Стражники

Пролог

Здесь всё принадлежит ему. Хотелось бы думать – ему одному, безраздельно, но справедливости ради надо признать: всё-таки нет. Многое, почти всё, особенно на этой, крайней улице – да, а на соседней и дальше – пока нет. Впрочем, он не жадный, ему и этой улочки хватает.

Сегодня, проводив до калитки уходящего на работу хозяина, по традиции заглянул к соседке, где просто из вежливости, ибо голодным не бывал уже очень давно, отведал предложенного угощения. Она, подобно большинству людей, почему-то считает: день следует начинать с молока, лучше всего парного.

К счастью, коров и даже коз в приморском посёлке не держат, иначе не миновать сей чаши… Поскольку парного нет, Аня заботливо подогревает магазинное. А ему оно, безвкусное и бесполезное, глубоко безразлично… но что делать!.. не обижать же доброго человека невниманием… так уж и быть, отопьём глоточек-другой, и манной кашки тоже лизнём чуть-чуть, чисто символически. Иногда её соображения хватает, чтоб заменить тёплое противное пойло ложкой свежей сметаны. Это лучше.

«Нет-нет, гладить меня не надо!.. Я вам не маленький, бедненький, миленький и так далее!.. Сюсюкайте на здоровье, а руками не трогайте!.. Ш-ш-ш-ш!..»

Уши прижать, спину колесом, когти наружу… Отскочила, как ошпаренная… Правильно, угощать – угощай, а дистанцию соблюдай.

«Теперь неплохо бы подремать, а если чего-то хочется – зачем отказывать себе в приятных мелочах?.. Жизнь так чудесна и прекрасна, надо ли спешить и суетиться?.. Впереди целый день, обход владений и наведение должного порядка подождут. А самые важные дела вообще полагается вершить ночью…»

И Тихон с наслаждением растянулся в тенёчке, вдали от мирской суеты. Немного мешали снующие в ореховой листве пташки, но не настолько, чтобы обращать на них внимание. Пусть себе скачут, чирикают… лишь бы на голову не гадили. Вот если какая-нибудь наберётся наглости, посмеет приблизиться – другое дело. А так – пусть…

Глава первая. Старик и разбойники

Телефон Приморского районного отделения милиции зазвонил в восемнадцать часов сорок три минуты. Дежурный офицер поднял трубку, назвал своё звание и фамилию, и на него тут же обрушился водопад слов или даже словоизвержение либо цунами. Он попытался направить разговор в более-менее приемлемое русло, но тщетно. Оставалось слушать, лишь иногда вставляя наводящие вопросы.

– Алло, алло!.. Милиция!.. Добрый вечер… то есть приезжайте поскорее, пожалуйста!.. Здесь разбойник и убийца!.. Анна Прохоровна меня зовут, Снегирёва!.. Улица Тимохина, семнадцать!.. Нет, случилось не у меня… Понимаете, моего соседа Пашеньку, то есть Павла Васильевича, хотят убить!.. Ничего я не думаю!.. То есть я не думаю так – я уверена!.. Как это почему?.. Я знаю, и всё!.. Как это откуда знаю?.. Я сама видела у него пистолет!.. Нет, не у соседа, а у того, кто там за углом прятался, он нездешний, молодой!.. Нет, не сосед молодой, а этот, чужой!.. Ему ещё недавно деньги дали, за клад!.. Нет, не чужому, а соседу!.. А он этим пистолетом ему в спину тыкал!.. Он же будет стрелять!.. Так вы приедете?.. Скорее, скорее!.. Уже едут?.. Слава богу!..

Оперативная группа выехала незамедлительно: торопливый и не совсем связный рассказ взволнованной женщины не оставлял сомнений: происходит нечто серьёзное. Совершается преступление, если уже не совершилось. Человеческая жизнь в опасности.

Девятнадцать минут спустя к домику над крутым берегом подкатило два автомобиля с тёмными стёклами, джип и фургон. Высыпавшие из машин вооружённые люди в бронежилетах и шлемах быстро и бесшумно оцепили строение. Солнце ещё не зашло, но окна и дверь всё равно осветили мощным прожектором.

Командир опергруппы старший лейтенант Руденко взял мегафон.

– Внимание!.. – прогремел его многократно усиленный голос, – Дом окружён!.. Сопротивление бесполезно!.. Выходите по одному!.. Оружие на землю, руки за голову!.. В противном случае будут применены спецсредства!

Едва отголоски приказа смолкли, как в доме раздался выстрел, а вслед за тем – чей-то протяжный жалобный крик. Старший лейтенант сменил мегафон на пистолет и приказал стоящим у крыльца автоматчикам:

– Саня, Дима, ломайте дверь!

– Не надо ломать, ребята, – прозвучало из-за двери, – Я сам открою. Заходите.

Сержант специального отряда быстрого реагирования Александр Перегудов первым прыгнул в проём, мгновенно отскочил в сторону, оценил обстановку и коротко бросил: «Давай, Димон!». Старший сержант Дмитрий Шамко́ вошёл спокойнее, но тоже с автоматом наизготовку.

В домике находились двое. Открывший дверь седой мужчина отступил к дальней стене и поднял руки. Он молчал. Кричал второй человек – моложавый, черноволосый. Этот сидел на ковре посреди комнаты, левой рукой прижимал к груди окровавленную кисть правой и, раскачиваясь, причитал: «Ой-ёй-ёй-ёй-ёй!..» Пистолетов в комнате также было два: один, побольше, лежал на столе, другой, по виду казавшийся игрушечным – на полу, под окошком.

Услыхав ставшее с недавних пор модным «Чисто!», командир вернул «Стечкин» в кобуру, зашёл в дом и приступил к выяснению.

– Кто стрелял?.. Кто хозяин дома?.. Фамилия!

– Я, – ответил седой мужчина, – Стрелял я, и хозяин тоже я. Ро́бин моя фамилия, Робин Павел Васильевич.

– Откуда у вас оружие?

– Служебный у меня. Я работаю начальником охраны казино «Прибой».

– А это кто? – кивнул офицер на сидящего.

– Чёрт его знает!.. Псих какой-то…

– Псих?.. Вы думаете, он сумасшедший?

Седой пожал плечами.

– Я, конечно, не психиатр, но вы сами его послушайте… Бред какой-то собачий: вроде как я его обокрал когда-то, и у его дяденьки что-то украл, и тот из-за меня помер… Идиот, одно слово!

– А почему вы в него стреляли?

– Не стрелял я в него. Если бы я стрелял в него, он бы уже не сидел и не хныкал, а лежал и молчал. По «Браунингу» я стрелял. А почему?.. Странный вопрос, командир. Если тебе тычут стволом в морду, что́ будешь делать?.. Спасибо, отвлекли вы его, я свой «Макар» достал, и получи́те клиента…

– Он угрожал вам оружием?

– Ну да, и деньги требовал украденные… А я ничего ни у кого не крал, мне по закону заплатили.

– А-а-а… Так это ва́с показывали по телевизору?.. Это вы́ нашли клад? Опусти́те руки.

– Клад? – хозяин домика усмехнулся и показал пальцем куда-то за спину старшего лейтенанта, – Нет, клад нашёл не я. Клад нашёл во-он тот разбойник…

Возле калитки что-то рассказывала людям с автоматами женщина – очевидно, вызвавшая их соседка, а у её ног с независимым видом сидел большой пушистый кот.

Коту вопросов не задавали, ну а со вторым участником дуэли поговорили подробно. На него надели наручники, сделали перевязку и отвезли в следственный изолятор. Ранение оказалось лёгким – просто ссадина на пальцах от выбитого пулей пистолета, а вот психическое здоровье действительно вызвало некоторые опасения. Проводивший допрос следователь охарактеризовал показания арестованного тем же словом, что и его несостоявшаяся жертва: «бред».

Врачи, однако, признали незадачливого грабителя совершенно здоровым и абсолютно вменяемым, и вскоре дело о разбойном нападении передали в суд. Слушание длилось недолго. Пострадавший себя таковым не считал, посмеялся и заявил: «Это он, дурачок, пострадал от собственной глупости. Отпусти́те вы его, граждане судьи, пускай живёт себе, собачек дрессирует».

Зачитали положительную характеристику с работы обвиняемого, где наряду с нелюдимым характером отмечались исполнительность и отсутствие склонности к употреблению спиртных напитков. Сходная по содержанию депеша пришла в адрес суда и с места его предшествовавшей службы. Приняли во внимание фактор эмоциональной неустойчивости после командировки в «горячую точку», медаль «За отличие в службе» и трезвый образ жизни. Внёс свою лепту и адвокат: за несколько дней до нехорошего деяния у подзащитного действительно внезапно умер близкий родственник, и это, по мнению заступника, не могло не вызвать своего рода стресса.

Последнее слово подсудимого вышло коротким: бредовых идей он более не высказывал, ограничился раскаянием и обещанием «больше никогда так не делать». В итоге Фемида проявила гуманизм – вместо положенных пяти лет за решёткой назначила всего один год, да и тот условно.

А между тем осуждённый к исправительным работам черноволосый молодой человек не бредил и небылиц не сочинял. Правда, рассказал он следователю и суду далеко не всё, что знал, да и знал не так уж много…

Глава вторая. Чего не знал подсудимый

За полгода до вызова опергруппы в маленький посёлок состоялся другой телефонный разговор, международный. Звонок прозвучал поздним вечером в доме на окраине большого города, к телефону подошёл живший там в одиночестве пожилой человек.

Вызывавший абонент, по-видимому, опасался возможного прослушивания и поэтому предпочитал говорить полунамёками. Его опасения, впрочем, были напрасны: здесь, в российском краевом центре, мало кто смог бы понять, о чём говорили двое мужчин – ведь общались они на хинди, лишь изредка вставляя кое-что по-английски. На русском языке было сказано только два первых слова.

– Слушаю вас, – начал разговор одинокий.

– Здравствуй, сынок!.. – сердечно поздоровался человек из Дели.

– Здравствуйте, Махинде́р-сахиб!

– Надеюсь, со здоровьем у тебя всё в порядке?

– Да, спасибо. А у вас?

– Тоже нормально, с поправкой на возраст. Не ожидал моего звонка?

– Признаться, нет. Случилось что-то серьёзное?

– Нет, ничего не случилось. Но я хочу не только поинтересоваться твоим здоровьем и рассказать о своём. У меня имеется к тебе один серьёзный вопрос. Найдёшь минутку-другую, выслушаешь старика?

– Для вас, уважаемый, у меня всегда найдётся время, и серьёзные вопросы за минуту не решаются… Говорите, я весь внимание.

– Да, ты прав, минуты нам не хватит. Вопрос вот в чём: я очень хочу видеть одну вещь. Очень, понимаешь?.. Я уже немолод и, наверное, стал сентиментальным…

– Разве вы, Махиндер-сахиб, не можете позволить себе всё, чего пожелаете?.. Или ваш бизнес больше не приносит дохода и у вас пропала свобода выбора?.. Помнится мне, ещё совсем недавно…

– Сынок, прошу тебя, не смейся над старым человеком. И не называй меня по имени, так будет лучше.

– Я и не думал смеяться над вами, сахиб. Но…

– Выслушай меня, пожалуйста.

– Да-да, слушаю.

– Ты помнишь вещь, вынутую тобой из-под камня?..

– Вы имеете в виду – тогда, в Шринагаре?

– Именно это я имею в виду. Помнишь?

– Да, конечно. Ещё бы мне не помнить!

– Так вот, я хочу видеть его.

– Но это же очень просто сделать!.. Садитесь на самолёт, летите в…

– Стоп!.. Ты меня неправильно понял, сынок. Я хочу не УВИДЕТЬ его за стеклом, а ВИДЕТЬ, держать в руках. Не забывай, ни в тот день, ни когда-либо ещё мне так ни разу и не удалось даже коснуться его, настоящего… А я хочу, чтобы моя правнучка могла надеть его на свою свадьбу… Понимаешь?

– Теперь понимаю. Но это невозможно, сахиб.

– А по-моему, возможно. Я знаю, где и кем ты работаешь. У вас бывают всякие обмены, самые разные вещи возят туда-обратно…

– Но я не смогу… не сумею…

– А по-моему, сумеешь, если по-настоящему захочешь. Ты же не потерял предмет из кино?..

– Нет, но…

– Используй его. Понимаешь меня?

– Да, но…

– И тогда ты всю оставшуюся жизнь проживёшь в своё удовольствие. Без забот, хлопот, трудов, понимаешь?.. Тебя ведь могут в любую минуту отправить на пенсию, верно?

– Да, но я пока не собираюсь…

– Ты не собираешься, а у кого-то из начальников найдётся кто-то на твоё место, и готово дело, так?..

– И на пенсии живут люди…

– Не смеши меня, сынок. Знаю я, как они живут. Ты сказал: я могу позволить себе всё, что пожелаю… так вот тогда и у тебя появится именно такая возможность – позволить себе всё.

– Вы хотите сказать…

– Да, я хочу сказать: сосчитай пальцы на двух руках и добавь шесть нолей. Понял?

Человек в двухэтажном доме минуту помолчал. Его собеседник не торопил.

– Но даже если я добуду его, как я смогу доставить…

– Тебе ничего не понадобится никуда доставлять. Только, как ты выразился, добыть. Добыть и сообщить мне. И на следующий день моя дочь, твоя хорошая знакомая… кстати, она передаёт тебе привет… или моя внучка… в общем, надёжная женщина… прилетит в твой город с одно́й вещью, а улетит уже с друго́й, практически неотличимой. Экспертов в аэропортах не бывает, сынок…

Разговор продлился ещё пять минут и закончился. Его никто не подслушивал, да ничего интересного для желающих выведать чужие тайны уже и не прозвучало – так, немного о погоде, немного об экологии, немного о новостях культуры, совсем немного о здоровье… затронули и чисто мужскую тему – футбол.

Положив трубку, одинокий человек открыл коньяк, приготовил себе кофе и неторопливо выпил его, сидя в кресле и глядя на экран выключенного телевизора. Потом в течение часа прогуливался. Дошёл до места своей службы, разглядывая соседние здания и обращая внимание кое на что ещё.

Весь завтрашний день пожилой мужчина провёл в размышлениях. Ближе к полудню он собрался было позвонить вечернему собеседнику, намереваясь сказать одно короткое слово «Нет!». Но не позвонил. Вместо этого зашёл в городской архив, полюбезничал со знакомыми служащими и внимательно изучил поднятые по его просьбе планы подземных коммуникаций, в том числе ливневой и бытовой канализации.

Вернувшись, он пригласил своего заместителя по хозяйственной части и сделал несколько неожиданные распоряжения относительно давно спланированного ремонта в кабинете. Теперь полуколонну, содержащую внутри древний водосток и заметно портившую интерьер, следовало не разбирать полностью, как предусматривалось изначально, а заново облицевать и тем самым облагородить. Но побыстрее.

– И неплохо бы встроить вот сюда во-от такой как бы шкафчик, понимаете, – подмигнув, сказал каменщику хозяин кабинета, – Чтобы коньячок не в сейфе держать, а здесь, поближе…

– Сделаем в лучшем виде, – с мужским пониманием подмигнул в ответ кирпичных дел мастер, – Любой каприз… за ваши, естественно, денежки… И коньячок поместится, и стаканчики, и закусочка!

Впрочем, быстро и качественно сработанный шкафчик заказчику чем-то не понравился. Он, не прибегая ни к чьей помощи и не ожидая высыхания строительного раствора, собственноручно выломал аккуратное керамическое дно, заменил его съёмной фанерной крышкой, и лишь потом использовал тайник для хранения специфических стеклянных изделий. Переделки никто не заметил, ведь ни секретарша, ни уборщица первого варианта не видели, а к присутствию в кабинете директора бутылочки-другой коньяка обе давно привыкли.

Вскоре после ремонта в другой город, когда-то бывший столицей огромного царства, отправилось деловое письмо с взаимовыгодным предложением. Предложение гласило: здешний краевой музей в скором времени будет проводить небывалую выставку, и предоставление ряда экспонатов позволит очень неплохо заработать. Сохранность раритетов, естественно, гарантируется.

Глава третья. Что такое не везёт

Сколько раз за минувшие годы неумолимая память снова и снова прокручивала перед глазами тот августовский день?.. Сто?.. Двести?.. Тысячу?.. Миллион?.. Сколько ни крути, а упущенного не воротить.

…Два ряда ржавой «колючки» на покосившихся от времени столбах заставили поисковую группу остановиться, когда до цели оставалось всего ничего1. Для собаки такая преграда – чепуха, как и для зверя, судя по налипшим на нижней проволоке клочьям шерсти, регулярно шаставшего здесь туда-сюда, а человеку так просто не пройти. Проползти – и то было бы проблематично любому из них, за исключением разве что щуплого собачьего проводника.

Это, разумеется, сразу поняли все. Не придал значения очевидному лишь служебный пёс по кличке Алмаз – его подобные нюансы не интересовали, его интересовал исключительно СЛЕД, свежий и отчётливый, поэтому он приплясывал на месте, еле слышно поскуливая от нетерпения. Остальные четверо, бежавшие за ним по лесу, значение придали. Но вслух никто не высказался – двуногие участники забега сопели, пыхтели, однако и не скулили, промолчали.

Промолчал Шамиль, давно понявший суть вещей, хотя пока и не до конца. «Алмаз идёт по следу явно не человечьему, а чьему-то ещё… Чьему?.. – да звериному, понятное дело. Что за зверь?.. а чёрт его знает!.. Собака, скорее всего. Найдём – узнаем точно. Не найти не можем – мой мальчик своего шанса не упустит, можно спорить на что угодно… Если эта тварь без крыльев или плавников – возьмём, возьмём обязательно… Была бы с крыльями – следа б на земле не оставила, была бы рыбкой… а какие, на фиг, рыбки посреди леса?.. Возьмём, возьмём…»

Промолчал жирный участковый. Его потная багровая рожа сказала всё сама за себя. «Вот ёлы-палы!.. – было написано на ней, – Не может быть!.. Что ж это получается, люди добрые?!.. Это ж выходит, мы сюда не за пройдохой-прапором припёрлись?.. А за кем же тогда?!..»

Промолчал главный в группе опер в штатском, но его костистое лицо тоже кое-о чём могло бы рассказать. «Ну и куда ж ты, мистер Анискин, возомнивший себя Холмсом пополам с Мегрэ, меня приволок?! – явственно читалось в обращённом к толстяку-энтузиасту презрительном взгляде, – Чтоб твой бывший танковый ворюга по чащобе лазил – хрен с ним, в это я ещё мог бы поверить… А вот что он смог просочиться сюда, под проволочку – это, брат, шалишь!..»

Промолчал и составлявший арьергард водитель. Он все два года безбедной службы просидел за рулём «УАЗика» и ни разу не прошёл пешком более сотни метров, а тут пришлось нестись сломя голову чёрт-те куда по кочкам-пням-буера́кам, да ещё и тяжёлый автомат с собой волочить!.. И ведь не оставишь в машине – не положено, блин!

Ему очень хотелось поскулить по-собачьи, только не от азарта погони, а от боли в натёртых до крови ногах. Но вид непреодолимого на первый взгляд препятствия мигом поднял настроение. «А ну-ка, бегуны-рекордсмены, – без слов произнесла просиявшая физиономия шофёра, по совместительству автоматчика, – Попробуйте-ка, перепрыгните!.. Слабо́?..» Он отдышался, не торопясь снял с ремня штык-нож, вынул, скрестил с но́жнами, несколько раз щёлкнул…

Погоня возобновилась. Ищейка промчалась мимо ряда потрескавшихся от времени бетонных строений и бросилась за угол крайнего, где взорам бежавших предстала собачья конура. Ветхое сооружение словно утопало в облаке ужасающей вони – от густого смрада тёплый воздух казался вязким, как навозная жижа… Источник отравы искать не требовалось: позади конуры возвышалась куча… нет, скорее холм… да какой холм – гора, состоящая не иначе как из дерьма. Да, там была именно гора дерьма, и воняла она, как целая стая ску́нсов.

Тишина заброшенного танкового склада была бы абсолютной, если б не топот и шумное дыхание отстающих – участкового и шофёра. Алмаз оглянулся, убедился: все на месте, можно начинать… и с лаем рванулся к конуре, словно намереваясь вытащить на свет божий и представить потрясённой публике автора симфонии ароматов. Проводнику стоило немалых усилий удержать его от опрометчивого поступка.

– Фу!.. – приказал Шамиль, для верности перехватываясь за ошейник, – Нельзя!

– Гав, гав!! – ответил Алмаз.

«Что-о?!.. – услышали бы люди, понимающие собачий язык, – Хозяин, ты в своём уме?.. Почему нельзя?..»

– Фу, я сказал!

– Гав, гав!.. – «какого лешего?.. я же нашёл – вон оно, зарыто позади будки… не хочешь сам лезть в говно – ну и не лезь, пусти меня, я мигом откопаю!» – Гав, гав!

– Нельзя! – непреклонно повторил проводник, он же для служебной овчарки самый главный начальник, царь и бог в одном лице, – Сидеть!.. Фу!!!

Овчар ещё пару раз тявкнул чисто для порядка и выполнил приказ, как положено образцово воспитанной собаке – умолк и сел. Но надежды добраться до законной добычи не терял – по-прежнему тянулся вперёд, топо́рща шерсть на загривке и скаля зубы.

И снова все участники уже близкого к завершению лесного похода восприняли происходящее каждый по-своему.

На честной собачьей морде явственно читалось недоумение: «Как же так?»

Шофёр, успевший к концу пробега прилично упа́риться, полной грудью хватанул настоянный на дерьме воздух и теперь изо всех сил сдерживал тошноту. «Ф-фу, блин… Финиш… Вот уж действительно – «фу», иначе не скажешь… Ну и вонища, боже ж мой!.. Хоть противогаз надевай!..» Он отошёл в сторонку, где воняло не столь интенсивно, сел на пыльную чахлую траву, положил рядом бесполезный против газовой атаки автомат, с наслаждением снял ботинки, подтянул сползшие носки и заново обулся. «Назад, надеюсь, бежать не придётся… Фу-у… А у псины от этого парфюма вообще крыша конкретно поехала!.. Да-а, брат Алмаз, это тебе не маковую соломку по карманам вынюхивать…»

Одетый в штатское майор из следственного отдела закрыл нос рукавом и сочувственно покивал проводнику, на пару с собакой изобразившему скульптурную группу «Пограничник в дозоре». «Ну и ну… А ведь пёсик-то хвалёный, сдаётся мне, никуда не годится… Кроме бестолкового лая, проку от него ни на грош!.. Ладно бы охотничьим был, так он же – наш, ментовский… Списывать таких надо, пусть на цепи сидит, там ему самое место – сельмаг какой-нибудь от алкашей с бомжами охранять!..»

Участковый снял фуражку, вытер слезящиеся от вони глаза и потную лысину клетчатым носовым платком. «Эх, Алмаз, Алмаз!.. Не оправдал ты высокого доверия… А я так на тебя, скотину, надеялся… И этот татарчонок молодец – ишь, вцепился в ошейник, боится, как бы его пёсик в дерьме по уши не вывалялся… Цепляйся, цепляйся, раз не осмелился вовремя сказать: «Не туда бежим, ребята, не того ловим!..» Держи его теперь покрепче, любителя пикантных ароматов, а то самого мордой в кучу окунёт…»

Шамиль, не ослабляя хватки, повернулся к сыщику в гражданке. По-видимому, кинолог собирался извиняться, оправдываться – и за себя, и за собаку, но капитан опередил. Пацана следовало немедленно поучить жизни, что он и сделал.

– Смотри сюда, сержант!.. Видишь, чьи следы?.. Это енот, чтоб ты знал!.. Логово у него тут, а Васильич его подкармливает… Жрачкой снабжает, там, у своего забора. Понял, в чём дело?.. Хорош твой Алмаз, нечего сказать!.. Мастак ходить по говня́ному следу!

Ситуация прояснилась окончательно. Майор, не дыша и не тратя лишнего времени, махнул рукой в обратном направлении, и группа развернула оглобли. Порядок движения кардинально изменился: теперь впереди прихрамывал водитель, за ним оба офицера, а замыкал процессию влекомый кинологом унылый пёс.

Ни сам участковый, ни майор, ни тем более автоматчик не заметили смены выражений на лице проводника в ходе поучительной капитанской тирады: от смутной тревоги до некоторой озадаченности и, в завершение – к безмерному облегчению.

Он шёл в хвосте колонны, машинально переставляя ноги, успокаивающе поглаживал лохматую собачью башку, а в его собственной голове стремительно носились, взлетали, сталкивались и опадали десятки взлохмаченных мыслей. Процесс напоминал морскую бурю, шторм, грозу, извержение вулкана… Оставалось радоваться отсутствию грома, молний и прочих заметных кому-либо, кроме него самого, проявлений внутричерепного катаклизма.

«Сейчас, сейчас… Нет, прямо сейчас, конечно, не получится – надо вернуть Алмаза в вольер… чёрт, как жаль – не добился разрешения, чтоб он жил у меня… ага, где у меня – в казарме?.. эта общага только называется «жилой комплекс для вольнонаёмного личного состава», а на деле – самая обыкновенная казарма…

Значит, так: мальчика – в питомник, самому отметиться, отписа́ться, отпроситься – типа спешу на почту или к врачу… да, лучше к врачу… скажу, клеща под мышкой нашёл… машину бы или мотоцикл… погоди-ка, у кого из наших ве́лик есть?.. Да-да, велосипед – это класс… Эх, скутер бы, так нет же ни у кого… До темноты нужно обернуться, кровь из носу…

Сколько там бабок, интересно?.. Вчера эти, из казино, говорили – сотня с лишним штук зеленью… охренеть!.. А может, служебную «Ямаху» взять?.. нет, нельзя, это надо идти к командиру, объяснять… с ве́ликом проще…

Ну, даёт дед!.. енота обучить – просто фантастика какая-то… Полоскуны́, говорят, дрессуре вообще не поддаются, даже хуже котов… А он же ещё и дикий… Ну, даёт… все Дуровы с Филатовыми отдыхают… Повезло нам с тобой, Алмазик, повезло… Зря говорят: от дураков один вред – бывает и польза от них, бывает… Попадись среди этих дуроломов хоть один мало-мальски соображающий – фигу с маслом тебе тогда, Шамилёк, а не мешок с баксами!..

Идиоты, одно слово: «собака, мол, за енотом пошла…» какой, на́ хрен, енот?!.. Ты, боров с капитанскими погонами, что́ ей понюхать дал там, возле калитки, где коробка лежала?.. ено́тову какашку?.. Нет, ментя́ра, сунул ты под нос мальчику моему мешочек банковский, с запахом чего?.. правильно, денег… Кто сказал: «Денежками пахнет, ни с чем не перепутаешь…»? Ты, боров, собственным языком сказал, и через час всего сам о своих же словах забыл, потому что дурак… Не звериный след пёсик почуял, а денежный… По нему и пришёл на эту говняную базу, к этой говняной куче, и вас, идиотов, привёл…

Слава богу, успел я его тормознуть, пока он за конуру не завернул, копать не взялся, а то было бы уже поздно… А так подумают одно из двух – либо я его просто так остановил, чтоб не вымазался зазря, либо чтобы в будку не полез, где тот енотик сидел… А может, он там и сидел?.. Нет, это вряд ли – он же не глухой. Мы-то с майором бежали нормально, не шумели, а эти двое топотали за целую роту…

Да, енот в конуре – это супер… Вот этот вариант, малыш, мы с тобой и возьмём за основу, насчёт зверька в будочке… типа я тебя не пустил, опасаясь за твоё драгоценное здоровье: сцепишься с ним, поранишься, а у него зараза какая-нибудь… сойдёт… Поверит командир?.. Поверит, не поверит – один чёрт не проверит… теперь главное – успеть забрать валюту, пока ворюга-отставник не опомнился… Без ве́лика не успеть… Эх, скутер бы…»

Повторно во двор домика на окраине Шамиль Алмаза не повёл, наблюдал завершающую беседу от машины, шагов с пятнадцати. И, в отличие от толстяка-дурака, наблюдал внимательно. Только дурак мог не заметить, с каким обречённым лицом протягивал отставник руки стоявшему перед ним толстому менту. «Ваша взяла!.. – говорило это лицо, – Виноват!.. Берите, сажайте…» А дурак ничего не заметил, заржал по-дурацки, а на прощание ещё и поблагодарил: «Спасибо за помощь диким зверям в их нелёгкой дикой жизни», и всё. Дурак – он, откуда ни глянь, всегда дурак.

К счастью, не толстый и не совсем тупой майор во двор не пошёл – уже сидел на переднем сиденье, нетерпеливо барабаня пальцами по панели. Алмаз в «зековском» заднем отсеке вконец приуныл. Лежал с обиженной мордой, даже от честно заработанной косточки отказался. Зато шофёр пребывал в нирване: сменил опостылевшие форменные башмаки на пляжные шлёпанцы, подставил натруженные ступни ласковому ветерку и блаженствовал вовсю.

Кинолог предполагает, а начальство располагает. Как ни хотелось проводнику поскорее сплавить питомца и заняться задуманным делом, его великий план, подобно «Титанику» в океане, налетел на ледяной айсберг начальственной воли и в точности повторил судьбу гигантского парохода. Буль-буль, и каюк.

Едва вышел из питомника с одной мыслью: где бы раздобыть велосипед – вслед выглянул дежурный вожатый, позвал к телефону, и все планы пошли прахом. Его вызывал не командир группы и даже не начальник кинологического центра. Явиться надлежало прямиком в областное управление.

«Этого только не хватало!.. неужели придётся переписывать служебку?..» Акт о применении служебной собаки Шамиль уже написал, как положено, в двух экземплярах, в журналах расписался, к акту приложил краткий рапорт, где сухо указал: произошла чисто техническая ошибка, собака взяла след хищника… командир поймёт: ерунда, ничего особенного, впредь он, как и любой опытный проводник, такого не допустит. Однако начальство думало по-иному.

В полковничьем кабинете, кроме самого начальника всей городской милиции, ждали двое майоров, ледяной душ, пара подзатыльников и командировочное предписание. Душем заведовали по очереди сам начальник и майор в гражданке, подзатыльники отвесил главный кинолог, а предписание выдали на выходе из кабинета.

«Служебно-розыскная собака, то бишь твой пёс пяти лет от роду по кличке Алмаз, не просто ошиблась. Она, товарищ младший инспектор, сорвала важнейшее мероприятие, поставив под вопрос престиж всей, можно сказать, службы!.. – сообщили стоящему по стойке «смирно» посреди кабинета проводнику, – А поскольку она, то бишь он, псина, у нас как бы на хорошем счету, если не самый лучший, то её, то бишь его, морду этакую, следует немедленно протестировать на предмет годности к дальнейшей работе!.. Вам понятно?.. А раз понятно, то вот приказ: пса покормить, на поводок, в машину… она, машина, уже ждёт, свою отряжа́ю… и – в региональный кинологический центр, где её, то бишь его, Алмаза твоего, два года учили уму-разуму, да, видать, недоучили!.. С руководством этого самого центра уже всё договорено, вас с ней, то бишь с ним, уже ждут. Всё ясно?.. Выполняйте!»

– Но мне надо к врачу… – осмелился промямлить проводник недоученной ищейки, сам не ожидавший от себя такой дерзости.

На полковника смотреть он не отважился и обращался к главному собачнику, как самому знакомому из всей грозной троицы и потенциально наиболее лояльному.

– Зачем? – раздражённо спросил собачник, – Тоже какого-нибудь говна нанюхался?

– Нет, товарищ майор, ничего я не нанюхался… Клещ у меня, под мышкой… кажется…

– А ну покажи!.. – вдруг скомандовал полковник, резво вскакивая из-за стола, – Раздевайся!

Он надел очки, подвёл внезапно и обильно вспотевшего Шамиля к окну и, морща нос от ядрёного молодецкого амбре, лично осмотрел якобы укушенную лесным злодеем часть тела.

– Херня!.. Родинка там у тебя, а никакой не клещ. По лесу набегался, вот и мерещится… У меня тоже так бывает, после каждой дачной вылазки. Пока сто грамм не приму, не проходит. Налить?..

– Спасибо, товарищ полковник, я не пью.

– Да ну!.. – хором усомнились офицеры, – Совсем?

– Совсем… А может, я лучше на поезде поеду?.. Ночью как раз есть вроде бы… – попытался проводник втиснуться в последнюю шлюпку, – В купе и Алмазу спокойнее будет…

– Нет, на машине быстрее. Езжай, командировка тебе выписана на неделю, по возвращении доложишь о результатах.

Ах, насколько же спокойнее было бы на поезде не Алмазу, а самому Шамилю, особенно если б он успел сделать всё задуманное!.. Ах, как он понимал в эту минуту бедную Катерину, с тоской восклицавшую со сцены: «Отчего люди не летают?.. Я спрашиваю: отчего люди не летают, как птицы?..»

Нет, не летают люди. И не дано ему ни слетать туда, к заросшей грязью и дерьмом конуре, ни промчаться на велосипеде… Шамиль скрепя сердце уселся рядом с водителем полковничьей «Вольво», говорливым старшиной Марком Усе́нко, приказал вольготно устроенному на заднем сиденье Алмазу: «Лежать!» и перестал сдерживаться. Слёзы, горькие слёзы обиды и разочарования покатились из раскосых глаз проводника. Как же ему не хотелось никуда ехать – ведь сто́ит ночи опустить на мир свой чёрный занавес, и денежки, уже практически его, Шамиля, денежки – все сто тысяч долларов!.. – кто-то унесёт, и их никогда, ни за что не вернуть!

– Да не переживай ты так! – по-своему понял горе соседа шофёр, – Подумаешь, облажался пёсик… Спишут, в крайнем случае, так ему же и лучше будет. Здесь гоняют каждый день как проклятого, а там, на цепи – никаких тебе проблем и команд, беготни бестолковой, риска на бандитский нож или вообще на пулю нарваться…

– Ничего ты не понимаешь, Марик, – печально вздохнул некстати командированный кинолог, – Облажался… это не он – это я облажался по самое не хочу… мне самому бы сейчас побегать, для снятия стресса…

Он утёр дурацкие слёзы, и в воспалённом стотысячной иллюзией мозгу мелькнула шальная мысль: «А что, если?.. А вдруг самая распоследняя шлюпка пробитого айсбергом лайнера ещё не спущена на́ воду и в ней найдётся одно-единственное местечко?»

– Слушай, а давай на полчасика туда, в лесок, завернём?.. Ты бы воздухом подышал, расслабился, а я прогулялся, Алмаза потренировал… А?..

– Нет, братан! – дисциплинированный водитель нажал на газ и безжалостно утопил последнюю шлюпку с названием «Надежда», – Мне приказано доставить вас в центр, и точка. Никаких лесочков.

……….

Все тесты «охотник на енотов», как мигом окрестили Алмаза в центре служебного собаководства, прошёл без сучка без задоринки. И здоровье у него было отменное, и все анализы, и всё-всё-всё. «А разве могло быть иначе, – удивлялся про себя Шамиль, – Ведь на енотов охотился не мой мальчик, а идиот-участковый!..»

Днями напролёт он водил пса по ветеринарам и спецплощадкам, а ночами почти не спал, вспоминая набитую деньгами кучу дерьма и скрипя зубами от бессилия.

Неделя пролетела, и тот же Марк на той же машине с ветерком помчал пса-отличника с его проводником в обратный путь. Ехали, болтали о том, о сём…

– Да, кстати, – между делом сообщил старшина, – Тебя ждут не дождутся две новости.

– Одна хорошая, другая плохая?

– Я бы сказал, обе не очень… Но одна, да, похуже.

– Выговор дадут, премию отберут? Нам к этому не привыкать.

– Не угадал.

– Тогда давай, выкладывай. Начинай с той, что похуже.

– Похуже?.. Ладно. В целом ничего страшного, но ты, это… будь готов к разборке, у мужиков на тебя зуб конкретный.

– На меня?!.. За что?

– Вот ты говорил, типа не Алмаз там облажался, а ты сам… говорил?

– Ну, говорил… И что?

– А то!.. Наш майор собачий… то есть ваш, начальник по собачкам, назавтра, после того как я вас сюда отвёз, тоже усомнился.

– Как это – усомнился?.. В чём?

– В Алмазе, или в тебе… кто его знает, он толком не рассказывал… мне, во всяком случае. Только с утра пораньше взял троих парней, с противогазами, и – туда, где вы в говне копались.

– Ни в каком говне мы не копались!

– Не в этом дело. Вы, может, и не копались, – Марк хихикнул, – А они порылись, конкретно.

– И что?.. – холодея от нехорошего предчувствия, спросил Шамиль, – Откопали чего-нибудь?

– Ага, откопали… Хрена лысого они откопали. Короче, съездили… Он-то сам в кучу не полез, издалека руководил, а ребятки потом дня три отмывались!

– А я тут при чём?

– Ты, может, и ни при чём… вот сам им и объяснишь, если успеешь… но это вряд ли.

– Почему – вряд ли?.. Слушай, кончай загадками говорить! Из-за второй новости, что ли?

– Из-за неё… Алмазик твой, насколько я понял, в полном шоколаде?

– Абсолютно.

– А сам ты как?.. Не болеешь?

– Бог миловал… И что?

– Хрен на рождество!.. Ты горы любишь?

– Какие горы?

– Какие у нас ближайшие горы?.. Кавказ, ясен хрен, какие ж ещё?..

– Это смотря по обстоятельствам. Если типа экскурсии или на курорт – люблю, а если…

– Вот и будет тебе, братан, типа экскурсия. Или курорт, вместе с Алмазом твоим. Это, как ты уже догадался, новость хорошая – лично я бы не отказался проехаться.

– Зачем Алмазу на курорт?

– А это тебе полковник расскажет, зачем…

Никаких разборок не произошло, никаких зубов и претензий никто Шамилю не предъявлял – либо успели забыть, либо просто передумали. Усенко оказался кругом прав: по возвращении отличную собаку и её не менее замечательного проводника ждали две новости – одна плохая, а другой, с точки зрения шофёра хорошей, и вовсе бы не слышать. Отличной собаке обе новости были совершенно до лампочки, а вот её замечательному проводнику – отнюдь…

Никакой Америки старшина-водитель не открыл – к первой, плохой новости проводник был уже готов, и дело совсем не в разборках с отравленными енотовым дерьмом сослуживцами. Предчувствие его не обмануло и слёзы пролили́сь не зря – никаких денег на заброшенной базе не было и быть не могло. Ночью, на закате или утром, на рассвете, этот ворюга-прапорюга… как его бишь?.. Васильич?.. Васильич, Палыч, Иваныч – какая разница… не будь дураком, сбегал туда и унёс добычу. Унёс, где-то припрятал и затаился.

Да, к такому ходу событий Шамиль был готов и собирался по этому поводу предпринять определённые шаги – их он тоже продумал до мелочей.

После переподготовки и трудных экзаменов полагается денёк-другой отдохнуть и отличной собаке, и её замечательному проводнику. Этот день или два Алмаз проведёт в своём вольере, полёживая и набираясь сил, а Шамилю расслабляться некогда: ему надобно махнуть в дачный посёлок, взять вороватого отставника за жопу и хорошенько тряхануть. Все деньги отбирать не следует – иначе тот озлобится и донесёт, а половину – это будет по-честному… ну, или по справедливости. А когда денежки будут получены, пересчитаны… они, денежки, как известно, счёт лю́-юбят… пересчитаны и спрятаны в надёжном местечке, например, зарыты где-нибудь на опушке того же лесочка или зашиты в матрац… тогда можно и съездить – хоть на Кавказ, хоть на Урал.

Но подчинённые предполагают, а командиры располагают. Вторая новость оказалась не хорошей, не плохой и не «очень плохой» – она оказалась кошмарной и даже хуже, намного хуже. Времени на «определённые шаги» проводнику не дали. Не дали и честно заслуженного выходного – ни ему, ни собаке. В кабинете начальника областного управления, куда он прибыл для доклада о результатах собачьих тестов, полковник вполуха выслушал, кивнул и отдал новый приказ: его в довесок к Алмазу командируют в Кавказские горы и предгорья. Ни о какой экскурсии и тем более курорте речи быть не может – предстоит серьёзная и ответственная работа. На сборы – час. Отдохнёте в поезде. Выполняйте.

Там, в предгорьях, где гордые и свободолюбивые ичке́ры напохища́ли десятки мирных граждан, попрятали их в пещерах и нашпиговали подходы минами, Алмаз показал себя с самой лучшей стороны. И проводник от него не отставал. Без малого год собака находила и спасала похищенных мужчин, женщин и детей, разыскивала взрывчатку, оружие, наркотики и прочее. Их, собаку и её проводника, хвалили, награждали и фотографировали, о них писали в газетах. И к возвращению на собачьем ошейнике и проводниковом мундире висели медали, а на плечах проводника появились ещё и почти офицерские погоны.

Новенькие погоны с двумя серебристыми звёздочками новоявленному прапорщику вручал заместитель министра внутренних дел, на выходе из актового зала поджидала телевизионная бригада. Герой улыбался, говорил положенные слова, пожимал чьи-то руки, позволял желающим пожать собачью лапу и думал об одном: поскорей бы добраться до прапорщика отставного…

«И что толку мне с этого героизма?.. – уже назавтра после триумфального возвращения думал бывший простой сержант, он же заурядный проводник служебной собаки, а ныне старший инспектор-кинолог, – Жил, не тужил, служил помаленьку, Алмаза водил куда скажут… А теперь, блин…»

А теперь он, согласно утверждённому специальным приказом перечню служебных обязанностей, должен… чего только он не должен!.. Во-первых, непосредственно организовывать, обеспечивать и контролировать выполнение множество всякого разного; во-вторых, постоянно изучать и принимать кучу каких-то мер; в-третьих, ежедневно вести учёт абсолютно всего и что-то там непрерывно совершенствовать; в-четвёртых, выезжать, участвовать, принимать и оказывать…

Когда проводивший вводный инструктаж с новым старшим инспектором майор дошёл до слов: «Следит, подбирает, обобщает и исполняет…» Шамиль пожалел о невозможности сию секунду содрать с себя беспросветные погоны, а заодно уж и заново родиться на свет божий.

Впрочем, один плюс в новой должности всё-таки был: теперь он, при всей занятости и ответственности, мог, ни перед кем не отчитываясь, полноправно распоряжаться несколькими транспортными средствами, чем тут же не преминул воспользоваться. Кликнул собаку, оседлал мотоцикл и поехал к отставнику-ворюге, по совместительству валютному разбойнику, прохиндею и дрессировщику диких енотов.

Ехал, не имея иного плана, кроме твёрдого намерения взять-таки наконец пройдоху за заднее место, сказать пару ласковых, призвать к ответу и так далее… а в итоге сидел и страдал на крылечке явно и давно нежилого дома. Сидел, страдал и плакал, чувствуя себя несправедливо и жестоко обиженным, обманутым и ограбленным. Страдал и горько плакал по рухнувшим мечтам, по уплывшим, фактически украденным у него денежкам, понимая: ничего и никогда уже не вернуть. Он плакал, не стесняясь слёз – ведь их не видел никто, даже сидящий в мотоциклетной коляске Алмаз. Он-то, очень может быть, и видел, да вида не подавал, ведь собаки – не люди.

Собаки – не люди. Окажись на Алмазовом месте десять… да что там десять – сто человек, и девяносто девять из них, независимо от пола и возраста, ни за что не упустили бы возможности лживо посочувствовать, а заодно и позлорадствовать.

«Плачешь?.. – лицемерно вздохнув, положил бы такой псевдо-доброхот руку на вздрагивающее от рыданий плечо с новеньким погоном, – А кто виноват?.. Кто тебя обидел? Уж не сам ли ты себя?.. Кто нарушил все писаные и неписаные приказы и наставления?

Как там сказано, в одном из пунктиков, а?.. «Кинолог должен обращать внимание на демаскиру́ющие признаки, как-то: свежая вскопка, разрыхление, бугры и холмики, излишняя захламлённость, завалы мусора и тому подобное…» Да-а, ты обратил, а как же!.. Твои… хорошо, не твои, а енотовы кака́шки – разве не есть это самое «тому подобное»?

А дальше – как там идёт, в наставлении?.. Все подозрительные места – что?.. Правильно, «…вскрываются, проверяются, повторно обследуются с помощью собаки…» И ещё кое-что должен кинолог: «…умело управлять собакой, постоянно контролировать её работу, своевременно оказывать ей необходимую помощь…» А ты – умело управлял?.. оказал ты помощь Алмазу, нашедшему кучу говна с кучей денег внутри?.. Не-ет, милок, не оказал. Ты его, напротив, удержал, тем самым совершив служебный проступок, а если уж быть честным до конца – не проступок, а самое настоящее преступление… Долларов захотелось, да?.. Понимаю, понимаю…»

«Ну и что?!.. – мысленно возразил Шамиль, – Они же всё равно уже украдены, списаны, так сказать… Там у этих казино и банкиров всё застраховано!.. Им эти сто тысяч баксов – тьфу, плюнуть и растереть, а мне… Я б тогда уволился, в Бугульму вернулся, Кари́не предложение сделал, своё дело завёл… А теперь меня самого обокрали, и не будет ни дела, ни Карины, ни Бугульмы. Эх…»

Он сидел на крылечке и плакал. Мужчинам плакать не к лицу, это так, но сейчас старший инспектор ощущал себя не взрослым мужчиной, героем и борцом с нарушителями закона, а незаслуженно обиженным мальчиком. Слёз его никто не видел, и сочувствовать было некому.

Глава четвёртая. Археологи тоже плачут

– Да, Шама, не повезло тебе, согласен.

Эти слова сказал родной дядюшка горемычного кинолога. Пожалуй, он один мог стать исключением из теоретической сотни – тем, кто не стал бы издеваться и насмехаться, а проявил искреннее сочувствие.

– Да-а, бывает… – дослушав горькую исповедь обиженного злым роком племянника, продолжил дядя, – Между нами говоря, я на твоём месте тоже положил бы на все приказы с наставлениями, и правильно бы сделал. Сотни тысяч долларов на дороге валяются далеко не каждый день… А вот насчёт «обокрали» – извини, но тут ты, по-моему, неправ.

– Как это – неправ?!.. – возмутился Шамиль, – Он же, гад…

– Он, вполне допускаю, гад, спорить не буду. Я прапора того, вообще-то, и в глаза не видел ни разу, следовательно, о его человеческих качествах судить не вправе. Но если взглянуть на твой рассказ с другой стороны…

– Зачем с другой?

– Молодой ты ещё совсем, многого не понимаешь. Ты судишь, глядя исключительно со своей колокольни… Обокрали… Ну прикинь, как он мог тебя обокрасть, если понятия не имел о твоих претензиях на долю и́м же свистнутой валюты? Он ведь ни про Алмазову находку, ни о чём прочем и не догадывался, так?

– Ну, так…

– А раз так, то и не переживай по-пустому. Никто у тебя ничего не крал. А коли уж наш разговор пошёл о воровстве, я тебе сейчас кое-что расскажу…

Разговор шёл в дядином доме – солидном особняке на окраине большого приморского города. Директору главного краевого музея, крупному учёному и заслуженному человеку, и жильё полагается престижное, соответствующее. Дом – старинный, двухэтажный, с обширным садом – соответствовал.

………..

Со дня, когда новоназначенный прапорщик клял судьбу и ронял слёзы на чужом крылечке, минули годы. Погоны поистёрлись, верный Алмаз состарился и вышел на собачью пенсию, начальство сменилось, геройство забылось, а служба осточертела.

В родном городе несостоявшаяся невеста Карина вышла замуж и успела стать мамой, старшие братья обзавелись своими фирмами и звали в компаньоны; просили вернуться и мать с отцом. Поехать туда и тоже заняться серьёзным делом не позволяла гордость, да и учиться бизнесу с нуля – отнюдь не просто. Тем не менее жизненные перемены назрели.

«Ну сколько можно заниматься этой бесконечной беготнёй? – думал Шамиль, наблюдая за игрой своего нового любимца, – Собаку на след поставил, она знай себе несётся сломя голову, и ты за ней, сам как та же собака… И с подчинёнными то же самое: их озадачил, они своих собачек спустили и побежали-побежали… Надоело!.. Дождусь окончания контракта, а новый подписывать не буду. Пойду-ка я, пожалуй, в электрики. Или в электромонтёры – какая, в сущности, разница… Платить обещают неплохо, учёба нетрудная, да и работа будет – не вспотеешь… Алика выучу трюки разные выделывать, глядишь, и с ним чего-ничего нака́пает – в рекламе сниматься его пристрою или в цирк какой-нибудь…»

«Алмазиком», или ласково «А́ликом», кинолог назвал малюсенького зверька, взятого на попечение от скуки и из жалости. В семье, приютившей вышедшего на пенсию героического разыскно́го пса Алмаза, любили и других животных. Среди прочих кошек и собачек здесь разводили белых крыс, декоративных кроликов, черепашек, попугайчиков и даже хорьков. Одного детёныша из нового выводка этих милых существ и предложили Шамилю. Он выбрал самого маленького, а хозяйка покачала головой: «Бери другого, побольше. Не жилец этот малыш – глянь, он и сосать толком не может…»

Прапорщик совета не послушал и выкормил-таки крошечного хорёнка, а теперь понемногу дрессировал. Обучал карабкаться по канату, находить дорогу в запутанном лабиринте из пластиковых труб, ориентируясь на ультразвуковой свисток, а ещё – по собачьей команде «Фас!» ловить в прыжке зубами игрушечный мячик.

Время шло, служить оставалось считанные месяцы. Братья в очередной раз предложили вернуться на родину и, получив очередной отказ, обозвали бестолочью и дармоедом.

А тут и дядя объявился, со свои́м, совсем другим предложением, не требующим ни учёбы, ни особых усилий.

Среди всей родни по материнской линии дядя Равшан выделялся, подобно утёсу посреди речной глади: во-первых – единственный мужчина, а во-вторых – намного старше обеих сестёр. Объяснялась разница в возрасте маминых детей просто: овдовев в двадцать лет, повторно она вышла замуж лишь в тридцать шесть. Вот и вышло, что младшему сыну своей младшей сестры дядюшка годился скорее в дедушки. Виделись они редко, тем не менее их связывала давняя не то дружба, не то какое-то родство душ. Мамин брат сам жил отшельником и к замкнутому мальчику относился уважительно, с наставлениями не лез, учить жизни по мелочам не пытался. Своих детей у историка не было – возможно, этим всё и объяснялось.

……….

Директор музея налил племяннику ещё чаю, себе подлил коньяка.

– Ты, надеюсь, слыхал о «проклятии Тимура»?.. Слыхал, разумеется… кто ж о нём не слыхал… А твой дед и мой отец стал первым, кого оно затронуло всерьёз.

Папа был одним из помощников знаменитого Михаила Герасимова, о нём тебе в школе должны были рассказывать… Рассказывали?

– Это который лепил бюсты вымерших древних людей?.. Мальчик-неандерталец и разные прочие троглодиты?

– Ну да, тот самый. Его реконструкции внешности по черепам всему миру известны. Он… то есть папа, а не Герасимов, всего год назад окончил истфак Казанского университета и нанялся к нему, то есть Герасимову, рабочим в экспедицию. Деньжат надеялся подзаработать – там, на раскопках всяких, платили очень даже прилично. А он только что женился, жена – студентка, ребёнок наметился… зарплата у аспиранта – сущие слёзы, вот и рад был каждой копейке.

Заколачивать позарез нужные молодой семье бабки предстояло в Узбекистане. Здесь, в самаркандском мавзолее Гур Эмир, маститый археолог задумал вскрыть гробницу Амир Тимура, одного из величайших полководцев и правителей всех времён и народов. Залезть в гроб решили двадцатого июня тысяча девятьсот сорок первого года.

Вообще-то рыться в могилах простым смертным не дозволяется, исключение иногда делают только для археологов. Усыпальница Тамерлана, он же Темучин, он же Темир – имён великий полководец и правитель имел много – оставалась неприкосновенной до неприличия долго, и лишь по специальному приказу самого́ Сталина гробокопателям наконец удалось сунуть в неё свои любопытные носы. Организовали экспедицию, приехали в Самарканд и едва не были растерзаны толпой местных жителей – те готовы были костьми лечь, лишь бы не допустить поругания святыни.

Мавзолей Тимур в своё время строил для себя лично, но уже в древности с квартирным вопросом имелась напряжёнка, в том числе для покойников, и со временем в усыпальницу набилось аж десять мертвецов. Здесь разместились двое сыновей великого завоевателя, по паре внуков и внучатых племянников, учителя́ и даже некий якобы потомок самого пророка Мухамма́да. У них у всех были саркофаги попроще, мраморные, а главный, Тамерланов – из тёмно-зелёного нефрита, с вырезанными по всем граням орнаментами и изречениями из Корана.

Наши любопытствующие хорошенько очистили верхнюю плиту от вековых наслоений, и их взорам предстали узоры причудливо переплетённых древних букв. Дураку понятно: что-то написано, но что именно?..

Смотрители мавзолея помогать и читать отказались наотрез, не побоявшись даже угроз всесильных энкавэдэшников. А прочесть-то хочется!.. Пришлось отрядить гонцов, и срочно доставленный специальным самолётом из Бухары полиглот-арабист нараспев произнёс: «Хузуру́му боза́н хе́ркес айси́ секесе́к ве олесе́к…» Помолчал минуту, молитвенно сложил руки и перевёл: «Всякого, нарушившего мой покой, постигнут страдания и смерть».

– Ух ты!.. – не удержался от комментария Шамиль, – Типа «Не влезай, убьёт!» Лично я бы ни за что туда не полез!..

– Впечатляет, ага… Вот многие годы никто и не лазил, и может быть, как раз из-за этой страшной надписи. «Страдания и смерть», ни больше ни меньше… Не один год понадобился мастерам пятнадцатого века, чтобы высечь арабскую вязь на камне, по твёрдости превосходящем гранит.

Руководитель экспедиции прекрасно понял смысл древней угрозы. Они не были глупцами – ни сам московский археолог-антрополог, ни его местные прихвостни. Поэтому не стали сами, своими руками сдвигать с места пролежавшую нетронутой пять с половиной веков монолитную плиту: ведь под ней могла скрываться ёмкость, наполненная смертельным ядом…