Шутки Богов. Кнут и пряник

Обитель опустевших голосов

Когда туман рассеялся над вершинами гор, что некогда были венцом гордости секты Пяти Пиков Бессмертных, взору открывалась печальная картина былого величия этой организации культиваторов. Ранним утром, когда солнце только начинало окрашивать горизонт в розовое и золотое, от прежней красоты и строгости комплекса обители секты оставалась лишь скорлупа – всё ещё величественная, но уже тронутая гнилью времени и предательства.

Ветры, прежде приносившие аромат кедровых лесов и пыльцу лекарственных цветов, теперь только свистели между опустевшими павильонами, проникая в полуразрушенные беседки и сквозные галереи, где раньше шагали ученики с книжными свитками и оружием на поясе. Здесь, среди мраморных ступеней, всё ещё лежали увядшие лепестки от ритуальных деревьев, некогда символизировавших путь к бессмертию. Теперь они просто гнили под дождями, словно ироничное напоминание о том, как близко оказалось забвение.

Секта Пяти Пиков Бессмертных некогда славилась как одна из древнейших школ, следовавших строгому культу восхождения духа через очищение тела и мыслей. Но теперь в этих залах и внутреннем дворце было пусто. Резные колонны уже слегка потрескались без должного ухода. Водоёмы, где по вечерам раздавались звучания флейт и песнопений, теперь были покрыты зеленью, а зеркальная гладь воды стала мутной.

Главный двор, некогда заполненный учениками, тренирующимися в утреннем дыхании Пяти Пульсаций, сейчас безмолвен. Лишь пара юношей в выцветших одеждах, уткнувшись взглядами в землю, пересекали его, явно спеша поскорее миновать открытое пространство. Один из них то и дело оглядывался, будто боялся, что из тени ступеней вынырнет чья-то рука – или что услышит за спиной приговор шепчущего зла.

Лотосовая аллея, по которой раньше ходили мастера секты, приветствуемые поклонами учеников, сейчас была завалена упавшими плитами. Мрамор расслоился, начав зарастать мхом и трещинами, а бронзовые статуи старых наставников покрылись налётом окислов, словно даже металл отвергал эту секту.

По ночам, как рассказывали оставшиеся, были слышны шаги – неясные, бесформенные, будто кто-то продолжает бродить по залам, где давно нет жизни. Ходили даже слухи, что некоторые алтарные залы до конца так и не были очищены от следов тьмы. Что в подвалах главного павильона всё ещё можно найти чертежи кровавых якорей, и что кто-то из бывших старших братьев исчез не просто так – а был принесён в жертву неведомой сущности, чтобы “секта возродилась”.

Почти все Великие кланы уже отозвали своих наследников и родственников. А те, кто всё ещё оставался из-за лояльности или страха, уже тоже начинали постепенно отдаляться. Остались лишь немногие – либо слишком бедные, чтобы уйти, либо слишком скомпрометированные, чтобы быть приняты в другие школы. Их лица теперь были вечно угрюмыми, осунувшимися, и тревожными. Они почти не говорили между собой, не смотрели друг другу в глаза. Они жили так, как будто каждый день, проведённый ими в этом месте, мог стать последним. И каждый час для них теперь был, как затишье перед бурей.

На вершине третьего пика, где раньше стоял Белый Зал Совета Старейшин, ныне лишь ветер гулял среди пустующих стен. Золотая табличка с девизом секты – “Свет над Пяти Вершинами” – была покрыта трещинами. Несколько иероглифов уже осыпались. Остался только “Свет” и искажённое “П”.

И в этом несчастном фрагменте кто-то увидел знак. Что свет действительно ушёл. А остались – лишь Пустота и Прах.

Ветхий, но всё ещё роскошный павильон на вершине Пика Истинной Луны, что считался личной резиденцией Великого старейшины секты Пяти Пиков Бессмертных, ныне дышал атмосферой тревожного отчаяния. Стены из полированного чёрного дерева с инкрустацией из яшмы, красные занавеси, вышитые символами бессмертия, золотистые фигурки бессмертных на полках – всё казалось избыточным, почти насмешливым на фоне того, как глубоко начала рушиться сама основа секты.

Великий старейшина Хван До Ин – некогда величественный, спокойный и внушительный человек с ореолом мудрости, сейчас казался взбешённым и потерянным зверем, запертым в клетке. Он ходил из угла в угол по гладкому тёплому полу, застеленному коврами с изображениями пяти горных духов, и каждый его шаг отдавался напряжённым эхом в тишине, нарушаемой лишь шелестом материала свитка, сжатого в его руке.

Это было письмо. Настоящее, с личной печатью главы семьи Хваджон. Алый воск на нём уже раскрошился, потому что Хван До Ин перечитывал его раз за разом, раз десять, будто надеясь, что буквы вдруг изменятся. Но они не менялись.

"Старейшине Хван До Ин, представителю секты Пяти Пиков Бессмертных.

Семья Хваджон, долгие века предоставлявшая вашей секте священное право на обитание в провинции Фэнъюнь, более не может закрывать глаза на преступные деяния, совершённые под вашей эгидой, и прикрытием ваших символов и гербов. Вы покровительствовали тем, кто осквернял жизнь и дух этой земли. Вы допустили, чтобы ваши старейшины покрывали кровавые культы, жертвоприношения и связь с внешними силами, враждебными Небу и Закону.

Мы более не признаём вашего права на землю, которую вы запятнали. В течение тридцати дней все члены секты Пяти Пиков Бессмертных должны покинуть территорию провинции. Ваши хранилища, обители, монастыри и алтари будут опечатаны и переданы под надзор Хранителей Закона.

Сопротивление будет приравнено к мятежу.

– Хваджон Ли Ён Гван, Глава Дома Хваджон,

по воле предков и соизволению Небес."

В очередной раз дочитав текст письма до конца, Хван До Ин зло скрипнул зубами и с силой сжал свиток. Пальцы его были жилистыми, с дрожащими костяшками. Века мудрости и благородного самоконтроля, а ведь он был одним из старейших мастеров на всей Западной окраине Империи, теперь казались пылью, развеянной одним письмом.

– Дьяволы… жалкие лживые псы… – Процедил он сквозь зубы, снова начав шагать по комнате, как разъярённый тигр, запертый в загоне. – Тридцать дней? Да они уже давно решили нас уничтожить! Им просто нужен был повод!

Он остановился перед высоким экраном, за которым когда-то переодевались слуги. Сейчас там не было никого. Комнаты опустели – даже личные помощники, казалось, избегали старейшину. Ведь все они уже прекрасно понимали тот факт, что эта секта уже трещит по всем швам.

– Всё из-за вас… – Глухо пробормотал он, глядя в сторону южной стены, где в нише стояли изображения всех бывших старейшин, включая тех, кто ещё недавно заседал с ним за Советом. – Вы решили, что можно играть с тьмой. Что можно управлять демонами, духами, ложью. А теперь?

Он бросил письмо на письменный стол, украшенный резьбой в виде стилизованных облаков и бессмертных журавлей. За этим столом он когда-то принимал гостей, беседовал с юными наследниками кланов, вручал награды… А теперь здесь лежало письмо о фактическом изгнании. Письмо приговора для всей секты.

Сквозь открытое окно в покои проникал холодный ветер, пахнущий пеплом и увядающими листьями. Он развевал шёлковую штору и колыхал тяжёлую ткань накидки старейшины.

Хван До Ин медленно и устало сел, будто весь гнев выжег его изнутри.

– Мы были одной из восьми Великих сект… А теперь – прокляты, забыты и приговорены.

Он опустил голову. На столе в углу стояла чаша с благовониями. Они давно погасли. Он не стал их зажигать вновь. Тьма в покоях сгущалась, а вместе с ней – тишина. Впервые за десятки лет Великий старейшина секты Пяти Пиков Бессмертных не знал, что делать дальше.

Он долго сидел в тени потухших благовоний, и в тяжёлой, гнетущей тишине его разум вновь начал извиваться, как змей, пойманный в банку. Он упёр локти в стол, сцепил пальцы перед губами, и надолго застыл, погружённый в напряжённые, тёмные мысли.

"Как же можно вынудить их отступить?" – Внезапно пришёл первый отчётливый вопрос. Медленно, будто прорываясь сквозь паутину сомнений, эта мысль стала набирать вес. Он поднял глаза к потолку, к резному кругу с изображением пяти бессмертных, что символизировали добродетели основателей секты.

"Мы же всё ещё сильны. Пусть не так, как раньше, но трое старейшин, не считая меня… Со Ёнгук, Ся Лун и Юй Мин – каждый из них пережил десятки битв, сокрушал демонов и возглавлял походы против мятежных сект. Их сила не угасла. А я… Я всё ещё носитель Техник Пяти Пиков. Если мы выступим все вместе…"

Пальцы вцепились в подлокотники кресла, суставы побелели. Он мысленно рисовал, как они выходят из павильона, как их фигуры – величественные, облечённые в ритуальные мантии – ступают по ступеням горной обители. Как они спускаются к долинам, к месту, где расположена старинная резиденция семьи Хваджон. Как грозно звучат их голоса.

"…мы явимся, и не будем просить, нет – потребуем! Напомним этим выскочкам из семьи Хваджон, на чьей земле они веками существовали. Пусть покорятся. Пусть… подарят нам провинцию. Провозгласим её новой священной обителью. Пусть платят за право жить на нашей земле, а не мы – за прошлые ошибки…"

Но как только он позволил себе почувствовать лёгкий жар былого величия, как только в груди вспыхнула искра прежней гордости… В его сознание, словно нож, врезалось одно имя. Анд Рей. И молчание в покоях стало ледяным. Старик откинулся на спинку кресла, взгляд его стал пустым и тусклым.

– Чёртова ошибка… – Прошептал он. – Наш самый большой промах…

Когда-то этот мальчишка был никем. Каким-то слугой, ущербным немым, фактически заложником их интересов, объектом наблюдения. Секта могла бы сломить его, подчинить, использовать… Но нет, жадность и трусость старейшин всё испортили. Мало того, что с ним они поторопились. А потом они начали, как вещи, передавать культистам, чтобы получить доступ к их тёмным ритуалам, своих собственных учеников. И теперь… Теперь даже этот мальчишка… Вырос… Как мастер… Как боец.

Его не просто упустили. Его оттолкнули, предали, унизили – и дали ему причину. Причину вернуться, если он захочет. Причину уничтожить их. А теперь у него – дракон. Не просто фамильяр. Не змей или дух. А настоящий Небесный дракон.

Существо, чей рёв может расколоть горы. Чья чешуя отражает стрелы и мечи, чьё дыхание сжигает не тела, а души. Если этот мальчишка действительно теперь слился с драконом… Если он способен управлять им… Тогда одна его мысль может стереть обитель с лица земли.

Хван До Ин представил, как над горами разносится визг ветра, разорванного размахом гигантских крыльев. Как солнечный свет перекрывается силуэтом зверя из легенд. Как ученики в панике бегут к вратам, а старейшины даже не успевают активировать защитные печати. Пепел. И только пепел.

Он встал медленно, как старый каменный истукан, и шагнул к окну. Холодный горный ветер обдал лицо, запах хвои и влаги напомнил о реальности. Внизу, под пиками, начинался лес. Там, где скрыты были пути к долине семьи Хваджон, к той самой резиденции, куда он хотел было двинуться с силой.

Он немного нервно сжал край оконной рамы.

– Мы уже проиграли, как только потеряли этого мальчишку… – Хрипло выговорил он, не отводя взгляда от далёкого горизонта. – И никто из нас не решится поднять руку на него. Даже я…

Потому что он чувствовал, что этот юноша больше не был просто человеком. Он был символом расплаты. Орудием возмездия. И шаг в его сторону – был бы последним шагом всей секты Пяти Пиков Бессмертных.

Задумавшись об этом, он отвернулся от окна и прошёл обратно вглубь покоев, как человек, осознавший приговор. И больше не возвращался к мысли об ответной силе.

Горные вершины, на которых когда-то величественно раскинулась обитель секты Пяти Пиков Бессмертных, теперь утопали в молчании. Ветер, пробегающий между одинокими стелами и опустевшими павильонами, приносил с собой только сухую пыль и ускользающий запах былой славы. Там, где раньше гремели утренние чтения, проводились собрания, звучал смех учеников и стук посохов мастеров во время тренировок, теперь царили уныние и безмолвие.

Когда-то эта обитель считалась одной из самых стабильных и уважаемых среди восьми Великих сект. Влиятельная, богатая, многолюдная – она словно парила над миром, уверенная в своей силе. Но теперь… теперь казалось, что сам воздух здесь впитал в себя тень стыда, страха и обречённости.

В личных покоях Великого старейшины Хвана До Ина, запахи благовоний едва прикрывали прогорклую тяжесть – здесь давно не открывали окон. Комната, некогда обставленная с величием, хранила следы запустения. Ваза, из которой стояли увядшие цветы, потрескавшаяся лакированная ширма, брошенная в углу книга с загнутыми страницами. На полу валялась пустая бутыль от вина – дешёвого, не того, к которому привыкли в этих стенах.

Старый мастер нервно шагал туда-сюда, сцепив руки за спиной. Его лицо было иссечено морщинами, но в них не было мудрости – только злость и усталость. Его губы беззвучно шевелились, словно он вёл внутреннюю беседу с демонами прошлого. Он знал, что всё рушится. Секта уже стояла на самом краю. Старейшин осталось трое. Мастера уходят, ученики разбегаются. Даже их вернейшие союзники теперь делают вид, будто никогда не знали имени “Пять Пиков Бессмертных”.

Перед внутренним взором снова возник тот самый юноша. Анд Рей. Спокойный. Холодный. В тёмной одежде, за спиной которого сейчас, неизвестно откуда, взялся древний, золотоглазый дракон. Тот самый парень, которого они когда-то упустили. Которого попытались использовать. Которому дали шанс сбежать. Который… теперь был сильнее них. Гораздо сильнее.

Старый мастер вспомнил, как старейшины смеялись, когда слышали имя. Как кто-то назвал его "немым оборванцем". Как кто-то – кажется, он сам – приказывал следить за ним. А потом юноша исчез. Вырвался. Подчинил Небесного дракона.

– Один удар… – Пробормотал он. – Один удар его зверя, и от этой обители останутся лишь угли. Разве что камни, раскалённые добела, ещё будут напоминать о нас.

Он опустился в кресло. Письмо упало на пол. Скрипнула дверь. Тихо. Осторожно. В комнату вошла молодая женщина, одетая в простое, но аккуратное платье. В руках у неё был поднос с обедом. Варёный рис. Немного овощей, потемневших на пару. Пара ломтиков соевого сыра. Никакого мяса. Никакого вина. Лишь глиняная чашка с родниковой водой.

Это была его внучка – Хван Ран. Красавица. Стройная, с выразительными глазами, которые сейчас были слегка затуманены усталостью и раздражением. На губах играла сдержанная гримаса недовольства.

– Еда готова, дедушка. – Сказала она, тихо, но без особой теплоты.

Он посмотрел на поднос и фыркнул.

– Это… – Он ткнул пальцем в рис, – …это вы называете пищей для Великого старейшины?

– Сейчас у всех одинаково. – Коротко пожала плечами она. – Кладовые пустеют. Никто больше не присылает нам провизии. Даже те, кто раньше считал себя нам обязанным.

Он схватил чашу с водой, посмотрел в неё и скривился, словно это была болотная жижа. А потом резко поставил её обратно и поднялся.

– Ты. – Он уставился на девушку. – Ты даже не осознаёшь, насколько жалка. Я дал тебе задание. Простое. Подойти к этому мальчишке, очаровать его, использовать. Даже если было бы нужно, вынудить его жениться на тебе… А ты? Ты даже пальцем не пошевелила!

Она немного нервно моргнула, оторопев от его наскока.

– Я?.. Но он был… просто слуга… Ущербный… Грубый… Молчаливый… Грязный…

– Молчать! – Взревел старик. – Он был шансом! Шансом, который мы упустили из-за таких, как ты! Он был ключом. Он мог быть нашим, если бы ты не строила из себя благородную госпожу! Теперь он союзник семьи Хваджон! И у него есть собственный цепной дракон! Ты хоть понимаешь, какой шанс упустила, если он представитель Древней крови? Ты могла усилить нашу семью до невозможной высоты! Но твоя никому не нужная гордость всё уничтожила!

– Я… я не знала… – Слегка растерянно пробормотала она. – Кто знал, что он… он станет таким?

– Все могли знать! Все! Кроме тебя! – Он подошёл ближе, и в его взгляде горело то, что уже давно не горело в глазах Хвана До Ина – настоящее, неподдельное бешенство. – Из-за тебя… из-за твоей гордыни и лени… мы теряем всё! Наша семья опозорена!

Она отступила на шаг. Потом – ещё один. Плечи ссутулились. Но ничего не ответила. Лишь опустила взгляд, сжав губы. А за окнами, где раньше звучал голос учеников, ветер уносил прочь последние остатки гордости этой некогда Великой секты.

………..

Немного погодя, после скудного обеда, глава Пяти Пиков Бессмертных стоял у края высокого уступа, откуда открывался вид на их обитель, раскинувшуюся среди облаков и сосновых гряд. Ветер тянул за рукава его старого, изношенного одеяния, и в этом порыве было что-то, что напоминало ему о приближающейся пустоте – о надвигающемся небытии его секты.

Он только что выдворил прочь ту дерзкую девчонку, которая, несмотря на все наставления, так и не поняла всей тяжести своего проступка. В её глазах не было ни раскаяния, ни страха, только упрямое, тупое непонимание, будто всё произошедшее было случайной мелочью, а не ударом в самое сердце их клана. Это раздражало его сильнее всего – не сама ошибка, а то, что она даже не осознала, насколько глубоко вонзила нож в спину семьи, которая её взрастила.

Но теперь, оставшись наедине с собой и с давящей тишиной гор, он отбросил личные эмоции. Мысли его обратились к самому главному. Как спасти Пять Пиков Бессмертных от окончательного падения. И быстро стало ясно – у них остался только один путь.

События последних месяцев сами подсказывали решение. Мир снова дрогнул от шороха пробуждающихся легендарных зверей древности. Эти чудовища были не просто опасны – они были символами сил, неподвластных ни времени, ни смертным. Их имена произносили вполголоса, даже самые отважные герои бледнели, лишь услышав о них.

В сердце старика шевельнулась холодная решимость. Если секта Пяти Пиков Бессмертных сможет уничтожить хотя бы одного такого зверя, то ни одна благородная семья, ни одна секта, ни один совет старейшин во всей Поднебесной Империи не посмеет поднять руку на них. Даже враги будут вынуждены признать тот факт, что те, кто способен одолеть подобное древнее чудовище, достойны занимать своё место.

Да. Он и сам прекрасно понимал, что для этого придётся бросить в бой всё, что у них осталось. Все три старейшины, пока ещё оставшиеся в секте… Мастера… Ученики, способные держать меч или управлять духовной энергией. Все пойдут в этот бой. Хотя, даже так, их шансы всё равно будут ничтожны. В этой схватке легко могла погибнуть вся их сила, и вся основа их будущего.

Но выбор был прост и жесток, как горный камень. Либо смерть с оружием в руках, в бою, что войдёт в легенды, либо позорное изгнание, когда их обитель будет занята чужаками, а само имя Пяти Пиков бессмертных превратится в шёпот сожаления.

При этой мысли глава секты немного нервно сжал сложенные за спиной руки, чувствуя, как суставы хрустят от напряжения. Он уже знал, что выберет. Даже если горы будут залиты кровью его людей, он не позволит, чтобы Пять Пиков Бессмертных ушли в небытие тихо и без следа. Если уж падать – то так, чтобы этот гром был слышен во всех уголках Поднебесной.

Спустя час, Великий старейшина Пяти Пиков Бессмертных снова сидел в своей резиденции, неподвижный, словно высеченный из старого, потрескавшегося камня. Лишь тонкая струйка дыма из курильницы, пахнущая горькой полынью и сушёной сосновой смолой, колыхалась в воздухе. Его глаза, подёрнутые мутной плёнкой подступающей старости, были устремлены куда-то за стены, за горные гряды – туда, где начиналась пустынная местность, а за ней тянулись болотистые земли, полные испарений и древнего смрада.

Он помнил о нём. Об этом проклятом безымянном существе, что веками скрывалось в тех болотах, словно сама земля пыталась скрыть его существование, заволакивая тропы туманом и топями. О нём не говорили вслух. Оно не имело имени, потому что имя давало форму, а эта тварь, по слухам, была чем-то иным – обрывком чужого мира, прогнившим до чёрного, но всё ещё голодным. Те, кто подходил слишком близко, растворялись в зыбкой, тягучей мгле, будто их плоть становилась частью чужого дыхания. Лишь редкие, случайные очевидцы – безумцы или одержимые – возвращались, шепча о бесконечно тянущихся челюстях, о глазах, что смотрят сквозь воду и кожу прямо в душу. Он помнил, как всё начиналось – с разговора о болотах, о том, что там, на границе земель секты, бродит безымянное, бесформенное нечто. Молва утверждала, что оно поглощает каждого, кто осмеливается ступить в его зону влияния, даже если у него за плечами десятилетия закалки и стальные нервы. Но это были старые истории, почти предания, которые пугали новобранцев. Хван До Ин бы, может, и не придал этому значения, если бы не последние вести…

И сейчас старый мастер думал о том, что эта тварь хоть и была древней, известной и легендарной, но как именно с ней можно сражаться, никто и ничего не мог сказать. А значит и отправлять туда отряд последних верных людей секты будет просто бессмысленной тратой ресурсов и средств. Они просто бессмысленно погибнут, так ничего и не добившись. Это всё он понимал, даже не смотря всё своё желание любой ценой победить, и вырваться из этой череды событий, что постепенно подводили их секту к гибели.

Он долго сидел, погружённый в эти воспоминания, но затем другая мысль, более свежая, более тревожная, ударила в сознание. Слухи… Они приходили с Востока, и чем дальше, тем настойчивее. Ведь в последнее время люди всё чаще говорили о другом легендарном монстре, что пробудился. И, судя по всему, нёс куда большую опасность чем та тварь, что окопалась в болотах. О Мёнгуке. Сыне Глубин. Том, Кто Поглощает Свет. Про древнее существо, чьё имя уже само по себе было проклятием.

В описаниях очевидцев Мёнгук был чудовищем, у которого не было настоящих очертаний. Его тело казалось сгустком из камня, переплетённых корней и сгустившегося мрака, как будто сама земля, раздавленная тысячелетиями, поднялась, чтобы стать зверем. Из его спины торчали рога, но не живые – окаменевшие, изломанные, словно часть древней горной гряды. Между ними вилась чёрная дымка, плотная, как масло, и едкая, как яд – даже самый стойкий зверь, вдохнув её, начинал задыхаться и падал в судорогах. А те культиваторы, кто хоть раз вдохнул его, чувствовали, как лёгкие обжигает изнутри, а каналы Ци словно покрываются ржавчиной.

Говорили, что он не рычит и не ревёт. Он беззвучен, как полночь перед бурей. Лишь глухое давление, словно невидимая рука сжимает грудь, предупреждает о его приближении. И где бы он ни появлялся, воздух густел, тени удлинялись, и солнце казалось далёким, как в час затмения.

Подумав об этом существе, которое тоже в последнее время напомнило о том, что когда-то десятки тысяч лет назад была эра величайших существ и Истинных Богов, Великий старейшина сжал костлявые пальцы на подлокотнике кресла. Слухи о появлении этого древнего монстра уже достигли каждой уважающей себя секты. Кто-то отмахивался от них, считая пустышкой и бредом тех, кто банально не мог объяснить чего-либо… Кто-то считал всё это не достойным своего внимания. Но лично старый мастер знал о том, что такие вещи не рождаются из пустоты. Если имя Мёнгука начали произносить вслух, то это могло значить только то, что он уже был близко.

Сын Глубин. Тот, Кто Поглощает Свет. Восточный зверь-бездна, чья пасть пуста, как небо в час затмения. Ему приписывали древнее родство с чем-то, что существовало задолго до людей, до самих гор, до первых ветров. Однако сейчас старый мастер знал одно… Если Мёнгук решит приблизиться к обитаемым землям, слабые культиваторы падут ещё до того, как увидят его. Слухи о нём уже поползли по Поднебесной, и промедлить сейчас означало бы признать своё собственное бессилие.

И именно сейчас секте Пяти Пиков Бессмертных нельзя было оставаться безучастными. Мёнгук не был просто угрозой. Он был катастрофой, способной уничтожить десятки деревень и слабых культиваторов, даже не утруждая себя боем. Одного его приближения хватало, чтобы сердца начинали биться медленнее, а дыхание становилось хриплым, как у умирающего.

Именно поэтому, тяжело поднявшись, Великий старейшина медленно обошёл зал и открыл массивный сундук, в котором лежали старые, но ещё живые в своей силе, свитки. Он начал подбирать имена – тех, кто был достаточно силён, чтобы выстоять против существа-бездны хотя бы несколько мгновений, и достаточно безрассуден, чтобы попытаться убить его.

Да. Сейчас он и сам прекрасно понимал, что даже полноценный ударный отряд секты, собранный из лучших бойцов, может не вернуться. Ведь даже их старейшины так и не достигли хотя бы уровня Доу Лин. Хотя бы первой его звезды… Но выбора у них сейчас просто не было. Если Мёнгук пройдёт дальше, то вся Поднебесная Империя будет оплакивать не одного погибшего, а целые регионы. И в глубине души старейшина не мог избавиться от странного чувства – будто само упоминание этого имени уже притягивало зверя ближе.

Спустя всего пару часов, Великий старейшина Хван До Ин уже сидел в тишине зала Совета Старейшин, глядя на пустые места, где некогда сидели старейшины, мастера, главы ветвей и боевых школ, принадлежавших Секте Пяти Пиков Бессмертных. Когда-то эти места гудели голосами, полными уверенности и гордости. Сегодня же это место наполнял лишь скрип сухого дерева и тихий вздох старого камня под ветром.

Хван До Ин поднялся и медленно обошёл зал. Каждый шаг отдавался в коленях тянущей болью, но его разум оставался острым. Он вспоминал имена тех, кто мог бы составить ударный отряд… И понимал, что слишком многие ушли из секты. Те, кто некогда носил цвета Пяти Пиков Бессмертных с гордостью, вернулись в родовые поместья, банально опасаясь того, что позор, обрушившийся на секту, втянет их дома в пучину скандалов. Остатки лучших бойцов рассеялись, как листья под дождём.

Старейшин осталось четверо, включая его самого. Из мастеров высшего уровня – ещё меньше. В открытом бою против Мёнгука это было бы не сражение, а бойня. Значит, оставалось рассчитывать на иное. На то, что века хранила сокровищница секты.

В дальних залах сокровищницы секты, за тремя печатями, лежали два древних артефакта. Не считая того, что было не таким уж и древним, и менее опасным. Один – изогнутый клинок, выкованный из металла, который, по преданиям, упал с небес, когда рушился какой-то забытый мир. Второй – нефритовая печать, чьи резные грани сами по себе являлись схемой великого запретного заклятия, способного выжечь землю до каменного блеска. Оба оружия были опасны и для владельца, и для врага, но именно это давало шанс.

Помимо артефактов, склады хранили запасы пилюль и эликсиров – горьких, жгучих, дающих силы ценой будущих лет жизни. Их будет достаточно, чтобы ударный отряд, пусть и малочисленный, смог выдержать хоть несколько столкновений.

Хван До Ин медленно выдохнул. Всё, что у него осталось – это опыт, память, два древних артефакта и горстка людей, готовых рискнуть жизнью ради имени секты. И если Мёнгук действительно идёт на Восток, то он встретит не растерянных учеников, а тех, кто готов сгореть дотла, лишь бы не дать чудовищу насытиться.

………..

Сокровищница Пяти Пиков Бессмертных располагалась глубоко под восточным пиком – там, где камень становился плотным, а воздух сухим, будто сам вековой гранит впитывал звуки шагов. Стены здесь были укреплены старой печатью, когда-то наложенной самим первым Главой секты. Печать до сих пор дышала остаточной силой, но уже имела вид измученной паутины. Её энергетические линии постепенно тускнели, как если бы сама судьба медленно стирала её из мира.

Сокровищница Пяти Пиков Бессмертных – это был не просто склад богатств. Её своды, уходящие вглубь скалы, были покрыты тонкими прожилками редких минералов, способных глушить и рассеивать духовную энергию, а стены хранили в себе запах столетий – густой, тяжёлый, с примесью пыли старых тканей, засохших трав и горьковатого духа металлических ядов. На полках, уходящих в полумрак, стояли глиняные сосуды с эликсирами, каждый подписан изящной каллиграфией и покрыт тонким слоем пыли. Чуть выше висели длинные пучки засушенных редких растений, чьи листья скрутились в узелки, а корни источали едва уловимый аромат лекарственной силы.

В дальних нишах, закрытых резными деревянными дверцами, лежали древние артефакты: медные зеркала, на которых застыла рябь, будто они всё ещё отражают какой-то иной мир; массивные браслеты из чёрного нефрита с впаянными в них рубиновыми глазами, и пара копий, клинки которых выглядели как замёрзшие волны. Всё это было остатками былого могущества секты – но остатками, которые теперь приходилось тщательно пересчитывать и охранять.

Хранилище не было богатым на пышное убранство. Ряды каменных постаментов, на которых стояли ларцы, футляры и керамические сосуды, чередовались с тяжёлыми шкафами из чёрного дерева. Там лежали свитки древних техник, крошечные деревянные коробочки с пилюлями, флаконы с густыми, словно кровь, эликсирами. Эти запасы, пусть и не сияли золотом, теперь были самой большой ценностью секты – тем, что могло поддержать остатки боевых сил.

Старейшин секты оставалось мало, но каждый из них прекрасно понимал, что полноценной победы с оставшимся у них числом мастеров не одержать. Слишком многие – когда-то гордые воины с родословными, восходящими к древним домам – покинули секту. Кто-то вернулся в родные земли, чтобы переждать позор, кто-то – чтобы спасти клан от связанной с сектой беды. Теперь же, вместо боевых криков, залы Пяти Пиков наполняло лишь эхо редких шагов.

И всё же в хранилище хранились артефакты, к которым Хван До Ин относился с особым почтением. Один – массивная трёхзубая алебарда с чёрным древком, инкрустированным золотом, и рубящими кромками, что даже без вложенной силы оставляли в камне глубокие зарубки. Второй – бронзовый браслет, старый, с простыми узорами, но заключающий в себе печать бурь, способную в нужный момент сорвать с небес ураган, смертельный для любого Доу Лина.

Однако был в их запасах и артефакт, о котором сегодня уже нельзя было говорить с гордостью – легендарный меч “Песнь Крови”, некогда наводивший страх на самых опасных врагов секты. Века назад он считался оружием, способным разрубить мастера Доу Ван за один взмах, ибо не питался простой духовной энергией – он жаждал ярости, злобы и свежей крови врагов. Питать его нужно было особым образом, и этот ритуал вели лишь немногие, избранные хранители.

Теперь же в сокровищнице секты Пяти Пиков Бессмертных стояла особая, почти гнетущая тишина. Толстые каменные стены, вырезанные прямо в склоне горы, покрывали печати удержания – древние, выцветшие, но всё ещё ощутимые, они мерцали едва заметным свечением, словно убаюкивая всё, что хранилось внутри. Когда Великий старейшина Хван До Ин вошёл сюда, в сопровождении двух учеников, он шёл медленно, с той осторожностью, с какой идут в места, где слишком долго спала сила, способная поглотить целые кланы.

Он прекрасно знал, что ныне Пять Пиков уже не та секта, что когда-то гордо возвышалась среди Великих. Мастера, что происходили из знатных и богатых домов, разъехались по своим землям – кто из страха перед позором, кто по настоянию семей, которые не желали тратить ресурсы на падающую звезду. В былые времена Хван До Ин мог собрать под своё знамя десятки элитных бойцов. Теперь же у него под рукой оставались в основном молодые ученики и те немногие ветераны, что решили остаться до конца.

Потому Великий старейшина возлагал надежды не столько на людей, сколько на то, что хранилось в этих залах: древние пилюли, эликсиры и пара артефактов, которым, по его расчётам, хватило бы сил даже для того, чтобы остановить мастера уровня Доу Ван.

Он остановился у массивного каменного пьедестала в глубине зала. На нём покоился длинный ларец из чёрного железа, покрытый рунными резами. Ларец выглядел удивительно целым – ни трещинки, ни следа времени. Только замок, украшенный фигурой перекрученного дракона, был слегка тусклым.

– Меч “Песнь Крови”, – тихо произнёс один из учеников, заметив дрожь в голосе старейшины.

Это был один из самых страшных боевых артефактов в истории секты. Легенда говорила, что клинок ковал мастер, что умер во время работы, отдав мечу всю свою душу. Он питался энергией ярости, злобы и ненависти, впитывал кровь поверженных врагов, становясь с каждым убийством всё смертоноснее. Говорили, что он мог разрубить даже тело мастера уровня Доу Ван одним ударом – не по силе клинка, а по злой воле, что в нём обитала.

Но у такого артефакта был и свой каприз – его нельзя было просто положить в хранилище и забыть. Он требовал «подкармливания» – особых ритуалов, в которых ему давали вкусить свежую энергию ярости, злобы и кровь врагов. Иначе он начинал пожирать сам себя, как зверь, что замкнулся в клетке и не нашёл выхода.

Хван До Ин отпер ларец с осторожностью, словно боялся, что изнутри вырвется шторм. Замок щёлкнул, крышка поднялась… и перед ними оказался клинок, от которого когда-то дрожали враги Пяти Пиков.

Только теперь это был уже не меч, а жалкая тень. Лезвие было серым, матовым, как старое железо, и покрыто мелкими трещинами, по которым шла пыль, будто клинок ржавел изнутри. От прежнего густого, давящего злого присутствия не осталось и следа. Даже слабая волна духовного восприятия не уловила в нём ни капли силы – пустая, мёртвая оболочка. Видимо, в череде внутренних распрей, ослабления и утраты традиций, кто-то когда-то решил, что для безопасности клинок лучше запереть в запечатанный ларец, дабы его сила не вырвалась наружу. Ларец был безупречен в своём предназначении – полностью изолировал оружие от внешнего мира. Вот только вместе с врагами он отсёк и ту энергию, что питала меч. Сотни лет клинок пожирал сам себя, его сталь изнутри выгорела, сила рассеялась,

– Не может быть… – хрипло произнёс старейшина, пальцами почти трепетно касаясь остывшего металла. – Он… он сам себя сожрал.

Он закрыл глаза, и перед внутренним взором возникла картина: как сотни лет клинок лежал в этом гробовом ларце, заперт в собственном зле, не имея выхода. Его злоба, не находя пищи, повернулась внутрь, грызя и грызя саму суть меча, пока тот не выродился в хлам.

Ученики переглянулись. Для них это был не просто артефакт – это был символ былой мощи секты. И теперь он превратился в ничто.

Хван До Ин опустил крышку и запер замок. Он даже не стал уносить меч – теперь он был бесполезен, а память о нём лишь ранила.

Вместо этого он повернулся к дальним стеллажам, где в нефритовых коробах и фарфоровых сосудах хранились пилюли и эликсиры. Это было всё, что у них осталось, кроме пары ещё рабочих артефактов. Теперь их нужно было беречь, как глаза в голове.

Но мысль о мёртвом клинке не отпускала старейшину. Он понимал: если даже символ страха Пяти Пиков обернулся пылью, то враги почувствуют запах слабости. И тогда даже эти стены не удержат бурю, что приближается.

Для секты это было почти символично. Ведь то, чем они пугали мир, обратилась в прах не из-за силы противников, а из-за собственной небрежности и забвения. И теперь Великий старейшина Хван До Ин растерянно стоял в полутемном зале сокровищницы, застывший на низкой резной табуретке, обитой старым, но всё ещё прочным шёлком с узором в виде пяти горных вершин. Перед ним, на низком столике из чёрного дерева, лежал длинный, узкий ларец из чёрного же камня, перевитый треснувшими серебряными жгутами, которые когда-то должны были удерживать внутреннюю силу от утечки.

И сейчас Великий старейшина с нескрываемой горечью осознавал тот факт, что из былого великолепия и могущества секты Пяти Пиков Бессмертных остались лишь жалкие крупицы. Когда секту обрушил позор, многие из мастеров, некогда гордившихся своей принадлежностью к их обители, просто исчезли – уехали в родные земли, скрылись в своих усадьбах, не желая разделять участь павших. Четыре старейшины, включая его самого, составляли весь совет мудрых. Остальные бойцы были либо слишком молоды, либо слишком слабы, чтобы считаться опорой в грядущих смутах.

И всё же кое-что у них оставалось – древние артефакты, пусть и немногочисленные, и богатые запасы пилюль и эликсиров. Эти накопления ещё могли дать шанс выстоять, если действовать разумно. Но один артефакт… один из самых почитаемых… оказался выгоревшим хламом… Что было самой обидной потерей.

Хван До Ин снова перевёл взгляд на ларец перед собой. Не смотря на внешнюю целостность, внутри его края были изъедены временем, а сама поверхность, некогда гладкая и тёмная, теперь поблёкла, покрылась сетью мелких трещин. Когда-то здесь хранился легендарный меч, то самое оружие, которое было способно разрубить даже мастера уровня Доу Ван, если клинок был подготовлен и напитан силой должным образом. Его сила питалась не только энергией владельца, но и особым "угощением" – концентрированной энергией ярости, злобы и, в крайнем случае, свежей кровью врагов.

Но последние сто пятьдесят лет меч находился здесь, в полной тьме, запечатанный в ларце, который не выпускал наружу ни малейшей капли его силы. Вначале это делалось ради безопасности. Так как подобное оружие было слишком опасно, чтобы доверять его даже мастерам секты без особой нужды. Однако это время изоляции стало для клинка темницей. Лишённый подпитки, он начал пожирать сам себя, разрывать собственное духовное ядро, как зверь, замкнутый в клетке без пищи.

Сейчас, глядя на фактически опустевший ларец, Хван До Ин ощущал почти физическую боль. Этот меч был не просто оружием – он был символом устрашающей славы Пяти Пиков Бессмертных. С ним имя секты произносилось шёпотом даже в залах князей. Теперь же от этого символа осталась лишь горстка пыли, которую он не решился выбросить – и не из суеверия, а потому, что в этой пыли ещё витал призрак величия, утраченное навсегда.

Всё это было словно отражением судьбы самой секты – когда-то полная ярости и силы, а теперь заточённая в собственной истории, изнутри пожиравшей то, что ещё оставалось живым.

……….

После посещения сокровищницы, Великий старейшина Хван До Ин долго сидел в верхнем зале Пяти Пиков Бессмертных, за высоким резным столом из чёрного абрикосового дерева. Лёгкий туман, стелившийся с горных вершин, проникал сквозь приоткрытые створки окна, смешиваясь с тонким ароматом старого чая, но в этом аромате сегодня была едва уловимая горечь – как напоминание о том, что всё вокруг рушится.

Когда-то этот зал собирал десятки мастеров, шумных, уверенных в себе, с глазами, полными пламени даосской веры. Теперь же, в тишине, перед ним стояли лишь трое седых старейшин, опустивших головы. Их мантии с золотыми облаками на плечах выглядели потёртыми, и только полированные наконечники их посохов ещё сохраняли прежний блеск.

– Мы… Ещё не мертвы. – Наконец произнёс Хван До Ин, медленно поднимая взгляд, а его слегка надтреснутый голос был ровным, хотя в глубине звенел металл. – Позор… Он не убивает. Но если мы будем прятаться, позор превратится в могильную плиту.

Старейшина Со Ёнгук, самый молчаливый из оставшихся, сжал кулаки, и сухие суставы хрустнули в тишине. Старейшина Юй Мин, наоборот, покачала головой, и в её глазах мелькнул страх, прикрытый усталой улыбкой.

– Великий старейшина… мы едва держимся. Люди уходят. – Голос Юй Мин звучал тихо, но в каждом слове была слышна тяжесть последних недель. – Сколько нас осталось?

Хван До Ин слегка задержал дыхание, словно перед тем, как сделать болезненный разрез.

– Двадцать три мастера. Ещё шестеро – из внешних учеников, но они не достигли и четвёртого уровня. – Он произнёс эти цифры без выражения, но в зале стало холоднее. – Этого мало, чтобы сразиться с чудовищем, что идёт к нашим землям. Но достаточно… чтобы нанести мощный удар.

В наступившей тишине он медленно поднялся, тяжело опершись ладонью на стол, и обвёл взглядом каждого из присутствующих.

– Я соберу ударный отряд. Лучших. Тех, кто ещё не потерял дух. Мы нанесём один удар – и покажем, что Пять Пиков Бессмертных не склонили головы.

Он произнёс это с отчётливой, почти жестокой решимостью, но при этом не сделал ни малейшего намёка, что сам возглавит отряд. И все это поняли.

Старейшина Со Ёнгук тут же прищурился, с едва заметной усмешкой в уголках губ.

– Значит, вы хотите, чтобы мы отправили учеников на смерть… пока вы останетесь здесь?

Взгляд Хван До Ина стал холодным, как лезвие, отточенное ветром.

– Я сохраню командование. Кто-то должен. – Его слова прозвучали как приговор, и в них не было ни капли извинения. И в этот момент все увидели, что он уже решил. Смерть и честь он готов доверить другим – а себе оставить власть.

Потом он начал раздавать распоряжения:

– Выберем тех, у кого нет семьи. Тех, кто готов умереть. Остальные – укрепляют внутренние линии. Через два дня отряд будет готов.

Слова падали, как камни в воду, и каждый из старейшин понимал. Что отныне никто из тех, кого выберут, уже не вернётся прежним… Если вообще когда-либо вернётся в опустевшую обитель секты, когда-то приютившей их всех.

Вдалеке, за стенами зала, с вершин горных хребтов уже сползал вечерний туман, обволакивая Пять Пиков. И этот туман казался похожим на саван.

……….

На следующее утро Двор Пяти Пиков Бессмертных был залит серым утренним светом. В воздухе висела прохлада, от которой дыхание оставшихся мастеров превращалось в лёгкий пар. Крыши павильонов блестели от росы, а из глубины гор тянуло влажным запахом хвои и камня.

Хван До Ин шагал по каменной дорожке медленно, с прямой спиной, держа руки за спиной – так, словно осматривал новые земли, а не остатки некогда великой секты. Позади, чуть сбоку, шли двое учеников с дощатыми табличками, готовые записывать имена выбранных.

Внутренний двор был пустеющим – мастеров осталось мало, и теперь они стояли рассеянными группами, словно стайки птиц после шторма. Кто-то, заметив приближение Великого старейшины, выпрямлял плечи, пряча усталость за показным спокойствием. Другие же опускали взгляд в землю, понимая, что каждое слово сейчас может решить их судьбу.

Первым в ряду стоял молодой мастер в синей мантии с серебряным кантом – Чон Му Гван, ученик с гордой осанкой и жесткими чертами лица. Он склонил голову, но глаза его вспыхнули вызовом, когда взгляд Хван До Ина упал на него.

– Ты готов? – Коротко спросил старейшина, не меняя ровного тона.

– Если Секта прикажет – я умру с мечом в руке. – Тут же пафосно ответил Му Гван, и его голос прозвучал слишком громко для тишины утра. Но Хван До Ин просто кивнул, словно не заметив никому не нужной гордости, и сделал знак ученику с табличкой. Тихо прошелестела кисть, оставив на дереве резкий мазок чёрных иероглифов.

Дальше шёл Ким Ён Хо, уже с сединой в волосах и следами старых ран на руках. Он встал так, словно хотел показаться моложе и крепче, чем был на самом деле. Но глаза… Его глаза выдавали усталость и желание избежать выбора. Хван До Ин задержал на нём взгляд чуть дольше, чем на остальных, и медленно прошёл мимо. Имя не записали.

Некоторые вздыхали с облегчением, когда старейшина обходил их стороной. У других – напротив – в лицах появлялось отчаяние, ведь не быть выбранным значило остаться здесь, под клеймом труса, которое останется с ними до конца жизни.

В центре двора, среди оставшихся мастеров, стояла Ли Ён А – одна из немногих женщин, достигших уровня внутреннего старейшины в этой секте. Её глаза были холодны, как утренний лёд, а руки лежали на рукояти длинного копья, упёртого в плиту двора.

– Ты понимаешь, что идёшь не на битву, а на бойню? – Тихо спросил Хван До Ин, едва заметно склонив голову.

– Я понимаю, что смерть лучше, чем видеть, как Пять Пиков гниют, – ответила она. И имя Ли Ён А было записано без колебаний.

Чем дольше продолжался обход, тем тяжелее становился воздух. Каждый шаг Хван До Ина был как удар гонга. Легкий шорох скользящей по дереву кисти, когда записывали очередное имя, звучал громче, чем пение утренних птиц.

Наконец, в тишине остались только те, кого не выбрали. Они не осмеливались поднять взгляд. А те, чьи имена были записаны, стояли чуть в стороне, уже отделённые невидимой чертой – как люди, которых мир вскоре вычеркнет.

Хван До Ин остановился, обвёл всех взглядом и сказал:

– Через два дня. На рассвете. Те, кто записан – очистите сердце от страха. Те, кого я не выбрал – очистите секту от позора.

Он развернулся и ушёл, оставив после себя только тихий шорох подола мантии по камню. И лишь тогда в дворе раздались первые выдохи и глухие стоны тех, кто понял, что приговор уже вынесен.

………

Этот вечер в обители Пяти Пиков Бессмертных был не такой, как всегда. Небо, окрашенное в алый и багряный, медленно стемнело, и холодная тень гор спустилась на дворы секты. Ветер принёс с перевалов сухой запах хвои, смешанный с ароматом горящего масла в лампадах. Павильоны казались тёмными силуэтами на фоне луны, а тихие голоса и приглушённые шаги наполняли внутренний двор меланхолией, будто сама ночь знала – завтра здесь станет пусто.

Но сейчас все выбранные в этот поход по своему прощались с этим местом. Тот же Чон Му Гван сидел на деревянной скамье у края тренировочной площадки. Перед ним лежал меч, вынутый из ножен. Он медленно, почти любовно, проводил тканью по клинку, пока блеск стали не отражал звёзды. Его губы двигались – но он не произносил ни слова. Лишь в конце он приложил клинок к лбу, закрыл глаза и тихо выдохнул. К нему подошёл ученик младших лет.

– Старший брат… – в голосе прозвучала нерешительность. – Говорят, нас завтра ждёт…

– Не завтра… – Перебил Му Гван, не открывая глаз. – Всё случилось сегодня. Завтра – только дорога, которую мы уже выбрали.

Он снова опустил взгляд на меч, и ученик, не решившись ответить, тихо ушёл.

В маленькой келье, освещённой одной свечой, Ли Ён А сидела на полу. Перед ней лежал лист рисовой бумаги. Чернила в чернильнице почти остыли. Она долго смотрела на чистый лист, будто не знала, с чего начать. Потом медленно вывела первые иероглифы:

"Отцу и матери. Если письмо это дойдёт, знайте… Я не умерла напрасно…"

Её рука слегка дрожала, но она писала, пока пламя свечи не качнулось от ночного сквозняка. Лёгкая тень прошла по её лицу. Она отложила кисть, сложила письмо и обвязала его красной нитью. Потом, взяв своё верное копьё, она вышла во двор, вглядываясь в вершины гор, словно хотела запомнить их навсегда.

Старший мастер Кан Джун сидел в трактирчике при нижнем дворе, где теперь было полупусто. Он пил медленно, из глиняной чашки, и каждый глоток сопровождался долгим молчанием. Перед ним стояли две пустые чаши и кувшин. Хозяин трактира подошёл, чтобы убрать посуду, но Кан Джун поднял ладонь.

– Оставь. – Он налил ещё, но не пил. – Сегодня у меня много дел… внутри.

Он поднял чашу, как будто собирался сказать тост, но передумал. Вместо этого он поставил её обратно и посмотрел на стену, где висел старый свиток с изображением горных пиков. Его взгляд был таким, будто он видел там не картину, а сам путь, по которому завтра уйдёт.

На заднем дворе, в тени сосен, Ким Ён Хо раз за разом наносил удары деревянным мечом. Его дыхание было сбито, руки дрожали, но он продолжал, пока костяшки пальцев не побелели. Каждый удар сопровождался тихим шёпотом – именами друзей, погибших в прошлых сражениях.

– Пять… шесть… семь… – Сейчас он считал не удары, а людей, которых уже нет. А когда силы совсем оставили его, он опустился на колени и долго смотрел на землю. Ветер донёс тихий стук гонга из верхнего храма. Наступало время вечерней молитвы. Ён Хо поднялся и пошёл в сторону звука, не выпуская меча из руки.

В ту ночь практически все обитатели обители секты Пять Пиков Бессмертных не спали. Кто-то сидел в темноте, слушая ветер в бамбуковой роще, кто-то точил клинки до зеркального блеска, кто-то шептал молитвы старым духам гор. В каждом окне свет дрожал – как дрожало сердце перед тем, что должно случиться на рассвете.

А высоко в своём зале Хван До Ин сидел в одиночестве, глядя на горящие лампы. Он не собирался спать. Не потому, что мучила совесть. Слишком совестливые даже до звания старейшины не доходили. Не говоря уже про Великого старейшину. А именно потому, что знал, что завтра ему придётся смотреть в глаза тем, кого он отправил на смерть, и делать вид, что он разделяет их путь.

Рассвет в Пяти Пиках Бессмертных

Небо только-только начало светлеть, и горы ещё стояли в густой синеве, словно вырезанные из тёмного нефрита. Между их гребнями тихо тек туман, напоминая дыхание спящей земли. На восточном горизонте полоска золота постепенно вытесняла ночную тьму, и первый крик горного петуха разорвал утреннюю тишину.

В главном дворе секты уже собрались двадцать три мастера. Их силуэты, закутанные в боевые мантии, казались ещё более мрачными на фоне серого света. На груди каждого висел узел из красной нити – древний символ, который повязывали тем, кто отправлялся в путь, откуда редко возвращались.

Посреди двора, на возвышении, стоял массивный бронзовый треножник с тлеющими углями. Запах полынного дыма поднимался к небесам, стелясь над головами. Молодые ученики в белых одеждах, с лицами, бледными от страха и гордости, медленно обходили каждого воина, принося чаши с чистой водой для омовения рук и лица – последний ритуал очищения перед смертельным боем.

Ли Ён А приняла чашу обеими руками, и пока холодная вода стекала по её ладоням, она закрыла глаза. Внутри неё что-то сжалось – не страх, а острое, почти физическое чувство того, что эта вода смоет с неё всё, кроме решимости.

Чон Му Гван в этот момент стоял, глядя в сторону горных пиков. Он не опустил головы, не коснулся воды – вместо этого зачерпнул ладонью немного углей из треножника, оставив на коже след от золы. Младший ученик отпрянул, испуганно глядя на этот жест, но Му Гван лишь тихо сказал:

– Не очищение… а клятва.

Глухой стук гонга прокатился по двору – три удара, медленных и тягучих. Все головы повернулись к лестнице, ведущей к главному залу. Великий старейшина Хван До Ин спускался неторопливо, в тёмной мантии с золотыми облаками на плечах. Лицо его было каменным, взгляд – отрешённым. Он не спешил и не задерживал шаг – двигался так, как будто этот день был обычным. Но каждый, кто стоял во дворе, чувствовал – именно он отправит их в путь. Старейшины, всё ещё остававшиеся в секте, стояли позади него, как тени. Никто не произнёс ни слова.

Хван До Ин поднял руку, и шум в дворе стих окончательно.

– Сегодня вы – клинок Пяти Пиков Бессмертных. – Сказал он, его голос разносился ровно и холодно. – Вы ударите там, где враг не ждёт. Ваши имена будут вписаны в летопись секты… если останется, кому её писать.

Его слова были лишены лжи, но в них не было и тепла. Это была речь командира, а не брата по оружию.

Ученики низших ступеней стояли в стороне, кто-то прижимал руки к груди, кто-то пытался сдержать слёзы. Один мальчишка, совсем юный, не выдержал и бросился вперёд к своему старшему брату, Ким Ён Хо.

– Старший брат! – голос мальчишки сорвался. – Вернись… пожалуйста!

Ён Хо опустился на колено, коснулся лба мальчишки своей ладонью и тихо произнёс:

– Если вернусь – научу тебя удару, который сломает гору. Если нет – сам найди свой.

Мальчишку увели, а Ён Хо поднялся, ни разу не обернувшись.

Ли Ён А стояла одна, и к ней никто не подошёл. Она просто подняла взгляд на вершину Восточного Пика, где свет солнца только начал касаться камней, и в глазах её мелькнула слабая улыбка – как у человека, который наконец понял, куда идёт.

Спустя всего полчаса двор наполнился тяжёлым гулом барабанов. Этот ритм шёл не для того, чтобы вдохновить – а чтобы подгонять, как сердце, бьющееся перед боем. Воины быстро выстроились в три шеренги. Первый шаг по каменным плитам двора отозвался эхом от горных склонов. За ними медленно закрывались ворота с резьбой драконов и облаков, и этот звук был похож на глухое захлопывание крышки гроба.

Хван До Ин не пошёл с ними. Он остался на ступенях главного зала, сложив руки за спиной. Его взгляд скользил по спинам уходящих, пока они не скрылись в тумане. На мгновение его глаза сузились, но это не было сожалением – скорее, холодным расчётом. А когда последний силуэт наконец-то растворился в белой дымке, старейшина тихо произнёс, как будто сам себе:

– Пусть их кровь смоет позор.

А ветер, налетевший с перевалов, унес эти слова в сторону ущелья, туда, куда ушёл отряд. Их горная тропа начиналась сразу за восточными воротами Пяти Пиков. Её змеевидный след терялся в густом утреннем тумане, и казалось, что она не ведёт куда-то, а уходит в пустоту. Каменные ступени, вырубленные в скале, были скользкими от росы, и каждый шаг отдавался холодом в ступнях. Весь отряд шёл молча. Слова здесь были лишними – их забирал ветер, что спускался с перевалов.

Ли Ён А шла впереди, держа копьё в правой руке, а левую сжимая в кулак, чтобы не дать пальцам закоченеть. Холод был почти зимний, несмотря на раннюю осень. Каждое дыхание превращалось в облачко пара, которое мгновенно исчезало.

Шедший позади неё Чон Му Гван шагал ровно, но держал руку на эфесе меча. Он не отводил глаз от туманных склонов – словно ждал, что оттуда выйдет враг. Несколько раз он резко оборачивался, и только потом, убедившись, что это всего лишь порыв ветра раскачал кустарник, снова шёл дальше.

Ким Ён Хо шёл в середине строя. Он тихо бормотал что-то себе под нос – это было похоже на счёт, но слова звучали как имена. Каждый раз, произнося имя, он едва заметно поднимал подбородок, будто отдавая дань памяти.

Слева от тропы открывались крутые обрывы, откуда доносился шум далёких водопадов. Иногда ветер приносил оттуда влажный запах мха и горной воды. Справа громоздились тёмные скалы, из щелей которых торчали корни сосен, цепляющиеся за камень, словно за последнюю опору. Где-то в вышине кричал ястреб. Этот звук был особенно резким в тишине – как предвестие беды. Один из молодых мастеров, шедший в конце, невольно ускорил шаг, чтобы приблизиться к середине строя.

К вечеру туман рассеялся, но небо оставалось мутным, с тяжёлыми облаками, обещавшими холодную ночь. Отряд нашёл узкую площадку между двумя скалами – единственное место, где можно было развести огонь. Дежурные натянули верёвки с мелкими колокольчиками по периметру лагеря – старый способ оповещения, если кто-то или что-то подойдёт. Им некогда было формировать защитную печать. Да, по сути, никто и не хотел сейчас зря тратить свои силы. Даже такие незначительные.

Ли Ён А села у костра, держа руки над пламенем. Её лицо освещали языки огня, и в этом свете она выглядела не воительницей, а человеком, которому холодно и тяжело. Она сняла капюшон, и тёмные волосы, освобождённые из-под её верной налобной повязки, упали на плечи.

Чон Му Гван сидел чуть в стороне, точил меч. Звук камня по стали был размеренным, почти убаюкивающим, но в нём слышалась и скрытая тревога.

– Ты всё ещё думаешь, что нас ждёт серьёзная битва? – Глухо спросила Ли Ён А, не отрывая взгляда от огня.

Му Гван поднял голову, задержал взгляд на ней и тихо ответил:

– Нет. Я думаю, что нас ждёт то, чему даже имени нет.

Ким Ён Хо в это время возился с котелком, варя рисовую кашу. Запах пара с рисом и сушёной рыбой немного согрел души тех, кто сидел ближе к костру. Один из младших мастеров дрожащими руками передал чашу соседу, который его тут же тихо поблагодарил.

Когда костры начали гаснуть, в горах стало особенно тихо. Лишь изредка доносился хруст камней под лапами ночных зверей. Колокольчики на верёвках иногда звенели от ветра, и каждый раз дежурный вскакивал, хватаясь за оружие.

Ли Ён А не спала. Она смотрела на гору впереди – в темноте она казалась чёрной стеной, преграждающей путь. Внутри неё крепла странная уверенность. За этой горой они уже не будут прежними.

Му Гван сидел с закрытыми глазами, но спать не пытался. Его ладонь лежала на рукояти меча, словно он был готов в любой момент вскочить. Он вспомнил лица тех, кого оставил в секте, и понял, что не хочет возвращаться к ним позорным беглецом.

Ён Хо лежал на боку, глядя на слабое мерцание костра. Он перестал шептать имена – они уже все были названы. Теперь он ждал только рассвета….

Так прошла первая ночь. Дальше они пошли в том же порядке. Никто из них не спешил использовать магические способности. Хотя практически все избранные в этом походе могли летать на своих мечах-артефактах, или на плетениях магического меча. Но любая подобная попытка расходовала их магическую силу. Они же на данный момент понимали, что любая капля силы в подобном столкновении с врагом, про которого они практически ничего не знают, может стоить им жизни. Поэтому они и не тратили ничего. И никто не задавал глупых вопросов по поводу того, почему никто из них не спешит достигнуть цели как можно быстрее. Подобный вопрос даже звучал глупо. Не говоря уже о том, что таким образом они буквально на уровне инстинктов отдаляли свою потенциальную гибель. Да. Никто из них не хотел глупо погибать. Но обострённые тренировками инстинкты этих людей сейчас буквально синхронно кричали о том, что этот поход для них точно станет последним. Так что ни о какой торопливости в данном случае и речи не шло.

Как и на второй день которые тоже прошёл в пути. Они регулярно останавливались на отдых… Ели… Пили… И шли дальше. Стараясь не истощать свои организмы излишними нагрузками. Так как понимали, что всё это банально не имеет смысла. Они всё равно постепенно приближались к тому самому месту, которое могло стать для них последним пристанищем. И чем ближе они были к месту назначения, тем мрачнее мысли их одолевали. Но отказаться никто из них просто не мог. Всё только потому, что клятва на крови, которую они когда-то дали этой секте, просто не оставляла им выбора.

Третий день пути начался под звуки далёкого грома, хотя на небе ещё не было грозовых облаков. С самого рассвета над горами висел плотный, как молоко, туман. Он не лежал ровным слоем, а тек, как вода, закручиваясь в воронки, разбиваясь на клочья и снова собираясь в сплошную стену.

Их тропа вела вверх, к седловине между двумя острыми вершинами. Каменные плиты под ногами были влажными, местами покрыты тонкой коркой инея – холод пришёл раньше, чем ожидали.

Ли Ён А шла первой. Её копьё было чуть приподнято, кончик исчезал в белой мгле. Шаги гулко отдавались в тишине, но через пару секунд звук будто глох, теряясь в тумане. Это ощущение действовало на нервы – казалось, что отряд идёт не по земле, а по мягкой, вязкой ткани, поглощающей всё.

Чон Му Гван несколько раз оборачивался, проверяя задние ряды, но туман сжимался так быстро, что через пару шагов позади него уже ничего не было видно. Лица товарищей растворялись в белой пустоте, и только редкий блеск металла в руках говорил, что они рядом.

– Не отставать! – Голос Му Гвана прозвучал приглушённо, как через толстую ткань. Где-то сбоку, совсем близко, раздался резкий треск, словно сломали сухую ветку. Все замерли. Но веток здесь не было – только голые скалы и редкие кусты можжевельника.

– Это… камень упал… – Тихо сказал один из молодых мастеров, но в его голосе уже слышался страх. А через минуту послышалось что-то ещё. Шаги. Медленные. Тяжёлые. Но они не шли в такт отряду – словно кто-то двигался параллельно, скрытый в тумане.

Ким Ён Хо сжал рукоять меча и слегка наклонился вперёд, прислушиваясь. Шаги замерли в тот же момент, когда он остановился.

– Не смотреть в туман. – Прошептал он ближайшему ученику. – Он может показать не то, что есть.

На середине подъёма Ли Ён А замерла. Впереди, в белой мгле, будто проступила человеческая фигура – высокая, худощавая, в длинных одеждах. Она стояла боком, не двигаясь, но лицо было скрыто капюшоном.

– Кто там? – Резко выкрикнула она.

Ответа не было. Фигура медленно повернула голову – и в этот момент туман сгустился, накрыл её, и она исчезла.

Му Гван подошёл ближе, но впереди не было никого, только мокрый камень. Он наклонился, коснулся ладонью плиты – та была тёплой, словно кто-то недавно стоял здесь босиком.

– Это место… неправильное. – Тихо сказал он, не глядя на остальных.

Чем выше они поднимались, тем тяжелее становилось дышать. Воздух был сырой и плотный, лёгкие работали с усилием. Некоторые начинали кашлять, но быстро подавляли звук. Колокольчики, что висели на концах копий передовых, иногда тихо звенели без всякого ветра. Этот звук был хрупким, но он будто пробирал до костей – так звенят струны, когда их трогает не человек, а что-то иное.

Когда до седловины оставалось меньше сотни шагов, туман внезапно рванулся вниз, словно подхваченный невидимым ветром. На миг видимость стала чуть лучше – и в этот миг выяснилось, что одного человека в хвосте колонны нет.

– Ён Су! – Пытаясь его позвать, крикнул один из мастеров. Но ответа на это призыв не было.

Му Гван и ещё двое бросились назад, но через десять шагов туман снова сомкнулся, и они вернулись с пустыми руками. Лица их были бледны.

– Никого… даже следов нет… – Сказал Му Гван, глядя на Ли Ён А. – Будто он никогда не шёл с нами.

Её губы сжались в тонкую линию. Она не сказала ни слова, но крепче сжала древко копья.

К вечеру они вышли к седловине. Здесь туман был не таким густым, но казалось, что он висит ниже, стелется по земле, как живое существо. Вдалеке, за хребтом, небо темнело, а в разрывах облаков виднелся слабый огонь заката.

Отряд остановился, чтобы перевести дух, но никто не осмеливался говорить. Каждый чувствовал – в горах они были не одни, и кто-то или что-то уже знает, что они здесь.

Полог вечерних облаков нависал над горными тропами, окрашенный закатными отблесками, но здесь, в глуши, свет уже тонул в густой тени скал. Отряд секты Пяти Пиков Бессмертных – всего двадцать восемь человек, чьи одежды с поблекшими вышитыми облаками и символами горных вершин напоминали о былом величии, – двигался плотной шеренгой по каменистому ущелью. Их шаги эхом отдавались от стен, но они старались идти как можно тише, ощущая, как каждое движение отзывается тяжестью в сердце.

Их цель была ясна, но сам путь к ней был словно вязкая трясина – каждый из них понимал, что это может быть последний поход.

Внезапно, первым заметил изменения Чо Ён Гван – высокий, жилистый мастер с копьём в руках и острым, как сталь, взглядом. Он поднял руку, и вся группа замерла. Издалека доносился странный гул – не рык, не топот, а сплошной поток звуков, словно тысячи тел рвали землю и кустарник. И от этого звука, казалось, даже тени в конце ущелья зашевелились.. Сначала он был далёким, но быстро набрал силу, будто что-то огромное и испуганное пробивалось через чащу.

Из-за каменных выступов один за другим начали вырываться духовные звери. Их мех, окрашенный в нереальные цвета – бирюзовые, алые, с прожилками серебра, был взъерошен. В глазах, обычно полных звериной гордости, читалась только паника. Кто-то нёс на боку глубокую рану… У другого поджаты уши… И хвост поджат… Дыхание рваное… Загнанное…

Они бежали, не разбирая дороги. Лисы с тремя хвостами… Мелкие горные барсы с гребнями из каменных пластин… И даже редкий белоперый варан, которого в этих краях не видели годами. Никто из них не смотрел на людей. Все отступали в одном направлении. Прочь… Прочь от чего-то, что оставалось за горизонтом. Потом из мрака леса появилась новая волна духовных зверей – белогорлых каменные серны, что обычно не покидают своих скал даже под угрозой смерти. Они бежали стремглав, глаза их были налиты мутным страхом, а на шкуре виднелись свежие порезы и следы обожжённой плоти. За ними следом вырвалась стая призрачных лис, и каждая в панике визжала, не разбирая дороги. Лес вокруг словно ожил – рой птиц, которых никогда не увидишь в это время, сорвался с ветвей, а воздух пропитался едким запахом гари и сырой земли.

– В сторону! – глухо бросил он, уже уводя своего коня к каменной кромке тропы.

– Они бегут не от нас. – Глухо сказал Ли Сан Хо, держащий лук с уже наложенной стрелой. – Что-то идёт. Что-то большое.

– Это он… – едва слышно произнёс младший из воинов, Чхве Ён Су, сжимая древко копья так, что побелели костяшки пальцев.

Старейшина Хо Гван Чжу, тяжёлый как гора и одетый в рваное, но всё ещё величественное одеяние, мрачно посмотрел на север, туда, откуда исходила эта волна страха.

– Мёнгук, зверь-бездна, – произнёс он с тяжестью, словно пробуя эти слова на вкус.

Мгновенно в воздухе запахло чем-то резким, металлическим, почти как от раскалённого железа. Далеко впереди, за туманным изгибом ущелья, глухо прогремел звук – будто камень раскололся о камень, но с силой, способной обрушить гору.

– Великий старейшина был прав… – Прошептал один из младших мастеров, и его голос дрогнул. – Мы нашли его.

Чо Ён Гван молча достал из внутреннего кармана резную нефритовую пластину, провёл по ней пальцами, наполняя её духовной силой. Символы на поверхности вспыхнули мягким золотистым светом, и посреди пустоты раздался сухой, трескучий звук – посланный сигнал достиг горного поста.

– Сообщение ушло. – Сказал он, убирая пластину. – Теперь готовьтесь. У нас не будет второго шанса.

Они двинулись вперёд, уже не скрываясь, но каждое движение сопровождалось особой сосредоточенностью. Луки проверялись… Клинки скользили из ножен… С наконечников копий снимались чехлы, и они направлялись в сторону появления потенциального противника. На лицах всех членов отряда читалась смесь напряжённой решимости и скрытой тревоги, которую никто не хотел показывать первым. Ветер уже донёс до них глубокий, вибрирующий рык, от которого мелкие камни посыпались со склонов ущелья.

Где-то впереди, за пеленой тумана, шёл тот, ради кого их собрали. И все они понимали – звери бежали с его пути не просто так. И, словно в ответ на их мысли, земля под ногами дрогнула. Пока что это был не сильный толчок, а глухое, вязкое дрожание, будто глубоко под ними кто-то огромный перетасовывал каменные плиты. Лесная чаща впереди, в глубине ущелья, почернела неестественно быстро, словно свет вытекал из неё. Из этой тьмы проступил он. Сначала – туман. Густой, с резким, обжигающим запахом металла и гниющих корней, он выполз из темноты ущелья, накрывая их как полог. В нём тени извивались и рвались, будто что-то живое плавало внутри. Затем туман раздвинулся, и показалось тело – массивное, будто сотканное из скал и древних корней, переплетённых в единый, неестественный каркас. Чёрная кора и камень с трещинами, из которых сочилась вязкая чёрная жидкость.

Из спины Мёнгука торчали окаменевшие рога, как сломанные башни древней крепости. Между ними клубились тяжёлые, плотные испарения силы – они жгли кожу даже через защитные артефакты. Лица бойцов исказились от боли, но никто не отступил.

Мёнгук не шёл. Он словно тек, сливаясь с землёй, каждым своим шагом стягивая в себя свет. Его тело было подобно сгустку материи, сотканной из камня, корней и мрака. Корни на его лапах скрипели, как сухие деревья, а гладкие каменные пластины на боках поблёскивали, будто мокрый обсидиан. Из его спины торчали окаменевшие рога, и между ними непрерывно струились струи плотного, тягучего тумана – испарения его силы, едкие и обжигающие дыхание.

Глаза у Мёнгука отсутствовали. Там, где они должны были быть, зияла пустота – тёмная, как небо в час затмения. Но страшнее всего была его пасть. Она была пуста… Абсолютно пуста. Без зубов… Без языка… Без плоти… Только бездонная чёрная дыра, в которую даже взгляд проваливался, как в небеса в час затмения. И стоило хоть кому-то глянуть туда, как сердце такого несчастного начинало биться медленнее, а в груди возникал холод, будто из него вычерпывали жизнь… Его пасть не раскрывалась привычно. Когда она раздвинулась, мир вокруг словно втянулся в неё. Звуки стихли… Воздух исчез… И даже собственные мысли казались разорванными на клочья.

Он замер, будто прислушиваясь, и мягко, почти лениво, шагнул вперёд. Земля дрогнула. Воины знали, что, не то что их силы, а даже уровень старейшин секты Да Доу Ши, – всего лишь пыль под его когтями. Когда-то Боги сражались с ним, и даже они смогли лишь ранить.

– Всем на позиции! – Рявкнул Чон Хак До, стряхивая охватившее его оцепенение. И все члены отряда тут же рассредоточились. Двое активировали барьеры, вплетая в них печати ветра, чтобы сдержать ядовитый туман. Лучники подняли с наложенными плетениями и накачанные магией луки, а стрелы на их тетивах начали тихо светиться от переполнявшей их силы. Мастера меча закрыли глаза, вбирая в себя дыхание гор, чтобы ударить в нужный миг. Старейшина Хо Гван Чжу облизнул сухие губы, и в голосе его прозвучала тёмная решимость:

– Мы не победим его в лоб. Но мы сможем замедлить. Этого будет достаточно, чтобы старейшины с горы успели…

Слово он не закончил – в это мгновение Мёнгук поднял голову, и в тишине ущелья раздался низкий, хриплый звук, не похожий ни на рёв, ни на вой. Это был звук пустоты, пожирающей всё вокруг.

Мёнгук не атаковал сразу. Он играл. Описал круг, глухо топая, словно оценивая их стойкость. Двое из отряда не выдержали – выпустили стрелы с запечатанной силой. Стрелы исчезли в его пасти, не издав даже звука удара. Следом исчезли и сами стрелки. Он не бросился – просто шагнул к ним, и те растворились в темноте его рта, будто их никогда и не существовало.

Остальные осознали, что бой уже проигран. Теперь всё стало игрой чудовища с едой. И всё же никто не отступил – в секте Пяти Пиков Бессмертных от страха не бегут. Даже если их ждёт смерть, их смерть должна будет задержать зверя хоть на мгновение. И Мёнгук явно тоже это понял. Его бездонная пасть снова раздвинулась. И Тьма шагнула вперёд.

Мёнгук не спешил. Он знал, что перед ним – добыча. Не противники, не охотники. Он видел в них еду, которой можно поиграть. Сначала он сделал шаг, и земля под ногами бойцов дрогнула. Потом второй – и воздух стал гуще, как перед грозой.

Следующий удар пришёл не когтями и не зубами – а самой тенью. Она скользнула по рядам, как холодная волна, и трое бойцов рухнули, корчась, их глаза побелели, а изо рта хлынула тёмная пена.

Остальные кинулись вперёд, уже сами прекрасно осознавая, что всё равно обречены. Сталь, наполненная духовной силой, встретилась с телом Мёнгука и… застряла. Лезвия звенели, крошились, а рога чудовища, едва качнувшись, разметали троих так, что их тела, разлетевшиеся в разные стороны, пробили сучья ближайших деревьев.

И тогда Мёнгук снова раскрыл пасть. Не издав рёва – а просто открыв её, показав ту самую пустоту. И в эту пустоту потянуло всё – дыхание, тепло, силу, даже крики. Люди ощущали, как их жизненная сила медленно утекает, вытягивается, превращаясь в ту же вязкую тьму, что струилась между рогами чудовища.

Даже Боги когда-то не смогли его убить. Эти – тем более. Туман, исходивший от Мёнгука, стелился по земле, вбирая в себя кровь и прах, будто живое существо. Он не спешил – напротив, двигался медленно, словно бы смакуя момент. Каждый его шаг отдавался подземным гулом, как будто сама земля стонала под его тяжестью.

Первым он выбрал того, кто стоял ближе всех. Старший из Да Доу Ши секты Пяти Пиков Бессмертных, облачённый в сияющий бронзовый доспех, успел поднять меч и воздвигнуть щит духовной энергии. Но Мёнгук даже не ударил сразу. Вместо этого он позволил едким испарениям своей силы обволочь бойца. Щит затрещал, края начали расползаться, а броня пошла чернотой, словно металл впитал гниль.

Человек дрогнул, сделал шаг назад, но в этот миг рогатая тень Мёнгука метнулась вперёд, заскользив по земле. Окаменевший рог вонзился в его щит, не разрушив его полностью, но запустив внутрь сеть трещин. Из трещин хлынули тонкие щупальца тумана, обвились вокруг шеи воина, просочились в его рот и нос. Он закашлялся, меч выпал из рук. А Мёнгук отступил – не добив. Он ждал. Ждал, пока человек сам рухнет на колени, бормоча бессвязные молитвы, с глазами, полными ужаса. Только тогда он опустил свою бездну-пасть и медленно сомкнул её, поглощая его целиком, будто живьём всасывая в мрак.

Остальные пытались отступить, но Мёнгук рванулся вбок, прорезав строй, как волна разрывает песчаную косу. Двое оказались отрезаны от своих, и в ту же секунду земля под ними дрогнула. Из почвы вырвались каменные корни, словно живые, они обвились вокруг ног, с хрустом ломая кости. Один из воинов закричал, но крик оборвался, когда туман сорвался с рогов Мёнгука и проник в его уши и глаза, вытягивая изнутри огонь жизни. Тело повисло, как кукла с обрезанными нитями.

Третий попытался применить технику укрытия духа, растворяясь в светлом мареве, но Мёнгук просто втянул этот свет в себя, как утренний туман исчезает под солнцем. Он видел всё – и тех, кто прятался, и тех, кто бежал. Его "игра" была всегда одной и той же. Он ломал саму надежду тех, кто посмел выступить против него. По собственной глупости, или самонадеянности? Это уже не имело значения…

Те, кто оставался жив, уже не пытались атаковать. Они, растерянно пятясь назад, вскидывали оружие лишь от страха. И всё же Мёнгук не торопился. Он мог бы уничтожить их мгновенно, но вместо этого каждый раз позволял им увидеть, как умирает их товарищ, как трещит их защита, как бессильно разлетаются в стороны техники, в которые они вкладывали годы жизни.

В какой-то момент один из молодых учеников сорвался и бросился прочь. Он даже успел добежать до опушки, когда перед ним из земли поднялась изогнутая, чернеющая арка – обломок рога, выросший прямо из тумана. Из него протянулась тень, ухватила беглеца за голову и одним движением втянула его обратно в мрак, словно он никогда и не существовал.

Едкий туман, струящийся из-под его окаменевших рогов, вдруг начал сгущаться и тянуться к уцелевшим, будто чувствовал вкус их страха. Он двигался не как обычный дым – его потоки извивались и разрывались, скручивались в тонкие нити, будто плели невидимую паутину. Один из старших учеников секты, с лицом серым от усталости, попытался воздвигнуть щит – плоский диск сияния, дрожащий, но ещё крепкий. Но туман коснулся его краем – и сияние погасло, словно в нём никогда не было силы.

– Н-невозможно… – успел только прошептать он, прежде чем упал на колени, хватаясь за грудь, будто пытаясь удержать что-то, что рвалось прочь. Его взгляд стал пустым. Даже слёзы не смогли появиться – слишком глубоким стало опустошение.

Мёнгук медленно повернул свою безглазую голову в его сторону. Там, где должна была быть морда зверя, зияла тёмная, бесконечно глубокая впадина – не рот, но уже сама предвестница небытия. И с этим движением новые струи тумана потянулись к другим.

Один из Да Доу Ши закричал, призывая своё артефактное оружие, но его верный клинок с дрожащим звоном выпал из рук. Так как пальцы перестали слушаться. Не было даже ощущения боли – просто внезапное, чудовищное осознание, что в тебе нет ни капли силы. Твоё ядро – пустое, холодное, как старый камень, и его больше никогда не наполнить.

Но Мёнгук всё также не спешил. Он будто бы смаковал это своеобразное угощение. Плоская лапа, обросшая чем-то, напоминающим корни деревьев, опустилась рядом с жертвой, вдавливая землю так, что та треснула. Потом – лёгкий, почти ленивый взмах когтей, и воздух сгустился, ломая чужой барьер, как хрупкое стекло.

Кто-то попытался бежать – туман оплёл ноги, и человек рухнул, не в силах даже пошевелиться. Мёнгук не сразу поглотил его – он прижал тело лапой, давя медленно, слушая, как трещат кости, пока с губ несчастного не сорвался сдавленный, надорванный звук.

С каждым новым вздохом чудовища люди вокруг становились тише. Не потому, что банально погибали, а потому что их голоса, эмоции, сама способность сопротивляться исчезали вместе с наполнявшей ранее их тела магией. Даже страх переставал быть ярким. Он превращался в сухую, безвкусную тень.

Когда первый полностью опустошённый упал лицом в землю, Мёнгук наклонился и впустил его в зияющую пасть. И в этот момент стало ясно, что монстр не ел тела – он пожирал саму суть, вырывая то, что когда-то делало человека живым.

А когда всё кончилось, Мёнгук остался стоять среди исковерканных и иссушенных тел, ни одно из которых не упало целым. Его пасть вновь была пуста, но туман вокруг стал плотнее, тяжелее, будто напитанный только что поглощёнными жизнями. Он сделал несколько неторопливых шагов вперёд – туда, где оставалась ещё пара живых, которые уже даже бежать не пытались, и в их глазах уже не было ничего, кроме пустоты…

…………

Туманная предрассветная мгла в горах, где располагалась обитель Пяти Пиков Бессмертных, ещё хранила хрупкую тишину. Но в обители секты уже поднимался гул тревожных гонгов. В главном зале, где висели сотни амулетов с именами лучших бойцов, один за другим стали с сухим, почти беззвучным треском раскалываться подвесы из нефрита. Вначале – медленно, с длинными паузами, но вскоре процесс ускорился, словно кто-то не просто убивал людей, а вырывал их саму суть из этого мира.

Лицо главы секты, Великого старейшины Хван До Ина, резко побелело. Он, ещё вчера убеждённый в том, что отправленный ударный отряд принесёт ему славу и политическую выгоду, теперь стоял, не в силах отвести взгляд от падающих осколков нефрита. Каждый амулет был связан с душой и жизненной силой владельца, и то, что трещины по ним шли не от грубой физической смерти, а от чего-то глубже, означало лишь одно – сама их суть, их “я” вырывалось из ткани реальности этого мира, словно выдранный с мясом нерв, не оставляя даже возможности перерождения.

Хван До Ин видел, как один за другим гаснут и разрушаются последние амулеты. Его сердце сильно колотилось, а холодный пот стекал по спине. Вчера он мечтал о том, как уничтожит легендарного зверя и войдёт в историю. Сегодня он понимал, что его амбиции не просто рухнули. Они сами вырыли ему могилу.

Он резко поднялся, срывая с пояса свои личные защитные печати и передавая приказ:

– Сворачиваем всё. Немедленно. Заприте ворота. Сообщите, что Мёнгук не найден. Он… исчез…

Но в глубине души он уже знал – исчезнуть должен был не зверь, а он сам. И как можно скорее…

Испытание небом

В ущелье, где скальные стены сжимали проход, Андрей и Цзяолин двигались почти бесшумно, стараясь не выдать даже дыхания. Воздух был густ, как тёплый мёд, и пропитан чужой магией, вязкой, липкой, будто сама земля под ногами стала болотом, в которое можно увязнуть навеки.

– Он насыщается. – Глухо сказал Андрей, останавливаясь и прикладывая ладонь к шершавой поверхности камня. – С каждым моментом его аура становится плотнее…

Цзяолин кивнула, но взгляд её был напряжён до предела. Она тоже ощущала, как силовые потоки вокруг медленно меняют направление, подчиняясь не привычным течениям, а чьей-то чужой воле. Здесь, в этой горной чаше, ветер уже не гулял свободно – он заворачивался в спирали, будто втягивался куда-то вглубь.

С дальнего склона донёсся глухой, но отчётливый удар. Это не был взрыв – скорее, хлопок, от которого дрогнули кости. Андрей резко вскинул голову. Он узнал этот звук. Это была не просто чья-то гибель, это момент, когда у жертвы вырывают саму суть магии, оставляя пустую, безжизненную оболочку.

– Значит, он уже дошёл до того, чтобы рвать ядра прямо из живых… – Пробормотал Андрей, и его голос стал ниже, опаснее. На миг оба, и парень и дракон, замерли на месте. Вдалеке, за несколькими гребнями, пронёсся едва уловимый, тягучий крик. В нём не было боли в обычном смысле – это был вой души, внезапно лишённой тела и смысла.

– Он близко. – Сказала Цзяолин. – Если мы пойдём по прямой, он нас заметит.

– По прямой мы и не пойдём. – Тут же отрезал Андрей, быстро оглядывая местность. Он уже строил маршрут, который позволил бы им уйти вглубь гор, но при этом избегать всех мест, куда потоки магии затекали слишком быстро – значит, там мог появиться и Мёнгук.

Но даже здесь, в относительной тени, ощущалось его присутствие. Оно не имело формы, но от него нельзя было спрятаться. Порой Андрей ловил себя на том, что пальцы невольно сжимаются в кулаки, а дыхание учащается – это было не его собственное чувство, а навязанное. Мёнгук тянул к себе внимание, как чудовище, играющее с добычей ещё до того, как её схватит.

Цзяолин вдруг замерла, и Андрей ощутил то же, что и она. Едва уловимый всплеск ауры, как дрожь на воде. Это был не сам Мёнгук, а тень его силы, брошенная на окружающих, чтобы ощутить, кто ещё жив.

– Не двигайся. – Тихо сказал Андрей, активируя защитные печати, что тут же плотным коконом закрыли их ауры. – Он ищет.

В груди закололо, будто кто-то холодным пальцем коснулся сердца. Всё вокруг на миг стало тусклым, лишённым звука. Мир будто задохнулся.

И только когда эта тень прошла, Андрей позволил себе сделать вдох.

– Если он поймёт, что мы где-то поблизости, – сказал он, – то не отпустит, пока не поглотить и наши сущности.

– Значит, нам придётся уйти глубже, чем он сможет достать. – Цзяолин решительно сжала когти на правой передней лапе, но в её глазах ясно читалось. Если придётся, она будет драться. Андрей в ответ лишь кивнул, но он уже и сам знал о том, что сражение с этим существом сейчас означало то же, что и для представителей сект, что сунулись к этому монстру со своими обычными приёмчиками – самоубийство.

В тот вечер, когда они наконец добрались до своей долины, ветер был холоден, а воздух пах мокрыми камнями и свежим снегом с дальних вершин. Луна уже вставала из-за гребня гор, отливая серебром застывшие сосульки на скалах. Андрей шагал чуть впереди, молчаливый, с руками, спрятанными в рукава, а за его спиной плавно двигалась Цзяолин, с глазами, в которых ещё яростно горел огонь драконьей сути. Её плавная походка почти не оставляла следов на свежем инею, но он чувствовал каждое её движение – так же, как она ощущала его беспокойство.

Они остановились на уступе, откуда виднелась вся долина. Лёгкий низкий туман, что стелился над небольшим озерцом, у подножия скал блестели редкие огоньки светлячков. Здесь было их убежище, их единственный тихий угол в мире, где теперь каждый их неосторожный шаг мог стать последним.

– Мёнгук… – Андрей произнёс это имя так, будто пробовал его вкус, и оно оказалось горьким. – В лоб его не взять. Не в этот раз.

– Он силён. – Согласилась Цзяолин, прищурив глаза. – Но у тебя ещё есть сила, которую ты не использовал.

Он молча кивнул. В памяти вспыхнуло, как он держал в ладони маленький флакон – не больше ногтя по размеру, но внутри покоилась последняя, третья капля крови Бога. медленно вращалась капля густой практически чёрной, но почему-то отдающей золотом жидкости. Даже сквозь печати на стенках сосуда исходил тихий, давящий рёв, и пространство вокруг казалось чуть дрожащим. Две такие же уже чуть не разорвали его тело изнутри, но именно они позволили ему и Цзяолин выжить и перейти на новый уровень силы. А эта… Эта могла изменить всё. Или уничтожить.

– Если я решусь на это… – Андрей наконец заговорил. – У меня будет шанс переломить исход. Но без подготовки она меня сожжёт.

– Значит, готовься. – В голосе Цзяолин звучала та твёрдая решимость, которую редко встретишь у столь молодой драконицы. – Я соберу всё, что нам нужно.

И уже через минуту её крылья развернулись, взбив вихри инея и листьев. Цзяолин взмыла в воздух, взрезав ночной холод, и скрылась между скал, оставив за собой лишь тихий свист ветра.

Андрей тем временем спустился к своей пещере-лаборатории, укрытой за каменными обломками. Он разложил на низком столике всё, что у него осталось. Изогнутые кости духовных зверей… Банки с редкими минералами… Куски кристаллизованного сока горных деревьев… Десяток тщательно запаянных фарфоровых баночек с пилюлями разных оттенков… Каждая из них имела своё назначение – укрепить кости, очистить кровь, закалить духовные каналы.

Потом он разжёг в центре лаборатории жаровню и, не торопясь, начал плавить первый состав. Порошок из клыка Пустынного Василиска и каплю росы, собранной с Лотоса Бессмертия. От жара в воздухе поднялся резкий, терпкий аромат, который тут же впитался в каменные стены.

В это время Цзяолин уже обыскивала самые труднодоступные места в горах. Она спускалась в ущелья, куда не попадал даже дневной свет, и выкапывала из трещин корни древних трав, возрастом в сотни, а то и тысячи лет. Их листья излучали мягкое зелёное сияние, а сок был похож на жидкое золото. Она ловила ночных духов-опылителей, собирала их прозрачные крылья, которые использовались в ритуалах усиления чувств, и выдирала изо мха мелкие серебряные грибы, способные очищать кровь от примесей яда.

Вернувшись с первой партией находок, драконица сбросила на пол увесистый мешок, и по камням рассыпались корни, травы и даже несколько камней с крошечными вкраплениями ярко-синей слюды. Андрей склонился над добычей, проводя пальцами по каждому стеблю, и начал сортировать их на отдельные кучки.

– Нам придётся сделать, как минимум, три эликсира. – Задумчиво произнёс он, не поднимая глаз. – Один – чтобы тело выдержало огонь крови Бога. Второй – чтобы удержать разум. И третий… Чтобы связать всё это с моим ядром.

– Сделаем. – Ответила Цзяолин. – А потом мы пойдём за ним.

Взгляд Андрея на миг стал тяжёлым и хищным. Он уже видел в мыслях, как тёмная капля медленно стекает в его кровь, а вместе с ней – боль, огонь и новая сила, которой возможно хватит даже для того, чтобы сломать Мёнгука.

Из всего того, что у него имелось, Андрей начал создавать пилюли – из перетертых в пыль ядовитых и целебных корней, из настоев на лунной росе, собранной лишь в определённый час. Он заклинал порошки и пасты, вплетая в них символы уплотнения духовной энергии, чтобы их тела не разорвались изнутри.

Тем временем Цзяолин снова и снова исчезала в горах, на час, на полдня, иногда на ночь. Она возвращалась с мешками и корзинами, в которых лежали корни, что растут только в тени скал, или цветы, распускающиеся лишь на миг перед рассветом. Её лапы и когти были в грязи, чешуя местами поцарапана, но глаза горели нетерпением. Риск был чудовищный, но другого пути не существовало.

Всё подготовка заняла у них три дня. А вечером третьего дня ритуал начался. Они сидели друг напротив друга на вершине каменной плиты, выложенной защитными символами. Между ними, на подставке из чёрного дерева, стоял открытый сосуд с каплей крови Бога. От неё исходило сияние, которое прожигало глаза и вызывало дрожь в костях.

– Начнём. – сказал Андрей, и первый поток силы сорвался с капли.

Огненно-золотая энергия ударила в него, прошла по меридианам, готовая разорвать каждую жилу. Но он направил её к Цзяолин. Она приняла поток, её тело выгнулось, и на миг казалось, что чешуя вот-вот расплавится. Она оттолкнула энергию обратно к нему – и так они закрутили этот невыносимый круг.

С каждым оборотом энергия становилась чище, но тяжелее, словно уплотнялась. Их мышцы ныли и рвались от перенапряжения… Кости трещали… Из пор сочился уже не пот, а кровь… В глазах вспыхивали тёмные пятна. Но останавливать запущенный процесс было просто нельзя. Любая ошибка – и кто-то из них перестанет существовать. Именно поэтому они продолжали.

Когда круг достиг своей высшей точки, и из глотки Цзяолин вырвался дикий рёв, а её тело начало меняться. Чешуя засветилась, разрываясь вспышками небесного света. Крылья распахнулись шире, чем когда-либо, каждая перепонка словно соткана из утреннего неба. На лбу проявился сияющий рог, а вокруг её силуэта начали клубиться облака, как будто она сама стала небом.

Андрей же почувствовал, что его собственное тело стало плотнее, тяжелее, но в то же время – быстрее, гибче. Внутри ядро пульсировало, и в каждом ударе ощущалась мощь, сравнимая с раскатом грома.

Они были измотаны до предела, но в этот момент оба знали – теперь Мёнгук больше не встретит прежних соперников.

Андрей ещё не успел окончательно прийти в себя после изнуряющего ритуала. Кости ломило, в венах всё ещё клокотала чуждая и слишком плотная энергия, а пальцы то и дело сводило от дрожи – то ли от усталости, то ли от того, что его тело до сих пор не привыкло к новой, чрезмерно возросшей силе.

Но почувствовав что-то странное, он устало поднял взгляд – и заметил, как небо над долиной стремительно темнеет. Тучи сгущались, словно чёрные волны, наслаиваясь одна на другую, сжимая небосвод в стальной купол. Их края подсвечивало зловещее серебристое мерцание, как дыхание чего-то огромного и древнего, что медленно готовилось развернуть свой гнев. И в его сознании прорезался тяжёлый, раскатистый голос Небесного Дракона, которым стала Цзяолин.

– Великое Дао отозвалось. – Прогремело прямо внутри его разума, как дальний гром. – Мы с тобой перешли черту, что не дозволено смертным. Мы миновали ступени, которые другие проходят веками, и перешагнули сразу через три уровня Дао Хуан. Теперь мы достигли уровня Дао Цзун… Уровень Предка…

В груди Андрея резко потянуло холодом. Не от страха, а от осознания того, что он услышал. Да. Им помогла капля крови Истинного Бога. Да, он сам разработал распределение энергии так, чтобы тело и ядро выдержали этот жуткий шквал силы. Но в глазах Небес всё это не имело значения. Для этого мира всё это выглядело как дерзкое, слишком быстрое восхождение. А значит – следовало испытание… Или даже наказание. Смотря как с какой стороны на это событие можно было бы посмотреть.

– Испытание Небес. – Дракон выдохнула это слово, и в глубине сознания Андрея словно отозвалась первая ударная волна грозы. – Небо проверит, достоен ли ты того, что взял. И если сочтёт иначе, то просто сотрёт нас обоих.

Внутри он знал, что для дракона это не было угрозой. Дракон – существо природное, рождённое в дыхании миров, и Небо не станет его уничтожать. Но человек… Человек, рискнувший пройти путь Богов, был для Неба нарушителем. И молнии, что грядут, будут не просто вспышками света. Каждая из них станет ударом, рассчитанным на то, чтобы пробить его защиту, разорвать плоть и испепелить душу.

Ветер в долине начал меняться. Сначала он был лёгкий, едва треплющий травы, затем всё более плотный, рвущий листву, раскачивающий деревья. В горах раздался первый глухой раскат. Вслед за ним небо озарила тонкая, но яркая как клинок молния, прочертившая тьму. И с каждой секундой напряжение становилось всё гуще, словно воздух вокруг уплотнялся, готовясь рухнуть на них всей массой накопленной ярости.

Далеко в горах завыл зверь – и замолчал, будто и он понял, что в этот момент лучше затаиться. Цзяолин подошла ближе, прижимая одну лапу к груди, и посмотрела на Андрея – в её глазах читался вопрос, но она уже и сама прекрасно знала, что грядёт.

А он стоял, вглядываясь в сгущающееся небо, и чувствовал, как внутри всё сжимается перед лицом того, что должно вот-вот начаться. Небо над ними раскололось, словно огромное зеркало, по которому прошёл удар гигантского молота. Трещины из чистого света тянулись от горизонта к зениту, и из каждой просачивалась безжалостная, плотная, как свинец. Сила Бога, заключённая в капле крови, дала себя знать. И сейчас она не просто наполняла воздух – она вырывала его из лёгких, вытесняла из пространства саму возможность дышать.

Андрей и Цзяолин стояли плечом к плечу – дракон и человек, связанные одной душой, одной волей. Между ними уже горел и пульсировал круг энергии, закольцованный, как вечное сердце. Энергия входила в него через Андрея, прорывалась в Цзяолин, смывала её чешуйчатое тело волнами боли, затем снова возвращалась в Андрея, выжигая нервы и кости, но укрепляя каждую клетку.

Внутри было так, словно в них влили раскалённое солнце и заставили удерживать его голыми руками. Каждая ошибка – и эта сила взорвалась бы, оставив после них лишь ослепляющее пятно и стеклянную воронку на месте.

– Не держи всё на себе! – Голос Цзяолин звенел, будто серебряные колокольчики на ветру, но за этим звоном чувствовалась тревога. – Мы можем распределить…

– Нет! – Крепче стиснул зубы Андрей, удерживая очередную волну. – Это испытание для нас обоих, но… для меня – особенно.

И тогда в глазах драконицы что-то дрогнуло. Она вспомнила древние слова, которые всплыли в её памяти именно после того, как она достигла нового уровня. Чем тяжелее удары, и чем дольше они бьют разумного, дошедшего до небесного испытания, тем прочнее он станет. Если она примет на себя львиную долю этой силы – Андрей выстоит… Да… Но не пройдёт полную закалку.

И поэтому дракон медленно опустил свой взгляд. Это решение далось ей очень тяжело. Но она сделала шаг назад – и сразу же мир вокруг завертелся в какофонии энергий. Сила испытания обрушилась на Андрея, как океан на одинокую скалу. Каждая новая волна не просто била – она пыталась вырвать из него способность к магии, вытянуть душу, выжечь все пути, по которым текла энергия. Мышцы сводило, кости трещали, сердце стучало так, будто готово было разорваться.

Но он держался. Закольцованная энергия всё ещё вращалась, и с каждой секундой его тело становилось крепче, нервы – проводниками молний, а ядро – всё более ярким, как кристалл, вырезанный из самой сути бури.

В этот миг Цзяолин, оставшись лишь проводником и хранителем круга, ощутила, как в её собственном теле что-то меняется. Чешуя – тонкая и изящная, но прочнее алмаза – переливалась новыми оттенками, рога удлинились, а в глазах зажглось древнее, неподдельное сияние. Её форма дрожала, менялась, и она поняла – она перестаёт быть просто Небесным драконом.

Она становилась Истинным Небесным Драконом. Но прежде, чем закончить трансформацию, она увидела главное… Не смотря на огромный по своей силе шкал энергии в виде молний, что попеременно били в его тело, Андрей всё ещё стоял. Один… Под весом всей небесной кары… И он явно не собирался падать…

В небе над ним раскрылось последнее, финальное зияние Небесного Испытания. Тучи, до этого уже разорванные сотнями вспышек, сжались в плотный, клубящийся свод, словно сама тьма решила обрушиться на того, кто дерзнул бросить вызов её законам. Воздух стал густым, будто насыщенным металлической пылью. Капли дождя, тяжёлые и горячие, падали на кожу, прожигая её, как расплавленный свинец.

Цзяолин, до этого парившая в стороне в облике дракона, сейчас смотрела на Андрея глазами, в которых боролись тревога и решимость. Она помнила древние слова, что всплыли в её памяти:

"Чем сильнее удар, тем глубже корни того, кто его выдержал".

И сейчас, разрывая собственное сердце, она отступала. Она могла бы сорваться и принять на себя часть удара, могла бы расплескать молнии в воздухе, но знала – лишив его боли сейчас, она лишит его силы навсегда.

Андрей поднял голову и впервые за всё испытание ощутил, как само Небо будто прицелилось в него. Свод туч раскрылся, и в его глубине, среди белёсых завитков бури, сформировалась молния, не похожая на все предыдущие. Она была толще векового дуба, ядро её сверкало золотым и фиолетовым цветом одновременно, а вокруг него беспрерывно рождались искры – тысячи мелких змей, готовых сжечь всё, к чему прикоснутся.

В тот миг, когда разряд сорвался, Андрей не отпрянул, не поднял защиту. Вместо этого он сделал шаг вперёд, будто сам шёл навстречу гибели. В голове мелькнуло воспоминание о старых записях, что он когда-то нашёл в глубинах одной из заброшенных пещер. Там говорилось о методе, при котором энергия молнии может быть не просто пережита, а полностью проведена через ядро.

Он резко выровнял дыхание, сосредоточил сознание на внутреннем центре – на том самом ядре, где свивалась вся его магическая сущность. Когда первый удар молнии врезался в него, тело выгнуло дугой, кости застонали, кожа задымилась. Но он не позволил энергии растечься по каналам, как делал раньше. Нет – он направил её, согнувшись от боли, прямо в ядро.

Ощущение было таким, будто он вливал в сердце расплавленное солнце. Ядро завыло, его структура дрожала, трещала, как перегретое стекло, но оно не разрушалось – наоборот, свет внутри становился ярче.

Каждая частица энергии, которую он удерживал внутри, раскалывала старые границы его силы. С каждой секундой его магические каналы расширялись… Дух вырывался за прежние пределы… А в глубине сознания слышался едва различимый рёв – голос Цзяолин, которая, даже не вмешиваясь, ощущала этот взрыв силы так, будто он происходил и внутри неё.

И вот, в кульминационный миг, ядро вдруг не выдержало прежней формы – и словно распахнулось изнутри, выпустив из себя новый, неведомый поток силы. Мир вокруг озарило белым светом. Цзяолин, в это мгновение потеряв свой облик дракона, вновь закричала. Так как её тело тоже окутали молнии, отражая рост её собственного уровня.

Последний раскат грома ещё долго гремел в горах, пока оба они стояли среди дымящейся земли – связка человек и дракон, пережившие то, что, по мнению многих, не мог выдержать никто из смертных.

Воздух ещё дрожал от последнего удара. Земля под ногами попахивала гарью и мокрой землёй, в ветвях висел тонкий серебристый дым – отпечаток молнии, прошедшей через всё вокруг. Не выдержав, Андрей со стоном опустился на колени, и вдавил свои ладони в землю. Сначала он даже не понимал, где находится. Всё ещё в своём теле или уже вне него. В горле застрял привкус озона и чего-то древнего, как сама сущность мира.

В груди где-то, за рёбрами, плыло тяжёлое, холодное – та самая сущность древней кости Падшего Бога, что жила в нём с тех пор, как в Нижнем мире та сама вонзилась в его плоть. Сейчас она ревела не как чужой предмет, а как осаждённый мотор, принимающий и переводящий взрывную силу в ритм. В тот миг, когда молния врезалась в него – не пройдя мимо, а пройдя именно через, он почувствовал, что сущность кости не просто “держит” удар. Она стала посредником, трансдуктором, древним анкером, вокруг которого его ядро начало переливаться по-новому.

Боль сначала была чистой и зверской. Как если бы даже сами вены у него вывернули наружу и в них зажгли огни. Мышцы корчились в бесконечных судорогах… Нервы звенели… В глазах плавало и искрило звёздами что-то бело-фиолетовое. Но затем, словно под ножом ювелира, преломилась структура его внутреннего света – ядро, это плотное крошево силы, не просто усилилось, оно перестроилось. Старая сетка меридианов разошлась и собралась заново, но уже как кристаллическая арматура – тонкие канальцы, нити – стали проводящими, похожими не на сосуды, а на токопроводящие дорожки.

Он почувствовал – не умом, а всем центром чувств – что теперь энергия ведёт себя иначе. Там, где раньше магия текла как тёплая река, теперь в ней появились искры, и эти искры слушались воли так же, как река слушается берега. И первый слух, пришедший вслед за этим пониманием, был почти детским. Он мог вызвать маленькую искру. Пальцы поднялись сами, и кончики его рук зажглись тонкой серебристой линией молнии – не рвала кожу, а ласкала её, как палец по струне.

– Это… – С трудом выдавил он, и слово выползло не совсем его голосом. Внутри звучало эхо… Древняя кость… Кровь Бога… Ритуал… Круг Энергии… Всё это сложилось в новый инструмент.

Он аккуратно направил маленькую дугу на камень под ногой. Разряд скользнул, как рыба в ручье, по поверхности и вонзился в землю. Камень зашипел, корни мха вспыхнули электрическими точками, но камень не разлетелся. Он открылся, как книга, и из него вырвались звуки – не слова, а сведения, как будто сама скала прошептала, что теперь она знает путь тока.

Механика была ясна и зверски проста. Сущность древней кости Падшего Бога крепила энергию, капля крови Бога придала ей первичную плотность и божественное “темперирование”, а закольцование с Цзяолин и ритуалы Андрея подарили полученному таким образом каркасу выдержку. Вместе они создали “проводящую” структуру – ядро, способное принимать, держать и направлять молнию, а не быть ею разрушенным.

Но всё это не прошло бесследно для плоти. По коже у Андрея, особенно по рукам и по шее, выползли тонкие узоры – не татуировки, а сосудистые прожилки, светящиеся бледно-синим. Лёгкие рубцы, где кость тесно соприкасалась с плотью, теперь казались не ранами, а портами. В них играла энергия, и при сильном напряжении через них можно было видеть, как пробегают жилы света. Зрачки его на мгновение расширялись, и мир стал мерцать линиями – он видел не только предметы, но и токи, что текли между ними, слышал тихие шёпоты зарядов.

Цзяолин почувствовала это прежде, чем он произнёс. Духовная связь – тонкая струна, протянутая между человеком и драконом – мигом наполнилась новым тоном. Высокий, свистящий резонанс, как натянутая струна, что отзывается на удар молнии. В её груди что-то отозвалось древне и трепетно – не корысть, не зависть, а сестринское признание. Он не только выстоял – он впитал даже саму кару Неба.

Она подошла ближе, плавно, как течёт вода, и прикоснулась к его плечу мягкими пальцами. Через связь поток изменился – он теперь не просто шёл из него в неё и обратно. Он мог колебаться между ними, как волна в аквариуме, где один всплеск утихает, отдаваяся второму. Цзяолин ощутила, как её крылья наполнились электричеством. Но не разрушительным жаром, а холодным, чистым голубым светом. Её рога покрылись паутинкой искр, а чешуя стала отливаться серебряной громкой линией, как металл, отполированный бурей.

И рядом с этим, плохо спрятанная, вернулась тень – шёпот той самой древней кости. Иногда, в моменты глубокого изнеможения, Андрей чувствовал чужой голос, как полузабытую мелодию, заманчиво обещающую простоту:

“Отдай – и больше не болей” – и в этих словах скрывалась древняя хитрость. Кость хотела не только удержать, она хотела управлять. И в этом была опасность, которую ни один ритуал окончательно не устранил. Цена силы – постоянный диалог с тем, кто в ней укоренился.

Практическая сторона нового состояния открылась быстро и жестко. После нескольких упражнений под наблюдением Цзяолин Андрей научился вызывать молнию не как слепой шквал, а как струю. Начал концентрировать ток в точку, прогонять его через ядро, направлять по заданной траектории. Он мог создать узкий столб – “копьё”, и ткнуть им в камень. При этом сам не прожёг себе руку, так как ядро перераспределяло нагрузку, как магический трансформатор. Он мог сделать “щит”, тонкую сетку искр, что гасила удары других духовных разрядов, и может быть самое странное. Буквально на мгновение он теперь мог “усмирять” молнию, заставляя её пульсировать в такт его сердцу, как дрожащее пламя свечи.

Для Цзяолин это значило ещё одно. Когда их связь усиливалась, её собственная природа обрела дополнительные ноты. Её дыхание стало не только теплом, но и звучанием ветра с ощутимым электромагнитным зарядом. Дыхание, в котором были и гром, и молния. Её полёт теперь сопровождался не просто шипением воздуха, а тихим гулом сетей тока, как если бы вокруг неё рисовались невидимые линии силы. Когда она расправляла крылья, по их краям бегали молнии – не разрушающие, а как надёжные мосты, которыми можно было пройти.

Но самый важный и пугающий момент – это то, что ядро стало “говорить” назад. Оно не только принимало молнию – оно умело её “посылать” по новым путям. Через землю… Через металл… Через сосуды крови, превращая их временно в проводники… Это означало невероятную мощь в бою. Так как удар, который можно посадить в землю и заставить её ответить. Свет, который режет как нож, но при этом управлялся дыханием.

Последствия были как дар, так и приговор. С одной стороны – новый уровень силы, новая тактика, способность противостоять существу, подобному Мёнгуку. С другой – постоянный риск. Сущность кости Падшего Бога не отпускала контроля. В ночи Андрей начал видеть сны, где молния не просто била, а ласкала и требовала – и подчас он просыпался с ощущением, что часть его души стала серебристой и холодной.

Когда утро пробилось через разорванные тучи, долина выглядела иначе. Листья были посечены искрами… Трава блестела точками света… А небо ещё дрожало от вчерашних раскатов… Андрей и Цзяолин стояли на гребне холма, и между ними не было больше прежней дистанции “учитель – дух”. Теперь они были партнёрами новой архитектуры силы. Человек с ядром, что мог удержать и направить молнию, и Истинный Небесный дракон, проводник и усилитель, чья сущность отныне пульсировала в унисон с громом.

Но в том унисоне слышался и предостережение, тихое, как шаг в пустоте. Не каждая победа не приносит цену. Ядро изменилось, но тогда же появилось новое задание – не дать сущности древней кости задавить его собственную волю. Держать баланс между жаждой и властью. Выковывать ритуалы и пилюли, которые будут улаживать разногласие между древним паразитом и новым хозяином. И ещё… Небо теперь знает их имена. Это знание – как свет на фаре. Полезно, если им научиться пользоваться… И весьма опасно, если забыть про то, что свет тебя выдает…

Они молча посмотрели друг на друга. Цзяолин прикоснулась лбом к его лбу – жест, в котором не было ни жалости, ни пощады, а было обещание. Вместе они выдержат то, что ещё предстоит. И небо, всё ещё мерцающее где-то высоко, казалось, на мгновение ответило – без угрозы, но с вниманием…

……….

Через пару дней Андрей сидел, облокотившись на холодный камень полуразрушенной стены, и с трудом переводил дыхание. Воздух казался густым, будто пропитанным пылью и остатками чужой силы, которая всё ещё витала в ущелье после недавней бойни. Он вытянул из пространственного кольца небольшой ларец с несколькими флаконами – прозрачное стекло, запаянные горлышки, чуть мерцающая жидкость внутри.

Первый флакон – густой эликсир цвета расплавленного золота, с тягучим запахом лекарственных трав, горных смол и каплей крови духовного зверя. Андрей открыл его, вдохнул глубоко, и едва жидкость коснулась языка, по телу побежала волна тепла, заставив дрожать мышцы. Боль в рёбрах немного притупилась, но голова всё ещё гудела от пережитого. Второй флакон – пилюля, созданная им самим из концентрированного порошка редких растений. Она мгновенно раскрошилась на языке, отдавая горечью, которая пробирала до костей, но и вместе с этим возвращала ясность в мысли.

Он закрыл глаза, стараясь отрешиться от внешнего мира, и почувствовал, как медленно, но верно энергия его ядра выравнивается после чудовищного перенапряжения. Но вместе с этим пришла и другая мысль – испытание Небес, что он прошёл, слишком яркое и громкое событие, чтобы оно прошло незамеченным. Он ясно видел, как в ближайшее время появятся те, кто попытается заговорить с ним, склонить на свою сторону, выудить тайны. Кто-то будет льстить, кто-то угрожать, кто-то – пробовать тонкие манипуляции, прикрываясь благими намерениями.

И всё же сейчас это было второстепенно. Главной проблемой оставался Мёнгук. Андрей вновь прокрутил в памяти каждую секунду того, что увидел в бою. Этот монстр был не просто опасен. Он искажал само представление о сражении. Магические удары, техники с накоплением духовной силы, заклятия и печати – всё это исчезало в его теле, будто капли дождя, падающие в глубокую бездну. Любой поток силы, направленный в него, буквально утекал, растворялся, только усиливая это чудовище.

Но среди хаоса боя был момент, который Андрей сперва не оценил. Один из культиваторов секты Пяти Пиков Бессмертных, уже в отчаянии, нанёс очередной удар… И… Промахнулся. И удар его плетения магического меча, насыщенного силой, срезал не плоть врага, а… Скалу что располагалась сбоку. Из трещины откололся массивный каменный осколок, который, подчиняясь гравитации, обрушился прямо в бок Мёнгука. И тогда произошло нечто примечательное – чудовище не просто отшатнулось, оно взревело. Взревело не так, как при попадании магического удара, а с настоящей, грубой, животной яростью. И даже болью.

Андрей замер, удерживая в памяти этот звук… Это движение… Это был первый и единственный момент, когда Мёнгук показал, что ему действительно причинили боль. А это значило только то, что именно физический удар, лишённый магической подпитки, всё же был способен пробить его защиту. Не усиленный энергией кулак, не заклинание, а чистая, грубая сила – камень… Металл… Вес… Инерция…

– Так вот ты чего боишься… – Пробормотал он, открыв глаза. Теперь он знал, что прямой путь через магию – это ловушка. Любая попытка сразиться с этим древнем зверем привычным способом будет только подпитывать его. Нужно было найти способ нанести сокрушительный физический удар. И не один. А целую серию, достаточную, чтобы добить даже столь чудовищное создание.

Внутри него зарождался план, но пока он был лишь зыбким силуэтом идеи. А сил, чтобы прямо сейчас взяться за подготовку, просто не оставалось. Он снова достал очередную пилюлю лечения, чувствуя, как её горечь обжигает язык, и позволил телу погрузиться в ровное, медленное восстановление – ведь для следующей встречи с Мёнгуком он должен быть готов не только телом, но и разумом.

………..

Немного погодя, Андрей снова сидел на плоской каменной глыбе, опершись спиной о прохладную, чуть влажную скалу. Воздух вокруг был пропитан тонким запахом травяных настоев – рядом на земле в беспорядке лежали раскрытые фарфоровые бутылочки, глиняные коробочки и мешочки с порошками. Он уже почти машинально брал очередную пилюлю, разжёвывал, чувствуя, как горечь трав и металлический привкус минералов расползаются по языку, и запивал их густым эликсиром цвета расплавленного янтаря.

Жидкость обжигала горло, но сразу же разливалась по телу теплом, заставляя истерзанные каналы духовной энергии замирать, а затем медленно затягиваться, как старые раны под плотным шрамом. Он жадно глотал этот поток, ощущая, как магическая сила постепенно возвращается – но не только она. В глубине тела, там, где его ядро сияло в мраке, бурлила непрекращающаяся энергия, словно живая, словно уже не просто часть его, а сама его сущность.

Отказаться от магии… Мысль сама по себе теперь звучала абсурдно. Ещё когда-то, будучи человеком, он мог воспринимать магию как инструмент, оружие или щит. Но теперь магия стала кровью, дыханием, пульсом. Каждое движение, каждая мысль непроизвольно окрашивались ею. Даже когда он пытался просто поднять руку, в пальцах самопроизвольно вспыхивали крошечные искры силы. Это не было намеренно. Мир уже видел его как магическое существо, и он сам себя иначе воспринимать не мог.

И всё же, перед глазами снова и снова вставала сцена боя с Мёнгуком. Как этот исполин, с телом, будто вырезанным из осколков гор, шагал по полю брани, не замечая потоков заклинаний, ударов клинков и вспышек печатей. Каждая волна магии, что врезалась в него, исчезала, будто растворяясь в его каменной плоти, а в ответ он лишь сильнее оживлялся, будто насытившись.

Андрей медленно прокручивал в памяти тот самый момент боя, который сумел выловить из бурного потока событий. Ту самую единственную ниточку, ведущую к истине. Тот случайный момент, когда один из бойцов секты Пяти Пиков промахнулся. Магический меч, не встретив цель, с хрустом рассёк скалу за спиной чудовища, отколов обломок размером с человеческий торс. И этот самый камень, сорвавшись, врезался в бок Мёнгука. И тогда… Монстр заревел. Не от триумфа, не от ярости, а именно от боли. Настоящей… Пронзительной… Такой, что он тут же повернулся и с яростью разорвал того несчастного.

– Значит, ты всё же уязвим… – Тихо произнёс Андрей, чувствуя, как внутри просыпается холодный расчёт.

Но понимание этого было лишь половиной задачи. Для него, существа, теперь уже пропитанного магией до костей, даже обычный удар кулаком был неотделим от духовной силы. Он не мог просто “выключить” её – любое физическое действие несло в себе магический след. А значит, прямое копирование ошибки того бойца невозможно. Мёнгук почувствует магию в любом его движении и просто поглотит её.

Он закрыл глаза, сжавшись, и почувствовал, как внутри ядра бушует энергия, стремясь вырваться наружу. Сила распирала, как слишком горячий пар в запертом котле, и он вынужден был гасить её, направлять в дыхание, успокаивать.

Отныне ему нужно будет придумать, как обмануть саму природу своей сущности. Как замаскировать удар так, чтобы он стал чисто физическим. Без искры магической силы… Без остаточного фона силы… И это было сродни тому, как попросить реку течь без воды.

Тяжело вздохнув, он открыл глаза, снова взял флакон с эликсиром и сделал медленный глоток. Горло обожгло, но в голове всё больше выстраивалась схема – пока ещё туманная, но уже зловещая в своей простоте. Этот бой придётся вести не магией, а хитростью.

Эта мысль росла, крепла, превращалась в первую чёткую нить будущего плана. Но тут же всплывала проблема: как бить физически, оставаясь в рамках своего нынешнего состояния? Он уже был наполовину воплощением магии, его удары, движения, даже дыхание пронизаны энергией. Скрыть её, подавить, оторвать от себя – всё равно что вырвать сердце и попытаться продолжать жить.

Именно поэтому он понимал тот факт, что предстоящее столкновение потребует от него не только мастерства, но и невообразимого самоконтроля. Чтобы ударить чудовище по-настоящему, ему придётся предать собственную природу – хотя бы на мгновение.

И начал он именно с того, что начал тщательно изучать саму манеру передвижения и нападения этой твари. Пусть даже издалека или через фрагменты воспоминаний чужих духов. Он выискивал слабости не в её теле, а в поведении. Искал те самые моменты, когда этот древний зверь был вынужден замедляться, менять траекторию, или когда его защита была не так плотна.

В это же время он мысленно прокручивал в памяти свои возможности – и старые, и новые, появившиеся после изменений ядра. Способность манипулировать молниями… Работать с плотной духовной энергией… Комбинировать их в техниках, которые раньше он даже не мог бы создать.

Общий замысел его плана строился на том, чтобы зверь оказался в пространстве, где он вынужден встретиться с молнией лицом к лицу, лишён возможности уклониться, а сама энергия удара прошьёт его сущность, а не только плоть. Для этого нужна комбинация ловушек, давления и ложных целей, которые будут подталкивать чудовище к нужной точке.

Всё как следует обдумав, Андрей решил, что приманкой в ловушке будет он сам. Именно потому, что эта древняя тварь в первую очередь охотится именно на магическую силу. А значит, если он уберёт те самые печати, что скрывают его силу, Мёнгук сразу обнаружит его присутствие. И как танк попрёт напролом. Он видел в том бою, в которой погибли представители достаточно сильного отряда секты Пяти Пиков Бессмертных, что в первую очередь это существо атаковало именно старейшин, что были на уровне Да Доу Ши. Так как среди них никого сильнее просто не было.

И если с приманкой он достаточно быстро разобрался, то с самой ловушкой и главной ударной силой, всё было куда сложнее. Так как в ней не должно было быть магии. По крайней мере, её должно быть куда меньше, чем можно было бы использовать в боевом плетении. И вот тут Андрей надолго задумался.

– Эврика! Твою же… – С большим трудом сдержался Андрей, чтобы не заорать от радости, когда понял, что выход в этом деле всё-таки есть. Порох! Да! Тот самый порох, чей рецепт был найден на Земле ещё в древности. Да. Это не тринитротолуол… Не динамит… Но даже порох, в тщательно продуманной схеме, и при должном подходе, может оказаться весьма опасной взрывчаткой. Дело оставалось за малым. Ему нужно было всё подготовить. И помочь ему в этом деле тоже могла Цзяолин.

Он помнил, что порох представляет собой смесь селитры, или нитрата калия, серы и древесного угля. В древности селитру добывали из природных источников, таких как навозные кучи или почвы, богатые азотом, или же производили искусственно. Обычно использовался уголь из лиственных пород деревьев, таких как ива или липа. Серу добывали из природных месторождений, которые проще всего можно было найти в местах, где имеется вулканическая порода.

Как ни странно, но проще всего ему, как алхимику, было получить именно селитру. Для этого он использовал духовное пламя, и… Навоз, которого на фермах возле Мэйцзина было предостаточно. Да. Звучит так, будто нужно было элитным вином ноги мыть? Но… Как говорили на Земле – на безрыбье и рак – рыба! Так что с селитрой проблем не было.

Для древесного угля парню пришлось немного полетать над горами. Но нужные ему деревья ивы он всё-таки нашёл. А высушить их древесину с помощью магии не составило труда. Он помнил, что сначала нужно было выкопать яму цилиндрической формы. И её стенки должны были быть строго вертикальными. А от диаметра и глубины этой самой ямы зависело то, сколько угля он может получить. Потом нужно было утрамбовать дно, что можно было сделать специальным катком или ногами, если его нет. Главное, чтобы грунт не смешался с углем. Ну… Несколько ударов плетением “молота”, и дно ямы стало как камень. Теперь нужно было заняться разведением костра в яме. Для этого он взял мелкие ветки, и обязательно сухую бересту. А когда костёр разгорелся, Андрей взялся уже за сам процесс получения древесного угля. Он помнил, что дрова должны быть очищенными от коры. Она дает много дыма, и продукт получается более низкого качества. Также он помнил и о том, что готовым сырьем удобнее пользоваться, если заранее нарезать древесину на куски размером не более тридцати сантиметров в длину. И во время выжига приходилось подкладывать новые дрова поверх старых – как только те прогорали. Именно так, хоть и не так быстро, но яма всё равно заполнилась. Потом он дал полученному углю остыть. И… Древесный уголь готов!

Как оказалось, с серой было сложнее всего. Сначала ему пришлось долго объяснять Цзяолин то, что ему нужно найти. Вот как дракону пояснить, что ей нужно искать желтые отложения и специфический запах? Если кто-то думает, что это легко, то пусть попробует сделать подобное, не имея под рукой никаких образцов, как первого, так и второго. Но… Всё получилось ей удалось найти сначала следы вулканической деятельности в виде того самого обсидиана, а рядом, уже по весьма неприятному запаху, нашлись и залежи серы.

Теперь нужно было всё измельчить, что следовало делать очень аккуратно, и смешать в определённых пропорциях. Хорошо, что он знал о том, что на пять частей селитры приходится три части угля и две части серы.

Потом, для верности, тщательно перемешанную смесь, парень решил уплотнить, чтобы обеспечить лучшее горение. Чтобы повысить мощность и безопасность, полученный порох он смочил, превратив в пасту, высушил и гранулировал.

Теперь нужно было набрать достаточно больших горшков, которые станут теми самыми бомбами, что весьма неприятно удивят Мёнгука. А с учётом его новых способностей с магией молнии, теперь у парня не было проблем сделать практически незаметную печать, которая даст ту самую искру, что подорвёт основной заряд подобного “сюрприза”. К тому же, чтобы усилить количество “поражающих элементов”, а проще говоря – осколков, Андрей решил сделать своеобразную матрёшку. Расположив один горшок с зарядом пороха и магической печатью-детонатором, в другом горшке, к котором к тому же будут вложены, между мешочками пороха, ещё и камни, и даже наконечники стрел и копий. Для усиления эффекта.

Дальше дело оставалось за малым. Выбрать подходящее место, где эти заряды можно будет расставить таким образом, чтобы этот монстр, чтобы добраться до приманки, был вынужден буквально прорываться сквозь шквал взрывов. И самое в этой ситуации главное заключается именно в том, что в этих взрывах не будет ни капли магии. Значит этот древний зверь просто не сможет как-то поглотить ударную волну и пламя. И будет ранен. И чем больше таких повреждений в этой ловушке он получит, тем быстрее Андрей с ним разделается.

Да. Андрей уже и сам понимал, что теперь магия – не просто его инструмент. Она – продолжение его самого. Он ощущал ту же молнию, как другие ощущают дыхание. Ему не нужно тратить усилия на “создание” – он лишь открывал поток, и энергия идёт сама, почти как кровь по венам. Именно так он и воспользуется теми искрами, которые оставил в печатях для подрыва своих бомб.

Но это же было и опасно. Так как теперь полный отказ от магии для него был практически невозможен. Он не может “остановить” себя, как не может перестать быть самим собой. Каждое применение молний усиливало его ауру, что могло привлечь к нему внимание ещё более древних существ. Через духовную связь это ощущал и Небесный дракон. Цзяолин становилась более нервной, но и более синхронизированной с хозяином. Их движения в бою начинали сливаться, а удары – дополнять друг друга.

И сейчас он готовился к сражению так, будто у него не будет второго шанса – потому что его действительно не будет. И он сам это прекрасно понимал.

Всё это время парень не забывал также контактировать и с представителями благородных семей, которым хоть немного, но всё же мог доверять. Представители семьи Лин, а также семьи Соль, сейчас поставляли ему необходимую информацию. И данные, которые парень получал, были не совсем весёлыми. Появление такого монстра, который практически играючи уничтожил крупный отряд одной из сект, оказалось серьёзным ударом. Началась срочная эвакуация населения с тех самых территорий, куда направлялась эта тварь. Да. Она не особо спешила. Но за собой оставляла лишь полностью выжженную пустыню, пожирая и уничтожая буквально всё. Было ещё несколько попыток её остановить. По крайней мере о них парню сообщили представители семьи Лин. Все эти попытки провалились. Как парень и предполагал, все эти одарённые, которые пытались проявить свою силу и могущество, серьёзно ошибались и пытались бить по такому противнику именно магией. Как и следовало ожидать, этот монстр ей просто поглощал. И его противникам, если у них ещё были мозги, и хватало ума вовремя отступить, оставалось только одно… Бегство… Ничего другого в данном случае им не помогало.

И чем больше таких слухов доходило до парня, тем больше он понимал, что в этой ситуации действительно нет никакого другого выхода. Нужно бить по противнику именно физическими ударами. Обычная для этого мира магия тут была бы просто бессильна.

Конечно, можно было бы подсказать подобное решение вопроса тем же князьям? Но и в этом была одна существенная проблема. Вот что в этом случае сделают эти разумные? Пошлют против этого монстра обычные войска? Хорошо. А чем это закончится? Вплотную к этому существу подходить даже для нанесения физического урона нельзя. Это тварь просто всех уничтожит. Она поглощает даже сущность. По сути, если всё описать проще – Мёнгук душами питается. То есть, обычным воинам рядом с ним тоже делать нечего. Можно пытаться обстрелять это существо с дистанции теми же луками? Можно. Однако обычные стрелы особого вреда данному существу не нанесут. Судя по всему, по крайней мере по всему тому, что успел про это существо узнать сам Андрей, подобный удар должен быть очень неожиданным и желательно очень мощным. Достаточно мощным, чтобы пробить внешнюю броню этого существа. Иначе эта тварь сможет сформировать защитный кокон, сконцентрированный как раз на том самом месте, куда наносится такой удар. Как факт можно понять, что подобная атака не может быть столь явной, какую нанесут именно обычные воины, даже если они будут атаковать такого противника с помощью катапульт. Камень хоть и становится серьёзным снарядом, имеющим большую ударную силу, но он виден издалека. И летит он не так уж и быстро, как можно себе это представить. Так что противник может успеть не только защититься, но и отойти в сторону. А этот факт говорил о многом.

Также он узнал от семьи Лин о том, что снова всполошились различные разумные, узнавшие о том, что происходило испытание Небом. Проблема была в главном. Подобное испытание не происходит просто так. И если оно начинается, то уже можно предположить, на каком уровне силы находится тот, кого настигла эта кара со стороны Небес. Кто-то называет это испытанием, а кто-то наказанием. Ну, по сути, можно так и сказать? Ведь в данной ситуации само Небо действительно пытается остановить того, кто хочет пройти на более высокий уровень. Тот, кто не родился Богом. А значит, его необходимо либо задержать, либо уничтожить. Андрей уже читал различные легенды о том, что мастера древности очень часто именно во время испытания Небом погибали. А если не погибали, то становились инвалидами. А как иначе назвать человека, который всю свою жизнь культивировал Дао Цзы, но в результате этого испытания получил фатальные повреждения своего ядра, которое восстановить просто не сможет? И магией он больше пользоваться тоже не сможет. Это и есть основная проблема.

Андрей тоже мог бы так пострадать. Если бы не был подготовлен своеобразным образом. Да. И влияние той самой сущности древней кости Падшего Бога, дало себя знать. его тело было более крепким, а его ядро более надёжным. Будь он обычным человеком, то, вполне возможно, он точно также проиграл бы? Именно из-за того, что слишком быстро поднимался по этой лестнице. Ведь многие одаренные тратят годы между каждым уровнем, не говоря уже о прорыве на следующую позицию. Он же именно благодаря помощи дракона, а также и благодаря тем самым трём каплям крови Бога, сумел пройти этот путь чуть ли не мгновенно. Если сравнить с остальными разумными. А многие даже не могут перейти на уровень Да Доу Ши. Кто-то всё-таки его достигает, но между его рангами или, как здесь называют, звёздами, могут также проходить годы, если не десятилетия. А он чуть ли не скачками перепрыгнул многие эти ступени. И, по сути, сейчас он ощущал себя этаким читером. Хотя понимал, что подобное не может быть случайностью. За все такие “рояли в кустах” ему придётся заплатить. И какую цену, он пока ещё не знает.

Однако ему сейчас казалось, что всё происходящее в данной ситуации напрямую было связано с тем, что в последнее время стали пробуждаться эти монстры? Да. Можно сказать, что он сам их пробуждает? Одним только своим появлением. Однако, при всём этом, парень понимал ещё и то, что будь защита в виде печатей, что их удерживали в своеобразном состоянии сна или паралича, то эти существа, которые являются достаточно ослабленными именно из-за того, что находились в своеобразном заточении, просто не смогли бы вырваться из этих ловушек. А учитывая тот факт, что они вырвались, можно понять, что эти самые печати сами по себе уже давно были ослаблены, а то и разрушены. И не всегда из-за времени. Иногда из-за гибели того, кто ставил эти печати. Что поделаешь… Но у богов такова жизнь. Если они что-то запечатывают, то снять такую печать можно именно после их гибели. И это факт. Или же тут помогли люди. И не всегда – по чистой случайности. Иногда, как в случае с Пэкхо, они могли намеренно пытаться разбудить это существо, даже не пытаясь осознавать того факта, что это существо не будет особо разбираться в том, кто ему помогал, а кто пытался помешать. Для таких монстров нет разницы, кого убивать.

Да. Сам Андрей хотел бы найти способ блокировать этих существ ещё до их пробуждения. Обновляя печати, и не давая им вырваться. Но если уж так случилось, что они смогли освободиться, парень хотел бы найти способ уничтожить их, не давая им ни единого шанса вырваться и выжить. У него не было таких возможностей и сил, какие были ранее у тех самых Богов, что ранее сражались с этими существами. Чтобы создать те самые печати, что смогут тысячи лет удерживать таких тварей в узде. Поэтому он и собирался найти варианты, чтобы раз и навсегда избавиться от такой угрозы…

Безумный голод

Небо над этим небольшим провинциальным городком, уже практически не было небом, как таковым. Оно потускнело, будто кто-то опустил на него покрывало из старой, выцветшей ткани, и солнце, ещё мгновение назад тёплое и золотое, превратилось в тусклый, блеклый круг. Воздух сгустился, сделался вязким, и даже птицы, что обычно носились над крышами, исчезли – только редкое, запоздалое карканье одинокой вороны разрезало тишину.

По узким улочкам текла человеческая паника. Матери, прижимая к себе детей, бросали телеги и узлы с имуществом… Старики, спотыкаясь, цеплялись за руки внуков… воины, чьи копья и мечи должны были внушать уверенность, молча бежали, даже не пытаясь встать в строй… Никто не смотрел назад… Все знали, что оглянуться – значит встретить взгляд того, кто идёт следом.

А он шёл. Мёнгук. Зверь-бездна. Его шаги не звучали громом – и от этого было страшнее. Он медленно и неумолимо приближался, будто сама земля позволяла ему идти беззвучно, смиряясь с его весом. Его тело было сплетением камня, скрученных, словно в агонии, корней, и тьмы, такой плотной, что она проглотывала даже остаточный свет. Из спины торчали окаменевшие рога, и между ними клубился туман – не холодный, но едкий, оставляющий на траве чёрные прожилки, будто от ожога.

Где он проходил, всё живое замолкало. Навсегда. Слабые магические печати, поставленные на границах, трещали и гасли, как лампы в бурю. Он не просто шёл – он пожирал. Воздух… Тепло… Магию… Даже само дыхание мира. Даже у стен города, куда он ещё не дошёл, трава уже ложилась мёртвой, а камни на дороге покрывались тёмными пятнами, как от пролитой крови.

И всё же он шёл не без цели. В глубине своей бездонной пасти, чёрной, как небо во время затмения, он уже чувствовал – там, впереди, был кто-то. Чьё ядро было достаточно сильное, даже для него. Пульсирующее силой, которую можно было попробовать вкусить. Может, ненадолго, но насытить вечный голод.

И этот провинциальный городок уже не жил. Он ждал. И каждый его вздох был, как последний. Ворота города не были заперты – створки покосились, одна из них висела на одной петле и скрипнула от ветра. Но ветер стих, когда он переступил порог. Тишина здесь была не пустотой, а чем-то живым. Она липла к его телу, к мраку, из которого он был соткан, и медленно вползала в каждый клочок тумана между его рогами. Камни мостовой трескались под его весом, но звук трещин будто утопал в самой земле, не вырываясь наружу.

Мёнгук не видел так, как видят живые. Для него этот городок был не улицами и домами, а сетью мерцающих огоньков, разбросанных в вязкой тьме. Здесь были слабые источники – крошечные искры магии, ещё теплые. Они дрожали, как дохлые насекомые на воде, ему не стоило даже тратить силы, чтобы приблизиться. Он не отвёл на них даже тени своего взгляда. Ведь они не насытят его… Не утолят пустоту…

Впереди же… Там горело. В его внутреннем зрении, лишённом света и красок, сияло одно-единственное ядро, пульсирующее, как сердце звезды, заточённой в клетку из плоти. Его голод рванулся к этому свету. Он тянул…Вёл… Вырывал из каждой чёрной жилы… Из каждой каменной жилки его тела. Ему казалось, что стоит поглотить этот свет – и тьма внутри станет тише… Хотя бы на мгновение.

Но в глубине его бездумной ярости что-то дрогнуло. Инстинкт, древний, как сама материя, из которой он был соткан, замедлил шаг. Слабое, но настойчивое ощущение… Опасности. Не в том, что ядро окажется сильнее. Нет. Опасность была другой – как трещина в земле, из которой сочится неведомый холод, или как запах яда в прозрачной воде.

Мёнгук не понимал, что это всё может значить. Он не умел думать. Он умел только чувствовать – и чувствовал, что опасность есть. Но голод был сильнее. И его пасть, пустая, как небо во время затмения, раскрылась чуть шире. Он двинулся вперёд, оставляя за собой чёрный след на мёртвой земле.

Он шёл, пока пустые дома не начали тесниться вокруг, как молчаливые каменные стражи. Стены, почерневшие от его испарений, осыпались, крыши прогибались под невидимым весом, а в переулках тянулся по земле туман, клубясь вокруг его рогов и спины.

И тогда он остановился. Свет. Ядро, сияющее, как раскалённое солнце, вдруг выдвинулось из-за угла. В человеческих глазах это был бы просто силуэт молодого человека, но для Мёнгука – это была буря силы, заключённая в оболочку плоти. Внутри – плотная, горячая, жгучая суть, каждая волна которой раздирала пустоту в его чреве.

Тело цели двигалось медленно, но не неуверенно. В руке – острие, длинное и прямое, с тонким дрожанием магии на лезвии. Магия этого оружия резала его восприятие, как осколок льда по живому. Пахло опасностью, пахло смертью – но пахло и насыщением, редким, почти невозможным.

На лице цели была маска – гладкая, без глаз и рта, словно кусок застывшей тьмы, наложенной на человеческие черты. Это раздражало его. Его инстинкты не могли “увидеть” выражение, не могли прочитать, боится ли добыча. Он чувствовал только ровный, глубокий пульс ядра, и каждый его удар был как зов. Голод бился в нём, давил изнутри, заставляя туман с его спины вырываться в стороны, обвивая пустые улицы. Рога дрогнули, скрипя, и Мёнгук сделал первый шаг вперёд, не сводя невидимого взгляда с сияющего сердца цели.

Опасность гудела в нём всё громче. Но опасность – это для тех, кто думает. Он не думал. Он шёл вперёд. И открывшаяся перед ним площадь встретила его пустотой. Камни под его лапами были ровные, отполированные временем, и всё вокруг казалось мёртвым и неподвижным. Только сияние ядра – прямо перед ним.

Этот странный разумный стоял в центре, со своим копьём, повернув голову, будто слушал невидимый ветер. А потом – он отступил. Тело его вспыхнуло аурой, как раскалённый металл в горне. Она сгустилась вокруг, стала тяжёлой бронёй, из спины вырвались крылья – не из плоти, а из силы, яркие, ослепительные. Одно движение – и он взмыл в воздух, оставляя за собой лишь взрыв пыли и гул. Голод рванул Мёнгука вперёд. Он бросился за добычей, и протянул свои лапы вперёд, готовый сомкнуть пустую пасть на этом свете. Но земля под ним дрогнула.

Сначала был удар – не магии, а чего-то иного, плотного, жёсткого, как гнев самой земли. Камни вокруг него вдруг разлетелись, взрыв за взрывом, рвя мостовую и стены домов. Осколки, острые, как клыки, врезались в его тело, срывали куски каменной плоти, разрывали корни, из которых он был соткан. Он не понимал, что это. Магии почти не было – только сухая, глухая ярость этих ударов. Но каждый осколок был, как зуб, вгрызающийся в его броню, и боль отзывалась глухим гулом в пустоте внутри.

Инстинкт выл уже изо всех сил о ловушке, в которую попал древний зверь. Но голод заглушил его. Сила добычи теперь была не просто светом. Она стала вызовом. Он жаждал разорвать… Раздавить… Поглотить… Его угрожающие рога качнулись вперёд. Туман сгустился. И он рванулся ещё быстрее, сквозь всё также обрушивающийся на его шкуру каменный дождь, уже не пытаясь уйти от ударов. Ему нужно было догнать цель. Ему нужно было сожрать свою добычу.

Каждый взрыв поднимал в воздух тучи каменной крошки и пыли. Острые обломки мостовой летели веером, срезая куски его каменной плоти, дробя окаменевшие рога. Туман, сочившийся между ними, клубился всё гуще, обволакивая его, словно сама тьма пыталась спрятать зверя от ударов.