Наша девочка – 2

НАША ДЕВОЧКА – 2

Пролог.

История слома Никиты.

Он не просто наблюдает за происходящим – он просчитывает, чувствует, предугадывает.

В каждом взгляде на Алину, в каждом слове, сказанном ей – он видит прошлое. Видит Кристину.

Кристина была такой же: мягкой, доверчивой, светлой. Она верила, что можно всё исправить, если просто быть рядом с нужным человеком. Она перешла из одних объятий в другие, думая, что любовь – это защита. Она считала, что Никита сможет вытянуть её из того кошмара, в который погрузил бывший. Она смеялась, тревожилась, прятала страх – и он тогда не понял, насколько всё серьёзно. Решил, что справится. Что «теперь всё хорошо».

А потом… её не стало.

Он жил с этой виной. Варился в ней. Полиция ничего не нашла. Ее бывший исчез. А Никита остался – с пустотой и отчаянием. С яростью. С убеждением:

«Если я не смог спасти – никто не сможет».

Теперь, глядя на Алину, он видит ту же хрупкость. Ту же опасную наивность. И ту же ошибку: она окружена мужчинами, которые думают, что всё под контролем. Артём – вспыльчивый, закрытый. Кирилл – слишком мягкий, снисходительно-уверенный. Оба – как он тогда. Думают, что любовь и присутствие – это защита.

Он не верит в это. Он знает, чем это кончается. Поэтому он решает взять контроль сам.

Он не может оставить всё на самотёк. Если она останется между двумя мужчинами, которые увлечены ею, но не понимают, насколько легко потерять, – она повторит судьбу Кристины. Он чувствует, как страх в нём становится одержимостью:

«Я не позволю. Не второй раз. Ни им. Ни себе.»

Он разрушает отношения вокруг Алины не потому, что ненавидит их – а потому, что боится, что любовь снова окажется слабой. Он влезает – незаметно, целенаправленно, разрушительно – чтобы стереть треугольник, в котором она не защищена, а лишь кажется окружённой вниманием.

Он рушит – чтобы «спасти».

Он изолирует – чтобы «сохранить».

Но под этим – ещё один слой: он мстит. Себе. Мужчинам. Миру.

«Если я тогда не смог спасти – никто не имеет права быть счастливым. Потому что если смогут – значит, я виноват. Значит, всё это было из-за моей слепоты».

Он не может этого вынести. Поэтому он не даёт случиться новой любви. Он ломает, прежде чем снова потерять.

Он называет это «защитой». Но на самом деле – это его способ выжить.

«Я – тот, кто остался. А теперь – выбирает».

Никита Андреевич Серов

Возраст: 21 год (дата рождения – 12 августа 2005).

Внешность: Высокий, жилистый молодой мужчина с острыми, выразительными чертами лица. Тёмные глаза, в которых смешались дерзость и скрытая боль, взгляд прицельный и цепкий. Волосы тёмные, немного взъерошенные, что добавляет ему слегка небрежного, но уверенного вида. В облике ощущается скрытая энергия и напряжение – человек, привыкший быть настороже и контролировать ситуацию.

Характер: Никита – внутренне противоречивый, сложный молодой человек. В душе он не злой, а раненый и напуганный, с маниакальной потребностью защищать тех, кто ему дорог. Одержим контролем и безопасностью – прошлое с потерей брата и любимой девушки оставило глубокий след.

Он обладает высокой интуицией, умеет видеть скрытые мотивы и чувства людей, но сам плохо справляется с собственными эмоциями. Никита не умеет открыто выражать нежность или страх – эти чувства он прячет за маской дерзости, наглости и бесстрашия. Его любовь – это игра на выживание, где нет места слабости.

Он умён и стратегичен, постоянно изучает психологию, манипуляции, защиту, боевые искусства и уличные законы, чтобы быть готовым ко всему. Для него любовь – это не просто чувство, а ответственность и миссия, которую он воспринимает через призму собственного прошлого – потери брата, гибели его девушки и суровой жизни в криминальном районе.

Внутренний мир:

Боится потерять снова и превратился в одержимого защитника.

Верит, что любовь требует контроля и силы, а не нежности.

Чувствует женщин как сложные психологические структуры, замечает их слабости и настоящие чувства.

Подавляет внутреннюю боль и вину, что делает его одновременно опасным и ранимым.

Его действия – результат внутренней борьбы между желанием любить и страхом перед потерями.

ГЛАВА 1.

6 июня 2026 г., суббота.

Утро в доме на склоне холма начиналось неспешно. Окна распахнуты, ветер проносится по шторам, задевая их, как случайный прохожий – лёгким, почти невесомым движением. Воздух здесь пах свежескошенной травой, каплями росы на листьях и утренним кофе, который Кирилл всегда ставил вариться первым.

– Ты опять первый проснулся, – лениво отозвался Артём, появляясь в проёме кухни, в мягкой футболке и свободных штанах.

– Кто-то же должен быть взрослым, – усмехнулся Кирилл, не оборачиваясь. Он стоял у раковины, ополаскивая чашки.

Дом был подарком – символом новой главы. Кириллу исполнилось тридцать пять, и, как шутил Артём, «теперь ты официально старый, но всё ещё симпатичный». После полугода ремонтов, рабочих сует и внутренних бурь – они наконец жили вместе. Не в одной квартире. В доме. С садом. С камином. С вечерним светом на деревянных стенах и шелестом яблонь.

И с Алиной – той, кто стала домом для них обоих.

Она вошла чуть позже, босая, в светлой рубашке, чуть длиннее, чем надо. Волосы небрежно закручены – так бывает только у тех, кто красив по утрам без усилий. Артём заметно расправился, подался к ней, провёл пальцами по её талии – почти незаметным жестом.

– Доброе, – прошептала она, легко целуя его в щёку, а Кирилла – в висок.

Тот только улыбнулся, стараясь не показать, как сердце дрогнуло. Ведь каждый день в нём жил страх – тонкой невидимой плёнкой на всём, что он видел. Он не позволял себе думать о прошлом. Но прошлое, как известно, не требует приглашений.

После завтрака Алина ушла в мастерскую – так они называли её домашний кабинет, хотя по факту это была светлая комната на втором этаже с большим деревянным столом, ноутбуком, зарисовками, стопками брендовых макетов. В «Археоне» она занимала должность специалиста по развитию и корпоративным коммуникациям: готовила презентации для руководства, писала тексты, собирала аналитические отчёты, курировала внутренние и внешние инфопотоки. Но дома работа ощущалась иначе – мягче, свободнее. Здесь она могла выдохнуть, думать, творить, соединять смыслы и визуальные образы, формировать идеи для новых проектов и просто побыть одной.

Артём уехал в офис. Кирилл остался. Он вышел в сад, устроился на глубоком плетёном шезлонге с мягкими подушками, рядом – низкий столик из тикового дерева. Над головой лениво покачивался белый тент, защищая от солнца. Ветер чуть шелестел в листве, касаясь поверхности искусственного пруда. В воздухе витал запах лета, свежей древесины и ароматных трав.

Это было их место тишины. Сад – как из журнала: аккуратные дорожки, кованые светильники, увитые диким виноградом перголы, и яблони, посаженные по периметру, уже начинали плодоносить. Весь этот покой – их новая жизнь – казались неприлично идеальными.

Только он закрыл глаза, слушая щебет птиц, как в кармане звякнул телефон. Сообщение. Настя.

«Привет, Кирилл.

Полгода – хороший срок. Ты успел почувствовать вкус счастья? Расслабиться?

Алина всё ещё с вами? Ты ведь знаешь, я умею ждать. Но не вечно. Скоро настанет мое время. Ты сделал все возможное, что бы твоя любимая Алина осталась с тобой?

Мне интересно, сможет ли Артем тебя простить? Не думаю. Я знаю какой он – на себе испытала. Захочет ли Алина остаться с тобой? Возможно. Я думаю, ты постарался. Как изменится ваша жизнь? Все полетит к чертям! Хочешь проверить мои предположения?

Тик – так, тик – так…»

Сердце бьётся глухо. Как будто кто-то барабанит кулаками изнутри грудной клетки. Кирилл сжимает телефон. Он думает об Алине. О её доверии. О том, как она спит между ними. Как улыбается, закрывая глаза. Как смотрит на него – будто он достоин всего света.

Он думает об Артёме. О братстве. О шрамах и о годах, которые прошли вместе.

Он знает: правда может разрушить всё. Но ложь… ложь уже под ногами.

**

Кирилл сидел за массивным деревянным столом, который только недавно установили в его домашнем кабинете. Комната ещё пахла свежестью лака и новым началом – но внутри него всё уже трещало по швам. На экране ноутбука светился неотправленный ответ, но пальцы так и не решались нажать клавишу.

«Скоро настанет моё время…» – короткое, как укол под ребро. Он перечитал сообщение раз двадцать. Снова и снова. Закрывал мессенджер, снова открывал. Сердце сжималось, как в тисках.

Он слышал голос Артёма, будто из глубин памяти: «Предательство – это не когда спишь с врагом. Это когда делаешь больно тому, кто в тебя верит».

Кирилл закрыл глаза, провёл рукой по лицу. Прошло уже 4, может, 5 лет, но он помнил ту ночь, как будто это было вчера. Все, до мелочей, хоть и алкоголь в его крови тогда бурлил не по-детски.

…Он закрыл глаза, но перед внутренним взором снова вспыхнуло то проклятое воспоминание – как кадр из старого фильма, замедленного и обесцвеченного, но всё ещё слишком живого.

Вечер. Шум. Смех. Музыка на фоне, приглушённый гул голосов. Они отмечали возвращение Артёма из поездки. Друзья разошлись по комнатам, кто-то вызвал такси. Артём, уставший, поднялся наверх. Только Настя и он остались в комнате – бутылка виски наполовину пуста, разговор крутится вокруг чего-то неважного. Он помнил, как смеялся – легко, непринуждённо. Как она вдруг замолчала, взглянула на него совсем по-другому. Медленно подошла, села к нему на колени. Сначала он подумал, что это шутка.

– Ты красивый, Кир, – прошептала она, обвивая его шею. – Всегда был.

И тогда всё закружилось. Алкоголь расслабил… её нежная кожа, жар дыхания. Нежный поцелуй. Она сняла верх, оказалась полуобнажённой прямо у него на коленях, тёрлась, и вновь целовала. Он целовал её, жадно. Его руки были на её груди, её спина выгибалась к нему. В его глазах горело желание.

А потом – вспышка. Мгновение. Осознание, как холодный душ. Резкое отвращение.

– Чёрт… Прекрати. – Он резко оттолкнул её, встал, задыхаясь. – Это… это ошибка. Ты же… ты – Артёма.

Она смотрела молча, потом накинула рубашку и вышла. Ни слова. Он и не подумал тогда, что в доме уже работала камера. Не знал, что видео сохранилось. Не знал… пока Настя не напомнила.

Алина заметила перемены в поведении Кирилла почти сразу, но не придала им значения. Списала на усталость, на заботы по дому, на стресс от недавнего переезда. Кирилл всегда был лёгким на подъём, с ним не нужно было угадывать настроение – он как солнце, если вышло, значит, будет тепло. Но теперь… Он будто выцветал. Сидел с ней за одним столом, но будто за другим. Смотрел на нее, но как бы сквозь.

– Кир, всё в порядке? – спросила она вечером, когда они разложили книги по полкам в новой гостиной.

– Конечно, милая. Просто навалилось. Дом, работа, дела… – Он поцеловал её в губы, как-то слишком быстро, машинально. – Скоро выдохнем.

Она кивнула, но не поверила. Он не говорил лишнего. Молчал дольше, чем обычно. Часто выходил в сад и долго сидел там с телефоном в руках. Один раз она подошла, а он быстро выключил экран. И улыбнулся. Но с каким-то налетом фальши.

Её внутренний компас запищал. Что-то не так.

Артём не замечал. Он был счастлив. Впервые за долгое время по-настоящему расслаблен, почти беззаботен. Ходил по дому босиком, делал Алине чай по утрам, даже пытался печь хлеб – что вызвало бурю смеха, когда тесто взорвалось в духовке.

Казалось, всё хорошо. Но только казалось. И Кирилл знал это. Он чувствовал, как тонет в собственных мыслях. С каждым днём становилось тяжелее. Как будто невидимая верёвка затягивалась вокруг горла – и конец её держала Настя. И он знал – если не выговориться, если не очиститься… она сама всё разрушит. И сделает это беспощадно, приукрасив все в тысячу раз.

Но сказать? Признаться? Артёму? Это всё равно что взорвать гранату и лечь на неё самому.

Глава 2.

7 июня, воскресенье.

Его утро началось раньше обычного. Кирилл не спал – ворочался, вглядывался в темноту, словно в ней можно было найти ответы. Алина спала рядом, уткнувшись носом в подушку, Артём тихо сопел с другой стороны. Их мир был на месте – внешне. Но внутри него – трещины.

Он встал до рассвета, босиком вышел на улицу. Трава ещё холодная, влажная от росы. Воздух звенел свежестью. Всё вокруг казалось слишком живым – будто специально, чтобы напомнить, сколько он может потерять.

На террасе он вновь открыл Настино сообщение. Читал, будто впервые: «Ты сделал всё возможное, чтобы твоя любимая Алина осталась с тобой?»

Он не был уверен. Он больше не был уверен ни в чём. Только в том, что если правда всплывёт – всё, что они построили, развалится, как карточный дом. И уже не будет ни дома на холме, ни яблоневого сада, ни утреннего кофе втроём.

Он нажал на «ответить»: «Не делай этого. Пожалуйста. Дай мне время. Я всё исправлю».

Он отправил – и сразу пожалел. Слово, отданное на волю, уже не вернуть. Но и молчание теперь стало бы предательством.

Когда Алина проснулась, он был в душе. Артёма уже не было – уехал по работе, оставив записку: «Вернусь после обеда. Не шалите :)»

Алина улыбнулась, найдя её. Почерк был быстрым, чуть неровным – как всегда. Она пошла заваривать чай, включила музыку, надела рубашку Кирилла поверх пижамы – любимую, мягкую, как объятие.

Кирилл вышел позже, волосы ещё влажные, на лице – уставшая сосредоточенность.

– Ты не спал? – спросила она, подливая чай в его кружку.

– Да… немного. Думал. – Он опёрся о стол, глядя на её руки. – А ты?

– Мне приснился странный сон, – она чуть улыбнулась. – Будто мы переехали в другой дом. Он был белый, огромный, с винтовой лестницей. Но всё было не на своих местах. Мебель – вверх дном, фотографии – с чужими лицами. И яблоки на деревьях – чёрные.

Он побледнел едва заметно. Сны Алины всегда были слишком точными.

– К чему бы это? – она заглянула в его глаза.

– Переутомление. – Он поцеловал её в лоб, отводя взгляд. – И слишком много кофе на ночь.

Она не поверила, но не стала спорить.

Артём вернулся как и обещал – к обеду. Привёз пирог. Они обедали, смеялись, делились новостями, пытались втянуть Кирилла в разговор.

– Чего ты такой? – спросил он, бросая взгляд через плечо. – Ты же в раю живёшь, брат. А лицо – как будто обратно в ад собрался.

Кирилл не ответил. Улыбнулся с усилием. Алина смотрела на них обоих, чувствуя, как в комнате накапливается нечто невидимое. Словно воздух сгустился. Что-то назревало.

После обеда разговоры постепенно сошли на нет. Артём ушёл в душ, Алина занялась работой в своей мастерской. Кирилл остался на кухне.

Телефон лежал на столе, как мина. Чёрный, мёртвый с виду, но внутри него уже тикал детонатор. Кирилл смотрел на него, не двигаясь. Словно если не дышать – всё обойдёт стороной. Но не обходило.

Экран вспыхнул. Настя:

«Несколько дней и всё решится. Ты готов? Я дам Артему возможность узнать правду. А там будь что будет. Думаю, Алина тоже заслуживает знать, какой ты верный друг, не находишь?»

Губы Кирилла дёрнулись. Её слова были почти ласковыми, почти добрыми – но между строк читался яд. Она не угрожала резко и прямо. Ей не нужно было. Кирилл знал, что именно у неё есть.

Видеофайл. Пару минут страсти, снятые с камеры, которую он сам же и помогал поставить в доме. Своими руками. Своим доверием. Он дрожащими пальцами набрал:

«Прошу тебя. Не делай этого. Оставь нас. Отпусти Артема. Он после тебя еле оправился, ты убьешь его своими выходкам. Ведь у нас с тобой ничего такого не было.»

Ответ не заставил себя ждать:

«Ничего такого?

О, Кирилл… Ты, как всегда, очарователен в самооправдании. Ты позволил мне оседлать тебя. Твои руки были на мне. Твои губы – на моих. Твои поцелуи были прекрасны. Ты хотел. Я видела это. Камера – тоже.

Знаешь, Артём всегда говорил, что ты – лучше всех. Надёжный, верный, сильный. Интересно, как изменится его взгляд, когда он увидит тебя таким?

Ты просишь отпустить. Но он мой мужчина! Забери себе Алину и уйдите.»

Он положил телефон. Закрыл глаза. В груди гудело, как перед выстрелом. Слова Насти прошили старую рану – ту, что он так упорно пытался заштопать годами. Он знал: если Артём увидит то видео, или фото из него, он потеряет и брата, и друга, и их идеальную жизнь.

– …Ты живой вообще? – Артём вошёл в кухню босиком, в спортивных штанах. – Что у тебя с лицом? Ты как будто на войне был.

– Да, – хрипло сказал Кирилл. – Нам нужно поговорить.

Артём замер, уловив в голосе странную хрипотцу.

– Что за тон? Что случилось?

Кирилл не смотрел на него. Он налил себе воды, выпил, вытер губы. Потом повернулся и, наконец, посмотрел прямо в глаза.

– Это было лет пять назад. Ты только вернулся с той длительной рабочей поездки. Помнишь? Мы праздновали на даче.

– Ну? – Артём нахмурился. – И?

– Вечером. Когда вы все разошлись…. и ты ушел спать. Боже, я был так пьян… Настя осталась со мной. Мы с ней… говорили. Выпили ещё.

– Ты к чему ведёшь?

Молчание. Длинное, вязкое.

– Она… поцеловала меня, Арт.

– …Что?

Кирилл сделал шаг ближе.

– Я не хотел. Клянусь. Она села ко мне на колени. Я ответил на поцелуй. Она разделась. Было… жарко.

– Ты с ней спал? – спросил тихо, но в голосе Артёма запульсировала сталь.

– Нет. Нет. Я остановился. Я понял, что делаю, и… я скинул её с себя. Но…

– Но…. – Артём шагнул вперёд. – Но ты дал ей начать. Ты позволил ей сесть к тебе на колени, трогать тебя, целовать. И ты ответил. Ответил моей девушке, Кирилл, на тот момент моей девушке! Ты – мой друг…мой чертов брат! От тебя я этого не ожидал. Ты был единственным, кому я мог доверить даже её. Я знал – ты не посмотришь на неё. Я мог лечь спать спокойно, потому что знал – ты рядом.

Он замолчал, качнул головой, будто пытался стряхнуть наваждение.

– С Настей… ладно. С ней всё ясно. Я понял, кто она. Но ты… – его голос надломился, – ты всегда был тем, кого я ставил выше всех. Честный. Прямой. Верный. Тот, на кого я мог положиться, как на себя. И ты тоже оказался… таким. Ты смог это сделать. И молчать столько лет. Ты мог сказать. Тогда. Утром. Через неделю. Даже через год. Но ты смотрел мне в глаза, зная, что я не знаю. И ты выбирал молчание.

– Я был очень пьян. Это не оправдание. Я знаю.

Артем глубоко вдохнул и проговорил уже тише, как бы сам себе:

– Ты предал не тогда. Ты предал, когда выбрал молчание. Ты дал мне жить в этой лжи. Пять. Чёртовых. Лет. И всё это время я считал, что хотя бы тебя у меня никто не отнял.

– Я не… Я сожалею. Я должен был рассказать. Сразу. Я клялся себе – расскажу. Но ты был счастлив с ней. И потом… я боялся, что потеряю тебя.

Артём будто услышал глухой удар внутри себя: «Мы вместе росли. Я прикрывал его в драках, он стоял за меня в худшие дни. Он знал всё – мои страхи, мои мечты. Чёрт, я бы жизнь за него отдал… И именно он – оказался тем, кто предал. И именно он – молчал. Не Настя. Он».

– Пять лет. ПЯТЬ ЛЕТ! – Артём ударил его с хрустом в скулу. Кирилл отлетел к холодильнику, едва удержавшись на ногах.

– Тём…

Второй удар – в живот. Воздух вышел из лёгких.

– Я ДЫШАЛ ЕЙ, МРАЗЬ! – Артём схватил его за футболку, встряхнул. – Я ЛЮБИЛ ЕЁ! До безумства любил! А ты – ты трогал её, позволил себе это, и МОЛЧАЛ!

Кирилл не сопротивлялся. Он принял третий удар – в челюсть, с таким хрустом, что потемнело в глазах. Он упал. Сел, опираясь на локоть.

– Она тоже хотела… я виноват, я должен был остановить, я…

В голове Артема пульсировало: «Я столько раз говорил себе – у меня есть хотя бы он. Один человек, который никогда не предаст. Один. И даже он – солгал. Он держал это в себе и смотрел мне в глаза, как ни в чём не бывало. Смеялся, пил со мной, говорил о жизни… А я верил».

– ЗАТКНИСЬ! – Артём пнул его в рёбра. Раз, второй, третий. Слёзы злости и боли выступили на глазах Кирилла. Он задыхался.

– Я бы сдох, но не тронул твою. Ни под кайфом, ни во сне. Просто потому что – ты мой. Потому что есть вещи, которые мы не делаем. Никогда. Это не про неё, Кир! Это про нас! Про то, что ты был последним, кому я верил! ТЫ УБИЛ МОЁ ДОВЕРИЕ! – голос сорвался на крик, на глазах выступили слезы. – Ты мне больше не брат!

Дверь хлопнула.

– АРТЁМ?! – Алинин голос. – Что ты…

Она вбежала на кухню. Замерла. Кирилл лежал на полу, лицо в крови, губы разбиты, под глазом багровела гематома. Артём стоял над ним, тяжело дыша. Костяшки пальцев опухли, в крови. Руки дрожали.

Он сделал шаг назад. Потом ещё один. Внутри всё звенело – вина, ярость, ужас от собственного поступка. Он вытащил телефон. Палец завис над экраном. Вызвать? Позвонить? Спасти? Но мысль – как это будет выглядеть: кровь, допросы, скандал, Алина… работа… Он не мог. Стыд. Шок. Паника.

– Господи… – Алина бросилась к Кириллу. – Ты что сделал?! Ты… Артём!!

– Не трогай меня, – сипло сказал Артём, не поднимая глаз. – И его не трогай.

Он сжал челюсть – и пошёл прочь. Не из жестокости. Из трусости. От шока. Он ушёл, не оглянувшись. Но сердце уже знало: назад дороги не будет.

Алина опустилась рядом с Кириллом. Осторожно провела пальцами по его лицу, пытаясь понять, где сильнее всего боль.

– Что произошло?

Кирилл не ответил. Он уже потерял сознание.

Глава 3.

Шум в ушах не стихал. Алина держала его голову, чувствуя под пальцами липкую, горячую кровь.

– Кирилл… Кирилл, слышишь меня?.. – она прижималась щекой к его лбу, дышала неровно. – Господи, не смей умирать. Не смей.

Он не отвечал. Глаза были полузакрыты, губы посинели. Она вытащила телефон, руки дрожали.

– Алло… скорая… мужчина… избит… без сознания… адрес… быстро, пожалуйста…

Она была рядом с ним – на коленях, в крови, не в силах понять, что вообще произошло. С утра всё было спокойно. Улыбки. Кофе. Работа. Теперь – кровь на полу, трещина в мире, боль в груди.

Скорая приехала быстро. Два фельдшера, тревожные голоса, носилки, капельница.

Она слышала, как открывается дверь. Голоса. Врачи. Вопросы. Она отвечала на автомате:

– Он упал… его избили… нет, не знаю кто… он потерял сознание…

Алина стояла, прижав пальцы к губам. Молчала. Сказать, что это Артём? Он избил друга. Почти убил. Он ушёл, не обернувшись. Но внутри что-то скукожилось в ком: «Если я скажу – его наверное посадят. Я знаю, что произошло в этот момент. Но это был не он. Это было… что-то другое. Ломка. Крик души. Или слабость. Но не он». Она вспомнила его руки, дрожащие в крови. Его спину, когда он уходил. Он был разрушен.

Кирилла унесли на носилках. Он не пришёл в себя. Алина пошла за ними. Рядом. В машине молчала, держала его за пальцы. Он не сжимал её руку.

Хлопнула дверь «скорой». Сирена взвыла, срываясь на визг. Внутри машины всё звучало слишком громко: шипел кислород, пискал монитор, фельдшер отдавал короткие команды водителю. Грудь Кирилла поднималась неровно.

Алина глотнула воздух – и тут же пожалела. Здесь пахло кровью, пластиком и страхом.

Позже, в приёмном покое, воздух сменился: металл, антисептик, напряжение.

Она стояла, не двигаясь, пока кто-то не толкнул её в бок:

– Пропустите, девушка! Вы мешаете проезду!

Она не извинилась. Не шевельнулась. Просто отошла в сторону – механически.

Пальцы липли от крови. Не ее – Кирилла. На джинсах – алые пятна. В голове скакали обрывки: «не скорая – реанимация», «переломы?.. череп?.. Господи…»

Ей казалось, что она забыла, как дышать. Слёз не было – ещё нет. Сейчас – только шок. Она села на жёсткий пластиковый стул, словно тело оставило её. Осталась только оболочка. Пустота. Сбитый ритм.

За дверью кто-то кричал. Кто-то кашлял. Мимо прошла медсестра с испачканным в крови халатом. Алина сжала кулаки.

– За что? Что между ними произошло?

В груди копилась истерика. Она чувствовала – ещё секунда, и её вывернет наизнанку. Она вцепилась ногтями в руку – просто чтобы остаться здесь, не исчезнуть.

Перед глазами – вспышки:

Кирилл смеётся, угощает печеньем, говорит, что чай с малиной – это как поцелуй детства. Кирилл спит, накрывшись пледом, растрепанный, домашний. Кирилл держит её за руку. Молчит. Смотрит.

И теперь он там. Один. В холоде, под капельницей.

Она прикусила губу до крови. Она видела Артема. Когда Кирилла увозили, когда двери скорой хлопнули, когда в нос ударил запах крови и лекарства, она посмотрела в окно – и он стоял там. В тени.

Футболка в крови, на кистях тоже кровь. Засохшая, тёмная, густая. Костяшки сбиты в мясо. Пальцы сжаты так, будто он всё ещё держал в них ярость. Он просто смотрел. Взгляд – глухой, как запертая дверь. В нём не было вины. Только пустота. И ей стало холодно.

Горло сжало так, будто оно хотело кричать. Он отвернулся. Просто развернулся и пошёл прочь. Медленно. Без слов. Без оглядки. Как будто её больше не было. Как будто Кирилла – тоже.

**

Артём шёл по лестнице медленно, будто каждая ступень била током. Ноги были ватные. В голове – мрак. Плечо саднило. Кулаки – дрожали. Кровь под ногтями уже засохла. Но он всё ещё чувствовал, как бил. Как хрустело.

Он знал, что сделал. Знал с первой секунды, как упал Кирилл. Как хрипло выдохнул, захрипел, как тряслись его руки. Но он не мог остановиться. Уже в квартире Артём плеснул в стакан виски. Рукой дрожащей, неловкой, будто впервые держал стекло. Выпил залпом. Глоток – как огонь по горлу.

– Сволочь, – выдохнул он, и не понял – про Кирилла или про себя. А может, про них обоих.

Он ударил брата. Человека, с которым делил детство, сны, страхи. И даже девушку. С которым сражался за правду – а теперь врал себе. Он не бил его за Настю. Нет. Он бил за доверие, растоптанное молчанием. За пять лет тишины, которые гнили между ними. Он бил, потому что сам трещал по швам. Потому что слабость стала общая. И имя ей – Алина.

**

Алина дышала через силу, не отрывая глаз от двери приёмного покоя. Где-то внутри медленно поднималось отчаяние, похожее на холодную волну.

Прошло больше часа. Врач вышел в коридор, снял маску, провёл рукой по лбу.

– Вы с ним?

Алина поднялась, будто ломая кости – медленно, скованно, с трудом. Пальцы судорожно сжимались в кулаки, словно она пыталась удержать себя от распада. Нервное напряжение струилось по телу, как ток.

– Да. Я… да. Он… жив?

– Пока да. У него сотрясение мозга, сломано несколько рёбер, одно – с риском повреждения лёгкого. Есть подозрение на внутренние гематомы в области печени или селезёнки. Всё под контролем, но мы продолжаем наблюдение. Возможна операция, если состояние ухудшится. В челюсти трещина – не полный перелом, но потребуется фиксация, сейчас стоит шина. Он без сознания из-за черепно-мозговой травмы и общего шока организма. Его ввели в медикаментозный сон для снижения нагрузки и стабилизации состояния – выводить будут постепенно, когда это станет безопасно. Если всё останется стабильно, есть надежда, что он придёт в сознание уже завтра утром. Завтра сделаем повторную КТ.

– Боже мой, – Алина закрыла лицо руками, слезы катились рекой. – Как он сейчас? Он будет в порядке?

– Пока ситуация стабильная, но травмы серьёзные, есть риск осложнений – поэтому нам нужно подождать результатов УЗИ и КТ брюшной полости.

– Можно к нему?

– Нет. Только утром. Отдохните. Вам тоже нужно прийти в себя.

Но она не ушла. Она сидела в коридоре ещё долго. Смотрела на белую дверь, как на вход в иной мир. Там был Кирилл. Разбитый. Молчаливый. Больной. И она – единственная, кто ждал его.

**

8 июня, понедельник.

Артём стоял на балконе собственной квартиры. Курил одну сигарету за другой. Пачка закончилась – он выкинул её в мусор, не глядя. В висках стучало. Сердце глухо билось где-то в животе. Он не чувствовал победы. Только пустоту.

Его предал тот, кого он считал семьёй. Его любовь оказалась ложью. Он вспоминал – Настю, её смех, её руки, как она дышала рядом. Он жил ею. И Кирилла – рядом. Всегда. Лучший. Надёжный. Всегда поддерживал, знал, когда не трогать, когда обнять.

И теперь…

– Я убил брата, – выдохнул он в пустоту. – Своими руками.

В памяти всплывали кадры – разбитое лицо Кирилла, опухшее, с порванной губой и синяками под глазами. Он лежал на полу, едва дыша, с губами, сжатым зубами и пустым взглядом, который не узнавал Артёма. Руки, которые раньше держали и поддерживали, теперь были неподвижны. Тот хруст в челюсти – он слышал его снова и снова, как страшный звон в ушах. Артём просто стоял, застывший, не в силах двинуться. Он смотрел на брата – и понимал: это он сломал не только тело, но и всё, что между ними было.

Он упал на пол, обняв себя за плечи. Плакал. Тихо, как мальчишка, потерявший всё.

Он долго сидел так – на полу, сжавшись в комок, пока боль в груди не притупилась. Потом, с усилием поднялся, шатаясь, словно после удара. Руки дрожали, когда он потянулся за телефоном. Несколько раз промахнулся по экрану, прежде чем попал в нужный контакт.

– Больница, приёмное отделение, слушаю.

– Здравствуйте… – голос предательски дрогнул. – Я…мне нужна информация по Кириллу Андрееву. Это мой друг…Он поступил к вам… вчера вечером. Пожалуйста, скажите, что с ним.

– Минуточку… – Женщина на том конце что-то проверяла. Долгие секунды ожидания сжимали горло. – Да, он у нас. В реанимации. Состояние стабильное, без улучшений. Переведён под наблюдение, без посещений.

– Он… в сознании?

– Пока нет. Но угроза жизни миновала. Остальное покажет время.

– Спасибо… – Артём отключился, сжал телефон в кулаке и снова опустился на стул.

Сердце билось неровно. Кирилл жив. Он выкарабкался. Но цена…

Артём сел на край дивана и закрыл лицо ладонями. Его трясло. От злости. От бессилия. От горечи. Он хотел, чтобы Кирилл выжил. Конечно. Чёрт возьми, они были почти братьями. Но теперь – теперь он не знал, что с этим делать.

Он посмотрел в окно, за которым начинал расцветать рассвет. Казалось, прошла вечность с того момента, как он поднял на Алину глаза в кабинете. А теперь – всё рухнуло.

Он медленно прошёл по квартире. Воздух был тяжёлый, как после грозы. Всё вокруг казалось чужим, выжженным. Но каждый угол, каждый предмет помнил её.

Вот здесь, в прихожей, она стояла, смеясь, пытаясь расправить слипшиеся от дождя волосы. Он тогда подошёл сзади, укутал в полотенце, прижал к себе, и она смотрела на него с тем мягким выражением, которого он теперь не знал, увидит ли снова.

Вот диван. Она лежала, раскинувшись, в его рубашке, босая, с кружкой какао. Они спорили о кино, о жизни, о том, куда поехать осенью. И потом – поцелуи, тепло её кожи, её дыхание, её голос – тихий, довольный.

А дальше спальня. Он остановился на пороге, не решаясь войти. Там, на этом самом месте, они… И это было не просто страсть – это была близость. Без страха. Без масок. Без прошлого.

Да, они договорились быть честными. Быть втроём.

Но теперь… теперь он больше не может дышать рядом с Кириллом. Он больше не может как раньше делить с ним девушку.

Артем больше не мог быть в том доме. Не сейчас. Он должен услышать её. Артём резко развернулся, схватил куртку и вышел. Через сорок минут он был у двери их – их общего дома. Постучал. Слишком сильно. Потом ещё.

Дверь едва успела открыться, как Алина со всей силой толкнула его в грудь.

– Ты с ума сошёл?! – закричала она. – Ты чуть не убил его, Артём! Ты понимаешь это?!

Он застыл, оглушённый её криком.

– Алина…

– Нет! Не «Алина»! Ты как безумный налетел на него, и… Что это было вообще?! Что на тебя нашло?! Он теперь в реанимации! Сломанные рёбра, сотрясение, внутренняя гематома! Он на грани! Еще не известны последствия твоих действий! Это не просто драка! Это… Это могло закончиться смертью!

Артём вздрогнул. Он будто впервые услышал это слово – вслух.

– Я не хотел… Я… – Он провёл рукой по лицу, будто стирая то, что натворил. – Я сорвался.

– Сорвался?! – она закричала снова, слёзы блестели в глазах. – Тебе не пришло в голову поговорить?! Спросить?! Обсудить?! Как взрослый человек, Артём, а не как… как…

– Как мальчишка, которого предали? – оборвал он её глухо. – Потому что я им и был.

Она замерла.

– Настя, – сказал он. – Пять лет назад. Она тогда была моей жизнью. Я жил ею. Дышал. А Кирилл… Они поцеловались, нежились в объятиях… Они почти переспали, Алина. В доме, где мы все отдыхали. Пока я спал.

– Что?.. – прошептала она, – он не мог….

– Да. – Он посмотрел в пол, кулаки сжались. – И он молчал. Пять лет. Ни слова. Ни извинений. Ни объяснений. Только сочувственные взгляды и слова про то, какая она с*ка.

Он поднял глаза, в них плескалась боль.

– А я ему верил. Всю дорогу. Думал, он мой брат. Думал, он единственный, кто не предал. И никогда не предаст, ни за что на свете. А он… он прятал нож за спиной.

Алина медленно села, как будто силы покинули её.

– Но… Но это было в прошлом… Он… он был рядом всегда. После Насти. После твоего дна. Он не дал тебе сгореть. Помог. Поддерживал. Он берег ваши отношения, старался не разрушить то, что было между вами. Он был надёжным плечом, к которому можно было обратиться в любой момент. Всегда. Разве не так? Он… Он первым пошёл на этот чёртов компромисс, когда мы начали встречаться. Он позволил нам быть вместе. Хотя это убивало его так же, как и тебя. Я видела! Он не отбирал меня. Не воевал с тобой. Не строил козни и не врал. Он через боль помог построить то, что есть…нашу семью …

Артём отвернулся.

– Я знаю. Это и бесит сильнее всего. Потому что теперь я не знаю, кто он. Брат? Лицемер? Человек, который всё делает ради меня – или тот, кто всё время врал?

– Ты должен был поговорить с ним, Артём! А не… не избивать до бессознательного состояния!

– Я не был собой. – Он сел напротив. – Когда услышал, как он сам это признал, у меня перед глазами всплыла та ночь. Настя. Я. И он. Мне стало больно дышать. Я увидел его не как брата, а как врага. И всё рухнуло, – Он сделал паузу. – Я не могу больше играть в «мы втроём». Я не могу с ним дышать одним воздухом.

Он посмотрел на неё, и в его голосе прозвучало последнее:

– Ты должна решить. С кем ты будешь. Я не хочу делить тебя больше. Не могу.

Тишина в комнате стала почти ощутимой. Только её сбивчивое дыхание нарушало спокойствие.

– Ты ставишь мне ультиматум? – прошептала она, голос дрожал.

– Нет, я прошу. Не из обиды. А потому что боюсь потерять тебя совсем – если не дать нам передышку.

– Я не могу выбрать, Артём… – она едва слышно призналась. – Я люблю вас обоих.

Он опустил глаза, сжав её ладонь своей.

– И именно поэтому мне больно, Алина. Но я понимаю, что сейчас не могу быть тем, кто поддержит. Я не готов бороться. Я сорвался, и это было неправильно. За это прошу прощения.

– Нам просто нужно поговорить. Вам нужно поговорить. Спокойно. Всё обсудить. Не ультиматумы, не побои, не крики… Просто быть честными.

– Я не готов, Алина, – глухо сказал он.

Она не отдёрнула руку, но слова не шли.

– Мне нужно уйти. Не потому что я хочу тебя потерять, а потому что боюсь сломаться окончательно. Чтобы понять себя, чтобы вернуться другим – человеком, который сможет любить и быть рядом по-настоящему.

Он поднялся, и в его глазах была тишина принятия.

– Это не про тебя. Ты ни в чём не виновата. Это про меня и мою борьбу с самим собой.

Он сделал шаг к двери.

– Я не оставляю тебя. Я люблю тебя. Очень. До боли. Но моё состояние сейчас… нестабильное. Я не могу оставаться рядом.

Алина сглотнула.

– Что ты собираешься делать?

– Уехать.

– Куда?

– Неважно. – Он улыбнулся грустно. – Я возьму отпуск. На месяц, может, два. Официально. Назначу зама, всё оформлю. Я просто… исчезну на время. Без скандалов. Без сообщений. Не ищите меня, мне нужно побыть самим с собой, разобраться.

Он отпустил её ладонь.

– Я прошу тебя только об одном – понять. Я должен выжить внутри себя. Если останусь – сломаюсь до конца.

Он встал.

– Сейчас… сейчас я не могу ни дышать, ни думать. Мне нужно просто исчезнуть.

Она встала вслед за ним.

– Артём…

Он подошёл, коснулся её щеки.

– Я люблю тебя. Это единственная правда, которую я точно знаю.

Он открыл дверь и вышел, не оборачиваясь. Алина осталась одна в комнате, наполненной эхо их прошлого – воспоминаниями, надеждами и разочарованиями. Здесь каждая тень хранила следы их любви и боли, и казалось, что даже самый тихий вздох способен разорвать тонкую нить, связывающую их судьбы.

Она не помнила, как села. Просто вдруг оказалась на полу, прислонившись к стене, поджав ноги. В доме было тихо. Глупо – только что здесь кричали, плакали, швырялись словами, а теперь… звенящая, выжженная тишина.

Он ушёл. Уехал, почти не попрощавшись. Сказал, что любит. И оставил с пустотой – с двумя чашками на кухне, с его рубашкой на стуле, с недосказанным выбором, от которого хотелось бежать.

Телефон в руке вспыхнул. Лера. Алина не хотела говорить. Но и молчать больше не могла. Она подняла трубку.

– Лер…

– Али… Что случилось? У тебя голос… ты плакала?

– Он… Он почти убил Кирилла, – тихо выдохнула она. – Артём избил его. Сильно. Кирилл в реанимации.

– Что?.. Чёрт… Али, за что?! Артём? Почему?!

– Всё связано с Настей. Пять лет назад Кирилл поцеловал Настю и почти переспал с ней. Артём узнал об этом только сейчас.

– О господи…

– И всё пошло к чёрту. Кирилл в больнице. Артем пришел ко мне просил прощения. Потом сказал, что любит. И что уедет. На месяц или около того. Просто… исчезнет.

– Али… – голос Леры стал мягче. – Ты держишься?

– Нет. – И слёзы снова пошли. – Я не знаю, как теперь быть. Я люблю их обоих. По-разному. Но одинаково сильно. И не могу… не хочу терять ни одного.

– Это не твоя вина, слышишь? Ни на грамм. Они оба взрослые мужчины. Это их выбор – как справляться с болью. А ты… ты просто оказалась в эпицентре.

– Я не могу смотреть, как один уходит, а другой лежит между жизнью и смертью. Это… это слишком.

– Ты сейчас где?

– Дома.

– Едь к Кириллу. Будь рядом. Просто молча посиди. Ты ему нужна. А потом разберёмся. Вместе. Слушай себя. Не надо ничего решать сейчас.

Алина кивнула, хотя подруга не могла её видеть.

– Спасибо.

– Я рядом, Али. Звони в любое время.

Она положила трубку. Посидела ещё немного в тишине. А потом медленно поднялась.

Собрала волосы, накинула пальто и вышла.

Через пару часов она уже сидела у его постели. Рядом тихо гудели аппараты. Кирилл был бледен, лицо с царапинами, губа разбита, глаза закрыты. Дыхание – ровное, медленное. Он боролся. Тело ещё не проснулось, но он – жив. Алина взяла его ладонь. Осторожно, как будто могла причинить боль даже прикосновением.

– Прости… – прошептала она. – Всё вышло из-под контроля. Но я здесь. Я никуда не уйду.

Она сидела рядом, не двигаясь. Смотрела, как поднимается его грудь, как ритмично мигают лампочки на мониторе. И когда он слегка дёрнулся, веки дрогнули – она сразу подалась вперёд.

– Кир… ты слышишь меня?

Он открыл глаза. Моргнул. Взгляд блуждал – в потолок, мимо неё, потом всё же сфокусировался.

– Али…?

Голос хриплый, почти беззвучный.

– Я здесь, – она наклонилась, коснулась губами его лба. – Всё хорошо. Ты жив.

Он попытался что-то сказать, но не смог. Только снова сжал её пальцы.

Алина поняла: они успеют поговорить. Обо всём. Но не сейчас. Сейчас – просто быть. Рядом.

Кирилл снова моргнул, взгляд стал яснее. Он попытался приподняться – и тут же скривился от боли.

– Не надо… – Алина мягко прижала его плечо к подушке. – Я сейчас позову врача.

Он чуть кивнул. Алина быстро вышла из палаты и направилась к посту.

– Простите… доктор? – она окликнула мужчину в белом халате, который как раз заканчивал разговор с медсестрой.

– Да?

– Я… я с Кириллом Андреевым. Он очнулся. Только что.

– Он пришёл в сознание? Отлично, – врач уверенно шагал рядом с ней, поправляя очки. – Пациент находился в медикаментозном сне для стабилизации состояния. Реакция на боль сохранялась, дыхание стабильное – это очень хороший знак. Мы как раз ожидали его пробуждения.

– Он… сможет говорить?

– Постепенно, да. Сейчас голос может быть слабым и тихим – у него трещина в челюсти, стоит шина, поэтому говорить ему пока сложно. Возможна дезориентация, но главное – он пришёл в сознание. Мы проведём осмотр и сделаем контрольные анализы. Вам лучше немного подождать за дверью.

– Хорошо, – Алина кивнула, но голос её дрогнул. – А с ним… всё будет в порядке?

Доктор остановился, посмотрел на неё внимательнее.

– Прогноз положительный. Сейчас состояние стабилизировалось, осложнений нет – переломы ребер не ухудшают ситуацию. Сотрясение мозга средней степени, состояние под контролем, мы продолжаем наблюдение. Главное, что он пришёл в сознание, а остальное – вопрос времени и дальнейшего лечения.

Алина чуть слышно поблагодарила и отошла к скамье в коридоре. Впервые за эти сутки она позволила себе немного расслабиться. Хотя бы на вдох. Он жив. С ним будут работать. Ему не будет хуже.

Через двадцать минут дверь открылась. Тот же врач кивнул ей:

– Можно. Но не долго. Он устанет.

Алина вошла.

Кирилл лежал с открытыми глазами, повернув голову к двери. Лицо бледное, губы сухие, изредка он морщился от боли в рёбрах. Взгляд – живой, узнающий, но в каждом вдохе слышалось усилие.

– Ты вернулась, – хрипло выдохнул он, слова давались с трудом, будто каждое произнесённое предложение отнимало у него силы. – А я подумал… что мне это приснилось.

Она подошла ближе, села на край кровати.

– Это не сон, Кир. – Она с трудом улыбнулась. – Прости, что не смогла… защитить тебя.

Он сжал зубы – шина на челюсти мешала, и говорить было больно.

– От кого? – Он усмехнулся, но тут же поморщился от резкой боли в боку. – От Арта? Али, это не твоя война. Это мы… дураки.

– Он… уехал. Взял отпуск, сказал, что бы мы его не искали.

– Правильно сделал. Пусть охлодеет, подумает.

Он отвернулся на секунду, глубоко вздохнул, будто вдох давался через силу. Каждое движение давалось мучительно.

– Ты плакала, – снова повернулся, глаза прищурились от боли. – Не надо.

– Я разбита. Ты чуть не умер. Твой друг чуть не убил тебя. – Алина осторожно накрыла его руку своей, чувствуя, как он дрожит от усталости и боли. – Я боялась тебя потерять.

Он едва заметно кивнул, закрывая глаза, но не отпускал её руки.

– Тогда оставайся. И сейчас. И потом, когда я выберусь отсюда.

– Хорошо, – прошептала она.

Он сделал ещё один слабый вдох – и всё же смог удержать руку Алины, как якорь в своей боли и отчаянии.

Кирилл закрыл глаза, но не отпустил её руку.

– Просто побудь. Я пока не могу много говорить, но слышу. Всё слышу.

Алина кивнула.

Глава 4.

14 июня, воскресенье.

Палата была светлой, окна распахнуты, на тумбочке – стакан с апельсиновым соком и журнал. В углу стоял высокий штатив с капельницей, но мешочек уже был почти пуст.

Кирилл лежал в полуобороте, закинув одну руку за голову, как будто просто отдыхал. Он выглядел значительно лучше: щёки снова стали живыми, глаза – ясными. Тень утомления всё ещё оставалась, но в глазах уже блестела его привычная насмешливая искра.

– Ты снова притащила кефир? – спросил он, услышав шаги и повернув голову к двери.

Алина усмехнулась, входя:

– Сегодня – компот и мягкая запеканка. Питайся как человек.

– Спасение. Они тут кормят кашами из другого века.

– А я тебе говорила, что ты будешь наказан в лучших традициях Советского Союза.

– Это было бы забавно, если бы я не был почти инвалидом. Он скривился и сразу после улыбнулся:

– Шучу. Уже лучше. Даже скучно стало.

– Как себя чувствуешь? – Она подошла ближе, поставила сумку на стул.

– Ушибы ноют, но терпимо.

В этот момент в палату заглянула старшая медсестра – женщина лет пятидесяти с чётким взглядом и аккуратной прической.

– Андреев, ты опять капельницу вытянул раньше времени?

– Я просто шевельнулся. Честно.

– Ага, шевельнулся. Молодая придёт – пусть новую поставит.

Она кивнула Алине:

– Следите за ним, а то через пару дней сбежит.

И вышла.

– Она тебя любит, – заметила Алина. – Но строго.

– Тётя Лена? Она как сержант. Но классная.

– А молоденькая медсестра? – Алина подмигнула. – Та, что с косой.

– Светка? Очаровательна. У неё голос как у мурлыки. Но ты не ревнуй, – сказал он с кривой улыбкой, немного неразборчиво – шина всё ещё мешала говорить чётко. – Я почти не в состоянии флиртовать.

– Печально. А я-то шла сюда морально готовиться к соперницам в халатах. А ты, оказывается, мирный овощ.

Она села на стул рядом с кроватью, вытянула ноги. Немного помолчали.

– Ты каждый день приходишь, – негромко сказал Кирилл, глядя на неё. Говорил он тихо, с осторожностью – как будто каждое слово нужно было пропустить сквозь боль.– Зачем?

– Потому что хочу. Потому что волнуюсь. Потому что…

Она вздохнула.

– Мы же почти потеряли тебя.

Он на секунду закрыл глаза.

– Не потеряли. Я пока не закончил. Ни с вами, ни с собой.

Открыл снова. Улыбнулся – искренне, по-настоящему. Губы почти не шевелились – всё из-за фиксирующей шины.

– Спасибо, что рядом. Ты мне не должна.

– А если я хочу быть должна? – Она чуть пожала плечами. – Это делает мою жизнь настоящей.

Он хотел что-то сказать, но в дверь постучали. Молоденькая медсестра с капельницей в руках, уже улыбающаяся заранее:

– Снова хулиганите, Кирилл Романович?

– Я вообще-то тяжело ранен, – притворно возмутился он.

Алина рассмеялась. Она встала, уступая место.

– Я подожду в коридоре.

– Нет. Останься.

Он поймал её взгляд.

– Останься – просто побудь. Мне так спокойнее.

**

– Алиночка, – протянул Кирилл, когда капельница закончилась, и Света ушла. Голос звучал немного глухо. – Ты не захватила с собой одну очень важную вещь.

– Какую? – Алина подняла брови, проверяя, не шутит ли он.

– Мой ноутбук. Я скучаю по боли производственных отчётов и бессмысленных совещаний.

Он осторожно сложил руки на груди, едва заметно поморщившись, с наигранной драматичностью.

– Спаси меня от бездействия, пока я не начал читать философские трактаты и переписываться с фан-клубом.

Алина усмехнулась:

– Ты уверен, что не слишком рано? Ты ещё шипишь от каждого движения.

– Мозги не пострадали, а пальцы двигаются. Значит, пора выходить на тропу бюрократической войны, – пробормотал он, стараясь не слишком напрягать челюсть.

Он чуть наклонился, но тут же вернулся в прежнее положение, сдерживая гримасу боли.

– Артём, наверное, уже строит новую империю где-то в лесах Амазонки, – выдохнул он сквозь ухмылку.

– Принесу. Только если пообещаешь не переутомляться.

– Слово джентльмена.

Он сделал вид, будто скрестил два пальца за спиной.

– Ну-ну.

Алина заглянула в телефон.

– Кстати, на работе всё спокойно. Я почти не появляюсь – они отпустили меня на пару дней.

– Артём не появлялся?

– Нет.

Кирилл ничего не ответил сразу. Лишь наблюдал за ней, в его глазах на секунду мелькнула тень понимания – и что-то другое, личное, упрятанное глубже. Но он не стал это вытаскивать.

– Значит, всё стабильно. И славно.

Он снова улыбнулся.

В этот момент вернулась Света – аккуратная, с хвостиком и с блокнотом в руках.

– Ну что, Кирилл Романович, готовимся к подвигу – сегодня пробуем сесть без помощи?

– Только если вы меня поймаете, Светочка, – хрипло усмехнулся он. – А то я пока больше похож на валяющегося героя.

– Главное – не геройствовать раньше времени. Всё медленно, без рывков. Если закружится голова – сразу ложимся обратно.

Он посмотрел на неё с искрящимся интересом.

– С вами я хоть как-то оживаю в этом санатории страданий.

Света слегка зарделась, но отшутилась:

– На таких, как вы, у нас иммунитет. Особенно у Тёти Лены. А у меня – личная неприязнь к симпатичным шутникам.

– Бьёте и мучаете?

– Пугаю термометром.

Света улыбнулась, проверила показатели на аппарате и ушла.

Алина покачала головой:

– Ты неисправим.

– Ну а что мне остаётся? Если бы не флирт – я бы тут завыл, – он попытался улыбнуться, но лицо слегка дёрнулось от боли. – Но ты всё равно лучше всех. Даже Свету не переплюнуть.

Алина усмехнулась.

– Принесла я тебе работу. Только не падай в обморок от количества писем.

Она достала ноутбук и протянула ему.

– Если уж тебе так скучно без флирта, пусть лучше будет чем заняться, – улыбнулась она. – Чтобы не отвлекался на Светочку и прочие развлечения.

– Ах, родные нервы…

Он открыл крышку.

– Сейчас я докажу миру, что даже в бинтах можно быть полезным.

Алина уселась напротив, достала документы с пометками. Они оба на мгновение затерялись в работе – молча, как будто возвращаясь к привычному ритму. Но между строк в воздухе уже что-то менялось. Мягко, без суеты. Как дыхание весны после долгой зимы.

Глава 5.

Света не сразу обратила на него внимание. В этом крыле часто лежали тяжёлые – после аварий, падений, переломов. Первые два дня он был почти без сознания. Потом – молчалив, с капельницей в вене и синяком под глазом и шиной на челюсти, словно кто-то сильно избил его.

Но потом он заговорил. Первое, что сказал ей тогда:

– А завтрак в этой гостинице всегда такой вдохновляющий, или сегодня особенное меню?

Света рассмеялась вслух – и всё. Он зацепил. Его звали Кирилл. И под этими синяками, болью в ребрах и слабостью пряталось нечто большее, чем просто пострадавший. Он был живой. Весёлый. Цепкий. И… чертовски обаятельный.

Потом появилась она – его девушка. Света узнала сразу, по глазам. Та смотрела на него с теплотой, ухаживала, носила еду, подбивала подушки. Очень милая, аккуратная. Но в ней что-то… неуловимо сдержанное. Не было той искры, которая обычно горит в любви и надежде. По крайней мере, Свете так казалось.

Она стояла у кровати с глазами заботливой жены, но внутри будто жила в постоянном напряжении и страхе. Кирилл с ней был вежлив, внимателен, благодарным – но живым он становился, только когда Алина отворачивалась. Или уходила. Возможно, он боялся показать свою уязвимость и то, насколько хрупок он сейчас, поэтому прятал настоящие эмоции, пытаясь не обременять Алину своей слабостью. В те моменты, когда она не видела, он позволял себе быть собой – расслабляться и выпускать накопившиеся чувства.

Сначала Света просто наблюдала. Прокручивала в голове «не влезай, убьёт», но чем чаще она заходила в палату, тем больше чувствовала, как втягивается. Они стали обмениваться репликами. Смешными. С иронией. Он цеплял её за её хвостик, она его – за его жалобы на боль. Они перекидывались словами, как мячом. Вроде бы – шутка, а вроде – уже что-то другое.

Он стал ждать её. Она это чувствовала. Поймала себя на том, что начинает делать обход не по плану, а так, чтобы заходить к нему чаще. Даже губы стала подкрашивать. Для чего? Сама знала.

Когда Кирилл смотрел на неё чуть дольше обычного, в груди что-то щёлкало. Её тянуло к нему. По-человечески. Не как к пациенту. Он не был жалким. Он был… живым, даже с перебитыми рёбрами. И внутри него – словно тоже что-то снова просыпалось.

Света не строила планов. Она знала границы. Но и игнорировать то, что происходило между ними, уже не могла.

В тот день он поднял глаза от ноутбука, когда она вошла.

– Светочка. Моё солнце в стерильном халате. Что за новости у вас сегодня? Кто упал с лестницы, кого перекусила собака?

– Один – перелом со скейт-парка. Второй – пытался сам повесить карниз. Угадайте, чем всё закончилось?

– Хочу верить в счастливый конец и целый череп.

Он улыбнулся – чуть-чуть, искоса, будто проверяя её реакцию.

И Света улыбнулась в ответ. А потом застыла, будто поймала себя на чём-то лишнем. Но не отступила.

– Вам всё равно не догнать нашего чемпиона по травмам, Кирилл Романович.

Она шагнула ближе, поправила край простыни.

– Хотя… судя по вашему настроению, скоро выпишем. Потеряем лучшего пациента.

– Потеря будет взаимной.

Он смотрел прямо.

– Тут только одна медсестра, из-за которой хочется остаться.

Света засмеялась, покачала головой, но взгляд не отвела.

**

Света принесла ему таблетки чуть позже обычного – Кирилл уже почти закончил завтрак, отодвинул поднос и разбирал электронную почту. На его лице – скука, изредка раздражение. Увидев её, он будто встрепенулся.

– Светочка. А я уж подумал, вы бросили меня ради другого…

Он поднял бровь и многозначительно посмотрел на дверь.

– Было искушение. Но вы меня каждый раз цепляете репликой, как рыбку на крючок.

Она поставила стакан воды, протянула две таблетки.

– Привычка – страшная сила, – вздохнул он, – особенно если это привычка к самой красивой девушке в больнице.

Света опустила глаза, но в уголках губ мелькнула улыбка. Она привыкла к его манере – игривой, слегка театральной, но всё чаще ловила себя на том, что внутри от его слов чуть теплее, чем следовало бы.

– Знаете, вы с каждым днём всё меньше похожи на пациента и всё больше – на неисправимого болтуна.

Она аккуратно поправила край его пледа, чуть дольше задержав руку.

Кирилл не отвёл взгляда.

– Болтать – это мой способ напоминать себе, что я жив.

Он смотрел серьёзно.

– А вы… будто одна из тех нитей, за которые хочется уцепиться, чтобы не расползтись совсем.

Света замерла. На секунду между ними повисла тишина – ни лёгкости, ни иронии. Только взгляд.

– Не увлекайтесь, Кирилл Романович, – мягко прошептала она, – вы же знаете, что я профессионал.

Сделала шаг назад, но голос дрогнул едва заметно.

Он усмехнулся, откинулся на подушку.

– Света… А вам идёт, когда вы строго делаете вид, что не флиртуете со мной.

Она ушла, не оглядываясь. Но в коридоре прижала руку к груди и глубоко вдохнула.

А Кирилл остался лежать, глядя в потолок, с каким-то странным ощущением в груди. Как будто сделал что-то неправильное. Но живым себя чувствовал как никогда за последние недели.

Он не показывал Алине свои настоящие чувства не потому, что он её не любил – наоборот, любовь была сильной, почти семейной. Но после тяжёлой травмы и периода слабости он чувствовал себя уязвимым и неловким. Ему казалось, что он – обуза, что он только тянет её вниз и не может быть таким сильным, каким она его привыкла видеть.

Он боялся стать для Алины источником боли и беспокойства, и в этом страхе замкнулся в себе. Вместо того чтобы открыться ей, он старался держать эмоции под контролем, скрывал страх и сомнения. Света, как медицинский работник и незнакомка, стала для него тем «безопасным пространством», где он мог быть слабым без страха осуждения или разбитых ожиданий.

Но любовь к Алине оставалась для него самым главным. Несмотря на внутреннюю борьбу, он бережно относился к ней, не желая добавлять ей тревог. Это не была холодность – это была глубокая забота, страх потерять её из-за собственной слабости.

**

Кирилл снова листал отчёты на ноутбуке, но внимание расплывалось. Не то чтобы он устал – просто мысли цеплялись за фразы, взгляды, интонации. Света. Мягкая, внимательная, улыбчивая. Было что-то приятное в её юности, лёгкости, в том, как она слушала и отшучивалась в ответ. Не по-деловому, не с дистанцией. Как с живым, нормальным мужчиной, а не искалеченным телом под капельницей.

И тут – скрип двери. Он не сразу посмотрел.

– Кирилл…

Голос Алины. Тихий, знакомый, глубокий. Он обернулся и словно выключил внутреннюю музыку. Поставил ноут на тумбу, медленно сел ровнее, глаза сразу стали другими – теплее, чуть уставшие, но полные доверия.

– Ты как, милая? – Он потянулся к её руке, коснулся пальцами запястья. – Всё в порядке на работе?

Она кивнула, села на краешек кровати. Принесла документы, пару файлов на флешке – он хотел быть в курсе.

– Держись, Кир. Без тебя все как без штурвала. Но справляемся. Я тебе скину отчёты вечером, посмотришь?

Он улыбнулся, но в глазах было что-то ещё – грусть, тяжесть, которую он прятал от неё особенно тщательно.

– Спасибо. Ты у меня самая надёжная. Без тебя я бы…

Он не договорил. Просто сжал её пальцы.

Алина подняла глаза – и, не дожидаясь слов, медленно потянулась вперёд, осторожно коснувшись его губ своими. Она чувствовала лёгкое сопротивление фиксирующей шины, но он откликнулся бережно, с такой трепетной нежностью, словно этот поцелуй – драгоценный момент нежности после долгой разлуки.

И в этот момент дверь приоткрылась. Света, с планшетом в руках, замерла на пороге. Она сразу же поняла – не просто гостья, не просто девушка, а женщина, которую он любит.

Она увидела, как Кирилл смотрит на Алину – взгляд, в котором сплелись благодарность, нежность и что-то щемяще родное. Он сжал её пальцы, словно боялся, что если отпустит, исчезнет сам.

Их поцелуй был бережным, трепетным и тёплым, как прикосновение памяти. Кирилл отвечал – не спеша, будто этот миг был единственным, что им оставили, наслаждаясь каждым мгновением нежности Алины.

Света не проронила ни звука. Просто застыла на пороге. Сердце будто чуть сместилось в груди. Она всё поняла без слов – с первых секунд. И всё равно было больно.

Кирилл с Алиной не флиртует. Не играет. Смотрит как человек, которому больно и страшно, и который держится изо всех сил только ради неё. Губы Алины дрожат, а он шепчет что-то тихо, почти неслышно. Света не расслышала. И тут Кирилл поднял глаза. Встретился с ней взглядом. На секунду всё остановилось. Он чуть кивнул – спокойно, вежливо. Не как утром. Света улыбнулась – по долгу службы. Но внутри что-то болезненно сжалось. Это была не ревность. Это было… понимание. Понимание своего места.

Она шагнула к капельнице и без слов занялась делом. А он вернулся к Алине. И вдруг – тень на его лице. Он будто почувствовал её боль.

– Света… – сказал он неожиданно, – у вас всё хорошо?

Он всё ещё смотрел на Алину, но спросил – её. И в этом было слишком много смысла.

Света кивнула.

– Всё отлично, Кирилл Романович. Вы отдыхайте. Я потом загляну.

Вышла быстро. А сердце в груди стучало оглушительно.

Алина поправила плед у его ног, вытащила из сумки небольшой контейнер с чем-то домашним. Кирилл посмотрел с интересом, как она ставит всё на тумбочку.

– Ты что, кормить меня пришла?

– Ага. Пациент слишком много командует и слишком мало ест.

Она коснулась его плеча и, как раньше, легко провела пальцами по его ключице – жест старый, родной. Он поморщился от боли, но не отодвинулся.

– Всё ещё болит? – тихо спросила она.

– Уже по-другому. Там, где сломано, почти не чувствуется. А вот там, где скучаю – ноет, – он коснулся её запястья. – Сильно ноет.

Алина чуть улыбнулась, но глаза оставались тревожными.

– Ты плохо спал?

– Да не в этом дело. Тут вообще как в гостинице «ад на земле»: еда как бумага, шумно, душно. Медсёстры, конечно, милые, но… – он сделал паузу и посмотрел на неё с тем самым взглядом, который всегда сбивал её дыхание. – Мне не хватает дома. Тебя. Нас. Постели…он опустил голос.

– Я даже скучаю по тому, как ты толкаешь меня ночью локтем, если я храплю.

Алина рассмеялась – устало, но искренне.

– Я не толкаю, а корректирую положение для максимальной вентиляции.

Он качнул головой, прищурился:

– А ты всё ещё такая дерзкая. Хорошо. Значит, всё в порядке.

Она вдруг замолчала, села ближе, положила голову на его плечо – осторожно, как будто боясь повредить. Он повернул голову, коснулся её виска губами.

– Знаешь, что самое тяжёлое в этом всём? – прошептал он.

– Что?

– Что я здесь, а ты там. Что я могу видеть тебя только пару часов в день. Что не могу просто обнять, лечь рядом, дышать тобой. Мы с тобой всегда были… на одной волне. Даже когда ссорились. Даже когда не понимали друг друга. Всё равно – рядом. А теперь между нами стены, капельницы и эти чёртовы пульсометры. Я очень хочу домой, Али. Очень. Не просто из больницы. Я хочу туда, где ты.

Алина молчала, глотая ком в горле. Он посмотрел на неё снизу вверх, чуть нахмурился, улыбнулся уголками губ:

– Скажи честно: скучаешь по мне?

Она вздохнула и поцеловала его в губы, едва касаясь.

– Очень.

Он закрыл глаза, тихо:

– Тогда постарайся вытащить меня отсюда побыстрее. Или сама утащи.

**

17 июня, среда.

– Доброе утро, Кирилл Романович, – Света распахнула жалюзи и выглянула в окно. – Солнце как по заказу. Может, настроение будет получше?

– У меня оно неплохое. Особенно когда вы появляетесь в кадре, – он усмехнулся. – Вы, наверное, для пациентов отдельный витамин Д.

Света хмыкнула, привычно подошла к стойке с капельницей. Осмотрела бутылёк, коснулась зажима на шланге.

– Снова эта бодрящая смесь? – Кирилл скривился. – Сколько можно, честно. Я уже скоро сам светиться начну от этих капельниц.

– Вам ещё курс не закончили. Внутривенно быстрее усваивается. Там витамины, анальгетики, что-то против воспаления, плюс сосудистая терапия. Всё нужно.

– А я уже устал быть хрустальным пациентом, – буркнул он. – Хочу домой. Хочу в нормальную постель, хочу кофе не из пластикового стаканчика… и Алину рядом, а не на пятнадцать минут между её заботами.

Света опустила глаза. На секунду показалось, что она смутилась. Но потом снова взглянула на него – спокойно, по-медицински.

– Вы любите её.

Кирилл вздохнул. Медленно провёл ладонью по лицу, остановился у виска, будто пытался вытолкнуть из головы беспокойные мысли.

– Люблю, Свет. Очень. До неё у меня были девушки, да. Кто-то ярче, кто-то дольше. Но Алина… Она другая. Она – не история. Она – дом. Я с ней настоящий. Или, по крайней мере, был. А теперь… не знаю.

– Что изменилось?

Он посмотрел на неё. Не отводя взгляда, чуть прищурился.

– Может, я. Может, боль расколола что-то внутри. Не в чувствах – во мне. Я стал другим. Это не значит, что чувства к Алине потухли или стали тусклыми – любовь осталась, глубокой и искренней. Просто сейчас я будто потерял часть себя, того человека, который мог по-настоящему открыться и быть рядом с ней. И начал ловить себя на том, что мне мало просто заботы. Мне нужно, чтобы кто-то вернул меня к жизни. Как будто… вдохнул обратно.

Потому что я сейчас в таком состоянии, когда одной любви недостаточно – нужна внутренняя сила, которую я пока не могу найти сам.

Света помолчала, а потом осторожно спросила:

– Кирилл… А вы не думали поговорить с психологом? Иногда нужна помощь, чтобы найти эту силу внутри себя. Вы же не обязаны справляться с этим в одиночку.

Он чуть усмехнулся, но в его взгляде было серьёзное:

– Да, думал. Но пока не готов. Боюсь, что придётся говорить о том, что я сам до конца не понимаю. Может, когда-нибудь… Но сейчас я пытаюсь просто прожить каждый день и не потерять то, что ещё осталось.

Света пошевелила капельницу, проверяя поток. Тишина повисла между ними. Он вдруг добавил, мягко, почти шутливо:

– Вот вы, Свет, опасная девушка. Появляетесь – и вокруг сразу чуть легче. Вроде просто улыбнулись, а будто за руку взяли.

Света чуть покраснела, усмехнулась, покачала головой:

– И снова флирт?

– Не совсем, – Кирилл пожал плечами. – Просто жизнь. Немного тепла – это ведь не преступление, правда?

**

Он снова сказал это. Не в лоб, не всерьёз – но и не шуткой. «Немного тепла – это ведь не преступление, правда?» Света опустила взгляд на его руку, свободную от капельницы. Кожа бледнее, чем раньше, но пальцы крепкие, живые. Синяки почти ушли, щеки чуть налились румянцем. И глаза – чёрт, эти глаза.

Когда он только поступил, Света увидела в нём сломанного мужчину. Лицо – бледное, под глазом гематома, дыхание поверхностное, на губах – тонкая трещинка. Щека слегка припухла из-за установленной внутриротовой шины, рука лежала с иглой капельницы. Всё по медицинской части: сотрясение мозга, сломанные рёбра, трещина в челюсти. Но был в нём и другой перелом – глубже. Он смотрел в потолок с таким выражением, будто боялся, что никогда уже не увидит небо.

А сейчас… он смотрит на неё. Живо. С интересом. И в его взгляде – не просьба, не усталость, не боль. Там что-то другое. Пульсирующее.

Света впервые за долгое время чувствовала, как в ней просыпается девчонка. Та самая, которая ещё в колледже мечтала, чтобы кто-то сильный и умный заметил её не только в халате. Она давно привыкла быть просто медсестрой. Стерильной, пунктуальной, незаметной. А с ним – она будто снова становилась живой. Он смотрит… и улыбается. Не всем – ей.

«Ты, Свет, опасная девушка». И ведь знает, что говорит. Видит, как внутри у неё всё переворачивается. Видит и играет. Но как будто не ради игры – а чтобы ожить самому.

Света знала: он любит ту женщину. Алину. Та сильная, красивая, стройная, ухоженная. Говорит спокойно, уверенно. Хозяйка. Света рядом с ней казалась себе почти девчонкой. Но было в Алине что-то… холодное. Или, может, не холодное – просто слишком сдержанное. Как будто она всё делает правильно, но из головы, не из сердца. Так казалось Свете.

А Кирилл был не головой. Он был сердцем. Тёплым, уставшим, но всё ещё пульсирующим. Света чувствовала, что пока что – просто запала. Она ничего не просила, не строила планов. Но когда шла утром на смену, сердце ускорялось, как перед чем-то важным. И сегодня, когда он сказал «я хочу домой, хочу её рядом», она почему-то ощутила горечь. Хоть и знала, что так должно быть. Она – всего лишь Света. И всё же…

«Я могу быть его глотком тепла», – мелькнуло где-то глубоко внутри. – «Пусть даже на пару вдохов».

Глава 6.

18 июня, четверг.

Света задержалась у кровати. Сменив капельницу, проверила температуру, давление, записала всё в планшет. Всё – по инструкции. Почти.

– Вам что-нибудь принести? – спросила она, чуть приглушив голос.

– Кофе. Крепкий. И свободу, – усмехнулся Кирилл. – А лучше – домой. Я уже всех здесь знаю поимённо, включая швабру.

– Вы пока в списке постоянных, – мягко ответила она. – Но вам уже гораздо лучше, это правда. Думаю, осталось несколько дней и вы сможете уйти домой.

Она поколебалась. Сердце забилось чаще.

– А если захотите… могу принести вам книгу. Или плеер. У меня есть список подкастов, хороший подбор. Чтобы не так тянуло считать плитку на потолке.

Кирилл посмотрел на неё. В его взгляде не было флирта – просто внимательность, чуть тепла, как от солнца сквозь тюль.

– А вы не просто медсестра, Светлана. Вы ещё и заботливая душа.

Он сказал это спокойно, без намёков. Но внутри неё что-то кольнуло – приятно, пронзительно. Светлана кивнула и пошла к двери. Но прежде чем выйти, обернулась:

– Я сегодня на ночной. Зайду – проверю, как вы тут.

Он снова улыбнулся:

– Я вас уже жду.

**

Кирилл лежал, глядя в потолок, одна рука под головой, вторая – безвольно свисала с края койки. Света вошла тихо, как всегда. Только шелест её шагов по полу выдал её присутствие. Он не сразу повернул голову, но когда повернул – взгляд был уставшим и чуть теплым.

– Опять не спите? – она улыбнулась уголком губ.

– А вы разве уходили? – усмехнулся он. – Или вы теперь дежурный ангел на ночь?

– Только по больничному графику. Но… да, сегодня я – ангел. Без крыльев. Зато с физраствором и шприцами.

Он фыркнул.

– Отличный комплект.

Света присела на край стула, стоявшего у изголовья. Несколько секунд помолчала, будто боролась с собой, а потом выдохнула:

– Кирилл, можно вас спросить? Только честно?

– Попробуйте.

– Кто… Кто это с вами сделал? Я ведь видела. Синяки на ребрах уже сходят, но на груди, на животе – это не просто драка. Это было с какой-то… злостью. Не просто на эмоциях.

Кирилл долго молчал. Потом усмехнулся как-то по-мужски, горько:

– А вы проницательная, Света. Могли бы и в психотерапевты пойти.

– Не увиливайте.

– Друг. Был когда-то ближе, чем брат. Потом… потом всё пошло не туда. Девушка. Как обычно девушка… Моя ошибка. Его боль. Я, кажется, не сопротивлялся. – Он отвёл взгляд. – Может, надеялся, что это искупит часть вины. Хоть на мгновение.

Света молчала, смотрела на его профиль. Потом, неожиданно даже для себя, дотронулась до его руки. Легко, кончиками пальцев – не как медсестра, а как человек.

– Это… из-за Алины? – спросила тихо. И тут же, как будто опомнившись, добавила: – Простите. Не моё дело.

Кирилл чуть вздрогнул, но не отстранился. Долго не отвечал. Только взгляд стал отстранённым, как будто уходил внутрь себя.

– Не совсем. Алина здесь – сейчас. Она рядом. Она добрая, сильная. Но… дело не в ней. – Он помолчал, сжал пальцы. – Это старое. Моя ошибка. Разочарование. Мы с Артёмом были слишком близки. Я оступился, я виноват.

Он устало перевёл взгляд на потолок. Света медленно убрала руку, но осталась сидеть рядом. Не жалея. Просто принимая.

– Вам бы, Кирилл, не со мной вот это всё… А с кем-то, кто умеет слушать без шприца в руке. С хорошим психологом.

Он усмехнулся краешком губ:

– А вы думаете, зачем я вам всё это говорю?

Света опустила глаза, чуть улыбнувшись. Ни обещаний, ни ожиданий. Просто тепло между двумя людьми, которые впервые доверились по-настоящему.

– Это глупо. Насилие никогда не лечит.

– А если сам считаешь, что заслужил?

– Тогда вы просто сломлены. Не виноваты – сломлены. А это разное.

Он перевёл на неё глаза. Мягко, чуть настороженно.

– Вы умная, Света.

– Это пугает?

– Это заводит.

Она чуть улыбнулась, но не убрала руки. Её пальцы всё ещё лежали на его.

– Света… – он замолчал, подбирая слова. – Ты как глоток воздуха, когда задыхаешься. Не замена. Не ложь. Просто… напоминание, что я жив. Что во мне ещё что-то дышит.

Света застыла. Его пальцы скользнули по её руке.

– Мне надо идти, – сказала она резко и встала. Но не сразу шагнула прочь. Стояла, опустив глаза. – Вы опасны, Кирилл Романович.

Он смотрел ей вслед. Сердце билось странно – как в юности, когда не знал, что делать с эмоциями. «Я не должен был. Не так. Не с ней». Но слова уже прозвучали. Потому что он действительно задыхался. И потому что рядом с ней на миг стало легче.

– А вы – слишком светлая, Светлана, – выдохнул он почти себе под нос.

Она вышла, не обернувшись. В коридоре прислонилась к стене, закусив губу. Сердце билось в горле.

Потом Света присела на жёсткий диванчик, склонилась вперёд, локти опустила на колени, лицо уткнула в ладони. Ночной коридор за дверью был тих – разве что мониторы изредка пиликали по своим делам. А у неё в голове – как будто кто-то резко выкрутил громкость и размотал плёнку, которую она давно не хотела слушать.

«Что это было?» Его голос – тёплый, немного хриплый. «Ты… не замена. Ты как глоток воздуха. Напоминание, что я жив».

Она коснулась губ – будто проверяя, не сказано ли было больше, чем нужно. Слишком ли близко, слишком ли рано, слишком ли дерзко?

«Я знаю, что он не свободен. Видела Алину – и её силу, и её место в его жизни. Но когда он взял меня за руку»… – мысли крутились в голове. Это не была просто благодарность. Не пустой флирт. Там было… чувство. Или ей это только показалось?

«А если и правда чувство – какое? И как с этим быть?» Она не была дурой. Она видела – в нём всё ещё живо это «дом» по имени Алина. Но там, в этом доме, как он сам сказал… ему стало тесно. Или одиноко?

«И я – просто огонёк в коридоре, когда он ищет выход? Или что-то большее?..» Она не знала. Но знала одно – прикосновение его руки вызвало в ней желание. Простое, телесное. И куда более страшное – желание остаться рядом, несмотря на все сомнения и неизвестность.

**

19 июня, пятница.

Кирилл спал беспокойно, когда раздался шорох. Он моргнул, приподнялся на подушке. В дверях стояла Алина – с кружкой ягодного чая в одной руке и папкой в другой. Улыбалась.

– Разбудила?

– Да нет… – голос у него был охрипшим. – Ты – лучшее, что может меня будить.

Она подошла, поставила чай на тумбочку, наклонилась, поцеловала. Села рядом, чуть коснулась его плеча.

– Новости есть. Только держись, ладно?

Он насторожился.

– Что-то с работой?

– Нет. Наоборот. С тобой. – Она улыбнулась шире. – Через два дня тебя выписывают. Врачи уже оформили бумаги, осталось пару анализов – и домой.

Кирилл на секунду завис, будто не поверил.

– Серьёзно?

– Абсолютно. Даже спорили, стоит ли раньше – но решили дать тебе добраться до кондиции. Так что – два дня.

– Это не рано – две недели? – он прищурился. – Моё состояние всё ещё не идеально…

– Врачи считают, что дальше лечиться безопаснее дома, – мягко ответила она. – Но с одним условием: ты должен обещать беречь себя, не перегружаться и строго соблюдать рекомендации.

– Обещаю, – кивнул он.

Он прикрыл глаза и выдохнул. Медленно, тяжело.

– Я так устал от этой палаты, от капельниц… Если бы ты знала, как я мечтаю оказаться в своей постели. Нет, – он посмотрел на неё, – в нашей постели. С тобой. Просто… быть рядом. Без врачей. Без шума. Только ты и я.

Алина мягко улыбнулась, взяла его за руку.

– Осталось совсем немного, Кир. Потерпи ещё чуть-чуть. А потом – всё будет. Я обещаю.

Он сжал её пальцы. Но в голове – вспыхнуло другое прикосновение. Тонкие, лёгкие пальцы. Света.

Алина взглянула на часы.

– Мне пора. На работе завал, и без тебя всё разваливается. Хотя держатся – но с трудом.

– А ты?

– А я… держусь. Хотя мне тебя не хватает. Очень.

Она нежно провела пальцами по его щеке.

– Все передают привет. Без тебя у нас глухо.

Кирилл улыбнулся.

– Как только, так сразу. Вернусь – и снова в строй. Артём бросил нас, так что придётся за двоих работать. Появлялся?

Алина покачала головой, немного смутилась.

– Нет. Ни разу.

Он сжал губы, кивнул.

– Понятно…

Молчание повисло. Он потянулся к ней ближе, взгляд стал другим – тёплым, но напряжённым, как натянутая струна. В его жесте – сила, тоска и желание. Он поймал её за талию и притянул к себе. Поцеловал – не мягко, как в прошлый раз, а с тем голодом, что копится внутри слишком долго. Как будто хотел удержать её не губами – всем собой.

Она ответила – так же страстно, будто только сейчас поняла, как сильно скучала.

– Я люблю тебя, Алина, – выдохнул он в её губы, когда оторвался. – Не знаю, как выразить это лучше. Просто… оставайся рядом.

– Я тоже люблю тебя, – сказала она тихо, поглаживая его лицо. – Очень. И ты не сомневайся в этом.

Они ещё немного посидели в обнимку, пока она не отстранилась.

– Мне правда надо бежать.

Он кивнул, отпуская. Её шаги растворились в коридоре.

Через пару минут дверь снова отворилась. Зашла медсестра – тетя Лена.

– Капельницу сменить, Кирилл Романович. Как себя чувствуем?

– Терпимо. А Света? Её не будет?

– В ночную сегодня, – отозвалась та, проверяя показатели. – Сейчас отдыхает.

Он кивнул, откинулся на подушку, глядя в потолок.

– Жаль.

– Что ж тут жаль. Молодая, красивая – ещё вернётся, – усмехнулась медсестра, не вникая. – Вы, главное, не балуйтесь тут один.

**

Палата тонула в тени. Свет от уличного фонаря ложился на подоконник – ровный, жёлтый, почти уютный. Кирилл лежал с открытыми глазами.

Дверь чуть скрипнула. Он сразу понял, кто это. Света. В тёмно-синем халате, волосы собраны. Тихая. Как ночь.

– Не спите, – полувопрос, полутвердость. – Можно?

– Конечно. Я ждал.

– Ждали? – она улыбнулась, но голос звучал чуть неуверенно. – Как самочувствие?

– По-прежнему жив, несмотря на все усилия медицины, – он усмехнулся.

– Сегодня тихо.

Он кивнул.

– День был долгий. Пустой.

– Так бывает. Особенно перед переменами.

– Меня выписывают в понедельник.

Он посмотрел на нее, и тишина между ними загустела. Она перестала быть просто тишиной – стала чем-то плотным, почти осязаемым. Слишком личный. Слишком настоящий. Света шагнула ближе. Словно хотела что-то сказать – но передумала. Просто села рядом, на краю кровати. Молча. Он не спрашивал зачем. Не делал ни одного движения. Ждал.

Ее пальцы чуть коснулись его руки – неуверенно, как бы случайно. Он смотрел, как ее тонкая ладонь лежит рядом – и он осторожно накрыл ее пальцы своей ладонью. Провёл по запястью, медленно. Будто к тому, что не следует трогать.

– Нельзя, – прошептала она, не убирая руку.

– Почему?

– Это неправильно… – тише, чем выдохнуть. – Я всё понимаю, Кирилл. Но я не могу… хоть и хочу.

Эти слова «хоть и хочу», будто выключили звук в его голове. Отключили весы. Растворили контроль – тот, что он выстраивал столько времени, чтобы не совершить глупость.

Он смотрел на нее и не видел уже ни больничной палаты, ни последствий, ни логики. Только ее. Только губы, которые в этот момент она невзначай прикусила. Маленькое, бессознательное движение – и всё рухнуло. Всё, что сдерживало. Мозг отключился. Осталось только тело. Инстинкт. Желание.

Он двинулся вперед, неосознанно, как во сне. Приблизился медленно, сквозь вязкую воду. Ее дыхание сбилось, глаза вспыхнули – но она не отпрянула. Его пальцы поднялись к щеке, осторожно касаясь трепетом. Ее рука легла на его грудь – легким, почти невесомым прикосновением.

Он наклонился ближе. Слишком близко, чтобы остановиться. Она смотрела на него широко открытыми глазами – ни страха, ни запрета. Только хрупкая растерянность и молчаливое согласие. Он дотронулся до ее губ – не сразу, неуверенно, словно касался мечты, которую боялся разрушить. Она ответила – сдержанно, почти растерянно, но по-настоящему. Поцелуй стал глубже, жарче, чем слова.

Он чувствовал, как ее пальцы сжались на его рубашке, как она сделала шаг ему навстречу – внутренний, решающий. Ничего не было важнее. Ни времени, ни места, ни последствий.

Он провёл ладонью по её спине – мягко, почти нежно. Она дрогнула и подалась ближе, не думая, не сомневаясь. Всё, что ей необходимо – сблизиться, дотронуться, почувствовать. Он сел, осторожно обхватил её за талию, помог ей сесть на колени, избегая резких движений и напряжения. Она устроилась на нём, пальцы вцепились в его плечи. Никаких слов. Только желание. Всё стало неизбежным. Ни один из них не остановился. Они утонули друг в друге – в наваждении, в боли, в запретном «да», которое звучало в каждом прикосновении.

Его руки аккуратно стянули с себя больничную рубашку, неуклюже, наощупь, почти не глядя – только бы не отпустить её. Она сидела на нём, склонившись ближе, горячее дыхание обжигало шею. Он приподнялся, чтобы дотянуться до пуговиц её халата. Тихая боль отдалась в ребрах, но он не слышал этой боли. Одна пуговица, другая, третья – всё дрожало в пальцах. Она помогла – нетерпеливо, сама. Халат соскользнул с плеч, открыл кожу.

Кирилл перевернул ее на спину, оказавшись сверху. Он приспустил боксеры, избегая резких движений, позволяя телам найти удобное положение. Вжался в неё сильнее, пальцы скользнули по поясу её трусов – и, не теряя темпа, отодвинули ткань вбок, достаточно, чтобы попасть внутрь. Она всхлипнула, когда он резко вошел в нее, жадно. Всё происходило на грани срыва: дыхание рваное, движения резкие, почти судорожные. Ни слова. Ни паузы. Их ритм был пустым, слепым. Не ласка – голоден. Не нежность – необходимость.

Она растворялась в нем, стиснув зубы, чтобы не закричать. Он был рядом, глубоко, без остатка. Неотделим. Каждый толчок – как исповедь. Каждое движение – на пределе.

Он ощущал, как её ногти впиваются в его плечи – боль, но неотделимая от наслаждения. Её бедра двигались навстречу, будто она боялась потерять ритм, потерять его. Он наклонился к ней, лбом касаясь щеки, дыхание путалось с ее – жаркое, обжигающее.

Он двигался быстрее, грубее, и всё равно не хватало. Ни близости, ни глубины. Хотелось быть ещё ближе, вжаться до слияния, до невозможности сказать, где заканчивается один и начинается другой. Мир сузился до дрожи между их телами.

Он перевернулся – она оказалась сверху. Света зашептала что-то – бессвязное, отрывочное, то ли имя, то ли просьбу, то ли простое «ещё». Потом шепнула: «Боже, как хорошо». Он крепче обхватил её, не давая отстраниться, ведя, будто её отчаянный ритм – единственное, на что способна его воля. Света двигалась плавно, но достаточно быстро.

Она дрожала – не от холода, а от эмоций. От этой дикости, непривычной, пугающей, но такой правдивой. Он почувствовал, как её тело затопила волна, как всё внутри сжалось – и сам не удержался. Освобождение пришло резко, вырвав дыхание, остановив мысли. Несколько секунд – только дрожь, стук сердец и тишина, наполненная ими. Она опустила лоб на его плечо. Он всё ещё держал её, прижав к себе, пока дыхание постепенно выравнивалось. Тело ещё дрожало от разрядки – а внутри уже поднималась волна чего-то чужого, липкого и горького.

Света прижалась к нему, зарывшись в шею, без слов. Он провёл рукой по её спине – неосознанно – и тут же остановился. Пальцы задрожали. В голове резко вспыхнуло её лицо.

Алина. Он сжал челюсти, как будто мог сдержать рвущийся крик. Его взгляд метался, словно искал спасение в пустоте, но не находил ничего. Мысли путались, сопротивлялись очевидному, но правда стояла перед ним во весь рост: он изменил. Изменил Алине. Прямо сейчас. Только что. Слишком жадно, слишком яростно. Он с трудом поднял глаза на Свету. Та была расслаблена, тепла, дышала ровно, даже счастливо.

Как он мог? Как позволил себе сорваться? Как мог позволить себе это – после всего, что чувствовал к Алине? После того, сколько она дала ему. После того, что клялся себе сдерживать, беречь, ждать? Как мог вот так – без остатка – отдаться другой? Он не просто поддался. Он сорвался. Разрушил всё, что строил. Весь самоконтроль, границы, логика – всё стерто, растоптано в одно мгновение.

В душе ревела буря – горечь предательства, ненависть к себе, страх потерять то, что дорого, и мучительное сожаление, что теперь это не вернуть.

Он резко закрыл глаза руками и прошептал – глухо, почти неосознанно:

– Чёрт… что я наделал…

Он отстранился чуть сильнее, будто его обожгло. Остался рядом, но не касался. Света открыла глаза, всё ещё слегка затуманенные, и посмотрела на него – спокойно, с какой-то неожиданной ясностью.

– Света… – голос дрогнул. Он провёл рукой по своему лицу, будто хотел стереть с себя миг назад. – Я… чёрт. Мне жаль. Мне правда… жаль.

Она не ответила сразу. Просто смотрела. Он отвёл взгляд, потерянный, выдохнул:

– Это было… помешательство. Я сорвался. Я не имел права. Ты… ты шикарная, потрясающая, правда. Добрая. Красивая. Честная. Но я… я люблю Алину. И это не должно было случиться. Это всё – моя вина. Только моя. Я дурак.

Света молчала ещё несколько секунд, потом ответила мягко, без злобы:

– Ты не дурак. Просто человек. Красивый мужчина, страстный.

Она подтянула простыню, села, глядя на него чуть сбоку.

– Не вини себя. Правда. Мне это было нужно. Мне было хорошо. Это… – она улыбнулась чуть печально, – это был, наверное, лучший секс в моей жизни.

Он посмотрел на неё, как будто хотел найти в этих словах укор, сарказм – но не нашёл. Только тепло. И, может быть, немного одиночества.

– Я знаю, что мне не на что рассчитывать, – сказала она тише. – Я все понимаю.

Она протянула ему его рубашку. Осторожно, словно возвращала часть того, что он сам сейчас не мог удержать в себе – достоинство.

– Прости… – выдохнул Кирилл.

Она чуть улыбнулась. Но в этой улыбке была печаль. Смирение. Он провёл пальцами по её запястью ещё раз. Словно прощался.

– Это было один раз. – Она больше не смотрела в его сторону. – Для тебя – ошибка. Для меня… память.

Он кивнул, всё ещё в шоке от того, как легко она всё приняла – по-настоящему взрослое прощание. Света вышла, не оглядываясь.

Кирилл остался лежать, глядя в потолок. Словно весь потолок был расписан словами, которые он теперь не имел права сказать.

Он предал Алину. Снова кого-то предал. Он закрыл глаза и выдохнул – как будто только сейчас понял, сколько всего рухнуло за эти несколько минут.

Глава 7.

22 июня, понедельник.

Они возвращались домой молча. Не потому, что сказать было нечего – просто хотелось быть рядом. Просто чувствовать. Просто дышать в одном ритме.

Алина сидела в такси, прислонившись к его плечу. Смеялась, читая какую-то дурацкую новость в телефоне, а он смотрел на неё, как на чудо. Как на что-то чистое, настоящее, неприкосновенное.

«Ты не заслужил её», – шептала совесть.

«Но ты не сможешь без неё», – вторило сердце.

Он хотел забыть. Вычеркнуть. Выжечь ту ночь из памяти, как бестактную строчку в любимом романе. Света больше не появлялась. Ни на дежурствах, ни в коридорах. Будто испарилась. Будто и не было ничего.

«И не было», – уговаривал себя Кирилл. «Просто разрядка. Просто слабость. Просто… глоток воздуха, когда тонешь».

Он держал Алину за руку. Целовал в висок. Всё, что он чувствовал – любовь. Настоящую. Взрослую. Такую, ради которой строят дом, бросают работу, уезжают к чёрту на рога. Ради которой хочется быть лучше.

Он хотел подарить ей всё. До того, как расскажет. До того, как разрушит.

Когда они вошли в их дом, Кирилл первым делом направился в ванную. Хотел смыть с себя запах больницы, чужие простыни, тёплую тишину коридоров, ту ночь, про которую не имел права вспоминать.

Горячая вода стекала по телу, будто стирала следы вины. Он стоял, опершись руками о плитку, и думал о ней. О своей девочке. О той, что спала на неудобном стуле рядом с его койкой. О той, что вдыхала каждый его вдох, когда он не мог сам дышать. О той, кому он теперь должен правду. Но не сразу. Сначала – любовь.

Он вышел из душа и не стал ждать. Не стал тянуть. Она стояла у кровати, собираясь разложить вещи. Он подошёл сзади, прижался, вдохнул её запах – волосы, кожа, Алина.

И прошептал:

– Мне так тебя не хватало. До боли.

Она обернулась. И в её взгляде – спокойствие. Дом. Он не дал ей ответить – просто прижал губы к её губам. Поцелуй – как изголодавшийся. Как прощальный. Как будто каждый миллиметр её кожи – всё, что у него осталось от жизни.

Он опустил её на кровать, нежно, почти трепетно. Снял с неё одежду, будто распаковывал самое хрупкое, бесценное. Смотрел, целовал, выдыхал слова:

– Ты самая моя. Самая важная. Самая любимая. Ты – моя семья. Моя суть. Моя единственная правда. Если я когда-нибудь всё испорчу… Пожалуйста, помни, как я тебя любил. Если уйдёшь – носи мою любовь внутри. Она всё равно будет с тобой.

Она слушала. Смотрела в его глаза. Слёзы текли по щекам, пока он был внутри. Медленно. С любовью. Не в спешке – в благоговении. Он гладил её лицо, целовал веки, говорил имя, как молитву:

– Алина… Алина…

Он хотел, чтобы она запомнила не предательство, а эти слова, этот трепет, это настоящее. Пусть даже потом всё рухнет.

Они заснули, сплетённые, как корни. Никто не думал о будущем. Только сейчас. Только этот момент.

Когда проснулись – солнце было мягким. Он обнял её, укрыл плечо.

– Доброе утро, любимая, – сказал тихо, целуя.

– Доброе, – улыбнулась она, щекоча его шею дыханием.

Он приготовил завтрак. Яичницу, кофе, фрукты. Смотрел, как она ест, как улыбается, как рассказывает что-то про ребят и жизнь в офисе. И в груди у него пульсировало одно: «Скоро. Я всё скажу. Но пока – позволь мне подарить тебе ещё один день, в котором ты счастлива».

**

23 июня, вторник.

– Точно хочешь сегодня ехать? – Алина смотрела на него с заботой, застёгивая тот самый браслет на руке.

Кирилл поправил ворот рубашки, глядя на неё в зеркало.

– Хочу. Хватит лежать. Мне не больно.

– Но ты только выписался…

– Тем более.

Он подошёл, обнял её сзади, уткнулся в шею.

– Я хочу быть рядом. С тобой. В мире, где ты работаешь, смеёшься, злишься. Где я снова часть этого.

Алина улыбнулась и кивнула.

– Ну тогда – поехали, босс.

В холле «Археона» их встретил почти праздничный гул. Кто-то аплодировал. Кто-то принес кофе. Кто-то хлопал Кирилла по плечу.

– Ну наконец-то! – Марина обняла его, потом заметила Алину рядом и поспешно отступила. – Мы уж начали думать, что вас в больничке пересадили на постоянную ставку!

– Да я там такого насмотрелся… – усмехнулся Кирилл. – Что лучше уж с вами. Хоть и с головной болью.

– Добро пожаловать обратно, – серьёзно сказал один из айтишников. – Без вас тут будто воздух спертый.

Кирилл рассмеялся, кивнул.

– Спасибо. Всё будет как раньше. Только лучше.

День пролетел в беготне. Документы, звонки, презентации, мелкие правки.

Кирилл чувствовал, как жизнь снова входит в него – с шумом, с задачами, с решимостью.

Алина мелькала в коридорах – то с папкой, то с ноутбуком, то с кофе. Они почти не пересекались, но взгляд цеплялся, скользил, оставался. Улыбка. Быстрое касание пальцев. Глаза, полные чего-то их общего. Он смотрел на неё, и сердце сжималось: скоро я всё скажу. Но пока… пока ты моя.

**

Вечером они приехали домой уставшие, но довольные. Он разделся в прихожей, сбрасывая пиджак и туфли. Она смеялась, рассказывая, как Марина на полном серьёзе пыталась подслушать, не обнимаются ли они в переговорке.

– Ну обнимаемся же, – усмехнулась Алина, подходя ближе. – Пока никто не видит.

Кирилл обнял её за талию, притянул к себе.

– Тогда обнимемся. По-настоящему.

Они стояли так, в полутьме кухни. Тепло. Просто. Вместе. И внутри него уже нарастало чувство: пора. Ещё день – и он скажет.

Но сегодня – сегодня он просто гладил её волосы и шептал:

– Спасибо, что ты есть. Спасибо, что рядом.

– Я с тобой, – прошептала она в ответ. – Всегда.

Он сжал глаза. А если не всегда? Если он это испортит? Но не сегодня. Сегодня – ночь. Без лжи. Без прошлого. Только она.

**

Дом дышал тишиной. После ужина и душа – они не торопились. Оба устали. Оба будто знали: эта ночь особенная. Без видимой причины. Просто – ощущение.

Алина лежала на спине, волосы рассыпались по подушке. Она смотрела в потолок, а потом перевела взгляд на него – Кирилл сидел рядом, полуобнажённый, в задумчивости, словно пытался запомнить каждую черту её лица.

– Что ты на меня так смотришь? – спросила тихо, улыбаясь.

Он наклонился, коснулся губами её щеки, потом подбородка, потом плеча.

– Я смотрю на тебя, потому что не могу поверить, что ты моя.

– Ты стал таким нежным… – прошептала она, закрывая глаза.

– Я хочу, чтобы ты запомнила это. Каждый момент. Каждый мой взгляд, каждый вздох.

Он опустился рядом, притянул её ближе. Его движения были мягкими, почти почтительными, как будто она была святыней, которую он больше не заслуживает. Она обвила его ногами, запустила пальцы в волосы.

– Ты теперь полностью мной владеешь, – прошептала сквозь дыхание. – Ты упиваешься этим?

Он на секунду остановился. Пауза. Один взгляд. Один глоток воздуха, как перед нырком.

– Нет, – сказал тихо. – Я не упиваюсь. Я… прошу у тебя прощения. Уже сейчас. За всё, что было, и за то, что ещё будет.

Она нахмурилась, но он не дал ей спросить – поцеловал так, что весь воздух вытек из её груди. Руки дрожали. Пальцы запоминали кожу. Он был в ней, как в последнем приюте. Не спеша. Не грубо. Глубоко. Настояще. Она выгибалась навстречу. Он повторял:

– Ты моя. Ты всё. Ты свет. Прости.

Она не понимала, за что он просит прощения сейчас. Но отдавалась чувствам полностью. Давно они так не любили друг друга – всю ночь, до самого утра.

**

24 июня, среда.

Солнце заливало спальню тёплым светом. Кирилл проснулся первым. Некоторое время лежал, слушая ровное дыхание Алины, глядя, как утро касается её лица.

Он коснулся её щеки губами.

– Просыпайся, любимая. Нам пора.

Алина улыбнулась в полусне, потянулась к нему.

– Уже? Я не хочу тебя отпускать.

Он прижал её к себе.

– Тогда не отпускай. Ни сегодня, ни завтра. Никогда.

Он всё понимал. И именно потому так отчаянно хотел сохранить каждую минуту до вечера.

**

В офис «Археона» Кирилл и Алина вошли вместе. Он чуть позади, но рядом – как будто хотел быть и тенью, и щитом. Сотрудники моментально оживились.