Сердце в огне

Глава ?

Внимание!

Курение вредит вашим душам…

Бах! Бах! Бах!

Зарыпела ржавчина, трущаяся о рассохшийся брус, залязгали в пазах разболтавшиеся железяки.

У огня сидело что-то. Нестриженое чудище с огромным ртом, набитым кривыми зубами. Оно вытащило из пасти фигурку, которой выдалбливало клыком дырки под глаза.

Кто смел тревожить его покой?

Ужасный хозяин доковылял до двери, хрюкая, булькая и сморкаясь, схватился за ручку волосатой лапищей и тихонечко приоткрыл. В ушах зазвенело от стона петель, похожего на треск разверзающихся ворот в ад.

Квакнул с перепугу. Не успел захлопнуть – в щель всадили сапог. Тьма приняла очертания амбала с двумя шарообразными глазами, и дверь за спиной гостя сама собою затворилась.

Хозяин облизнулся и кашлянул. В ответ незнакомец выставил на него большую ладонь. Хозяин потряс, но резко понял, что тот его не приветствует, а требует что-то отдать, и отдёрнул руку.

– Чё?

– Талоны.

Молчание продолжилось. Кривозуб шумно втянул слюну, разглядывая пришельца. Тот неожиданно притопнул. Урод попятился, но уже не так опасливо. В бешеных глазах и квадратной челюсти, выхваченной пламенем очага, словно вырубленной из обломка скульптуры, он узнал старого и очень дурного знакомого.

– Мраморщик!

– Ты мне должен двести тридцать четыре талона, – прогудела глотка, как латунная труба.

Глаза Кривозуба чуть не выкатились, но он успел их придержать, разминая веки мокрыми пальцами, похожими на мозолистые паучьи лапы.

– Сколько?

– Двести тридцать четыре.

Кривозуб зарычал. Задрал губу, показал налитые кровью, оплетённые синими сосудами дёсны.

– Что? Нету?

Замолк. Поглядел искоса и исподлобья.

– Не.

Уселись.

Жуткого вида создание шмыгало носом, втягивая воздух пастью, а путник по прозвищу Мраморщик, имеющий внешность человека, совершающего массовое убийство каждый вечер ровно за час до ужина, наблюдал. Снизу доверху по его громадному лицу шла борозда, похожая на вмятину от железного прута, сам он широко ухмылялся большущими губами и всё глядел, глядел из-под брови, однако хозяин дома не слишком нервничал. Он ковырял охотничьим ножом фигурку, придавая ей карикатурные очертания обнажённой девушки.

Кривозуб зыркнул. Они уставились друг на друга.

– Что?

– Что?

Хозяин нахохлился, выпучил глаз. Начал медленно подниматься из-за стола. Тень вздыбилась чёрной кошкой.

– Что?

– Что, что?

Они сближались. Кривозуб залез на стол коленкой. Мраморщик был такого роста, что ещё только начал подниматься, а уже почти столкнулся с ним лбами.

– Что?

– Что-что!

– Что, что-что?!

Ножки стульев ёрзали со скрежетом, отдавая едва слышимо под землю, вглубь половиц…

Там, глубоко под толщей, испещрённой червями, слизняками, костями и корешками, сквозь густую, как патока, тьму пробирался кто-то. Пахло глиной, соляной кислотой и сырым дубом, балки потрескивали от напора земли. Воздух наполняли ядовитые споры чёрной плесени, парящие вокруг керосиновой лампы, объятой дрожащим нимбом, точно голова святого, отделённая от тела, снятая с потрескавшейся иконы, чтобы служить проводником в бездне мёртвой шахты…

Судя по склизкому полу из утрамбованной глины и вкраплениям жёлто-белёсой крошки повсюду, это была старая меловая штольня, совершенно точно не расчитанная на рост ползущего по ней существа. Оно цеплялось длинными руками за перекладины, как обезьяна за сучья подземных деревьев, хоть не с матом, но с руганью проползая всё дальше и дальше.

Вдруг табличка. На десятки развилок не слышалось ни шагов, ни чавканья сапог, даже летучие мыши не били крыльями. Найти указатель в таком могильнике – сверхъестественная удача. Или же длиннорукий исследователь оказывался здесь не в первый раз, о чём подумать было странно, ведь эта часть туннелей давным-давно была брошена и вот-вот бы потолок обрушился ему на лысую башку.

В ореол керосинки заплыло лицо с зашитыми глазницами. Веки забугрились слева направо, глазные яблоки ползли по тексту:

“Оставь надежду, всяк сюда входящий (картёжная)”.

– Прелестно. Очень хорошо!

Не заставила себя ждать оранжевая тень в конце тоннеля, позволившая ищущему, наконец, народиться на свет из давящей со всех сторон, холодной, пропахшей лежалым металлом утробы Зла.

Шахтёрскую каморку заполнял круглый столик, лопнувший от влаги. Слева он припирал к стенке двух совершенно одинаковых девиц, лупающих четырьмя глазами на прибывшего гостя, а справа анонима в капюшоне. Половину картёжной, и без того даже на собачью будку не годной, откусила включённая газовая плита, потому стояла невыносимая жара. Мшистые, покрытые паутиной подпорки с трудом удерживали прогнувшийся металлический лист на потолке, с которого мерно капала вода.

Было так тихо, что слышалось, как свечной жир потрескивает, и где-то сверху погукивали едва-едва голоса: “что? Что! Что? Что-что! Что, что-что”…

Длинный попытался выпрямиться, но жахнулся головой о перекладину.

– А-х-х… Наваждение!

Он зашипел, растирая потную макушку. У него был очень морщинистый лоб, большой нос, кожа нездорового глинистого цвета и смешные оттопыренные уши.

– Добрый вечер! То есть, утро. Вечер был в последний раз, когда я осведомлялся о времени суток. Вы разрешите мне присесть?

Человек в капюшоне ничего не ответил.

– Можно, – одновременно сказали девушки. Вид у них был какой-то перепуганный, но всё-таки не напуганный.

– Спасибо, а вы не против? – не дал отмолчаться второму длинный. Близнецов он счёл допустимым посчитать за одного игрока. Никого из присутствующих он ранее в картёжной не встречал.

Капюшон зашевелился, усевшись на другую ногу, шорох одеяния заглушил вздох.

– Пожалуйста, – ответил он. Стульями служил рыхлый грунт.

На столе лежал охотничий дробовик.

Длинный блистательно улыбнулся белыми, как кварц, зубами. Он поставил керосинку, кое-как просочился и уселся третьим, подпирая дверь спиной, а потолок затылком.

– А что это у вас готовится, такое замечательное?

Лёгкие слипались от сладкого запаха пищи. Лист металла на потолке покрывали мириады капелек испарины, постепенно сползающих к центру, словно множество хрустальных паучков, падая вниз, разбиваясь о ледяное дуло ружья. Шлёп. Шлёп. Шлёп.

Та из близнецов, что сидела ближе к плите, сняла бурую от жирной копоти кастрюлю и поставила на край стола. Пар, казалось, вытолкнул крышку вверх, так легко она взлетела и так много клубов пошло от бурлящей отвратительной разнородной массы гнилостного цвета с вкраплениями слизистых волокон.

– Это мы плиту притащили, – сказали девицы.

– Плита, замечательно, девушки. Только ведь там же… Хотя, действительно. Почему нет? – прервался длинный. Не стоило произносить вслух. Хорошо, что близнецы не попытались пролезть в дыру, которая была на том месте, не хватило жизнеутверждающего любопытства. Может, приняли за прореху между коридорами, каких множество в шахте, и не придумали ничего лучше, как закрыть её плитой.

Длинный одёрнул рукава пиджака, едва покрывающие локти, отточенным движением достал глянцевую коробочку, вытащил оттуда бумажную палочку и поджёг от свечи.

– Что это? – буркнул капюшон.

– А вы не знаете?

– Говори.

– Это сигареты, лишь сигареты. Их нужно поджигать, чтобы вдыхать дым!

Потрескавшиеся губы смешали пар с табачной гарью. Близнецы общими усилиями накладывали кашу в облупленные эмалированные миски.

– Фу-у-у! – унюхали.

Капюшон зашмыгал носом.

– Вкусно пахнет. Дай сюда.

– Пожалуйста!

Длинный отдал недокуренную половинку, перебирая карты, изучая позиции фигурок. Он успел как раз вовремя, понял сразу, как только заглянул в картёжную, по лицам, звукам и запахам – игра ещё не началась.

Капюшон затянулся. Выпустил раз облачко, два облачко, три. Не успел длинный отвлечься, как увидел, что в руках у того ничего не осталось.

– Ах, что же вы, и фильтр выкурили?!

– Фитр… Что?

– Часть после ободка нельзя курить! А впрочем, что вам будет. Раз вы здесь сидите, вам не то что не навредит, пойдёт на пользу, – язык у длинного уже размялся, он становился всё веселее, скалился всё шире, предвкушая начало партии, вступая в странный конфликт с хосписной тишиной каморки, нарушаемой лишь шумом газовых цветочков на плите.

Капюшон нюхал пальцы. Близнецы высунули языки, бекая вовсю, а потом принялись уплетать варево, чтобы заглушить смрад табака.

– Позвольте, милые девушки, я рискну предположить. Никак не могу удержаться! Вы ведь, наверное, Почки? Не так ли?

У близнецов глаза стали как четыре вытаращенные виноградины. После этого они ими забегали, причём взгляды двигались чётко по одной траектории, будто принадлежали одному существу.

– Ну… Н-н-н-да-а? Да нет! Нет. Да. Нас так зовут! Но это не значит, что мы те самые Почки! Это просто имя. Обычное имя. Да!

Длинный снисходительно усмехнулся и закинул в зубы ещё сигарету, продолжая выстраивать башенки из фишек. Капюшон залез голой рукой в дымящую кастрюлю, накладывая себе жратвы. Может, у него выдался дурной день, и он был чем-то раздражён. Карты он взял той же рукой, какой лез в баланду.

– Так и быть. Буду обращаться к вам по вашему самому обычному имени!

– Да! По обычному имени!

С этими словами близнецы откупорили бутылку и стали передавать по кругу – каждый наливал себе сам. По картёжной вдобавок к чаду и сигаретной горечи добавился дух алкоголя неизвестной породы, то ли пивной трижды перебродивший, то ли винный заплесневелый.

– Позвольте, – длинный принялся тасовать колоду. – Я в этой комнате обыкновенно работаю ведущим! Услужу и вам. Ваши ставки?

Капюшон бахнул об стол палкой колбасы, затвердевшей не хуже дубины.

– А вот моя, пожалуйста, – длинный высыпал горку гаек.

Почки прожевали кашу, синхронно проглотили, будто долго для этого тренировались, опрокинули по стакану бормотухи и выпалили:

– Ставим секрет!

– О, как интересно! Очень интересно.

Карты закружились, заметались меж тощих пальцев. Семёрка бубен улетела мимо. Капюшон заглянул ведущему в лицо. Тот в ответ выгнул бровь.

– Что с твоими глазами?

– Чтобы видеть, глаза не нужны, – продолжил тасовать, улыбаясь.

– Особенно там, – прошипели Почки, показывая на дверь обратно в шахту.

Длинный обеспечил игроков картами, предварительно при помощи тонкой мимики поинтересовавшись у Почек, раздавать им обеим или на двоих. Те кивнули – обеим. Разобрали начальные запасы фишек, распределили фигурки: в центре стола была нацарапана кольцевая дорожка с пометками разных цветов и цифрами.

– Слышишь.

Длинный внимательно поднял брови. Капюшон оглянулся, словно у него за спиной кто-то мог поместиться.

– А ещё есть?

– Сигареты? Конечно! Берите!

Капюшон прикурил уже умело, встряхнул с таким видом, будто это была не вторая в его жизни сигарета, а тысяча вторая, и блаженно затянулся. Блаженно – длинный только предположил, лицо скрывал покров темноты…

Как вдруг ведущего парализовало. Он перестал трясти кости, готовился прежде к броску. Почки стукнули чашками по столу. После этого воздух запищал от такой тишины, будто крошечные невидимые жучки забрались всем присутствующим в уши и в один момент вырезали барабанные перепонки острыми лапками-пилами.

Капля пота выбежала из виска длинного, спасаясь бегством по щеке. С металлического листа на потолке звонко капнуло на ружьё.

Шлёп.

Рука, которой человек в капюшоне держал сигарету, была чёрно-сиренево-синего цвета, как у вмёрзшего в лёд утопленника, провалившегося в прорубь по зимнюю рыбалку.

Почек настолько выбила из колеи тишина, что начали искать причину и тоже узрели. Глаза у обеих надулись, как у карасей, по глоткам обратно из желудков выползло по комку каши. Они чудовищным усилием опустили их обратно, прижались друг к другу крепче сиамских близнецов и прошипели (зачем-то им было необходимо сделать это вслух):

– Пиявичье отродье!..

Не успел звук этих слов донестись до человека в капюшоне, как раздался грохот, на карты брызнуло бульоном. Почки завизжали, капюшон заорал матом, длинный вскочил, врезался в металлический лист, зазвонивший, как гонг. Крышка второй кастрюли, всё это время томившейся на плите, выстрелила, как из пушки, и оттуда выпрыгнул дымящийся кусок мяса, шлёпнувшись прямо в гору фишек, оттуда на пол. Извалявшись в грязи, он принялся скакать повсюду, разбрызгивая кипяток.

– Чтоб я сдох, проклятье!

– Ай-ай-ай-ай! – вопили Почки.

– Ловите его, ловите, Пиявка меня высоси!

Мясо делало кульбиты, загремела посуда. Почки полезли прятаться под стол.

Хаос продлился несколько секунд, пока кусок не шлёпнулся перед капюшоном. Тот, прицелившись, с молниеносностью коршуна вцепился в него острыми когтями, разорвал напополам, забросил куски обратно в кастрюлю и прикончил крышку сверху кирпичом.

– Что ни игра в картёжной, то приключение! – рассмеялся длинный, пытаясь распутать узел из собственных конечностей.

Почки едва успели поднять бутылку прежде, чем всё вылилось. Вернули на стол чашки, миски. Теперь-то игра точно могла начаться, когда все источники возможных происшествий обезврежены.

Все, кроме одного.

…

Кривозуб с Мраморщиком кружились, схватившись под руки, то в одну сторону, то в другую, расплёскивая самогон:

– Сияет Сердце нам одним, для нас лишь пламень дня!

Они ржали и брызгали слюной, прыгая всё сильнее, будто силясь пробить ногами дубовый пол.

– Ни дня не проживём во тьме, судьбу свою кляня!..

В печную трубу ворвался порыв ледяного ветра, пламя затрепыхалось. Дом погрузился во мрак.

Время сгустилось. Огонь разгорелся. Мраморщик и Кривозуб уставились на окно. На улице ещё темно, значит, это было не Сердце.

Кривозуб поставил кружку. Доковылял до окна. Мраморщик положил руку на самый здоровенный из кинжалов на поясе. Тьма. Слабенький свет лился с подоконника на землю, по которой стелился подозрительный туман…

…

Железный лист на потолке завибрировал. Земля затряслась, и отовсюду на каморку налёг низкий гул.

– Что за звук?!

– Быть может, Сердце вопит. Кто знает.

– Ещё не время. Только полночь. Это не Сердце, – упали слова капюшона, как три гильотины одна за одной.

Почки уплетали склизкую массу. Настал их черёд. Длинный протянул кубики, которые в его ладонях казались крохотными, как две горошины. Одна схватила, потрясла и бросила, вторая разыграла карты. Припали к еде, наклоняя тарелки, стараясь за ними спрятаться.

Длинный бросил кубик. Фигурка прошагала раз, два, три…

Синий квадратик.

– Извольте пропустить ход! – передразнил его капюшон, но не едко, пытаясь спародировать, а мрачно, с угрозой. Что значилось в этом, понять было нельзя.

Длинный прокашлялся, поднеся крепко сжатый кулак ко рту, а потом опустил его на стол, не разжимая. Игра, которой они были заняты, являлась гремучей смесью из всего – невозможно понять ни правил, ни цели. Каждый круг порядок действий с предметами то перетасовывался, то менялся совсем. Фигурки то участвовали в игре, то нет, то король бил даму, то дама короля, количество фишек то влияло на выигрыш, то служило исключительно на потеху порочной жажде к накопительству.

– Ещё дай.

Длинный глянул вбок, столкнувшись с протянутой синей рукой с чёрными ногтями, загнутыми, отрощенными до лезвийной остроты.

– Позвольте… – растянул он белую улыбку. – Дело в том, что сигареты у меня не бесконечные, и они стоят недёшево. Как бы я ни хотел, я не располагаю больше возможностью вас угощать.

Капюшон не двигался, словно на картинке. Видимо, он осознал, что тайна его личности оказалась раскрыта из-за неудачно поставленной на стол керосинки, давшей чуть больше света, чем было необходимо.

Одну сигарету капюшон положил на стол перед собой, откладывая удовольствие, а вторую закурил. Движения стали быстрыми. Спешил сделать затяжку.

Картёжная – самая нейтральная из всех нейтральных территорий в Подсердечье, длинный знал это. Здесь раб и хозяин сидят вместе, пьют из одной бутылки, едят из одной кастрюли. Ему ничто не могло грозить, нет, совершенно не могло грозить, но откуда же тогда эти валы, расходящиеся льдом по его коже, и почему становится жарче, если конфорки уж давно выключены…

Почки хлестали с горла. Не помогало. Они слегка засмеялись без всякой причины и медленно, как на шарнирах, повернулись к длинному.

– А давай вот, это… Узнаем друг друга получше!

Тот от неожиданности ударился затылком о дверь. Горка фишек рассыпалась. Он начал собирать их по одной.

– Да… Так и быть. Почему нет.

– Хорошо! Вот ты, – спросили они. – Ты веришь?

– В кого, простите? В Великана?

– Нет. В бога.

– В Великана не верю. В бога верю.

– Не понимаем, – сами пожалели, что спросили. – Это ещё как?

По спинам стекал пот. Обе они были абсолютно голые.

– А потому что я богопротивен, значит, бог таки есть!

Длинный рассмеялся. Почки на секунду застыли, а потом вдруг ка-а-ак расхохотались. Они завизжали и завалились на спины, принявшись бить ногами по столу, причём ступни рассекали воздух с поразительной одновременностью, точь в точь как отражения в зеркале.

Фигурки посъезжали со своих делений, столбики фишек превратились в кучки. Длинный смеялся то громче, то тише, Почки то валялись с визгами, то поднимались, вытирая слёзы. Они пытались поймать момент, чтобы перестать смеяться, поглядывая друг на друга, но никак не могли, и смеялись, смеялись через силу…

Почему они смеются?

Рядом с капюшоном сидел монстр. Громадный обугленный скелет в таком же балахоне, только на тридцать размеров больше. Он упирался спиной в потолок, нависая прямо над его макушкой, пожирая его пустыми глазницами, излучающими багровый свет, крепко сжимая гранитные зубы, не издавая ни звука. Капюшон уже раз сто покосился на свою кружку, видя в ней отражение красного сияния, пытаясь понять, наяву ли это. Может, он один его видел?

Почему они смеются?

– А что же там на поверхности? – не переставал скалиться длинный, щёки затекли. – Червячок не принёс?

– А мы там уже давненько не были. Тут блуждаем. Попьяне!

– А-а, вот как. Пить меньше надо, дамочки.

– Да мы ихор в последний раз отведывали ещё два урожая назад! С тех пор ни глотки в каплю.

– А как же водка?

– А водка она и у Великана на горбу водка!

– Вот как… Значит, проводите время в подземельях. Что ж, оно и понятно. Я и сам предпочёл переселиться сюда. Лучше уж потаскать уголь за миску баланды от медных людей, чем… Ха-ха! Думаю, вы понимаете.

– Ага-ага, – закивали Почки, мотая волосами, а потом добавили очень недовольно: – Да там, наверное, уже и вместо Сердца светит какая-нибудь Задница!

Длинный усмехнулся.

– Разве что задница Пиявки.

– Гном.

Все окаменели. Длинный со скрежетом позвонков повернул голову на человека в капюшоне.

– Твоя работа служить. Ты от неё сбежал. Радуйся, что тебе позволили.

Он кашлянул с хрипом, лишившись способности дышать.

– А что до поверхности…

Почки навострили уши.

– Там обитают мудрецы. Послушать их, так небо – печь железная, а люди угли в ней. Горят.

Изо рта капюшона вылетал дым. Близнецы сглотнули слюну. Они со всей дури старались сохранять неподвижные лица, хотя очень хотелось сморщиться. Табак уже полностью выместил собой и вонь баланды, и алкоголь.

– Кто твой хозяин?

– П-п… Знаете… Я бы не хотел отвечать, господин.

– Я тебе уже не господин. Раз мы здесь, ничто не имеет смысла.

Капюшон был в одном мгновении от того, чтобы спросить ещё что-то, от чего поджилки игроков окончательно бы рассыпались, как лопнувшие струны гитары, но лишь вздохнул. Он отодвинул затвор ружья когтем, убедившись, что оно заряжено.

– Продолжим.

Последние ходы. Почки покосились на длинного, длинный на капюшона, капюшон на Почек. Исход был очевиден. Доигрывать не было смысла, и вместо того, чтобы передвинуть фигурку на несколько очередных жалких делений, длинный отбросил.

– Что ж, как, думаю, всем очевидно, победа за вами, мой друг.

Он отодвинул капюшону свою ставку – кучку гаек. Тот ликовать не спешил. Почки толкались, яростно шипя друг на друга. Они проиграли, теперь их ставка по праву принадлежала капюшону.

– Милые Почки! Если я не ошибаюсь, ставка у вас была… особого своеобразия.

– Да! Да-да. Да?

Почки суетились. Наконец, они сложили руки и задрали носы:

– На самом деле мы – мощи.

Капюшон фыркнул.

– И это секрет? Ещё бы сказали, что вы бабы, а то не понятно.

– Технически, мы не женщины и не мужчины, – заумно добавили они. – У органов не может быть пола!

Стоило Почкам договорить, как они застыли, пялясь куда-то в пустоту. Прямо на капюшона. Почему так смотрят…

Как вдруг четыре глаза Почек стрельнули вверх, потом опять на капюшона. Тот не выдержал, метнулся, обернувшись, и увидел воочию, что над ним нависло. Мертвец со смоляной шершавой шкурой, натянутой на череп с горящими красным глазницами, словно сгусток неупокоенных душ, погибших когда-то в пожаре. Капюшон отвернулся так резко, что чуть не опрокинул кружку.

Не комментируя, длинный стал собирать остатки фишек. Часть валялась на полу, где им суждено было остаться навеки среди тысяч потерянных ранее, пол уже наполовину из них состоял и хрустел, когда на него наступали.

Капюшон держал в руке целую обойму из десятка сигарет. Одним мощным вдохом он укоротил их до половины, но не до конца, зная, что ему ещё предстоит их докурить, взял со стола ружьё и вставил в рот.

Ба-бах!

Длинный прочистил мизинцем ухо. От выстрела стоял звон.

Ткань налипла на обломки черепа синекожего. Раздался противный хруст, словно внутри его тела кишели миллионы сороконожек, одеяние забугрилось, и провисшая на месте вырванного дробью куска головы ткань начала подниматься…

Длинный шмыгнул носом, тасуя колоду. Почки три раза моргнули сферическими глазами, напрочь белые, как вернувшиеся с войны новобранцы. Левая зажмурилась и запрокинула бутылку.

Гульп, гульп, гульп, гульп…

Капюшон зарычал, запыхтел. Сплюнул чёрную жидкость. Он отложил дробовик на его законное место, смачно жахнул кулаком по столу и взял оставленные сигареты. Девять.

– Где? Ты взял?! – рявкнул, приподнявшись.

– Позвольте, вон же, укатилась одна.

Глянул. На земле. Вся промокла.

– Какая утрата…

…

Мраморщик держался за пивную кружку, наполненную доверху водкой. Кривозуб стоял посреди комнаты враскоряку, глазищи бегали от окна к двери.

Стук. Хозяин подпрыгнул с перепугу, а потом сгорбился, подкрадываясь ко входу.

– Кто там?!

Вдруг постучали за спиной. Кривозуб тявкнул, чуть не споткнувшись, выставил нож на окно.

Прилип к стеклу. Кромешная темень. Долго приглядывался, пока в глотке не запекло. Он понял, что видит в шаге перед собой чью-то морду…

Во тьме вспыхнула полумесяцем улыбка.

– Доброй ночи, честные селяне!

Кривозуб задёрнул занавеску, принявшись ходить туда-сюда. Мраморщик следил за ним искоса.

Стук. Кривозуб заметался. Щеколда! Забыл! Он бросился ко входу, но не успел, дверь приотворилась, и внутрь просунулась кривая рожа.

– А вот и я!

Кривозуб с двух ног влетел в дверь. Гость едва успел вышмыгнуть, чуть нос не отбило. Вскочил, хотел к щеколде, дверь начала толкаться. Придавил плечом с рыком, пытаясь попасть защёлкой в паз.

– Что же вы так сопротивляетесь, я же лишь пришёл с миссией!

– Пошёл вон! – гаркнул Кривозуб.

– Пошёл вон, мы великанщики! – добавил Мраморщик.

– Но ведь я же не о Пиявке болтать с вами пришёл!

Кривозуб сильнее налёг, дверь дёргалась, гость оказался демонически силён, хоть и хозяин не был задохликом. Он упирался уже со всей дури, шаркая сапогами.

– Ведь я же знаю, кто вы.

Кривозуб замер. Дверь перестала толкаться. В щель протиснулся нос.

– Вы задолжали. Много задолжали, господин охотник.

Гость заметил Мраморщика.

– Ах, и вы здесь… Впрочем, не думаю, что вы меня тронете. Я лишь скромный миссионер.

Кривозуб и Мраморщик переглянулись. Второй кивнул. Первый злобно зарычал и бросил дверь, отойдя в сторону.

Внутрь сначала протянулись руки, похожие на ивовые ветви, потом голова и сутулые плечи. Гость снял шляпу и выпрямился с тонкогубой улыбкой, упёршись затылком в потолок. Он перехватил под обух топор с длинной ошкуренной рукоятью и небольшим навершием с угрожающе острым зубом на тыльной стороне. В отполированном лезвии отражалась кислая рожа Кривозуба.

– Доброй ночи.

Кривозуб что-то проворчал, схватил со стола кружку и пошёл к очагу. Миссионер прикрыл за собой дверь. Он кое-как протиснулся дальше, взял двумя пальцами скамью и выдвинул из-под стола, усевшись.

– Что ж… Думаю, можно пропустить банальности. Вы и без того прекрасно знакомы со всей гномьей болтовнёй. Как искушённым жертвователям, я делаю вам невероятное предложение.

Кривозуб вырезал фигурку с выражением лица, мало похожим на человеческое. Пламя обжигало теплом дёсны. Мраморщик даже не оглянулся. Гном нервно заиграл бровями, не переставая давить лыбу.

– Итак… Банка крови с каждого, и я даю вам прямо сейчас по пять талонов. Каждому!

Не шевелятся. Молчат.

– По… семь талонов?

Мраморщик медленно вытаскивал кинжал из ножен. Миссионер замер. Он одними глазами зыркнул сначала на него, потом на шмыгающего слюнями Кривозуба, и обвил топор длинными пальцами.

– Какой кошмар. Похоже, моя песенка спета, как я и ожидал, отправляясь сюда. Но я не покину твёрду-землю, не забрав кого-нибудь с собой во имя доброй Пиявки!

Лезвие лязгнуло с тонким звоном, Мраморщик оглядел нож с упоением. Кривозуб взял с пола недопитую кружку и выплеснул в очаг. Дом погрузился в могильную темноту.

…

Длинный стал раздавать быстрее, не сводя швов с карт. Считанные секунды оставались до начала новой, десятитысячной по счёту игры без победителя. Точнее, как выяснилось, победитель в картёжной всё же мог быть. Единственный в своём роде. Если, конечно, он не вздумал бы притащить сюда всю свою кошмарную родню.

Капюшон собрал в пучок и поджёг все сигареты, что были.

Посмертные ставки. Почки не стали повторять ошибку, выложили какую-то коричневую сморщенную книгу. Не сразу можно было разглядеть на обложке лицо с вывернутым в стоне ртом – обтянута человеческой кожей. Капюшон откусил засохшей колбасы и достал видеокассету с размотавшейся, как выпущенные внутренности, плёнкой, сложенной сверху в комочек.

Длинный положил на стол позолоченную кубическую коробочку. Её покрывали какие-то символы и геометрические узоры, по линиям которых нужно было открывать. Может, это была коробочка-загадка?

– Пиявка знает, что это. Нашёл по пути сюда в мотке цепей.

– Ты ставишь секрет.

Кровь застыла в жилах.

– Если ты проиграешь, перед смертью ты скажешь мне, от кого сбежал, – произнёс капюшон.

Длинный закашлял. Убрал коробочку со стола.

– Если желаете… Почему нет. Если это необходимо… Это нейтральная территория, знаете ли.

Капюшон поднёс кружку ко рту. Бормотуха проливалась. Демон смотрел – он видел отражение алого света в мутном алкоголе. Вытер лоб, поставил кружку, не отпив, на стол сжатый кулак. На пальцах блестел пот.

Круг пошёл, ход Почек. Потрясли кубик. Бросили. Переставили фигурку. Пот щипал швы на веках, очередь длинного. Левая Почка дёрнулась к выходу, вторая схватила, держа на месте.

Голова гудела. Капюшон полез в пачку.

Кончились.

Дрожь побежала по коже. Вдруг он кое-что понял. Понял кое-что очень дурное. За всю эту выкуренную им пачку ни разу ему в голову не пришла мысль остановиться. Может быть, он этого и не хотел, а может, не мог. Он не знал.

Нет, он точно знал. Куря эти маленькие непонятные сигареты, он не мог остановиться, пока они не кончились. Не мог остановиться. Не мог!

Скелет нагнулся над его плечом, души у присутствующих повылетали из всех отверстий. Костяная челюсть отвисла, и прогудело мрачное заклинание:

– Час настал. Ты себе не хозяин. Идут убийцы богов.

После этого призрак провёл тяжёлой рукой сквозь воздух, сгустившийся до состояния зубной пасты, и поставил по центру стола пузырёк из гранёного горного хрусталя, наполненный чем-то голубоватым. Сделав это, он показал семь пальцев, сжался в комочек, превратившись в чёрного мышонка, и спрыгнул со стола в никуда.

Каморка превратилась в рощу из выпрямившихся, как осины, позвоночников. Восемь глаз намертво приковались к пузырьку кандалами не разрушимыми ни волей, ни мыслью.

Левая Почка посинела, правая позеленела, потом поменялись, потом обе пожелтели, поголубели и, наконец, побелели. У длинного на висках выступили жилы, весь он побагровел и затрясся, как жаждущий солярки, работающий на последнем издыхании двигатель.

Глаза под капюшоном вспыхнули. Зрачки ожили и начали ползти по кругу, будто крошечные змейки, закручиваясь в две спирали, гипнотизируя пузырёк.

Как вдруг…

Послышалось быстрое-быстрое шлёпанье, точно псих убегал от санитаров, перебирая босыми ногами: чап-чап-чап-чап. Позади, в шахте!

Не успел длинный среагировать, как дверь шандарахнула его по спине. Стол едва не опрокинулся на плиту, всё улетело в тартарары.

В малюсенькую каморочку ввалился огроменный ком тряпья, кожи и костей, кряхтящий и скалящий зубы.

– Добрый вечер, картёжнички! А нет, наверное, там уже утро!

– Ты опоздал, уже второй заход! – воскликнули Почки.

Но вместо того, чтобы начать оправдываться, чудо-юдо врезало капюшону пяткой в голову, впечатав его в стену, и со страшной мощью отбросило стол, едва не превратив Почек в лепёшку.

– Постойте, постойте! – длинный жался в угол. – Уважаемый, добрый вече… утро!

Монстр развернулся, чавкая соплями.

– Неудобно просить вновь, недавно вот, намедни, я от вас сюда и шёл, не найдётся у вас…

Тот выставил ладонь, прервав джентльмена, достал одну беленькую сигаретку и вручил ему.

– Нету. Кончились!

Здоровяк громоподобно заржал. Он развернулся, прижав длинного горбом к стене, и вцепился в плиту.

– Р-р-ра!

Отодвинул. За ней дыра. Полез туда.

– Вот незадач-ч-ч-ч…

Зателепал ногами. Не пролазил!

– А-а-а-а!

Почки опрокинули стол на место и пинками протолкнули чудище. Капюшон матерился, держась за морду. Длинный, оправившись, печально вздохнул и уставился на сигарету, сломанную пополам.

Стоило одному недоразумению исчезнуть, как в шахте послышались голоса, и в картёжную зашмыгнула тень.

– О!

Тень нависла над Почками. Левая в этот момент нашла под столом свои карты, а правая уцелевшую драгоценную скляночку, которой их одарил призрак.

– Почки, милые подруги, – блеснула бордовая помада, обнажая клыки. – Сейчас вам следует сбросить вот эту карту, уверен, вы и без моего совета так поступили бы, если вы, конечно, сегодня играете вдвоём, а не порознь, после этого ваш многомощный соперник, гирудид, сын богини, сбросит даму крестей. И вам последует своего короля придержать, а вместо этого походить вот так и, ха-ха, вот так!

Пока советчик объяснял, он наглейшим образом достал из-за пазухи стопочку, взял у Почки скляночку и отлил себе половиночку. Капюшон пучил на него глазищи в бешенстве и недоумении.

– Оп!

В дверь протиснулась девушка в чёрном балетном наряде с топливной канистрой наперевес.

– Ты что творишь, алкаш, быстрей, за ним!

– Желаю победы!

Они полезли в дыру за беглецом.

– Плиту вам задвинуть придётся самим, о други!

Почки уже хотели выполнить сказанное, как вдруг капюшон вскочил и сбросил покров с головы. Близнецы завизжали, длинный втянул воздух в испуге.

– Гном! В дыру, это приказ, именем Пиявки! – поднял он синий палец с загнутым когтем.

– Как же мне прикажете, господин? Я же и на человека-то не похож!

– Так сейчас станешь!

Капюшон перерезал запястье кинжалом. Чёрная сопливая кровь хлынула, извиваясь на полу живыми ручьями, Почки поджали ноги. Субстанция устремилась к гному, напрыгивая на него и налипая комьями. Тот заорал.

– Вперёд, скорей! Не выпускай их из виду, следи за ними неотрывно, пока не сможешь доложить!

– Да, мой господи-и-ин! – закричал гном под хруст собственных костей.

Глава 1

– Постойте! Молодые люди, не найдётся у вас прикурить?

Парень в чёрной футболке вытащил наушник. Никого. Оглянулся.

С другой стороны дороги у столба торчали трое каких-то клоунов. Один хачик, другой бледный как тень… Гамлета? Короче, фиг с Гамлетом, потому что третий был не с ними, и вряд ли в обычный день можно было встретить такого колоритного прохожего.

Пожилой мужчина в кожанке протянул руку, во второй была стопка. Армянин дал ему зажигалку. Однако вместо того, чтобы прикурить, великовозрастный щёголь лёгким движением поджёг содержимое и залпом выпил, не задувая. На ободке остался след от помады. Зажигалку вернул.

Старикан вздрогнул. Морщины зазмеились, зрачки стали менять форму, пока не превратились в две точки размером с булавочные головки, и на лице не появилась ослепительная улыбка.

Парень в футболке зашёл за дерево, принявшись наблюдать.

– Сигарету?

– Мы не курим, – ответил чеченец.

– Зачем же вам тогда зажигалка?

– А чтоб прохожим прикуривать.

Разошлись. Грузин шепнул:

– Что за франт? Откуда приехал…

Стоило только это сказать, как незнакомец развернулся, словно услышал, хотя точно не мог – уже был далеко.

Он нагнал студентов.

– Позвольте, молодые люди.

– Чё?

– А не подскажите, как проехать на Аллейную? – изо рта теперь пахло почему-то соляркой. – Вот только что подумал, что лучше будет спросить у вас, чем у каких-нибудь других прохожих.

– Вы не местный?

– Что же, по мне не видно?

– Видно. Вам сейчас вот туда…

Дагестанец… Пусть будет нерусский. Нерусский стал показывать. Незнакомец участливо кивал, потирая подбородок и не переставая скалить зубы, как овчарка. Палец вырисовывал извилистый маршрут сквозь прозрачные с точки зрения местного жителя многоэтажки.

– А почём у вас здесь жильё?

– А что вы, ещё не сняли?

– Нет. Думаю, что и не собираюсь.

– Где же будете жить? – поинтересовался нерусский.

Незнакомец с жутковатым возбуждением глянул на одного, потом на второго, и уставился на облупленную хрущёвку с детской площадкой, на фоне которых его выражение лица было похоже на ядовитую кляксу.

– Где-нибудь.

Хоть шпион в футболке и не был книгоманом, даже он сумел подметить упущенную шутку. Не любит классику? Хотя, судя по говору, очень образованный, да и по русски шпарит. Только видуха какая-то голубоватая.

Студенты и франт разошлись как в море корабли. За весь разговор бледный не произнёс ни единого слова – нерусский отвечал “мы”, за обоих.

Как только тротуар опустел, из арки вылетел огроменный тощий мужик, наспех натягивая куртку. Он пролетел через площадку, протоптался по клумбе и выскочил на то место, где минуту назад стояла троица. Огляделся, мотая ушами, и достал из нагрудного кармана круглые чёрные очёчки, как у кота Базилио.

– Из огня да в полымя!

Он заметил парня в чёрной футболке, тот уже уходил. Длинный на бегу засунул палец под пятку, поправив ботинок, отодрал от подошвы прилипшую семёрку бубен и устремился следом.

Парень оглянулся. Никого. На футболке у него была покрытая шипами, клыками и лезвиями белая паутина, в которой название музыкальной группы не узнал бы даже её собственный фронтмен. Звуки улицы в голове отдавали скрежещущим нагромождением гитар:

Squint your eyes to see clearly

Blur reality to make it real

Let focus go from your deceiving eyes

To know what's been concealed…

^{(Meshuggah – Rational Gaze)}

Оглянулся. Вытащил наушник. Ничего, кроме шума листвы, ему не открылось, только во втором ухе продолжал орать бешеный металлист. Может, уже поздно, и все давно разошлись по своим предприятиям и учреждениям, а может, дело в районе? Здесь никогда не бывало много людей, будто жители соседних многоэтажек вообще не работали, и по утрам им просто было незачем куда-то идти. Поселиться бы в такую многоэтажку…

Беспроводные, проводные, накладные, чёрные, белые и разноцветные, опутывающие очередь библиотеки силиконовыми змеями. Наушники!

Двое без них. Тот самый бледный студент со стиснутыми челюстями и за несколько человек до него сутулый мужик в пиджаке.

Металлист в чёрной футболке стал в конец. От сутулого его отделяла девушка, но она мельком выглянула и, увидев, сколько ещё ждать, молча пошла к выходу, разинувшему пасть перед человеческой гусеницей: бегите, люди, вы тратите время. Время дорого, время! Бегите ко мне!

Очередь ползла, шаркая кроссовками. Среди шуршания скрипели помятые туфли. От мужичка заметно несло. Не спиртом, просто несло. Его белобрысый затылок был прямо перед носом металлиста, но того не заботили цвет и густота волос стоящего впереди бомжа. Почему должны? Он глядел в телефон, как и юноша впереди, и девица перед ним, и женщина перед ней. Опущенные головы навевали скуку. Поначалу мужик стоял смирно, руки в карманах. На студента не похож, даже на заочника. Точно бомж.

Он оглянулся на парня по-заячьи и шмыгнул носом.

– Куришь?

Тот поднял глаза исподлобья, а потом опять опустил.

– Чё молчишь?

Нет ответа. Мужик вытер нос рукавом:

– А я уже и забыл, какие вы тут все…

Даже если бы он сказал это в полный голос, вряд ли бы что-то изменилось. И даже если бы кто-то услышал, тоже.

Он зыркнул из-под бровей на студентика впереди. Тот строчил сообщение, уткнувшись в экран, будто набирал носом по клавиатуре. У него была мятая как из задницы толстовка, и шнурки развязались. Мужик тихонько откашлялся и уронил из кармана пять рублей.

– Ой.

Наклонившись, он обогнул руками тощие ноги мальчишки, связал ему шнурки и выпрямился, отряхивая колени. Металлист вытянул шею.

– Ты чё там сделал, убогий?

– Монетишку поднял.

В библиотеку заглянула лысая башка с большими ушами. Протиснувшись внутрь, долговязый замер, осматриваясь.

В тот же миг, как сверкнули чёрные очки, вонючий мужик резко вышел из очереди и нырнул в книжный ряд, растворившись.

Очередь дошла до бледного. Он уже сдал книжку, двинувшись к выходу. Длинный поднял на лоб очки, под которыми оказались прищурые голубые глаза, и едва не залез ему в рот, так старательно вглядывался, а когда студент уже почти ушёл, вдруг схватил за плечо.

Молодой человек оттолкнул незнакомца. Повисла мёртвая пауза. Секунд десять они стояли и пялились друг другу прямо в глаза, пока длинный не опустил очки, оскалив забор:

– Прошу прощения, я лишь обознался. Не стоит беспокоиться.

Разминулись. Уже уходя, бледный студент вдруг почувствовал что-то на руке. Кровь.

Чтобы понять, что это не его, понадобилось три секунды. Впервые за всё время, что смотрел в пустоту без всяких мыслей, взгляд вспыхнул, он обернулся и увидел – внизу на куртке лопоухого темнел бордовый след.

Молодой человек дикими глазами следил за неизвестным, пока тот ходил по библиотеке, разыскивая кого-то. Куртка чужая – рукава короткие, да и штаны. Студент стоял на входе и наблюдал, но ничего не делал, пока, наконец, не заметил, что тип привлёк внимание. Библиотекарша приказала читателю подождать – тот и без того мог простоять с опущенным носом часик-другой, – и убежала в соседний зал. Там одна женщина что-то тараторила, вторая уже набирала номер. Очередь начала замечать длинного. Строчивший сообщение пацан попытался сбежать, но свалился мордой в пол с размаха.

Бледный быстро ушёл.

Лестница. Хотел спуститься, но столкнулся в узком проходе с вонючим мужиком в пиджаке. Секунду постояли, вонючий рванул, он вместе с ним. Опять столкнулись, не пролазят! Бледный терпеливо пропустил бомжа, слетевшего вниз, перемахивая через перила, а потом спустился сам.

Как только они пропали, вслед за ними из библиотеки вывалила целая толпа с испуганными замершими лицами.

Этого бледного молодого человека с впалыми щеками и горделивым лицом, шелушащимся от каждодневного бритья, звали Юрий Михайлович Воскресенье, и длинный действительно обознался, когда усомнился в этом, ведь никаких других мест, кроме бетонного зазеркалья окружных дворов, Юрию было неведомо. Он вышел на знакомую тропу, отправившись куда-то.

Вокруг было серо и тихо, единственный клочок жизни – угольный грунт с торчащими, будто искусственными, ровными деревцами неведомой породы. Их кроны как мелкая пёстрая мозаика были покрыты оранжево-золотыми вспышками. Солнце слепило влажно и душно. Где-то вдали вздымались промышленные трубы, подпирая небо и смешивая тучи с ядовитым дымом, словно черпаки в котле. Город стоял. Неизвестно где, неизвестно когда, окутанный вечной мглой. Казалось, если бы вдруг заплыл сюда из тумана веков корабль героев, сгинули бы они здесь и сошли бы в Аид, потому что хоть и край земли, а не пасут здесь циклопы стада богов, нет здесь священных лугов, нет одиноких волшебниц, даже гарпий и сирен. И нечем было бы питаться войску, кроме как грызть деревья на тротуаре – хорошего вина не продают, жертвенный огонь развести не дала бы милиция, а без того и другого как можно жить?

Если бы не огромная аббревиатура над входом в университет, можно было подумать, что это просто какое-то старинное здание под снос, одна из сотен облезлых четырёхэтажек конца позапрошлого века, наполняющих город.

На аллее возле мусорки сидел бедняк в лохмотьях и играл на гитаре. Скамейки заняты. Вокруг образовалась пустота – студенты обходили его стороной.

В кепку приземлилась бумажка. Мужчина тут же схватил её, но робко положил обратно, чтобы не показалось, будто рад пятидесяти рублям. Убедившись, что это не фантик от конфеты, он покосился вслед прохожему с гладко зачёсанными на затылок чёрными волосами. Болезненный какой-то.

Первокурсники показывали студенческие на входе, по очереди придерживая дверь. Юрий вошёл, но ничего не показал, и охранник на него не взглянул.

Стоило только очутиться в холле, как среди народа возник не то парень, не то мужик в брюках, строгом пиджаке и синем галстуке. Был он чем-то похож на советского актёра из какой-нибудь южной ССР. На голове копна – облысение не грозило. Усталый вид.

– Сегодня у всех короткий день, пары до двух.

– Ясно.

– Не хочешь спросить, почему?

– Не хочу.

Мрачные коридоры были похожи на кладбище с падающими на пол тенями оконных крестов. Стены покрашены старой зелёной краской, превратившейся в бугристую корку. Во всём здании стоял приятный запах прошлого, который первокурсники лаконично характеризовали: воняет.

Юрий был на голову выше Заура и заметно крупнее остальных студентов, хотя здоровяком его было не назвать – тощий, как вешалка в парикмахерской. Заур постоянно держал руки в брюках, задрав полы пиджака. Все вокруг несли на себе признаки времени: наушники средние и маленькие, у кого даже большие, как в девяностые, гарнитура в одном ухе, и только по Зауру и Юрию было никак не сказать, какой сейчас на дворе год или даже век. Разве что совсем примерно.

По коридору прошёл иностранец.

– Впервые вижу негра в университете.

– Не негр, а чернокожий.

Заур задрал бровь. Шея у него всегда была согнута, как у водопроводного крана, и от этого взгляд исподлобья.

– Или хотя бы африканец, – добавил Юрий. У него, наоборот, спина всегда была выпрямленная.

– Негр и негр.

Пошли дальше.

– Наверное, из какого-нибудь Гондураса, денег хватило только на наш музей.

Заур бесцельно откашлялся.

– Шавы бы.

Коридор разделился. Юрий и Заур молча пошли в разные стороны.

Юрий оказался в маленькой аудитории со старыми партами, похожей на семинарский класс. На стене чёрная доска, крашенная в несколько слоёв.

Сел за парту, откинувшись на стуле. Когда пришёл, людей ещё не было, только сейчас стали появляться. В группе было больше девушек, чем парней. Никто ни о чём не говорил, никто не здоровался, когда заходил очередной одногруппник: ни сам он, ни сидящие.

Звонка не было. Тут в класс забежала девушка. Она застыла и заметалась взглядом. Уже пошла к кучке парней за первыми партами, но остановилась. Один покосился недовольно, мол “чего надо?” Пошла к Юрию. У неё был горящий внимательный, нервный взгляд. Непрерывно смотрела в глаза, словно прикладывала для этого некоторое усилие.

– Привет! Надо на кафедре помочь, пойдёшь?

Это была староста. Юрий поднялся.

Преподаватели ходили туда-сюда, не бегая только из соображений солидности. Лазутчик-аспирант проскочил с пакетом из магазина, гремящим бутылками. На кафедре было шумно.

Староста с пыхтением тащила стулья, а Юрий шёл сзади, как пленный перс, придерживая подбородком советский складной стол. Они дошли до тёмного закутка с распахнутыми дверьми, ведущими в большую светлую аудиторию: там студенты царапали лакированный пол ножками столов, потихоньку превращая его в эскиз душевнобольного художника-абстракциониста. Получился а-ля ресторанный зал. Они убежали, отправившись за стульями, и в этот самый момент случилось так, что никого больше поблизости не оказалось.

– Девушка, позвольте!

Староста вздрогнула. Ножка стула впилась в ногу. Она зашипела, но тут же выпрямилась и застыла с круглыми глазами. К ней подскочил пожилой мужчина в коричневой кожанке. Он взял стулья, лётом залетел в аудиторию и поставил, возвращаясь с ослепительной улыбкой.

– Позвольте!

Незнакомец забрал ношу Юрия. На секунду замешкавшись, парень шмыгнул ко входу и заглянул. Мужик пронёс стол, держа высоко над головой одной рукой, и с посвистыванием поставил, словно то был пустой горшок, а сам он молодой выносливый индус.

– Кто это? – перепуганно прошептала староста.

– Не знаю.

Он вышел из аудитории, отряхиваясь, и остановился ровно на кромке света, держась за ремень. Затёртая до катышков рубашка слегка выбилась, прикрывая бляху. У него были густые смоляные волосы с сальным блеском без следа седины и поразительно ровные зубы – вряд ли свои. Губы накрашены бордовой помадой. Хоть и в годах, стариком не назвать, скорее, мужчина на исходе расцвета сил.

– У вас здесь очень пыльно.

Он пронзил Юрия взглядом насквозь и протянул сигарету.

– Курите?

Тот мельком глянул на неё.

– Здесь нельзя курить.

– Значит, не возьмёте?

Староста таращилась на незнакомца, но испуг уже прошёл. Она изучала его с ног до головы, а тот словно не замечал её, намертво приклеившись вниманием к Юрию. Они долго стояли и молчали без причины, пока мужчина не спросил:

– А вы не знаете, сколько у этого здания этажей?

– Двенадцать.

– Знаете, на самом деле я не просто так к вам подошёл, увидел вас случайно. Мы ведь виделись на улице утром.

– Виделись.

– И вы пошли в сторону библиотеки…

Юрий не успел ответить.

– Вы были в библиотеке? – закончил мысль незнакомец.

– Не был.

Мужчина потёр подбородок. Он у него тоже был треугольный, как и улыбка, и неистовое выражение бровей, образующее с морщиной на лбу треугольник. Треугольный человек.

– Как же так?

– Я заходил в ларёк.

– Вы же не курите.

– Откуда вы знаете?

Мужчина хитро прочистил глотку.

– Вы ведь не взяли сигарету!

– Ну давайте.

Он вновь протянул сигарету. Юрий взял её, смял в кулаке и засунул в карман. Улыбка резко сошла с лица франта.

– Что вы сделали?

– Спрятал.

– Вы же её испортили. Почему?

– Не курю.

Выражение типа вдруг омрачилось. Он смотрел Юрию прямо в глаза.

– Это ты?

– Кто?

– Я знаю, это ты.

– Вы обознались.

Молчание. Лицо неизвестного свело, и он оскалил белоснежный частокол, бешено выгнув бровь.

– Прошу прощения. Действительно, обознался!

Он издал зловещий смешок, развернулся и широкими шагами вошёл в аудиторию. Юрий тут же скользнул следом. Огляделся.

Никого.

Староста хотела тоже заглянуть, но остановилась в дверях, будто врезалась носом в невидимую преграду. Она нервно обернулась, а потом зыркнула на одногруппника.

– Он там?

– В смысле? – повернулся тот.

Староста часто заморгала.

– Не-не, ни в каком. Пошли!

Она засеменила на кафедру. Юрий следом. По пути он покосился на зияющий в мрачном закутке проход, ожидая, что сейчас мужик оттуда выйдет. Где он мог спрятаться в аудитории так быстро? Они уходили, пятно света в конце коридора отдалялось, но оттуда так никого и не появилось.

Вернулись на кафедру. Староста подошла к секретарше.

– Там какой-то посторонний в аудитории.

– А?

Та говорила по телефону. Староста не могла спокойно стоять, топая ногой.

– Минуту. Да?

Она начала грызть ноготь. Ждала, пока секретарша договорит.

– Мне надо было преподше помочь донести оборудование, у нас щас будут презентации.

– Я отнесу. Где она?

Назвала аудиторию. Юрий растворился, исчезнув с кафедры. Секретарша оторвалась от телефона.

– Чего-чего? Где посторонний?

– Какой-то мужчина в куртке, он к нам прилип. Ну долго объяснять, скажите кому-нибудь, позвоните, не знаю!

– Кому, охране, что ли? Он ещё там?

– Да там, там!

Юрий тем временем дошёл до аудитории и теперь шагал за преподавательницей с ноутбуком и колонками. Та быстро перебирала ногами, шаркая чешками. Юрий не был ни задумчив, ни хмур. Он смотрел перед собой как обычно, без каких либо чувств.

Пара началась. Староста ещё не вернулась. Юрий все полтора часа молча глядел. Не похоже было, что не слушал. Может, его не занимали происходящие с утра странности?

Время шло, стрелка часов ползла и ползла. Прошла одна пара, вторая. Началась и последняя.

Лекция была ни долгая, ни нудная. Если научиться слушать, время пролетает как по щелчку. Большая аудитория со ступенчатыми столами, отголосок древних амфитеатров, была забита, но не до отказа. Не более, чем предполагалось, но и не менее. Аспирант читал лекцию, изо всех сил стараясь казаться незаурядным, однако незаурядность пространства, нависающего над ним морским валом, было не задавить.

Юрий сидел где-то в середине, прижатый с обеих сторон. Слушал, но не записывал. Не записывал никто. У соседа перед носом было пусто, хотя тетрадь он всё же достал – лежала на краешке, переливаясь глянцевым покрытием. Юрий долго всматривался в лектора, сосредоточившись на словах. Он понимал каждое, будто транслировались в голову, как со страниц читал. Не слышал разговоров за спиной, не дёргался, не оглядывался, не крутил карандаш, не грыз ручку…

Заметил тетрадь. Она была насыщенного алого цвета, без единой надписи или орнамента. Большая красная тетрадь. Юрий слушал краем уха. Глаза оставались прикованными к ней.

Красивый цвет.

Неожиданно лекция кончилась, задолго до звонка. Сначала аспирант вышел – его позвала просунувшаяся в двери голова, а потом весело объявил, что всех отпускают пораньше. Студенты издали гул восхищения и стали продавливаться к выходу.

В одном ряду с Юрием у прохода сидел одногруппник. Он всю лекцию стучал кроссовком, под конец начал засыпать, а как только стали пихать в бок, ринулся на радостях вниз. Ряд продвигался. Когда Юрий уже вылезал, он провёл рукой под столом и наткнулся на забытую им пачку сигарет.

В университете на несколько минут стало громко, но голоса быстро утекали. Возле лифта крутился кто-то.

– Молодой человек! Прошу, постойте!

Пробегавший паренёк затормозил. Подошёл к старику с накрашенными губами.

– Что вам угодно? – спросил он, сбитый с толку старомодным тоном незнакомца. Показалось, будто передразнил.

Тот трогал кнопки, потирая острый подбородок.

– Позвольте. Не могли бы вы мне показать, как пользоваться этим… лифтом. Очень прошу!

Студент очень озадаченно скривился. Судя по всему, не шутит. Однако стоило протянуть руку, как прямо у него под носом мужик сам вдавил кнопку.

– Ах, я уже понял, большое спасибо! – резко поблагодарил он и вошёл в открывшиеся двери.

Что за фрик? Издеваться придумал, тут и так после лекции еле-еле голова работает! Именно так подумал студент и решил не возвращаться до лестницы, да и идти далеко – целых десять метров, поэтому вошёл в лифт вместе с ним.

Ну и видок. Петушара старый…

Шея незнакомца хрустнула. Он уставился на парня, не моргая.

– Благородный огненный петух имеет геральдическую значимость, не говоря уже о его важности в крестьянском хозяйстве!

Тот скосил на него круглые глаза.

Выйдя из аудитории, Юрий двинулся к лестнице вместе с остатками студентов и увидел вдали возле лифта этого самого одногруппника. А с ним тот чудак! Но не успел Юрий сделать и шага, как двери открылись, незнакомец шмыгнул туда, парень за ним, и лифт уехал.

Юрий прищурился. Поглядел на сигареты. Дорогие, запечатанные. Такие жалко потерять, особенно студенту. Хотя, если курит такие, может, и не жалко.

Спустился по лестнице, дошёл до лифта. Тот уже давно приехал, и никого не было. Он спрятал сигареты, выйдя из университета.

Юрий шагал точно по той же дороге, по которой пришёл. Миновал библиотеку, приближаясь к переходу.

Подъехала иномарка, остановившись на обочине, чуть на тротуар не влезла. Водители начали бешено сигналить, объезжая. На переходе стоял одногруппник Юрия. Он обшаривал карманы, видимо, в поисках сигарет, но после десятого осмотра, окончательно убедившись в пропаже, грязно выругался.

Юрий увидел его издалека и ускорил шаг. Ещё горел красный, одногруппник ждал. Но не успел Юрий дойти, как дверь машины распахнулась следом за ним, и оттуда вышла девушка.

– Стой!

Она подошла к нему, размахивая руками и шурша пышной чёрной юбкой. Может, это была актриса балета, едущая домой после выступления – по-другому объяснить её причудливый облик было никак.

Актриса подошла в упор. Она была густо загримирована, с огромными иссиня-чёрными кругами туши вокруг глаз, как два грозовых облака.

– Сигарету, быстро!

Она выставила руку в шифоновой перчатке.

– Не курю.

Незнакомка уставилась на оттопыренный карман его брюк, из которого торчала пачка, потом опять на него. Взгляд у неё был как кулак, летящий между глаз. Ничего не добавив, она молча развернулась и пошла к машине, цокая каблуками.

Обернулся. Одногруппник уже перешёл дорогу, и сразу за ним загорелся красный. На светофоре пошёл отсчёт: 70, 69, 68…

Девушка в гриме распахнула настежь дверь автомобиля и достала здоровенную железную канистру. Она небрежно отомкнула бак, с трудом подняла её и начала заливать бензин. Струйки бежали по колесу на асфальт. Закинула канистру на заднее сиденье, со всей дури захлопнула дверь, уселась за руль. Двигатель завёлся с мощным рыком.

Вокруг был тот же район, те же дома, тротуар. Уже впереди виднелся знакомый поворот во двор.

Но как только Юрий собрался туда свернуть…

– Погоди.

Перед ним возник ни то русый, ни то блондинистый мужик с дурацкой ухмылкой. Лицо правильной формы, маленькие лукавые глазки, короткая борода и засаленные усы со смоченными слюной закрученными вверх кончиками. От него несло чем-то отвратительным, пропитавшим старый тряпичный пиджак.

– У тебя не будет на проезд? – спросил он со странным акцентом. Какой-то нерусский.

Мимо шла женщина с перерыва на обед. Она покосилась на бомжа, собираясь обойти стороной, как вдруг тот выставил зажатую двумя пальцами сигарету, торчащую, как свечка.

– Изволишь?

Ошарашенная женщина прошла мимо. Иностранец деловито спрятал сигарету в нагрудный карман. Юрий ничего не говорил, но и не уходил. Это был тот самый человек, с которым он не мог разминуться на лестнице в библиотеке.

– У меня нет денег с собой просто, – спохватился мужик, объяснившись. – Ни копеишки. А ковылять далеко, во.

Юрий залез в кожаный портфель. В кошельке не оказалось ни копейки наличных, кроме единственной сторублёвой бумажки.

– Автобус щас уже приедет, буквально минута. Подождёшь, а я тебе сдачу отдам? Вон там остановочка.

Он неумело улыбнулся. На лбу у него висел пышный завиток, почему-то держащий форму – наверное, из-за того, что голову хозяин не мыл года три.

Юрий взглянул туда, где виднелась остановка, а потом на поворот. Чтобы выполнить просьбу, ему пришлось бы сменить знакомый маршрут. Он хрустнул кулаком.

– Ладно.

Дошли до остановки. Было недалеко, но всё же достаточно, чтобы дорога до дома изменилась. Юрий сменил позу. Он уже не стоял прямо, как раньше, а сложил руки. Было видно, как шевелится носок туфли – нервно сжимал и разжимал пальцы на ногах.

Рядом стояла девочка. Ехала домой после школы. На макушке у неё торчал белый бант с пуговкой-жемчужиной.

Заморский бомж пошевелил носом, расширив одну глазницу. Ту, которая ближе к девочке. Он вытащил из нагрудного кармана сигарету.

– Пятнадцать рублей, изволишь?

Девочка пошла домой пешком.

Автобус приехал быстро. Бомж не успел протянуть руку, Юрий первый сунул ему деньги, при этом подошёл в упор к дверям, напряжённо опёршись. Тот поднялся к водителю. Юрий стоял с протянутой рукой, ожидая сдачу, а сам отвернулся. Нет ли рядом какого-нибудь закутка, чтобы вернуться в знакомый двор, выйти на старую тропу? Он кусал щеку изнутри, приглядываясь…

Вдруг его как током ударило. Резко повернул голову. Водила смотрел искоса. Мужика в пиджаке не было.

Юрий грозно заскочил и выстрелил взглядом в конец автобуса. Двери за ним закрылись. Автобус был совершенно пустой – конечная остановка, и только на последнем сиденье у окошка развалился как ни в чём не бывало плут, прилипнув к стеклу, наблюдая за проезжающей машиной с блестящими разводами бензина вокруг бака.

Юрий зашагал вперёд. Бомж заметил. Он вскочил на сиденье, распахнул форточку и просочился наружу, только ботинки сверкнули. Юрий моргнуть не успел, оцепенев от ошеломления. Может быть, это сон?

– Остановите!

Но водитель только глянул в зеркало заячьими глазами. Юрий замешкался, впившись взглядом в форточку, и вдруг бросился к ней. Раз мужик пролез, то и он пролезет, а если сон, так сломает шею и проснётся! Водитель глянул в зеркало и, наконец, проснулся.

– Э, ты чё делаешь, гад такой?.. – дальше только мат.

Автобус затормозил. Юрий вывалился из окна, ловко приземлившись. Машин не было.

Бомж летел со всех ног. Думал, что уже оторвался, и остановился. У него совершенно не было одышки, будто пешком прошёлся. Но стоило только лениво оглянуться, как он квакнул с перепугу. Рванул, аж дым из-под пяток. Юрий уже почти догнал, вытянул руку, пытаясь схватить за пиджак, развевающийся по ветру.

Впереди был двухметровый жестяной забор, они неслись прямо в него. Юрий притормозил. Воришка вместо этого прибавил ходу и взлетел на ограду, как воробей, исчезнув с другой стороны.

Юрий опёрся плечом. Он дышал с тяжёлым хрипом, волосы взмокли. Огляделся. Оказался там, куда ему вообще не нужно. Теперь до дома делать крюк! Взглянул на верхушку забора. Оттуда стекала вишнёвая капля крови.

Юрий пошёл по дорожке, качаясь из стороны в сторону. По пути он перестал хрипеть и пригладил волосы, выпрямившись.

Распорядок был окончательно уничтожен. Перевёрнут с ног на голову.

Глава 2

Множество тропинок, чужие дворы, незнакомые клумбы, скамейки. Сердце ёкнуло, когда Юрий, наконец, увидел знакомую детскую площадку. Он устремился туда.

Эхо шагов в подъезде. Дверь протрещала, щёлкнул замок. Снял туфли, прошёл в ванную, помыл руки. Пригладил зачёсанные волосы. Он повернул голову боком, косясь на зеркало, отражающее резкий профиль с крупным носом с горбинкой.

Юрий пролетел призраком мимо прохода на кухню, но вернулся. Пыль летала в лучах солнца, слепящих через мутное окно. За крошечным квадратным столом сидел мужчина с осунувшимся лицом.

– Вернулся?

– Да.

– Кушать будешь?

– Ещё нет, – тень в коридоре исчезла.

Комнатушка. В ней не было почти ничего, даже ковра – пол деревянный. Никаких предметов, только кровать, шкаф для одежды и стол, над которым на полке стояла строем макулатура. Тетради сложены в стопки по цветам, книги в алфавитном порядке. Ноутбук в чехле.

Юрий сразу подошёл к окну, отточенным движением открыл, слегка отодвинул штору, чтобы проходил воздух, выложил бумаги из портфеля, портфель на полку, бумаги по местам. Посмотрел на время. Ещё рано.

Рука коснулась оттопыренного кармана…

На столе оказались сигареты. Новые, в прозрачной плёнке. Юрий долго стоял и смотрел на них, слушая тиканье часов. Тик-так, тик-так, тик-так…

Протёр лоб, опустил глаза. На пальцах пот. Устремил взгляд на время и отошёл от стола, но резко вернулся и с едва уловимой возбуждённой злостью закинул сигареты под кучку бумаг.

Юрий сбросил рубашку, молниеносно сложил в квадрат и поместил ровно по центру кровати, а сам лёг на пол. Спина у него оказалась внезапно широкой, белые плечи, словно у гипсовой скульптуры, без единого изъяна, пятнышка или родинки – казалось, если провести рукой, на ладони останется мел. Их огибали мышцы, настолько полные, насколько позволяла худотелость. Они были похожи на валы, через которые переваливался в море чёрный корабль данаев, идущий, может, на Трою, а может и домой в Грецию, полный богатств и жадных корыстей, и золото сыпалось с него в море, пропадая в бездонной пучине, и гремели тучи, и молния била, отражаясь в бронзовых зеркалах, предвещая большую беду. Наказание за преступления, совершённые на чужбине…

Юрий какое-то время отжимался, делая равные перерывы, каждый раз чёткое количество повторений, не сбиваясь ни на одно лишнее или недостающее. Как только закончил, взглянул на часы. Рано.

Оглянулся на стол. Пачка сигарет впилась в него из-под кипы документов взглядом затаившегося гепарда. Юрий подошёл к двери, над которой висел старый турник, вделанный намертво в стены. Присел, широко размахнулся и ухватился за него.

Тик-так, тик-так, тик-так.

Спрыгнул. Время. Наконец-то! Не оглядываясь, он накинул рубашку и устремился на кухню.

Обед прошёл. В кухне на часах было 14:24. Юрий вернулся в комнату и сел на кровать. Посмотрел на часы. Ещё не время делать домашку. Нужно немного подождать. Тик-так.

Юрий крепко задумался. Но в какой-то момент сознание начало вскарабкиваться по ниточке из темноты, и он ощутил в руках какой-то шуршащий предмет. Студент опустил глаза и вдруг вскочил. В руках у него была пачка сигарет.

Юрий швырнул пачку на стол. Время, 14:35. Уже поздно начинать. Опоздал на пять минут! Схватил книгу, спрятал сигареты в ящик. Лёг на кровать, принялся читать.

Юрий нервничал. Сейчас было время не читать, а делать домашку! Но он не хочет, по какой-то неведомой причине не может себя заставить, он перечитывал одно предложение в книге несколько раз, но никак не мог понять, что написано. Читал и читал, но никак. Нить ускользала.

“Я сделал что-нибудь для общего блага? Следовательно, я принёс пользу самому себе. Никогда не расставайся с этой мыслью и не отказывайся от неё ни в каком положении”.

Я сделал что-нибудь для общего блага? Следовательно, я принёс пользу самому себе. Я сделал что-нибудь для самого себя? Следовательно… Я принёс пользу общему благу…

Чё?

Ничто не могло занять Юрия. Он не мог читать через силу. Тогда он положил книгу, подошёл к шкафу. Там оказались две одинаковые отглаженные рубашки, такие же, как на нём сейчас, внизу пара запасных туфель, таких же, как стояли в коридоре. Всё на одинаковых вешалках, как под линейку. И среди этого ярким факелом пылал пиджак с эксцентричным по меркам окружающей монохромности узором и кроваво-бордовые брюки.

Юрий переоделся, швырнув прошлую одежду на кровать как попало. Он не поворачивал головы на вторую половину комнаты, где находился ящик стола, таящий внутри хищного демона. Однако остановился уже в коридоре. Быстро вернулся, схватил брюки и рубашку и повесил в шкаф, чуть отдельно от выглаженных, только тогда попытался уйти, но замер, вперив неистовый взгляд в приоткрытый ящик…

Дверь подъезда тяжело проскрипела, и темнота выплюнула высокого человека в пиджаке с оторванными пуговицами. В ушах у него были китайские беспроводные наушники неизвестной ни одному человеку на Земле марки. Стуча каблуками по тротуару, он отправился куда-то.

Lady, hear me tonight

'Cause my feeling is just so right

^{(Modjo – Lady (Hear Me Tonight))}

Неизменная тропа мимо детской площадки. Если бы Заур жил где-то в другом месте, может, Юрий бы к нему и никогда не ходил. По пути он оглядывался по сторонам, будто потерялся, хотя знал вокруг каждое граффити и каждое пятно на асфальте.

As we dance by the moonlight

Can't you see you're my delight?

Сначала он увидел красную вывеску, она всегда здесь. Потом ещё через несколько шагов острым зрением заприметил незнакомую припаркованную машину. Ослепительно красную. Раньше её здесь точно не бывало. Может, кто-то приехал в гости или по делам?

Как вдруг Юрий заледенел, оглянулся и увидел номер машины. 771. Волосы на голове стали дыбом. Он побледнел ещё сильнее, став белым, как бумага для принтера, и резко сошёл с места, шагая вдвое быстрее.

Он уже подходил к подъезду, такому же как десятки вокруг, такому же, как его подъезд. Будучи пьяным можно было и не найти своего дома, раз пять позвонить не в тот домофон, так всё вокруг было поглощено водоворотом однообразия.

На входе стоял мужик. Надавил пальцем на кнопку. Пошла мелодия вызова. Чем домофон вообще отличается от обычного телефона?

Lady, hear me tonight

'Cause my feeling is just so right…

Слова песни повторились уже раз пятнадцать. Она была очень зацикленная, к тому же стояла на повторе.

Lady, hear me tonight

'Cause my feeling is just so right…

Юрий заглянул за плечо мужика. Может, забыл ключ, а может, это был хозяин той машины? Среди всех квартир горела красным огоньком та, в которую он позвонил, одна единственная. Квартира под номером семь. Юрий втянул воздух носом, стиснув челюсти.

Мужик зашёл. Юрий остался. Он передумал заходить, после таких-то дурных знаков, даже развернулся, но в последний миг пересилил себя, поймал дверь и шмыгнул следом. Пасть подъезда со скрипом затворилась.

В квартире было тихо. Шторы прикрыты, лишь тонкая полоска света падала на ковёр на стене. В тенях громоздились шкафы и полки с кучей всякого хлама, книг, бумаг, бессчётных сувениров и вещей вроде “когда-нибудь пригодится, кто такое выбрасывает?” На стуле задом наперёд сидел Заур. В той же рубашке, в какой был, только без пиджака, с расстёгнутыми верхними пуговицами, брюки сменились на спортивные штаны с тремя белыми полосками по бокам, а туфли на резиновые шлёпки.

На табуретке лежал сложенный синий галстук.

– Я сегодня водил первокурсников, меня этим назначили. Как там. Не помню. Короче, я их как стадо должен гонять и на вопросы отвечать. Так мне один знаешь, что изрёк? Говорит мне, “вы так хорошо говорите по-русски!”

Заур взял чашку чая с противоположной стороны от ручки, обхватив ладонью, хотя она дымилась.

– Ты чё пуговицы не пришил до сих пор?

Юрий глянул на расстёгнутый пиджак.

– Смеёшься?

– Может, и смеюсь. Ты же мне так и не объяснил, почему ты их оторвал. Я спросил, ты молчишь, а после первого раза я не переспрашиваю.

– Я купил пиджак.

– Ну.

– Пришёл домой, и как только переступил порог, вот эта пуговица отвалилась.

– Семь осталось, что ли?

– Да. Пересчитал, семь. На рукавах по три и вторая на груди.

– Оторвал бы на рукаве.

– И с одной ходить пуговицей?

– Ну так носят же пиджак с расстёгнутой нижней.

– Это твой пиджак так носить можно. Лучше уж расстёгнутый. Хотя… Может, надо было на рукаве.

Заур выпил кипяток за три глотка и встал. Понёс чашку.

– Думающий после.

Юрий смотрел в одну точку. Очнувшись, он глянул вслед другу.

– Эпиметей?

Ответа из кухни не раздалось.

На столе стоял компьютер. Когда-то это был компьютер Юрия. А ноутбук, лежащий на полке в его квартире, был ноутбуком Заура. Они поменялись по очевидным для обоих соображениям. Компьютер собирает пыль, отвлекает внимание – его нельзя просто спрятать, он всегда на виду, и к тому же клавиатура с экраном занимают половину стола. Для Заура же всё это не было проблемой. Для него в принципе не существовало проблем, и даже самые серьёзные затруднения он никак не воспринимал. Обычно он затыкал их, как нищий винодел дырки в старой бочке, какими-нибудь объяснениями. Или не затыкал. Зависело от того, с какой ноги встал. Если с правой – то лучше жизни, чем его, не придумаешь, и никаких проблем на самом деле нет, их люди изобретают себе сами, а если с левой – да плевать, само как-нибудь рассосётся. И так всегда.

Заур вернулся и залез на стул с ногами. Включил компьютер. Тот зашумел, как мотор старого автомобиля.

– Что-то произошло?

– Ничего.

Он обернулся и медленно измерил Юрия взглядом.

– Ты обычно в это время не приходишь.

– Я сам выбираю, когда отклоняться от расписания, а когда нет.

Заур принялся дёргать мышкой, что-то там открывая, попутно зевал, протирал глаза и чесал щёку.

– Неужели тебя ничего не беспокоит?

– Сейчас нет.

Заур откашлялся, вытер нос платком. Экран отражался в полуприкрытых глазах.

– Сходи развлекись, что ли.

– Зачем?

– Книжку возьми в библиотеке.

– Не хочу.

– Ты похож на молоток, – сказал Заур. – Ничего, кроме как забивать гвозди, не умеешь.

– Я тебе помешал?

– Да нет.

Какое-то время они молчали. Юрий не то размышлял, не то спал с открытыми глазами. Заур что-то делал на компьютере. Казалось, уже минут десять он совершенно не моргал.

– Тебе надо что-то с Алиной сделать. Закапывать не надо, ну ты понял. Ты же с плеча рубить умеешь, тебе раз плюнуть. В чём проблема. Хоть щас ей звони. Я тебе буду сигналить, что говорить.

– Позвоню.

– Рокочешь, как Харибда, – со слишком заметным сарказмом сказал Заур. Он не любил стараться в этом деле, иначе сразу возникало ощущение, что он какой-то актёр на сцене, и будто бы обязан корчиться перед публикой.

– Ага.

– О.

– Что? Я одно слово сказал.

– А грома больше, чем от молнии.

– Тебе кажется, что что-то произошло, и ты предположил, что это из-за Алины?

– Не мудрствуя лукаво, – ответил Заур. Он почесал висок обмякшими пальцами и добавил: – Косарь потом верну.

– Конкретнее.

– Скоро. Жди.

– Почему я должен ждать?

– Потому что я твой друг. А ты мне лучше ещё косарь займи.

– Не буду.

– Будешь.

– Почему?

– Что я тебя, не знаю?

Тишина, только щелчки мыши. Больше ничего про косарь не добавил, из чего стало понятно, что это было не всерьёз. Заур долго неподвижно смотрел в экран пока, наконец, не моргнул. Он обернулся, облокотившись на спинку стула, и произнёс многозначительную фразу:

– Ты мне можешь рассказать что угодно, плевать. Пусть даже если человека убил. Вообще что с горы, что под гору. Но закапывать я не пойду, у меня всю одежду жалко, старой нет, чтоб вымазать можно было.

Юрий опёрся локтями на колени.

– Я ничего не скрываю.

Впервые за много лет Заур видел, как Юрий врёт. Однако Заур никогда не переспрашивал после первого раза. Тем более, это был уже второй или третий раз, когда он переспросил за последний час, нарушив собственный принцип. Они сами не заметили, как в квартире стало душно и напряжённо. Вновь это ощущение. Юрий стал ёрзать, подпирая нос сложенными в замок руками. Так он себя часто чувствовал, когда что-то шло не по плану, когда вынужден был нарушить расписание ради какого-то неотложного дела. Когда тянуло закурить. Впервые это чувство было настолько сильным, что даже в тёмной мирной квартире Заура, напоминающей бункер, организованный на случай, если мир сойдёт с ума, от него было не укрыться.

Прошло много времени. Судя по тому, что полоска света на ковре покраснела, вечерело.

Заур ходил по квартире туда-сюда. Открыл шторы. Кровавый закат плеснулся в комнату. В конце концов, он застегнул одну пуговицу на рубашке и накинул пиджак.

– Пошли.

– Куда?

– На Кудыкину гору.

Дверь подъезда запиликала, отверзлась с оглушительным рокотом, и из бездны родились две пёстрые тени.

Не успели выйти со двора, как столкнулись с диковинным зрелищем. Дорогу перегородило аж три милицейские машины, вокруг которых топтались люди, и не абы какую дорогу, а именно ту, по которой они с Зауром каждый день ходили!

Впрочем, можно было легко обогнуть.

– Туда пошли.

Юрий промолчал. Они свернули, исчезнув за домом. Но когда Заур хотел пойти совсем другой тропинкой, друг остановился.

– Туда.

Заур оглянулся. Поворот на прошлую дорогу.

– Зачем? Там тоже жральня есть, ближе даже.

Молчание. Юрий стоял. Никуда, кроме как именно туда, он идти не собирался. Заур молча вернулся и пошёл за ним, поскрипывая туфлями. Он был прекрасно осведомлён о нездоровом соблюдении другом каждодневного и ежесекундного однообразия, и о причине этого тоже. Так у Юрия лучше получалось не думать о сигаретах.

Вокруг машин поднялся шум, а потом всё резко затихло, будто волна разбилась о берег, и море притаилось перед следующим ударом. К машинам вели длинного. Он уже был без очков, в футболке в облипку и штанах до щиколоток. Почему-то совсем не сопротивлялся, хотя даже наручников не было. Его засунули в беленький автозак, ударив на входе башкой об крышу. Напоследок он обольстительно улыбнулся ментам, и двери чуть не прищемили ему нос.

Людей уже опросили. Милиционеры сели в машины. Тот, что за рулём, повернул ключ, с пыхтением вздыхая.

– Чё?

– На заправку едем.

– Ты больной? Я ж говорил, заправься.

– Молчи.

– Вот ты даёшь…

Рация зашумела, мотор задырчал. Автозак вырулил на дорогу и разминулся с двумя другими машинами, отъехав на заправку в одиночку.

Юрий и Заур очутились на тротуаре, и милицейская газель проехала у них перед носом. Они пошли в ту же сторону, куда она уползла.

К бензоколонке подъехала иномарка. Дверь хлопнула. Девушка в платье с шуршащей фатиновой юбкой пошла оплачивать, на ходу пересчитывая бумажки, цокая каблуками. Клац, клац, клац, клац.

В сотне метров от заправки была заплёванная и засыпанная бычками стоянка, пара магазинчиков, в которые ни один прохожий никогда в жизни бы не зашёл, ларёк и шаурмичная.

К окошку, ссутулившись, подобрался мужик в смердящем пиджаке. Он поплевал на скрипящую от грязи ладонь и поправил завиток на лбу, деловито откашлявшись.

– Сигареток, пожалуйста-с.

Покосился вбок, и глаза у него стали как мячи для гольфа. Перед шаурмичной по соседству стояли двое щёголей. И один из них – известно кто.

– Привет, – как ни в чём не бывало сказал бомж.

– Привет, – ответил Юрий.

В руках у воришки была горка мелочи, среди которой и сдача с той самой сотки.

– Деньги не верну.

– Зачем они мне, оставь себе.

Брови бомжа подпрыгнули. Он обрадованно пожал плечами.

– Лады, браток! – глаза остановились на брюках цвета засохшей крови. – Занятные брючишки…

Заур зыркнул.

– Кто это?

– Не знаю, – ответил Юрий.

Мужик между тем пересчитал мелочь, перекладывая на ладони. Покивал в окошко.

– Во, те. Ага.

Женская рука выложила три пачки. Заур ездил пальцем по воздуху перед меню на стене, выбирая шаурму.

– Две возьми.

– Чё?

– Купи две, – едва слышно повторил Юрий.

– Ты же по расписанию ешь.

– Не мне.

Иномарка выехала с заправки, поворачивая к магазинам. Актриса за рулём прищурилась, через тонированное стекло было плохо видно. Или просто не верила глазам? Окно стало опускаться. Девушка заскрежетала зубами в нетерпении, следя за тем, как оно ползёт, и просунула голову в щель.

– Чтоб мне загореться!

Очень подозрительный тип у ларька распихивал по карманам… пачки сигарет!

Бомж уже намылился, как вдруг его остановил окрепший голос:

– Стой.

Он оглянулся.

– Ты бездомный? – спросил Юрий.

– Неа.

– Не местный?

– Ну типа. Путешественник, – многозначительный ответ.

– У тебя что, денег нет?

– Украли, – виновато ухмыльнулся, но тут же вернул растерянно-робкое выражение, какое часто бывает у нищих.

Юрий сделал три шага вперёд. Мужик предусмотрительно попятился. Студент положил на столик шаву и отошёл на место.

– Бери.

Тот заморгал с открытым ртом.

– Спасибо, парень. Добрый человек, – приложил руку к груди.

Он подошёл, но медленно, следя за действиями Юрия. Тот стоял. Бомж осторожно забрал шаву и сдал назад, не отрывая от него глаза, но парень не шевелился, не собирался ни ловить его, ни гнаться. Он возвышался тенью над ним, как скала, пробуривая взглядом.

Неожиданно пасть бомжа расплылась в улыбке, точь в точь как у того длинного и старика в кожанке, потом ещё шире. Мясо с щёк ушло за уши. Продавщица в окошке перекрестилась. Рот стал таким огромным, что внутри образовалась тень, и стиснутые зубы повисли в черноте, горя желтизной, как латунная змейка-застёжка. Бомж засмеялся с шипением, как сдувающийся гусь…

Как вдруг Юрий спросил.

– Это ты?

Лицо бомжа стало железобетонным. Он испуганно кашлянул.

– Кто?

– Я знаю, это ты.

Морду перекосило. Он скривил губы, закряхтел, вытаращил глаза, захлопал ими как рыба, зашмыгал носом, кисло морщась, пока выражение не сделалось мрачным.

– Где дым, там и горит…

Развёл руками с косой ухмылкой.

– Ну и чего теперь?

– Ты мне скажи.

По роже разошёлся дьявольский оскал.

– Ага-а-а!

Он заорал, кинувшись с выставленными лапищами. Юрий размахнулся и вытянулся в устремлении, как метатель диска, врезав ему прямо в солнечное сплетение.

Мужик грохнулся на спину, весь красный, пуча глаза и задыхаясь. Продавщица вскрикнула, шаурмист широко распахнул рот. Заур цокнул языком, пережёвывая шаурму.

– Бежим! – воскликнул Юрий.

– Стоять!

К ним из машины бежала актриса. Но не успела она приблизиться, как бомж с рёвом и кашлем начал вздыматься. Сквозь стоны пробивался нарастающий хохот. Пиджак затрещал.

Девушка указала пальцем.

– Останови его, Ноготь!

Юрий замер. Они секунду смотрели друг другу в глаза, и она с ужасом осознала. Обозналась.

Бомж заревел. Схватился за столик, прикрученный к земле, расставил ноги, как сумоист, надулся. Болты затрещали, гайки повылетали пулями, отрываясь вместе с кусками плитки. Юрий с Зауром бросились бежать, стол просвистел мимо, с грохотом разбил дорожку и вылетел на проезжую часть. Машины засигналили.

– НО-О-О-ОГО-О-О-ОТЬ!

– Стой! – закричала актриса. – Стой, это не он! Не он!

Автозак стоял возле колонки. С заправки вышел водитель, подтягивая штаны, и тут же раздались вопли. Второй выбежал из машины. Милиционеры увидели бросок стола.

– Ядрить-твою-переядрить!

Они рванули туда. Один на бегу достал пистолет, выстрелил в воздух и грянул громовым голосом:

– На землю!

К окошку автозака прилип нос.

– Какая неожиданность.

Гном заметался в поисках чего-то, чем можно выбить стекло, но под рукой ничего не было, а что было – то намертво прикручено. Он прислонился к стенке, оттолкнулся и влетел лбом в окошко. Начал биться головой, потом добил кулаком, стекло выпало пластиной, не оставив острых краёв. Длинный щучкой нырнул, кое-как протиснулся, отталкиваясь руками, и выпал на асфальт, будто только что родившийся лошадёнок. Он судорожно вскочил, путаясь в собственных конечностях, как паук под героином. Уже хотел побежать за ментами, но вдруг принюхался. Запах ударил в череп, выстрелив паутиной через заплесневелый мозг.

Гном подлетел к колонке. На экранчике сменялись цифры. Принюхался, поправил невидимые очки и увидел источник запаха – вставленный в бак трясущийся пистолет с капающим бензином.

Глаза длинного вылезли из орбит, выстрелили искрами, язык завернулся в завитушку, из ушей чуть не повалил дым.

– Отец мой Великан!

Он метнулся к пистолету, вырвал из железного гроба на колёсиках и засунул в рот, жадно хлебая. Работник заправки увидел. Он схватился за голову и завернул такую сороконожку из мата, что аж окаменел. Ни туда, ни сюда.

Милиционеры подлетели к бомжу. Пиджак у того порвался, морда скорчилась в бешеной гримасе. Они орали, направляя на него пистолеты, но он как не слышал. Бросился на них. Грянули выстрелы, сбили с пути, и он криво упал, завалившись на спину.

Как вдруг актриса кинулась со спины на мента, схватившись за пистолет. Второй повернулся к ним, в этот момент раненый бомж сиганул и сбил его с ног. Они вылетели на стоянку, милиционер ударился затылком. Выстрелы. Вурдалак взлетел и с рёвом сбил второго.

Бродяга завалился на спину. Милиционеры лежали без движения, ларёк, шаурмичная и машины опустели. По земле рекой лилась кровь.

– Ихор! – захрипел со свистом.

Девушка побежала к машине, притащила канистру и вставила ему в рот. Он вцепился в неё, как в соску, жадно втягивая бензин.

Юрий тяжело хрипел, держась за грудь, сердце сдавило. Во рту вкус металла. Он опёрся на столб обеими руками, остановившись.

Заур матерился и клялся чем попало, показывая пальцем в сторону заправки, но как-то вяло. Его и вторжение инопланетян вряд ли могло сильно напугать.

– Короче, я не знаю, что это было, но надо отсюда валить, пошли. Ты чё к тому мужику полез, ты его знаешь таки?

– Видел его, – между хрипами выдавил Юрий. – Сегодня. Он у меня сто рублей украл!

– Какие сто рублей, ты чё, уроненный?

– А я что, знал, что из него щас демон полезет?!

– Да ети тебя в душу! Может, у него белка?

– От него не воняло.

– А по-моему воняло. А что за девушка? Это чё было, ты видел? И она тебя ещё позвала. И её тоже знаешь?

– Да не знаю я никого и ничего! – выпустил последний воздух Юрий и разразился кашлем, разгоняя дым.

Он заледенел, словно очнувшись, и медленно опустил глаза. В одной руке у него была выкуренная до фильтра сигарета, а в другой распечатанная пачка. Юрий заглянул туда. Пересчитал. Восемнадцать. Уже двух нет.

Юрий закашлял. Он стал ещё бледнее, чем был. Губы посерели, на висках выступили синие вены.

– Катафалк вызвать?

– Отвали! Сгинь отсюда!

Заур матернулся по-своему, разведя руками, и ушёл, не переставая бубнить под нос. По пути он скинул в мусорку недоеденную шаву. Юрий дико смотрел ему вслед, сгорбившись и приложив запястье к губам, втягивая воздух. Вместе с удаляющимся другом его обволакивала тишина чужого двора.

Над головой вспыхнул фонарь.

Юрий с трудом отдышался, губы вернули нормальный цвет. Он выбросил пачку в мусорку, пригладил растрепавшиеся волосы и побрёл по дорожке. Долго пытался сориентироваться, голова кружилась. Постепенно в глазах перестало двоиться, и он увидел спасительный поворот на родной тротуар, по которому он всегда возвращался из университета. Дорога по нему была просчитана вплоть до минут, и он всегда оказывался дома чётко в одно и то же время, в угоду точности распорядка.

На кухне горел свет. В окне дрожало отражение фонаря. В проходе стояла высокая тень, побито опираясь на дверной косяк.

За столом сидел мужчина с осунувшимся лицом.

– Где был?

– На улице.

– Что делал?

Нет ответа. Мужчина рассеянно почесал голову.

– Завтра в магазин сходишь? Еды купить. И до конца месяца всё.

– Что, всё?

– Деньги.

Молчание.

– Не знаю я. Я уже не могу. Работать. Тяжело мне.

Молчание.

– Так хоть вместе работали, она хоть какие-то деньги получала тоже. Труба.

– Устройся по специальности.

Мужчина поморщился.

– Не возьмут меня. Кто возьмёт такого… Чтоб я крякнул за столом? Здоровья нет.

– Уволься.

– Эх…

– Не надо было бухать, было бы здоровье.

– Лучше сам устройся. По специальности! Что ты этот гроб тягаешь? Зачем учишься тогда?

Уже уходя, Юрий ответил:

– Отучусь и устроюсь. Год остался.

Ушёл. Но замер в дверях. Вернулся.

– Нет. Завтра. Завтра выходной, буду искать работу.

Отец взглянул на него робко, искоса и исподлобья.

– Ты ещё побледнел по-моему. Пудришься, что ли?

Юрий думал. Не раскачивался, не топал ногой. Сидел на кровати, обхватив голову руками в полной неподвижности, смотря на торчащую из-под неё жёлтую курьерскую сумку.

Вдруг он вскочил. Холодно, забыл закрыть окно! Уже вечер! Забыл. Но лишь только подскочил, как сердце ёкнуло. И руки с улицы помыть забыл…

Юрий стоял посреди комнаты, вперив бешеный взгляд в стену. Сейчас по расписанию должен быть ужин, но отец ещё ничего не готовил, а сам он задержался на улице, поэтому если сейчас начнёт готовить, то поужинает на час позже нужного. Опять, опять, опять! Всё сломано, всё! Перед глазами чудилась мусорка, в которую он выкинул целую пачку дорогих сигарет…

Юрий сорвался с места. К чёрту! Распорядок сломан, сломает до конца! Ведь завтра будет новый день, новый пустой лист, на котором можно написать что угодно. Он решил пойти купить что-нибудь в любой забегаловке, себе и отцу. Так хотя бы поест вовремя, готовить будет не нужно.

Ночь, улица. Фонарь. Сверчки. Звёзд нет, их скрыл туман, и облака, и дым заводов. Юрий шёл по двору, но никак не мог вспомнить ни одной забегаловки кроме той, в которой Заур покупал шаурму. Но туда нельзя. Поэтому он отправился найти что-нибудь ещё.

Фонари, тротуары, площадки. Дома громоздились гранитными скалами, и ночной ветер разбивался об них волнами, и деревья шумели морской пеной. В темноте дворов проходили тени, слышались голоса. Голова гудела от смутного, необъяснимого напряжения. Много лет уже Юрий не испытывал его.

Дом с магазинами, но продуктового нет. Одна вывеска горела неоном. В глазах всё плыло. Юрий прищурился с усердием. Надпись не поддавалась, он не видел ничего, что окружало три цифры. Три семёрки!

Юрий резко развернулся, чуть не свалившись, и пошёл в другую сторону.

Впереди шли люди в толстовках. Один с телефоном возле уха.

– Сколько? Семь? Может, сразу ящик, не жирно каждому на рыло?!

Юрий пошёл быстрее, чтобы их обогнать.

– Да какие семь, ты чокнулся?! Бутылки три максимум, а то соседка ментов вызовет!

Как только тень Юрия пробежала мимо, прохожие замолчали, и над дорогой повисла тишина. Они проводили его горящими во тьме глазами.

Рука вцепилась в плечо.

– Юрец?

– Кто це?

– Одноклассник мой! – недоумённо воскликнул один. – Ты чё, ты тут до сих пор живёшь, я думал, ты уехал куда, здорово, Юрец!

Юрий как не слышал, в глазах пустота. Руку не пожал.

– Ты чё белый такой ё-моё, по вене ширяться начал, что ли? Мы это дело осуждаем. Пошли бухать, пойдёшь?

Студент пошёл дальше, провалившись в водоворот ночи, голоса остались позади.

– Юрец! Э! Куда? Ау, Юрец!

Он застыл. А какое сегодня число? Обшарил карманы. Забыл телефон… Или потерял? Был он или нет в кармане, когда пришёл домой? Потерял! Какое же число…

Юрий пересёк двор по узенькой тропинке. Навстречу ему родился силуэт, они коснулись плечами. Какой-то мужик в спортивной куртке. Обитатель бетона, один из тысяч. Он оглянулся на парня, просканировал взглядом его одежду и пошёл дальше.

Юрий не успел заметить, как оказался ровно на том месте под фонарём, куда они прибежали с Зауром после заправки. Он смотрел на мусорку. После долгого немого напряжения залез туда и достал пачку сигарет, чистую и нетронутую. Раз он здесь, можно пойти и посмотреть, что там возле шаурмичной. Вряд ли там сейчас кто-то был, максимум полицейские, тогда просто уйдёт.

Однако там не оказалось и полиции. Никого, разбитая плитка подметена, вырванного стола уже нет. Шаурмичная не работала, хотя по времени ещё должна. Закрылись из-за происшествия?

Юрий уже собирался уйти, как вдруг раздалось жужжание. Он оглянулся и увидел на земле горящий экран. На плитке в луже впитавшегося бензина лежал его телефон. Звонит. Написано “Алина”.

Юрий огляделся. Ни единой машины, ни единого фонарика с телефона прохожего, ни единого звука. Тьма.

Он медленно поднял телефон…

Молчание. Слышно только, кто-то дышит.

– Привет, – тихо произнёс голос.

– Привет.

– Почему не звонишь?

Юрий нервно огляделся, сжимая челюсти, и ответил:

– Собирался.

Но голос прервал:

– Слушай, давай просто встретимся завтра. Я не злюсь на тебя.

– Я думаю, нам нужно разойтись.

– Почему?

– По кочану.

В трубке тишина.

– У меня проблемы, – голос дрогнул.

– Какие?

Долгая пауза, слышно только прерывистое дыхание.

– Я не могу сейчас сказать.

Юрий качался на месте, судорожно зыркая по сторонам.

– Говори сейчас, – произнёс он ровным голосом.

– Не могу, – шёпотом.

– А если я завтра сдохну, тогда сможешь сказать?

– Не сдохнешь, – голос дрогнул. – Всё не так плохо. Наверное… Не знаю.

– Говори, что у тебя за проблема, либо я удаляю твой номер.

Долгая пауза. Сквозь слёзы тихо-тихо:

– Дай в долг.

Юрий втянул воздух носом и вдавил красную трубку. Он удалил номер, телефон трясся в руках. За секунду до того, как выключить, он увидел вверху дату. Пятница седьмого числа.

Его схватил кашель. Он согнулся, держась за грудь. Юрий размахнулся, намереваясь разбить телефон об тротуар, но не разбил. Спрятал в карман и пошёл куда-то, шатаясь и придерживая губы запястьем, однако не успел опомниться, как прямиком в нос прилетел кулак. Мир погас.

Юрий очнулся, наполовину придя в сознание, всего на минуту. Тело отнялось, затылок вибрировал и нестерпимо чесался, но боли не было. Только слабость. Хотелось кашлять, но не было сил. Мужик в спортивной куртке оттащил его куда-то за шаурмичную и затянул в овраг, обчищая карманы, только ничего у Юрия не оказалось. Зэк расстроенно матернулся, вырвал у него из кармана телефон за неимением выбора, присыпал парня листьями и убежал.

Сквозь мрак Юрий в последний раз приоткрыл дрожащие ресницы. Он чувствовал, словно душа поднимается над телом, конечности уже полностью онемели. У него был разбил затылок – упал на плитку с размаха. Реальность ускользала, но в последний миг он увидел двоящееся лицо бомжа в вонючем пиджаке. Тот посветил ему чем-то в глаза, растянул веки пальцами.

– Хана тебе, студентишка.

Всё, что смог ответить Юрий, это послать его перед тем, как глаза слиплись.

– Куда-куда? Такого матюка я ещё не слыхал, надо запомнить.

Юрий не отвечал. Он уже ничего не слышал. Запахло землёй.

– А я ж поверил тогда, что это ты Ноготь. Вот ты меня обдурил! Смешной ты, смешной парень… А какие глаза дикие от этих сигарет, как у отпрыска при виде чьих-нибудь детишек. Или у меня от ихора… Ха!

А всё ж в Подсердечье тебе вольготней будет, там как родной будешь. Там-то есть, где разгуляться.

Глава 3

Где-то бил тяжёлый стук. Его монотонное, мощное эхо разносилось по запутанным коридорам. Они переплетались, словно извивающиеся тела обезумевших от голода гадюк, сражающихся за добычу, словно стонущие внутренности полуживой машины, сочащиеся чёрной зловонной кровью, ревущие, грохочущие. В кромешной тьме звенели цепи, капало из пробитой трубы, гудело в недрах ржавого зверя, но все эти шумы не были союзниками, слишком разрозненные, чтобы одолеть наполняющую его железные артерии тишину. Здесь не было звуков, не было света, запахов, холода, жара, лишь пустота, по жилам трубопровода текла не густая смола, служащая пищей механизмам. По ним текло жидкое время. Может, это и был ад?

Стук. По мокрому полу расходилась вибрация. Медленная и тягучая, как удары молота.

Удар, и сердце сократилось в спазме.

Удар, и кровь взорвала высохшие вены.

Удар, и мысль в голове изогнулась с криком, опухла, сдавливая череп, стала нервным клубком, сгустком напряжения, постепенно распутываясь и превращаясь в колючую проволоку, со скрежетом накручивающуюся на проржавевший мозг. По телу сползла боль, собравшись клубком в животе, заставив похожее на выбеленный скелет существо согнуться на земле с истошным хрипом.

Юрий опёрся трясущейся рукой, второй держась за живот с чувством, будто кишки вот-вот вывалятся наружу. Сколько ни пытался вдохнуть, воздух упирался в сжатую спазмом глотку. Ужас накатил, но вдруг лёгкие отлипли от рёбер. Сознание переворачивалось в голове не хуже, чем на центрифуге. То ли сидит, то ли лежит, то ли стоит – чувства онемели, сигнал не шёл по позвоночнику. Мороз, мурашки. Сыро, мокро. И темно.

Горло горело так, словно его исполосовали ножом, как шмат теста перед отправкой в духовку. Юрий низко опустил голову, чтобы кровь прилила, и кое-как сумел понять, что стоит на четвереньках.

Вдруг лужа рядом шлёпнула. Он вскрикнул и подорвался, отползая. Гудит сквозняк, кто-то шаркает. Шаги! Сердце чуть не разорвалось, однако звуки пропали так же неожиданно, как появились. Юрий ничего не соображал, но показалось, будто услышал испуганный вздох рядом, а потом шлёпанье убежало. Вновь один. Вода журчит. Откуда-то с потолка лилось голубоватое свечение. Юрий оказался в пещере с огромными сталагмитами. Массивные и гладкие, с потёками и вздутиями, похожие на окаменевшие нечистоты.

Импульс выстрелил в голову. Ощупал себя. Голый. Пошарил вокруг. Рука наткнулась на что-то, и Юрий закричал от испуга, подумав, что это панцирь гигантского насекомого, но это оказалась… пачка сигарет.

Громко зашипело, склизко захрустело, будто гигантская мокрица перебирала сотнями сегментированных лапок. Юрий поскользнулся, вскочил на ноги. Оцепенел от ужаса. Всё громче, совсем рядом!

И тут глаза выцепили в лучике сияния источник шума. Из бездны рождалось что-то громадное. Оно лезло прямо из стены, отделяясь густыми чёрными соплями с утробным рокотом. Юрий завопил и бросился бежать в безумстве, в темноту.

Сквозняк обдувал тело. Споткнулся, упал в лужу и тут же вывернулся наизнанку – это была совсем не вода. Вонь заполнила носоглотку и пищевод. На несколько секунд Юрия стиснуло кошмарное, незнакомое ощущение, когда физически не можешь остановить рвоту. Он вскочил, ударился о стену, стряхивая с себя тараканов, сжимая их в руках жменями, они хрустели под ногами, панцири впивались в стопы. Крик упирался в намертво пережатое горло, лицо стало белым и замершим, словно театральная маска грека, ползающего и рвущего на себе одежды в исступлении, изображая гомерический ужас!

Юрий выскочил на свет, в тесную камеру. Лампа качалась со скрипом. Всё как в кривом зеркале.

– Мужик! Стой!

Отшатнулся, чуть не повалил стол, заваленный инструментами. На цепи за решёткой сидело огромное голое существо с длинными руками. Под носом и вокруг пасти зияла кровь.

– Мужик, там вон ключ висит, мужик, куда? Стой, помоги, мужик, ПО-О-ОМО-ОГИ-И!

Пленник страшно, люто завыл зверем – слышно было, как рвутся голосовые связки. Его крик разбудил темноту, и всё вокруг застучало, зажужжало, загремело, звуки ударили сумасшедшим оркестром. Юрий вылетел в бесконечную шахту: балки, паутина, рельсы. Он не мог понять, то ли бежать вперёд, где конца не виднелось, то ли свернуть, и свернул, но увидел там горбатого урода, зажигающего лампу. В спину летел вопль пленного, из других ответвлений грохот ботинок и стремительно приближающиеся голоса. Юрий бросился дальше, но лишь добежал до спасительного поворота, как столкнулся на всей скорости с кем-то, упал и отбил хребет о рельсы. От боли не мог даже распахнуть глаза, извиваясь раздавленной гусеницей и загибая руки за спину. Над ним нависла тень, скрипя шестернями, отливая рыжей медью. Шахтёр уже протянул ручищи, но Юрий схватил острый камень и всадил ему в морду, прямиком в стык пластин, скреплённых заклёпками. Существо заорало человечьим голосом, студент бросился прочь, как вдруг оно размахнулось, воздух рассекла цепь, обмотавшись вокруг предплечья Юрия, и его рвануло назад.

– Сучара поганая! – прогремел медный человек.

Юрий подобрал булыжник, попытавшись беспорядочными ударами разбить оковы, шахтёр тащил его к себе. Швырнул камень, хоть бы хны. Голем схватил парня, железные пальцы впились в мясо, Юрий отбивался изо всех возможных сил, всё тщетно, что лупить по кирпичной стене. Жизнь пролетела перед глазами.

Но неожиданно позади раздались вопли ужаса, шахтёры разбежались по закоулкам, как блохи на собаке, когда шерсть раздвигает грозный хозяин. Один врезался в стену, отправленный в полёт чьей-то титанической силой, и сразу за этим в проходе появилась громадная тень, повернула голову, накрытую тряпкой, и сверкнула двумя крошечными глазками-точками. Мучитель Юрия бросился наутёк. Юрий подобрал цепь и побежал.

Выскочил из тьмы, всё освещали факелы. Вокруг сновали какие-то люди, то ли нелюди, крошечные и большие существа, медные рабочие. Они таскали хлам, долбили кирками стены. Юрий пролетел мимо горы разбитых напольных часов и нырнул в туннель.

Чернота, жидкости, насекомые и сквозняк. Ни души вокруг, лучше бы там остался, чёрт возьми! Юрий метался, но уже не слепо, пытался включить голову, найти путь – ни малейшего толку. Ужас сменялся промозглой жутью: кое-где через трещины лился свет, Юрий бросался от лужицы к лужице среди тесных расщелин, чувствуя себя кремово-белым глистом, ворочающимся в зловонном трупе, уже обречённым сдохнуть вслед. Воняло мочой и йодом. Юрий бегал, дёргался, как перевёрнутый на спину и пришпиленный булавкой жук-рогач.

Замер. Впереди был длинный коридор, кончающийся тьмой. Свечение оттуда походило на лунный свет. Протёр глаза, осмотрел потолок – ни единой трещинки. Чудо наяву. Юрий оглянулся, тишина. Он начал медленно продвигаться вперёд. Сердце колотилось. Едва не терял сознание. С каждым шагом чувствовал, как бездна давит спереди, словно там был какой-то огромный пустой котлован. Ветерок поддувал, затягивая в проход. Нарастала дрожь, что-то животное подсказывало, что надо развернуться, но он слепым усердием продавливал инстинкт…

– Куда лезешь? Назад иди.

Каждую косточку в теле Юрия парализовало. Ветер свистел, сотрясая лужу, в которой отражался голубоватый свет. Он стоял в последнем лучике – дальше была только пустота.

Юрий долго пытался осознать, почудился ему голос или нет. Мокрый и холодный от ужаса, он решил не испытывать судьбу и попятился, сдавая задом.

Юрий бродил по подземелью. Каждая частичка начинала болеть – адреналин в крови загустел, когда он перестал бежать, и появилось ощущение, что по венам течёт кипяток, так сильно всё чесалось, словно тысячи игл втыкались в ноги. Сердце было так сдавлено, что Юрий даже кашлять не мог, только сипел, опасливо втягивая воздух, как бы кто-то или что-то его не услышало.

Вышел в пещеру. Точно такую, как самая первая. Может, она и была? Глаза привыкли к темноте. Юрий весь был покрыт грязью, только белые глаза горели и рот хрипел. Ступни скользили, приходилось держаться за стены. Он уже не чувствовал боли, наступая на острую гальку, будто подземелья изменили его, будто метался здесь уже всю свою бесконечную жизнь, слился с почвой. Казалось, если сейчас шагнёт в стену, войдёт в неё и сможет выйти в любом месте, где захочет – рисунок лабиринта въелся в голову, он мог с заткнутыми ушами найти дорогу обратно в шахты, пещеру с тараканами, тот ветреный проход…

Отдышавшись, Юрий пригладил волосы чёрной рукой и заметил, что всё это время бежал вместе с цепью, удавом обмотавшейся вокруг предплечья. Он начал медленно распутывать её, оголяя вдавленные следы с кровоподтёками, которые не мог видеть в полутьме, только чувствовал. Если бы сейчас ему предложили посмотреть в зеркало в обмен на то, чтобы покинуть подземелья, он бы даже слушать не стал. Странная мысль… Странная. И воздух какой-то здесь странный.

Юрий обмылся в ручейке. Протёр глаза. Посреди пещеры стоял Заур, шмыгая носом, руки в карманах.

Подкрался издалека. Не приближаясь. Заур повернулся и вздрогнул.

– Фух. Ты чё тут делаешь?

Он пошёл на Юрия. Тот отпрыгнул, попятившись в темноту, как безмолвное животное.

– Что такое?

Заур остановился. Поманил.

– Иди сюда.

Юрий прищурился. В глазах больше не двоилось. Может, он лежит сейчас на операционном столе, и это так наркоз действует? Что ж там такое намешано?

Юрий оказался слишком нерешительным. У Заура кончилось терпение. Он долго глядел на добычу, ожидая действий, пока лицо не стало меняться, глаза полезли из орбит. Юрий застопорился в резком размышлении, оторванный от реальности. Существо вывернулось с хрустом, опустилось на мостик и начало подкрадываться. Юрий заметил только в последний момент, столкнувшись с ним взглядами, оно было уже на расстоянии прыжка. Сердце ударилось о рёбра, попытавшись катапультироваться из хозяина. Тщетно. Настало время прощаться с жизнью.

И в тот же миг огромная сила отбросила Юрия, он плюхнулся в воду. Местный хищник был уже в полёте и повернуть никак не мог, поэтому врезался прямо в грудь великана, очутившегося между ним и Юрием. Распластавшись на полу, псевдо-Заур увидел, кто перед ним, и скривился, как лимон сожрал.

Здоровяк взялся за ногу существа. То помотало головой. Он в ответ утвердительно покивал. Существо замотало ещё сильнее.

– Чего? Не хочешь? А надо, Федя, надо.

Великан взметнул его в воздух и ударил об землю с такой скоростью, что кости повылетали, разлетевшись по всей пещере вместе с ошмётками. В руке осталась только нога и обрывок склизкой кожи.

Юрий кашлял, покрытый брызгами крови. Попытался встать, устремиться в бегство, но понял, что уже не может. Боль полностью его поглотила, и он просто лежал в луже, медленно извиваясь, как разрубленный лопатой дождевой червь.

Громадина обернулась, сверкнув глазками-жемчужинами, и начала приближаться. Юрий отполз из последних сил, упёршись спиной в мраморную колонну, объятую светом, льющимся с потолка.

Великан остановился на кромке тьмы.

– Вы посеяли вещицу, дорогой дружище!

Из мрака высунулась ручища, кожа розовая, будто солнечный ожог, волосатые костяшки, отросшие ногти с забившейся грязью. Она была такого размера, что могла обхватить человека за голову и с лёгкостью раздавить, как куриное яйцо. Два пальца держали чистенькую пачку сигарет.

– Где я?!

– Ну загнул, с наскока не ответишь. Пока тебе этого знать не надо.

Юрий тяжело хрипел. Он закашлял, густо отплёвываясь.

– Ого, это чего такое? Смотри, кишки не выхаркай! А говорят, людишкам пробежка всегда на пользу…

Великан сковырнул крышку, достал ногтями сигарету и вставил в зубы. Его лицо было ровно на кончике темноты, только розовый подбородок торчал.

– Чтоб я сгорел, – захлопал по карманам. – Огнива дуля!

Юрий сипел, не в состоянии разговаривать. Монстр отошёл от него, шлёпая босыми ногами по мокрым камням.

– Надо тебе очухаться, сейчас главное, чтоб у тебя не поехала крыша, такое иногда случается, с кем не бывает? Вот поешь от пуза, пивом придавишь, али винищем, покуришь, и долго ли коротко ли всё начнёт устаканиваться…

– Где я? Что со мной? Это бред? Я умираю?

– Ничего ты не умираешь, и никакой не бред.

– Это ад? Я в аду?

– Какой ад, ты что, глухой? Ты жив-здоров, студентишка, будешь два дня рождения праздновать!

Юрий с трудом оторвал затылок от колонны, пытаясь разглядеть, с кем же он разговаривает?

Тут в голове зашевелился опарыш мысли.

– Ты…

Великан развернулся. В черноте повисли две белые точки. Лужа начала подрагивать от топота. Студентишка. Говор, вонь, сигареты…

Появилась голова, и Юрий увидел перед собой самый кошмарный образ, который можно было описать только сказав, что многие лишились бы чувств, увидев его перед собой. Чудовищный, отвратительный демон, нет, химера, горгона, отродье, тварь! Тварь широко улыбалась! Взгляд существа вышибал дух. На лице, которое ни на секунду нельзя было принять за человеческое, зияло две круглых дырени размером с баскетбольные мячи, на самом дне которых прятались крошечные-прекрошечные глазки. Так и сравнишь – как из двустволки выстрелили сначала в один, потом во второй, но нет, края гротескных глазниц были такими ровными, будто циркулем начерчены, будто какая-то жуткая скульптура, вылепленная шизофреником-рецидивистом на занятиях по реабилитации! Трудно было поверить, что оно живое, говорящее, да ещё и курит!

– Бомж в пиджаке! Это ты!

– Эво какой умный.

– Я знаю, это ты!

– Цыц!

Глазницемонстр прислушался. Где-то в глубинах шумело и, кажется, раздавались голоса.

– Надо сматываться, как раз тебе свежий воздух мозги прочистит. Подземелья не место для людей. Ты из лужи вылези, вдруг там болячка какая плавает.

Юрий с трудом держался на ногах, опираясь на мраморный столб. Колонна в замечательном ионическом ордере, как из античного храма. Что она тут забыла?

– Сюда ползи, быстрей!

В пещере запрыгал свет. Юрий стоял, потерянный. Великан подбежал к нему, да так резво, что тот моргнуть не успел. Он схватил парня и крепко прижал подмышкой. Под тряпками чувствовалось лишённое жира тело – в бок Юрию упёрлась, как булыжник, тазовая кость.

– Носище зажми.

Студент не послушал, сопротивляясь, и чудище шагнуло прямо в стену. На секунду Юрию показалось, что ему отрубили голову и забросили в стиральную машину. Время сгустилось.

Свет вскипел в конце туннеля…

Глава 4

Я закрываю глаза и вижу поле цветущих тюльпанов. Цветы такие хрупкие и обнадёживающие, невыразимо прекрасные, что даже не по себе от их умиротворяющего очарования. И всё в них – и радость, и равнодушие, и упрёк. Чувствуется страшная нелепость всей вашей человеческой жизни с её бесконечным утомляющим трагизмом: “нет ничего твёрдого и уверенного. Нагрянет буря и вырвет с корнем древо жизни”. Неужели так нужна какая-то сумасшедшая катастрофа, чтобы осмыслить и постичь эту кристальную чистоту? Так много всего второстепенного, что кажется вам важным, но так мало по-настоящему важного, что по жестокосердию вы считаете второстепенным, что докучает вам своей важностью, от которой вы отнекиваетесь, отравляет этим ещё больше. Ведь где-то глубоко внутри вы знаете, что называете его второстепенным лишь от упёртости, от которой сами не знаете, как избавиться. Очарование тюльпанов – это до предела сжатая страсть подлинной, честной жизни. Как хорошо, когда одно только цветение тюльпанов становится утешением.

Неизвестная

Вокруг тянулись длинными белыми склонами и крутыми балконами меловые холмы, обросшие бурьяном вперемешку с редкими чахлыми ёлками. Солнце грело упрямо. Юрий стоял абсолютно голый посреди едва ли не зловонной, острой на запах массы вовсю цветущих жёлтых тюльпанов и ещё всяких растений, из которых обычно заваривают чай, на широком-прешироком пологом уступе, вытекающем чуть вниз, к проезжей дороге с колеями от телег. Было сухо и душно. Летали жучки. Уставший склон, казалось, вот-вот исчезнет, растворится, исполненный тихого, дрожащего молчания.

Юрий втянул воздух, но дыхание перехватило. Закашлялся от неожиданности. Никогда в жизни он не вдыхал настолько чистого воздуха. Может, действительно, он сейчас на операционном столе, а это всего лишь кислород из баллона?

– Эх, брат Сердце, как ясен твой свет!

Юрий пригладил мокрые волосы. Он взглянул на стоящую рядом образину, отковыривающую шелуху с макушки. Огромная угловатая башка, как у абортированного на позднем сроке младенца, ни волос, ни бровей, на щеках и подбородке белобрысый пух, торчащий во все стороны, как иголки кактуса. Глазницы похожи на лунные кратеры с глазами на дне, словно кто-то прячется внутри черепа. Вся кожа сплошь выгоревшая, щербатая, покрытая прыщами, морщинами, веснушками и какими-то раковыми пятнами. Ушей нет.

Юрий несколько раз осмотрел его сверху донизу.

– Удивительно, какую дрянь может породить человеческое воображение.

– Твоя воображалочка и половину меня бы не породила.

– Кто ты?

Существо радостно оскалило зубищи. Щёки у него были наливные, ярко-красные, будто держит во рту два яблока.

– Ты можешь звать меня стариком.

– С большой буквы?

– А?

– С большой? Как прозвище? Или просто стариком?

– Что такое “с большой буквы”?

– С той, которая больше соседних.

Морду великана так скривило, будто у него сейчас в мозгу сработает пожарная сигнализация. Он крепко задумался, а потом оглушительно воскликнул:

– А-а-а! Вспомнил. Да, с большой! Я же большой, значит, и буква большая! – роста ему и вправду было не занимать.

– Это твоё имя? Старик.

– Имя я тебе не скажу.

– Вот как.

Юрий уставился вдаль, на засыпанные меловой крошкой склоны. Старик ждал. Он переминался с ноги на ногу, оглядываясь.

– Ну?

Молчит.

– Гляди, а то висюльки застудишь.

– Это может быть что угодно. Галлюцинации от наркоза, от удара, перед смертью, это может быть сон, что угодно. Поэтому я никуда не пойду, не буду тебя, химера, слушать и ничего не буду делать.

– Ох, людишки-людишки! – Старик схватился за нижние края глазниц. – Только ты, червяк, из преисподней на свет выполз, так сразу резко и поумнел, и в штанах вонять перестало?

– У меня нет штанов.

– А, так ты ещё и барон Делаю-вид-что-всё-понимаю-дословон.

– При чём тут слон?

– Это я переиначил, чтоб созвучно с бароном!

– Ты разговариваешь, как какой-то идиот.

– А ты разговариваешь, как какой-то идиот, – игру интонаций было совершенно невозможно описать, но сначала Старик обманул, будто сейчас назовёт Юрия как-то ещё более оскорбительно, а потом просто точь в точь повторил то, что он сказал, с наглейшей уверенностью выдавая за своё. – Я тебе и башку свернуть могу, хочешь?

– Не можешь, ты в моей власти.

– Как это?

– Это же мой сон.

Морду Старика стиснуло. Он втянул воздух ноздрями-дырками, однако вновь хитро заулыбался, подойдя поближе:

– Даже если это предсмертные твои глю… галю… галюны, движение может, наоборот, пойти на пользу – кровь к мозгам будет приливать, и тебе, может, помочь успеют. Эта приедет, как её. Скорая!

Молчит.

– Ладно, ладно! – Старик поднял большую ладонь. – Не урчи. Я тебе расскажу. На самом деле моё имя…

Юрий покосился. Старик не договорил. Он быстро пробормотал:

– Нет, тебе нельзя знать его. Но для начала позволь спросить твоё.

– Иван.

Старик недовольно сморщился, но промолчал.

– Иванушка. Скажу тебе в словах простых, загадок не вплетая. Ты не просто так оказался здесь, в этом самом местечке в это самое времюшко. Есть кое-кто, кто хочет твоего присутствия, не именно твоей наглючей морды, но ты по занятной случайности подошёл по описанию. Так что ты тоже сойдёшь. И если я не отведу тебя к нему, мне оторвут башку, и мне плевать, что тебе кажется и в чьём мы сейчас сне. Если ты сейчас не пойдёшь со мной, я потащу тебя силой. Ты понял? Чем пахнет?

Он сунул кулачище в лицо Юрию. Тот не шелохнулся.

– Смертью пахнет. Понял?

Юрий морщился вдаль. Он думал. На самом деле, у него не было выбора. Незачем упираться. Только что, когда он бегал по этому… подземелью, это было настолько реально, боль, падения, вцепившиеся в мясо пальцы медного человека – Юрий потрогал плечо, там уже созревал синяк. Всё это причиняло настоящую, не воображаемую боль. И вряд ли сейчас что-то изменится, если эта горилла решит его приплюснуть.

– Ладно. Я пойду. От этого ничего не изменится.

– Во! Вот это настрой.

Старик махнул вперёд, а сам отошёл в сторону.

– Ну веди, а я за тобой.

Юрий ещё раз внимательно на него поглядел. Шестерни в голове зашевелились. Повисла вибрирующая, как натянутая леска, пауза.

– Что, напрягся?

– Ни одно слово из того, что ты сейчас нёс, не было правдой, это так?

– Ни одно! – с собачьей радостью замотал головой Старик.

– Чего тебе тогда от меня надо?!

– Тихо, тихо. Да ничего. Мне вообще резиново.

Юрий осмотрелся. Природа как природа. Жара давит, и уже начинают кусать насекомые, невозможно стоять. Внизу видна опушка леса, хоть какая-то тень. Ещё с минуту поспорив с внутренним голосом, Юрий всё же сошёл с места. Старик заковылял следом. Всё слишком реально, кожа чешется, хребет ноет, жужжит облако мошек. Допустим, он действительно здесь. Здесь и сейчас. Но… где это, здесь и когда это, сейчас?

– Где я вообще нахожусь? Я на Земле, в другом мире? На другой планете? Это всё реально, или это видения, вроде симуляции?

– Бу-бу-бу.

– И что же это были за пещеры, что там были за существа, из меди? Это всё тоже было реально? И та шахта… И тот узник!

– Бу-бу-бу-бу.

– Зачем вообще…

– Ты что это, усыпить меня удумал и смыться, пока я не вижу? Ты думаешь, я тебе на это всё отвечу? Неужели ты не читал все эти смешные книжки из вашего мирка? Даже я слышал про одну, очень занятно, я тебе скажу! Какие-то парнишки про неё болтали.

– Какие книжки?

– Ну, где кто-нибудь попадает в другой мир.

– Чушь.

В животе заурчало. Голод тоже настоящий. Юрий расправил рёбра, глубоко вдохнув.

– Хорошо. Тогда скажи мне, зачем ты всё-таки меня сюда притащил?

– Как, зачем? Я спас тебе жизнь!

– И для этого нужно было непременно переносить меня сюда.

– По-другому никак. Я тебе не господь бог, молитвой мёртвых не воскрешаю. А так да, смог. Только подумай, оглядись! Сколько всего вокруг! Разве это не мечта на яву? Гулять да творить, что в голову взбредёт, и никакой ответственности, тебя же тут даже никто не знает. Это почти как переехать в другой городишко. Только в другой миришко. Забиться, так сказать, в самый лубок, в самую подкорку. Но ты гляди, если чью-то корову уведёшь или бабу отдерёшь, всё равно коленочки переломают!

Юрий не отвечал, стараясь не запутаться в цепком чабреце.

– Все дороги открыты, все рубашки нараспашку!

Вдруг он остановился. Старик врезался ему в спину.

– Чего стряслося?

Юрий резко поднял голову. Брови бешено сдвинуты. Не оборачиваясь, он быстро произнёс:

– Мне не надо никаких дорог, кроме дороги назад.

– Пьяный, что ли?

Он оглянулся через плечо.

– Как попасть назад? Отвечай!

– Зачем? Оно тебе надо?

Молчит, глядит. Старик поморщился с ворчанием.

– В том мире ты – трупище. Тебя там уже нет. Исчез, без следа. Это уже и не ты, а вроде как твоё отражение. Как в бронзовом зеркале.

– Но ты же перемещаешься между мирами, значит, и я могу переместиться!

– Перемещаться в твой мирок могу только я, никто и ничего больше, и брать с собой я никого не могу, по крайней мере, живьём.

Юрий отвернулся, сжимая кулаки.

– Попасть назад уже никак.

Старик хлопнул студента по спине, всучил пачку сигарет и затопал дальше, растаптывая цветы. Юрий уставился на сигареты. Руку покрывала огромная сине-красная печать от цепи, зудящая болью.

Двое приближались к склону холма. Юрий оглядывался на Старика, не скрывая остатков растерянности, похожей на удивление ребёнка, раскрывшего зенки на инвалида в магазине. Чудище специально не спешило, чтобы не обгонять спутника. Если же такая махина пойдёт с обычной скоростью, то Юрию за ним придётся бежать бегом.

– Прими ты вид человеческий!

– Я тебе в цирке не выступаю. Не умею.

– Не может быть.

– А я перед тем, как к вам в гости заявиться, попросил, чтоб меня превратили. Ну вот действие и кончилось, всё, – он бзднул губами.

– Так стань невидимым, что-нибудь!

– Не могу. Не умею.

– Спрячься хотя бы! А если кто тебя увидит?

– Да я ни за одно дерево в мире не помещусь!

– Здесь вообще люди есть? Или только такие, как ты, да те големы, которых я видел?

Как по мановению раздались грохот и вопли. Юрий застыл. Он сделал три быстрых шага и вытянул шею, увидев что-то на дороге внизу.

– О, вспомнил говно, – сказал Старик. – Чего это там так зашебуршало?

Юрий рванул, он следом.

Юрий старался не разодрать ноги, держась рукой за склон, спускаясь к дороге. Там оказалась поваленная карета, одна лошадь убита, второй нет. Пассажиров вытащили, все валялись вокруг на земле, мертвы. Одного, самого роскошно одетого, оттащили в сторону. Карманы обчищало двухметровое тощее существо с длинными руками, в штанах и с голым торсом. Оно махнуло с призывом, и за ним убежало двое таких же, скрывшись в лесу.

– Это ещё что, из твоего племени?

– Ха-ха-ха! Эта мелюзга мне и в подмётки не годится, но я рад, что у тебя начинает варить котелок – мы с ними и вправду чем-то похожи. Например, по пять пальцев на руках, ну или по две ноги, – по особенно масленой улыбке было понятно, что это злая ирония, означающая крайнее презрение Старика к этим тварям. Не удивительно, Юрий тоже начал их презирать, увидев, что они сотворили.

На дороге валялся, как выброшенный на берег кит, толстяк в шоссах и тесном дублете, весь в крови, мёртвый. Но вдруг он жадно захрипел, поднявшись на локте, жив! Все трупы, до единого. Толстяк стал судорожно искать источник голосов. У него перехватило глотку от вида великана.

– С-ст… Старец… Чтоб меня… Судьба, что ли?

Изо рта выплеснулась кровь со слюной. Он надрывно закашлял.

– Голый! Голый, иди сюда, кем бы ты ни был!

Юрий подошёл к нему, даже не прикрываясь. Вместо этого он стоял с расправленными плечами, как скульптура, грозно взирая на умирающего. Забыть, что голый, не мог – ведь его только что так назвали. Толстяка слепило солнце, тень нависла над головой. Ему чудилось, что перед ним божество.

– О Сердце… Вы… Вы отпрыск? Кто вы такой? Не важно, я не знаю… С вами останок… Ничего не пойму, останок с отпрыском, как такое может быть… Я умираю? Мне чудится?

– Что он бормочет, какой отпрыск?

– Сам не пойму. Кабан! Чего тебе, что ты там бубнишь? Перед смертушкой исповедуешься?

Толстяк стонал от боли.

– Прошу. Умоляю. Возьмите письмо…

Он бледнел, теряя сознание. Юрий схватил у него из рук свиток, и незнакомец, уже закатывая глаза, выдавил:

– Главному палачу. Передайте. От этого зависят жизни…

Повисла тишина, только раненный сипел. Юрий невозмутимо осмотрел письмо с каплями крови. Средневековый желтоватый свиток, перевязанный ленточкой и закреплённый сургучной печатью с гербом.

– Я передам.

Старик аж подпрыгнул.

– Ты чё, с неба упал? Во, снёсся! Сдалось оно тебе!

– Молю… – толстяк выпустил последний воздух и уронил голову замертво. Кровь лилась из разорванных где-то под пузом артерий, впитываясь в трещины сухой грязи.

Юрий поднялся с колена.

– Главный палач, где это?

Старик задрал брови. То есть, кожу над глазницами.

– Что, понесёшь, что ли?

– Понесу.

– А ты, оказывается, ещё и смельчак. Главный палач… Это, видать, в городе, вот по дороге туда и припрёмся. Не знаю только, какой город там, я тут ни разу не гулял.

Юрий, казалось, не слушал. Он принялся осматривать тела, шарить по карманам. Забрался на перевёрнутую карету и спрыгнул внутрь. Там оказалось довольно богатое, но очень старинное убранство. И вправду, средневековье. И ничего особо ценного.

Вылез. У всех вокруг была какая-то странная одежда, такая бы ему не подошла. Богатую тоже не хотел брать, в такой задохнёшься по жаре, но выбора не было.

– Может, в письмецо заглянем?

– Зачем?

– Во, зачем. Это ж послание с печатью, там что угодно может быть. Вот заглянешь своими глазёнками и увидишь. Может, это тебе разжиться поможет!

– Не буду я ничего смотреть.

Юрий заметил, что держит в руках пачку сигарет. Зачем они вообще ему? Выкинуть? Хотя нет, лучше подождать, сейчас что угодно пригодиться может. Не гантеля, можно и в руке понести. Карманов пока он не увидел ни на одном из лежащих – похоже, ещё не изобрели.

Мёртвый кучер был одет наименее броско и не так душно, да и следов крови поменьше. Юрий хладнокровно стянул с него всё, по-прежнему остуженный мыслью о нереальности происходящего, и напялил на себя. Тесновато. Туфли с пряжками, зелёные чулки, чёрный дублет и атласная голубая накидка, которую Юрий перекинул через плечо, в другой руке держа сигареты. Письмо заткнул за пояс сзади.

– Пойдём.

– Пойдём так пойдём, – улыбнулся его новому одеянию Старик. На самом деле он улыбался не виду Юрия, а тому, как он стянул с окровавленного жмура тряпки, не поведя бровью.

Студент ещё раз, чтоб наверняка, измерил его приподнятой бровью.

– Харибда…

– Ты так не говори. Если обзываешься, то хоть так, чтоб я понял.

– Пошёл к чёрту.

– Да что ж такое-то с тобой, во. Что за чёрту? Не знаю я, что это.

– А что такое скорая, знаешь?

– Ну дык. Я её даже вызывал однажды!

Карета и трупы остались позади на суд первых, кто их обнаружит. Отправились по дороге, куда показал Старик.

Часть 5

Путь, как Юрий уже понял, был неблизкий, но сожалений по этому поводу пока не было. Только дышать тяжеловато, сердце сжимало. Может, из-за резкой смены погоды? Была осень, а тут тебе раз, и посреди лета очутился. Точнее, посреди весны, судя по тюльпанам. Будто где-то на юге идёшь по деревенской тропе, никаких отличий от реальности: такая же природа, небо, всё. Под ногами меловая крошка, вокруг горы, пахнет чабрецом. Вдали на уступе зиял проход, обрамлённый аркой из красного кирпича. Штольня? Людей там не было.

Юрий покосился на жуткого спутника – единственное напоминание о том, что всё это сон. Туловище у него было коренастое, похожее на картофелину, замотанное в какие-то драные бордовые занавески, как голова индуса в тюрбане. В тряпье мелькали тощие волосатые ноги с огромными, как булыжники, коленями, и такие же длинные руки, вроде как у орангутана.

– Это тюльпаны.

Старик вырвал дюжину одним махом и показал Юрию.

– А вот это чертополох. Видал такой? Может, в горшках выращиваете?

Он показал волочащийся подол, облепленный колючками.

– К тряпкам цепляется, во. А то у вас там одна плитка, даже траву подстригаете, как баранов! Едите её, что ли.

Шли дальше. Долго Старик не промолчал:

– А это от тачки колея. Вроде как у вас машины, только деревянные и без крыши, осёл тянет. Знаешь, осёл что такое?

– Знаю.

– Животина такая. На четырёх ногах, на каждой по копыту. Пальцев нету. Уши длинные. Характер скверный.

Юрий крепко стиснул челюсти, храня стоическое молчание. Старик оглядывался вокруг, почёсывая бок, чего бы ещё рассказать да показать? От него исходил такой невиданный букет запахов, что другой бы и коньки отбросил: будто старую, пьяную, вывалянную в собственном засохшем навозе кобылу намазали просроченным шариковым дезодорантом и облили уксусом.

– Пр-р-р!

Остановились. Старик схватил с земли два камешка и сорвал пучок сухой травы, принявшись высекать искру. Прикурил сигарету, а тлеющие остатки цивильно притоптал. Юрий отмахнулся от дыма.

– Будешь?

– Иди к чёрту.

– А, о, другую дать? А то я эту облизал.

– Я вижу, что ты её облизал, и другой не надо!

Старик зафыркал, выпуская облачка дыма.

– Вот ты мне тогда врезал! А ты, между прочим, первый человечишка, который на меня с голыми руками полез.

Юрий упорно уклонялся от любых разговоров, хотя должен был возмутиться – это ведь не он полез первым, а Старик!

– Какой-то ты чудной. Не боишься, даже когда меня увидал, не заорал. Как по барабану всё. А тут ещё письмо это нести собрался. Да что ж тебе, о письме думать теперь надо?

Великан достал ещё три сигаретки, сосредоточенно прикурил каждую от первой и прижал все четыре пальцем, превратив их в пепел за один вдох. Он выпустил дым глазницами, как паровоз.

– А ты не болтливый.

– Отвали от меня. Что ты прицепился?

Старика эти слова ошарашили.

– Ты сам сдох, причём тут я? Прицепился, во как!

– А идёшь за мной зачем?

– Хочу и иду. Между прочим, я мог тебя и не спасать. Я проявил невиданное милосердие к братьям нашим меньшим!

Шли они ни долго, ни коротко. Юрия уже начинало мутить – вообще не понятно, где он, зачем, куда бредёт? Мысли рассосались, ноги сами шаркали по щебню. Так было ровно до того момента, как они очутились перед развилкой, в центре которой торчал указатель, по стрелке направо и налево. Та, что повыше, гласила “город”, что пониже – “деревня”.

Юрий и Старик стояли с приоткрытыми ртами, щурясь на столб.

– Кучеряво.

Вот и думайте, кто это сказал.

Рядом стоял мужик. За спиной сумка, на голове шляпа с обвисшими полями, похожая на панамку. Он тоже смотрел на указатель.

– Ты кто?

Мужик покосился на Юрия и заметил Старика.

– Ух!

Он вздрогнул. Челюсть отвисла, изо рта выпал цветочек. Старик поднял его с земли и вставил ему обратно в зубы.

– Ты обронил.

Юрий глянул на чудище, потом на незнакомца.

– Ты его знаешь?

– Не.

Старик давил жуткую лыбу и стоял, ничего не делая, только дым пускал да глазки на Юрия таращил. Ждал, пока студент что-нибудь сделает первым. Мужик тоже ждал, опираясь на палку. Сумка, трость. Путешественник?

Юрий принялся показывать жестами.

– Здра-вству-й. По-ни-маешь меня?

Мужик лупал отёкшими глазами. Старик поглаживал подбородок с ухмылкой. Юрий оглянулся, тот одобрительно показал большой палец.

– Ау! По-русски говоришь? Гутен таг! Хэллоу?

Бродягу окончательно сбило с толку, и вид у него стал такой, словно лягушку проглотил.

– Э, ну… Не убивайте. Если чё-то надо, я отдам, – робко сказал он.

– Чёрт возьми, чего молчишь тогда, если понимаешь?

– А что говорить?

– Куда ты идёшь?

– В город иду, господин, – шмыгнул красным носом бродяга, жуя стебелёк. Вокруг челюсти у него была короткая смоляная борода, похожая на мочалку.

– А главный палач в том городе? Которой по указателю?

Мужик призадумался, смотря куда-то в небо.

– Палач? Там, наверное, кто его знает. А зачем вам палач? Вы эти, что ли… из этих?

– Из кого?

– Ну из этих. Синих.

Старик задрал брови, изумлённо вытянув шею. Он подошёл к мужику в упор, нависнув над ним.

– Тебя чего, аист выронил?

– Чё сразу выронил? – слегка обиженно ответил мужичок.

– Ты меня не узнаёшь, что ли?!

– Зуб даю, не узнаю.

– Врёшь, жидишка.

– Да клянусь, ну.

– И не боишься? Не страшный я?