Белка в колесе

Она родилась в 1956 году, аккурат в эпоху, когда СССР вовсю бодрился, рапортуя о своём «техническом расцвете». Спутники, атомные ледоколы – космос и вечная мерзлота покорялись легче, чем человеческие сердца.

Семья, по меркам страны, была более чем благополучной. Отец – неприкасаемый член технической элиты, человек, приближённый к железу и формулам, доктор наук. Стоял вопрос о его членкорстве в Академии наук.

Их быт – мечта простого советского гражданина: просторная (целых четыре комнаты!) квартира в хорошем доме, дача (не сарайчик, а настоящая!), кооперативный гараж и, о чудо, личный автомобиль! Да не «Москвич», а сама гордость советского автопрома – «Волга» ГАЗ-21 с тем самым оленем на капоте, устремлённым в светлое будущее. Это символ статуса. Отец обожал этого оленя, наверное, больше, чем нас с мамой.

Даже в лихие девяностые мы жили вполне нормально, не считая смерти брата.

И всё это рухнуло мгновенно, бросив нас на дно жизни – в нищету. Впрочем, так жили не какие-то отбросы общества, а не менее трети граждан нашей страны.

И ещё не менее половины жили лучше, но ненамного: не нищие, а просто бедные.

Глава 1.1. Дочь «технаря»

Счастливой нашу семью назвать язык не поворачивается. Отец обладал характером, который можно было бы описать как «сталинский ампир»: монументальный, холодный и с элементами устрашения. Маме, интеллигентной женщине, пришлось принести свою карьеру на алтарь семейного благополучия. Её уделом стали бесконечные хлопоты по квартире, даче и сглаживанию острых углов папиного нрава.

Отец был «технарем» до мозга костей. Его божествами были законы термодинамики и квантовая механика. Гуманитарные науки? Фу, беллетристика! Неудивительно, что старший брат Алексей, мой кумир детства и папина гордость, окончил физфак МГУ и растворился в каком-то секретном НИИ, где, наверное, изобретал велосипед для полетов на Луну или что-то в этом духе.

А я? Я была самым ничтожным существом в этой иерархии, основанной на коэффициентах интеллекта и знании таблицы логарифмов. Уже к десяти годам отец с ледяной ясностью осознавал: я и точные науки – это как водка и молоко. Не смешиваются. «Анна пошла в тебя», – бросал он маме с таким видом, будто констатировал врожденный дефект. Мама, окончившая Литературный институт имени Горького, лишь вздыхала.

Когда я перед окончанием школы осмелилась заикнуться о Литинституте, отец просто… запретил, как отрубил. Потом, пошептавшись со «знакомыми» (видимо, тайное братство технарей), решил: филфак МГУ терпимо. «Все же университет, – резюмировал он. – Да и Алексей там учится». Логика железная: раз брат-физик в МГУ, значит, и дочь-филолог пусть учится там же. Главное – вывеска.

Студенческие годы… Сейчас вспоминаю их сквозь дымку времени с теплой ностальгией, хотя и там хватало своих заморочек. Наш факультет ласково называли «факультетом невест», и неспроста: он кишел дочками высокопоставленных пап, для которых филология была не столько наукой, сколько изящным времяпрепровождением перед удачным замужеством. Публика – специфическая. Да, мой отец был не дворником, но неоднократно с изысканной вежливостью мне давали понять: я не их круга. Не «золотая молодежь».

– Надо же, – ахали они, широко раскрывая невинные глазки, – у тебя мама сама готовит и убирает? У вас нет домработницы? Это звучало не как вопрос, а как приговор за социальную неполноценность, как будто отсутствие прислуги ставило крест на моей человеческой ценности. В довершение ко всему карманные деньги у меня были ровно в том количестве, чтобы не умереть с голоду и не вздумать «баловаться». Отец следил за этим с пунктуальностью бухгалтера.

Кстати, отчасти из-за этого я стала заниматься спортом. Членам команды факультета выделяли талоны на обеды, и это позволяло мне экономить часть карманных денег.

Да и поездки на соревнования давали возможность побыть независимой от отца.

Спасало только одно: я хорошо училась, в отличие от многих моих позолоченных сокурсниц, для которых сессия была форс-мажором. Поэтому ко мне часто обращались за помощью. Ирония судьбы: я, будучи «не их круга», вытягивала «золотую молодежь», удерживая на плаву.

С мамой у нас были прекрасные, почти заговорщические отношения. Ее литературный багаж был моим тайным оружием и утешением, хотя и разногласия случались. Например, я увлеклась детективами Агаты Кристи, Жорж Сименон… Мама морщила носик: «Бульварное чтиво, Аннушка». Отец же выносил вердикт лаконично и беспощадно: «Как ты можешь читать эту гадость? А впрочем… что с тебя возьмешь». В его устах это «впрочем» звучало красноречивее любого монолога.

Именно поэтому, когда в конце четвертого курса объявили набор переводчиц на какое-то важное международное мероприятие (по «налаживанию бизнес-связей с заграницей», как тогда туманно выражались), я записалась в первых рядах. Сбежать хотя бы на две недели от отца, «золотой молодежи», вечного чувства «недотянутости»!

Глава 1.2. Краткий курс французской нежности для советской девушки

Мой основной язык был французский. Меня прикрепили к группе деловых господ из Парижа. И это был культурный шок! Их отношение к женщинам отличалось от манер наших сокурсников так же радикально, как «Шанель №5» от одеколона «Шипр»: вежливость, галантность, комплименты не в стиле «ты воняешь духами, но мне нравишься» или «ты с филологического – так садись ко мне на колени». И тут такое! Все это сводило с ума не только меня, но и всех наших девчонок. Мы были очарованы, как кролики, перед удавом французского шарма.

Неудивительно, что ухаживания не ограничились букетами и походами в ресторан, тем более что я к тому времени уже не была невинной овечкой. За студенческие годы у меня были близкие отношения с парой парней, за что я удостоилась в некоторых кругах ироничного прозвища – «монашка». Видимо, за чрезмерную, по их меркам, сдержанность.

Пьер… Пьер мне понравился сразу. Ему еще не было тридцати, но в своей группе он явно был своим среди чужих и чужим среди своих – лидером без напора. Красавцем его назвать было сложно, но… Он был высоким, подтянутым, и от него исходил такой концентрированный шарм, что рядом с ним наши местные кавалеры тускнели, как лампочки в подъезде. Он ухаживал восхитительно: с вниманием к мелочам, с искренним интересом, с той самой французской нежностью, о которой мы только читали в запретных романах. Две недели промчались как один ослепительный, пьянящий, сказочный сон. Парфюм, вино, шепот на берегу Москвы-реки… Иллюзия иного мира.

Последствия, как водится, настигли меня месяца через четыре. Живот особо не рос, да и признаки были смазанные. Неопытность – великая вещь. Короче говоря, когда до меня наконец дошло, что я беременна, время для «решения вопроса» по-советски уже безвозвратно ушло.

Отец выслушал новость, посмотрел на меня своим ледяным взглядом и произнес свою коронную фразу, ставшую рефреном моей юности: «А чего еще от тебя ждать?» Ни удивления, ни гнева – лишь констатация факта моей врожденной неполноценности.

Но! Он настоял, чтобы я продолжала учебу. Видимо, диплом МГУ все же был важнее репутации дочери.

Благодаря доброму отношению ко мне на факультете с дипломом мне помогли. Видимо, преподавательницы оценили не только мою тягу к знаниям на фоне других «невест», но и то, что, играя роль золотаря, я избавляла их от очень непростых разговоров с начальством, а тех – от еще более неприятных разговоров с родителями этих «золотых отпрысков», в особенности от их мам.

Родила я в апреле, мальчика. С мамой решили – Дима. Брат Алешка, уже матерый физик-ядерщик, оценил: «Клево». Отец только хмыкнул. Так на свет появился Дмитрий Петрович. Петрович – по паспорту, разумеется. Отчество – последняя дань формальностям.

Наибольшую, почти болезненную радость материнство принесло маме. Она расцвела! В ней проснулся дух противоречия, и она даже начала иногда осторожно перечить отцу и всю свою нерастраченную нежность, всю душу вложила в Димочку, Димулю, Димочкена – как только она его не называла.

Когда Димке исполнилось два годика, его, по железной воле отца, отдали в ясли. «Социализация! Дисциплина!» – аргументы были железобетонные.

Через факультетские связи я устроилась работать в один из московских музеев. И тут в полной мере вкусила «радостей» работы матери-одиночки в чисто женском коллективе, особенно в таком, где было полно «старых дев» (с их особым, едким сочувствием) и просто «мымр» – женщин, чья жизнь явно не задалась, и они с удовольствием делились своим негативом. Атмосфера была густой, как музейная пыль, и столь же удушающей.

Возможно, именно поэтому я сблизилась с Валерием. Он работал оформителем в том же музее. Типичный представитель породы «непризнанных гениев». Его картины – экспрессивные, непонятные широким массам – вечно висели где-то на задворках полуподвальных выставок. Критики иногда бросали: «Ранние… Перспективное…» На этом всё и заканчивалось. Он был из тех, кто говорит о великом будущем, попивая дешёвый портвейн в курилке.

Ещё через год родилась Женя, и почти сразу наши отношения с Валерием, этим «непризнанным гением», начали трещать по швам. Видимо, быт, крики младенца и отсутствие вдохновения подорвали его творческий дух. Через полгода после рождения Жени он благополучно «съехал» к новой музе, молодой и, видимо, менее требовательной. А ещё через полгода мы официально развелись. Очередной «колясочный» экспонат в моей коллекции.

Как и в прошлый раз, отец настоял: Женю в два года – в ясли, никаких сантиментов. Затем он взял меня под руку (редкая честь!) и отвёл в один из институтов, в котором ректор был ему чем-то обязан. Так я внезапно стала преподавателем на кафедре иностранных языков. Карьера по блату – классика жанра.

Снова женский коллектив, но на этот раз другой. Возраст дам средний. У многих, как и у меня, были дети, но не было мужей. Общие проблемы: бессонные ночи, очереди за всем, вечный дефицит всего – сближали куда сильнее, чем музейные интриги. Помогло и то, что языки мне давались легко. Помимо французского, я неплохо знала английский и немецкий, так что могла подменять коллег или помогать им с трудными текстами. Взаимовыручка в условиях дефицита кадров – святое дело.

И потянулись… обычные годы нашей советской жизни с их бесконечными очередями, дефицитом, партсобраниями и профсобраниями, надеждами на «светлое будущее» и тихим отчаянием по вечерам. Годы, в которых драма перемешивалась с фарсом, а ирония была единственным спасением от полного абсурда. Но это уже совсем другая история…

Глава 1.3. Белка в колесе судеб

Когда Димке стукнуло двенадцать, в нашу уже не самую просторную квартиру ввалился… Нет, вернулся Алексей. Развод с женой – дело житейское, особенно когда собственных наследников не завелось (видимо, в этом и был корень зла, хотя гадать не берусь: с его экс-супругой мы общались на уровне кивков в лифте).

Алёша стал для детей не просто дядей, а этаким волшебным джинном из бутылки. Димка прилип к нему, как репейник: физика, задачи, светлое будущее в белом халате учёного. А уж Женя… Та просто висела у него на шее, требуя игр и сказок. Дядя Лёша оказался куда покладистее реальности.

И вот эта самая реальность, в свойственной ей изящной манере, нанесла удар ниже пояса: Алексей сгорел за три месяца – быстро, как спичка. Для папы это был не удар, а нокаут. Он как-то сразу сник, съёжился, хотя, справедливости ради, с Димкой они после этого даже как-то сблизились, да и к Жене он стал относиться лучше: видимо, общее горе и отсутствие дяди-развлекателя сближают.

Но Вселенная, видимо, решила, что мы недостаточно прониклись её чувством юмора и подкинула нам «подарочек»: в машину родителей врезался не абы кто, а целый «современный дом на колесах» (ну, вы поняли – огромный джип). Итог предсказуемо печален: папа с мамой ушли в мир иной.

Мы, оглушённые горем и похоронной суетой, наивно полагали, что дно горя достигнуто. Ан нет! Пока мы рыдали и выбирали венки, семья того самого «дома на колесах» (который, кстати, тоже отправился в последний путь) проявила чудеса оперативности и креативности. Милиция вдруг обнаружила, что-виноват-то был… наш папа! Да-да, тот самый, что уже не мог возразить. На этом блестящем «юридическом» основании семья погибшего нового русского предъявила нам иск. Цифра там красовалась такая, что хоть святых выноси!

Суды, эти увлекательнейшие спектакли абсурда, длились полгода. Итог? Мы проиграли. Кто бы сомневался! Судиться с кошельком, да ещё в лихие 90-е? Это как пытаться переспорить ураган с помощью вентилятора. Нам выставили счёт, от которого волосы встали дыбом даже на лысине.

Пришлось распрощаться с нашей прекрасной четырёхкомнатной крепостью у метро «Университет». На оставшиеся крохи купили «двушку» где-то на краю географии, в спальном районе, где главная достопримечательность – автобусная остановка и вечный запах капусты из подвала. А народная молва окрестила этот район «Нахаловкой». Но это была ещё не финишная прямая наших «радостей».

Нас накрыла волна… нет, не бедности – нищеты, с большой буквы «Н». Димке – пятнадцать. Женьке – одиннадцать, растущий организм. А я? Я – скромный преподаватель института, чья зарплата вызывала слёзы умиления даже у бухгалтера. Жизнь превратилась в анекдот про то, как прожить на три рубля, когда хлеб стоит пять. Вот тут-то я и познала истинный смысл фразы «вертеться как белка в колесе». Мой персональный аттракцион включал:

1. Основная работа: сеять разумное, доброе, вечное (за копейки).

2. Подработки: репетиторство (все предметы, включая ботанику, которую сама ненавидела), переводы (срочные, сложные), разовые выезды переводчицей (благо, новорусский бизнес остро нуждался в тех, кто мог объяснить заморскому гостю, где тут сортир и сколько стоит нефть; да и оплата часто производилась едой – остатками от банкета).

3. Бонусный уровень: поиск еды и оплата счетов, напоминавших финансовые сводки с фронта.

Единственным лучом света была бывшая свекровь Евдокия Семеновна. Наши отношения – редкий экземпляр дружбы бывших родственников. Она меня чаще защищала в ссорах с её же сыном Валерием (моим экс-мужем), а Женьку просто обожала. Мы даже пережили с ней тесный, но душевный период жизни в её «однушке», пока продавали-покупали наши квадратные метры.

Мысль подать на Валерия алименты витала в воздухе, но Евдокия Семеновна, как мудрый оракул, отсоветовала:

– Дорогая, зарплата у него – слёзы. Да он и так алименты платит… двум другим бывшим. Да, – вздохнула она, – после тебя он умудрился дважды жениться. Там ещё сынишка и дочь есть. Ты просто ещё один суд к коллекции добавишь.

Фраза «ещё один суд» добила наповал. С нашим «правосудием» я уже была на короткой ноге. Спасибо.

Глава 1.4. Цена гордости: котлеты судьбы и «золотой» привет из прошлого

И вот, о чудо: меня позвали переводить на какую-то важную трёхдневную тусовку! Платили, прямо скажем, не щедро, но… обещали компенсировать продуктами! Апофеозом гостеприимства стал в первый день банкет в ресторане: нам, переводчицам, любезно пообещали отдать неизрасходованные порции и часть продуктов. Цивилизация, а? Чтобы не тащить драгоценные объедки через весь город одной, я велела Диме подойти за мной.

И тут… оно… он… Пьер. Прошло семнадцать лет, а он будто сошёл с обложки старого журнала: всё такой же подтянутый, спортивный, с шикарной шапкой каштановых волос. И аура… та самая, от которой когда-то кружилась голова. Он почувствовал мой взгляд и обернулся. В глазах мелькнуло: «Батюшки, это же…» Он сделал шаг ко мне, но был перехвачен каким-то важным чиновником. Началось заседание.

В ресторане он всё же подошёл. Разговор – светская болтовня: жизнь, погода, успехи. Он ловко закинул удочку: «Замужем?» Я отрицательно мотнула головой. И тут же, словно по сигналу, на него набросилась юная переводчица – видимо, в рамках культурной программы. Я дипломатично ретировалась переводить другим.

Когда же вышла, обвешанная пакетами с заветными котлетами и салатиками (ужин Женьке и Димке обеспечен, да, пожалуй, не на один день), Пьер снова материализовался. Завязался разговор, и тут же подоспел Дима. Вежливо встал в сторонке, ждёт. Пьер, видимо раздражённый помехой (кто посмел прервать его ностальгию?), резко обернулся, уже раскрыв рот для какого-то колкого замечания… и замер, буквально остолбенел.

Потом медленно повернулся ко мне, лицо – маска изумления:

– Это… твой сын?

Димка был его копией.

– Да, – кивнула я. – И он неплохо говорит по-французски, – добавила тихо, больше для себя. – Прости, нам надо идти.

На следующий день я шла на работу с чувством лёгкого подвоха. Но… деньги! Пусть небольшие, но реальные. Да и тянуло туда магнитом абсурда.

Едва переступила порог – Пьер уже передо мной. Вопрос висел в воздухе, как гильотина:

– Это мой сын?

– А ты что, не видишь? – парировала я с иронией, за которой пряталась дрожь.

– Почему ты мне ничего не сказала?!

– Пьер! Ты же взрослый человек! Когда и как я могла тебе сказать? Адреса ты же мне не оставил.

Но тут началось заседание – спасение утопающих. Улучив момент, мы поговорили. Он рассказал про своего сына… который умер. Про дочь… но ему очень хотелось сына. Готов помогать материально, щедро, даже если я не открою Диме правду. Ему просто нужно знать, что у него сын есть, и чтобы тот жил достойно.

Во мне боролись Гордая Львица и Измученная Белка. Львица рычала: «Откажи! Не продавайся!» Белка же устало постукивала коготком по краю своего вечного колеса: «Выпускной Димки… Университет… Его взгляд, когда он говорит о работе вместо дальнейшей учебы… Женька… Обеды из трёх компонентов… Счета… Да в конце концов – это те же алименты». Львица потерпела сокрушительное поражение. Голос Белки звучал устало и практично:

– Если можешь помочь… помоги.

Обменялись контактами. На последний день совещания Пьер вручил мне конверт. Сумма внутри была не просто «приличная». Она была… освобождающая. Так мы выбрались не просто из нищеты – мы перешагнули и бедность. Это был наш личный экономический прорыв.

Димке я ничего не рассказала. Просто сказала, что «нашла очень хорошую подработку». Пусть пока верит в сказку про трудолюбивую маму и удачное стечение обстоятельств. Правда – тяжёлый груз, а он у нас и так уже несёт немало. А Белка… Белка наконец-то позволила себе выйти из колеса и просто посидеть отдохнуть, пусть хотя бы и ненадолго.

Скоро выпускной. Мой Дима, вчерашний мальчик с моделью атома в руках, вдруг заявляет:

– Мам, я на юрфак.

Чай в моей чашке застыл. Физик-ядерщик? Нет, теперь – защитник угнетённых.

– Сынок, почему? Ты же с пелёнок формулы шпарил, а не статьи УК!

– После того как с нами… с дедом и бабушкой… так обошлись, хочу научиться бить по закону, защищать нас.

Взгляд у него стальной, губы – белая нитка, прямо копия моего упрямого отца. Спорить? Бесполезно. Но я-то университетскую кухню знаю не понаслышке. Знаю, что на некоторые факультеты билеты продаются не за знания, а за… особую валюту. Раньше так было. Сейчас – тем паче.

Зная наше родовое ослиное упрямство (когда Дима вцепился в идею, хоть ломом отбивайся), решила действовать на опережение. За пару недель до вступительных марш в университет: авось старые связи… или хоть тень связей.

Юрфак ютился в одном новом стеклянно-бетонном монстре вместе с филфаками. Иду по коридору, озираюсь, как контрабандист, и тут слышу:

– Монашка?! Ты?!

Обернулась. О боги! Вероника. Из тех самых «золотых девиц» нашего потока, чьи папики могли всё. Но с ней у меня были… странно приличные отношения. Я ей курсовые спасала, а она, в отличие от прочей блестящей шушеры, хоть «спасибо» говорила и водку не лила в гортензии.

– Вероника, привет! Лучше поздно, чем никогда, да?

– Ты к кому? – блеснула она бриллиантиком на пальце размером с грецкий орех.

– Да так… разведка боем. Надо кое-что прощупать.

– Пошли, – махнула она, ведя меня этажом выше, к двери с гордой табличкой «Заместитель декана В. И. Смирнова». Её кабинет. Достала ключи (конечно же, свои) и впустила меня в царство современного вузовского минимализма с явным намёком на дороговизну. И сразу к стене – не к книжной, это только с виду, а к барной. Вытаскивает бутылку коньяка.

– Или виски? – бросает оценивающий взгляд на мой явно немодный сарафан.

Я замахала руками, как мельница на ветру: «монашка», что с меня взять.

Она пожала плечами, открыла потайную дверцу (ох уж эти вузовские сейфы!), а там – мини-холодильник. Достаёт тарелку с сырной нарезкой, причем явно не из студенческой столовой, театрально вздыхает:

– Ну, рассказывай, страдалица.

Я выложила историю про Диму, мечту о справедливости, наш семейный кошмар. Вероника слушала, жуя камамбер.

– Проблема, – констатировала она. – Ты ж у нас… монашка. Без Буратин? – намекнула она деликатно. Я молча кивнула: богатство – не наш удел.

Она задумалась, покрутив массивный браслет, потом решительно набрала короткий номер:

– Катя, привет! Это насчёт того… да, с юрфака. Наш козёл завтра будет? Ага… – Она прикрыла трубку: – Вариант есть, но…

Вероника окинула меня взглядом стилиста перед показом.

– Выглядишь… терпимо, но это… – Она ткнула пальцем в мой сарафан. – В топку. Надо что-то… светское. Неброское, но дорогое. Чувствуешь грань? И… – Она назвала марку виски, от которой у меня слегка дернулся глаз. – И конфеты: не «Алёнку», а что-то приличное. В скромном пакете. Шик подозрителен. Потянешь?

Я мысленно пересчитала скромные сбережения, отложенные от переводов Пьера (да хранит его французская щедрость!).

– Потяну, – выдохнула я, чувствуя, как кошелёк агонизирует.

– Умница, – ухмыльнулась Вероника. – Но предупреждаю: советская гарантия была только в «Страховании жизни», и то сомнительная. Сейчас – фифти-фифти. Шанс пролететь – процентов тридцать. И второе… – Её взгляд стал серьёзным. – Он не насильник, слава Богу, но руки… шаловливые, очень. Полапает – это сто пудов. Выдержишь полчаса его «рукопожатий»?

– Выдержу, – скрипя зубами пообещала я.

– Бюстгальтер не надевай: грудь лапать удобнее. И… – Она сделала многозначительную паузу. – Если ляжешь, шансы взлетают до 99%. Но это уже на твоё усмотрение. Я только посредник.

На следующий день в обновке из секонд-хенда (выглядевшей подозрительно дорого), с пакетом, где мирно уживались элитный виски и конфеты «как у министра», я явилась к Веронике. Та, не глядя на пакет (видимо, чуяла содержимое ноздрями), набрала номер:

– Пётр Николаевич, солнышко! У меня тут одна деликатная просьбочка… Да-да, выручи, родной! Человек проверенный, отец её помогал моему… Ага! Спасибо огромное! Мы сейчас!

Глава 1.5. Предоплата за пятерки

Спустились на этаж юрфака. Кабинет солидный. Вероника постучала с придыханием:

– Это я-я…

Дверь распахнул сам Пётр Николаевич: мужчина солидный, в годах, с животиком и лоснящейся лысиной. Улыбка как у кота, увидевшего сметану.

– Вероника Игоревна! Заходите, заходите! – Голос маслянистый.

Мы вошли. Он ловко прикрыл дверь. Вероника, пускающая в ход все чары, произнесла:

– Пётр Николаевич, это моя очень-очень хорошая знакомая… Её отец, знаете… при отце моём… Вы уж помогите! Ну, я вас не буду отвлекать… – И, как фея, испарилась.

Щелчок замка, барашек повёрнут. Он молча протянул руку к пакету, я развернула – показала трофеи. Он брезгливо сморщил нос (видимо, ожидал ещё дороже), сунул пакет в шкаф. Потом удостоил оценивающим взглядом с головы до ног. Задержался на груди. Указал на кожаный диван, сказав:

– Присаживайтесь.

Подкатил журнальный столик так, что я оказалась в ловушке. Достал из того же шкафа бутылку коньяка (категорией на пару порядков ниже моей!), коробку «Третьяковских» конфет, причем уже открытую, и два бокала. Налил щедро.

– За успех дела! – бодро рявкнул он, делая здоровый глоток. – До дна!

Я покорно осушила бокал. Он тут же пересел рядом. Потянулся за конфетой – его левая рука тяжело упала мне на бедро и сжала его мёртвой хваткой. Сунул мне коробку – пришлось брать. Освободившаяся правая рука немедленно устроилась у меня на груди. Я сидела как дура, держа коробку, пока его ладонь методично исследовала мою грудную клетку, словно проверяя на подлинность.

Через пять минут он «вспомнил»:

– А данные? Где данные-то?

Листок был в сумочке, что лежала на диване за ним. Едва я потянулась – рывок, и я уже сижу у него на коленях! Теперь обе руки заняты интенсивным изучением анатомии бюста. Сквозь оцепенение я сумела выудить листок с Димиными данными и швырнула сумочку обратно. Он лениво сунул бумажку в карман пиджака.

– Налей еще!

Пока я наливала, руки тряслись, – его пальцы уже скользнули под юбку. Правая взяла бокал, левая же… отправилась в смелое путешествие пониже, нащупала клитор. Сдерживая дикий позыв выплеснуть коньяк в его самодовольное лицо, я глотала огненную жидкость мелкими глотками. Он осушил свой стакан одним махом и с новыми силами принялся за «научную работу». В какой-то момент я с ужасом поняла: рука уже не поверх трусов. В голове – туман, по телу – волны мерзкого, предательского возбуждения, смешанного с отвращением.

Он вдруг болезненно сжал мои бедро и грудь – явно почувствовал результат своей «исследовательской деятельности». Больно! Но он сжимал ещё минуту, наслаждаясь властью. Наконец отпустил и пересадил на диван. И вдруг повалил на спину! Пальцы впились в резинку трусов. Тут я забилась, как рыба об лёд, отпихивая его.

Он расхохотался, тяжело дыша:

– Ого! Кремень-баба! Другая бы уже визжала от восторга, а ты… пихаешься! – Он разлил остатки коньяка. – Ладно, нехай. Выпьем на прощанье.

Выпили. Он поднялся, пригладил волосы.

– Приведи себя в порядок.

Взял Димин листок, деловито засунул в папку в столе. Потом открыл шкаф – на дверце зеркало.

– Мордашку подправь, а то выглядишь… взволнованно.

Пока я трясущимися руками пыталась придать лицу вид человека, а не жертвы цунами, он подошёл сзади и грубо схватил за задницу.

– Ну что ж… Если что, заходи. Можно даже без виски. – Он похабно подмигнул. – Упертых люблю. Нынешних два раза тронешь – они уже сами все скидывают. Надоели.

Я спустилась к Веронике. У неё сидел какой-то Витек. Она окинула меня профессиональным взглядом сутенёра.

– Видишь, Витек? Были люди в наше время. Настоящая баба! Моя подруга – Монашка. Петя-козёл её сорок минут мял как котлету, а она – ни-ни, под него не легла! А то шлюшки нынешние: им десять минут – они уже готовы!

Витек посмотрел на меня с неожиданным уважением. Вероника достала из холодильника початую бутылку дорогого виски, налила три бокала.

– Если всё сложится… – Она многозначительно подняла бокал. – Не забудь, кто тебе… посодействовал. – Взгляд скользнул на бутылку.

Я просто закрыла глаза и поняла. Всё поняла.

Глава 1.6. Пирамида потребностей по-советски

Когда одно адское дело, вроде втискивания Димки в прокрустово ложе юрфака ценой собственного достоинства, закончилось, здравый смысл (или его жалкая тень) велел притормозить, осмотреться, подумать о завтрашнем дне, который, как назло, всегда наступал. И вот тут, как проклятые кроты из прошлого, вылезли старые, добрые советские представления о жизни, крепко вбитые в подкорку.

Димке вот-вот восемнадцать – совершеннолетие. По логике совдеповских предков и суровой западной практике: «Дети! На выход! Барахтайтесь!» – пора бы и честь знать, то бишь моей чести и пьеровым деньгам. Французская щедрость, да хранит её Господь, и стабильный курс франка были нашей финансовой подпоркой. Но вопрос висел в воздухе, густой, как смог над промзоной: продлит ли Пьер своё спонсорство после того, как Димка официально перестанет быть «ребёнком»? Или наступит апрель – и финансовый кран завернётся со скрипом? Вопрос, достойный самого изощрённого экзамена по гражданскому праву, который Димке ещё только предстояло завалить.

А пока что… Пока что Пьер исправно переводил ту же сумму (200 баксов), тот самый «паёк», что когда-то казался пропуском в мир безмятежного бытия. Ан нет! Жизнь, подлая тварь, не стояла на месте! Цены ползли вверх с упорством муравьёв на сахарную гору. И то, что ещё вчера было «безбедно», сегодня уже откровенно маячило на горизонте под знаком «скромно», а завтра грозило перейти в категорию «скрепя сердцем и зубами». Возвращаться в колесо беличье: подработки, уроки, переводы на износ – ох как не хотелось! Да и возраст подкатывал нешуточный – почти сорок, не та прыть. Да и Женька… Моя Женечка вступала в тот самый «опасный возраст», когда за дочерью нужен глаз да глаз, да ещё требовалась помощь с учебой. Карусель закручивалась снова –

делать нечего, начала потихоньку впрягаться, как загнанная лошадь, которая знает, что путь только один – вперёд, в ярмо. Благо, обстоятельства (или остатки пьеровой благодати) позволяли не хвататься за первую попавшуюся грошовую поденщину. Старалась выбирать. Вернулись уроки, подтянулись переводы на всяких тусовках – там хоть кормят иногда, но мысль о возможном апрельском «финале» Пьера висела дамокловым мечом. Рухнем прямиком в ту самую нищету, от которой так отчаянно бежали. Единственное утешение: до апреля ещё целая вечность… по меркам предбанника финансовой пропасти. Октябрь на дворе.

И тут Димка, вломившись как обычно, суёт мне клочок бумаги:

– Мам, какая-то Вероника поймала меня на факультете. Говорит, вы вместе учились. Велела позвонить. Вот телефон.

Вероника. Её номер у меня был. После того как Димкино зачисление в МГУ свершилось, и я отмылась от прикосновений Петра Николаевича, насколько это вообще возможно, я перезвонила. Подвезла ей, как и договаривались, бутылку приличного виски и коробку конфет «не-Алёнка». Ритуал благодарности. Она тогда встретила меня… деловито.

– Прости, если выпьем из уже начатой? Не возражаешь? – Деловито достала бутылку, бокалы, какую-то дорогую нарезку. – Понимаешь, Монашка, тут у нас свои, знаешь ли, взаиморасчеты. Этот козёл… Пётр Николаич… за твоего Димку как бы поручился не просто так, не за бутылку виски и прочее – наши ему тоже кое в чём помогли. Вот я его долг и погасила. Значит, и я теперь своим должна. Вот и намекнула насчёт бутылочки. Система, детка. Круговорот взяток в природе.

Мы посидели. Она расспрашивала о нашей жизни с ненавязчивым любопытством коллекционера диковинок. Зачем? Что ей надо? Вопрос повис. А теперь вот телефонный звонок.

На следующий день я набрала номер. Трубку не брали. Раз. Два. Три. Я уже собралась махнуть рукой на эту затею, как вдруг гудки оборвались и в трубке прозвучал её узнаваемый, слегка хрипловатый голос:

– Слушаю.

Узнала, обрадовалась даже по-деловому.

– Монашка! Ты ж, говорят, не купаешься в золоте? Подработка клевая не помешала бы?

Мысленно перевела «клевая» с вероникиного на русский и подтвердила:

– Не помешала бы. Очень даже.

– Тогда подъезжай сегодня, к восьми. – Дала адрес ресторана. – На входе скажешь… – Она произнесла пароль, звучавший как название редкой болезни или элитного сорта табака.

Глава 1.7. Анкета для Ангела-Соблазнителя

Гардероб мой перетряхнуть – дело пяти минут. Все то же самое, что и для Петра Николаевича, только, надеюсь, с меньшим риском для целостности личного пространства. Подобрала что-то максимально «неброское, но с претензией» – опять же, из арсенала секонд-хендовских чудес, выдающих копеечное за дорогое. И – в бой.

Ресторан блистал вывеской «Закрыто на спецобслуживание». Произнесла заветное слово-пароль – и меня пропустили с видом посвященных, указав путь вглубь. Зал. Человек тридцать. Легкий гул, смешки, звон бокалов. Свет приглушенный, атмосфера – дорогой понт. Высмотрела Веронику: ее бриллианты были лучшим маяком. Она тут же, как опытный дилер, взяла меня под локоть и подвела к женщине.

– Лариса! Вот она, моя подруга, о которой говорила.

Лариса, элегантная, лет моих, но выглядевшая так, будто для нее понятие «скромные сбережения» – архаизм из словаря Даля. Взгляд быстрый, оценивающий, без тепла.

– Рада познакомиться. Вас зовут Анна? – Голос ровный, поставленный.

Я кивнула. «Анна» – звучало странно после «Монашки».

– Я сейчас немного занята. – Она жестом очертила пространство тусовки. – Потусуйтесь пока, я подойду позже.

Я прилипла обратно к Веронике. Минут пять простояла в ее блистательной тени, пока она не махнула рукой:

– Плавай сама, детка. У нас тут свои дела. – Она бросила взгляд на столы, ломящиеся от яств и выпивки. – Приобщайся, не стесняйся.

Поплыла. Пару раз ко мне «подкатили» мужчины. С одним потрепалась о погоде, с другим – о дороговизне бензина (универсальная тема для светской беседы в России). Одного слишком настойчивого культурно, но твердо отшила: тренировка с Петром Николаевичем не прошла даром. Потом меня затянуло в какую-то уже подвыпившую, веселую компанию. Трепалась, улыбалась, даже позволила себе легкий, почти девичий флирт с симпатичным седеющим «дядечкой», однако на его осторожную попытку обменяться телефонами отреагировала уклончивой улыбкой и растворилась в толпе.

И вдруг – легкое прикосновение под локоть. Лариса.

– Отойдем.

Она провела меня в небольшой тихий кабинет. На столе – миниатюрный, но изысканный сервиз. Уютная ловушка.

– Что будете пить? – спросила она.

– Вино, пожалуйста, – выдавила я.

Она налила мне бокал вина, себе – минералки. Знак – работодатель, а я – персонал.

– Анна, – начала она, отхлебнув воды. – Вероника кое-что мне о вас рассказала. Вы меня… заинтересовали. – Пауза. – Могу предложить работу, но сначала несколько вопросов. – Взгляд стал еще более пристальным. – Только не удивляйтесь. Это… профессиональное.

Она поставила передо мной пустой стакан, потом взяла бутылку виски и налила, причем до краев, добрых 250 грамм, не меньше.

– Скажите честно: вы можете это выпить? За… скажем, десять минут?

Я посмотрела на золотистую жидкость, потом – на Ларису. Вспомнились студенческие посиделки, пьеровы коньяки, мерзкий коньяк Петра Николаевича и та самая стальная решимость, что заставляла глотать все подряд ради Димки. Выпить? Да я в этой жизни глотала такое, по сравнению с чем виски – лимонад.

– Да, – ответила просто.

– И сколько после этого вы продержитесь на ногах? – спросила она, не моргнув глазом.

Я пожала плечами, позволив себе тень иронии:

– Святой отец в «Угрюм-реке» говорил, что за мирской счёт и под хорошую закуску – до бесконечности. Но… – добавила я, видя, что она ждёт конкретики: – Наверное, после трёх таких стаканов продержусь ещё час. Может, полтора. Зависит от закуски и скорости распития.

У Ларисы чуть дрогнули уголки губ – почти улыбка.

– О'кей. – Она сделала пометку в блокноте, которого я раньше не замечала. – Теперь о другом. Вероника рассказала, что если вас… погладят по попке или позволят себе вольность с грудью… вы не падаете в объятия немедленно. Это правда?

«Вот же сука!» – мелькнуло у меня в голове. Вероника, конечно, мастер деталей. Видимо, рассказ о моей стойкости под натиском Петра Николаевича стал корпоративной легендой.

– Это правда, – подтвердила я сухо.

Лариса удовлетворённо кивнула:

– Я – хозяйка агентства. Мы организуем мероприятия, вроде вот этого. – Она показала в сторону зала. – Но бывают и масштабнее. Как вы понимаете, мужчин на таких вечерах обычно… избыток. И моя в том числе задача – следить, чтобы атмосфера не скатилась в откровенную пьянку. Только кивни – девчонки набегут. Шалав не терплю. – Говорила она это с холодной неприязнью профессионала. – Мне нужны женщины образованные. умеющие поддержать разговор на разные темы: о политике, искусстве, последнем фильме, курсе доллара. Знание языков – огромный плюс: иностранцы бывают. – Она отпила минеральной воды. – Важно: в рамках моей компетенции – только общение. Флирт – пожалуйста, лёгкий намёк – допустим, но никаких гарантированных половых контактов по контракту. Что происходит потом, за дверьми, в номерах отеля, это личное дело моих дам и господ. Но на той территории, за которую я отвечаю, борделя не потерплю. Некоторые так подрабатывают. Я не осуждаю, но и не организую. Я – только об организации культурных мероприятий.

Она выдержала паузу, давая мне это переварить.

– Оплата – по категориям. Новички – стартовая. Но даже она… – Лариса назвала сумму, от которой у меня чуть не дернулся глаз: это была почти половина моей преподавательской месячной зарплаты, а тут за один вечер.

– Даже она, думаю, вас заинтересует. Беру на пять вечеров. Это испытательный срок. Если сработаемся, контракт. Если нет… – Она развела руками. – Забудете дорогу. И меня. –

Ещё пауза, тяжёлая.

– Попробуете?

Проблемы уже сидели у меня на шее, свесив ножки и требовательно пиная каблучками в рёбра. Долги. Женька. Димка. Апрель. Пьер с его неизвестностью. Мысли скакали как блохи на раскалённой сковороде. Пол месячной зарплаты за вечер. За разговоры, за флирт, за умение пить и держать удар, за стойкость к лапающим рукам. Чем не квалификация?

– Да, – выдохнула я, уже не задумываясь ни секунды. – Попробую.

– Отлично. – Лицо Ларисы оставалось непроницаемым. – Давайте ваш телефон для связи. И ещё: как быстро можете быть готовы к выезду? Имеется в виду – одеться, приехать?

– Если вечером, а я обычно свободна, – сказала я, – то час или полчаса на сборы плюс дорога. Это максимум.

– Хорошо. – Она записала номер и адрес. – Можете сейчас вернуться в зал, потусоваться, но учтите: сегодня – бесплатно. Ознакомительный тур.

Я нашла Веронику, кивнула ей: «Спасибо». Она ответила многозначительным подмигиванием: «Не за что, подруга. Помним про бутылочки?» Я не стала ничего говорить – просто повернулась и пошла к выходу. В такси, глядя на мелькающие огни, я думала только об одном: моя новая профессия требовала выносливости к алкоголю и назойливым рукам. Похоже, Пётр Николаевич, сам того не ведая, выдал мне диплом с отличием по самой востребованной сейчас специальности. Ирония? Да это уже не ирония – это жизненный курс повышения квалификации, причем с практикой в полевых условиях. И что делать? Счета за «бесплатное» обучение Женьки в школе приходят регулярно.

Первые шаги в «тусовках» Ларисы – глоток воздуха для кошелька, но удар по достоинству. Вечера сливаются в постылую карусель: помпезные залы с гербарием гостей, рестораны с «почти салонными» нравами, где руки сползают ниже пояса. А мы улыбаемся, киваем, трещим о долларе.

Но иногда ад, когда пьяный мужик ломится за тобой в женский туалет, вышибает дверь кабинки. Хорошо, что есть охрана. Стыд и злость, когда пьяный урод заставляет и тебя пить без всякой меры, а старшая про надо…, про «золотого» клиента.

Хочется бросить всё к чертям, но дома Женька: «Мама, у нас в школе собирают деньги на…» Забежит домой Димка. Он ничего не просит, только вот взгляд как у тоскливого щенка. Парень растёт, и понятно, что на студенческую стипендию не проживёшь. А вот ещё счета за коммуналку.

Так пакостно на душе! Всё брошу и больше не пойду. Карьера «тусовщицы», кажется, канула. Желание испарилось. Но через день – звонок Кристины: «Придёшь?» Ненавидя себя за слабость, выдавливаю: «Да».

Глава 2.1. Тусовщица

Лариса позвонила дня через три, ближе к вечеру. Говорила, как всегда, вежливо, деловито. Договорились. Подъехала я к какому-то помпезному залу – внутри публика скучнейшая, как гербарий под стеклом. Вечер прошёл на автомате: улыбаемся, киваем, поддерживаем разговоры о погоде и курсе доллара. От одного особенно настойчивого кавалера, предлагавшего «прокатиться с ветерком», отбилась легко. Да он, кажется, и сам не очень верил в успех предприятия.

Через пару дней – ресторан. Тут уже и танцы подключались. Всё в рамках приличий, если не считать пары рук, норовивших сползти куда-то ниже поясницы. Я их аккуратно снимала, как назойливых мух. «Ну, почти салон», – подумала я с горькой иронией.

А вот третий раз… Ох третий раз! Ресторан гостиничный. Большинство гостей – постояльцы, и приняли они на грудь не просто «хорошо», а с размахом, как заправские матросы в долгом плавании. Приставали как осы на варенье. Во время танцев руки их становились совсем бесцеремонными, норовили утянуть в лифт. Ларисы не было, а парадом командовала Кристина – её заместительница. Главный её вклад в нашу безопасность: «Держитесь, девочки!» – бросила она нам, растворяясь в толпе. Когда один такой «джентльмен» вломился за мной в женский туалет и начал просто вышибать дверь в кабинку, я уже мысленно простилась с целостностью кофточки и, возможно, рассудком. К счастью, появились двое парней (охранники? такие же «работяги»?) и скрутили буяна. Но кофточку он мне успел превратить в лохмотья. Кристина материализовалась как джинн из бутылки, сунула в руки конверт: «Сегодня свободна. Быстро». Чуть не плача от стыда и злости, я кое-как привела себя в порядок. Выходя, услышала, как одна из наших, томно вздыхая, торгуется с Кристиной:

– Кристи, ну можно я на полчасика только? Он же обещал…

– Ладно, – буркнула Кристина без тени эмпатии. – Но если через час тебя здесь не будет, забудь про деньги. Ясно?

Я была уверена, что моя карьера «тусовщицы» благополучно канула в Лету. Желание заниматься этим после туалетного кошмара испарилось без остатка. Ан нет! Через три дня раздался звонок от Кристины:

– Придёшь сегодня?

– …Да, – выдавила я, ненавидя себя за эту слабость. Записала адрес.

Тот вечер прошёл относительно спокойно, видимо, для контраста, потому что следующий был просто подарком садиста. Прицепился мужичина, здоровенный, как гора. «Выпьем на брудершафт, красавица!» Потанцевали – он себе налил полный стакан виски, мне – полстакана. «Пей!» – рявкнул он так, что фужеры задребезжали. Подплыла Лариса, сладким голоском назвала его по имени-отчеству, что-то заворковала. Мне же шепнула на бегу: «Держись, Аня. Он наш «золотой» клиент». Золотой, блин, самородок.

Дальше чище не стало. Он требовал, чтобы я пила наравне с ним. Я выкручивалась как уж на сковородке. Вырвалась в туалет, сунула два пальца в рот – хоть бы вырвало! Влетает Кристина, суёт мне под нос какую-то аммиачную гадость. Вонь – хоть святых выноси! Но голова на секунду прояснилась. Она влила мне в рот что-то терпкое из маленькой бутылочки.

– Давай, назад! – скомандовала.

– Кристина, я не могу…

Она лишь хмыкнула: «Надо, Федя!»

Меня снова потащили танцевать. Как я держалась, загадка. Он тыкал мне в лицо своим стаканом: «Видишь? Я пью в два раза больше! Не отставай!»

Помню я потом смутно. Очнулась в незнакомой комнате. Голова раскалывалась на части. Кто-то приподнял меня: «Пей!»

Глотнула, спросила сипло:

– Что это?

– Опохмелитель. Держись.

– А… что было? – Самое страшное вертелось на языке.

Голос над ухом был устало-спокойным:

– Если про то, трахал ли он тебя, успокойся: он импотент полный, но любит поиздеваться, особенно – напоить до беспамятства. На, выпей ещё.

Я выпила – и снова провалилась в темноту.

Утром было… терпимо. Хорошо хоть воскресенье. Позвонила домой, натянуто-бодрым голосом успокоила Женьку. Ольга, у которой я очнулась, накормила меня против воли. «Армия должна быть сильной!» – бормотала она, заставляя есть овсянку. Домой я добралась только к вечеру, чувствуя себя выжатым лимоном.

Мысли послать все эти «тусовки» к чёрту грели душу, но во вторник Женька напомнила о суровой реальности: «Мам, в школе опять на подарок учительнице сдаём…»

Деньги ещё были, но таяли на глазах, тем более за тот поганый вечер с «импотентом» мне, ясное дело, не заплатили. Заглянул Димка. В последнее время он осел у друзей в общаге. «От Тмутаракани, мам, четыре часа в одну сторону. Ты ж понимаешь…»

Денег не просил, но по его потухшему взгляду и потёртым джинсам было ясно: кончились. Отсыпала ему, ведь совесть не позволила отказать. Пересчитала оставшееся – вздохнула: близко к нулю.

На следующий вечер – звонок Ларисы. Голос – сталь, облитая жидким азотом.

– Завтра в три. Подъедешь? – назвала адрес. Занятий не было, и я ответила:

– Смогу.

– Скажешь охраннику, что в 305-ю. Свою фамилию назовёшь. Форма одежды вольная.

Подъезжаю – здание какого-то НИИ, солидное, советское, сталинский ампир. Охранник, глянув в список, протянул пропуск: «Налево, лестница на третий. Пропуск – при выходе». Поднялась, нашла дверь 305. В комнате за столом – девушка с лицом бухгалтера на квартальном отчёте, на диванчике – парень, похожий на бывшего десантника. Девушка уставилась:

– Вы к кому?

– К Ларисе Александровне. Белкина.

Она что-то сказала в селектор, кивнула на соседнюю дверь.

– Здравствуйте!

Лариса за столом подняла глаза:

– Привет. Садись. – Показала на стул напротив. Достала из ящика конверт.

– Тебе. За вечер и… премия.

Подвинула конверт ко мне.

– Спасибо. – Я сунула его в сумку не глядя.

Лариса хмыкнула явно с намёком: «И премию не посмотришь? Не любопытно?»

– Ну что, Анна? Меня ты устраиваешь. А сама? Готова продолжать?

Решение созрело ещё в туалете под аммиаком и у Ольги на диване.

– Да.

Лариса махнула рукой к двум креслам у столика. Поднялась, открыла шкафчик – бутылка красного сухого, два бокала, тарелка с нарезкой (сырно-колбасный минимализм). Налила.

– Давай поговорим. – Она пригубила. – Оплата у нас, как ты знаешь, по категориям, но не только оплата: и уровень тусовок тоже. – Пауза, глоток вина. – Думаю, ты потянешь повыше.

Ещё пауза, ещё глоток. Я молча копила силы.

– Но для этого… надо повышать квалификацию. Раз в неделю – посиделки, три-четыре часа. Сможешь время выкроить? – Она глядела пристально. – Дело добровольное. Откажешься – останешься там, где есть. Учти, предложение не для всех.

После того случая с «импотентом», придя в себя у Ольги, я спросила:

– Оль, такие… эксцессы часто?

– Бывает. – Она пожала плечами. – Ты пока на приличных тусовках была.

Она помолчала, затягиваясь.

– С Эльвирой не работала?

– Нет, только Лариса и Кристина.

– Хм. – Ольга хмыкнула очень многозначительно. – Ну, всякое бывает, хотя некоторым… даже нравится.

«С Эльвирой познакомлюсь, видимо, скоро», – подумала я с ледяной тяжестью в животе. Не сахар, но… надо. Поэтому и согласилась.

Я набралась наглости:

– Лариса, а если бы я отказалась… премию всё равно дали бы?

Она усмехнулась коротко и сухо:

– Я же тебе её выдала до твоего согласия.

Дома пересчитала деньги: премия была стопроцентной.

Глава 2.2. Новая жизнь

Остаток ноября и начало декабря прошли вполнакала: одна тусовка в неделю плюс занятия. Тусовки – прежнего уровня, но пару раз пришлось столкнуться с Эльвирой. Тут… аромат был иным, похуже: одна из наших дам врезала какому-то обнаглевшему типу. Скандал еле замяли. Я случайно оказалась рядом с подсобкой, куда Эльвира затащила ту самую «бой-бабу». Слышно было сквозь дверь:

– Эльвира, да он же совсем ох…ел!..

Тук! Ах!

– Ещё слово – пойдёшь к нему звать в подсобку сама! – Голос Эльвиры был тихим и страшным. – У тебя ж двое детей, и бабуля-инвалид! И все жрать хотят! Поняла?!

Эльвира выскочила, чуть не сбив меня с ног. Я заглянула в щель: женщина, всхлипывая, поднималась с пола.

– Помочь? – спросила я тихо.

Она взглянула на меня с таким животным страхом, что пришлось поспешно отступить.

Но однажды я попала и повыше. Разница – как между пивным ларьком и президентским приёмом: публика иная, разговоры другие. Ощущение, что попала в параллельный мир, где пахнет не потом и перегаром, а дорогим парфюмом и властью.

Занятия… Занятия были странно увлекательными. Наши «старшие товарищи» и приглашённые лекторы вещали о политике, трендах в искусстве, литературе, светской тусовке. Особый упор – на театр и кино. Суть нарратива проста: «Девочки, вы должны уметь блеснуть эрудицией в любой компании!» Сначала – лекция. Потом – разбиваемся на пары/тройки и… играем в светскую беседу. За нами наблюдала преподавательница, этакая гуру светских манер, и потом каждому на ушко шептала: «Тебе, милая, лучше играть скромную интеллектуалку» или «Твоя фишка лёгкая: чуть ироничная загадочность». На одном таком занятии про кино вещал Роман – начинающий режиссёр, весь в порыве и мечтах о «настоящем искусстве». Симпатичный, надо признать.

Но декабрь всё перевернул. Работы – вал: по два вечера плюс занятие. Три раза в неделю – это уже серьёзная нагрузка. На одной из киношных тусовок (своих девиц там хватало – мы были скорее фоном) я заметила Романа. Он пытался втереться в доверие к компании с парочкой известных физиономий – отшили. Потом подкатил к актрисе второго плана – та отвернулась с ледяным презрением. Он подошёл к стойке, хлопнул одну, вторую стопку коньяка… и поймал мой взгляд. Как раз заиграли танцы – он пригласил. И мы провели остаток вечера вместе: то танцуя, то вливаясь в разговоры каких-то компаний, то просто болтая. Он оказался отличным танцором, остроумным собеседником, явно начитанным. От предложения «прогуляться» и просьбы дать телефон я уклонилась. Вечер получился… приятным, причем неожиданно.

Перелом грянул после Нового года. На одной из предпраздничных тусовок Лариса поинтересовалась планами на январь:

– Не уезжаешь никуда?

– Нет, – ответила я. – Первые три недели – экзаменационная сессия у студентов, сижу на приёме.

– Нагрузка меньше?

– Да.

– Тогда предлагаю в январе занятия не раз, а два в неделю.

Я согласилась: куда деваться-то?

На следующий день звонок: Михаил, тот самый, что вёл у Ларисы хореографию и танцы на вечерах и лекции о балете, музыке, группах. Договорились о времени.

– Одежда – удобная, для движения.

Первое занятие было по танцам: отрабатывали конкретные стили. Но на следующее велели явиться в спортивной форме или принести с собой. Агентство, надо отдать должное, проблем с залами не испытывало: владельцы залов были заинтересованы в хороших отношениях с Ларисой, ведь часто именно она советовала заказчику, какой зал арендовать. Поэтому нас и пускали в залы, когда их не арендовали. Так и пошло в январе: танцы чередовались с уроками самообороны, плюс обычные «просветительские» посиделки. Вечеров было мало – один в неделю. Но я хорошо заработала в декабре! И главное: меня-таки перевели на более высокий уровень. Теперь за один вечер я получала почти свою месячную преподавательскую зарплату! Цифра действовала отрезвляюще, лучше любого аммиака.

Такой ритм, конечно, аукнулся дома. Дмитрий окончательно перебрался к друзьям. Контроль за Женькой ослаб: ужины полуфабрикатами, уроки без пригляда – её табель за полугодие стал для меня шоком… хорошим. Пятёрки по гуманитарным – ладно: тут я хоть как-то успевала её подтягивать по русскому, литературе и английскому. Но пятёрки по математике, информатике и твёрдые четвёрки по физике с химией? По нашей женской линии с точными науками всегда была война. Биология – понятно: бабушка (свекровь бывшая) – врач, могла помочь. Но математика? Неужто гены деда, моего отца-инженера, проснулись? Или… просто списала?

Используя моё замешательство и восторг, Женька, хитрая, как лисёнок, завела разговор о… компьютере. Вещь в те времена – роскошь запредельная. Сработало всё: мои наличные, перспектива их заработка, её внезапные успехи в точных науках и моё чувство вины за постоянные отлучки. «Инвестиция в образование!» – убеждала она. А я, глядя на её сияющие глаза, уже мысленно прикидывала, сколько ещё «вечеров» придётся отстоять за этот «образовательный» ящик с монитором.

Глава 2.3. Роман

Февраль. В институте начались занятия. Лариса намекала, что можно и вовсе завязать с преподаванием, но я до конца не решилась, хоть и перешла на полставки. Начальство скривилось, но перспектива потерять меня совсем оказалась убедительнее их недовольства. Я втянулась в новый ритм: продолжала грызть гранит светской культуры, оттачивала па и осваивала азы рукопашного боя на случай, если очередной «золотой клиент» вообразит себя Наполеоном. График с января не изменился: рабочих вечеров кот наплакал – один в неделю, но платили так, что за месяц я получала почти полгода своей институтской зарплаты. Даже с учётом того, что деньги от Пьера таяли быстрее апрельского снега, сумма набегала приличная.

Хватило даже на дачу родителей, ту самую, которую я в кризис безуспешно пыталась продать, ведь предлагали копейки. Было невыгодно, поэтому она и уцелела. Зато теперь, с деньгами, можно было подлатать прогнившие ступеньки и подкрасить облупившиеся ставни, правда, до былого уюта было как до Луны: дача за годы запустения превратилась в этакого ветхого старичка, требующего постоянного внимания и вложений.

На одном из занятий у Ларисы вновь объявился Роман. Отчитавшись о новинках киноискусства (с придыханием, разумеется), он направился ко мне.

– А я все гадал, где же видел прекрасную незнакомку! – улыбнулся он. – Оказывается, в святая святых у Ларисы Александровны.

Поговорили: то общались тет-а-тет, то к нам примыкали другие «курсантки». Телефон я ему так и не дала, хотя… червячок сомнения точил: парень симпатичный, не дурак, и взгляд тёплый. Не Пётр Николаевич, одним словом.

Вскоре был ещё один киношный вечер с танцами. Мы протанцевали, кажется, всё, что играли. Напоследок Роман поцеловал мне руку:

– Танцуешь восхитительно! Кажется, даже лучше, чем в прошлый раз.

– Спасибо, – улыбнулась я. Видимо, уроки Ларисиных гуру прошли не зря.

Тут к нам подкатил некий кинодеятель, весь такой импозантный, с дорогим парфюмом и оценивающим взглядом.

– Ромка, парочку! – буркнул он, кивнув на нас. – Приходите послезавтра на съёмки: бал снимать буду.

Вместе с кинодеятелем подошёл мужчина, чем-то смахивающий на английского джентльмена, и сказал:

– Я вас тоже приглашаю.

Роман повернулся ко мне – брови вопросительно поползли вверх. Я уже кивала: самой любопытно, – как заметила Ларису. Та стояла в тени колонны и делала такие глаза, будто я собиралась отказаться от мешка золота. Знак был ясен: «Отказываться – смерти подобно!»

– У такого мастера, как вы, – выдавила я сладчайшим голосом, – быть для меня большая честь.

Маэстро довольно хмыкнул, поцеловал руку… и не преминул шлёпнуть меня по заднице, подмигнув Роману. Знакомый жест, только уровень повыше.

– Вот и славно! – бросил он и растворился в толпе вместе с джентльменом.

– Ну ты даёшь! – фыркнул Роман. – «У такого мастера»! Ты хоть знаешь, кто это?

Я пожала плечами. Роман назвал – фамилия мне ничего не говорила, несмотря на все наши культурные штудии.

– Зато комплимент удался, – парировала я. На душе было легко, весело. Возможно, в этот вечер я бы даже не отказалась от прогулки с Романом под луной. Но…

Идиллию, как всегда, порушила Лариса, вынырнув из-за спины как джинн из бутылки.

– Анна! – прошипела она. – Если Меценат вдруг предложит тебе полюбоваться его оранжереей… Не вздумай отказываться. Личная просьба.

Она вперила в меня гипнотизирующий взгляд змеи. Фраза «личная просьба» прозвучала чуть мягче стального капкана, но тут же добавила леденящее:

– Я, знаешь ли, не люблю людей, которые отказывают мне в личных просьбах.

Настроение рухнуло ниже плинтуса. Я подошла к ближайшему столу, налила стопку виски до краёв и опрокинула в себя. Горько, противно, но необходимо.

– Что случилось? – насторожился Роман.

– Ничего, – буркнула я. Танцевать расхотелось напрочь. Общаться – тоже.

Лариса снова материализовалась, как кошмар наяву:

– Веди себя прилично: дай телефон Роману, подтверди участие в съёмках. – Она сделала драматическую паузу. – Если Ромка тебя не привезёт, я сама пришлю адрес, а там сошлёшься, что тебя режиссёр пригласил.

Она сунула мне ещё одну порцию виски.

– Улыбайся и танцуй. И помни о разговоре.

Я собрала волю в кулак, подошла к Роману – мы ещё покружились. К счастью, он сам решил вопрос:

– Анна, поедешь? Очень прошу!

Я продиктовала телефон, а потом, сославшись на дикую головную боль (которая была чистой правдой), попросила вызвать такси – сбежала.

Глава 2.4. Бал и его последствия

На следующий день состоялись «культурные посиделки». Кристина, словно вестница преисподней, подкатила ко мне:

– Аня! Помнишь, что тебе сказала Лариса?

Я промолчала, делая вид, что погружена в тонкости импрессионизма.

– Не слышу ответа! – прорычала Кристина, наступая на пятки.

– Да, помню, – скрипя зубами, выдавила я. – Режиссёр, там оранжерея. Личная просьба.

– Какой к чёртовой матери режиссёр? Речь о мужчине, который потом к вам подошёл, – о том самом Меценате!

Я опешила, но бодро брякнула:

– Хорошо.

– Вот и славно! – Кристина многозначительно подмигнула. – А то, знаешь, бывает, девочек просто… увозят. Например, в ту самую оранжерею, под покровом ночи.

На следующий день воззвал ещё и Роман:

– Ты готова? Через час за тобой заеду. Лариса любезно предоставила твой адрес. – В его голосе звучала извинительная нота.

– Хорошо. Что надеть?

– Без разницы. Танцевать будешь в костюме из гримёрки.

Не успела трубку бросить – зазвонил снова: сама Лариса.

– Слушай очень внимательно, – голос был стальным, безжизненным. – Сегодня вся твоя жизнь может перевернуться, и это КРАЙНЕ важно для меня. Танцуй так, как отроду не танцевала. Поняла?

Приехал Роман на своём мерседесе (не шестисотом, но и на том спасибо). Дорога до студии пролетела быстро. Я отчаянно выкидывала дурные мысли: атмосфера съёмочной площадки, гигантская гримёрка, переодевание в роскошное бальное платье а-ля Наташа Ростова – всё это действовало как наркотик. Я парила! Казалось, выросли крылья за спиной. Это было чистое волшебство.

Но волшебство, как водится в нашей жизни, испарилось очень быстро. Едва отгремели съёмки, нас, штук десять девушек в бальных платьях, пригласили в банкетный зал. Там уже поджидали мужчины, включая того самого джентльмена – «мешка». Началось традиционно: шампанское, потом вино, потом что-то покрепче.

Волею судеб я оказалась в новой комнате в компании «мешка», его угрюмого телохранителя, какого-то типа и парочки таких же, как я, «белых лебедей». Выпили ещё шампанского. Потом тип бухнул мрачно:

– За успех надо заложить покрепче.

Налили всем по полстакана виски. Закуски на столе – пусто.

– За успех! До дна! – рявкнул «мешок».

Одна девушка робко попыталась только пригубить – угрюмый тут же схватил её за подбородок и залил виски прямо в глотку. Вторая лихо опрокинула стакан. «Мешок» ржанул, притянул её к себе, откровенно грубо ощупывая грудь.

– Давай на брудершафт! – скомандовал он с какой-то презрительно-саркастической усмешкой.

Они выпили, и он впился в неё поцелуем. Рука же мяла платье пониже спины. Появилась какая-то женщина с нашими вещами.

– Девушки, а ну переодеваться! Сдавайте реквизит.

Я остолбенела. Краем глаза увидела, как женщина и угрюмый буквально сорвали платье с первой девушки – та вяло отбивалась. Вторая девица сама, сладострастно извиваясь, стаскивала платье. Мне тоже ничего не оставалось. Бальные платья эпохи Александра I подразумевали отсутствие бюстгальтеров.

Женщина нам нашу одежду не отдала. Через минуту мы, все дамы, стояли в одних трусиках под пристальными, оценивающими взглядами мужчин.

«Мешок» обвёл меня и лихую девицу хищным взглядом, кивнул куда-то. Подошёл какой-то молодой парень, и они быстро о чём-то пошептались. Потом «мешок» шагнул прямо ко мне. Две его лапищи впились мне в задницу и сжали так, что я вскрикнула.

– Танцевала недурно, – пропел он. – Но… в следующий раз.

Развернул меня и отвесил звонкий шлепок по голой попке со всего маху.

– Одевайся.

Я рванула к своей одежде и схватила комбинацию. Угрюмый остановил меня ледяным взглядом и ткнул пальцем в бюстгальтер. Я послушно надела его, потом всё остальное, стараясь делать всё со скоростью света. «Мешок» и бойкая девица скрылись за занавеской. Угрюмый поволок куда-то другую девушку, всё ещё дрожащую в одних трусиках. Женщина совала вещи обеих в пакеты.

– Валяй вон туда, – бросила она мне, кивая куда-то.

За портьерой была дверь. Я вышла. У неё стояли охранник и какой-то мужчина в костюме.

– Минуточку, – остановил он меня и что-то пробормотал в рацию. Потом благосклонно кивнул: – Проходите.

Охранник молча показал на правый коридор. Ещё одна дверь, ещё молчаливый страж. За ней – пустынный холл. Тут меня подхватил под руку Роман.

– Ну как? Жива?

– Еле-еле, – выдавила я. – Просто… отметили успех. По полной.

– Поедем? Сгоняем в ресторан?

– Нет, Ром. Тащи домой. Я выжата как последний лимон.

На следующий день маячил танцкласс. Идти не хотелось категорически, но возопила Кристина:

– Приходи! Жизненно необходимо!

Явилась, и меня тут же загнали к Ларисе. Она молча вперилась в меня вопрошающим взглядом.

– С ним пила на брудершафт, чмокнулась, танцевала в одних трусах, но он предпочёл другую, – выпалила я. Потом добавила с горькой иронией: – Наверное, недоработала: надо было снять трусы и попрыгать голой. Глядишь, и прошла бы кастинг.

– Хватит истерить, – ледяным тоном отрезала Лариса. – Снимать трусы без его прямого указания категорически воспрещается. Ты поступила абсолютно правильно. На. – Она сунула мне конверт. – Премия. Марш заниматься: танцы лечат.

Что ж, втянулась. Музыка, движение – вся дрянь отступила.

Домой приплелась убитая, с гудящими ногами, но вроде бы в нормальном настроении. Занырнула под душ. Ноги ныли, зато в душе – подобие покоя. Плюхнулась в кровать, но сон сбежал. Поплелась на кухню, сварила кофе. В памяти всплыла премия. Вскрыла конверт – Лариса не поскупилась: там лежало вдвое больше рядового вечернего гонорара.

Минимальная компенсация за максимальный унизительный опыт.

Глава 2.5. Укрощение Романа

Роман названивал назойливо, как комар в августе. Звал «поговорить». Я отбивалась отговорками, краткими и невнятными, как смс, пока он не явился с наскоку – аккурат в тот волшебный момент, когда некий экземпляр, накачанный дорогим коньяком и дешёвыми понтами, с энтузиазмом неандертальца мял мне бока. На Романа этот живописный этюд подействовал как… Ну, вы поняли: красная тряпка и бык – чуть не вцепился хаму в глотку. Но Криста и наш тренер по самообороне Виктор (способный сложить втрое крупнее оппонента без особых усилий) мгновенно оттянули его в сторону. Виктор, с профессиональным изяществом, заломил Роману руку за спину. Я ринулась в брешь.

– Виктор, стой! Роман! Ты в своём уме?! – Голос дрожал, но не от страха, а от бешенства.

Криста, истинный стратег, моментально подсунула хаму другую девчонку (из категории «морально неустойчивых») и направила ей в подмогу ещё парочку – успокаивать его слегка возбуждённых дружков. Пожар, можно сказать, локализовали без потерь. Пока что.

Я затащила Романа в подсобку – ароматное царство тряпок и чистящих средств.

– Роман, ну что тебе надо-то?! – шипела я, как разъярённая кошка. – Это моя РАБОТА! Я не путана, со всеми подряд не валяюсь, но терпеть эти цепкие лапищи – часть программы! Уясни, наконец!

Вошла Криста, неся почти полную бутылку коньяка и три бокала, словно оружейник перед битвой.

– Роман, уважаю твой порыв, – произнесла она ледяным тоном, – но скандалов тут не потерплю. Никаких! – Плеснула всем по солидной порции. – Выпейте и остыньте. Оба.

Она вышла. Роман уставился на меня взглядом, полным немых вопросов и упрёков.

– Почему избегаешь? Что там случилось? На той съёмке? – Голос был напряжённым, как струна.

Я налила ещё – себе и ему. Рука не дрогнула.

– Случилось? Сверх моих прямых служебных обязанностей – ничего. Нас заставили переодеваться в их присутствии: во время смены одежды смотрели словно на скот на ярмарке, даже пощупали для верности. Отобрали девочек помоложе и поаппетитнее. Меня же, старую кошёлку, милостиво отпустили с миром. – Я опрокинула бокал.

Он машинально – следом. – И знаешь, что? Я этому чертовски рада! Честное слово!

– Лариса! – попытался он перебить, наступая.

– Не Лариса! – огрызнулась я. – Анна! Хочешь красочных подробностей осмотра? Да ничего сверхъестественного! Обычный товароведческий анализ: годна – не годна. Вердикт: «Не годна». Следующий!

Он замолчал. Давление в подсобке зашкаливало.

– Я волновался за тебя, – выдавил он наконец.

– Роман, – вздохнула я, усмиряя пыл. – У меня двое детей. Их надо кормить, одевать, учить. На зарплату вузовского преподавателя нынче это чистой воды фантастика. Вот и вся нехитрая причина моего «падения».

Он налил ещё. Я махнула рукой: «Чуть-чуть». Выпили – молчание стало невыносимым.

Вошла Криста, как ангел-хранитель с прайс-листом.

– Сколько мне ещё маяться в этом раю? – спросила я без особой надежды.

– Два часа. Стандарт.

Я двинулась к залу – отрабатывать «стандарт».

– Стой! – рубанула Криста. – Там сейчас полный атас и пьяный угар. Ты всерьёз собираешься ложиться под эту пьянь? Иди домой – получишь половину ставки. Забирай Ксенью и… Романа. – Она кивнула на него. – Он уже не в форме – рулить ему нельзя. Степан, наш таксист, вас отвезёт, но только до центра: до твоей Тмутаракани он не поедет, ведь ему через час назад. Останешься у Романа. – Её взгляд скользнул между нами. – Он на тебя запал, да и ты… – Бровь поползла вверх многозначительно. – Степан потом Ксенью отвезёт.

– А ты? – спросила я, чувствуя, как с плеч спадает груз.

– Я вызвала пару знакомых… профессионалок. Одна уже мчит, другую Степан захватит на обратном пути.

– Спасибо, Криста, – сказала я искренне, и это было, пожалуй, единственное, сказанное без сарказма за весь вечер.

Подъехали к дому Романа. Он попытался изобразить бодрячок:

– Заходи! Выпьем чаю… или чего покрепче?

– Нет, – отрезала я. – Степан, подвези к стоянке такси у метро.

– Ты куда? – буркнул Степан, явно недовольный перспективой.

Я назвала район. Его лицо скривилось, будто он откусил от лимона:

– За такую даль ночью? Только за тройную цену. Да ещё и рискуешь не доехать… в целом виде, понимаешь?

Ксенья, тихая девушка, с которой мы иногда делили «радости» работы, тихо сказала:

– Переночуешь у меня. Близко и безопасно.

Глава 2.6. Как куют короткометражки (Акт первый)

Через некоторое время Криста снова на проводе:

– Завтра вечером свободна?

– Как птица в небе, – ответила я.

– Отлично: работа будет, приличная на вид.

Подъехала к указанному ресторану. Наша небольшая группа ютилась в уютной отдельной «боковушке». Первый, кого я увидела, переступив порог, был… Роман, причём восседал он чуть ли не во главе стола! Оказалось, ему-таки пробили деньги на его короткометражку! Но реально во главе стола восседал Глава – этакое олицетворение продюсерской воли. Дорогущий костюм сидел на нём как ведро на скелете. Все присутствующие усердно пели ему осанну. Слева от Главы примостилась наша «веселушка» – девчонка, чья мораль весила меньше кошелька. Она с визгами и хихиканьем «случайно» касалась его то локтем, то плечом, то… более пикантными частями тела. Роман сидел справа от Главы, меня посадили справа от Романа. Рассадка – верх дипломатии. За веселушкой сидел тамада – мастер тостов и ненавязчивого подталкивания. Каждым провозглашением он невзначай прижимал девчонку плотнее к священной особе Главы.

Роман пил скупо, как дипломат. Главе же подливали виски с завидной регулярностью. Мужик, однако, оказался из породы несокрушимых: хоть цистерну ему влей – держался. Но градус всё же полз вверх. Веселушка уже красовалась на коленях у Главы. Из большого зала полилась музыка, и она, ловко уцепившись, потащила его танцевать. Часть стада потянулась следом. За столом остались четверо мужиков да я – тихая гавань перед бурей. Один из мужиков уставился на меня взглядом, от которого по спине побежали мурашки. Роман небрежно махнул рукой: «Пущай». Но мужику этого было мало: он вышел и вернулся с молодым парнем, видом явно не из нашей братии.

– Своди даму потанцевать, – буркнул он парню. Роман кивнул в знак согласия. Приказ есть приказ.

Протанцевали пару медленных. Потом вышел Роман, и следующий танец был наш. Музыка лилась томная.

– Роман, – шепнула я ему на ухо под звуки саксофона, – можешь даже потискать немного: контрактом флирт с «креативщиком» разрешён. Премия не светит, но и выговор не схлопочешь.

– Прекрати, – буркнул он сквозь зубы.

– А где твой кошелёк? – спросила я, оглядывая зал с наигранным беспокойством. – Не вижу. Не украли ли?

– Ты невнимательна, – усмехнулся он криво. – Это же гостиница. Мы… сняли номер. – Произнесено было с таким многозначительным подтекстом, что танцевать расхотелось окончательно и бесповоротно.

Вернулись к столу, допили остатки. Народу заметно поубавилось. Вернулся Глава с девицей на буксире: она висела на нём как украшение. Теперь он усадил её на колени безо всяких дурацких церемоний.

– Ну что, пацаны, завершим нашу ассамблею красиво? – изрёк он властно. – Официант! Гони эти мензурки к чертовой матери. Стаканы нормальные, да побольше, чтоб душа развернулась!

Официант принёс стаканы и пару бутылок виски, налил всем скромно, по 50 грамм.

– Полные, я сказал! – рявкнул Глава как сержант на плацу.

Официант послушно налил почти доверху. Глава сжал девицу в объятиях так, что она пискнула: то ли от восторга, то ли от нехватки воздуха.

– Виски пьёшь? – спросил он её, как будто от этого зависела судьба картины.

– А то! – бодро рявкнула та, изображая боевой дух.

Глава перевёл тяжёлый, мутноватый взгляд на меня – я кивнула с видом ветерана. Ещё одна наша девушка тоже подтвердила готовность к подвигу.

– Бабам – по полстакана! – скомандовал Глава великодушно. – Не отставать!

Когда всем налили эту жидкую взрывчатку, он поднял свой стакан, полный до самых краёв:

– Ну, за наше киношное дело! – И добавил ледяным тоном: – До дна.

Он занюхал куском хлеба, как заправский алкаш, потом ткнул пальцем сначала в Романа, потом – в мужчину, сидевшего рядом со мной (Сергея Петровича, как оказалось):

– Поговорим тет-а-тет, а остальные – ату его, развлекайтесь! – Он показал большим пальцем в сторону зала.

Минут через пятнадцать Сергей Петрович вышел из импровизированного кабинета и жестом созвал всех обратно к столу. Лицо его было непроницаемо.

Официант принёс ещё две бутылки.

– Наливай! – снова прогремела команда Главы.

Выпили ещё по полной. Глава обвёл всех тяжёлым, заплывшим взглядом. Остановился на мне.

– Эта… твоя? – спросил он Романа, тыча пальцем в мою сторону.

– Моя, – не моргнув глазом, ответил тот.

Глава скользнул взглядом по нашей второй девушке (не веселушке), потом ссадил ту самую веселушку со своих колен: – Пошли. Дело есть.

Когда они скрылись в коридорах гостиницы, Роман позвал тамаду, что-то быстро сказал ему на ухо. Тот кивнул и умчался, но вернулся минут через пять. Тамада увёл куда-то другую девушку (не нашу). Роман налил себе виски, но уже без команд, до краёв. Выпил залпом. Видно было, как горит внутри.

– Ребята, – сказал он остальным, – свободны. Спасибо.

Остались только Роман, Сергей Петрович (тот самый, что сидел рядом) и… наша веселушка, слегка опешившая от внезапного исчезновения своего «кавалера» и от того, что он отбыл, не рассчитавшись.

– Сергей Петрович, – кивнул Роман, – выдай девочке сто баксов за работу.

Тот достал из жирной пачки стодолларовую купюру и протянул веселушке.

– Свободна, – коротко бросил Роман. – Ты дальше не в кадре.

Глава 2.7. Дача, или Безумцы на природе

Сергей Петрович выудил блокнот и забормотал, словно заклинание читал:

– Это согласовали… Это тоже… А вот дача… Проблема. Нужна для съёмок, а на аренду бабки не дали.

– Дача? – насторожилась я. – А что за дача?

– Нужен домик в стиле… ну, не развалюха последняя… Уютный, для одной сцены, – туманно пояснил Сергей Петрович, мастер недосказанности.

– Если не разнесёте вдребезги, могу свою предложить, – сорвалось с языка неожиданно даже для меня.

– А где она? – встрял мужчина, который был третьим.

Я назвала посёлок.

– Там же утром пробка на шоссе будет адская! – выпалил он. – А снимать послезавтра! Поехали смотреть сию секунду!

– Она далеко живёт, за ключами надо ехать… – попытался встроиться Роман.

– У меня на даче есть запасные, – машинально сказала я.

– Сергей Петрович, сам доехать осилишь? – спросил Роман.

– До дома – да.

– Тогда погнали! – решил Роман. – Шевелись!

Я успела позвонить Женьке, прокричать в трубку, что задержусь невесть на сколько, а то и заночую у «подруги». Мы с Романом помчались на его мерседесе. За рулём, естественно, был водитель: Роман принял на грудь прилично. Я сидела впереди, исполняя роль живого навигатора. Шоссе блаженно пустовало. Добрались ещё засветло: дни-то уже длинные, как тоска провинциального актёра. Дачу быстренько осмотрели при свете фар, потом вошли внутрь. Мужики что-то буркнули между собой.

– Сойдёт, – великодушно заключил Василий Фёдорович (он же «тамада»).

– Договоримся перед съёмками, завтра всё подготовим. – Они нырнули в свою машину и исчезли.

– Роман, а где наш водитель? – спросила я, озираясь и прислушиваясь к внезапно наступившей гробовой тишине.

– А я его… милостиво отпустил, – изобразил невинность Роман. – Давно мечтал дачу… обжить. Голоден, кстати, как волк.

– Еды-то нет.

– Степан – тот самый водитель – обязан был оставить провиант, – с важностью заявил Роман.

Действительно, на кухне скромно ждали два пакета. Один – с чем-то условно съедобным, второй – с живительной влагой в стеклянной таре. Посидели, поели. Всё пережитое, дикое напряжение, Романова фраза «моя» – всё смешалось в голове в один липкий ком. Да и что греха таить: давно к этому катились. И покатились…

На следующий день очнулись поздно. Кое-как перекусили и… рухнули обратно в постель. Он был ненасытен. Я после воздержания, достойного монастырской летописи, тоже. Ближе к вечеру я засуетилась:

– Роман, двигаем?

– Неа, – блаженно потянулся он. – Я же в стельку – остаёмся.

Утром, часов в одиннадцать, нас взорвал грохот: нагрянула съёмочная группа. Начался настоящий сумасшедший дом. Вспомнился шедевр «Фильм, фильм, фильм!»: тот же хаос, только в цвете и с матом. Крики, беготня, всеобщая паника. Какая-то девчонка с видом побитой мокрой кошки, в нелепой косынке на шее (под ней зиял свежий засос – маяк распутства) попыталась наехать на Романа, но он на неё злобно цыкнул. Он – режиссёр – уже чувствовал себя полководцем перед началом битвы. Подкатил Василий Фёдорович, уволок её в сторону, начал что-то шипеть быстро и гипнотически. Между прочим, это её он уводил там в ресторане…

Раздался рык Романа:

– Где помощник режиссёра?

Девчонка понеслась в сердце схватки. Позже я узнала: сие страдающее создание зовут Верочка, помощница режиссера. Похлюпав носом, она позволила суете поглотить себя без остатка.

Две актрисы в перерывах пялились на меня с откровенным, как декольте, любопытством. Я благоразумно ретировалась в дом. Через час явился Василий Фёдорович с одной из этих гламурных хищниц.

– Вы же клятвенно обещали, Василий Фёдорович! – капризничала актриса (некая Галочка, судя по всему – звезда районного масштаба).

– Всё исполнится, Галочка, – масляно успокаивал её «тамада». Вбежал водитель с двумя пакетами (один – с явно скудной едой, второй – с драгоценными бутылками).

– Хозяйка, соблаговоли принять сию скромную дань! – возгласил Василий Фёдорович, словно поднося ключи от города.

Я выложила часть провизии на стол.

– Мне шампусика! – требовательно протянула Галочка.

– Шампанское, священный напиток, на завершение съёмок, – возразил «тамада» с видом верховного жреца и нагло убрал бутылки в холодильник. Оставил на растерзание только коньяк. Я достала два стакана.

– Анна Дмитриевна, как же нехорошо! – сладко сказал «тамада», изображая укоризну. – А себе?

Я покорно достала третий. Выпили. «Тамада» ловким движением фокусника пересел на диван, увлёкши за собой и актрису. Я благоразумно удалилась во двор. Минут через десять высокооплачиваемый сводник появился.

– Анна Дмитриевна, а где у вас тут… укромный уголок? Сеновал, что ли? – спросил он с хитрой, до тошноты знакомой улыбкой.

Я сперва опешила, потом махнула рукой в сторону дома:

– Вы нашу «берлогу» знаете. Остальные комнаты – в вашем распоряжении. Выбирай на здоровье любую.

Он шмыгнул на кухню. Послышались страдальческие возгласы:

– Василий, мне же ещё сниматься!

– Успеется! Час как минимум!

Безумная карусель продолжалась. В редкую минуту затишья я подошла к Роману.

– Мне пора в город.

– Пожар? – отстранённо поинтересовался он.

– Женька уже, наверное, мысленно хоронит меня.

Он рявкнул:

– Степан! Доставь Анну Дмитриевну до ближайшей бензоколонки: там телефон должен быть. Марш!

Возмущаться было поздно и бессмысленно: Роман уже утонул в обсуждении ракурса. Я превратилась в воздух. Степан бодро довёз. Я с трудом дозвонилась домой и в институт, пробормотав что-то невнятное про форс-мажор.

Вечером наконец-то выпили заветного шампанского за первый съёмочный день. Толпа уехала. Остались Роман, трое мужчин (Василий Фёдорович в их числе) и несчастная Верочка. Посидели. «Тамада» бесцеремонно подмял под себя Верочку. Она жалобно пищала, бросала умоляющие взгляды на Романа, но ночевать уползли в одну комнату: Василий Фёдорович и его «трофей».

Я не удержалась и спросила Романа:

– А в ресторане вы куда Верочку отправили?

Он немного смутился.

– Понимаешь, этот бурдюк затребовал ведро вискаря и трёх баб. Ну и…

Утром, поймав момент наедине на кухне, я спросила Веру:

– А ты с Романом тоже… была?

Она испуганно округлила глаза, как сова на фарах:

– Нет! Что вы, Анна Дмитриевна!

По тону было ясно: была, да ещё и как!

– Не дёргайся, – устало сказала я. – Я не собираюсь сцен ревности устраивать.

В этот день я железной волей настояла на отъезде. Ко мне, когда я уже забиралась в машину, подлетел Василий Фёдорович.

– Анна Дмитриевна, а разрешите мы тут кое-что косметически подшаманим? Подремонтируем для сцены.

– Ладно, – покорно вздохнула я, – только поберегите дом. Не превращайте его в набор сувениров для съёмочной группы.

Он весело засмеялся:

– Да что вы! Он же уже в кадре! Теперь он – историческое место!

Дома Женька выдала сводку: звонили и Лариса, и Криста. Я покаянно перезвонила Кристе – и схлопотала взбучку за пропущенные занятия и тайное исчезновение в стиле агента 007. Вечером пришлось отрабатывать по полной.

Началась новая, почти рутинная жизнь: институт на полставки, вечера у Ларисы, эпизодические встречи и ночи с Романом. Женька перестала называть его «каким-то» и пару раз даже ляпнула «твой Роман», чем меня несказанно позабавила. Почти по Чехову, только вместо вишнёвого сада – дача, вместо контрабаса – мерседес, а вместо провинциальной скуки – киношная круговерть и вечный страх, что этот хлипкий мирок рухнет, как карточный домик, от порыва ветра или внезапного каприза режиссёра. Но пока… пока дурацкая карусель крутилась.

Глава 2.8. Разрастание семьи

Домой я его, само собой, не звала. Ночевала у него – да, пару раз, однако всему приходит конец, особенно – спокойствию. Однажды явилась матушка Романа. Я как раз на кухне в лёгком облачении из его рубашки (не сказать, чтобы чересчур длинной) кофе варила и завтрак мастерила. Как и многие женщины, я находила в мужских рубашках особый шик… или хотя бы удобство. Музыка орала, посуда гремела – в общем, финальный аккорд моей безмятежности прозвучал в виде скрипа входной двери.

– Здравствуй, милочка!

От неожиданности я едва не аукнулась вместе с тарелкой. По фоткам мать Романа узнала сразу, вот только как её величать-то? Звать «тетей Маней» как-то преждевременно.

– Здравствуйте… – выдавила я, мысленно матерясь: «Господи, в каком же я виде предстаю перед родительницей возлюбленного!»

– Не стесняйся, родная! – будто прочитав мои мысли, бодро парировала она. – Иной раз Ромины профурсетки и вовсе без аксессуаров расхаживают!

Словечко «профурсетка» вогнало меня в ступор, а последовавший вопрос добил окончательно:

– Начинающая актрисулька, роль отрабатываешь? Я так и подумала!

Я рванула в спальню, натянула на себя всё, что попалось под руку. Роман как раз потягивался и сладко улыбался, как кот, объевшийся сметаны. Потом до его сонного сознания доползло, что атмосфера не то чтобы романтическая…

– Аня, ты чего?

– Ничего! – бросила я и вылетела из квартиры, оставив его разбираться с последствиями материнского визита.

Роман названивал. Я, предчувствуя скорый десант, позвонила Кристе и смылась на вечер. Там благополучно допилась до состояния «хорошо» и заночевала у одной из подруг. Позвонила только Женьке предупредить:

– Не жди: не приеду.

– А тут твой Роман трубку чуть не разбил!

– Он не мой!

– Понятно… – тяжело вздохнула Женька. – Поругались, значит.

Потом мы, конечно, «помирились», но ночевать у него я больше не оставалась. Встречались в гостиницах или поздно вечером уезжали на дачу – подальше от любопытных глаз и внезапных визитов.

Василий Фёдорович, он же «тамада» (подпольная кличка обязывала!), оказался мастером на все руки. И не просто руки – золотые! Не то что дом подремонтировали, а и мебель кое-какую подвезли (включая второй холодильник: видимо, на случай ядерной зимы или большой вечеринки). Баню вообще не отремонтировали, а переродили! И в предбаннике, естественно, красовался ещё один холодильник: это для тех, кому пива захочется прямо в процессе пара.

Вокруг дома копошились рабочие: оказалось, роют септик. А к задней стене прилепили, как аппендикс, новенький туалет с душевой кабиной. Роскошь!

– Ром, за это же надо платить? – спросила я, глядя на это великолепие.

Он хитро щурился:

– Василий всё провёл как реквизит для съёмок! Для достоверности даже пару сцен в бане и душевой сняли.

Роман хмыкнул и добавил:

– Петрович поскрипел, но утвердил.

К тому времени я уже знала, что Сергей Петрович – директор картины, царь и бог финансов. А «тамада», видимо, был богом халявы и обустройства. Он и себя не забыл, прихватизировав отдельную комнату. Пару раз, приезжая на дачу, мы заставали его с новой «ассистенткой по реквизиту» – девицей разной степени известности.

Однажды я позвонила Женьке: мол, не приеду. Но планы рухнули, и часа в три ночи вернулась домой. В Женькиной комнате (бывшей Диминой, но Димка, как партизан, исчез в неизвестном направлении, а Женька водрузила там свой флаг и компьютер) горел свет. Дверь была распахнута. Подошла… и едва не хватил удар. У стола, прямо на полу, лицом вниз лежал парень. Дышит? Дышит! Даже похрапывает слегка. На столе – бутылка вина (почти пустая, но вино приличное сухое, не дешёвка), два бокала, нарезка. А где Женька? Ага, спит на диване одетая, в джинсах.

«На мои деньги такое вино не купишь», – мелькнула крамольная мысль.

Женька проснулась и уставилась на меня взглядом пойманного щенка. Я поманила её на кухню.

– Это кто?

– Кузя.

– Что за Кузя?

– Одноклассник.

– И что он делает у нас? В таком виде? И ты тоже?

– У него… семья небогатая, компьютера нет, а он… Ну он в них шарит! – оправдывалась она, немного придя в себя. – Можно сказать, компьютерный гений!

– Гений?! – фыркнула я. – А почему ты спишь одетая? В джинсах?!

– Мам, ну ты даёшь! – возмутилась Женька. – Что же мне, при нём переодеваться?!

Последний аргумент едва не рассмешил меня. С трудом сдерживаясь, я сказала:

– А в мою комнату пройти и штаны джинсовые на домашние поменять – святотатство?

Она уставилась на меня как на инопланетянку:

– Мама, они же пижамные!

– Здрасьте! – раздался сонный голос с полу. – Я виноват: надо было кое-что доделать… – вот и засиделись.

На пороге стоял он. Паренёк полноватый, в круглых очках – видимо, обязательный атрибут гениальности. Напоминал повзрослевшего Ивашку из Дворца пионеров (из одноимённого мультфильма).

– А вино откуда? – не унималась я.

– Это я принёс! – отозвался Кузя.

– Ты что, богатый Буратино?

Он покраснел:

– Не-а… Одному человеку кое-что в интернете нашёл, а он вместо денег… бутылкой расплатился.

Потом пояснил, что тот «им торгует». Загадочно… Так в наше «дружное семейство» влился компьютерный гений Кузя из Дворца пионеров. Со всеми вытекающими… и втекающими бутылками.

Однажды случился казус. Женька отпросилась с одноклассниками к кому-то на дачу. Там планы рухнули, и часть отряда махнула к нам и нарвалась на «тамаду» с его очередной «помощницей по реквизиту». Пикантности ситуации придавало то, что девица была хоть и начинающая, но уже мелькавшая в эпизодах актриса – кто-то из девчонок её опознала. Эффект был как от разорвавшейся бомбы.

В город уже не уехать. «Тамада», проявив несвойственную ему социальную ответственность (или просто желание замять скандал?), налил молодёжи по чуть-чуть вина, накормил и, что самое поразительное, уложил спать, причём строго по гендерному признаку: мальчики – направо, девочки – налево. Пару попыток «интеграции» пресёк на корню. Об этом подвиге я узнала позже из восторженных рассказов ребят и самодовольного «тамады».

После того визита мамаши я решила было с Романом завязать: не брала трубку. Однажды, вернувшись домой, обнаружила на кухне интересную компанию: три экземпляра мужского пола и Женьку. На столе красовались открытая бутылка шампанского и уже знакомое «вино от Кузиного спонсора». Сам Кузя присутствовал. Рядом – Вася-Василёк, Женькин ухажёр, парень на класс старше. И… Роман. Судя по заворожённым лицам парней, он лил им в уши какие-то эпические байки.

– Ты чего здесь делаешь? – спросила я ледяным тоном.

И тут Роман совершил неожиданный кульбит: бухнулся на колени, обнял мои ноги и завопил:

– Не выгоняй! Прости!

Женька, словно по сигналу, всхлипнула:

– Мама, ну прости его! – и ловко подсунула мне бокал шампанского.

– Встань! – процедила я. Он поднялся и прижал меня к себе.

«Господи, – пронеслось в голове, – сейчас ляпну что-нибудь про «прейскурант» при детях».

Он почувствовал перелом и осторожно поцеловал в щеку. Так Роман впервые остался у нас ночевать. Семья росла