Заяц в море. Рассказы о Северной Камчатке
Книжная серия «Настя и Никита»
Художник Мария Заикина
© ООО «Издательство «Настя и Никита», 2022
С детства мне очень хотелось побывать на Камчатке. И вот, став взрослым, я отправился на реку Пёнжину – это самая большая и красивая река на севере полуострова. На ней когда-то хотели построить приливную электростанцию. Даже проект разработали, да так ничего и не построили..
Не думал, что останусь на Камчатке надолго, но она не отпускала: всё время открывала мне что-то новое, необычное, такое, что на Большой земле и не увидишь. Так и прожил тут более двух лет, а потом всё-таки пришлось уехать…
И вот однажды вечером, уже на материке, достал свои камчатские блокноты. На их страницах – размытые дождём записи, подпалины от искр костра. А между листами попадаются необыкновенные закладки: маленький листик карликовой берёзы, чёрное перо из сорочьего хвоста, засушенные цветки рододендрона…
И вдруг откуда-то из глубин одной толстой тетради, плавно кружась, падает золотистый листок тополя. Ярко сияют на нём оранжевые пятнышки. И я сразу вспомнил тот далёкий день…
Золотые челны сентября
Всё случилось внезапно. Небо посерело; лёгкий ветерок несмело шевельнулся в тугой траве и вдруг поднялся из неё незримым бушующим великаном. Зазвенели в домах задетые его неуклюжей рукой стёкла; понеслись по улицам пустые вёдра, оглушительно бренча дужками; слетело с крыши железо и, как лист бумаги, закружилось в воздухе. Всю ночь ветер урчал и ругался, с кем-то вёл бой в тёмной тишине.
Утром молоденькие берёзки, распрямляясь, потянулись к чистой золотой заре. Ветер, принёсший первый холодок, преобразил их: с веточек, покрытых густыми точками родимых пятен, позванивая, слетали жёлтые листья. Ещё вчера их не было.
– Поедем на рыбалку, – предложил мне сосед Михаил. – Погода сейчас надолго установилась. Но недели через две надо ждать дождей, а потом заморозки…
Сердитый ветер, гонявший звонкие голосистые вёдра, был первым предупреждением об изменении погоды.
Моторная лодка легко неслась по Пенжине, и холодные брызги воды обжигали лицо. Мы направлялись к неширокой и мелкой речке О́клан. Её воды настолько чисты и прозрачны, что на дне виден каждый камешек. Ещё эта вода – обманщица: она как бы приближает дно к глазам, и тогда неопытный рыбак опасливо глушит мотор и пробует шестом глубину.
В окланской воде почти нет химических примесей, и пахнет она смородиновым листом. Целые плантации этого кустарника растут по-над берегами реки.
– Один мой приятель уехал из этих мест в Москву, – рассказывал Михаил. – Загрустил там, затосковал по Камчатке и попросил прислать ему бутылку окланской воды…
Я зачерпнул кружкой из Оклана. Вода была холодной, до ломоты в зубах. Кружка покрылась капельками серебристого пота.
Мы пристали у песчаного мыса, заросшего бурой травой. Над ней переплелись в рукопожатиях ветви высокой серебристой ивы – чозёнии. Говорят, древесина этого дерева по твёрдости не уступает железу.
На отмели трепетали серые стайки тоненьких иголочек. Они выпрыгивали из воды и хватали мошек, похожих на микроскопические запятые. Когда над заливчиком пролетал редкий для этой поры овод, мальки бросались врассыпную: пугались. Для них овод был всё равно что самолёт для диких племён. А ведь на следующее лето из иголочек вырастут почти взрослые рыбки, и сам овод станет для них обычной пищей. По воде плыли жёлтые с краснотой листья смородины, и рыбки тоже бросались от них в разные стороны, замирали у камней.
Пока Михаил колдовал над костром, я нашёл огромную корягу, выступавшую из воды, забрался на неё с удочкой. Несколько длинных теней метнулось от моего отражения. Это были красивые рыбины с пятнистыми спинками. Плавники похожи на яркие крылья тропических птиц. Восторг!
Крючок с наживкой плясал у них под самым носом, но рыбины, лениво шевеля великолепными плавниками, и не думали обращать внимания на приманку. Наконец одной из них эта игра надоела, и она, стремительно налетев на крючок, затрепетала в воде. Серые искорки брызнули на солнце.
– Это кунжа, – сказал Михаил. – Удачливый ты рыбак! Её не так просто поймать…
Рыбацкий азарт захватил, и вскоре в ведёрке забились две длиннотелые рыбы – хариусы с плавниками, похожими на лепестки розы. Им было тесно, а может, они боялись кунжу и потому пытались, изогнувшись белыми брюшками, выпрыгнуть из посудины.
В тот же день я выудил и громадного чира. Весил он чуть ли не три килограмма. Я уже знал, что Пенжина и Оклан – единственные на Камчатке места обитания этой рыбы. Ловят чира ещё на Печоре и Анадырке и, может быть, на их притоках – там, где вода чистая и холодная. Камчатский подвид этой рыбы считается особым. Окраска у него более тёмная, чем у других сиговых, питается он только мелкими моллюсками и личинками комаров-звонцов. Оттого и мясо его белое, нежное, чуть сладковатое. Полагают, что в Пенжине запасы этой деликатесной рыбы настолько велики, что возможен её промысловый лов.