Развод в 44. Без права на прощение
Глава 1
«Яра, позвони мне, пожалуйста, как освободишься. Нам срочно нужно поговорить! Это важно!» – Сообщение от Светы приходит во время второго урока. Спрятав телефон, я решаю поговорить с ней на перемене.
После последнего звонка в классе снова наступает тишина. Я, как обычно, остаюсь, а несколько учеников ждут меня для дополнительных занятий. Чаще всего это те, кто готовится к экзаменам или кому просто нужно чуть больше внимания и поддержкиз. Я люблю эти репетиции, потому что здесь нет спешки, что вот-вот зазвенит звонок и нужно успеть все объяснить. Можно поговорить, не торопясь все разложить по полочкам, чтобы каждый ученик понял тему до конца. Благо они меня любят, внимательно слушают. У каждого из них цель поступить в университет, стать успешным человеком.
Когда последние дети собирают тетради и прощаются, я некоторое время задерживаюсь одна в пустом кабинете. Привычный запах мела, чуть выцветшие стенды на английском, аккуратно сложенные книги на столе – все это вдруг окутывает меня странным спокойствием. Я выключаю свет и выхожу в коридор, где уже никого нет.
У входа останавливаюсь, оглядываюсь вокруг. На улице слишком пасмурно. Не просто льет мелкий весенний дождик, а настоящий ливень. Будто небо решило вылить за раз все, что копило неделю. Капли так и дробят по лужам, по ступеням, по крыше, срываясь с козырька водопадом. Надеясь, что это временно, решаю немного подождать.
Достаю телефон, вижу несколько пропущенных от Светы. Черт! Я ей так и не позвонила… Дома свяжусь, ибо сейчас это невозможно.
Время идёт, а дождь не то, что не стихает, а словно заливает город с новой силой. Машина стоит чуть дальше, через школьный двор, и я понимаю, что ждать дальше бессмысленно. Сделав глубокий вдох, прижимаю сумку к груди, приподнимаю край юбки, и быстрыми шагами спускаюсь по лестнице.
Холодная и липкая вода моментально проникает в туфли. Блузка тут же прилипает к телу, становясь прозрачной. Волосы стекают по вискам, по шее, капли попадают за воротник. Я бегу, стуча каблуками по асфальту и только захлопнув за собой дверь машины начинаю дышать.
Сажусь за руль. Меня трясет так, что даже пальцы на кнопках едва слушаются. Включаю печку на полную, надеясь, что тепло поможет хоть немного прийти в себя.
Юбка и блузка прилипли к коже. Сквозь запотевшее стекло мир кажется размытым, как за стеклом аквариума.
Телефон подает признаки жизни. Достав его из сумки, вздыхаю. Господи, что такое могло произойти, что Свете не терпится со мной поговорить?!
– Да, родная.
– Господи, Яра! Я тут задыхаюсь от злости, а ты на связь не выходишь!
– Что случилось? Ты меня пугаешь.
– Можешь ко мне приехать? Пожалуйста, это очень важно!
– Я только вышла из школы и промокла насквозь, Свет. Не думаю, что это хорошая идея.
– Всего на пять минут! У нас тут очень много посетителей сегодня, не могу выйти. Ты же знаешь, что я не дергаю тебя по пустякам.
Голос у подруги действительно взволнованный, нервный. И да, от шума я с трудом понимаю, что она говорит.
– Хорошо. Но я быстро. Буду через сорок минут.
– Договорились!
Я крайне редко отказываю Свете. Возможно, она просто хочет, чтобы я выбралась из дома. Потому что в последнее время перестала куда-то с ней ходить, проводить вместе время. Слишком замкнутой стала. Умом понимаю, что она права. Ну сколько можно? Школа, дом, занятия, книги, вечные списки дел. Иногда кажется, что я растворяюсь в этой системе. Остается несколько часов свободного времени, а это время я хочу провести с семьей и немного отдохнуть.
Салон постепенно наполняется сухим, мягким теплом. Еще недавно насквозь промокшая одежда начинает высыхать. Ткань медленно отлипает от кожи.
Прошло уже почти полчаса, а я будто топчусь на месте. Маршрут, который обычно занимает минут сорок, сегодня превращается в мучительное ползание среди бесконечного потока машин, а стрелки часов неумолимо бегут вперед.
В ресторан я вхожу, когда уже давно стемнело. Сегодня здесь удивительно многолюдно. Свободных мест нет вовсе, только в самом конце зала, в углу заведения есть маленький столик на двоих, куда я направляюсь.
Света замечает меня сразу и уже направляется к столику, держа в руках маленький поднос с горячим, ароматным кофе. Она ставит напиток передо мной и садится напротив. Улыбается, но я вижу, как она напряжена. И эта улыбка неестественная.
– Что случилось, Свет? – спрашиваю, не отрывая взгляда. – Ты выглядишь странно. Зачем меня позвала? Все же хорошо?
Она качает головой, вытаскивая из кармана телефон. Пару минут что-то ищет, пока я, обняв пальцами горячую чашку, делаю глоток кофе.
– Эдик тебе изменяет, Яра, – неожиданно поворачивает экран в мою сторону. – Мне бы совершенно не хотелось это тебе говорить, но… Прости. Мне больно видеть, как он тебя предает. Он же наверняка с тем чучело смеются над тобой… Даже мысль о таком вызывает ярость. Клянусь, Яр. Я не желаю тебе ничего плохого, но молчать просто не могу.
Мой муж находится в дорогом и шикарном ресторане, судя по интерьеру и хрустальным бокалам на столе. Все бы ничего… Я бы закрыла глаза на его собеседницу, посчитав, что это какая-то деловая встреча, если бы Эдик не держал ее за руку и не смотрел таким восхищенным, влюбленным взглядом. Ее лица я не вижу – лишь темные, длинные, идеально уложенные волосы. Снимок сделан сбоку, но так, чтобы не было понятно, кто та девица.
Такой мощный удар в грудь получаю, что перестаю дышать. В горле застревает колючий ком, а пальцы, которыми я обхватываю чашу, дрожат. Сглотнув, прикрываю глаза.
– Откуда это? – не узнаю свой голос.
Последнее, что я могла бы ожидать, так это измену мужа, когда мы прожили вместе пол жизни.
– Отправили те, кто знает, что мы близкие подруги. Да, больно. Да, неприятно. Но мне кажется гораздо лучше узнать все сразу, чем ходить с рогами.
– Я поговорю с Эдиком. Перешли мне эту фотографию, пожалуйста.
– Конечно.
Допиваю кофе, вкус которого совершенно не чувствую, поднимаюсь с места.
– Яр, мне очень жаль…
– Перестань. Этот снимок… Он еще ничего не значит. Может, есть какое-то объяснение…
– Дай мне знать, ладно? При любом раскладе вам нужно поговорить с мужем. Не молчи, пожалуйста. Я через все это прошла. Несколько лет как тупая курица ходила, ни о чем не подозревая. Не хочу для тебя такой же судьбы.
– Хорошо. Я тебе позвоню.
Попрощавшись с подругой, выхожу из ресторана. Домой возвращаюсь ближе к десяти, что очень поздно. Поднимаюсь в комнату и первым делом принимаю душ, мысленно благодаря бога, что я не столкнулась со свекровью. Она опять начала бы рассказывать лекции, учить уму-разуму, будто я маленький ребенок.
Переодевшись в свежую одежду, я уже хочу спуститься вниз, как слышу вибрацию. Эдик забыл мобильный на тумбочке.
Я не знаю, как с ним буду разговаривать. Как начну… Да, между нами в последнее время все не так, как было, к примеру пару лет назад, но я всегда ссылалась на усталость. Мы оба приезжаем поздно и сил на что-либо не остается. Мне сложно поверить в его предательство.
Беру смартфон и натыкаюсь на всплывающую смс, не могу не прочесть строчки:
«Ты сегодня приедешь? Мы не видимся уже три дня. Я соскучилась, милый».
На телефон мужа пришло сообщение. Это уже не шутки. Фотография, где он с другой в ресторане. А теперь и это…
Я, конечно же, не теряя ни минуты иду к нему, чтобы потребовать объяснений. Но замираю у двери кабинета, услышав голос дочери:
– Пап, тебе не кажется, что давно пора развестись с мамой? Ты ее не любишь, а она… Встречается с другим достаточно давно.
Я в шоке. О чем она вообще говорит? О каком разводе идет речь? У меня… есть другой? Что за бред?
– Планирую. Но не сейчас. Время есть.
– А зачем тянуть? Наташа тебя очень любит. Ты будешь счастлив с ней.
Не верю своим ушам. Захожу в кабинет и по очереди смотрю на дочь и мужа, крепко сжимая в руке его телефон.
– Кто такая Наташа, Эдик? У тебя есть другая?
Мы двадцать три года в браке! Он не может так поступить со мной! Но муж не отрицает, лишь устало качает головой и подтверждает:
– Да. Я люблю ее. Нам нужно развестись, Яра. Ты съедешь отсюда, а она придет сюда. Мы будем жить здесь. Дочь останется с нами. Да, Оля?
– Конечно, пап.
Глава 2
Стою как вкопанная. Воздух исчезает, сердце стучит в ушах так, что я едва слышу собственное дыхание. Тело будто онемело. Пальцы сводит судорогой. И всё внутри меня проваливается в какую-то холодную, вязкую пустоту. Я хочу что-то сказать, хотя бы одно слово, но рот не слушается.
Это же моя дочь… Моя единственная девочка, которую я растила с любовью и теплом. Я жила, можно сказать, для нее. Бессонные ночи, первые уроки, болезни, слезы. Все это было в прошлом, все было ради нее. А теперь она смотрит на меня, как на постороннюю женщину. Так спокойно и без капли сомнения в моем «предательстве», о котором я не знаю.
Вся эта дурацкая сцена похожа на сон. Кошмарный сон, в котором все, что мне дорого, предает тебя в одночасье. Муж – да, это уже удар, от которого кружится голова. Но дочь?.. Моя Оля, мой свет, моя опора, мой смысл… Мой ребенок смотрит на меня как на врага?! Как она может так жестоко обойтись со мной, не имея ни одного доказательства? Она не просто молчит, а делает свой выбор против меня. И я не имею ни малейшего представления, за что они так со мной поступают…
Сажусь на край кресла, потому что ноги больше не держат. Телефон мужа все еще в моей руке. Я смотрю на экран, будто надеюсь, что сообщение исчезнет, растворится, и все, что сейчас происходит, окажется шуткой.
Но это идиотское сообщение есть. Оно реально. Так же реально, как их голоса, звучащие секунду назад. Как их взгляды, которые сейчас устремлены на меня.
Молчание между нами растягивается. И в этой тишине я медленно умираю. Я выгляжу так же, как и полчаса назад – сильной и независимой. Но внутри что-то хрустит, ломается, крошится. Это не просто предательство. Это… обесценивание.
Меня. Моей любви. Моей заботы.
Горло сдавливает что-то невидимое. Но я не плачу. Пока нет. Потому что боль еще не до конца понята. Ее слишком много, чтобы почувствовать все сразу. Я как в тумане. И в этом тумане, где я перестаю понимать, кто я, зачем я здесь, и что вообще происходит, слышу только собственное неровное дыхание.
Хочется просто уйти, захлопнув за собой дверь. Но… я не позволю им так просто перевернуть мою жизнь вверх дном и остаться в этом доме, будто меня никогда здесь не было. Глубоко вдыхаю и, несмотря на дрожь в груди, выпрямляю спину.
– Сейчас же объясните мне, что происходит. Откуда появились необоснованные обвинения? Ты, Оля. Ты сказала, что у меня кто-то есть. Откуда эта ложная информация? С какой стати ты обвиняешь меня в том, чего не было и быть не может?
Дочь поджимает губы, словно собирается с мыслями. Ведет себя так, будто я не ее мать, а преподаватель, перед которым она обязана оправдаться.
Но почему-то не смотрит мне в глаза, а куда-то мимо, в сторону.
– Папа сказал… Он показывал переписку. Скриншоты. Какие-то сообщения. Он говорил, что ты встречаешься с мужчиной… что ты давно отдалилась от семьи, и тебе плевать на нас.
Лицо заливает жар от гнева, боли и… Разочарования.
– Я отдалилась? Я? От кого, Оля? Я просто прихожу поздно. Да, не отрицаю, но разве у меня есть выбор? Для кого я работаю? Сколько лет преподаю английский? И да, последние три года приходится нагружать себя по полной. Почему я это делаю? Думаешь, мне нравится приходить домой и без сил падать на кровать? Нет, Оля, мне это никакого удовольствия не приносит. Зато вы, пока я пашу целыми сутками только потому, что у твоего отца все плохо и он с трудом обеспечивает семью, вы тут строите планы, как от меня избавиться?
Я перевожу взгляд на Эдика. Его лицо каменное. Ни капли раскаяния, ни тени вины. И от этого мне становится особенно мерзко.
Последние три года у него действительно все плохо. Все для дома делаю я, но при этом оказываюсь виноватой. Да даже свекровь накидывается на меня каждый божий день только потому, что я возвращаюсь домой поздно. Хотя прекрасно знает, что все живут за мой счет. Да, Валентина Сергеевна неблагодарная, в этом я даже не сомневалась. Но как же больно осознавать, что мой муж, как оказалось, далеко от нее не ушел.
– Ты показал ей какие-то фальшивые снимки? Ты действительно настолько хотел выгородить свою новую «любовь», что без стыда и совести оболгал меня перед дочерью? Тебе не хватило смелости просто признать, что ты предатель?
– Яра, между нами всё давно угасло. Мы просто тянули время. Ты сама это знаешь, – говорит спокойно, будто это деловой разговор. – Ты стала другой. Такой… холодной. Постоянно в школе, в своих заботах. Наташа дала мне тепло и любовь, которого ты давно не давала.
– Я не холодная, а просто уставшая. От того, что все на мне. Я тянула нас троих, пока ты ходил по самым дорогим ресторанам со своей любовницей!
Делаю шаг к дочери, беру ее за руки. Они холодные. Она не вырывается, но и не отвечает.
– Оля, ты действительно веришь ему? Веришь в то, что я изменяю твоему отцу? Почему?
Она шепчет, и этот шепот буквально режет мое сердце:
– Потому что ты… ты все время где-то. Сама по себе. Ты не видишь меня. А папа всегда рядом. Он говорит со мной, понимает меня. И… я просто хочу, чтобы он был счастлив. Разве в этом есть что-то плохое?
– Даже если для этого меня нужно растоптать? Переступить через меня?
Она не отвечает. А я уже не могу держаться.
– Понятно, – усмехаюсь зло, так и не дожидаясь ответа. А Эдик сама невозмутимость. – Я не уйду. И не позволю вам решать за меня. Не позволю вам превратить все в руины, прикрываясь красивыми словами про «счастье» и «тепло».
Разворачиваюсь и выхожу из кабинета, ощущая, как внутри, среди обломков, медленно поднимается что-то новое. Это не злость. Это скорее сила и желание отомстить.
Я с трудом поднимаюсь в спальню. Ноги ватные, руки ледяные. Хочется лечь, но я не ложусь. Хочется плакать, но не могу. Слез нет. Они тяжестью застревают в горле. Только сердце стучит громко и глухо одновременно, как удар кулаком в запертую дверь.
Сажусь на край кровати, закрываю глаза. Слышу, как внизу захлопывается дверь. Эдик уходит. Наверное, к той самой, что якобы «дает тепло».
А дочь так и не поднимается ко мне.
Смотрю в зеркало напротив кровати. Себя не узнаю. В этом отражении женщина, которой сломали сердце.Которая разочаровалась в самых близких людях. В своей семье.
Что я чувствую? Все сразу. И пустоту. И гнев. И боль, которая разрывает меня на части.
Наконец ложусь и смотрю в потолок. Сколько ночей мы провели здесь вдвоем? Сколько разговоров, планов… И все обесценилось двумя фразами: «Я люблю ее. Ты съедешь отсюда.»
В какой-то момент дыхание сбивается. Меня накрывает волной глухих и беззвучных рыданий. Так плачут только те, кто не хочет, чтобы их кто-то услышал.
Ночь проходит не просто плохо – она словно не проходит вовсе. Я не сплю, я существую в каком-то чужом, тревожном пространстве между снами и явью.
Каждый раз, когда закрываю глаза, передо мной встает лицо дочери. То самое, спокойное и холодное, когда она говорит: «Ты встречаешься с другим». Будто я чужая и виноватая женщина, которая заслуживает самое жестокое наказание.
А Эдик… Он даже не пытался объясниться. Не извинился. Просто поставил перед фактом. Словно я – мебель. Старая вещь, которую пора вынести из дома.
Заставляю себя встать с кровати. Спать все равно не получается. Лицо серое, губы обветрились, волосы в беспорядке.
«Нам нужно встретиться», – отправляю сообщение Свете. Седьмой час, но я уверена, что она давно проснулась.
«Приезжай ко мне. Это займет меньше времени.»
«Буду через пятнадцать минут.»
Света живет неподалеку. Успею опустошить ей душу, а потом вернусь домой и соберусь на работу. Мне нужно быть в школе в одиннадцать.
Одеваюсь, беру ключи и выхожу. Благо все спят.
Света открывает дверь через секунду, едва я нажимаю на дверной звонок. Я даже не здороваюсь. Просто захожу в квартиру, иду на кухню и сажусь, машинально обхватывая ладонями чашку, которую подруга ставит передо мной.
– Он мне больше не муж, – говорю почти шепотом. – Я не могу и не хочу жить с человеком, который так легко переступает через меня. Через нас. Через двадцать три года жизни.
Света молчит. Она смотрит на меня так, будто сейчас хочет обнять, но боится, что я расплачусь.
– Он признался? – спрашивает она осторожно.
– Да. Ночью я хотела кричать, биться головой об стену, искать объяснений. А потом… потом стало пусто. И в этой пустоте я вдруг поняла, что мне не за что бороться. Он меня не любит, Света.
Подруга медленно кивает. Ее глаза полны слёз.
– А дочь?..
– Не знаю. Пока не знаю, что с ней делать. Ей хорошо с отцом. Она поддерживает его выбор. Я одна, Свет. Но я справлюсь. Просто мне нужно немного времени.
Света тянет руку через стол и накрывает мою.
– То есть Оле все равно, что у ее отца есть любовница? Что он наставлял ее же матери рога?
– Представляешь, да… – ком в горле увеличивается в размерах. – Моя Оля плевать хотела на меня и на мои чувства.
Мы ещё какое-то время разговариваем со Светой. Мне удается отбросить хоть какую-то часть груза, что лежит на плечах, после общения с ней. Попрощавшись, еду к себе.
Мне нужно собираться в школу, нужно быть среди людей, чтобы не остаться наедине с этим гулом в голове. Кажется, только привычная рутина может удержать меня на плаву.
Переодеваюсь, привожу себя в порядок,
За окном все еще пасмурно, асфальт влажный от ночного дождя. Сажусь в машину, завожу, включаю обогрев. Радио играет что-то ненавязчивое, но я даже не слышу слов – все внимание сконцентрировано на дороге. Очень надеюсь, что если я буду просто ехать, не думать, возможно, забуду вчерашний вечер и проведу день нормально.
Где-то посередине пути, когда до школы остается пятнадцать минут, машина дергается. Я мгновенно напрягаюсь, сбрасываю скорость. Вдруг двигатель захлебывается, и машина резко останавливается у обочины.
– Только не сейчас… – шепчу в пустоту. – Только не сейчас, черт побери! Будто мне проблем мало!
Поворачиваю ключ в замке зажигания, но автомобиль не реагирует. В груди начинает подниматься паника.
Я совсем не разбираюсь в этих делах. Нет ни малейшего понятия, что делать в такой ситуации.
Достаю телефон, чтобы вызвать техпомощь… и в этот момент понимаю, что он выключен. Батарейка села, наверное. Закон подлости в полном расцвете. Закрываю глаза, делаю глубокий вдох, пытаюсь успокоиться. Поставив мобильный на зарядку в машине и зажав боковую кнопку, чтобы включить, осматриваюсь. Положив гаджет, выхожу из салона.
Проезжающие мимо машины несутся, словно не видят меня. Никто не останавливается. Никто даже не замедляется, чтобы посмотреть, что происходит. Даже жестами не получается кого-либо остановить.
Но спустя минут пять, когда полностью теряю надежду, вдруг из-за спины слышу мягкое урчание двигателя, оборачиваюсь. Черный внедорожник, проехавший мимо, неожиданно тормозит и начинает сдавать назад. Мужчина за рулем опускает боковое стекло и, немного нахмурившись, спрашивает:
– Вам помочь?
Голос спокойный, уверенный. Черты лица аккуратные, темные глаза, щетина на скулах. Он не улыбается, но в его взгляде нет угрозы. Есть что-то другое. Спокойствие и… уверенность, что ли.
– Машина не заводится, – выдыхаю. – И телефон сел…
Он кивает и выходит из салона. Водительская дверь громко захлопывается, и он оказывается рядом. Такой высокий и сразу видно, что обеспеченный. И явно при должности.
– Посмотрим, что можно сделать.
Глава 3
Ошеломленно наблюдаю, как незнакомец обходит меня и направляется к капоту.
– Откроете? – смотрит на меня вопросительно.
– Конечно, – тут же вырываюсь из оцепенения.
Дергаю ручку двери и нажимаю кнопку у руля.
Он немедля поднимает капот и начинает что-то там проверять, трогать, дергать.
Не зная, что делать, я остаюсь на месте и посматриваю на циферблат наручных часов.
Я ни за что в жизни не успею вовремя, если это займет больше пятнадцати минут.
Проклятье!
Прислонившись к задней двери, я опускаю голову и смотрю вниз на свои туфли. Стараюсь не думать о моей жизни, которая внезапно перевернулась с ног на голову и превратилась в маски-шоу. Тем не менее, я каждую секунду прокручиваю слова мужа и дочери в голове. Как много моей вины в том, что произошло? Мужчине зачастую не нужен повод для предательства, но дочь… Я не была плохой матерью. Или же я просто заблуждалась?
– Попробуйте завести, – командует мужчина, выглянув из-за капота.
Быстро сажусь за руль и поворачиваю ключ в замке зажигания. Но ничего не происходит, кроме «кашля».
– Понял, минуту, – доносится его голос, поэтому я остаюсь сидеть на месте.
Мой мобильный оживает. И я, даже не глядя на экран, могу с уверенностью угадать контакт. Забираю со злой усмешкой.
– Да? – поднимаю трубку, откуда тут же доносится недовольный и громкий голос.
Уже и не помню, когда в последний раз она со мной спокойно здоровалась, вместо высказывания недовольства. Я выхожу из машины и отхожу на несколько шагов.
– Могу я узнать, Яра, один момент…
«Нет», – отвечаю мысленно, на деле же молчу.
– Ты теперь приходишь после заката, уходишь до рассвета. Это теперь норма жизни в доме моего сына?
Приехали!
– В нашем доме, – отвечаю ей, злясь. – Валентина Сергеевна. В доме вашего сына и его жены, где позволено жить и вам. Жить, а не командовать кем-либо.
– Ах… – она театрально ахает, а я закатываю глаза. – Ты даже не приготовила для своей семьи ужин. И с утра никакого завтрака. Ты не выполняешь свои обязанности и отлыниваешь от них.
«Потому что ни один из вас не заслуживает больше ничего из того, что я отдавала безвозмездно», – горько признаю.
– Давайте подумаем вместе, – крепко обхватив себя за плечи рукой, рычу в трубку, боясь окончательно сорваться. – Я работаю с утра до позднего вечера, обеспечиваю семью самым необходимым и выматываюсь как вол. А что же делаете вы, Валентина Сергеевна? – она затихает, пока я продолжаю. – Встречаетесь с подругами, гуляете по городу и тратите деньги только на себя, ничего для дома не покупаете. Кто из нас двоих с вами располагает временем приготовить семье завтрак или ужин? Так еще я должна прислуживать вам? С какой стати, могу я узнать?
Меня так достало это все, что больше не осталось сил сдерживать слова.
– Да как ты смеешь со мной говорить в таком тоне? Откуда вдруг такая смелость? Эдик обязательно узнает о твоих словах и примет меры, бессовестная, невоспитанная хабалка!
– Господи, – усмехаюсь на ее слова. – Да ради бога. Плевать я хотела с некоторых пор и на вас, и на вашего сына.
Свекровь «ахает» снова и теряет дар речи.
– Да ты… Змея, пригретая на груди! Ладно, меня не уважаешь как мать своего мужа, но говорить подобное о моем сыне? Неблагодарная! Я всегда знала, что рано или поздно ты проявишь свою вторую натуру. Ты – разочарование. Видит бог, я хотела открыть глаза Эдичке с первого дня.
«Эдичка» – человеку под пятьдесят. Что за цирк?
– Вы не видели неуважения с моей стороны. Все эти годы я относилась к вам по-доброму именно потому, что вы мать моего мужа. Ровно до этого момента. Я тащила вас всех одна. Эдик же якобы работал, разбираясь с проблемами, а на самом деле таскал по дорогим ресторанам свою любовницу. Думаете, после этого я буду продолжать готовить вам всем ужины и выслушивать ваши претензии? Вы ошибаетесь. С этого дня все меняется.
Сначала она молчит, а я прислушиваюсь. Жду очередного выпада, пока ненависть и жар предательства кусают душу. Но в трубке раздается громкий смех.
– Что? Это что, действительно правда? Неужели у моего сына появилась достойная, хорошая девушка? – ее лицемерие доводит меня до приступа тошноты, как и наигранная радость. – Так это что же, он с тобой разведется? И наконец поймет, что такое счастье?
Пока она причитает, я не могу отделаться от мысли, что эта женщина – сущий кошмар. Отвратительная и мерзкая нахлебница. Сейчас я даже не понимаю, как смогла держать в себе тонны негатива и заглушать его.
– Господи, не дай бог иметь в своей семье таких родственников, как вы. Нормальная мать болеет за счастье ребенка и старается сохранить в его семье мир и порядок, а не делать все, чтобы эта семья разрушилась. И знаете, такие люди, как вы, будут оставаться в одиночестве всегда. Вы – паразит, змея, которая отравляет всех вокруг себя. Сплетничаете за спинами других людей и уповаете на какое-то счастье для себя. Но вы никогда не будете счастливы. Для таких, как вы, свой котел в аду. И пусть ваш сын делает что хочет.
Она все это время смеется, будто сумасшедшая, и поддакивает.
– Ну и хорошо, Яра. Хорошо. Раз тебе не нравится мой сын, тем более что он одумался и нашел достойную женщину, забирай свои вещи и уходи от нас. Никто тебя не держит.
Я давлюсь воздухом от ее хамства.
– Уходить с вещами? А с какой стати? – мой голос становится громче. – Этот дом мы с супругом приобретали в браке. Я ни за что из него не уйду. Он такой же мой, как и Эдика. Поэтому, если вам и вашему лживому сыну не нравится мое присутствие, то катитесь из него сами. Меня оттуда никто не выгонит, потому что половина этого дома – моя. Я могу уйти оттуда только сама, но я этого делать не буду. Все!
Сбросив вызов, сжимаю телефон до побелевших костяшек и дрожащей рукой касаюсь горла. Такое ощущение, что я извалялась в грязи. А это всего лишь телефонный разговор.
Делаю глубокий вдох, потому что кажется, не дышала, пока высказывала ей все, что накипело. Но этого мало.
Я терпела эту женщину и многое из того, что она вытворяла на моих глазах слишком долго. Я верила, что со временем она поймет, что я люблю Эдика и сделаю его счастливым. Верила, что как мать она успокоится и наконец отстанет со своими глупыми претензиями. Мне казалось, что это банальная ревность. Такое бывает у свекровей, слышала не раз от знакомых и коллег подобные истории. Но она становилась все более наглой и мерзкой в своих поступках и словах. Из нас двоих именно она проявляла всевозможное неуважение к моему труду и ко мне самой, умаляя мои заслуги, мою значимость.
Сейчас я сожалею о том, что молчала. Не давала отпор сразу. Все было напрасно. Такие люди – неблагодарные потребители, и они недостойны ничего хорошего. Потому что не поменяются никогда.
Я была не менее глупа, давая шансы вновь и вновь. И это разочарование печет в груди. Неудивительно, что Эдик сейчас поступил со мной так низко.
«Дурная кровь», – усмехаюсь собственным мыслям.
Восстановив дыхание, ощущаю, как на лицо падают мелкие капли дождя, а ветер, словно отрезвляя, бьет усиливающимися порывами. Меня трясет от внезапного холода, который пронзает до нутра.
Оборачиваюсь к машине и вижу, как в этот момент мужчина ее заводит и, оставив заведенной, вылезает.
«Господи, ну хоть что-то пошло нормально, и я почти успеваю на работу, если не попаду в пробку».
Подхожу ближе, когда он закрывает капот и останавливается рядом со мной.
– Все с вашей машиной в порядке, не беспокойтесь.
– Спасибо вам огромное, – протягиваю руку, и когда он ее пожимает, говорю с улыбкой: – Ярослава.
– Иван, – кивает сдержанно.
– Я бы пригласила вас на кофе в знак благодарности, но я ужасно спешу на работу, – снова опускаю глаза на часы. – У меня уроки и… дети ждут. Я никак не смогу сделать это сейчас.
На моих губах извиняющаяся улыбка, рука все еще находится в его руке. Тогда он посылает мне свою ответную улыбку.
– Ничего страшного. Как-нибудь в другой раз, – пожимает плечом.
Я хочу уйти, но… мешкаю. К тому же он все еще держит мою руку. Смотрит так, словно окутывает меня чувством безопасности. Словно говорит: «Все в порядке. Я понимаю». Я даже не знаю, как описать это мгновение, прежде чем он отпускает мою ладонь.
– Ну что ж… – делаю шаг в сторону и разворачиваюсь, когда слышу свое имя, произнесенное его голосом:
– Ярослава.
Тут же оборачиваюсь и вижу, как он лезет во внутренний карман пиджака и протягивает прямоугольник серого цвета.
Я принимаю карточку, которая оказывается визиткой.
– Если вам понадобится хороший адвокат, обязательно позвоните мне. У меня есть человек, который решит вашу проблему.
Я хочу задать вопрос, но он отвечает прежде, чем я формирую мысль у себя в голове:
– Я просто слышал, насколько агрессивным был ваш голос во время телефонного разговора. И вы говорили достаточно громко, я не подслушивал, поверьте. В любом случае, – он кивает на мою ладонь, – позвоните мне, и я помогу. Никаких проблем с разводом и прочими делами не будет.
Глава 4
Конечно, я опаздываю. Не так сильно, всего на десять минут, но для меня это всегда много. Я не люблю нарушать порядок, особенно когда сама его же и создаю. Не люблю, когда мои ученики задерживаются, а сейчас сама не смогла добраться вовремя. Бегу по лужам, капли срываются с зонта и бьют в лицо, заливают одежду, стекают по волосам, скользят под воротник. Дождь сегодня не просто дождь – это безумие, которое будто чувствует, что я держусь из последних сил, и с удвоенной жестокостью старается добить. Льет как из ведра, и нет надежды, что скоро стихнет.
В кабинет влетаю почти на ходу. Волосы мокрые, руки дрожат, но дети уже здесь. Они тихо сидят, ждут, зная, что я не люблю, когда они шумят в мое отсутствие. Кого-то удивляет мое состояние, кто-то делает вид, что ничего не заметил. Но я благодарна им за это молчаливое понимание.
Я включаюсь в работу, как могу. Говорю уверенно, расставляю акценты, объясняю новые темы и в эти мгновения даже появляется иллюзия, что все хорошо, под контролем. Пока я рассказываю правила английского, пока на доске появляются примеры, формулы, вопросы – мой голос становится якорем, который держит меня на ногах.
Но стоит только сесть на свое место, положить мел и закрыть журнал, как мир снова превращается в серое пятно. Перед глазами лицо дочери, ее равнодушный взгляд, голос, лишенный сочувствия.
«Ты её не любишь… У мамы есть другой…»
Набатом стучат в висках ее слова.
Я не понимаю. Не понимаю, откуда в ней столько жестокости. Неужели двадцать лет любви, заботы, бессонных ночей, всех этих тревог, подарков, поездок, – неужели все это не оставило в ней ничего? Я же жила ради нее. Я делала все, чтобы у нее было всё лучшее – лучшая еда, лучшие книги, лучшие учителя, лучшая одежда и обувь, лучшая комната. Я мечтала, чтобы она была счастлива.
А теперь она спокойно, даже с какой-то холодной деловитостью вычеркивает меня из своей жизни, как лишнюю строчку в сценарии. Как будто я была фоном. Как будто мать – это кто-то, кто всегда рядом, но особо не важен и не нужен ей.
Мне не так больно от того, что у Эдика есть другая женщина. Конечно же неприятно, обидно, горько. Но я могу пережить удар с его стороны. Он тот, кто выбрал путь предательства. Тот, кто плюнул мне в душу, кто швырнул на пол и сломал мое доверие к себе. Тот, кому стало все равно на мои усилия, на все то, что я сделала ради нашей семьи.
Но дочь… Она часть меня. Она выросла внутри меня, я носила ее под сердцем, обнимала ночами, когда ей снились кошмары, водила за руку в школу, бегала с ней под дождем, читала сказки, гладила волосы, поддерживала, когда ей это было необходимо. Как она могла так легко предать?
Не понимаю, как проходят уроки с детьми. Все словно в тумане. Как-то провожу дополнительные занятия, улыбаюсь, подсказываю, ставлю галочки. Похоже, они довольны, потому что благодарят и попрощавшись, уходят. Я остаюсь в классе одна.
Тишина. Снова дождь. Стук капель по стеклу как удар в самое сердце.
Тихо приоткрывается дверь, куда я поворачиваюсь и вижу Марину. Моя коллега, и по совместительству, наверное, единственный человек после Светы, которому я могу рассказать все, что происходит в моей жизни. Она всегда чувствует, когда со мной что-то не так. Не вторгается, не давит, но и не может относиться равнодушной к моему состоянию. И сейчас… она просто садится рядом, не спрашивает сразу, дает возможность подумать и решить, стоит ли делиться с ней проблемами.
– Ярослава, – говорит она мягко. – У тебя на лице написано, что ты на грани. Выглядишь неважно.
Я смотрю на нее и нервно усмехаюсь. Все, что сдерживала весь день, вырывается из горла тяжёлым вздохом. Мне не нужно много слов. Я просто шепчу:
– Эдик предал меня… И дочь тоже…
Марина сжимает мою ладонь. Мы сидим молча, и я не отвожу от нее взгляда, ожидая, что она скажет. Подруга будто думает над моими словами и, судя по шоку в ее глазах, она не совсем понимает, о чем я.
– Я не понимаю, Марин… – голос предательски дрожит, но я не останавливаюсь: – За что мне все это? За что мне такой удар? Неужели я настолько плохая мать? Настолько никчемная жена?.. Я ведь всю жизнь жила ради них. Ставила их желания выше своих. Отказывалась от себя, от отдыха, от всего. И вот что получаю… Мало того, что Эдик мне изменяет. Так дочь… дочь считает, что у меня есть любовник. И говорит своему отцу, чтобы он развелся со мной. Как будто я – старая мебель, которую пора вынести из дома.
Я задыхаюсь от собственных слов. Каждое – как заноза под ногтем. От боли сводит горло, грудь, но я продолжаю, будто если не скажу все сейчас, то потом вообще разучусь говорить. Мне необходимо опустошить душу.
– Я была с Олей на каждом ее экзамене, на каждой олимпиаде, заучивала с ней тексты, читала ей стихи вслух, помогала учить речи на выступления… Я стояла за ее спиной и поддерживала, когда она боялась. А теперь она радуется, что у ее отца есть любовница. Более того, хочет от меня избавиться, дабы он был с ней счастлив… Я же будто никогда в её жизни не существовала. Господи, да как ребенок может отказаться от матери, а?
Марина вздыхает. Она сдерживает эмоции. Вот-вот мы обе разрыдаемся.
– Ярослава… ты сейчас проходишь через ад. Я даже представить не могу, что творится внутри тебя. Но ты у меня сильная. Я уверена, пусть это будет тяжело, но ты справишься. И давай без этих «плохая мать», ладно? Ты – идеальная мать. Просто не для Оли. Иногда мы так увлеченно отдаем себя целиком, что забываем – дети вырастают со своим выбором. Иногда ужасным, да. Иногда несправедливым. Но это их путь. Это не значит, что ты виновата. Не значит, что ты сделала что-то не так. Ты сама лучше меня знаешь, что они оба пожалеют…
– Я бы родную мать не оставила… Не променяла на другую. А муж… Я всю семью столько времени на себе тащу, Марина.
– Эдик… Если он готов вытирать ноги об того, с кем прожил полжизни, – он просто кретин, Яра. Он скотина, а не мужчина. Но я уверена, он останется у разбитого корыта, как оставил тебя. Уверена, он вернётся к тебе, упадет к твоим ногам и будет умолять.
– Чувствую себя идиоткой, Марин.
– Ты говоришь, что жила ради них. Может, пора начать жить ради себя?
Скорее всего подруга права. Наверное, сейчас, впервые за много лет, я действительно одна. Без мужа, без дочери. Но в то же время у меня появляется свобода. Право наконец-то стать кем-то значимым. Не только матерью. Не только женой. А просто – собой.
– Все верно говоришь, Мариш. Однако мне будет тяжело строить новую жизнь, зная, что они счастливы без меня. Зная, что я напрасно убивалась, лишь бы им было хорошо. Какая же я дура.
Разговариваем с Мариной еще около двадцати минут. Я рассказываю ей все в деталях, она то ахает, то закрывает рот ладонью. Да, я сама не ожидала такого поворота в своей жизни, потому что… Казалось бы, у нас была пусть не идеальная семья, но по крайней мере счастливая. Да, я была слепой. Не замечала изменений в муже и собственном ребенке. Что было бы, если я случайно не услышала тот разговор? Не увидела бы то сообщение?..
Возвращаюсь домой, когда окончательно темнеет. Дождь почти закончился, но небо по-прежнему низкое, порой сверкает молния. Автомобиль медленно катится по знакомым улицам, а я не чувствую дороги – только гул в голове и ужасная усталость.
Остановившись перед домом, я не выхожу сразу. Смотрю на окна – на верхнем этаже света нет, зато он горит на кухне. Видимо, все дома. Едят. Живут. Смеются. А я – лишняя деталь на этой картине.
Покинув салон, захлопываю дверь машины, иду к входу, поднимаюсь по ступеням. Сняв обувь, аккуратно ставлю в сторону.
На кухне кто-то есть. Я слышу слабый звон посуды, глухой голос дочери. Не иду туда, хотя раньше первым делом поздоровалась бы с ней, узнала, как прошел ее день. Направляюсь в свою спальню, закрываю за собой дверь и прислоняюсь к ней спиной. Комната теплая, но мне зябко. Я стою так долго. Просто стою, чувствуя, как по щекам текут беззвучные, горячие слезы.
Потом медленно иду к шкафу, достаю чемодан. Поставив его на кровать, открываю крышку и начинаю складывать вещи. Не тороплюсь. Нет той лихорадочной паники, как бывает в фильмах. Я очень спокойна. Выбираю рубашки, джинсы, платья, складываю аккуратно, как будто пакую не жизнь, а воспоминания.
За дверью раздается осторожный стук. Я не отвечаю.
– Мама… – звучит тихий, неуверенный голос дочери. – Можем поговорить?
Я долго молчу. Слишком долго. А она ждет.
– Поздно, Оля, – отвечаю наконец. – Все, что нужно было, ты сказала. Я не хочу тебя видеть. Уйду отсюда, будете радоваться. И ты, и отец и твоя бабушка.
– Ты правда собираешься уйти? Может, сначала попытаешься понять меня?
Я резко разворачиваюсь к двери. Слова, которые со вчерашнего дня я ношу внутри, готовы вырваться наружу.
– Понять что, Оля? Что ты стоишь рядом с той, кто разрушил мою жизнь? Что ты говоришь отцу, чтобы он поскорее развелся со мной? Что ты обвиняешь меня в измене, которой не было? Ты хоть саму себя понимаешь? Понимаешь, что творишь?
Молчание. По ту сторону двери она, наверное, ищет подходящие слова, которых нет. Как нет и оправданий ее поступкам.
– Я жила ради тебя, – говорю тише. – Все, что я делала – я делала в первую очередь ради тебя. Я не просила благодарности. Но я совершенно не заслужила предательства. И, знаешь, я ухожу не потому, что сдалась. Я ухожу, потому что впервые выбираю себя.
Ответа нет. Только тишина. Потом удаляющиеся шаги. А я возвращаюсь к чемодану и продолжаю складывать вещи, а потом вдруг замираю и… смотрю на аккуратно сложенные вещи, как на доказательства собственного поражения. Как будто, уезжая, я признаю: да, меня можно предать, вытолкнуть, заменить. И я покорно уйду. Тихо, без боя, чтобы никому не мешать. От этой мысли в груди поднимается что-то новое – не злость и не обида. Что-то гораздо глубже. Больнее.
Это осознание! А с чего, собственно, я должна уходить? Ведь я не хотела быть тряпкой, тогда зачем собираю вещи?
Резко выпрямляюсь, поджимаю челюсти. Это не только его дом. Я сама выбирала эти обои. Сама подбирала мебель. Я месяцами искала сервиз, что стоит на кухонной полке. Каждая книга на полке, каждая подушка на диване, даже занавески на окнах – это все мое. Это – моя жизнь. И если кто-то решил ее разрушить, пусть в первую очередь сам исчезает из нее.
С трепетом, как будто совершаю нечто запретное, начинаю обратно раскладывать вещи. Складываю блузки в шкаф, развешиваю платья, осторожно складываю в ящик любимые шали. И с каждым движением возвращаю себе частичку внутренней силы, уважения, достоинства.
Нет. Я не буду уезжать. Я не собираюсь оставлять все, что строила двадцать три года, только потому, что Эдику стало недостаточно меня.
Пусть он объяснит своей Наташе, что в этот дом она не войдет. Пусть он найдет ей квартиру, коттедж, хоть отдельную планету и живет там с ней. А ко мне, в мой дом не лезут.
Я закрываю пустой чемодан и убираю его обратно в шкаф. Вытираю лицо. Смотрю на себя в зеркало. Лицо бледное, усталое, но глаза спокойные. Удивительно, но впервые за последние два дня я ощущаю опору под ногами.
Если им так хочется новой жизни – пусть начинают ее в другом месте.
Иду в ванную, принимаю горячий, долгий душ. А потом, высушив волосы и переодевшись, спускаюсь на кухню. Я хочу чаю.
– Ты что здесь делаешь? – слышу за спиной противный голос свекрови. – Я думала, ты хоть немного уважаешь себя и уйдешь из этого дома, пока тебя не прогнали силой. Но куда уж… Как была тряпкой, так ею и осталась.
Глава 5
Я прикрываю глаза и, не оборачиваясь к свекрови, просто проваливаюсь в пропасть своих мыслей.
Как человек может быть таким черствым, беспринципным и отвратительным?
Словно той боли, что мне нанес муж, мне мало. Словно предательства дочери недостаточно. Так еще и эта женщина, эта змея, ходит и капает своим ядом мне на раны.
Да за что мне это все?
И ладно бы, я была стервой и нахалкой, хотя, наверное, стоило стать такой. Так она еще знает прекрасно, что я права абсолютно во всем, но нет, этого ей мало. Она просто гнет свою корявую линию и идет напролом.
Эдик три года прикрывается кризисом в компании. Я понимала его проблемы, они казались серьезными и логичными. Господи, да я же любила этого дурака. Мне было не сложно отдавать все семье. Мириться с Валентиной Сергеевной, тихо ненавидя. Пока она наслаждалась. Но подобные люди – свиньи, и грязи им всегда мало. И в ответ я не получила благодарности. Свекровь постоянно показывала, как неприятно быть рядом со мной, и ни разу не потрудилась спрятать свою ненависть за холодной отстраненностью. Как все это время делала я. Ведь как ни крути – я жена ее единственного сына. Она могла сделать все иначе. На самом деле, я никогда не была против нейтралитета между нами. Но ей нравится жить в состоянии войны.
Смешок срывается с губ, понимая абсурдность моих мыслей. Эдик взял все самое отвратительное от своей матери. Сколько поддержки и сострадания я отдала ему! Я была рядом с ним на каждом этапе его кризиса на работе. Я искренне переживала и отдавала свою любовь, желая быть плечом, на котором можно «поплакать». Ведь так поступают супруги. Я не требовала денег, не кричала о том, как устала тянуть все на себе, и не стыдила его за отсутствие денег. Я понимала.
Теперь не буду этого делать. Наступил конец этой чертовщине.
Взяв себя в руки и сжав кулаки, я оборачиваюсь. Смотрю на нее, высокомерно вздернув бровь.
– Это вы мне о самоуважении? Вы? – ярость разливается по венам, как лава, делая кровь горячее, распаляя. – Живущая за счет невестки? Ни копейки на еду, на ваши любимые йогурты. За коммуналку и косметику, размалеванную на вашем бессовестном лице…
– Ах ты… – она открывает возмущенно рот, но я не позволяю ей говорить.
– Я работаю. Я убираю. Я делаю все по дому под ваши нелепые замечания о пыли и плохо помытой посуде, недосоленном супе и так далее. Что же делаете вы? Ни-че-го. Прогулки, отдых. Там встретились с подругами, тут пошли по магазинам. У вас никаких бед. Так что же вам от меня надо? Почему вы такая неблагодарная, Валентина Сергеевна?
Мысленно благодарю бога, что у меня такой матери. Клянусь всем святым, что у меня есть, – если бы моя мама так поступала со своей единственной, я бы сказала идеальной, прекрасной невесткой, я бы опустила ее с неба на землю. А если бы не поняла, перестала бы с ней общаться. Ибо от таких людей нужно держаться как можно дальше, даже если это наши самые близкие…
Свекровь запрокидывает голову и противно усмехается, словно перекривляет меня, состроив гримасу.
Господи, как же я ненавижу эту женщину. Кажется, сейчас моя ненависть даже глубже стала. Сдерживать свои эмоции больше не имеет смысла, и все чувства вырываются из глубин души.
– Так это я неблагодарная? Я? Я тебе отдала такого сына, такого мужчину. Столько терпела тебя и твои выкрутасы, задранный нос. Да я проклинаю твое существование! Наконец мой Эдичка прозрел и понял, кто с ним рядом был. Наконец нашел хорошую женщину. Чего еще может хотеть мать для своего сына?
Я лишь качаю головой, потому что такого нерассудительного бреда наслушалась достаточно за долгие годы этого брака. В ее словах никогда не было сути и хотя бы малейшей правды. Сейчас тем более. Мне не раз казалось, что она попросту сошла с ума, и ее безумие ищет выход, а значит, нуждается в специальном лечении.
Понимая, что нет смысла говорить с неадекватным человеком, решаю закончить этот разговор.
– Знаете что, – мой голос – лед, – терпеть вам меня скоро и не придется.
Ее глаза загораются отвратительным блеском. Она радуется и не скрывает этого факта. Хотя нормальная женщина, нормальная мать попыталась бы смягчить обстановку, чтобы брак ее ребенка, который длится больше двух десятков лет, не закончился. Тем более таким образом.
– Этот дом мы с Эдиком приобретали и поднимали в браке. Половина как минимум – моя. Так вот, если я захочу, то вышвырну вас отсюда, – делаю шаг вперед, – и ваш сын не посмеет мне сказать ни слова. Вы здесь – никто.
Кипящая в венах злость начинает выходить наружу, и я просто могу не сдержаться. Она мне так надоела за эти годы, что я нахожусь на грани.
– Да как ты смеешь! Кто ты такая, чтобы угрожать мне в доме моего сына? Оборванка! А еще работаешь учителем в школе.
– А вы вообще не работаете. За столько лет ни разу не постарались чем-то себя занять. А несколько лет живете за счет невестки, которую ненавидите и не скрываете этого!
– Знай свое место, дрянь! – вопит свекровь, багровея.
Преодолевает расстояние между нами и хватает за локоть.
Выдергиваю руку и угрожающе шиплю ей в лицо, теряя самообладание:
– Это кто ты такая, чтобы говорить со мной в таком тоне и хватать меня? Не смей даже пытаться трогать меня!
И тут происходит то, чего раньше не случалось.
Свекровь поднимает руку и замахивается. Ловлю ее руку в воздухе, потому что она слишком медлительная, и отталкиваю от себя, смотря на нее с омерзением.
– Бабушка! – кричит откуда-то из-за спины дочь, и мы обе смотрим в ее сторону, пока она не останавливается рядом с ней.
Пришла защитница.
– Бабушка, господи, что ты делаешь? – при этом меня словно не замечает.
– А ты не видишь? – кричит свекровь, разыгрывая драму. – Посмотри только на эту хабалку, свою мать. Руку на меня поднимает. Бессовестная, мерзкая девка!
На этом я отступаю, увеличивая между нами расстояние, иначе это превратится во что-то непоправимое.
– Бог мой, и я столько лет прожила с такими лицемерами. Поверить не могу. Это мне противно – с такими людьми, как вы.
– Ага, видишь? – тут же подхватывает эта сумасшедшая женщина, доходя до самого края своего безумия. – Она должна отсюда уйти. Она! Я не хочу видеть ее рядом со своим сыном!
Дочь переводит взгляд с меня на свекровь и примирительно обращается к своей бабушке. Холодно. Бесстрастно. Даже успокаивающе.
Конечно, к ней, а не ко мне. Убивая последние крохи той нерушимой связи, что недавно надорвалась. Сейчас она окончательно уничтожена.
– Ба, я тоже не горю желанием. И как видишь, так просто уйти не получится. Они с папой столько лет в браке. Но и ты не имеешь права поднимать на нее руку. Отец может продолжить свою жизнь с другой, но это не значит, что он поступит с мамой как захочет.
Казалось, что я уже не могу быть в шоке сильней, чем пребываю последние сутки. Однако сейчас я снова столкнулась с безразличием своего ребенка, и часть меня умерла безвозвратно.
Сейчас я ощутила то чувство, которое присутствовало рядом с Ольгой в последних стычках – безразличие. Словно я… чужая для нее. Просто женщина. Никто.
Как можно являться центром огромного мира для человека, а потом внезапно стать никем? Как? Что должно произойти, чтобы это стало возможным?
Дверь в дом открывается, и на пороге появляются Эдик с моим отцом.
– Пап? Привет.
Подхожу к нему и крепко обнимаю, удивленная его визитом.
Его ответные объятия такие теплые и добрые.
– Здравствуй, дочь.
– Что ты здесь делаешь? – глажу его по плечу, отстраняясь.
Он кивает в сторону моего мужа, отвечая:
– Нужно обсудить с Эдуардом один проект.
Меняясь в лице, перевожу надменный взгляд на этого подонка и усмехаюсь. Этот человек бросил мне в открытую, что у него любовница и мы разводимся. Настроил против меня дочь. Заставил терпеть свою неблагодарную мать. Желает выгнать из дома, чтобы припеваючи строить жизнь с любовницей в нем. И при этом бесстыдно хочет обсудить с моим отцом проект и подписать какую-то сделку?
Ну уж нет. Я не позволю этому случиться.
Повернув голову к отцу, смотрю на него и строго заявляю:
– Пап, ты не можешь этого сделать. Мы на грани развода с Эдиком. И это просто не может осуществиться. Не думаю, что ты должен сотрудничать с ним и не отказывать только потому, что он мой муж. В ближайшее время это изменится. Мы уже скоро разведемся, и никаких связей с этими людьми отныне у нас быть не должно.
Папа в шоке переводит взгляд с меня на мужа и остальных, стоящих в гостиной. Я редко делилась с ним своей семейной жизнью. Все же давно не двадцать лет. Но сейчас молчать не могу и не должна.
– Не понял, а что происходит?
Дочь резко поворачивает голову в мою сторону, идет в нападение.
– Господи, мама, что ты хочешь от папы? Ну не любит он тебя. И что? – заявляет обыденно. – Будешь ставить палки ему в колеса на каждом шагу? Зачем ты это делаешь вообще? А потом еще удивляешься, почему мы так с тобой поступаем. Ты просто показываешь этим свое истинное лицо – и все.
Мой рот открывается от неверия. А ведь она говорит это настолько серьезно, что можно подумать – она права. В ее глазах есть единственное зло – я. И она безапелляционно заявляет мне об этом, не щадя и не скупясь.
Глава 6
Эдик косится в мою сторону. Смотрит пристально, но никакого сожаления я в его глазах не вижу. Его, наверное, сейчас радует вся эта ситуация – всё-таки дочь на его стороне, мой отец готов заключить с ним сделку, а мать с самого начала хочет, чтобы мы развелись. Никто его упрекать ни в чем не будет. Пол жизни ушло коту под хвост…
Да, от этого брака у нас родилась дочь. Но сейчас она ведёт себя так, что я просто в шоке. В голове полный хаос. Я не знаю, как буду справляться. Сейчас очень пытаюсь выглядеть сильной, однако внутри бушует ураган, который рано или поздно вырвется наружу и снесет все на своем пути. Мне кажется, если еще немного кто-то на меня наступит, я поступлю так, о чем никогда даже думать не могла.
Папа смотрит то на меня, то на Эдика, то на Олю. Вопросительно выгнув бровь, он чего-то ждет.
– Что за тон, Оля? Ты как с матерью разговариваешь? – наконец выговаривает он.
– Я просто устала. Взрослые люди, а ведут себя как дети, дедушка. Столько лет вместе, разве нельзя с уважением отнестись к выбору отца и просто уйти? Молча уйти, не мешая ему работать.
Я усмехаюсь. Внутри все трещит. Как фарфоровая ваза, падающая на кафельный пол, я с каждым днем все больше и больше ломаюсь. Разочаровываюсь в собственном ребенке. Клянусь, если бы мне когда-то сказали, что Оля так со мной поступит, я бы назвала их идиотами, не поверив ни единому их слову. А сейчас, глядя на свою дочь, я хочу, чтобы она исчезла с глаз моих долой.
Столько лет старайся для нее… Столько лет пытайся сделать из нее человека… в итоге я воспитала такого ребенка. Что я сделала не так? Господи, где я совершила ошибку?
– А когда я показывала свое недовольство, вы все считали меня дрянью, – тут же подключается свекровь. – Видите, какая у вас неблагодарная дочь? До недавних пор мой сын делал для нее все, а потом, когда у него появились неприятности, она начала что-то делать для семьи, теперь каждый божий день об этом напоминает, наплевав, что Эдик годами старался, пахал для нас всех. Чтобы мы жили достойно! Чтобы мы ни в чем не нуждались.
Меня буквально передергивает от ее слов.
Свекровь, как всегда, добавляет яда, подливает масла в огонь, с наслаждением давит в самое уязвимое место. Но это уже не ново. Я давно перестала ждать от нее понимания или уважения. Но дочь…
Она смотрит на меня с такой злостью…
Именно она рвет душу в клочья.
Дочь, которая вместо того, чтобы хоть попытаться понять, встала в один строй с теми, кто предал.
Дочь, которую я держала за руку всю жизнь, – теперь этой же рукой выбрасывает меня за дверь, как старую мебель.
Мне хочется закричать. Разрыдаться. Разбить что-нибудь, чтобы хотя бы снаружи зазвучало то, что происходит внутри меня. Но я просто стою. Молча. И только сжимаю пальцы так сильно, что ногти впиваются в ладони. Если я буду молча их слушать, я просто сломаюсь окончательно.
Я опять же задаюсь вопросом, что сделала не так?
Где свернула не туда?
Разве я не старалась? Не любила? Не отдавала все, что у меня было?
А теперь они стоят и рассуждают – как я должна понять, что у моего мужа любовница.
Как я виновата в том, что он ушел.
Как я обязана уйти сама, по-тихому, чтобы не мешать их новому счастью.
Как будто меня можно вычеркнуть, стереть, выкинуть и никто даже не заметит.
Я не знаю, кем я была для них все эти годы. Но теперь вижу, кем я стала: лишней и ненужной.
Но знаете, что самое страшное? Я не чувствую гнева. Нет. Только глухую и ледяную пустоту. Как будто весь мой мир исчез, а я осталась одна – на обломках любви, семьи, доверия.
И на этих обломках мне теперь как-то нужно жить.
– Вы меня с собой путаете, – наконец подаю я голос. – Я никогда не произносила вслух то, что вы сейчас говорите. Но да, сейчас говорю, потому что вы – неблагодарные твари, для которых не стоило делать ничего. Это относится и к моей дочери, – горько усмехаюсь, глядя на Олю. Она сразу отводит глаза, не пересекаясь со мной взглядом. – Видит бог, что я ни разу не пожалела до того, как не узнала, что вытворяется за моей спиной. Но ладно… Бумеранг очень справедливая штука, не забудьте, ладно.
– Ну вот… Смотрите, как она выражается в наш адрес!
Все на удивление молчат. Даже Эдик просто наблюдает со стороны, будто смотрит какой-то нелепый фильм.
– Вам вообще стоило бы промолчать, – качаю головой. – Что вы сделали до сегодняшнего дня для этой семьи, а? Что, кроме того, чтобы создавать проблемы, нервировать, устраивать скандалы? Давайте я отвечу. Ни-че-го. Абсолютно! Папа, – перевожу взгляд на отца. – Не стоит подписывать с ним никаких контрактов, ладно? Я не хочу, чтобы ты с ним сотрудничал.
Отец стоит, молча глядя на меня. Я вижу в его глазах ту боль – он меня прекрасно понимает, но его словно что-то держит и он просто не может рубануть все с корнями. Он сомневается.
– Для начала мы поговорим с Эдуардом, – отвечает родным тоном, глядя на меня в упор. – Нам есть, что обсудить. Потом ты мне расскажешь все подробности. До мельчайших деталей.
Мой муж криво усмехается. Не сводит с меня глаз. Будто только что подписал какой-то важный проект, несмотря на мой порыв все испортить.
Как же он ошибается, посчитав, что победил. Ведь я это дело так не оставлю и так легко не отступлю.
Я киваю отцу, и этот кивок не просто знак согласия. Это доверие. Это немой сигнал: я верю, что ты разберешься, как мужчина с мужчиной. Как человек с совестью – с тем, кто эту совесть потерял. Отец слегка опускает голову, будто тоже мне что-то обещает. Без слов. И этого достаточно. Они с Эдиком направляются в его кабинет. Я провожаю их взглядом, пока за ними не закрывается дверь.
Воздух густой, как перед грозой.
Оля, не сказав ни слова, бросает на меня короткий, мимолетный взгляд, будто я очередная помеха, не больше. Садится на диван, достает телефон, и пальцы мгновенно начинают стучать по экрану. Ни капли волнения. Ни капли уважения. Ни капли сожаления. Просто… Ведёт себя так, будто меня не существует.
Я смотрю на нее, и в груди поднимается тугая, обжигающая волна боли. Хоть бы один намек на сострадание. Хоть бы тень вины. Но нет. Только равнодушие. Только эта холодная дистанция, как будто мы не мать и дочь, а просто две женщины, случайно оказавшиеся в одной комнате.
Свекровь, как всегда перед глазами в тот момент, когда мне хочется придушить ее. Сложив руки на груди, становится передо мной, будто она стена осуждения. На ее лице самодовольная ухмылка. Такая знакомая, такая мерзко триумфальная. Смотрит, не моргая, ожидая, когда я сломаюсь. Когда опущу голову. Когда сдамся.
Но я не сдамся. Не перед ней. Не перед дочерью, которая временно забыла, кто я ей такая. И уж точно не перед мужчиной, который посмел променять всю нашу жизнь на какую-то новенькую «вдохновительницу».
Я медленно, с достоинством выпрямляюсь.
Смотрю свекрови в глаза. Молча. Без слов, без агрессии. Только тишина. Такая гулкая и полная смысла, что даже она теряет уверенность и чуть сдвигается с места, как бы ощупывая почву.
Я больше не собираюсь оправдываться. Не собираюсь ничего доказывать.
– Видишь, даже твой отец не стал тебя поддерживать, зная, что ты за тварь такая, – говорит она, не скрывая злорадства. Совершенно не удивительно. Ведь она только этого и ждала весь день.
Внутри все обжигает, но мой голос ровный, холодный, как лед. Я даже улыбаюсь. Очень спокойно, но зло.
– Вам, наверное, обидно, что хоть кто-то в этой семье вырос не по вашему образу и подобию? – спрашиваю мягко, но с такой сталью, что она непроизвольно делает шаг назад. – Вот вы всё злитесь, копаете, гадости говорите не только за моей спиной, но и в лицо. А все потому, что всю жизнь были на втором плане. Даже у собственного сына.
– Ты… – она резко вдыхает, но я ее перебиваю, даже не повышая голоса:
– А теперь пытаетесь компенсировать это, вставляя ножи в спину тому, кто прожил с ним бок о бок больше двадцати лет. Я вам мешаю, потому что я была там, где вам не нашлось места. Потому что, несмотря на всё, я значила больше. И даже сейчас вы злитесь не потому, что я «тварь» а потому что я не сломалась. Вы же всегда хотели, чтобы Эдик вам поддакивал, поддерживал каждую мысль, каждую выходку. Но этого не было… И да, ваш сын не стал бы относиться к вам с таким терпением, если бы не я.
– Ты ведешь себя… как…
– Как женщина, которая знает себе цену? – перехватываю. – Именно так. А вы ведете себя как… человек, который отчаянно хочет, чтобы я опустилась до вашего уровня. Но увы. Для меня это слишком низко.
Она молчит. Только губы поджала. Глаза бешено бегают, но слов – нет.
– Просто имейте в виду… Даже если Эдуард ещё пять раз женится, ни одна женщина не будет вас терпеть. Жить под одной крышей, а тем более позволять, чтобы вы лезли в их отношения. Вот на такие сцены мне будет приятно смотреть. А ещё приятнее будет наблюдать за вашей реакцией.
Разворачиваюсь и подхожу к окну. Там опять идет дождь. Глухо стучит по стеклу.
А за спиной тишина. Та самая тишина, в которой побеждает не та, кто громче кричит, а та, кто не боится смотреть в глаза правде.
Стою у окна, не касаясь стекла, просто глядя сквозь мутную пелену дождя, за которой все смазано – деревья, припаркованные машины, серое небо. И чем дольше я смотрю, тем отчетливее понимаю: за этим стеклом сейчас отражение моего состояния. Бесконечный ливень, промозглая сырость, холодная тишина, от которой хочется укутаться.
Интересно, в какой именно момент все начало рушиться? Не с измены, нет. Все началось раньше – с безмолвного предательства, с усталости, которую никто не захотел замечать, с одиночества рядом с тем, кто клялся быть рядом всегда.
Я думала, что главное – сохранить семью. Что если отдавать себя полностью, если быть хорошей женой, матерью, не перечить, не жаловаться – то все будет хорошо. Но, оказывается, чем больше ты стираешь границы, тем сильнее по тебе ходят.
И теперь я смотрю на этот дождь и думаю: а может, он смывает не боль, а иллюзии? Очищает? Может, это и есть начало?
Мне больно – да. Мне страшно – безусловно. Но я не сломана. Я просто смотрю вдаль, молча позволяя себе быть собой. Без улыбки для дочери. Без напряжения в голосе для свекрови. Без желания угодить мужу. Никогда раньше не чувствовала такого желания жить для себя, как сейчас.
Не знаю, сколько времени проходит. Отец выходит из кабинета, а следом за ним и мой все еще муж, которого совсем видеть не хочется. Мне тошно от него.
Я буквально застываю, заметив на его лице самодовольную ухмылку.
– Завтра мы подпишем контракт, – проговаривает Эдик, глядя мне в глаза. – Несмотря ни на что.
Глава 7
Я подхожу ближе к ним и останавливаюсь в недоумении, ошеломлённая словами Эдика. Медленно перевожу взгляд с мужа на отца.
У меня замедляется дыхание в надежде, что он повернётся к Эдику и осадит его строгим голосом. Скажет, чтобы тот и думать забыл о контрактах и прочих соглашениях. Жду, что схватит меня за руку и, встав гранитной стеной, заставит этих гадов заткнуться. Мне не десять лет – уповать на защиту отца, но сейчас я нуждаюсь в этом, потому что, как оказалось, живу в стаде гиен. Но всё, что я вижу, – это как мой отец подходит ко мне и торопливо смотрит на свои часы.
– Пап, – сипло зову его. – Это же… Это же несерьёзно? Ты ведь…
В груди нарастает тревога, и боль неконтролируемым потоком начинает просачиваться в моё сердце, парализуя его. Она топит меня изнутри.
Свекровь подходит ближе к моему мужу. Её торжествующий взгляд останавливается на мне и даёт понять, что она выиграла всё, о чём мы спорили. Словно это мой конец. Дочь поднимается с дивана и тоже оказывается с ними рядом. Отрешённая и незаинтересованная, она просто наблюдает, будто ей всё равно. Сам Эдик выглядит надменным и закатывает глаза, фыркнув на моё парализующее состояние.
Я же словно в эпицентре урагана и вот-вот лишусь почвы под ногами.
Торжествующие и горящие взгляды жалят меня со всех сторон, пока я отказываюсь верить. Пока я смотрю на отца и жду. Но он лишь поджимает губы.
– Папа, что происходит? – спрашиваю с нажимом, потому что теряю самообладание.
– Ярослава, мне нужно бежать. Но завтра я вернусь, и мы поговорим обо всём.
– Да о чём тут говорить, – взрываюсь я, до сих пор не веря услышанному. – Ты что, не слышал меня? Нет?
– Мы всё обсудим, и я расскажу, почему так поступил.
На его телефон поступает звонок.
– Яра, просто будь спокойна. Возможно, ты всё не так поняла, – он сжимает мою ладонь и смотрит в глаза. – Жди завтрашнего дня, и мы с тобой обо всём поговорим.
Обида скапливается в моих глазах солёными слезами, несмотря на все его заверения. Я просто хотела здесь и сейчас его поддержки.
Я отпускаю его руку и делаю шаг назад. Возможно, он действительно спешит, но прямо сейчас это не имеет значения.
Он быстро обнимает меня и уходит.
Как только за ним закрывается дверь, в голове пробегают бегущей строкой его слова: «Возможно, ты всё не так поняла». Вселяет ли это надежду? Не совсем. Но я хочу верить, что он не предавал меня и эта фраза что-то значит. Папа бы не смог так со мной поступить. Тем более из-за денег.
Глаза невольно останавливаются на дочери, и горькая усмешка оседает на дне моей души. Но ведь если родная дочь поступила со мной так, невзирая на то, что я её мать, то и отец мог, не так ли?
Однако я отгоняю подобные мысли. Папа был со мной в команде в разные периоды жизни.
«Завтра, так завтра», – заверяю себя мысленно. Тогда я и буду делать все выводы.
Телефон Эдика тоже начинает звонить, и мы все разом смотрим в его сторону. Он улыбается и поднимает трубку, тут же уходя к своему кабинету, ведя стандартную беседу: «Привет», «Как дела?». Но от разговора с кем-то не совсем близким его отличает голос. Слишком мягкий. Слишком сахарный.
И когда он уже закрывает дверь, мы все слышим его мерзкие слова: «Я тоже по тебе соскучился».
Сволочь!
Какие ещё могут быть сомнения? Их и так не было. А теперь совести не осталось вовсе, раз позволяет такое. Ублюдок.
Не успеваю я разойтись в своём внутреннем гневе, как на меня нападает свекровь. Она громко начинает причитать и подходит чуть ближе.
– Смотри, сколько бахвальства было в твоих словах. А теперь стоишь бледная. Что же случилось с тобой, Ярослава? Растеряла весь свой пыл? Или остудил тебя родной отец? Не мудрено, когда всем на тебя наплевать, а ты только это поняла.
Её смех заражает воздух рядом со мной, и я кривлюсь от мерзости к этой женщине, не поддаваясь на её провокацию.
– Была бы ты достойной и нормальной женщиной, тебя бы ценили, а не вытирали ноги. Эдик столько лет тебя терпел, да, как видишь, устал и убежал поскорее к другой.
– Да чтоб вас, – ору на неё в ответ. – Да как вам не стыдно такое говорить? Других оправданий не осталось для этого потаскуна?
Свекровь тут же наступает, но отошедшая до этого Оля тут же оказывается рядом.
– Бабушка, всё, хватит уже. Иди по своим делам. Голова болит невыносимо от этих криков.
Но свекровь тут же набирает воздух, но дочь опять её осаждает:
– Хватит, бабушка. Хватит.
Мать мужа бросает в меня копья своего недовольства и, развернувшись, уходит. Ольга исчезает следом, а я, хмыкнув, смотрю дочери вслед. «Надо же, голова у неё болит».
Даже проскальзывает мысль, что, возможно, дочь притворяется, принимая сторону бабушки и отца. Однако рассыпается эта мысль, как пыль, потому что в этом нет никакого смысла.
Я поднимаюсь к себе в комнату и, приняв душ, ложусь в постель. Я так и не поела, не выпила чаю, но спускаться снова не имею ни малейшего желания.
Мой телефон вибрирует, и я улыбаюсь, увидев на экране имя подруги.
– Привет.
– Такое ощущение, что я позвонила вовремя.
– Даже очень вовремя. Моя жизнь достойна постановки на Бродвее, не меньше.
– О боже, – она стонет. – Всё так плохо?
– Я даже не могу найти правильное определение уровня этого абсурда. Но поверь, «плохо» совершенно не описывает эту ситуацию.
С каким-то лёгким юмором я пересказываю ей всё, что случилось, и зарабатываю гамму её искреннего удивления и злости. Тут есть где разгуляться.
– Слушай, а ведь она всерьёз всё это говорит. Тут уже просто клиника, Яра.
– Попробуй её туда упеки, – смеюсь. – Мне кажется, врачи быстрее с ума сойдут от неё.
– Ну, недолго тебе осталось её терпеть.
– Ты права. Затягивать не имеет смысла. Не брак, а чёрт-те что. Эдик все грани перешёл, отвечает на звонки этой любовницы при всех, говорит, что соскучился. Я такой злой не была никогда.
– Господи, какая сволочь.
В моём динамике раздаются короткие гудки, и я быстро смотрю на экран.
– Свет, мне мама звонит. Наверное, отец ей уже всё рассказал.
– Всё, давай. Спокойной ночи.
– Пока.
Приняв звонок, сразу прикладываю телефон к уху:
– Привет, мам.
– Ярослава, – её голос взволнованный и, возможно, немного злой. – Папа мне всё рассказал.
Она с нажимом указывает на этот факт.
– Мам, я бы тоже рассказала. Мне нужно было время. Я в смятении и… – пожимаю плечами, будто она может видеть это.
Она вздыхает, и в моей груди всё умирает. Мама – мой родной человек. Они оба с папой были на моей стороне всегда. Всю мою жизнь. Наверное, поэтому я не могла понять своего ребёнка.
Я была хорошей матерью, как и моя мама. Я брала пример именно с неё. Потому что это был лучший пример, который был в моей жизни. И я бы ни за что так не поступила с ней. Так почему же моя собственная дочь это сделала?
Слова льются потоком. Бурным. Непрекращаемым. Разрушительным. Пока все слова не исчезают, и горная река превращается в спокойное течение. Тогда я замолкаю.
– Что мне делать, мам? Я держусь и стойко всё принимаю, но это всё равно ломает. Глубоко внутри это рушит меня.
– Знаешь, а ты не обязана быть сильной постоянно и всё сносить. Бей подушку и кричи, рыдай. Вот прямо сейчас, – она повышает голос. – А потом посмотри им в глаза и вспомни, что это они предатели, Яра, а не ты. И это их выбор. Ты не виновата в том, что они слабы.
Я чувствую, как слезы скатываются с моих щёк, а горло сжимается от сильного удушья, и я, не сдерживаясь, плачу. Всхлипываю и не стесняюсь этой боли.
– Если и плакать, Ярослава, то до самого дна. А завтра ты будешь ещё сильнее.
– Спасибо тебе, – осушаю салфеткой мокрые глаза.
– Я твоя гавань. И ты не должна забывать это. Даже если тебе сорок. А мне чуть больше, – её слова заставляют улыбнуться.
Моя мама всегда выглядела гораздо младше своего возраста, и те, кто не знал её, думали, что мы сёстры.
«Моя гавань», – воспроизвожу её слова.
Так было всегда. Мама была моей подругой, опорой, человеком, который знал меня так же хорошо, как знала себя я.
Я не хотела её волновать происходящим в моей семье, но, очевидно, зря.
– Стало лучше? – спрашивает она, выжидая каждый мой срыв в этом разговоре.
– Гораздо лучше. Спасибо, мам.
– Я могу слушать тебя до утра и ждать, пока ты утолишь свой гнев, Яра. Я твоя мама.
Запечатлеваю её слова в своём сердце и улыбаюсь.
– Тебя можно цитировать, ты в курсе?
Она начинает смеяться, резко меняя курс нашего разговора.
– Тогда я буду рада, если мои слова будут жить после меня.
После этой минуты, когда мы наконец отвлеклись, я всё равно меняю разговор в обратное русло.
– Мам, а где папа? Я просто не поняла, он действительно подписал с Эдиком то соглашение или контракт, несмотря на всё, что я ему сказала?
Она вздыхает, и я чувствую, как мне становится плохо. Неужели это правда?
– Дочь, ты не думай об этом. Если папа что-то делает, то так необходимо. Он ничего не делает просто так. Если он сказал дождаться разговора, то лучше просто дождись, хорошо?
– Ты права. Я просто не ожидала этого.
– Лучше подумай о другом. Тебе нужен хороший адвокат по бракоразводным делам. Сама понимаешь, дело не простое. И лучше не медлить.
– Боже, ты права.
В голове тут же всплывает тот мужчина. Иван. И его желание помочь.
Я быстро прощаюсь с мамой и встаю с кровати. Нахожу визитку в сумочке и смотрю на выпуклые цифры его номера телефона.
– Была не была, – бормочу и набираю его номер.
Он отвечает спустя пару гудков. Его голос глубокий и твёрдый, каким я его и запомнила у дороги.
– Здравствуйте, Иван. Я – Ярослава. Позвонила вам по поводу адвоката. Вы говорили, что можете помочь.
Он молчит буквально секунду и отвечает, когда я уже думаю напомнить, откуда у меня его визитка.
– Да, могу. Когда мы можем встретиться?
Глава 8
Просыпаюсь от тихого, чуть вибрирующего звона будильника. Несколько секунд лежу, не двигаясь, глядя в потолок. Сознание медленно выныривает из сна и как только я возвращаюсь в реальность, на меня обрушиваются воспоминания о вчерашнем вечере. Будто тяжелая бетонная плита ложится на грудь. Сердце сжимается, дыхание сбивается. В голове всплывает мерзкий голос Эдика: «Я тоже по тебе соскучился».
Перед глазами лица. Их взгляды. Безразличие. Насмешка. Предательство.
Мелькают сцены, слова, тонкие иглы, воткнутые под кожу.
На секунду подступает желание снова разрыдаться. Закричать. Сбежать.
Но я глубоко вдыхаю.
Нет. Этого не будет.
Сегодня я не покажу, как мне больно оттого, что все отвернулись от меня. Сегодня я не жертва. Сегодня я женщина, у которой все под контролем. Даже если это пока ложь, она поможет мне продержаться, выглядеть сильной. Как же это сложно, когда внутри все превратилось в огромную рану, которая кровоточит каждый раз, когда кто-то напоминает мне о том, что произошло за последние дни.
Я поднимаюсь с кровати и иду в душ. Под горячими струями тело постепенно расслабляется, будто смывая остатки вчерашнего ада. Пусть боль остается там. В прошедшем дня. А сегодня я хочу начать по-другому.
Вытираюсь, сушу волосы, быстро одеваюсь ч строгую, сдержанную одежду. Черные прямые брюки, светлая блуза. Волосы убираю в аккуратный хвост. Ничего лишнего. Все как всегда.
Спускаюсь вниз. Дом пока тих. Наверняка все спят, что логично. Им же все равно на семью, которая разбилась вдребезги. Которую они разбили собственноручно.
Открываю шкаф, достаю кофе, включаю кофемашину. Аромат постепенно наполняет кухню, и я наливаю себе чашку, сажусь за стол. Глоток. Горький, насыщенный. Именно то, что мне необходимо на данный момент.
Тишина, утро, спокойствие. Пусть ненадолго, но все же.
Поеду на работу, отвлекусь, а вечером встреча с Иваном.
Свекровь заходит на кухню, будто специально выждала момент, когда я сяду. Закатываю глаза, чем даю понять, что совершенно не рада ее видеть.
Шаги ее слишком громкие. Лицо – будто высечено из камня, как всегда. Смотрит с тем же высокомерием, как будто не было всех тех слов вчера. Как будто я должна с ней поздороваться, завести светскую беседу.
Я опускаю глаза, но потом снова отрываю взгляд от чашки, смотрю на нее поверх ободка. Спокойно. Холодно. Почти равнодушно.
Женщина явно ждет от меня какой-то реакции. Но я как лед. Как сталь.
– Ты даже не сбежала, – с притворным удивлением говорит она. – Решила устроить спектакль на бис?
Я молчу. Не потому что нечего сказать, а потому что не хочу портить себе настроение окончательно.
Приподнимаю бровь и делаю еще один глоток кофе. Отвожу взгляд в окно.
Пусть она все еще думает, что способна меня задеть. Но я больше не та Ярослава, которой я была долгие годы. Чтобы ни случилось, клянусь вести себя уверенно, сильно.
– Заварите себе чай, Валентина Сергеевна. Я вас не слушаю, – говорю спокойным тоном, глядя ей в глаза.
Свекровь подходит ближе, садится напротив.
– Ой, она же само спокойствие… Прекрати притворяться, Ярослава. Будешь отрицать, что тебя даже не задело, что твой отец встал на сторону моего сына. Видишь, даже он понял, какой он хороший человек. Опытный, целеустремленный. Понял, что с ним обязательно нужно сотрудничать. А ты не оценила. Ты сама отдала его другой, собственными руками.
Я не смотрю на неё. Млегка усмехаюсь. Внутри поднимается холодный интерес – интересно, кого Эдик выбрал вместо меня?
Скорее всего, молоденькую. Неопытную. Ту, что гонится за деньгами. Все стандартно.
Я ничего не отвечаю, а свекровь продолжает, ее голос становится ядовитее:
– Молчи, молчи… Но на лице у тебя все написано. Ты боишься. Тебе неприятно. Все встали на его сторону. Сейчас ты умираешь от ревности и зависти. Ты завидуешь моему сыну! – заявляет она смеясь. – И да, конечно, ты попытаешься убедить своего отца не работать с моим сыном, но… ничего у тебя не выйдет.
– Простите, Валентина Сергеевна, – цежу сквозь стиснутые зубы, вставая с места. – Если я получила образование, поступила на хорошую работу, пробилась вперед – это только благодаря моим знаниям и моему уму. Да, отец меня поддерживал, но большую часть пути я прошла сама. И дальше тоже справлюсь. Независимо от того, рядом он или нет. А сотрудничать с Эдуардом – его выбор, его решение. Его личное дело. Мой вам совет – не суйте нос туда, куда не просят. Иначе вам его однажды оторвут.
Я с грохотом ставлю кружку на стол, разворачиваюсь и уверенной походкой выхожу из кухни. Иду в прихожую, беру сумку, выхожу из дома. Сажусь за руль и уезжаю в школу. Внутри злость и холодное спокойствие одновременно.
Ближе к обеду приходит сообщение от Ивана:
«К какому примерно часу мы встретимся и где? Ты обещала сегодня назначить время.»
«Ресторан на Петровской. Ближе к шести. Если тебе удобно», – отвечаю.
«Да, удобно. До встречи.»
Я откладываю телефон и чувствую, как дыхание выравнивается. Я с ним разговаривала всего два раза, но ощущение будто знаю его целую вечность. И, чего уж скрывать, я почему-то дико волнуюсь, услышав его голос.
Не к добру это. Уверена.
После уроков я еду в ресторан. За рулем стараюсь не думать, не анализировать, не строить ожиданий. Но сердце все равно бьется чаще, чем обычно. Это не паника, нет, а волнение. Просто странное предчувствие. Будто этот вечер что-то изменит.
Захожу в ресторан и сразу замечаю Ивана. Он сидит за столиком у окна. Едва в переступаю порог ресторана, он поднимается. Выглядит впечатляюще – черная рубашка и брюки, пиджак накинут на спинку соседнего стула. Усталый, но в то же время собранный. Ловит мой взгляд, и я на секунду замираю.