Инструкция по выживанию тревожного путешественника
Нулевая точка и цена свободы
Квартира пахла пустотой. Этот запах, смесь пыли и остывшего металла, появляется тогда, когда исчезает запах другого человека. Я поняла это, когда открыла шкаф в поисках его последней футболки, которую он мог забыть. Пусто. Только мои вещи испуганно жались к одной стенке, а на его половине вакуум, который, казалось, высасывал воздух из комнаты.
Нет. Не совсем пусто. На полу валялся один его носок. Одинокий, черный, сбившийся в комок. Артефакт затонувшего мира.
Я подняла его двумя пальцами, как что-то радиоактивное. И в этот момент услышала в голове голос Максима, спокойный и убийственный, как приговор: «Ты не живешь, Айко. Ты планируешь».
Я сжала носок в кулаке. Планируешь? Хорошо. Вот мой план.
Я размахнулась и швырнула этот черный комок в стену. Он ударился с глухим, жалким стуком. Звук окончательного разрыва. И в оглушительной тишине, что наступила после, в моей голове родилось одно-единственное слово. Идеальный, как лезвие катаны, план из одного слова.
Япония.
Страна, где поезда ходят секунда в секунду. Где мусор сортируют на десять категорий. Где даже хаос подчинен невидимому порядку. Мой идеальный чертеж, где все линии сходятся, все углы выверены. Архитектурный шедевр, который должен спасти меня от руин моей собственной жизни.
Но драма, как всегда, упирается в прозу. Жестокую, как счет за коммуналку. На мой идеальный побег у меня нет денег.
На карте – сорок три тысячи рублей и остатки зарплаты, которые придут через неделю. Этого хватит на билет в одну сторону и, может, на неделю в капсульном отеле, питаясь онигири из 7-Eleven. А дальше что? Мыть посуду в токийской забегаловке? Красивый план, ничего не скажешь.
«Гениально, Айко, – шепчет мой Внутренний Критик, уютно устроившись где-то за левым ухом. – Спланировать побег, который ты не можешь себе позволить. Очень в твоем стиле».
Я захлопываю дверцу шкафа, чтобы не видеть эту пустоту. Так. Стоп. Без паники. Паника не предусмотрена планом. Нужно найти решение. Рабочее, системное решение.
Я листаю контакты. «Ленчик». Сердечко рядом с именем, которое я поставила три года назад, когда мы вместе напились просекко и решили, что завоюем мир. Сейчас оно выглядит как издевательство.
Просить в долг – это как признаться в редкой и постыдной болезни. «Привет, у меня финансовая недостаточность в острой форме, не займешь немного самоуважения до зарплаты?»
А просить стать финансовым спонсором для визы… это уже терминальная стадия. Это официальный документ, заверенный подписью, который гласит: «Я, Айко Романова, 28 лет, не способна самостоятельно обеспечить свое существование. Поручаюсь за подругу».
Мой палец зависает над кнопкой вызова.
«Она откажет, – мурлычет Критик. – Или согласится из жалости. Что хуже?»
Я трижды прокручиваю в голове сценарий разговора. Начинаю с чего-то нейтрального. Спрашиваю про ее новый проект. Потом плавно, как бы между делом, перехожу к своей «безумной идее». Ключевые слова: «авантюра», «перезагрузка», «формальность». Ни слова про Максима, пустоту и панику.
Нажимаю. Гудки. Длинные, как вечность.
– Айко! Привет! – голос Лены, как всегда, бодрый и звонкий, будто она только что выпила смузи из солнечного света и оптимизма. – Тысячу лет! Как ты?
– Привет, Лен, – мой голос скрипит, как несмазанная дверь. – Нормально. Замоталась немного. Ты как? Как твой стартап?
Мы обмениваемся дежурными фразами. Я слушаю про инвесторов и дедлайны, киваю пустоте и чувствую себя последним лицемером. Наконец, Лена делает паузу.
– Так чего звонишь? Просто так или дело есть?
– Дело, – выдыхаю я. – Немного… странное. В общем, я решила улететь в Японию.
Пауза. Достаточно долгая, чтобы мой Критик успел вставить: «Ну вот, сейчас она скажет, что ты с ума сошла».
– В Японию? Охренеть! – взрывается Лена. – Айко, это же супер! Когда? Надолго? Одна?
Ее искренний восторг сбивает меня с толку. Я мямлю что-то про три недели, про «давно хотела».
– Слушай, Лен… Тут есть один нюанс. Для визы нужно показать на счете приличную сумму. Что я, мол, платежеспособный турист, а не потенциальный нелегал. У меня сейчас, мягко говоря, не та ситуация. Нужно спонсорское письмо.
Я зажмурилась, ожидая удара.
– А, поняла, – говорит Лена так просто, будто я попросила у нее рецепт пирога. – Без проблем. Выписку со счета сделать? Сколько там надо? У меня как раз деньги на вкладе лежат, покажу им движение. Ты только скажи, что за письмо, я все подпишу.
Я открываю глаза. Воздух, который я, кажется, не вдыхала весь разговор, врывается в легкие.
– Лен… спасибо. Ты серьезно?
– А то! – фыркает она. – Не позволить тебе улететь в Японию из-за какой-то банковской бумажки? Бред. Скидывай мне список документов, я все сделаю. Только ты там оторвись за нас обеих, договорились?
– Договорились, – шепчу я, чувствуя, как к горлу подкатывает предательский комок. – Я все верну.
– Да забей. Считай это инвестицией в твое душевное здоровье.
Мы прощаемся. Я кладу телефон на стол. Вместо облегчения – тяжесть. Новая, свинцовая. Теперь провал – это не просто мое личное фиаско. Это предательство. Предательство ее веры, ее легкости, ее «да забей».
Я открываю ноутбук. Сайт посольства Японии. Анкета, бронь отеля, бронь билетов, справка с работы, спонсорское письмо, выписка со счета спонсора, копия паспорта спонсора… Список ползет по экрану, как ядовитая змея.
И тут меня накрывает. Не тихая грусть, а липкая, удушающая паника. Волна иррационального ужаса. А что, если консул что-то заподозрит? А если в моей справке с работы найдут опечатку? А если Лена забудет прислать скан? А что, если…
«Ты всех подведешь, – голос Критика больше не шепчет, он кричит. – Ты возьмешь ее деньги и никуда не улетишь. Ты останешься здесь, в этой квартире, с долгом и позором».
Руки начинают дрожать. Дыхание сбивается. Так. Нет. Я не позволю этому случиться. Я достаю с полки новый, еще пахнущий типографской краской молескин в черной обложке. Тот, что я купила для идеального плана путешествия. Открываю первую страницу. Ручка дрожит, но я пишу.
Катастрофическая мысль: Мне точно откажут в визе, потому что у меня спонсор, а не свои деньги. Я опозорюсь перед Леной и останусь с долгами.
Рядом, в другой колонке, я заставляю себя выдавить ответ. Не эмоцию, а факт.
Рациональный ответ: Процедура спонсорства предусмотрена правилами посольства. Это стандартная практика. Моя задача – собрать все документы по списку, без ошибок. Я не могу контролировать решение консула, но я могу идеально выполнить свою часть работы. Провал – это не конец света, а неприятность, которую можно пережить.
Я пишу еще одну мысль. И еще. Страница заполняется уродливым, скачущим почерком. Но с каждой строчкой хаос в голове немного упорядочивается. Дыхание выравнивается. Дрожь в руках утихает.
Это первая инструкция по выживанию.
И эта инструкция проста: разбить одного огромного, парализующего монстра под названием «Побег» на десяток мелких, уродливых, но победимых врагов. Каждый враг получает свое имя и место в списке. «Спонсорство Лены» – выполнено. «Паранойя по поводу анкеты» – в процессе нейтрализации. Ручка замирает над страницей. Я смотрю на этот список, который существует скорее в моей голове, чем на бумаге, и натыкаюсь на следующий пункт. Самый жирный, обведенный красным маркером. Задача, от одной мысли о которой тревога снова пытается царапнуть изнутри. Но теперь у меня есть система. Нельзя позволить страху снова стать бесформенным и всепоглощающим. Ему нужно дать имя и номер.
Звонок маме в моем плане значился под кодовым названием «Миссия невыполнима». Я оттягивала его три дня, но дальше было нельзя. Мама не простила бы мне, если бы узнала о таком постфактум.
Набираю номер, и в трубке раздается ее привычное, тревожное «Алло?». Я почти слышу, как она кладет на столик пачку валидола, просто на всякий случай.
– Мам, привет. Это я. У тебя есть минутка?
– Айко? Что-то случилось? Голос у тебя не такой.
«Голос у меня всегда не такой», – думаю я, но вслух говорю бодро, даже слишком бодро:
– Все отлично! Просто новость есть. Хорошая.
Пауза. И потом надежда в ее голосе, от которой у меня сводит зубы.
– Максим вернулся?
Удар под дых. Всегда. Каждый раз. Моя жизнь, мои новости, мои победы и поражения – все это лишь декорации в пьесе под названием «Айко и Максим».
– Нет, мам. Не Максим. Это про меня новость. Я еду в отпуск. В Японию.
Тишина. Не такая, как у Лены – удивленно-радостная. Тишина в маминой вселенной – это время, за которое ее мозг генерирует все возможные сценарии апокалипсиса. Прошла секунда. Две. Три. Началось.
– В Японию? – в ее голосе ужас, будто я сказала «в жерло вулкана». – Какая Япония, Айко? Зачем? Там же эта… Фукусима их! Ты что, хочешь светиться в темноте?
– Мам, прошло больше десяти лет, – я включаю свой заранее заготовленный, успокаивающий тон. – Радиационный фон в Токио ниже, чем в Москве, я проверяла.
– Она проверяла! – это уже не мне, а воображаемым зрителям в ее комнате. – А землетрясения? Их же там трясет постоянно! Дом рухнет, и никто даже не узнает, где твоя могилка!
Мой Критик внутри одобрительно кивает. Отличный аргумент, он до такого не додумался.
– У меня будет страховка. И я буду жить в современных отелях, они сейсмоустойчивые. Я все спланировала, мам. Там безопасно.
– Безопасно! – фыркает она. – Одна! Совсем одна в этой Японии! А если ты заболеешь? Аппендицит какой-нибудь? Кто тебе стакан воды принесет? Ты же языка не знаешь! Потеряешься – и все! С концами!
Ее слова – не просто тревога, а тяжелая артиллерия. Каждый вопрос – снаряд, который пробивает мою тонкую броню из логики и планов. Я чувствую, как паника, которую я так старательно запихивала в дневник мыслей, снова поднимает голову.
– Мама, пожалуйста. Я взрослый человек. Я просто хочу отдохнуть.
– Отдохнуть… – в ее голосе появляется вселенская скорбь. – Отдыхать надо на даче. Или в санатории в Кисловодске. Я бы с тобой поехала. А это не отдых, это блажь. Лучше бы о замужестве подумала, а не о Япониях своих. Максим такое бы не одобрил.
Бинго. Мы сделали полный круг и вернулись к Максиму. Мой тщательно выстроенный разговор рассыпался в прах.
– Мам, мне надо идти, – говорю я, чувствуя полное опустошение. – Работа.
– Да-да, иди, работай… – вздыхает она. – Только думай головой, Айко. Прошу тебя. Я же люблю тебя.
– Я тебя тоже люблю, мам. Пока.
Я кладу трубку и несколько минут сижу не двигаясь. Ее страхи, как споры ядовитых грибов, разлетелись по моей стерильной штаб-квартире и теперь оседают на папках с документами, на экране ноутбука, на моих плечах. Я бегу не только от пустоты в шкафу. Я бегу от этой любви, которая душит сильнее, чем любая ненависть. Теперь мне нужно уехать не просто «чтобы». Мне нужно уехать «вопреки». И это делает ставку еще выше.
Моя квартира превращается в штаб военной операции. Операции «Виза». На кухонном столе разложены боеприпасы: степлер, скрепки, файлы, папки. Ноутбук – центр управления полетами. На экране открыто десять вкладок: сайт посольства, форум Винского, переводчик, образцы заполнения анкеты, чат с Леной.
Мой перфекционизм, обычно направленный на рабочие отчеты и презентации, находит нового врага – визовую анкету. Я скачиваю ее в формате PDF и понимаю, что заполнять ее нужно от руки. От руки! В двадцать первом веке! Печатными латинскими буквами.
«Это ловушка, – сообщает Критик. – Они специально так делают. Хотят посмотреть на твой почерк, чтобы оценить твою личность. Одна кривая буква – и всё, отказ».
Я распечатываю пять экземпляров анкеты. Черновики. Первые два дня я тренируюсь писать свое имя. A-I-K-O. R-O-M-A-N-O-V-A. Каждая буква должна быть идеальной, как иероглиф, выведенный рукой мастера. Я заполняю первый черновик. Пункт «Цель поездки» – TOURISM. Простое слово, но в нем для меня заключена целая вселенная. Пункт «Предполагаемая дата въезда». Я вписываю число, и оно кажется магическим, как заклинание.
Потом начинается ад перфекциониста. Форум Винского. Я читаю его, как священное писание. Десятки веток, сотни страниц. Люди делятся своими историями. Успешными и, что гораздо важнее, провальными.
«Мне отказали, потому что бронь отеля была на букинге, а они якобы могут это проверить и увидеть, что она не оплачена!»
Я тут же отменяю свои бесплатные брони и ищу отели с полной предоплатой. Мой и без того хрупкий бюджет трещит по швам.
«Другу влепили отказ, потому что в справке с работы не было фразы "на время отпуска рабочее место сохраняется"».
Я звоню в наш отдел кадров и заискивающим голосом прошу тетю Марину, которая помнит меня еще зеленым стажером, добавить это волшебное заклинание. «А у меня развернули документы, потому что фотография была сделана больше шести месяцев назад!» Я смотрю на свое фото. Оно сделано год назад. Я там даже улыбаюсь. Сейчас я так не смогу. Но я иду в фотоателье и делаю новый снимок. На нем у меня лицо человека, который смотрит в бездну. Идеально для посольства.
Каждая такая история – это новый виток паранойи. Я делаю ксерокопии всех страниц всех паспортов, даже пустых. Складываю документы в строго определенном порядке, который подсмотрела в одном из отчетов: анкета, фото, паспорт, справка с работы, Ленины документы… Я скрепляю их не степлером (вдруг повредит бумагу?), а специальной пластиковой скрепкой. Весь этот бумажный тотем я упаковываю в прозрачный файл, а потом в жесткую папку, чтобы ни один уголок, не дай бог, не помялся.
Ночью мне снятся кошмары. Строгий консул в кимоно листает мои документы и вдруг останавливается на анкете. «Что это?» – спрашивает он, указывая на крошечное пятнышко от кофе, которое я оставила на черновике. «Это неуважение», – говорит он и ставит в паспорт огромный красный штамп.
Я просыпаюсь в холодном поту.
Лена присылает свои сканы. Идеальные. Выписка с ее счета выглядит солиднее, чем годовой бюджет небольшой африканской страны. Я чувствую укол зависти, который тут же гашу волной благодарности. Она мой единственный союзник в этой войне.
И вот, день подачи. Я уже тут, за час до открытия, первая в очереди. В руках папка, тяжелая, как судьба. Я сто раз проверила каждый лист. Я знаю эту стопку бумаги лучше, чем собственную биографию.
Воздух в визовом центре спертый, пахнет пылью, озоном от работающих принтеров и чужой тревогой. За мной выстраивается очередь – такие же, как я, просители. У каждого в руках своя папка-судьба. Я слышу обрывки разговоров: кто-то шепотом обсуждает шансы, кто-то нервно переспрашивает у соседа, нужна ли копия свидетельства о рождении кота.
Мой Критик не дремлет. Он сканирует толпу и выносит вердикты.
«Смотри на того парня. У него лицо уверенное. Наверняка едет в командировку от Газпрома. Ему точно дадут».
«А та парочка? Явно молодожены. Счастливые. Им тоже дадут. Они не выглядят так, будто бегут от чего-то».
«А ты? Ты выглядишь именно так. Беглянка с безумными глазами и папкой, за которую ты цепляешься, как за спасательный круг».
Я вжимаю папку в грудь еще сильнее, пытаясь унять дрожь. Чтобы не сорваться, я цепляюсь взглядом за детали. Стертый линолеум под ногами. Катышки на свитере женщины около меня. Блик света на стеклянной перегородке, отделяющей меня от девушки-клерка. Она выглядит уставшей и смертельно скучающей. Для нее я – просто очередной номер в бесконечной череде лиц. Для меня она – привратник у врат в другую жизнь.
Электронное табло щелкает, высвечивая мой номер: А-117. Звук похож на удар молотка судьи. Я медленно подхожу, чувствуя, как ноги становятся ватными. Каждый шаг к окну №3 как шаг по канату, натянутому над пропастью. Я мысленно репетирую приветствие. «Здравствуйте». Не слишком заискивающе, не слишком самоуверенно. Спокойно и по-деловому. Я подхожу к окну, и сердце колотится где-то в горле. Девушка-клерк с непроницаемым лицом берет мою папку. Она листает документы с такой скоростью, что я не успеваю дышать. Мой идеальный порядок, моя выверенная система – все это превращается в простое шуршание бумаги в ее руках. Она не смотрит на мой каллиграфический почерк. Она не восхищается справкой от тети Марины. Она просто проверяет наличие документов по своему внутреннему чек-листу.
– Всё, – говорит она, протягивая мне талончик с номером. – Ожидайте смс. Следующий.
И это всё? Мой двухнедельный марафон, моя паранойя, мои кошмары – все это уложилось в тридцать секунд безразличного шуршания?
Я выхожу на улицу. Ощущение, будто я сдала самый важный экзамен в жизни и теперь могу только ждать результатов, на которые уже никак не повлиять. Цена свободы оказалась не в деньгах. Она была в нервных клетках, в унижении, в этом тотальном, изматывающем контроле. И это только начало.
Я смотрю на серый московский пейзаж. И впервые за много недель в голове появляется четкая, ясная мысль, не замутненная ни паникой, ни голосом Критика.
Я заслужила эту поездку. Я дойду до конца.