Вечный Выбор

Пролог

Туман лениво стелился над Волгой этим майским вечером 1863 года, поднимаясь к Рождественской улице густой ватой и окутывая купеческие особняки загадочной дымкой. Барки, нагруженные зерном и тканями, дремали у пристани, словно огромные спящие киты. Где-то вдалеке перекликались речники, а из окон особняков доносились звуки фортепиано – вечерние развлечения знати.

За витиеватым французским фонарём, который хозяин усадьбы с гордостью привёз из самого Парижа, уже потухли два из трёх огней. Керосиновый свет едва пробивался сквозь туман, отбрасывая призрачные тени на мокрый булыжник мостовой. Стекло фонаря, украшенное изящными завитками, отражало последние отблески заката.

Детство на Рождественской

Двенадцать лет назад

Маленькая Анастасия Строганова сидела у окна в детской, наблюдая за тем же фонарём. Ей было шесть лет, и мир казался волшебным местом, полным тайн и чудес. Нянька Дуняша рассказывала ей сказки о принцессах и принцах, но Настя больше любила истории о купцах, которые отправлялись в дальние страны за шёлком и специями.

– Расскажи про папу, – просила она, прижимаясь к тёплому боку няньки.

– Твой папенька самый лучший торговец во всём Нижнем, – улыбалась Дуняша. – Он знает, где растёт лучшая пшеница, и умеет отличить настоящий шёлк от подделки одним прикосновением.

Анастасия мечтала, что когда вырастет, тоже будет путешествовать и торговать. Но мать объясняла ей совсем другое:

– Ты будешь красивой невестой, выйдешь замуж за достойного человека и родишь ему детей. Это женское счастье, дочка.

Уже тогда, в шесть лет, Настя чувствовала, что её сердце стремится к чему-то большему, чем размеренная жизнь купеческой жены.

Пять лет назад

К тринадцати годам Анастасия превратилась в настоящую барышню. Французская гувернантка мадемуазель Дюбуа обучала её языкам, танцам и живописи. Каждое утро начиналось с урока фортепиано, затем следовали французская грамматика, рукоделие и прогулка по саду.

– Mademoiselle Anastasie, – строго говорила гувернантка, – une jeune fille de bonne famille doit être accomplie dans tous les arts d'agrément.

Анастасия послушно повторяла гаммы и вышивала салфетки, но её мысли улетали далеко за пределы родительского дома. Она тайком читала книги из отцовской библиотеки – приключенческие романы и путевые заметки, которые открывали ей мир, полный возможностей.

Особенно её завораживали истории о любви. Не о браках по расчёту, которые заключали в их кругу, а о настоящей, всепоглощающей страсти, которая заставляла людей идти наперекор судьбе.

Месяц назад

В церкви Рождества Богородицы, куда семья Строгановых ходила каждое воскресенье, Анастасия впервые увидела его. Михаил Волков стоял в дальнем углу храма, держа в руках потрёпанный молитвослов. Его простой тёмный сюртук сразу выдавал в нём не дворянина, а человека служилого сословия, но осанка и взгляд говорили о внутреннем достоинстве.

Когда их глаза встретились, Анастасия почувствовала, как сердце пропустило удар. Это был не просто интерес или любопытство – это было узнавание, словно она встретила кого-то, кого искала всю жизнь, даже не подозревая об этом.

После службы она тихонько спросила у подруги Елизаветы Морозовой:

– Лиза, кто этот молодой человек в тёмном сюртуке?

– Ах, это Михаил Волков, – понизила голос Елизавета. – Работает приказчиком у князя Голицына. Говорят, очень способный, из мещан, но грамотный. Некоторые поговаривают, что князь его на особо важные дела посылает.

– Он женат? – вырвалось у Анастасии раньше, чем она успела подумать.

Елизавета удивлённо посмотрела на подругу:

– Настя, что за странные вопросы? Нет, холост. А что?

– Ничего, просто… показался знакомым.

Первая их встреча произошла случайно – если можно назвать случайностью то, что Анастасия каждый день гуляла по тем местам, где надеялась увидеть Михаила. Это был тёплый апрельский вечер, когда она возвращалась с урока музыки и увидела его на Рождественской улице.

– Простите, барышня, – он приподнял шляпу, – не подскажете ли дорогу к усадьбе Морозовых?

Сердце Анастасии забилось так громко, что она была уверена – он его слышит.

– Конечно, – она указала направление. – Вон там, за поворотом. Видите колокольню? Справа от неё.

– Благодарю вас.

Он уже собрался уходить, когда она решилась:

– Вы не Михаил Петрович Волков?

Он обернулся, удивлённый:

– Откуда вы… да, это я. А вас…

– Анастасия Строганова, – она слегка присела в реверансе. – Мы встречались взглядами в церкви.

Михаил смутился, но не отвёл глаз:

– Помню. Трудно забыть такие глаза.

Эта фраза, простая и искренняя, перевернула весь мир Анастасии. С того дня они стали встречаться тайком – то случайно пересекаясь на прогулке, то обмениваясь записками через верную горничную Дуняшу.

Их отношения развивались медленно и осторожно. Михаил понимал, какая пропасть лежит между ним, приказчиком, и дочерью богатого купца. Анастасия же, воспитанная в строгости, долго не могла признаться себе в том, что чувствует.

Но любовь не спрашивает разрешения. Она приходит, когда хочет, и к кому хочет.

– Анастасия Алексеевна, – сказал он однажды, когда они встретились в саду около церкви, – я не имею права на эти встречи. Ваш отец…

– Мой отец не решает, что чувствует моё сердце, – ответила она с неожиданной для себя твёрдостью.

– Но я не могу предложить вам ничего, кроме любви. У меня нет состояния, нет положения в обществе.

– А разве любви мало?

Михаил взял её руки в свои – впервые позволил себе такую вольность:

– Для меня – более чем достаточно. Но мир жесток к тем, кто любит не по правилам.

Когда Михаилу сообщили, что князь Голицын отправляет его в Москву на два года для ведения торговых дел, мир показался им враждебным и несправедливым.

– Два года, – повторила Анастасия, и слёзы сами покатились по щекам. – Это же целая вечность.

– Я буду писать вам каждую неделю, – пообещал Михаил. – И копить деньги. Может быть, за это время я смогу заработать достаточно, чтобы просить вашей руки.

– А если отец откажет?

– Тогда мы убежим. Поедем в Америку или в Сибирь – туда, где никто не спросит, купеческая ли вы дочь или крестьянка.

Эти слова пугали и одновременно завораживали Анастасию. Она видела себя в простом платье, идущую по незнакомой дороге рядом с любимым человеком, и это не казалось ей страшным.

Майский вечер был особенно тёплым. Анастасия сказала родителям, что идёт к подруге, а сама направилась к условленному месту встречи – к французскому фонарю на Рождественской улице.

Михаил уже ждал её. В руках у него была маленькая коробочка, завернутая в бархат.

– Завтра я уезжаю, – сказал он без предисловий.

– Я знаю.

Они стояли молча, слушая, как где-то вдалеке поют пьяные речники, как стучат копыта по булыжнику, как шумит Волга за туманом.

– Ты вернёшься? – наконец спросила Анастасия, и голос её дрожал, как натянутая струна.

– Вернусь, – пообещал он. – Или умру здесь, рядом с тобой. Два года – и я заберу тебя отсюда.

Он достал коробочку и открыл её. Внутри лежала золотая подвеска в форме восьмёрки – символ бесконечности.

– Это всё, что у меня есть ценного, – сказал он, застёгивая цепочку у неё на шее. – Но это больше, чем золото. Это обещание, что наша любовь не закончится никогда.

Анастасия прижала подвеску к груди и почувствовала её тепло.

– Клянусь тебе, Михаил, я буду ждать. Сколько бы лет ни прошло.

В эту минуту судьба решила проверить силу их клятв.

Из тумана вынырнули тяжёлые дрожки, управляемые пьяным извозчиком. Лошади, испуганные внезапно возникшими фигурами людей, шарахнулись в сторону. Экипаж на полном скаку врезался в основание фонаря.

Михаил успел оттолкнуть Анастасию, но сам принял удар на себя. Металлическая опора столба с глухим звоном ударила его по затылку. Стеклянный абажур фонаря разлетелся вдребезги, осыпая их искрящимися осколками.

– Михаил! – закричала Анастасия, бросаясь к нему.

Он лежал неподвижно, кровь смешивалась с майской водой на булыжнике. Анастасия опустилась на колени рядом с ним, прижала его голову к своей груди.

– Не уходи, – шептала она, качая его, как ребёнка. – Не смей меня покидать. Мы же клялись друг другу…

Но глаза Михаила уже не видели её. Руки, которые минуту назад так нежно держали её лицо, остыли.

В эту секунду что-то сломалось в душе Анастасии. Не просто сердце – саму основу мироздания. Она чувствовала, как боль превращается во что-то другое, более сильное и страшное.

– Если любовь не может победить смерть в этой жизни, – произнесла она, и голос её зазвучал странно, наполнился неземной силой, – пусть смерть не победит любовь в следующих. Найди меня, Михаил. В любой жизни, в любом времени, в любом облике. Найди меня, и мы будем вместе!

Слова повисли в воздухе, становясь чем-то большим, чем просто мольба отчаявшейся женщины. Они стали заклинанием, которое бросило вызов самим законам природы.

Туман сгустился. Волга остановила своё течение на мгновение. А потом всё вернулось на круги своя – кроме двух жизней, которые теперь были связаны невидимой нитью через время и пространство.

Анастасия не помнила, как добралась домой. Наутро её нашли в горячке, бредящую и зовущую имя Михаила. Через три дня она умерла, так и не приходя в сознание. Врачи сказали – разрыв сердца.

Но перед смертью, в минуту просветления, она прошептала горничной Дуняше:

– Скажи всем… это только начало. Мы найдём друг друга. В любой жизни…

Первый круг бесконечной петли замкнулся у погасшего фонаря под тёмным небом Нижнего Новгорода.

Глава 1. На грани сна

Москва встретила Полину Соколову дождём и серостью октябрского утра. Студенческое общежитие на Львовской улице – массивное здание сталинской постройки – ещё хранило запахи прошлого: махорки, карболки и несбывшихся надежд тысяч студентов, которые жили здесь до неё.

Комната 407 на четвёртом этаже стала её домом на ближайшие годы. Узкие железные кровати, допотопный шкаф, стол у окна с видом на внутренний двор – всё это было далеко от уютного дома бабушки в Городце, где прошло её детство.

– Полина, ты опять не спала всю ночь? – спросила Рита Петрова, её соседка по комнате, оглядывая измождённое лицо подруги.

Рита была полной противоположностью Полины – шумная, весёлая девушка из Дзержинска, изучающая социологию. Её родители работали на химическом заводе, и она привыкла к простым радостям жизни: вечеринкам в общаге, походам в кино, флирту с однокурсниками.

– Опять сны, – коротко ответила Полина, потирая воспалённые глаза.

– Какие сны, Поль? Ты же мне толком не рассказываешь.

Полина отложила учебник по культурологии и посмотрела на подругу. Как объяснить то, что она сама не понимала? Как рассказать о том, что каждую ночь она проживает чужие смерти?

Воспоминание

Полина выросла с бабушкой Марией Ивановной в старом деревянном доме в Городце. Её родители погибли в автокатастрофе, когда ей было всего три года, и бабушка стала для неё всем миром.

Мария Ивановна была женщиной непростой – в молодости работала учительницей истории, знала множество легенд и преданий нижегородского края. Именно от неё Полина впервые услышала странные семейные истории.

– Наш род особенный, Полинка, – говорила бабушка, расчёсывая внучке длинные тёмные волосы. – В каждом поколении рождается девочка, которая видит то, что другим не дано.

– Что видит, бабуля?

– Прошлое. И будущее. И то, что должно случиться, но ещё не случилось.

Тогда, в детстве, это казалось сказкой. Но когда Полине исполнилось семнадцать, сны начались.

Два года назад

Всё началось с ощущения déjà vu, которое стало преследовать Полину всё чаще. Она могла идти по незнакомой улице и вдруг почувствовать, что уже бывала здесь раньше. Могла встретить незнакомого человека и узнать в нём кого-то очень близкого.

Первый сон она запомнила до мельчайших подробностей. Она была молодой женщиной в платье 1940-х годов, стояла на перроне военного времени и провожала мужчину в солдатской форме. Чувствовала запах паровозного дыма, слышала гудки и плач женщин, ощущала холод металлических рельсов под ногами.

– Вернись, Миша, – говорила она во сне, сжимая его руки. – Обещай, что вернёшься.

– Обещаю, Паша. Дождись меня.

А потом – взрыв. Вспышка света. И она, падающая под колёса поезда в попытке догнать уходящий эшелон.

Полина проснулась в холодном поту, ещё чувствуя вкус крови во рту и звон в ушах.

С каждым месяцем сны становились ярче и болезненнее. Полина проживала жизни разных женщин в разные эпохи, но всегда с одним и тем же финалом – трагической смертью и разлукой с любимым.

Она была Прасковьей в 1920-х, погибшей от пули белогвардейца в день свадьбы. Была Павлой в 1960-х, умершей от болезни сердца в день, когда должна была встретиться с любимым после долгой разлуки. Была Полиной в 1980-х, разбившейся в автокатастрофе по пути на свидание.

И всегда – всегда! – мужчина носил имя на букву М. Михаил, Максим, Матвей, Мирон… Фамилии менялись, лица становились другими, но глаза оставались теми же – тёмными, глубокими, полными любви и печали.

Поступление в НИУ ВШЭ на культурологию было попыткой Полины найти рациональное объяснение происходящему с ней. Может быть, изучая культуры и верования разных народов, она смогла бы понять природу своих видений?

Первый курс оказался сложным. Полина с трудом привыкала к городской жизни, к студенческому общежитию, к постоянному шуму и суете. Единственной отдушиной стала дружба с Ритой, которая приняла её странности как должное.

– Знаешь, Поль, – сказала как-то Рита, когда они сидели в их крошечной комнатке, попивая чай из граненых стаканов, – моя бабка тоже видела сны. Говорила, что это от предков идёт. Память рода.

– Твоя бабушка видела чужие смерти?

– Не смерти, а… события. Важные моменты. Говорила, что некоторые люди как антенны – ловят сигналы из прошлого и будущего.

Эта мысль заставила Полину задуматься. А что, если её сны – не просто плод больного воображения, а что-то другое? Что-то более значимое?

Полина начала самостоятельно изучать вопрос. В библиотеке университета она нашла книги по парапсихологии, реинкарнации, родовой памяти. Читала о людях, которые помнили прошлые жизни, о семейных проклятиях, о том, как сильные эмоции могут оставлять отпечаток в пространстве и времени.

Особенно её заинтересовали исследования о том, как травматические события передаются через поколения на генетическом уровне. Возможно ли, что в её ДНК записана информация о трагедиях её предков?

– Рита, а ты веришь в проклятия? – спросила она однажды подругу.

– В смысле?

– Ну, что какое-то событие может повторяться из поколения в поколение, пока не найдёт разрешения?

Рита задумалась:

– Знаешь, не верю в мистику. Но верю в психологию. Травмы передаются детям, те – своим детям, и так далее. Пока кто-то не прервёт цепочку.

– А если травма не психологическая, а… метафизическая?

– Тогда нужно найти того, кто поможет её разрешить.

К концу первого курса состояние Полины заметно ухудшилось. Сны стали приходить каждую ночь, иногда по несколько за ночь. Она просыпалась с криками, в холодном поту, с ощущением, что только что умерла.

Соседи по общежитию начали жаловаться. Кто-то предлагал обратиться к психиатру, кто-то – к экстрасенсу. Рита предложила пойти к университетскому психологу.

– Поль, так дальше продолжаться не может, – сказала она, глядя на осунувшееся лицо подруги. – Ты же на глазах таешь.

– Я боюсь, – призналась Полина. – Боюсь, что если я кому-то расскажу, меня признают сумасшедшей.

– А если не расскажешь, действительно сойдёшь с ума.

Полина решила вести дневник сновидений. Каждое утро она записывала все детали: имена, даты, места, обстоятельства смерти. Постепенно начала вырисовываться картина.

Все её сны происходили в Нижегородской области. Все жертвы носили имена на букву П, все их возлюбленные – на букву М. Трагедии случались с интервалом примерно в 18-20 лет. И всегда – всегда! – в основе лежала любовь, которой помешали внешние обстоятельства.

– Смотри, – показала она записи Рите. – 1863 год – Анастасия и Михаил. 1881 – Прасковья и Максим. 1899 – Полина и Матвей. И так далее, до наших дней.

– И что это означает?

– Не знаю. Но думаю, что я – звено в этой цепи. И где-то должен быть мой М.

На втором курсе Полина углубилась в изучение истории Нижегородского края. Она изучала архивные документы, старые газеты, церковные записи. Искала упоминания о трагедиях, которые видела во снах.

И находила. Практически все её видения имели реальную основу. В газетах XIX века она нашла заметку о смерти молодой купеческой дочери Анастасии Строгановой и приказчика Михаила Волкова. В архивах – сведения о Прасковье Морозовой, погибшей в 1920-х. И так далее.

– Это невозможно, – шептала она, перелистывая пожелтевшие страницы. – Я не могла знать эти подробности.

Но знала. Знала имена, даты, обстоятельства. Знала, какие платья носили эти женщины, какие духи использовали, о чём думали в последние минуты жизни.

Прорыв произошёл неожиданно. На лекции по истории культуры профессор Касаткин рассказывал о феномене родовой памяти:

– Современная наука признаёт, что травматический опыт может передаваться через поколения на эпигенетическом уровне. Дети жертв Холокоста, например, часто видят сны о концлагерях, хотя сами там никогда не были.

После лекции Полина подошла к профессору:

– Скажите, а возможно ли, что человек может видеть сны о событиях, которые происходили не с его прямыми предками, а с… людьми, связанными с ним духовно?

Профессор внимательно посмотрел на неё:

– Интересный вопрос. В тибетской традиции есть понятие о цепочке перерождений, связанных общей кармой. Возможно, стоит изучить этот феномен более детально?

Решающий момент наступил в ноябре второго курса. Полина сидела в комнате, готовясь к семинару по культурной антропологии, когда зазвонил телефон. Незнакомый номер.

– Алло?

– Полина Соколова? – мужской голос звучал взволнованно. – Меня зовут Максим Красилов. Я студент-историк МГУ. Мне кажется, у нас общая… проблема.