Ох уж эта жизнь молодая да сельская, или Жизнь после жизни

Здравствуй, папа, вот и я.

– М-м-м… – голова нестерпимо болела, а в ушах поселился звон.

Я честно попыталась повернуться на бок и положить голову на прохладную часть тонкой подушки. Все-таки больничные спальные принадлежности – это нечто! Нечто несусветное.

Пока я кряхтела и пыталась открыть глаза, кто-то крепко взял меня за плечи, приподнял и, взбив подушку, положил меня обратно. Прохладненько… Хорошечно.

– Ох, Олена… Когда же ты поправишься-то? – послышался тяжелый вздох. – Но ничего-ничего. Я дождусь, я не сдамся! Олена, слышишь? Только не бросай меня, дочка.

Я почувствовала как сухие губы приложились к моему лбу. В следующую минуту мне на голову легла влажная холодная тряпка, от которой несло травами. Странно… Это что, такие новые старые методы лечения? И кто такая Олена? Кстати, забавное произношение. Ни разу не слышала такого четкого О.

Спустя несколько минут в голове немного прояснилось. По крайней мере, думать стало не так больно. Видимо, пневмония моя прогрессировала, раз уж я отключилась. Все таки в моем возрасте, как-никак семьдесят четыре стукнуло в том году, а любая простуда проходит нелегко.

Тряпка на лбу нагрелась и я, еле подняв руку, перевернула ее прохладной стороной, чуть сместив с глаз. Н-да уж! Травы, которыми была пропитана тряпка, видимо, были галлюциногенными.

Ну с какой это стати, в больничной палате, в XXI веке, в веке нанотехнологий, в конце концов, потолок был низким, деревянным? Но чистым. Не было запаха сырости и следов гниения или плесени. Проморгалась-ничего не изменилось. Краем сырой тряпки протерла глаза (зачту это за умывание). Со стоном повернула голову на бок. Господи, что же так тяжко-то?!

Комната явно не была больничной палатой. И куда меня поместили? Я же с пневмонией поступила в приемное отделение по скорой.

Старшая дочка навестила меня, и очень вовремя. Я уже не могла даже до телефона дотянуться. А всего-то простыла. Участковый врач выписал мне лекарства, но что-то пошло не по плану. Когда я выпила лекарства, то сразу же завалилась спать. Потом начало меня лихорадить и в это время пришла Лиля. Помню как она меня звала, звонила в скорую и сопровождала меня в больницу. Все! Очнулась здесь… А где-здесь?

Стены в комнате были тоже деревянные. Ни краски, ни обоев, ни штукатурки… Да и кто сейчас строит из дерева? Кругом бетон и гипсокартон. А деревянные строения остались только в деревнях и селах.

Ну я-то помню, что в городе живу. Как уехала еще в шестнадцать лет на учебу в институт на экономиста, так и появлялась у родителей только наездами. Все-таки учеба, потом работа и своя семья не давали возможности навещать часто.

Вот уже мамы и папы нет как четырнадцать лет и, с тех пор, я из города выезжала только в лес за грибами да ягодами. Редко, конечно, но одной много и не надо. Я-вдовствующая пенсионерка с тремя взрослыми детьми и семью внуками. У молодых своя жизнь, а посему, я с ними связываюсь только по телефону-сетям-скайпу. Изредка навещали друг друга. Все разъехались по разным городам и только Лиля в соседнем городе осела.

Так, я отвлеклась. Впрочем, разглядывать особо нечего.

Маленькая комната квадратов в десять. Это максимум. Дверь не закрыта. Слева в углу от нее стоит сундук. Большой такой, с металлическими углами. Напротив двери стена с окном. Небольшим и не очень чистым. Слева от окна стол с ящиками и стул. Я лежу на деревянной кровати справа от окна.

Максимально аскетично и странно. Я, как дитя урбанизации, официально заявляю – это не город! Даже не глядя в окно, я в этом была уверена.

Пока эту обстановку разглядывала, я приподнялась на локтях. Вот в этой позе меня и застал мужчина, который обращался к Олене.

– Олен… Олена! Очнулась! Ну слава Богу! Я так переживал и отгонял все дурные мысли… Я сейчас, сейчас принесу отвар. – и быстро убежал, видимо за отваром.

Вместо того, чтобы возмутиться тем, что меня обозвали Оленой, я впала в ступор. Этот мужчина был невероятно похож на моего отца лет эдак тридцати пяти. Мышку мне в норку, если я вру!

Мужчина быстро вернулся и осторожно начал меня поить из деревянной кружки. Если бы я даже не хотела пить, то выхлебала бы все что он предложил. Просто пью и в упор смотрю на него. Папа…

Слезы сами покатились. Это не я! Честно! Лучше бы дальше смотрела на того, кто так похож на моего папу Витю. Но слезы размыли весь обзор.

– Олена, ну чего ты? Ну ты чего? – засуетился он. – Ну не надо. Я ведь сейчас сам расплачусь.

Он уложил меня обратно на подушку, прижал ладони к моим щекам, большими пальцами стер слезы и поцеловал меня в нос. Прямо в мой сопливый шнопак! Вот так и смотрим друг на друга.

Клон папы отпустил мое лицо, сел на приставленный ближе стул и взял меня за руку. Сидит и с теплотой смотрит на меня и улыбается. Я же лежу, разглядываю его и, да, тоже улыбаюсь.

Высокий, стройный, с темными вихрами волос, которые даже на взгляд выглядели мягкими. Серые глаза обрамлены черными ресницами. Одет в льняную рубаху на веревке у горловины. Непонятные штаны также подпоясаны веревкой. пальцами ощупала его руки – мозолистые.

– Я… Кха-кха… – попыталась объяснить,что не Олена, а очень даже Елена я, но закашлялась.

– Тише-тише! – он подал мне кружку. – Главное, что ты очнулась. Это все, что важно! Все остальное потом.

– Нет! – я все-таки взяла голосовые связки под контроль. – Сейчас. Нужно сейчас… Вы так похожи на моего отца! Кто вы?

Тишина. Брови моего собеседника сначала поднялись, а потом сошлись на переносице.

– Ты меня пугаешь, дочь. – прошептал он.

– Я не Олена. Вы спутали меня с кем-то. – почему-то тоже прошептала.

Мы молча продолжили разглядывать друг друга, но рук не выпустили.

– Олена, ты меня не узнаешь? – спросил мужчина, что-то высматривая в моих глазах.

– Я же говорю, что вы очень похожи на моего отца в молодости. – повторила я.

– В молодости? – уточнил тот.

– Ну да. – кивнула я – Мне уже восьмой десяток и вы слишком молоды, чтобы быть моим папой. Дак кто же вы?

– Восьмой?… – мужчина задумчиво осмотрел меня. – Ты полежи чуток, я сейчас. – он неловко вынул свою руку из моей и вышел.

Мыслей нет. Только тишина и свет вечернего солнышка в окне.

За пределами комнаты что-то зашуршало, послышалось тихое ругательство и тихий стук закрывшейся дверцы шкафа. Затем быстрые шаги и копия папы снова вошел ко мне. Уверенно подойдя, он сунул мне в руки зеркало на ручке. Ну я взяла. По форме похоже на расческу-массажку, только вместо щетины была зеркальная поверхность. И то, что я увидела в нем, повергло меня в шок. Мой шок тоже был в шоке по колено.

Молодое, с впалыми глазами и щеками лицо с колтуном блондинистых волос на голове. Глаза и ресницы папины. Брови на несколько тонов темнее волос. Нос маленький. МОЕ лицо! Молодое и мое! Бледное и тоже мое! Евпатий Коловрат! Да простит меня святой.

Я ошалело глянула на мужчину и снова уставилась в зеркало. Закрыла левый глаз, высунула язык, пальцем приподняла нос, образуя пятачок. Все тоже самое проделало отражение в зеркале. Мдааа… делаааа…

– А как это так? – не, ну а что еще спросить-то?

– Олен, ты узнала себя? – занервничал мужчина, глядя на мои кривляния.

– Д-да… То есть нет… Ну это я и не я. – вконец я запуталась и, сделав глубокий вдох, выпалила – Это я, но очень-очень молодая.

Я снова стала разглядывать отражение. Бледная кожа, веснушки почти пропали, но питание и солнышко это исправят. И все же это я. Ну чума!

– Это ты, доча. А я твой отец Владияр. – медленно проговорил, собственно, Владияр.

Он сел на стул и опять взял меня за руку.

– Владияр? – я запнулась – Стой, это не может быть реальностью! Просто не может быть!

– Почему? Ты моя дочь Олена. Сильно заболела, но я тебя выходил. Не говори, что этого не может быть!

На мой вопрос "что же случилось?", Владияр рассказал историю, достойную лирично-трагичной экранизации.

Владияр остался сиротой в четырнадцать лет, но смог сам вести хозяйство: огород, корова куры, овцы. Его отец, Михаил, обучил сына ремеслу столяра, этим и зарабатывал на жизнь. В семнадцать он женился на дочери купца из соседних Малых Пичужек и, увезя молодую жену в свой дом в село Речное, обзавелся дочерью. Но вот родами Марьяна умерла. Купец Матвей, отец Марьяны, сразу же выставил виноватой новорожденную Олену и бросил молодого отца с младенцем на руках без помощи. И даже во всеуслышанье отрекся от внучки. Так они вдвоем и жили шестнадцать лет.

Не, ну нормально?! Бедный Владияр, бедная Олена.

И вот. два месяца назад, у него заболела дочь. Сначала лечил как все – отварами, которые щедро давала травница. Но все лечение не давало никакого результата. Тогда Владияр пригласил заезжего целителя из города. Тот поводил руками, побормотал что-то и, взяв оплату (приданое дочери), сказал чтобы отец шел в храм молиться. Это все что осталось, так как Олена сама не хочет бороться за жизнь. И Владияр честно ходил и молился.

Два дня назад Олена впала в кому. Ну это на наш язык. А теперь вместо Олены лежит Елена. Я то есть.

– Меня Елена зовут. Елена Викторовна Афонасьева. И я не та… не она… Ну вы понимаете? – я с жалостью посмотрела в глаза Владияру.

Он грустно улыбнулся.

– Я вижу. Олена бы просто согласилась бы со всем и в пол смотрела бы. А ты с характером. – он провел рукой по моей щеке – Я не могу лишиться дочери. Просто не переживу.

Мы помолчали, каждый думая о своем. Лично я думала о том, зачем я тут? Неужели я там умерла, а это перерождение? Всегда думала, что после смерти что-то есть. Но чтобы вот так?!

– Расскажи о своей жизни. – попросил Владияр.

– Конечно, вот только можно мне… ну… эээ… – я замялась – Ну в туалет мне нужно.

– О-о – смутился тот – Вставай, я помогу. Ты ж еще слабая совсем, Олена… Прости. Елена, конечно Елена. Я запомнил. – еще больше смутился Владияр.

– Все хорошо. Елена-Лена-Алена – это все мои имена. В детстве даже Лехой звали, потому что ходила как пацан и на рыбалку с ребятами бегала. – только хмыкнула я.

Ну правда, что мне, жалко что ли? Лично для меня особой разницы нет. Есть те, кто четко отстаивают именно свои имена и отвергают любые изменения и сокращения. Но это дело сугубо личное. Я не из этих. Я из тех.

– Спасибо – кивнул Владияр.

Он, крепко взяв меня за плечи, посадил на кровать. Одел мне на ноги толстые войлочные тапки-калоши, накинул большой платок поверх моей белой льняной ночнушки на тонких лямках и повел из комнаты. Голова немного закружилась, а ноги затряслись. Владияр, не отпуская моих плеч одной рукой, другой закинул мою руку себе на шею.

Не показалось. Действительно высокий. Я ему только до подбородка макушкой достаю.

Он вывел меня через кухню в сени, а там подвел к дальней стене, где была дверь.

Вот если бы здесь была Роза Михална из бухгалтерии, где я трудилась до пенсии, то пришлось бы ей под куст идти. Не пролезла бы своим шикарным телом в такой узкий вход.

Ну уборная как уборная. Деревенская. Кабинка и дыра в полу. Ничего лишнего, ничего нужного. А кто в деревенский туалет не ходил, тот что? Правильно! Не имеет психологической травмы. Я была. Жила с таким до шестнадцати лет. Вот теперь опять шестнадцать и здравствуй дыра в полу. Ностальжи…

Выйдя, я попросила довести до умывальника. А вот и классический умывательный атрибут. Емкость приделанная к стене и имеющая штырь снизу. Поднял штырь вверх – полилась водица. На скамейке под умывальником таз. Все как в лучших домах. Вместо полотенца был отрез мягкой ткани. Чистый и пахнувший дегтярным мылом.

В желудке голодный орк запел свою песню. Без лишних слов Владияр отвел меня на кухню и посадил на стул. И пока он накрывал на стол, я осматривала помещение.

Правильной формы квадрат был, как по мне, вполне грамотно разделен на место для приготовления пищи, место для принятия приготовленного и что-то вроде прихожей. В углу, справа от входа, стояла большая печь. Обычная русская печь с широкой лежанкой, заслонкой на шестке, вьюшкой. Рядышком с ней маленькая печурочка с плитой сверху. К стене прислонены кочерга и ухват на длинных ручках. Дальше, вдоль стены, стоял стол, на котором были миски с молоком, подготовленным для скисания на простоквашу.

Напротив входа стена с двумя окнами. Между окон хороший, добротный, прямоугольный стол безо всяких украшений. Столешница была с четко прорисованными жилками в дереве. Четыре стула, из той же "коллекции", стояли с трех сторон стола: два по длинной и по одному с торцов.

Слева стена с двумя дверьми в комнаты и шкафом с кухонной утварью в углу.

Так как я сидела у окна, то не выглянуть на улицу было бы грех. От самого дома и почти до конца большого участка были грядки со всевозможными, но простыми культурами: картошка, морковка, лук и т.д. В конце стоял курятник с вольером для птиц. Слева и справа вдоль забора росли различные ягодные кусты. За пределами участка, слева и прямо, был лес, а справа край участка соседей. Красота-то какая! Ляпота!

Судя по всходам на грядках, сейчас июнь. Это хорошо. Можно осмотреть все окрестности не боясь зимних холодов или дождей и распутицы весны и осени.

От дальнейшего созерцания меня отвлекли запахи еды. Картошка с мясом в чугунке, хлеб и кувшин молока. И пока Владияр раскладывал ужин по тарелкам, я чуть не захлебнулась слюной. Определенно, готовка в печи требует звезду мишлена! Ну или я такая голодная.

Пожелав друг другу приятного аппетита, мы молча начали работать ложками. Ух, хорошо! Эх, хорошо! Жизнь, после того как поешь, начинает радовать.

После ужина мы вышли на крытую веранду поговорить. Ну как вышли – меня вывели.

Владияр решил, что мне нужно посмотреть в окно и с этой стороны. Выходить пока рано. Ну, а пока я глазею, то он немного расскажет о жизни своей и Олены. Ведь теперь она – это я.

Я рассматривала двор с какой-то постройкой и загоном для овец, а мужчина вел рассказ.

Владияр жил только с дочкой. Больше не женился. Он не стал рассказывать почему и я не стала лезть к нему в душу. Пока что. Он работал в огороде, со скотом и, периодически, перепадали заказы на мебель. Тем и жили.

Олена росла тихой и спокойной девчушкой. Ни слова поперек, никаких подростковых выкрутасов. Справлялась и в огороде с поливом и прополкой, и в доме с приборкой и готовкой, и в бане со стиркой. Вот только с животными никак. Совсем. Боялась шибко. Поэтому ни собак ни кошек не заводили. Только скотина, к которой Олена не подходила. Да даже с людьми на контакт не шла. Общалась с папой и этого хватало. Но…

Пришла весна. У девки возраст, гормоны… Ничего не сказав отцу, она пошла сама свататься к первому парню на деревне. И, вместо того чтобы тихо поговорить и объяснить, мол не судьба, он высмеял Олену прилюдно. И не хороша, и не знатна, и приданое невелико и еще много всякого и.

Услышав это, я подавилась молоком, которым решила скрасить этот рассказ. Скрасила. Оно пошло у меня через нос. Позорище-то какое! Давай, Лена, помри еще, захлебнувшись в кружке.

Владияр подскочил ко мне и похлопал по спине. Убедившись, что я не собираюсь склеивать ласты, он усадил меня на скамью. Я уселась, упершись спиной в стену, полуживая, полусгоревшая со стыда и полуготовая провалиться под землю. Мужчина сел рядом и весело посмотрел на меня.

– Что ты так отреагировала-то?

– Ну, знаешь ли?! – я вспыхнула – Я, конечно, не красотка и не светоч наук, но вот так опустить прилюдно?! Вот покажи мне его сейчас, я его так оттибидохаю, что все выступающие части тела поотваливаются!

Было чертовски обидно за Олену.

Владияр расхохотался.

– Забавно и странно наблюдать за тобой. – пояснил он – Снаружи таже, а внутри огонь и борьба за справедливость.

– Ну, прям уж! – смутилась я. Ого, я снова умею смущаться. – Не рано ли в шестнадцать замуж-то выходить? – сменила я тему.

– Шестнадцать лет – самое время невеститься. – грустно сказал Владияр, глядя в окно.

– А не после этой ли ситуации с тем козлом, который так некрасиво поступил, Олена заболела? – я пристально посмотрела на отца бедной девчонки.

– Думаешь… То есть она сама? – округлил глаза Владияр.

– Смотри сам. На моей памяти было несколько подобных случаев. – пустилась я в разъяснения, чтобы как-то сгладить его состояние – Подростки влюбляются, творят некие глупости, а объект воздыхания жестко отшивает или воспользуется моментом и бросит. А психоэмоциональное состояние не справляется с этим. И не всегда может помочь тотальный контроль и поддержка родных и близких.

– Значит сама не захотела жить… – Владияр уронил лицо на ладони.

Я встала и обняла его со спины. Что тут скажешь. Никогда не умела утешать. Пару минут я так постояла и ноги, не выдержав, затряслись и я рухнула на пол. Сижу с задранным до колен подолом и хлопаю глазами на Владияра. Тот подорвался, поднял меня и усадил обратно на лавку. Сидим с каменными лицами. Меня разбирает смех, но я ж понимаю, что у человека горе, вообще-то, и смех здесь,мягко говоря, неуместен. Мы переглядываемся и взрываемся хохотом.

Мать моя женщина! До слезиков ведь.

– Владияр, что мне делать-то? Это ведь совсем другая жизнь. Да и несоответствие возраста скажется, наверное. – я пригорюнилась.

–Что делать? – он пожал плечами – Тебе сейчас идти спать. А мне еще скотину загнать нужно.

Я зевнула. все-таки плотный ужин, разговоры и мое падение выбили из меня силы.

Владияр отвел меня в комнату, заменил подушку на сухую (прежняя была вся в травяном отваре) и уложил как маленькую, укрыв одеялом.

– Спи. Завтра баню растоплю и остатки хвори выйдут – пообещал он.

– А-аам. – зевнула я. – Было бы чудесно.

Как Владияр выходил я уже не видела, так как уснула.

Отчий дом. Знакомство с бытом.

– Ку-ка-ре-ку-у-у-у!

Божечки-кошечки! Что это за адский будильник?!

Я пошарила рукой под подушкой, под одеялом, на полу возле кровати, потянулась к тумбочке… Тумбочки нет. Была стена. Насилу разлепив глаза, я оглядела комнату в поисках телефона. Деревянные стены и скудная обстановка возродили мою память о вчерашнем дне.

– О-о-о… – простонала я и рухнула лицом в подушку.

Я ж теперь малолетка. Хотя я до старости сохранила веселый нрав, но все-таки странно это все. Веселье весельем, а бухтеть и ворчать я тоже умею и практикую.

Зато папа есть. Эта мысль меня взбодрила. А вот мамы нет. И это печально. Но, в связи с тем, что я уже однажды пережила утрату, было легче принять ее отсутствие.

Я уселась на кровати и внимательно, даже с подозрением, уставилась на сундук. Раз уж шкафа нет, то, вполне вероятно, что он его заменяет. Легкая слабость не помешала мне приподнять довольно тяжелую крышку. Моль оттуда не повалила, а это хороший знак. Приступим-с.

Внутри, действительно, лежали вещи. Все из натуральных материалов: хлопок, лен, шерсть. Так как вещей было мало, то рассмотреть решила сразу все. Пара широких сарафанов на широких же лямках, одно платье с длинными рукавами, пуговицами на плече и поясом, три белых рубахи с завязками на горловине, белье… на завязках. Судя по всему резинок тут нет. Справа на дне лежали утепленные вещи: шерстяное глухое платье, грубая вязаная шаль и длинные носки. Нет, все-таки это чулки. Я сама когда-то такие носила.

Удручал меня тот факт, что все цвета были темными, хмурыми: серый, коричневый, черный, болотно-зеленый. Никаких ярких пятен. И вся одежда была длиною в пол. Зато все чистое и целое.

Я впихнула ноги в тапки и вышла в кухню. Вернулась, надела платье . Ибо нечего щеголять в ночнухе. Она, конечно, целомудренная, но все же.

Из сеней в дом вошел Владияр.

– Доброе утро. – я улыбнулась как дурачок. – А сколько время сейчас?

В окно было видно, что солнышко только поднялось.

– Доброе… Четыре уже. – Владияр обеспокоенно посмотрел на меня – Как ты себя чувствуешь?

– А что-то случилось? – украдкой себя осмотрела.

– Нет. Но ты же болела долго. Еще вчера еле двигалась, а сейчас вполне бодрая. – пояснил он.

– Аа-а. Все хорошо. – даже кивнула – Слабость есть еще, но это пройдет. Видимо отвары хорошо восстанавливают, да и организм молодой. Давай я сейчас умоюсь и помогу тебе с делами. – и, видя непонимание в глазах мужчины, пояснила – Ну баню растопить, завтрак организовать… Ну, вот что доверишь, то и делать буду.

– Хорошо. Но только под присмотром. – заявил Владияр.

– Ну это само собой. Я ж тут ничего не знаю. Но кое-что умею. – быстро добавила я.

Владияр затопил печурку и на плиту поставил кастрюлю с водой. Я наблюдала и запоминала порядок действий и расположение заслонки. Огонь был разведен с помощью кресала и кремня. На мой вопрос про спички, мужчина ответил, что он привык так. Но, где спички лежат, он мне показал.

Пока вода грелась, мы вышли во двор. Дойдя по мосточкам до бани в углу участка, я оглянулась на дом. Вполне добротный, двухэтажный. Слева пристройка для скота. Справа отдельно стоял колодец. А в другом углу постройка. Я думала что это сарай, но, оказалась, что это мастерская столяра и дровенник. Два в одном. За калиткой загон для овец, а дальше была дорога. Естественно, ни о каком асфальте речи не шло. Обычная грунтовая дорога. Через нее также стояли дома. По нашей стороне наш дом был крайним.

– Доверишь мне печь затопить? – оглянулась я на отца Олены.

– Конечно. Пошли, доча, в баню. – он покосился в сторону соседей. Там кто-то копошился у забора.

Ну мы и пошли. В баню.

В предбаннике стояла лавка со спинкой, кадка с золой и маленькая поленница. В самой парилке была кирпичная печь с котлом, у дальней стены полки для парки, слева у двери котел с холодной водой. Недурственно.

– Ты сам все построил? – я обвела рукой вокруг – Все выглядит довольно новым.

– Только полки обновил и пол перестилал. Все остальное мой отец строил. – Владияр похлопал рукой по печке. – Ну еще мебель я делал в доме.

Я взяла несколько полешек и запихнула их в топку. Проверив наличие воды в котле, открыла заслонку и подожгла кусочек бересты. Огонь, весело треща, принялся за свою трапезу.

– Ты в деревне жила? – спросил вдруг Владияр и пояснил – Так уверенно затопила печь.

– Родилась в деревне. Потом переехала в город. Примерно в возрасте Олены. – я прикрыла дверцу в топку. – Там нет в домах печей, но детство я не забыла. Старческий маразм меня не успел догнать. Хотя теперь, можно сказать, что я впала в детство. То есть в подростковую жизнь.

– А как же зимой без печи? – не понял он.

– Ну-у… Батареи обогревали. По ним горячая вода текла и в домах тепло было. – я задумчиво почесала нос – Получается, что я какая-то бесполезная. Никаких новшеств не привнесу в эту жизнь. Только доходы и расходы считать, но это там… Здесь же, наверное, другие порядки?

– Здесь никто тебе не даст этим заниматься. – покачал головой Владияр. – Ну если только в пределах своей семьи. А счетоводами только мужчин берут в лавки. Да и вообще, работать женщины могут только в семейном деле.

– И что же мне делать? Как на жизнь зарабатывать? – поникла я.

– Попробуй просто жить. – мужчина приобнял меня за плечи. – А работы всегда хватает. – намекнул он на ведение собственного хозяйства.

– Ну это же все твое. А мне нужно свое иметь.

– Это и есть твое. Запомни, – твердо уверил он меня – Ты – моя дочь. Как бы ни было, я от тебя не откажусь. Пусть ты не та, что раньше, но это решали не мы с тобой. Хочу верить, что в моей жизни не хватало именно такой дочери. – и, подмигнув, протянул мне руку для пожатия. – Живем?

– Живем. – вздохнула я. – Выбор то не велик.

– Ты не смотри, что живем не богато… – начал Владияр, но я его остановила.

– Я не об этом. Просто привыкла быть независимой. – пояснила я. – А по твоим словам, женщина здесь только в роли хранительницы очага может быть.

– Ну почему? В городах в тавернах разносчицами могут быть, или швеями, нянями или прислугой.

– Швеями говоришь? – я осмотрела одежду и фигуру мужчины – Обшивать других не смогу, но нас приодеть, думаю, получится. Остальное точно не для меня. Есть какой материал и швейные принадлежности?

– Сначала завтрак, А уж потом все остальное!

Оставив баню топиться, мы вернулись в дом. По пути я отметила, что у соседей под забором все еще кто-то шаборкается. Надо будет познакомится хоть.

При входе в сени я заметила лестницу в углу, которая вела на второй этаж. Сейчас там просто чердак со всяким нужным и не очень хламам. Ну, как у меня прежде, был балкон.

В доме мы обнаружили, что вода в кастрюле наполовину выкипела. Долго же мы беседы беседовали в бане. Я долила ковшом из ведра, а Владияр достал из закрытого ящика шкафа крупу. Похоже на гречу. Владияр подтвердил, что это именно она. Просто я-то привыкла к гречневой крупе в пакетах и без черных камешков.

– А зачем воду сначала кипятили? – не поняла я – Она ж и так долго варится. Могли бы и в холодную закинуть. А тут перебирать еще нужно. Так и будем воду варить до вечера.

Владияр почесал затылок.

– Я всегда так варю. Сначала кипячу, а потом все добавляю. Да и не перебирал никогда. Но если хочешь, то давай манную сварим.

Манка была хорошей. Золотистый оттенок напоминал песок под солнцем. Но на воде каша из нее была так себе. На это замечание отец Олены показал как открыть люк в подпол и провел краткую экскурсию по местным закромам.

Обычный погреб устроен, примерно, также. Только погреб – это постройка на улице, а тут прямо в доме со входом в сенях. Освещение было свечное. Свечи хранились на кухне и Владияр приготовил одну из них к спуску. Лестница вниз, низкий потолок, земляной пол прикрыт досками. В нервном подрагивании огонька я рассмотрела полки по бокам, заставленные пустой тарой под закатки на зиму. Внизу были сколочены секции под овощи. В конце этого коридора стоял ларь, от которого исходил холод.

– Там специальный кристалл внутри. – пояснил Владияр. – Только нужно плотно закрывать ящик, иначе выморозит тут все. Дальше подпола холод не пойдет. Слишком маленький кристаллик. Зато можно в ящике замораживать продукты на долгий срок.

Оказалось, что такой кристалл мог добыть себе любой. Нужно просто пробраться в расщелину в холме, который в дне пути от нашего села. Там и можно наковырять себе хладагент местного пошиба. Правда постараться нужно. В основном, там только мелкая крошка этого холодящего минерала. Зато, если нашел нужный размер, то хватит на всю жизнь.

На одной из полок справа стоял кувшин с молоком и плошка с маслом. Мы это все прихватили и вернулись на кухню. Там, быстро помешивая ложкой, я всыпала в кипящую подсоленную воду крупу. И в конце добавила маслица.

– В следующий раз будем на молоке варить. Корова же своя!

На это Владияр только кивнул и приступил к трапезе. Все равно вкусно.

После завтрака я замочила посуду в тазу с водой и мы отправились проверить как там баня.

– А ничего, что мы так рано топить начали?

– Кому как удобно, тот так и делает. – ответил Владияр. – Ты только при посторонних отцом меня зови. Могут не понять. А если растеряешься, то просто молчи и глаза в пол. Олена так всегда делала. То есть, ты так делала. – и улыбнулся мне.

– Хорошо, папочка. – кивнула я. – Только ты учти, что я почесать языком люблю. Да и быт нужно как-то налаживать. Не сидеть же мне дома на постоянной основе?! Вот и начну с соседями контактировать. – я мотнула головой в сторону забора, за которым кто-то опять или до сих пор шуршал.

За разговорами я закрыла баню настояться и подкопить жар. Дальше мы пошли выгонять овец в загон и курей в вольер. И, если с овцами все прошло гладко, то с птицей вышло так, как вышло.

Открыв дверь в небольшой курятник, папа (так его теперь буду звать) отошел в сторону и пропустил пернатых вперед. Первым, естественно, вышел петух. Его белоснежные перья были какими-то праздничными. Особенно шикарный хвост. Он прям светился в лучах утреннего солнца. Красный гребешок Петя нес как корону, а бородка была словно орден. Большой, гордый, он вел за собой семь пестрых курочек.

– Батюшки! Ну каков красавец! Ни дать ни взять – полководец! – я восхищенно уставилась на петуха.

Птиц внимательно осмотрел меня сначала одним глазом, потом другим, подошел поближе, вытянул шею и что-то вскукарекнул.

– Ты верную стратегию выбрала, доча. – хохотнул отец. – Он любит похвалу и одобрил тебя. Теперь можешь спокойно сама выпускать эту стаю и даже кормить.

Он замигал глазами, показывая на соседский участок. Я аккуратно, не привлекая внимания, глянула в ту сторону. Держась за забор, там стояла на цыпочках женщина лет сорока. Меня привлек ее головной убор. Хоть платье у нее было грязно-серого цвета, а вот платок был пестрым. Значит, здесь есть какие-то красители, которые можно использовать.

– То есть, до сегодняшнего дня, я им неправильно восхищалась? – я моргнула глазами дважды, давая понять, мол понял, принял.

– Здорово, Аглая! Вот, радость у меня – Оленушка поправилась – громко сказал папа.

Я кивнула, глядя на женщину, и пригладила волосы ладошками. Она разглядывала меня, а я ее.

Среднего роста, Аглая была полновата в груди и бедрах. Фигура – этакие крупные песочные часы. Темные волосы выглядывали из-под платка, брови выгоревшие на солнце, терялись на загоревшем приятном лице. Вот только глаза смотрели колко. Будто прощупывала меня.

– Здоров, сосед! Вижу-вижу. Бледна как моль, а так ничего! – поставила она мне вердикт. – Тебя б отмыть да откормить и красотулей будешь. – обратилась Аглая уже ко мне.

– Ну спасибо, приласкали… – тихо пробурчала я.

– Чаво? Не слышу. Что ты там бормочешь? – соседка даже приложила руку к уху.

– Спасибо за совет. – заорала я. – Этим и займусь!

Что-то пошло не так. От моего зычного ответа соседка шарахнулась назад и, споткнувшись, рухнула задом в малинник. И, видимо, от греха подальше, она поползла в сторону своего дома.

Отец, наблюдавший за этим представлением, прошептал мне:

– Давно мечтал о чем-то подобном… Не баба, а пиявка в юбке. Ты поаккуратнее с ней. – посоветовал он мне. – Болтать любит да от себя добавить может.

– Ну, такие люди всегда были и всегда будут. Но я тебя услышала. – также прошептала я. Вот и информатор нарисовался. Надо подружиться.

Я отправилась кормить курей, а после мыть посуду. Отец же в это время подоил корову и увел ее на пастбище. Но вернулся быстро, так как наш дом был в конце села, а луг для выпаса был за пролеском.

За всеми делами баня настоялась и можно уже было идти мыться.

– Я иду первый! – заявил отец, сверкая глазами. – Как герой, приму весь первый жар на себя. – и стукнул себя кулаком в грудь.

– О, мой отец-герой! – я решила поддержать этот цирк, картинно приложив руку ко лбу. – Благословляю тебя на бой с банными принадлежностями против его величества антисанитарии. Я и горячий чай будем ждать тебя с победой! – и положила ему на плечи свои ладони.

От неожиданности, он крякнул.

– М-да. Выглядим как идиоты. – улыбнулся папа.

– Видимо, это наша отличительная семейная черта. Да и не видит никто. – вздернув нос, ответила я и выгнала его в баню. Я тоже помыться побыстрее хочу.

Заранее спросив разрешение, я решила напечь блинов, пока печурка не остыла полностью. Замесила тесто в миске и оставила его на столе. В печке я пошуровала небольшой кочергой и, все-таки, подкинула полешко. Пока угли разжигали на полешке огонь, я рассматривала сковороды в шкафу. Приглянулась одна невысокая, чугунная, почти как сссровские сковороды. Только на ручке непонятный вензель вместо цены. Вот и все отличие. В подполе раздобыла масло и дело пошло.

Через час вернулся отец. Намытый, распаренный, раскрасневшийся. Высокий, вихрастый, загорелый молодой мужчина, которого не портили простецкие штаны из светло-серого льна на завязке и отрез-полотенце на плечах. Ну, хорош! Хоть сейчас женихаться. Но это позднее.

Я заварила заранее листья малины и мяты, разлила этот "чай" по кружкам и поставила вместе с блинами на стол.

– С легким паром! Садись отдыхай, пей, ешь, а я побежала булькаться.

Собрав в отрез (надо что-то с этими отрезами делать) белье на смену, я вприпрыжку поскакала в сторону бани. Хорошо быть молодой! Колени не скрипят и позвоночник не ссыпается в портки.

Ух, хорошо! Ну и пусть только дегтярное мыло, но сам факт – баня. Нет, не так . БАНЯ! Обожаю!

Пока я стирала одежду и мылась потом сама, отдельно заваривалась крапива для полоскания волос. Как-то этот колтун нужно разобрать. Вдруг поможет?

Уже чистенькая и одетая я заметила в окне предбанника свое отражение. Как бы описать этот стиль, особо не выражаясь… Колоритненько. Длинный зеленый сарафан на лямках и рубаха под ним. Все это широченное, как чехол на танк. На вырост что ли? Если только в ширь.

– Пап, где развесить постирушки? – вбежала я в дом с полотенцем на голове.

– На чердаке веревки растянуты… – он обомлел, когда увидел меня. – Ты чего такая… широкая? – и глазками луп-луп.

– Что нашла, то и надела. – пожала я плечами.

–Там пояса должны быть. – кивнул папа в сторону моей комнаты, намекая на сундук.

– Да? Не видела.

Наскоро развесив постиранное на веревки, я побежала бороться с волосами. Не найдя нигде большого зеркала, я обратилась к отцу. Тот принес большое зеркало в раме из своей мастерской (вроде как ремонтировал он его) и повесил в моей комнате напротив сундука. Я осмотрела свои волосы, вздохнула и принялась драть их. То есть расчесывать, разумеется. Местами чесать, местами драть. Как-то так.

В сундуке я, все-таки нашла два убитых тканевых пояса. Что с ними нужно было сделать, чтобы добиться такого результата, я не знаю. Один бы продран, другой завязан чуть ли не в морской узел. Выбрала узловатый. С волосами справилась и этот ребус я решу.

Результат мне понравился. В зеркале отражалась молодая девушка с длинными белыми волосами, заплетенными в косу, перекинутую на плечо. Болотно-зеленый сарафан делал мои глаза темнее, а пояс, завязанный на талии, подчеркнул талию. Не осиную, но выразительную. Подол волнами скрывал ноги до пят.

Выйдя на кухню, папа только кивнул мне и пригласил за стол. Ох уж эти мужчины. Хоть бы комплимент какой отвесил. Ну да ладно. Найду для него женщину и буду подсказывать приятные для дам словечки. Или неприятные. Это смотря какая женщина попадется.

Быстро выпив чай, отец провел для меня ревизию всего, чего только было можно.

Из главного-продукты все свои. Все дает свой огород и живность. Год обещается быть урожайным и поэтому осенью можно будет часть овощей продать на ярмарке, которую устраивают недалеко от села раз в месяц на неделю.

Есть немного тканей из приданого Марьяны, жены отца, то есть матери. Значит, можно нашить простых сарафанов и юбок, и брюк с рубашками для папы (не будем шокировать публику модой XXI века). Нитки-иголки также присутствуют. Даже мулине есть для вышивки. Шьют здесь вручную, а о машинках швейных и не слышали. Если есть деньги, то можно заказать портным и модисткам. Я буду шить сама. Во-первых: умею (в школе труды очень уважала). Во-вторых: я ж экономист! Экономия должна быть экономной.

Вместо обеда у нас был обход грядок и разбор чердачных закромов. Так как сил у меня уже не осталось, то ужин готовил папа. Между прочим, очень вкусно. Видимо, все, что готовит мужчина на живом огне, невероятно вкусно. И если выходить замуж, то вот за такого как отец.

Стоп! Гормонам команда – "отбой"! Еще чего не хватало!

Выпив очередной лечебный отвар от местной знахарки, папа выгнал меня спать. Опять все дела вечерние легли на его плечи.

Уже засыпая, я подумала о том, что неплохо было бы подружиться с травницей-знахаркой. Это ж надо такие сборы делать?! Два месяца это тело лежало, а на вторые сутки пробуждения я почти весь день выдержала на ногах. И паники никакой нет. И реальность я приняла как должное. Но это потом. А сейчас баиньки. Закутавшись в свежей постели я выключилась.

Будем шить! Начало.

Всю следующую неделю папа меня включал в работу и знакомил с поселком в целом и с соседями в частности.

Село Речное находится в окружении двух рек, оттуда и название. Насчитывая около ста домов, в нем имеется своя церковь. Все же село молодое и растущее. Вместо администрации здесь дом старосты, который служил также жильем для семьи главы поселка.

Церковь и "администрация" находятся на высоком берегу и разделял их большой сад с яблонями и сливами. Как инь и янь. Церковь – духовная составляющая, а дом старосты – материальная.

Бог тут один. Без имени, просто единый. Всех причастных к вере освящали и даровали им серебряные крестики. Молились, несли службы, проводили церковные праздники… Все как у христиан. Только на иконах вместо лика было размытая дымка, да в молитвах слова нужно самим подбирать. Хотя смысл тот же – восхваление, просьба о защите и наставлении на путь истинный. Все службы несет местный батюшка, но ни разу еще я его не видела. В церкви меня встретила бабуля, которая могла пропустить внутрь. Она же и сказала, что батюшка то ли на пениях, то ли в нашествии, то ли в путешествии…

Я пыталась представить благообразного старца с пузиком в рясе на фестивале, потом в набеге на соседние государства, а после на круизном лайнере. Но что-то не получилось. Или бабуля набрехала, или я ничего не понимаю в богослужении.

В любом случае, в религии я не опростоволосюсь… шусь… Или как там? Ну, понятно, да?

К старосте ходят платить налоги с продаж или от пользовании государственной землей, или сообщить о проблемах – пожар, потоп и прочее. Здесь же узнавали и о новостях из города Малые Колокола, к которому относится наше село.

Малые Колокола, собственно, и славились этими малыми колоколами. Основала его артель литейщиков, которые и составили основу населения города. Были там, конечно, и пекарни, и швейные мастерские, и гончарные и многое другое. Все-таки город. Но от этого, мнение о принадлежности города литейщикам, не пропало.

Наш староста, Трофим Гордеевич, толстый с большой лысиной мужик, отчитывался о делах села напрямую градоправителю Малых Колоколов. Тот, в свою очередь, в Большие Колокола, а дальше уже королю. Так что живем мы в королевстве. Хотя более никаких титулов здесь не предусмотрено. Только королевская семья и другие люди той или иной степени важности.

– Олена, – отец помаленьку меня просвещал – Ты не смотри, что Трофим выглядит так, будто объедает нас и пять сел в округе. Он – человек дело. Только вот есть у него болезнь какая-то, что не дает ему выглядеть и чувствовать себя хорошо. Лекари ему не могут помочь, а к знахарке нашей не идет по своим соображениям.

Странный какой. Доверяет тем, кто помочь не может, а к своим не идет.

За деловым Трофимом я наблюдала вместе со всем селом, когда груженая телега, запряженная двойкой резвых коней, проломили мост и рухнули в реку Осочную.

Весь организационный талант старосты заставлял его бегать и давать ценные указания. Одних он спровадил помогать людям и лошадям выбраться на сушу, других отправил вниз по течению ловить поклажу, третьих подрядил организовать горячее питание и сухую одежду. Мальчишкам отвел задание привести знахарку-травницу. Ну мало ли что.

В целом, руководство села мне понравилось. Особенно, когда все разрешилось, меня порадовала оперативность начала работ по возведению нового моста и четким отпискам вышестоящему руководству по поводу незапланированных затрат.

Все это я узнала из разговоров мужиков со старостой и пересудов соседок. Хотелось бы прочитать записи-заметки Трофима Гордеевича и его заместителя дядьки Григо, но, то ли почерки у них как курица подхвостьем, то ли я не понимаю местную письменность. Хотелось бы просвещаться в местной библиотеке, но ее здесь не было. Если только ехать в город. Пойду, значит, в храмовные книги загляну. Должны же они там быть! Ну это когда батюшка вернется откуда-то там.

Когда мальчишки прибежали, то за ними быстрым шагом, почти бегом, шла местная травница.

Я ожидала увидеть старушку в походном платье с кучей карманов и посохом. Однако, появилась красивая молодая женщина лет тридцати – тридцати пяти. Ее темно-русые волосы были заплетены в косы вокруг головы на манер короны. Зеленые глаза сверкали на утонченном лице, а тонкие пальцы уже на ходу перебирали какие-то настойки в маленьких склянках, которые она достала из сумки.

А вот с одеждой я угадала. Даже посох был (хотя это была обычная палка, но все же). Вот только платье сидело на знахарке так ладно, что казалось будто это модель на показе сельских мод. Простого кроя, на широких лямках, черный сарафан в пол был без вышивок или каких других украшений. Блуза с широкими длинными рукавами была тоже черной. Да даже ботинки, носки которых выглядывали из-под подола , были черными.

Я заметила каким взглядом ее провожал мой отец. Очень его понимаю. Сама в восхищении от красоты и профессионализма, с которым она к пострадавшим подступилась в процессе осмотра. Кому-то травница обработала ушибы, кому-то растирала мазями озябшие конечности. Сильных увечий не было, больше испугались. В основном испугались женщины, которые что-то полоскали в реке в момент крушения моста. Их знахарка отпаивала настоем валерианы. Уж этот запах я ни с чем не спутаю.

Между дел, женщина в черном заметила нас и легонько кивнула в знак приветствия. Папа тоже ответил кивком и покосился на меня.

– Это не мое дело, но очень любопытно. – тихо шепнула я на ухо отцу.

У него заалели уши.

Ха! Не все потеряно! С этим можно работать. Мысленно я потирала руки, представляя как он будет бегать на свидания к этой красавице.

– Дома поговорим. – буркнул папа в ответ.

Когда выловили из реки все что смогли, обработали пострадавших и подняли обморочных, все стали разбредаться по домам рассказывать новость о происшествии. Кто-то не видел, кто-то не слышал, а кто-то просто не мог все бросить и примчаться на выручку. Но, будьте уверены, в курсе событий будут все!

Придя домой, я молча села за кухонный стол и уставилась на отца. Тот заметался, не зная за что схватиться лишь бы избежать разговора о красавице в черном.

– Пап, успокойся. Я ведь не осуждаю. – попыталась я его успокоить.

– Это ты сейчас не осуждаешь, а раньше даже слушать не хотела. Сразу в слезы. – папа сел на стул напротив меня.

– Ну вот! Ты ж сам признал, что теперь я за тебя. – схватила его ладонь и крепко сжала. – Я же не тиран и деспот! Ты молодой совсем и создать новую семью – это хорошая затея. Я не знаю ее, но, со стороны глядя, она мне понравилась. Спокойная, вежливая, но строгая. Видал, как она руку заломила мужику, который не хотел подранную руку обрабатывать? Заломила, выкрутила, обработала и отпустила. Крутышка какая!

– Ты когда ее так рассмотреть-то успела? – удивился папа, приподнимая брови.

– Ну я-то смотрела за ее работой и реакцией на нестандартную ситуацию. Это ты на глазки зеленые да улыбку ее слюни пускал. – фыркнула я.

– Олена! – прикрикнул этот воздыхатель. – Я смотрел только на… на… Тьфу на тебя! – он вскочил и хотел скрыться в своей комнате.

– Как хоть зовут-то ее? – крикнула в догонку я. – А то ее только "уважаемой" да "спасительницей" называли.

Отец замер в дверях.

– Это дикуши, которые вечно паникуют, так ее называют. – пояснил он. – Василеной звать знахарку.

Вытягивая информацию из папеньки, я, все-таки, сложила картинку жизни травницы.

Василена появилась в нашем селе лет восемь назад. Она вышла замуж за местного мужичка, который был у градоправителя Малых Колоколов на службе в армии города. В одном из походов, в которых сопровождали главу города, они и встретились. Три года назад она осталась вдовой с двумя детьми. Мужа ее порезал один из бандитов, что промышляли на дорогах разбоем.

Дети знахарки были похожи на нее саму. Что Марита шести лет, что Владимир трех лет, оба были зеленоглазыми и с темно-русыми волосами.

Все то время, что травница жила вдовой, мой папа помогал ее семье. В тайне от прежней Олены. Та ревновала и давила на отца слезами.

Странная реакция, конечно. Но не мне ее судить.

Ну, раз уж больше трех лет папа бегает к Василене на помощь по тяжелой мужской работе, то это не просто симпатия. Наверное. Возможно. Посмотрим, в общем.

Через пару дней отец отвел меня на ярмарку. Как раз пришло время для покупок и продаж всяких нужностей и ненужностей.

Именно за нашим селом есть замечательное место, где можно было расположить палатки, навесы и просто подъехать на телеге и торговать прямо с нее.

Отец рассказал, что торговцы съезжаются сюда со всех сел в округе, а покупатели приезжают даже из города.

Выйдя в люди, я рассматривала окружающих. Не то чтобы я людей не видела, но интересно же как одеваются в других селах, а также городские приезжие. Какие прически у девушек и женщин в возрасте и как ведут себя между собой и с продавцами я тоже не оставила без внимания.

Все оказалось просто. Обычный рынок под открытым небом и движуха здесь, как на простых торговых точках.

У всех женщин волосы были прибраны в прически. В основном, это были косы. У кого одна, у кого две, а кто-то изловчился и наплел из множества косиц что-то вроде башни.

Хорошо что я тоже косу заплела. Хоть не выделяюсь из толпы. Да и наряд на мне также в силе сельских дивчин.

Женская часть носила платья, сарафаны и юбки до пят. Все ткани темных, немарких оттенков. Были и светлые рубахи и блузки. Некоторые форсили с яркими аксессуарами. Например, вплетали в волосы яркие ленты, носили бусы из разных материалов, а на руках что-то типа фенечек. Но мой взгляд приковала вышивка на одеждах. Вот это то, что я сама смогу сделать!

Из предлагаемого продавцами меня больше интересовали одежда и обувь, а отца инструменты и изделия из дерева. Эдакая профдеформация.

Я честно разглядывала табуретки и рубанки вместе с папой. Но, видя мою скуку, он прогнал меня в ряд, как сам сказал, с тряпками. Уря!

Продавали все то же самое, что носили односельчане. Видимо, модный прогресс здесь не работает (а жаль, я бы привнесла что-нибудь из моего прошлого). Расцветки были разные, но "вырви глаз" отсутствовал как вид. Исключительно темные и пастельные цвета. У одного торговца увидела два платья оранжевого и красного цветов. Но ценник на них был такой, что я аж дар речи потеряла. Да за такие деньги можно коня хорошего приобрести! Также цена была выше, если на одежке была вышивка.

Что же касается мужского гардероба, то штаны и рубахи были простыми и довольно дешевыми. Расчет был прост – женщинам красоваться сам Бог велел, а мужики и так красивые.

Набросав в голове примерные способы шитья из имеющихся тканей дома, я уже хотела было идти в обратную сторону к отцу и табуреткам, но в меня врезался кто-то большой и жесткий.

– Нельзя ли поаккуратнее? – хмуро буркнула я, разочарованная ценами на пуговицы.

Мое плечо заныло от удара, а приятной внешности, высокий, крепкий светловолосый парень лет двадцати только ухмыльнулся.

– А я думал, что это ты на меня набросилась. – зыркнул на меня этот хмырь и заржал.

Я осмотрела его с головы до ног. Был бы хорош, если б не вид избалованного вседозволенностью пижона. Наглый вид его дополняла светло-серая рубашка на пуговицах, которые он расстегнул сверху наполовину. На ногах черные брюки на ремне и черные же начищенные сапоги. Блондинистые волосы зачесаны назад.

– Упитанный, а невоспитанный! – медленно проговорила я и, развернувшись, ушла куда и хотела.

Сзади раздался гогот торговцев.

– Эк тебя девка приложила-то…

– Ай, маладца!…

Этот хам что-то им ответил, но я уже не слышала. лишь заметила толпу девиц, которые хлопали ресницами на меня и мне за спину. На парня, видимо.

Вернувшись домой мы занялись делами. Корову мне отец не доверил, а вот овец наказал загнать во двор и курей закрыть. Вдобавок, я еще полила грядки.

В своей комнате я замерила свои параметры прорванным поясом, который использовала вместо сантиметровой ленты. На найденный в ящике стола лист желтой бумаги, записала грифелем краткие обозначения этих расчетов. Будем шить!

Забрала с чердака один отрез ткани, который показался мне не таким уж и дорогим. Вроде ситца, или очень на него похожее. Если напортачу, то не сильно жалко будет. У отца выпросила ножницы, а в бане взяла обмылок. Ну, понеслась!

Весь вечер я стригла, замеряла, рисовала и офигевала.

Не выдержав, папа, уже не в первый раз услышав в ответ "сейчас-сейчас" на вопрос об ужине, схватил меня поперек тушки и вынес на кухню. Я ошалело уставилась на него.

– Ты чего? – и глазами хлоп-хлоп.

– Олена, уже ночь на дворе. – он кивнул в сторону окна, за которым стемнело. – Я тебе сегодня свечку поставил на стол, но, если так и дальше будешь сидеть допоздна, то даже огарка не найдешь!

Ну засиделась маленько… Чего нервничать-то? Раньше я вообще по ночам всю работу делала. Никто не мешает. Только щелчки кнопок калькулятора. Бухучет обязывал нести работу на дом.

– Я, конечно, постараюсь, но ничего не обещаю. – я виновато вжала голову в плечи. – Увлеклась. На завтра осталось только прошить и края обработать. Хотя я бы сейчас…

– Сейчас ты сядешь есть, а потом спать идешь! – встал он в позу. – Иначе, завтра пойдешь доить Аглаю.

– Зачем доить соседку? – не поняла я.

Папа хмыкнул и дал мне в лоб легкий щелбан.

– Аглая-это корова. Такая же любопытная и сующая свой нос во все щели, как и соседка. Возможно, попробует тебя на вкус. – и добавил – Только никому не говори как я корову назвал.

– Не-не! Я поняла и приняла к сведению.

Буренки меня и в детстве не очень-то жаловали. Не хочется проверять их отношение ко мне сейчас.

После позднего ужина я выпила традиционный отвар и мы ушли на боковую.

Все будет завтра. Завтра.

Шитье, рыбалка и некие сплетни.

Спала я без сновидений и утром проснулась вместе с криком петуха вполне отдохнувшая.

Начинаю привыкать к этому будильнику. Также вошло в привычку готовить завтрак и обихаживать овец и кур. С коровой мы только настороженно переглядывались. Не более.

Курочки были обычными. Неслись исправно, и слава Богу! А вот их главарь-петух вел себя просто как атаман разбойников. Четко следил за границами и, временами, устраивал набеги на грядку с горохом.

И все бы ничего, но грядка была не наша, а соседкина. Вот пока я выводила овец пастись в загон, Аглая уже сражалась с этим безобразником не на жизнь, а за горох! Она размахивала длинной рейкой, пытаясь достать концом до птичьего хвоста. Петя же, в свою очередь, короткими перелетами умудрялся прореживать гороховые заросли. Часть склевывал, часть сносил крыльями.

– Олена! – заголосила Аглая, устав носиться между гряд. – Уйми своего паразита! Нет сил больше. Весь урожай выкосил, скотина пернатая!

– Теть Аглая, вы ж для него и сеяли этот горох?! – возмутилась я. – Сами же отцу сказали, что это оплата за то, чтобы Петруччо ваших курочек топтал.

– А если он на другие культуры попрет? – запричитала соседка. – Это же разорение сплошное!

– Какие еще культуры? – пропыхтела я и взобралась на забор. – Картошку чтоль? Вы ж с этой стороны только ее и садите. А дальше ваш пес Бармалей не пустит моего петуха.

Соседская собака имела до того грозный вид, что птицы облетали их участок стороной. Большой, лохматый, свирепый, он был похож на длинношерстную кавказскую овчарку. Только лохматую до безобразия. И только Петенька понял, что есть места, до которых песья цепь не дотягивает.

– Не Бармалей, а Буран! – как обычно поправила меня Аглая (хотя, к такому разбойному виду пса, больше подошел бы мой вариант). – А вдруг отвлечется? – уперла она руки в боки. – Вот будет пропадать клубника, дак я все твоему отцу выскажу!

–Ваша клубника пропадает в желудках ваших же внуков! Сами недавно рассказывали об их налетах на ягодные грядки. – отрезала я.

– Ты, Олена, как выздоровела, так больно бойкая да разговорчивая стала. – прищурилась соседушка. – Убирай своего негодяя!

Я спрыгнула с забора на чужой участок и, присев, открыла объятия.

– Иди ко мне мой красивый, умный, боевой… – засюсюкала как с маленьким.

Петруччо, гордо вскинув голову, перекинул гребень на левый бок и важно пошагал ко мне. И только я его хотела взять на руки, как он взлетел и уселся мне на голову, вцепившись в косынку когтями. Хорошо что я под платок волосы в пучок забираю, а не то быть мне без скальпа.

– Вам бы в балаганах выступать. – пробурчала Аглая и пошагала в дом, опираясь на палку, с которой сражалась.

– Может и будем. Кто знает? – ответила я посмеиваясь.

Та только рукой махнула на нас и скрылась в своем доме.

Я, с петухом на голове, перелезла к себе, мысленно отмечая, что бабка во мне еще жива и рада слегка поскандалить. И, естественно, в этот момент меня увидел парень, который вошел на наш участок через калитку, как и полагается приличным людям. Это был тот самый хмырь, который чуть не сбил меня на ярмарке. Только сегодня приоделся в наглухо застегнутую черную рубашку.

–Ну, красотка! – заржал он. – Как была ненормальная, дак только хуже стало.

– Тебе чего тут надо? – я рыкнула на него, бережно снимая петуха с головы.

Петруччо гневно вскукарекнул в сторону парня, затем внимательно посмотрел на меня и, решив что я справлюсь с ним сама, важно прошествовал к вольеру.

– Да уж не к тебе! Владияр где? – требовательно заявил этот хмырь.

Презрительно фыркнув на него, я пошла в дом. Папа сидел на кухне и точил ножи.

– Там какой-то хмырь к тебе пришел. – и махнула рукой в сторону огорода.

– Ты чего такая взвинченная? Обидел тебя он? – заволновался папа.

– Не люблю хамов. Если он будет барагозить, то зови меня. Вместе отпинаем! – я стукнула кулаком правой руки в ладонь левой.

– Ладно… – он осторожно обошел меня и вышел наружу. – Кто этот бессмертный?

Я фыркнула, услышав этот комментарий.

Пока они разговаривали на улице, я начистила и нарезала овощи на суп, разделила куриное мясо на первое и второе и затопила печурку. Поставила все вариться и, забрав из комнаты будущий сарафан и нитки с иголкой, уселась за стол у окна на кухне. И работа пойдет и обед не убежит.

Суп уже сварился, рагу томилось под крышкой, сарафан сшит (осталось края обработать), а отец только зашел в дом.

– Максимельян просит твоей руки. – выпалил он и сел за стол.

От неожиданности я иголку воткнула себе в палец.

– Уй! – пихнув раненую подушечку пальца в рот, я посмотрела на отца. – Кто такой этот Максимельян?

– Ты назвала его хмырем. – веселье так и било из глаз папы, а его губы подрагивали от попыток удержания их от расплывания в улыбке.

– Он что, умственно отсталый? – недоверчиво прищурилась я.

Ну кто так делает-то? Сначала обхаял, а потом свататься пришел. Да не у меня сначала спросил, а к отцу напрямую! Еще скажите, что после этого, он не хмырь!

– Нет, вроде. Только это тот, к кому сваталась прежняя Олена. – пояснил папа.

–Чего?! И что только нашла в нем? – возмущению моему не было предела.

Ну как что… Хорош собой, компанейский, сын старосты… Да только поэтому по нему вздыхают большинство молодых девушек нашего села и трех соседних. – усмехнулся отец и внимательно посмотрел мне в глаза.

– Да Трофим Гордеич в тысячу раз приятнее сыночки! – воскликнула я. – Когда мост рухнул, он только березу подпирал да ржал аки лошадь Пржевальского. Наглый, самовлюбленный хмырь!

– Я рад, что ты видишь главное. – тихий вздох отца меня остудил. – Весной Олена и слушать ничего не хотела.

– Шли его на… , то есть в жо… Ну куда вы там посылаете неугодных? – надо бы пополнить запас ругательных словечек. – И вообще! Обед стынет.

Разливая супчик по тарелкам, я представляла, как горячее льется на харю хмыря. Эх, хорошо! Но каков гад гадский!

После обеда я принялась дошивать, а папа засобирался куда-то.

– Я буду в столярной. – и, замявшись, добавил. – Обещал для сына Василены кровать смастерить.

Я только фыркнула, глядя на его заалевшие уши.

– Я шить буду. И мне бы твои мерки снять. Давай сейчас, а то потом забудется.

Быстренько записав результаты, я принялась мыть посуду. А после уселась за шитье в своей комнате. Обработав края изделия и примерив на себя то, что получилось, я оглядела себя в зеркале. А неплохо вышло! Уроки труда в советской школе не прошли даром. Только нужно чуток откорректировать в линии груди и талии. А то, почти за месяц пребывания здесь, я немного поправилась и округлилась на хорошем питании.

Делая последние стежки в узоре в греческом стиле по лямкам и линии декольте, я услышала божественные ароматы жаренной картошечки. На кухню я вышла уже в обновке. Там папа раскладывал по тарелкам ужин, но услышав мои шаги, он повернулся ко мне и замер. В восхищении, разумеется.

Я покружилась и подол-полусолнце красиво надулся. Темно-серая легкая ткань облегало мои верхние девяносто поверх белой рубашки, которую я достала из сундука. От талии, обрамленной поясом, в тон к рубашке, вниз до пола тянулся складками подол. Черно-белый узор выглядел просто, но хоть не так уныло, как было бы без него.

– Олена! Да это ж красота-то какая! – прошептал папа. – Может тебе в швеи идти?

– Нет, пап. – я поморщилась. – Нас приодеть я еще смогу, но вот постоянно этим заниматься – это не мое! Да и вязать я люблю больше. Вот только пряжа дорогая да и крючка нет.

– Скоро овец стричь нужно. Вот и напрядешь. А крючок я тебе выточу, только скажи какой нужен. – пообещал он.

От радости я взвизгнула и повисла у отца на шее. Тот встал прямо, раскинул занятые сковородой и ложкой руки в стороны и просипел:

– Пусти… Задушишь…

– Ой! – я отпрянула от него – Прости. Это я так. – и ножкой шарк по полу.

Были времена, когда я вязала на заказ. Шапки, шарфы, варежки, шали… Даже сумку однажды осилила. Вязание сильно меня успокаивало и отвлекало от проблем насущных.

На следующее раннее утро мы собрались ловить рыбу. Ну как мы. Папа сначала хотел идти один, но услышав заветное "рыбалка", я уже была готова бежать вперед. Вот только мест еще не знала.

Из сарая, который скрывался за курятником, достали две удочки. Простые, длинные, ивовые ветки с леской, грузилом, крючком и поплавком из непонятного материала. Взяли с вечера накопанных червей в банке и отправились на берег реки. Только не Осочной, а Витой. Из названия понятно, что она изгибается и вьется будто лента. Поэтому на один из изгибов мы и пошли.

– Неужели, ты так любишь рыбу удить? – спросил по дороге отец.

– Очень. Но вообще, я люблю на воду смотреть, – поправилась тут же я – Но азарт от ловли тоже имеется. – и хихикнула.

Сзади послышался шорох. Я оглянулась и застыла. За нами по тропе шел хмырь. То есть Максимельян. И тоже с удочкой и ведром под улов. Папа, шедший впереди, тоже остановился.

– Спокойно, доча, я с тобой! – нахмурился он.

– Да ладно! – я фыркнула. – Не набросится же он, в конце-то концов.

Мужская часть, в лице отца и хмыря, поприветствовались, а женская, в моем лице, подозрительно прищурилась. Далее шли молча до места ловли.

Я, с видом профессионала, наживила на крючок червяка, закинула леску в воду и воткнула конец удочки в землю. Дабы не валялась она на голой земле и чтобы в руках не держать. Затем нашла ветку в виде рогатки и пристроила удилище уже на нее.

Папа смотрел на мои действия с одобрением и легкой гордостью. Хмырь же потерял в траве нижнюю челюсть.

Надежда на то, что он быстро метнется на другое место, растаяла, когда парень закинул удочку рядом с моей и уселся на поваленное бревно. Еще и похлопал рядом с собой рукой, глядя на меня. Мол, присаживайся. Не, ну вы видали?!

Не обращая более на него внимания, я стала следить за своим поплавком песочного цвета. Течение тянуло его влево и плавно качало на волнах. Заросли еще недозревшего камыша шуршали на ветру. Радужные стрекозы вертолетиками летали над водой. Благодать!

Папа закинул свою удочку в паре метров от меня и также установил ее на рогатину. Затем отошел куда-то к кустам. И пока он там шуршал, хмырь подошел ко мне со спины и попытался обнять. На его счастье, папа вернулся быстро, неся небольшое бревно. Хмуро посмотрел на хмыря и бросил бревно на землю, попав на ногу парню. Тот взвыл.

– Извини. Промахнулся. – ровно сказал папа, а мне на ухо прошептал – Хотел по обеим ногам попасть.

Я весело фыркнула. Хмырь, косо глядя на отца, молча сел обратно на бревно. Мы же устроились на том, что принес папа.

Солнышко полностью показалось над горизонтом, освещая все вокруг. Но мы смотрели только на поплавки, которые периодически подрагивали. Хмырь же прожигал дыру у меня на затылке. Но мне было глубоко плевать, потому что клев пошел! Я и папа таскали окуней, отпуская мелких и складывая в ведро тех, что покрупнее. Хмырь выловил леща среднего размера и хотел сунуть в наше ведро. Ударом удочки по его спине, я отстояла этот произвол. Нам подачки не нужны.

Из старой тканевой сумки отец достал бутерброды с вяленым мясом и бурдюк с водой. Мы аппетитно чавкали и наслаждались спокойствием в частности и жизнью в целом. Хмырь молча потирал то ногу, то спину и глотал слюни в нашу сторону. Как хорошо мы с папой сработались!

Вот уже прошел утренний клев, солнце показывало что-то около восьми-девяти часов. Отец пошел уносить бревно назад, сказав, что оно из-под лодки соседа и нужно вернуть на место. Увидев, что папа скрылся в кустах, хмырь резво подскочил ко мне и, обняв, потянулся своими влажными губами к моему лицу.

– Ты что творишь, упырь? – зашипела я и согнула ногу в колене, попав ему в причинное место. Он отпустил меня и, согнувшись, со стоном схватился ниже пояса. От избытка чувств, я добавила ему пинок под зад, от которого хмырь улетел в реку.

Вернувшись, папа застал картину маслом – Максимельян по пояс в воде отплевывается от водорослей, я же благопристойно сижу на большом бревне и блаженно улыбаюсь, сложив ручки на коленях.

– Что тут произошло? – гневно вопросил батюшка.

– Он сам упал. – честно соврала я.

– Тьфу, я не сам! Это же ты меня скинула! – возмутился хмырь.

– Хочешь сказать, – прищурилась я – Что маленькая, худенькая, скромная я, – начала я вставать – Взяла и выбросила тебя в реку?

Тот согласно кивнул и стал выбираться на берег чуть в стороне от меня.

– Папа, пойдем домой. Мне нужно срочно поговорить с нашей соседкой Аглаей.

Услыхав мое заявление, Максимельян оступился и рухнул в реку снова.

– Доча, может не нужно так жестко? – папа хитро мне подмигнул и кивнул к прислушивающемуся к нашей беседе хмырю.

– Как это? – деланно возмутилась я. – Мне нужно срочно обсудить одну тему с многоуважаемой соседушкой.

Уточнять, что тема касается того, что я хочу научиться прясть, я не стала. Пусть этот озабоченный немного подумает о своем поведении. Оставив хмыря одного, мы гордо удалились в сторону дома и там уже похохотали всласть, вспоминая видок этого казановы недоделанного.

Папа решил взять на себя чистку рыбы после того, как обрядится и уведет корову на пастбище. Я же пошла к той скотине, что была под ответственностью у меня. Ну и к соседке, как я и хотела.

Аглая встретила меня как родную. Мы подружились на почве сплетен. Она говорила, а я слушала. И, если разделить на два, а то и три, то получим истину.

Попивая травяной чай с вареньем из слив, я слушала трескотню соседки о том, как дед Митяй через щель в заборе подглядывал за еще не пожилой вдовой Мартыной. Живет та в центре села через дорогу от дома старосты. Митяй же, не придумав ничего лучше, сначала взобрался на яблоню, что растет в саду между церковью и домом Трофима Гордеевича. Обломав не мало веток с недозревшими плодами, тот решил найти местечко поудобнее и, встав задом к храму, склонился в поклоне к щели между досок в заборе.

Мимо проходящий дядька Григо, отметил, что дед Митяй не в ту сторону поклоны отбивает. Мол, развернись и иди в церковь грехи замаливать. Иначе, он лично поведает о тайных пристрастиях Митяя его супруге бабе Глаше.

Мартына, услыхав разговоры рядом с домом, вышла за калитку и, кокетливо стреляя глазками в сторону дядьки Григо, зычным голосом спросила:

– А шо таки здесь происходит?

Увидев нездоровый интерес к своей персоне, Григо сначала боком, а потом короткими перебежками скрылся в саду поближе к церкви. Мартына, качая пышным бюстом, неотвратимо начала преследование. Дед Митяй, видя что добыча убегает, рванул следом.

Кто же победил, спросите вы. Даже если не спросите, то я отвечу. Победила бабулька, которая пропускала страждущих в церковь. Она увидела поломанные ветки яблони, собрала недозревшие плоды и ими обстреляла эту незадачливую троицу. И теперь все они сверкали синевой как расписные блюдца в стиле Гжель. Отсутствующий батюшка знал кого оставить на хозяйстве.

Вдоволь нахохотавшись, я все же задала свой вопрос, за чем, собственно, и шла к Аглае.

– Теть Аглая, вы прясть умеете? Я вязать хочу, а папа только может помочь в стрижке овец. – с надеждой посмотрела я в глаза соседке.

Та только руками развела.

– Мать моя умела. Меня пыталась научить, но я как перезапутала ей все что могла, так она меня больше и не подпускала к этому делу. – развела она руками. – Умерла она три года назад, да ты сама знаешь.

Я уверенно покивала на это замечание.

– Свекровь не рукодельная совсем. Так что тоже мимо. Но, раз уж ты спрашиваешь, то я тебе прялку отдам. Вряд ли у тебя она есть. Да и Владияр, если что, то сможет по ней тебе новую выстрогать. А так я, конечно, поспрашиваю у кумушек.

– Что ж… И на том спасибо. – сердечно поблагодарила я.

Я забрала прядильные причиндалы и пошла домой шить. Папе хоть обновки какие сотворю.

Дома разложив добычу по ящикам стола, я с кровожадным видом и ножницами в руке подступилась к очередному отрезу. Уа-ха-ха-ха-ха!

Знакомство с Василеной и попытка сосватать кого-нибудь… мне.

Спустя неделю отец закончил строгать, собирать и шлифовать кровать для сына Василены. Он договорился с Тихоном, мужем Аглаи, о том, что на его телеге увезем готовое изделие к дому травницы. Ну раз уж у нас нет лошади, то почему бы не помочь по соседски?

Я тоже поехала, хотя отец меня отговаривал.

– Ну зачем тебе? Я ж только туда и обратно. Да и дети ее тебя опасаются.

Но я была непреклонна. Я ж не дура, чтобы упускать такой шанс познакомиться с возможной будущей мачехой. Есть, к тому же, пара вопросиков для нее на тему отваров, которыми я отпивалась первые две недели. Есть ощущение, что это моя жизнь и реальность. Как-то укоренилось это в подсознании. Хотя помню все, что было до, но и прекрасно живу с тем, что после.

Еще один повод ехать – это узнать побольше о Тихоне. Странно видеть этого мужчину так близко. За полтора месяца пребывания здесь бок о бок, я видела его пару раз, да и то издали. С меня ростом, щуплый, абсолютно седой, он как-то не гармонировал с пышнотелой Аглаей, которая не смолкала, по-моему, даже во сне. Возможно поэтому Тихон седой (даже странно, что не лысый). И молчаливый до ужаса. Ни единого слова еще не довелось от него услышать. Наверное, так он компенсирует нрав своей супруги.

Утро нас встретило щебетом птиц и лаем соседских собак. А еще ржанием смоляной кобылки с томным взглядом, которую привел Тихон с конюшни за пастбищем. Она деликатно удобряла смородиновые кусты, растущие у нашего забора. Я предположила, что эти кучи – это ее комплимент нам, как хорошим людям. Кокетка какая!

Тихон обмундировал кобылку и прикрепил телегу. Затем помог затащить кровать. Сам он сел на облучок (ну или как эта тумбочка спереди телеги обзывается?). Папа же резво вскочил на телегу, затем принял из моих рук корзину с гостинцами и уже потом втащил меня. Ну юбка-то (кстати, недавно сшитая) мешает ноги задирать. Ну ничего, я ж леди… мадмуазель… Девочка, короче. Пусть ухаживают.

Довольная я развалилась на соломе и принялась разглядывать окрестности, так скажем, с высоты проезжающей телеги. Дома, дома, дома… Огороды радовали глаз хорошими всходами. Середина лета выдалась жаркой, поэтому уже сейчас слышались визги и плеск воды со стороны речек.

– Почему тут все дома примерно одинаковые. – тихонько спросила я у папы. – С пристройками и без, но основы домов как у нас.

– Когда село наше строилось, то приехал какой-то важный архитектор. – не скрываясь от Тихона, начал рассказывать отец. – Для него поставили первый сруб вот такого типа. И пока он тут обживался, то стали планировать как правильно и без потерь в удобствах расставить дома для всех желающих тут жить.

Короче, план этот архитектор со товарищи сделали и одобрили. Ну и, как водится, безудержно отметили это дело крепкими напитками. А то, что все двадцать первых домиков были обозначены квадратиками, строители решили, что строения просто должны быть одинаковыми. Вот после запойного месяца вся важность с горе-архитектора и слетела. Ему-то нужно было сконструировать дома для больших семей, а вышло то, что вышло.

Уже в Малых Колоколах он гордо представил свое видение сельского жилья. Ну, а если кому-то нужно больше комнат, то бесплатно выделялись стройматериалы по запросу и после проверки в реальной нуждаемости. Но это для первопоселенцев. Что-то вроде временной соцзащиты и программы "молодая семья".

– Ну а потом градоправитель и внес в указ пометки, что первоначальное строительство будет именно таким. – закончил рассказ папа.

– А если я захочу совершенно другую планировку и площадь дома? Надо обращаться куда-то? – поинтересовалась на будущее я.

– Да. Это нужно будет согласовывать в городе. – подтвердил мои умозаключения отец. – Но, скорее всего, просто разрешат построить такой дом в другом селе. В других местах нет такой проблемы. Вот и все.

За разглядыванием и разговорами мы проехали через все село. Я озадаченно смотрела на лесную дорогу, по которой ехали еще несколько минут. Знахарка и ее дети жили уединенно и отдаленно от остальных жителей. Вокруг их дома были разбиты грядки с овощами и какими-то травами. Нарушая все правила пожарной безопасности, баня и дровенник стояли очень близко к жилью. Их разделяли тропинки. Буквально. Забор, окружающий участок, со всех сторон подпирали деревья и кустарники.

Выглядит все сказочно. Но для культурных растений явно не хватает света и тепла. Все же жизнь практически в лесу. И как они так в дали от основной массы людей… Я бы так не смогла. Хотя что это я?! Влилась ведь в сельскую жизнь практически с первого дня!

Василена встретила нас в дверях дома. Все тот же черный цвет платья, так же кивнула и улыбнулась моему отцу. Лишь распущенные волосы поменяли ее образ.

Просто дева лесная!

Из-за длинного подола выглянули две мордашки. Дети любопытно смотрели на гостей, но, увидев меня, молнией скрылись в доме. Вот те раз!

Я совершенно не грациозно спрыгнула с телеги и достала корзинку с пирожками и леденцами. Вспоминая выражение лица папы, когда он вечером меня застал за жжением сахара (будто я демонов вызывала, а не сладость готовила), я смело пошагала к хозяйке дома.

– Здравствуй, Василена! – сразу дала понять, что я с миром.

– Ну здравствуй, Олена! – легко кивнула она мне и хитро посмотрела в сторону отца. – Видимо, дождалась я нашего знакомства.

– Ну да, – поддержала я светскую беседу. – А то нехорошо как-то. Живем в одном селе, а не знакомы. – и, протягивая корзину, добавила – Мы тут с папой вкусняшек приготовили. Вместе.

Брови папы поползли на лоб. Наверное, удивился, что он пироги печь умеет. Я сама-то еле вспомнила как в печи пироги делать. Первый блин был комом. То есть первая партия пирогов была углями снаружи и с сырым тестом внутри. Отцу было сказано, что это так задумано было. Если косячить, то косячить профессионально! Зато следующие вышли вполне пригодными к употреблению. Их я и собрала для детей.

Любопытные носики вновь показались в дверях. Я присела на корточки чтобы быть на одном с ними уровне.

–Можно я к вам зайду? – спросила разрешения у детишек.

Пытаясь разглядеть содержимое корзины, дети принялись дергать подол мамы. Знахарка лишь рассмеялась на это и пригласила нас всех в дом.

Дом был такой же как и все. Но, в отличие от нашего, здесь на втором этаже была комната для сушки, резки и прочей обработки трав. Типа лаборатории. Также здесь был деревянный стеллаж со склянками, мешочками и другими тарами.

Я бы никогда не полезла по чужим комнатам, но дети Василены рассудили иначе. Увидев сладости, они взяли меня в оборот и провели экскурсию по дому. Папа только крякнул от их напора, но спасать меня не стал, а с воодушевлением бросил меня им на растерзание.

Мне с гордостью был представлен черно-белый, как корова, пес Черныш. Но Володя звал его Черкаш. Для пса разницы не было совершенно никакой, а посему, мы трое просто были зверски зализаны и забиты виляющим хвостом.

Марита показала мне самое ценное – коробок с жуком. Там она его поила и кормила листьями и травой. Я подумала, что Василена была бы против такого "зверства". Ведь для знахарки жизнь – превыше всего. Но, оказалось, что жучок был травмирован, а девочка его выхаживала. Как говорится – от осинки не родятся апельсинки. У Василены, явно, подрастает смена.

Как я заметила, кроме Черныша, в хозяйстве животных не было. Игрушек у детей также не было видно. Даже таких, как в моем детстве: пирамидка, деревянная лошадка, кубики… Но у меня же папа столяр! А значит, это можно решить и даже потом подзаработать.

Я задумчиво посмотрела на отца. Тот занервничал. Поздно, батенька, пить боржоми, когда почки отвалились! Тетя Лена все решила! Как и полагается в местных реалиях, в пределах семьи.

Пока мы (дети) делали обход дома, они (взрослые) затащили кровать, отрегулировали и приделали все, что было нужно. Василена же застелила постель по окончании работ и пригласила всех за стол.

Помидорки-огурцы! Такого вкусного чая я еще не пила. Черный, терпкий, с кислинкой и ягодным ароматом. Казалось, что он согревает каждую клеточку моего организма.

Мои пирожки с творогом разлетелись только в путь! Все едоки словили гастрономический экстаз. Эх, знали бы вы как я этот творог добывала. Спасибо соседке Аглае за помощь. Сама-то я ни разу его не делала.

– Очень вкусные пироги, Олена. – похвалила меня травница. – Вряд ли Владияр помогал тебе с готовкой. Тихон Мелентьевич не даст соврать – твой отец-мастер готовки в походных условиях, но не по домашней выпечке.

Дети и Тихон синхронно кивнули.

– Не нужно недооценивать папины таланты – заступилась я за отца и выставила его в лучшем свете – Он вообще на все руки молодец! И сварить, и починить и вот, даже вылечить. – показала я на себя большим пальцем руки. – А еще…

– Нам уже пора! – перебил меня папа. – Олена, собирайся. Тихон, пора ехать.

Я только хихикнула, глядя на почти выбегающего отца. Красные уши выдавали его с головой. Тихон вышел следом.

– Владияр очень скромен. Не любит похвалу. – заметила знахарка.

– Похвалу-то он любит, а вот красоваться перед дамой не умеет. Василена, – я посмотрела ей в глаза – Что за отвары ты давала отцу для меня?

Та посмотрела на меня в ответ.

– ТВОЙ отец – выделила она первое слово – Рассказал мне все о тебе. Я не знаю как это получилось. А сбор этот из простых трав для крепости, против болей и жара, успокаивающий… Не вини меня в произошедшем.

– Я вообще-то и не обвиняю – выпучила я глаза. – Просто я так спокойно приняла всю эту жизнь, что как-то навевает на мысли о дурмане. Хотя мыслю я трезво. Вот только гормоны шалят.

–Как это? – не поняла знахарка.

– Нууу… Отмечаю приятную внешность парней. А по уму надо бы на стариков заглядываться. – невесело хмыкнула я.

– На кого? На деда Митяя? – развеселилась Василена. – Тебе дан шанс прожить еще раз. Не так как было. Не надо упускать его. – и добавила. – Тебе лишь шестнадцать. Так что все правильно.

– Но я ж ведь неплохо жила. Почему мне этот шанс выпал? – озадачилась я.

– Да кто ж ведает волю божью? – пожала она плечами. – Но, если хочешь, то поговори с батюшкой. Только уж не раскрывайся ему. А то поставит тебя на равне с иконами и продыху тебе не даст. Просто живи.

Я представила себя на постаменте у иконостаса, и идущих ко мне паломников со всего света. Молятся на меня, возлагают дары и… ручонки свои тянут чтобы пощупать меня как божественное проявление. Бррр… Извращенцы!

– Олена! – крикнул папа с улицы.

Я порывисто обняла Василену, сказав на ухо "спасибо", и каждого из детей и выскочила из дома. Запрыгивая в телегу, я помахала всем рукой на прощание.

Ладненько. Просто жить – значит жить. А товарищей этих надо свести. Определенно! А то что это такое? Она улыбается, а он помогает да краснеет. Как подростки, ей богу!

До въезда на дорогу в самом селе мы ехали молча. Но я все же не выдержала.

– Пап. – я тронула его за плечо.

– М-м? – он покосился на меня с подозрением.

– Как ты вообще женился?

Он застонал и закрыл глаза рукой.

– Ну правда, пап. Ты столько лет ходишь-бродишь вокруг Василены, а толку-то?

Тихон мелко затрясся.

– Я вообще не понимаю как я-то у тебя получилась? С твоей скоростью до детей ты должен был дойти только ближе к ста годам.

Соседа стала бить крупная дрожь. Эпилепсия что ли? Но Тихон, повернувшись ко мне и, вытерев слезы от смеха, показал большой палец в знак одобрения. Господи, он даже смеется беззвучно!

– Олена, угомонись я тебя прошу! Ты сама уже вошла в тот возраст, когда создают семью. – перевел отец стрелки на меня.

– Ну уж нет! Еще чего! – возмутилась я. – До восемнадцати даже думать об этом не буду!

– Ты чего это удумала? – ахнул он. – Перестарком хочешь остаться?

– Да хоть бы и так! – рявкнула я, сжав кулаки. – И вообще, если судьба, то она меня в любом возрасте настигнет и где бы я ни была. Хоть за печкой, хоть за молитвами. Понял?

– Я этого так не оставлю! В семнадцать замуж отдам! – начал угрожать этот деспот.

А я-то думала, что он душка! В тихом омуте, как говорится, и селедка с копытами найдется.

– И кого же ты посватаешь мне? – я грозно свела брови и уже почти готова была бежать в лесную глушь.

А еще недавно думала, что не смогла бы жить вдали от людей. Три ха-ха! Мысленно я уже надела бронежилет и на границе с соседним государством в одиночку копаю землянку и окопы!

– Младший конюх Митька. – начал свое черное дело отец.

– Дурной он. С лошадьми как с королями, а с людьми как со скотом. – парировала я.

Видела на ярмарке его. Ни одной лошади не продал. Всех потенциальных покупателей покрыл отборным трехэтажным. И это только за то, что те хотели посмотреть состояние копыт! А уж представительного вида мужика чуть не прибил за желание купить коня для скачек. Оба потом сияли синяками под глазами.

– Старший сын кузнеца Прокоп.

– Да ты ополоумел? Он жеж бабник каких поискать!

Пока я шла к соседке за свежими сплетнями, он меня пытался зажать у забора. Ну я ему немного желание поотбила. Правда не полностью. Через час, когда возвращалась домой, он уже лапал тихоню Анису дочку мельника. Я ей немного помогла, размахивая поленом над головой. Никогда не видела бег в стиле баттерфляй. А тут пожалуйста, стоило только попасть поленом пониже спины бегущего.

– Данила – пахарь. Внук деда Митяя. – не унимался папенька.

– Ни бэ, ни мэ! – отрезала я.

На очередной рыбалке встретила его. На все вопросы только "ага" и "неа" в ответ. И беседу поддерживает тем же способом.

– Вдовец Никола?

– Он шуры-муры с Виленой-вдовой водит.

Застукала я их целующимися под черемухой у ручья в поле. Я там землянику собирала. А тут эти голубки. Ну я и вышла к ним через кусты чтобы поздороваться. И чего они ломанулись с воплями в разные стороны? Я ведь даже выйти к ним еще не успела. Невоспитанные какие!

– В девках ведь останешься. – папа поджал губы.

– Что же ты мне Игната да Проньку не сватаешь? В их банде еще трое холостых парней имеется. – скривила я лицо, вспомнив этих субчиков.

– Вот еще! Чтобы моя дочь, да за кого-то из этих преступных элементов пошла? Не бывать такому! – разгневался папа и даже кулаком о бок телеги треснул.

От звука хруста доски Тихон подпрыгнул. Папа выставил руку вперед ладонью. Мол, тихо, все под контролем.

– А ты в девках будешь сидеть!– ткнул он в меня пальцем. – Посмотрите-ка на нее! На парней она засматривается. Мала еще!

У меня аж челюсть отпала. Вот это заявленьице!

Раздался тихий смех. Мы с папой резко обернулись и выпали в осадок. Смеялся Тихон! Я думала что он немой.

Помощь Василене и небольшое происшествие в чужой семье.

Следующий месяц пролетел как миг. До конца июля мы активно сенокосили, затем стригли овец, бегали в лес за грибами и смородиной и на болота за голубикой и морошкой. Папу я запрягла настрогать игрушек для детей Василены. Сама я шила полотенца и тряпичную куклу для Мариты.

Материала осталось совсем немного, но на нижнее белье и белье постельное я не поскупилась и извела остатки приданого мамы. Более жесткие ткани пошли на пошив рубашек и брюк для отца и одной очень широкой юбки для меня. Хотела сделать юбку-брюки, но, не получилось-не срослось. Старые вещи тоже старалась облагородить как могла. Где ушила, где задекорировала вышивкой дырку… А у одного платья пришлось сделать рукава три четверти. Прожгла, когда баню топила.

Периодически, я бегала к травнице. Брала у нее настойки для волос и сборы чая. В оплату, которую она отказывалась брать, я оставляла пироги и леденцы для ребят. Такой бартер устроил нас обоих.

А конкретно сейчас, я садила корни каких-то цветов у нашей веранды. Спасибо бабуле через дорогу – она прореживала свой придомовой цветник и предложила мне забрать корешки на разведение. Цветочки были похожи на розовые пионы и пахли также. Думаю, что Василене понравятся. Все же, если их товарный состав полный любви когда-нибудь тронется с места, то не помешает облагородить участок.

– Майа хи! – удар лопатой в землю – Майа ха! – удар рядышком – Майа ху! – еще разок – Майа ха-ха! – двойной удар и комок дерна я, все-таки, выковыряла. – Вот это сила! Вот это мощь!

Я откинула ком в кучку таких же, которые уже успела выкопать. Боковым зрением уловила чье-то телодвижение позади меня и резко ткнула черенком лопаты в ту сторону. Раздался приглушенный стон. Поворачиваясь, я увидела как хмырь согнулся пополам.

– Максимка, тебе заняться нечем больше? – почти ласково, но со звериным выражением на лице, поинтересовалась я. – Ты какого рожна подкрадываться вздумал? Здоровье лишнее образовалось?

– Меня Максимельян зовут! – возмущенно просипел тот. – Я ж к тебе пришел. На ярмарку позвать тебя хочу.

– Ну давай, зови. – я оперлась на лопату и уставилась на этого блаженного.

– Ну вот, зову. – хмырь выпрямился и приосанился. – Я тебе бусы из речного жемчуга куплю.

Так-так-так! Это он решил меня купить что-ли?

– Что-то еще? – уточнила я.

– Ну, расшитый бисером пояс могу еще. – продолжил хвалиться он.

– Ииии… – протянула я, гадая о пределах его расточительства.

– В город тебя свожу на праздник урожая! – уже празднуя победу, провозгласил хмырь.

– Вот это джекпот! – восхитилась я. – А кто оплачивает сей праздник жизни? А? Что-то я не помню чтобы ты где-нибудь работал. Или это Трофим Гордеевич твои хотелки оплачивает? Ну дак я тогда пойду и обращусь к нему! Вдруг на меня его расходы не распространяются.

Я перехватила лопату поудобнее и стала надвигаться на Максимку.

– Н-не знаю я никаких потов. – начал пятиться он. – А к отцу не нужно ходить. Я сам. Сам. Не беспокойся, Оленушка.

"Вот надо же быть таким противным" – подумалось мне, когда смотрела вслед быстро-быстро уходящему восвояси парню. Ну, да Бог с ним! Меня ждут садово-огородные работы. А я теряю ко-о-орни-и-и-и…

И вот настал тот час. После обеда Василена сама пришла к нам в дом с просьбой.

– Олена, я к тебе за помощью. – и кинула виноватый взгляд на меня и улыбнулась отцу.

– Что-то случилось? – заволновалась я, как-то не ожидая услышать хороших новостей.

– Марита заболела, а сегодня тот день, когда шалфей вошел в полную силу. – печально вздохнула она. – Не могу оставить дочку. Жар надо сбивать. Хоть настоями и напоила ее, но для них время нужно.

– Василена, я быстро! – я забежала в комнату за тряпичной куклой и оттуда крикнула отцу – Пап, неси поделки.

Насобирав добро для развлечения детей и новинку-яблоки в карамели, мы заторопились к дому знахарки. Пройдя три дома, за нашими спинами послышался топот копыт и громыхание телеги.

– Запрыгивайте. – папа сидел "за рулем" соседской Смолки. – Хорошо что Тихон не успел увести лошадь. Они сегодня перевозили сено с луга к себе во двор.

С ветерком мы добрались до цели. Но растрясло нас знатно!

– Папуль, я тебе, пожалуй, не доверю возить свою тушку. Она мне как-то очень дорога. – кряхтя и постанывая я слезла с телеги.

– Зато быстро. – парировал папа, поглядывая на реакцию Василены.

– Это да… – я уважительно покивала и обратилась к травнице – Василеночка, есть у тебя что-нибудь от синяков и ушибов? А то вдруг кто отметины увидит. Еще скажут, что папенька меня колотит. А он совершенно не такой! Вот веришь? Ни разу не накричал на меня даже. А рукастый какой! Вот сейчас Владимиру игрушек настрогал… – попыталась я нахвалить отца, дабы процесс сватовства сдвинулся уже, но папа меня перебил:

– Дети ждут! – и первый вошел в дом.

– Заботливый – покивала я ему вслед.

Василена только тихо рассмеялась.

Мы следом вошли в дом. В комнате детей на одной из кровати лежала спящая Марита. Владимир сидел рядом с ней на стуле и перебирал пальчиками волосы сестры. Очень тихо знахарка вытолкала меня и отца на кухню и вышла за нами сама, ведя за руку сына.

– Олена, я тебе сейчас дам инструменты и корзину. – Василена хотела выйти в сени, но я ее остановила.

– Какие еще инструменты? – я ошалело уставилась на нее. – Я не умею делать операции!

Ну серьезно! Я ж не медик. Да и зачем корзина? Потроха складывать? Фуууу…

– Какие еще операции? – не поняла знахарка, но потом до нее дошло. – А-а-а. Я тебя не оперировать прошу. Марита в этом не нуждается. Я к тебе за помощью обратилась, чтобы ты шалфей собрала.

– Фух! – облегченно выдохнула я. – Напугала до трясущихся ручонок. Я лучше посижу с детьми, а вы пока сходите за травами. Все равно я их собирать не умею. Ну, только на сенокосе.

– Не удобно мне… – начала мяться Василена, но папа ее убедил.

– Правда, Василеночка. Пусть Олена посидит здесь. Дети наши дома будут. Под присмотром. Ты только дай лекарства, вдруг понадобятся.