Сердце Чернолесья

Глава 1. Запретный Порог

Москва встречала Алису Ковалёву глухим гулом метро под ногами и слепящими неоновыми вывесками, когда она вышла из офиса глубоко за полночь. Двадцать часов без сна сковали тело свинцовой усталостью, но внутри бушевал холодный, ясный гнев. Маркер в ее руке с резким скрежетом стирал с доски контуры проекта «Феникс» – ее амбициозного детища, ее доказательства состоятельности. Его закрыли не из-за провала, а из-за подлых интриг Сорокина, метившего на ее место. Это был не крах, признавала она мысленно, шагая по почти пустынному тротуару к метро, а тяжелое тактическое отступление. Городской шум, обычно предсказуемый фон ее жизни, теперь резанул по нервам насмешкой. Нужна была тишина. Нужна была дистанция. Перегруппировка.

Решение уехать в Калинов Мох родилось не из отчаяния, а из холодного расчета. Глушь, малознакомая тетка Таисия, о которой лишь смутно помнила с детских редких визитов к бабушке, – это был идеальный вариант. Никаких назойливых звонков, никаких шансов, что Сорокин или кто-то еще из офисного змеиного гнезда выследят ее. Только она, ее мысли и необходимость разработать контратаку. Алиса всегда была стремительной, почти упрямой в достижении цели; решение принято – значит, действовать. Билет на поезд до ближайшего райцентра был куплен в ту же ночь.

Дорога растянулась в бесконечность. Стремительный ритм поезда сменился тряской автобуса по разбитой грейдерке, а потом – гулкой тишиной попутного «Уазика», везшего ее по последним километрам колеи, терявшейся в бескрайних, мрачноватых лесах. Контраст с Москвой был разительным. Вместо стекла и бетона – покосившиеся избы под темными крышами, редкие клочки огородов, опушенные высокой, пожелтевшей травой, и вездесущий, дышащий сыростью лес, подступавший к самой деревне. Калинов Мох. Название, казалось, впитало в себя вековую влагу и тишину. Почти все жители отсюда разъехались – молодежь в города, старики… Алиса не стала доискиваться причин. Заброшенность чувствовалась в пустых глазницах окон соседних домов, в редком лае собак, в ощущении, что время здесь течет медленнее и тяжелее.

Тетка Таисия встретила ее на пороге своей избы, такой же крепкой и неласковой, как сама деревня. Высокая, сутуловатая, с лицом, изборожденным глубокими морщинами, словно картой трудной жизни. Серые глаза, острые и проницательные, оценивающе оглядели племянницу с ног до головы.

– Алиска… Вымахала, – произнесла она хрипловато, без особых эмоций, но в этом обращении, в том, как она помогла внести чемодан, сквозила сдержанная забота. – Заходи, места хватит.

Она не задавала лишних вопросов о причинах приезда – видимо, понимала или не считала нужным лезть. Обстановка в избе была спартанской: чисто, прочно, без излишеств. Коморка, отведенная Алисе, пахла сухим деревом, травами и пылью. Привыкать к деревенскому быту – колодец, печка, отсутствие вай-фая – было нелегко, но Алиса взяла себя в руки. Ее рациональный ум воспринял это как часть необходимого "ретрита". Вечером, сидя за грубым деревянным столом и слушая редкие, лаконичные реплики тетки, она чувствовала, как городская ярость понемногу оседает, уступая место сосредоточенности. Но не покою. Никакому покою.

Наступила ночь. Непривычная тишина Калинова Мха оказалась обманчивой. Скрипы старого дома, завывание ветра в печной трубе, шелест чего-то за стеной… И сквозь все это – низкий, едва уловимый, но постоянный гул. Он исходил не сверху, а скорее снизу и со стороны, оттуда, где за последними избами начинался Старый Лес. Гул не был громким, но он вибрировал где-то в костях, на грани слышимости, создавая тревожный, необъяснимый фон. Днем его почти не замечалось, но ночью он выходил на первый план, как пульс спящего гиганта.

Наутро, за завтраком из грубого хлеба и парного молока, Таисия, глядя куда-то мимо Алисы в окно, на темную стену деревьев, сказала вдруг с непривычной жесткостью:

– Лес тот, Старый… Туда не ходи. Никогда. Ни днем, ни ночью. Забыла дорогу туда.

Алиса подняла бровь, ожидая продолжения, какого-нибудь суеверного страшилки.

– Почему? – спросила она спокойно, аналитик в ней мгновенно насторожился.

Тетка повернула к ней свое морщинистое лицо. В ее глазах не было страха. Была абсолютная, леденящая уверенность.

– Там – Иное, – выдохнула она, и слово повисло в воздухе тяжелым, неоспоримым фактом. – Шагнешь – пропадешь. Навеки. Помни.

Предупреждение было пугающе конкретным, лишенным обычных деревенских "страхов". "Иное". Не "нечисть", не "леший", а именно "Иное". Это слово, произнесенное с такой суровой серьезностью, не вызвало у Алисы дрожи. Вызвало интерес. Острый, жгучий, профессиональный. Что это за гул? Физическая аномалия? Геологическая? А может… Нет, это абсурд. Но тетка Таисия не была истеричкой. Она говорила о чем-то реальном и очень опасном. Рационализм Алисы столкнулся с необъяснимым фактом, подкрепленным искренней верой. И запрет лишь подлил масла в огонь ее любопытства.

Весь день, занимаясь несложной работой по дому или просто глядя в сторону леса, она ловила этот гул. Он был вызовом. Неразгаданной задачей, висящей в воздухе. Ее аналитический ум, лишенный привычной интеллектуальной пищи, ухватился за эту загадку. Страх отступил перед потребностью понять. Что там? Что издает этот звук? Почему это "Иное"? Почему Таисия так уверена?

Ночь опустилась на Калинов Мох снова, еще более глухая и тревожная. Гул стал отчетливее, навязчивее. Он вибрировал в груди, отзывался в зубах. Алиса лежала на жесткой койке в каморке, слушая его. Мысли о Сорокине, о "Фениксе", о мести отошли на второй план. Ее целиком поглотила тайна за порогом. Это не было бегством. Это было… разведкой. Поиском новой, неизведанной территории для ее аналитического ума. Жажда докопаться до сути пересилила строжайший запрет.

Тихо, чтобы не разбудить тетку, она встала, накинула куртку. Фонарик телефона в руке казался жалким щитом против непроглядной тьмы за окном и того низкого гула, что манил и пугал одновременно. Шаги по скрипучим половицам, скрип двери… Холодный ночной воздух обжег лицо. Она двинулась не к колодцу, не в огород, а прямо туда – к черной стене Старого Леса.

С каждым шагом гул усиливался. Он перестал быть просто звуком; он стал физическим ощущением, вибрацией, пронизывающей землю и воздух. Лес стоял перед ней – древний, дышащий, живой и абсолютно чуждый. Предупреждение Таисии звенело в ушах: "Шагнешь – пропадешь". Но Алиса Ковалева не была создана для слепого послушания. Ее гнали вперед не отчаяние, а неукротимое любопытство и вызов неведомому. Она подняла руку с телефоном. Луч фонарика дрогнул, выхватив из тьмы первые корявые стволы, сплетение корней, черную пасть тропы, уходящей вглубь. Гул обрушился на нее волной, заставляя сжаться зубы, отозвавшись эхом в костях. Сердце колотилось не от страха, а от адреналина исследователя на пороге открытия.

Алиса сделала шаг. Ее ботинок коснулся влажной, усыпанной хвоей и перегноем земли за последней видимой границей деревни. Воздух сгустился, запахло прелой листвой, сыростью и чем-то незнакомым, древним. Она переступила запретную черту и шагнула в чащу. В мир Иного.

Глава 2. Там