Г-н Орлов Двойное дно

Был тихий осенний вечер. Один из тех вечеров, что своими заморозками и через раз накрапывающим снегом предвещает зиму… Я несколько задержался, спешно приводя в порядок свою, уже весьма обширную, картотеку, и в последние четверть часа думал уже не о цифрах и бумагах, бессменно мелькавших передо мной целый день, а о тихом, уютном семейном ужине, на который моя супруга сегодня обещала приготовить нечто особенное… Занеся последние сведения в тетрадь, я, отправив перо сушиться, собирался было потянуться, после чего – потянуться за плащом, висевшим тут же, на соседнем стуле (ибо из-за холода, царившего в помещении, я его то надевал, то, напившись чаю, снова снимал), как вдруг…

В дверь постучали.

«Быть может, кто тоже задержался, да решил попрощаться?.. Приёмные часы уже закончились…»

− Да-да!.. Войдите! Я как раз тоже уже собирался…

«Уходить», − договорил про себя я, ибо на пороге появился вовсе не кто-то их наших служащих.

− Добрый вечер, господин Орлов!

− Добрый вечер, − силясь скрыть в голосе разочарование, проговорил я. – Приёмные часы уже закончены, так что, если дело Ваше не срочное…

− Срочное! – тотчас же выпалил вошедший, и я считаю своим долгом как можно подробнее описать его наружность.

То был довольно высокий, я бы даже сказал, долговязый мужчина лет так тридцати пяти, но, несмотря на столь ещё весьма нестарый возраст, волосы его частично серебрились проседью. Одет он был просто, даже несколько небрежно, чему также способствовала погода – платье его было в весьма и весьма плачевном состоянии: длинный плащ весь помят, подол его испачкан в грязи, рубашка застёгнута не на те пуговицы, а из кармана жилета торчала оборванная цепочка от часов, (что, чего греха таить, тотчас же навело меня на мысль, что дело его вовсе не столь срочное, как он заявляет..), ботинки и вовсе скрывались за облепившим их слоем пыли и грязи. Волосы его, слегка отросшие, также находились в беспорядке, а очки, поминутно возвращаемые указательным пальцем на нос, были потресканы и перемотаны пластырем в нескольких местах.

Признаюсь, столь неряшливый вид моего просителя подействовал на меня несколько предвзято. Я не мог отделаться от мысли, что сейчас он будет упрашивать меня разыскать его пропавшие часы, либо, что ещё хуже, начнёт нести какую-то околесицу…

И, к моему глубочайшему сожалению, в первые секунды нашего знакомства, последнее предположение оправдалось.

− Вы простите, что я так поздно Вас потревожил, но дело моё не терпит отлагательств… Я приехал к Вам, как только смог… Тотчас же, как только всё это улеглось…

Я устало вздохнул и, махнув рукой, предложил ему сесть.

− Спасибо… Я… Я не знаю, с чего начать…

− Начните, пожалуйста, с начала, и постарайтесь излагать только факты. Если мне нужно будет Ваше о них мнение, я спрошу.

− А, да, хорошо.. Конечно-конечно.. – глубоко вздохнув и сжав руки, словно собираясь с силами, он (снова) поправил очки на переносице, и начал. – Я только что к Вам из Томской губернии, Томского уезда, город Стрежевой, господин Орлов, зовут меня – Мартьянов Станислав Григорьевич, и дело, по которому я к Вам обращаюсь, очень, мягко скажем, незаурядное, я даже несколько беспокоюсь, как бы Вы не подумали, что мы там все из ума выжили. – Он издал нервный смешок, но тут же вновь стал совершенно серьёзен. – Понимаете, на днях, давеча, 2-го числа сего месяца, скончался купец, Сергей Васильевич Князев. Он был моим хорошим другом. Сам я являюсь лекарем, так что, к сожалению, часто бывал в его доме не только с дружеским визитом, у покойного было больное сердце… Всё шло по своей колее, как вдруг, сидим мы однажды вечером с Сергеем Васильевичем, говорим о своём, о разном, об учёном, как вдруг… Стук в дверь. Посыльный. Слуга передал письмо хозяину, и тот, распечатав и прочитав буквально пару строк – побледнел как сама смерть. Некоторое время он молча перечитывал письмо, а потом, велев отпустить посыльного, некоторое время молча сидел в мрачных раздумьях, смотря в огонь… Сидел он так что-то с четверть часа, а я не смел его прерывать. Но, наконец, опомнившись, он предложил мне сыграть в карты, и наша беседа пошла по тому же намеченному пути, что и раньше. Я не решался заговорить о письме, однако видел, что Сергей Васильевич стал вдруг сильно озабочен. Помрачнел и хотя старался не подать виду, в глазах его появилось нечто такое, чего мне было не разобрать. Вечер прошёл тихо, наконец мы распрощались и я пошёл домой. А на следующий день… все газеты уже трубили о его кончине…