Псионическая Империя: Тени сквозь разум. Часть 1
Пролог
Дождь не спешил уходить. Он лился третий день подряд, густой и тяжёлый, словно само небо Астарии скорбело о будущем, которое ещё не наступило – но уже было предрешено. Небо плакало без устали, заливая купола Академии Эйдоса и мокрые улицы Северного Сектора, где камни под ногами становились зеркалами, отражающими серую бездну над головой.
На окраине Академии, за пределами защитных стен, на старой площадке из чёрного обсидиана, исписанной рунами контроля и уравновешивания, стоял юноша. Один – посреди бурлящего поля Силы. Его звали Лиан. На нём белая форма новичка – символ начала пути, доверия и надежды. Но ткань уже потемнела по швам, напитавшись потоком энергии, вышедшей за пределы нормы. Перегруз. На теле – ни царапины, но псионический огонь уже пожирал его изнутри.
Губы шевелились, словно он молился или звал кого-то, но звука не было. Только жгучая тишина – глухая, давящая. Воздух вокруг дрожал, будто над раскалённым металлом. Пространство искривлялось, теряло устойчивость. Песок вился в спиралях, камни висели в воздухе, вращаясь с пугающей точностью, словно подчиняясь чужому ритму. Разум Лиана рвался наружу.
На панели наблюдения ярко пульсировал алый сигнал: «Уровень Эйдоса: 97%» – ещё немного, и круг контроля не выдержит. Ещё чуть-чуть – и разряд накроет полсектора.
– Он теряет контроль! – вскрикнул техник, срываясь на панике. – Надо запускать подавитель, иначе…
– Нет! – голос Варрена, наставника третьего ранга, прорезал воздух, как хлыст. – Ты знаешь правила. Ни малейшего вмешательства. Саморегуляция или распад. Таков путь эспера.
Толпа учеников столпилась за защитной оградой. Кто-то молился шёпотом, едва слышно. Кто-то отворачивался, не в силах смотреть. Только одна фигура осталась неподвижной у самой черты. Кайра Вейн.
Она стояла, как будто сама была частью камня. Вода стекала по её лицу, пряди тёмных волос липли к щекам. Руки сжаты в кулаки, ногти впивались в кожу ладоней. Но она не дрожала. Она чувствовала. Не его мысли – их больше не было. А боль. Бездонную, холодную, густую, как чернильное пятно на сердце. Отчаяние. Страх. Крик, тонущий в молчании.
Кайра эмтап. И в этот миг Лиан был для неё не просто учеником, потерявшим контроль. Он был душой, разрываемой на куски. Один на грани распада.
– Он не справится, – прошептала она, глядя прямо в бурю. – Он умрёт.
– Вейн! – рявкнул Варрен. – Шаг – и ты больше не эспер. Нарушишь кодекс – будешь изгнана. Или хуже.
Она не ответила. Не повернула головы. Только крепче сжала пальцы, пока боль не стала якорем.
«Ты знаешь закон.» – шептал внутренний голос. – «Никакого контакта без согласия. Ни при каких условиях.»
Но рядом звучал другой – тише, почти на грани: «А если этот закон – просто другая форма смерти?»
Она сделала шаг вперёд. Перемахнула через ограду. В воздухе тут же завыла система безопасности. Руны вспыхнули красным, словно осознав предательство. «НАРУШЕНИЕ. ЗАПРЕТ. СМЕРТЕЛЬНАЯ УГРОЗА.»
Но Кайра не остановилась. Шаг. Ещё шаг. Ветер бил ей в лицо, хлестал по коже, предупреждая, уговаривая отступить. Но она шла вперёд, навстречу пульсирующей буре.
Остановилась в шаге от него. Он не видел её. Его зрачки были расширены, чёрные, как бездна. Ни мыслей, ни чувств – лишь сила, рвущая тело на части.
– Лиан, – прошептала она. – Я рядом.
Протянула руку. Не к телу. К тому, что осталось внутри. Легкое касание и… мгновение – полная тишина.
Всё замерло. Даже дождь, казалось, затаил дыхание. Мир сжался в точку – белую, слепящую. Вдруг взорвался светом. Вспышка, яркая, как рождение новой звезды, вырвалась из центра круга. Камни рванули в небо, руны треснули. Ограда сложилась, как карточный домик. Волна энергии накрыла холм, сбивая с ног наблюдателей. Где-то завыли сирены. Кто-то закричал.
Когда свет угас – Лиан лежал на камне. Он дышал. Тихо. Ровно. Он был жив. И, впервые за последние часы, спокоен. А Кайра – на коленях рядом.
Её лицо побелело, губы дрожали, из уголка рта стекала алая капля крови. Руки тряслись. Но в глазах – ни страха, ни боли. Только слёзы. Тёплые. Настоящие. Облегчение. Она спасла его. Нарушила запрет. Перешла черту.
Из толпы вышел Варрен. В его руке – чёрный жетон изгнания.
– Кайра Вейн, – его голос был твёрд, как приговор. – Ты нарушила Закон Эйдоса. Ты вторглась в разум без разрешения. Ты отныне – изгнанница.
Кайра не спорила. Не защищалась. Она просто смотрела на Лиана – живого, спящего. И тихо сказала:
– Это того стоило.
Где-то, далеко, в сердцевине Потока Эйдоса, там, где рождаются сны и бродят забытые тени, человек в чёрном плаще открыл глаза. Он сидел один, среди обломков чужих воспоминаний. Вспышка. Яркая, чистая, как кристалл, упавший в чёрную воду.
– Наконец-то, – прошептал Дариан.
Он улыбнулся. И впервые за десять лет понял, что в этом мире он не один.
Раздел 1: Основы Псионической Структуры Астарии Для внутреннего пользования. Доступен с ранга "Ученик II ступени"и выше.
I. Кто такие Эсперы
Эсперы (от древнего слова espera – чувствующий) – это люди, обладающие способностью напрямую взаимодействовать с Потоком Эйдоса – всепроникающим слоем сознательной энергии, питающей реальность Астарии. Эти способности могут быть как врождёнными, так и пробуждёнными искусственно (через ритуалы, стрессовые события или контакт с артефактами).
Эсперы – это не маги в классическом понимании. Они не черпают силу извне, а являются проводниками и трансформаторами внутреннего Эйдоса, способными: усиливать или подавлять чувства и мысли (эмпаты, менталисты), влиять на материю через сознание (телекинеты, синестеты), проникать в чужой разум или объединяться в мысленные узлы (ментальные синтезы), искажать восприятие реальности (иллюзионисты, проекторы).
У каждого эспера – своя специализация, зависящая от глубины связи с Потоком и особенностей их психики.
II. Кто такие Гиды
Гид – это особый тип эспера, способный направлять и стабилизировать чужое пси-состояние, входить в резонанс с сознанием другого человека и сопровождать его в трансцендентных состояниях.
Гиды незаменимы в ситуациях: выхода эспера на границу перегруза (как в случае с Лианом), психических блокировок и травм, ритуалов инициации или восстановления после "разрыва сознания", навигации по Потоку Эйдоса (в ментальных экспедициях или глубинных снах).
Гид не всегда сильнее эспера, но он устойчивее. Его главное качество – эмпатическая совместимость и эмоциональная устойчивость, а не боевая мощь. Именно гид способен «удержать» другого, не позволив ему распасться на осколки.
III. Пробуждение Эспера
Пробуждение – это процесс активации связи между личностью и Потоком Эйдоса. Оно может произойти: естественным путём – обычно в подростковом возрасте, через сны, видения, эмоциональные пики; искусственно – с помощью ритуалов Академии, через ввод в транс или контакт с артефактами; внештатно – в случае травмы, сильного страха, потери или жизненной угрозы.
Пробуждение сопровождается: выбросом Эйдоса (псионическая вспышка), изменением восприятия реальности (часто – галлюцинациями или временной дезориентацией), нестабильным состоянием сознания, разрывом с "нормальным"потоком времени и логики мышления.
Поэтому каждый новичок проходит карантинный период в изолированном блоке под наблюдением.
IV. Для чего нужны Эсперы
В обществе Астарии эсперы играют ключевую роль:
В армии – разведка, ментальные атаки, подавление вражеских решений, защита от ментальных диверсий.
В науке – работа с нестабильными артефактами, исследование Потока, изучение аномалий.
В медицине – лечение психотравм, стабилизация посттравматических состояний, работа с блоками памяти.
В политике и дипломатии – эспер может выявить ложь, почувствовать намерение, предотвратить конфликт.
В религиозных практиках – как проводники в Поток, эсперы иногда выступают как «святые», жрецы нового культа Единства Сознания.
Однако с великой силой приходит и великое ограничение. Эсперы живут под постоянным наблюдением Академии, связаны Кодексом, не имеют права использовать способности без разрешения или за пределами протокола. Нарушение этих правил – преступление.
V. Закон Эйдоса: Контакт без согласия
Одно из главных правил Академии гласит: "Никакой ментальной связи без добровольного согласия."(Закон Эйдоса, параграф 7, пункт 3)
Именно этот закон нарушила Кайра Вейн, когда вошла в разум Лиана без его разрешения, даже если это спасло ему жизнь. Это был акт сострадания – но и прямое преступление.
Нарушившие Закон Эйдоса лишаются звания эспера, символически получают чёрный жетон и объявляются изгнанниками. Многие исчезают. Некоторые находят убежище в подполье. А единицы… становятся легендами.
VI. Классификация Эсперов по Специализациям
Эсперы классифицируются по типу взаимодействия с Потоком Эйдоса. Каждая специализация отражает не только силу, но и характер восприятия мира. Ниже – основные классы (в официальных документах обозначаются литерой и цветом жетона).
1. Эмпаты (Класс Е / Зелёный жетон)
Чувствуют и отражают эмоциональные состояния других. Могут усиливать, притуплять или связывать эмоции нескольких людей в единую сеть. Используются для стабилизации групп и контакта с травмированными.
!!!Эмпаты подвержены эмоциональной перегрузке. Требуют постоянной ментальной защиты.
2. Менталисты (Класс М / Синий жетон)
Работают с когнитивной структурой – памятью, логикой, речью. Способны читать мысли, блокировать ментальные процессы, устранять ложные воспоминания.
!!! Высокий риск нарушения Закона Эйдоса. Только с письменным согласием объекта.
3. Телекинеты (Класс Т / Серый жетон)
Влияют на материю напрямую через волю. Спектр – от простых манипуляций (движение предметов) до создания гравитационных всплесков.
!!! Нестабильны при эмоциональных перегрузках. Часто нуждаются в гидах.
4. Проекторы (Класс П / Белый жетон)
Создают иллюзии, фрагменты чужих воспоминаний, могут «проектировать» новые образы в восприятие окружающих. Часто используются в допросах и переговорах.
5. Синестеты (Класс С / Янтарный жетон)
Переключают каналы восприятия: видят звуки, слышат эмоции, ощущают энергию. Идеальны для навигации в нестабильных зонах Потока и аномалиях.
6. Гиды (Класс G / Серебряный жетон)
Специализация редкая. Имеют уникальную способность входить в резонанс с другими сознаниями. Гиды – опора во время перегрузки, ключ к стабилизации ментального состояния.
7. Размытые/Гибриды (Класс Х / Бледно-лиловый жетон)
Имеют черты двух и более специализаций. Часто нестабильны, требуют наблюдения. Среди них чаще всего проявляются аномальные формы способности.
VII. История Академии и Война Разломов
Основание Академии Эйдоса
Академия была основана 232 года назад после первого «Всполоха» – массового пробуждения псиоников на территории Северного материка. Ранние эсперы были непредсказуемы и разрушительны. Города исчезали за ночь. Поток стал нестабильным.
Первый глава Эйдоса – Илириан Каас – объединил эсперов, создав систему обучения, подавления и ранжирования. Его символ – Кристалл Эйдоса – до сих пор покоится в Сердцевинной Башне.
Война Разломов (Годы 132–137)
Пять лет. Двадцать шесть миллионов жертв. Причина – прорыв Потока Эйдоса, вызванный скоординированным восстанием изгнанников и «тёмных» эсперов.
Тёмные узлы – зоны, где Поток был искажён до неузнаваемости. Люди исчезали, разум рушился, пространство становилось непостоянным.
В результате войны были введены: Закон Эйдоса, Система жетонов, Секретные лаборатории на территории Академии для изучения Тьмы Потока.
VIII. Тёмные Эсперы и Опасности Перегрузки
Тёмные эсперы – это не просто нарушители. Это те, кто перешёл грань. Обычно они были перегружены, отказались от помощи гида или преднамеренно усиливали Поток в себе до предела. Результат: мутация сознания.
Тёмный эспер перестаёт быть человеком в привычном смысле. Его ментальная структура становится самоподдерживающимся паразитом Потока.
Признаки: отсутствие эмоциональной эмпатии, фрагментарная речь, чернеющие глаза (индикатор разрыва каналов восприятия), пульсирующая аура, искажающая пространство.
Перегрузка – опасна для всех, даже сильнейших. Она наступает, когда уровень Эйдоса превышает 98% устойчивости. Без сброса энергии или вмешательства гида, перегруз ведёт к: физическому коллапсу (взрыв тела), ментальному распаду (полное исчезновение личности), открытию Разлома (локальное искажение Потока).
IX. Символика Жетонов и Код Цветов
Каждому эсперу, при поступлении в Академию, выдается жетон-кодекс – идентификатор его класса, статуса и прав. Жетон интегрирован в личное поле и меняется только по решению Совета.
Цвет жетона – Значение
Белый – Проектор, ученик начального уровня
Синий – Менталист, ученик продвинутого уровня
Зелёный – Эмпат, стабилизатор
Жёлтый (янтарь) – Синестет, исследователь
Серый – Телекинет, тактик
Серебряный – Гид, лицензированный стабилизатор
Фиолетовый – Эспер гибридного класса
Красный – Перегруз. Временный статус. Изоляция.
Чёрный – Изгнание. Нарушение Закона.
Золотой – Член Совета, Архонт или преподаватель
Жетон светится только в присутствии ментального поля.
Глава 1
Весеннее утро. Зал Инициации, Академия Эйдоса.
Утро выдалось ясным. Небо – без единого облака, вымытое недавним ветром. Свет падал сквозь витражи коридора мягкими полосами, окрашивая стены в медово-голубые тона. Каменные дорожки внизу были сухими, студенты спешили на занятия, а в саду, под самой южной башней, уже пела невидимая птица – та самая, что каждый год возвращается первой.
Пальцы сами нащупали жетон в кармане мантии. Серебро чуть потеплело от кожи – знак готовности к активации. Отражение в стекле показало лицо, собранное, сосредоточенное. Светлые волосы, аккуратно убранные назад, мягко обрамляли бледное, чуть овальное лицо с высокими скулами. Глубокие, внимательные глаза цвета бурого янтаря скрывали внутри силу и холодную решимость. Это было лицо, которое умеет слушать и не давать обещаний.
Занятие в корпусе инициации – аудитория 3/О-17. Стеклянная дверь реагирует на допуск – внутрь вплывает свет, а вместе с ним – воздух, пахнущий новой формой и неуверенностью.
В аудитории – восемь человек. Большинство – подростки. Один, возможно, старше. Несколько пар глаз смотрят прямо, остальные – вбок или в пол. У кого-то пальцы дрожат, кто-то держится слишком ровно. Запах Потока – свежий, резкий, как у открытой раны. Только-только пробудились.
– Доброе утро.
Пауза.
– Кто из вас уже слышит посторонние голоса?
Записано. Стандартная реакция. Уровень тревожности – средний.Трое поднимают руки. Один усмехается. Один – отворачивается.
Проекционная панель включается по моему касанию – над столом вспыхивает голограмма Потока. Линии, как сосуды, пульсируют медленно, слабо. Примитивная модель, но для новичков – сойдёт.
– Добро пожаловать в Академию Эйдоса, меня зовут Кайра Вейн. Если вы здесь – значит, структура вашего сознания вступила в фазу пробуждения. Теперь вы эсперы.
Пауза. Хотелось дать им время осознать.
– И если хотите выжить – научитесь различать, где кончается ваш разум, и где начинается Поток.
Реакция – предсказуемая. Недоверие, замешательство, один открытый интерес. У стены – девочка с тёмной косой. Наблюдает. Вижу её второй раз. Потенциал – стабильный, но не доверяет нам.
– У кого в последние сутки были ощущения, будто вы не одни в комнате?
Четыре поднятые руки. Один улыбается. Показательно. Боится признать – это нормально.
– В ближайшие недели возможны: потеря ориентации, сенсорные сбои, эмоциональные всплески, искажённые воспоминания, фрагментарные сны. Не бойтесь. Это не сбой. Это настройка вашего разума.
Снова – пауза. Дать им право на страх.
– А теперь – задача. На листе: опишите, чего боитесь больше всего, когда Поток зовёт глубже. Анонимно. Подпись не нужна. Никто не будет читать, если не захотите.
В зале – лёгкое шевеление. Пальцы ищут ручки. Кто-то замирает. Один парень закрыл глаза, будто вспоминает что-то, что не хочет вспоминать. Возможно, уже был перегруз. Внутри – тишина. Точнее, напряжение. Поток чувствуется здесь – в нервах, в ритмах дыхания, в недосказанности. Все ждут объяснений, но никто не готов слышать правду. Они ещё верят, что сила – это дар. Что контроль – это кнопка. Что разум – это то, что можно выучить по инструкции. Ошибаются.
Один из учеников – тот, что в тёмной футболке с вытертым рукавом – перестал писать. Рука всё ещё сжимала ручку, но взгляд… стеклянный. Замерший. Мое чутье щёлкнуло, как тетива. Поток дрогнул в воздухе, будто что-то в нём менялось направление.
– Мирай.
Я произнесла его имя мягко, без нажима. Реакции нет. Только дрожь по пальцам, едва заметная.
– Мирай. Сконцентрируйся. Вернись сюда.
Остальные учащиеся начали замечать – кто-то уже встал, кто-то вытащил жетон, как учили. Девочка у стены – спокойна, но напряглась. Чувствует, как и любой гид. Поток начал резонировать.
В пространстве над парнем появилось искажение – сперва лёгкое мерцание, потом тонкий, почти незаметный разлом – не настоящий, ещё только тень. Срыв уровня восприятия. Начальная перегрузка. В нескольких шагах – активатор.
Рука на жетоне. Контур защиты сработал мгновенно – световая сеть замкнулась вокруг Мирая. Поток встрепенулся, затих, словно отложив дыхание. Парень вздрогнул. Плечи обмякли, дыхание стало неровным. Взгляд вернулся – мутный, сбитый.
– Всё хорошо. Это был первый отклик. Первая перегрузка – это как первый шрам. Если ты знаешь, что это не ты – значит, уцелел.
Защитное поле медленно гаснет. Мирай сидит. Пальцы сжаты до белых костяшек. Другие смотрят, кто с испугом, кто с завистью. Кто-то, может быть, хочет пережить то же – по-своему, глупо.
– Запомните. Поток – не союзник и не враг. Он – среда. Он не хочет вас убить. Но и не спасёт, если упадёте.
Занятие пришлось завершить на пятнадцать минут раньше. Двое остались поговорить. Один – сбежал. Нормально. Мирай – молчал. Наши глаза так и не встретились.
На выходе из зала кто-то прошептал:
– А если он снова сорвётся?
Ответа не потребовалось. В Академии знали: если эспер ломается – его не всегда чинят. Иногда – просто списывают или утилизируют, словно мусор.
Я почувствовала, как Поток меняется – будто трещина расползается под кожей реальности. Мирай стоял у окна, весь напряжённый, будто слушал что-то только ему слышное. Манжета на его запястье мигала красным, но он, кажется, даже не замечал. Воздух начал вибрировать, как перед грозой. Лёгкий звон в ушах усилился, внутри черепа возник глухой, едва ощутимый гул – маркер начинающейся перегрузки.
– Мирай, – позвала я, стараясь не повышать голос.
Он не обернулся.
Я сделала шаг. Кто-то за моей спиной всхлипнул, один из эмпатов. Девочка с короткими волосами зажала уши, склонившись над партой. Щит включился автоматически, мягкий серебристый купол накрыл её. Остальные смотрели на Мирая, будто ожидали, что он вот-вот загорится изнутри.
Я знала, к чему это идёт. Контур треснул – тонко, со звоном. Вспышка. Порыв силы откинул ближайшие стулья, воздух сгустился до ощутимой тяжести, будто кто-то налил в лёгкие каменной воды. Мой щит сработал мгновенно – инстинкт. Впереди – Мирай. Лицо его было бледным, губы сжаты, взгляд отрешённый, будто он и правда где-то далеко. Где-то, где больше нет стен, нет нас, нет собственного тела.
– Мирай, ты здесь. Слышишь?
Подступила ближе. С каждым шагом напряжение нарастало. Поток пульсировал вокруг него, как живой, как нечто, что больше не контролируется человеком. Я протянула руку. Не к нему – к центру поля, к эпицентру искажения. Касание – едва заметное, мягкое, но чёткое. Связь. Слияние частот. Он вздрогнул.
– Вдох, – прошептала. – Один… два… Выдох. Хорошо. Теперь ещё раз.
Он закашлялся, кровь пошла из носа. Волну я ощутила за долю секунды – и успела поднять барьер. Выброс был короткий, но мощный. Свет разрезал пространство, воздух содрогнулся. Меня качнуло назад. В мгновение всё стихло.
Мирай опустился на колени, тяжело дыша, упершись руками в пол. Руки дрожали. Поток вокруг него плавно гас, как лампа после отключения. Я присела рядом, не касаясь. Просто сидела, чтобы он понял – не один. Мы не оставляем своих, даже если порой приходится вытаскивать их из глубин, в которых лучше не бывать.
***
Кабинет был слишком чистым. Белый стол, прозрачные панели, графены в стенах едва слышно шумели. Я сидела, не прикасаясь к подлокотникам. На экране – досье Мирая, вспыхивающее в такт биосигнатурам.
Трое кураторов. Лаксен – нейтральный, сухой как бумага. Илерия – тонкая, с идеально гладкой причёской и глазами, в которых не отражалось сочувствие. И рядом с ней – куратор Вель, с которым я ещё надеялась говорить как с человеком.
– Он сорвался, – первой заговорила Илерия, глядя не на меня, а на голограмму. – Потенциал высокий, но контроль – ниже базовой нормы. Уровень импульсной волны – четвёртый. Ты это знаешь?
– Да. Я была в зале.
– Превышение в два пункта над критическим. Контур выгорел. И защитное поле треснуло.
Я сдержала раздражение.
– Альтернативой было отпустить его в момент срыва. Ты понимаешь, что случилось бы?
– В этом и вопрос, – вмешался Лаксен. – Может, нам стоит разрешить такие срывы в контролируемых условиях. Отдельная капсула, наблюдение, изоляция. Без риска для остальных.
– Он не объект. Не оружие на испытательном полигоне.
– Пока не стал. Но ты же знаешь, Кайра, как заканчиваются такие пробуждения.
Я опустила взгляд на свои пальцы. Вспомнилось, как дрожали его плечи. Как он дышал, уцепившись за последнюю нитку разума.
– Он хотел удержаться. И удержался. Не каждый пробуждённый в первые сутки вообще остаётся в сознании.
– Эмоциональная привязанность к объекту наблюдения может искажать оценку, – прозвучало от Илерии. – Тебе ведь известно, что Мирай из числа нестабильных. Его профиль совпадает с ранними признаками…
– Не продолжай, – Вель наконец-то поднял глаза от досье. Голос у него был уставший, но твёрдый. – Мы не делаем выводы после одного инцидента. Не в первый день. Кайра действовала правильно. Без вмешательства щит бы не выдержал.
Неловкая пауза.
– Ты берёшь на себя ответственность за него? – спросил Лаксен.
– Да.
– Полностью?
– Полностью.
– Хорошо, – отозвался Вель. – Тогда к Мираю не будут применяться ограничители. На данный момент. Но при повторении…
– Я понимаю.
Вель выключил досье. Панель мигнула и исчезла. Разговор был окончен. Я встала. Вышла в коридор. И только тогда позволила себе выдохнуть.
Коридоры были пусты. Даже стены здесь казались глухими, не слушающими, не дышащими. Я шла медленно, будто под ногами вдруг стал лёд, и стоило только поторопиться – упаду. Всё было правильно. Щит – вовремя. Команда – сохранена. Ученик – жив.
И всё же… Что-то внутри давило, не отпускало. Ощущение, будто совершённая попытка спасти – всего лишь отсрочка падения, а не настоящая помощь. А если бы не успела? Если бы снова не успела? С этими мыслями всегда приходила она – старая тень, стоящая за спиной. Лицо без имени, глаза, которые не успела закрыть. Тогда, когда впервые поняла, что Поток не прощает ошибок.
Я потеряла ученика один раз. И теперь каждое пробуждение – как выстрел по нервам. Можно ли доверять себе, если рука дрожит даже после того, как всё закончилось?
У стены – ниша. Присела. Прижала пальцы к виску. Поток чуть дрогнул, отозвался тихим, почти дружелюбным пульсом. Как будто ничего страшного не случилось. Как будто он сам – без вины. Смешно.
– Глупо, Кайра, – прошептала себе. – Ты же не ребёнок.
Но и не бог. В этом вся беда. Иногда, когда стоишь перед кем-то, в чьих руках рождается свет или разрушение, кажется, что должна быть идеальной. Всегда правильной. Всегда спасающей. А потом смотришь в зеркало – и видишь обычные глаза. Человеческие.
Некоторое время спустя изолятор встретил меня прохладой, впитавшей в себя запахи стерильности и забытых тревог. Холодный, приглушённый свет рассеивался по металлическим стенам, словно прятался за их гладью, заставляя тени играть в странные узоры. Дверь за спиной с тихим глухим щелчком закрылась, оставив нас наедине с тишиной, которая висела в воздухе, как напряжённое ожидание.
Мирай сидел на низкой скамье у стены, согнувшись, словно пытаясь сжаться до размеров, которые смогут скрыть его от этого мира. Его плечи были опущены, руки сложены на коленях, а взгляд – усталый и настороженный – не поднимался, словно боялся, что если посмотреть вокруг, то реальность рассыплется на осколки.
Я вдохнула воздух глубже, пытаясь заполнить пространство теплом, которым так хотелось поделиться.
– Знаешь, – голос получился тихим, почти шёпотом, – этот коридор кажется холоднее, чем сам Поток.
На мгновение он вздрогнул, будто мои слова стали неожиданным прикосновением. Медленно поднял глаза. В них мелькнула искра – неуверенная, но живая, как крошечный огонёк в ночи.
– Ты удержался, – продолжила, – и это… не просто. Это первый бой, который ты выиграл, хоть и не без ран.
Он чуть повернулся в мою сторону, губы дрогнули, словно пытаясь вымолвить что-то, но остановился.
– Это только начало, – голос стал чуть тверже. – Не всегда будет легко. Не всегда будет понятно, кто ты в этом Потоке и что тебе с ним делать. Но никто не обещал, что будет иначе.
Молчание висело между нами густой пеленой. Он вернул взгляд к стене, словно боясь, что слова, произнесенные мной, могут разрушить хрупкий покой в его душе. Я сделала шаг вперёд, ощущая, как напряжение в его теле слегка спадает, как будто моё присутствие – якорь в этом бушующем море.
– Ты не один, – сказала я, и это было не просто обещание. – Когда Поток накроет тебя, и когда будет казаться, что всё рушится – я буду рядом.
Он всмотрелся в меня, и в его глазах впервые за долгое время появилось то, что можно назвать доверием.
– Ты готов попытаться? – спросила я, осторожно, без давления.
Пауза. Внутри чувствовался холод, но и робкий свет надежды.
– Хорошо учитель, – выдохнул наконец Мирай, чуть согнувшись в легком кивке. – Попробую.
Я улыбнулась, мягко и тепло. В этот момент стало ясно – это не просто первая помощь. Это первый настоящий шаг на пути, где не будет лёгких побед, но где возможно всё – если не бояться быть собой.
Дверь изолятора с глухим щелчком захлопнулась за спиной. Коридор встретил холодом, будто пытаясь вытолкать наружу всё, что накопилось внутри. Шаги отдавались эхом, разбивая тишину, но в голове – гул и сумбур.
Злость – не на Мирая, не на систему. Злость на себя. Почему не всё под контролем? Почему даже самые простые правила рушатся, когда речь идёт о жизни эсперов?
В каждом движении чувствовалась тяжесть – словно кто-то придавил плечи камнем. Злость жгла внутри, но была холодной, как лед. Она разъедала уверенность, оставляя после себя пустоту сомнений. Кто я, если не могу удержать того, кто смотрит в бездну и не падает?
Тени коридора сливались в густую вязкую массу, будто всё вокруг сжималось, подгоняя к краю. Может, я слишком доверяю? Слишком хочу верить, что люди спасаемы? Но внутри где-то таилась другая мысль – осторожная, хрупкая надежда. А что если именно в этой вере – сила?
Вздох вырвался, холодный и горький, но не сломленный. Шаг за шагом уходила всё дальше от изолятора, но тяжесть в душе не отпускала. Возможно, завтра будет легче. Или завтра придется бороться снова.
***
Тревога ворвалась в сон, словно удар грома. Сердце резко застучало, дыхание сбилось. Глаза открылись в тусклом полумраке – красные вспышки сигнализации метались по стенам, отражаясь в стекле и превращая комнату в хаос света и тени.
Комната, моя крепость и рабочее место, казалась сейчас чужой. Кровать не заправлена, на столе – разбросанные бумаги и экраны, тихо мерцающие в ночи. Холодный воздух скользнул по коже от приоткрытого окна, но внутри меня уже разгоралась жара тревоги. Руки автоматически нашли мантию, висевшую на стуле. Ткань была прохладной, слегка тяжёлой, словно вес ответственности, которую носишь каждый день. Без лишних движений – рубашка, брюки, туфли – всё на своих местах, всё как надо. В зеркале встретился взгляд: лицо бледное, но сосредоточенное, глаза темные, острые, наполненные решимостью. Время – роскошь, которую сегодня нельзя себе позволить.
Дверь с глухим щелчком распахнулась, и коридор встретил шумом. Преподаватели, студенты – все в движении, будто на грани важного события. Кто-то выкрикивал команды, кто-то собирал оборудование, где-то вдали слышался гул техники. В воздухе пахло электричеством и напряжением. Каждый шаг отдавался эхом, сливаясь с пронзительным звуком сирены.
– Что случилось? – спросила у проходящей мимо девушки, но ответа не было.
Ноги почти не чувствуя пола понесли меня вперёд. Коридор сжимался и расширялся, свет мигающих ламп ритмично бил в виски. В каждом проходе встречались лица – напряжённые, сосредоточенные, но без паники. Тут каждый знал, что значит быть готовым, даже когда не понимаешь, что именно случилось.
У поворота навстречу вышел один из младших преподавателей – его глаза были широко раскрыты, и в голосе трепет.
– Кайра, – он схватил за плечо, – срочно в главный зал! Поток нестабилен, несколько пробуждённых вышли из-под контроля. Сейчас ведётся попытка стабилизировать ситуацию, но нужна помощь.
Плечи напряглись – эхо тревоги ударило глубже.
– Какие именно? – спросила, но ответа не получила: преподаватель уже повернулся и помчался прочь.
Без лишних слов ускорила шаг, сознание набирало обороты. Не было времени на сомнения – только действия. В каждом вздохе чувствовалась тяжесть ответственности, но и осознание, что сейчас от меня зависит гораздо больше, чем просто учебный процесс.
Подойдя к главному залу, заметила, как двери распахнулись, и внутрь ввалился поток холодного воздуха, смешанного с электрическим запахом. Внутри слышались сдержанные крики, звук активируемых защитных барьеров и голоса в наушниках, передающие команды.
– Кайра, – голос наставника Варрена прорезал шум, – ситуация хуже, чем предполагали. Ты – главный эспер по стабилизации поля, нам нужна твоя помощь.
Пальцы сжали жетон в кармане – холодный металл внёс в пульсирующий хаос хоть малую долю уверенности.
– Поняла, – коротко ответила, и шагнула внутрь, готовая встретить бурю.
Глава 2
Окно было распахнуто, и утренний воздух лениво колыхал тяжёлые шторы, принося с собой запах сырой каменной кладки и цветущего севрина из двора Академии. За стенами класса было куда больше жизни, чем здесь, внутри. Внизу, на галерее, мелькали ученики – кто-то спешил на тренировку, кто-то тащил стопку книг, переговариваясь вполголоса. Голоса сливались в ровный гул, как далекая река.
Я сидел ближе всех к окну и почти не слушал лекцию. Учитель, высокий мужчина с аккуратно зачёсанными волосами, монотонно говорил о принципах концентрации ауры, и каждое слово тянулось, будто прилипало к воздуху. Я делал вид, что записываю, но перо оставляло на странице бессмысленные штрихи.
В отражении стекла видел своё лицо – бледное, с чуть растрёпанными тёмными волосами, которые всегда казались слишком тяжёлыми для моей головы. Глаза – глубокие и задумчивые, цвета затянутого облаками неба, – казались слишком большими для моего узкого лица. Кожа была тонкой, почти прозрачной, словно на ней можно было прочесть каждую тень усталости. Мне казалось, что этот взгляд выдаёт больше, чем хотелось бы – всю неуверенность и страх, что прячутся внутри.
Мысли ускользали – туда, где нет ни залов тренировок, ни бесконечных проверок потенциала. Чем ближе весенний отбор, тем тяжелее становилось дышать. Никто не говорил это вслух, но каждый знал: если в тебе есть искра – рано или поздно её найдут.
Я не хотел, чтобы нашли во мне.
Детские истории об эсперах звучали красиво только в устах тех, кто никогда не видел их глазами близко. Да, они защищают города, гасят Разломы, держат мир на плаву. Но за этим всегда тянется тень – тех, кто не вернулся. Или вернулся другим.
Я отвёл взгляд от окна, но свет всё равно резал глаза. Хотелось раствориться в тени, остаться невидимым. Быть тем, кого никогда не вызовут в центральный зал для испытаний.
Учитель остановился и что-то спросил у соседнего по парте. Я кивнул, будто всё понял, и снова уставился на тонкую полоску неба между крышей башни и краем окна. Свобода всегда выглядела так – узкой, далёкой и почти недостижимой.
Учитель вернулся к доске, и мел снова заскрипел по тёмной поверхности. На этот раз он рисовал схему потоков ауры – концентрические круги, линии, что соединяют их, будто сети паутины.
– Когда энергия начинает течь слишком быстро, – говорил он, – мы получаем неконтролируемый выброс. Поэтому важнее всего – уметь держать внутренний ритм.
На последних словах что-то едва уловимое дрогнуло в воздухе. Сначала я решил, что это сквозняк от окна. Но нет – вместе с ним пришёл тихий, но ощутимый толчок, как будто кто-то незаметно пнул ножку моей парты.
Повернул голову. Через два ряда от меня сидела Эрин, невысокая девчонка с короткими каштановыми волосами. Её взгляд был прикован к столу, пальцы вцепились в край, а по коже ладоней – я видел это даже отсюда – пробегали тонкие светлые линии, словно молнии, впитывающиеся в кожу.
Мел выпал из руки учителя и покатился по полу. Весь класс замер.
– Эрин, – тихо, но твёрдо произнёс он. – Закрой глаза. Дыши.
Она попыталась – я видел, как её плечи вздрогнули, как губы едва заметно шевельнулись, считая вдохи. Но воздух вокруг неё дрожал всё сильнее, как над раскалённым камнем. Чернила в её чернильнице взметнулись тонкой нитью, закручиваясь в спираль, а на страницах соседей поползли крошечные чёрные капли.
Моё сердце ударилось о рёбра. Вот оно – то, чего я боялся. Не Разлом, не бой, не легенды – а момент, когда кто-то из обычных становится… другим. Когда ты вроде бы ещё сидишь за партой, а уже стоишь на пороге, за которым всё меняется.
Взгляд Эрин вдруг метнулся к окну, к тому самому кусочку неба, в который я смотрел несколько минут назад. И в нём не было ни просьбы о помощи, ни страха – только пустота, как перед падением. Учитель шагнул к ней, но на его лице было что-то ещё – осторожность, смешанная с уважением, будто он боялся разрушить хрупкий миг между срывом и контролем.
Я отвёл глаза. Потому что подумал: если это случится со мной, я, возможно, тоже посмотрю на небо. И тоже не захочу, чтобы меня нашли. В тот миг свет изменился. Не просто в аудитории – будто сама ткань воздуха между нами сдвинулась. Лучи, падавшие из окна, утратили своё обычное золото и потянулись в холодные, почти серебристые нити. Они текли, как жидкость, переливались глухо, без бликов, и собирались вокруг Эрин, окутывая её мягким, нереальным сиянием.
Я заметил, как оно скользит по её коже, впитывается в кончики пальцев, а линии на руках – те самые, татуированные молнии – загораются изнутри. Это свечение не было ярким, но от него у меня побежали мурашки, как от слишком близкой грозы.
Появился звук. Тонкий, как если бы кто-то коснулся хрусталя ногтем. Один-единственный высокий тон, висящий в воздухе так долго, что он перестал казаться звуком – больше напоминал стержень, на котором держится всё вокруг. Он был тихим, но я был уверен: слышу его только я.
Сердце застучало быстрее, и я невольно отодвинулся назад, хотя не мог отвести глаз. Всё в этом ощущалось неправильно – не опасно, нет… опасно для меня, но не в том смысле, что могло убить. Скорее, как дверь, которую открываешь случайно, а за ней что-то смотрит на тебя в ответ.
Эрин глубоко вдохнула, и с этим вдохом свет начал гаснуть. Серебристые нити осели в её коже, линии на руках стали бледнеть, возвращаясь к обычному тёмному цвету. Хрустальный тон дрогнул и исчез, оставив после себя странную тишину. Чернила в её чернильнице перестали вибрировать и спокойно легли на дно. Учитель, словно ничего не произошло, наклонился, поднял упавший мел и вернулся к доске. Его почерк скрипел по грифельной поверхности, возвращая всех в нормальное течение времени.
Я остался сидеть, сжимая край стола так, что побелели костяшки пальцев. Не потому что был в панике – хотя страх был. Это было… осознание. Если я когда-нибудь снова увижу этот свет и услышу этот звук, он будет уже не вокруг кого-то другого. Он будет во мне. А я этого не хотел. Но теперь знал – выбор, возможно, мне не дадут.
Пара закончилась слишком быстро, но мне казалось, что прошло полжизни. Студенты загудели, собирая тетради, хлопая крышками чернильниц. Скрип стульев, шаги, шорох бумаги – всё смешалось в вязкий шум, в котором я плыл, как в мутной воде. Я ждал, пока толпа размоется, и вышел последним. Коридор встретил прохладой и светом из высоких окон. Запах пыли и старого камня был таким привычным, что обычно он успокаивал, но не сейчас. Мои шаги отдавались глухим эхом, будто я шёл по чужому месту.
Эрин шла впереди – лёгкая, будто не касаясь пола. Её волосы, собранные в высокий хвост, мягко качались при каждом шаге. Я хотел просто пройти мимо и забыть эту сцену, но взгляд сам зацепился за её руку. На запястье, между рукавом и перчаткой, тонкой полоской проступал свет. Тот самый – серебристый, холодный, как утренний иней. Он дышал, слабо пульсировал, как сердце под кожей.
Я остановился, хотя и не хотел этого. Свет исчез так же внезапно, как появился – едва я моргнул. Может, показалось? Эрин обернулась. Не для того, чтобы посмотреть на меня – скорее, на звук шагов позади. Но её взгляд всё же зацепил мой, и в нём было что-то… слишком прямое. Я быстро отвёл глаза и сделал вид, что рассматриваю витраж над лестницей. Её шаги затихли за поворотом, а я остался стоять, вцепившись в ремень сумки. Мир снова был обычным. Но это «обычное» уже трещало по швам.
***
Библиотека Академии всегда пахла одинаково – сухой бумагой, старым деревом и чем-то терпким, будто выветрившимся чаем. Этот запах был для меня убежищем. Здесь редко задавали вопросы и ещё реже – отвечали. Я сел за дальний стол, под высоким окном, через которое пробивался бледный зимний свет. Лучи цеплялись за пылинки в воздухе, делая их похожими на крошечные звёзды, медленно плывущие в пустоте.
Открыл учебник по истории Возвышения, хотя читать не собирался. Мне нужно было, чтобы хоть что-то заслоняло от остальных. В глубине зала тихо переговаривались двое парней. Голоса шли шёпотом, но в библиотечной тишине каждый обрывок фразы цеплялся за слух.
– …сказали, его забрали ночью…
– Ага, и обратно не вернули.
– Говорят, у него преждевременное пробуждение. Сорвался прямо на лекции.
Я сделал вид, что ищу нужную страницу, но уши напряглись.
– …полгода назад уже был случай… она не выдержала…
– Ш-ш! – Один из них заметил, что я слушаю, и они мгновенно смолкли.
В зале повисла вязкая тишина. Я перевёл взгляд на строчку в учебнике, но слова расплывались. Преждевременное пробуждение. Слова будто липло к пальцам. Случаи, о которых говорили, случались редко… и заканчивались плохо. Я всегда считал, что мне повезло – никаких признаков. Но после сегодняшнего света на запястье Эрин и этих шёпотов… уверенность начала трескаться.
Снаружи зазвенел колокол, возвещая о конце перерыва. Я закрыл книгу и поднялся, чувствуя, как холодный свет из окна скользит по моему плечу. Будто он тоже что-то знал. Я уже собирался выйти, когда в библиотеке стало неожиданно шумно – по меркам этого места.
Тяжёлые двери отворились, впустив струю холодного воздуха. Вместе с ней вошла женщина в мантии инструктора, но не из тех, кого я знал. Её светлые волосы, чуть растрёпанные после улицы, блеснули в лучах из высоких окон. Движения были точными, даже в том. Взгляд – быстрый, цепкий, как у хищной птицы. Она прошла мимо столов, не обращая внимания на редких студентов, будто отмечала что-то невидимое. На поясе – серебряный жетон, потемневший от времени, с выгравированным символом, который я видел только на страницах устава Академии.
Библиотекарь встал и что-то негромко сказал ей, указывая вглубь зала. Она кивнула и пошла в тот самый угол, где шептались те двое. Парни мгновенно притихли, склонившись к книгам, как примерные ученики. Я задержался, притворяясь, что поправляю ремешок сумки, но на самом деле следил за ней краем глаза. В её движениях было что-то… странное. Слишком осознанное. Будто каждый шаг – часть плана.
Она окинула взглядом столы, и на миг её глаза скользнули по мне. Всего секунда – и всё же я ощутил, как будто кто-то невидимо коснулся кожи у виска. Не показалось? Женщина прошла мимо, но запах холодного ветра и чего-то едва металлического остался в воздухе. Я вдруг понял, что задержал дыхание. Когда она скрылась между стеллажами, я заметил, как двое парней, что шептались раньше, торопливо собирают вещи.
Я вышел чуть позже, но в коридоре её уже не было. Только в памяти – этот быстрый, оценивающий взгляд и странное ощущение, что она искала не книгу. В коридоре стояла тишина, нарушаемая лишь редким скрипом половиц. Я уже собирался спуститься по лестнице, но шаги впереди заставили меня замереть. Она – та самая женщина в мантии – шла рядом с мужчиной в тёмной форме инструктора. Они говорили негромко, но звуки в этих каменных коридорах тянулись, отражаясь от сводов. Я прижался плечом к колонне, стараясь дышать тише.
– …признаки нестабильности проявляются всё чаще, – тихо говорил мужчина.
– Вчера один из второкурсников потерял контроль прямо на тренировке.
– И это только верхушка, – ответила она. Голос был низким, уверенным, с едва уловимой хрипотцой. – Академия недооценивает масштабы. Я здесь, чтобы найти тех, кто на грани. До того, как…
Она замолчала, и я услышал, как их шаги остановились.
– …до того, как они пробудятся без подготовки, – договорила она почти шёпотом.
Что-то холодное пробежало по позвоночнику. Пробуждение. Это слово я слышал десятки раз на лекциях, но всегда старался не вникать. Теперь оно прозвучало иначе.
– У нас список есть подозрительных, – сказал мужчина. – Но вы же понимаете… половина из них даже не догадывается, кто они.
Я замер, чувствуя, как сердце бьётся слишком громко.
– Именно поэтому я и здесь, – ответила она. – Иногда достаточно одного взгляда, чтобы понять.
Шаги снова зазвучали – ближе. Я поспешно отступил в тень дверного проёма, делая вид, что рассматриваю доску объявлений. Их силуэты скользнули мимо, и я уловил тот же холодный запах ветра и металла. Когда они исчезли за поворотом, я остался стоять, вцепившись в ремень сумки так, что побелели костяшки пальцев.
Они ищут кого-то вроде… меня?
Дорога до комнаты показалась длиннее обычного. Коридоры, по которым я ходил сотни раз, вдруг будто сжались – тени казались гуще, шаги отдавались гулом в висках. Дверь в спальню хлопнула за спиной, и я наконец смог выдохнуть. Поставил сумку, сел на край кровати. Сначала просто сидел, глядя на свои ладони. Обычные руки. Тёплые, с едва заметными чернилами от лекций. Но почему-то казалось, что под кожей – что-то чужое, незнакомое.
Вспомнился прошлый вечер. Как в темноте комнаты я лежал без сна и вдруг услышал тихий звон – будто хрустальный колокольчик в соседнем ухе. Но вокруг было пусто. Или утро, пару недель назад, когда капля чернил сорвалась с пера и зависла в воздухе на миг, прежде чем упасть. Я решил тогда, что это усталость. Сейчас же эти воспоминания впивались, как осколки.
Встал с кровати и прошёл к окну. Снаружи – весенний двор академии, зелёная трава, студенты с книгами. Всё спокойно. Но в груди жило странное, натянутое ожидание.
Если она ищет «на грани»… а я…
Мысль оборвалась. Я вдруг почувствовал, как воздух в комнате словно стал плотнее, тяжелее. Слабое мерцание пробежало по стеклу, отразив на мгновение чужую, незнакомую тень – мою же, но чуть искаженную. Я моргнул – и всё исчезло. Осталось только холодное чувство, что время у меня заканчивается.
Выйдя из комнаты, я направился в сторону плаца – место, где обычно собирались студенты для тренировок и инструкций. Сердце колотилось, будто предчувствуя, что сегодня случится что-то важное. В воздухе пахло свежестью и травой, и доносился гул голосов, смешанный с металлическим звоном оружия. Я замер у края поляны и чуть пригнулся за высоким кустом – оттуда лучше видно.
Она уже была здесь. Стояла на небольшом возвышении, покрытая серебристой мантией преподавателя, волосы светлые, словно утренний рассвет. Её взгляд был сосредоточен и строг – словно она видела не только учеников перед собой, но и что-то гораздо глубже, скрытое от всех остальных.
«Пробужденные…» – пронеслось в голове, и я почувствовал, как внутри что-то сжалось.
Она начала говорить, и голос её звучал холодно и уверенно:
– Сегодня мы проверим не только силу воли, но и способность контролировать свои страхи. Каждый из вас, кто чувствует зов внутри, должен быть готов встретиться с самим собой.
Студенты, разбросанные по плацу, нервно переглядывались. Некоторые крепко сжимали руки, другие пытались казаться спокойными, но я видел, как дрожь проходит по их телам. Я понимал – это не просто тренировка. Это вызов. И я, наверное, уже на грани.
Кайра шагнула вниз с возвышения, и взгляд её на мгновение упал туда, где я стоял за кустом. Словно она что-то почувствовала. Я резко отступил назад, затаив дыхание. Сердце стучало громко, и казалось, что каждый удар слышат все вокруг. Почему именно я? Почему именно сейчас? Внутри было тихое, но мощное чувство – я не могу больше скрываться.
Повернулся, чтобы уйти, сердце колотилось в груди как бешеное. Каждый шаг казался тяжелее предыдущего – будто меня тянула невидимая сила. Скрыться. Спрятаться. Забудь всё, что видишь.
Но в тот же миг позади раздался спокойный, но твёрдый голос:
– Ты же Лиан?
Я резко обернулся. Кайра стояла всего в нескольких шагах, глаза её – ледяные и проницательные – неотрывно смотрели прямо на меня. Вокруг нас затихли разговоры, словно время замерло.
– Ты пытался куда-то уйти, – сказала она.
Слова звучали как вызов, и я почувствовал, как за горлом подступает комок. Хотелось спрятаться в тень, но ноги стояли на месте.
– Я… – начал я, но голос сорвался. – Я не хочу быть эспером.
Кайра медленно приблизилась, почти как тень, и села на корточки напротив меня, не отводя взгляда.
– Почему?
Я посмотрел вниз, на свои руки, будто ища ответ там. В них не было силы, не было света. Только страх и холод.
– Потому что это опасно. Потому что я не хочу терять себя.
Она кивнула, будто ожидала такой ответ.
– Это не просто сила, Лиан. Это ответственность. Но она не отнимает тебя. Она раскрывает.
Слова её звучали так искренне, что я почувствовал странное тепло внутри, которое трудно было назвать надеждой. В этот момент я понял – бегство закончено. Что-то во мне пробуждалось, и это было начало пути, который нельзя будет остановить.
Кайра не торопилась, её глаза оставались неподвижными, как будто пытались заглянуть в глубины моей души.
– Ты боишься потерять контроль? – спросила она мягко.
Я кивнул, слова застряли в горле, и снова повернулся к окну, где бледный свет утра размывал очертания города.
– Это не просто страх, – выдохнул я, – это как если бы часть меня исчезла, стала чужой. Я не хочу быть чужим себе.
Кайра улыбнулась, немного грустно, но без осуждения.
– Ты думаешь, что эспер – это что-то, что забирает твою волю, – сказала она. – Но на самом деле это дар. И боль. И свобода. Свобода понимать мир иначе, видеть глубже.
В её взгляде была не просто уверенность, а опыт того, что она прошла этот путь.
– А если этот дар станет цепями? – спросил я. – Что если я не смогу им управлять? Что если он разрушит всё, что мне дорого?
– Тогда ты не один, – тихо сказала она, – Академия – это не тюрьма. Это семья. Мы помогаем друг другу найти себя в этом хаосе. Ты не должен бояться.
Я задумался, ощущая, как слова Кайры медленно растапливают лёд внутри.
– Может, – ответил я, – но я не знаю, готов ли я к этому.
Она подошла ближе, положила книгу на стол и посмотрела прямо в глаза.
– Ни один из нас не был готов. Но мы учимся. Вместе.
В этот момент внутри меня что-то дрогнуло. Возможно, впервые за долгое время я почувствовал, что не одинок. Что даже если дорога будет тяжёлой – не придётся идти по ней в одиночку. Кайра сделала шаг вперед, её голос стал ещё мягче, почти приглашающим.
– Слушай, Лиан, я вижу, что тебе тяжело. И я не хочу, чтобы ты оставался наедине со своими страхами. Если хочешь, я могу помочь тебе разобраться – вместе.
Я глядел на неё, сердце билось быстрее, но не от страха, а от чего-то нового – надежды.
– Помочь? – прошептал я, будто боясь, что это слишком хорошо, чтобы быть правдой.
Она кивнула.
– Да. Я знаю, как это – бояться самого себя. И я не хочу, чтобы ты проходил через это в одиночку. Приходи ко мне после занятий. Я покажу тебе, как начать принимать этот дар, а не бояться его.
Я впервые за долгое время почувствовал, что кто-то действительно понимает меня. Что есть кто-то, кто не осудит, а поддержит.
– Хорошо, – ответил я тихо. – Спасибо, учитель Кайра.
Её улыбка стала чуть шире, и в ней было что-то искреннее, тёплое.
– Это только начало, Лиан. Ты не один.
Кайра посмотрела мне прямо в глаза, её взгляд был полон уверенности и тепла. Это было начало чего-то нового. Начало пути, который я ещё только учился принимать.
Глава 3
Я стояла, затаив дыхание, в тёмной комнате, где единственным источником света было длинное окно почти в пол стены. Стекло было покрыто тонкой паутинкой инея – весна в Астарии часто приносила ночи холоднее зимы. Сквозь этот прозрачный барьер я видела его.
Мальчик 12 лет, был один посреди изолятора, это помещение всегда визуально подстраивалось под пробужденного, колени в грязи, руки судорожно впились в землю. Пальцы с силой рвали комья, будто в них была зажата вся его воля удержаться в реальности. Дыхание вырывалось рвано, с хрипом, и пар клубился в холодном воздухе, мгновенно растворяясь.
Плечи под тонкой тканью рубахи вздрагивали – волны боли били его изнутри, ломая каждое движение. Лицо было напряжено до предела: брови сведены, зубы сомкнуты так, что на скулах проступили острые тени. Он не кричал – но эта тишина резала острее, чем любой вопль.
Искры ауры прорывались сквозь кожу на шее, руках, висках – беспорядочные, слишком яркие. Они бежали быстрыми сполохами, ослепляли в темноте. Пространство вокруг него едва заметно дрожало, словно жар над камнем в знойный день, но я знала – это не тепло, а искажение от нестабильной силы.
Я почувствовала, как по спине пробежал холодок. Всё это было слишком знакомо. Эти судороги, прерывистые вдохи, едва сдерживаемые вспышки – первые, самые опасные минуты пробуждения. По правилам я должна была просто наблюдать. Зафиксировать. Доложить. Сделать вид, что он для меня лишь объект, а не ребенок.
Но мои пальцы уже сжались в кулак, ногти впились в ладони. Он поднял голову – и в тусклом свете я заметила, как в глазах отражается страх. Не паника, а именно тот тихий, животный страх, когда ты понимаешь: в следующий миг что-то внутри тебя сломается безвозвратно.
Я знала, что если останусь здесь, он может уже не встать. Коснулась пальцами холодного стекла, чувствуя, как его дрожь передаётся в моё тело. Он сжал руки так, что суставы побелели, и на миг я подумала, что услышала треск – не кости, а то, как рвётся что-то внутри него. Аура стала ярче, сполохи уже слепили глаза.
Сердце колотилось так, что я едва слышала собственные мысли. Всё моё обучение, все годы в Академии говорили мне одно: не вмешивайся. Правила существовали не просто так – вмешательство в этот момент могло убить пробуждённого, или… сделать из него нечто худшее. Но то, что я видела перед собой, было не сухим «объектом наблюдения». Это был человек. Живой, хрупкий, в отчаянной схватке с тем, что его разрывает.
Моя ладонь соскользнула вниз, к дверной ручке. Я знала, что она не заперта. Стоило лишь нажать – и я окажусь рядом. Думай, Кайра. Один шаг – и я стану нарушительницей протокола. Один шаг – и, возможно, спасу его. Я сжала зубы и замерла. Вдох. Выдох. Я словно стояла на краю утёса и смотрела вниз.
За стеклом он резко выгнулся, будто через него пропустили ток, и из горла вырвался короткий, рваный звук – не крик, но почти. Это было хуже крика. Моё тело рванулось вперёд. Но пальцы всё ещё цеплялись за металл ручки, не решаясь нажать. Я так и стояла, разрываемая между долгом и тем странным, мучительным ощущением, что если я сейчас его оставлю, он исчезнет из моей жизни навсегда.
Стояла, вцепившись в дверную ручку, и вдруг он замер. Словно почувствовал что-то – невидимую нить, тянущуюся от меня к нему. Медленно, тяжело, он поднял голову. Наши взгляды встретились сквозь стекло. Его глаза… Они были странного цвета – не тот мягкий серый, что я заметила в первый день, а почти серебряный, с холодным внутренним светом. В них не было слов, только мольба и невыносимая усталость.
Внутри меня всё мгновенно сжалось. Протоколы, правила, приказы – всё это вдруг стало пустым звуком. Он смотрел так, будто держался за моё присутствие, как утопающий за обломок дерева. Моя ладонь сама нажала на ручку, едва слышно щёлкнул замок. И в этот миг во мне что-то дрогнуло – не просто жалость, а ощущение, что наши судьбы уже связаны, и выбора, на самом деле, больше нет.
Ручка в моей ладони всё ещё была тёплой, когда за спиной послышались шаги. Я резко отдёрнула руку от стекла и сделала шаг в сторону, будто просто случайно оказалась здесь.
– Кайра Вейн, – голос был ровным, но в нём сквозила осторожность.
Я обернулась. Профессор Арден стоял в нескольких шагах от меня. Высокий, сухоплечий, с тонкими сединками в тёмных волосах и усталым взглядом, он держал в руках папку с какими-то записями. Очки чуть сползли на переносицу, и он смотрел поверх них, словно оценивая не только моё присутствие, но и то, что я сейчас чувствую.
– Вам не положено находиться здесь без разрешения, – тихо сказал он. Не упрёк, а констатация факта.
Я опустила глаза, чтобы скрыть дрожь в голосе.
– Мне… тяжело просто стоять и смотреть, – выдохнула я. – Это ребёнок, Арден. Он мучается, а мы… просто ждём, пока его силы сами перестанут рвать его изнутри?
Он сжал папку чуть сильнее, и по его лицу пробежала тень.
– Протокол существует не просто так, – сказал он после паузы. – Любое вмешательство может сорвать баланс, и тогда… вернуть его будет невозможно.
Я снова взглянула через стекло. Он сидел, прижав ладони к вискам, плечи мелко дрожали.
– Может быть, – тихо ответила я, – но иногда бездействие – худшее, что можно сделать.
Арден отвёл взгляд, будто что-то вспомнил, и я заметила, как он на секунду задержал дыхание.
– Я… когда-то думал так же, – произнёс он глухо. – Но однажды я вмешался. И тот мальчик… – он оборвал себя, словно слова застряли в горле. – Иногда помощь становится последней ошибкой, Кайра.
В его голосе была не сухая строгость преподавателя, а та тягучая боль, которая остаётся на долгие годы и никуда не уходит.
– Но этот мальчик ещё жив, – сказала я чуть громче, чем собиралась. Голос отразился от холодных стен коридора, и мне захотелось его забрать назад. – И, может, он жив только потому, что кто-то всё-таки решится ему помочь.
Арден не сразу ответил. Он посмотрел на стекло – туда, где мальчик склонился, обхватив колени, и медленно раскачивался взад-вперёд, будто пытался согреть себя движением.
– Вы думаете, он смотрит на вас как на спасителя? – тихо спросил профессор. – А если он будет помнить только, что вы пришли… и не помогли?
Слова ударили, как хлёсткий холод.
– Я бы хотела, чтобы он хотя бы знал, что здесь кто-то есть, – выдохнула я. – Чтобы в этом стерильном аду он видел не только стены и приборы.
– Сострадание, редкая роскошь для тех, кто служит Академии, – сказал Арден, чуть склонив голову. – Оно либо делает нас сильнее… либо ломает.
– А если мы уже сломаны? – спросила я.
Мы оба замолчали. Из-за стекла слышался едва уловимый стук – мальчик, в попытке заглушить боль, слегка ударял затылком о мягкую спинку койки, которая появилась посредством силы его сознания. Где-то в глубине комнаты монотонно жужжал медицинский стабилизатор, прерываемый тихими сигналами монитора. Мальчик снова поднял голову, и на этот раз я не отвела взгляд, пока мы с Арденом медленно не отошли от стекла.
Я резко развернулась и вышла из помещения. Дверь за спиной закрылась с сухим щелчком, отдаваясь в груди, словно удар. Коридор встретил меня гулким пустым эхом шагов. Стены – ровные, серые, безликие, – будто специально придуманы, чтобы лишать мыслей. Но внутри всё кипело. Я шла быстро, почти не разбирая пути, чувствуя, как злость и бессилие смешиваются, превращаясь в вязкий ком, застрявший где-то между горлом и сердцем.
В памяти всё ещё стоял взгляд мальчика – через толстое стекло, через весь этот искусственный холод. Взгляд, в котором не было ни упрёка, ни просьбы… только тихое ожидание. Ускорила шаг, как будто могла убежать от него.
Свернула за угол, даже не пытаясь сбросить темп. Каблуки отдавали глухим, резким стуком в пустоте коридора, и этот звук только подхлёстывал меня. Каждый шаг был решением, которое я ещё не приняла, но уже знала – остановиться не смогу.
Воздух здесь казался плотнее, чем в зале наблюдения. Пахло сухим пергаментом, полированным деревом и чем-то металлическим, что всегда витало в помещениях старших наставников. Дверь кабинета профессора Рейна выделялась среди одинаковых створок: тёмное дерево, латунная табличка, блеск потёртой ручки. Я на мгновение задержала взгляд на ней, сжав кулаки так, что костяшки побелели.
Я знала, что Рейн – не из тех, кто охотно пойдёт против регламента. Но если кто-то мог повлиять на происходящее… это был он. Остановилась перед дверью, вдохнула, будто собиралась шагнуть в ледяную воду, и постучала.
Стремительно вошла в кабинет без стука, не терпелось рассказать Рейну о том мальчике. Голос мой звучал ровно, но в душе была усталость и раздражение.
– Рейн, ты видел этого мальчика, – сказала я. – Его состояние ухудшается, и наблюдать, как он мучается без возможности помочь, просто невыносимо. Нельзя заставлять его так страдать.
Он пожал плечами и усмехнулся, будто слушает очевидное:
– Какая мне выгода, если я дам разрешение помочь этому ребёнку? – спросил он, пристально глядя на меня.
Он уселся в кресло, скрестив руки на груди, и ждал, что я скажу дальше. В его взгляде читалась хитрость – будто он уже знал, что хочет получить взамен. Мне на мгновение захотелось замяться, но я собрала волю в кулак и ответила:
– Помощь мальчику – не вопрос выгоды, Рейн. Это вопрос человечности и ответственности. Если мы не сделаем этого сейчас, последствия будут хуже. Ты играешь с судьбами, но есть вещи важнее политики и амбиций.
Я сделала шаг вперёд, словно бросая вызов его равнодушию:
– Если хочешь что-то взамен – скажи прямо. Но не закрывай глаза на страдания ребёнка ради собственной выгоды.
В кабинете повисла тишина. Рейн задумчиво посмотрел в окно – я понимала, что он взвешивает всё и решает, стоит ли идти на риск. Он посмотрел на меня с холодной улыбкой, и его голос прозвучал ровно, но с явной долей цинизма:
– Если выйдешь за меня замуж, Кайра, я сниму все ограничения. Не буду мешать тебе помогать пробужденным. Ты получишь свободу действий, которую так хочешь.
Слова ударили по мне, словно ледяной дождь. В голове сразу всплыла масса противоречивых чувств. Сердце забилось быстрее, но не от радости – от внезапного страха и отвращения. Выйти за него замуж? Ради свободы? Но какой ценой?
Я невольно опустила глаза, чувствуя, как внутреннее сопротивление растёт, будто я стою на краю пропасти. Мысль о том, чтобы связать свою жизнь с этим человеком, вызывала в груди тяжесть и холод. Его предложение было словно ловушка, изящно скрытая под обещанием свободы. Но я знала: брак с ним – не выбор, а цепи. Цепи, которые ограничат меня гораздо сильнее, чем его запреты сейчас.
Взглянула на него, пытаясь прочесть в его глазах что-то большее – понимание, искренность, хоть какую-то тёплую искру. Но там была только холодная безразличная решимость. Внутри меня разгоралось смятение: отказаться – значит оставить мальчика в страданиях, принять – предать себя. Мой голос сорвался на шёпот:
– Это… слишком большая цена.
Я сделала шаг назад, стараясь собрать мысли, но в груди всё ещё жила тяжесть и боль от этого предложения. Вышла из кабинета, тяжело закрывая дверь за собой. Щелчок замка отозвался глухо, словно эхом в пустоте внутри меня.
В голове взрывом проносились воспоминания – лица пробужденных, которых я знала. Их страх, боль и надежда переплетались в неразрывный узел. Я вспоминала каждого: мальчика, чей взгляд был полон безысходности; девушку, которая впервые ощутила свои силы и дрожала от неизвестности; того парня, что пытался сдержать бурю внутри себя, но терял контроль.
Все они – такие разные, но объединённые одним: борьбой за свободу быть собой, за возможность жить без оков и ограничений. Их судьбы – как зыбкий мост между надеждой и отчаянием, и я знала, что не могу просто отвернуться. Но предложение Рейна – словно тяжёлый камень, лежащий на моём сердце. Свобода, которую он обещает, обернулась ловушкой, и выбор казался невозможным.
Я оперлась спиной о холодную стену, пытаясь собрать разбросанные мысли. Воспоминания мелькали – голоса, глаза, чувства – и я понимала, что этот путь будет болезненным. Но кто, если не я, возьмёт на себя эту тяжесть?
Спустя мгновение резко распахнула дверь, и звонкий стук разнесся по пустому коридору. Голос вырвался ровный, холодный, без капли сомнения:
– Хорошо. Я согласна выйти за тебя замуж.
Рейн приподнял бровь, а на губах играла едва заметная усмешка – будто он предвидел этот ход и наслаждался моментом.
– Тогда, – медленно произнёс он, – разрешаю тебе облегчать страдания пробужденных.
В его словах звучала тяжёлая сделка, и я почувствовала, как что-то внутри меня сжалось и сломалось одновременно. Это был не выбор – это была капитуляция. Цепи свободы, которые он протягивал, пахли холодом и железом. В глазах мелькнула боль, но я не позволила ей вырваться наружу. Потому что теперь ответственность была на мне – на том, кто решился пойти на такой шаг ради тех, кто не мог защитить себя сам.
За дверью коридор снова наполнился шёпотами и взглядами, но я уже не слышала ничего, кроме собственного сердцебиения и тяжести сделанного решения. Я бросила взгляд на дверь изолятора, чувствуя, как сердце сжимается от тревоги и решимости. Без колебаний быстрым, уверенным шагом направилась туда, куда теперь вело меня нечто большее, чем просто долг.
Дверь изолятора открылась передо мной с легким скрипом. В воздухе висела стылая тишина, пропитанная страхом и безысходностью – будто сама комната хранила все мучения, что пережил этот мальчик и другие эсперы.
Профессор у входа посмотрел на меня с явным неодобрением – его губы сжались в тонкую линию, и в глазах читалась смесь раздражения и беспомощности. Но я не остановилась, не позволила его взгляду сбить меня с пути. Прошла мимо, словно его там и не было. Каждый мой шаг отдавался глухим эхом, когда я подошла к мальчику. Его плечи были сгорблены, взгляд потухший, словно весь мир стал для него тяжелой ношей. В его глазах – бездонная глубина боли и одиночества.
Я присела рядом, осторожно, чтобы не спугнуть, и мягко протянула руку.
– Я здесь, – тихо сказала я, голос едва слышен, но наполнен теплом и решимостью. – Теперь я сделаю всё, чтобы тебе стало легче.
В комнате повисла неподвижность – будто даже время замерло, ожидая ответа. Но в этот момент я почувствовала – этот шаг не был просто действием. Это было обещание. Обещание бороться за тех, кто не мог бороться сам.
Медленно опустилась на корточки рядом с мальчиком, ощущая, как холодный пол касается моих коленей. Осторожно провела ладонью по его щекам – кожа была влажной от пота, горячей и напряжённой. Его лицо дрожало, словно в нем боролись страх и боль.
Я закрыла глаза на мгновение, собрав всю свою внутреннюю силу, а затем сосредоточенно окунулась в его разум – словно шагнула в бушующий океан эмоций и энергии. В голове разразился шторм: вспышки ярких, резких образов, грохот боли и паники, стремительные волны страха, которые захлёстывали сознание мальчика. Но я не отступила. Моя воля мягко оплетала этот хаос, будто нежной сетью, направляя бурю в тихие потоки. Каждая вспышка силы становилась всё спокойнее, страх – уступал место лёгкой надежде. Я позволила себе быть якорем, стабилизирующим его внутренний мир.
Постепенно тело мальчика расслабилось, мышцы смягчились, словно растаяв под моими руками. Его голова чуть покатилась набок, губы немного приоткрылись – он обмяк, доверившись мне. В этот момент я глубоко вздохнула, наконец позволив себе облегчение. Накатывающее напряжение словно отступило, оставив в душе тихую решимость. Его дыхание стало ровным и спокойным, а на лице впервые за долгое время появилась невыразимая тишина – не покой смерти, а спокойствие, рожденное из надежды.
Я понимала – это только первый шаг, но он был сделан. И теперь мы вместе могли идти дальше.
В этот момент дверь изолятора резко отворилась, и внутрь вошёл профессор – на лице его играло недовольство и возмущение. Он быстро приблизился, голос его прозвучал резким и обвиняющим:
– Что здесь происходит? Ты не имела права заходить сюда без разрешения, тем более вмешиваться в состояние пробужденного! Это нарушение всех протоколов!
Я медленно подняла голову, встретив его взгляд твёрдостью и спокойствием, которые не допускали споров.
– Разрешение дал профессор Рейн, – ответила я ровным, но уверенным голосом. – Он снял все ограничения на помощь пробужденным. Я действую в полном соответствии с его указаниями и ответственностью, которую он на меня возложил.
Профессор замер, на мгновение казалось, что он хочет возразить, но в моих глазах он увидел решимость и уверенность, которые не позволяли отступить. Тишина в помещении стала давящей, но теперь уже никто не сомневался – этот шаг сделан, и назад дороги нет.
Глава 4
Я вош