Борцы с одиночеством
Еще минуту назад сомнения не сковывали движений, а теперь даже тяжело моргнуть. Слишком уж красивая вывеска на двери: «Борцы с одиночеством».
Лижень много фантазировал, как станет одним из них. А теперь, стоя у двери, ему хотелось сбежать. Он казался себе слишком щуплым и липким. Вокруг не было ни тени дерева, ни навеса, чтобы укрыться от палящего солнца. Не было и автобуса, чтобы вернуться домой. Не было вообще ничего, что могло бы помочь.
Дверь открыл широкий мужчина, который, обернувшись, крикнул:
– Проклятое жулье, столько просить за урны! – мужчина презрительно взглянул на Лиженя. – А ну, брысь, щенок!
Лижень громко сглотнул и уже хотел убежать, но старикашка, стоявший за прилавком, поманил его рукой. Увидев его добрый взгляд, Лижень нерешительно замер в дверном проеме.
– Лижень, проходи-проходи, не стой в дверях, давай-давай, – старик с роскошной шевелюрой заманивал его добротой.
Еще одно малюсенькое сомнение, и наконец-то Лижень шагнул внутрь, в место, о котором слышал от деда столько раз, что даже и не знал, чего ожидать: разочарования из-за того, что все оказалось не таким, каким рассказывал дед, или радости – от того, что все оказалось не таким, как он рассказывал.
Свет тысячи солнц разливался по полу, но зачерпнуть его не давали стражи-манекены. Какой-то злой шутник нарисовал им нахмуренные брови да мелкие глазенки, от которых негде спрятаться. Те, кто входил в бюро, надеялись, что манекены моргнут – и тогда можно будет пройти вглубь зала. Но Лижень зашел так далеко не для ожидания вечности. Он моргнул сам и проскочил вперед, чем рассмешил старика.
Лиженя окружили каскады стеллажей, охраняемые пухлыми стражами-свечами, вооруженными копьями благовоний. Это единственное место во всем Китае, где благовония не курились, а как известно, где приятно дышать, там приятно и смотреть. Поэтому Лижень смотрел на витрины.
Под стеклами слева скучали зажигалки всевозможных форм и размеров, разноцветные ткани и ленты.
Под правыми витринами лежали: церемониальные деньги, предметы быта, крошечные домишки и машины – всему этому было суждено сгореть, ведь только так эти предметы можно передать покойному на тот свет.
Синие ведра у витрин облепили белые бабочки. Лишь по желтым брюшкам Лижень распознал, что это ирисы – цветы, которые раздадут щедрым родственникам, явившимся на похороны с толстыми конвертами юаней.
В бюро было все, чтобы не чувствовать себя одиноким на том свете. А чтобы не чувствовать одиноким на этом, за спиной старика во всю длину стены располагалась особая полка. Погребальные урны горделиво выпячивали свои росписи. Одна с лазурным драконом, оплетающим окружность, так приглянулась Лиженю, что он невольно задумался о вечном.
– Дорос до бюро? – нарушил задумчивость старик.
– Да, господин Пэнг!
Пэнг смущенно почесал затылок, бросил взгляд на помощника в дальнем конце зала. Тот криво усмехнулся и язвительно бросил:
– Господин!
– Просто Чен, – мягко поправил Пэнг.
– Х-хорошо, Чен… – пролепетал Лижень.
Чен одобрительно кивнул в сторону помощника, расплылся в фирменной улыбке и деловито продолжил:
– Чен Пэнг, хозяин бюро. Чем могу помочь?
Лижень испуганно покосился на посетителя и, стараясь не мешаться, шаркнул к помощнику.
– Бойся, они кусаются! – по-идиотски заржал помощник, пиная дверь, за которой скрывалась лестница на второй этаж.
Лижень решил не дожидаться, когда сомнения настигнут его. Он рванул к лестнице, споткнулся о собственную тень, но вскочил с такой прытью, будто наверху ждала богиня счастья. Хотя в действительности им двигало лишь нетерпеливое желание стать частью вселенной дедушкиных баек. Вселенной, где борцы исхитрялись ради пачки юаней и, конечно, скрашивали чье-нибудь загробное одиночество.
Густой сигаретный дым висел пеленой, пряча обитателей конторы. Лижень прикрыл рот и нос, боясь, что вот-вот выплюнет легкие. Он медленно, дрожащими шагами двигался к сгорбленному силуэту.
– Да-да-да… – монотонно бубнил тот. За ним сидел другой, от скуки плюющий в потолок.
Лижень ловил каждый звук, каждый стук, сживаясь с причудливой симфонией борцов. Он и не заметил, как перед ним вдруг вырос нежизнерадостный тип.
– Я Юншэн, – мужчина протянул ладонь с дрожащими пальцами.
Лижень замер. Дед не раз говорил: «Людям с бесхитростной улыбкой доверять нельзя». Мысль застряла костью в горле: крепко сжимать руку или нет? Лижень бросил умоляющий взгляд на борцов. Но те лишь безучастно наблюдали.
Лижень механически протянул руку и почувствовал пренебрежительное прикосновение. «Фе», – подумал Лижень и в тот же миг захотел вмазать Юншэну, вызвать на дуэль и потом помочиться на труп.
Лижень не слышал бормотания Юншэна – его взгляд приковала живая диковинка. Молодой человек почти не отличался от китайца формой глаз, но волосы… Они были не смоляными, а солнечно-рыжими. Лижень впервые видел метиса. Вглядываясь, он гадал, чего же в нем больше – западной крови или восточной? Высокие скулы, внушительный греческий нос, мягко очерченные губы, четко выточенный волевой подбородок – все эти превращали его в аномалию среди китайской обыденности.
А Юншэн бормотал себе под нос, как вдруг встряхнул Лиженя:
– Эй, сопляк, как звать? – прохрипел он, едва шевеля пересохшими губами.
Лижень вздрогнул, наткнувшись взглядом на клок седины на лысеющей голове – жалкую пародию на гриву Чена. Вид у Юншэня болезненный: мешки под глазами, как у сердечника, которого вот-вот хватит ударом. Щеки обвислые, да еще и губы из-за нервов покусаны.
– П-простите! – вырвалось у Лиженя. – Я нервничаю, Юншэн… Меня зовут Лижень. Хочу стать борцом с одиночеством!
Юншэн вспыхнул жизнерадостностью. Комната наполнилась хохотом. Борцы колотили кулаками по столам – дерево трещало. Даже стены гоготали эхом.
– Хочу стать борцом!
– Меня зовут Лижень!
– Я… извините-простите!
Лижень жалобно всхлипывал, и это издевательство продолжалось бы до тех пор, пока он все глаза не выплакал.
– Откройте окно! – рыкнул раскаленный от жары борец.
– И заткнитесь наконец, га-га-га, га-га-га, тьфу! – вклинился другой на которого все нелепо покосились, и тогда он поднял над головой телефонную трубку и добавил: – Я все-таки пытаюсь говорить по телефону.
Грохот смеха оборвался. Скрип окна заполнил тишину. В комнате стало жарче, чем было. Чья-то зажигалка громко высекла – чирк-чирк! – и курящей борец с наслаждением вдохнул отраву, а после бесшумно выдохнул змеевидную струю, которая укусила Лиженя за нос.
– Апчхи…
– Не обращай внимания на этих придурков…
Лижень растерянно кивнул.
– Меня, кстати, зовут Гари.
Теперь Лиженю чудилось, будто в Гари нет ни капли восточного и уж точно ничего общего с борцами. Гари и еще один тип выделялись как горы на фоне деревянных домишек.
Лижень странно ухмыльнулся, фантазируя, как однажды за чашечкой чая расскажет своим внукам о приключении этих двоих.
– Точно, Чен говорил, к нам приедет новенький подзаработать на учебу, – сухо сказал долговязый мужик с беспристрастным лицом.
Все в комнате снова засмеялись.
Лижень чувствовал себя школьником, который с опозданием явился в класс, да еще и к тому же красным и потным, словно потерял лицо в попытке не опоздать, а все равно опоздал.
– Напомни-ка, сколько лет ты зарабатываешь на учебу? – спросил у Гари второй крепкий парень.
– Ммм… бесконечность перерождений?
Снова поднялся хохот. Лижень чмокал губами, силясь не разрыдаться. Сил убежать у него не было, он замер и отупело пялился на смеющегося Гари.
Лижень рано потерял родителей. Отец матери, дед Вейшенг забрал их с сестрой к себе, в деревню. На жизнь им хватало, хотя иногда и приходилось обращаться за помощью к соседям и старосте деревни. Те, видя захудалого мальчонку, конечно же помогали, ведь как-никак, он должен продолжить род.
Традиционно в Китае делают ставку на юношу. Деньги откладывают на его учебу в университете. Лучшие куски со стола достаются тоже ему. А девочке? Скопить на приданное, выдать замуж да дело с концом. Но тут был исключительный случай. Гуанхуй – выглядела как мифическое создание, сотканное из нитей солнца, но забывшее дорогу на небеса.
Вейшенг не верил, что его дочурка могла породить такое создание, да еще и выбрать имя «лучезарная», а потому приставал к Лиженю: «Признавайся, вы украли эту девчонку?! Погляди, какая она, а?».
Лижень спал и видел, чтобы кто-нибудь украл Гуанхуй, и все же по утру радовался, что этого не происходило. Само солнце не согревало этот дом, как ее улыбка. Она и вправду являлась лучезарной, и Лижень быстро смекнул, что к чему.
Дед настаивал, что оплатит учебу и сделает все для внука как положено, иначе потеряет лицо. И чтобы не опозорить дедушку маленький Лижень придумал план: «Дедушка Вейшенг, отложи треть денег, а я остальное сам заработаю, когда подрасту».
Старик призадумался: а где юнцу заработать-то столько юаней? И все же на предложение согласился.
Как и все мальчишки в деревне, Лижень зарабатывал, чистя конюшню старосты, иногда ходил в районный центр за лекарствами, но этим было не скопить на учебу.
Лижень рос, времени до поступления оставалось меньше и меньше. Конечно, такой доходяга не годится для работы в бюро, но юани там водятся, – рассуждал с соседями Вейшенг. К тому же, у Лиженя есть голова на плечах, а таких в бюро единицы.
В один из дней, когда Лижень вычистил конюшню старосты и не заработал и пяти феней, старик решил рассказать о специфике работы в бюро, проверяя, насколько это интересно юнцу. Лижень влюбился в само словосочетание «похоронное бюро», а когда услышал название «борцы с одиночеством», так вообще нафантазировал себе всякое: отважное и неважное, героическое и постыдное, о чем никогда не будет вспоминать.
А теперь, когда он стоял посреди конторы, эти самые борцы, смеялись над его мечтой?
Что-то горделивое, доставшееся от деда, взыграло в Лижене, и он закричал, словно собирался голосом сокрушить врага:
– Я посмеюсь над вами, когда заработаю, а вы и дальше будете прозябать в этой дыре!
Кто-то из борцов саркастически захлопал, кто-то закудахтал. Однако Лижень выглядел внушительно. Над ним перестали смеяться.
– Эй, Гари? Возьми новенького и давайте в больничку за телом, – кивнул в сторону двери долговязый, с телефонной трубкой.
– Но сейчас же… наша очередь! – жалобно скулил Юншэн, а затем со злобой комнатной собачонки метнул взгляд на другого крепкого парня. – Это ты его подговорил, Шэнли.
Шэнли улыбнулся бы так же издевательски даже будь у Юншэня автомат, а сам он был бы приговорен к расстрелу.
– Пойдем-ка отсюда, – Гари потянул за собой Лиженя.
Лижень оглянулся и увидел, как в недрах конторы вырос великан, чья голова была увенчана дымчатой короной. Под его суровым взором Юншэн скукожился, как жалкая букашечка и заскрежетал что-то под нос. Он скрежетал так долго и неразборчиво, что борцы вновь захохотали. Тогда-то Лижень понял, что борцы просто так веселятся, чтобы не стухнуть от жары.
И все же, когда смеялись не над ним – было приятно. Сразу захотелось доказать делом, что по силам стать борцом с одиночеством. Заслужить уважение.
Пусть у Лиженя нет: мышц, как у Гари и Шэнли, желтых зубов, как у долговязого, или нелепой прядки, как у Юншэня; зато у него есть отлично вращающиеся шестеренки в голове и сердце, полное энтузиазма.
– Уже убегаете? – поинтересовался Чен.
– Да-да, грузовик на месте? – торопился Гари.
– У конторки обычно один грузовичок, – блеснул знаниями Лижень, но его проигнорировали.
– Пожалуйста, большой Чен, попроси Куна подъехать к больничке.
Чен, как и любой босс, услышав в свой адрес «большой», так заулыбался, что попроси Гари его воткнуть себе в спину нож и провернуть, он бы сделал это. Слишком уж хорош был Гари. Лижень смотрел на него и думал, что он обольстит самого дьявола.
– Конечно-конечно! Давай не подведи Лижень, – подмигнул Чен.
Мужчина в дверях прокричал «сумасшедший» вдогонку локомотиву Гари, но его тут же разобрало на смех, когда увидел крохотный вагончик Лиженя. Состав остановился у велосипедов, караулящих за углом. Солнце ласкало их сталь, шины пухли от скуки, им не терпелось пуститься в дорогу.
– Быстро крутишь педали? – словно угрожая, спросил Гари.
Мальчишки в деревне любили велосипеды, а Лижень предпочитал ходить пешком. Скакать на брюзжащем демоне и управляться с ним – то же самое, что останавливать на ходу такси – невыполнимо для Лиженя.
– Н-нет…
– Тогда запрыгивай и держись крепко, я прокачу тебя с ветерком, детка! – Гари так уверено сказал это, что Лижень очухался, лишь когда осознал, что бюро уже давно позади.
Гари остервенело крутил педали, теребил звонок, метал ругательства с такой скоростью, что Лижень не успевал запоминать новые. Он боялся упасть, а потому крепко-накрепко вцепился в багажник. Затем набрался смелости и выглянул из-за спины, чтобы увидеть, как перепуганные велосипедисты разъезжаются в разные стороны. Лижень поперхнулся воздухом и едва не свалился, но Гари схватил его за руку и сказал:
– Не помирай там, лучше расскажи-ка, почему тебя зовут по фамилии?
Лижень растерялся, ему никто не задавал подобных вопросов. Он пытался понять, шутит ли Гари или нет, ведь для любого увидевшего Лиженя очевидно: парню не исполнилось двадцать лет, чтоб выбрать второе имя, которое он донесет до могилы. Имя Чжэнь, которое означало «гром», ему не подходило, да и не нравилось, а какое выбрать новое – он еще даже не задумывался.
– Меня зовут Чжэнь, но мне не нравится мое имя… Гари!
– Я оставил имя Гари, в память о покойном отце, – Гари зарычал, как монстр из кошмаров. – С дороги! А то я поубиваю вас всех нерасторопные мешки с дерьмом!
Лиженю стало весело. Из-за смеха, он не сразу услышал, как до него пытался докричаться Гари.
– Ты там оглох? Расскажи, что ты знаешь о месте конторы в пищевой цепи?
– Правительственный департамент, кладбища, крематории, морги, скорая, конторки! – отчеканил прилежный ученик Лижень.
– Предположим, это иерархия сверху-вниз, – Гари будто задохнулся от злобы, но на самом деле он набирался воздуха, чтобы сдуть мешающихся велосипедистов. – У-у-у, сраные копуши, в стороны, в стороны! А ты чего замолчал?
– Кладбища платят налог на землю, который идет в карман департаменту, а оттуда дальше по цепочке!
– Молодец, достаточно теории. Сейчас при лучшем раскладе можем перехватить тело прямо в скорой или у больницы. С дороги! Кто их учил ездить, а? При худшем – в морге, а если и там мимо, то проще найти новое тело. Наша провинция большая, никто не откажется от юаней за то, что предоставил сведения о мертвом. Поэтому, если упустим, то и черт бы с ней, найдем другую.
– Поэтому Чен и назвал вас борцами?
– Борцы с одиночеством, работники индустрии смерти, как душеньке угодно. Главное заработать юани. На продаже свечей, ленточек, обряде минхунь1. На всем.
– Дед не сказал, мы работаем только с девушками для обряда?
– Чен не против, если мы находим не только девушек, но и мертвых парней. Зависит от запросов, да и юаней, иногда целесообразней поискать неделю-другую определенный труп. Приготовься, последний рывок!
Лижень думал, Гари вновь наляжет на педали, однако рывок не потребовал усилий, горка вела прямиком ко входу в больницу, где около дверей стояла машина скорой помощи. Лижень наслаждался свистом ветра, который резко обратился людским криком.
– Куда вы ее тащите? – орал на санитара Гари.
– А ты как думаешь, кричалка по имени Гари? На экскурсию?
– Да ты издеваешься…
Второй санитар немо смотрел на перепалку, поворачивая голову то на одного говорящего, то на другого.
– А ты не издеваешься, еще и притащил сюда вешалку какую-то? Что с тобой, кричалка Гари? – подтрунивал Лин.
Внутри Лиженя бурлила злоба. Одно дело, когда «вешалкой» его обзывали: дед, сестра, соседи, староста… Но санитар с тупой мордой? Нет, не сегодня. Лижень с минуты на минуту собирался стать борцом, и в своем воображении не мог представить, что Гари или Шэнли стерпели подобное. Нужно только сделать вдох, а потом… «У него есть имя, твою за ногу, Лин!» – а потом удивиться тому, что Гари не нужен никакой вдох. Лиженю казалось, будто Гари создан, чтобы собачиться со всем миром.
– Да! – прикрикнул Лижень.
– Ладно, Лин. Ответь: почему нельзя забрать девчонку?
Гари, как заправский щипач, выудил пачку сигарет из нагрудного кармана Лина, тот нелепо фыркнул на него.
– Потому что ее отец заплатил нам, а знаешь, кто он, Гари? – устало пробурчал Лин, и тогда Лижень понял, что Лин не злобный, а просто смертельно умотался. – Хватит меня гипнотизировать, парень! Покури, расслабься?
– Я не курю…
Даже мертвая вернулась к жизни ради пренебрежительной смешинки «ха-х».
– Это дочь комиссара, – Лин отмахнулся от дыма.
– Шэнли оторвет руки этому идиоту! – гремел Гари.
– О ком ты?
– О доброжелательном гражданине, Лижень!
– Да ладно тебе, в первый раз что ли? – злорадствовал Лин.
Гари метался взад-вперед, выдыхал дым, как дракон, который не пополнит коллекцию блестяшек. Он бы взмыл в небо и плевался огнем, если бы не мешался велосипед и Лижень, который выглядел как перепуганный щенок. Несколько затяжек и тягостных мгновений спустя на улицу выкатилась толстушка медсестра и крикнула:
– Девушка умерла!
Борцы переглянулись, улыбнулись и разве что не запрыгали от счастья. Они не слушали, какой там адрес, им было достаточно самого факта, к тому же они находились у машины, которая поедет к телу.
Лин выругался. Второй санитар кивнул на носилки.
– Мы поедем здесь, – сказал по-хозяйски Гари.
– Тогда заплатишь двойную цену, – пыхтел Лин.
– Да твоя мать тебе бы не заплатила двойную цену! Дам сверху еще полсотни.
– Он согласен, пойдем, – не дал лишней секунды на размышления второй санитар.
Если бы не носилки, то Лин пожал руку Гари, но вместо этого он одобрительно кивнул.
Гари занес Лиженя и велосипед, как игрушки в машину. Водитель улыбнулся в зеркало заднего вида, затем принялся разглядывать Гари, который лихорадочно оглядывал полки.
– Что с медициной не так? Вы перестали возить волшебные пилюльки? – сдерживал слезы Гари.
– Повозишь таких, а потом глядишь: пилюльки-то тю-тю.
– Они ими торгуют в черную, – пояснил шепотом Гари.
Водитель перестал надзирать, закурил, и засвистел развеселый мотив.
– Ты посиди, а я пойду узнаю адрес и позвоню Чену.
Гари влетел в холл больницы, не заметив выходящих санитаров. Они поудобнее разместились в машине, а затем вышвырнули велосипед. Лижень не успел возмутиться, потому что Лин крикнул водителю:
– Трогай!
– Но, Гари… – вцепившись в поручень кричал Лижень.
– Чего нам твой жадный Гари? – алчно улыбнулся Лин. – Он предложил жалкий полтинник, а с других я стрясу две, а то и три сотни!
– Но зачем вам понадобился я?
Скрипучий смех санитаров не был ответом. Он был оглушительно громким, так что в какой-то момент Лижень перестал его вовсе слышать. Он почувствовал себя отрезанным от внешнего мира. Крохотным, окруженным стенами собственных мыслей, которые надвигались, оставляя меньше простора, чтобы думать. Под таким давлением не думалось ни о чем, кроме печально-очевидного.
Минхунь как явление не искоренится, пока живым снятся сны. Особо впечатлительные рассказывали, будто к ним во сне заявлялся призрак умершего и требовал партнера, чтобы скоротать бесконечность одиночества. И если его не слышали, то с того часа непременно все шло наперекосяк.
Половина урожая погибала. Скотина помирала. Даже молнии били в дома, оставляя после себя пепелища. И когда казалось, что бедам не будем конца, родственники отваживались устраивать свадьбу для покойных, ведь, как известно, семейные призраки по ночам в гости не захаживают.
Стены мыслей подпирали. Лижень вспомнил случай, о котором рассказывал дед.
В контору пришел новенький, тоже парень из деревни. Борцы велели ему провести церемонию минхунь, мол, все новенькие так проходят обряд посвящения. Парень согласился. Он готовил тела для церемонии, а руки у него дрожали как на холоде, даже ленты повязать нормально не смог. Все перепутал: мужчинам вяжут белую на правую руку, а женщинам на левую. Парень жутко нервничал, стоял над мертвецами иступлено пялился, словно в деревеньке не жил, где на заднем схоронить могли. Неожиданно покойница прыгнула на него. Крику было… Визжал новенький как порося. От крика проснулся и будущий муж покойной, которой тоже оказался живым. Вейшенг смехом давился, вспоминая, как парень сердце в пятки себе загнал. Его нашли недалеко от конторы. Валялся на земле, глаза испуганные, заикался: «П-призрак, п-призрак», – в общем, посвящение прошел и даже заикой не остался.
Поэтому Лижень подумал, что похищение – обряд посвящения. Чтобы он смог гордо носить звание «Борец с одиночеством». Не могло же быть такого, чтобы в первый же день он вляпался в такую скверную историю? Но видя надменную улыбку Лина и второго санитара он не сомневался, что похищение происходило взаправду. И если это правда, то Лижень не знал, как выпутаться из этого положения. Он не крепкий, как Шэнли или Гари. Не быковатый как тот помощник у двери. Он обычная вешалка, повесившая на себя мысль, что это обряд посвящения.
– Это посвящение? – осторожно спросил Лижень.
– Он совсем дурак? – прыснул смехом второй санитар.
– Это похищение, – как в дурном сне засмеялся водитель и вдавил педаль так, что машина заурчала от удовольствия.
Скорая летела по трассе со скоростью мыслей Лиженя: «Не может же быть, чтобы меня похитили посреди белого дня? Конечно нет… Эта шутка. Розыгрыш! Лица, правда, у них на шутовские не похожи, но точно же шутят… Хотя и кажется, что с такими лицами шутки невозможно шутить. А Гари? Догонит ли он на велосипеде машину? А если нет? А если они поедут не по адресу? Что же мне делать? А настоящий ли адрес? И зачем, простите меня похищать? Минхунь? Да в Китае что ли мало умирает парней? Конечно, мало умирает таких молодых и умных… Или до одурения глупых! Сказали так: «Нужен похожий на вешалку парень, выдадим его за нашу доченьку». Дочка там небось еще размером с бегемота, от нее на том свете не убежишь… Кинули клич по Китаю, а жадный до юаней Вейшенг откликнулся ради Гуанхуй. Ну конечно же, как иначе! Вейшенг такой: «Столько-то юаней», и даже глазом не моргнул. И все закрутилось… На велосипеде до больницы меня довезли, показали место, где жизнь моя закончится. То-то думаю Вейшенг был уверен, что скоплю на учебу. А в конторе меня сразу на смех подняли…. И что мне с этим делать? Что мне теперь с этим делать?».
Водитель ударил по тормозам. Мысли заглохли.
Обычно, когда появлялась хоть секунда тишины, дед осыпал голову Лиженя рассказами и время быстро проматывалось до ночи. Теперь же казалось, что все эти истории какие-то неинтересные, вымученные, да и словам деда больше не хотелось верить. Тем более, если старик продал его под обряд ради лучезарной. С другой стороны, если дед не продал, а просто похитили? Лижень беспомощно засмеялся, но санитары не обратили на него внимания.
Во всех стрессовых ситуациях Лижень вспоминал деда, потому что в основном тот и являлся причиной стрессовых ситуаций. При любой провинности старик грозился продать мальца, хотя Гуанхуй прощал все.
– Продам тебя, если кровать не заправишь!
– Но я заправил, дедушка…
Дед многозначительно чесал усы и кивал на кровать Гуанхуй.
– Ее кровать тоже заправь.
– Но она же девочка и сама может…
Вейшенг по-стариковски цокал языком, затем прикрикивал:
– Заправляй, кому говорят, а то продам.
Мелкая заноза всегда пряталась за дедом, когда тот наседал на Лиженя. Она корчила гримасы, блестела лучезарной улыбкой, а в глазах ее жила издевка, которая в кошмарах Лиженя превращалась во всепоглощающее пламя.
– Кто посуду не помыл?
– Лижень, – утомленно отвечала Гуанхуй.
– Не помоешь, сам знаешь.
– Но ведь это она, дедушка… – сдерживал слезы Лижень.
– Кому говорят иди мой! А ты иди, поиграй, моя лучезарная.
Дед с такой любовью произносил «лучезарная», что малышка тут же расплывалась в улыбке, хлопала большими глазками, передавая морзянкой послание брату: «Учись, вешалка, как надо вить из старика веревки». И хотелось Лиженю вмазать ей по лучезарной рожице, да она понимала это и убегала играть на улицу.
«Может, все-таки старик продал меня для обряда? Ну не зря же он всю жизнь грозился. А тут повод подвернулся, ну он взял и продал. А все эти его истории? О беспокойных призраках, об одиночестве души… Чушь! Миром правят юани!» – мучал себя рассуждениями Лижень, пока его не окликнул Лин.
– Не рыпайся, – Лин придавил его рукой, но как-то не по злому, а по-приятельски, будто это все-таки посвящение, а не похищение.
Санитары вернулись с мертвым телом на носилках. Лижень никогда не находился так близко к мертвому. Гнилостный запах закрался в ноздри и вытянул из желудка все, что туда складировалось целое утро.
Лин за шкирку высунул голову Лиженя в задние двери и сказал:
– Понабирают доходяг.
– Да ладно тебе Лин. Сигаретку? Ах да ты же…
– Нет, спасибо…
Лижень пялился на простыню покрывающую тело. Лин закурил. Водитель вжал педаль в пол.
Лижень сел подальше от покойной, и когда желудок перестало крутить, захотел заглянуть под простыню.
Лижень видел мертвых только в деревне и то издали. Второй санитар поймал заинтересованный взгляд Лиженя и молниеносно сдернул простыню. Лиженя не стошнило. Он тупо пялился на девушку, ведь прежде никогда не видел таких красавиц. Правда пахло от нее не цветочными ароматами, а гниением. Родственники вызвали врача на третий день, думая, что она просто уснула.
Лиженю захотелось покурить. В глазах потемнело. Второй санитар схватил мертвую за челюсть, как куклу чревовещателя, и принялся говорить загробным голосом:
– Чмокни меня в губки, красавчик! Муа-муа! – он схватил Лиженя за загривок. Тот жалко побарахтался из стороны в сторону, но не смог выскользнуть. – Целуй, чмок-чмок!
Губы девушки оказались в считанных миллиметрах от губ Лиженя. Мир перевернулся. Зазвенело в ушах. Мертвая и носилки придавили санитаров. Если бы Лижень не испугался до смерти и не лежал кверху задом, то непременно бы сам схватил покойную за голову и потребовал поцелуя от санитара. Лин же требовал от водителя что-нибудь сделать, но старик не понимал, что можно поделать с перевернутой машиной? Только когда в какофонии криков Лижень распознал голос Гари, то стало понятно, почему вообще машина оказалась перевернутой.
Гари орал так, будто вел несколько разношерстных армий в бой: испанский, английский, китайский мат, и Лижень не был уверен, русский? Сложно сказать, к какому языку относилось слово «uleputalo», но Лиженю оно так понравилось, что он надолго запомнил его.
Задние двери машины скорой помощи были оторваны двумя мускулистыми чудовищами. Они выволокли санитаров из машины и принялись мудохать.
– Жадные твари! – этой фразой Шэнли сопровождал каждый удар.
– Денег больше захотелось? – брызгал слюной водитель грузовичка бюро, оставаясь за рулем.
– Амбициозного Лиженя захотели похитить?
Доподлинно не установлено говорил ли Гари всерьез и говорил ли это вообще.
– Чего валяешься, Лижень? Давай, поднимайся, пинай этих уродов по яйцам.
Лижень смотрел снизу-вверх на большого злого Шэнли, тянущего к нему руку. Лижень взялся за нее. Почувствовал, как кровь прилила к ногам и дико зарычал.
– Не надо… – молили санитары, пытаясь закрыть область куда пинали борцы.
Лижень не слушал их жалобные мольбы. Он пинал их туда не потому что хотел сделать больно, хотя, жадные до юаней санитары, это конечно же, заслужили. Он пинал их потому, что чувствовал себя худшим внуком в мире. Как он мог подумать такое про старика Вейшенга? Лижень пинал с такой злобой, словно Гари выкрикивал: «Такие как вы не должны размножаться», а может, он и вправду выкрикивал.
Зеваки велосипедисты хлопали и смеялись. Примчались стражи закона и зеваки рассосались, но не все. Оставшиеся видели, как два крепких парня и водитель грузовичка общались со стражами так, будто они старые друзья. Казалось, не будь там лишних глаз, то стражи тоже присоединились бы к избиению.
– Грузим девчонку. Поможешь Лижень? – спросил Гари.
Вымотавшийся Лижень почувствовал прилив сил. Еще бы! Если бы парни не считали его одним из борцов, то не попросили бы о помощи. Борцы удивились силе Лиженя, который сам погрузил девчонку на носилки и затащил в грузовик.
Борцы о чем-то шутили, но обессиленный Лижень их не слышал. Он лежал рядом с покойницей, изучал застывшую бровь. Уезжая из деревни, он не думал, как скоро соскучится по деду, который все-таки не продал его. И даже лучезарная сестренка казалась ему ангелом, но не ветхозаветным, сами понимаете: увидь он такого ангела, то через несколько часов непременно поселился бы в одной палате с десятью Наполеонами и не факт, что среди них не нашлось бы настоящего.
И вновь Лижень смотрел на дверь бюро. Только теперь он без сомнений открыл ее.
– Ну как тебе поездочка? – похлопал его по плечу Гари.
– Такого посвящения в борцов еще никогда же не было, да? – наивно улыбнулся Лижень.
Шэнли осторожно переглянулся с Ченом, а тот медленно моргнул в знак согласия.
– Еще бы! Ты видел, как мы всех подговорили, чтоб ты порадовал старика Вейшенга? – давился смехом Чен.
– Посвящение? – закрыв лицо ладонями, пробормотал водитель грузовика. – Долго же из тебя будет выходить деревенская наивность, парень. Посвяще…
Все засмеялись, кроме Лиженя.
– Да пошли вы! – в сердцах выкрикнул Лижень.
– Тише-тише, а то так скоро превратишься в городского, – продолжал водитель.
– Даже больше. Так ты станешь похож на борца с одиночеством, – с особой почтительностью произнес Чен Пэнг.
Борцы радушно улыбнулись. Шэнли и Гари потрепали Лиженя по голове. Водитель ткнул кулаком в плечо.
Чен смотрел на борцов, как на собственных детей, но на сердце было неспокойно. Если такое произошло в первый день, то что ждет борцов через месяц?
– Грядут перемены… – пророчески изрек Чен, а после вернулся за прилавок и уставился на дверь в ожидании нового посетителя.
Переезд
За прилавком больше не стоял Чен Пэнг. Посетители не бросали горсть ругательств через плечо. Кто-то стер брови манекенам и вместо них нарисовал грустные рты. Бюро увядало на глазах, становилось похожим на воспоминание, к которому возвращаешься во второй раз: казалось, все запомнилось совершенном другим. Теми же самым остались только голоса, которые доносились со второго этажа конторы.
– Ты что, издеваешься, насекомое! – орал Лао, целясь кулаком в Юншэня.
– П-повтори для непонятливых, – дрожащим голосом переспрашивал Юншэн прячась за спиной Шэнли.
Лао беспомощно оглянул борцов. Тяжело вдохнул. Фыркнул в ответ на шакалью улыбку Гари, и в сотый раз повторил:
– Чен сказал: «Уезжайте, найдите новое местечко, а я пока улажу проблемы, возникшие из-за иностранки».
– Чушь какая-то…
Лао со злобой посмотрел на Куна, который тоже решил спрятаться за Шэнли.
– Чего тебе не нравится, Кун?
– Что старик Чен с твоих слов говорит, как какой-то герой бульварного романа.
– Точно-точно, – кивал Гари.
– Да и что за паника, будто первая иностранка пропала?
– Не первая, Шэнли. Но знаешь, в чем, чтоб тебя, дело?
– Удиви?
– Знаешь, с кем ее видели? Знаешь, кто сидел за долбанным рулем машины?
– Просвети нас, Лао, – ерзал Юншэн.
В гневе быковатый Лао, вселял страх в сердца всех борцов, кроме Шэнли. Но кто такой этот Шэнли?
Он ровесник Гари, но борцам казалось, что он работал в бюро со времен Вейшенга. В его взгляде и манере держаться жила неумолимая непокорность, словно каждую секунду своего существования он бросал вызов богам. Уверенность Шэнли смущала борцов, ведь все они слышали от старика Чена фразу: «Не связывайся с Шэнли». Но на практике никто не имел понятия, почему этого не стоило делать? Однако Чен всегда знал, когда говорил об опасностях, а потому никто не связывался с Шэнли, кроме Гари, завязавшего с ним крепкую дружбу.
– Хм, ты имел в виду Лиженя? – насмешливо спросил Шэнли.
Лао изобразил скорбь на лице и медленно кивнул.
– Он мог стать легендой, – пробормотал Юншэн, а затем вскинул голову к потолку и театрально закричал: – Почему?!
– Да потому что влюбился в ту девку! – уже не скорбя, взревел Лао.
– Оттого, что ты орешь – ничего не меняется, Лао. Нужно что-то решать, – голос Гари дрожал, но Лао этого не замечал. А вот долговязые братья Пин и Мин это подметили, поэтому решили сместить фокус и заодно повеселиться.
– Повтори-ка еще раааааз? – сиял озорством Пин.
– Ага-ага, повтори-ка, че там сказал старик? – скалил зубы Мин.
В глазах Лао погибали цивилизации, но вместо того, чтобы стереть братьев с лица земли, он выронил нервный смешок, а затем перевел взгляд на Чао, который прошептал:
– Лучше повтори…
– Что ж у вас память такая короткая? Чен сказал: «Уезжайте, найдите новое местечко, а я пока улажу проблемы, возникшие из-за иностранки».
– Я все еще не понимаю, на кой ляд нам уезжать? – возмутился Кун.
– Действительно. Почему бы не закрыть бюро на несколько дней пока все не уляжется? – поддержал Гари.
– Будто мы так никогда не делали, – вполголоса промолвил Юншэн.
Борцы следили за каждым движением Лао. Он нервно вышагивал по конторе. Остановился у окна. Загадочно посмотрел вдаль и ухмыльнулся, точно в отражении увидел воспоминание, которым хотел поделиться.
– Если старик Чен Пэнг велел нам уезжать, то что мы делаем? Правильно, уезжаем. – Лао развернулся и уставился на торчащую голову Юншэня. – Уезжаем, твою через плечо, Гари!
– Почему он сморит на меня? – прошептал Юншэн Гари.
– Не знаю, – усмехнулся Гари.
– Ладно-ладно, не обижайся парень, ты мне нравишься. Просто ты часто разыгрываешь идиота.
– Только он один? – Шэнли обезоружил Лао.
Лао захотелось вытащить из пиджака пистолет и приставить его к башке Шэнли. Вдруг пистолет как ластик сотрет с его лица непонятно откуда взявшееся чувство превосходства?
Шэнли не шевельнул и бровью, разглядывая мельтешение глаз Лао.
– Ладно-ладно, парни, хватит ссор! – вклинился Чао. – Прежде, чем уезжать, давайте разберемся, что будем делать с Лиженем?
– Его старик близкий друг Чена, – начал рассуждать вслух Кун.
– Вернем останки старику, разве борцы поступают иначе? – осторожно поддержал Юншэн.
– Че за муха вас укусила? Вейшенг ждет долю с продажи, – злился Гари.
– Гари уже отвез деньги, которые заработал Лижень, поэтому что делать с его останками – дело десятое, – важно произнес Лао, как настоящий босс.
– Конечно, босс, ты прав, босс! – пресмыкался Юншэн, наконец-то вышедший из-за спины Шэнли.
– Прости, а повтори-ка еще раз? Че там сказал старик? – в один голос спросили Пин и Мин.
Лао истерично захохотал, оглянул братьев и закурил. Он сделал три затяжки, создав себе дымовую завесу, которая скрыла помысел: вышибить мозги двум долдонам. Даже трем. Можно еще добавить и Шэнли. Лао сделал еще три затяжки, чтобы не видеть озадаченные лица борцов. Те последовали его примеру.
Контора погрузилась в дым. Лао возник прямо перед Шэнли и продолжил:
– Чен сказал: «Уезжайте, найдите новое местечко, а я пока улажу проблемы, возникшие из-за иностранки».
– Предположим, – ухмыльнулся Шэнли.
– Вот и славно! А теперь к делам поважнее? – все уставились на Куна. – Гари все уши прожужжал про сестру Лиженя.
Кто-то с отвращением, а кто-то с любопытством посмотрел на покрасневшего от злобы Гари.
– Че вылупились, ублюдки? Вам хоть картину в музее покажи, вы не сможете оценить ее красоты. А я могу, и говорю: нет чище и красивее создания. Без пошлостей говорю – девочка настоящий ангел.
– Ветхозаветный? – подколол Шэнли.
– А Шэнли-то не так прост, – осмелел Юншэн.
– Продолжай, Кун, – Лао помахал на борцов, словно на назойливых мух.
– Так вот… на чем я… Приданого ей хватит.
– А причем здесь переезд? – возмутился Гари.
– Вот именно! «Искать новое местечко» – звучит странно, не находите? – продолжал Кун.
– Ага, и как себе он это представлял? – поддакнул Чао. – Мы что должны ехать к черту на рога и шастать за трупами по всем деревням? Старик забыл, что мы кормимся с бюро, а не с суеверий?
– Действительно. Мы должны взять все дерьмо отсюда отвезти его в другое место, которое заставим этим же дерьмом, которое никто не будет покупать за такую цену? – Гари засмеялся, представив, как какой-нибудь горе-сценарист впихнул бы эти реплики в дешевый американский фильм.
– О чем он, черт побери?! – взбесился Лао.
– О переезде, твою вдоль и поперек, Лао! – Шэнли был готов повторять «вдоль и поперек», лишь бы опять увидеть, как челюсть Лао дебильно съезжает вправо. – Твою вдоль и поперек, Лао. О чем он еще может говорить? О переезде! О цветах на складе. О всем этом хламе на первом этаже. Ты же не потащишь это на горбу? Сколько цветов у нас погибнет?
– Че молчишь, ты же у нас счетовод? – Лао навис над Юншэнем.
– А что я? Я должен за каждый цветок отчитываться?
– А кто у нас здесь счетовод? – распалялся Гари.
– А значит так… – Юншэн громко сглотнул. – Ну, говорю, как счетовод. Свечки всякие забрать и благовония – это не проблема. И продать это тоже не проблема. Говорю, как счетовод…
– Ты говоришь, как сыкуха, – заискивал Пин.
– Где цифры, Юншэн? – поддерживал Мин.
– Дайте ему договорить, – простонал Лао.
– Так вот, говорю, как счетовод. Церемонии дают доход, но не каждая принесет юаней, как модель с билборда. Понимаете, главный доход: продажа мест на кладбище. А теперь скажите мне, счетоводу, а не ссыкухе, придурок Пин. Кто-нибудь из вас знает, через кого старик это все организовывает?
Борцы неуверенно переглянулись.
– Вот и я не знаю, говорю, как счетовод, – улыбался во всю ширину рта Юншэн.
– И что ты нам прикажешь делать? – устало спросил Чао.
– Юншэн, прикажет? Это моя задача раздавать приказы, – вклинился Лао. – Поэтому, если старик сказал: уезжать, то мы – уезжаем. Уяснил, Чао?
– Уяснил-уяснил, – отбрехивался Чао.
– А чем мы будем заниматься в другом месте, если у нас там ничего нет? Ни тел, ни кладбища, ничего?
– А чем вы заняты здесь, Гари? Поищите тела, наладите поставки… – Лао походил на школьника, который не подготовился, но перед выходом к доске успел прочитать первую фразу.
– Какие поставки? – закипел Шэнли. – Если старик говорит: уезжать. Он же подразумевает засухариться. На кой ляд нам заниматься налаживанием чего-то на отшибе провинции? Ты можешь ответить, Лао?
– А чем мы там, по-твоему, должны кормиться, Шэнли?
– Ничем. Сидеть тихо, пока все не уляжется.
– Шэнли, ты что, не расслышал? Чен сказал: «Уезжайте, найдите новое местечко, а я пока улажу проблемы, возникшие из-за иностранки».
– Да слышали-слышали. Что ты заладил: уезжайте, местечко? – спрашивал Пин.
– Проблемы, иностранки. Сказал, ага, – хихикнул Мин.
– Да что б вас! Если старик сказал – мы едем. И надо подумать о том, как мы будем зарабатывать. Не разбегаться же нам пока все не уляжется…
– Лао прав, – подытожил Кун.
– Прекрасно! Может, он еще знает где открыть такое же бюро? – спросил Юншэн.
Лао закинул голову к потолку. Помычал. Вышел в центр комнаты, чтобы все его видели. Он заглянул в глаза каждому борцу, а затем произнес лучшую речь в своей жизни.
– Конечно, такое славное бюро мы не откроем ни в одной провинции. Чен годами вклинивал свою маленькую империю в городе, где столько криминала, что казалось – все ниши заняты. Но ему удалось создать поистине уникальное предприятие и не прогореть. И не сесть, не смотря на законы и борьбу с ритуалами. Конечно, иногда нужно побегать за деньгами… ой, телами, да Гари?
– Ага.
– Оббегать больницы. Морги. Знакомых. Мотивировать прохожих помочь бороться с одиночеством, ведь никто не откажется от лишних юаней? У старика ушла на это целая жизнь. И теперь он просит нас отказаться от насиженного места и ехать к черту на рога! Чьей дочкой была эта иностранка? Президента США? Франции? А… плевать! Чен – босс. Он сказал – мы делаем.
Лао был великолепен. Покорность легла на плечи борцов. Речь раздавила все возражения, но тут же, как всегда, вылезли новые.
– Лижень с самого первого дня мне не нравился, у него на роже было написано: я все обосру, и вот – он все обосрал!
– Не тявкай, Юншэн, парень стал легендой, – защищал друга Гари.
– Легендой? Вы слышали? Легендой? – кривлялся Юншэн.
– Он провернул все в одиночку. Попроси он помощи, и кто знает? Он привез в Китай модель, и как бы то не было, – провел обряд минхунь. Представь, если бы он остался жив, что бы он еще придумал? Да мы бы богатели и богатели. Так что сиди и не тявкай, собачий сын! – даже Шэнли вздрогнул, взглянув на разъяренного Гари.
– Сам ты собачий сын!
– Достаточно! – прикрикнул Лао.
– Еще подеритесь, – скалился Пин и кивал головой, чтоб они скорее принялись за дело.
– Ставлю на Гари все свои юани! – поддерживал Мин.
– Сколько с этого поднимешь? Тут все предрешено, лучше давайте так: – все с интересом уставились на Куна. – Сможет ли Юншэн хотя бы разочек ударить Гари?
– Да скорее солнце прекратить восходить над Китаем, чем это произойдет, – уссывался Чао.
– Достаточно… – никто не обращал внимания на Лао.
Юншэн боялся шелохнуться. Гари облизывался, словно пес на цепи, почувствовавший, что привязь ослабла. Он ждал малейшего движения жертвы, чтобы рвануть и вцепиться ей в глотку. Увидев, как Кун принимал ставки, Юншэн жалобно завизжал:
– Да я не со зла, Гари, это просто шутка…
Все замолкли.
Юншэню казалось, что он в бамбуковой роще, где острые колья с минуты на минуту вонзятся в плоть, а эти алчные ублюдки, учуяв кровь, запищат от счастья. Гари уже чуял кровь. Его грузные шаги сотрясали мир. Даже Лао уступил ему дорогу. Юншэню оставалось уповать на чудо.
– Вы видите, как мигает свет? – с интонацией типичного шизотерика проговорил Чао, понимая, что все зашло слишком далеко.
– Не начинай… – устало застонал Кун.
«Пожалуйста», – молил глазами Юншэн.
– Ну, сказал один раз: возвращался домой, увидел вдали силуэт женщины. Стоит посреди моей дороги, руки крест-накрест на груди – мол, не ходи! Подошел ближе – а силуэта и нет! Я перепугался, свернул, а потом узнал, что там машину разбило… – Чрезмерно старался Чао, но срабатывало – вся контора трепетала перед шизотерикой.
– Который раз слышу эту чушь и спрашиваю: как ты увидел, что силуэт тебе указывал, чтобы ты не ходил по дороге? Зажег сигнальные огни? – заливался смехом Гари, оглядывая Юншэня, который повизгивал, боясь, как бы Гари снова им не занялся.
– Руки крестом были, долдон! Вот так, – сложил руки на груди Чао. – Видишь? Вот так! – из его пасти лилась шизотерическая злость.
– Покури и остынь, парень, и ты остынь, Гари? – Лао протянул сигарету Гари, тот кивнул, затем насмешливо поглядел на трясущегося Юншэня и, как непутевому мальчонке, взъерошил прическу.
– Ага, – поправив прическу, продолжил развивать шизотерическую тему Юншэн. – А в другой раз ты бабку в поле увидал, а когда подошел, не было там никакой бабки. Слышалиии!
– Да-да, а еще, вернувшись домой, обнаружил, что в холодильнике нету бутылки с газировкой. Полтергейст, у-у-у! – дразнил Мин.
– Нет-нет, парни, вот вы шутите над Чао, а я ему верю! Верю, что нужно быть суеверным идиотом, который не моет руки месяцами, чтобы не смыть удачу, – закашлялся от смеха Кун.
– Ага, а еще что, черная кошка, предвестник голода и нищеты. Помните, как Чао обходил ту улицу? – злорадствовал Гари.
– В Египте считали, что это земное воплощение богини Баст. Увидев ее, можно было рассчитывать на… – Шэнли призадумался. – Хотел сказать юани, но в Египте не было юаней… В общем на материальное благополучие и процветание в доме.
– А Шэнли-то наш ученый! – подмигивал кому-то Юншэн, но ему никто не подмигивал в ответ.
– Ладно, в мире полно мифов и легенд, но ни одна из них не отвечает на вопрос: дальше-то что делать? Разъезжаться по домам? И действительно пойти учиться, как хотел Лижень? Вот и я понятия не имею, но делать что-то надо, – убил веселье Пин.
– Повтори-ка? Что там? – Мин предпринял попытку выдавить из борцов улыбки, но они уже помрачнели.
– Даруйте мне силы, – взывал к потолку Лао. – Чен сказал: «Уезжайте, найдите новое местечко, а я пока улажу проблемы, возникшие из-за иностранки», – Лао вновь закурил. – Уясни уже, Мин: найдите новое местечко и уезжайте. Понимаешь?
– Когда ты так это произносишь, то, конечно, понимаю, – борцы устало оглянули Мина, тот недовольно закатил глаза и покорно склонил голову: хватит клоунады.
– Спасибо за разрешение, на чем я остановился?
– Понимаешь, – безжизненный тон Шэнли бесил Лао, но он радушно улыбнулся и кивнул в знак благодарности.
– Да, понимаешь… Понимаешь? Старик точно не имел ввиду: найдите местечко под конторку и живите с этим знанием.
Все, кроме Шэнли, произнесли «угу», Лао продолжил:
– Старик точно не имел ввиду…
Шэнли перебил Лао.
– Ладно, заместитель босса, он же будущий босс, пока не вернется наш босс. Что мы будем делать?
Лао не понимал: издевался ли над ним Шэнли или говорил всерьез? Еще Гари дебильно лыбился, и сложно понять: нравился ему речевой оборот дружка или они просто сговорились издеваться над ним? Разве поймешь этого Гари? Назовут китайца именем Гари и ходи потом думай, родители его идиоты или просто поиздеваться решили, когда увидели уродливого младенца? И почему этот детина оставил себе это имя? А вообще, это его второе имя или первое? Не зовут же его «Гари-Гари»? А если и так, то что из этого следует? А если первое, предположим, «Гарри», а второе «Гари», то что следует из этого? До этой секунды Лао и не подозревал, насколько сильно ненавидел Гари или наоборот, любил его? Что-что, а работник он отменный, но иной раз казалось, что мозги у него набекрень, потому что смотреть на людей таким диковатым взглядом мог только человек с именем Гари.
– Искать новое местечко и уезжать, – выдохнул Лао.
– Так просто? – не верил Кун.
– А что ты предлагаешь делать, с разбегу тебя, Кун? Улететь на луну?
Борцы устало посмотрели на Лао, как на человека, который должен быть лидером, а не тем, кто затевает передряги.
Лао смутился, опустил глаза в пол и жалобно выговорил: