:

– Пожалуй, так будет эффективнее.

Холодная сталь охватила её запястье, соединяя их на веки вечные. И когда автомобиль выехал на проспект, у неё было ощущение, будто она покидает родной порт на большом океаническом лайнере, идущем к неизведанному континенту.

Зина никогда не плавала на больших лайнерах, но именно так себе это представляла: сомнения, тревога, предвкушение новых впечатлений, жгучий азарт, крышесносная радость и злорадство по отношению к тем, кого она бросает на произвол судьбы…

Замужество – не проблема

Брат постучал в дверь. Он всегда стучал, прежде чем войти.

– Заходи, Саш, – отозвалась Зина.

Саша вошёл, высокий и взъерошенный. На его лице выделялись брови и нос. Брови он брил на переносице – чтобы не быть похожим на моджахеда, как он говорил. А носа стеснялся. Зину удивляло, как брат сам не замечает, что у него красивые зелёные глаза, длинные ресницы и ладная фигура. Но Сашка упорно считал себя уродцем, потому что какая-то сволочь в школе наградила его кличкой Хемуль.

Черты лица у Зины мельче, нос короткий и прямой, линия бровей еле намечена. Греческую кровь отца в ней поборола славянская порода матери. Тем не менее непостижимым образом брат и сестра были фамильно схожи.

Брат сел в кресло напротив неё. Чувствовалось: ему есть чем поделиться.

– Попьём кофейку? – предложила Зина.

– Давай, – согласился Сашка.

Зина сходила на кухню, сварила кофе и разлила по чашкам. Саша пил исключительно чёрный заварной кофе без сахара. Она же, подобно тарантиновскому герою, любила, чтоб было «много сахара, много сливок». У них во всём были разные вкусы. Однако брат и сестра дружили, невзирая на разницу в двенадцать лет.

– Что с твоим фильмом? – спросила Зина.

Похоже, брата распирают новости. А с чем ещё это может быть связано, как не с его проектом? Девушки в жизни Саши играли незначительную роль.

Саша отхлебнул кофе, кашлянул и произнёс будничным тоном:

– Наша короткометражка едет на Каннский фестиваль.

– Значит, ты победил? – обрадовалась Зина. – Поздравляю!

– Спасибо. А ты сомневалась?

– Конечно, нет. Я была уверена, что мой брат окажется лучшим.

«Интересно, рассказал ли он папе», – подумала она. Но промолчала.

– А что у тебя на личном фронте? – спросил брат.

Знал: о работе Зину лучше не спрашивать.

– Вроде наметились подвижки, – улыбнулась она. – Включая скорое замужество.

– Да ладно! Неужели Валера согласился уйти от жены? – поразился Сашка.

– Уже не Валера. С Валерой мы расстались, – вздохнув, произнесла Зина.

И только сейчас почувствовала необратимость случившегося. Расстались. Только бы не расклеиться в присутствии младшего брата…

– Ну, что тут скажешь, – пожал плечами брат. – Наверное, это к лучшему. Меня всегда смущал твой бойфренд, годящийся мне в дедушки.

– Хорошо, что Миша тебя не смущает, – заметила она.

– Значит, Миша? Да, он меня не смущает. Нормальный парень. Я за вас рад.

Кофе был допит, и брат встал со словами:

– Вымою чашки и побегу в студию.

– Иди, я сама уберу.

Саша наклонился, обнял Зину и поцеловал в щёку.

– Со мной всё в порядке, иди уже, – отмахнулась Зина, борясь со слезами.

Брат деликатно сделал вид, что ничего не замечает.

– Тебе действительно замуж пора, – сказал он. – Ну, пока.

– Счастливо, Саш…

Хорошо, когда можно провести вечер одной и пореветь в своё удовольствие. Когда некого стыдиться.

Брат был прав: пора. Хотя вообще-то побывать замужем она успела.

Трижды.

Первый муж Зины, Игорь, был старше её на два года. Он бросил институт имени П. Ф. Лесгафта, чтобы, по его словам, «строить бизнес». Зине Игорь нравился, потому что он мог постоять за неё, набить кому надо морду (так они и познакомились: будущий муж защитил барышню от уличных хулиганов). И потому, что, в отличие от Валеры, Игорь хотел жениться.

Родители Зины были не в восторге от будущего зятя, но Зина проявила твёрдость, и они смирились. Даже папа.

Бизнес Игоря оправдывал себя – молодые не бедствовали. И сама свадьба, и свадебное путешествие вызвали зависть подружек. А уж машина Игоря…

Впрочем, сказка оказалась без хеппи-энда. Через полгода после свадьбы Игоря посадили за нанесение тяжких телесных. Найденный в бардачке машины «ствол» позволил судье повесить на парня статью «бандитизм», намотав от души – семёрку. Это было уже на излёте девяностых, когда рэкет перестал быть модным мужским промыслом.

Зина недолго горевала. У неё появился утешитель в виде бывшего одноклассника Кости, который после института пошёл служить в милицию психологом. Костя когда-то давно, в школе, за ней увивался. Но тогда он был неинтересен; сейчас же просто появился в нужное время в нужном месте.

Они довольно скоро стали жить с Костиными родителями. Костя настаивал, чтобы она оформила развод с Игорем. Однако Зина тянула: то ли из страха озлобить сидельца, то ли по какой-то другой причине.

Единственное впечатление от этого периода – отсутствие денег. Со страховым бизнесом Зина рассталась, порвав с Валерой, а работа преподавателя мировой художественной культуры в гимназии оказалась неприбыльной. Костин оклад вообще был, что называется, курам на смех. Когда начался кризис девяносто восьмого года, зарплаты стали переводить на депонент, и молодую семью всерьёз заштормило. Дефолт сожрал бизнес Зининого отца, поэтому на помощь родителей рассчитывать не приходилось.

Зина упрекала Костю в том, что он «не мужик». То есть не способен зарабатывать и содержать семью. Костя обвинял её в корысти и отсутствии поддержки, нёс жуткую ахинею, совершенно серьёзно приводя в пример жён декабристов.

Зина уныло думала о том, что, пожалуй, Игорь был ещё не худшим представителем поколения-загадки, тогда как Костя являлся классическим экземпляром, полностью укладывавшимся в Валерину теорию.

Существовало и кое-что ещё, огорчавшее Зину больше безденежья. Если Игорь был, как юный пионер, «всегда готов» (причём степень готовности возлюбленной к исполнению супружеского долга его не особенно волновала), то у Кости с «этим» обнаружились проблемы. Воспитанная авторитарным отцом и сдержанной матерью, свои потребности Зина не высказывала, но периодически взрывалась по незначительным поводам. Костя, будучи каким-никаким психологом, всё понимал прекрасно, и чувство вечной униженности гримасой застыло на его лице.

Поздно вечером, когда Костя и свёкор со свекровью засыпали и она становилась полноправной хозяйкой дома, Зина с книгой устраивалась на диванчике в проходной комнате. Квартира у Костиных родителей была большая. Зина читала, или смотрела телевизор, или просто валялась в полудрёме, и тогда приходили грёзы, мучительные и сладкие.

И всё чаще она возвращалась в прошлое, к событиям трёхлетней давности, которые уже, как Зина надеялась, были изгнаны из памяти. Или похоронены там навсегда.

…Впоследствии казалось, что первые несколько месяцев они с Валерой только и делали, что занимались любовью. Зина пренебрежительно подшучивала над страданиями отвергнутого Эдика, завалящего представителя поколения-загадки, торговавшего кроссовками Reebok и преподносившего это занятие как доблестное, сродни полевой хирургии дело, отнимавшее почти все его мужские силы.

Страсть Валеры и Зины напоминала болезнь. Вскоре оба выдохлись.

– Я так больше не могу, – пожаловался Валера. – Ты, семья и работа – три силы, которые растаскивают меня на части. Мне не хватает одиночества. Я выгорел.

– Я тоже так не могу, – сказала Зина, сбрасывая его руку со своей груди. – Ты меня раздавишь.

– Ты уже меня раздавила.

Они встретились после недельного перерыва. Валера женил старшего сына и несколько дней занимался свадебными хлопотами. Зину бесила мысль о том, что всю неделю любимый был отдан семье и, возможно, о ней ни разу не вспомнил.

– Расскажи, как прошла свадьба, – попросила она.

– Ужасно. – Валеру передёрнуло. – Куча гостей, пошляк-тамада, мишура на потолке и стенах моего загородного дома. Невестка – жеманная дура. Представь, у девушки кудрявые волосы, а в волосах – птичьи гнёзда и искусственные птицы! У неё и свадебная шляпка была в виде птичьего гнезда.

– А в гнезде – золотое яйцо? – Зина не удержалась и фыркнула, почувствовав сострадание к возлюбленному, который, хоть и изменял ей с семьёй, но не по своей воле. – Господи, и зачем твой сын на такой женился? Ты не мог его отговорить?

– Не мог. Дело как раз в золотом яйце. – Валера вздохнул, но тут же его глаза заблестели. – Платье на неё уже не налезало, пришлось расшивать корсет. Да, – он рассмеялся, перехватив удивлённый взгляд Зины, – я почти дедушка, моя дорогая.

Зина забеспокоилась. Она не могла представить себе, насколько изменится их тайная жизнь, когда он станет дедушкой.

– Ты ещё слишком молод для такого ужасного конца, – хмуро сказала она и начала одеваться.

Он сгрёб её и повалил на спину со словами:

– Эта эгоистичная злючка не понимает, как она красива, когда сердится!

Зина насупленно молчала, переживая непоправимость его нового статуса и ненавидя его жизнь, в которой для неё нет места. Это был чужой мужчина, в отличие от незатейливого, но родного, её собственного Эдика.

Ей снова захотелось стать маленькой. И чтобы папа нёс её на плечах в толпе оживлённых демонстрантов с красными флагами и воздушными шарами…

Валера интуитивно почувствовал её отчуждение и поспешил принять меры. Заставил её оформить загранпаспорт, выкроил несколько дней из своего графика, и они уехали в Северную Норвегию. Никто из Зининых подруг на тот момент не успел побывать за границей, так что она отправилась в своё первое путешествие пусть не на океаническом лайнере, но наслаждаясь всеобщей завистью.

Неделю разъезжали на автомобиле по гористой местности, ночевали в палаточном городке, любовались с отвесного берега фьордами, окружёнными скалами. Зина впервые в жизни увидела северное сияние, смотрела на переливающийся поток огня и льда, поражаясь величию и разнообразию природы.

И всё-таки ей не хватало нормального гостиничного номера без комаров и сквозняков. И с ванной.

– Я не лучший путешественник, – призналась Зина. – И вообще, кажется, простыла.

– Ты ничего не понимаешь в настоящем отдыхе, – заявил Валера. – Нытик отравит любой поход. И войну проиграет. А ведь, заметь, мы не автостопом путешествуем.

– Милый, я – искусствовед, – оправдывалась Зина. – Не люблю походы, сырость и отсутствие удобств. Я люблю иконы, фрески, мозаику. Моя мечта – увидеть Рим.

Зина тут же пожалела, что проговорилась о сокровенном, и прикусила язык. Но Валера отнёсся с пониманием и пообещал:

– Я когда-нибудь обязательно свожу тебя в Рим.

Однако их поездка в Северную Норвегию так и осталась единственной.

Зина с Ирой получили корочки страховых агентов и должности в фирме. Эдик же, напротив, из фирмы ушёл и с тех пор ни дня в своей жизни не работал по трудовой книжке. Последняя информация, услышанная Зиной о бывшем парне, – что он скупает в секонд-хендах джинсы и кроссовки, а потом перепродаёт их в арендованной секции Ладожского рынка.

Подруги крутились электровениками, зарабатывая копейки. Валера не способствовал Зининому продвижению, объясняя это тем, что «незачем поддерживать чужую инфантильность». Переводилось это так: подарки подарками, но в целом ей нужно пробиваться самой, на него не надеясь.

Зина и не надеялась.

Свою работу она ненавидела. Её тошнило от собственных попыток что-то кому-то втюхать, расхвалить и навязать страховку. Вместо этого Зине хотелось посещать выставки, покупать книги по искусствоведению, на которые вечно не было денег. А ещё – завести дорогущие кисти, краски, холсты. Брать с собой складной стульчик, мольберт, чемодан красок, ездить на этюды в рассветной электричке. Писать картины самой.

Да, была тайная честолюбивая мыслишка – когда-нибудь она станет Настоящим Художником. Мама бережно хранила Зинины рисунки, а учителя в художественной школе считали Зину одарённой девочкой. И даже Валера иногда хвалил её работы! В такие моменты Зина словно становилась больше и значительнее, её глаза светились талантом и зрелостью. И она нравилась себе такой.

Впрочем, Зинины «припадки величия», как их называл Валера, проходили быстро. Следует отметить, что он сам этому способствовал.

Творческому человеку необходим особый воздух. Им можно надышаться только в среде себе подобных. Иногда Зина выбиралась на выставки, и там находила родственные души: художников, скульпторов. Но все эти люди были нищими, к тому же постоянно пили. Зине быстро становилось с ними скучно. Её опять тянуло к Валере.

Выпускной курс потребовал серьёзной работы над дипломом, и Зина с чистой совестью бросила работу в фирме. Родители, в ту пору не бедствовавшие, её поддержали.

– Я же говорил, что тебе нечего делать в страховом бизнесе, – прокомментировал Валера её увольнение.

– Правильно. Моё призвание – искусство, – огрызнулась Зина.

– Ого! Призвание? – Он поднял левую бровь.

В тот день они поссорились. Потом, как всегда, помирились. Валера знал толк и в ссорах, и в примирениях.

Путь любых отношений, как и путь отдельной жизни, есть цепочка кризисов. Через несколько дней Зина вдруг спросила ни с того ни с сего:

– А что дальше?

Её время заканчивалось. Двадцать один год – почти старуха. В двадцать пять она будет вообще никому не нужна. В голове тикали биологические часы.

Свои часы (не только биологические, но и коммерческие) были и у Валеры. Его глаза стали холодными и тёмными, как асфальт.

– В смысле – дальше? – переспросил он. – Я же говорил тебе, что люди успешные и сильные живут настоящим.

– Я имела в виду: как мы будем дальше?

Возникла пауза. Зина почувствовала себя маленькой и беспомощной. Она уменьшалась и уменьшалась, как Алиса в стране чудес. Вот-вот её вовсе не станет…

– Может быть, ты хочешь, чтобы ради тебя я бросил Инну Васильевну, бабушку моего будущего внука? – Валера, прищурившись, смотрел на неё.

Зина впервые отметила, что у него глаза хищного кота. Не льва, не тигра, а какого-нибудь гепарда.

– Я ничего не хочу. А что бы ты хотел сделать ради меня?

Он рассмеялся, зло и холодно. Достал сигарету и закурил, глядя в окно кабинета на серый пасмурный день.

– А я-то надеялся, что ты – умная, понимающая девочка. А ты… не умеешь ценить жизнь такой, какая она есть. Тебе нужно больше, чем ты в состоянии унести. Сама – никто и звать никак, а уже предъявляешь претензии. И кому – мне!

– Может, мне вообще уйти? – прошептала Зина.

Её губы дрожали.

– Да катись куда хочешь, кто тебя держит, – с досадой отозвался Валера.

И вдруг схватил стул и злобно шваркнул им об стену, оставив тёмную полосу на безупречных обоях.

Зина встала и вышла.

Скрутило её на улице. «Вот и всё», – прозвучал в голове скрипучий голос.

Она оказалась в чужом дворе. Села на холодные покосившиеся качели, вцепилась руками в железную опору и взвыла. Было физически больно; ныло в районе сердца или желудка. Хотелось броситься с отвесной скалы и разбиться о камни норвежского фьорда. Хотелось найти Эдика и поплакаться ему в жилетку. Хотелось бежать к Валере и просить прощения за то, в чём не виновата…

Зина посидела ещё минут двадцать. Слёзы кончились, вернулась способность мыслить. Продлевать этот кошмар не следовало. Она расставалась с Валерой, чтобы начать нормальную жизнь. Она справится. Пусть не сразу, а когда боль поутихнет. Она ведь помнит, что когда-то жаль было расставаться и с Эдиком…

«Я никому больше не позволю себя унижать», – подумала Зина. Или произнесла вслух? Рядом находилось богемное кафе. Она отправилась туда и, конечно, встретила знакомых художников…

Проснулась, слава Богу, у себя дома. Солнце пробивалось в щель между занавесками. Родители были на работе, братик – в школе. Зина встала, мрачно усмехнулась безрадостной физиономии в зеркале с чёрными кругами вокруг глаз. Отправила себя в душ. Зачем-то накрасилась, надела новые брюки стрейч и свою любимую блузку, хотя в университет не собиралась. Как чувствовала…

Не успела Зина допить чашку кофе, как в дверь позвонили. Подошла к глазку, вытирая мокрые волосы. Взглянула – и остолбенела.

Она долго не могла справиться с замком.

Валера стоял у порога на коленях. В руках у него был букет – перевитые золотой лентой чёрные розы. Зина никогда раньше таких не видела.

– Прости, – проговорил он, вползая в прихожую, отбрасывая букет и обнимая её ноги, – умоляю, прости меня. Я не могу без тебя. Ты – единственное, что мне дорого в мире, где все продают друг друга, где ничего не стоит человеческая жизнь. Ты – чистая, открытая, талантливая девушка. Почему я не встретил тебя десять лет назад? Тогда ещё можно было остановиться, можно было всё переиграть. Тогда у меня был бы шанс…

– Десять лет назад мне было одиннадцать, – машинально отозвалась она, чувствуя, что сейчас разревётся.

К чему этот спектакль? Неужели ему самому не смешно?

Валера поднял на неё тёмные от боли глаза. По его небритым щекам текли взаправдашние слёзы…

Разумеется, тогда она не ушла. Карусель продолжала вертеться.

Воспоминания приходили нелинейно. Она вновь перескочила в тот период, когда жила – вернее, доживала – с Костей.

В конце 1999-го у двенадцатилетнего брата Саши обнаружили мозговую опухоль. Состояние мальчика быстро ухудшалось, требовалась дорогая операция. Мама поседела буквально за ночь.

Несчастье послужило для Зины формальным поводом порвать с незадачливым психологом и вернуться в родительский дом. Процедуру развода облегчило отсутствие штампа в паспорте. То есть штамп имелся, но в качестве мужа там был вписан сиделец Игорь. При чём тут какой-то Костя?

Саша лежал в онкологической больнице. Мама находилась там же. Ночевала в коридоре. Сначала маму выпроваживали, потом оставили в покое, даже позволили поставить раскладушку в палате сына.

Средства, собранные на лечение, заканчивались. На операцию же и вовсе не было денег. Отец, ещё более немногословный, чем обычно, занимался продажей загородного дома и машины. Возможно, вырученной суммы хватило бы, но покупатели не бежали сломя голову, а деньги нужны были срочно. По словам докторов, счёт шёл на дни.

Зина провела ночь в раздумьях, а наутро надела единственные целые колготки и красное платье, уложила волосы и отправилась к Валере.

Она знала, где находится его новый офис, поскольку недавно видела Валеру по телевизору. Он открыл собственную фирму, специализировавшуюся на организации деловых переговоров. Немыслимое, казалось, занятие в период кризиса. Однако Валерин бизнес, как ни странно, удержался на плаву.

В кабинет бывшего любовника Зина вломилась без приглашения и записи. При виде Зины Валера поднялся из-за своего рабочего стола, ошеломлённо глядя на неё.

– Оставьте нас на десять минут, – велел он, как только к нему вернулся дар речи.

Присутствовавшие в кабинете мужчина и две женщины поспешно вышли.

Зина моментально забыла, как обдумывала план охмурения и какие слова подбирала, чтобы попросить денег.

– Мне нужна помощь, – отрывисто произнесла она. – У меня умирает брат.

Она хотела рассказать о том, какое несчастье постигло её семью, но не смогла больше говорить.

Валера захлопотал вокруг девушки: усадил в кресло, позвонил секретарше, и на столике тут же появился дымящийся кофе.

– Тебе нужны деньги? – спросил он, когда Зина пришла в себя. – Сколько надо?

Зина назвала сумму. Обычно это число заставляло бледнеть сочувствующих.

Валера нахмурился. Ровно пять секунд он смотрел в пол – и ровно пять секунд Зина отчаянно желала оказаться где-нибудь подальше.

Наконец Валера встал, подошёл к сейфу, открыл его и вытащил пачку денег. Пересчитав их, он выложил на стол ровно столько, сколько ей требовалось. Деньги были в долларах. Зина дрожала, как будто в кабинете воцарилась температура холодильной камеры. Валера достал из ящика стола полиэтиленовый пакет и сунул в него «зелень», а пакет положил в кейс.

Зина стояла и смотрела молча. На неё произвело впечатление то, что он хранил в сейфе такую крупную сумму денег. Валера, перехватив взгляд и, усмехнувшись, объяснил:

– Снял со счёта на подарок любимой женщине. Ну, ничего, банк ещё открыт.

Зине показалось, что ей плеснули в лицо холодной водой. Захотелось швырнуть в него кейсом с деньгами. Повернуться и выбежать из кабинета. Разреветься в лифте…

Но у неё умирал брат.

Валера вызвал водителя и ещё какого-то мужчину с непроницаемым лицом и в кожаной куртке:

– Куда нужно доставить деньги? С такой суммой ездить небезопасно. Они проводят.

Зина искала слова и не находила. Хотя достаточно было одного короткого слова.

– Не забудь позвонить, когда прооперируют брата, – добавил он. – Поняла? Буду ждать.

– Я всё верну, – пролепетала она наконец, – я заработаю…

– Пошла бы ты… – с чувством произнёс Валера.

Она не стала звонить ему после операции. Зине хватило и тех минут унижения, зачем их множить. Всё равно сейчас денег нет.

Опухоль была успешно удалена. «Большая, локальная, круглая, как апельсин!» – похвастался хирург, вызвав обморок у мамы и устрашающий нервный тик у отца.

Брат пошёл на поправку, и его выписали. Тяжёлый период стал забываться. Однажды, почти год спустя, отец вручил Зине деньги:

– Возьми, дочь Зевса, верни тому, у кого занимала.

Только тогда Зина позвонила Валере. Его телефонный номер оказался заблокирован. Дальнейшие поиски показали: фирма ликвидирована, а хозяин исчез. Предположительно – уехал за границу. Связь была прервана.

Поскольку вернуть долг не удалось, отец вложил деньги в строящийся дом, чтобы у дочки была отдельная квартира.

Впоследствии в эту квартиру переедет мама, а брат с сестрой останутся в родительском доме, почти не стесняя друг друга. Отца к тому времени с ними не будет.

В те же годы родительская семья представлялась чем-то незыблемым. Как и молодость.

И замужество не казалось серьёзной проблемой.

«Уходящий век»

Третий муж, Сева, нормальный представитель поколения Х, появился на горизонте Зины вовремя. Из мест лишения свободы вернулся Игорь, досрочно освобождённый за примерное поведение, и она получила долгожданный развод.

Зина и Сева поженились без дворца, тамады, свидетелей и прочих ненужных церемоний. На роль мужа Сева подходил идеально: интеллигентный, приличный и покладистый. «Ни рыба ни мясо», – сказали родители и подруга Ира. И облегчённо вздохнули.

Новое тысячелетие ознаменовалось новой эрой в Зининой жизни – «нормальной» семьёй. Супруги сняли квартиру, купили машину и стали жить «как все». Когда развалился НИИ, в котором трудился Сева, он нашёл работу на мусороперерабатывающем заводе. Получал неплохо, не пил.

– Что тебя не устраивает? – недоумевала Ира, которая была не замужем, имела постоянную работу и делилась планами завести ребёнка «чисто для себя». – Может, пора родить?

– Может, и пора. Но от кого? – искренне удивлялась Зина.

Хотя к Севе, по её словам, относилась «лучше, чем к предшественникам».

Однажды, когда супруги возвращались в город с дачи, началась гроза. Сева дремал на переднем пассажирском кресле. Зина вела машину по правой полосе. Из неё, кстати, получился неплохой водитель. Иногда, выезжая за город и прибавляя скорость, Зина вспоминала Валеру, представляла, как бы он отреагировал, увидев её за рулём собственной иномарки.

Всё случилось внезапно, как обычно приходит беда. У припаркованного у обочины джипа не работала аварийная система, и Зина слишком поздно его увидела из-за стены дождя. Уходя от столкновения, Зина вырулила на левую полосу, но чуть не врезалась в машину из встречного ряда, которая, пытаясь объехать грузовик, вылетела прямо на неё. Она заорала, разбудив и напугав мужа, и, резко свернув вправо, едва не наскочив на злополучный джип, скатилась в кювет и завалилась набок…

Следующие несколько минут выпали из сознания. Когда Зина очнулась, над ней склонилось встревоженное лицо незнакомого мужчины.

– Как вы себя чувствуете? – спрашивал он. – Выбраться самостоятельно можете?

Она пошевелила руками и ногами. Цела, ничего, кроме ушибов. Рядом постанывал Сева. У него была сломана рука.

– Я всё видел, – сказал мужчина. – Стояла машина без аварийки. Вторая машина выехала на встречку. Вы ничего не нарушили, и я готов это подтвердить.

Он помог выбраться наружу Зине, а затем и Севе. Зина огляделась. Гроза закончилась, накрапывал мелкий дождь. Её автомобиль лежал на боку. Две машины, из-за которых она пострадала, встретились друг с другом и находились в гораздо более плачевном состоянии. Водители в крови, но без внешних серьёзных травм орали друг на друга посреди дороги.

– Я уже вызвал милицию и скорую, – сказал мужчина. – Вашему спутнику, кажется, нужна госпитализация.

– Ничего, я в порядке, – отозвался Сева, придерживая травмированную руку.

Мужчина, представившийся Аркадием, предложил пострадавшим посидеть в его автомобиле. Потрясённой Зине он казался необычайно привлекательным: аристократичное лицо, благородная проседь, фактурная фигура.

– К вашей машине эвакуатор не подогнать, – озабоченно произнёс Аркадий. – Впрочем, если её немного подвинуть…

Он снял плащ и остался в сером джемпере. Подошёл к Зининой иномарке, навалился на неё, поднажал плечом…

– Осторожно! – крикнула Зина, переживая за спасителя.

Впервые в жизни ей приходилось видеть, как человек в одиночку переворачивает автомобиль.

– Вот это Геракл, – пробормотал Сева, и его лицо, серое от боли, приняло совсем другое выражение.

Но Зине было сейчас не до мужа.

– Сейчас прицеплю трос и вытяну вас на дорогу.

Аркадий подошёл, весь в грязи, улыбающийся… Необыкновенный. Её мужчина.

Зина снова, как когда-то, провалилась в яму страха и блаженства, почувствовала себя счастливой и потерянной одновременно…

На прощание Аркадий предложил записать его телефон:

– Если чем-то смогу помочь, буду рад.

Самое пикантное – то, что «съём» происходил на глазах у подавленного Севы. Зина достала из сумки крошечный красный мобильник и записала номер, который он продиктовал.

Иногда она смотрела на свой миниатюрный телефон и с иронией вспоминала огромную «дельту» Валеры. В начале двухтысячных появилась шутка: «Мобильник – это единственный пример, когда мужчина хвастается, что у него меньше, чем у приятеля».

– Я обязательно позвоню вам, – пообещала Зина.

И, конечно, позвонила.

Она смутно догадывалась: Аркадий являлся чем-то вроде заменителя Валеры. Ну и что? Жизнь продолжалась и после Валеры, приходилось как-то устраиваться в ней.

В тот период Зина работала в галерее «Уходящий век». Это была уютная частная арт-галерея, куда её взяли на должность директора с небольшим окладом. В маленьком мирке, состоящем из восьми сдвоенных залов, которые занимали четыре яруса, соединённых винтовой лестницей, постоянно что-то происходило, кипела яркая, интересная жизнь. Молодые художники, а иногда и знаменитые мастера выставляли свою скульптуру и картины. Поэты проводили литературные вечера и читали стихи, а потом пили коньяк на открытом балкончике, имевшем выход на крышу.

Зина поменяла имидж: стала ультрасовременной, ослепительной, немного пошловатой блондинкой. Не сказать, чтобы ей нравился новый стиль, зато перестали третировать сравнениями с тургеневской Зинаидой. А Тургенева Зина недолюбливала, считая его тягомотным, скучным и вообще слишком «дамским» писателем.

Что ж, у всех разные вкусы; находились охотники и до обновлённой «дочери Зевса». Мужчины богемного мира, как кобели в брачный период, крутились вокруг «королевы тусовки». В основном это были представители поколения Х либо поздние бумеры. Все они вели себя эпатажно, были патлатые и неухоженные, а кто-то явно имел отношение к психиатрической лечебнице. Зина охотно включалась в игру «соблазнение», используя ужимки, которые забавляли её саму. Наиболее назойливым посетителям она оставляла визитку с номером телефона, который уже несколько месяцев был неактивен.

Позже Зина понимала: то было время счастливое, наполненное впечатлениями и в принципе безбедное. Тогда же ей казалось, что она простаивает, прозябает. Зина ещё верила, что чего-то добьётся в жизни. Непонятно, что внушало Зине эту веру: она не имела пробивных качеств, а главное, сама не знала, чего хочет добиться.

Необходимость состояться в жизни, стать кем-то, доказать кому-то что-то – одна из ключевых потребностей представителей «неизвестного поколения», «людей Х».

– Рискни, сделай то, чего тебе больше всего хочется, – посоветовал Аркадий. – Иначе ты потом не простишь себе успехов, которых добьются другие.

Зина послушалась и устроила в галерее собственную выставку. Та прошла на ура и сопровождалась обсуждениями, которые, впрочем, быстро утихли. Зина приписала давку в галерее и хвалебные отзывы в местной прессе своей женской популярности и приуныла. Протолкаться в другую галерею, «расширить диапазон» ей не удалось. Более того, нашлось всего четверо желающих купить её работы, да и заявленная цена была смешно низкой.

Зина впала в депрессию, из которой её вывел Аркадий. Он осуществил Зинину мечту: свозил её в Рим.

Эта поездка словно переродила Зину. Только теперь она поняла, что ей нужно делать – служить искусству, пусть не в качестве художника, но посредника между великими мастерами и народными массами.

Зина поступила в аспирантуру. За два года она написала диссертацию об искусстве итальянского Возрождения. В Зининой работе прослеживалась связь времён. Она находила в итальянском Возрождении некие поворотные моменты, рычаги мирового искусства и пыталась перенести всё это на современность, апеллируя к андеграунду.

В диссертационном совете Большого университета ей намекнули, что с такой спорной работой шансы на защиту невелики. По счастью, в одном из крупных вузов Санкт-Петербурга открылся ещё один совет по нужной специальности. Диссертацию приняли к защите. Аркадий помог финансово (в тот момент Сева, покинувший мусорный завод, занимался поисками работы, так что семья не жировала). И зимой 2007-го она вошла в большой зал, где сидели двадцать суровых, скептично настроенных и надутых, как мыльные пузыри, бумеров. Каждый из них знал толк в подсиживаниях, наветах и травлях. Они были измяты и потрёпаны корпоративными сварами, учёными дискуссиями, жёсткой борьбой. Они имели регалии, степени и звания, которые человеку непосвящённому даже выговорить страшно…

Зина не имела ровным счётом ничего. Она умудрилась прийти к своим тридцати двум горячей, мечтательной, наивной, «подающей надежды» девочкой.

Она выступила. Потом настала очередь научного руководителя, далее – оппонентов. Затем были обсуждения. В течение полутора часов её песочили и перебрасывали друг другу, как замусоленный мячик.

– Итальянское Возрождение – избитая тема, – изрёк патлатый бумер раннего периода. – И, кстати, почему диссертант не ссылается на монографии Трошкина и Кукушкина?

– В наше время такая почтенная специальность, как теория и история искусства, не предоставляла возможности всякому высказывать свои сумасбродные идеи, – проскрипела седая высушенная дама, поздний образчик «молчаливого поколения». Зина решила, что та большую часть жизни провела в молчании, а недавно осмелилась заговорить, и, видимо, ей понравилось.

– Сейчас не ваше время, – буркнул моложавый круглолицый бумер пограничного периода. – И вообще, наука рождается в полемике!

– Полемика этой… молодой особы – с кем? – высокомерно подняла брови высушенная дама.

– Да хотя бы с вами, – огрызнулся круглолицый бумер.

– Вы, искусствоведы, слишком вольно обращаетесь с методологией, – тыча в круглолицего бумера крючковатым пальцем, проблеял старый лысый бумер. – Не забывайте, что у нас совет по философии, а не по культурологии или искусствоведению…

– Да разве тут забудешь, – вмешался пожилой бумер с юными синими глазами. – Господа философы ведут себя так, словно других наук и в помине нет!

– Подождите со своими дилетантскими умозаключениями. – Высушенная дама махнула тёмной, похожей на вяленую воблу рукой. – Вот вы, – она указала подбородком на круглолицего бумера, – отдаёте себе отчёт в том, что грубите женщине?

– Женщине? Позвольте! Всем известно, что женщина-философ – не философ, а мужчина-философ – не мужчина! – брякнул круглолицый бумер и, не удержавшись, забулькал, надувая красные щёки.

Пожилой синеглазый бумер, напротив, сделал суровую мину, но глаза его выдали. По залу пронёсся ропот; два-три человека вскочили со своих мест, жестикулируя, что-то доказывая.

Зина переминалась с ноги на ногу на трибуне, чувствуя себя лишней на этом сборище. Волнение и азарт, связанные с показом широкой публике своего единственного детища (за неимением ребёнка из плоти и кудряшек), утихли. Она увидела, что в учёном аквариуме есть не только свои акулы и мелкие рыбки – в нём водится несколько видов морских чудищ, враждующих между собой.

– Не переживайте, – участливо сказала молодая стенографистка на фуршете, когда господа учёные жадно пили коньяк и закусывали тарталетками с икрой. – Они недавно две диссертации вообще размазали, а у вас всего три «чёрных шара». Это нормально в таком совете, как наш. Главное, что всё закончилось.

Зина угрюмо кивнула и выпила, чокнувшись со стенографисткой. Та была права: всё закончилось. Зина получила учёную степень, которая ей никогда не понадобится.

Как послевкусие защиты, у неё осталась пожизненная неприязнь к философам. И ещё – убеждение в хищной природе бумеров, продлевающих свой созидательный век за счёт никчёмных представителей её поколения.

Зину утешала мысль, что всезнающие бумеры не имеют понятия о том, какие вредные вещества содержит кровь, которую они регулярно потребляют как полезную биодобавку. «Когда-нибудь мы потравим вас всех, выведем, как крыс, – думала она злорадно. – Это нам бояться нечего: в нашем детстве не было цинги и дизентерии, наши родители не страдали послевоенными неврозами, мы не жили в бараках и не прозябали за железным занавесом. Так что – завидуйте нам, бойтесь нас».

Она ощутила, как развеивается миф о небожителях.

Как ни парадоксально, больше всего Зине хотелось поделиться своими мыслями с Валерой. Однако тот отсутствовал. Его не было в социальных сетях, о нём не имелось информации в интернете, а прежний телефонный номер был недоступен. Зина впервые поняла, что он ушёл, безвозвратно и навсегда, не оставив ей ни единой зацепки.

Большей подлости с его стороны она и представить не могла!

Зина захандрила. Аркадий, который счёл причиной стресс, пережитый на защите, сочувствовал и поддерживал как мог. Дарил подарки, свозил на отдых в Грецию. Выслушивая жалобы Зины на бумеров, грустно качал головой, не раздражаясь и не споря.

Аркадий был хорошим другом. Он остался другом и тогда, когда отношения закончились.

Произошло это вскоре после Зининого развода. Его причиной, как ни смешно, послужила измена мужа. С вытекающими последствиями.

– Я хочу ребёнка. Сева хочет ребёнка. Ты – нет, – подвела черту её лучшая подруга Ира.

И, поглаживая округлившийся живот, посоветовала:

– Отнесись с пониманием.

Зина подумала и поняла. Подруга Ира была на два года её младше. Она училась в экспериментальном гимназическом классе, собравшем семнадцать человек. Восемь юношей и восемь девушек ещё в старших классах образовали стойкие пары. Девятая, бесхозная девушка (ею оказалась Ира) болталась после уроков, что называется, ни пришей ни пристегни. После школы она поступила в университет на «факультет невест», где двумя курсами старше училась Зина. Окончив вуз, Ира не сумела найти себя в коммерческой структуре и осталась на кафедре. Мужиков в гуманитарной науке мало, да и те, что есть, дефективные (если судить по «лучшим представителям» из диссовета). Спрашивается: что делать Ире, становление которой пришлось на период, когда опасно было заговаривать с незнакомцами в трамвае или на дискотеке?

Зина не осуждала бывшую подругу, не обзывала хищницей, не плевала вслед. Ира увела её мужа не потому, что она – сволочь. Просто у Иры и её сверстников имелся какой-то дефект, побуждавший брать то, что валялось поблизости. А поблизости от Иры, в квартире её лучшей подруги, валялся на диване никому не нужный Сева.

Когда распался брак Зины, иссякла и внебрачная связь. И тут всё объяснялось просто. Аркадий был женат, и после перехода Зины в статус разведённой женщины их отношения не то чтобы ухудшились – они утратили равновесие. Зина теперь комфортнее чувствовала себя в обществе соседа-холостяка. Аркадий постоянно находился в напряжении, словно ждал, что она о чём-то попросит. И облегчённо вздохнул, когда Зина объявила, что встречается с соседом.

…Зине было скучно. Она не видела перспектив и тяготилась однообразием. И там словно услышали её жалобы: арт-галерея закрылась, и Зина осталась без работы.

Зина моментально взбодрилась, выставила на нескольких сайтах резюме и начала искать работу по объявлениям.

Кем только ни пробовала устроиться: экскурсоводом, преподавателем ИЗО, заведующей галереей. Но звёзды, видимо, отвернулись от неё. Тридцатитрёхлетнюю красивую незамужнюю женщину с учёной степенью не брали даже секретаршей. В одной фирме ей намекнули, что она слишком умная. В другой – что шеф предпочитает двадцатилетних. Посидев на шее у отца, Зина уже начала депрессовать. Как вдруг…

Это было очередное объявление о найме секретарши. И генеральным директором фирмы оказался… Валера.

Когда Зина вошла в кабинет и их взгляды встретились, стало понятно, почему жизнь вела её закоулками, не позволяя вырулить на ровную дорогу.

По сути, она ушла от него – и пришла к нему же, в пути нимало не изменившись. Круг замкнулся.

От судьбы не уйдёшь

Зина не отследила момента, когда раздался щелчок и привычный механизм опять пришёл в действие, отрабатывая заданную программу. Они снова были вместе. Как будто не прошло двенадцати лет, и Зина только вчера в последний раз закрыла за собой дверь их тайной квартиры. А сегодня передумала и вернулась.

Правда, квартира была другая: недвусмысленно оборудованная для интимных встреч. Вообще, многое говорило о присутствии в жизни Валеры других женщин, но Зина не стала делиться с ним своими наблюдениями. «Потом, – подумала она, – я разгоню конкуренток. А пока…»

В сущности, ей было нечем жертвовать ради него. У неё и выбора-то не было. Встреча с Валерой показалась Зине самым ярким событием за последние годы.

Что касается Валеры, то он был явно рад.

– Я знал, что ты никуда от меня не денешься. Это судьба!

Эти слова должны были прозвучать с самодовольством, но голос его дрогнул, отчего у Зины защемило сердце.

Она отметила, как постарел её бывший возлюбленный, как изменился его взгляд, сколько седины прибавилось в волосах. Зина, напротив, расцвела за последние годы. И это было естественно. Они находились на разных ступенях одной и той же лестницы и двигались в разных направлениях. Он уже давно начал свой спуск, а она ещё не достигла верхнего пролёта. И сейчас их разница в возрасте была ощутимее, чем прежде.

Зина прикинула: когда у них всё начиналось, ей было двадцать, ему – сорок восемь. Сейчас ей шёл тридцать четвёртый год. Значит, Валере перевалило за шестьдесят.

Она никогда не задумывалась о зловещем смысле чисел. Стареют родители – что поделаешь, это нормальный процесс. Смерть любимого дедушки стала для Зины настоящей потерей, причинила боль, но не ужаснула.

Теперь же она почувствовала, как по спине пробежал холодок.

Крутая и длинная, но не бесконечная лестница уходила вниз; ещё пара пролётов – и он скроется из виду. Ей же предстоит задержаться наверху. Она построит там, на верхней площадке, замок своих иллюзий, обживется и, чего доброго, поверит в свою неуязвимость. И, подобно многим другим, до последнего будет цепляться за этот верхний пролёт. Даже начав спуск, будет медлить, тянуть время, неохотно оставляя ступень за ступенью…