Приют на свалке

Приют на свалке

Роман

Ночь с воскресенья на понедельник

Небольшую комнату майора освещал лишь маленький телевизор. Вечером Левицкий всегда садился в кресло, прямо в ботинках клал ноги на табуретку, так что они чуть ли не упирались в экран и, прикрыв глаза, внимал всему, что вещали. Это помогало не думать о повседневных проблемах, отключить сознание, заставить себя отдохнуть. Главное, занять правильное положение, потому что стоит чуть повернуть голову вправо, и взгляд скользнет в окно, наткнется на пять свечек, черных на фоне темно-серого неба, – города-многоэтажки. И сразу опять полезет в голову: сколько понесут на ярмарку, сколько выручат еды? Повернешься влево – кабинка очистителя с биотуалетом внутри напомнит о том, что не все лейтенанты обеспечены такими удобствами, а это плохо, очень плохо. Значит, опять надо урезать рацион, копить, чтобы приобрести их хотя бы в рассрочку. Пожалуй, лишь встроенный в нишу шкаф немного успокаивал – его сделали сами из подручных материалов. И подобную мебель можно не только для себя делать, но и продавать за еду, а это выгодно. Больше смотреть было не на что. Одна входная дверь, как и телевизор, успокаивала. Она отрезала его от остальных, давала уверенность, что эти несколько ночных часов принадлежат лишь ему. Никто не смеет беспокоить майора в это время.

Сегодня Париж – он воровал сигнал у этого города – показывал забавный боевик. Главный герой с неправдоподобно огромными мускулами (будто в них воздуха накачали) гонялся по джунглям за маленькими и щупленькими врагами. Конечно, это тоже фантастика, но уж лучше, чем когда показывают слезливую мелодраму про любовь на подстриженных газонах Лондона.

Левицкий с усталым равнодушием следил за однообразными приключениями героя, когда в дверь робко поскреблись. Он сначала даже ушам не поверил: мельком взглянул в ту сторону и остался на месте. Но  вскоре кто-то еле слышно постучал. Майор стиснул зубы, в два шага пересек комнату и дернул за ручку.

Миссис Хиггинс, невысокая худенькая старушка, так вздрогнула, что очки чуть не свалились с носа. В руке она держала свечку – новое изобретение сяньшеня Дэна. Загадочный состав свечи при сгорании испускал невыносимую вонь.

– В чем дело? – грозно поинтересовался Левицкий.

– Господин майор, – старушка ужасно смутилась, увидев его без форменной рубашки – в брюках и майке. Потупив взор, она забормотала себе под нос: – Простите великодушно, что я отрываю вас от заслуженного отдыха, но не будете ли вы так любезны…

– Миссис Хиггинс, – глухое раздражение прорывалось сквозь мнимое спокойствие майора, как пар из электрического чайника. – Первый час ночи! Вы можете коротко объяснить какого… – он быстро проглотил слово «чёрта», – вам нужно?

– Новая партия, – торопливо объяснила бабулька, так и не подняв взгляд, только отступила на полшажка.

– Ночью? – изумился Левицкий.

– Да, ночью, – зачастила миссис Хиггинс, постепенно переходя на шепот. – Галина Викторовна уже и приемник закрыла, а тут звонят. Флешку с документами быстро так сунули в руки и исчезли, а там…

– Миссис Хиггинс, – прервал ее Левицкий, – от меня-то что вам нужно?

– Так ведь новая партия… – чуть медленней и немного растерянно повторила та.

– И что?! – он наоборот вот-вот готов был заорать, чтобы добраться наконец до сути проблемы. Лучше бы прислали лейтенанта, чтобы доложил по уставу.

– Мы не справляемся, – она отступила еще на полшага. – Сяньшень Дэн пришел, и старший лейтенант Манслиф пришел, но там такое творится… Меня разбудили. Сяньшень Дэн просил вас позвать, передать, что мы не справляемся… Будьте любезны…

Марк возвел очи горе.

– Погасите свечу, миссис Хиггинс, – приказал он, – я возьму фонарик.

Старушка исполнила приказ незамедлительно. Он надел рубашку, выключил телевизор и за дверь вышел уже в полной форме. Включив фонарик, поймал благоговейный взгляд бабульки. Негромко хмыкнув, пошел вперед. Старушка семенила за ним, стараясь не отставать. Спускаясь по лестнице с шестого этажа, они держались ближе к стене – металлические перила продали, когда майор еще здесь не появился.

Миссис Хиггинс, оказавшись за спиной Левицкого, несколько успокоилась и стала рассказывать то, что так и не выговорила, глядя грозному майору в глаза:

– Из Токио прибыли ничего, спокойные. Как всегда. Из Москвы прислали дауна. Мадам Байи его уже определила. Кажется, родители обещают кормить его. Я сама документы не видела, но мадам Байи сказала…

– Она скажет! – с сарказмом вставил майор.

Миссис Хиггинс сбилась и замолчала. После небольшой заминки продолжила:

– Несколько человек из Парижа и Нью-Йорка. Но, мне кажется, их привели ночью из-за лондонцев. Где только они взяли эту банду? Просто жуть. Их даже не обыскали толком. Они с оружием.

– С оружием? – машинально переспросил майор. Он наконец понял, зачем его позвали.

Они спустились в подвал. В глубине коридора из открытой двери падал прямоугольник света. Испуганные возгласы и чей-то яростный крик говорили о том, что инцидент еще не исчерпан и его помощь будет кстати. Майор выключил фонарик – они приучили себя к строжайшей экономии.

– Не подходите, падлы! – различил он. – Всех порежу, не подходите!

Еще несколько метров, и Левицкий шагнул в приемник. Тут же прищурился – после тьмы коридора даже тусклая лампочка неприятно резанула глаза. Но через мгновение он уже всё рассмотрел.

Картина ему предстала любопытная, давно у них ничего подобного не происходило. К бетонным стенам прижималось около десяти вновь прибывших детей. Перед ними заспанные дежурные третьего класса. Их прикрывали воспитатели: сяньшень Дэн, Галина Викторовна и мадам Байи. Старик-китаец Дэн о чем-то препирался с лейтенантами Эриком Жманцем и Дэйлом Манслифом. Дэн зажимает салфеткой руку, с нее на пол медленно капает кровь.

В центре приемника спиной к спине стояли пятеро двенадцатилетних пацанов, выставив перед собой заточки. Грязные, оборванные. Даже у него в приюте дети так не одевались. Явно подъездная шпана. Их главарь матерился так, как не всякий взрослый завернет:

– Не подходите, убью! Тащите сюда еду и воду. Тащите сюда, а то прирежу! – он дернулся к воспитателям, но, завидев Левицкого, отпрянул назад и остолбенел.

Вид майора внушал ужас даже обитателям приюта. Он отирал бритым затылком низкий потолок приемника, да и в плечах был шире всех присутствующих. Но главное – взгляд. Он отбивал всякое желание проявлять собственную волю. Но пацана парализовало лишь на мгновение. Он быстро пришел в себя, хищно улыбнулся.

– Убью, сволочь! – прошипел он.

Майор ответил злой усмешкой. Присутствие Левицкого вдохновило Эрика, он подскочил к начальнику:

– Господин майор, разрешите доложить, – вытянулся он. Светлая челка закрыла пол-лица. Из-под нее сверкнули веселые карие глаза. – Прислали подъездную банду из Лондона. Галина Викторовна пыталась с ними договориться, но ничего не вышло. Рядовой Намгун отправился к сяньшеню Дэну за цепями. Сяньшень тоже пытался с ними договориться, но его ранили. Я хотел обезвредить банду, но сяньшень Дэн не позволил, велел пригласить вас. Господин майор, разрешите мне, пожалуйста, я справлюсь, – закончил он умоляюще.

– Отставить! – скомандовал майор. Нашел глазами старика Дэна. – Благодарю, сяньшень, – тот удовлетворенно кивнул, сощурившись. – Старший лейтенант Жманц, отдайте цепи и отойдите к стене.

– Но почему? – обиженно засопел тот.

– Выполняйте приказ, – майор добавил металла в голос.

Эрик сунул ему в руку цепь и, насупившись, отступил к дежурным.

Левицкий с цепью в руке встал напротив главаря. Банда наблюдала за происходящим с трепетом. Разве что главарь сохранил присутствие духа – у того в глазах по-прежнему вызов и ярость. Майор мог бы справиться со всеми голыми руками, но следовало наказать их за сяньшеня. Да и позже сговорчивей будут. Он раскручивал цепь, постепенно удлиняя ее. В такт свисту рассекающей воздух цепи Левицкий, не торопясь, объяснял:

– Всех, кто не желает подчиняться требованиям приюта, ожидает карцер. Кого не смирит карцер, тем пообедают хищники.

– А это видел? – главарь показал средний палец, а в следующую секунду цепь хлестко ударила его по кисти, и он, взвыв, выронил заточку. Еще четыре удара, и вся банда, жалобно подвывая, растирала ушибленные руки.

– Наручники! – скомандовал майор. Эрик молча подал их. – Помогите, – коротко приказал он. Вместе с лейтенантами они за пять минут сковали слабо сопротивляющихся мальчишек.

– В карцер? – робко поинтересовалась миссис Хиггинс.

– Рядовой Намгун, – не удостоив ответа старую леди, Левицкий обратился к дежурному – ему едва минуло одиннадцать лет. – Принеси к карцеру фиксатор.

Мальчишка отдал честь и исчез.

Взяв наручники левой и правой рукой и подняв их в воздух так, что выкрутил пацанам руки, майор потащил их за собой по коридору. Сопротивляться в таком положении они не могли. Лейтенанты в точности повторили его действия. Они поднялись на первый этаж. Манслиф, которому достался только один бандит, свободной рукой снял с ремня Левицкого ключи и открыл металлическую дверь карцера на первом этаже недалеко от фильтр-коридора. Тут же примчался Му Хён с фиксатором. На высоте около двух метров от пола висели цепи, прибитые к стенам толстыми штырями. Дэйл взял одну из них и прикрепил ее фиксатором к наручникам. После этого отпустил мальчишку. Выбрал цепь подальше, чтобы бандиты не могли дотянуться друг до друга и, взяв из рук Эрика второго, проделал то же самое. Зафиксировав последнего, майор оглядел притихших детей и сообщил:

– Посидите здесь ночь. А завтра я… – он выдержал паузу, – побеседую с вами.

– Побеседуешь… – с ненавистью процедил главарь. – И мы с тобой побеседуем. Ты мертвец, майор. Мы и не с такими справлялись…

Марк ухмыльнулся и вышел. Дверь с лязгом, будто челюсти хищника, захлопнулась. Дэйл запер ее на замок и вернул ключи майору.

Галина Викторовна – крошечная и энергичная, как девочка, старушка – подскочила к нему.

– Господин майор, документы, – она сунула ему в руку флешку и помчалась к лестнице, не оглядываясь. Как и многие другие, она его недолюбливала: не нравились его методы воспитания. Но неприязнь выражалась лишь в том, что старуха лишний раз с ним не разговаривала. Открыто против Левицкого никто не выступал.

Спрятав флешку в нагрудный карман, майор не спеша отправился следом за ней. Лейтенанты отстали от него не больше чем на полметра, будто вышколенная охрана мэра города. В полной темноте они поднимались по лестнице, ступая шаг в шаг, будто один человек. Это старушки боятся споткнуться, а они лестницу изучили наизусть, им фонарик не нужен. Лишь на третьем этаже всё еще дувшийся Эрик нарушил тишину:

– Марк, ну почему ты не разрешил мне? Ты же меня научил, я бы тоже так смог. Неужели не веришь?

Майор опять выдержал долгую паузу. На пятом этаже – здесь жили старшие лейтенанты – развернулся и ткнул пальцем в грудь парню.

– Эрик, – мельком глянул в сторону хмыкнувшего с пониманием Дейла, – ты еще помнишь наш разговор? Или уже забыл?

– Помню. Ты сказал, что я не буду выходить на свалку. Я же с этим не спорю. Но что опасного было сегодня? Может, ты и вилку у меня отберешь, а то вдруг я поранюсь, – в голосе слышалась неподдельная обида.

– Старший лейтенант Жманц, – посуровел майор. – Надо будет – отберу вилку. У тебя скоро выпуск, и я не хочу, чтобы какая-то неприятность этот праздник отменила. Будешь возмущаться – посажу в карцер к этим субчикам, чтобы ты подумал, как разговаривают со старшими по званию. Быстро по домам, – он опять взглянул на Манслифа. – Спокойной ночи.

Лейтенанты отдали ему честь, и растаяли во мраке.

Марк поднялся в свою комнату. Разделся в темноте – энергию надо экономить – и положил рубашку на место. Отсутствие света нисколько не мешало. Если бы он вдруг ослеп, то единственное неудобство, которое бы испытал от этого, – не смог бы смотреть телевизор. Правда, иногда казалось, что он так хорошо выучил сюжет сказок, что по одним звукам представит всё, что происходит на экране. Показывали исключительно фантастику с надувными героями – Левицкий за всю жизнь не встретил ни одного хоть немного похожего на них по объему мускулов, хотя когда-то работал в команде самых сильных парней города. Всегда на экране демонстрировали множество деревьев – вечная мечта человечества о несбыточном. Но особенно раздражало то, что в фильмах называли пригородом – зеленые, желтые, коричневые или белые поля в зависимости от времени года. Как же люди выживают в таком городе?

Он постоял у окна. Пять башен многоэтажек походили на черные столбы, поддерживающие небо. Пять двухсотэтажных столбов – пять городов, в которых уместились обитатели мира. Ближе всего к приюту – Нью-Йорк и Лондон. Чуть дальше – Токио. В промежутках между этими мегаполисами виднелись Париж и Москва. Сто этажей под землей – сто на поверхности. А вокруг на сотню километров свалка. Как проповедуют в церкви, благословение неба, посланное живущим. Свалка дает им все необходимое для жизни, кроме пищи. Если бы здесь, как в фильмах, была только земля да трава, люди бы вымерли.

Марк включил телевизор и снова устроился в кресле. Боевик еще не закончился. Врагов у длинноволосого силача становилось всё больше, их будто штамповали на заводе. Актер буквально купался в грязи, потом обильно лил на себя воду – еще одно преувеличение: где же это взять столько воды? И зачем лить драгоценную влагу на себя, когда существует очиститель – быстро и экономно.

Вдруг главный герой достал из рюкзака черную форму мусорщика, быстро облачился в нее и отправился на свалку. Майор не сразу сообразил, что это мастера СМИ встроили рекламу. Силач бодро скакал по горам мусора, подбирая металлические вещи, потом вернулся в город, где на нем гроздьями повисли девочки из службы сервиса, тут же сел за стол и нарезал на тонкие ломтики небольшой кусок колбасы. Внизу под бодрую музыку бежала строчка. Левицкий не вчитывался, он уже знал наизусть, что там написано. За пять минут успели призвать молодежь вступать в команду мусорщиков – бравых парней, доставляющих городу сырье, отрекламировать девочек с этажа +80 и новую колбасу, названную «Экономной».

Рекламу Марк не любил еще больше, чем слезливые мелодрамы. Показывая, как парень бегал по мусору, как всегда, «забыли» упомянуть о хищниках. Опять же в церкви проповедовали, что они посланы за грехи. Появляются внезапно и стремительно падают с неба, чтобы схватить мусорщиков, рыщущих на свалке. Если бы не охотники, прикрывающие их, уже давно бы города вымерли. Но и сейчас редкий день, когда выход на свалку обходится без жертв. А что касается девочек из службы сервиса, то стоят они так дорого, что ни мусорщик, ни охотник не могут себе позволить такое удовольствие. Надо содержать семью, платить за квартиру – какие там девочки? Это удовольствие для администрации города, жителей этажа +60 и выше. Колбасу же, какая бы она ни была экономная, покупали только живущие над землей, да и то не чаще чем раз в месяц.

Реклама закончилась, и герой с обнаженным торсом снова стал крошить маленьких врагов. Но смотреть расхотелось. После рекламы Левицкого начинала мучить ностальгия. Когда-то Марк был одним из счастливчиков, живших в Лондоне на этаже +13. Теперь всё, что у него осталось, – маленькая комната и приют. Он в раздражении выключил телевизор, разложил кресло, сделав из него кровать, и лег спать.

Ночь с воскресенья на понедельник. Лондон

Когда выключается свет, комната полностью погружается во тьму. Никаких отблесков из окон, поэтому не разглядишь даже собственную руку. Эта темнота Йоргену не мешает, она привычна с детства. Жизнь в двухсотэтажном городе замирает после одиннадцати вечера. В комендантский час в подъезде ходят только дежурные полицейские. В квартирах, может, кто-то и смотрит вечерние фильмы, но таких немного. Большинству жителей города завтра с утра идти на работу, они отдыхают. Ему бы тоже поступить как законопослушному гражданину – забыться и заснуть. Завтра в пять утра жена уйдет на свалку. Она, как и ее родители, мусорщик. Он – охотник. Только сегодня они вместе тренировались в спортзале – при их профессии надо всегда быть в форме, иначе со свалки можно и не вернуться. Проводит жену, потом дочерей в школу, а через полчаса и самому на свалку. Надо бы выспаться…

Только вот не уснешь, когда всю жизнь вверх тормашками в одно мгновение перевернули. Он и днем ходил сам не свой, хотя и старался изо всех сил, чтобы жена не заметила его состояния. Вечером, как обычно, лег в постель. Как обычно, был нежен с Евой. Как обычно, притворился спящим после горячих ласк. И даже честно закрыл глаза и постарался ни о чем не думать, но не очень-то получилось.

Он осторожно отодвинулся от сладко посапывающей женщины. Убедившись, что Ева не проснулась, откинул легкое покрывало и поднялся. Придерживаясь левой рукой за стену в коридоре, чтобы случайно не наткнуться на вешалку, пошел на кухню. На обеденном столе нащупал фонарик – Ева оставляла, на случай если Йорген захочет пить ночью. Никто другой в неурочный час по квартире не бродил. Он нажал кнопку, и темно-синий свет заскользил по пластмассовому столу и табуреткам. Остановился на пол-литровых бутылках с водой. Ева приготовила на завтрак. Помедлив, он не стал искать другую в ящике, а взял одну со стола.

По привычке подошел к окну, облокотился на холодильник. Подолгу согревая каждый глоток воды, будто смакуя ее, он вгляделся в черноту за окном. Там, внизу, невидимая сейчас и от этого кажущаяся безопасной свалка. Километрах в двух днем можно разглядеть шестиэтажный приют. Мысли невольно унеслись к старому другу. Что там поделывает Марк? Спит, скорей всего. С его беспокойным хозяйством за день так умаешься, что уже ни до чего дела нет. Честное слово, лучше каждый день встречаться с хищниками, чем отвечать за двести с лишним детей… Но зато Марк там – царь и бог, и никто его не побеспокоит. Повезло Марку…

Йорген сел за стол. Марку прямо с детства повезло. Воспитали его прямым, как рельс, так что разведка на него и не позарилась. А его вот вместе с Лизой Бреквел завербовали. После двух лет тренировок – им тогда едва шестнадцать исполнилось – забросили из Нью-Йорка в Лондон. Лизу определили главной, а его, Йоргена, ведомым. Притворились сиротами, каких много бродяжничало по подъезду. Два года прятались от полиции, которая то и дело пыталась выловить детей, чтобы выбросить на свалку. У тех, кто избежал этой участи, в восемнадцать лет появлялся шанс стать полноправным гражданином города: сдашь тест на физическую выносливость и станешь охотником или мусорщиком. Люди этих двух профессий погибали часто, поэтому брали и беспризорников. В Нью-Йорке их хорошо подготовили, так что тест они сдали без проблем, их приняли в мусорщики и дали койку в общежитии. Еще через два года их приняли в команду охотников. Потом они создали семьи: сначала Лиза вышла замуж за Марка, потом он встретил Еву. Дружили парами…

Вскоре Лиза погибла. Он видел ее за день до смерти: высокая, смуглая, с длинными черными волосами, которые она никогда не убирала в прическу. Она хранила невозмутимость, он даже не подумал, что у нее возникли какие-то проблемы. Сообщила, что получила важное задание, и только… Марк до сих пор не знал, кто и почему ее убил. Йорген хранил эту тайну: и Еве, и Марку лучше оставаться в неведении для их же безопасности.

Он не мог без сожаления потерять напарницу, с которой проработал бок о бок столько лет. Но, с другой стороны, когда это произошло, испытал и облегчение. Не стало Лизы – не стало начальника. Йорген предпочел забыть о прошлом и жить так, будто никакого нью-йоркского разведотдела не существует, а он обычный лондонский охотник, заботящийся о своей семье и городе.

Одиннадцать лет его не беспокоили, и тут, как хищник на голову, послание. Позавчера, когда он возвращался домой со свалки, подбежал какой-то подъездный беспризорник, сунул в руку крохотную шпионскую флешку и исчез. Йорген и слова не успел промолвить. Дома просмотрел послание на наладоннике. Оказалось, это приказ нью-йоркского начальника Божана Депрерадовича. В три часа ночи шестого мая он должен появиться на ярмарке для получения задания. Флешку он уничтожил, но это происшествие выбило из колеи. Что теперь делать? Может, сделать вид, будто никакого приказа не получал?

Он бы непременно так и поступил, если бы не Ева и дочки. Йорген представил, как девочки спят на одинаковых пластиковых кроватях. Чтобы купить их, они копили еду почти год.

Когда погибла Лиза, его младшенькая только родилась. Но уже тогда он решил сделать все, что в его силах, чтобы беда не коснулась его семьи. Сейчас стало особенно страшно за них. Трехлетнего Сашку, сына Марка, пристрелили, а что сделают с его девочками, он даже представлять не хотел. Следовательно, завтра ночью он проникнет в помещение ярмарки в комендантский час. Придется сделать всё, что нужно Божану. И даже больше чем нужно.

Понедельник. Приют

– Хищники! — вопль в наушнике защитного шлема Марка больно ударил по перепонкам. Он сморщился. Краем глаза заметил, что точно так же скривился Йорген.

Капитан Оверсон не ограничился молчаливым недовольством.

– Гришка, твою мать! — отчитал он тихо, но яростно новенького. — Ты прекратишь орать или нет?

– Прошу прощения, господин капитан, — послышался в ухе виноватый голос Клюева.

– Оружие к бою, — скомандовал Оверсон. — Прикрываем пятерки. Отступаем по плану, — он сделал знак мусорщикам, чтобы они уходили в укрытие, – в их снаряжение рация не входила.

Клюев предупредил об опасности, когда в мутно-желтом небе показались лишь едва заметные точки. У них есть еще минуты две.

Марк, осторожно перепрыгивая через мусор на свалке, — того и гляди вывихнешь ногу — встал перед пятеркой мусорщиков, за которых отвечал. Они, заметив охотника, прекратили набивать мешки и побежали в город. От того, сколько они принесут ценных материалов в город, зависела их зарплата: чем больше принесут, тем больше банок воды и еды получат. Но жизнь в любом случае важнее. Марк замахал рукой, подгоняя их, — из-за защитного шлема, мусорщики не слышали ни его, ни друг друга. Направил УКС, который они ласково называли Укус, в небо — хищники уже приблизились. Они напоминали огромную шариковую ручку: круглые и длинные, около десяти метров, с концов плавно заостряющиеся. На матовом темно-сером теле не различишь ни глаз, ни рта, лишь по направлению полета можно догадаться о том, где у них голова. Подлетая к жертве, они выпускают из живота длинные острые когти. Сегодня хищников оказалось больше, чем обычно. Даже не считая, Марк понял, что охотников не хватит на каждого.

Марк уходил медленно. Нельзя сильно отставать от пятерки, но и нельзя оставлять без прикрытия товарищей, которые ушли от города дальше. Темно-серые тела замерли метрах в пятидесяти над ним, выбирая цель, а затем сразу два хищника, наклонив морду, почти вертикально устремились к Марку. Один из мусорщиков, споткнувшись, упал. Левицкий остановился, чтобы дать ему возможность подняться. В таких ситуациях важно сохранять хладнокровие. С двумя тварями он не справится, но Йорген, скорее всего, уже завел пятерку, а значит, придет на помощь. Марк нажал спусковой крючок, когда упругое тело находилось в пяти метрах над ним. Увидел, как голова чудовища, задрожала и потекла. Тварь, резко взмыла в небо. Левицкий не следил за ней — бросился в мусор, уходя от острых когтей второго хищника. Упал неудачно: что-то острое воткнулось под ребра, порвав экипировку. Он еще раз перекувыркнулся и выстрелил вверх наугад. Не попал. Выпустив когти, тварь хотела схватить его за скафандр, но тут блеснула вспышка справа, лапы скрючились, будто смялись. Раненые хищники взмыли вверх и исчезли в небе. Они называли оружие Укус не только по созвучию. Как ни старались ученые пяти городов изобрести что-то более смертоносное, создать оружие, способное убивать хищников, они так и не смогли. Охотники кусают, ранят, но не убивают чудовищ.

Над Марком склонился Йорген:

– Как ты? — услышал он в наушнике. Напарник упал на колено, выстрелил в воздух. Красная линия вспыхнула на фоне желтого неба, ранив еще одного хищника.

– Нормально, – Марк сел, стиснув зубы от боли — все-таки тварь порвала его. Вскинул Укус, целясь в следующего монстра.

Правее хищник взмыл в небо, неся в лапах мусорщика. Человек бился, размахивал руками, а потом затих. На когтях тварей какой-то усыпляющий состав. Они узнали об этом, когда успевали спасти тех, кого хищники сильно цепляли когтями. Жертвы впадали в беспамятство, так что операцию им делали без анестезии. Марка они зацепили недостаточно сильно, бок буквально взрывался от боли.

– Быстро отступаем! — Йорген подставил плечо. — Все уже в фильтре.

Марк и сам это видел. Так же, как и других бегущих к ним на выручку соратников во главе с капитаном. Они экономно и метко стреляли — промах охотника стоил жизни. К тому же выстрел стоил безумно дорого, если пересчитать на еду. Охотники встали за спиной Йоргена и Марка, прикрывая их. Каждый шаг давался с трудом. Казалось, что кто-то пыряет ножом под ребра. Двери фильтр-подъезда приближались очень медленно. Марк смотрел на них неотрывно, не видя стоэтажной громады, нависающей над ним. Наконец под ногами оказалось не зыбкое поле свалки, а бетонный пол подъезда. В фильтр-комнате они подождали, когда воздух очистится от вредных примесей. После этого вошли в подъезд, сняли шлемы. Мир наполнился звуками: мерные шаги мусорщиков, шелест мешков — они несут добычу на склад; жужжание лифта; топот ботинок товарищей, спасших ему жизнь; лязг захлопывающихся дверей. Горят лишь тусклые лампочки под потолком вдоль стен, освещая двери лифтов и коридоры, ведущие на склады в центральное, левое и правое крыло. В левом крыле еще проход на ярмарку. Начиная с этажа +1 и ниже, в коридорах не увидишь ничего, кроме тусклого освещения, бетонных стен и пола. Этажи над поверхностью выглядят привлекательнее. Чем выше, тем богаче отделка. Мэр города, живущий в пентхаусе на этаже +85, по слухам, сказочно богат. Но никто из них не поднимался выше Зала Заседаний на этаже +83. Там проводили церемонию награждения особо отличившихся жителей города.

Охотники, вошедшие за ними, тоже снимали шлемы. Мокрые от пота волосы прилипли ко лбу.

– Потери? — требовательно спрашивает капитан Оверсон. Его черные усы хищно вздрагивают.

– У меня один мусорщик, — поднимает руку Клюев.

Капитан небрежно повел плечом: для новенького один мусорщик — это отличный результат.

– Как ты? — подходит он к Марку.

– Хорошо! — отвечает за него Йорген, откинув с лица каштановую челку. — Сейчас священник его подштопает и послезавтра будет как новенький!

Марк лишь кивает.

В душе он поблагодарил друга, хотя и не разделял его оптимизма. Хищник задел легко, а вот в месте, на которое он упал неудачно, спина болела невыносимо. Но и в больнице валяться он не имел возможности. Они с Лизой едва сводили концы с концами, чтобы платить за двухкомнатную квартиру на этаже -7. Если бы Лиза родила еще ребенка — было бы проще.

Йорген повел его к лифтам Е, обслуживающим мусорщиков, полицейских и охотников. Мусорщики уже сдали то, что принесли со свалки, и тоже подходили сюда. Их обслуживало восемь лифтов, они собирались группами, кто-то один вызывал лифт личной карточкой. Марк с Йоргеном вышли на этаже +2, где располагалась больница.

Как только двери лифта закрылись, друг заметил тревожно:

– Ты плохо выглядишь.

– Неудачно упал, — процедил Марк, тяжело дыша. — Лизе пока не говори ничего.

– Ладно.

Они прошли в правое крыло, их врач и священник доктор Ойвин работал там.

Йорген нажал на кнопку с фамилией доктора. Открыли незамедлительно, будто ждали под дверью. Увидев Марка, повисшего на плече Бёрьессона, Ойвин крикнул за спину:

– Марта! Надя! Быстро сюда. А вы, молодой человек, даже не пытайтесь войти. Марк достаточно на себе заразы принес, еще вашей не хватало.

Медсестры подхватили его под руки. Провели по коридору, казавшемуся ослепительно белым после темноты плюс первого этажа. Уложили на кровать в такой же светлой двухместной палате. Осторожно сняли защитный комбинезон. Сноровки у них хватало, но Марк всё же рычал от боли сквозь зубы. «Что они экономят? — злился он. — Укололи бы обезболивающее, а потом раздевали. Боятся, что не заплачу?»

Доктор Ойвин молча ожидал рядом на пластиковой табуретке, натягивая тонкие резиновые перчатки. Как только медсестры отступили, наклонившись, взглянул на рваную рану в боку.

– И что у нас тут? – с любопытством спросил он, а потом бесцеремонно полез в рану, раздвигая ее пальцами.

– Да что ж вы делаете, твою мать! — заорал Марк…

Левицкий сел на кровати, тяжело дыша. Слабой со сна ладонью вытер со лба холодный пот. Чуть уверенней тряхнул головой – кошмары мучили часто, он уже привык к ним. Быстро поднялся, заправил постель. В очистителе подождал, пока прозрачная пена покроет тело, слегка размазал по себе, чтобы точно всё отмылось, подождал, пока средство растает, оставив лишь приятный запах. Затем надел чистую форму, а вчерашнюю поставил стираться. Тщательно побрился электробритвой.

Усевшись в кресло, вставил полученную флешку с документами на детей в наладонник. Надо просмотреть личные дела вновь прибывших, чтобы знать, с кем имеешь дело.

Всё как обычно – самая большая партия из Токио. Две девочки и три мальчика. Всем по одиннадцать лет. Это те, кто не прошел тест. Во всех городах семьям разрешалось иметь не больше четырех детей, после этого женщину стерилизовали. Такой семье давали четырехкомнатную квартиру на этажах с +28 по +58. Но немногие стремились добиться этой привилегии. Детей надо кормить, платить за квартиру и коммунальные услуги, так что заработать достаточно еды для такой большой семьи могли очень немногие обитатели города. В большинстве семей воспитывалось только двое детей. Им полагалась двухкомнатная квартира, которая зачастую располагалась на этажах со знаком «минус», то есть под землей.

В Токио же обязывали рожать всю жизнь. Чтобы не получилось перенаселения, в одиннадцать лет дети сдавали тест. Отдел статистики сообщал школам, какое количество детей можно оставить в городе. Те, кто сдал экзамены лучше всех, оставались с родителями, а тех, кто не справился, выбрасывали на свалку на съедение хищникам. Лишь в два последних года Левицкий забирал детей к себе, раньше он не мог прокормить всех желающих.

Из Москвы, как и сообщила вчера миссис Хиггинс, прислали трехлетнего дауна. Детей с умственными отклонениями тоже обычно скармливали хищникам – рты, которые не могут работать, городу не нужны. Марк брал их в приют, если родители обещали давать на их содержание ящик еды и ящик воды каждый месяц. Конечно, это в два раза превышало то, что мог съесть один ребенок, но он не собирался содержать больных детей бесплатно.

Из Парижа прибыли двое сирот – брат и сестра. Из Нью-Йорка – тоже мальчишка-сирота.

А вот и Лондон. Очень интересно. Даже полицейские сводки прикрепили. Как он и предполагал, подъездная шпана. Грабили квартиры, пока взрослые работали на заводах, а дети учились в школе. На их счету более ста квартир. Ничего себе! Банду ловили почти месяц – мальчишки постоянно ускользали от преследователей, пользуясь шахтами лифтов и трубами вентиляции. Но самое главное, в ходе облавы погибло четыре полицейских. Трое из них убиты заточками, одного столкнули в шахту лифта. Значит, их поведение вчера ночью не бравада и не блеф. Ничего, и не таких обламывали. Не в первый раз к Марку попадали дети из подъездных банд. Некоторым он уже дал звание старшего лейтенанта, как Эрику, например. Судя по всему, банду, едва поймали, тут же переправили в приют, даже переночевать в участке не дали. Разве что досье на каждого преступника составили. Странно это всё.

Итак, досье. Кожевой Виктор, он же Лифтер, главарь банды. Марк сразу узнал эти наглые глаза. Двенадцать лет, осиротел в восемь, с девяти скитается по подъезду. Где же он жил целый год? Пометка – особо опасен. Сами догадались. Интересно, откуда он получил это прозвище. Из семьи лифтеров в подъезд попал? Невысокий мальчишка с острым носом, подбородком и колючим взглядом исподлобья. Даже на фотографии застыла злая усмешка. Кажется, он запоминает твое лицо, чтобы не спутать с кем-то другим, когда будет резать в подъезде.

Следующий – Химено Блас Серхио, он же Испанец. Двенадцать лет. Осиротел в пять, с этого времени скитается по подъезду. Предан главарю. Особо опасен. На фото – наглые карие глаза да оттопыренные уши. Кроме ушей и глаз ничего и не запомнишь.

Хачатурян Нарэк, он же Ара. Четырнадцать лет. Старший, а главарем не стал. Осиротел в семь лет, с этого же времени скитается по подъезду. Опасен. На фотографии смуглый красавчик, густые темные волосы, живые черные глаза. В общем, похож на всех армянских детей, которых когда-либо видел Марк.

Шафт Моисей, он же Мося. Тринадцать лет. Осиротел в шесть лет, с этого времени скитается по подъезду. Опасен. Красивые вьющиеся волосы и белозубая улыбка, которую не портят даже чуть криво растущие зубы.

Зорич Миховил, он же Малек. Одиннадцать лет. Его наверняка прозвали так из-за возраста. Осиротел в девять лет, с этого времени скитается по подъезду. Глаза чуть на выкате, светлые волосы. С первого взгляда заметно, что трусоват, готов прогнуться под кого угодно, чтобы выжить.

Согласно полицейским разработкам банда существовала около года. Объединил всех Кожевой. Раньше пацаны, как все беспризорники, занимались попрошайничеством. Не реже чем раз в два месяца полицейские устраивали облавы, чтобы выловить сирот и вышвырнуть их на свалку. Некоторые горожане жалели сирот и подкармливали их: подобная судьба могла постигнуть и их собственных детей.

Марк запомнил имена и лица. Кажется, личные дела разместили по степени опасности. Можно предположить, что первым рядовым приюта станет Малек. Ара с Лифтером, скорей всего, соперничают, а значит, один из них тоже в ближайшее время станет рядовым, но лишь для того, чтобы сбежать. Как поступят остальные? Тоже вольются в приют, но после трех-четырех дней голодовки. Тех, кто попадал в карцер, майор не кормил.

Всё взвесив, он начал утренний обход. До пятиминутки оставалось еще около часа. Сначала надо обойти приют, а потом он вместе с Эриком спустится в карцер.

В утренних сумерках приют выглядел мрачно. Впрочем, как всегда. Краска на стенах давно облупилась, штукатурка с потолка слезла. Наверно, единственное привлекательное место в их шестиэтажном убежище – это комнаты семейных лейтенантов на пятом этаже. Их молодые жены старались хоть как-то создать уют.

Спускаясь по лестнице, майор услышал, что лейтенанты уже просыпались, – они вставали ненамного позже, чем он.

На четвертом этаже еще тихо. Старушки-воспитательницы отсыпаются после ночного кошмара. Но даже если они и встали, то одеваются, не издавая ни звука, как уборщица в пентхаусе мэра. На пятиминутку ни одна не опоздает, придут раньше лейтенантов. Воспитатели – это его самый ответственный контингент, с ними проблем не возникало. Почти.

На третьем этаже тоже пока не слышно движения. Мальчики спят. Минут через десять их поднимут лейтенанты. Тут кое-что надо проверить.

Он свернул в ближайшую комнату. Дверь открылась бесшумно, но дежурный, спавший, положив голову на сложенные руки, тут же вскочил, вытянулся в струнку:

– Господин майор, – заплетающимся со сна голоса доложил он. – Во время дежурства происшествий не было. Дежурный – рядовой Миколас Бразаускас.

– Никаких происшествий? – удивился майор. – Крепко же ты спал.

– Я имел в виду на нашем этаже, – тут же спохватился мальчишка. – Новеньких разместили без происшествий.

– Вольно, рядовой Бразаускас, – смилостивился майор. – Поднимись к старшему лейтенанту Жманцу, скажи, что через десять минут я жду его возле карцера. После этого свободен.

До утреннего построения дежурным разрешалось вздремнуть с полчаса.

– Есть, господин майор, – отдал он честь.

Марк вышел из комнаты и тут же услышал, что по батарее стучат, – Миколас предупредил девчонок о приближении майора. Левицкий усмехнулся. Спустившись на этаж ниже, он встретил рядового Рейли Джулию во всеоружии. Она отрапортовала без запинки. Майор и ее отпустил отдыхать.

На первом этаже располагался спортзал, учебные классы, спальня для душевнобольных детишек и мадам Байи – она никогда от них не отлучалась, фильтр-комната – оттуда они выходили на свалку, медпункт, комната Памяти и карцер. Его цель. Взяв в мастерской сяньшеня Дэна фиксатор, на случай если кого-то придется освободить, он подождал, пока спустится Эрик. Коротко поздоровавшись, они направились к карцеру.

Даже если пленники спали, скрежет ключа в замочной скважине разбудил их. Вскакивать при виде майора они не спешили. Угрюмо смотрели из-под длинных грязных челок. Они смогли перекинуть руки вперед и теперь сидели, сложив кисти на коленях.

– Как настроение? – начал Левицкий. – Может, кто-то уже полон раскаяния?

– Это видел? – Лифтер показал средний палец. От главаря он ничего другого не ожидал. Эрик рванулся вперед, чтобы приструнить нахала, но майор жестом остановил его.

– Я даю вам три дня на раздумье, – не обращая внимания на этот выпад, продолжил майор. – Того, кто захочет стать рядовым приюта и подчиниться уставу, отпущу и накормлю. Того, кто за три дня не одумается, скормлю хищникам. Сейчас желающие позавтракать есть?

– Жри сам, скотина, – снова ответил Лифтер.

– Как знаете, – майор повернулся к выходу, когда раздался робкий, еле слышный голос.

– Я хочу…

«Малек спекся раньше, чем я ожидал», – ухмыльнулся майор и повернулся к Миховилу.

– Чего ты хочешь?

– Хочу стать рядовым приюта, – вжав голову в плечи, пролепетал мальчишка.

Лифтер вскочил и рванулся к нему. Если бы не цепь, он бы убил предателя на месте. И сейчас казалось, металл не выдержит его ярости.

– Малек, ты что, совсем страх потерял? – зашипел он. – Я ж тебя убью, гаденыша!

Марк сделал стремительное движение, и главарь отлетел к стене, отброшенный пощечиной. Тут же вскочил на ноги.

– Убью! Убью, сволочь, – орал он. – Порву как хищник мусорщика!

Вместо ответа Марк передал фиксатор и ключи от наручников Эрику и, пока тот, поставив его на реверс, освобождал добровольца, схватил Лифтера за шею и сдавил кадык.

– Попробуй, убей, – бесстрастно предложил он.

Тот краснел и хрипел в его руках. Увидев, что Эрик уже вывел Миховила в коридор, майор еще раз отбросил Лифтера к стене так, что тот стукнулся затылком о бетон.

Отошел в сторону, вспомнил, что не всё сказал.

– Вам принесут биотуалет. Если какие-то нечистоты окажутся на полу – вытирать буду вами, – и вышел вслед за Эриком.

– Рядовой Зорич, – обратился он к Мальку, закрыв дверь и повесив ключи на пояс, – пойдешь со мной, получишь порцию хлеба, чтобы протянуть до завтрака. Через пятнадцать минут придешь на построение в спортзал – он напротив столовой, – повернулся к Жманцу. – Принеси в карцер биотуалет из кладовки.

Эрик ушел. Майор пошел с Миховилом в столовую.

На кухне кипит обычная жизнь. Дежурные из первых классов нарезают хлеб тонкими ломтиками, открывают банки с едой и накладывают в одноразовые тарелки – две ложки грязно-розовой массы без вкуса и запаха каждому. Единственное ее достоинство – питательная. Одна банка на две порции. Добытчики, лейтенанты и майор получают целую банку. Еды не хватает, детский организм требует больше, но больше он дать не может. Не так много зарабатывают добытчики на свалке.

Это его вечная головная боль – что делать, чтобы накормить их? Придется пока ограничить приток детей из Токио. Если он их не примет, детей выкинут на свалку на съедение хищникам, но другого выбора у него не остается. Если бы научиться самим выращивать еду… Но, если уж сяньшень Дэн представления не имеет, как это делается, куда уж остальным… Мэры городов хранили тайну, в которой заключалась их сила. Еда выращивалась в теплицах на верхних этажах, и распоряжались ею жители верхних этажей: кому дать с лишком – кому урезать…

Хорошо еще, что они смогли купить машину по переработке посуды. Раньше много еды отдавали за новые тарелки и ложки. А теперь после завтрака посуду загружают в машину, а в обед достают новую, только что сделанную. Энергии машина много не расходует. За электричество они расплачивались с Лондоном едой.

С этими невеселыми мыслями он направился в комнату рядом со спортзалом. Когда-то она называлась раздевалкой, а теперь стала чем-то вроде кабинета, где собирались старшие лейтенанты и воспитатели, чтобы встретиться в начале дня.

– Смотрите, – Лифтер быстро встал, ухватился за цепь, уперся ногами в бетонную стену без всяких следов краски и поднялся по ней вверх метра на полтора. Даже наручники, плотно охватывающие запястья, не помешали ему. – Видите? – повис на одной руке, упираясь в стену ногами. – Свободной рукой я могу расковырять крепление.

Чтобы показать, что он имеет в виду, Лифтер спрыгнул, извлек из кармана ржавый гвоздь. Снова забрался по цепи и стал скрести по стене. Бетон не поддавался. Как Лифтер ни старался, оставил лишь небольшие царапины. Наконец, не выдержав напряжения, спрыгнул вниз, потряс руками, чтобы хоть как-то помочь им расслабиться. Витька будто не замечал скептических взглядов товарищей, снова обратился к ним:

– Каждый из вас может это сделать. Теперь твоя очередь, Ара.

Стать лидером Нарэку не хватило силы духа. Только Лифтер смог объединить всех, поставить перед ними цель, вдохнуть в товарищей по несчастью мужество, когда, казалось, всё было потеряно. Если бы не он, не смогли бы они так долго безнаказанно грабить в городе. Но сейчас воля Лифтера не поможет им справиться с майором. Никто не верил в его план, хотя вслух высказать сомнение боялись.

Нарэк посмотрел на гвоздь, который Виктор вертел в руках. Сказал задумчиво:

– Как ты думаешь, Лифтер, сколько времени понадобится, чтобы освободиться?

– Какая разница сколько? – удивился Витька. – Главное, это возможно.

– Нет, – негромко возразил Серхио – в банде его звали Испанцем. – Если мы не сможем освободиться за два дня, не стоит и начинать. Потому что четырех суток без еды мы не выдержим.

– Четырех суток и майор не выдержит, смотреть на нас, – так же нерешительно поддержал его Мося. – Он же сказал, что через три дня скормит нас хищникам.

– Не понял, – Витька упер руки в бока. – Вы что хотите за Мальком следом отправиться?

– Нам надо так сделать, – Нарэк единственный не боялся открыто спорить с главарем. – Если мы хотим выжить, нам надо согласиться хотя бы для вида. Нормально поесть. И бежать. С ярмарки можно попытаться.

– Ты чё, Ара, урод, не понял? Нас же пасти будут эти придурки. Когда нас на ярмарку выпустят? Через месяц? Через полгода? И ты будешь пред этим чмо унижаться? Ботинки его лизать? Вещи для него со свалки таскать? – Витька покраснел от ярости.

– Буду, – угрюмо буркнул Нарэк. – Я жить хочу. А у меня живот к позвоночнику прилип. Если какие герои хотят сдохнуть вместе с тобой – пускай, – он зыркнул на товарищей. – А я жить хочу. И, если надо будет для этого лизать ботинки майору, я буду лизать. Не для того я семь лет по подъездам бегаю, чтобы здесь меня хищникам скормили.

– Жить хочешь? Ладно, – казалось, Лифтер успокоился. Он заговорил тише, презрительно цедя слова. – Ладно, – повторил он, прищурившись. – Иди. Но помни. Первое, что я сделаю, когда сбегу, – это прирежу Малька, тебя и всех предателей. Всех! Вы не будете жить, падлы! – он снова начал повышать голос. – Я буду жить, а вы сдохнете!

Нарэк вскочил, гневно глядя на Витьку, потом сел, заговорил исподлобья.

– Посмотрим, – прошипел он. – Глядишь, за нас весь приют заступится, и мы тебя порвем как хищник лоха. А потом еще попляшем на твоих клочках.

Вместо ответа Витька, снова поднявшись по цепи, стал ковырять стену.

Мося и Испанец помалкивали. Они знали: Лифтер слов на ветер не бросает и лучше на рожон не лезть. У него не только бешеный нрав, но и болезненная мстительность. Он побеждал в открытой схватке ребят, которые были старше его и казались сильнее. Но он мог ударить и исподтишка, ночью, когда «клиент» чувствовал себя в безопасности. Спорить вот так они никогда бы не решились. Немало чудес на свете – вдруг и вправду сбежит?

Испанец подумал, что, как только попадет в приют, попробует передать еду Витьке. Не только из страха, но и потому, что как главарь Лифтер ему нравился больше, чем многие другие, кого он знал. Моисей тоже нутром чувствовал, что из схватки с майором победителем выйдет Лифтер. А вот против всего приюта, как правильно сказал Ара, он ничего сделать не сможет. Так, может, и правда настало время изменить жизнь?

В раздевалке стены когда-то покрасили в светло-зеленый цвет, но краска, как и везде, потрескалась, облезла, являя бетонные стены. В городах стены покрыли пластиковыми панелями – дешево и долговечно. Завод стройматериалов на этаже -97 исправно изготавливал все виды пластика для покрытия стен. Для бедных – белый, для богатых – самой разной расцветки. Самыми дорогими цветами считались золотистый и коричнево-бежевый, на взгляд не отличимый от натурального дерева. Лиза любила уют и мечтала когда-нибудь тоже украсить квартиру таким. Когда взгляд майора падал на требующие ремонта стены приюта, он порой вспоминал об этом.

На низкой пластиковой скамейке, стоящей справа у стены, уже сидели воспитатели. Первый – китаец Дэн в стареньком костюме, зашитом в нескольких местах, надетом прямо на майку. У него неестественно прямая спина, будто он и сидит по стойке смирно. Дэн – один из долгожителей приюта, прибывший сюда вместе с женой из Парижа еще до того, как здесь появился Левицкий. В Париже они работали в исследовательской лаборатории на этаже +11, а квартиру имели на этаже +41. То есть за всю свою жизнь, они не спускались ниже этажа -1, когда ходили на ярмарку… Когда старика спрашивали, почему он ушел из города, он только грустно улыбался. Пять лет назад его жена умерла. Сяньшень стал опорой майора: если бы не этот старик, они бы не выжили здесь. Благодаря ему они не просто сдавали в город найденные на свалке предметы как лом, но перерабатывали их и продавали уже готовые к употреблению вещи, которые стоили дороже.

Рядом с ним сидела чопорная миссис Хиггинс. Когда появился майор, она проверила, все ли пуговицы ее пиджака застегнуты и поправила очки. Все восемь лет, пока она живет в приюте, на ней этот серый приталенный пиджак. Старушка чрезвычайно аккуратна. Крохотная Галина Викторовна в ярко-красной футболке ручной вязки сидела рядом с подругой – крупной мадам Байи, предпочитавшей синтетические платья. Жания Исметовна всегда с каким-то невообразимым тюрбаном на голове. Где она его только откопала? Иногда Левицкому казалось, что из этого тюрбана получилось бы приличное количество не хватавших им бинтов. Аревик Ашотовна, их медсестра, самый старший обитатель приюта. Она уже с трудом ходит, белая от седины голова мелко дрожит, она вечно кутается в бордовый платок, найденный на свалке, хотя в приюте тепло. Кажется, что бабулька хочет спрятаться в него, чтобы не видеть того, что творится вокруг. Пани Зелинская в стеганом жилете жмется к мадам Ветинг Ходне в старенькой зеленой кофточке. Первая отвечает за первоклассников, вторая – за немногочисленных малышей до шести лет. Госпожа Обер новенькая. У нее и платье не такое поношенное. Она еще не освоилась, сидит в отдалении. Госпожа Бечайова просто по природе необщительная. Она в мужских брюках и рубашке, доставшихся ей то ли от мужа, то ли от погибшего сына.

Следом за Марком в дверь входили старшие лейтенанты, те, кого вырастил он. Когда одиннадцать лет назад он попал в приют, здесь жили только супруги Дэн и двенадцать детей. Левицкий ввел в приюте те же звания, что существовали в городе, лишь сократив некоторые. Теперь в приюте кроме рядовых были младшие и старшие сержанты, младшие и старшие лейтенанты. Семеро из первых обитателей приюта стали его помощниками – старшими лейтенантами. Восьмая – Алсу, вышла замуж за Эрика. Он оглядел своих парней. Четыре лейтенанта – Эрик Жманц, Степан Головня, Ким Адольфссон и Павел Тендхар – тоже когда-то скитались по подъездам и грабили квартиры. Да и здесь он не сразу из них дурь выбил. Те их друзья, что не желали смириться с новыми правилами, установленными майором, погибли в глотке хищников.

Наконец все расселись. Майор устроился на стуле в центре. Взрослые обитатели приюта выжидающе смотрели на Марка.

– Старший лейтенант Жманц, – обратился он к Эрику. Тот потер покрасневшие после бессонной ночи глаза.

– Господин майор, – по имени он обращался к Левицкому только без свидетелей. – За время моего дежурства прибыла новая партия в количестве четырнадцати детей. В том числе пятеро из Лондона – знаменитая банда Лифтера. Не пойму, почему их не скормили хищникам.

– И я не пойму, – вставил майор. – Дальше.

– Умерших, убитых за ночь нет, больных нет, – он бросил взгляд на Кима. – Детей больных нет, – поправился он. – У сяньшеня Дэна ранена рука. У меня всё.

– Сяньшень, как вы? – поинтересовался Марк. – Работать сможете?

– Смогу, но мне понадобится помощь, – проскрипел старик. – Пусть Эрик проведет занятия со мной.

– Старший лейтенант Жманц в ближайшие три дня прикрепляешься к сяньшеню. Дальше посмотрим. Еще есть вопросы?

– Я, – стриженый ежиком, как и майор, белокурый Ким, поднял руку. Но голубые глаза смотрели в пол. – Господин майор, вызовите, пожалуйста, врача из Москвы для Лейлани. Ей совсем плохо.

– Не вызову, – бесстрастно отказал Марк. – Когда ты год назад собрался жениться, я тебя предупреждал, что Лейлани неизлечимо больна. Ты меня не послушал. Я не собираюсь дарить еду московскому доктору. У лейтенантов трое детей, которым не исполнилось трех лет, и три беременных жены. Если с ними что-то случится, я лучше вызову доктора для них. Ясно?

– Так точно, господин майор, – скривил губы Ким.

– А если мы сбросимся? – подал голос Зверев. У него довольно длинные, по сравнению с другими, русые волосы. Челка падет вперед, Славик машинально откидывает ее обратно пятерней. – Насобираем на врача для Лейлани. И добытчики не откажутся помочь. Поедим неделю по полбанки – не помрем.

– Запрещаю, – майор сурово взглянул на Славика. – Если бы Лейлани можно было помочь, я бы сам давно врача вызвал. А вам всем надо есть хорошо. От вас и добытчиков жизнь приюта зависит.

– Лейлани можно спасти, – пытался спорить Ким. – Ей можно сделать операцию…

– И тогда она протянет еще год или полтора.

– Позволь хотя бы мне чаще выходить на свалку. Я сам накоплю на операцию! – в отчаянии Ким даже не заметил, что обратился к майору на ты.

Лейтенантам разрешалось не все сдавать на пользу приюта, но некоторые вещи оставлять себе – потом они обменивали собранное на ярмарке.

– Не позволю. Думаешь, я составил график по собственной прихоти? Ты нужен мне живой и здоровый. Кроме того, создаешь прецедент. Другие лейтенанты тоже хотят заработать. У Эрика скоро выпуск, у него каждая банка еды на счету, а он вообще на свалку не выходит. Лейлани мы помочь не можем. Эта тема закрыта раз и навсегда. Что еще?

– У меня новенький, – мадам Байи смотрела на майора, вскинув подбородок. – Распорядитесь, чтобы нам приносили на одну порцию больше.

– На завтрак получите еще одну порцию, а по поводу обеда я поговорю с вами лично. Сразу после первого урока.

– Господин майор, – с вызовом повысила она голос, – если вы…

– Я сказал лично! – рявкнул Левицкий, так что старики вздрогнули. – После первого урока, – добавил спокойней, но с нажимом.

Марк знал, о чем она собирается говорить. Она завела этот разговор здесь, чтобы получить поддержку от остальных воспитателей, но он не дал ей шанса. Никто не переубедит его в принятом решении, но превращать пятиминутку в склоку он не собирался.

– Если вопросов нет – все свободны.

Ровно в восемь утра полноправные обитатели приюта построились в спортзале. Только здесь они могли собраться вместе. В этой комнате размером примерно двадцать на тридцать метров, с высокими, метров десять, потолками и огромными окнами, защищенными решетками, проводились тренировки воспитанников. Справа в небольшой нише стояли самодельные тренажеры. Вдоль стен сохранились шведские лестницы. Чтобы выжить, детям необходимо быть физически сильными, выносливыми. В идеале каждый из них должен стать мусорщиком или охотником в городе. Другую профессию Марк не мог им дать, да и не примет их город, будь они даже самыми талантливыми учеными. У города существовали вакансии только в двух профессиях – там, где чаще погибали люди. В восемнадцать лет любой, кто успешно сдал тест на физическую подготовку, мог получить койку в общежитии. Но до сих пор никто не спешил уйти из приюта. Самый старший – Эрик Жманц – сказал, что уйдет, только когда у него родится второй ребенок, чтобы сразу получить двухкомнатную квартиру. Остальные решили поступить так же.

Майор прошел к дальней стене, встал между двумя рядами воспитанников, оглядел «войско». Семь классов, почти тридцать человек в каждом. Напротив него, у дальней стены, самые младшие – первоклассники. Там в основном дети, недавно попавшие в приют, а также те, кто перешел из нулевого класса, где мадам Анна Хелена воспитывала малышей до шести лет. Ее подопечные, так же как и умственно неполноценные дети мадам Байи, на построении не присутствовали.

Справа, рядом с майором, его гордость – добытчики. Дети, которые каждый день выходят на свалку, чтобы найти что-то ценное. Практически только они приют и кормят. Слева четвертый класс – те, кто вот-вот станет добытчиком. Чуть дальше два третьих и два вторых класса. За спинами детей стоят воспитатели и прибывшие ночью дети – их еще не распределили по классам. Одеты его воспитанники в старые, потерявшие форму кофты, залатанные брюки или шорты. Получше выглядят добытчики. Они рискуют жизнью, а потому имеют право на привилегии. Во главе классов стоят его парни – старшие лейтенанты. Им, как и себе, Левицкий покупал форму городских полицейских. Воспитанники вытянулись в струнку при виде майора. Эрик, который еще не сдал дежурство, скомандовал:

– Приют, равняйсь, смирно!

– Доброе утро, воспитанники приюта, – недружелюбно поприветствовал майор.

– Доброе утро, господин майор, – двести голосов слились в один.

– Сегодня нам предстоит еще один трудный день, но мы…

– Будем бороться и побеждать! – гаркнули дети.

– Хищники захотят сожрать нас, но мы…

– Будем бороться и побеждать!

Казалось, стекла в спортзале слегка дребезжат от этого восторженного крика.

– Когда учеба не будет даваться, мы…

– Будем бороться и побеждать!

– Когда сил не останется работать, мы…

– Будем бороться и побеждать!

Марк подождал, когда утихнет эхо ребячьих голосов, а потом скомандовал:

– Вольно. Разойтись!

Зал загудел, словно одновременно заработало с десяток мощных вентиляторов. Стройные ряды распались. Дети потянулись к столовой. На месте остались лишь новенькие, они пока не знали, что делать и куда идти. Марк направился к ним, попутно заметив, как старший лейтенант Зверев догнал Александру Карангело. Из десяти его парней только трое еще не создали семьи, но, кажется, Славик решил исправить это упущение. Он сделал у себя в мыслях пометочку – надо подготовиться еще к одной свадьбе.

Новенькие, все девять человек, смотрели на него со смесью восторга и ужаса. Он выдержал паузу, пристально оглядев всех.

– Познакомимся поближе, – наконец заговорил он. – Я, майор Левицкий, руковожу приютом. Обращаясь ко мне, вы должны говорить «господин майор» или «господин Левицкий». Ясно?

Дети нестройно кивнули.

– Когда к вам обращается старший по званию, я или лейтенанты, на односложный вопрос вы должны отвечать «так точно» или «никак нет». Ясно?

Еще один кивок.

– А теперь еще раз и по уставу. Ясно?

– Так точно, – вразнобой ответили новички.

– Так точно, господин майор, – поправил Левицкий. – Еще раз.

– Так точно, господин майор, – на этот раз у них получилось значительно лучше.

– С этого дня вы становитесь рядовыми приюта. Называя себя, следует приставлять перед именем слово «рядовой». Ясно?

– Так точно, господин майор, – немедленно откликнулись дети. Марк заметил, что не все слушали его внимательно, и потому некоторые промолчали, но он пока не заострил на этом внимание.

– А теперь слева направо: имя, город из которого прибыли, возраст. Начали.

Крайней сидела самая маленькая девочка. Марк знал, что она прибыла из Парижа с братом и ей недавно исполнилось восемь. Глядя в пол, она пролепетала:

– Мадлен Майлс.

– А теперь еще раз и по уставу. Так, чтобы тебя слышали, – девчушка затравлено посмотрела на стоящего перед ней гиганта. Она не поняла, что от нее требовали. Как обычно в таких случаях, Марк обратился за помощью к другим. – Кто хочет показать, как это делается?

Руку тут же вскинула темноволосая девочка с большими карими глазами. Майор сразу обратил внимание на ее живой взгляд. Странно… Чем же она не устроила Токио? Выглядит очень сообразительной. Он благосклонно кивнул ей:

– Рядовая Апель Катрин, – звонко прокричала она. – Токио, одиннадцать лет.

– Молодец, рядовой Апель, – похвалил он, от чего девочка зарделась. – Только звание «рядовой» не изменяется по родам. Отныне ты – рядовой Катрин Апель, – снова повернулся к Мадлен. – Попробуй ты.

– Рядовой Майлс Мадлен, – прошелестела она.

– Не слышу, – сдвинул брови майор.

Девочка набрала в грудь воздуха и произнесла с каким-то надрывом:

– Рядовой Майлс Мадлен, Париж, восемь лет, – на окончание фразы воздуха у нее не хватило, оно опять раздалось еле слышно. Но Марк не стал приставать к ребенку, посмотрел на следующего.

– Рядовой Саргсян Арташес, Нью-Йорк, тринадцать лет, – произнес мальчишка без излишнего рвения, словно через силу. На Левицкого смотрит искоса. Этот еще не привык к новому статусу: был любимый сын у родителей-охотников, а стал один из многих других в приюте. Марк с интересом рассматривал белокурого подростка, в котором от армянской крови осталось только имя.

Взглянул на Малька.

– Рядовой Зорич Миховил, Лондон, одиннадцать лет, – у этого в глазах раболепие и желание выслужиться. Что ж, посмотрим, как дальше будет.

Когда все представились, майор продолжил:

– Поступая в приют, каждый из вас имеет право выбрать класс, в котором будет обучаться. Любой вплоть до самого высшего – добытчиков. Но, если вы не сдадите тесты по изучаемым предметам и физической подготовке, вас переведут на класс ниже, вплоть до первого, независимо от возраста. Как вы думаете, какой класс самый почетный?

Арташес поднял руку и, дождавшись разрешения Марка, предположил:

– Добытчики?

– Да, – подтвердил Левицкий. – Самая почетная профессия в городе – мусорщик. Самый почетный класс в приюте – добытчики. Они получают больше еды, они лучше одеваются и имеют больше свободного времени. Ясно?

– Так точно, господин майор, – уныло отозвались дети. Но он начал этот разговор, для того чтобы рассеять уныние, дать им смысл жизни, поэтому бесстрастно продолжил.

– Добытчики, которым исполняется восемнадцать лет, имеют право на отдельную комнату в приюте. Они имеют право создать семью и воспитывать детей. А что будет с тем, у кого родится двое детей? – он посмотрел на новичков.

Арташес внезапно вздрогнул и поднял голову:

– Получат квартиру в городе? – недоверчиво уточнил он, даже не спросив разрешения.

– Так точно, рядовой Саргсян. Обитатели приюта обладают равными с горожанами правами. И так же, как любой другой житель города, в семье которого родилось двое детей, он имеет право на двухкомнатную квартиру. Только в отличие от них, мы еще имеем право выбирать город, в котором жить. Моих воспитанников с радостью готовы принять все пять городов, потому что они станут лучшими охотниками. Ясно?

– Так точно, господин майор, – в голосе ребят появился энтузиазм, лишь Саргсян по-прежнему смотрел на него с недоверием. Он поднял руку, спросил после раздумья:

– А кто-нибудь уже получил квартиру в городе?

Марк ухмыльнулся:

– В этом месяце старший лейтенант Жманц ждет пополнение. Как только второй ребенок родится, он получает квартиру.

– Это значит, мы можем вернуться к родителям? – Катрин рот приоткрыла от восторга.

– Так точно, рядовой Апель, – майор понимал, что для детей из Токио сейчас безразличны и хищники, и опасная работа добытчиков, и предполагаемая семья, и даже двое детей. Для них сейчас важно одно – вернуться домой, туда, где остались их родители, братья и сестры, которые смогли сдать тест на интеллект. Вот подрастут, тогда крепко задумаются, стоит ли возвращаться в город, где почти всех рожденных ими детей могут выбросить на свалку. – Вы можете вернуться и раньше, когда вам исполнится восемнадцать лет, если сдадите тесты в городе на физическую подготовку. Тогда будете жить в общежитии.

Мадлен от этих слов съежилась, Арташес тоже будто ощетинился – они не могли вернуться домой ни при каких обстоятельствах. Дома не существовало. Чем утешить их? Тем, что очень скоро приют станет для них вторым домом? Вряд ли они поверят.

– Сейчас можете идти на завтрак, а после этого жду в спортзале. Скажете, в какой класс хотите определиться, и сдадите тест на физическую подготовку. Разойтись, – скомандовал он. Какое-то время смотрел им вслед. Новая партия. Будущие сержанты и лейтенанты. Будущие покорители городов.

Только две девушки в приюте получили звание младшего лейтенанта – две подруги Александра Карангело и Алина Бабеш. Остальные либо не подходили для этого звания по возрасту, либо уже вышли замуж и воспитывали детей. Александра мечтала стать старшим лейтенантом и шла к цели с удивительной настойчивостью. Но, когда встал вопрос о том, кто еще получит звание старшего лейтенанта – она или Филипп Ле Пан, семнадцатилетний парнишка, проходивший норматив на три секунды дольше нее, – майор без рассуждений предпочел Филиппа, а ей заявил: «Тебе пора замуж. Не женское дело командовать». Александра пришла в ярость, но изменить ничего не могла. Майор единолично решал, кому присваивать звание. Подруга, как могла, утешала ее. Сама Алина о подобном не мечтала.

Сильная, выносливая Карангело отличалась яркой внешностью. Темные густые волосы, красивые черные глаза, правильной формы нос и пухлые губы в сочетании с нежной белой кожей делали ее неотразимой. Будто для того, чтобы походить на ребят, она коротко стриглась, не следила за внешностью. Но даже это не могло ее испортить. Как не помогали никакие ухищрения Бабеш, хоть немного смягчить резкие черты лица.

Александра могла бы выйти замуж, как только попала в приют, многие лейтенанты обращали на нее внимание. Но, если кто-то из ребят делал хоть слабую попытку ухаживать за ней, Александра высмеивала беднягу так, что напрочь отбивала охоту повторить попытку. В конце концов ее оставили в покое.

И все-таки у нее остался один тайный поклонник. Славику Звереву недавно исполнилось девятнадцать, и если он до сих пор не женился, то лишь потому, что ему нравилась Александра. Два года он наблюдал, как девушка отшивала одного кавалера за другим. И каждый раз прокручивал в голове: «А вот если подойду я, то я скажу… А она ответит…» Дальше этих мыслей дело не шло.

Но сегодня ночью он принял твердое решение пригласить ее на свидание. «Сколько уже можно сомневаться? Посмеется, так что ж… По крайней мере, буду знать, что шансов и у меня нет…» Сделав глубокий вздох, чтобы успокоиться. Он догнал ее сразу после построения:

– Александра… Алекс… – крикнул он ей вслед, но она не слышала – шла в столовую с девочками-воспитанницами из второго класса. Те с восторженным обожанием взирали на наставницу. – Младший лейтенант Карангело! – крикнул Славик наконец.

Девушка остановилась как вкопанная, обернулась. Зверев пробрался к ней, убирая с дороги первоклассников.

– Не дозовешься тебя… – недовольно пробурчал он.

Девушка лукаво прищурилась:

– Ты что-то хотел?

– Поговорить. Пять минут найдется?

Оценивающий взгляд с головы до ног. Заметила и его взволнованное дыхание, и невольный румянец от ее взгляда. Она повернулась к девочкам, с открытым ртом следящим за ней.

– Идите, я подойду через пять минут.

Они неохотно двинулись дальше, поминутно оглядываясь. Славик видел это, потому что смотрел им вслед – на Александру взглянуть не решался. Девушка, наоборот, пристально всматривалась в него, едва сдерживая смех. Потом не выдержала, прыснула и поинтересовалась:

– Так что ты хотел?

Глядя в веселые глаза, Славик тоже рассмеялся. «Пусть ее. Пусть смеется над ним. Она так сладко смеется…»

– Если будешь молчать, я пошла, – она вскинула подбородок. Короткие волосы чуть колыхнулись.

– Не надо, – он взял себя в руки. – Я только хотел… – «Как к хищнику в пасть!» – Приходи сегодня в приемник.

Замер, выжидая. «Высмеет? Откажет!»

Александра театрально вытаращила глаза:

– В приемник? Зверев, ты хочешь сказать, что приглашаешь меня на свидание?

– Приглашаю, – упрямо мотнул он головой.

– Ба! Ушам своим не верю, глаза свои протираю. Два года облизывался, как подъездный сирота на кусок хлеба, и на тебе… Ты серьезно? Не передумаешь? Не убежишь?

Улыбка невольно скользнула по его лицу. Славик посмотрел в сторону, потом на нее.

– Хватит тебе уже. Придешь?

– Я… – Александра сделала паузу, – подумаю. Может, и приду. Ладно, мне пора, – повернулась, чтобы уйти.

Он поймал ее за руку.

– Постой… Когда скажешь-то? Ждать тебя или не ждать?

– Никогда. Вечером придешь в приемник и узнаешь о моем решении.

Пошла в класс величественно, точно жена мэра на торжественном приеме. Сердце замерло в томлении. И откуда-то пришла уверенность: «Моя будет». Никогда она еще ни с кем так не разговаривала. Сразу едко отказывала. Славик помчался в спортзал. Эх, не его сегодня очередь выходить с добытчиками. Он бы полетал по свалке…

Понедельник. Лондон

Йорген в спальне собирался на свалку. Диван он уже собрал, спрятал постель в шкаф. Приготовил костюм охотника. У мусорщиков костюмы синие, а у охотников – светло-серые, чтобы защитники выделялись издалека. Хищники тоже научились отличать тех, кто может их ранить.

Его смена начиналась в 8:30. Ева вернется под защиту города, а он выйдет навстречу хищникам. Охотники и мусорщики работали на свалке через день. Они с женой специально договорились работать в один день, чтобы выходной проводить вместе: друг с другом и с детьми. Выходить в одну смену им не разрешали – считали, что в таком случае охотник будет следить за женой, а о защите остальных мусорщиков не побеспокоится. Йорген признавал справедливость этого предположения. Вряд ли бы он следил за своей пятеркой, если бы знал, что хищник может порвать Еву. Уже тогда, когда они впервые обменялись заинтересованными взглядами, он не мог выполнять работу как прежде.

Йорген невольно вспомнил, как застенчиво улыбалась Ева, когда он флиртовал с ней после возвращения со свалки. А за спиной Лиза – он позвоночником чувствовал ее осуждающий взгляд. И, как только они оставались одни, раздавался командный шепот: «Ты в своем уме? Ты ее проверил? Ты уверен, что она не сдаст тебя с потрохами?» Как будто только Лизе разрешено выйти замуж, а Йорген не имел права влюбиться, должен сначала собрать досье на невесту, а потом уже отпускать чувства на свободу. Если бы Лиза тогда обнаружила, что его избранница агент лондонской контрразведки, он бы, скорее, убил Лизу, чем Еву. Попытался бы убить. Напарница почувствовала это и оставила его в покое…

Ева необыкновенная. Тринадцать лет прошло, а он сходит по ней с ума. Она чувствует, когда надо молчать и когда говорить. Она необыкновенно сексуальна, прекрасная мать, интересный собеседник. Ради нее он готов пойти на самое страшное преступление, лишь бы она жила…

Раз нельзя выйти на свалку вместе, они выходят на смену по очереди. Сначала Ева, потом он. Мимолетная встреча в фильтр-комнате, прощальный поцелуй – и он может идти навстречу хищникам.

Перед тем как облачиться в защитный костюм, Йорген воспользовался тем, что его женщин нет дома, и приготовился к ночному походу. Достал из тайника в подъезде шпионский костюм – черный, облегающий. Он не пользовался им уже много лет. Хорошо, что ткань тянется, иначе бы не налез – все-таки с момента его шпионской молодости, он несколько раздобрел. Черная маска на лицо, очки-тепловизоры, пояс с маленькими кармашками, в котором лежит всё, что может понадобиться для ночной вылазки: фонарик, набор отмычек, небольшой нож, респиратор и прочие мелочи. В таком виде в комендантский час, когда в подъезде выключают свет, ни один горожанин его не разглядит. У полицейских в снаряжении тоже есть тепловизоры, но, если повезет, он сможет проскользнуть и мимо них. Спускаться на минус первый этаж, туда, где находилась ярмарка и тоннели, ведущие в другие города, он решил по ступенькам. Йорген свернул одежду, скрепил ее жгутом и положил на антресоли в шкафу. Туда Ева заглядывала лишь раз в году, перед началом учебного года. Так что еще месяца два костюм спокойно мог там лежать. Даже если жена заглянет – не станет проверять этот сверток, он такой же, как и многие другие здесь.

Йорген надел костюм охотника, повесил Укус на плечо, в руки взял шлем и вышел из дома. Постоял немного в коридоре, глядя на одинаковые белые двери, расположенные на равном расстоянии. На его этаже +17 в каждом крыле пятьдесят четыре двухкомнатные квартиры, всего сто шестьдесят две. Это этаж, где живут детские врачи со своими семьями. Его соратники жили выше – на этаже +39, +40, почти все они имели трех детей и, соответственно, трехкомнатные квартиры. Они с Евой решили пока жить здесь – на этаже +17 за жилье приходилось платить меньше.

Он прошел на пятачок между тремя отделениями города. Справа расположены восемь лифтов группы Е. Сейчас они собирают мусорщиков и охотников, выходящих на свалку в 8:30. Напротив, ближе к левому крылу, лифты Д – для уборщиков, электриков, лифтеров и прочего обслуживающего персонала. Лифты В и Г – ближе к центральному крылу. Лифты А и Б отсюда не видно, они внутри центрального крыла, и лестницы там не предусмотрены, а возле лифтов Е лестница есть. По ней он ночью и спустится. Он вставил карточку в щель. Пластиковая карточка в городе – всемогущая вещь. Только с помощью нее можно вызвать лифт, получить зарплату, оплатить дорогую покупку в магазине и получить еду. А, если вдруг тебя захотят наказать, стоит ее заблокировать – и ты умрешь с голода. Или тебя мгновенно вычислят и арестуют, если ты ею воспользуешься. Впрочем, Йоргена учили, как можно обмануть электронную систему. Только очень не хотелось вспоминать полученные навыки. Лучше бы всё оставалось как прежде.

Двери бесшумно отворились, и он шагнул внутрь под одобрительные возгласы товарищей.

Понедельник. Приют

После завтрака майор проследил, чтобы новенькие явились в спортзал. Там уже хозяйничали старшие лейтенанты Тендхар и Такаси. Им завтра выходить на свалку, а сегодня они весь день проведут в спортзале.

Самую большую комнату в приюте лейтенанты разделили на две части и, покрикивая на воспитанников четвертого класса, установили тренажеры. В левой половине построили полосу препятствий: положили на высокие столбы бревно, раскидали ложные камни. Двое подвесили к потолку боксерские груши. Здесь будут сдавать тест дети, желающие перейти в класс добытчиков.

В правой полосе остальные учащиеся будут накачивать мышцы, чтобы когда-нибудь тоже повысить свой статус.

– Построились, ублюдки! – орет Павел Тендхар – самый крупный из лейтенантов, лишь чуть ниже майора.

Мадлен за спиной Левицкого тихонько вскрикивает. Он слышит, как утешает ее брат. Ничего, пусть привыкает. Здесь им не городская школа.

Четвертый класс вытягивается в струнку перед Тендхаром, стараясь не смотреть в его большое и круглое лицо с зачесанными назад длинными волосами. Такаси беседует с теми, кто решил сдать тест. Если они уложатся в норматив, станут добытчиками, но пока они рядовые четвертого класса.

Марк тоже выстраивает новеньких.

– Кто определился с классом?

Робкая рука Майлса Эскота:

– Мы с сестрой пойдем в первый.

Следом Арташес:

– Хочу попробовать четвертый.

Дети из Токио решили идти во второй класс. Малек, новообращенный член банды, в первый. Все определились, только бойкая Катрин молчала. Потом посмотрела на майора с вызовом:

– Господин майор, я хочу сразу стать добытчиком!

Чего-то подобного он от нее и ожидал. Тендхар уже распределил воспитанников по упражнениям – одни подтягивались на перекладине, другие отжимались от пола или качали штангу – пластиковую трубу с навязанными на концы кирпичами. Марк лишь взглянул в его сторону, и он примчался, будто только и ждал зова майора.

– Прими тест у этих во второй, а у этого – он показал на Саргсяна, – в четвертый класс.

Лейтенант с готовностью кивнул и увел за собой добровольцев.

– Первоклассникам тест сдавать не надо, – объяснил он оставшимся. – А ты, – кивнул он Катрин, – иди за мной. Посмотришь, что нужно сделать, чтобы стать добытчиком, а потом попробуешь сама.

На первый взгляд полоса препятствий не представляла особой сложности. Дети должны были подняться по лесенке, пробежать по бревну, спрыгнуть вниз с высоты около двух метров. Перепрыгивая по ложным камням, добраться до пустого пространства у стены. «Камни» – изобретение сяньшеня Дэна. На некоторые из них можно наступать без опаски, другие ломаются под ногой. Как на свалке: никогда не знаешь, где свернешь ногу. Если преодолеешь камни, то тебя встретят «хищники»: на спортивных лестницах, на самом верху, стоят младшие лейтенанты – Де Лоренци и Кауппинен. В руках у них тяжелые продолговатые груши – на таких до сих тренируют полицейских в городах. Они прикреплены к потолку на длинной веревке. Когда испытуемый проходит этот участок, его стараются сбить с ног. У стены, за полосой препятствий, лежит «добыча». Ее надо собрать в заплечный мешок и доставить обратно, обойдя препятствия за минуту.

Итиро Такаси – веселый японец, казавшийся хрупким по сравнению с Тендхаром, – настроил электронный секундомер и дал отмашку первому мальчишке.

Тот рванул с места так, что по лестнице забрался, пропуская ступенек по шесть за раз. Легко прошел по бревну. Благополучно миновал «ложные» камни. «Хорошая интуиция», – отметил про себя Марк. Ловко увернулся от груш, со свистом разрезающих воздух. Безошибочными движениями собрал «добычу» в мешок и помчался обратно. Его едва не сбили на обратном пути, но он вовремя упал на пол, перекатился. Такаси уже переместил наклонную лестницу. Мальчишка быстро забрался по ней, а с другой стороны спрыгнул сразу за финишную черту.

– Отлично! – Итиро остановил секундомер. – Пятьдесят две секунды. Рядовой Эрдели, ты переводишься в класс добытчиков. Поздравляю. Пойди перемешай камни.

Следующей попыталась пройти тест Чернышенко Марина. Она легко преодолела бревно, но едва ступила на «камень», как стопа провалилась, и девочка, вскрикнув, упала на пол. Такаси сразу оказался рядом. Профессионально ощупал лодыжку и тут же дернул, вправляя вывих. Марина вскрикнула, закусила губу.

– Рядовой Чернышенко, до следующего урока свободна, – скомандовал Итиро. – Остаешься в четвертом классе. Следующий! – крикнул он, заменяя поломанный «камень» другим. Всё, что они порушат сегодня, вернется в мастерскую, где сяньшень вернет предметам первоначальный вид.

Левицкий взглянул на Катрин:

– Рядовой Апель. Попробуешь?

Девочка, затаив дыхание, кивнула. Такаси с сомнением посмотрел на майора, но тот отмахнулся – продолжай. Катрин подали заплечный мешок.

– Старт! – дал отмашку Марк. Девочка без малейших усилий взобралась по лесенке, пробежала по бревну, балансируя руками, – будто всю жизнь только этим и занималась. Прыгая с «камня» на «камень», несколько раз ошиблась, но, поскольку весила очень мало, никакой заминки это не вызвало. Она выскочила на свободное пространство, увернулась от груши, но вторая с такой силой ударила ей в лицо, что малышку отшвырнуло метров на пять. Катрин упала на воспитанников, качавших пресс у окна, и осталась лежать без движения. Ребята склонились над ней, туда же подбежал Такаси. Достал кровеостанавливающую салфетку. Майор отвернулся. Поискал глазами остальных. Павел подвел новеньких к Марку.

– Во второй класс годятся, – доложил он о тех, что прибыли из Токио,– а этот… – он кивнул на Арташеса, – только в третий. Скула у Саргсяна покраснела, видно, ему отвесили оплеуху. Вскоре к ним подошла Катрин. Задора в ней поубавилось: лицо побледнело, руки заметно дрожали. Левицкий лишь вскользь глянул на нее. Этой девочке еще расти и расти до добытчиков, следовало немного сбить с нее гонор.

– Рядовой Апель поступает во второй класс, – вынес он вердикт. – Оставайтесь в спортзале, занимайтесь под руководством старшего лейтенанта Тендхара, – он заметил, как дернулся Арташес. – После перемены жду всех в первом классе. На третий урок разойдетесь туда, куда вас определили. Ясно?

– Так точно, господин майор, – нестройно ответили они.

– Разойтись, – скомандовал Левицкий.

Он направился к мадам Байи. Предстоял тяжелый, но необходимый разговор.

В коридорах на первом этаже почти нет окон. Лампочки горят редко. В полутьме Марк проделал путь до самого дальнего класса, находившегося за такой же, как везде, белой пластиковой дверью.

Душевно больные дети занимались в той же комнате, в которой спали. Складывали матрасы в угол, а из другого угла доставали простенькие игрушки – пластмассовые кубики, самодельную мозаику из кусочков пластика, старые книжки и открытки. Мадам Байи любила малышей, кажется, даже сильнее, чем родители. Часто она творила с ними чудеса. Двоих даунов она смогла сделать полноправными членами приюта: один учился в первом классе, а другой – в четвертом, и оба лишь немного уступали сверстникам. Сейчас под ее опекой осталось еще шестеро детей. Один из них был совершенно безнадежен. Аревик Ашотовна установила диагноз: олигофрения третьей степени – идиотизм. Но за него исправно платили даже больше чем положено – два ящика еды и один воды. А вот за другого дауна – шестилетнего мальчишку, попавшего к ним четыре года назад, – уже три месяца еды не поступало. Марк узнал: его родители-мусорщики погибли, а значит, никаких выплат не предвидится.

Увидев майора, все дети, кроме олигофрена, встали и даже попытались отдать честь и что-то там выговорить. Мадам Байи смотрела на Левицкого со смесью ненависти и боли. Марк махнул головой.

– Выйдем ненадолго, мадам Байи.

Старушка повернулась к своим подопечным.

– Поиграйте пока. Ты, Бенджамин, остаешься за старшего, а если Джек, – она показала на олигофрена, – будет драться, сразу зови меня. Я буду в коридоре.

Левицкий сомневался, что ребенок понял то, что она сказала. Скорее всего, это попытка показать успехи в воспитании Бенни.

Как только дверь закрылась, мадам заговорила с тихой яростью:

– Я не позволю вам скормить хищникам Бенни! Не позволю, слышите? – она даже наступать начала, но майор остался неподвижен, как колонна ярмарки, и ей пришлось остановиться.

– Интересно, как вы мне воспрепятствуете?– поинтересовался майор, выдержав паузу.

Старушка тут же сменила тон.

– Послушайте, он ведь ест очень мало! – заговорила она умоляюще. – Хотите, я буду делить с ним свою порцию? Это ничего вам не будет стоить!

– Не хочу. Полбанки, которые вам достаются, и так слишком маленькая порция. Если вам станет плохо, придется вызывать врача и отдавать еду еще и за ваше лечение.

– На Джека дают два ящика еды. Вы можете кормить Бенджамина оттуда!

– Могу. Но не буду. У меня кроме этого дауна еще двести ртов вполне здоровых детей.

– Майор, осталось ли в вас что-то от человека? Неужели вы не понимаете, что этот мальчик тоже будет здоров. Два-три года и он…

– Два-три года – слишком долго, мадам Байи.

– Хорошо, тогда заберите Джека. Его я никогда не вылечу.

– Я не могу забрать Джека, мадам Байи, – вкрадчиво втолковывал Левицкий. – Родители исправно платят за него. Они мне доверяют. Пока я выполняю свои обязательства, мне будут доверять и другие. И будут приводить ко мне даунов, которых вы можете, к своему удовольствию, воспитывать.

– Тогда возьмите меня! – выкрикнула женщина. В глазах блеснули слезы.

– Хорошо, – согласился майор. Он ожидал такого поворота. – Сегодня щитом для добытчиков на свалке будете вы, – старушка побледнела. – А завтра пойдет Бенджамин. Послезавтра – Джек. За ним – остальные. Что вы на меня так смотрите? Или думали, что, когда погибнете, я с ними нянчиться буду?

– Вы чудовище… Монстр! – потрясенно шептала она. – Вас Бог покарает.

– Бог?!– вспылил майор. – Какой Бог? Который бросил нас подыхать на этой свалке? Здесь я бог! И вы полностью в моей власти. Поэтому сегодня после обеда я заберу Бенджамина с собой.

Он развернулся и направился к библиотеке: там проходили занятия первого класса. Перемена уже почти закончилась, ему предстоит преподавать устав приюта.

Понедельник. Лондон

Ева любила выходить на свалку в утренние и вечерние часы – они самые безопасные, наверно, хищники еще спят. А вот Йоргену сегодня выпало нелегкое дежурство: после девяти хищники появляются чаще. Они привычно поцеловались в подъезде, как только она вышла из фильтр-комнаты. Проводила взглядом светло-серый силуэт, исчезающий за раздвижными дверями. Затем, отстояв небольшую очередь в темном коридоре правого крыла, – на этаже +1 экономили на лампочках – вошла в распределитель.

Лампы дневного света ослепили после сумрака. Но здесь годами ничего не менялось, так что она сразу прошла к большому столу – почти два квадратных метра, – что стоял в метре от входа. Седой приемщик, сидевший за ним, быстро вносил данные в электронные карты мусорщиков. Казалось, сморщенные узловатые пальцы тычут в кнопки наугад. Но, несмотря на то что Ева видела его впервые, она была уверена: он всё заносит правильно, неумех на такое место не поставят. Позади стола суетились пожилые сортировщики, рассовывая принесенное со свалки по ящикам с надписями: БУМАГА, ТРЯПЬЕ, ПЛАСТМАССА, СТЕКЛО, МЕТАЛЛ, ДЕРЕВО, КЕРАМИКА. Хорошая работа: всегда в тепле, никакого риска. Ева и сама была бы не прочь поработать здесь. Но приемщиками и сортировщиками работают лишь особо отличившиеся мусорщики. Так что, от того как она собирает мусор, зависит не только, как будет обеспечена ее семья, но и где Ева окажется в старости: или будет таскаться по свалке, рискуя жизнью, или же здесь принимать добычу.

Она вывалила содержимое двух мешков на стол. Приемщик скользнул взглядом по предметам, оценивая количество самых больших ценностей: дерева, стекла и металла.

– Пятнадцать баллов, – решает он и, вставив электронную карточку Евы в наладонник, заносит туда данные.

Пятнадцать баллов – это очень неплохой результат. Самое большее, что она получила за прошлую неделю, – 23, но тогда Ева принесла килограмм пять железа.

Поднимаясь домой на лифте, она выбрала скорость подъема. Ехать можно очень быстро, так что даже уши закладывает, или очень медленно. Приятно плавно покачиваться в чистом лифте темно-зеленого пластика. Самый удивительный, конечно, лифт администрации: с зеркалами, картинами на стенах и мягким ковром под ногами он похож на комнату. Она ехала в таком, когда ее приглашали на торжество в Зал заседаний на этаже +83. Зато в лифтах охотников намного приятней, чем в лифтах Б, которые обслуживали теплицы: там вечно не хватает ламп, на полу грязно и воняет гнилыми овощами. Когда Ева не торопилась, она ехала на минимальной скорости, а сегодня как раз такой день: дети в школе, муж на свалке. Ева привычно помолилась за него: «Господи, верни мне его живым, и я буду служить тебе всю жизнь». Она произносила одни и те же слова, хотя представления не имела, как надо всю жизнь служить Господу. Проповеди она слушала, но в церкви не появлялась. Чтобы забронировать место на этаже -88, надо платить еду: зал вмещает лишь три тысячи человек, а в городе живет около пятидесяти тысяч взрослого населения. У ее семьи есть немало других нужд, так что проповеди она смотрела по телевизору или слушала по радио, да и то не каждое воскресение.

Войдя в квартиру, Ева первым делом пошла в очиститель. Бледно-розовый пластик на полу теплый, приятно ступать на него босыми ногами. Ева бросила свой синий костюм мусорщика в стиральную машину и сама полезла под белую пену, отгородившись тонкой занавеской, чтобы не забрызгать пол и стены – не хотелось сегодня еще и уборкой заниматься. Лучше уж завтра, в выходной.

После свалки у нее появлялось ощущение нечистоты, а после очистителя даже на душе становилось легче. Накинув серебристый синтетический халат, – муж подарил на день рождения – она полюбовалась собой в небольшое зеркало. Слишком худая, а под глазами и у рта начали появляться морщинки. Разве что волосы по-прежнему густые и шелковистые – Йорген восхищается их светло-русым цветом. Когда он вернется со свалки, он не заметит ни худобы, ни морщинок, только серебристый халатик, и сразу потащит ее в спальню. При девочках Ева не могла его носить – здесь нет ни одной пуговицы, лишь тонкий поясок.

В спальне муж оставил порядок, а вот за девочками не проследил, пришлось ей самой заправлять за ними постели.

Потом Ева включила телевизор, но смотрела его вполглаза. Сосредоточиться на фильме, пока муж не вернулся со свалки, она не могла. Но слушать тишину пустой квартиры тоже не хотелось, пусть хоть этот ящик говорит. Ева подошла к окну, постояла немного. Внизу копошились маленькие фигурки. Двадцать из них в светлых комбинезонах – охотники. Сердце ныло, когда она наблюдала за происходящим из города. Так и казалось, что сейчас налетят хищники… Ева решительно отвернулась.

Какое бы дело себе подыскать? Готовить обед еще рано – девочки придут позже Йоргена, успеет остыть. Тут она вспомнила, что приближался школьный праздник – выпуск седьмого класса. С четырнадцати лет дети обучались у родителей их профессии. Ева передернула плечами, представив, что ей придется учить девочек искать ценные вещи на свалке. Конечно, начнут они с тренажерного зала, но потом придется вместе выходить наружу. Без Йоргена. Если, конечно, Беата или Доминика не захотят стать охотницами. Еву еще раз передернуло. За всю жизнь она знала только одну женщину-охотницу – Лизу Левицкую. И эта женщина ей очень не нравилась. Даже то, что она погибла, не изменило отношения Евы к ней.

Можно еще узнать у статистиков, какие вакансии есть в городе, и нанять за еду кого-нибудь с тех этажей. Тогда риск для жизни дочек будет минимальный, но она обречет их на жизнь под землей, потому что вакансии бывают только в низкооплачиваемых профессиях, у тех, кто и работает, и живет на этажах со знаком «минус». Как ни боялась Ева за детей, она понимала, что не имеет права принимать решение вместо них. Захотят стать мусорщицами – пусть. Попытаются стать охотницами – это их выбор.

Итак, в школе выпуск. Старшей Беате осталось два года до этого праздника. Доминика попросила, чтобы мама нашла ей платье, в которое сестра наряжалась в прошлом году. Где-то оно на антресолях.

Ева подвинула пластмассовый стул к шкафу и открыла дверцу. Сначала она машинально сдвинула странный черный сверток в сторону. Потом сердце ухнуло в желудок, и Ева взяла его в руки. Осторожно спустилась вниз, села на пол, медленно развернула содержимое. Так и есть, она не ошиблась. Черные трико и свитер, маска, странные очки, пояс с маленькими карманами. Она вытряхнула их содержимое: отмычки, респиратор, нож, фонарик, другие непонятные предметы… Давно она не встречалась с этим. Если бы раньше не сталкивалась, сейчас бы и внимания не обратила, решила бы, что это свитер мужа, который он надевает только на похоронное служение.

Тринадцать лет назад, когда Ева познакомилась с Йоргеном, она слышала о шпионах только на школьных уроках. Детей строго-настрого учили сообщать о подозрительных незнакомцах полиции. «Другим городам хочется узнать секреты Лондона, – внушали им. – Они не хотят платить за эти секреты еду. Они хотят их украсть. Если им это удастся – всем в городе будет плохо». Шпионы ей представлялись дядьками со страшными небритыми рожами, вместо хлеба поедающими детей. Улыбчивого кареглазого парня Ева заподозрить никак не могла. Единственное, что ей не нравилось, так это его напарница. Лиза маячила рядом. Ева даже подозревала сначала, что Лиза и Йорген – любовники. Очень уж ревниво та следила за ним.

Позже она познакомилась с мужем Лизы, Марком, и решила, что эта пара стоит друг друга. Однако после свадьбы они даже дружили семьями. Ева жила спокойно. Пока не наткнулась случайно на такой вот сверток.

Она тогда точно так же сидела на полу и смотрела на разложенные вещи, пытаясь найти хоть какое-то оправдание их появлению в доме. Но, кроме двух вариантов, ничего не вырисовывалось. Либо ее муж – вор, либо тот самый страшный шпион, которым их пугали в школе. И то и другое ужасало. Она положила вещи туда, откуда взяла. Стала следить за Йоргеном, чтобы поймать его с поличным. Ева мучительно размышляла: что делать, если он не прекратит свою деятельность? Если она любит Лондон, то следует предпринять что-то радикальное, ведь муж вредит всем, кто живет здесь: старикам, молодым, детям… В конце концов она приняла решение: как только заметит ночные или дневные исчезновения Йоргена, откровенно с ним поговорит. Если он откажется оставить всё ради семьи, тогда… Тогда она сообщит обо всем полиции и разведется. Но проходил день за днем, а он оставался дома. Потом погибла Лиза. Необычный костюм исчез. Тревога Евы утихла.

И вот через столько лет костюм снова выплыл. Сейчас она уже не наивная девятнадцатилетняя девочка. Она не будет гадать, для чего здесь эта форма. Она еще вчера заметила у Йогена отсутствующий взгляд, но муж отмахнулся от вопросов, рассказал бородатый анекдот, перевел разговор на другую тему. Теперь стало понятно: он что-то задумал, и просто так она это не оставит.

Понедельник. Приют

В библиотеке, где проходили занятия первого класса, стояло только два стула. Мебель нужнее там, где занимаются старшеклассники, особенно в мастерских, где из ветоши, найденной на свалке, под руководством Жании Исметовны и сяньшеня Дэна они пытались сделать пригодные для города или приюта предметы. За абажуры, шариковые ручки, подставку для книг или стаканчик для карандашей, реставрированные бокалы, картины из кусочков цветного битого стекла и пластика платили лучше.

Первоклассники сидели на полу вдоль легких книжных полок, также изготовленных детьми в приюте. Книги, стоящие здесь, нашли на свалке. Майор не сдавал их на переработку – много за них не выручишь, но они скрашивают свободное время детей. К тому же на настоящие учебники он потратить еду не мог. Приходилось обучать детей по этим книгам, часто не менее фантастическим, чем фильмы по телевизору.

Неяркого света, падавшего из больших окон, вполне хватало для проведения урока. Дети уселись и замолчали, устремив взгляды на майора. Кто-то оперся на руки за спиной, кто-то сел по-турецки, две подружки прислонились спинами друг к другу. Для Левицкого приготовили пластмассовый стул, но он редко сидел на уроке. Когда он стоит, его внимательней слушают.

Новенькие опять сбились в одну кучку. Майору это не понравилось.

– Рядовой Майлс, пересядь с сестрой ближе к двери. Рядовой Саргсян – иди ко мне. Рядовой Беатрикс – к этому окну. Рядовой Шалев – к книжному шкафу… – он по очереди называл детей, рассаживая их среди первоклассников.

Немного подождал, когда все успокоятся.

– Начнем, – медленно произнес он. – Для начала поясните новеньким, на каком уроке они присутствуют.

Руку тут же вскинула вверх Вероника. Она недавно перевелась из детской группы. Попала в приют, когда ей едва исполнилось три года. Но, может, именно поэтому быстро забыла город и легко адаптировалась здесь. Обычно из таких, как она, получались лучшие добытчики, а если доживет, то и лучшие жены лейтенантов. Марк подал знак, девочка вскочила.

– Господин майор преподает Устав приюта и Правила выживания.

– Молодец, рядовой Лагун, – похвалил он. – Итак, кто скажет, для чего мы живем в приюте?

Другие еще не втянулись, приходилось вызывать их.

– Рядовой Блайм, – предложил Левицкий.

Филипп прибыл полгода назад, его родители работали на одном из подземных заводов по изготовлению оружия. Что-то у них взорвалось тогда.

– Цель номер один – выжить, – негромко, но четко отрапортовал он. – Цель номер два – вернуться в город.

– Отлично, – ободрил он мальчишку. – Наша цель выжить. Теперь назовите мне правило выживания номер один. Может быть, новенькие хотят попробовать?

Если бы они сидели вместе, то обязательно бы переглянулись, ища поддержки. Но Марк рассадил их, чтобы новички чувствовали себя не так уверенно. Все кроме Майлсов остались в одиночестве. Робко вытянула ладонь Катрин. Она всё еще была немного бледна, но с каждым мгновением приходила в себя, уже снова хотела отличиться.

– Рядовой Апель, – разрешил майор.

– Не выходить на свалку без разрешения? – предположила девочка, а первоклассники, уже прошедшие этот урок, прыснули со смеху.

– Тихо! – предостерег Левицкий. Снова посмотрел на Катрин. – Это неправильный ответ. Кто еще хочет попытаться?

Желающих не оказалось – никто не собирался сморозить глупость и стать посмешищем для сверстников.

– Хорошо. Помогите, старожилы.

Вверх взметнулось несколько рук. Каждый умоляюще смотрел на майора, усилием сдерживая себя, чтобы не выкрикнуть «Я!» – за это майор ругал.

– Рядовой Блаж, – негритенок, с совершенно не подходящим ему именем Марьян, мгновенно вскочил.

– Правило выживания номер один – соблюдай устав приюта, – и, не дожидаясь, когда Марк задаст следующий вопрос, протараторил. – Кто не соблюдает устав приюта, попадает в карцер, кого не смиряет карцер, тем обедают хищники.

– Отлично, рядовой Блаж, – похвалил Левицкий, краем глаза заметив, как сжался Арташес. – А если кто-то не знает устав приюта и сделает что-то по ошибке?

И опять ладошки – белые, смуглые, черные потянулись вверх.

– Рядовой Ликаржова, – выбрал он.

– Если не знаешь устав приюта, спроси у старших, – отрапортовала восьмилетняя девчушка. – Если не спросил у старших, сиди в карцере.

– Замечательно. Надеюсь, вновь прибывшие запомнят два этих пункта наизусть и в следующий раз смогут ответить так же четко. А теперь повторим тему прошлого урока. Что мы изучали, рядовой Бормолини?

Все, кроме новеньких, включились в работу, хотя то, что преподавал Марк первоклассникам, они уже должны знать. Неслучайно он определил их во второй класс. Дети из Токио успели закончить четыре класса городской школы, а Саргсяну вообще один год остался до выпуска. Только Зоричу, получавшему образование в подъездной банде, да Майлсу, пожелавшему заботиться о сестре, следовало учиться здесь.

Понедельник. Лондон

Смена Йоргена прошла на удивление тихо: мутно-желтое небо осталось спокойным. Кажется, сегодня хищники атаковали Москву. Лондонцы же благополучно вернулись в город в полном составе, набрав столько вещей, что сгибались под их тяжестью. Охотники не помогали: пусть несут, сколько хотят, их здоровье – их доход. Они свою миссию выполнили.

В ожидании лифта Йорген рассеянно слушал шутливую перебранку Гриши Клюева и Гилада Шалита. Из служивших с Марком и Йоргеном в команде остались только он да Клюев. Капитан Оверсон ушел на повышение – теперь он генерал и командует охотниками Лондона. Марк в приюте. Остальные погибли. Выходило, что скоро наступит и его очередь. В начальство он не выбился, да и не стремился. Дослужился до звания майора, потому что охотникам звания присваивали каждый год. Городу-то это ничего не стоило, зарплата от этого не увеличивалась. Охотники получали четыре ящика еды и четыре воды. Часть зарплаты уходила на хлеб и овощи, которые выращивались в теплицах на верхних этажах, часть на оплату квартиры и покупку одежды. Оставалось немного. Охотникам, которые смогли ранить хищника, выплачивалась премия – дополнительно пять банок еды. Небольшую компенсацию давали тем, кто пострадал на свалке – банок пять-восемь в зависимости от тяжести раны. Это всё, на что мог рассчитывать Йорген. За особые заслуги могли дать звание выше вплоть до генерала, но это удел одного из четырехсот охотников.

Марку присвоили звание майора в двадцать пять за ранение, по которому и комиссовали, – как последняя подачка от города. Он тогда долго провалялся без сознания. Доктор Ойвин говорил, что если он даже выживет, то останется инвалидом. А Левицкий выкарабкался и заставил города считаться с ним. Все ждут не дождутся, когда его воспитанники вольются в ряды охотников или мусорщиков. Даже в его команде часто разговоры идут об этом. Дети, которые выжили на свалке без защитных костюмов, должны стать лучшими охотниками города. Когда они с Марком изредка пересекались на воскресной ярмарке, он рассказывал, как дрессировал воспитанников…

Йорген заставил себя вновь подумать о деле. Представил путь, который ему предстоит проделать сегодня ночью. Может, воспользоваться шахтой лифта, чтобы спуститься? Это займет несколько секунд. Тогда он не столкнется с полицейскими, патрулирующими подъезд в комендантский час. С другой стороны, встреча с Депрерадовичем назначена на три часа ночи, какое-то время займет разговор. В 4:30 уже открывают тоннель на ярмарку, начинает работать пропускной пункт. Если он задержится – придется ждать часов до девяти. Тогда многие лондонцы пойдут в другие города за товарами или в гости, и можно примкнуть к какой-нибудь группе, когда они будут возвращаться. После пяти утра в шахту лифта ему уже не пробраться – и прощай снаряжение. А Депрерадович вызывает его, для того чтобы дать задание. Где он потом будет доставать присоски, подъемник, тонкий трос? Нет, лучше уж так, как он решил: по лестнице вниз, а потом, когда комендантский час закончится, на лифте, как законопослушный гражданин.

От этих размышлений его отвлек голос Клюева:

– Майор Бёрьессон! – по дружному хохоту догадался, что зовут его уже не в первый раз. Клюев с серьезным видом, не обращая внимания на смех друзей, продолжал. – Майор Бёрьессон, я всерьез озабочен вашим моральным обликом. С таким отсутствующим видом у нас ходят только влюбленные, а у вас жена, дети. О чем вы думаете, хотел бы я знать?

– Ты не поверишь, – в тон ему ответил Йорген. – Помнишь, в приемной у мэра, когда нас награждали? Там такая девочка их службы сервиса стояла. Блондинка в маленьком черном платье. У нее еще в челке розовая прядка. Помнишь? Так вот привязалась ко мне. Хочу, говорит, с вами, господин майор, часок провести и даже денег за это не возьму, – он сделал паузу и тяжело вздохнул. – Прямо не знаю, что с ней делать.

Товарищи умолкли. Они давно знали и его, и Еву. Прекрасно понимали, что, даже если бы что-то подобное случилось, трепаться бы Йорген об этом не стал. Так что все ждали, чем он закончит шутку.

– И я вот хотел твой телефон дать, так она ни в какую, – продолжил Йорген. – На что, говорит, мне такой щупленький.

Соратники расхохотались. Среди команды Гриша выделялся невысоким ростом и стройной, девичьей фигурой. Он не обиделся, рассмеялся вместе со всеми. В этот момент открыл двери лифт, приглашая их в темно-зеленый мир, где отдыхали глаза.

– Э-эх, Йорген, – заходя внутрь, говорил Клюев. – Не в росте ведь дело. Ты б ей объяснил. Уж ты-то знаешь: чем мельче – тем шустрее.

– Да я ведь говорил, – покаянно вещал Йорген. – А она мне надменно так: «Байку о том, что размер не имеет значения, придумали мужчины», – снова раздался взрыв хохота. – Я вот думаю, – переждав смех, предложил он. – Может, к Марку ее отправить? У него и размер ничего, и, может, перевоспитает ее.

– Пожалей мужика, – жалостливо сморщился Клюев. – Хочешь, чтобы он на веки вечные в приюте застрял?

– Он уже застрял. Хуже не будет! – последнюю фразу он произнес, уже выходя на этаже +17.

На этот раз они не шутили. Чтобы вернуться в город, Марк мог вновь стать охотником и получить койку в общежитии для охотников, мусорщиков и полицейских. В каждой комнате общежития жило сорок пять человек. В их распоряжение предоставляли одну койку в трехъярусной кровати и одну тумбочку на троих. Когда тебе восемнадцать, можно так пожить, пока не женишься. Но в тридцать шесть перспектива попасть туда Йоргена бы не обрадовала. Марк тоже не торопился возвращаться в город.

Был и другой путь. Если бы Левицкий женился и жена родила ему двоих детей, он бы получил двухкомнатную квартиру в любом городе. Но после смерти Лизы Марк даже не пытался встречаться с кем-то. Йорген надеялся, что кто-то из подросших воспитанниц скрасит его одиночество, но шли годы, и ничего не менялось. Если же послать к Левицкому кого-то из службы сервиса, как в шутку предложил он… Так девочки с этажа +80 стерильны. Как только какая-то симпатичная сиротка поступает туда – ей сразу делают операцию во избежание неприятных эксцессов. Внебрачные дети никому не нужны, никто не хочет, чтобы потом девушки приходили со своими ублюдками к мэру или другим из администрации, требуя компенсации. Так что Клюев прав: пошли туда такую красотку на перевоспитание, и майор навсегда в приюте увязнет, потому что ни одного ребенка она никогда не родит.

Пройдя по длинному светло-коричневому коридору, он открыл похожую на все остальные белую дверь квартиры. Ева не услышала возни ключа в замке, а потому не встретила, как обычно, у порога. Он тихонько прокрался в спальню, убрал Укус, снял защитный костюм. После этого так же неслышно прошел на кухню, где жена, одетая по-домашнему в черные брюки и серую футболку, колдовала над запасами еды. Йорген обхватил ее за талию, подбросил в воздух. Ева вскрикнула.

– Ты сумасшедший! Заикой меня сделаешь. Или порушишь что-нибудь.

Кухня в двухкомнатной квартире маленькая. Когда туда ставят шкафы, стол и холодильник, повернуться становится негде. Так что Ева права, разрушить что-нибудь очень просто. Йорген поставил жену на пол.

– Пойдем, – потянул он ее за руку.

– Девочки сейчас придут, – отмахнулась женщина.

– Успеем.

– Не успеем.

– Ева!

– Веди себя хорошо, получишь морковку, – шутливо погрозила она пальцем.

Он надул губы:

– Не хочу морковку, хочу Еву, – Йорген попробовал дотянуться до бедер жены.

– Тетя Ева занята. Получишь Еву вечером, – продолжала она, легко шлепая мужа по руке.

– Хочу Еву сейчас и вечером, – продолжал приставать он.

– Ты не переоцениваешь свои силы? – с сомнением сдвинула она брови.

– Абижаешь! – еще сильнее надулся он.

Йорген непременно бы уговорил ее, но тут входная дверь хлопнула, и послышался голос старшей девочки.

– Мам, пап! – закричала Беата с порога. – Завтра выпуск, нас пораньше отпустили, что-то там грандиозное готовят.

Она прибежала на кухню. Йорген отошел от жены и достал бутылку с водой. Поскольку и он, и Ева работали на свалке, они могли позволить себе пить больше положенного. Обычно живущим в городе полагалось лишь три бутылки в день: на завтрак, обед и ужин.

– А Доминика где? – поинтересовалась Ева, мигом посерьезнев.

– Сейчас приедет, я раньше нее на лифт успела.

– Я предупреждала, чтобы ты не оставляла сестру?

– Мам, ну что с ней сделается? Сейчас со своим классом приедет. Мам, а что я завтра надену?

– Пап, что она завтра наденет? – повернулась Ева к Йоргену, потихоньку пившему воду. – Я тут пересчитала банки, может, купим в магазине платье по такому случаю? Все равно младшей пригодится.

– Я – за, – развел руками Йорген.

Беата захлопала в ладоши и запрыгала на месте.

– Мам, а когда поедем? Давай прямо сейчас!

– Нет, после обеда.

– Но до обеда еще два часа! Давай сейчас… – упрашивала она.

– До обеда полтора часа, – поправила ее мать. – К тому же надо разогреть, накрыть стол.

– Мам, ну мы успеем.

– Мам, а Беата опять без меня уехала! – раздался из прихожей следующий голос.

– Ну и что? – сразу уперла руки в бока старшая. – Доехала? Не умерла? А мне зато сегодня новое платье купят. Бе-бе-бе, – дразнилась она.

– Беата! – одернула ее мать.

– Мам, а я что надену? – появилась на кухне и Доминика. – Ты нашла мне платье, про которое говорила? Ты сказала, оно на антресолях.

Йорген, пивший воду у окна, поперхнулся. Ева заботливо похлопала его по спине.

– Что с тобой?

– Не в то горло попало, – прохрипел он, откашливаясь. – Это потому, что стал пить не вовремя, обеда не дождался.

– Точно-точно, – согласилась Ева. – Пойди вон телевизор посмотри, там твой любимый боевик сейчас будут показывать.

– Я лучше дочке платье найду на антресолях, – он направился в комнату.

– Не смей! – крикнула Ева вслед. – Я сама найду. Ты там всё перевернешь.

– Я аккуратно! – заверил он уже из комнаты. – Ты сама удивишься, как аккуратно я умею искать.

– Посмотрим-посмотрим… – пробормотала Ева негромко, а Доминика улыбнулась и пообещала:

– Мам, если что, я сама за ним уберу.

Понедельник. Приют

Арташес добросовестно отсидел пять уроков: математику, химию, чтение, основы медицинских знаний и прикладную физику. Преподавали лишь чуть хуже, чем в городе, учебник имел только учитель, наладонник один на весь класс. Так же, как в городе, занятия длились сорок минут, с десятиминутными перерывами, чтобы воспитанники могли перейти в другой класс и немного отдохнуть. И предметы здесь были почти те же. На втором уроке старший лейтенант Зверев приставил к нему шефа, Корбина Бенсела, чтобы помочь новенькому обжиться в приюте. Мальчишка был его ровесником, но старожилом: обитал в приюте с десяти лет. Вспомнив о старшем лейтенанте Славике, как его за глаза называли воспитанники, Арташес решил, что, может, и к лучшему, что он не попал в четвертый класс. Там, говорят, хозяйничает придурочный Тендхар.

Корбин охотно рассказывал о правилах приюта, Арташес слушал внимательно, стараясь запомнить, чтобы ненароком не ошибиться, не нарушить устав. Материал, который изучали в третьем классе приюта, он уже знал, так что влиться в учебу для него проблемы не представляло. Он слушал воспитателей вполуха. Не только потому, что многое уже знал, но и потому, что было не до этого. Он еще не привык к мысли, что отец погиб. Он боялся даже представить, что следующие лет восемь проведет в этом мрачном здании. Чтобы покинуть его, надо жениться. На ком? На одной из заморенных голодом, одетых в старое тряпье девчонок?

Бенсел сообщил, что после пятого урока, перед обедом, воспитанники имеют полчаса личного времени. После обеда – еще час, а потом девочки идут на урок рукоделия к Жание Исметовне, а мальчишки – в мастерскую. Пока добытчики работают на свалке, остальные под руководством сяньшеня Дэна, преподающего также физику, реставрируют найденные раньше вещи. Работа в мастерской продолжается до ужина. После ужина – свободное время. Можно пойти в библиотеку или в спортзал.

Выслушав подробные инструкции, Арташес перед обедом спрятался в подвал, чтобы немного побыть одному. Спустился по лестнице без перил, прошел темным коридором с потрескавшимися бетонными стенами и трубами под потолком, миновал приемник, через который их группу привели сюда. Чуть дальше нашел маленькую грязную каморку, сел прямо на пол и ткнулся носом в колени. Он сбежал бы сюда сразу после первого урока, если бы майор не объяснил на пальцах, что карцер предназначен не только для лондонской банды, но и для всех, кто вздумает прогуливать уроки или каким-то другим образом нарушать распорядок приюта. Мало того, что ему придется недоедать, весь день работать и выслушивать окрики старших лейтенантов. Так он еще и должен следить за каждым своим шагом, потому что, если он сделает что-то по ошибке, случайно, его ожидает карцер.

К горестным мыслям добавлялся осадок от утреннего происшествия в спортзале, когда он пытался поступить в четвертый класс. Старший лейтенант Тендхар приказал качать верхний пресс сто раз без перерыва. Это норма для четвертого класса. Арташес мог это сделать, он частенько ходил с отцом в тренажерный зал. Заканчивая упражнение, он сделал паузу в две-три секунды, и тут же лейтенант прикрикнул:

– Не сдал. Третий класс, свободен.

– Я еще не закончил, – возмутился Арташес. – Я могу продолжить!

– Я сказал: не сдал. Заткнись и проваливай.

– Дайте мне другой тест! – настаивал мальчишка. – Я подготовлен.

– Рядовой Саргсян, – старший лейтенант понизил голос почти до шепота. – Подойди ко мне.

Ничего неподозревающий Арташес подошел к Тендхару, и тот с размаху врезал ему ладонью в челюсть, так что мальчишка чуть не упал.

– Не смей спорить! – заорал лейтенант так, что у Арташеса заложило уши. – Третий класс!

В тот момент он сдержал слезы, но теперь можно было вдоволь наплакаться. Арташес плакал обо всем сразу: об отце, которого он не увидит, о несправедливости, царящей повсюду, и о загубленной жизни. Как бы майор ни пытался соблазнить их видениями прекрасного будущего, он не верил, что что-то может измениться. В конце концов, его родители, профессиональные охотники, погибли на свалке. Так как же выживет он, ребенок, если станет добытчиком в приюте?..

Наконец слезы иссякли. Арташес посидел еще немного, прижимаясь спиной к прохладной стене. Время неумолимо двигалось, пора было возвращаться. На обед лучше не опаздывать. Голода он не чувствовал, но кто знает: может, если он не придет на обед, тоже накажут? «Отнимут ужин, за то, что пропустил обед», – мальчишка невесело ухмыльнулся. И тут же услышал, что в подвал кто-то спустился.

«За мной, – похолодело внутри. – Может, не найдут?» – он встал и вжался в бетон.

В темном коридоре слышалась возня, недовольное сопение. Потом голос почти взрослый, густой скомандовал:

– Давайте его сюда.

Снова кто-то завозился. Через несколько секунд всё утихло.

– Ну что, познакомимся? – ехидно спросил тот же командир. – Я рядовой четвертого класса Оливер Тимо. Ты кто такой?

– Зорич… – раздался жалобный голос. Арташес сразу вспомнил его – один из лондонской банды, решивший стать рядовым приюта.

– Зорич, говоришь? – прервал Тимо, недослушав. – А в банде-то как тебя звали?

– Малек, – пролепетал мальчишка.

– Вот так и будем звать тебя – Малек, – хохотнул Оливер. – Вот что, Малек, чтобы ты без дела не оставался… Теперь будешь в моей… – он помолчал, – банде. Понял?

– В какой банде? – удивился тот.

– В такой! И в благодарность за то, что я тебя беру, принесешь мне завтра банку еды. Ты меня понял?

– Где я возьму?

– Это твои проблемы. Чтобы до завтрашнего вечера принес.

– Но из столовой не разрешают ничего выносить!

Арташес помнил: дежурные на завтраке тщательно следили за тем, чтобы из столовой все выходили с пустыми руками. Один из пунктов устава приюта: еду съедаешь сам, не оставляешь на потом и ни с кем не делишься.

– Я еще раз говорю: это твои проблемы. Ты меня понял?

– Да… – жалобно скулил Миховил.

– Вот и отлично. А чтобы ты понял меня лучше…

Арташес слушал, как один за другим раздаются глухие удары – стучат кулаки о ребра мальчишки, затем тоненькие всхлипы, плач. Кажется, ему зажали рот… Саргсян с трудом сдерживал дыхание, чтобы не выдать себя.

– Хватит, Тимо, – остановил его кто-то. – А то еще майор заметит. Он к новеньким присматривается.

– Не заметит, – Оливер слегка запыхался. – Что он его, раздевать, что ли, будет? А на этой симпатичной мордашке мы следов не оставим. Ну, Малек? Успокоился? Всё понял? А теперь улыбнись. Улыбнись, я сказал! Вот так. Слезки вытри. В столовую пора. Если стукнешь кому – прибью! Понял? Нам все равно ничего не будет, нас старший лейтенант прикрывает. Понял? Вот и молодец. Завтра к вечеру чтобы банка еды была.

Голоса постепенно удалялись. Сердце у Арташеса гулко билось в груди. Он бы в любом случае не помог Зоричу. Не помог уже потому, что напали втроем: двое держали, Тимо бил. Он бы не справился…

Но, может, теперь можно что-то сделать?

Он постоял еще с минуту, чтобы увериться, что подвал точно пуст, потом стал медленно пробираться обратно. Немного постоял на лестнице, услышав, как сверху спускаются лейтенанты с семьями, потом взбежал на первый этаж. Тут успокоил дыхание. К его облегчению, никто не заметил, откуда он выскочил. Направился в столовую. На пороге маячил Корбин.

– Арташес! – Бенсел помахал ему рукой. – Ты где ходишь? Иди скорей, – Саргсян ускорил шаг. Они вошли в столовую бок о бок. – Ты где пропал? – продолжал расспрашивать «шеф». – Я уже взял еды для нас, всё остывает, ищу тебя везде. Руки чистил? Иди быстрей.

Арташес молча кивнул и, не глядя на ровные ряды столов, за которыми заняли почти все места, направился к очистителю. Столовая выглядела более опрятной и светлой, чем другие комнаты на первом этаже и тем более коридоры. Здесь, кажется, даже ремонт сделали, по крайней мере, стены и потолок не облупились. Когда пена очистителя растаяла на руках, он нашел Корбина, сел рядом.

– Ты чего такой хмурый? – поинтересовался опекун. – Случилось что? Или на Тендхара дуешься? Ты не дуйся. Он орать любит. Иногда и врежет хорошенько. Но, если ты живешь по уставу, он тебе ничего не сделает. Главное, с ним не спорить, молча делать, что скажет. Он зря не дерется.

Арташес сделал глоток воды, нашел глазами Миховила. Тот уткнул нос в тарелку и быстро-быстро ел, не оглядываясь по сторонам.

– Ну… ты что молчишь-то? – приставал Бенсел.

Арташес глянул на него искоса и рискнул:

– А бывает, что в приюте кто-то еду отбирает? Или воровать заставляет?

Бенсел перестал жевать, пристально посмотрел на него.

– Слышал что-нибудь?

Арташес испугался: а что если он с Тимо? Третий все время молчал, вдруг это был Бенсел?

– Нет, что ты, – как можно безразличней отмахнулся он. – Ничего не слышал. Просто подумалось… Давай есть.

Но Корбин разглядывал подопечного.

– Я скажу старшему лейтенанту Звереву, – наконец проговорил наставник. – Он с тобой побеседует.

– Не надо! – Арташес бросил пластмассовую ложку.

– Ты что, боишься? Да ничего тебе не будет. Просто расскажешь Славику, что видел, и всё.

– Я ничего не видел! – вспылил Арташес. – Ничего! Понял?

– Понял, ты что шумишь-то так? Не видел, так не видел, – он отвернулся.

Арташес поднял голову и еще раз посмотрел на Миховила.

После обеда час отдыхали, а потом добытчики выходили на свалку. Майор сформировал десять команд, в каждую из которых входило двенадцать человек: старший и младший лейтенанты, старший и младший сержанты и восемь человек рядовых добытчиков. В день он выпускал две команды, каждая из которых работала три часа. Дольше дети выдержать не могли, майор их щадил. Он прекрасно понимал: если он хочет сохранить приют, дети не должны бояться свалки. Они должны мечтать туда попасть. А это возможно, только если свалка будет легким приключением, а не тяжелым, опасным трудом.

Добытчики в приюте тоже гибли, но не так часто, как мусорщики в городе: где-то раз в месяц, хотя не имели никакого прикрытия. Автоматы охотников приют не мог обменять на еду, тогда бы пришлось месяц голодать. Это только сам Укус, а чтобы он стрелял, пришлось бы еще на месяц остаться без пищи. Старое оружие, например, УКС‑43, а не УКС‑56, каким пользовались сейчас, они могли бы приобрести, но вряд ли оно бы повредило хищникам: твари постоянно мутировали. Ученым города приходилось снова и снова модернизировать оружие.

Вторая проблема – у приюта отсутствуют защитные средства. Ни синие защитные комбинезоны мусорщиков, ни тем более светло-серые охотников, они не могут себе позволить, так же, как и шлемы с подачей кислорода. А воздух за пределами города не подходит для дыхания. Окна в квартирах герметично закрываются, ни одного балкона в доме не предусмотрено. Единственный выход наружу – фильтр-комната. Туда заходят охотники и мусорщики со свалки, дверь плотно закрывается, воздух очищается, и только после этого люди входят в город. В самом городе мощные очистители и вентиляторы делают воздух пригодным для дыхания. Такие очистители стоят и в приюте.

Марк создал в приюте что-то вроде фильтр-комнаты – небольшое помещение между приютом и свалкой. Для того чтобы они не умерли от воздуха свалки, сяньшень Дэн придумал фильтр-маски: она закрывала только нос и рот. Надеваешь такую на лицо – и в течение трех часов можешь дышать спокойно. А вот если начинался дождь, для приюта наступали трудные дни. Выйдешь наружу без защитного комбинезона – сразу тело покроется ожогами. Левицкий сталкивался с таким, когда работал в городе. Один подъездный мальчишка, спасаясь от полицейских, выскочил под дождь. Они не слышали воплей из-за шлемов, но он корчился, лицо искажалось гримасами, кожа слезала на глазах. Он так жестоко мучился, что кто-то из охотников пристрелил пацана. По мнению майора, лучше быть съеденным хищником, чем такая смерть. Охотники и мусорщики после работы под дождем шли прямо в скафандрах в очиститель, долго стояли под пеной. Если плохо очистишься, рискуешь обжечь руки, когда будешь раздеваться. Хорошо, что дожди шли не так часто, иначе бы приют давно вымер от голода.

Левицкий каждый день выходил с одной из групп. В городе охотники выходили лишь один раз за двое суток, но он не нуждался в отдыхе. Наоборот, отдыхал на свалке, присматривая за воспитанниками. Сегодня он собирался выйти с группой старшего лейтенанта Теда Армгрена. Его жене Дарее два месяца назад исполнилось шестнадцать, а свадьбу они сыграли месяц назад, так что в приюте его считали молодоженом.

Тех, кто выходил на свалку, не провожали. Марк запретил. А то выстраивалась в коридоре чуть ли не похоронная команда. Когда майор подошел к фильтр-комнате, добытчики уже ждали его. Майор пришел позже, потому что зашел к мадам Байи и, не обращая внимания на ее тихие слезы, забрал Бенджамина. Шестилетний мальчишка-даун смотрел вокруг, радостно улыбаясь: для него это походило на новую игру.

В фильтр-комнате горела лишь одна лампочка. На бетонных стенах, на крючках, висела приготовленная заранее экипировка по количеству добытчиков: перчатки, рюкзаки, маски. Для Бенни майор захватил дополнительный комплект: всё, кроме рюкзака. Левицкий первым облачился для свалки, потом помог надеть маску Бенни. Остальные добытчики тоже приготовились: пустые рюкзаки повесили перед собой, маской закрыли рот и нос, перчатки плотно обняли руки.

Окинув всех взглядом, Марк открыл дверь и посмотрел вверх. Грязно-желтое небо казалось непроницаемым куполом. Когда появлялись хищники, оно словно прорывалось – так рвется полиэтилен, если продавить его пальцем.

Майор дал отмашку, и добытчики вслед за ним покинули фильтр коридор. Тут же рассредоточились по свалке, стараясь сохранять дистанцию в десять метров. Уйдешь далеко – в случае опасности не успеешь вернуться под крышу приюта. Как бы ни старались дети найти что-то ценное на свалке, они следили и друг за другом, чтобы увидеть знак, который подавали старшие по званию.

Левицкий держал Бенджамина рядом с собой – он будет их прикрытием на случай, если появится опасность. Отступая, бросят мальчика, отвлекая хищников. Марк не испытывал никакого удовольствия, поступая так, но голос долга в душе давно звучал громче других голосов. Сейчас долг говорил, что он должен пожертвовать больным ребенком ради других здоровых.

Майор никогда не работал мусорщиком, только прикрывал их, но, попав в приют, быстро приобрел нужные навыки. Словно особый нюх появился. Чувствовал, куда надо пойти, чтобы найти дерево или металл – два самых дорогих товара на ярмарке. Почти никогда не ошибался. Остальные ориентировались на Левицкого.

Вот и сегодня: глянул на странную гору бумаги, пластика и фольги, и будто кто толкнул его. Он разгреб небольшое пространство и наткнулся на кусок металла. Боясь поверить удаче, стал расчищать дальше. Так и есть: в фильмах, которые он смотрел, это называли автомобилем. Здесь может быть много металла. Он дал знак остальным. К нему подошел старший лейтенант Армгрен и два сержанта. Марк жестом позвал еще двоих. Под его руководством они отодвинули от машины мусор, с помощью инструментов стали откручивать двери. Майор заинтересовался багажником: там обычно возили вещи. Конечно, машину, прежде чем оставить на свалке, должны были опустошить, но кто знает… Краска автомобиля почерневшая, будто машина горела, а в таких случаях вещи вытаскивают в последнюю очередь. Он потрогал багажник. Закрыт. Показал Теду, чтобы занялся им, а сам помог старшему сержанту Дубраве Ненадович снять дверь. Девушка пятнадцати лет хоть и выглядела хрупкой, но, как каждый добытчик, хорошо тренировалась. Она легко подхватила дверь, отложила ее в сторону. Позади раздался легкий щелчок – Тед открыл багажник.

Левицкий усмехнулся – старые навыки не забываются. Тед пришел в приют семь лет назад. Пришел добровольно, а до этого тоже вскрывал квартиры. Марк подошел посмотреть, что хранилось под замком. Бенни тоже с любопытством заглянул туда. Интуиция и тут не подвела майора: в багажнике лежал большой чемодан и несколько сумок. Левицкий, посматривая на небо, проверил их, Тед вскрыл чемодан. В сумках оказались металлические банки – старые консервы. Вряд ли их можно использовать, придется отдать на переработку. Марк отставил их в сторону и заглянул в чемодан. Вот это удача: почти неношеные вещи. По крайней мере, нет дырок, не истлевшие. «Это продавать не будем: самим пригодится», – тут же решил он. Армгрен и Ненадович принялись отвинчивать багажник, а майор махнул рукой – позвал рядовых добытчиков: пусть набивают рюкзаки вещами. Сам пошел дальше. Под горой грязного пластика цепким взглядом заметил деревянный предмет. Быстро откинул в сторону мусор. Бенджамин стоял рядом, потом наклонился, помог. Отличная находка: деревянная тумбочка. Не из опилок, как обычно, а из цельного дерева. Левицкий открыл ее. Внутри лежали пожелтевшие книги и исписанные бумаги. Тоже пригодятся.

Возвращались они груженные под завязку. В рюкзак Марк положил стекло. Тумбочку, не разгружая, взял под мышку. Тед в одной руке нес дверь, а в другой – чемодан с металлическими банками и бутылками. Другие добытчики, кто по одному, кто по двое, несли детали машины. Следующей партии они подскажут, куда идти, и те закончат разбирать автомобиль. Сегодня всё обошлось благополучно: хищники не появились, жизнь Бенни продлилась на один день. Через полчаса на свалку выйдет следующая группа во главе со старшим лейтенантом Аскестадом. майор не будет передавать ему малыша. Он знал, что кроме него, пожалуй, только Тендхар сможет отдать Бенни на съедение хищникам, но Левицкий не хотел возлагать на кого-нибудь другого эту обязанность. Решение принял он, ему и выполнять придется. Он вернул Бенджамина мадам Байи. Старушка обняла малыша так, что он едва не задохнулся. Потом Бенни неуклюже обхватил за шею воспитательницу и погладил ее по голове. Марк вернулся к сяньшеню Дэну – там добытчики складывали вещи, принесенные со свалки.

Майор сел напротив старика и наблюдал, как тот сортирует все по разным кучкам: что-то отнесут в город на ярмарку, что-то оставят себе, что-то попытаются привести в порядок. И тут Барбара, одна из рядовых добытчиков, выложила на стол пистолет. Левицкий не поверил глазам. Это не длинноствольный парализатор, что выдавали полицейским, и не Укус охотников. Какое-то более древнее оружие и в то же время… новое, потому что показывали его частенько в фантастических фильмах по ночам. Кроме того, пистолет очень походил на тот, из которого убили Лизу и пытались убить его… Рукоять удобно ложилась в ладонь, указательный палец уютно чувствовал себя на небольшом крючке. Марк посмотрел на сяньшеня:

– Неужели действительно пистолет?

Вместо ответа тот протянул руку и тоже повертел в руках необычный предмет, заглянул в отверстие.

– Трудно сказать. Но очень похоже, – вынес вердикт он. – Ствол, правда, слишком короткий и… чем он стреляет? – старик повернулся к девочке. – Ты где это нашла?

– В чемодане на самом дне.

– Больше ничего не было?

– Коробка вот с такими металлическими штучками, – она поискала на столе среди остальных, принесенных ею вещей, достала картонную коробку.

Майор высыпал содержимое: металлические цилиндрики, чуть сужающиеся с одного конца и плоские с другого, рассыпались по столу. Если верить фантастическим фильмам, именно так выглядели патроны для оружия, которое они нашли.

– А что? – сяньшень поднял один из них и рассмотрел. – Вполне может быть, что этим можно стрелять. Марк, если получится… Вы представляете, сколько еды можно за это выручить?

– Если получится, сяньшень, – задумчиво сказал Левицкий, – я сначала попробую хищников пострелять.

Поднимаясь в свою комнату, майор столкнулся с Кимом Адольфссоном. Тот нес в руках небольшую пластмассовую баночку: что-то купил для больной жены.

– Ходил в магазин? – остановил его майор.

– Да, – парень попытался проскользнуть дальше, но Марк снова спросил.

– Ким, я надеюсь, ты меня понял? Я не могу поступить иначе.

Тот бросил взгляд на Левицкого, посмотрел на потолок. Кивнул.

– Понял, – потом в упор глянул на майора. – А ты можешь понять, каково это, когда нет надежды? Когда ничего не можешь сделать? Пытаешься – и всюду бетонная стена…

Марк не нашел четкий и правильный ответ быстро, и Адольфссон, отвернувшись, пошел дальше.

– Ким… – позвал Левицкий.

– Только не надо говорить, что ты меня предупреждал, – махнул тот, не глядя, и скрылся за поворотом.

Майор постоял на лестнице, потом поднялся к себе. Сталкивался ли он с тем, что переживает сейчас Ким? И да, и нет…

Он почувствовал неладное, как только свернул в центральное крыло, где находилась их квартира. Обычно по утрам здесь стояла мертвая тишина: взрослые уходили на работу, дети отправлялись в школу или детский сад. Марк помчался вдоль бетонных стен, мимо ряда белых дверей. Лиза сегодня оставалась дома с сыном. Левицкий хотел позвонить, но дверь оказалась открыта. Он шагнул внутрь и чуть не споткнулся о полицейского с перерезанным горлом. Кровь натекла лужицей на пол. Переступил через него, прошел дальше. Взгляд невольно направился на детскую. На ее пороге лежал еще один полицейский с неестественно вывернутой шеей. В маленьком коридоре были разбросаны вещи: детали наладонника, пластиковые куски от тумбочек и стульев. Рванулся в детскую – пусто. Вздохнул свободнее: боялся найти труп сына. Тут же толкнул дверь спальни. Она не поддалась. Он нажал сильнее, просунул руку в приоткрывшуюся щель, потом заглянул внутрь. Дверь прижимал еще один труп. У полицейского в руке оружие, похожее на пистолет – такие показывали в кино. Впервые Марк подумал, что это вовсе не полицейские, иначе бы они носили парализаторы. Наконец он смог отодвинуть мертвого и протиснуться внутрь, мельком взглянул на нож в области сердца.

Лиза лежала на полу рядом с двуспальной кроватью. Темные волосы разметались по полу, смешались с кровью. Лицо порезано в нескольких местах, на белой блузке четыре багровых вмятины, будто кто-то проткнул ее толстым прутом. Блузка порвана, в разрез виден белый ажурный лифчик с кровавыми разводами. Брюки на узких бедрах тоже порезаны в нескольких местах.

Мужчина склонился над ней, позвал:

– Лиза!

Она открыла глаза, шевельнула губами. Он так и не понял, что она хотела сказать: то ли «прости», то ли «посмотри».

– Молчи, я сейчас, – стал расстегивать ей блузку.

Она снова попыталась заговорить, но он ничего не понимал, только приговаривал:

– Молчи, сейчас перевяжу тебя.

Тогда она прошептала с хрипом:

– Сзади! – на губах пузырилась кровь.

Марк обернулся, и взгляд уперся в черное отверстие, потом раздался сухой щелчок. Грудь обожгло огнем, он задохнулся, беззвучно повалился на пол. Сознание померкло.

Но откуда-то издалека, будто во сне, он всё еще слышал голос. Ублюдок говорил по рации:

– Она убила троих! Муж ее вернулся со смены, его тоже пришлось убить. Ничего не нашли. Кто? Сейчас поищу… Как его зовут? – слышались удаляющиеся шаги, хруст сминаемого ногой пластика. – Саша! Ты где, малыш? Всё уже прошло, выходи! Саша! Ах, вот ты где прячешься?

Детский плач, звук выстрелов, надрывный крик. Чей-то громкий приказ:

– Добивай и уходим. Полиция уже на подходе.

Потом он потерял сознание.

Майор закрыл лицо руками и постоял так немного у окна. Эти воспоминания приходили к нему иногда утром, иногда днем, иногда в ночных кошмарах. После этого ужасно хотелось напиться, поэтому Марк никогда не хранил в комнате спирт. Так недолго и в алкоголика превратиться, сталкивался он с таким. Опустился в кресло перед телевизором. Понимал ли он, что чувствует Ким?

Он тогда тоже лежал совершенно беспомощный, даже пальцы на руках не шевелились. Слушал, как расстреливают его сына, и ничем не мог ему помочь. Но только это длилось несколько минут, а Ким уже год наблюдал, как угасала его жена. И всё же Адольфссон знал, что так будет, когда выбрал ее. Левицкий ему объяснил. Раз знал, должен был приготовиться к этому. Смириться. Лейлани ничем не поможешь…

Ким вошел в свою комнату. Перед свадьбой им предложили большой зал, похожий на тот, в котором спали мальчики, но они с Лейлани выбрали комнату, примыкавшую к залу, размером три метра на два. Кроме кровати и небольшой тумбочки, ничего не умещалось. Но им ничего и не требовалось. Они закрыли облупившуюся краску рисунками Лейлани – портретами обитателей приюта. Самым большим оказался портрет Кима. Себя она никогда не рисовала. На окно повесили пестрые занавески из лоскутов ткани.

Лейлани лежала на кровати у окна, но, как только вошел муж, села на постели.

– Уже освободился? – белокурые волосы рассыпались по плечам. Лицо нежное и какое-то неземное: голубые глаза лучатся радостью, кожа белая и тонкая, кажется, даже прозрачная.

– Лежи, милая, – Ким сел к ней на кровать. – Ложись. Я для тебя сюрприз приготовил.

– Какой?

– Ляг и закрой глаза, – Лейлани послушно опустилась на высокие подушки, с ласковым недоумением взирая на мужа. Потом, как он просил, опустила веки.

– А теперь открой рот, – как только девушка послушалась, Ким быстро открыл пластмассовую баночку, которую держал в руках, и положил крохотную ягодку ей на язык.

Лейлани изумленно открыла глаза:

– Что это?

– Сюрприз! – тепло улыбнулся он.

– Клубника? Откуда ты взял? – она с готовностью открыла рот, чтобы он положил еще несколько ягод.

– Купил, – пожал он плечами. – Ты еще не забыла, что я старший лейтенант?

– Спасибо, родной, – Ким бросил ей в рот еще несколько ягод. – Мне так стыдно…

– За что? – удивился он.

– Ты заботишься обо мне, а я лежу, ничего не делаю. Ничем тебе не помогаю.

– Ты шутишь? – он поцеловал ее руку.

– Ким…

– Что, солнышко?

– Ты ведь не о такой жене мечтал, Ким.

Он выпрямился.

– А о какой? – спросил он, прищурившись.

– Я не знаю. Наверно…

– Если не знаешь, не говори, пожалуйста, – перебил он жену. – Я ни о ком не мечтал, кроме тебя. Я ужасно благодарен тебе за то, что ты согласилась выйти за меня замуж. И за каждую минуту, пока ты со мной, благодарен. Давай не будем об этом, хорошо?

Она покорно кивнула. Тут же скривилась от боли.

– Что? – с тревогой спросил Ким. – Больно? Сделать укол?

– Пока не надо, – прошептала она. Накрыла ладонью его руку. – Ким…

– Что, родная?

– Я такая эгоистка… знаешь, о чем я мечтаю? Чтобы ты весь день был со мной, никуда не уходил.

– Тогда я тоже эгоист, – рассмеялся он и прилег с ней рядом на краешек постели. – Потому что я тоже об этом мечтаю.

– Правда? – почему-то удивилась она.

– Ага, – подтвердил Ким.

Они молчали, парень чувствовал, что приступы боли снова и снова накатывают на нее. Она задерживала дыхание, сдерживая стон. «Это чтобы не огорчать меня. Сегодня же куплю побольше уколов, чтобы не экономила». В город его не пускали без визы, но он договорился с полицейскими из Токио, и ему приносили необходимое из магазина за небольшую плату.

Ким судорожно сглотнул – приступы повторялись чаще и чаще. Иногда он с ревностью думал: «А вот если бы у Эрика такое случилось, майор бы тоже отказал? Вряд ли бы отказал. Эрик – любимчик». Киму казалось, что майор отдает предпочтение Жманцу. В детстве отчаянно хотелось, чтобы всё изменилось, чтобы Левицкий с ним разговаривал так, как с Эриком, о нем так же заботился… Потом перенес всю силу любви на Лейлани и понял: сердцу не прикажешь. Ко всем майор относится просто как к подчиненным, а к Эрику – как к сыну. Потому что любит. Так и он любит Лейлани, и никакие доводы рассудка не могут изменить это.

– Ким, – позвала жена тихонько. Голос совсем ослаб. Зря он здесь лежит, давно бы уже еще раз в магазин сходил за лекарством. Он поднялся. – Ты уже уходишь? – обеспокоилась Лейлани.

– Куплю еще обезболивающее, чтобы ты не мучилась. А сейчас уколю то, что осталось.

– Может, не надо? – робко возразила девушка, но он уже достал шприц из тумбочки. Откинул покрывало, очень ласково сдвинул платье вверх. Залюбовался стройными ногами. Немного помедлив, прикоснулся к ним губами.

– Ким, если хочешь… – прошептала она.

– Потом, – он нашел место, где еще не появилось шишек от инъекций. Осторожно ввел иглу.

Снова заботливо укрыл жену.

– Спасибо, – Лейлани схватила его за руку. – Не уходи пока. Полежи со мной еще немножко.

Он с готовностью лег рядом. Поцеловал ее щеку, но, кажется, лекарство еще не подействовало, Лейлани оставалась напряженной. Он с трудом уходил от жены. Иногда лежал вот так. Иногда стоял возле двери, всматриваясь в красивое бледное лицо. Дыхания почти не ощущалось. Страх вкрадывался в душу. Казалось, стоит ему уйти, и она истает, исчезнет, не оставив и следа. Снова вспомнил разговор с майором. «Хорошо хоть не выкинул Лейлани на свалку, как собирается выкинуть Бенджамина».

Ким давно заметил, что все, кого он знал, жили какой-то мечтой. Майор мечтал устроить воспитанников в городе. Воспитанники мечтали поскорее жениться, а кто женился, мечтали скорее родить детей. А вот Ким мечтал вылечить Лейлани. Накопить еды и вызвать врача из Москвы – там лучшие врачи пяти городов. Или даже ее отвезти туда. Пока мечта еще не угасала, она давала силы делать что-то для приюта: выходить на свалку, присматривать за классом добытчиков, который ему поручил майор. Если бы кто-то лишил его надежды, он бы… Он и сам не знал, что сделал бы, но понимал, что вся его жизнь сосредоточена на Лейлани.

Девушка закашлялась. Ким тут же вскочил, подал бутылку воды. Лейлани светло улыбнулась, он помог ей приподняться.

– Родная, мне кажется, тебе лучше не работать пока. Я поговорю с сяньшенем Дэном…

– Нет, что ты, – она отхлебнула глоток, – я тогда совсем от тоски умру. Целый день лежать в комнате и ничего не делать.

– Лейлани…

Она тихо засмеялась и, наклонившись, поцеловала его.

– Не надо хмуриться. Не надо слишком опекать меня. Всё хорошо. Правда, я беспокоюсь… – она прикусила губу.

– Что? – подтолкнул ее Ким. – О чем ты беспокоишься?

– Ким, я давно хотела поговорить, – неуверенно начала она. – Все не решалась, потому что Диана просила, чтобы я молчала. Но мне так жаль ее…

Лейлани чаще общалась с Дианой – женой Павла Тендхара. С тех пор как Диана забеременела, девушки часто ходили друг ко другу в гости. Ким среди лейтенантов друзей не имел. Единственная, с кем он говорил по душам, была его жена, поэтому он знал лишь о тех проблемах, о которых лейтенанты сообщали на пятиминутке. Что же такое стряслось у Тендхара, что Лейлани так испереживалась?

– Я просто не знаю, что делать, – она робко взглянула на мужа.

– Ты расскажи. Я что-нибудь придумаю, – ободрил он девушку.

– Он бьет ее, – обронила Лейлани и спрятала взгляд.

Ким даже не понял сразу.

– Кто?

– Павел.

– Павел бьет Диану? – не поверил Ким.

– Да. Давно. Почти с первых дней, как они поженились. Она плачет. Мы, собственно, так и подружились. Она плакала, а я ее утешала. И она просила никому ничего не рассказывать. Говорит, он хороший, просто ему трудно. Но она каждый день плачет. Я не могу слышать это. Может быть, можно как-то на него повлиять?

Ким вскочил, несколько раз прошелся по комнате. Тендхары жили через стенку справа. Немудрено, что Лейлани каждый день слышала всхлипы Дианы. В душе у него кипел гнев – бить слабенькую девушку! А ведь она еще и беременна!

– Ким, – испуганно зашептала Лейлани. – Ты только успокойся! Надо что-то придумать, чтобы помочь ей. Только я не знаю что.

– Придумать? – Ким снова сел на кровать. – Я вот что придумал. Поговорю с Павлом, а если он не угомонится, сам побью его.

– Он такой большой, – встревожилась Лейлани. – Вдруг он тебя покалечит?

– Пусть попробует. Это еще майор не знает. Он бы его убил.

– Тогда майору нельзя говорить… Ким, я боюсь, чтобы хуже не было.

– Лейлани, я не вижу другого выхода. Если мы будем молчать, мы Диане не поможем.

– Наверно, ты прав. Значит, поговоришь с Павлом?

– Обязательно.

– Сегодня?

– Сегодня. А ты ни о чем не переживай. Сейчас куплю тебе лекарства. Можешь их не экономить. Поняла?

– Да, – она улыбнулась.

– Всё, жди меня, – он поцеловал ее на прощание.

Как только дверь за ним закрылась, Лейлани перестала улыбаться. Глотнула еще раз из бутылки. Поперхнулась, пролила воду. Быстро промокнула себя салфеткой, которую Ким заботливо оставил рядом. Закрыв бутылку, упала на постель. Полежала так, тяжело дыша.

Сердце давила тоска. Она устала бороться с болезнью, часто мечтала о смерти. Единственный, кто ее держал здесь, был Ким. В каком-то смысле, когда неизлечимо больных выбрасывали на свалку, к ним проявляли милосердие. Лучше быстро умереть, чем так мучиться.

Лейлани собралась с силами и встала. Еще один рывок в очиститель. Потом она достала из тумбочки небольшую картину из цветного пластика. Сяньшень считал, что ее можно будет дорого продать. Кусочек за кусочком выкладывала она зеленый пятнистый ковер. На нем розовый пухленький ребенок в одних трусиках играет с кубиками. Стена за ним голубая. Когда она размышляла, как украсить стену, в памяти всплыло ее свадебное платье в желтый горошек. Решила выложить три желтых круга на голубом фоне. Желтого пластика хватило лишь на два круга, но получилось красиво.

Дома, в Париже, на полу лежал зеленый ковер с длинным ворсом, она играла на нем в кубики. Это почти единственное воспоминание, которое сохранилось из детства. У Лейлани будто кто-то стер отдельные события, поэтому осталась такая же мозаика: сначала зеленый ковер и кубики, потом злой майор в спортзале, потом нежные губы Кима: «Скажи “да”, пожалуйста, скажи…» Потом свадьба…

Если пыталась вспомнить еще что-то, начинала болеть голова и щемить сердце. Она замерла, перевела дыхание. Тут же настороженно прислушалась. Нет, она не ошиблась – Диана снова плакала.

Понедельник. Лондон

После обеда Ева вместе с Беатой отправились в магазин за новым платьем, а Йорген убрал со стола и помог Доминике сделать уроки. Когда вернулась Ева, Беата продемонстрировала новое платье. Следом это же платье захотела померить Доминика. Девочкам так понравилось внимание родителей, что они устроили показ мод: надевали одежду родителей, придумывали новые наряды из покрывал и простыней. Наконец, успокоившись, всей семьей смотрели телевизор. После рекламы девочки начали дружно просить колбасу, и он, смирившись, пообещал ее – надо же как-то отпраздновать окончание учебного года.

Время летело незаметно. С приближением ночи Йоргену всё труднее становилось играть беззаботного отца семейства. Сознание невольно готовилось к предстоящему «путешествию». В такие минуты разум становился холодным и ясным, а сам он замирал, уставясь в одну точку. Ева тут же начинала тормошить:

– Что с тобой?

Он устало смотрел, будто сквозь нее. Потом отшучивался или задавал какой-нибудь глупый вопрос. Ему ужасно хотелось, чтобы его оставили в покое, но жена не проявляла присущей ей тактичности.

– Извини, я то ли устал, то ли заболел, – ответил он. – Что-то ни до чего нет дела.

– Ага! – произнесла она с притворным злорадством. – А кто-то ко мне приставал еще в обед.

– Извини, – еще раз покаялся он и поцеловал ее в висок.

– Иди спать, – предложила Ева.

– Ты иди, я пока еще немного посмотрю телевизор.

– Тогда я с тобой! – она прислонилась к его боку.

Поняв, что одного его не оставят, через полчаса Йорген все-таки лег в постель. Но жена будто караулила. Стоило пошевелиться, как она тут же поднимала голову:

– Тебе плохо? Может, принести что-нибудь?

– Нет-нет. Спи, – успокаивал он Еву.

Через полчаса всё повторялось. Драгоценные минуты уходили. Ему следовало быть на ярмарке в три часа. Но он не мог, как обычно, выйти за пять минут до назначенного срока. Кто знает, какие неприятности ждут его в дороге. Значит, выйти надо около полуночи. Наконец он решительно встал. Ева тут же села на кровати.

– Ты куда?

– Никуда, малышка. Пойду попью воды. Я тебе не даю спать, да?

– Я просто за тебя переживаю.

– Не переживай, милая. Спи. Утром всё будет в порядке.

Он пошел на кухню. Постоял там, слушая, не идет ли за ним Ева. Потом осторожно прокрался в спальню к девочкам, достал костюм. Он не мог ждать. Ему непременно надо выйти сейчас из дома. А Ева… Еве что-нибудь объяснит потом.

В очистителе Йорген надел шпионский костюм и пояс со всем необходимым, натянул на лицо маску, за ухо пристроил усилитель звука, а очки тепловизоры сдвинул на лоб. Выждал еще мгновение и бесшумно покинул квартиру. В коридоре еще постоял, мысленно обратился к Еве: «Прости». Опустил на глаза очки-тепловизоры и направился к лестнице.

Ночью на дежурстве находилось семьдесят полицейских, и сорок из них сосредоточились на плюсовых этажах. Шанс встретиться с ними один к двум, при условии, что все они находятся на лестнице, а не патрулируют этажи. В любом случае, чем быстрее он спустится вниз, тем лучше. Йорген, мягко ступая, сбегал вниз. Слушал темноту, бежал дальше. Если кто-то его заметит, поднимут тревогу, начнется облава.

Он преодолел пять этажей, когда на лестничной площадке внизу услышал шорох и остановился. Нет, он не ошибся – внизу кто-то стоял. Может, какой-нибудь полуночник или беспризорник? Не дыша, Йорген преодолел еще несколько ступеней. На лестничной площадке дежурил полицейский: у него периодически мигала рация. Что делать? Он решил подождать немного. Не может же этот парень всю ночь простоять здесь. Главное, чтобы его не заметил. Йорген стал медленно отступать. И тут под ногой хрустнуло что-то. Полицейский сразу встрепенулся:

– Кто здесь? – крикнул он, доставая парализатор. Тут же стал подниматься по лестнице. Йоргену пришлось отступать быстрее – у парня такие же очки, как у него, он без труда различит человека в темноте. Но он не успел скрыться, его догнал голос:

– Стой, стрелять буду!

Йорген свернул в коридор и услышал, как щелкнула кнопка: полицейский достал рацию. А вот этого допускать нельзя. Стараясь не думать о том, что, вполне возможно, не раз сталкивался с парнем, который сейчас выполняет долг, он вынырнул из-за угла и, сориентировавшись по звуку, метнул нож. Навыки не подвели – нож вонзился чуть ниже кадыка. Полицейский захрипел и с грохотом упал на пол. Рация с тихим треском отлетела в сторону. Йорген быстро вытащил нож из тела, вытер его об одежду полицейского. Нашел рацию. Парень еще не успел нажать вызов – это к лучшему. Теперь главное, чтобы его не сразу хватились. Он быстро оттащил труп с лестницы. Рацию брать не стал, положил на труп – на ней маячок.

Он опять помчался вниз. На четвертом этаже снова заметил движение. Прижался к стене. Но на этот раз ему повезло – полицейский свернул с лестницы на этаж, дав ему одну минуту, чтобы проскользнуть вниз.

Оказавшись на этаже -1, Йорген свернул в левое крыло – там находился тоннель, соединявший Лондон с ярмаркой. В комендантский час дверь в тоннель закрывали. Подойдя к ней, он сдвинул очки на лоб, включил фонарик. Ярмарка закрыта, ему придется взломать замок.

Он встал на колени, осмотрел скважину. Раньше здесь стоял электронный замок, а теперь поставили механический. Почему? Посчитали, что ничего страшного, если кто-то покинет город ночью? Но, как бы там ни было, для него это сэкономит время. Хорошо, что здесь не сделали систему допуска, как в пентхаус мэра: отпечатки пальцев, сетчатка глаза и тому подобное, а то неизвестно, сколько бы он провозился здесь. Он достал отмычки из кармашка на спине, выбрал подходящую, вставил ее в отверстие замка. Немного повозившись, нащупал нужный рычажок. Чуть нажал на него и…

…Оглушительная сирена обрушилась на него со всех сторон.

Ночь с понедельника на вторник. Приют

Свидание в подвале обычное дело. В приемнике всегда горит свет. Дежурных можно отправить спать, а самим устроиться на скамеечке. Поболтать или…

Славик Зверев закинул ногу на ногу. Об «или» думать нельзя, сразу становится неудобно сидеть. А Александра… Она вряд ли войдет в его положение. По крайней мере, не сегодня. Да и придет ли? Уверенность, которая появилась утром, исчезла вместе с дневным светом. Минуты проходили за минутами. Он взглянул на запястье. Электронные часы показывали 12.05. В приюте такие, как и форма, полагались только старшим лейтенантам. Не придет. Он устало прислонился к стене. Закрыл глаза.

– Эх ты, кавалер! – он вздрогнул от ее голоса и вскочил. – Приглашает на свидание, а сам спит. Может, мне уйти? – Александра стояла на пороге приемника.

– Привет! – только и вымолвил он.

– Здоровались уже… – нахмурилась девушка и, не дожидаясь приглашения, прошла в приемник, села рядом на скамейку.

Такое начало выбило из колеи. Он не знал, что сказать. Повисла напряженная тишина.

– Близнецы родились, – пошутил Славик, искоса посматривая на красивый профиль.

– Хочешь сказать, пруха кому-то? – губы девушки скривились. – Везня… Разве может кому-то вообще в этом мире везти? Зачем это всё?

– Что всё? – Зверев заметил, что Александра на взводе. Она и говорила как-то с надрывом, будто обидел ее кто-то. Что ж… Главное, она пришла. Пришла, чтобы рассказать обо всем. Значит, он выслушает. – Ты о чем, Алекс? – мягко поинтересовался он.

Девушка взлохматила короткие темные волосы, устало прислонилась к стене.

– Вот эта жизнь зачем? – пояснила она устало. – Смотри: ты скоро женишься. Родит тебе жена двоих ребятишек. Пусть даже пруха тебе будет – близнецов родит. Получишь квартиру в городе. Станешь мусорщиком. Или даже охотником. Но в один прекрасный день тебя убьют или ранят тяжело. И что тогда станет с твоей семьей? Где тогда будет твое везение?

– Алекс, – он изумленно уставился на нее. – Ты говоришь о том, что может произойти, и из-за этого не хочешь жить? Ты еще о правнуках подумай!

– А хоть и о правнуках, – она понуро опустила голову. – Я знала, что ты не поймешь, – девушка тяжело вздохнула. – Я действительно иногда думаю о правнуках. Для чего они будут жить? Кому нужна такая жизнь? Они не увидят ничего лучшего, чем видели мы: муштру, свалку, синтетическую еду, снова муштру… Что в нашей жизни можно назвать везением? Да не только в нашей. В любой. И у них будет так же…

– А что ты предлагаешь: от голода сдохнуть или к хищникам в пасть? Это выход, по-твоему?

Александра упорно отводила глаза, а Славик пристальней всматривался в эту, казавшуюся несгибаемой девушку. Оказалось, она вовсе не такая сильная, как делает вид.

– Почему нет? – она пожала плечами. – Почему ты считаешь, что жить лучше, чем не жить? Мне порой так тошно, что и вправду думаешь…

– Алекс, ты серьезно? – он всматривался в ее лицо с тревогой.

Она вымученно улыбнулась и отвернулась от испытующего взгляда.

– Тебя никогда не интересовало, как мы оказались на этой свалке? – продолжала расспрашивать она.

– Ну, как же… – Славик окончательно растерялся. – Мы ведь изучаем на духовных уроках…

– «В начале сотворил Бог свалку»? – зло рассмеялась Александра. – Ты в это веришь?

– Если честно, никогда не задумывался. Некогда было. Да и как-то… все равно. Главное, мы уже здесь…

– Как может быть все равно? – изумилась Александра. – Разве ты никогда не хотел выбраться отсюда?

– Нет, – покачал головой Зверев. – Разве это возможно?

– А легенды об Историке?

– О том, что когда-то жил человек, который точно знал, как люди оказались на свалке и как отсюда выбраться? Он же еретик, – хмыкнул парень.

– И что? А ведь как живучи легенды! Что если кому-то очень надо, чтобы мы не верили в Историка, не искали его записи.

– Если бы записи существовали, они бы давно уже нашлись. Мне кажется, лучше жить в реальности, чем несбыточной мечтой. Что тебе дала эта легенда об Историке? По‑моему, только желание умереть.

– Извини, – Александра немного успокоилась. – Наверно, ты прав… – она еще раз взлохматила волосы, принужденно рассмеялась. – Я испортила тебе свидание. Только зашла и вывалила на тебя всё, что накопилось. Не ту ты девушку выбрал…

– Зачем ты извиняешься? Разве можно такое в себе носить? Ты майору говорила о том, что чувствуешь?

– Кому?! – она вскинула голову, натянулась как струна. К ней тут же возвратилась язвительность. Она с такой интонацией произнесла единственное слово, что Славик смутился.

– Ты его не любишь?

– Он что, жених, чтобы его любить? Он господин – мы рабы. Приказы не обсуждаются. Начальник всегда прав. А мадам Байи знаешь, что он сказал, когда Бенни забирал на свалку? «Я, – говорит, – бог. И вы в моей власти».

– И что, вы с мадам Байи это всерьез приняли? – рассмеялся Зверев. – Да он просто других слов не может найти, чтобы с нашей мадам разговаривать! – он опустил голову, задумался. – Не знаю… Мы всегда к майору. Он что-то такое скажет… что нужно услышать именно сейчас.

Александра хмыкнула:

– Что-то правильное, да? А я не хочу ничего правильного слышать. Он весь такой правильный до тошноты. Железный, несгибаемый. Точно знает, что нужно делать. И для других правильные ответы наготове. Только с собой не знает, что делать. Как хищник, нашими жизнями живет.

– Что ты такое говоришь?

– А разве нет? Что бы он делал без этого приюта? Неужели ты не понимаешь: он, как кусок свежего дерьма, абсолютно ни на что не годится. Только командовать. Ни одному городу не нужен. Его бы хищникам скормили, если бы он здесь не спрятался. Будешь опять его защищать?

– Буду, – упрямо проговорил Славик. – Я, может, не смогу так образно, как ты… Но без майора мы бы пропали. Он научил нас выживать. Дал нам смысл жизни. Дал надежду. И чувствуешь себя… Надежно чувствуешь. Что он не бросит. Прикроет.

– Это потому, что он не обещал тебя скормить хищникам.

– Как не обещал? – Славик широко улыбнулся. – Да у него это любимое ругательство! Ты просто здесь два года, а вот если бы с самого начала…

– Мне и двух лет хватило! Больных детей к хищникам. Провинился – к хищникам!

– А в городах не так? – Славик заметил, как она сникла. – Знаешь, легко быть добреньким, как миссис Хиггинс или мадам Байи. Их накормят, напоят, на свалку зарабатывать на жизнь не выгонят. Поэтому можно всех жалеть и ругать майора. А ему каждый день приходится выбирать между тобой и этим дауном. Скормит хищникам тебя – еще десять человек останутся голодными. Скормит его – еще одного накормит. Такова жизнь.

– Да ради чего? – у нее блеснули слезы. – Зачем такая жизнь? Я об этом и спрашивала тебя с самого начала. Объясни мне, если знаешь!

– Я не знаю, – он сник. – Да и кто может знать? Но раз живем, значит, надо, – он вновь посмотрел на Александру, голос теперь звучал уверенней. – Если живем, значит, надо до конца. Сколько отмеряно. И разве всё так плохо? Я был у Эрика, когда родился первенец. Видела бы ты его лицо! Вот ради этого – подержать сына на руках – стоило промучиться двадцать лет.

– И потерять его, как майор свою семью, – тут же саркастически вставила девушка.

– А может, и нет. Может, обойдется. Если бы все погибали, города бы вымерли. А они стоят. И мы тоже. Растем. Свадьбы играем. Первый выпуск на носу. Прорвемся, Алекс, – он осторожно накрыл ее руку своей ладонью.

Она задумчиво посмотрела на его руку и неожиданно попросила:

– Поцелуй меня…

Славик задержал дыхание. Потом медленно наклонился к ее губам. Нежно коснулся их. Тут же руками обхватил ее затылок, но она вывернулась и вскочила.

– Не надо!

– Алекс…

– Я пойду.

– Подожди, – он поднялся, попытался взять ее руку, но она отскочила. – Прости, я не буду!

– Я виновата. Ты молодой парень, нельзя тебя дразнить. Но я не могу так сразу. Прости… Я пойду.

– Пожалуйста… я не хотел тебя обидеть. Останься! – он смотрел умоляюще.

– Славик, ты мне очень помог сегодня. Выслушал. Спасибо. Знаешь, я на мгновение даже почувствовала ту же уверенность, что и ты. Ты мне нравишься. Всегда нравился… Но я не могу ничего обещать.

– Даже таких разговоров в приемнике?

– О! этого сколько угодно, – улыбнулась она.

– А больше мне ничего не нужно.

– Совсем-совсем ничего? – недоверчиво прищурилась она.

– Я имею в виду, что не буду торопить тебя, – смутился он. – Согласен ждать, сколько скажешь. Только приходи.

– Ты необыкновенный парень, – покачала она головой.

– Я просто люблю тебя.

– Славик…

– Правда люблю, – и, не давая ей возразить, тут же спросил. – Придешь завтра?

– Подумаю, – лукаво стрельнула она глазами.

– Александра… – укоризненно произнес он.

– Приду. Ну… пока.

– Александра… – снова позвал он.

– Что?

– Спасибо за всё.

Девушка лишь хмыкнула и пожала плечами. Когда она ушла, Славик еще посидел, прислонившись к стене. Чудесный вечер. Он даже предположить не мог, что всё пройдет так. И губы у нее…

«Будет моей, – радостно твердил он про себя. – Не сегодня, так завтра. Через месяц. Через три. Все равно будет моей».

Ночь с понедельника на вторник. Лондон

Сигнализация застала Йоргена врасплох. Через три минуты наряд с минус третьего этажа поднимется сюда. Дверь он открыть не успеет. Любая из лестниц для отступления отпадает – их первыми перекроют и сверху, и снизу. Заодно обнаружат пропажу одного полицейского. Что остается?

Взгляд лихорадочно скользил вокруг вслед за слабым лучом фонарика.

Слева и справа – стены. Наверху под потолком трубы. Та, что справа, уходит в коридор, ведущий к лифтам и лестницам. Это труба вентиляции. Идеальное место для временного укрытия – она достаточно широка. Вот только за две минуты туда не заберешься. Слева – три круглые трубы электроснабжения, диаметром сантиметров двадцать каждая. Внутри них множество кабелей. Там, где он стоит, они плотно прилегают к потолку, а вот на пятачке между лифтами остается небольшой зазор, в котором можно попытаться укрыться. Рискованно, но это единственный шанс.

Он разбежался, подпрыгнул. Пальцы едва не соскользнули с гладкой обмотки. Невероятным усилием он подтянулся чуть выше, чтобы прочнее обхватить трубу. Почувствовав себя увереннее, закинул ногу и буквально втиснул себя в узкое пространство. Выключил фонарик, надвинул тепловизоры, а в следующее мгновение топот множества ног возвестил, что полицейские добрались до места.

Йорген лежал, зажатый как в тисках, повернув голову на бок. В поле зрения светилось красным около десяти фигур. В руках что-то сжимают – наверняка длинноствольные парализаторы на изготовке. Где-то по три-четыре человека с лестницы выскочило. Значит, всего человек пятнадцать-двадцать. Хорошо, что в таких случаях появляется полиция, а не ребята из контрразведки. Эти шумели, как токарные станки, заглушая рвущееся из груди тяжелое дыхание Йоргена. А те появились бы бесшумно, как тени, и моментально бы его вычислили.

Он не мог следить за действиями всех полицейских, но, судя по коротким репликам, наверх глянуть они не догадались. Наверняка ожидали встретить здесь беспризорника, а в таком случае осматривать потолки ни к чему: ни одному ребенку на трубы не забраться.

– Капитан Сингх, – слабое шипение подсказало, что кто-то отчитывался по рации, – у дверей ярмарки никого нет, двери закрыты, – пауза. Что сказал капитан, Йорген не расслышал, зато громко прозвучало четкое: – Есть! – тут же раздались команды. – Рядовые Адельгейм, Ведерников, Трамп, Зозуля, Кейпшоу остаются у выходов на лестницы. Рядовой Юзефович, обыскать центральное крыло, рядовой Нзимби, обыскать правое крыло. Остальные за мной, посмотрим, что творится в тоннеле. Может, оттуда была попытка проникновения.

Снова топот ног. Потом шутливые переругивания:

– Как всегда! Чуть что – сразу Ведерников. Я, может, тоже в тоннель хочу.

– Чуть что сразу Трамп, – возразили ему от другой лестницы. – Как будто только Нзимби и Юзефович обыскивать умеют.

– Потише, – вступил третий, – Давно в рыло не получал? Три месяца служишь, а на ветеранов наезжаешь.

– Ветераны, – процедил негромко Трамп. Видимо, он не хотел быть услышанным. – Три года в полиции – уже ветераны… Ладно бы хоть ефрейторы какие захудалые были.

– В следующем году будут тебе ефрейторы. Ефрейторы, между прочим, фингалы точнее ставят, – из темноты хихикнули. – Художественнее!

Трамп только пробурчал что-то под нос.

А возле лестницы-то оставили восемнадцатилетних новобранцев. Может, еще и обойдется…

– Блин, что за несправедливость! – это снова Ведерников. – Ведь чуть-чуть не дотянул до нормы охотника. Инструктор, зараза, даже за еду не согласился пяток отжиманий накинуть. А теперь прыгай по ночам за бесами.

Бесы – это беспризорники. Правильно он угадал, не ожидали они ничего серьезного.

– Дурак ты, – снова раздался ехидный голос из темноты. – Я специально не старался. Чё там у охотников? На два ящика еды зарплата больше? Зато тут люди до старости доживают, а у них что ни месяц, то похороны.

– Ага, до старости! – заспорил Трамп. – Мы тоже за неделю сержанта, ефрейтора и двух рядовых похоронили, забыл? Вот сейчас встретится еще один такой Лифтер лейтенанту – и каюк.

– Да ладно! – перебил Ведерников. – Их там толпа целая. Скорее Нзимби или Юзефовича порежут.

– Типун тебе на язык, – это уже четвертый от самой дальней лестницы.

– А я все равно хочу быть охотником, – продолжил Ведерников тише. – Всю жизнь мечтал…