Пенсионеры особого назначения (дом престарелых)
Глава 1: Обычный День в "Тихих Росах"
Тишина в Доме престарелых "Тихие Росы" была особого свойства. Она не была мертвой, а скорее густой, как парное молоко, наполненной тиканьем настенных часов в коридоре, сопением Василия Петровича, задремавшего в кресле с раскрытой книгой на животе, да далеким стуком дятла в сосновой роще за высоким забором. Солнце, пробиваясь сквозь кружевные занавески в столовой, ложилось теплыми квадратами на вытертый линолеум.
Анна Михайловна, бывшая библиотекарь, с хитринкой в глазах, расставляла шахматные фигуры на доске, поглядывая на Марка Ивановича. Тот сидел у окна, неподвижный, как изваяние. Его взгляд, казалось, рассеянно скользил по газону, но на самом деле фиксировал каждую деталь: траекторию полета вороны, легкое колыхание ветки черемухи, тень от фонарного столба. Рука его, лежащая на колене, была расслаблена, но пальцы сохраняли странную готовность, будто в любой момент могли схватить невидимый пистолет или сложить фигуру оригами.
– Марк Иванович, партию? – предложила Анна Михайловна, щелкнув белой пешкой.
Он медленно повернул голову, и его серые, невероятно спокойные глаза встретились с ее взглядом. Уголки губ дрогнули в подобии улыбки.
– Пожалуй, Анна Михайловна. Только без поддавков. – Голос у него был тихий, ровный, лишенный эмоций, но почему-то заставлявший слушать внимательно.
За соседним столиком Лидия Павловна поправляла спицами шерстяной носок. Движения ее тонких, почти прозрачных пальцев были поразительно точными и быстрыми. Каждый прокол, каждая протяжка нити – выверены до миллиметра. Она редко включалась в общие разговоры, предпочитая наблюдать. Ее взгляд, острый и оценивающий, иногда останавливался на ком-то из обитателей или персонала, будто измеряя расстояние или высчитывая поправку на ветер. Сейчас она мельком взглянула в окно, на верхушку сосны за забором, и едва заметно кивнула сама себе, словно подтвердив какую-то внутреннюю оценку.
В уголке, возле радиоприемника, тихонько потрескивавшего вальсом, Николай Федорович собирал сложную конструкцию из спичек и клея. Его лысина блестела под люстрой, язык слегка высунут от сосредоточенности. Он что-то мурлыкал себе под нос, аккуратно нанося каплю клея на микроскопический стык. Рядом лежала разобранная и тщательно вычищенная зажигалка Zippo – его маленький фетиш. Взгляд его, обычно рассеянный, в момент работы становился невероятно сфокусированным и острым.
– Коля, опять твой макет? – окликнула его медсестра Таня, проносясь с подносом лекарств. – Когда ж ты наконец спичечную фабрику откроешь?
Николай Федорович вздрогнул, но не поднял головы.
– А? Фабрику? Нет, это не фабрика… Это… баланс. Точность. Важна точность, Танечка. Одна спичка криво – и все летит к чертям.
В самом дальнем кресле, в полутени, сидел дед Степан. Плотный, с крупными, когда-то сильными руками, лежащими на подлокотниках. Он курил дешевую папиросу, выпуская дым колечками, которые тут же расплывались в солнечном луче. Его лицо, изборожденное морщинами, напоминало старую карту незнакомой, суровой земли. Глаза, маленькие и глубоко посаженные, казались сонными, но в их глубине таилась постоянная настороженность. Он редко участвовал в общих делах, предпочитая одиночество или короткие, натужные разговоры с Марком Ивановичем, которых никто толком не слышал. Сегодня он был особенно замкнут, пальцы нервно постукивали по подлокотнику. Его взгляд то и дело скользил к окну, к калитке в кирпичном заборе.
– Степан Ильич, давление мерить? – подошла Таня.
Он мотнул головой, отмахнувшись.
– Позже, девка. Не тронь. Голова гудит.
Тишину нарушил только обеденный звонок. Мерный, неторопливый. Пенсионеры начали неспешно двигаться к столовой. Марк Иванович сделал первый ход в шахматы – е2-е4. Лидия Павловна аккуратно сложила вязание в сумку. Николай Федорович с сожалением отложил свой спичечный шедевр. Дед Степан тяжело поднялся, бросив окурок в пепельницу, и его взгляд еще раз метнулся к окну.
Именно в этот момент у калитки в кирпичном заборе остановился темный, пыльный внедорожник с тонированными стеклами. Мотор заглох. Двери не открылись. Машина просто стояла, нервирующе неподвижная, чужая в этом патриархальном пейзаже дачного поселка.
Марк Иванович, поднимаясь из-за стола, заметил ее первым. Его движение замедлилось на долю секунды. Ничто не изменилось в его лице, но Анна Михайловна, знавшая его дольше других, почувствовала внезапное напряжение в его фигуре. Лидия Павловна, проходя мимо окна, бросила на машину быстрый, цепкий взгляд, как снайпер оценивающий цель. Ее пальцы непроизвольно сжали ручку вязаной сумки. Николай Федорович что-то негромко пробормотал себе под нос, глядя на машину: "Ну и подвеска… разбитая в хлам…". Даже дед Степан замер, его настороженные глаза сузились до щелочек, а пальцы сжались в кулаки, крупные костяшки побелели.
Темный силуэт за рулем был едва различим за тонировкой. Машина простояла минуту, другую. Потом мотор рыкнул, и внедорожник плавно тронулся, скрывшись за поворотом дороги, ведущей в лес.
В столовой запахло щами. Жизнь в "Тихих Росах" как будто вернулась в привычное русло. Но что-то неуловимо изменилось. Тень промелькнула. Тишина стала чуть более звенящей. Старая гвардия, пусть и на пенсии, почуяла ветер. Незнакомый ветер. И он нес не весеннюю свежесть.
Глава 2: Незваные гости
Тот самый "незнакомый ветер", принесенный темным внедорожником, не утих за ночь. Он витал в коридорах "Тихих Рос", шевелил пыль на подоконниках, заставлял нервно вздрагивать старые трубы отопления. Сон у многих был тревожным. Анна Михайловна видела во сне шахматные фигуры, превращающиеся в угрюмых людей с пистолетами. Лидия Павловна просыпалась от ощущения, что нужно срочно выставить поправку на ветер. Николай Федорович ворочался, бормоча что-то о "несбалансированных системах". Дед Степан не спал вовсе, сидя в кресле у окна своей комнаты и куря одну папиросу за другой, его взгляд, лишенный сонливости, был прикован к темноте за окном, к месту, где исчезла машина. Только Марк Иванович, казалось, спал с привычной каменной неподвижностью, но даже во сне его поза была лишена расслабленности – готовность была вплетена в саму ткань его существа.
Утро началось как обычно, но обыденность была теперь тонкой пленкой, натянутой над бездной тревоги. Запах каши из столовой, скрип тележки медсестры Тани, глуховатый кашель Василия Петровича – все это звучало фальшиво, как плохо сыгранная мелодия. Пенсионеры собирались на завтрак, но разговоры были вялыми, взгляды чаще устремлялись к окнам, чем к собеседникам.
Марк Иванович сидел на своем месте у окна в гостиной, наблюдая не за птицами, а за дорогой. Он заметил их первым. Не один внедорожник, а два. Темные, угловатые, "Гелендвагены" или что-то подобное, пыльные, словно приехали издалека. Они подъехали к калитке неспешно, без лишней спешки, но с угрожающей уверенностью хищников, знающих, что добыча беззащитна. Моторы не заглохли.
– Анна Михайловна, – его тихий голос разрезал утреннюю тишину гостиной, – сегодня партию отложим. Похоже, у нас гости.
Его слова повисли в воздухе. Анна Михайловна, только что расставлявшая шахматы, замерла. Лидия Павловна, входившая в комнату с вязанием, резко подняла голову, ее взгляд моментально сфокусировался на окне, на силуэтах машин. Николай Федорович, несший свой новый спичечный проект – миниатюрную Эйфелеву башню – чуть не уронил его.
– Что? Кто? – спросила Анна Михайловна, бледнея.
– Не местные, – констатировал Марк Иванович, его пальцы слегка постукивали по подлокотнику кресла, не в такт тиканью часов. – И настроены решительно.
Двери внедорожников распахнулись почти одновременно. Из них вышли люди. Не двое и не трое – человек восемь. Все мужчины, крепкого телосложения, в темной, практичной одежде – куртки, джинсы, тяжелые ботинки. Лица закрывали либо шапки-ушанки, натянутые низко, либо воротники курток. Ни улыбок, ни праздных взглядов. Движения были резкими, экономичными, без лишней суеты. Они быстро переглянулись, один из них, похожий на лидера – коренастый, с бычьей шеей и коротко стриженными щеткой седыми волосами, кивнул в сторону калитки. Двое других подошли к ней. Старый замок не стал преградой – один мощный удар сапогом, и калитка с треском распахнулась, ударившись о кирпичную стену.
Звук удара эхом прокатился по тихому утру. В столовой смолкли разговоры. В гостиной пенсионеры застыли. Даже Василий Петрович проснулся и удивленно заморгал.
– Эй! Что происходит? – раздался возмущенный голос из коридора. Это был Валерий Семенович, бывший директор завода, человек с еще не угасшими замашками начальника. Он направился к входной двери. – Кто там ломает? Сейчас вызову милицию!
Марк Иванович едва заметно покачал головой. "Не надо, Валерий Семенович…" – подумал он, но вслух не произнес.
Валерий Семенович распахнул входную дверь как раз в тот момент, когда группа вошедших на территорию бандитов подходила к крыльцу.
– Эй, вы! – начал он грозно, выпячивая грудь. – Это частная территория! Немедленно убирайтесь, пока я не…
Он не договорил. Коренастый седовласый, тот самый лидер, которого Марк мысленно уже окрестил "Боцманом" за морщинистое, обветренное лицо и тяжелую походку, сделал один шаг вперед. Без слов. Без крика. Просто короткий, сокрушительный удар кулаком в солнечное сплетение.
Валерий Семенович издал звук, похожий на лопнувший мешок, сложился пополам и рухнул на пол в прихожей, задыхаясь, слюна пузырями выступила у рта.
– Милиция? – Боцман наклонился над корчащимся телом, его голос был низким, хрипловатым, как скрип ржавого люка. – Милиция тут через час будет. Если повезет. А пока – заткнись и не двигайся. Понял, старый хрыч?
Он пнул Валерия Семеновича ногой в бок, не сильно, но достаточно, чтобы тот застонал и замолк, сжавшись в комок. Боцман выпрямился и шагнул через него в холл, его люди плотным потоком хлынули внутрь. Они быстро, профессионально рассредоточились. Двое остались у входной двери, блокируя выход. Еще двое пошли проверять коридоры. Один, с бегающими, нервными глазами и пистолетом в руке, направился к столовой. Сам Боцман и еще двое – самый крупный, напоминающий медведя, и худощавый, с хищным лицом и холодными глазами – вошли в гостиную, где замерли пенсионеры.
Тишина стала гулкой, звенящей от напряжения. Слышно было только тяжелое дыхание Валерия Семеновича из прихожей и тиканье часов. Анна Михайловна вцепилась в спинку стула, ее пальцы побелели. Николай Федорович прижал к груди свою спичечную башню, словно это был щит. Лидия Павловна стояла чуть в стороне, ее руки были опущены вдоль тела, но пальцы слегка шевелились, будто перебирая невидимые спицы или проверяя ход спускового крючка. Марк Иванович сидел в своем кресле у окна. Он не встал. Его поза оставалась почти расслабленной, но взгляд, холодный и аналитический, скользил по бандитам, фиксируя детали: потертые рукава куртки Боцмана, неровный шрам на шее "Медведя", нервный тик под глазом у "Хищника", модель пистолета в кобуре на бедре. Дед Степан, сидевший в своем углу, лишь глубже вжался в кресло, его кулаки сжались еще крепче, но глаза, казалось, потухли, стали мутными и безразличными – классическая маска затравленного старика.
– Ну что, деды, – начал Боцман, его хриплый голос резал тишину. Он медленно прошелся взглядом по комнате, оценивая. – Живете тихо, мирно… Красота. – В его голосе не было ни капли восхищения, только ледяная насмешка. – Только вот одно но. Мешаете вы нам.
Он остановился перед шахматным столиком, ткнул толстым пальцем в белую пешку, сдвинув ее с места.
– Мы ищем кое-что. Вернее, кое-кого. Степан Ильич Чернов. Он здесь?
Все взгляды невольно метнулись к углу, где сидел дед Степан. Старик не пошевелился, только его веки дрогнули. Боцман проследил за взглядами и медленно повернулся к Степану.
– Ага. Вот ты где, дедуля. – Он подошел к креслу, навис над стариком, заслоняя свет. – Слышал, у тебя тут… сбережения лежат. Накопил за жизнь. Мы пришли помочь их… изъять. Для твоей же безопасности. Место знаешь?
Дед Степан поднял на Боцмана мутные, будто слезящиеся глаза. Покачал головой, беззвучно пошевелил губами.
– Что? – наклонился Боцман, притворяясь, что не расслышал. – Говори громче, старый.
– Нету… – прохрипел Степан, голос его был слабым, дрожащим. – Какие сбережения… пенсия… на лекарства…
Боцман резко выпрямился и плюнул на пол рядом с креслом.
– Не пудри мозги, дед! Знаем мы твои делишки! Вор в законе, "Степан Гранитный"! Зря, что ли, мы к тебе через полстраны приперлись? Где клад? Деньги? Золото? Бриллианты? Говори!
Он схватил деда Степана за воротник старенькой рубахи и дернул. Старик закашлялся, лицо его покраснело.
– Отстань! – хрипло вырвалось у него, и в этом крике на мгновение мелькнула старая, недобрая сила. – Не знаю я ничего! Отвали!
"Медведь", стоявший сзади, грубо толкнул кресло. Оно качнулось, едва не опрокинувшись вместе со Степаном.
– Не груби начальству, дед! – прорычал он.
Марк Иванович, наблюдавший за сценой, заметил, как мышцы на скулах деда Степана напряглись, как на долю секунды в его глазах вспыхнула ярость, мгновенно погашенная. "Сдерживается. Знает, что шансов нет. Пока", – промелькнула мысль у Марка.
– Ладно, – Боцман отпустил воротник, с отвращением вытер руку о штанину. – Раз не хочешь по-хорошему, будет по-плохому. – Он обернулся к своим. – Всем присесть! На диваны, стулья, пол – неважно! Никаких движений без разрешения! Ты, – он кивнул "Хищнику", – с "Кротом" (это был тот самый нервный тип) обыскиваешь комнаты. Начинаем с его берлоги, – Боцман ткнул пальцем в деда Степана. – Все остальные – сидят и молчат. Понятно?
Его взгляд, тяжелый и тупой, как кувалда, прошелся по пенсионерам. Анна Михайловна кивнула, быстро опустив глаза. Николай Федорович что-то бормотал, прижимая свою башню. Лидия Павловна смотрела куда-то в пространство над головой Боцмана, ее лицо было непроницаемым. Марк Иванович встретил его взгляд спокойно, без вызова, но и без страха. Просто смотрел, как на неодушевленный предмет. Это на мгновение смутило Боцмана, он хмуро отвел глаза.
– Ты! – он указал на медсестру Таню, которая стояла в дверях гостиной, бледная как полотно, дрожащими руками прижимая к груди поднос с лекарствами. – Ты кто?
– М-медсестра… – прошептала она.
– Отлично. Таблетки эти отложи. Бери того, – Боцман кивнул на корчащегося Валерия Семеновича, которого уже стаскивали в сторону двое бандитов, – и всех, кто тут больной или слабый, собери в одной комнате. Можешь им помощь оказывать, если что. Но без лишних движений. И без телефонов! Все мобильники – сюда! – он указал на стол в центре гостиной. – Быстро!
Таня, едва сдерживая слезы, кивнула и бросилась исполнять приказ. Начался хаотичный сбор телефонов. Пенсионеры, дрожа, доставали из карманов старые кнопочные аппараты и клали на указанный стол. Анна Михайловна положила свой с громким стуком. Николай Федорович долго копался в карманах, бормоча: "А где же он… был только что…", пока "Хищник" не подошел к нему вплотную и не ткнул стволом в бок.
– Давай, дед, не задерживай!
– Да я… я ж нашел! – Николай Федорович вытащил допотопный "кирпич". – Вот же он! Видите? Ничего я не прячу! Точность важна, а не скорость… – Он положил телефон на стол, но его взгляд скользнул по подносу Тани, где среди пузырьков и блистеров лежал маленький пузырек с прозрачной жидкостью – нашатырный спирт.
Бандиты начали действовать быстро и грубо. "Хищник" и "Крот" потащили деда Степана из гостиной – старик ковылял между ними, опустив голову, но Марк заметил, как его глаза метнулись в сторону старого платяного шкафа в углу, прежде чем он вышел за дверь. "Медведь" остался в гостиной, присматривая за основной группой заложников. Боцман устроился на стуле у входа, расстегнул куртку, демонстрируя кобуру с массивным пистолетом, и закурил, плюя окурками на вытертый до блеска линолеум.
В столовой и других комнатах слышались грубые окрики, шум переворачиваемой мебели, звон падающих предметов. Кто-то из старушек тихо плакал. Таня, с помощью еще одной сотрудницы, собирала ослабленных постояльцев в небольшой кабинет врача. Лицо ее было мокрым от слез, но она старалась успокаивать других.
В гостиной царило гнетущее молчание, нарушаемое только тяжелым дыханием "Медведя" и тиканьем часов. Анна Михайловна закрыла глаза, ее губы беззвучно шевелились – возможно, молитва, а может, просто попытка удержать себя в руках. Николай Федорович сидел на диване, держа на коленях свою спичечную башню. Его пальцы осторожно трогали тонкие спички, будто проверяя их целостность. Вдруг его взгляд остановился на ноге "Медведя", который расставил ноги, уперев руки в бока. Сапог бандита стоял прямо на пути к небольшой трещине в линолеуме, возле ножки дивана. Николай Федорович едва заметно дернул головой, его губы сложились в недовольную гримасу.
Лидия Павловна сидела на стуле у стены, напротив окна. Она смотрела не на бандитов, а в окно, на верхушки сосен за забором. Ее руки лежали на коленях, пальцы были сложены особым образом – большие пальцы медленно, ритмично терли подушечки указательных. Марк Иванович знал этот жест – так снайперы успокаивают нервы, контролируя дыхание и мелкую моторику. Он видел, как ее взгляд, острый как бритва, скользнул по замку на входной двери (сломанному), по ручке окна (старой, деревянной), по расстоянию между "Медведем" и Боцманом (около трех метров), по углу отражения в полированном корпусе радиоприемника. Она собирала информацию, как когда-то собирала данные для выстрела.
Марк Иванович сам продолжал наблюдать. Боцман явно бывалый, уверенный в своей силе, но не глупый. Его люди действовали слаженно, но "Крот" был слабым звеном – нервным, склонным к перегибам. "Медведь" – туповатая сила. "Хищник" – опасен, хладнокровен, вероятно, праворукая. Их оружие – в основном пистолеты, у "Медведя" виден обрез ствола чего-то более крупного под курткой. Связи нет – радиопередатчиков не видно, значит, действуют автономно, рассчитывая на скорость. Цель – только "сбережения" Степана. Остальные – помеха, но не более. Пока что.
Время тянулось мучительно медленно. Из комнаты деда Степана доносились приглушенные крики, грубая брань, звуки ударов и падения мебели. Анна Михайловна вздрагивала при каждом звуке. Николай Федорович все чаще поглядывал на трещину в линолеуме и на сапог "Медведя".
Вдруг Николай Федорович громко закашлялся. Сухим, надсадным кашлем. Он наклонился, трясясь всем телом, его лицо покраснело.
– Воды… – прохрипел он, задыхаясь. – Пить… Таблетки забыл…
"Медведь" нахмурился.
– Заткнись, дед! Терпи!
– Не могу… – Николай Федорович закашлялся еще сильнее, изгибаясь. – Астма… Приступ… Умру сейчас… Воды…
Он стал хватать ртом воздух, делая ужасающе правдоподобные хриплые звуки. Его лицо стало багровым. Анна Михайловна вскрикнула от испуга.
– Ой, батюшки! Дайте же ему воды! Он и вправду задохнется! – запричитала она.
"Медведь" растерялся. Он посмотрел на Боцмана. Тот, сидя у двери, хмуро наблюдал за сценой. Плевать ему было на какого-то старика, но смерть заложника могла создать ненужные проблемы, привлечь внимание раньше времени.
– Ладно, ладно! – буркнул Боцман. – Ты, медсестра! Давай, помоги ему! Быстро!
Таня, как ошпаренная, выскочила из кабинета врача, где она была с ослабевшими постояльцами. Она схватила со своего подноса стакан воды и пузырек с каплями.
– Держите! Пейте маленькими глотками! И капли… – она суетливо накапала лекарство в ложку и поднесла ко рту Николая Федоровича.
Пока вся эта суета происходила вокруг Николая Федоровича, который, получив воду и капли, стал потихоньку "отходить", Марк Иванович заметил движение Лидии Павловны. Она, сидевшая ближе к столу с телефонами, чуть наклонилась, будто поправляя тапочку. Ее рука мелькнула у края стола и так же быстро вернулась обратно. На коленях у нее теперь лежал не только клубок шерсти, но и… старый, но тяжелый металлический пепельницей, которая стояла на том самом столе. Предмет, в умелых руках, способный нанести серьезный урон.
Николай Федорович, отпив воды и "придя в себя", благодарно кивнул Тане. Его рука, лежавшая на диване рядом со спичечной башней, незаметно смахнула на пол одну спичку. Она упала прямо возле трещины в линолеуме, под самым носком сапога "Медведя". Бандит даже не заметил.
В этот момент из комнаты деда Степана вышел "Хищник". Лицо его было злым и разочарованным. Он подошел к Боцману.
– Ничего, шеф. Перевернули все. Кровать разломали, шкаф проверили, пол простучали. Фигня. Старый хрыч молчит как рыба. "Крот" его там еще "уговаривает".
Боцман чертыхнулся.
– Без толку. Он знает. Вижу по глазам. Знает и не скажет. Упрямый козел. – Он затушил окурок о подошву сапога. – Ладно. Раз его хата чиста, значит, закопал где-то на территории или спрятал у кого-то. – Его взгляд медленно пополз по сидящим в гостиной пенсионерам. – Будем спрашивать вежливо. У всех.
Он встал и подошел к Анне Михайловне. Та сжалась, словно пытаясь стать меньше.
– Ты, бабуля, – начал он, наклоняясь к ней. – Дружишь с этим Степаном? Говорит с тобой?
– Д-да как вам сказать… – залепетала Анна Михайловна. – Все мы тут… соседи… Здороваемся…
– Не здороваться спрашиваю! – рявкнул Боцман, заставляя ее вздрогнуть. – Доверял он тебе? Может, просил что спрятать? Деньги? Коробочку какую? Бумаги?
– Нет! Нет, никогда! – Анна Михайловна замотала головой, глаза ее округлились от страха. – Он… он неразговорчивый был… Никому не доверял…
Боцман смерил ее взглядом, явно не веря, но и не видя смысла давить сильнее – слишком уж перепуганная. Он перевел взгляд на Николая Федоровича.
– А ты, профессор? Ты с ним в спички играл? Может, он тебе свою заначку показывал, пока ты тут Эйфелеву хуйню клеил?
Николай Федорович встрепенулся.
– Что? Какая заначка? Я ж инженер! Я проектировал! Точность важна! А Степан Ильич… он в спички не играл. Он курил. Папиросы "Беломор". Очень дымные. Вредно для здоровья и для точных механизмов! – Он сердито ткнул пальцем в воздух.
Боцман смотрел на него с откровенным недоумением и брезгливостью.
– Отъехали, дед, – буркнул он и двинулся к Лидии Павловне. – А ты, бабка? Молчаливая какая-то…
Он остановился перед ней. Лидия Павловна медленно подняла на него глаза. Ее взгляд был спокоен, почти безразличен, но в его глубине, как ледяная игла, таилась нечеловеческая сосредоточенность. Боцман, привыкший к страху или ненависти в глазах жертв, на мгновение смутился. Этот взгляд был другим. Холодным. Оценивающим. Как взгляд хирурга перед операцией.
– Ну? – спросил он, стараясь звучать грубее. – Что уставилась? Знаешь что-нибудь про клад Степана?
Лидия Павловна медленно покачала головой.
– Нет, – сказала она тихо, но очень четко. – Не знаю. И не интересуюсь.
Ее рука, лежавшая на коленях поверх пепельницы, слегка сжала тяжелый металлический предмет. Боцман почувствовал что-то неладное, но не понял что. Он фыркнул и повернулся к Марку Ивановичу, который сидел ближе всех.
– А этот вообще статуя. – Боцман подошел вплотную к креслу Марка. – Ты чего молчишь? Глухой? Или просто дурак? – Он ткнул пальцем в грудь Марка Ивановича. – Я с тобой разговариваю, дед!
Палец уперся в кость. Марк Иванович не отклонился, не дрогнул. Он медленно поднял голову и посмотрел Боцману прямо в глаза. Его взгляд был все таким же серым, спокойным, лишенным агрессии, но невероятно проницательным. В нем не было ни капли страха. Было… наблюдение. Как будто он рассматривал интересный, но неопасный экспонат.
– Я слышу вас, – тихо сказал Марк Иванович. Его голос был ровным, как поверхность озера в безветрие. – Я не глухой. И не дурак. Я просто жду, когда вы зададите вопрос.
Боцман замер. Этот спокойный, контролируемый тон, этот пронизывающий взгляд… Они не вписывались в картину. В его глазах мелькнуло раздражение, смешанное с внезапной настороженностью.
– Вопрос? – зарычал он. – Вопрос простой: где старый вор спрятал свои бабки? Ты с ним болтал. Видел, как он что-то прячет? Говори!
Марк Иванович слегка наклонил голову.
– Степан Ильич действительно мало с кем общался. Со мной – изредка. О погоде. О старых временах. Ни о каких деньгах или кладах он не говорил. И не прятал ничего на моих глазах. – Он сделал небольшую паузу. – Вы уверены, что ищете именно деньги?
Вопрос повис в воздухе. Боцман нахмурился.
– А что еще ему прятать, старому урке? Золотые унитазы? Ты что, умный очень? – Он наклонился еще ниже, его лицо оказалось в сантиметрах от лица Марка Ивановича. Чувствовался запах табака и пота. – Не умничай тут! Знаешь что – говори! Не знаешь – сиди и не отсвечивай!
Он с силой толкнул Марка Ивановича за плечо. Кресло отъехало назад, ударившись о стену. Марк Иванович покачнулся, но удержал равновесие. Его лицо осталось бесстрастным, лишь в уголках глаз на миг собрались морщинки – не от боли, а от концентрации. Он молча выпрямился в кресле, поправил пиджак. Его взгляд скользнул мимо Боцмана, к Лидии Павловне. Их глаза встретились на долю секунды. Взгляд Лидии Павловны был вопросительным: "Действуем?" Марк Иванович едва заметно покачал головой: "Не сейчас. Рано."
Боцман, не получив ожидаемой реакции – ни страха, ни злости – плюнул и отошел к центру комнаты.
– Все врут! – проворчал он. – Старая гниль. Ладно. Раз тут ничего нет, и старый хрыч не расколется, будем искать на территории. – Он повернулся к "Медведю". – Гриша, возьми лопаты из сарая. Будешь копать там, где скажут. "Хищник", с ним. Смотри, чтоб не спалил чего. А ты, – он кивнул на "Крота", который только что выволок из комнаты деда Степана – старик шел, пошатываясь, держась за бок, на его щеке краснела ссадина, – веди этого деда по участку. Пусть показывает, где рыть. Не покажет – мотай на гениталии проволоку, пусть вспомнит молодость.
"Крот" злорадно усмехнулся и грубо толкнул деда Степана к выходу.
– Пошли, дед! Погуляем!
Дед Степан, понурившись, поплелся за ним. На пороге он обернулся. Его взгляд, мутный и безжизненный для бандитов, на мгновение встретился с взглядом Марка Ивановича. И в этом взгляде не было ни страха, ни боли. Было предупреждение. И тень чего-то очень важного, что нельзя отдать.