Вкус Парижа

Глава 1

Прыгая на одной ноге, я натягивала чулок и обнаружила на лодыжке полоску растительности. Ох! Как я не заметила раньше эти волоски? Надо срочно сбрить! Я посмотрела на часы – есть ли у меня время? Нет, времени не было. Я достала крошечное красное платье – вчера во время перерыва я высмотрела его в контейнере с дисконтными тряпками, – натянула на себя, застегнула молнию и выпрямилась. Проверила эффект в зеркале и подмигнула своему отражению. Неплохо, Элла. Платье было на размер меньше тех, какие я обычно ношу, и слегка морщило, особенно на моем внушительном бюсте, но смотрелось классно, а я хотела выглядеть на все сто. Сегодняшний вечер, возможно, изменит мою жизнь.

Когда я, встав на четвереньки, выуживала из-под кровати мои черные шпильки, телефон мягко заурчал и завибрировал где-то под барахлом. Кое-как выпрямившись в сковывающем движение платье, я стала искать его, сдвигая в сторону одежду и книжки. Возможно, это звонил Пол, чтобы уточнить наши планы.

– Алло, – сказала я, тяжело дыша в трубку.

– Элла, доченька, я только хочу узнать, как ты себя чувствуешь.

– Ма, это всего лишь ты? – Я вздохнула. – Все нормально. Я просто готовлюсь.

– Сегодня утром он намекал на что-нибудь, когда уходил на работу? – С моего самого первого свидания с Полом мама ждала, что он сделает мне предложение. Она всегда считала его «удачной добычей».

– Ма! Пожалуйста, замолчи! Я понятия не имею, что сегодня случится, – произнесла я, но без особой уверенности. У меня в душе все-таки теплилась надежда на то, что сегодня у нас будет необычный вечер.

– Так что именно он сказал, когда пригласил тебя на ужин? – допытывалась мама.

Но Пол не сказал ничего. Просто сообщил, что заказал столик в нашем любимом французском бистро «Франсин» и попросил меня встретиться там с ним. Вот я и предположила, что он готовил мне какой-то сюрприз.

– По-моему, он что-то планирует, – предположила мама.

И она затараторила о том, что Пол, вероятно, незаметно положит кольцо в бокал шампанского или спрячет его в десерте. Я слушала ее и уже ясно видела сцену предложения руки и сердца. У меня даже затрепетали бабочки где-то под диафрагмой. Все восемь лет я чувствовала, что мы с Полом приближались к этому моменту. Конечно, меня не раз посещали привычные всем сомнения по поводу того, насколько мы совместимы – я, нерешительная и всегда плывущая по течению, и реалист Пол, в ближайшем будущем партнер хедж-фонда, – но наши жизни переплетались все больше и больше, и теперь мне казалось, что наше будущее зиждется на прочной, как камень, основе. Правда, мне и прежде не раз представлялось, что Пол вот-вот сделает мне предложение, но шли месяцы, годы, были поездки за океан, красивые закаты на морском берегу, а потом я в который раз смотрела на безымянный палец и не видела на нем кольца. Вот и на этот раз я говорила себе, что нет смысла слишком надеяться на сегодняшний вечер, и пыталась обуздать разыгравшееся после слов матери воображение. На этой неделе я даже поискала в квартире футляр для ювелирки, пока Пол ходил вечером на фитнес, но ничего не нашла. Увы…

– Ма, серьезно тебе говорю, перестань. Мне уже пора идти, а я еще не совсем готова. Я позвоню тебе, если что-то произойдет. Все, ма, пока. Целую.

– Желаю удачи, доченька. Держи меня в курсе. Обязательно.

– Ладно, ма.

Уф! Какое облегчение, что я наконец скинула этот звонок. Когда мама нервничает, это всегда жесть. Ее волнение перетекает на меня, я тоже начинаю тихо психовать, а я хотела держаться за ужином спокойно, ну, хотя бы внешне.

В ванной я нанесла еще один слой дезодоранта и подвела карандашом свои темно-зеленые глаза, совсем чуть-чуть, чтобы выглядеть как порядочная девушка, на которой захочет жениться любой мужик. После неудачных попыток, превращавших меня вместо потенциальной невесты в дешевую шлюшку, я все-таки добилась приличного результата и полюбовалась им. Потом завязала буйные, темные кудри в небрежный, но прелестный пучок. Скромненько, но сексуально – то, что доктор прописал.

Взбежав по лестнице в гостиную открытой планировки, переходящую в кухню, я схватила ключи от тачки Пола и сунула их в клатч. Невольно задержалась на минутку и полюбовалась его квартирой – нашей квартирой – и яркими огнями города за огромными, от пола до потолка, окнами в дальней стене. Мы переехали сюда в январе, а до этого почти год искали подходящее жилье, и теперь я наконец начинала чувствовать, что это мой дом. Мне вспомнилось, как мы в первый раз вошли сюда вместе с риэлтором, толкнули друг друга локтями, поняв без слов, что квартира супер. Правда, цена меня смущала, но Пол сказал, что все нормально. Что ж, в конце концов платил он, и после недавнего повышения в должности деньги у него были. На работе он, по его выражению, «рыл землю», не щадя сил, и эта квартира была его подарком самому себе, ну и нам. Сейчас я буквально чувствовала, что Пол стоит за моей спиной, шепчет мне что-то на ушко, как он делал, когда мы расставляли воображаемую мебель, которую он собирался купить для нас.

В первую ночь после переезда, когда еще не прибыли наши вещи, мы спали на временном подобии кровати, вспоминали нашу первую квартирку, крошечную, тесную, совершенно убитую, просто земля и небо по сравнению с нынешней роскошью, и обсуждали будущий декор. Приятно было думать, какой долгий путь мы прошли, и новая, шикарная квартира воспринималась нами как вступительный параграф к новой главе в нашей жизни. Несмотря на огромную разницу в выбранных нами карьерных путях, я все сильнее привязывалась к Полу и этой новой реальности. Если прежде меня приводила в ужас мысль о том, что я буду жить на одном месте и с одним человеком – а перспектива стать женой или матерью и подавно бросала в дрожь, – теперь я постепенно начинала ценить красивый дом и надежную машину, постоянную работу и неплохой доход. Сидя рядом с Полом на той временной кровати, клянусь, я даже услышала, как напоминала о себе моя матка. Через несколько месяцев жизни в нашей новой квартире я стала намекать Полу, что готова сдаться. Не уверена, что он это заметил, но недели через три он сообщил мне, что снова начал копить деньги, и я втайне обрадовалась. С тех пор я слегка нервничала, думая о том моменте, когда он мог задать мне самый долгожданный вопрос. Мои бесшабашные дни, когда я с рюкзачком каталась по свету в поисках приключений, остались в прошлом, как приятные воспоминания, но теперь я выбрала себе новую дорогу.

Я взглянула на экранчик телефона и спохватилась.

Блин, блин, блин! Я уже опаздывала.

Захлопнув за собой входную дверь, я услышала, как щелкнул замок, и с волнением спустилась в гараж. На улице шел дождь – к удаче? или что там говорят про дни свадьбы[1]? Потом проехала несколько километров до бистро «Франсин». У меня так напряглись нервы, что я вела машину с двойной осторожностью. Если я поцарапаю дорогую тачку Пола по пути, это едва ли станет удачной прелюдией к ужину.

Пол уже сидел за нашим постоянным столиком в кабинке, втиснув свою высокую фигуру на сиденье. Мне пришлось сесть на стул спиной к ресторанному залу. Что ж, я не против. Сегодня мне хотелось смотреть в глаза Пола, услышать от него важный вопрос. Все остальное было просто фоном, дальним шумом. Я наклонилась, позволив ему заглянуть в вырез моего платья, поцеловала его чисто выбритую щеку, потом села и стряхнула капли дождя с кудрей. Улыбнулась. Я была готова.

К нашему столику подошла официантка, и я, поколебавшись, спросила Пола, не заказать ли нам бутылку шампанского. Он покачал головой и показал на водку с содовой, заказанную еще до моего приезда. Казалось, он думал о чем-то своем.

Ну конечно, кто не нервничает, когда предстоит сделать предложение?

Мы молча изучали меню. Меня слишком лихорадило, и я не могла раскрыть рот, а Пол сосредоточился на фирменных блюдах и, вероятно, решал, какое из них не нарушит его палеолитическую диету. Потом он поднял глаза, улыбнулся и спросил, как у меня прошел день, немедленно избавившись от напряженности. Может, я все преувеличиваю? Пытаясь держаться непринужденно, я рассказывала ему, как полдня делала фотокопию книги про сады в викторианском стиле, но вскоре спохватилась. Бубнить о своей работе не сексуально. Я переменила тему и спросила про его день. У него он тоже не задался. Пол пытался завершить какую-то большую сделку до выходных, но она провалилась в последнюю минуту, потому что у мужика попала в аварию жена.

– Боже мой, и как она? Уцелела? – ахнула я.

– Не знаю. Я как-то не подумал спросить его об этом. Мне нужна была сегодня только его подпись. Просто не верится, что все сорвалось.

Я вежливо кивнула, решив, что Пол просто слегка переутомился, потому что слишком переживал из-за работы. Обычно он не был таким бездушным и замороженным.

«Ничего, сейчас он преподнесет свой сюрприз, предложение руки и сердца, и все наладится», – сказала я себе. Ничто не могло испортить мое отличное настроение.

Время шло быстро, и с каждым новым блюдом мы все больше «оттаивали». Пол даже заказал для нас бутылку дорогого красного вина Yarra Valley. Впрочем, несмотря на улучшившееся настроение, я по-прежнему не могла расслабиться и в результате пила и пила вино. Больше обычного. Когда мы разделались с основными блюдами, я слегка поплыла и, запрокинув голову, громко смеялась в попытке расшевелить Пола. Я не сомневалась, что это одно из самых счастливых мгновений в нашей жизни, и не хотела, чтобы он так волновался.

Я изображала бурное веселье, а в душе решила ждать десерт, надеясь увидеть сверкающее бриллиантами кольцо наверху нашего любимого яблочного тарта.

Пол искоса посматривал на меня, словно собирался сообщить что-то важное, но тут к нам не вовремя подошла официантка и все испортила. Она спросила, хотим ли мы заказать наш обычный «тарт татен» или какой-то другой десерт. Я с надеждой взглянула на Пола – что он выберет? Догадаюсь ли я, где он спрятал сюрприз? Ведь недаром он приехал в ресторан пораньше, чтобы договориться обо всем с шефом. Он слегка улыбнулся и помолчал, а через несколько волнующих для меня секунд попросил принести виски Lagavulin шестнадцатилетней выдержки и кубик льда. Я недовольно надула губы, а официантка кивнула в ответ на заказ Пола и, вылив остатки вина в мой бокал, удалилась.

Пол посмотрел на меня через столик и тихо произнес мое имя. У меня забилось сердце – тревожно как-то, неприятно, а мое слишком тесное платье, казалось, съежилось во время ужина еще больше.

«Вот он, долгожданный момент», – подумала я. Конечно же, мой Пол решил отказаться от избитого клише и не стал прятать кольцо в десерте. Действительно, это пошлость.

– Нам надо поговорить, – произнес он.

Боже мой, вот оно. Началось. Главное – не волноваться!

– Да, – прошептала я, с нетерпением глядя на его губы. Скорее, скорее пусть прозвучат его следующие слова. А он тяжело вздохнул и перевел взгляд на окно.

– Элла, я решил, что мы должны расстаться…

Глава 2

Я решила, что неправильно расслышала его слова. Я оперлась на стол и вытянула шею. Мое длинное ожерелье с громким звяканьем стукнуло о мой стакан с водой, и глаза всех посетителей ресторана направились в нашу сторону. Я с удивлением смотрела на него.

В чем дело, черт возьми? Я не подписывалась на такое!

– Расстаться?! Ты бросаешь меня?

– Я уезжаю из Мельбурна, – спокойно сообщил он. – И… ну…

– Уезжаешь из Мельбурна? Куда ты собрался? – Его ответ мне даже не хотелось слушать.

– На поиски себя… – ответил он, и теперь его лицо было полно спокойствия, словно он сбросил камень с плеч, сказав мне все.

– Пол, что ты несешь, черт побери?

– Элла, все очень сложно. Понимаешь? Я зарабатываю много денег и успешно работаю. Но чувствую, будто я потерялся в собственном успехе.

– Но ты любишь свою работу. Тебе нравится то, чего ты добился.

– Но разве этого достаточно? – спросил он. – Мне нужно оторваться от всего и понять, как сделать следующий шаг. Так поступают все топовые партнеры. Элла, если я хочу и дальше продвинуться по служебной лестнице, я должен добиться чего-то большего. Еще я должен вырасти духовно.

Я выпрямилась, готовая рассмеяться. Сейчас он наверняка скажет мне, что все это большая шутка. Но его каменное лицо свидетельствовало о противоположном. Он говорил серьезно. Я пыталась понять, что такое решение значило для нас, для нашего совместного будущего. Пол увлекался здоровым образом жизни, новейшими веяниями, и теперь его коньком были палеолитическая диета и кроссфит, но в целом его одержимость почти не влияла на наш быт. Нет, немного влияла – Пол стал для меня еще более привлекательным.

– Так, и куда ты собрался? – Несмотря на нехорошие предчувствия, я решила его поддержать.

– На три недели на ретрит на пустынном берегу где-то в Таиланде. Организаторы даже не сообщают адрес, просто забирают тебя в аэропорту и везут туда. В это путешествие невероятно трудно записаться. Нужно предоставить не меньше двух рекомендаций от прежних участников.

– Так это что-то вроде эксклюзивного рехаба или что?

– Нет, на ретрите все посвящено здоровому образу жизни, духовной практике и медитации. Кажется, очень хорошо действует на душу, способствует просветлению. Вероятно, я вернусь другим человеком, – серьезно объяснил он.

Я пыталась скрыть скепсис. Я не могла представить себе, что Пол – а я знала его почти десять лет – как-то изменится и даже что он хочет измениться.

– Ладно… – медленно произнесла я, выгадывая время, чтобы немного обдумать информацию. – И когда ты должен отправиться туда?

– Мой самолет сегодня вечером, поэтому я поеду в аэропорт прямо отсюда. Я уже собрал сумку и готов к поездке.

Что? Почему он ничего не говорил мне об этом?

– Как ты узнал про этот ретрит? – спросила я, стараясь оставаться спокойной, хотя мой желудок бурлил от волнения и был готов извергнуть все содержимое.

– О, это классная история, правда, классная. Ты ведь знаешь мою тренершу по кроссфиту. Ту самую, приятную и внимательную? Так вот, в прошлом году она побывала в том ретрите и сказала, что это совершенно изменило ее жизнь.

Я просто не верила своим ушам.

– Когда я рассказал ей о моем недавнем повышении, – продолжал Пол, – и что я даже не в состоянии радоваться огромной прибавке, она порекомендовала мне побывать на ретрите. Она действительно со мной на одной волне.

«Действительно со мной на одной волне, – мысленно фыркнула я. – Что еще за чертова волна? И какого дьявола он слушает советы какой-то тренерши по кроссфиту?»

– Но почему именно сейчас? – уточнила я вместо этого. – Разве ты не мог отправиться в эту «просветляющую» поездку и раньше?

– Раньше у меня не было поддержки, – ответил Пол с серьезным лицом. – Но теперь мой босс согласился дать мне отпуск, а Джессика научила меня, как надо разговаривать с людьми в нейтральной обстановке и что ожидать, когда я…

Он умолк, а я с яростью подумала, какого черта мой бойфренд слушает советы особы, которая даже собственное имя, Джессика, не умеет грамотно писать. Когда я увидела впервые «Джесека» на телефоне Пола, то подумала, что это какая-то ошибка. Но все оказалось еще хуже.

– Еще она помогла мне понять, что мне делать с людьми, не поддерживающими мое решение, – добавил он.

– Со мной, например? – подсказала я.

– Элла, пожалуйста, замолчи. Речь сейчас не о тебе. Просто я должен сделать это для себя. Это большое событие в моей жизни…

В моей груди нарастала гневная пульсация. Черт побери, вот в этом весь Пол: сейчас он полетит на этот идиотский ретрит, пройдет там несложный трехнедельный курс и достигнет «просветления». Быстренько так и комфортно. Я взяла его за руку, призвав на помощь все мои резервы самоконтроля и терпения.

– Пол, я просто стараюсь тебя понять. – Я кашлянула, пытаясь прогнать подальше свою злость. – Тот другой человек, каким ты вернешься, видит наше с тобой общее будущее или нет?

– Элла! Не надо так говорить. Я не знаю, что произойдет после моего возвращения. Каждый по-разному проходит через такие ретриты. Я не могу предсказать, что я буду чувствовать. Я вообще не могу ничего обещать. Пожалуй, давай подождем и посмотрим, что будет, когда я вернусь… Ты согласна с этим?

Я вообще ничего не понимала. Бросает меня Пол или нет? Теперь я должна ждать его возвращения? Вот так. А я-то надеялась услышать от него совсем другие слова…

– И это все, что ты хочешь? – нахмурилась я. – Чтобы я ждала тебя? Ты можешь хотя бы перед отъездом прояснить наши отношения?

– А вообще-то, что такое отношения? И что значит – прояснить? – спросил он, казалось, сам себя. – Я много медитирую в последнее время и обдумываю эту тему.

Я ошеломленно посмотрела на него, не зная, надо ли что-то отвечать.

– И какое имеет значение, проясним ли мы что-то и когда это случится? – продолжал он. – Вот сейчас мы тут вместе, у нас приятный ужин перед моим отъездом. Разве этого недостаточно?

Почему он так возмутительно темнит?

– И ты даже не подумал спросить меня об этом?

– Элла, ты ведь понимаешь, что мы не можем быть счастливы, если я не чувствую себя счастливым, верно?

– Ты серьезно, Пол?

– На сто процентов, Элла. Я не стал бы шутить о таких важных вещах.

– Но я делала все для тебя. Поселилась в Мельбурне и стала работать с девяти до пяти. Перестала ездить по свету. Господи, я даже стала копить деньги. Я думала, что ты хотел этого. А теперь ты бросаешь меня ради каких-то хиппи с их культом.

– Не надо так говорить. И вообще, я никогда не просил тебя меняться, совсем наоборот. Та Элла, которую я встретил девять лет назад, та девушка из Парижа наверняка поняла бы меня сейчас, поддержала бы мое желание пожить на ретрите. Та Элла была открыта для любых перемен. А сейчас я уже не знаю, кем ты стала. Вероятно, мы оба стали слишком разными, мы находимся на разных страницах книги жизни. Но не беспокойся. Дело не в тебе, а во мне. Я тоже переменился.

Я лихорадочно пыталась сложить воедино все, что происходило. Всякое желание поддержать Пола быстро исчезло и сменилось злостью. В моей голове крутились вопросы. Зачем он позвал меня в наш любимый ресторан, чтобы вывалить мне на голову эти новости? Неужели он вправду верил, что я буду просто так сидеть и кивать, соглашаясь с его планом? С какой стати я решила, что он собирается сделать мне предложение? Я что, действительно потратила восемь лет жизни на этого дурака? Боже мой, неужели он спал с этой медитирующей чувихой с кроссфита?

– Ты спишь с этой медитирующей девицей? – выпалила я.

– С кем? С Джессикой? Зачем говорить об этом, Элла? Но если бы даже сейчас в моей жизни и была бы какая-нибудь другая женщина, это ничего не меняет. Я всегда считал, что у нас с тобой нет ничего серьезного, нам просто прикольно жить вместе. Ты ведь тоже так думаешь, правда?

Проблема была в том, что я так не думала. После восьми лет совместной жизни я поверила, что у нас с Полом настоящая, прочная семья, и до этого ужина даже не сомневалась, что Пол тоже так считал. Я была уверена, что услышу от него предложение руки и сердца. Господи, я даже стала мысленно представлять роскошную свадебную церемонию: мое пышное белое платье, полдюжины подружек невесты, грандиозную цветочную композицию, олицетворяющую нашу вечно цветущую любовь. Я даже купила блокнот и делала наброски декора. Элла, ты идиотка!

– Пол, мы с тобой построили нашу жизнь. И я любила эту жизнь. Я думала, что мы движемся к одной цели… – К моей досаде, меня все сильнее захлестывало отчаяние.

– К какой цели?

– К свадьбе и… – не выдержала я.

Пол искренне удивился.

– К свадьбе? Мы никогда не говорили с тобой о свадьбе. Я даже не знал, что ты мечтаешь о таких вещах.

– А ты что думал о наших отношениях?

Он молчал.

Я не стала и говорить о детях. Наша семейная жизнь, которую я себе представляла, рассыпа́лась в прах.

– А что насчет нашей квартиры?

И тут Пол в свою очередь наклонился над столом и прищурил глаза.

– Элла, это моя квартира. Я заплатил за нее. В ипотечном договоре стоит мое имя.

Я ахнула. Да, конечно, Пол был беспощаден, когда дело касалось финансов. Да, он внес начальную сумму и выплачивал бо́льшую часть ежемесячных платежей по ипотеке, но это определенно была наша квартира, мы вместе выбирали ее. Я была с ним во время всех просмотров, поддерживала его, когда он заключал договор. Я даже помогала ему выбирать мебель. Мне и не приходило в голову, что он считал меня там чужой. Черт побери! Что происходит?

– Да, ты помогала мне найти ее, – продолжал он, не глядя мне в глаза. – Я признателен тебе за это. Но раз ты не готова поддержать выбранный мной жизненный путь, то я не знаю, что теперь у нас общего.

Пол достал свой бумажник и подал знак официантке, чтобы принесла счет.

– Элла, мне пора, а то я опоздаю на рейс, – сказал он. Ясное дело, наши отношения уже мало его интересовали.

Я поглядела на сидящего передо мной мужчину, и внезапно будущее, о котором я мечтала последние месяца, показалось мне абсурдным. После слов Пола я поняла, что не смогу ждать его возвращения и не буду это делать. Последние восемь лет я жертвовала своими планами и целями ради его удобства, а он просто водил меня за нос. Эта мысль больно задела меня. Даже тошнота подкатила.

Все так все, подруга! Где твоя гордость?

– Пол, я считаю, что нам пора расстаться! – Я почти прокричала это и сама была в шоке, когда слова вырвались из моего рта.

– Серьезно? – спросил он. – Ты даже не хочешь дождаться, когда я вернусь, и посмотреть, изменился я или нет?

– Не хочу, – покачала головой я.

– Ну ладно. Я думаю, что у некоторых вещей бывает естественный «срок годности». – Он нарисовал в воздухе кавычки.

Я схватила свой клатч и хотела уйти; мне все казалось ловушкой – этот столик, ресторан, мое узкое платье, но Пол накрыл мою руку своей – хотел, чтобы я посидела еще минутку. Я всмотрелась в его лицо, отыскивая хоть какой-то знак, что угодно, что могло бы вернуть нашу прежнюю близость, все еще надеясь в душе, что это большая шутка и, может, он все-таки сделает мне предложение, но его лицо оставалось мрачным. Он сидел в своей лиловой рубашке с отвратительными запонками в виде доллара; они просто кричали, что передо мной жадный до денег придурок, а не мастер медитации. Еще утром это был мой Пол, мой любимый мужчина. Но теперь уже нет.

– Что? – рявкнула я, все еще пытаясь сдержать эмоции. Мне отчаянно хотелось поскорее уйти от него, чтобы можно было дать волю ярости, разрыдаться или, пожалуй, сделать одновременно и то и другое.

Он покровительственно похлопал меня по руке, и я стряхнула его клешню.

– Как думаешь, когда ты съедешь? – спросил он.

– Я съеду к следующим выходным, – ответила я с подчеркнутым драматизмом.

– Элла, ты можешь не торопиться. Живи столько, сколько тебе нужно. Если ты все еще будешь в квартире, когда я вернусь, мы сможем снова поговорить.

– Я съеду к следующим выходным, – ожесточенно повторила я. – Все? Больше нет вопросов?

Пол кивнул, на него сошла омерзительная невозмутимость адепта дзен-практик.

– Последний вопрос, Пол, – выплюнула я. – Когда ты сказал мне, что копишь деньги на что-то крупное, что это было, черт побери?

– Ретрит, – сообщил он, пожимая плечами, словно это была самая очевидная вещь на свете. – Я забронировал более дорогую и комфортную чакра-хижину. В ней есть приватный душ и бассейн.

– Ну конечно, – презрительно фыркнула я. – Как разумно с твоей стороны.

Вставая, я зацепилась чулком за завитушку на стуле, и это вызвало цепную реакцию. Я слишком стремительно повернулась и опрокинула свой бокал с остатками вина. Жидкость потекла по столу, можно сказать, драматично, и я вообразила, что это кровь льется из моего разбитого сердца на колени Пола – как кстати, что мы заказали бутылку красного вина. Пол издал писк и стал лихорадочно промокать свои брюки салфеткой. Я подавила ехидный смешок, ничуть не удивляясь, что его невозмутимое состояние познавшего дзен можно так легко спугнуть.

Понимая, что мы уже и так устроили скандальную сцену, я решила повысить градус и плеснула ему в лицо оставшуюся воду.

– А это тебе за то, что ты обманывал меня! – И хотя он не обманывал – или все-таки обманывал? – мне стало хорошо. В самом деле – хорошо!

Резко повернувшись на каблуках, я покинула ресторан с высоко поднятой головой, сдерживая бурную лавину слез, пока не отошла на безопасное расстояние.

Повернув за угол и проходя мимо широкого окна ресторана, я заглянула в него, чтобы проверить, смотрит ли он мне вслед. Но его безобразная рожа была освещена экраном мобильника. Вероятно, он писал сообщение своей новой духовной советнице Джесеке, сообщая, что он наконец-то избавился от своей бездушной партнерши и теперь может семимильными шагами идти к просветлению. Или, возможно, он просто строил планы, как встретится с ней, вернувшись из Таиланда, и потрахается после того, как покатает шину по кругу или выполнит другое просветляющее упражнение. Придурок! Скотина!

Я добежала до машины, дрожащими руками открыла дверцу, и тут мои слезы хлынули бурным потоком, прерывавшимся только шумным и негламурным сморканием. Я долго сидела, глядя на капли дождя на ветровом стекле, и пыталась осмыслить, что же все-таки произошло.

Боже мой, что я наделала? Я только что порвала отношения с мужчиной, с которым еще несколько часов назад собиралась прожить всю свою жизнь.

Глава 3

Я сидела в машине и, заливаясь слезами, терялась в догадках, где же и когда же мои надежды на долгую семейную жизнь так разошлись с настроениями Пола; я уже не понимала, как ухитрилась потратить почти девять лет на чувака, который сегодня так легко заявил, что расстается со мной, чтобы «отправиться на поиски себя». Пару секунд я даже прикидывала, не позвонить ли маме – чтобы сообщить, что мы с Полом порвали, но потом все-таки передумала из опасения, что за этим последует сложная дискуссия.

В чем же я поступила неправильно?

Я вспомнила, как мы встретились с Полом. Это было восемь лет назад во время летнего тура по Европе. Я была молода и смотрела на все широко раскрытыми глазами. Он тоже был молод, но если я старалась повидать мир и получить побольше впечатлений – за месяц до этого я с рюкзаком побывала в Таиланде, Вьетнаме и Китае, – то Пол прилетел из Мельбурна прямо в Париж с четырьмя друзьями по колледжу, и было ясно, что они намеревались неплохо провести время только в Европе.

Я влюбилась в Париж с первой секунды, как только вышла с Лионского вокзала; река, парижские здания – все дышало романтикой и стариной. Я часами бродила по улицам, не помня себя от восхищения, заходила в галереи, ела блинчики, когда чувствовала голод или усталость. Меня завораживало величие парков и садов, соблазняли витрины с пирожными и сыром, очаровывали горожане, чье главное занятие, казалось, состояло в наслаждении жизнью.

А вот в Пола я влюбилась не сразу. Наша группа отправилась в десятидневную поездку по западу Европы. Как водится, днем мы ахали и охали, глядя на исторические монументы, а все ночи предавались пьянкам и озорству, каким бы красивым ни был очередной старинный город. Через полторы недели мы вернулись в Париж, и до того момента, когда все разъедутся по своим городам и странам, у нас оставалась парочка свободных дней.

И только тогда, фактически во время нашей первой вечерней прогулки, мы с Полом и его приятелями обменялись не парой фраз, как до этого, а слегка разговорились. А в самый последний день, вернувшись после ночной пьянки в клубе на Сене, он утащил меня в сторону, осмелившись наконец спросить, согласна ли я провести с ним наш последний вечер на пикнике на Марсовом поле и с видом на Эйфелеву башню.

Пол отличался от других ребят из его группы; он как-то чуточку меньше увлекался бухлом и в целом более серьезно относился к жизни. Мне понравилось, как по-тихому он пригласил меня на прогулку и что сделал это в последнюю минуту – мило, что он столько ждал. Он напоминал мне лабрадора с большими выразительными глазами, который отчаянно жаждал ласки. Разумеется, я сразу согласилась, подумав про себя: «Наша любовь начинается в Париже… Разве это не прикольно?»

И вот днем мы отправились в épicerie[2] за едой для пикника и набили рюкзаки хлебом, сыром и свежими фруктами. В Европе было лето – сезон всяких вкусностей. Инжир лопался от сладкого сока при малейшем прикосновении, на улицах пахло персиками, корзинки со спелой, сочной клубникой обрамляли прилавки с фруктами и кричали: посмотрите на нас. Пол обошел полки с сыром, выбрал кусок сыра конте и стал объяснять мне, что это один из лучших французских сортов. Я восторженно глядела на него глазами двадцатилетней девчонки, и он казался таким уверенным в себе и опытным, особенно по сравнению с другими ребятами, которых я видела в эти две недели, – в частности, меня впечатлило его знание французской кухни. Когда мы подошли к кассе, Пол заплатил за сыр и багет, а потом добавил к нашим покупкам две бутылки шампанского. Он отмел прочь мое предложение заплатить самой и вытащил свою – спонсируемую родителями – кредитную карточку. Казалось бы, такая мелочь, но в ту минуту я была впечатлена – какой он взрослый.

Мы устроились на Марсовом поле, пили шампанское и вспоминали наши европейские приключения. Солнце медленно приближалось к горизонту, а мы все ближе пододвигались друг к другу. Я отрезала себе конте и рассеянно откусила кусочек, но тут же испытала восторг. Сыр был вкуснейший. Легкий, отчасти упругий и отчасти рассыпчатый, он был само совершенство: фруктовый и ореховый привкусы разлились по языку, когда на него попали мелкие кристаллы соли. И словно по волшебству, в это время на Эйфелевой башне зажглись огни; я жевала, а они ярко вспыхнули. Я спросила у Пола, откуда он знал, что сыр такой вкусный.

– Мужчины никогда не выдают свои секреты, – ответил он. Я засмеялась, потому что его слова прозвучали банально. Но под действием чар Парижа и шампанского Пол уже казался мне очень привлекательным, и я ощутила невольную дрожь в теле.

Наконец, когда я уже хотела предложить ему вернуться в наш хостел, Пол обнял меня за плечи. Помнится, в тот момент я почувствовала себя в полной безопасности и одновременно свободной как никогда в жизни. Мы классно проводили время на другой стороне земного шарика без забот и взаимных обязательств. Передо мной были только этот красивый австралиец и пьянящая красота города. А потом он поцеловал меня. Поначалу чуточку неумело, и его идеально ровные, белые зубы стукнулись о мои. Но вскоре мы нашли подходящий ритм, и мне даже показалось, что от нашей страсти ярче засияла Эйфелева башня.

Вероятно, мы целовались очень долго, и когда наконец перестали, чтобы отдышаться, многочисленные кучки людей, сидевших вокруг нас, куда-то делись. Обнаружив, что мы более-менее одни – осталось лишь несколько парочек, занимавшихся на безопасном расстоянии тем же самым, – Пол снова прижал меня к себе. У меня кружилась голова от чего-то, казавшегося мне любовью, но, скорее всего, во мне, двадцатилетней, просто бушевали гормоны.

Рассказывая подругам и матери эту историю, я обычно останавливалась на этом. А продолжение было такое: Пол сунул руки под мой топик и, пожалуй, слишком ловко расстегнул лифчик. Но об этой части я обычно умалчивала. Хотя в последнее время, когда люди спрашивали, как мы познакомились, эта увлекательная история уже казалась мне затертым клише, словно я выросла из нее. И я перешла на краткую версию: что мы встретились с Полом, когда были студентами и путешествовали по Европе.

Через несколько лет после начала наших отношений я снова спросила у Пола, откуда он знал про конте, про то, что этот сыр такой вкусный, и он поведал мне правду. В университете он читал серию детективов про британского шпиона Джонатана Буна, и в одной из книжек действие разворачивалось во Франции. Одержав верх над Огюстом Леконтом, коррумпированным французским аристократом, Буну наконец удается переспать с неуловимой французской шпионкой Фанни д’Амур. Во время их страстной ночи они пьют шампанское и едят конте двухлетней выдержки, но только не в Париже, а на фоне Французской Ривьеры.

– Но постой, ты пробовал его прежде? – уточнила я.

– Нет, но я решил, что раз он хорош для Буна и Фанни, то понравится и нам.

Пожалуй, если бы я знала об этом в то время, наши отношения могли бы закончиться раньше. Я имею в виду – какой приличный чувак вычитывает про сыр из книжки про шпионов, а потом делает вид, будто знает, какой он на вкус? А тогда мне казалось абсурдным даже думать об этом. В моих глазах Пол был знатоком и гурманом, знавшим все про сыр и вино. И хотя мы стали встречаться не только благодаря ломтику вкусного деликатеса, в ту ночь в Париже как раз сыр стал важным фактором и значительно повысил в моих глазах рейтинг Пола.

Но в этом весь Пол. Всегда хватается за хайповый тренд и верит, что на свете нет ничего важнее. Когда-то это был сыр, теперь кроссфит, медитация и «духовное просветление». Пожалуй, мне следовало давно догадаться, что будет дальше…

Я взглянула на часы. Прошло полчаса, как я сидела тут и страдала, а голова по-прежнему не прояснилась. Я поняла, что вести машину самой мне нельзя. Тогда я схватила телефон и вызвала Uber. Когда водитель подъехал, он подозрительно смерил меня взглядом, прежде чем пустил в салон. Наверняка, еще подъезжая, заметил мои красные, опухшие глаза.

Я громко высморкалась. Таксист вздохнул, убавил громкость радио и спросил, все ли у меня в порядке.

– Угу, тотально в норме. Просто очередной пятничный вечер, – ответила я, пытаясь добавить в голос бодрости.

– Слава богу. А то я только что вез пассажирку, которая за ужином порвала отношения со своим бойфрендом. Представляете? Она была просто всмятку. Грустно было глядеть на нее. Отчаяние зашкаливало. Она никак не ожидала, что так будет.

Оценка хоть всего на две звезды, но более чем разумная.

У квартиры Пола я долго возилась с ключами и с трудом открыла ее онемевшими пальцами. Войдя внутрь, с грохотом захлопнула дверь и швырнула мобильник на кухонный стол. Потом сразу отправилась спать, топая по ступенькам и сдирая с себя платье.

Глава 4

Я проснулась на следующее утро от солнца, светившего в окно. Вчерашние тучи уплыли, и день был великолепный.

«Ух, мне повезло», – подумала я.

Я встала, пошла в ванную и взвыла от ужаса, увидев свою опухшую, в пятнах косметики рожу. Закрыла шторы и вернулась в постель, благодаря Бога, что сегодня суббота и не надо идти на работу. Снова позволила слезам литься и через некоторое время уснула, всячески избегая думать о Поле, нашем разрыве и о необходимости уехать из его бесподобной квартиры.

Почти все утро я чередовала сон со слезами. И только когда услышала полдюжины сигналов своего телефона, оставшегося наверху, я кое-как вытащила себя из уютной и теплой постели. Сердце упало, когда я увидела, что от Пола ничего нет. Никакого письма, где говорилось бы, что все это была большая ошибка и что он просит прощения. Вместо этого почти все сообщения пришли от моей матери; она спрашивала, как все прошло вчера. Мне совершенно не хотелось ей отвечать, но я знала, что она не уймется и не даст мне покоя, если я ей не расскажу. Я кратко описала, что Пол ничего мне не сказал, но про наш разрыв не упомянула, иначе это привело бы к долгому и мучительному допросу по телефону.

Еще были два сообщения от моей приятельницы Билли – в первом она спрашивала, готова ли я выпить кофе, во втором, ровно через час, не умерла ли я. Вот ей я немедленно позвонила. Мне нужно было рассказать кому-то обо всем, что произошло, а она всегда давала толковые советы. От нее я получу больше сочувствия, чем от мамы. Или, по крайней мере, она всегда будет на моей стороне.

– Эй! – заорала она, и я убавила громкость телефона. – Как дела?

– Не очень. Вчера вечером мы с Полом расстались. – Я с трудом удержалась от слез.

– Что-что? Не поняла!

– Ну, я порвала с ним. Но это была вроде как трагическая неожиданность, – добавила я.

– Разрыв как трагическая неожиданность? Расскажи мне обо всем целиком.

Тогда я выдала Билли расширенную версию случившегося, от тесного платья до желания Пола поехать на ретрит на поиски «себя» и «духовного просветления» и, наконец, до момента, спровоцировавшего разрыв: как он сказал мне, что я могу подождать, чтобы увидеть, что он думает про наши отношения, когда вернется назад. Я не стала упоминать, что отправилась на ужин, ожидая предложения от Пола, поскольку при свете дня казалось слишком смешным даже говорить об этом вслух.

Как могла я быть такой слепой?

– Ну, туда ему и дорога. Без него тебе будет на сто процентов легче.

Такая быстрая оценка моей ситуации, пожалуй, была не совсем искренней, но я не возражала. Билли была милой и надежной, и она определенно умела лгать при необходимости, особенно ради защиты ее подруг.

Когда я не ответила, она продолжила, заполняя паузу:

– Ты так не думаешь? Ты была слишком хороша для него. Ты должна теперь свободно вздохнуть.

– Я пока что даже по-настоящему не обдумала случившееся. Все так неожиданно. Я имею в виду, что мне теперь делать? Я не знаю, как мне жить одной. Где мне жить?

– Сейчас тебе вообще не надо беспокоиться об этом, – заявила она. – До возвращения Пола у тебя как минимум три недели.

– Конечно, я могу жить у мамы, но боже, какой стыд. Прожить восемь лет с мужиком и вернуться домой к матери… Просто я сейчас чувствую, что зря потратила на этого идиота так много времени. А мои яичники? Зачем я… – Тут уж я не смогла сдержать слез.

– Элла, серьезно. Никто и не ждет, что ты все немедленно осмыслишь, – сказала она и, помолчав, добавила: – Я еду к тебе. Захвачу припасы.

– Нет, не надо. Я вся в расстройстве.

– Мне плевать. Сейчас ты нуждаешься во мне, – отрезала она и тут же прервала связь.

Я услышала звонок в дверь, когда наносила второй слой косметики, чтобы закрыть безобразие, которое только что устроила на лице. Я понимала, что мне сейчас разумней всего было бы вообще обойтись без макияжа, но рассудила, что это станет превентивной мерой для меня, стимулом сдерживать слезы. Открыв дверь, я оказалась в теплых объятьях Билли и немедленно почувствовала облегчение. Оказывается, я нуждалась в объятьях больше, чем думала.

Она распаковала «припасы», которые сочла подходящими для моего утешения: коробку мороженого с соленой карамелью, печенье с шоколадной крошкой – и тесто для печенья на случай, если у нас появится настроение испечь добавку, – а также багет, кружок камамбера и толстый кусок конте (она знала, как я люблю такой сыр, но, скорее всего, успела забыть, почему я его полюбила). Она выложила все это на стол, а потом достала из сумки бутылку красного вина. Было всего два часа дня, но Билли заявила, что отчаянные времена требуют отчаянных мер.

Я поведала ей, что, как я подозревала, отъезд Пола на ретрит был лишь предлогом и, вероятно, он просто хотел меня бросить, но ему не хватало воли сказать мне прямо. Я поняла, что устраивала его в роли подружки, пока он поднимался по служебной лестнице, но, когда речь зашла о совместном будущем, эта идея толкнула его на спираль саморефлексии. А может, я просто очутилась под перекрестным огнем – между его попытками успевать за его боссом и девицей с кроссфита. Может, я была слишком высокого мнения о себе, когда пыталась понять, почему Пол не захотел включить меня в свои жизненные планы? Но, как сказала Билли, пожалуй, нет худа без добра. Неужели я действительно хотела выйти замуж за чувака, который подчинялся советам какой-то полуграмотной девицы по имени Джесека?

Билли дала мне выговориться. Она сидела, потягивая вино, совершенно собранная, пока я вываливала версию за версией, пытаясь оправдать действия Пола и ставя под вопрос мои собственные. А потом она цыкнула на меня, словно знала, что мне необходимо было все это высказать, но теперь пора остановиться. С ее лица исчезла озабоченность, когда она таким тоном, словно я двоечница с последней парты, велела мне прекратить самокопание и сказала, что картина ей уже ясна.

– Давай говорить серьезно, Элла: вы с Полом просто не созданы друг для друга. Теперь тебе должно быть ясно хотя бы это.

Я собиралась что-то возразить и найти еще одно оправдание для Пола, но она остановила меня.

– Честно говоря, тебе будет лучше одной. Пол всегда был чуточку странноватый; и вообще, вы с ним такие разные. В университетские годы вы оба любили мотаться по свету, и вас это объединяло. Но потом он стал одержим карьерой и тем, сколько зарабатывает. Его амбиции и желания зашкаливали, и ты должна это понимать. Я знаю, что ты равнодушна к таким вещам, к тому же – поправь меня, если я ошибаюсь, – ты не слишком любишь свою нынешнюю работу и, похоже, у тебя там нет перспектив. Верно?

– Ты не ошиблась.

– Пол когда-нибудь спрашивал тебя, чем ты действительно хочешь заниматься? Ставил когда-нибудь твои цели на первое место?

Я молча покачала головой.

– Нет, не спрашивал, – продолжала Билли. – Он позвал тебя в Мельбурн, а потом, когда решил, что ему нужно поменять обстановку, чтобы «найти себя», без колебаний тебя бросил. Извини за грубость, но это говорит о том, что он полный идиот.

Все еще перебарывая привычку защищать моего экс-бойфренда, я вспомнила последние восемь лет. Пол не всегда был таким уродом. Я помню даже времена, когда он бывал счастлив: например, студентами мы загорали и пили кофе между лекциями. В каникулы между семестрами куда-нибудь ездили, а когда снова начинались занятия, он угощал меня дорогостоящими ланчами и расплачивался отцовской кредитной карточкой. Я помню, как классно было на пару часов выскочить из студенческой жизни. Мы говорили о том, чем займемся после окончания учебы, мечтали снова вернуться в Париж и найти там работу.

Но если Пол жил во время учебы дома с родителями, то я подрабатывала в кафе и ресторанах и после университета вздохнула с радостью и облегчением, когда устроилась на работу в маленьком независимом издательстве. Я была там стажером, в основном работала на ксероксе и варила кофе. Конечно, ничего увлекательного, но я не знала, чем еще заниматься, и в душе надеялась, что со временем для меня откроется более интересная вакансия. Вот только проблема была в том, что из издательства никто не уходил, и я годами так и оставалась стажером, получая минимальное жалованье.

Между тем Пол еще до окончания учебы получил место в отцовском хедж-фонде – непотизм в чистом виде – и после этого постоянно шел на повышение. Его коллеги были из тех, кто вечером в пятницу уходили с работы и не возвращались домой до воскресного утра. Они покупали новые тачки с каждой премии и через каждые два-три года меняли квартиру на более дорогую. Но, несмотря на частые прибавки и на тот факт, что мы с Полом проходили через очень разные жизненные этапы, даже несмотря на его самомнение, которое, казалось, росло вместе с его кошельком, Пол все-таки был моим Полом и наши жизни все еще были неразрывно переплетены.

– Серьезно, Эл, какой мужик может бросить такую девчонку, как ты? Пол уже превратился в одного из тех упырей, которые считают, что мир должен им всем за то, что они в нем живут. – Билли все больше горячилась, но я начинала понимать, к чему она клонит. Пол уговорил меня отказаться от поездок, и я согласилась – пошла на такую жертву ради наших отношений. Конечно, в моей душе жила ностальгия по совместным путешествиям в годы учебы, и я часто испытывала желание куда-нибудь умотать, когда смотрела на фотки, которые развесила в своем закутке на работе, но кто не мечтал бы сбежать к прекрасным белым пескам Пхукета, лапше ручной работы в Ланьчжоу, красочным флажкам в Лхасе, глядя на унылый ящик ксерокса? Разумеется, я скучала по приключениям, но работа была частью взрослой жизни, и пустоту мне заполнял Пол.

Билли распаковала сыр, и мы налили себе по второму бокалу вина. Мои слезы иссякли, и я чувствовала себя чуточку веселей. Помогали алкоголь и добродушный юмор Билли.

– Так какие теперь у тебя планы? – поинтересовалась она, и мои мысли снова смешались.

Реальность была такова, что я находилась в нескольких месяцах от тридцатилетнего рубежа и только что внезапно рассталась с мужчиной, с которым еще недавно связывала все свои жизненные планы. Но в последние одиннадцать месяцев я уже переживала из-за того, что не достигла к тридцати ничего примечательного – не стала сильной феминой с твердым характером, какой я всегда рисовала себя в юности, – и теперь, безуспешно попытавшись выйти замуж и создать настоящую семью, оказалась одинокой и в скором времени бездомной.

– Ну, прежде всего мне нужно съехать с квартиры, – вздохнула я и сделала большой глоток вина.

– Я помогу тебе в этом. Когда думаешь переезжать? И куда?

– Не знаю.

– Можешь жить у меня, – предложила Билли.

– Нет-нет. Сейчас у тебя очень много работы, а твоя квартира слишком маленькая для нас двоих.

– Это верно, но мы можем уместиться. Все равно будет уютно.

Я посмотрела на подругу, испытывая благодарность за ее великодушие. Мне не хотелось ее стеснять, но я сказала Полу, что освобожу «его квартиру» к следующим выходным. И я ни за что не смогу заставить себя попросить его, чтобы он позволил мне пожить немного дольше. Впрочем, я даже не знала, как связаться с ним на его ретрите.

Зажужжал телефон Билли. Она виновато посмотрела на меня, шепнула «извини» и выскочила в другую комнату, чтобы там поговорить. Она была дизайнером ювелирки и неожиданно добилась успеха с линейкой браслетов из бисера. Их популярность росла гораздо быстрее, чем она планировала, и теперь приходилось делать все больше и больше браслетов, чтобы успеть за спросом. В результате постоянно всплывали всякие недоделки, которые требовалось срочно устранять. Я уже привыкла, что ей звонили, но вот в этот раз ее что-то очень огорчило. Она говорила все громче, а ее тон показался мне незнакомым и профессиональным; она была вся в делах.

Закончив разговор, она снова извинилась и сказала, что ей нужно уйти, уточнив, ничего, если она оставит меня одну? На что я, конечно, сказала да. Как бы я ни радовалась, что она приехала ко мне, я с облегчением представила, как побуду какое-то время одна, обдумаю ситуацию и попробую сообразить, что мне делать дальше, черт побери. Она дала мне небольшой, но своевременный эмоциональный пинок.

Проводив ее, я налила до краев бокал – классно, Элла – и снова спустилась в спальню. Схватила планшет и написала список вещей, которые мне предстояло сделать: найти квартиру, внести залог за ее аренду, добиться прибавки жалованья, купить тачку, съехать отсюда, обустроить новое жилье. Это была короткая, но серьезная и досадная аккумуляция задач, и обрушение привычного порядка вещей снова погрузило меня в состояние ужаса. Я даже не включила в эти планы поиски нового бойфренда и рождение детей, но такие планы были, они всегда присутствовали в глубине моего сознания. Одной лишь мысли об этом было достаточно, чтобы вылить остатки вина в бокал, выпить его и швырнуть планшет к чертям. Он со стуком ударился о стену и упал на пол возле кучки шмоток Пола.

Я позволила пролиться новой порции слез и заставила себя уснуть.

Глава 5

Я не выходила из квартиры всю субботу. Одноразовые платочки усеяли пол, создавая впечатление, будто я почти утонула в собственных слезах. К воскресному утру я совершенно окуклилась в постели и привыкла не обращать внимания на хроническое похмелье.

Зазвонил телефон, и его звук заставил меня поморщиться от боли.

– Привет, ма. – Я уже проигнорировала этим утром два ее звонка. Пожалуй, пора сказать ей все начистоту.

– Наконец-то! – воскликнула она. – Где ты была? Ездила с Полом на воскресные рынки?

Я тяжело вздохнула.

– Ма, мне нужно, чтобы ты слушала меня внимательно. Мы с Полом расстались. Понятное дело, у тебя сразу возникнет куча вопросов, но я сейчас абсолютно не в состоянии рассказывать о случившемся.

– О! – Это все, что она сказала, и я ощутила прилив паники.

– Я знаю, что он тебе очень нравился, но не я была инициатором. Он решил отправиться в Таиланд на «поиски себя» и для «духовного просветления» и не хотел, чтобы я была рядом.

– Так он тебя бросил?

– Не совсем.

– Как это – «не совсем»? Что ты имеешь в виду?

– Ну, в общем-то, это я его бросила, – сообщила я и услышала, как мама тихо забурлила. – Но он почти не оставил мне выбора. Либо это, либо ждать, когда он вернется «духовно просветленный» и что там у нас с ним будет после этого.

Мама заметила, что я, пожалуй, погорячилась и, возможно, у Пола просто начались трудные времена.

– Я все-таки думаю, что тебе стоит его подождать, он заслуживает этого, – сказала она со вздохом.

Типично для нее, она всегда на его стороне. Я пыталась объяснить ей, что мы с Полом никогда не подходили друг другу, пыталась облечь мысли в слова, но она внезапно обвинила меня в неразумном поведении. Очевидно, в маминой молодости было так: ты однажды познакомилась с мужчиной на танцах, и после этого вы, считай, уже помолвлены. Мне отчаянно хотелось высмеять ее за то, что она говорила как бабушка, но я передумала. Еще меня так и подмывало спросить, заслуживал ли мой отец того, чтобы его ждать, но даже в моем раздраженном состоянии я понимала, что этот вопрос причинит ей сильную боль.

Мама молчала, и – что бывало у нас редко – я не могла определить, что она думает. Я подошла к роскошному винтажному холодильнику Smeg и достала остатки сыра, который принесла вчера Билли.

– Ну, мне очень жаль, – промолвила она наконец. – Мне нравился Пол.

– Ма, я знаю, но мы с тобой мало что могли с этим поделать.

– Он ведь так хорошо к тебе относился, – не унималась она, по-прежнему не осознав тот факт, что Пол пригласил меня на ужин с одной только целью – чтобы поставить в известность о своем отъезде.

– Ну, как мы видим, не так хорошо… – возразила я и помолчала, потому что сунула в рот кусок конте, прежде чем пытаться объяснить маме подробнее, что произошло.

– Так что ты теперь будешь делать? – осведомилась она.

Я с трудом удержалась, чтобы не заорать в трубку, что понятия не имею, совершенно не имею понятия, что буду делать. Что у меня нет ни денег, ни желания купить машину, внести залог за аренду квартиры или построить дом с нуля. Я не могла найти подходящие слова, которые помогли бы объяснить ей, что для меня страшней всего остаться в Мельбурне, где я в любой момент могла столкнуться с Полом. Я боялась, что буду регулярно видеть, как он каждый день наслаждается жизнью без меня, медитирует в парке или обнимается с новой подружкой. Я боролась со слезами и шарила взглядом по комнате в отчаянной попытке найти, придумать что-то конкретное, чтобы сказать маме, да и себе самой про мое будущее.

Мой взгляд задержался на желтом ломтике сыра конте, и я невольно подумала о Париже. Мне вспомнилось, какой я испытала восторг, когда впервые прилетела в этот город, с какой радостью часами гуляла по улицам и чувствовала себя заряженной энергией и страстью, как это может быть только во Франции.

– Элла, ответь мне, – настаивала мама.

И – возможно, от недостатка сна, или, может, из-за новообретенного чувства свободы, порожденного страхом, или просто обезвоженный мозг пытался функционировать логично после обилия вина и слез – внезапно у меня родилась идея.

– Я решила, что уеду на какое-то время, – ответила я.

– О, чуточку отдыха тебе пойдет на пользу, и ты сможешь яснее взглянуть на вещи.

– Мне надо освободить квартиру Пола к следующим выходным, поэтому я начну упаковывать шмотки и попрошу на работе неоплачиваемый отпуск. Вообще-то, думаю, мне лучше уехать из Мельбурна.

– Да? – удивилась она. – Куда ты собралась? И надолго?

Я давным-давно не упаковывала свои пожитки и не прыгала в самолет, подчиняясь мимолетной прихоти, и во мне уже шевелился восторг и проступали детали моего плана. Пол не единственный из нас двоих, кто мог мгновенно исчезнуть.

– Я уеду на год во Францию. Я буду жить в Париже.

– На год! Но что ты будешь там делать?

– Я буду пить вино, есть сыр и ходить по галереям. Сейчас там лето. Может, я проеду по провинции, найду работу…

– Тебе не нужно ехать во Францию, чтобы пить вино и есть сыр; это смешно. Не разумнее ли остаться дома?

– В чем дело, ма? Я буду здесь жить, когда вернусь.

– Элла, ты ведь говорила мне, что покончила со всеми своими прыжками с континента на континент. Не пора ли тебе угомониться? Ты уже не девочка. Попробуй получить повышение на работе, попробуй… – Она не договорила. Я поняла, что она хотела снова упомянуть Пола.

– Ма, я попробую найти там работу. И не беспокойся; все будет нормально.

И тут впервые после предательства Пола я почувствовала, что у меня действительно все может исправиться. Как сказала мне мама, я вела себя совершенно неразумно; волны свободы и адреналина снова бушевали в моем теле. Мне опять хотелось жить так, как мне нравится.

И разве я найду более подходящее место для этого, чем Париж?

Вскоре после моего заявления мы закончили разговор. Мама была огорчена и почти не сомневалась, что я просто сошла с ума от стресса после разрыва с Полом, а я почти не сомневалась, что переезд в Париж – лучшее решение, какое я приняла впервые за долгое время.

Я схватила свой список предстоящих дел, разорвала его на мелкие клочки и начала новый: купить коробки и упаковать шмотки, перевезти их к маме в гараж, уйти с работы, получить годовую Working Holiday Visa (WHV) для временной работы во Франции, собрать рюкзак, купить билет в Париж, УЕХАТЬ! Это казалось посильным, реальным, прикольным и восхитительным. И хотя у меня не было больших сбережений, зато благодаря частым перелетам накопились полетные мили, и они помогут мне добраться до Парижа. Еще у меня были отложены деньги – в основном по настоянию Пола я переводила проценты с каждой зарплаты на сберегательный счет. Так что это позволит мне продержаться хотя бы несколько месяцев. Мне не хотелось заглядывать дальше; прямо сейчас меня устраивало неопределенное будущее.

Через пару часов и после множества чашек чая с шоколадным печеньем на меня напала тревога. Я позвонила Билли, чтобы рассказать ей про свой план и спросить ее мнение, не глупость ли я задумала.

Если у нее и были какие-то сомнения насчет моего отъезда во Францию, она не подала вида. Казалось, она действительно пришла в восторг и не смогла сдержать эмоций. «Отъезд за границу станет идеальным антидотом после разрыва с Полом», – сказала она и не сомневалась, что этот год будет лучшим в моей жизни. Ее уверенность добавила мне решимости и зарядила энергией, которая мне наверняка понадобится, чтобы пережить этот темный период.

Так мы и решили. Я проведу в Париже следующий год жизни и первый год моего четвертого десятка. Я снова вспомню, как живут одинокие искательницы приключений. Буду решать вопросы по мере их появления и на ходу строить планы. Я буду грустить по моей потерянной любви – и по без малого десяти годам жизни, потраченным на нее, – но буду грустить среди вина и сыра в самом прекрасном в мире городе. Да и, в конце концов, я немного говорила по-французски. Je parle un petit pois de français[3], – самоуверенно подумала я, не сознавая, что перепутала «горошинку» и «немного». Но все равно мне все казалось правильным.

Глава 6

Не успела я опомниться, как оказалась в Париже. И вот уже ехала по историческим улицам, любовалась архитектурой и – пожалуй, что важнее всего – шикозными бутиками и необычными ресторанами. Я знала, что буду здесь счастливой. Я хотела познать всю красоту этого города. Мне хотелось бродить по узким улочкам и широким бульварам, пить вино на террасе, разглядывая французских мужиков. Как ни странно, я сразу почувствовала себя как дома.

Отель «Дю Пти Мулен», в котором я забронировала номер, предстал передо мной в роскошном вечернем свете, и меня поразила красота моего нового – к сожалению, увы, временного – парижского жилья.

Последнюю неделю перед отлетом я провела с Билли; это ободряло меня и помогало пережить минуты сомнений, из-за которых весь этот безумный план мог бы пойти крахом. Мы весело готовили вкусную еду, пили вино и планировали мое новое приключение. Мы изучали блоги и соцсети, где и нашли этот прелестный небольшой бутик-отель в Лё Марэ. Билли убедила меня забронировать там номер на первую неделю, несмотря на то что его цена намного превосходила возможности моего бюджета; она мотивировала это тем, что разумнее потратиться в первые дни, чтобы в комфорте делать первые шаги. Она заражала меня своим энтузиазмом.

Зона приема гостей в отеле занимала помещение бывшей пекарни и с улицы выглядела словно винтажная черно-белая фотография. Фасад был декорирован муралами с прелестными пейзанами и пейзанками, а над витриной гордо красовались черные с золотом буквы вывески «Буланжери». Витрину оживляли превосходные розовые орхидеи и пышные зеленые папоротники. Короче, мне показалось, что я стою перед райскими вратами. И я буду здесь жить!!!

Мой номер был крошечный, всего шестнадцать квадратов, но все равно само совершенство. Там оказалось достаточно места только для меня и моего багажа, вот почти и все, но что лучше всего – это был большой контраст с просторной квартирой Пола в Мельбурне, смена обстановки, и уже поэтому все казалось мне чудесным. Когда я посмотрела в окно на вдохновленные волей Османа[4] дома, обрамлявшие длинную и прямую Рю де Пуату, в моем сердце что-то дрогнуло и ожило.

Я заснула под шум проезжавших мимо французских авто и под удаленный вой сирен. Я спала счастливым сном следующие восемь часов и проснулась только от телефонного звонка.

– Алло, oui, bonjour[5], – прохрипела я, не совсем проснувшись.

– Это всего лишь я, доченька. Мама твоя. Ты как, ничего? – Она вроде крайне удивилась, услышав мою французскую речь.

Я встала и тряхнула головой, чтобы мой мозг получил приток свежей крови.

– Привет, ма. Как дела? Боже, мне кажется, что я спала пять дней.

– У меня все в порядке. А как ты? Все-таки я ужасно волнуюсь за тебя, ты уехала так внезапно. Мне просто не по себе. И ты ушла от Пола, как жалко. Вы с ним идеально подходили друг другу.

– Ма, перестань. Пол не оставил мне выбора; но теперь уже все позади. Я в Париже. Все у меня неплохо. Зачем волноваться?

– Я не знаю, дочка. Как ты собираешься зарабатывать? Тебе ведь нужны деньги? – В ее голосе звучала тревога, но я слишком устала от наших постоянных споров и не хотела говорить с ней серьезно.

– Ой, ма. Нет, деньги мне не нужны. Скоро я начну искать работу и жилье. Все будет нормально. Более чем нормально. Все идет своим чередом, – сказала я, разглядывая веселые цветочные обои на стенах.

– Окей, но ты обещаешь мне, что позвонишь, если у тебя что-то не заладится?

– Конечно, – ответила я, в основном, чтобы она замолчала. – Если у меня будут проблемы, я сообщу тебе. – Я взглянула на часы. Уже десять утра, день проходил впустую. – Ма, мне пора идти, – торопливо протараторила я. – Сейчас я выпью кофе, а потом съем ланч. Все, пока. Целую.

– Я тоже целую тебя, дочка. Будь осторожней.

Закончив разговор, я почувствовала досаду. Где же вера в меня? Я прыгнула под душ и приготовилась к встрече с парижскими бульварами.

Хотя я уехала из Мельбурна лишь на год, тяжелей всего было прощаться с моими подругами. Это была действительно самая трудная часть плана. В последний вечер Билли устроила у себя ужин для нашей компании – с обилием выпивки и эмоций. К концу вечера мы все заливались слезами, а чтобы отсрочить прощание, мы уже под утро перешли на праздничные коктейли. Не слишком удачная идея, потому что днем мне предстоял долгий перелет.

В аэропорт я прибыла просто никакая. Но Билли, моя подруга, которая всегда пьет воду перед сном и никогда не страдает от похмелья, слава богу, помогла мне пройти через тернии регистрации и с объятьями и улыбкой простилась у выхода к международным рейсам.

Пройдя контроль безопасности, я заказала безумно дорогой бокал шампанского, чтобы скоротать время и облегчить похмелье. Я сидела с потухшим взором, смотрела на вылетавшие и прилетавшие самолеты, нервничала, но была счастлива, что снова отправилась в дорогу.

Я вернулась в свой привычный мир, снова наслаждалась собственной компанией и приливом энергии. И так увлеклась, что прозевала информацию о начале посадки и похолодела от ужаса, когда моя фамилия прозвучала по громкоговорителю. «Блин, блин, блин! Я никак не могу пропустить мой рейс!» – подумала я в панике и рысью рванула к выходу.

Но здесь, в Париже, выйдя из отеля, я почувствовала себя абсолютно другой персоной. Долгое стояние под душем освежило и взбодрило меня, я ожила, и это позволяло мне наслаждаться моим новообретенным ощущением свободы, не то что накануне вечером, после долгого перелета, да еще с остатками мучительного похмелья.

Я свернула на Рю де Пуату и погрузилась в созерцание живописной красоты моего нового места обитания. Утреннее солнце уже нагревало улицы. Прилетев прямо из пасмурной и сырой мельбурнской зимы, я блаженствовала в летнем платье и легких босоножках. Несмотря на то что Лё Марэ находится в сердце Парижа – всего лишь в двух шагах от Нотр-Дам, где орды туристов щелкали камерами и стояли в очереди, чтобы подняться на башни в надежде увидеть Квазимодо, – здесь было сравнительно тихо и спокойно. В зданиях по обе стороны улицы наверняка и квартиры завидные, с яркими цветочными ящиками и пышными цветами и зеленью. Поразительные уличные фонари – железо и стекло – усиливали ощущение, что я попала на съемочную площадку. Я пожирала глазами все уникальные детали прекрасного города. Прямые линии почти симметричных жилых домов составляли резкий контраст с архитектурной мешаниной, господствовавшей на широких улицах Мельбурна с его трамваями.

Поворот налево, и я оказалась на Рю Вьей дю Тампль, Старой улице храма. Над большой зеленой дверью красовалась прелестная вывеска «Эколь де Гарсон», «Школа для мальчиков». Как раз такие мелочи и заставили меня влюбиться в Париж в мой первый приезд: лоскутки, кусочки богатой истории, переносившие тебя в прошлое. Старинная мужская школа шириной в одну комнату и высотой в три этажа. Похоже, теперь она превращена в жилой дом, но выглядела как нечто из другой эры. Я представила себе мальчишек из école – как они шли к этой большой двери. Останавливались ли они, чтобы полюбоваться красивой улицей, или для них это была обычная жизнь? Впрочем, после школы они наверняка заглядывали в соседнюю «Буланжери» за шоколадным круассаном.

Впрочем, мне тоже стоит заглянуть в соседнюю «Буланжери» и купить шоколадный круассан…

Я заглянула в булочную-пекарню, и мне в нос немедленно ударил запах муки и сливочного масла. Женщина за прилавком вручила мне еще теплый pain au chocolat, ароматные шоколадные палочки, завернутые в слоеное тесто.

– Божественно, – пробормотала я через минуту, заглядывая в пустой бумажный пакет с несколькими оставшимися там крошками.

Дойдя до Рю де Бретань, я заметила маленький прелестный столик на террасе кафе «Лё Прогрэ», «Прогресс». Столик был одноместный и показался мне подходящим для моей первой остановки. Я попыталась быстро подсчитать, сколько времени я не пила кофе. Но за последние дни я пересекла так много часовых поясов, что после нескольких минут напряженной калькуляции удовольствовалась выводом «слишком долго» и села на стул так, чтобы видеть улицу.

Не зная толком, что заказать, я спросила café au lait. Я получила слабую версию латте с сильной горчинкой подгоревшего кофе и навязчивым привкусом ультрапастеризованного молока. Конечно, не очень приятно, но зато я сидела среди милейших парижских столиков, среди парижан, и это помогло мне преодолеть последствия перелета через половину земного шара и вернуло к жизни.

Мне фантастически нравилось разглядывать людей с моей наблюдательной точки в кафе, хотя на меня иногда накатывала волна дурноты из-за резкого прыжка через сезоны и часовые пояса. Я вспоминала отчаянно долгий авиарейс, который доставил меня сюда, и волну облегчения, захлестнувшую меня, как только мои ноги коснулись пола коридора аэропорта Шарль де Голль. «Милая свобода», – тихонько говорила я себе, когда пассажиры рейса мчались мимо меня, чтобы поскорее встать в очередь и пройти пограничный контроль.

Мне казалось, что прошло уже сто лет с тех пор, когда я вот так же прилетела в Париж – соло и со звездами в глазах. И тогда, и теперь я была полна стальной решимости, хотя и по разным причинам, и пока вокруг меня суетились люди, хватали с карусели свои чемоданы и сумки, обнимались, целовали друг друга в обе щеки, я накинула на плечи шарф и пошла к стоянке такси.

«Впрочем, сегодня мне нужно разобраться с метро», – подумала я. Вчера вечером я могла сосредоточиться только на том, чтобы добраться до отеля, нормально выспаться ночью и опорожнить большой бокал красного вина – vin rouge. Но теперь, глядя на цены, услужливо вывешенные в витрине, я удивилась, каким дорогим стал Париж, и поняла, какой мне надо быть экономной. В прошлый раз, когда я приезжала в Европу вместе с Полом, мне, студентке, все казалось дорогим. Но я слегка занервничала даже теперь, когда сидела и конвертировала цены на вино и кофе в австралийские доллары. Я смотрела на приблизительный парижский бюджет, который нацарапала в самолете на обороте гигиенического пакета. Тогда я прикинула, что с тратами на аренду жилья, еду, вино и по мелочам я израсходую мои сбережения за восемь недель. Но, похоже, накопленные за всю мою жизнь деньги закончатся через шесть.

«Невеселая перспектива», – подумала я.

Но все равно! Я снова была в Париже впервые за столько лет. И хоть я не собиралась транжирить деньги на кофе, сыр, вино и прочее, гуляя полтора месяца по Марэ – как бы заманчиво это ни звучало, – все-таки несколько таких дней я хотела себе позволить, прежде чем заняться поисками работы и жилья, чтобы акклиматизироваться в моем новом доме и оставить позади все, что случилось после злосчастного ужина с Полом. Мне надо было оттаять после жизни в Мельбурне.

Бабочки, порхавшие у меня внутри, пока я летела в самолете, наконец притихли. Теперь, сидя тут с чашкой о-о-очень посредственного кофе, я могла думать только о том, что я добилась своего. И это факт – добилась. Я действительно далеко от Пола, от работы и от всей Австралии. Мои сомнения о том, как я отправлюсь куда-то после такого большого перерыва, пропали. Я теперь жила в Париже. Жила. В Париже.

«Вот так», – думала я, вдыхая чудесный парижский воздух и любуясь новым окружением.

Я решила посидеть подольше и заказала еще чашку кофе. Я смотрела, что пьют рядом со мной французы, и следовала их примеру. Мне хотелось почувствовать себя здешней, местной как можно скорей. Заказанный эспрессо я получила быстро и подумала: «А-а, этот лучше. Чуточку, но лучше». Качество кофе было совсем не таким, к какому я привыкла в Мельбурне, а гораздо хуже, но мне понравилось, что мой café прибыл вместе с крошечной конфеткой – миндалем в шоколаде. Какая сказочная добавка к кофеину. Почему так не делают все кафе на свете?

К полудню столики были накрыты скатертями в красно-белую клетку. Заведения стали наполнять хорошо одетые деловые люди. Они садились, смеялись, пили розовое вино из графинов, глядели на доску с меню и заказывали steak frites[6]и салаты. Я тихонько наблюдала за ними, удивляясь, какими счастливыми выглядят все эти компании коллег и друзей. А они неторопливо ели ланч, пили вино, потом кофе, многие заказывали десерт. Я вспоминала, каким унылым казался Мельбурн перед моим отъездом; мои коллеги ели за своими столами жалкие на вид салаты, а дождь хлестал по бетонным стенам издательства. Я почувствовала прилив благодарности парижанам за joie de vivre, жизнерадостность, которую я видела тут в изобилии.

Через некоторое время я заметила, что официантам нужен был столик для новых посетителей, и, хотя они не говорили об этом прямо, стала ловить на себе их косые взгляды. Я встала и решила продолжить прогулку по Рю де Бретань.

После того как я провела пару часов на залитой солнцем террасе, мне было приятно идти по улице в тени деревьев мимо крошечных стильных кафе, мясных лавок и пекарен. У меня текли слюнки от аромата свежевыпеченного хлеба. Когда я проходила мимо гриль-бара и увидела жир, капающий на лоток с готовым картофелем, у меня заурчало от голода в желудке. «Где же мне поесть в первый день в Париже?» – мысленно пропела я.

Глава 7

Я шла по Парижу и изучала меню в витринах ресторанов, но тут вмешалась судьба, и мой взгляд внезапно упал на вывеску, заставившую меня резко остановиться. Желтые жалюзи манили меня, словно родной маяк, и после секундной паузы ноги понесли меня к ним.

Вывеска «Фромажери», «Сырная лавка», громко кричала, требовала, чтобы я обратила на нее внимание. «Фромажери» радостно соединила слова fromage (сыр) и reverie (мечта). Интересно, замечал ли это кто-нибудь, кроме меня?

«О да, сыр – всегда то, что доктор прописал», – сказала я себе и жадно устремилась к витрине. Я глядела только на то, что было выставлено в ней, все остальное слилось в туманную полосу. Там был сыр, настоящий французский сыр, во всем его великолепии. Сырная лавка – которая, весьма вероятно, скоро станет моим новым местом притяжения – была одним из тех традиционных французских магазинов, которые продают один продукт и делают это офигенно классно. В витринах и на полках шкафов были выставлены в ряд дюжины сыров самой разной формы, цвета и текстуры. Там были круглые и длинные сыры, с плесенью и мягкие. Одни сыры были тонкие, другие толстые, а в одном были какие-то смешные дыры, как в детских мультиках. Там были крошечные сыры, покрытые изюмом, пышные белые сыры в маленьких деревянных коробках и огромные колеса, больше моей головы. Я вспомнила секцию деликатесов в моем ближайшем супермаркете в Австралии и засмеялась, подумав, каким восхитительным занятием станет для меня покупка сыра теперь, когда я прилетела во Францию.

Я втянула носом воздух, и даже сквозь стекло витрины мне в ноздри ударили уютные запахи фермы, коров, коз и овец, скисшего молока. Я стояла и смотрела, разинув рот, вроде бы секунды, но, возможно, часы. Вглядевшись вглубь лавки, я заметила продавца, возившегося с головками сыра как со своими детьми. Он был высокий, широкоплечий и совсем не такой, каким я рисовала себе французского торговца сыром (то есть как точную копию молодого Жерара Депардье). Грубоватое лицо, небрежно подстриженная борода и волосы с проседью. Полосатая сине-белая футболка, сильные руки. Фартук придавал ему вид ремесленника. Я тут же окрестила его «мистер Сырмен».

Он сдержанно улыбнулся мне.

Я улыбнулась в ответ, но колебалась и размышляла, зайти ли в лавку сейчас или подождать и выучить побольше французских слов перед тем, как отправиться в мое первое плавание. Мне не хотелось выглядеть тупицей, тыкать пальцем в сыр и слушать, как мистер Сырмен тараторит объяснения, которые я не понимаю. У меня начали сдавать нервы, и я чуть не ушла, но внезапно спохватилась – сыр! – продукт, заставивший меня приехать во Францию, лакомство, которое мы с Полом позволяли себе после нашей поездки в Париж. Да, позволяли до недавнего времени… Мысли о том, что случилось со мной в Мельбурне, подхлестнули желание открыть новую главу в моей любви к сыру, которая не будет связана с бойфрендами или разрывами.

Взявшись за ручку, я толкнула дверь лавки.

Толкнула снова. И еще раз.

Мистер Сырмен недовольно покосился на меня и постучал пальцем по своим часам. Я опять попыталась открыть дверь, и тогда он вышел из-за прилавка и повернул ключ в двери.

– Nous sommes fermé entre midi et deux, – сказал он. Я тупо посмотрела на него, и он пояснил: – Мы закрыты с полудня до двух.

– О, pardon[7], – выдохнула я и покраснела от смущения.

– Dix minutes[8]. – После этих слов он резко захлопнул дверь.

Не очень-то вежливо…

Я ушла, купила бутылку воды и потом вернулась; мои щеки все еще горели от смущения. «Будь внимательней с часами работы французов», – сказала я себе на будущее. На этот раз я успешно вошла в дверь и была встречена нейтральным взглядом Сырмена. Неужели он уже забыл про мою оплошность?

Я немедленно заговорила на моем школьном французском:

– Bonjour. Je voudrais… eh… a-chet-er fromage, s’il vous plaît, monsieur[9]. – Я пролепетала, что хотела бы купить сыр, радуясь, что мои неловкие попытки говорить по-французски слышали только сыр и продающий его мужчина. Однако мои усилия оказались напрасными, поскольку мистер Сырмен ответил мне на превосходном английском без колебаний или паузы:

– Ну, мадемуазель, вы правильно сделали, что пришли сюда. – У него был приятный акцент, мощный, как колесо рокфора в углу.

– Какая прекрасная сырная лавка, – ответила я по-английски, все еще скованно, хотя и говорила теперь на родном языке. И снова густо покраснела.

– Мерси, – поблагодарил он и спросил: – Вы американка?

– Нет, я из Австралии.

– Вы проделали большой путь, чтобы купить сыра. Решили посмотреть Париж? – Теперь он явно не собирался выпроваживать меня из лавки, как это было совсем недавно. Вероятно, его обеденный перерыв прошел неплохо.

– Да… То есть нет. Э-э-э… Я хочу переехать сюда.

– Переехать сюда? – переспросил он, удивленно подняв брови. – Но вы совсем не говорите по-французски.

Ох!

– Я учусь, – возразила я, задетая его слишком точной оценкой, и пообещала себе на следующий же день утроить усилия по освоению французского.

– Наш язык очень сложный. Иностранцам трудно его учить, – заметил он, и его слова не добавили мне уверенности в себе.

Мистер Сырмен выглядел лет на тридцать пять, но держался важно и солидно. Это не обещало мне ничего хорошего. Если я хочу стать постоянной покупательницей в этой сырной лавке, то пока что мои усилия наладить с ним нормальные отношения не венчаются успехом. Я лихорадочно подыскивала какие-то умные слова.

Шли секунды за секундами. Медленно.

Я сообразила, что слишком долго стою неподвижно, лишь когда мистер Сырмен поинтересовался, хочу ли я что-нибудь купить.

Я уверенно ответила, что хотела бы маленький кусок конте.

Он направил на меня бесстрастный взгляд, и я показала на один из гигантских сырных кругов в шкафу, чтобы убедиться, что меня правильно поняли.

– А-а, Comté, – протянул он, и его лицо озарилось пониманием.

– Да, ко́нте, – подтвердила я.

– Нет, это Comté, а не ко́нте, – поправил он, повторив оба варианта абсолютно одинаково – во всяком случае, я ни за что в жизни не увидела бы в них разницу. Слава богу, мы двинулись дальше. – Так какой конте́ вы желаете?

Мне даже не приходило в голову, что их несколько.

Прежде чем мы снова погрузились в неловкое молчание, я выпалила:

– А какой у вас есть?

– Ну, у меня есть молодой конте́ и старый конте́, – указал он. Я растерянно пожала плечами, и он продолжил: – Молодой конте́ более упругий и с легким вкусом. У старого конте́ вкус более глубокий, и он дороже, потому что был выдержан. – Он проговорил это с такой любовью к сыру, что у меня появилось искушение заказать по ломтику каждого. Вместо этого, страдая от неуверенности, я спросила, какой предпочитает он.

– Я предпочитаю старый конте́, но все зависит от того, что вы любите и насколько у вас изощренный вкус. Дети любят фруктовый конте́. Но старый конте… он очень… как бы это сказать… динамичный?

Я кивнула, делая вид, будто поняла, что он имел в виду.

– Тогда я куплю ломтик.

– Что-нибудь еще?

– Что вы порекомендуете?

– Опять же, это зависит от того, что вам нравится, – пожал плечами он; кажется, мой вопрос его озадачил. Я заподозрила, что во Франции, пожалуй, такие личные рекомендации не так распространены, как в Австралии, где у продавцов всегда готовы предложения, как вам потратить ваши денежки.

– Может, бри или камамбер, – быстро проговорила я, смущенная тем, что не могу в этой неловкой ситуации вспомнить какой-нибудь менее распространенный французский сыр.

Он кивнул, очевидно, не замечая, что я чувствовала себя как средний арифметический турист, ходячее клише. Или ему было наплевать.

– Этот бри идеально годится на сегодня или завтра. Когда вы будете его есть? – уточнил он.

– Как можно скорей, как только выйду отсюда, – весело ответила я, пытаясь его рассмешить.

– Окей, понятно, – серьезно кивнул он. – Сколько человек будут есть сыр вместе с вами?

– Только я одна.

Он посмотрел на меня так, словно хотел что-то сказать, но потом произнес лишь:

– D’accord. Хорошо. Тогда вам нужно не очень много. – Он отрезал мне кусок, какого хватило бы на четверых, но меня это очень даже устраивало.

Он завернул в вощеную бумагу оба сыра и написал на ней названия и место изготовления, а потом засмеялся и рассказал мне забавную историю о том, как человек, сделавший этот бри, пел этому сыру по утрам, чтобы дополнительно придать ему je ne sais quoi, непонятно чего.

– Мерси, – поблагодарила я, взяв красиво завернутый сыр. – Между прочим, я Элла. Скоро я снова приду к вам за сыром, месье… месье…

Мои слова тяжело повисли в воздухе; попытка узнать имя мистера Сырмена не удалась. Вероятно, он не был готов делиться со мной такой весьма личной деталью. Я почувствовала, что снова краснею, и поспешила выйти из лавки, прокричав спасибо и прижимая к груди сыр словно новорожденного младенца.

Несмотря на множество досадных проколов, моя первая вылазка за сыром прошла успешно! Я сумела приобрести конте с бри и при этом не выставила себя слишком большой дурочкой. Это окрылило меня. Да, мистер Сырмен не был таким добрым и вежливым, каким показался мне, когда я увидела его сквозь стекло витрины, но он, кажется, знал свой товар, говорил по-английски, и я была уверена, что через несколько визитов сумею расположить его к себе. Пожалуй, я даже назову это своей миссией – в следующий раз заставить его смеяться над моей историей.

Я продолжила эпопею с покупками, нашла булочную, купила там багет к своему сыру – oui, oui, да-да – и направилась к маленькому парку в Марэ – отведать мой первый после Пола и после Мельбурна сыр конте.

Площадь Тампль была квинтэссенцией всего парижского: идеально подстриженные кусты перетекали в огромные деревья, в тени которых по обе стороны дорожек из белоснежного гравия стояли ряды скамеек. На огромной детской площадке резвились детишки в ярких шортах, круглых очках и с галстуками. Они перекрикивались между собой звонкими голосами, поднимали с земли насекомых и мучили их – прелестно, импульсивно, по-французски. Шикарные парижские мамаши – или, возможно, гувернантки – небрежно приглядывали за этим восхитительным террором и время от времени семенили за озорниками, когда те слишком близко подбегали к воротам парка или принимались топтать яркие клумбы с чудесными летними цветами.

Я села на пустую скамейку, выложила бережно завернутый кусок сыра на сумочку, превратив ее в походный столик, и отщипнула кусочек от багета. Быстро сообразив, что сыр трудно отрезать без ножа, я начала импровизировать – отломила от конте кусочек и положила на хлеб. Я откусила сэндвич и подождала, когда проснутся вкусовые рецепторы. Когда же они проснулись, я почувствовала, что таю от блаженства здесь, в центре Парижа, и таю именно от блаженства, а не от жаркого полуденного солнца. Теперь я вспомнила, что во Франции сыр всегда вкуснее. Легкие уколы соли и нужное количество остроты и сладости в тандеме ударили по моим органам чувств.

Когда мистер Сырмен отреза́л двадцатичетырехмесячный сыр, он сказал мне, что у старого конте более острый и интенсивный вкус, чем у молодого. Вкус был определенно богаче, чем все, что я могла купить дома в Австралии. Вкус был более зрелый, более французский. Это была любовь с первого кусочка. Во время ланча я практиковалась в своем французском: Je t’aime, je t’aime, je t’aime[10], – повторяла я вновь и вновь сырному сэндвичу.

Я наблюдала, как семьи и группы друзей устраивались на маленькой полоске травы, залитой солнечным светом, раздевались под теплым летним солнцем и обнажали плечи – по какой-то непонятной причине – бикини и плавки. Обнимающиеся пары лежали на пледах, пили пиво и целовались, словно были одни в парке. «Ах, как хорошо быть юными и жить в Париже», – подумалось мне.

Окруженная таким бурлением жизни, я почувствовала укол меланхолии впервые после отъезда из Мельбурна. Мне тоже захотелось вот так посидеть с кем-нибудь на солнечной лужайке. Еще мне отчаянно хотелось подробно поговорить с кем-нибудь о волшебном вкусе сыра, пушистой мягкости багета и сладком прикосновении летнего солнца к моей бледной коже.

Отдыхать от всех дел в Париже было приятно, но я понимала, что скоро еще острее почувствую свое одиночество, скоро у меня закончатся деньги. Ясно, что мне надо искать работу, деньги и друзей, если я хочу жить тут нормально. Блаженное существование счастливой парижанки витало передо мной, как морковка, но было понятно, что достичь этого будет трудно.

Я с тоской подумала обо всем, что мне нужно сделать, чтобы обосноваться во Франции, и вспомнила ужасный мельбурнский список необходимых дел, который подхлестнул меня улететь в Париж. У меня в ушах звучал приказ мамы звонить ей, если дела у меня не заладятся. Она словно предвидела, как я буду чувствовать себя здесь и что все закончится приступом ностальгии. Я направилась в отель, стряхнув с себя нежеланную волну грусти. Решила не обращать на нее внимания, словно на разницу во времени. И вообще, сейчас мне отчаянно хотелось спать, потому что в Мельбурне была уже глубокая ночь.

Глава 8

На следующее утро я проснулась от гудков автомобилей, яростно прокладывающих себе дорогу в час пик. Сонно проверив время на телефоне, я осознала, что проспала всю ночь. Должно быть, я страдала от такого большого скачка через часовые пояса сильнее, чем думала. Мой живот, оставшийся без ужина, громко урчал, и я прямиком метнулась к крошечному бару-холодильнику, куда накануне положила купленный бри. Во второй раз после приезда в Париж мне в лицо ударил этот уникальный запах фермы – не всегда приятный, но для меня синонимичный восхитительному французскому сыру.

Я раздернула шторы и распахнула оконные створки, чтобы впустить солнечный свет; его яркие лучи уже заглядывали ко мне сквозь плотную ткань, обещая, что погода будет такой же чудесной, как и накануне. Теплый бриз неторопливо наполнил мой номер, разнося во все уголки запах сыра. Ко мне вернулся позитивный настрой. Как любила повторять в моем детстве мама, хороший ночной сон способен прогнать всякое плохое настроение.

Вскрыв упаковку бри, я выудила из сумки остатки вчерашнего багета. Накануне я думала, что для меня одной сыра слишком много, но сейчас порадовалась, что мистер Сырмен дал мне такой большой кусок. Отрезав дольку, я прямиком отправила ее в рот, воздержавшись от хлеба, дабы ощутить всю полноту первого укуса, как делают французы. Немного выждала, оценивая языком свои ощущения. Вкус был мягкий и сливочный, резкий и нежный одновременно. Само совершенство.

Мне вспомнились жалкие образцы семейства бри, которые я часто ела в Австралии. Как же хорош по сравнению с ними настоящий бри! Деликатная и нежная белая корочка, которую я благополучно ухитрялась избегать дома, оказалась тут едва ли не лучшей частью, потому что две текстуры гармонично сочетались друг с другом. Я почти не притронулась к багету и почти не дышала, пока с блаженством ела сыр во второй раз после приезда во Францию. Интересно, смогу я снова прийти в ту сырную лавку и услышать другие рекомендации, но при этом не глядеть на сыры с жадностью?

Я различила веселые голоса людей, наполнявших многочисленные террасы, чтобы позавтракать и выпить кофе, и меня потянуло на улицу. Но вспомнив, как удивился мистер Сырмен, что я не говорю по-французски, я, прежде чем направиться к двери, зарядила языковые подкасты для начинающих, чтобы подстегнуть мои усилия.

Внизу администратор поинтересовалась моими планами – встречусь ли я с друзьями? Ее вопросы вернули мне вчерашнее болезненное ощущение одиночества, но я прогнала его. Начался новый день, и я, вооруженная языковыми уроками, должна как можно скорее научиться быть француженкой.

Я много часов бродила по городу словно во сне, повторяя фразы, вроде Comment allez-vous?[11] и Je voudrais un verre de vin rouge[12].

Я проходила мимо множества немолодых супружеских пар, пропускавших стаканчик вина перед ланчем – пусть вас не смущает факт, что сейчас всего лишь одиннадцать утра, дорогие французские друзья, – и в моем рассеянном состоянии едва не прошла мимо входа на прелестный маленький рынок под названием Le Marché des Enfants Rouges. «Рынок красных детей» занимал совсем немного места сбоку от Рю де Бретань, но в его узких проходах мимо множества ларьков ходили толпы покупателей.

Входя в ворота рынка, невольно чувствуешь, что тебя перенесло неведомой силой в тайный французский мир, где на повестке дня неизменно стоят еда и красота. Я слонялась среди людей, покупавших фрукты и овощи, вино и свежие цветы. Там были даже небольшие группы туристов, оснащенных наушниками, но они, слава богу, не отвлекали меня от магии этого места. В дальнем конце рынка я набрела на мужчину, пекшего crêpes[13], и невольно залюбовалась этим действом. Он что-то пел и одновременно обращался к прохожим, ловко встряхивая горячую сковороду, чтобы блинное тесто растеклось ровным слоем, а через пару мгновений добавлял в блинчики «Нутеллу», сахар и сливочное масло или ореховую пасту. Я не устояла перед его чарами и попыталась на моем лучшем французском заказать угощение. Его внимание направилось на меня; он пел и шутил, и я рассмеялась, хоть и не поняла, что к чему. Впрочем, мне было по барабану. Я ощущала себя затерявшейся в этой толпе, и мне было это приятно.

Я бродила по рынку, разглядывала сезонные овощи и фантазировала, как буду когда-нибудь покупать продукты для ужинов со всеми моими чудесными французскими друзьями. Потом я напомнила себе, что надо вернуться к марокканскому ларьку, очередь в который извивалась по рынку; это идеальное место для ланча. Встав на цыпочки, я глянула поверх голов ожидающих и увидела красочные кабинки, а в них огромные горшки, наполненные до краев кускусом и тажином, горки блестящей липкой бахлавы, кричавшей мне, чтобы я ее съела и запила сладким мятным чаем.

Обнаружив, что «Нутелла» сочилась из моего блинчика и текла по руке, я решила, что мне пора уходить и не позориться. И тут же почему-то оказалась в середине туристической группы и никак не могла из нее выбраться. Гид смотрел на меня, кивал и что-то говорил еще на каком-то языке, который я не понимала. Я в отчаянии нырнула от него за овощной ларек. Наконец-то освободившись, я посмотрела на мои испачканные «Нутеллой» пальцы и слизнула ее, нарушив все приличия; к счастью, рядом никого не было и мою дикарскую выходку никто не видел.

Хотя, впрочем…

Я заметила его прежде, чем успела вспомнить, кто это. Мистер Сырмен шел прямо ко мне. В это мгновение он был эпитомой французского клише: все тот же белый фартук, багет и бутылка красного вина. Должно быть, отправился на ланч.

Я так обрадовалась, увидев в Париже знакомое лицо, что помахала рукой и пропела «хэлло». Он, казалось, был захвачен врасплох.

Он не узнает меня. Ой, пожалуйста, пусть он меня вспомнит.

Когда он приблизился, я подскочила к нему.

– Еще раз спасибо за вчерашний восхитительный сыр, – выпалила я, надеясь, что он не примет меня за парижскую городскую сумасшедшую.

Казалось, прошла целая вечность. Наконец его лицо озарилось узнаванием, и он широко улыбнулся. А я почувствовала, что у нас уже появился прогресс после вчерашней встречи.

– Привет, Элла, – поприветствовал он. Меня удивило и немного обрадовало, что он запомнил мое имя. В то же время я была смущена тем, что не знала, как к нему обратиться.

– Bonjour. Comment allez-vous? – проговорила я, ликуя в душе, что уже могу составлять французские фразы.

– Très bien[14], – ответил он. – Вы остановились где-то тут?

– Прямо за углом – пока что, – указала я, воспользовавшись его предложением перейти на английский, прежде чем разговор станет слишком сложным для меня в лингвистическом плане.

Его лицо оживилось, словно то, что я жила рядом с его лавкой, делало меня в его глазах более интересной, более достойной разговора. Еще я невольно отметила при свете солнца, какие у него яркие голубые глаза.

– Скажите, понравился ли вам сыр? – поинтересовался он серьезным тоном, вскинув брови.

– Он превосходный, – призналась я.

– Bien. А конте? Он не показался вам, как бы это сказать, слишком пикантным?

– Нет, что вы? Вообще-то, вкуснее сыра я никогда не ела.

Он удовлетворенно кивнул:

– А-а, тогда вам нужно снова прийти ко мне и попробовать другие сорта. – На его лице во второй раз появился легкий намек на улыбку.

«Кое-кто сегодня в хорошем настроении», – отметила я.

– С удовольствием. Я приду к вам завтра днем.

– Хорошо, à demain alors, – проговорил он, и я кивнула, надеясь, что правильно поняла его слова – «до завтра» – и вообще все сделала правильно. Во всяком случае, его лицо сохраняло нейтральное выражение. После этого мы пошли каждый своей дорогой. В моей душе бурлил восторг при мысли о том, что я познакомилась с французом да к тому же еще с торговцем сыра. Круто!

Покинув рынок, я направилась к Сене мимо прекрасных бутиков и грандиозных зданий, не в силах стереть с лица улыбку. Вот и Нотр-Дам. Я быстро щелкнула селфи и перешла на другой берег реки в деловой квартал Сен-Мишель, глядя на алжирские рестораны, ларьки с блинчиками и бары, обещавшие несколько радостных часов и минимум трат. Увидев знаменитый книжный магазин «Шекспир и компания», я заглянула в него, намереваясь купить новую книжку на английском, и тут же упрекнула себя, что теперь я должна читать на французском. Ничего, это подождет как минимум до следующей недели.

В прошлый раз, приехав в Париж, я была разочарована, что не могу посетить книжные лавки, связанные с Хемингуэем, Джойсом и другими писателями. Мне хотелось порыться в книгах, как это делали герои фильмов «Полночь в Париже» и «Перед закатом», наслаждаясь каждой проведенной там секундой. Снова сделав селфи, я подумала, что в поездках соло имеются свои плюсы – ты вольна следовать собственной программе, ни на кого не оглядываясь. Побродив вдоль полок и послушав игравшего наверху пианиста, я наконец остановила выбор на книжке «Как овладеть искусством французской кухни», решив, что в будущем это поможет мне принимать у себя дома гостей.

Я устала от жары и ходьбы, а еще мне не терпелось сунуть нос в новую книжку, и я пристроилась в тени деревьев на скамье с видом на лодки и на кучки парижан, устроившихся на пикник на берегу Сены. Мимо меня шли семьи с мороженым от знаменитого парижского «Бертильона» и с наслаждением лизали разноцветные конусы. А когда солнце опустилось за горизонт, стали собираться группы любителей танцев, занимая мини-амфитеатры над рекой. Мне показалось, будто я смотрю кино, вот только я сидела среди действующих персонажей, а не перед плоским экраном.

У меня отяжелели веки. Я ушла от реки и направилась назад в Марэ. По пути я заметила кафе, которое выглядело уютным и приветливым и резко отличалось от сотен других парижских заведений, всегда ассоциировавшихся у меня с этим городом, поскольку я видела их сотни раз в фильмах и на фотографиях. Кафе называлось «Флэт Уайт»[15], и я заподозрила, что его владелец, скорее всего, не француз.

Но еще примечательней, чем очевидное несходство с другими французскими кофейнями, было маленькое объявление в окне «Требуется бариста».

Хотя работа в кафе не согласовывалась с моими амбициозными карьерными целями, я не могла сбросить со счетов тот факт, что мне очень нужны деньги. К тому же объявление было написано по-английски и по-французски, и это показалось мне хорошим знаком, если учесть мои нынешний уровень владения последним. Плюс к этому мысль о том, что у меня появятся коллеги, с которыми можно будет пойти куда-нибудь и выпить вина, да еще перспектива постоянного доступа к хорошему кофе… Пожалуй, это было как раз то, что мне нужно. Я решила зайти сюда на следующий день и проверить, как я себя там чувствую и совпадают ли наши вайбы.

Глава 9

Если мои первые два дня в Париже были посвящены еде, прогулкам по городу и постижению парижской joie de vivre, жизнерадостности, то следующие несколько дней мне придется посвятить делам. «Давай, Элла, пора действовать!» – приказала я себе, заставляя встать с постели.

В отеле мне оставалось жить всего лишь четыре дня, и мне нужно было найти какое-то постоянное жилье, причем как можно скорее. Хлопоты о размещении на новом месте вышли на первый план, и я провела первые несколько часов великолепного солнечного дня в номере, просматривая объявления о сдающихся домах, субаренде и краткосрочной аренде. Цены тут были гораздо выше тех, к которым я привыкла в Мельбурне, особенно с учетом того, что мы с Полом всегда делили платежи из расчета семьдесят – тридцать. Я посчитала деньги и поняла, что мне придется снимать комнату в квартире, потому что могу себе позволить только это. Если бы я захотела жить одна, то растранжирила бы мои сбережения еще быстрее, чем рассчитывала. Не идеальный вариант, отнюдь.

К полудню я уже отправила несколько запросов и писем. Перспективы не слишком обнадеживали, но я начала уверенно. В окно моего номера вплывали запахи ланча и выпечки, и я решила, что не могу больше ни минуты задерживаться в отеле.

Я планировала пройтись до «Флэт Уайт», вчерашнего кафе, заказать там приличную чашку кофе и, пожалуй, справиться насчет работы бариста, если наберусь смелости. Немного поразмыслив над моей ситуацией, я постепенно приходила к выводу, что работа в сфере услуг, по крайней мере, на первых порах, в буквальном смысле купит мне какое-то время, которое я использую для поиска более заманчивых и престижных вариантов.

Дни, последовавшие за моим решением покинуть Австралию, проходили в лихорадочной панике – хлопоты с визой, множество картонных коробок, рулоны скотча, непрестанный стресс. У меня действительно не было времени думать, на какую работу я смогу рассчитывать во Франции и сколько мне понадобится денег. Мой мозг был слишком занят непрестанными колебаниями от ужаса к восторгу. Я сомневалась в своем плане, когда сдавала все свое барахло на хранение; потом исполнилась позитива, как только окончательно покинула квартиру Пола. Я задумалась, правильно ли делаю, уезжая из Мельбурна, когда написала Полу, где оставила ключи, потом поняла, что поступаю правильно, когда он даже не потрудился мне ответить. Короче, меня терзали эмоции.

Моя годовая виза для временной работы – Working Holiday Visa (WHV) – прибыла накануне моего вылета, и я с трудом удержалась и не бросилась с объятьями к почтальону, увидев в его руке большой конверт. Вместо этого я прижала к груди паспорт и поблагодарила вселенную за своевременную доставку пропуска для моего побега.

Но теперь, в Париже, мне не хватало комфорта моей знакомой работы в мельбурнском издательстве. Мне следовало бы сообразить заранее, что, если я приеду во Францию по временной рабочей визе – да еще со скромным знанием французского, – приличную работу я здесь точно не найду, но сидевшая внутри меня мечтательница все-таки надеялась, что мне подвернется что-нибудь интересное.

Я вспоминала, как великодушно повела себя моя прежняя начальница, когда я сообщила ей, что уезжаю. Я решительно вошла в наш офис утром в понедельник после разрыва с Полом. Я улыбалась, зная, что увольнение станет первым шагом в моем новом приключении. Я шла твердой поступью, с высоко поднятой головой. И только глаза – красные, с опухшими веками – выдавали меня. «Ты все равно ничего им не докажешь», – уговаривала я себя, когда без заметного результата пыталась замаскировать безобразие косметикой.

Швырнув на свой стол сумочку, я направилась прямиком в кабинет начальницы и спросила, найдется ли у нее минута, чтобы поболтать со мной.

– Вы уверены, что поступаете правильно? – осведомилась она. – Я могу сунуть ваше заявление в шредер и сделать вид, что никогда не держала его в руках, а вы просто возьмите отгулы до конца недели.

Но когда я рассказала ей про Пола, она поняла меня. И поддержала мое решение уехать во Францию – к моему удивлению. Скорее, я не ожидала такого и в душе даже надеялась, что она будет уговаривать меня остаться, возможно, даже предложит повышение и такую прибавку к зарплате, от которой трудно будет отказаться. Вместо этого она сказала мне, чтобы я не беспокоилась насчет отработки положенных после заявления об уходе дней и что я могу закончить работу, когда хочу.

Уход с работы стал необратимой точкой отсчета, и после этого мой переезд в Париж превратился из гипотезы в реальность. Я уже не могла переменить свое решение. А теперь мне надо было гарантировать, что, если во Франции у меня закончатся деньги, это не послужит удобным поводом вернуться в Австралию. Нет, мне нужна эта работа в кафе.

Когда я приняла душ, у меня уже бежали по телу мурашки от нервов, а когда зашла в «Флэт Уайт» с копией моего резюме в сумочке, то в шоке заметила, что чуть ли не дрожу. Это было странно, если учесть, что еще неделю назад у меня была приличная и стабильная работа на полный рабочий день.

– Bonjour, – помахала я бариста, одетому во фланелевую рубашку и рваные джинсы.

– Хей, – немедленно ответил он по-английски, явно отметив мой ужасный французский. – Вы хотите кофе? – В свою очередь, я сразу заметила его австралийский акцент. Хорошо это для меня или нет?

Поначалу меня сбила с толку его внешность австралийского серфера – светлые волосы, яркие голубые глаза и до смешного загорелые руки. Я удивилась, как он вообще ухитрился в Париже так загореть.

– Мне длинный макиато, пожалуйста, – решительно сказала я. Обычно я предпочитала флэт уайт, но тут подумала, что такой заказ поможет мне выделиться, докажет, что я кое-что понимаю в кофе.

– Тут или на вынос? – уточнил он.

– Тут, благодарю.

– Хватайте место, – улыбнулся он, и я засмеялась, потому что почувствовала, будто вернулась в Мельбурн.

На мгновение меня захлестнула вина, ведь я изменила традиционным французским кафе, но после отъезда из Австралии мне мучительно хотелось выпить приличный кофе; если австралийский бариста поможет мне в этом, я, пожалуй, прощу себя.

Я сидела и пила длинный мак – хотя в душе жалела, что это не флэт уайт – и рассматривала клиентуру. Мне надо было понять, как работали кофейная стойка и кухня, в этом кафе выпечка и прочая еда выглядели очень даже прилично: авокадо на тосте, разнообразные бисквиты и пирожные, необычные и интересные варианты гранолы. «Все блюда я бы с радостью ела на ланч», – подумалось мне. А кофе был превосходный. Я видела, что кафе «Флэт Уайт» мне прекрасно подходит, и уже начинала прикидывать, как бы словно невзначай поинтересоваться у бариста насчет работы.

Однако все мои мысли о том, как мне заговорить о вакансии, были отодвинуты на задний план после появления самого красивого мужчины, которого я видела в жизни. Если и существовала любовь с первого взгляда, то я оказалась сейчас ее жертвой.

Он был, как и положено, стандартно высокий, смуглый, стереотипический красавец: ухоженная щетина на лице контрастировала с накрахмаленной белой рубашкой и ярко-голубым легким шарфом. Он с легкой улыбкой оглядел кафе темно-карими глазами, и мне показалось, вот честное слово, клянусь, в самом деле показалось, что я сейчас упаду в обморок. Он небрежно прошел к кофемашине, оставив в своем фарватере волну слабых женских коленок (впрочем, возможно, только моих), пожал руку бариста и произнес низким, с хрипотцой, сексуальным голосом:

– Salut, Chris. Un espresso, s’il te plaît[16].

– Сейчас будет, дружище, – ответил бариста, вытряхивая портафильтр и перемалывая свежие бобы.

Я и так собиралась устраиваться сюда на работу под впечатлением от качества кофе, но если бы даже и не собиралась, то мысль о том, что я буду пожимать за стойкой руку этому загадочному красавцу-французу, завершила сделку.

Я глядела на этих двух мужчин и размышляла о том, как часто нас привлекают те, кто не походит на привычный для нас тип. Хоть я и могла признать, что бариста красив по-австралийски, что он буквальное воплощение небрежного и спортивного серфингиста, меня его внешность почти не привлекала. Возможно, оттого что я росла среди таких парней и в них для меня отсутствовал всякий интернациональный шарм. Зато этот француз был окутан тайной, зажигавшей что-то внутри меня. Моим первым впечатлением были таившиеся в нем крупицы необузданности, дикости, которые делают интересным общение с таким человеком.

Он быстро выпил эспрессо и небрежно выкатился на улицу, а через несколько минут – дав себе достаточно времени на то, чтобы поднять челюсть с пола, – я наконец набралась храбрости и решила спросить у бариста про работу.

– Классный кофе, – заметила я.

– Точно! – кивнул он. Очевидно, скромность не входила в список его добродетелей.

– Э-э-э, я видела в окне объявление, что тут требуется бариста. Я могу оставить заявку? – Я выудила из сумочки резюме.

– Конечно. У вас есть опыт приготовления кофе?

– Ну, до недавнего времени я работала в издательстве, но во время учебы в университете подрабатывала в сфере услуг. Так что да, я готовила кофе и раньше.

– Кофе не почасовая работа. Это стиль жизни.

Я подавила усмешку. Типичный австралийский бариста, считает, что кофе – это жизнь.

– О, абсолютно верно, – поддержала я его и неубедительно добавила: – И такой стиль жизни мне нравится.

Он взглянул на меня, держа в руке питчер с дымящимся молоком, и сказал под шум кофемашины:

– Тогда ладно. Почему бы вам не прийти на пробу? Мы поглядим, что вы умеете. Вы из Мельбурна или Сиднея?

– Из Мельбурна.

– Хорошо, – улыбнулся он, слегка вскинув брови.

Слава богу, мне хватило здравого смысла родиться в кофейной столице Австралии. Кажется, это прибавило мне несколько баллов.

– Так когда мне прийти? – задала вопрос я.

– Как насчет завтрашнего утра? К одиннадцати, после утреннего часа пик.

– Конечно. Тогда до встречи.

– До завтра. И не парьтесь насчет одежды, – добавил он, глядя на мое летнее платье с принтом из зеленых листьев. – У нас тут все просто.

Кто мог бы предсказать, что я буду выглядеть слишком стильно для особы, которая ищет работу? Или, может, я просто нехиппово одета на взгляд мельбурнского хипстера?

– Я Элла, между прочим. Приятно встретить соотечественника.

– Точно, – снова кивнул он, на этот раз без всякого интереса. – Я Крис.

Я ушла из кафе, не решив, нравится мне Крис или нет. С ним, казалось, легко поладить, но, когда речь шла о кофе, он был чуточку с придурью. Слишком фанател. Тем не менее я испытала облегчение, когда выпила чашку хорошего кофе и поговорила по-английски.

А воспоминания о том красавце-французе было достаточно, чтобы радоваться, что я зашла в то кафе и поговорила о вакансии. И я надеялась увидеть его снова, когда вернусь туда завтра.

Глава 10

День был полон позитива; я почти не сомневалась, что получу работу в кафе. И стал только лучше, когда я проверила почту. Я с радостью обнаружила, что отозвался хозяин одного из самых красивых домов, которому я послала запрос на аренду жилья; меня спросили, могу ли я прийти и посмотреть комнату. Я ответила, что могу, и Майк, мой потенциальный сосед-американец, прислал мне адрес.

Я отправилась в Латинский квартал, где меня ждала съемная комната, и по дороге прихватила сэндвич, чтобы съесть его в Люксембургском саду. «Превосходное место», – думала я, пересекая легендарный сад с его безупречными клумбами и величественными рядами идентичных деревьев. Я уселась в одно из знаменитых зеленых парковых кресел у центрального фонтана, где парижские дети с радостным писком пускали игрушечные катера. Забавно было смотреть, как они, водя руками по воде, терпеливо ждали, а иногда и не очень терпеливо, когда их катера приплывут к берегу.

Американца Майка я поджидала на Рю Муфтар между кафе и моим возможным новым домом. Ждала и размышляла: может, сумею так устроить свою жизнь в Париже, что мне совсем не придется говорить по-французски. Появился Майк, высокий, стройный и симпатичный блондин. Он нес себя с типично американской самоуверенностью.

Когда мы поднимались по лестнице, он с деловым видом набросал мне расклад:

– Там четыре комнаты. Новый жилец займет свободную и будет пользоваться всеми коммуникациями со мной, моей подружкой и остальными соучредителями нашего проекта. Все мы очень предприимчивые и иногда работаем из дома. Надеюсь, тебе будет любопытно посмотреть, как люди творят магию.