Измена в 45. Моя горькая сладость

Глава 1. Я готовила ужин

Я готовила ужин, когда моя жизнь закончилась.

Это был четверг, обычный февральский вечер – за окном темнота, слякоть, мокрый снег. Такая погода, когда кажется, что весна не наступит никогда. Я стояла у плиты в фартуке, подаренном Александром три года назад. На фартуке были вышиты маленькие красные сердечки: девочковый, наивный узор для женщины сорока пяти лет. Но мне он нравился. Сердечки напоминали о том времени, когда муж ещё замечал такие мелочи.

Сегодня была наша годовщина.

Двадцать пять лет вместе.

Серебряная свадьба. Четверть века, которую мы прожили как одно целое: Александр и Вера, Вера и Александр. Кольца, квартира, машины, сын, который сейчас живёт отдельно, общие друзья, графики отпусков, привычки, раздражения, радости. Всё общее. Общая жизнь.

Я проверила утку в духовке, помешала соус из апельсинов и коньяка. Александр любил этот соус, хотя в последние годы всё чаще говорил о холестерине и правильном питании. Но сегодня можно.

Сегодня праздник.

Я улыбнулась своему отражению в окне. В сорок пять я выглядела хорошо: волосы всё ещё русые, фигуру держу, морщины только в уголках глаз. Я старалась сохранять свою молодость всеми возможными способами, даже не ради себя, больше для мужа, который женился на двадцатилетней студентке филфака и, возможно, до сих пор видит меня такой.

Телефон лежал рядом с разделочной доской. Я в третий раз набрала Сашу. Гудки, долгие и безнадёжные, как февральский дождь за окном.

– Аппарат абонента выключен или находится вне зоны действия…

Да, сегодня у мужа важная встреча. Я знала. Он говорил утром. Китайские инвесторы, большой проект, возможно, придётся задержаться. Но не в такой день. Я поправила скатерть на круглом столе в гостиной. Белая, накрахмаленная, с кружевной каймой – реликвия от моей бабушки. На ней стояли тарелки из сервиза, что мы купили в первый год брака. Тогда ещё не было денег на дорогой фарфор, но нам казалось важным иметь "семейный" сервиз. Сколько раз я доставала его за эти годы? Десять? Пятнадцать? Только по особым случаям, чтобы не разбить.

Свечи – длинные, кремовые – ждали своего часа в серебряных подсвечниках. Подарок свекрови на пятилетие свадьбы.

"Храните огонь," – сказала она тогда.

Я хранила. Последние полгода огонь едва тлел, но я верила: это временно, это усталость, это возраст, работа, что угодно, но не конец.

В половине восьмого я открыла вино: красное, сухое, выдержанное. Бутылка дышала на столе, раскрывая аромат. Часы на стене тикали неторопливо, словно говорили: у вас всё время мира впереди.

В восемь я снова позвонила. Без ответа.

В половине девятого я отправила сообщение: "Ужин остывает. Ты скоро?"

В девять я сняла фартук, выключила духовку. Утка стала жёсткой. Ничего. Подогреем.

В десять я села у окна, всматриваясь в ночь. За двадцать пять лет я выучила звук его шагов, скрип половицы у двери под его весом, характерный щелчок замка, когда он поворачивал ключ особым движением запястья.

Я ждала этих звуков, как спасения. Ещё не зная, что спасения не будет.

Он пришёл в одиннадцать двенадцать. Я запомнила время, потому что взглянула на часы, когда услышала его шаги. Эти цифры отпечатались в сознании, как на негативе фотоплёнки: 23:12. Время, когда закончились двадцать пять лет нашей совместной жизни..

Александр вошёл, весь промокший, с каплями дождя на тёмных волосах, в которых уже серебрилась седина. Красивый, мой, уставший, поздний, но всё-таки вернувшийся.

– Прости, – сказал он, не снимая пальто. – Задержался.

– Ничего, – я улыбнулась. – С годовщиной нас. Раздевайся, я подогрею ужин.

Он остался стоять в коридоре. Не проходя в комнату, не смотря на стол со свечами, на бутылку вина, на всю эту декорацию, которую я готовила почти с самого утра. Он просто стоял, как чужой человек, у порога нашего дома, и смотрел куда-то мимо меня.

– Вера, – сказал он тихо. – Нам надо поговорить.

Я знала. Ещё до того, как он произнёс эту фразу – самую страшную фразу в семейной жизни – я знала. Что-то в напряжении его плеч, в том, как он избегал моего взгляда, в том, как впервые за двадцать пять лет не наклонился поцеловать меня в щёку, когда вошёл. Я знала, но всё ещё цеплялась за жизнь, которую считала своей.

– Конечно, – сказала я слишком бодрым голосом. – Давай поговорим за ужином. Я утку запекла, с апельсиновым соусом, как ты любишь.

– Вера, – он наконец посмотрел мне в глаза. – Я ухожу.

Два слова. Они повисли между нами, тяжёлые, как бетонные плиты. "Я ухожу" – такие простые слова, мы говорим их десятки раз в день: я ухожу на работу, я ухожу в магазин, я ненадолго выйду. Но когда в них нет продолжения, нет "и скоро вернусь" – они означают только конец.

– Куда? – глупо спросила я, словно он собирался в командировку.

Александр вздохнул. В этом вздохе было всё: усталость, сожаление и облегчение человека, наконец решившегося прыгнуть с высоты.

– К Ольге. Моей… – он запнулся.

– Секретарше, – закончила я за него. – Вы давно?..

– Восемь месяцев, – ответил он просто.

Восемь месяцев. Двести сорок дней. Я мысленно перебирала эти дни, как чётки: отпуск в сентябре, День рождения сына, новогодние праздники, обычные вечера, воскресные завтраки. Во всех этих днях, оказывается, была ещё она. Я никогда не видела эту Ольгу. Только слышала о ней вскользь. Ей двадцать восемь, она закончила экономический, прекрасно владеет английским, незаменима в работе с иностранными партнёрами. Теперь она ещё и незаменима в постели моего мужа.

Боль была такой острой, что я не почувствовала, как уронила бокал, который всё ещё держала в руке. Стекло разбилось о паркет. Тонкий хрустальный звон. Осколки у наших ног – как символ.

– Я хотел сказать тебе раньше, – продолжал Александр, не двигаясь с места. – Но всё ждал подходящего момента.

– И нашёл его. В нашу годовщину, – я рассмеялась. Смех вышел ломким и чужим, будто смеялся кто-то другой.

– Я забыл, – пробормотал он. – Прости.

Так просто. Он забыл. А я готовила ужин.

– Я переночую в гостиной, – сказал он. – А завтра соберу вещи. Мы можем обсудить все детали позже, когда ты успокоишься.

Успокоюсь. Как будто это просто эмоциональная буря, которая пройдёт. А не снос несущей стены в доме всей моей жизни.

– Вера, – он сделал шаг ко мне. – Я никогда не хотел делать тебе больно.

Я отступила, впервые за двадцать пять лет избегая его прикосновения.

– Не надо. Просто… не трогай меня.

Он кивнул. Мы стояли в нашей прихожей, среди осколков разбитого бокала, как чужие люди. Между нами была пропасть шириной в четверть века.

– Ты уверен? – спросила я тихо. – В том, что хочешь разрушить всё, что у нас было?

– Я больше не люблю тебя, – ответил он просто. – Не так. Прости.

Удивительно, как одна фраза может изменить всё. "Я больше не люблю тебя". Она расползлась во мне, как яд, парализуя все чувства, кроме боли. Я не помню, что ответила. Кажется, ничего. Кажется, просто кивнула, словно он сообщил о перемене в расписании, а не в нашей жизни.

Он прошёл мимо меня в гостиную, осторожно обходя осколки. Я осталась стоять на месте, глядя на закрытую дверь. За ней был человек, с которым я прожила половину жизни. Теперь – чужой. Теперь – случайный постоялец в доме, нашей теперь уже бывшей крепости.

Я вернулась на кухню. Утка в духовке почернела и съёжилась, как мое сердце. Вино в бутылке выдохлось. Свечи остались незажжёнными. Я механически убрала со стола, смахнула крошки, вытерла несуществующие пятна. В голове звенела пустота. Я двигалась, как заведённая кукла, выполняя привычные действия с неестественной точностью.

Потом прошла в ванную, закрыла дверь. И только там, под шум воды, чтобы он не услышал, я позволила себе упасть на колени и завыть – беззвучно, зажимая рот ладонью. Это был даже не плач – это был первобытный вой животного, попавшего в капкан. Капкан одиночества, пустоты и предательства.

В зеркале напротив отражалась женщина, которую я едва узнавала. Растрёпанные волосы, покрасневшие глаза, бледное лицо с пятнами румянца на скулах. Женщина, которая час назад была женой, а теперь… кто она теперь?

Вода лилась и лилась из крана. Я смотрела на свое отражение и думала о том, как странно устроена жизнь. Двадцать пять лет вместе оборвались за несколько минут разговора. "Я больше не люблю тебя". Фраза, убивающая прошлое и будущее одновременно.

А я-то думала, что самое страшное в жизни – стареть. Какая глупость. Самое страшное – остаться одной, когда тебе сорок пять и ты не умеешь жить иначе, чем вдвоём.

Позже, много позже, лёжа без сна в спальне, я слышала, как он ходит по гостиной. Знакомые шаги, звук открываемого шкаф. Он уже собирал какие-то свои вещи. Торопился уйти из жизни, которую мы строили вместе. К молодой женщине, которая ждала его где-то в городе, в своей квартире, со своими надеждами.

А я лежала, глядя в потолок, и пыталась понять, где именно мы сбились с пути. В какой момент его "я люблю тебя" превратилось в "я больше не люблю тебя". И почему я не заметила этой перемены?

Под утро, когда февральская тьма начала сереть, я наконец уснула. Мне снилось, что я готовлю ужин. Всё тот же ужин, снова и снова. Проклятая утка с апельсиновым соусом, которую никто никогда не попробует.

Я проснулась от звука закрывающейся двери. Он ушёл, не попрощавшись. Двадцать пять лет и один день – всё, что нам было отмерено.

Так я осталась одна. В квартире, наполненной его вещами, его запахом, нашими общими воспоминаниями. С разбитым сердцем и пустыми руками.

Я готовила ужин, когда моя жизнь закончилась. А теперь мне предстояло выяснить, что будет дальше.

Глава 2. Двадцать пять лет и один договор

Утро встретило меня безжалостной ясностью. Солнце било сквозь неплотно задёрнутые шторы, которые я забыла закрыть вечером. Первые секунды после пробуждения были милосердны: сознание ещё плавало в тумане, не помня о вчерашней катастрофе. Но потом реальность обрушилась на меня всей своей тяжестью.

Саша ушёл.

Я лежала в нашей супружеской постели, теперь слишком просторной для меня одной, и пыталась осознать этот факт. Ушёл. К другой женщине. Молодой. Которая не варила ему по утрам кофе четверть века. Которая не знает, что он морщится от запаха лаванды и не выносит, когда в супе слишком много соли.

Первое, что я сделала – потянулась к телефону. Внутри дрогнула глупая надежда – вдруг он передумал? Вдруг всё, что произошло вчера – чудовищная ошибка, помутнение рассудка, временное безумие? Вдруг сейчас он позвонит и скажет, что возвращается?

Но на экране не было оповещений ни в виде сообщений, ни в виде пропущенных звонков.

Я сама набрала его номер. Один гудок, второй, третий…

– Вера, – его голос звучал устало и отстранённо. – Извини, я сейчас не могу говорить. На совещании.

Конечно. Совещание. Бизнес не ждёт. Даже когда рушатся семьи.

– Ты… – голос предательски дрогнул. – Ты правда ушёл? Насовсем?

Пауза. Я слышала его дыхание в трубке, негромкие голоса где-то на фоне.

– Да, – наконец ответил он. – Мы поговорим обо всём позже. Я позвоню.

Короткие гудки. Я смотрела на экран телефона, словно на нём могло появиться что-то ещё. Какое-то объяснение, способное сделать происходящее менее болезненным.

Квартира была непривычно тихой. Обычно в это время я уже готовила завтрак, слушала новости, планировала день. Сейчас же я просто сидела на кровати, не в силах заставить себя встать. Зачем? Для кого?

Взгляд упал на фотографию на прикроватной тумбочке – мы с Александром в день нашей свадьбы. Я, двадцатилетняя, в простом белом платье, с цветами в волосах. Он – худой, лохматый, в костюме с чужого плеча, смотрит на меня так, словно я – чудо, которое каким-то образом досталось ему. Кто те люди на фотографии? Я их больше не знаю.

***

Мы познакомились на дне рождения общего друга. Я училась на филфаке, Саша на экономическом. У него уже тогда был маленький бизнес, какая-то торговля компьютерными запчастями, которые он возил из Финляндии. Он выделялся среди моих однокурсников – целеустремлённый, серьёзный, с ясными планами на будущее. В то время, когда мы все жили сегодняшним днём, он уже строил завтрашний.

– Я хочу свою компанию, – говорил он мне на наших первых свиданиях. – Настоящую, большую. Знаешь, как у западных бизнесменов. Чтобы люди работали, чтобы создавать что-то важное.

Я слушала, затаив дыхание. В его словах была энергия, притягивающая меня как магнит. Он не просто мечтал, он знал, как воплотить мечты в жизнь. Шаг за шагом, кирпичик за кирпичиком.

– А ты? – спрашивал он. – Чего хочешь ты?

– Писать книги, – отвечала я. – Или преподавать литературу. И… семью. Детей.

Он улыбался и целовал меня: нежно, с обещанием.

– Мы всё успеем. И твои книги, и мой бизнес, и детей. Мы будем командой.

Я верила. Как можно было не верить этому уверенному молодому человеку с горящими глазами?

Предложение он сделал через полгода. Без кольца в коробочке (на него тогда не было денег), без ресторана и шампанского. Просто однажды вечером, когда мы сидели в его съёмной комнате на Петроградской и пили дешёвое вино из пластиковых стаканчиков.

– Выходи за меня, – сказал он. – Я знаю, что мы ещё студенты, что нет денег, что родители будут против. Но я чувствую – мы должны быть вместе. Мы справимся. Вдвоём.

Я согласилась, не задумываясь. Это казалось таким правильным: быть с ним, строить будущее, рисковать, верить. Мы были молоды и полны надежд. Мир лежал перед нами – неизведанный, готовый к покорению.

Свадьбу играли скромную в студенческой столовой, с друзьями и несколькими родственниками. Моя мама плакала – она считала, что мы торопимся. Отец Саши, молчаливый инженер с суровым лицом, – выпил за наше здоровье и вручил конверт с деньгами. Мы были счастливы.

***

Я встала с кровати, подошла к шкафу. Его вещей действительно не было: костюмов, рубашек, галстуков. Он всё забрал, пока я спала тяжёлым сном изнеможения. Остались только какие-то мелочи – старая футболка на дне ящика, домашние тапочки у кровати, бритва в ванной. Те вещи, что не жалко оставить.

На столике у входа лежал его ключ от квартиры. Последний жест – символическое завершение совместной жизни. Я взяла ключ, холодный металл обжёг пальцы. Хотелось выбросить его, но сдержалась титаническим усилием воли.

Телефон в кармане халата зазвонил, заставив меня вздрогнуть. Наталья, моя старая подруга, единственная, кто остался из университетской компании.

– Вера? Ты как? Саша звонил Сергею вчера, сказал, что вы… – она запнулась.

– Расстались, – закончила я за неё. – Да. Он ушёл.

– Боже мой, – выдохнула она. – К этой…

– К Ольге. Своей секретарше.

– Какой мерзавец, – в голосе Наташи звучало неподдельное возмущение. – Ты как? Хочешь, я приеду?

Хотела ли я? Мне нужно было с кем-то поговорить, выплакаться, но картина Натальи в моей квартире, её сочувственные взгляды, неловкие объятия – всё это вдруг показалось невыносимым.

– Не сейчас, – ответила я. – Мне нужно… собраться с мыслями.

– Конечно, – она помолчала. – Но ты звони в любое время, слышишь? Днём, ночью – неважно.

Я пообещала. Повесила трубку и пошла на кухню. Заварила крепкий кофе, как любил Саша. По привычке. Достала из холодильника сыр, хлеб. Механические действия, выполняемые телом по многолетней памяти, пока разум пытался осознать новую реальность.

Взгляд упал на папку, лежащую на краю стола. Наш брачный договор. Александр явно достал его вчера из сейфа, когда собирал документы.

***

– Нам нужен брачный договор, – сказал Александр через месяц после свадьбы.

Мы сидели на кухне нашей первой съёмной квартиры – крошечной однушки на окраине города, с текущими кранами и вечно шумящими соседями. Я только что вернулась с занятий, уставшая, с пачкой конспектов. Сашенька встретил меня непривычно серьёзным.

– Брачный договор? – я удивлённо подняла брови. – Как в американских фильмах?

– Ну не так, – он поморщился. – Вообще это нормальная практика. Деловая. Мы же серьёзные люди, нужно всё оформлять правильно.

– А что оформлять-то? – я рассмеялась. – Наши богатства? Эту квартиру мы снимаем, машины нет, твой бизнес только-только начался…

– Вот именно, – он наклонился ко мне через стол, глаза загорелись знакомым огнём. – Сейчас у нас почти ничего нет. Но будет, Верочка! Я чувствую – скоро всё изменится. Этот контракт с финнами, новые поставки… Я стою на пороге чего-то большого.

– И при чём тут брачный договор?

– Это для защиты. Бизнес – штука рискованная. Если что-то пойдёт не так, я не хочу, чтобы ты пострадала.

Я смотрела на него с недоумением. Тогда, в двадцать лет, я не понимала ничего: ни что такое этот его бизнес, ни тем более не разбиралась в юридических тонкостей. Я просто любила своего молодого мужа и гордилась его амбициями.

– Это на всякий случай, – продолжал он. – Я хочу оградить тебя от кредиторов и иных обязательств… Нужно чётко разделить, что моё, что твоё.

– А разве не всё наше? – спросила я, и в голосе невольно проскользнула обида. – Мы же семья. И даже если возникнут какие-то проблемы, я готова нести ответственность наравне с тобой.

Он обошёл стол, опустился передо мной на колени, взял мои руки в свои.

– Конечно, всё наше! Но юридически лучше всё оформить правильно. Послушай, – он заглянул мне в глаза, – что бы ни случилось, мы – команда. Всегда. Этот договор ничего не меняет между нами. Он просто даёт страховку прежде всего тебе. На всякий случай.

Я сдалась. Частично потому, что верила ему, частично потому, что весь этот разговор казался таким далёким от реальности. У нас не было ничего ценного, кроме нашей любви. И я была уверена, что так будет всегда.

Через неделю мы встретились с юристом – знакомым Александра, солидным мужчиной с аккуратной бородкой. Он объяснял мне пункты договора, а я кивала, почти не вникая. Основная суть была проста: бизнес и всё, что с ним связано, принадлежит Александру. В случае развода я не претендую на его долю. Тогда это казалось разумным: ведь это был его бизнес, его риск, его работа.

Я подписала договор, не читая. С улыбкой. Даже пошутила: "Надеюсь, нам никогда не придётся к нему возвращаться".

Александр поцеловал меня и пообещал: "Никогда".

***

Я сидела на кухне, перечитывая эти страницы – пожелтевшие от времени, с выцветшими чернилами. Два десятилетия назад казалось, что этот документ – просто формальность. Теперь он превратился в приговор.

За двадцать пять лет маленький бизнес Александра вырос в серьёзную компанию. Квартира, в которой я сейчас сидела, машина, дача, счета в банках – всё было оформлено на него. Я, поглощённая домом и воспитанием Максима, не задумывалась об этом. Зачем? Мы же были семьёй. Командой. Всё было общее.

Оказалось – ничего общего нет.

Я отложила договор и впервые за утро по-настоящему заплакала. Не беззвучно, как вчера в ванной, а в голос – с рыданиями, всхлипами, с физической болью, раздирающей грудь. Я оплакивала не только уход мужа, но и собственную наивность. Двадцатилетняя девочка, подписавшая свою судьбу, не глядя, – она всё ещё жила во мне. И сейчас ей было больнее всего.

Телефон снова зазвонил. На этот раз – незнакомый номер.

– Вера Алексеевна? – мужской голос, сухой, деловой. – Меня зовут Игорь Михайлович, я адвокат вашего мужа. Нам нужно встретиться для обсуждения деталей вашего расставания.

Вот так просто. "Детали расставания". Как будто речь шла о расторжении делового контракта, а не о крушении целой жизни.

– Я… – голос охрип от слёз. – Мне нужно подумать.

– Конечно, – в его тоне проскользнуло что-то похожее на сочувствие. – Но лучше не затягивать. Александр Николаевич хотел бы решить всё… цивилизованно.

Конечно. Цивилизованно. Как он всё всегда делал. Я вдруг вспомнила, что на прошлой неделе мы обсуждали планы на лето – поездку в Италию, которую давно откладывали. Он улыбался, говорил, что нам обоим нужен отдых. А сам уже, наверное, знал, что уйдёт. Что никакой Италии не будет. По крайней мере, не со мной.

– Я позвоню вам завтра, – сказала я адвокату и нажала отбой.

Оглядела квартиру: просторную, с дизайнерским ремонтом. Каждая вещь здесь была выбрана мной, каждый уголок хранил воспоминания. И всё это теперь, вероятно, придётся оставить.

Я должна найти себе адвоката. Кого-то, кто объяснит мне, на что я могу рассчитывать. Что мне вообще теперь делать.

Но сначала – звонок Наталье. Мне всё-таки нужен был кто-то рядом. Кто-то, кто просто подержит за руку, пока рушится мир.

– Наташа? – сказала я, когда она взяла трубку. – Приезжай, пожалуйста. Я не справляюсь.

– Уже выхожу, – без лишних вопросов ответила она. – Держись, Вера. Ты сильнее, чем думаешь.

Правда? Я сильная? Всю жизнь я опиралась на Александра, на нашу семью, на то, что "мы – команда". А теперь команды нет. Только я одна – сорокапятилетняя женщина с филологическим образованием. Своими знаниями я никогда всерьёз не пользовалась, без собственных доходов, без карьеры, с сыном, который уже взрослый и живёт отдельно.

И брачный договор, подписанный четверть века назад наивной влюблённой девочкой, верившей в "навсегда".

Я сделала ещё один глоток остывшего кофе и взглянула на экран телефона. Надо позвонить Максиму. Рассказать. Но что именно? Как объяснить сыну, что его отец ушёл к женщине немногим старше самого Максима? Как вообще начать этот разговор?

За окном начался мелкий, февральский дождь с примесью снега. Серое небо затянуло тучами. Погода идеально соответствовала моему настроению. Я смотрела на капли, стекающие по стеклу, и думала о том, что, возможно, это не конец света. Люди разводятся. Начинают всё сначала. Учатся жить по-новому.

Может быть, и я научусь.

Но сначала нужно было разобраться с этим проклятым брачным договором. Понять, что именно я подписала тогда своей беспечной рукой. И чего мне это будет стоить сейчас.

Я снова взяла в руки пожелтевшие страницы, на этот раз с твёрдым намерением прочитать и понять каждое слово. Каждое чёртово слово, которое перечёркивало двадцать пять лет моей жизни.

Глава 3. Наш сын – его отражение

Наташа просидела со мной до вечера. Она принесла вино, заказала пиццу и слушала мои сбивчивые рассказы о том, как всё рухнуло. Я плакала, злилась, снова плакала. Потом мы вместе перечитывали брачный договор, и Наташа, бухгалтер с двадцатилетним стажем, качала головой и тихо ругалась.

– Нужен хороший юрист, – сказала она твёрдо. – Я узнаю контакты, у меня есть знакомый адвокат по семейным делам.

Когда она ушла, я осталась один на один с тишиной квартиры и необходимостью позвонить сыну. Откладывать было нельзя – лучше, если Максим узнает от меня, а не от отца.

Я нажала на его номер в телефоне. Длинные гудки. Он мог быть на тренировке или с друзьями, или с той девушкой, о которой говорил в последнее время. Как же её зовут? Алиса? Арина?

– Мам? – голос сына звучал слегка удивлённо. Мы обычно созванивались по выходным, не среди недели.

– Максим, привет, – я старалась говорить спокойно. – Ты сейчас очень занят?

– Да так, в спортзале, – в трубке слышался гул голосов, музыка. – Что-то случилось?

Я глубоко вдохнула.

– Нам нужно поговорить. Это важно, – я помолчала. – Папа ушёл от нас.

Тишина. Даже фоновые звуки, казалось, стихли.

– Что значит «ушёл»? – наконец спросил он.

– К другой женщине. Вчера вечером он собрал вещи и уехал.

– Подожди, – его голос изменился, стал напряжённым. – Ты можешь рассказать нормально? Я сейчас не могу говорить. Приеду через час, хорошо?

Я согласилась. Отключилась и стала ждать.

За этот час я попыталась привести себя в порядок. Умылась, причесалась, даже нанесла немного тонального крема, чтобы скрыть следы слёз. Не хотелось, чтобы сын видел меня разбитой. Он и так будет переживать.

Максим приехал через полтора часа. Позвонил в дверь, хотя у него был свой ключ – это уже говорило о многом. Дистанция, которую он обозначил. Я открыла дверь и замерла на пороге.

Мой сын, мой мальчик – высокий, широкоплечий, так похожий на отца в молодости. Те же тёмные волосы, та же линия подбородка, даже поворот головы – всё как у Александра. Двадцать три года, а уже весь в делах, амбициях, планах. Он работал в компании отца последние два года, после окончания того же экономического факультета.

– Привет, мам, – он неловко обнял меня и прошёл в квартиру. – Так что случилось?

Мы сели на кухне. Я поставила чайник, достала печенье, которое он любил с детства. Обычные домашние жесты, за которыми пыталась скрыть волнение.

– Вчера была наша с папой годовщина, – начала я. – Двадцать пять лет. Я приготовила ужин, ждала его. Он пришёл поздно и сказал, что уходит к своей секретарше. Ольге.

Я ожидала увидеть на лице сына шок, недоверие, возмущение. Но Максим смотрел на меня странно спокойно, почти отстранённо.

– Ты знал? – вырвалось у меня.

Он отвёл взгляд и сделал глоток чая.

– Догадывался. В офисе были разговоры.

Я почувствовала, как земля снова уходит из-под ног. Мой сын знал или догадывался, что его отец изменяет мне, и не сказал ни слова?

– И ты молчал? – мой голос дрогнул.

– А что я должен был сделать? – он пожал плечами с той же непроницаемостью, что и его отец. – Это ваши отношения. Я не хотел вмешиваться.

– Максим, речь идёт о твоей семье!

– Которая, похоже, уже не семья, – он произнёс это спокойно, как факт. – Послушай, мам, люди расстаются. Это бывает. Даже после стольких лет.

Я смотрела на него и не узнавала. Мой мальчик, которого я баюкала ночами, возила в музыкальную школу, помогала с домашними заданиями… Когда он стал таким холодным, таким расчётливым?

– Я знаю, что тебе больно, – продолжил он, и в его голосе наконец появились нотки сочувствия. – Но, может, так будет лучше для всех? Вы с папой в последнее время не очень ладили…

– Что? – я ошеломлённо уставилась на него. – С чего ты взял?

– Ну, это было заметно. Он много работал, ты… – он помедлил, – ты всегда сидела дома. Разные интересы, разные круги общения.

Я не могла поверить своим ушам. В глазах сына я была просто домохозяйкой, которая «сидела дома», пока его отец строил бизнес и карьеру.

– Я не «сидела дома», – тихо сказала я. – Я создавала дом. Для тебя, для твоего отца. Я отказалась от своей карьеры, чтобы воспитывать тебя, чтобы поддерживать папу. Это был наш общий выбор.

– Выбор, который ты сделала двадцать лет назад, – Максим говорил теперь как взрослый с ребёнком. – Мам, сейчас другое время. Женщины работают, развиваются. А ты… застряла.

Я смотрела на его красивое, уверенное лицо, и меня захлестнула волна гнева. Гнева на его отца, на весь мир, который научил моего сына ценить только деньги и успех, на себя – за то, что не смогла передать ему другие ценности.

– Ты говоришь прямо как он, – я покачала головой. – Ты даже не спросил, как я себя чувствую. Не возмутился, что он бросил нас ради женщины твоего возраста.

– При чём тут её возраст? – он поморщился. – Отец – взрослый человек, он имеет право…

– На что? – перебила я. – На то, чтобы бросить семью после двадцати пяти лет? На то, чтобы оставить меня без средств к существованию? – я кивнула на брачный договор, который так и лежал на столе. – Он всё предусмотрел. Всё оформил на себя.

Максим взял документ, бегло просмотрел.

– Но ты же сама это подписала, – сказал он с оттенком удивления. – И что значит «без средств»? Папа не бросит тебя в нищете. Он всегда был справедливым.

«Справедливым». Этим словом мой сын оправдывал предательство отца.

– А что ты предлагаешь мне делать? – я смотрела прямо на него. – Жить на подачки от бывшего мужа? В квартире, которая, возможно, скоро перестанет быть моей? Начинать карьеру в сорок пять лет?

Максим вздохнул, как будто разговор утомлял его.

– Мам, у тебя всё будет хорошо. Папа обеспечит тебя. Может, это даже шанс начать новую жизнь? – он посмотрел на часы. – Прости, мне пора. У меня встреча с инвесторами. Я позвоню завтра, хорошо?

Он встал, поцеловал меня в щёку – быстро, формально. Взрослый, деловой человек, который выполнил неприятную обязанность и теперь мог вернуться к важным делам.

– Максим, – окликнула я его у двери. – Ты понимаешь, что случилось? Твой отец разрушил нашу семью. То, что мы строили вместе двадцать пять лет.

Он помедлил, сжимая ключи от машины.

– Никто ничего не разрушил, мам. Просто всё изменилось. Пойми наконец – ничто не вечно. Всё развивается, трансформируется. Отец всё создал сам, и он имеет право распоряжаться своей жизнью.

– Не сам, – тихо возразила я. – Мы создавали всё вместе.

Но Максим уже не слушал. Он кивнул, бросил дежурное «держись» и ушёл, плотно закрыв за собой дверь.

Я осталась стоять в коридоре, глядя на эту закрытую дверь. Второе предательство за два дня. От двух самых близких мужчин в моей жизни.

Но боль от слов сына была, пожалуй, ещё острее, чем от ухода мужа. Потому что в глазах Максима я увидела не просто холодность – я увидела пренебрежение. Словно я была отработанным материалом, использованным и выброшенным. Домохозяйкой, которая «сидела дома», пока мужчины делали настоящие дела.

Двадцать три года назад я держала его на руках, крошечного, беззащитного, и обещала всегда быть рядом. Всегда защищать. А теперь он смотрел на меня глазами чужого человека, и в этих глазах не было ни благодарности, ни понимания – только снисходительная жалость.

Я медленно вернулась на кухню, села за стол. На столе всё ещё стояли две чашки – моя и Максима. В его осталась половина чая, который он не допил, торопясь уйти. И печенье, к которому он не притронулся. Детское печенье, которое я продолжала покупать по привычке, хотя мой сын давно вырос.

Самое страшное в предательстве то, что оно приходит от тех, кому ты безоговорочно доверяешь. От тех, кого любишь больше всего на свете.

Страшно, когда уходит муж. Но ещё страшнее, когда твой ребёнок смотрит на тебя глазами чужого человека.

Глава 4. Две страницы и всё

На следующее утро я проснулась с твёрдым намерением действовать. Достаточно слёз и самоуничижения. Если Александр хотел войны – он её получит. Если мой сын верит только в силу и успех – я покажу ему, что его мать не сломлена.

Первым делом я позвонила по номеру, который прислала Наташа. «Елена Викторовна Соколова, адвокат по семейным делам. Двадцать лет практики.» Секретарь записала меня на приём на два часа дня.

Я надела строгий костюм, который не доставала из шкафа, наверное, несколько лет. Последний раз был на выпускном Максима. Костюм сидел чуть свободнее, чем раньше – я похудела за эти дни на нервной почве. Нанесла макияж, собрала волосы в пучок. В зеркале отражалась собранная, серьёзная женщина, а не та развалина, какой я себя чувствовала.

Офис адвоката находился в центре города, в старинном здании с лепниной на фасаде. Я поднялась на третий этаж, постучала в дверь с табличкой «Адвокатское бюро Соколовой Е.В.»

Елена Викторовна оказалась моей ровесницей – стройная женщина с короткой стрижкой и проницательными глазами. Она пожала мне руку, пригласила сесть и сразу перешла к делу.

– Итак, Вера Алексеевна, я так понимаю, ваш муж решил развестись и есть брачный договор?

Я кивнула и протянула ей папку с документами. Пока она читала, я рассматривала её кабинет – строгий, функциональный, с дипломами на стенах и огромной библиотекой юридической литературы. Интересно, у неё есть семья? Дети? Или она из тех женщин, которые выбрали карьеру вместо дома?

– Так, – Елена Викторовна подняла глаза от документов. – Договор составлен грамотно, но есть несколько моментов, за которые мы можем зацепиться.

– Зацепиться? – я недоумённо посмотрела на неё. – Но там всё указано: бизнес и имущество, приобретённое на доходы от него, принадлежат мужу.

– Не всё так просто, – она улыбнулась. – Во-первых, договор составлен очень давно, когда многие нормы семейного права ещё только формировались. Во-вторых, – она постучала ручкой по одному из пунктов, – здесь говорится о бизнесе, но не уточняется, о каком именно. За двадцать пять лет компания вашего мужа наверняка трансформировалась, проходила реорганизации, слияния?

Я кивнула. Конечно, от того маленького ИП, с которого Саша начинал, давно не осталось и следа. Сейчас это был холдинг с несколькими направлениями.

– И, наконец, главное, – продолжила адвокат. – В России ни один судья не поставит договор выше закона. Если бы вас действительно оставили с пустыми руками после 25 лет брака – мы бы этот договор разнесли в пух и прах. Статья 44 Семейного кодекса гласит, что брачный договор может быть признан недействительным, если он ставит одного из супругов в крайне неблагоприятное положение.

Я почувствовала, как внутри просыпается что-то похожее на надежду.

– Вы думаете, мы сможем оспорить договор?

– Не полностью, но частично – вполне, – она сделала пометку в блокноте. – Кроме того, есть вопрос о совместно нажитом имуществе, которое напрямую не связано с бизнесом. Квартира, например. Когда она приобретена?

– Пятнадцать лет назад, – я задумалась. – Но деньги были от продажи акций компании.

– Это предстоит доказать вашему мужу, – Елена Викторовна сделала ещё одну пометку. – А машина?

– Подарок на сорокалетие, – я горько усмехнулась. – От любящего мужа.

– Прекрасно. Подарки не подпадают под брачный договор, если только в нём не оговорено иное, – она перелистнула ещё несколько страниц. – Что-нибудь ещё? Дача, земельный участок, ценные бумаги?

Я покачала головой. Потом вдруг вспомнила:

– Есть старое здание в пригороде. Бывшее кафе моего отца. Мы собирались его продать или сдать в аренду, но руки не доходили.

Елена Викторовна оживилась:

– Расскажите подробнее.

Я рассказала историю, которую почти забыла за прошедшие годы. Как отец открыл маленькое кафе на окраине, как вложил в него всю душу. Как после его смерти оказалось, что у кафе были долги, и его могли забрать кредиторы. Тогда Александр выкупил долги и оформил здание на себя – так было проще с юридической точки зрения. Кафе давно не работало, стояло заброшенным, но я всегда испытывала сентиментальную привязанность к этому месту. Отцовское наследие.

– Так-так, – адвокат что-то быстро писала в блокноте. – Это очень интересно. Если кафе принадлежало вашей семье, а муж просто помог сохранить его, мы можем доказать, что он действовал в ваших интересах, как доверенное лицо. В конце концов, он был вашим мужем, вы доверяли ему представлять ваши интересы.

– Но там его подпись во всех документах…

– Юридические формальности, – она отмахнулась. – Важна суть. Это было семейное дело, и вы имеете на него полное право.

Я смотрела на неё с недоверием. Неужели есть шанс? Неужели я не останусь на улице с одним чемоданом вещей?

– Сколько у вас сейчас денег? – неожиданно спросила Елена Викторовна. – В смысле, свободных средств, которыми вы распоряжаетесь?

Я замялась.

– Немного. Пару сотен тысяч на карте. Ещё есть совместная кредитка, но я не уверена, что Александр не заблокирует её.

– Наверняка заблокирует, – кивнула она. – Они всегда так делают. Держите наличные при себе и приготовьтесь к долгому процессу. Я буду представлять ваши интересы. Мой гонорар…

Она назвала сумму, от которой у меня сжалось сердце. Но выбора не было.

– Хорошо, – я кивнула. – Я согласна. Как будем действовать?

В следующие полчаса мы обсудили стратегию. Елена Викторовна советовала не торопиться с разделом имущества, затягивать процесс, собирать доказательства моего вклада в семейный бюджет и бизнес, а главное – не подписывать никаких новых соглашений без её ведома.

– И ещё, – сказала она, когда я уже собиралась уходить. – Сходите в это кафе. Посмотрите на него, сфотографируйте всё, соберите документы, если они сохранились. Любые свидетельства, подтверждающие вашу связь с этим местом.

Я кивнула. Идея увидеть отцовское кафе после стольких лет странным образом грела душу. Словно ниточка к прошлому, к чему-то настоящему, что было до Александра и останется после него.

Выйдя из офиса адвоката, я поехала домой. Целый час провела, разбирая коробки в поисках ключа. Отыскав искомое, поспешила на автобусную остановку. Я помнила дорогу смутно, больше по подростковым воспоминаниям, но GPS-навигатор услужливо прокладывал маршрут.

Район изменился до неузнаваемости. Вместо пустырей новостройки, вместо скромных магазинчиков торговые центры. Я боялась, что не найду кафе, что оно затерялось среди этой новой застройки, что его снесли, наконец.

Но вот автобус остановился на знакомой остановке, и я увидела его – стоящее чуть в стороне от дороги одноэтажное здание с выцветшей вывеской «Кафе». Даже название не сохранилось. Просто «Кафе».

Подошла ближе. Окна были заколочены, дверь надёжно заперта. На двери поблёкшая наклейка: “Объект находится под охраной фирмы “Сокол”. Вокруг разросся сорняк, стены облупились, но это было оно – место, где я провела часть своих подростковых лет, тут отец учил меня варить кофе и печь его фирменные булочки с корицей. Когда я заканчивала институт, папа всё же сумел выкупить это здание, правда, я тогда даже и не подозревала, что ему пришлось ради своей мечты залезть во внушительные долги.

Достала из сумки два ключа: один от замка, другой от сигнализации. Нужно отдать должное бывшему мужу – он как мог позаботился о защите кафе.

Подойдя к двери, вставила ключ в замочную скважину. И, о чудо, он повернулся! Видимо, Александр, кроме сдачи объекта под охрану, так и не удосужился сменить сердцевину за все эти годы. Да и зачем? Никому не нужное здание на окраине города.

Внутри пахло пылью и запустением. Солнечный свет пробивался сквозь щели в заколоченных окнах, рисуя полосы на пыльном полу. Я стояла посреди главного зала и словно видела призраков прошлого: отца за стойкой, посетителей за столиками, себя с учебником в углу.

Мебель осталась: старые деревянные столы, стулья, даже барная стойка. Всё покрыто толстым слоем пыли и паутины, но вроде как оно всё неплохо сохранилось, удивительно. Даже сказачно. Я подошла к стойке, провела рукой по деревянной поверхности. Сколько раз я сидела здесь, наблюдая, как отец работает? Сколько историй он рассказывал мне в этих стенах?

В подсобке тоже всё осталось нетронутым: кухонное оборудование, посуда, даже коробки с документами. Я открыла одну из них и с удивлением обнаружила старые фотографии, меню, написанное отцовской рукой, счета, накладные. Всё, что адвокат просила найти ждало меня здесь.

Я смахнула пыль со стула, села и медленно ещё раз огляделась. Это был осколок прошлого, застывший во времени. Заброшенный, никому не нужный. Кроме, может быть, меня.

Забавно устроена жизнь. Когда отец был жив, я мечтала о другом: о карьере, о большом городе, о жизни вдали от пригорода, от этого маленького кафе. А теперь, в сорок пять, после краха всех иллюзий, я возвращаюсь сюда – и чувствую, что наконец-то вернулась… домой?

Оказывается, вся моя жизнь умещается в две страницы юридического документа. И одну строчку о кафе на обочине, которое вдруг стало единственной надеждой на будущее.

Я достала телефон, начала фотографировать всё подряд: интерьер, вывеску, документы. Каждый снимок мог стать доказательством в предстоящей битве. Но было в этом и что-то большее – я фиксировала свою связь с прошлым, с истоками, с тем временем, когда я была самой собой, а не чьей-то женой.

Я покинула здание, лишь когда стемнело. Заперла дверь и пошла к автобусной остановке. В сумке лежала папка с найденными документами – сокровище, способное изменить исход дела. А в сердце теплилось странное, неожиданное тепло.

Я еще не знала, как именно, но отчётливо понимала: отцовское наследие, этот осколок прошлого, каким-то образом станет моим будущим. И оно будет только моим.

Глава 5. Невозможность утонуть в ванной

Вернувшись домой, обнаружила три пропущенных звонка. Один от Натальи – она наверняка волновалась. Один от адвоката Александра – ему явно не терпелось начать делёж имущества. И один с незнакомого номера.

Я решила перезвонить только Наталье.

– Ну как? – спросила она вместо приветствия.

– Была у адвоката, – ответила я, снимая пальто. – Говорит, есть шансы оспорить часть договора.

– Слава богу. А то я всю ночь не спала, думала о твоей ситуации.

Наташа говорила что-то ещё: про суды, про знакомых, которые разводились, про то, что я сильная и справлюсь, но я почти не слушала. Усталость накатила внезапно, как огромная волна, накрывая с головой. Хотелось просто лечь и забыться.

– Вера? Ты меня слышишь? – голос подруги вернул меня к реальности.

– Да-да. Просто устала. Позвоню завтра, хорошо?

Повесив трубку, я прошла на кухню, открыла холодильник. Там было пусто – только бутылка кетчупа, немного сыра и несколько яиц. Раньше я планировала закупки на неделю вперёд, всегда заботилась о том, чтобы в доме была еда. Для них. Для моих мужчин. А теперь… теперь кому это нужно?

Холодильник как символ новой реальности. Реальности пустой, гулкой, бессмысленной.

Я взяла телефон, думая заказать что-нибудь на дом, но осознала, что совершенно не хочу есть. Внутри царила такая же пустота, как в холодильнике. Только пустота эта не была физической, она была душевной, глубокой, как колодец, в который смотришь и не видишь дна.

Вместо ужина налила себе вина – остатки той бутылки, что открыла для несостоявшегося праздничного ужина. Вино выдохлось, потеряло свой букет, но какая разница? Я сделала большой глоток, потом ещё один. Алкоголь обжёг горло, но не принёс желанного отупения.

Включила телевизор, пощёлкала каналы. Счастливые лица, реклама, смех за кадром. Этот мир был так далек от того, что происходило со мной, и я вдруг почувствовала тошноту. Выключила.

Квартира была слишком большой, слишком пустой, слишком полной воспоминаний. Я ходила из комнаты в комнату, не находя покоя. В спальне – наша кровать, в гостиной – его кресло, на полках – наши общие книги, фотографии в рамках на стенах – мы втроём, счастливые, улыбающиеся. Ложь, всё это было ложью!

Раньше я любила принимать ванну с пеной, с ароматическими маслами. Маленькая роскошь, которую я себе временами позволяла. Сейчас я просто включила воду и стояла, глядя, как поднимается её уровень. Вода лилась и лилась, а я думала, что, если просто лечь в неё и позволить себе уйти? Исчезнуть. Перестать чувствовать боль и унижение. Разве не проще было бы?

Я смотрела на воду, и она как будто шептала: «Иди ко мне. Я успокою. Я заберу всё плохое».

Рука сама потянулась к пузырьку со снотворным, который я иногда принимала, когда бессонница становилась невыносимой. Сколько их нужно выпить, чтобы больше не проснуться?

Телефон зазвонил так неожиданно и пронзительно, что я вздрогнула. Он лежал на краю раковины, вибрируя и высвечивая имя «Саша».

Я уставилась на экран. Что ему нужно? Зачем он звонит? Может, всё-таки опомнился? Вспомнил о двадцати пяти годах, обо всём, что было между нами?

– Алло, – мой голос прозвучал хрипло.

– Вера, – голос Александра, деловой, спокойный. – Мой адвокат не смог до тебя дозвониться. Нам нужно обсудить детали раздела имущества. Я хотел бы сделать всё цивилизованно.

Цивилизованно. Вот опять это слово. Как будто можно «цивилизованно» уничтожить человека.

– Пошёл к чёрту, – ответила я и нажала отбой.

Телефон снова зазвонил. Я выключила его совсем. Вода в ванне уже почти достигла краёв. Горячая, манящая.

Я начала раздеваться. Движения были заторможенными, словно во сне. Сняла халат, футболку, бельё. Посмотрела на своё отражение в зеркале – тело сорокапятилетней женщины, всё ещё стройное, но с неизбежными следами времени и материнства. Тело, которое я столько лет берегла для него. Которое стало ему неинтересным и ненужным.

Я шагнула к ванне, опустила в неё руку. Вода обожгла кожу, но боль была почти приятной – настоящей, физической, понятной.

Может быть, я бы и сделала этот последний шаг, если бы не звонок в дверь. Настойчивый, резкий.

Я замерла. Кто это мог быть? Наташа? Максим? Александр с адвокатом?

Звонок повторился, и к нему добавился стук.

– Вера Алексеевна! Откройте, пожалуйста! Это из банка!

Я остановила воду и, набросив халат, подошла к двери.

– Кто вы? – спросила я, не открывая.

– Служба безопасности банка «Восток», – ответил мужской голос. – У нас зафиксирована подозрительная активность по вашему счёту. Нужно срочно подтвердить или отменить операцию.

Я приоткрыла дверь. На пороге стоял молодой человек в строгом костюме, с бейджем банка на груди.

– Вера Алексеевна? – он сверился с планшетом в руках. – С вашей карты был совершён перевод на крупную сумму. Это вы авторизовали?

– Я ничего не переводила, – я нахмурилась. – О какой сумме речь?

– Почти все средства на счёте, – он показал мне экран планшета. – Перевод совершён час назад.

Я взглянула на цифры и почувствовала, как внутри холодеет. Это были те самые «несколько сотен тысяч», о которых я говорила адвокату. Все мои сбережения, на которые я рассчитывала. И получатель мне отлично известен – ООО «АльфаТрейд», одна из компаний Александра.

– Я этого не делала, – твёрдо сказала я. – Заблокируйте операцию немедленно.

– Для этого вам нужно проехать в отделение банка, – сказал сотрудник. – Я могу вас сопроводить.

– Сейчас? – я оглянулась на часы. – Уже десять вечера.

– Главное отделение работает круглосуточно в экстренных случаях. А это именно такой случай.

Я колебалась только секунду. Эти деньги были мне жизненно необходимы. Без них я не смогу оплатить адвоката, снять новое жильё, просто выжить в ближайшие недели.

– Подождите, я оденусь.

Так, вместо того чтобы утонуть в ванне, я поехала в банк разбираться с украденными деньгами. Жизнь словно сама толкала меня к действию, не позволяя сдаться.

В банке всё заняло больше двух часов. Бесконечные формы, заявления, объяснения. Благо сотрудник, который привёз меня, оказался на моей стороне. Он подтвердил, что нашёл несоответствия в авторизации: перевод был сделан по доверенности на имя Александра, но её срок действия истёк месяц назад.

Саша просто воспользовался лазейкой в системе. Он знал, что я не отслеживаю доверенности, что я всегда доверяла ему в финансовых вопросах. А теперь бывший муж решил опустошить мой счёт, оставив меня без средств к существованию.

– Мы заблокировали операцию и счёт, – сказал менеджер банка, когда всё было закончено. – Но я рекомендую вам открыть новый счёт. В другом банке. Где у вашего… мужа не будет доступа.