Ценою в жизнь, или история Титаника. Часть 3

I

Титаник медленно плелся в Шербур, опасаясь возможных проблем со стороны морских вод. Погода в море заметно ухудшалась. Постепенно небо заволокло белыми облаками, приведших за собой ветер. Пусть он и был легким, словно дуновение из губ человеческих, и пусть он был незначительным, но все равно несколько смущал пароход.

Он шел, якоря его были спущены на экстренный случай, почти достигая водной глади. Волны лишь слегка покачивали крупный лайнер. Для него они были едва ощутимыми. Это были не пугающие и опасные потоки, а потоки ласковые, почти как человеческие руки, что прямо сейчас могли прикасаться к стенкам коридоров и кают. И именно эти прикосновения вызывали у Титаника неповторимые чувства.

Лоцман уже давно покинул его борт и, судя по всему, улизнул обратно в Саутгемптон. Должно, то и в самом деле необходимо. Пароход ведь до сих пор не мог полностью разобраться в собственной деятельности. Так и тем более! В таком случае, почему бы лоцману не сбежать, оставив его без возможности четко следовать командам, адресованным, скорее, не ему, а буксирам? Ну а, собственно, о каких буксирах идет речь, если он и вовсе не планирует останавливаться в портах отмеченных на картах городов? Ох, как много загадок ему еще предстоит решить и сколько команд наслышать!

Ах да! Команды… Что же он так расстроился, боже правый! Команды ведь обязан выговаривать капитан и его старпом, коих брат велел слушаться, как самих Богов. Но Бог один, как и капитан Смит. А тот, в свою очередь, главное лицо на судне! Лайнеру жизненно необходимо слушаться только его, а вот старпом… Корабль мог слегка надругаться над его приказами и начать действовать на свой лад. Именно таким образом он и реализует свой план, про который доселе не забыл.

Титаник прибыл в город по наступлению вечера. Точнее сказать, встал на якорь близ Шербура, и стал ожидать чего-то, чего пока сам не знал. Он присмотрелся. Пред ним распласталась великая земля. Она была так близка, что, казалось, к ней вот-вот можно было прикоснуться. Во всем своем великолепии – прекрасная и гламурная Франция со своим бассейном и природой.

В скором времени стали видны огни, что отошли от этой самой земли, будто маленькие звездочки, отделившиеся от неба. Они были такими яркими, совсем как маленькие солнышки. И вот эти самые солнышки неумолимо приближались, превращаясь в крупноватые по виду суда. Двое. Их было двое. Они не походили на буксиры как таковые, а, вернее, походили на суда второго класса, коих пароход успел повидать всего малость. Как именовали представителей среднего класса, он не разглядел, но повелел поинтересоваться при первой возможности.

– Ох, – начал первый, подойдя к нему вплотную, – а мы успели заждаться Вас, господин Титаник!

Кораблик выглядел до жути обыкновенно, хотя по-своему оригинально. Все тот же черный окрас и белая полоса на уровне верхней, закрытой палубы. Одна единственная палевая труба и единственная мачта в районе носовой части. Сказать кстати, труба точно также, как и у Олимпика с Океаником, имела черную кайму. Опускаясь ниже, можно заметить, что ватерлинию пароходика практически не разглядеть, поскольку, как понял лайнер, он был перегружен. А нагружен он был пассажирами, которые уже в скором времени попадут на борт Титаника.

– Бросьте, уважаемый! – с некоторой усмешкой сказал тот. – Разве я шел так долго?

– Ни в коем случае! Нет! – отрек неизвестный. – Отвечу честно, я успел взволноваться перед встречей с Вами. – Говорил он слишком ритмично, с ударениями на последний слог. Совершенно очевидно, что это судно привыкло общаться на французском языке, но при том старалось произносить слова на правильном английском, хотя получалось из ряда вон плохо. – Прошу простить, не представился. Мое имя – Номадик, и я приветствую Вас от имени всех местных судов и, к тому же, от имени господина Олимпика, что пожелал передать Вам свое коронное «Здравствуй!», когда уходил из бухты.

– Правда? – слегка удивился пароход. – Не ожидал! Спасибо за информацию, сэр… Номадик, правильно?

– Да, так! – подтвердил собеседник. – Ох, Господь! Снова прошу извинить меня! – Он обратил внимание на подошедшего коллегу. – Позвольте представить моего близкого друга и брата – Траффика, точно также произведенного для перевозки пассажиров и багажа на суда, простаивающих в гавани. Правда, признаться, – прошептал он, дабы приятель его не услышал, – переправлять ему довелось исключительно низший класс.

– Я знаю, друг, – недовольно поглядел на него тот самый Траффик.

В целом выглядел он аналогично, без всяких исключений. Возможно, они и были, но лайнер не смог разглядеть большего, так как в округе уже давным-давно стемнело.

– Добрый вечер! – наконец-то поздоровался он как-то уж слишком натянуто, словно бы это простое действие доставило ему страшные муки.

– Здравствуйте! – поприветствовал его Титаник. – Скажите, Вы произведены той же верфью, что и я? Или же это столь глупый вопрос, который не требует ответа?

– Что Вы! – выдавил Траффик. – «Харлэнд энд Вольфф», конечно же! – Его голос оказался чуточку грубее голоса Номадика, что сильно отличало его от второго пароходика.

– Мы с Вами родственные души, – подтвердил тот, разговаривая с лайнером. – И, коли говорим об этом, возможно узнать, что Вы ощущаете при встрече с нами? С нами, не особо культурными британцами, заслужившими работать в недалекой стране, где нет особой суматохи по поводу правления?

– К чему столь странный вопрос, сэр Номадик? – не понял его Титаник. – Не поймите неправильно, но я не внимаю таких вопросов и тех, кто их задает. Знайте же, что отношусь я ко всем своим родственникам с особым почтением. Этого, пожалуй, достаточно.

– Что ж, понимаю, – хмыкнул говорящий. – Но и Вы поймите наш случай. Мы, суда низшего класса общества, подвергаемся критике со стороны особенно выразительных особ. К великому счастью – и на том спасибо, господи – Ваш уважаемый брат весьма добр к нашим душам и, что уж греха таить, относится к нам по-настоящему. В общем, совсем не так, как прочие. А под прочими имею ввиду… – Он посмотрел на пароход таким взглядом, как будто тот уже был просвещен на данную тематику, что и в самом деле было так.

– Я понял Вас, сэр, – согласился лайнер. – Но позвольте! Разве вы, дорогие друзья, имеете отношение к судам более низшего… или, как сказали, самого низшего класса общества? Вы же, как я могу наблюдать, совсем не похожи на буксиры. Вы, боже правый, полноценные суда!

– Спешу ответить, что мы сконструированы лишь для помощи, а не для перевозки пассажиров на дальние расстояния, – объяснил Номадик. – Нам суждено провести жизнь за работой близ суши. Остальными прелестями довольствуются суда высших слоев. Но, знаете, нас вполне устраивает такой образ жизни. Что ж с нас взять? Суда-помощники. Таков наш социальный статус. Стихия наша – суша и бухта, где нет ни суеты, ни волн. И нам здесь хорошо. Траффик? – Он глянул на того властвующим взглядом, как бы приказывая согласиться.

– Да, это так, – выдохнул приятель.

Титаник принял сказанное и сильно сконфузился, осознав, какую оплошность только что допустил. Как говаривал Олимпик, про класс, а тем более про принадлежность к одному из них, ни в коем случае не следовало спрашивать. Но пароходу и в самом деле было непонятно, с чего бы вдруг его бедолаги-родственники получили самый низкий статус. Не поинтересоваться у них об этом – не унять гложущего любопытства. Но при этом говорить о таких вещах было неприемлемо, даже при присутствии чувства интереса. Лайнер, придя к такому заключению, даже невпопад подумал, что самовольно рушит стереотипы, поставленные еще его дедами, тем самым оскверняя их души. Потому, не стерпев и отодвинув свой королевский этикет в сторону, он горячо извинился:

– Ох, как глупо с моей стороны утруждать вас говорить на такие темы! Прошу простить! Не думал, что когда-либо посмею спрашивать об этом.

– Что Вы, что Вы! – улыбнулся Номадик. – Спрашивайте сколько Вашей душе угодно. Нам приятно принимать во внимание Ваши слова и Ваш неподдельный интерес.

В этот момент суда получили определенные команды и взялись за работу. Они до жути близко подошли к Титанику, что несколько встревожило его, а затем, проведя небольшую процедуру сцепки, отворили все двери, до которых дотягивались платформы. Платформа, ступив на нее определенное количество человек, поднималась посредством поднятия канатов при помощи специальных кранов. Таким образом пассажиры и добирались до врат лайнера.

Он молча наблюдал за процессом, попеременно поглядывая на стоящих подле него родственников. Несомненно он немного побаивался, ведь стояли они практически вплотную. А чего, собственно, побаивался? Все просто: кораблики уже не являлись буксирами, которые при возможности могли толкать огромный корабль своим носом, а являлись полноценными судами, пусть и в некотором смысле вспомогательными. Что если он навредит им, нечаянно сойдя с места, совсем как Нью-Йорк сегодняшним днем?

Все же Титаник быстро успокоил себя фактом, что эти самые помощники уже давно служат во благо судам и знают, что делать при любом казусе. Все-таки определенный опыт и время сыграли им на руку. А вот сам пароход, к сожалению, сталкивался с подобным впервые, потому и искренне переживал, хотя это вовсе того не стоило.

И вот уже проходит достаточно времени, а посадка все никак не завершается. Лайнер, дабы не было так скучно и страшно, решил вновь заговорить, на этот раз уже с совершенно иной идеей:

– Знаете, Вы, сэр Номадик, говорили про неких прочих. Есть у меня одна мысль, касаемая тех самых личностей… Касаемая, вернее сказать, подавления гордыни в этих самых особах. Не знаю, как правильнее об этом доложить и стоит ли оно того… Вот скажите мне, – попросил он сразу обоих, – хотели бы вы услышать мой грандиозный замысел? Или мне не стоит зазря разглагольствовать, понимая, что идея эта слишком невразумительна?

– Говорите, мы во внимании, – согласился Номадик.

– Что ж, это может прозвучать не так хорошо, как мне хотелось бы, – начал свое высказывание Титаник, – но сообщить об этом и попросить поддержки хотелось бы. Есть у меня одна практичная особа, которая подвергается жесткости и неуважению со стороны знатных родственников, и ей, как вы полагаете, в сей момент нужна хоть какая-то помощь. Ну а что я мог предпринять? У меня не нашлось прочих вариантов, кроме как поставить себя во внимание. Если я, забрав дорогую награду или просто продемонстрировав свои положительные качества, смогу встать выше тех самых гордых личностей, то, соответственно, возьму кораблик под свою ответственность. Только когда мне доведется – а я уверен, что мне доведется – стать главным правителем Атлантики, те особы прекратят свою коварную деятельность и не станут трогать ни вас, ни ее, ни прочих. Они поймут, что такое настоящая правда и что такое истина, только оказавшись на ступени ниже. Понятна ли моя мысль?

– Я верю в Вас и в Вашу авантюру, – ответил Номадик. – Конечно, прошу извинить, Вы построили весьма трудный план, но для такого великого корабля, как Вы, этот план покажется Вам ничем иным как дорогой без препятствий.

– Ну а я, простите, не могу поверить в Вас, – вдруг заговорил Траффик, стоящий подле кормы парохода. – Такова гонка ни к чему хорошему не приведет, это точно! Слишком уж тяжелый план, Номадик прав. К тому же, я понимаю, о какой награде идет речь, и знаю, что члены нашей организации за ней никак не стремятся. Компания не расчитывала построить лайнер, который бы соревновался за право встать на первую ступень, как Вы и сказали. Суда компании отличаются весомыми габаритами и не имеют при себе приспособлений, способных вызвать и развить высокую скорость. Уж извините, никогда не соглашусь с Вашим мнением, господин!

Номадик поглядел на брата таким острым взглядом, которым мог глядеть только наемный убийца. Ему явно не понравился тон Траффика и его мнение по поводу сложившейся ситуации. Все-таки Номадик знал, с кем они имеют честь разговаривать и понимал, что любое неправильное слово может осквернить Титаник и его честь. Но вот сам Титаник, как бы не были колючи слова Траффика, все же постарался найти компромисс:

– Вы можете быть правы, сэр. Но все ли так однозначно? Из плана может получиться что угодно, начиная от выигрыша и завершая прогрышем. Мы не можем предугадать того, что может произойти. Но поверьте мне на слово, я сделаю все возможное, чтобы продемонстрировать господам свою уникальность! Не сомневайтесь, сэр Траффик. У меня есть определенные возможности, что помогут мне так или иначе осуществить замысел.

– Не стану спорить с Вами, – все-таки согласился тот. – Но я попросил бы Вас от имени всей компании и ее составляющих быть осторожнее в осуществлении планов. Вы понимаете? Это очень опасно: бежать за целью, не замечая трудностей на пути. Одним словом, будьте аккуратнее. В противном случае Вам уже никто не скажет «спасибо».

– Я приму это к сведению, – промолвил ничуть не оскорбленный пароход. – Благодарю за совет! Мне и вправду необходимо было поделиться информаций и получить достойную отдачу. Могу пообещать, я буду внимательнее.

И снова замолчали. Суда-помощники вскоре закончили работу. Когда пришло время отцепаться и уходить обратно к суше, Номадик сказал:

– Что ж, будем ждать Вас менее чем через месяц, господин Титаник! Приятно было пообщаться, но все равно придется разойтись. У нас своя дорога, у Вас свой путь. И мы желаем Вам удачи в прохождении опасного маршрута!

– Доброй ночи, уважаемые! – попрощался с родственниками пароход. – Спасибо за добрые слова!

– До свидания! – выбросили оба кораблика и поспешно удалились.

А вот лайнер тем временем забрал якорь и под командованием капитана пошел далее, навстречу Куинстауну.

На борт «Титаника» поднялась, пожалуй, самая интиллигентная американка по имени Маргарет Браун. Эта женщина в годах являлась некой знаменитостью в широких кругах и была самым обсуждаемым человеком в разговорах между богатенькими дамами и их кавалерами. Все же ее любили не просто так. Любили ее как особую, доброжелательную женщину, готовую помочь каждому нуждающемуся. Можно добавить и то, что она вела активную деятельность в социальных планах, чего никогда не одобрял ее покойный супруг. Ею двигала та несказанная сила волевого духа, какой, пожалуй, не нашлось бы ни у одной британской дамы.

Как вскоре узнали пассажиры, она, узнав о серьезной болезни внука, сорвалась с места – а именно с Египта, по которому она путешествовала в сопровождении парочки близких друзей – и купила билет на пароход в нужные сроки.

Попав на корабль, она сразу же обзавелась несколькими собеседниками, желающими точно также, как и она, провести время в хорошей компании с приятными людьми. И вот она уже вышагивает по палубе в сопровождении Бенджамина Гуггенхайма. Ее большая, элегантная шляпка с перьями идеально сидела на голове, прикрывая состарившееся лицо и замысловатую прическу. Слегка пухлая фигура выделялась на фоне худеньких леди, бродивших по прогулочной палубе первого класса. Одета она была в обожаемые зеленые наряды с белым, кружевным воротом и завернутыми рукавами. На мочках красовались круглые серьги, камни в которых походили на натуральный жемчуг.

Так вот, она прогуливалась по палубе вместе со своим новым другом, с которым она только-только нашла общий язык, но уже вошла во вкус и разглагольствовала открыто, без всякого стеснения.

– Ох, уж поверьте, мистер Гуггенхайм, никто не ожидал, что сегодня на улице нас встретит такая пакость. Я говорю о неблагоприятной погоде, что заставила нас всех померзнуть. Вспомните только, мы простояли на Номадике в ожидании слишком долго. Что за напасть! Даже не было времени присесть! Только я попала в каюту, как заявился стюард, предложивший проветрить помещение перед заселением. О чем они думали?! Знали ведь, что пассажиру захочется отдохнуть после долгой дороги.

– В этом нет ничего особенного, они просто выполняют свою работу, – ответил ей Бенджамин, что выглядел необычайно молодо. Он был невероятно красив и опрятен, поэтому и обязан был выделяться также, как и Маргарет, средь густой толпы джентльменов. Однако его цилиндр прятал светлые волосы и тем самым практически затуманивал образ, отчего он и сливался с обществом богатых мужчин. – К тому же, миссис Браун, посудите сами: Вам ведь не придется вдыхать запах краски, оставшийся еще с периода строительства, так?

– Соглашусь с Вами, – выдохнула Маргарет. – Пожалуй, это единственный положительный момент.

Такими темами они и перебрасывались по пути, пока ходили по отведенной дорожке и наслажались воздухом, который, кстати, был еще холоднее, нежели пару часов назад. Это-то и не нравилось миссис Браун, отчего она часто жаловалась. Но тем не менее они с ее другом направлялись далее по пути ради того, чтобы немного позже вернуться по нему обратно в каюты и с блаженством уснуть на мягких кроватях.

Первая ночь без сна после длительного перерыва. Лайнер не сомкнул глаз,но по прежнему чувствовал себя более чем хорошо, что нетипично для такого сонливого корабля. Сонливым Титаник посчитал себя исключительно из-за того что он уж очень любил поспать. А любил он еще как, судя по тому случаю, когда он уснул на двое суток и даже того не заметил. Но это не отменяло факта, что пароход тогда невероятно устал, а сон – все же совершенно нормальное состояние для обездвиженного судна. Но вот когда сон по-настоящему сморит его оставалось загадкой, причем загадкой весьма интересной. Он обязательно понаблюдает за собой и вычтет все показатели, чтобы убедиться в том, насколько он слаб в планах стойкости.

Ледяной ветер задувал в незастекленные палубы и очень хорошо чувствовался лайнером, до сих пор не привыкшего к перепадам температуры. Его проняла легкая дрожь, но лишь на мгновение. Он быстро унял в себе это ощущение, как бы сильно оно не было, ведь господам, присутствующих на борту, это явно не понравилось бы. А что если это заметит Томас Эндрюс или сам капитан Смит? Ох, и не сдобровать ему тогда!

Итак, Титаник подошел к Ирландии утром. За несколько километров от земли на его борт поднялся лоцман, который обязан был провести корабль по отмели к точке остановки. Про отмель пароход узнал не самостоятельно, а по разговору капитана с его старпомом, да и лоцманом заодно, который, опять же, приплыл сюда помощи ради.

Уже ближе к полудню лайнер достиг своей цели и полностью обездвижился, став ожидать появления вспомогательных судов. Попутно он издал громкий гудок, намекая на свое присутствие.

Его носовой якорь был сброшен, и тот достиг дна почти сразу же. Это немного ошарашило Титаник, ожидающего чего угодно, но не такого близкого дна. И как он смог пройти? Естественно, без приказов и указаний не обошлось, этот путь был сложен и опасен. Он в любой момент мог зацепить килем отмель и тогда на том его карьера обломилась бы на две весомые части. Ему пришлось бы претерпеть ремонт и мало того, тогда ему довелось бы задержаться на верфи на долгое время; а это, на минуточку, совсем неблагоприятный фактор. Он ведь так хотел выйти в рейс! Он так хотел попасть в океан! Ну и слава Всевышнему, что ему удалось подойти к Куинстауну без происшествий!

Вскоре к нему подползли двое: Америка и Ирландия, как они представились позже. Это были не самые разговорчивые тендеры и представляли они из себя нечто подобающее тем же буксирам, только вот женского рода. Они фактически идентичны, как и Номадик с Траффиком, оставшиеся где-то там, в далекой Франции. Остались на месте, с неповторимым и запомнившимся приветом от Олимпика…

Америка отправилась делать обзорный круг ради красивых фотографий для прессы, а Ирландия сразу приступила к делу. Когда она остановилась справа по борту, начала происходить пересадка пассажиров и выгружение почты и багажа.

Во время работы, по большей части наполненной томительным безмолвием, пароход заскучал. Он снова вспомнил брата и поразмыслил, добрался ли он таки до Нью-Йорка и все ли с ним в порядке. Очень хотелось убедить себя в том, что у него все даже лучше, чем могло показаться, и что сейчас он отдыхает в полном благополучии. Коли он действительно отдыхает, ему нельзя мешать… Но Титаник боялся неизвестности. Может, брат сейчас вовсе не в лучшем расположении духа, может, не дремлет, волнуется о чем-то, а может…

Не стерпев завязавшихся мыслей, пароход решил связаться с ним во что бы то ни стало. Ну и пусть Олимпик сейчас занят, он ответит ему, когда появится свободная минутка. Лайнеру лишь требовалось знать, дошел ли он до места назначения и угомонить бурю неблагородных эмоций, яростно пылающих на душе.

Он неуверенно отстучал:

«Здравствуй, дорогой брат! Надеюсь, не отвлекаю тебя от важных дел. Я банально пожелал поинтересоваться самочувствием и настроением. И добрался ли ты до Нью-Йорка? Признаться, очень боюсь за тебя. Хотел бы успокоить себя положительным высказыванием.»

К удивлению Титаника ответ пришел, причем пришел незамедлительно, будто бы Олимпик ждал сообщения.

«Здравствуй! Благодарю за беспокойство. Конечно, не стоило бы тебе так волноваться. Такому кораблю, как ты, не следует подвергаться панике по настолько, я бы сказал, незначительным поводам. Одним словом, не хочу слышать от тебя нотки гнетущего страха. Запомни это! Без промедления сообщаю, что дошел благополучно и теперь, спустя столько мрачных дней, нахожусь в шикарном американском порту. По пути, как я и говорил, встречал плавучие льды. И, сказать по правде, я успешно обошел эти препятствия, будь они неладны! Скажи, мой уважаемый «Олимпиец», а чего же достиг ты, пребывая в молчании все это время?»

RMS OLYMPIC

«О, Олимпик! Произошло многое! С радостью докладываю, что вчерашним утром покинул Саутгемптон и теперь направляюсь на Нью-Йорк. Сейчас простаиваю близ Куинстауна в ожидании завершения пересадки пассажиров на борт. Это воистину невероятное явление, ты знаешь. Ощутить присутствие людей впервые – чувство, превосходящее радость от первого выхода в рейс. Эти прикосновения, эти шаги и эти голоса… Это жизнь! И жизнь эта вскипает во мне подобно буре. Я все же постарался проникнуться в нее, погрузиться с головой, как говорится, по твоему совету. И знаешь… Кажется, мне это удалось! Она прекрасна! Но, пойми неверного, меня до сих пор тянет к океану так, словно в нем обитает что-то куда интереснее этого клочка жизни. Что-то есть в нем, что заменяет ее, превосходит.»

RMS TITANIC

«Что ж, у каждого своя точка зрения. Ты видишь в океане великолепие, я вижу нем лишь пустошь… Ты видишь в жизни радость, я вижу в жизни жизнь! Но не могу идти против течения, поскольку сам когда-то был таким же. Тем не менее, поверь, лучше тебе утихомирить свой пыл и подумать логически. Как бы не тянул океан, запомни: ты в нем не один – в тебе обитают живые существа. Ты должен благополучно довезти их до назначенной точки. Как бы тебе не хотелось соприкоснуться с великолепным миром, учти: этот мир не так прост и красив, как кажется. Прислушайся ко мне. И не делай глупостей.»

RMS OLYMPIC

«Хорошо. Я понимаю. Обязательно приму во внимание. »

RMS TITANIC

«Хвалю! Хвалю за то, что ты так хорошо воспринимаешь чье-то доброжелательное мнение. Хотя это и не всегда хорошо, знаешь ли. Я уверен, со временем ты научишься принимать правильные решения самостоятельно. И я искренне надеюсь на то, что ты станешь хорошим наставником для будущего поколения «Олимпийцев».

RMS OLYMPIC

«Немного не понимаю, что это значит? Неужели у нас будут братья?»

RMS TITANIC

Олимпик вдруг резко замолчал, видно, осознав, что проговорился. Не зря ведь он сказал при их последнем разговоре, что Титанику будет кого хвалить в будущем. Тогда брат легко увернулся, ответив, что говорить об этом весьма рано, а теперь выдал информацию вот так на духу, даже не поразмыслив над тем, что молодой пароход воспримет ее с особым торжеством.

Спустя время, кажется, поняв, что теперь ему не удастся удержать в себе эту тайну, он отправил:

«Что ж, я думаю, ты готов узнать об этом. Ты уже повидал мир в достаточном диапазоне, чтобы твой разум без страха принял следующее мое заявление. Но я понимаю, что будет следовать после него… то бишь я наперед знаю твои эмоции. Потому попрошу обойтись без каких-либо признаков эйфории! Я не потерплю этого!»

«Я обещаю, что останусь хладнокровным к произнесенному, – уверил его лайнер. – Все же стоит рано или поздно доложить об этом, будь я в этот момент при чувствах или без них. В конце концов, мне интересно узнать немного больше про наш род и класс, который, правильно ли я понял, пополняется?»

«Верно! Наше семейство пополняется еще одним судном. Имя его – Британник. Он будет являться младшим «его величеством» наравне с тобой. Сейчас он находится на верфи «Харлэнд энд Вольфф» в стадии строительства, в нашем родном доме, откуда ты ушел, казалось бы, совсем недавно. Я поздравляю! Ты получишь привилегию старшего брата и станешь опорой в жизни новенького. Я даю тебе право воспитать его, проявить заботу… Все подробности о правильной родительской деятельности я дам по наступлению нужного часа. Остается только дожидаться сего момента.»

RMS OLYMPIC

Естественно, Титаник удивился, причем не так, как это происходило у него обычно. В разум его рекой хлынула радость, подумав он о том, что в скором времени может стать точно таким же добрым, справедливым старшим братом, каким представился ему Олимпик еще со дня рождения. Британник… Его величество новое судно «Олимпик-класса». Будет ли он очередным близнецом или более проработанной версией его самого, он мог только предполагать. Брат прав, нужно ожидать скорого появления Британника на свет, а уже опосля всматриваться во внешний вид и отличительные черты. А застанет ли он его на верфи – вопрос весьма спорный, так как пароход не собирался возвращаться туда минимум год по словам инспектора комиссии. Пусть и так, но он обязательно увидит его на пути или в одном из портов двух замечательных городов Новой и Старой земли.

«О! Так это просто великолепно! – отправил лайнер. – Приятно узнать этакую весть от тебя. Так что ж… как скоро я смогу узреть младшего? Известны ли сроки?»

«Сроки мною не определены. Но я практически полность уверен в том, что произойдет это в этом или следующем году. Не позже!»

RMS OLYMPIC

«Я рад! Действительно рад! Благодарю за новость, она очень занимательна. – Он вдруг вспомнил: – Знаешь, мне тоже есть что сообщить. Раз уж мы ведем такую откровенную беседу, я, пожалуй, добавлю к ней еще кое-что. Но это заявление я собираюсь доложить лишь тебе и никому более. Пообещай мне, дорогой брат, что никогда не сообщишь о том кому-либо без моего ведомства.»

«Если это и вправду важно для тебя, то я не собираюсь выдавать чужих секретов. К тому же я не сообщаю интимных подробностей, если они являются таковыми. Не сообщаю их даже тебе, отчего ты многое можешь не знать. Пиши, я пойму и приму, не промолвив ни единого словечка кому-то еще.»

RMS OLYMPIC

«Не знаю, правда, как об этом сообщить, но… это неподдельный факт! Я влюблен и влюблен зверски. Я влюблен в одно замечательное судно, что совсем не походит на нас с тобой. Она… Она обладает полностью иным мировоззрением, своей точкой зрения и своим взглядом на мир. Мне странно ощущать себя, вспомнив я о ней, странно понимать, что существуют некие чувства, не поддающиеся логике и разуму как таковому. Но мне так хорошо на душе! Так хорошо, что хочется произносить ее имя и бежать вперед, надеясь на скорую встречу.»

RMS TITANIC

Олимпик в очередной раз замолчал, по-видимому, переваривая услышанное.

«Влюблен? – наконец выдал он. – Что значит «влюблен»? Разве ты не имеешь понятия, что любовь запрещена в нашем кругу? Да… Тебе явно так никто и не объяснил…»

«Мне говорили об этом. Но я не могу контролировать свои чувства. Все получилось само собой. Я принял решение оставить этого крохотного зверька в себе, как нечто дорогое и милое. Но я не понимаю одного… с чего бы вдруг запрещать любовь? Разве она может как-то навредить или ухудшить чье-либо положение? Она ведь так прекрасна и добра… так приятна…»

RMS TITANIC

«О, я объясню тебе, что к чему, – громко и рассержено простучал пароход. – Видишь ли, мой уважаемый Титаник, у любви есть противоположная сторона. Привязанность – вот то, что она вызывает. А привязанность чаще всего и бросается камнями в борт. Ты можешь привыкнуть к кораблю, которым дорожишь, а затем вдруг… Может произойти несчастье и тогда та самая госпожа любовь разломит жизнь того, кто так сильно дорожил этим чувством и постепенно привыкал к возлюбленному. Понимаешь ли теперь? Любовь равносильна духовной гибели. Она убивает, бьет, не жалея. Подобные случаи были, хоть я их и не застал. Но случаи эти прогремели на всю округу. Суда немедля решили прекратить это безобразие и убрать любовь. Ненужное чувство ушло, и слава Всевышнему! Я не могу подвергнуть тебя такому опасному ощущению, поэтому предупреждаю и молю – остановись!»

«Нет, Олимпик, – внезапно заявил пароход, – я не могу противоречить тому, что имею. Я желаю ощущать это. Желаю, понимаешь? Любовь – это одно из лучших качеств жизни и она сильна… так сильна, что не поддается контролю. Я не собираюсь предотвращать такой казус, как тебе может казаться. Ну и пусть что-то случится – я справлюсь! Это будет нелегко и больно, но я справлюсь. И мисс Карпатия справится! Я верю!»

«Мисс… Карпатия?… О боже! На что ты идешь, несчастный?!»

RMS OLYMPIC

«Да, я понимаю твою эмоцию, – отстучал новенький лайнер. – Но я прошу не воспринимать меня как идиота, готового бежать за небогатым судном только из-за любви. Эта связь куда теснее. И поверь мне на слово, я знаю, с чем связываю свою жизнь, и знаю, к чему это может привести. Я признáюсь, что не могу более существовать, не зная ее имени и образа, что приходил мне в грезы лишь однажды. Я не могу не думать о ней, не могу спать, не думая о ней… Мне нужна она! И ничто не помешает мне осуществить мои планы, касаемые ее восстановления в общественном строе!»

«Я понял, – отправил сообщение старший, кажется, успокоившись, что было странно. – Я вижу, как тебе дорога эта тема. Одним словом, противодействовать бесполезно.»

«В твоем ответе я наблюдаю скрытый умысел.»

RMS TITANIC

«Ни в коем случае! Если ты хочешь этого, то поступай как знаешь. Самое главное – не смей сообщать об этом мне. Не желаю слышать подобных росказней.»

RMS OLYMPIC

«Будет тебе, Олимпик! Я не стал бы ворчать, узнав что-то неприемлимое, к примеру, от тебя. Просто доверься моим словам и пойми, что я не помышляю ничего плохого и не собираюсь попадать в неприятности, по крайней мере, в ближайшую неделю. Все будет в порядке, в этом я могу тебя уверить!»

RMS TITANIC

«Что ж, понимаю. Поступай как знаешь. Будь с ней, но… Но будь внимательнее, раз решаешь взять на себя такую ответственность.»

RMS OLYMPIC

«Могу поклясться в собственной аккуратности!»

RMS TITANIC

«Не стоит. Я и без того в этом уверен.»

RMS OLYMPIC

Про «Голубую ленту Атлантики» Титаник так и не решился рассказать. Ну а ради какой выгоды ему велено было сообщать об этом каждому? Особенно это касалось родного брата. Если уж он так разозлился на заявление о влюбленности, то что он скажет про затею парохода о спасении леди Карпатии от парочки некультурных особ? Нет уж, извольте! Ничего он ему не расскажет. В противном случае пришлось бы выслушать надругательства в свою сторону и заявление о том, какой же он глупый, раз помышляет о невозможном.

«Пора бы нам попрощаться, – вскоре выдал юный лайнер. – Мне следует идти далее по пути. Погрузка багажа и пересадка пассажиров на борт фактически окончена.»

И действительно. Вспомогательные суда закончили свое дело и отошли, чего Титаник не заметил в течение долгих разговоров.

«Пожелаю тебе удачного рейса, мой младший «Олимпиец». Пусть океан покажется тебе маленьким озером в сравнении с огромной Америкой. Беги вперед, навстречу стране, и все же не спеши. Не забывай об айсбергах и берегись!»

RMS OLYMPIC

«Непременно! До свидания, дорогой брат!»

RMS TITANIC

«До свидания!»

RMS OLYMPIC

Затворив все двери и подняв платформы, пароход приготовился к дальнейшим действиям.

Сказать вкратце, вскоре он поднял якорь и пошел в обратном направлении, прочь от Ирландии, к океанической трассе, в которую был влюблен также, как и в дорогую Карпатию.

В кормовой части судна собрались сотни эмигрантов из Ирландии. Все вместе они подошли проститься со своей землей, взглянув на нее в последний раз из-за кормы уходящего вдаль лайнера.

Музыкант Юджин Дэйли, прошедшего на корабль вместе со своими соплеменниками, давал небольшой концерт, играя на волынке тоскливые песни. Одной из них оказалась композиция «Плач по Ирландии», под которую рыдали едва ли не все эмигранты. Они оплакивали свою судьбу и этот день… этот самый несчастливый день, когда они навсегда расстались со своей страной и своим домом, что выкормил их и вырастил такими, какие они есть. Прощай, Ирландия! Мы будем помнить тебя!

II

В скором времени лайнер достиг маяка Фастнет, что обозначал начало трансатлантической трассы. Сперва вдалеке показался невысокий, но все же вытянутый скалистый островок, а уже следом, по мере приближения, из него вырос белесый маяк, словно стелла, возвышающаяся в пушистые небеса. Он являлся самой южной точкой Ирландии и своебразной точкой невозврата. Почему же? В самом деле неизвестно, что ждет судно на пути и вернется ли он здоровым и счасливым, прямо как в сию минуту. Остается только подумать и убедить себя в том, что точка невозвратаокажется положительной и что она проводит Титаник добрым взглядом, не предупреждающим о какой-либо неудаче.

Одним словом, пароход прошел мимо, поглядев на этакую достопримечательность с необыкновенным интересом. Маяк он видел впервые и просто не мог обойти его стороной. Он смотрел внимательно и любовался каждой просматриваемой деталью, чтобы позже наблюдать его пред взором во время сна или в собственных воспоминаниях.

В скором времени капитан —по отхождению от маяка – приказал «Полный вперед!» и лайнер послушно увеличил обороты. Кочегарами были задействованы дополнительные котлы, отчего поршни, вращающие боковые винты, стали двигаться куда напорственней и стремительней. Скорость резко подскочила до 20-ти узлов.

Удовлетворенный Титаник пошел быстрее, заметив, что своим ходом перегнал полет морской чайки. А чаек в округе было много и все они отставали от бегущего парохода так, будто подыгрывали ему в этих своеобразных соревнованиях.

Но все равно, даже несмотря на хорошие показатели в действии, лайнеру казалось, что скорости его недостаточно для того, чтобы совершить задуманное. Но что делать? Однозначно ждать подходящего момента и совершать то, чего Олимпик бы никогда не одобрил. Риск да и только, но Титаник был полностью к нему готов. И никаких противоречий!

В общем, он бежал прочь от маяка и радовался тому, что наконец-то мечта оказаться в океане, таком желанном и добром, осуществилась. Океан встретил его пусть и не солнцем, как он когда-то пожелал Карпатии, пусть и не теплотой прогретого воздуха и даже не самыми впечатляющими видами, а необъятными просторами, своей изумительной лаской и спокойным воздухом.

Погода в нем плавно перетекала в более благоприятную, чем, к примеру, в той же далекой Франции. Небо прояснялось, а волны стихали. Пароход видел эти существенные изменения и готовился встретить вечер с хорошим настроением.

Кочегар Прист поднимал очередную тяжелую лопату с каменным углем и вбрасывал ее содержимое в топку. Пот лился рекой с его лба, попадал в глаза, в отверстие рта, отчего Артур постоянно сплевывал. Пóтом пропиталась и его форменная одежда. Она прилипала к телу, мерзко пахла и, главное, мешала тем, что, собственно, находилась на своем законном месте. Хотелось снять рубаху и выбросить ее к чертовой матери, ведь из-за нее было еще жарче в и без того жаркой котельне.

Он брал груз, сбрасывал его, снова брался за тяжесть, и снова сбрасывал. Спина, не выдерживая этого испытания, грозилась потянуться или того хуже – отказать вовсе. Но пока она претерпевала все мучения своего хозяина и преждевременно не завывала. Тот же, кажется, чувствуя себя куда комфортнее новичков, —что, к слову, прямо сейчас охали по сторонам и потирали красные лбы —выкрикивал в сторону Джозефа Доусона, который, как ни крути, не мог его расслышать:

– Вот это я понимаю!… Такова она – работа кочегара!… Настоящая работа!… Непосильный труд, хороший труд!… Как я скучал по этому! Ох как скучал!…

Красные лица, красное помещение. В топках пенится пламя. От них исходит невыносимый жар, заставляя рабочий люд задыхаться из-за недостатка кислорода. А люд трудился, невзирая на обстоятельства, и надрывал спины, вбрасывая в жерла твердое топливо.

Непривзойденная Маргарет Браун прогуливалась по палубе вместе со своей новой знакомой, о жизни которой можно было говорить много и долго. Имя ее – Мадлен Астор, она являлась женой миллионера – самого богатого человека на судне. Сказать кстати, этот самый миллионер снова куда-то запропастился, оставив супругу на развлечение самой себе.

Ее пухлый животик было хорошо заметно под роскошными, белыми одеждами, а руки ее то и дело прикасались к этакому чуду, невероятно чувствительному и постепенно растущему. Ее улыбка растягивалась все сильнее по мере того как она ощущала внимание Маргарет к собственной персоне, а глаза горели, глядя она на знакомую, и как бы прося ими упомянуть о ее положении вслух. В глазах этих разгоралось приятное стремление к жизни; в них виднелся образ чистого неба, глубокого и загадочного… Казалось бы, она так и плещет энергией, хочет передать ее тому, кто находится рядом. К тому же, она готова поддержать абсолютно любой диалог, даже интимный.