Сердце, победившее Ягу

Семейная сказка рода Силинских, сказанная Наталией Ивановной Силинской (Ульяновской) своим внучкам Анне Владимировне Поздеевой (Кунгуровой) и Наталии Владимировне Крестовой (Кунгуровой), дочерям Евдокии: «Сердце, победившее Ягу».

«Где заканчивается страх – начинается подвиг»

В тридевятом царстве, за топями бездонными, где лес шепчет костями, а ветер носит детские голоса, случилась беда: гуси-лебеди – слуги Бабы Яги – унесли маленького Иванушку. Его сестра Алёнушка, нарушив родительский наказ, теперь должна пройти через тьму, чтобы спасти брата. Но лес не простой – он испытывает сердце. Здесь медведица плачет над ямой, где бьётся её медвежонок, щука рыдает над сетями, опутавшими её детёныша, змея душит птенца, а сова готовится сожрать мышиный выводок. Кто поможет им – тот найдёт помощь и себе. Алёнушка отдаёт последний кусок хлеба, развязывает рыбьи сети, отгоняет змею хворостиной – и за каждый добрый шаг лес дарит ей волшебные дары: платочек, что становится озером, поясок, что превращается в мост через бездну, зёрнышки, усыпляющие грозных стражей. Но самое страшное ждёт впереди – избушка на курьих ножках, где стены сложены из детских костей, а в котлах кипят проклятия. Здесь Иванушка уже завёрнут в саван из теста, а Баба Яга поёт, растапливая печь: «Гори, пламя, жарче-жарче – мясо юное зажарь!» Спасение брата, пророчество сверчков, падение Яги в пропасть и её неожиданное перерождение – эта сказка не просто о борьбе со злом, а о том, что даже самая глубокая тьма боится искреннего сердца. Почему стоит прочитать? Настоящий русский фольклор – с живыми говорящими зверями, магией трёх вод – мёртвой, живой и вещей – и избушкой, которая «как пьяная» скрипит на курьих ножках. Глубокие архетипы – сестра, готовая пройти через ад, брат, чья невинность становится щитом, и зло, которое можно не убить, а преобразить. Яркие образы – гуси-лебеди с глазами, как чёрные бусины, пауки, ткущие сети из жил, и сама Яга, чья слюна разъедает дерево. Это не просто «бегство от Яги» – это путешествие вглубь себя, где каждый выбор, помочь или пройти мимо, определяет конец пути. Финал истории удивит – ведь добро здесь не просто побеждает, а переплавляет тьму в свет. Сказка – ложь, да в ней намёк… Кто добро творит – тот вечно живёт! Книга для тех, кто верит, что любовь сильнее страха, а смелость – мудрее силы.

«Сердце, победившее Ягу», авторский текст Наталии Владимировны Крестовой (Кунгуровой), редактор текста Т.В. Кунгуров, апрель 2025 года

В тридевятом царстве, в тридесятом государстве, за тридевять болот, где топи бездонные зыбуном стелются, а лес дремучий по ночам страхи нашептывает, жили-были старик со старухою. Была у них дочка Алёнушка – коса до пояса, очи ясные, да сынок Иванушка – кровь с молоком, солнышко ясное. Живёт честное семейство в краю, где утренняя заря золотит маковки церквей, а вечерние сумерки прячут в своих тенях костяные избушки на курьих ножках, испокон веков живут рядом два мира. В одном – пахнет свежим хлебом и звучит детский смех, в другом – ворочается в болотной жиже древнее, ненасытное зло. Родительские наказы здесь разлетаются, как пух одуванчиков на ветру: «Не ходи за околицу, где крапива жалит злее Ягиных слов!», «Не бери сладостей у старушек с глазами, как мокрые угли!», «А как запоют первые сверчки – ноги в руки да беги под материнский подол!» Но детские сердца – что весенние ручьи: запретный плод сладок, а опасность манит, как огонь мотыльков. Одних губит любопытство – тянет заглянуть в тёмный овраг, где будто бы светятся волшебные огоньки. Других губит обида – уйдут в лес, надув губки, когда мать пряник пожалеет. Третьи и вовсе не верят, что за пеленой дождя может скрываться костяная нога. А Яга меж тем не дремлет. То рассыплет по тропинкам леденцы из застывших слёз сирот, то заведёт в чащу голосом, похожим на материнский. А уж если дитя совсем глупое – взмахнёт рваным рукавом, и слетятся её верные гуси-лебеди, белые, как смерть, с клювами, наточенными о детские косточки. Мудрые старики качают седыми головами: «Нечисть эту не выжечь, не выморить – она как ржавчина на душе человеческой. Сколько ни крести ворот – найдёт лазейку в сердце, где страхи да глупости гнездятся». Но новые непослушные детки всё равно тянутся к запретному – кто за ягодой рубиновой, кто за сказкой страшной, кто просто назло. И крутится, крутится вечное колесо: одних спасают, других – пекут в Ягиной печи, а третьи и вовсе становятся новыми гусями-лебедями в её проклятой стае. Так и стоят друг против друга через узкую межу – добро со своими молитвами да тёплыми пирогами, и зло с костяной ступой да вечным голодом. И только от каждого малого сердца зависит, куда качнётся чаша весов в этот раз – к свету или во тьму. Ведь как говаривала старая знахарка, крестя порог: «Нечисть сильна, да душа человеческая – сильнее. Только бы успеть её разбудить, пока Ягины гуси не унесли…»

ГЛАВА ПЕРВАЯ: «Перья, слёзы и клятва»

«Горе тому, кто родительского наказа не слушает…» – народная мудрость

Как заалела зорюшка ранняя, собрались родители на ниву рожь сеять. Наказывают Алёнушке, крепко-накрепко: «Береги братца пуще ока своего! Коли лихо придёт – за печь схоронись, под образами притаись!» Только возок родительский за поворот скрылся, выбежали детушки на улицу резвиться. Алёнушка с девчонками затеяли в «плетень» играть: взявшись за руки, стеной становиться, чтобы смельчаки через их руки прыгали, да в «золотые ворота»: две воротницы руками арку делали, а остальные вереницей под лад песни проходили: «Золотые ворота, пропускают не всегда! Первый раз прощается, второй раз запрещается, а на третий раз не пропустим вас!». Заигралась красавица, заплела подружкам косы с лентами – то в три пряди, то в семь, с бусинами да колокольчиками. А Иванушка в то время с малыми ребятками на завалинке сидели, в костяные «бабки» играют, пока старшие мальчишки «горелками» утешаются – бегают, хохочут, на ходу шапки друг у друга срывают. Вдруг шум в глубине двора поднялся – это старшие мальчишки, Федька да Петька, сверчка поймали. «Гляньте-ка! – зубоскалил рослый не по годам Федька, держа букашку за тонкие лапки. – Сейчас крылья оборву, пусть попляшет без них!». Задрожал сверчок, словно лист осиновый. Не стерпел Ваня: «Пусти его, злыдень! Чем тебе букашка помешала?» «Ишь ты, защитничек нашелся! Тебе что, больше всех надо?» – огрызнулся друг его Петька, да как толкнет Ивана в грудь. Сцепились мальцы, как петухи на току. Федька кулачищем по спине Ваньке съездил, а Петька за волосы ухватил, да давай по земле таскать. Рубаху новую Ване изорвали и в пыль мальчонку втоптали. Отбежали, смеются: «Лежи, герой! Может, сверчок тебя пожалеет!». Сидит Иванушка на крылечке, подорожник к ссадинам прижимает. Слезы горючие по щекам катятся: «Как родителям в глаза теперь смотреть буду? Рубаху новую изорвал…», да тут же, посмотрев на сверчка, и утешился: «Зато сверчок жив остался! Не дал злодеям погубить Божью тварь».

Меж тем, солнце средь бела дня внезапно померкло – будто кто-то невидимый черной пеленой свет заслонил. Тени длинные поползли, слились в одну черную тучу. Затрепетал воздух – будто перед грозой. И вдруг… Белое крыло перед глазами Вани мелькнуло, второе – и понеслись круги: то гуси-лебеди, будто живая метель, закружились над двором. Крики их – как ледяные иглы в уши Ванины впились: «Га-га-га! Дитя без присмотра! Бабушке на закуску!» Иванушка вскочил, хотел бежать – да куда там! Тени от огромных крыльев поглотили его. Холодные лапы впились в его плечи – и взвился мальчонка над землей словно пушинка. Только и видели дети, как два черных силуэта – один поменьше, другой покрупнее – растворились в облаках. А перья белые тихо падали на пустой двор, как снег среди лета.

Очнулась Алёнушка от веселья – и сразу сердце ёкнуло, будто кто холодной рукой сжал. Глянула вокруг – нет братца! Пусто на завалинке, где он с ребятнёй сидел, только в пыли следы маленьких босых ног да клочья порванной рубашонки остались. «Где Ваня? Где братец мой?» – запричитала она дрожащим голосом. Ребятишки, перебивая друг друга, залепетали: «Летели, Алёнка, белые да страшные! Крылья – тьма-тьмущая!» – малец сопливый в страхе глаза таращит. «Как схватили его когтями – тьфу! – и в небо!» – вторя ему, девчонка крестится. «А он кричал, кричал… – всхлипывает самый маленький, – звал тебя, сестрицу…». Словно молния пронзила Алёнушку. В глазах потемнело, ноги подкосились. Упала она на колени, да так, что пыль серая клубами поднялась. «О, го-о-ре мне! – завыла она, рвя на себе косы русые. – Ослушница я, родительского слова не сберегла! Как в очи светлые матери глянуть посмею? Как отцу-батюшке поклон отвешу?» Слезы её жгучие по щекам текли, на грудь падали, в землю впитывались. Вспомнила, как Ванечка утром ей яблочко последнее протянул: «На, сестрица, скушай…» Как смеялся, когда она косу ему заплетала шутки ради… Встала вдруг, вытерла слёзы подолом. Схватила материн платок, что с плеч слетел, узлом на шее затянула. «Не бывать тому! – прошептала сквозь зубы. – Не отдам братца проклятой Яге!» Перекрестилась на все четыре стороны, на восток поклонилась низко. Схватила краюху хлеба да горсть соли в узелок – от лиха оберег. Ступила на дорогу – нога твёрдая, взгляд ясный. А в небе последний гусиный крик замер, будто дразнился: «Догоняй, коли посмеешь!»

ГЛАВА ВТОРАЯ: «Дорога милосердия и дары лесных жителей»

«Не страшна тьма дремучего леса и топи болота чёрного, когда в руках огонёк добрых дел освещает путь спасения братца!» – шепчут листья, провожая Алёнушку к избушке Яги.

Шла Алёнушка тропою звериной, где мхи седые, словно бороды дедовские, до земли клонятся. Воздух густой – пахнет гнилью болотною да смолою сосновой. Вдруг услышала – стонет кто-то, будто ветер в трубе печной. Пригляделась – в яме глубокой медвежонок бьётся, а над ним матушка-медведица воет, слезами медвежьими землю поливает: «Ох, горе-гореваньице! Кто ж нас, сирых, выручит? Пропадём нонече, словно мушка в клюве зимородка!» Сжалось сердце у Алёнушки. Помнила наказ отцовский: «Не суйся к зверю лютому – сожрёт без остатку». Да видит – медведица к яме головой склонилась, прощается с дитятком: «Прости, чадо милое, не уберегла…» Не стерпела девица. Вышла из-за ели, дрожащими руками жердь подала: «На, матушка-медведица, вытаскивай дитятко!». Зверь оскалился, да видит – девица без лука, без стрелы. Взяла жердь зубами, вытащила медвежонка. Тот к матери в шерсть забился, а медведица Алёнушке в ноги: «Благодарствую, добра девица! Зверь лют бывает, да душа у него правду знает! Помяни слово моё: кто добро творит, тому и зверь лесной братом станет. Не ровен час – пригожусь».

Бежит Алёнушка бережком крутым, где вода речная о камушки звенит, будто серебряные колокольчики. Вдруг видит – беда приключилась: малый щурёнок в тенётах рыбацких запутался, жабры кровавой росой покрылись, хвостиком бьётся, словно мотылёк в паутине. А над ним мать-щука кружит, хвостом воду мутит, жалобные речи приговаривает: «Ой, горе-горюшко моё! Пропало чадо ненаглядное! Кто ж дитятко моё из беды выручит? Ведь не мне, рыбе речной, сети рвать!» Замерла Алёнушка. Две мысли в голове её заспорили: «Беги, братца спасай! Коли Яга его в печь посадит – век каяться будешь!», «А коли ты мимо горя пройдёшь и чужому горю не поможешь – какая же ты после этого добрая душа, коль злу потворствуешь?». Вспомнила, как Ванюша вчера у ручья сети рыбацкие поправлял, чтоб малая рыбка не гибла. И слеза по щеке скатилась. Не раздумывая более, подбежала к воде, подолом рубахи острые узлы развязала. Выпустила щурёнка – тот к матери стрелой метнулся. А щука из воды голову подняла, и человечьим голосом заговорила: «Благодарствую, красна девица! Не забыла ты заповедь старшую: «Чужую беду руками разведи, а к своей ума приложи». Возьми платочек мой волшебный – кинь в час нужды, развернётся он озером широченным, ни врагу перейти, ни переплыть!» Поклонилась Алёнушка по-пояс, платочек за пазуху спрятала: «Спасибо, матушка-щука! Дай тебе Господи рыбьих деток вволю растить!» и побежала дальше братца спасать.

Шла Алёнушка лесом дремучим, где сосны-великаны старые до небес тянутся, ветви их, будто руки костлявые, дорогу застилают. а крапива жгучая вдоль тропы стеной стоит меж собой перешептывается. Страшно стало Алёнушке, боязно. Вдруг услышала – писк стоит, словно комарик в паутине запутался. Пригляделась: змея-душегубка тетеревёнка обвила, пёрышки уже клочьями летят. А над ними мать-тетерка кружит, крыльями бьёт, голосит жалобно: «Ой, беда-бедовая! Погубила гадина чадо моё ненаглядное! Кто ж защитит птенчика малого, коли не я, мать родная?» Не раздумывая, схватила Алёнушка сук смолистый, да как треснет змею по хребту – та только хвостом задергала да в кусты уползла, шипя: «Помяни моё слово, красна девица! Не бывать тебе с братцем живыми!». Тетеревёнок к матери прижался, а тетёрка к Алёнушке крылья простёрла: «Спасибо тебе, солнышко ясное! Не оставила сироту в беде. Отдохни у нас, подкрепись, сил наберись – ещё не близко дорога до избушки Ягиной». Трижды облетела тетёрка вокруг Алёнушки, трижды крикнула – и слетелись к ней сородичи: Соловей ягоды лесные принёс, Дятел орехов надолбил, Синица мёду дикого в листочек завернула. Пока девица угощалась, птицы из крапивы жгучей поясок сплели – нить к нитке, узор к узору. Когда плели поясок спасительный, то крапива-то сама к птицам в клювы тянулась! Каждый стебелёк, будто живой, от корня отрывался, жгучесть терял, становился мягким да податливым. Дятел крепким клювом стебли ровнял, синичка лапками нити свивала, а тетёрка узоры замысловатые выводила. Тут соловей-чародей с ветки спустился, запел свою песню волшебную. С каждым переливом крапивные нити золотом загорались, узоры на поясе оживали – цветы распускались, птицы крыльями махали, сами собой концы пояса в семь узлов завязывались. Пел соловей до тех пор, пока поясок не стал переливаться всеми цветами радуги. Тетёрка пояс в клюве отдает Алёнушке и человеческим голосом наказывает: «Возьми, доброе дитятко! Кинешь его на землю – мост-лава явится, через любую пропасть перейдешь. Дёрнешь за крайнюю ниточку – рассыплется, словно и не бывало вовсе!». Поклонилась Алёнушка низко, поясок к сердцу прижала: «Благодарствую, матушка-тетёрка, спасибо вам, добрые птицы! Не забуду вашей милости!» Тут соловей с ветки заливисто свистнул, да не просто так, а напутствие мудрое дал: «Слушай, красна девица, первое: когда узоры птичьи крылья на поясе зашевелятся – значит, Яга близко. Второе: коли цветы на нём увянуть – путь неправильный держишь. А третье: когда звёзды на нём загорятся – смело пояс кидай, помощь придёт!» Поблагодарила Алёнушка за живой поясок, и двинулась дальше в путь.