Исход мира. Голгофа нашей молодости
ГЛАВА 1
Канкун встречал меня жарким солнцем и побережьем Карибского моря на полуострове Юкатан в туристической зоне Ривьера Майя. Здесь, в этом туристическом раю, мы должны были встретиться с Александром и Дмитрием, прилетевшими из разных концов света, чтобы сделать непростой выбор. Наша родина трещала по швам, рушилась, словно карточный домик, и требовалось принять серьезные решения.
Тяжёлый разговор с матерью накануне лишь добавил тревоги. Судя по обрывкам фраз, и дома у парней творилось что-то неладное. Чувство неотвратимости нарастало – нам пора было возвращаться.
Пока самолёт медленно катил к терминалу, я смотрела в иллюминатор, и память уносила меня на три года назад, когда мы, выпускники "лесной школы", покидали бушующий СССР, разъезжаясь по разным уголкам мира, куда забросила нас судьба и распределение.
Тогда, в далёком 1990-м, мы, отличники, смеялись над моей удачей – идеальное произношение и владение английским языком открывало мне двери в новый мир. И действительно, три года в Штатах, в нашем посольстве, прошли не зря. Собранные мной военные протоколы и сведения, словно зловещее эхо холодной войны, свидетельствовали об одном: несмотря на видимость потепления, отношение США к нам не изменилось.
Шум двигателей стих, и салон наполнился гулом оживленных голосов. Я вышла из самолета, и жаркий, влажный воздух Канкуна окутал меня, словно теплый плед.
Зарегистрировавшись в отеле и заселившись в номер, я набрала номер стойки регистрации, уже предвкушая, как закажу билеты на ночное шоу – место, где можно раствориться в оглушительном шуме и спокойно поговорить. Пока решение о возвращении домой висело в воздухе, легенду требовалось поддерживать, и ночные клубы с их пестрыми шоу казались идеальным прикрытием.
В номере раздался телефонный звонок. Подняв трубку, я услышала знакомый, корявый английский:
– Привет, малышка. Вечеринка в «Кристалле». Билет доставит посыльный.
Я положила трубку и откинулась в кресле. Разведка на то и разведка, что наши мысли текли в одном русле. В ожидании посыльного я достала из сумки маленькое черное платье, которое всегда брала с собой в поездки. Оно было универсальным – подходило и для званого ужина, и для танцев до утра. Нанесла легкий макияж, подчеркнув глаза, и распустила волосы, придав им небрежный вид. Важно было выглядеть так, словно я действительно собираюсь провести вечер в ночном клубе.
Стук в дверь прозвучал неожиданно, хотя я и ждала его. Открыв, я увидела молодого человека в униформе отеля с конвертом в руках. Он протянул его мне, пробормотав что-то о комплиментах от отеля. Я забрала конверт, положила ему в руки пару долларов и закрыла дверь. Внутри лежал билет на шоу в «Кристалле» и небольшая записка на английском: «Встретимся у бара в полночь».
Почерк Дмитрия узнавался мной сразу. Я усмехнулась. Он всегда был таким – немногословным и предельно осторожным. В полночь, значит в полночь. У меня было еще несколько часов, чтобы подготовиться. Я проверила ножи, убедилась, что они надежно спрятаны под платьем на внутренней стороне бедра, и вышла из номера.
Прогулявшись по отелю, я осмотрела окрестности, запоминая лица и детали. В холле было много людей, в основном туристы и бизнесмены. Ничего подозрительного. Я зашла в бар, заказала напиток. Время тянулось медленно. Наконец, стрелки часов приблизились к полуночи. Я расплатилась и направилась к ночному клубу «Кристалл».
Пробираясь сквозь толпу в главном зале, я сразу выхватила взглядом Александра и Дмитрия, стоявших в разных сторонах танцпола. Их лица, осунувшиеся и повзрослевшие, хранили отпечаток той же тревоги, что терзала и меня. Танцпол бурлил в полумраке, заполненный силуэтами танцующих, а дискотечное свечение выхватывало из темноты лишь фрагменты пространства, словно подчеркивая общую неопределенность.
Александр, заметив мой взгляд, кивнул и пробился ко мне сквозь танцующих. Дмитрий на расстоянии последовал за ним, держа в руке стакан с какой-то мутной жидкостью.
– Рад тебя видеть, малышка, – наигранно произнес Александр, продолжая легенду случайной встречи молодых людей для приятного времяпрепровождения.
– И я рада, – ответила я, чувствуя, как напряжение немного спадает.
Дмитрий сделал большой глоток из своего стакана и сказал:
– Пойдемте вон в тот темный уголочек. Я проверил. Слежки нет.
Объятия были короткими, а слова – сдержанными. Мы понимали друг друга без лишних объяснений. Продружив все три года своего дополнительного обучения, мы досконально знали друг друга. Уединившись, сразу приступили к делу. Дмитрий, осевший в Соединенном королевстве, рассказал о растущем недовольстве, о страхе перед неопределенностью. Александр, работавший в Восточной Европе, говорил о потерянных связях с родиной, о чувстве вины перед оставшимися там близкими.
Каждый из нас, несмотря на относительный успех в новой жизни, чувствовал себя оторванным от корней, вырванным из привычной среды. Главным вопросом оставалось – что делать? Вернуться и попытаться что-то изменить, рискуя всем, что мы построили за эти годы? Или остаться и наблюдать за происходящим издалека, терзаясь чувством беспомощности? Единого мнения не было. Каждый понимал, что от принятого решения зависит не только наша судьба, но и, возможно, судьба нашей страны.
Разговор тянулся, словно вязкая патока, заполняя позднюю ночь обрывками фраз, искрами споров и туманными воспоминаниями. Все смешалось в густой, сумбурный поток, грозя утопить в себе остатки разума. В конце концов, обессиленные, мы решили отложить окончательный вердикт до рассвета, дать уставшим мыслям передышку. Но я нутром чувствовала: какое бы решение мы ни приняли, этот выбор навсегда останется с нами, словно заноза, впившись глубоко под кожу.
Тайком, словно воры в ночи, мы покинули огни ночного клуба, преобразившись с помощью вещей из рюкзака Дмитрия. Будто тени, скользили прочь из туристической зоны.
Наутро, рассекая лазурные волны на наёмной лодке, мы приближались к острову Исла Мухерес, направляясь к нашему общему убежищу. Дом, купленный нами в прошлом году и припрятанный на черный день, находился на тихом острове среди россыпи вилл и местных домишек. Сам остров был тихим и обычным, словно забытый богом уголок, который редко привлекал толпы туристов. Но материковая часть была рядом, а следовательно, и авиасообщение. Он был очень удобен, чтобы затеряться от глаз всего мира или вовремя уйти из страны.
Солнце приветливо пригревало, обещая безмятежный день, но тревога, поселившаяся глубоко внутри, не позволяла расслабиться. Мы все понимали: побег не решит проблем, он лишь даст нам время. Время собраться с мыслями, взвесить все “за” и “против”, и принять то самое решение, которое изменит наши жизни навсегда.
Остров встретил нас тишиной и умиротворением. Белоснежные домики утопали в буйной зелени, а ласковый шепот моря успокаивал израненные души. Мы ступили на мелкий желто-белый песок, словно на новую землю, оставляя позади суету и опасности.
Вилла, спрятанная в глубине сада, ждала нас, словно верный друг, готовый предоставить убежище и покой. Внутри царил утренний полумрак и прохлада. Пыль, осевшая на мебели, свидетельствовала о нашем долгом отсутствии. Мы молча разошлись по комнатам и легли наконец-то выспаться.
Весь день никто не выходил и только вечером, собравшись на террасе, мы долго смотрели на закат, окрасивший небо в багряные тона. Слова не шли, да и нужны ли они были? Мы и так все понимали, чувствовали кожей, читали в глазах друг друга. Впереди – неизвестность, и лишь совместное решение сможет осветить наш путь, вывести из этого лабиринта лжи и страха. Но какое это будет решение? И какую цену нам придется заплатить?
ГЛАВА 2
Хмурый Александр молчал и ушел в себя. Он о чем-то размышлял и явно не готов был пока рассказывать. Дмитрий же, напротив, пристально смотрел на меня, как будто изучая заново.
– Дим, а чего ты на меня так пялишься? У тебя есть ко мне какие-то вопросы? – я решила пойти напрямик, потому что с этими парнями я могла себе это позволить.
Он в ответ только мило улыбнулся и сказал:
– Наташка, давай останемся здесь. Заведем себе детей и будем наслаждаться жизнью. Что-то я устал переживать. Мне уже тридцать два года. Я хочу семью. Наша страна съехала с рельсов. Мы ей больше не нужны. Возвращаться – это значит нажить себе проблем. Ты же видела, что там творится?! Союз рухнул, а новая формация политиков разворовывает страну.
Это предложение было крайне неожиданным для меня. Дмитрий никогда не говорил со мной о любви и семье.
– Дим, тебе так просто отказаться, потому что у тебя там никого нет. А у нас с Сашкой семьи под ударом. Нам в любом случае необходимо вернуться, чтобы разобраться в ситуации на месте, – уверенно ответила ему.
– Не права ты, моя дорогая. У меня там родня побольше твоей будет. Весь детдом – моя семья, – засмеявшись, ответил мне друг. – Так что пойдешь за меня замуж?
– Хватит бросаться из крайности в крайность. Давайте по делу. Саш, ты чего молчишь? – резко закрыла я неприятную мне шутку Димки.
Александр перевел на нас тяжелый взгляд, в котором клубилась боль.
– Мне по-любому возвращаться. Не знаю, что будет дальше, но мне срочно нужно туда. Мать говорит, что какие-то придурки наехали на маленький бизнес отца. Это же надо! Мой отец, ярый коммунист, завел себе магазинчик! Никогда бы не поверил. Но мать говорит, что нужно было на что-то жить. Вот он и занялся какими-то шмотками. И по Ольге я соскучился, – задумчиво и медленно отвечал он.
– Так ещё бы Сане не нужно было туда! У него там жена! – с энтузиазмом подхватил Димка. – Я вот тоже решил обзавестись семьей, а ты, Наташка, не хочешь!
– Дим, хватит уже шутить. Не смешно! – резко одернула я его.
Его дурацкие шутки сейчас раздражали меня до зубовного скрежета. Дмитрий всегда был ироничным оптимистом, юмор для него был как броня, выработанная годами жизни в детдоме, способ защититься от моральных потрясений.
Будучи абсолютно свободным от каких-либо обязательств, кроме присяги, данной Родине, он всегда серьезно относился к делу. Вальяжный и расслабленный на вид, он никогда не позволял никому устанавливать для себя рамки.
Его мозг работал с точностью часового механизма, молниеносно анализируя ситуацию, в чем ему не было равных на нашем курсе. Димку вполне можно было назвать красавчиком, потому что его подтянутое тело, средний рост и брутальность, проступающая сквозь черты лица, выдавали в нем мужчину, закаленного жизнью. Он в совершенстве владел английским и немецким языками, весьма хорошо итальянским.
Однако, эта внешняя непринужденность обманчива. За маской весельчака скрывался человек с глубокой душевной организацией и дисциплиной. Он умел сочувствовать чужой боли, был готов подставить плечо в трудную минуту, даже если это шло вразрез с его собственными интересами. Эта черта характера, возможно, и не была заметна при первом знакомстве, но нам, кому посчастливилось узнать его ближе, ценили ее превыше всего.
Дмитрий не любил говорить о своем прошлом, предпочитая жить настоящим и строить планы на будущее. Детский дом оставил свой отпечаток, но не сломил его дух. Он научился быть самостоятельным, ценить дружбу и не рассчитывать на чужую помощь. Эта закалка помогала ему в службе, где он быстро завоевал авторитет и легко сходился с людьми.
Он был не из тех, кто рвется в карьерный рост, предпочитая оставаться в тени. Главным для него было честное выполнение долга и чувство удовлетворения от хорошо сделанной работы. Димка не гнался за славой, но его имя всегда было на хорошем счету у начальства. Его ценили за профессионализм, ответственность и умение находить выход из самых сложных ситуаций.
Сашка же был его полной противоположностью. Всегда сосредоточенный и собранный, жесткий, а временами и жестокий, он сочетал в себе физическую силу и глубокую духовность. Родина и семья для него были высшими ценностями.
В отличие от Дмитрия, он был человеком, чья жизнь всегда была выстроена по четким, незыблемым принципам. Его взгляд, прямой и проницательный, казалось, видел насквозь, оценивая каждую деталь, каждую потенциальную угрозу. В нем не было и тени той легкости, что так присуща Димке.
Сашка – это воплощение дисциплины тела и ума, его движения отточены профессиональным боксом и службой в ВДВ, а слова – всегда весомы и обдуманны. Он не искал легких путей, предпочитая преодолевать трудности атакой, прибегая к хитростям. Саша весьма сносно владел английским, но его коньком были языки Восточной Европы, которыми он жонглировал идеально.
Их различия, однако, не мешали им находить общий язык. Напротив, они дополняли друг друга, создавая уникальный тандем. Там, где Дмитрий мог найти нестандартное, порой даже рискованное решение, Сашка обеспечивал надежность и основательность, проверяя каждый шаг на прочность.
В их совместной работе, где требовалась не только острота ума, но и железная воля, они были непобедимы. Дмитрий мог разрядить напряженную обстановку шуткой, а Сашка – одним своим присутствием вселить уверенность в успех. Их дружба, зародившаяся в суровых условиях «лесной школы», была построена на взаимном уважении и понимании. Они видели друг в друге не соперников, а партнеров, каждый из которых обладал уникальными качествами, необходимыми для достижения общей цели.
Дмитрий ценил в Сашке его непоколебимую верность идеалам и готовность идти до конца, даже когда все остальные готовы были сдаться. Сашка же, в свою очередь, восхищался способностью Дмитрия находить свет даже в самой кромешной тьме, его умением сохранять человечность в самых бесчеловечных условиях.
Их пути, хоть и шли параллельно, но всегда отражали разные способы достижения успеха. Оба они, каждый по-своему, служили Родине с полной отдачей, руководствуясь внутренним компасом чести и долга. Вот и сейчас Сашка жил настоящим, с болью смотря на свою страну.
– Друзья мои, ещё задолго до девяносто первого года они упустили страну. Тогда уже в Советском Союзе сложилась крайне напряженная внутриполитическая обстановка. Эти реформы, начатые в рамках перестройки, привели к глубоким экономическим, социальным и межнациональным кризисам. Изменения кардинально повлияли на мировоззрение миллионов наших людей, которые еще недавно воспринимали себя как единое целое – советский народ. КГБ, включая нашу внешнюю разведку, был осведомлен о надвигающихся переменах. Мы все неоднократно предупреждали руководство страны о возможных потрясениях, однако эти сигналы либо игнорировались, либо намеренно не принимались во внимание. Я провел анализ событий, развернувшихся в Москве во второй половине девяносто первого года, и сделал вывод о спланированном процессе демонтажа Советского Союза, – сурово говорил Сашка.
– Это мы тоже уже поняли, друг. Вопрос: что теперь делать нам? На Западе все эти годы с удовлетворением наблюдают за идущими геополитическими сдвигами, связанными с распадом советской сверхдержавы. Они кипятком ссут от радости. Мы сейчас должны подумать, что делать нам, тем, кто попал в сложнейшее положение, кто посвятил свою жизнь служению государственным интересам Союза, и в особенности тем, кто работает «в поле». То есть мы в данный момент должны подумать о себе, – уверенно ответил Дима. – Это мы оказались за бортом! Это мы теперь, как говно в проруби!
Обычно Дима находился всегда в хорошем настроении духа, но сейчас он был крайне зол и, казалось, даже растерян.
– Да, Димка, просрали они страну. Еще в августе 91-го делали попытку стабилизировать ситуацию и ввели режим чрезвычайного положения, но это изначально было обречено на провал. У них в высшем политическом руководстве не было единства в понимании всех последствий грядущей катастрофы. Тогда не нашлось настоящего лидера, способного вывести страну из глубочайшего политического кризиса. Это ж надо докатиться до такого, чтобы принятие решений по нашей стране сместилось из Кремля в… Тьфу, противно даже говорить – в посольство США в Москве! – возмущался Сашка, практически уже плюясь от гнева.
– А все дальнейшее происходило по уже заранее согласованному с заокеанскими консультантами сценарию. Я понял, что мы попали ногами в жир и дома, и на работе, когда под радостные визги толпы с пьедестала на Лубянке снесли памятник Дзержинскому. В королевстве все СМИ освещали это событие и радовались, – тихо констатировал факт Дима.
– Да, это освещалось во всех мировых СМИ, – сказала я. – Еще бы! В СССР произошла революция, их мать за ногу! Сердце тогда кровью обливалось. Вообще не понимала, что будет дальше.
– Вот и позволили США стать единоличным хозяином в мире, – закончил Сашка. – Я уж не знаю, предали или нет, но точно тупо просрали свою страну.
Он сидел и смотрел в одну точку.
– Мне возвращаться в Восточную Европу смысла нет никакого. Наших всех поувольняли. Там теперь правят американские спецслужбы. Они еще в конце 80-х годов разработали свой сценарий по развалу служб тех стран, где прогнозировались западные революции. Вот и создали сейчас новые структуры, которые теперь работают под колпаком западных консультантов. Так что я в принципе свободен, – продолжил Саша.
– А я устала держать этот прессинг. Сейчас давление на разведку слишком гнетущее как извне, так и внутри нашей страны. Не все выдерживают. Я знаю многих, кто уже ушли на вольные хлеба за последние два года. Потеряли веру в свою нужность стране. Оно и понятно, у политиков новый тезис – разведка не нужна, мы теперь дружим с Западом! – тихо ответила я. – Поехали бы вы со мной или нет, но рапорт я уже подала. Так что свободна!
– Поэтому я и предлагаю вывести ваши семьи и ждать. Будем анализировать, что дальше, – уверенно сказал Дима. – Я тоже свободен. В Москве подам.
– Значит, едем домой? – с надеждой спросил Саша.
Все удовлетворительно кивнули, понимая, что другого выхода просто нет.
– Мы честно служили своей стране, но стали не нужны. Наша совесть чиста. Отныне страна хлебнет, но, видимо, это ее судьба, – твердо, но с болью в сердце ответила я. – Там будем решать, оставаться или покидать ее до лучших времен. По месту увидим!
Согласие вновь отразилось в глазах моих друзей. В этот момент мы осознали, что, несмотря на все сложности, мы все еще дружная команда. И вместе мы сможем преодолеть любые преграды.
ГЛАВА 3
Солнце зашло за горизонт. Решение о возвращении домой было принято. Мы сидели на шершавых каменных валунах и смотрели на бирюзовый цвет морской воды, местами переходящий в малахитовый.
– Мой желудок затянул марш. Пошли в тот местный ресторанчик? Там прекрасно готовили лангустинов и тако в прошлом году, – предложил Дима.
Почувствовала, как мой пустой желудок завибрировал ему в ответ. Я улыбнулась, предвкушая вкусный ужин.
– Идемте, – ответила я, поднимаясь с камня.
Холод от природного камня пробрал сквозь тонкую ткань шорт, напоминая о близости ночи. Вместе мы направились в сторону небольшого ресторанчика, чьи огоньки уютно мерцали вдали. С каждым шагом запах жареной рыбы и специй становился все отчетливее, разжигая аппетит.
Вскоре мы оказались у входа. Ресторанчик, казалось, немного изменился, но в целом сохранил свой неповторимый уютный шарм. Небольшая терраса и столики, размещенные на деревянном настиле под большим синим тентом, стояли прямо у моря. Приветливый хозяин, радушно встречающий гостей, посмотрел на нас и улыбнулся, показывая на свободные места.
Мы заняли столик у самого края террасы, откуда открывался захватывающий вид на темнеющее в ночи море. Заказав лангустов и тако, соус сальса и легкие салаты, мы погрузились в неспешную беседу. Звуки музыки, доносившиеся из основного ресторана, смешивались с шумом волн, создавая неповторимую атмосферу умиротворения и безмятежности.
– Мы возьмем текилу, а ты? – спросил Дима меня.
– Их Маргариту, – сухо ответила я, едва сдерживая свой голод. – В прошлый раз меня впечатлил её размер и прекрасный вкус.
– Еще бы! Маргарита в литровом бокале. Это было круто, – засмеялся Дима, удаляясь к бару.
Когда принесли заказ, мы с парнями обменялись многозначительными взглядами. Лангустины выглядели еще более аппетитно, чем в наших воспоминаниях, а гора из тако с разнообразными морепродуктами источала соблазнительный аромат. И мы, не теряя ни минуты, приступили к ужину, наслаждаясь каждым кусочком, каждым глотком, каждым мгновением этого чудесного вечера.
Закончив с едой, мы абсолютно довольные наполненностью своих желудков откинулись на спинки стульев.
– Наташ, мы полетим через Ларнаку. Я недавно купил дом в Ороклини. Там кое-что необходимо забрать, – спокойно сказал Саша.
– Документы там? – вполголоса спросил Дима.
Саша утвердительно кивнул, и тема на этом была закрыта. Значит, он позаботился, чтобы всё необходимое, включая новые документы, на всякий случай, мы взяли с собой в родную страну. Закончив с напитками, мы медленно побрели в сторону нашего дома.
– Ты считаешь, что дома нам понадобятся вторые документы? – с тревогой спросила я. – Там так всё плохо?
– И третьи, и четвертые. Увидим, что пригодится. Но там всё непросто, – ответил Саша. – Ты должна понять, что мы уехали из Союза, а возвращаемся в Россию. Вас не было ни каких-то три года. Вас не было дома уже три года. Основных, чтобы страна стала другой. Это я два раза в год бывал у своих, потому что мне рядом. Наведывался к жене и родителям. Видел, как быстро менялась страна и люди. А вас с Димкой в стране не было целых три года! Дома то у себя сколько ты не была?
– Считай, три в Штатах и три с плюсом пока училась, – с грустью вспомнив маму, ответила ему.
– Вот и я об этом! Ты не была в своем родном городе почти семь лет. По нынешним временам это много, – задумчиво произнес Саша.
Что такого могло произойти с людьми всего за три года? Я почувствовала всепоглощающую тревогу, смотря на друга, задумчивость которого мне не нравилась. Насколько мог измениться небольшой городок в Подмосковье, где я когда-то жила и закончила школу с золотой медалью? После чего с большим трудом поступила на факультет международных экономических отношений в МГИМО. Экзамены были не сложные, а вот подать документы было совсем не просто. Сначала требовалось получить рекомендацию комсомольской организации школы, потом районного комитета комсомола и, наконец, районного комитета КПСС. На каждом этапе собирались важные комиссии, где задавали вопросы на знание внутренней и внешней политики страны и международной обстановки.
Именно оттуда, с пятого курса, я была приглашена на беседу и тестирование, а в последующем направлена в «лесную школу» внешней разведки, где встретила своих друзей Сашу и Диму, с которыми дальше мы вместе прошли три года обучения. Что нас сдружило? Многое! Разные были ситуации, в которых ковалась наша дружба, проходя проверку. Но основное – мы полностью дополняли друг друга. Казалось, что мы сделаны из одного теста. Расстались только после распределения, но всегда тайно поддерживали отношения.
За этими мыслями мы медленно подошли к дому, прислушиваясь. Все было спокойно, ни лишних звуков, ни запахов. Только обычный морской бриз и аромат местных растений. Запоминать и проверять всё стало уже неотъемлемой частью нашей жизни и происходило автоматически на подсознании.
Войдя, мы разошлись по своим комнатам и легли спать. Но что-то внутри меня поворачивалось и тревожило уже не на шутку, не давая спокойно уснуть. То ли меня смущала задумчивость Саши, то ли мамин голос, когда она, директор школы, говорила о том, что времена настали тяжелые и дети совершенно изменились. Волевым решением отодвинув все мешающие мне мысли, я приказала себе спать, закрыла глаза и отключилась.
ГЛАВА 4
В осознанной решимости мы покинули Мексику. На сердце была радость от пришедшего понимания, что мы все же летим домой. Кипр встретил нас солнцем и морем, которые обняли теплом и светом. Вдохнув аромат соли и свежести, мы ощутили, как все тревоги и заботы остались позади, потому что самое непростое решение в своей жизни нами было принято окончательно – мы все покидали родную разведку.
Поселились в доме Саши, где с балкона открывался великолепный вид на уютный, почти домашний поселок Ороклини с выходом на Ларнакский залив Средиземного моря. Время здесь словно замедлилось, и каждый момент хотелось запечатлеть в памяти.
Мы решили отправиться на прогулку по набережной, наслаждаясь звуками прибоя и легким ветерком, который приносил с собой запахи кипрской кухни. Солнце постепенно клонилось к закату, окрашивая небо в розовые и золотые оттенки.
Сели в одном из множества местных ресторанчиков, где нам подали свежие морепродукты и традиционную для этой страны мусаку. Вкус еды напомнил о теплоте и радушии этого места. Коренные киприоты – славные и добродушные люди! Я любила бывать в этой замечательной теплой стране и всегда уезжала глубоко и высоко в горы Троодоса, в древний монастырь Киккос.
– Будем ждать два дня, – сказал Саша. – Он привезет остальную часть документов.
– Я предлагаю провести время с пользой и посетить Церковь Лазаря, а затем отправиться в Киккос. Останемся там в каменных кельях на ночь. Я договорюсь, – предложила парням, видя, как с каждым моим словом они согласно кивают.
– Я бы удивился, если бы ты это не предложила, – улыбаясь ответил Димка.
На следующий день мы шагали по набережной Финикудес, сворачивая на узкие петляющие улочки Ларнаки в сторону Церкви Святого Лазаря. В самом сердце древней церкви, в полумраке подземелья, покоилась каменная гробница, хранящая сакральную надпись: «Лазарь, друг Христа». Здесь, казалось, сама тишина дышала многими веками истории и чувствовался дух времени, а в тени напольных камней неторопливо бил ключом чистейший святой источник, даря людям надежду.
Вера в себя и наше общее дело была непоколебима, но в этом месте, пропитанном историей и молитвами, мы просили у Святого мудрости и сил. Молили укрепить нас на выбранном нелегком пути, помочь принимать верные решения и не потерять себя в вихре предстоящих испытаний.
После того как мы провели некоторое время в тишине и размышлениях, вышли на солнечную улицу, полную ярких красок и звуков. Воздух был наполнен ароматами свежей выпечки из местных кондитерских.
Мы арендовали автомобиль и выдвинулись в сторону горного массива, направляясь в Киккос. Удаляясь от шума побережья в горы, где смешанный плотный величественный лес хвойных и широколиственных деревьев вставал серьезной преградой на пути, и лишь одинокая узкая дорога вела к древнему монастырю. Каждый из нас понимал, что это путешествие – не просто физическое перемещение от нечего делать. Это была возможность заглянуть внутрь себя, найти ответы на волнующие вопросы и, возможно, нащупать свой путь.
К вечеру мы прибыли в средневековый Киккос. Монастырь, величественно возвышающийся на фоне гор, производил неизгладимое впечатление. С великолепных мозаичных полотен, расположенных на древних каменных стенах, на нас смотрели лики святых, возвышающиеся в полный рост.
Монастырские стены, сложенные из крупного камня, ярко красовались на солнце, выделяясь среди сплошного леса. Нас встретили привычная для этих мест умиротворенность и длинные балюстрады, мощеная булыжником земля и древний колодец, которые как знаковые точки вели к главному храму. Войдя, мы разошлись в разные стороны, чтобы в уединении поговорить с этим древним местом.
Величественный храм встретил мягким светом, который дополнялся мерцанием свечей, отражаясь в золотых окладах множества старых икон. Воздух был пропитан запахом ладана и воска, создавая атмосферу благоговения и таинственности. Я направилась к древней тысячелетней главной иконе, самой большой ценности этого места, возле которой любила долго стоять и размышлять. Казалось, она знает все мои мысли и открывает все мои тайны.
– На днях я вспоминал тебя, как чувствовал, что ты приедешь, – сказал тот, кого я ожидала здесь увидеть.
– Приютите нас на ночь? – с почтением спросила я.
– Ты знаешь, что ответ всегда один, – ответил он, цепким взглядом смотря на меня. – После службы мы поговорим.
– Благодарю, – смиренно сказала я своему духовнику.
Голоса других посетителей доносились приглушенно, словно издалека, не нарушая тишины этого святого места. Я почувствовала, как постепенно отступают мирские заботы, уступая место ощущению внутренней гармонии и покоя. Здесь, вдали от шумного мира, я могла побыть наедине, поразмышлять о будущем и встретиться с ним.
Этот храм, с его тысячелетней историей и незыблемым спокойствием, был для меня местом молитвы и убежищем. Мысли о родине, о ее судьбе, не давали мне покоя. Вдали от дома, в этом чужом, но таком близком по духу месте, я чувствовала особую ответственность.
Мы говорили до глубокой ночи, после окончания службы. Он, русский, давно живущий здесь, разделял мою тревогу за родину и наших людей. Его слова, сказанные с полной уверенностью, словно подтверждали невидимую связь, которая всегда существовала между нами. В его глазах я видела глубокое понимание моих самых сокровенных переживаний.
Разговоры с духовником всегда приносили облегчение, помогали увидеть свои силы. Мы обсуждали текущее положение дел на родине, анализировали новости, делились опасениями. Но в наших разговорах всегда присутствовала надежда. Надежда на лучшее, на то, что Россия преодолеет все трудности, что ее народ найдет свой путь к процветанию.
Глубокой ночью я нашла приют в каменной келье, укрытой в подножии горы. Таких уединенных обителей здесь было немало, каждая хранила свою тишину. Простое ложе, лишенное всякой роскоши, мгновенно убаюкало меня, и я погрузилась в сон. Видимо, мое подсознание неустанно трудилось, и в причудливых картинах сна я обрела ответы, которые предостерегали, что путь, который я избрала, станет испытанием не только для тела, но и для души.
Когда пришел рассвет, я чувствовала себя обновленной, наполненной живительными силами. Мой духовник, провожая нас, надел на наши шеи кресты и попросил привезти ему лесную землю с родины. Уезжая из монастыря, я уносила с собой не только благословение, но и уверенность в том, что даже в самые темные времена есть свет, есть надежда, и есть люди, готовые разделить твою боль и поддержать тебя. Эта встреча стала для меня еще одним напоминанием о том, что истинная сила – в вере, в единстве и в любви к своей родине и близким.
ГЛАВА 5
Поздняя осень 1993 года встретила нас в Москве холодным дождем и унылой серостью. Когда наш самолет наконец коснулся земли, в салоне тут же поднялась суматоха. Люди спешили покинуть свои места, их голоса звучали громко и немного нервно, словно отражая общую тревожность времени и ту самую неуверенность в завтрашнем дне, которая витала в воздухе.
Выйдя из терминала, мы остановились и посмотрели на знакомые, но как будто изменившиеся места, на город, который мы оставили, и который теперь казался таким далеким, на таксистов, предлагающих свои услуги, на суетящихся людей, на эту новую, незнакомую реальность, в которую мы только что ступили.
– Я в ведомство. Сразу хочу закончить с вопросом увольнения, – мрачно сказал Дима. – Делаем, как договорились. Встречаемся у Наташи через неделю. Этого времени должно хватить всем, чтобы разобраться с текучкой и принять окончательное решение, где будем жить и чем заниматься.
Все согласно кивнули, и мы разъехались по своим городам. Так мы сохраняли драгоценное для нас время. Каждый был способен проанализировать обстановку и составить полный отчет по необходимым решениям.
Направляясь в такси домой, я внимательно оценивала все, что видела. Пока страна не радовала. Обшарпанные здания и пустые дворы навевали скуку. Лица людей были хмурые и без улыбок. Таксист молчал, изредка посматривая в зеркало заднего вида.
– Вижу, вы не из наших? – неожиданно спросил он.
– Это почему? – спокойно ответила я.
– Да всё в вас говорит о том, что вы издалека. Вы русская только внешне, – посмеялся он.
– А что, за модную не сойду? – дерзко прикинула на себя личину смелой женщины.
– Нет. Они не такие, – хмуро ответил он и замолчал.
Въезжая в родной город, я взглядом цеплялась за знакомые дома и улицы. Возвращение домой всегда было особенным чувством, но в этот раз что-то было не так. Вместо теплого узнавания меня охватило странное ощущение чужеродности. Все, что когда-то было таким родным, теперь казалось незнакомым, это был другой мир. Чувство было настолько сильным, что его невозможно было игнорировать.
Город, который я помнила простым и красивым, теперь предстал передо мной серым, безрадостным месивом. Всего семь лет меня не было здесь, а убогая тусклость успела поглотить мой родной город с пугающей скоростью. И люди… Я не узнавала в тех, кто двигался по улицам, прежних счастливых лиц.
Единственное, что бросалось в глаза, так это несоответствие общей серости города мелькнувших роскошных фасадов с вывесками ресторанов, казино и магазинов. Мимо пронеслись несколько черных внедорожников, которые ярко выделялись на фоне общей массы советских автомобилей.
– Видно, опять на разборки поехали, – скупо констатировал водитель такси, провожая недобрым взглядом яркие немецкие автомобили.
– Почему так решили? – с интересом спросила я у него.
– А видела, девонька, что впереди прошел седан, а затем три джипа? Значит, в первой – босс, а сзади – охрана. Братки так на разборки ездят. На таких крутых машинках только братки рассекают, – внимательно посмотрев на меня в зеркало, сказал он. – Ты видно с луны свалилась!
Таксисты во все времена были особым народом. Они знали и подмечали всё, не хуже нашего ведомства. Поэтому его умозаключение я запомнила, как и интересное название «братки».
– Да я из другого города, – слукавила я и замолчала.
– Это ж где в России-матушке такой город есть, где ничего не знают про этих кровопийц? – не унимался пожилой мужчина, вальяжно держа руль.
Я отвернулась к окну и продолжила осматривать город, решив не отвечать на его допрос. Молчала, а настроение с катастрофической скоростью катилось вниз. Поймала себя на мысли, что уже готова отсюда убраться. И в этот момент я заметила родной мне двор и дом.
Восторг был секундным, и сразу наступило отчаяние. Игровых площадок, где я провела своё детство, уже не было. Весь внутренний двор выглядел как пустырь с парой лавок по центру, единственная роскошь, что осталась от прежнего двора.
Расплатившись и выходя из такси, я с горечью осматривала суровую реальность, стараясь не показывать своего удивления. Знакомый подъезд встречал не приветливой покосившейся дверью, болтающейся на одной петле. Ужасающая атмосфера тёмного подъезда была не лучше. Поднимаясь на третий этаж, я прочитала на давно некрашеных стенах все мнения местных о соседях и кто кого любит.
Нажала звонок родной двери и прислушалась. За дверью медленные шаги неторопливо направлялись в мою сторону.
– Кто там? – спросил усталый голос мамы.
– Мам, это я. Открывай, – ответила с радостью, что она дома.
Несколько щелчков, и я смотрела на удивленную маму, с выступившими слезами на глазах.
– Наташенька, доченька! Да как же так! Ты же даже не сообщила, что приезжаешь! – сумбурно и нервничая запричитала мама, обнимая меня, когда я шагнула в квартиру.
– Проходи! Проходи, милая! Как я рада, что ты приехала!
Первые минуты пролетают, как секунды, в объятиях и поцелуях моей заждавшейся и постаревшей мамы. Странно было видеть её в таком состоянии. Поседевшая, с не закрашенной сединой и в наброшенной на плечи шали, она неторопливо перебирала ногами, обутыми в домашние тапочки. Что-то неуловимо изменилось в ней, и казалось, навсегда. Никогда не видела у неё таких опущенных плечей и взгляда обреченности.
– Мам, я страшно голодна, – улыбаясь сказала ей. – Ставь чайник. Я привезла твой любимый шоколад.
Бросила сумку с вещами в своей комнате и направилась на кухню, где чай уже закипал на плите. Запах привычной кухни, смешанный с ароматом свежезаваренного чая, немного успокоил меня. Мама суетливо хлопотала у плиты, пыталась создать видимость обыденности, но её дрожащие руки выдавали волнение.
Я села за стол, наблюдая за ней, и пыталась понять, что же произошло. Её обычно оживленное лицо казалось бледным и осунувшимся, а в глазах, которые раньше всегда светились теплом, теперь читалась какая-то глубокая печаль.
– Как ты, мам? – спросила я, стараясь, чтобы мой голос звучал как можно более естественно.
Она обернулась, и на её губах появилась слабая, почти незаметная улыбка.
– Я в порядке, доченька. Просто рада тебя видеть, – тихо произнесла она, ласково проведя ладонью по моей щеке. – Какой же ты стала красавицей! Ты больше похожа на мировую знаменитость, сошедшую с журнала мод, чем на скучную работницу дипмиссии.
Она поставила передо мной чашку с дымящимся чаем, и ее пальцы на мгновение задержались на моей руке. Это было не просто прикосновение, а скорее попытка удержать меня, не дать снова исчезнуть.
Мы сидели в тишине, нарушаемой лишь тихим шипением чайника и стуком ложечки о чашку. Я чувствовала, как нарастает напряжение, как невысказанные слова витают в воздухе. Мне хотелось спросить обо всем, о том, почему она так изменилась, что случилось, но я боялась спугнуть ее, заставить замкнуться.
– Ты как добралась? – наконец спросила она, нарушая молчание.
– Нормально. Взяла такси, – ответила я, стараясь не упоминать о своем впечатлении от подъезда.
Я не хотела омрачать ее радость от моего приезда, даже если эта радость была омрачена тревогой. Она кивнула, но ее взгляд снова устремился куда-то вдаль, словно она видела что-то, чего не видела я. Я чувствовала, что за этой внешней спокойностью скрывается какая-то буря, какая-то боль, которую она не могла или не хотела разделить со мной. И это было самым тяжелым – видеть ее такой, беспомощной и одинокой. Я приехала, чтобы увидеть ее, но теперь мне казалось, что я приехала слишком поздно.
– Расскажи, как твоя школа, как мои одноклассники, – спросила я, чтобы начать разговор.
Ее взгляд резко потускнел, и взгляд уперся в окно.
– Я ухожу со школы, дочь. Там стало невыносимо работать. Да и пенсия подошла, – грустно ответила мама.
– Вот и хорошо, мама, тебе пора отдыхать, – сказала я.
Мы сидели на кухне до глубокой ночи. Я внимательно слушала ее рассказ об изменениях, захлестнувших город и людей, о школе, где авторитета учителей больше не существовало, о родителях, которые во всех бедах обвиняли правительство и учителей.
Она рассказала, что половина моих одноклассников уже создали семьи и родили детей. Мама долго сетовала на то, что мне уже двадцать девять лет, и я все еще не замужем.
Я молчала, переваривая услышанное. Город, который я помнила из детства – шумный, полный жизни, с яркими витринами и смехом на улицах – теперь казался мне чужим, окутанным серой пеленой. Мама говорила о том, как раньше дети тянулись к знаниям, как родители с гордостью приходили на родительские собрания, а теперь все было наоборот. Учителя стали расходным материалом, их труд обесценился, а ученики, казалось, потеряли всякий интерес к учебе, увлеченные чем-то другим, более доступным и, видимо, более прибыльным.
– А ты, дочь, – продолжила мама, снова переводя взгляд с темного ночного окна на меня, – ты ведь тоже могла бы найти себе пару. Вон, Юля, твоя одноклассница, уже троих родила.
В ее голосе проскользнула привычная материнская тревога, смешанная с обидой. Я видела в ее глазах не только усталость и печаль, но и страх. Страх за меня, за мое будущее, за то, что я могу повторить ее ошибки, или, наоборот, не найти своего места в этом мире. Она смотрела на меня долгим, изучающим взглядом, словно пытаясь разглядеть то, чего она не видела раньше.
– Лишь бы ты была счастлива, дочка, – прошептала она, и в этом шепоте было столько невысказанной боли, столько надежды, что мне захотелось обнять ее и сказать, что все будет хорошо.
Еще немного посидев на кухне, мы разошлись по своим комнатам. Лежа в своей постели, я обдумывала все, что уже увидела и услышала, и картина, надо сказать, абсолютно не радовала меня.
Встала и пошла на кухню, привычно для себя взять из холодильника сок. Сон не шел. Открыв дверцу, я замерла. Он был почти пустой. Маленькие кусочки масла и сыра соседствовали с молоком и кастрюлькой вермишелевого супа. И все! Заглянув в морозилку, нашла там два небольших мясных кусочка с курицей. Набрав в стакан воды из-под крана, попила и отправилась в постель.
ГЛАВА 6
С утра, вставая с постели, я для себя твердо решила, что хватит хандрить. Стены в подъезде можно покрасить, входную дверь починить, а на крайний случай можно и поменять район проживания.
По моим меркам скромно позавтракали, и я отправилась в ближайший магазин за продуктами. Проходя по улицам, пристально оценивала работу городских властей по благоустройству города и все больше приходила к выводу, что уговорю маму продать квартиру. Переедем в Москву. У меня были небольшие накопления, значит сложимся и купим квартиру. Устроюсь на работу и заживем вдвоем, а там и замуж выйду.
– Наташка! – неожиданно для себя услышала собственное имя, которое кричал незнакомый голос. – Наташка, это ты!
Оглядевшись, увидела молодую женщину, в которой едва смогла опознать свою бывшую одноклассницу Свету. Мы не виделись одиннадцать лет, с самого выпускного. Она стояла на другой стороне улицы с коляской. Не дожидаясь, я подошла к ней.
Света выглядела немного растерянной, но ее глаза светились той же теплотой, что и раньше. Мы обнялись, и я почувствовала, как напряжение последних лет немного отступило.
– Ты как здесь оказалась? – спросила она, все еще не веря своим глазам. – Все говорили, что ты за бугром. А ты совсем не изменилась, даже стала ещё красивее. Как тебе удается настолько хорошо выглядеть? У тебя есть семья, дети?
– Нет, Света. Мне еще рановато, – засмеялась я.
Мы разговорились, стоя на тротуаре. Я слушала внимательно, как Света рассказывала про одноклассников и политические изменения в стране, а я лишь задавала уточняющие вопросы. Она поделилась своей историей, как вышла замуж, как родился малыш. Ее рассказ был полон той самой обычной, но такой важной человеческой жизни. В ее словах не было ни жалоб, ни сожалений, только спокойная уверенность и радость от того, что есть.
– Знаешь, Наташа, – сказала она, когда мы уже собирались расстаться, – Суровый с ума сойдет, когда узнает, что ты в городе.
– Кто? – растерянно спросила я.
– Леша. Прости, Алексей Сергевич, – пояснила она.
Что-то смутное в памяти пошевелилось, и я вспомнила парня, который учился в школе на три года старше нас. Я припомнила, как он пытался ухаживать за мной, даже приезжал в студенческое общежитие. Тогда я попросила его оставить меня в покое, потому что серьезно занята учебой.
Ее слова и странное прозвище заставили меня задуматься. Я смотрела на Свету, на ее счастливое лицо, на мирно спящего в коляске ребенка, и понимала, что она сейчас сказала о чем-то важном.
– А почему Суровый? – решила уточнить я.
– Ой, ты знаешь, мне надо бежать. Забудь. Давай позже встретимся, – суетливо и нервно ответила она, что мне показалось странным. – Ты приехала насовсем или как?
– Пока не знаю, – скупо ответила ей, видя, как странно меняется ее лицо.
Мы расстались, но чувство тревоги усилилось. Что-то в этой встрече было не так. Света, всегда такая открытая и прямолинейная, сейчас казалась какой-то замкнутой, словно пыталась что-то скрыть. Ее внезапная спешка, нервозность, когда я спросила про «Сурового», и то, как она уклонилась от моего вопроса о причинах его прозвища, – все это вызывало подозрения.
Я знала Алексея как обычного парня, немного застенчивого и доброго, но никак не сурового. Может быть, за годы, прошедшие с нашего последнего общения, что-то изменилось?
Мысль о том, что Алексей может быть так взволнован моим приездом настораживала. Он был на три года старше и, по идее, должен быть уже женат. Наши пути пересекались лишь мельком, в коридорах школы. Я помнила его как парня, который не отличался особой настойчивостью, но и не был равнодушен ко мне. Его попытки ухаживать были скорее робкими, чем навязчивыми. И вдруг – «Суровый». Это прозвище совершенно не вязалось с тем Алексеем, которого я когда-то знала.
Прогулявшись долго по городу, зная, что мама еще в школе, через несколько часов я возвращалась домой с продуктами. Все еще не могла отделаться от ощущения, что Света что-то недоговаривает. Я прокручивала в голове обрывки воспоминаний, пытаясь найти хоть какую-то зацепку, но все казалось таким далеким и незначительным. Решила, что не буду больше мучить себя догадками.