Аэропорт работает по фактической погоде

Размер шрифта: 13

* * *

Аэропорт работает по фактической погоде

Магнитные бури

Трудягу, рано поседевшего,
с руками жилисто-скульптурными,
от «Беломора» пожелтевшего,
мазками набросал фактурными,
художник
выпивал намеренно,
в мансарде с витражами яркими,
писал под градусом уверенно
и испарениями жаркими.
Он создал образ титанический,
что интеллект завыл искусственный
и на вопрос мой риторический
покрылся пятнами и грустями.

А мы всё ловим вдохновение
спонтанно и технологически,
но атмосферное давление
влияет нагло – климатически.

Калина красная

Щебечут птицы в стареньком саду,
калина разбросала ярко бусы,
и выходной никто не дал дрозду,
и неизменны комаров укусы.
Неровный край кирпичного торца
до боли мне знаком на доме детства,
забытого прощенья наконец-то
я попрошу у старого крыльца!
Бегут года, живётся жизнь поспешно,
а старый дом всё помнит безмятежно.

Когда деревья сбрасывают листья

Когда деревья сбрасывают листья
и солнце реже балует теплом,
я постучусь к соседу-скандалисту
поговорить про путь его тернистый
и написать про это
сломанным пером.

А он расскажет мне одно и то же,
я с видом умным покачаю головой,
под вечер записи немного подытожа:
Да, господа!
Пойму, что всё,
увы, негоже
и пахнет переквашенной тоской.

Я брошу это странное занятие,
возьму лопату и отправлюсь
быстро в сад,
про корни позабыв аристократии,
возьмусь за новое
большое предприятие —
начну копать вот здесь и наугад!

И вот тогда всю красоту природы
прочувствую я с нового листа,
а на дворе прекрасные погоды,
и счастье достаётся из колоды,
живётся жизнь в любое время года,
по Волге проплывают пароходы,
и пусть с деревьев падает листва!

Дом превращу в дворец

Дом превращу в дворец,
буду писать стихи:
«Есть человек – наглец,
есть за спиной грехи».

Розу сорву в саду,
долго ль она росла?
Если гореть в аду,
то за свои дела.

Если пришла беда,
нужно прожить сейчас,
будет давить она,
если убрать в запас.

Чтобы потом в бреду
не избегать проблем,
не заливать вину
в поиске разных схем.

Впрочем, чего уж там,
каждый найдёт своё,
ведь по своим делам
жизнь раздаёт шитьё.

Я всё понял и всех простил

Я всё понял и всех простил,
не держу никакого зла,
акварель заместит акрил,
залатает дыру игла.

Нет дороже свободы той,
что дарует нам жизни суть,
если выигран дважды бой,
значит, правильно выбран путь.

Я забуду полить траву
от усталости и от всех,
кого видел в одном хлеву,
проживающих «ГрандЪ-успех».

Одиноко идти вдвоём,
и неважно, в который час,
мы с тобою потом умрём,
не оставив для жизни шанс.

Монотонно скрипит в ночи
дверь, открытая в мир иной,
у кого от дверей ключи —
тот и скажет, когда отбой.

В какую-то другую даль

Когда гроза и гром повсюду,
я выйду тихо на балкон,
я разгребу бумаги груду,
потом отправлюсь на перрон,

где отбывает рано поезд
в какую-то другую даль,
или в какой-то новый поиск —
я в поезд положу печаль,

пускай трясёт её по шпалам,
и вытряхнет в конце пути,
и передаст привет вокзалам,
а людям скажет: «Не грусти!»

Старенький рюкзак

Она тащила старенький рюкзак,
набитый доверху семейными делами.
Циничный муж сказал ей: «Всё не так!
Тащи быстрей, погост не за горами!»

На облаках

Подует ветер, сбросят листья
осенним утром деревца,
картина вдруг преобразится
в витиеватости резца.

Повешу я картину эту,
и будут плавать облака
на радость скромному поэту
и красоваться свысока.

Я заберусь на те, что гуще,
однажды вечером и там
мечты свои на сон грядущий
отправлю прямо к небесам.

А солнце будет мне неярко
светить заманчиво в лицо,
и пожелает аватарку
сменить внезапно деревцо.

Потом спущусь с небес на землю,
я лягу спать, увижу сон:
в нём поворот земли замедлю,
чтобы успел признаться он

ко мне в любви, и на деревьях
распустятся букеты роз,
а в поднебесных акварелях
изменят завтрашний прогноз,

и много музыки и звуков,
а суть, естественно, одна:
Для всех у жизни масса трюков,
но разная на них цена.

В старинном парке

В старинном парке на скамейке
мы обнимались при луне,
в потёртой старой телогрейке
ты прижимал меня к себе.
В кармане несколько орехов,
во фляге дедов самогон,
напишет быстро пьесу Чехов,
а может быть, споёт Кобзон.
Кедрово в парковых аллеях,
как будто лето круглый год,
в картинном доме в галереях
хозяин призрачный живёт.
Он был, конечно, знатным графом,
писал стихи и много знал,
а может, был он Голиафом,
а может – редкостный нахал.
Сидел он с дамой на скамейке
в старинном парке при луне
и точно был не в телогрейке
и даму прижимал к себе.
Подругу графа звали Лизой,

он признавался ей в любви,
она хотела стать актрисой,
а он ей клялся на крови!
И всё всегда одно и то же,
а только в разные года
скамейку посетит вельможа,
трудяга, нищий, Джигурда.

Далеко, где волна и чайки

Я хотела бы встретить осень
далеко, где волна и чайки,
или там, где рисует восемь
бесконечность на белой майке,
или там, где летают низко
те же чайки и пахнет лесом,
где листва раздаёт расписки
всем прохожим и поэтессам,

что вдохнёт аромат древесный,
всем, кто ждёт настроение леса,
чтобы утром вагон эспрессо
сделал осень и день чудесным!

По детским снам

Над тёмной рекою висит гроза,
и небо как серый лёд,
размыта до дыр на реке коса,
и ноги в ботинках трёт.

Волнуются листья, летят к земле,
боятся упасть к ногам,
и каплями крупно, навеселе
играет вода с утра.

Закрутит стихия шальной аккорд
назло и по всем врагам,
а в небе отважный летит пилот
на север и по делам.

Вдохну папироску разок-другой:
пусть красным горит она,
я знаю, что вредно, но я порой
бываю, как все, грешна.

Банально всё это, банально то,
трещит земля по швам,
всё то, о чём писала Барто,
ударит по детским снам.

В театральном буфете

Под фонарём сверкает ярко
тонкий лёд,
пустая детская площадка
ветра ждёт,
фужер шампанского в буфете —
всё как всегда,
в антракте дамочка в корсете —
не-мо-ло-да.

Ждёт дома нудная работа,
сибирский кот,
скорее бы уже суббота
и Новый год.
Фужер шампанского на даче —
трещит камин,
и вот уже на год богаче,
допит графин.

Пока мы живы, нужно верить —
день придёт,

откроются все настежь двери,
и в полёт,
фужер шампанского у моря —
ветер стих,
и не доехал сюда Боря
во снах своих.

Проснулась, вижу за окном —
белым-бело,
а просто снега рано утром —
намело,
фужер шампанского в сюжете —
втихаря,
и эта дама, что в буфете… —
это я.

Из морозного прошлого

Снег-нахал порошит тротуары с проспектами,
и асфальта уж нет до ближайшей весны,
продолжается жизнь со своими аспектами,
а деревья в снегу и белы, и нежны.

Светофор подмигнул, и машины, замедленно
пробираясь, пыхтят по нехитрым делам,
мне природа не зря безусловно приветлива
и ударит в набат по моим каблукам.

Надо было достать из морозного прошлого
шапку, валенки, шарф и овечий тулуп,
чтоб разбавить с утра современное пошлое
и забыть о делах меж дворцов и халуп.

Разрешу я себе на дорогах с проспектами
размышлять о зиме до прихода весны,
и любить каждый миг со своими аспектами,
и заимствовать сил у своей слабины.

В парке снег засыпает брешь

В парке снег засыпает брешь
меж берёзой и старым пнём,
и морозная нынче свежь
освещается фонарём.
Мысли жаждут идти вперёд,
роем, строем – им всё равно,
а какой меня ждёт исход —
замуж выйти бы иль в окно?
И ни то, и ни то – не то,
и понятно давно уж мне,
что не любит меня никто,
и забито стекло в окне.

Ностальгия

Первый снег на золотые листья
опустился наглой пеленой,
у природы нет нужды в стилисте,
чтоб сверкать исконной красотой!

Осень для меня – души отрада,
даже если дождик моросит,
а зима укутает прохладой,
я люблю, как утром снег хрустит.

В городе моём зима и осень —
словно где-то лето и весна!

Очень я люблю когда морозен
Воздух!
И люблю сугробов полотна!

Была я девочкой доверчивой

Была я девочкой доверчивой,
с достойным, строгим воспитанием
и в жизни, часто переменчивой,
пыталась следовать призванию.
Снимала яркие истории,
играла честно и по правилам,
но попадая в траектории,
жизнь улыбалась мне лукавее.

Поймает колесо пробоину —
из колеи сойдёт накатанной,
а лохотронные биткоины
деньгой не станут напечатанной,

и с каждым разом интереснее,
трезвее, чётче и банальнее —
фасады трескались помпезнее
с периферии и центральнее…

В один клик

На воде блестят огни – блик,
вижу в облаке ночном лик,
и позволю я себе шик —
удалю я всё в один клик.
Закрываются глаза – боль,
в этом, собственно, и вся – соль,
в переулке бродит тень вдоль,
и проела мир до дыр моль.

В переулке снова тень – месть,
в новостях с утра опять – жесть,
храм откроют нынче в пять, в шесть,

перестаньте же ко мне лезть…

Разбегусь я – полечу вдаль,
расставаться с вами мне – жаль,

допивается Святой Грааль,
в нём двойная плавает мораль…

Проходит день, за ним другой

Проходит день, за ним другой,
и всё теряется в потоке,
над гладью бирюзы морской
сияет солнце на востоке,

и голос внутренний, живой
подскажет всё – пути, дороги,
а внешний шум – всегда чужой —
бросает камни нам под ноги.

Трасса М4

За окном расплылись фонари,
конь железный колёсами бьёт,
и звучит из-под ног попурри,
и на трассе нормальный полёт.

Сиплым голосом пашет мотор,
избивает дорогу маршрут,
набивает асфальту декор,
не щадя и ни там, и ни тут.

Жизнь манила меня налегке
в путь-дорогу сквозь утренний лес,
я ж пошла с кирпичом в рюкзаке
и «тащу» на себе «мерседес».

Звёзды в небе на чёрном одре
умирают в тумане ночном,
точка, точка, а между – тире
отбиваются в паре ключом.

Проснулся рано, и темно

Проснулся рано, и темно
ещё на улицах морозных,
и день с идей «амбициозных»
озвучит старое кино,
и кажется, что вот она —
жизнь проживается сполна.

Работа, дом и телефон,
в котором тысяча историй
и всевозможных траекторий,
а на закуску – марафон:
до без пятнадцати пяти
обязан я его пройти.

А это ведь самообман
или обман, что, впрочем, то же,
здесь друг на друга всё похоже,
и не похож лишь Магадан,
а я пишу стихи в ночи
под свет мерцающей свечи.

Такая вот теперь игра,
и мир как будто в расщепленьи,
в онлайне или напряженьи,
или опять придёт хандра,
всенепременно и засим —
дороги все приводят в Рим.

И всё вращается кругом:
туда-сюда – одно и то же,
и только в парке огорожен
заброшенный старинный дом,
и заглянуть в него охота —
скорее бы уже суббота.

Божоле

На столе божоле недопито,
солнца луч в остатках вина,
во дворе уходящее лето,
впереди – времена.

Говорят, серебро – это слово,
а молчанье – дороже металл,
иногда, чтоб сказать много,
нужно, чтоб мир замолчал.

Вот и в жизни – то лето, то холод,
или завтра объявят штиль,
да и сам ты уже немолод,
и закончился кинофильм.

И часы громко тикают в зале
заунывную песню свою,
а вино искрится в бокале,
меж семнадцатью и пятью.

Русское слово

Когда перверты рулят миром,
интриги гнусные плетут,
прогорклым заплывая жиром,
не выпуская жёсткий кнут, —
простые люди землю пашут,
чтоб было чем родной дышать,
и вспоминают матерь вашу
и слово русское на «ять».

Дверь, телефон и…

Дверь, телефон и зубочистка,
лифт и зажиточный квартал,
в далёком прошлом фигуристка
попала в едкий арсенал,
и, слава богу, очень быстро
закрылся книги мутной том,
и ртути целая канистра
не просочилась в дверь и дом…

И я подумала: «Когда-то
здесь утром пел аккордеон
под ноты старого формата:
дверь, фигуристка, телефон».

Куда глаза глядят

Полететь в свободное пространство,
полететь куда глаза глядят,
далеко от правящего глянца,
чтоб не встретить на земле опять.
А потом свободно возвратиться,
осознав, что всё вокруг – игра:
если ты в полёте реешь птицей —
будет тесно в блеске пузыря.

Дорога

Смотреть в отсутствие не надо,
смотри в присутствие всегда,
и где-то там, в глубинах ада,
горит заманчиво звезда.
Сверканье можно перепутать
и стать рабом её лучей,
а первоклассная каюта —
всегда заложник кораблей.

Звезда потухнет и погаснет,
поскольку это был не СВЕТ,
и паутиной чёрный «мастер»
затмит глаза и белый свет.

Ступай всегда своей дорогой,
она у всех всегда одна,
появится и склон пологий,
и там горит – твоя звезда!

Кричит петух протяжно

С утра стянуло тучи над крыльцом,
петух кричит протяжно у соседей,
какой ценой не думать о былом
возможно без классических трагедий?
Пытаясь ухватить мечту за хвост,
не надо забывать о самом главном:
конец игры – Архангельский погост
или другой, с надгробием тщеславным.

Девять соток сухой земли

Девять соток сухой земли,
под ногами трава и пыль,
поезд где-то стучит вдали,
и фантомно поёт кадриль.

Зацветает в саду сирень,
переливы и щебет птиц,
день сегодня почти блажен,
и хотелось бы – без границ.

И хотелось бы дальше жить,
может, даже уйти в запой,
чтобы жизни златая нить
согревала весь шар земной!

Июнь

Июнь. Тепло, и разговор вдали,
соседи обсуждают день неспешно.
Все сделаны дела, и комары
устроят нападенье неизбежно.
Им проиграю в уличном бою
за много вёрст от города Тамбова,
кукушка затянула песнь свою —
то замолчит, потом кукует снова.

Отъезд

Отбыть на поезде из дома,
как будто из фотоальбома,
и гладить наглого кота,
делить с ним бутерброд с «виолой»,
и только – сёла, сёла, сёла,
а между ними – города
и капли мокрого дождя.

Падает снег

Падает снег, засыпает балконы,
солнце свалило вчера за кордон,
курят кальяны в витринах пижоны,
слушая важно какой-то музон.

Я прохожу мимо них незаметно,
кажется глупым дурманить мозги,
скучно и дымно в салоне паркетном,
да и сидят там одни сопляки.

Долго ли, коротко ль вьётся дорога,
сколько ещё нам осталось в пути?
Быть сопляками по жизни – убого,
главное – не растерять, а найти.

Скажете, мол, почему же так грубо?
Будь толерантной, иначе – терпи.
Личное мнение сегодня сугубо
выскажу я на просторах Сети.

Многое-многое нынче не ново,
жалко отдать даже ломаный грош —
на перекрёстках судьбы – всё готово
для негодяев и всяких святош!

Роскошь

Роскошь – не трусы и не помада,
не Картье с бриллиантами на шпильках,
роскошь – это жить, как тебе надо, —
тихо или с бурной вечеринкой.

Роскошь – это тёплые ботинки,
что сидят комфортно и свободно,
с ними белоснежные снежинки
Новый год встречают ежегодно.

Роскошь – не поездки за границу,
гаджеты и новые тряпички,
роскошь – не попасть опять в больницу
и не быть счастливою в кавычках.

Все любят кровь убитых помидоров

Когда один живёт за счёт другого,
он пьёт его подсоленную кровь,
и права нет сегодня крепостного,
и держит в отношеньях – не любовь.

Подсоленная кровь и так солёна,
томатный сок закончится вперёд,
или сначала, впрочем, и не ново —

он выпьет кровь и сам себя сожрёт.

Трещит оранжевое пламя

День ото дня всё «веселей»
трещит оранжевое пламя,
в потоке мощных скоростей
звучит ехидно фонограмма,
а наш нетленный Зигмунд Фрейд
назначен Фройдом внутривенно,
поскольку «сказочный» апгрейд
прёт буром и проникновенно.

Шёпот жизни

Когда ты станешь старше и мудрей,
когда чужая боль покажется своею,
уже не разбросать и не собрать камней,
а я от времени и боли почернею.
Я вспомню кошку у забытого окна
и улиц старых партизанское молчание,
я шёпот жизни буду слушать дотемна
и поезда глухое громыхание.

Между мрамором плит

Заполярная ночь,
что глядишь на меня?
Выметается прочь
дрянь тяжёлого дня.
Память снег ворошит,
разметался огонь,
между мрамором плит
согревает ладонь.

Цвет помады моей
у брусники под стать,
мне гораздо теплей
на снегу умирать…

Обычное дело

Мыслить стаей – обычное дело
и сходить по цепочке с ума,
приходить же в сознание телом
одиноко и больно весьма.

И мысли не твои

Там, где в душе огонь потух
и холодно внутри,
где одиноко брёл пастух
и мысли не твои,

где кошка бросила котят
на старом чердаке
и мысли не твои горят,
мерцая в темноте,

сухие ветки по стеклу
скребут в твоё окно
и превращается в золу
сожжённое панно.

Забыты дни, слова и сны,
там заколочен дом,
а на Удельной в полцены
распродан жизни том…

Они приходили под тысячью масок без лиц

Они приходили под тысячью масок без лиц,
меняя, как фокусник, ловко одну за другой,
и вместо ножа у них в ножнах сверкающий шприц,
пустые глазницы в оправе, всегда дорогой.

Смотреть им в глазницы – смертельно опасная вещь,
зияющая дыра без солнца и с пауками,
и не удаётся хоть что-то оттуда извлечь,
и веет оттуда одними гнилыми гробами.

Законы пропишут на кончике тонкой иглы,
«заботой» окутают, спрятав в оправе глазницы,
и будут «душевны» и приторно очень милы
под маской жреца или мудрой начитанной жрицы.

Бездушность – всегда и уже полноценная смерть,
и вырыть могилу возможно своими руками,
и ядом пропитан бесплатный на блюдце десерт,
затопят корабль без следствия и без цунами.

Но мир не играет по правилам только одним,
закон сохранения массы энергии в деле,

Продолжить чтение