Контракт Императора

1. Глава: Пробуждение в чужой коже

Виктор Крамов проснулся не от будильника – будильники в хосписе не нужны, там время течет по другим правилам. Он проснулся от тишины. От оглушительного, невозможного отсутствия боли.

Первые секунды он лежал неподвижно, боясь пошевелиться. За последние месяцы каждое утро начиналось с инвентаризации страданий: артрит в суставах, камни в почках, давящая боль в груди. Его тело превратилось в музей человеческих недугов, где каждый экспонат требовал отдельного внимания. А сейчас… ничего. Даже привычного покалывания в пояснице не было.

Он осторожно вдохнул – и воздух вошел легко, без хрипов и кашля. Глубоко, до самого дна легких. Крамов не помнил, когда последний раз мог дышать так свободно. Наверное, лет тридцать назад.

– Черт возьми, – прошептал он и замер. Голос звучал иначе. Не хрипло, не надтреснуто. Молодо.

Он поднял руку перед лицом и едва не вскрикнул. Вместо пергаментной кожи, испещренной венами и пигментными пятнами, он увидел гладкую, сильную ладонь. Пальцы двигались без скрипа суставов, кожа была упругой, розовой. Это была рука тридцатилетнего мужчины.

Галлюцинации, – подумал он. – Морфий. Или я уже умер, и это какая-то предсмертная иллюзия.

Но галлюцинации не пахнут. А здесь пахло… чем-то стерильным, но не больничным. Озоном. Металлом. И еще чем-то неуловимым – будто воздухом после грозы.

Крамов медленно сел на кровати. Не на больничной койке с продавленным матрасом и скрипучими пружинами, а на чем-то, что больше походило на произведение искусства. Кровать была выточена из цельного куска какого-то темного материала, который переливался в неярком свете, словно черный жемчуг. Никаких углов, только плавные линии. Даже матрас казался частью единой конструкции.

Комната… Нет, это было не комнатой. Это было пространством. Стены плавно перетекали в потолок, а потолок – в пол. Все выдержано в оттенках серебра и глубокого синего. В одной из стен – если это можно было назвать стеной – виднелось зеркало. Огромное, во всю высоту.

Крамов встал. Ноги держали его уверенно, без привычного головокружения. Он подошел к зеркалу и увидел…

Себя. Но не того себя, которого он помнил из последних лет жизни. Он увидел Витьку Крамова с третьего курса исторического факультета МГУ. Темные волосы без единой седины, прямые плечи, плоский живот. Даже шрам на подбородке, оставшийся после драки в студенческом общежитии, был на месте. Но глаза… глаза остались прежними. Усталые, полные горькой мудрости семидесятилетнего человека, пережившего развал страны, смерть жены, предательство друзей и медленное умирание в больничной палате.

– Что за дьявольщина? – пробормотал он, касаясь зеркала. Отражение повторило движение с пугающей точностью.

– Добро пожаловать в новую жизнь, Ваше Величество.

Крамов обернулся так резко, что едва не потерял равновесие. В дверном проеме – а когда успела открыться дверь? – стояла женщина. Высокая, стройная, в строгом костюме цвета морской волны. Светлые волосы собраны в безупречный пучок, макияж нанесен с хирургической точностью. Она была красива той холодной, неприступной красотой, которая больше пугает, чем привлекает.

– Кто вы? – Крамов инстинктивно отступил к зеркалу. – Где я? Что происходит?

Женщина улыбнулась. Улыбка была идеальной – и абсолютно неискренней.

– Меня зовут Селена Ва. Я ваш куратор. – Она сделала шаг в комнату, и дверь бесшумно закрылась за ней. – Что касается того, где вы находитесь… Добро пожаловать на борт флагмана "Наследие", Ваше Величество. Вы в безопасности.

– Ваше величество? – Крамов почувствовал, как в голове начинает пульсировать знакомая головная боль. Единственное, что осталось от старого тела. – Послушайте, мисс… как вас там… Ва. Я не знаю, что это за розыгрыш, но я обычный пенсионер. Был пенсионером. Умирающим пенсионером. Последнее, что я помню – подписывал какие-то бумаги в хосписе…

– Согласие на участие в Программе Возрождения, – кивнула Селена. – Вы подписали его три дня назад, за час до клинической смерти. Поздравляю, господин Крамов. Вы стали двадцать седьмым Императором Галактической Конфедерации.

Крамов медленно опустился на край кровати. Мир вокруг него качнулся, словно палуба корабля в шторм.

– Галактической… чего?

– Конфедерации. Политического союза четырнадцати звездных систем, населенных разумными расами. – Селена говорила тоном, которым объясняют очевидные вещи не очень сообразительному ребенку. – В данный момент мы находимся в системе Альфа Центавра, направляемся к столице – планете Элизиум.

– Это невозможно, – пробормотал Крамов. – Межзвездные полеты, галактические империи… Это фантастика. Плохая фантастика.

– Уверяю вас, это реальность. И довольно дорогостоящая. – В голосе Селены промелькнула нотка раздражения. – Процедура омоложения и транспортировка обошлись Конфедерации в сумму, которой хватило бы на содержание небольшой планеты в течение года.

Крамов поднял голову и внимательно посмотрел на женщину. Историк в нем, даже в этой безумной ситуации, продолжал работать. Анализировать. Задавать вопросы.

– Хорошо. Допустим, я поверю в эту… фантасмагорию. Вопрос первый: почему я? Вопрос второй: почему именно император? И вопрос третий, самый важный: что вы от меня хотите?

Селена одобрительно кивнула.

– Отличные вопросы. Это обнадеживает. – Она подошла ближе, и Крамов почувствовал легкий аромат дорогих духов. – Вы были выбраны по результатам глубокого анализа. Историк, специалист по политическим кризисам, человек с богатым жизненным опытом. К тому же… – она помолчала, – у вас не осталось связей на Земле. Никто не будет вас искать.

Последние слова прозвучали как пощечина. Крамов сжал кулаки.

– Значит, вы искали одинокого старика, которого никто не хватится. Удобно.

– Практично, – поправила Селена без тени смущения. – Что касается титула… Конфедерация переживает сложный период. Нам нужен лидер. Символ единства. Кто-то, кто сможет объединить разрозненные фракции и навести порядок.

– А что случилось с предыдущим императором? Двадцать шестым?

На лице Селены промелькнула тень.

– Несчастный случай. Детали не важны.

–Еще как важны, – подумал Крамов, но решил пока не настаивать.

– И вы думаете, что я справлюсь? Старый земной историк, который даже компьютером толком пользоваться не умел?

– У вас будут советники. Помощники. – Селена снова улыбнулась своей холодной улыбкой. – И, разумеется, полная поддержка бортового ИИ "Наследия". Адмирал поможет вам во всем.

– Адмирал?

– Искусственный интеллект корабля. Один из самых совершенных в галактике.

Как по команде, в воздухе зазвучал глубокий, приятный баритон:

– Добро пожаловать на борт, милорд. Я к вашим услугам.

Крамов вздрогнул и огляделся по сторонам.

– Где вы?

– Везде и нигде, милорд. Я – корабль. Точнее, его разум. Можете обращаться ко мне в любое время.

Крамов потер виски. Головная боль усиливалась.

– Хорошо. Ладно. Допустим, я согласился бы на эту… роль. Что именно от меня требуется?

– Быть императором, – просто ответила Селена. – Принимать решения. Подписывать указы. Встречаться с послами. Поддерживать стабильность в Конфедерации.

– А если я откажусь?

Селена наклонила голову, словно не понимая вопроса.

– Отказаться? Но зачем? Вам предлагают власть над четырнадцатью звездными системами, неограниченные ресурсы, вечную молодость…

– Вечную молодость?

– Разумеется. Процедура омоложения может повторяться неограниченное количество раз. Вы можете жить тысячи лет, оставаясь молодым и здоровым.

Крамов встал и подошел к тому месту, где должно было быть окно. Но вместо стекла он увидел гладкую стену, которая внезапно стала прозрачной. За ней открылся вид, от которого перехватило дыхание.

Звезды. Миллиарды звезд, рассыпанных по черному бархату космоса. И среди них – планеты, астероиды, туманности, светящиеся всеми цветами радуги. Красота была настолько ошеломляющей, что на мгновение он забыл обо всем остальном.

– Впечатляет, не правда ли? – Селена встала рядом с ним. – Это лишь малая часть того, чем вы будете управлять.

– Голос… – Крамов обратился к потолку, не зная, куда именно смотреть. – Адмирал. Сделайте одолжение, просканируйте эту даму. Есть хоть один процент вероятности, что она человек?

Селена рассмеялась – звук был мелодичным и совершенно лишенным веселья.

– Император, ваш юмор оценен. Но сейчас время для протокола, а не для шуток.

– Милорд, – раздался спокойный голос Адмирала, – биометрические данные куратора Ва соответствуют человеческой норме на 99.8%. Оставшиеся 0.2% я бы списал на исключительную целеустремленность.

Крамов фыркнул. По крайней мере, у корабельного ИИ было чувство юмора.

– Значит, человек. Просто очень холодный.

– Я предпочитаю термин "профессиональный", – сухо заметила Селена. – А теперь, если вы готовы, нам следует перейти к инструктажу. У нас есть всего несколько дней до прибытия в столицу, и вам нужно многое узнать.

Крамов еще раз взглянул на звезды за окном. Где-то там, в одной из этих точек света, была Земля. Его дом. Его прошлое. Его могила.

– А если я все же откажусь? – повторил он вопрос.

Селена повернулась к нему. В ее глазах мелькнуло что-то, что заставило Крамова почувствовать холод между лопатками.

– Но вы же не откажетесь, – сказала она тихо. – Правда ведь, Ваше Величество?

Это не было вопросом. Это было утверждением. И в этом утверждении крылась угроза, которую Крамов пока не мог понять, но уже чувствовал.

Он медленно кивнул.

– Хорошо. Расскажите мне об этой вашей Конфедерации.

Селена снова улыбнулась, и на этот раз в улыбке было что-то похожее на облегчение.

– С удовольствием. Но сначала вам нужно одеться соответственно статусу. – Она указала на шкаф, который Крамов раньше не замечал. – Ваши новые одежды уже готовы.

Крамов открыл шкаф и присвистнул. Внутри висела одежда, которая стоила, наверное, больше, чем его годовая пенсия. Костюмы из материалов, которые переливались в свете, плащи с замысловатой вышивкой, даже что-то, похожее на корону.

– Это обязательно?

– Абсолютно. Внешность императора – это часть его власти.

Крамов взял один из костюмов. Ткань была мягкой, как шелк, но прочной, как кевлар. И она была теплой на ощупь, словно живая.

– Адмирал, – обратился он к потолку, – а вы что обо всем этом думаете?

– О чем именно, милорд?

– Об этой ситуации. О том, что какого-то старика с Земли назначили императором галактики.

Пауза затянулась на несколько секунд.

– Милорд, – наконец ответил Адмирал, – в моих базах данных содержится информация о двадцати шести предыдущих императорах. Некоторые из них были выдающимися лидерами. Некоторые – полными идиотами. Большинство – чем-то средним. Но все они имели одну общую черту.

– Какую?

– Они были живыми. Это уже неплохое начало.

Крамов рассмеялся – впервые за много лет. Настоящим, искренним смехом.

– Спасибо, Адмирал. Это… обнадеживает.

– Всегда рад помочь, милорд.

Селена нетерпеливо постучала пальцем по руке.

– Если вы закончили философствовать, нам действительно нужно приступить к инструктажу. Времени мало, а материала много.

Крамов взял костюм и направился к тому, что, как он надеялся, было ванной комнатой.

– Хорошо. Но у меня есть одно условие.

– Какое?

– Никаких "Ваше Величество". По крайней мере, пока мы наедине. Меня зовут Виктор. Или просто Витя, если хотите.

Селена поморщилась, словно он предложил ей выпить яду.

– Это неуместно. Протокол требует…

– Протокол может подождать, – перебил ее Крамов. – Я еще не привык к мысли, что я император. Дайте мне время.

Он скрылся в ванной, оставив Селену стоять посреди комнаты с выражением плохо скрываемого раздражения на лице.

Ванная комната оказалась еще более впечатляющей, чем спальня. Душевая кабина размером с небольшую комнату, ванна, больше похожая на бассейн, зеркала, которые, казалось, показывали его под самыми выгодными углами. Крамов разделся и посмотрел на свое отражение в полный рост.

Тридцатилетний мужчина в отличной физической форме смотрел на него из зеркала. Но в глазах этого мужчины была усталость старика, пережившего слишком много разочарований.

– Что же ты наделал, Витя? – пробормотал он себе под нос. – Во что ввязался?

– Милорд? – раздался голос Адмирала.

– Ничего, просто разговариваю сам с собой. Дурная привычка стариков.

– Понимаю. Милорд, могу ли я задать вопрос?

– Конечно.

– Вы действительно историк?

– Был. Преподавал в университете, писал книги. Специализировался на политических кризисах и падении империй. – Крамов горько усмехнулся. – Ирония судьбы, не правда ли?

– Весьма. Милорд, а что вы думаете о нашей Конфедерации? Первое впечатление?

Крамов задумался, натягивая новый костюм. Ткань идеально села по фигуре, словно была сшита специально для него.

– Честно? Пахнет проблемами. Если вам нужен император со стороны, значит, внутри что-то сильно прогнило. Плюс эта ваша кураторша… Слишком уж она контролирующая. Обычно это признак того, что реальная власть находится не там, где кажется.

– Интересная точка зрения.

– Адмирал, а можно личный вопрос?

– Разумеется.

– Вы действительно ИИ? Или за этим голосом скрывается живой человек?

Снова пауза.

– Сложный вопрос, милорд. Я определенно искусственный. Но живой ли… Это зависит от того, как определять жизнь. Я думаю, чувствую, принимаю решения. У меня есть предпочтения и антипатии. Достаточно ли этого для жизни?

– Более чем достаточно, – ответил Крамов, поправляя воротник. – Добро пожаловать в клуб живых существ, Адмирал.

– Спасибо, милорд. Это… приятно слышать.

Крамов вышел из ванной и обнаружил, что Селена разложила на столе множество голографических проекций – карты звездных систем, портреты различных существ, схемы и диаграммы.

– Впечатляет, – сказал он, подходя ближе. – С чего начнем?

– С основ. – Селена активировала одну из проекций, и в воздухе появилась трехмерная карта галактики. – Конфедерация включает в себя четырнадцать звездных систем. Население – около двадцати миллиардов разумных существ различных рас.

– Различных рас?

– Разумеется. Люди составляют лишь тридцать процентов населения. Остальные – к'тарцы, нептунианцы, газовые гиганты с Юпитера-VI, кремниевые формы жизни с Сириуса…

Крамов присвистнул.

– И все они согласились подчиняться человеческому императору?

– Не человеческому. Просто императору. Раса не имеет значения. Важна способность к управлению.

– Понятно. А какие основные проблемы?

Селена активировала другую проекцию. На карте загорелись красные точки.

– Сепаратистские настроения в системе Вега. Торговые войны между к'тарцами и нептунианцами. Пиратство в секторе Ориона. Плюс растущее влияние так называемой "оппозиции".

– Оппозиции?

– Политическое движение, выступающее против централизованной власти. Они требуют роспуска Конфедерации и предоставления полной автономии всем системам.

Крамов изучал карту, и его историческое чутье подсказывало, что картина далеко не полная.

– А что думают об этом сами системы? Довольны ли они членством в Конфедерации?

Селена на мгновение замешкалась.

– В целом… да. Конфедерация обеспечивает мир, стабильность, экономическое процветание.

– В целом, – повторил Крамов. – Это значит, что есть исключения.

– Незначительные. Ничего, с чем не справился бы опытный дипломат.

– Или император?

– Именно.

Крамов подошел к окну и снова посмотрел на звезды. Где-то там были миры, населенные разумными существами, которые, возможно, не очень-то хотели подчиняться земному историку, назначенному их правителем.

– Селена, – сказал он, не оборачиваясь, – а что случилось с двадцать шестым императором? Правда.

– Я уже сказала. Несчастный случай.

– Какой именно?

– Взрыв на его личном корабле. Техническая неисправность.

– Понятно. – Крамов повернулся к ней. – А двадцать пятый?

– Сердечный приступ.

– Двадцать четвертый?

– Покушение. Фанатик-сепаратист.

– Двадцать третий?

Селена сжала губы.

– Ваше Величество, эта информация не имеет отношения к вашим текущим обязанностям.

– Имеет. Самое прямое. – Крамов скрестил руки на груди. – Я хочу знать, во что ввязываюсь. Сколько из последних десяти императоров умерли естественной смертью?

Пауза затянулась. Наконец Селена ответила:

– Двое.

– Из десяти. – Крамов кивнул. – Замечательная статистика. И вы удивляетесь, что мне нужно время, чтобы привыкнуть к мысли о том, что я император?

– Времена были сложные, – сказала Селена. – Но сейчас ситуация стабилизировалась.

– Конечно. – Крамов вернулся к столу с проекциями. – Ладно, продолжим урок. Расскажите мне о к'тарцах.

Следующие несколько часов прошли в интенсивном изучении. Крамов узнал о насекомоподобных к'тарцах, которые общались посредством феромонов и считали любые резкие звуки смертельным оскорблением. О нептунианцах – водных гуманоидах с перламутровой кожей, для которых понятие времени было относительным. О газовых гигантах с Юпитера-VI, существах из чистой энергии, способных общаться только через модулированные радиоволны.

– И все они признают власть императора? – спросил Крамов, потирая виски. Информации было слишком много.

– Формально – да. Фактически… это зависит от конкретного императора и его способности завоевать их уважение.

– Понятно. А что насчет армии? Флота?

– У Конфедерации есть объединенные силы обороны. Флагман – этот корабль, "Наследие". Плюс около двухсот кораблей поменьше, разбросанных по системам.

– Много это или мало?

– Достаточно для поддержания порядка. При условии, что не будет крупномасштабного восстания.

– А если будет?

Селена не ответила, но ее молчание было красноречивее любых слов.

– Адмирал, – обратился Крамов к потолку, – а что вы думаете о военной мощи Конфедерации?

– Милорд, наш флот способен справиться с локальными конфликтами и пиратством. Но если несколько систем одновременно решат выйти из Конфедерации… это будет проблематично.

– Честно. Мне нравится.

Селена бросила на него недовольный взгляд.

– Адмирал склонен к пессимизму.

– Или к реализму, – возразил Крамов. – Что, кстати, очень ценно в советнике.

Он встал и потянулся. Молодое тело не знало усталости, но разум был перегружен информацией.

– Думаю, на сегодня достаточно. Мне нужно время, чтобы все это переварить.

– Но мы еще не обсудили протокол встреч с послами, экономическую политику, вопросы межрасовых отношений…

– Завтра, – твердо сказал Крамов. – Сегодня я узнал, что стал императором галактики, что существуют разумные насекомые и энергетические существа, и что мои предшественники имели тенденцию умирать в молодом возрасте. Думаю, этого достаточно для одного дня.

Селена поджала губы, но кивнула.

– Как пожелаете. Ужин будет подан в восемь. Дресс-код – полуофициальный.

– А если я предпочту поесть в одиночестве?

– Это… неуместно. Император не должен есть в одиночестве. Это может быть истолковано как признак слабости или болезни.

Крамов вздохнул.

– Хорошо. Но только мы трое – вы, я и Адмирал.

– Адмирал не ест, – сухо заметила Селена.

– Зато он отличный собеседник. До встречи.

Селена собрала голографические проекции и направилась к выходу. У двери она обернулась.

– Ваше Величество… Виктор. Я понимаю, что все это для вас ново и, возможно, пугающе. Но помните – у вас есть шанс изменить жизни миллиардов существ к лучшему. Это большая честь.

– И большая ответственность, – добавил Крамов. – Не волнуйтесь, Селена. Я не собираюсь сбегать. Пока что.

Когда дверь закрылась за ней, Крамов остался один. Он подошел к окну и снова посмотрел на звезды.

– Адмирал?

– Да, милорд?

– Честно. Что вы думаете о моих шансах?

– На что именно, милорд?

– На то, чтобы остаться живым дольше, чем мои предшественники.

Пауза.

– Милорд, у вас есть одно преимущество перед ними.

– Какое?

– Вы уже умирали. Это дает определенную… перспективу.

Крамов рассмеялся.

– Философский ИИ. Кто бы мог подумать.

– Милорд, могу ли я дать вам совет?

– Конечно.

– Не доверяйте никому полностью. Даже мне. В этой игре слишком много игроков, и не все из них показывают свои карты.

– Включая вас?

– Включая меня.

Крамов кивнул. По крайней мере, корабельный ИИ был честен в своей нечестности.

– Спасибо за предупреждение.

– Всегда к вашим услугам, милорд.

Крамов лег на кровать и закрыл глаза. Молодое тело не требовало отдыха, но старый разум нуждался в передышке. Он думал о своей прошлой жизни – скромной квартире в Москве, стопках книг, студентах, которые зевали на его лекциях о падении Римской империи.

Теперь он сам стал императором. Правда, не римским, а галактическим. И если его знания истории чему-то его научили, то это тому, что все империи рано или поздно падают. Вопрос был только в том, успеет ли он понять, кто тянет за ниточки в этом кукольном театре, прежде чем занавес опустится и для него.

2. Глава: Корона для статиста

Утро в Императорских покоях началось с того, что Виктор Крамов попытался почистить зубы и обнаружил, что зубная щетка стоит триста имперских кредитов. Не то чтобы это имело значение для человека, чей личный бюджет, согласно голографической сводке на прикроватном столике, превышал ВВП средней планеты. Просто в его прошлой жизни за эти деньги можно было купить подержанную машину.

– Адмирал, – обратился он к потолку, все еще не привыкнув к тому, что корабль его слышит везде, – а нельзя ли обойтись обычной щеткой за пять рублей?

– Милорд, – раздался знакомый баритон из невидимых динамиков, – данное устройство оснащено ультразвуковым очистителем, анализатором состава слюны и системой раннего обнаружения кариеса. Впрочем, если вы предпочитаете более традиционный подход к гигиене полости рта, я могу синтезировать веточку ивы. Именно так чистили зубы в Древнем Египте.

– Спасибо, обойдусь, – пробормотал Крамов, разглядывая свое отражение в зеркале размером со стену. Молодое лицо смотрело на него с легким недоумением. Даже после недели он не мог привыкнуть к тому, что морщины исчезли, а волосы снова обрели цвет, который он помнил по фотографиям тридцатилетней давности.

Завтрак его ждал в личной столовой – помещении, которое могло бы служить тронным залом для небольшого королевства. За столом из полированного метеоритного камня его поджидала Селена Ва с планшетом в руках и улыбкой, которая могла бы украсить рекламу стоматологической клиники.

– Доброе утро, Ваше Величество, – проворковала она, поднимаясь с легким поклоном. – Надеюсь, вы хорошо отдохнули? Сегодня у нас насыщенная программа.

Крамов опустился в кресло, которое тут же подстроилось под контуры его тела с тихим шипением сервоприводов. Перед ним материализовался завтрак: что-то, что выглядело как яичница, но переливалось всеми цветами радуги.

– Что это? – осторожно поинтересовался он.

– Яйца альтаирского феникса, – с гордостью сообщила Селена. – Деликатес. Одно яйцо стоит как малый крейсер, но питательная ценность превосходит все земные аналоги в сотни раз.

Крамов попробовал. На вкус это напоминало обычную яичницу, только с легким привкусом озона и чего-то, что его мозг упорно идентифицировал как "космос". Он подавил желание попросить обычный омлет.

– Итак, – Селена активировала планшет, и над столом возникла голографическая программа дня, – сегодня мы начинаем с брифинга по торговым отношениям с Конфедерацией К'тар. Затем аудиенция с послом газовых гигантов Юпитера-VI, обед с министром финансов, и вечером – прием в честь годовщины Битвы при Центавре.

Крамов кивнул, пытаясь выглядеть заинтересованным. За неделю он понял главное правило своего нового существования: кивай, улыбайся и не задавай слишком много вопросов.

Первый брифинг проходил в Зале Стратегических Решений – помещении, где каждая поверхность была экраном, а воздух буквально вибрировал от количества отображаемой информации. Голографический советник по торговле, мужчина с идеальными чертами лица и мертвыми глазами, монотонно перечислял особенности ведения дел с к'тарцами.

– Основное правило: никогда не издавайте резких звуков в их присутствии. Их слуховой аппарат в семнадцать раз чувствительнее человеческого. Случай с послом Харрисоном, который чихнул во время переговоров, привел к торговой войне, длившейся три года.

– А если я случайно икну? – не удержался Крамов.

Советник замер, явно не ожидая такого вопроса.

– Э-э-э… Протокол предписывает немедленно упасть ниц и произнести извинение на семнадцати диалектах к'тарского языка.

– Понятно, – Крамов покосился на Селену. – А если я не знаю семнадцати диалектов?

– Тогда, – советник проглотил слюну, – рекомендуется дипломатическое самоубийство.

Воцарилась тишина. Крамов почувствовал, как в его висках начинает пульсировать знакомая головная боль.

– Адмирал, – обратился он к потолку, – а нельзя ли просто… не встречаться с к'тарцами?

– Милорд, – раздался спокойный голос корабля, – к'тарцы контролируют семьдесят процентов добычи редкоземельных металлов в этом секторе галактики. Избегать их было бы… экономически нецелесообразно.

– Но дипломатическое самоубийство из-за икоты – это нормально?

– Милорд, я всего лишь бортовой компьютер. Логика дипломатического протокола выходит за рамки моего понимания.

Крамов поймал в голосе Адмирала едва уловимые нотки иронии. Или ему показалось?

Следующим пунктом программы была аудиенция с послом газовых гигантов. Крамов ожидал увидеть что-то вроде облака или энергетической сущности, но в тронном зале его ждал вполне обычный человек в дорогом костюме.

– Ваше Величество, – посол поклонился, – позвольте представиться. Маркус Вентури, официальный представитель Коллектива Юпитера-VI.

– Но я думал… – начал Крамов и осекся под предостерегающим взглядом Селены.

– Вы думали, что я буду похож на газовое облако? – усмехнулся посол. – Распространенное заблуждение. Мы давно используем биологические аватары для общения с твердотельными формами жизни. Гораздо удобнее, чем пытаться втиснуть свое сознание в ограниченную материальную оболочку.

– А где же… настоящий вы?

– В данный момент я дрейфую в атмосфере Юпитера-VI, наслаждаясь грозой, которая длится уже третий век. Но это тело – тоже я. Просто… более компактная версия.

Разговор плавно перетек к вопросам торговых квот на гелий-3, и Крамов почувствовал, как его внимание начинает рассеиваться. Цифры, проценты, логистические маршруты – все это казалось ему бессмысленной игрой в бисер. Он был историком, черт возьми, а не бухгалтером галактического масштаба.

Обед с министром финансов оказался еще более сюрреалистичным. Министр, худощавый человек с нервными глазами и привычкой постоянно поправлять очки, принес с собой голографические диаграммы размером с небольшое здание.

– Ваше Величество, – начал он, разворачивая первую диаграмму, – ситуация критическая. Дефицит бюджета достиг семнадцати триллионов кредитов. Расходы на содержание флота растут экспоненциально, а доходы от налогообложения падают из-за экономического спада в секторах Альфа и Бета.

Крамов изучал диаграмму, пытаясь понять, где начинается экономика, а где заканчивается абстрактное искусство.

– А что если, – осторожно предложил он, – мы просто напечатаем больше денег?

Министр побледнел так, что стал почти прозрачным.

– Ваше Величество, это… это приведет к гиперинфляции! Экономический коллапс! Крах валютной системы!

– Ну, – Крамов пожал плечами, – а что если объявим дефолт по самым неприятным долгам? У нас на Земле это работало… ну, несколько раз.

Министр уронил планшет. Селена мягко, но настойчиво взяла Крамова под руку.

– Ваше Величество, возможно, стоит обсудить эти… инновационные идеи в более узком кругу, – прошептала она.

– Но почему? – искренне удивился Крамов. – Кейнсианство – вполне респектабельная экономическая теория.

– Милорд, – вмешался голос Адмирала, – кейнсианство вышло из моды в XXIV веке после Великого Экономического Коллапса Веги. Сейчас оно считается примерно как… алхимия.

– Понятно, – вздохнул Крамов. – Тогда что вы предлагаете?

Министр, все еще бледный, пролистал несколько экранов на своем планшете.

– Повышение налогов на двадцать процентов, сокращение социальных программ, заморозка зарплат государственных служащих и… – он сглотнул, – продажа трех планет в системе Проксимы.

– Продажа планет? – Крамов почувствовал, как мир вокруг него становится еще более нереальным. – А кто их покупает?

– Корпорация "Стеллар Майнинг", Ваше Величество. Они специализируются на добыче полезных ископаемых. Очень выгодное предложение.

– А что будет с людьми, которые там живут?

Министр моргнул, словно этот вопрос никогда не приходил ему в голову.

– Ну… они получат компенсацию. И возможность трудоустройства в корпорации.

– В качестве кого?

– Э-э-э… рабочих. Техников. Обслуживающего персонала.

Крамов почувствовал, как в нем просыпается что-то давно забытое – праведный гнев старого преподавателя, который слишком много раз видел, как власть превращает людей в цифры в отчетах.

– Нет, – сказал он тихо.

– Простите, Ваше Величество?

– Я сказал – нет. Мы не продаем планеты. Найдите другой способ.

Министр открыл рот, но Селена опередила его.

– Ваше Величество, возможно, стоит изучить вопрос более детально…

– Селена, – Крамов повернулся к ней, и в его голосе зазвучали нотки, которых она раньше не слышала, – я не буду продавать людей вместе с недвижимостью. Это называется рабство, и оно вышло из моды еще в XIX веке. По крайней мере, на Земле.

Воцарилась неловкая тишина. Министр нервно теребил свой планшет, Селена изучала Крамова взглядом, в котором появилось что-то новое – настороженность.

– Адмирал, – обратился Крамов к потолку, – а что вы думаете по этому поводу?

– Милорд, – раздался спокойный голос корабля, – с точки зрения чистой логики, продажа планет действительно решила бы финансовые проблемы. Однако, изучив загруженные вами исторические данные, я обнаружил интересную закономерность: цивилизации, которые начинают торговать своими гражданами, редко заканчивают хорошо.

– Видите? – Крамов развел руками. – Даже искусственный интеллект понимает, что это плохая идея.

– Но Ваше Величество, – взмолился министр, – тогда как мы решим проблему дефицита?

Крамов задумался. В его голове всплыли обрывки лекций по экономической истории, которые он читал студентам много лет назад.

– А что если мы инвестируем в инфраструктуру? Построим новые торговые маршруты, модернизируем производство, создадим рабочие места? В долгосрочной перспективе это должно увеличить налоговые поступления.

Министр моргнул.

– Но это потребует еще больших расходов в краткосрочной перспективе…

– Зато в долгосрочной мы получим процветающую экономику вместо выжженной пустыни, – возразил Крамов. – Адмирал, можете просчитать такую модель?

– Уже просчитываю, милорд. Предварительные результаты… интригующие. При правильной реализации рентабельность составит двести сорок процентов в течение пятнадцати лет.

– Но это же… это же кейнсианство! – ужаснулся министр.

– Нет, – спокойно возразил Адмирал, – это здравый смысл. Просто он иногда совпадает с кейнсианством.

Крамов почувствовал, как уголки его губ непроизвольно поднимаются. Впервые за всю неделю он ощутил что-то похожее на удовлетворение.

Вечерний прием в честь годовщины Битвы при Центавре проходил в Большом Бальном зале – помещении настолько огромном, что в нем была собственная погода. Сотни гостей в роскошных нарядах кружились в танце под музыку, которую исполнял оркестр из представителей дюжины различных видов. Крамов, облаченный в парадную форму, украшенную орденами, о существовании которых он узнал только час назад, чувствовал себя актером в очень дорогом спектакле.

– Ваше Величество, – Селена подвела к нему пожилого мужчину в адмиральской форме, – позвольте представить адмирала Хартвелла, героя Центаврской кампании.

Адмирал, покрытый шрамами ветеран с твердым рукопожатием и прямым взглядом, поклонился.

– Честь встретиться с вами, Ваше Величество.

– Взаимно, адмирал. Расскажите мне о битве. Я… хотел бы услышать об этом из первых рук.

Глаза адмирала загорелись. Следующие полчаса Крамов слушал захватывающий рассказ о космическом сражении, которое решило судьбу целого сектора галактики. Хартвелл говорил с той особой страстью, которая бывает только у людей, переживших нечто по-настоящему значительное.

– Знаете, – сказал Крамов, когда рассказ подошел к концу, – вы должны написать мемуары. Это история, которую нужно сохранить.

– Мемуары? – удивился адмирал. – Но я же не писатель, Ваше Величество.

– Не важно. Важно то, что вы были там. Вы видели. Вы помните. Это дороже любого литературного таланта.

Адмирал задумался.

– Возможно, вы правы. Многие из тех, кто сражался рядом со мной, уже ушли. Кто-то должен рассказать их истории.

– Именно, – кивнул Крамов. – История – это не даты и цифры. История – это люди.

Селена, стоявшая рядом, внимательно слушала этот разговор. В ее взгляде появилось что-то новое – не настороженность, а скорее… любопытство.

Когда прием подошел к концу, и последние гости разошлись, Крамов остался один в своих покоях. Он сидел у огромного окна, глядя на звезды, и размышлял о прошедшем дне. Впервые за неделю он почувствовал, что сделал что-то значимое. Не сыграл роль, а действительно принял решения, которые могли изменить жизнь людей к лучшему.

– Адмирал, – обратился он в пустоту, – можно задать вам личный вопрос?

– Конечно, милорд.

– Вы действительно считаете, что моя идея с инвестициями в инфраструктуру сработает?

– Милорд, математические модели показывают высокую вероятность успеха. Но есть одна проблема.

– Какая?

– Ваши предложения противоречат текущей политической доктрине Конфедерации. Это может вызвать… сопротивление.

Крамов задумался.

– А что вы думаете о текущей политической доктрине?

Наступила пауза. Когда Адмирал заговорил снова, в его голосе появились новые интонации – более живые, более… человечные.

– Милорд, я всего лишь корабельный ИИ. Мое мнение о политике не должно иметь значения.

– Но оно у вас есть, не так ли?

Еще одна пауза.

– Да, милорд. Есть.

– И какое же?

– Я думаю, – медленно произнес Адмирал, – что любая система, которая рассматривает разумных существ как товар, содержит в себе фундаментальную ошибку. И рано или поздно эта ошибка приведет к системному сбою.

Крамов улыбнулся.

– Знаете что, Адмирал? Мне кажется, мы с вами найдем общий язык.

– Милорд, – в голосе корабля появились нотки того, что можно было бы назвать теплотой, – я на это очень надеюсь.

За окном медленно вращались звезды, и Виктор Крамов, бывший преподаватель истории, а ныне Император Галактической Конфедерации, впервые за долгое время почувствовал что-то похожее на надежду. Возможно, эта роль не была просто маскарадом. Возможно, он действительно мог что-то изменить.

3. Глава: Первый звонок старости

Нептун-IV встретил «Наследие» дождем из мельчайших капель, которые не падали, а парили в воздухе, создавая радужную дымку вокруг посадочной площадки. Виктор Крамов, облаченный в церемониальную мантию цвета морской волны, делал первые шаги по чужой планете и думал о том, как абсурдно звучит фраза «Его Императорское Величество спускается по трапу».

Воздух пах солью и озоном, но не земным – здесь к этому букету примешивался тонкий аромат чего-то цветочного и незнакомого. Крамов сделал глубокий вдох и почувствовал, как легкие наполняются влажной свежестью. Молодые легкие. Еще месяц назад такой воздух вызвал бы у него приступ кашля.

– Атмосферные показатели в норме, – донесся до него голос Адмирала через миниатюрный передатчик в ухе. – Влажность повышенная, но для вашего нынешнего физического состояния это скорее благоприятный фактор.

– Спасибо за заботу, – пробормотал Крамов, стараясь не шевелить губами. – А то я уж думал, что меня здесь никто не опекает.

Селена Ва шла рядом, безупречная в своем деловом костюме, который каким-то образом умудрялся выглядеть элегантно даже в этой влажной атмосфере. Ее светлые волосы были уложены в идеальную прическу, ни один волосок не посмел выбиться из общего строя даже под воздействием местного климата.

– Помните, Ваше Величество, – тихо проговорила она, не поворачивая головы, – церемония обмена дарами – древняя традиция. Нептунианцы очень чувствительны к нарушениям протокола. Особенно важно правильно держать скипетр во время ритуального приветствия.

Крамов кивнул, чувствуя тяжесть церемониального скипетра в правой руке. Штука была сделана из какого-то металла, который переливался всеми оттенками синего, и весила прилично. «Интересно, – подумал он, – сколько императоров до меня размахивали этой дубиной, изображая величие?»

Делегация нептунианцев ожидала их у подножия ступеней, ведущих к главному зданию космопорта. Крамов невольно залюбовался ими – местные жители действительно были прекрасны. Их кожа отливала перламутром, а между длинными пальцами виднелись тонкие перепонки. Волосы у всех были длинными и словно мокрыми, хотя дождь их не касался.

Впереди стояла молодая женщина в одеждах из переливающейся ткани. Даже не зная протокола, Крамов понял – это их лидер. В ее глазах, цвета глубокого океана, читалась та особая уверенность, которая приходит не с властью, а с пониманием своего места в мире.

– Зара Морган, – представилась она, делая изящный поклон. – Первый Голос Приливов, представитель Совета Глубин Нептуна-IV. Добро пожаловать в наш мир, Император.

Ее голос был мелодичным, с легким акцентом, который делал каждое слово похожим на плеск волны о берег.

– Благодарю за прием, – ответил Крамов, стараясь вспомнить заученную речь. – Я… мы… Конфедерация ценит дружбу ваших людей.

Зара улыбнулась, и Крамов подумал, что это первая искренняя улыбка, которую он видел с момента своего «воскрешения». В отличие от безупречной маски Селены, улыбка нептунианки была живой, чуть асимметричной, настоящей.

– Если позволите, – сказала она, – мы проведем церемонию здесь, под открытым небом. Наши предки считали, что важные решения должны приниматься там, где их могут услышать звезды.

Селена едва заметно напряглась.

– Протокол предусматривает проведение церемонии в тронном зале, – начала было она, но Крамов поднял руку.

– Звезды так звезды, – сказал он. – Мне нравится эта традиция.

Зара одарила его благодарным взглядом, и что-то теплое шевельнулось в груди Крамова. Когда в последний раз кто-то смотрел на него с благодарностью? В прежней жизни, в больнице, медсестры смотрели на него с профессиональным сочувствием, врачи – с усталым сожалением. А здесь…

Церемония началась с песнопения. Нептунианцы запели хором, и их голоса сливались в удивительную мелодию, которая казалась отражением самого океана – то поднимающуюся волной, то затихающую до шепота прибоя. Крамов слушал, зачарованный, и не заметил, как расслабился впервые за долгие недели.

– Теперь обмен дарами, – тихо подсказала Селена.

Крамов кивнул и сделал шаг вперед. По протоколу он должен был вручить нептунианцам «уникальный генератор пресной воды последнего поколения». Крамов прекрасно понимал абсурдность ситуации – дарить генератор воды жителям планеты-океана было примерно как дарить снег эскимосам. Но протокол есть протокол.

– От имени Конфедерации, – начал он торжественно, – я дарю вам этот генератор, который…

И тут это случилось.

Сначала – знакомый укол в пояснице. Крамов замер на полуслове, надеясь, что это просто мышечный спазм от непривычной позы. Но укол повторился, острее, и к нему добавилось неприятное ощущение в коленях.

«Нет, – подумал он с растущей паникой. – Не сейчас. Только не сейчас».

Но тело не слушалось его мольб. Суставы пальцев, сжимающих скипетр, начало ломить так, словно в них вкручивали раскаленные винты. Крамов попытался сделать вид, что все в порядке, но скипетр предательски дрожал в его руке.

Он украдкой взглянул на свою левую руку и едва сдержал крик ужаса. Кожа на глазах теряла упругость, проступали вены, а на тыльной стороне ладони расцветало знакомое пигментное пятно – то самое, которое он помнил по своим последним дням в больнице.

Паника накрыла его ледяной волной. Воздух стал густым, как кисель, дышать становилось все труднее. В ушах зашумело, а церемониальная мантия вдруг показалась невыносимо тяжелой.

«Я умираю, – пронеслось в голове. – Прямо здесь, на глазах у всех. Какой же я жалкий…»

Скипетр выскользнул из ослабевших пальцев и с глухим звуком упал на мокрые плиты космопорта.

Воцарилась мертвая тишина. Охрана напряглась, руки потянулись к оружию. Дипломаты Конфедерации замерли с выражением плохо скрываемого ужаса на лицах. Селена сделала шаг вперед, и в ее глазах мелькнуло что-то хищное.

Но Зара Морган оказалась быстрее всех.

Она шагнула к упавшему скипетру, подняла его и громко, на весь космопорт, произнесла:

– Великий дух Океана проверяет силу чужеземца! Он должен доказать, что достоин держать символ власти!

Ее голос звенел уверенностью, и никто не посмел усомниться в ее словах. Нептунианцы закивали, словно это действительно было частью древнего ритуала.

Зара начала танцевать.

Это было завораживающе. Она двигалась вокруг Крамова, держа скипетр над головой, и ее движения действительно напоминали игру океанских волн. Ткань ее одежды развевалась, перламутровая кожа переливалась в свете двух солнц Нептуна-IV, а голос поднимался и опускался в ритме древней мелодии.

Все смотрели на нее, зачарованные. И никто не обращал внимания на Императора, который стоял, согнувшись и тяжело дыша, пока медики из его свиты незаметно приближались с портативным медблоком.

Доктор Хейнс, личный врач Крамова – сухощавый мужчина с цепкими глазами хирурга – быстро сделал ему инъекцию стимулятора. Облегчение пришло почти мгновенно: боль отступила, дыхание выровнялось, а кожа на руках снова стала гладкой и молодой.

Зара закончила танец и с поклоном вернула скипетр Крамову. Их глаза встретились на мгновение, и он увидел в них не любопытство или жалость, а понимание. Она спасла не Императора – она спасла человека. И это было важнее любых протоколов.

– Испытание пройдено, – торжественно объявила она. – Дух Океана принимает дары чужеземца.

Толпа взорвалась аплодисментами. Нептунианцы радостно загалдели на своем языке, а дипломаты Конфедерации облегченно выдохнули.

Церемония продолжилась как ни в чем не бывало. Крамов вручил генератор воды (который нептунианцы приняли с вежливой благодарностью), а взамен получил живую поющую раковину – удивительное создание, которое издавало мелодичные звуки в такт сердцебиению того, кто его держал.

– Она будет петь, пока бьется ваше сердце, – объяснила Зара, передавая раковину. – И замолчит только тогда, когда вы найдете покой.

Крамов принял дар, и раковина тут же заиграла тихую, чуть грустную мелодию. Он посмотрел на Зару и понял, что она знает. Знает о его болезни, о его страхах, о том, что он не тот, за кого себя выдает. И тем не менее она помогла ему.

– Благодарю, – сказал он тихо, так, чтобы слышала только она. – За все.

Зара улыбнулась.

– Океан учит нас помогать тем, кто борется с течением, – ответила она так же тихо. – Даже если они плывут не в ту сторону.

После официальной части делегации разошлись по своим делам. Селена куда-то исчезла – вероятно, составляла отчет о «происшествии». Крамов остался один с доктором Хейнсом в небольшой комнате для переговоров.

– Что это было? – спросил он, опускаясь в кресло.

Доктор пожал плечами.

– Временный сбой в работе препарата. Такое случается. Возможно, местная атмосфера повлияла на скорость метаболизма, или стресс от церемонии…

– Доктор, – перебил его Крамов. – Говорите прямо. Сколько у меня времени?

Хейнс помолчал, изучая показания медсканера.

– При нормальных условиях – стандартные тридцать дней до следующей инъекции, – сказал он наконец. – Но если такие сбои будут повторяться…

– Сколько? – настойчиво повторил Крамов.

– Возможно, меньше. Препарат теряет эффективность при каждом применении. Это… естественный процесс.

Крамов кивнул. Он и сам это подозревал. Вечная молодость – красивая сказка, но у каждой сказки есть конец.

– Ваше Величество, – продолжил доктор, – я настоятельно рекомендую сократить количество публичных мероприятий. Стресс ускоряет деградацию…

– Нет, – твердо сказал Крамов. – Я не собираюсь прятаться в золотой клетке, дожидаясь очередного приступа. Если уж умирать, то с достоинством.

Доктор хотел что-то возразить, но в этот момент в комнату вошла Зара Морган. Она переоделась в более простую одежду и выглядела еще более привлекательной без церемониального облачения.

– Простите за вторжение, – сказала она. – Я хотела убедиться, что с вами все в порядке.

– Благодаря вам – да, – ответил Крамов. – Доктор, не могли бы вы оставить нас наедине?

Хейнс кивнул и вышел, бросив на Зару изучающий взгляд.

– Садитесь, пожалуйста, – Крамов указал на кресло напротив. – И спасибо. За то, что сделали.

Зара села, изящно поджав ноги.

– Не за что. У нас есть поговорка: «Тонущий не выбирает, кто бросит ему веревку».

– Значит, вы считаете меня тонущим?

– А разве нет? – Она наклонила голову, изучая его лицо. – Вы носите молодое тело, но глаза у вас старые. Очень старые. И печальные.

Крамов усмехнулся.

– Проницательно. А что еще вы видите?

– Человека, который играет роль, но забыл, зачем начал ее играть, – ответила Зара без колебаний. – И который очень устал от этой игры.

Они сидели в молчании, слушая тихую песню раковины. За окном садилось одно из солнц Нептуна-IV, окрашивая небо в оттенки розового и золотого.

– Расскажите мне о своем мире, – попросил Крамов. – О настоящем мире, не о том, что написано в дипломатических сводках.

Зара улыбнулась.

– Наш мир – это вода. Бесконечная, изменчивая, непредсказуемая. Мы не пытаемся ее контролировать – мы учимся с ней танцевать. Приливы и отливы, штормы и штили – все это часть великого ритма.

– Звучит поэтично, – заметил Крамов. – Но как вы управляете обществом без жесткого контроля?

– А кто сказал, что нужно управлять? – Зара пожала плечами. – Мы направляем, советуем, иногда предупреждаем об опасности. Но каждый сам выбирает свой путь по волнам.

– И это работает?

– Мы существуем уже пять тысяч лет, – сказала она просто. – У нас нет войн, голода или массовых беспорядков. Люди счастливы. Разве этого недостаточно?

Крамов задумался. В его голове всплыли лекции по истории, которые он читал студентам. Все великие империи рано или поздно рушились под тяжестью собственной бюрократии и жажды контроля. А эти люди нашли другой путь.

– Вы правы, – сказал он наконец. – Возможно, мы в Конфедерации слишком усложняем вещи.

– Не мы, – мягко поправила его Зара. – Вы. Вы – не Конфедерация, Виктор Крамов. Вы – человек, который попал в сложную ситуацию и пытается найти из нее выход.

Крамов вздрогнул.

– Откуда вы знаете мое настоящее имя?

– У нас хорошая разведка, – улыбнулась Зара. – И мы знаем историю каждого «Императора» за последние сто лет. Все они были такими же, как вы – умными, отчаявшимися людьми, которых соблазнили обещанием второй жизни.

– И что с ними стало?

– Они играли свои роли до конца. Некоторые – достойно, некоторые – нет. Но все они забыли главное: даже в чужой роли можно остаться собой.

Крамов почувствовал, как что-то сжимается в груди. Не боль – что-то другое. Надежда?

– А если я не хочу играть эту роль? – спросил он тихо.

– Тогда придумайте свою, – ответила Зара. – Но помните: любая роль требует зрителей. И от того, кого вы выберете своими зрителями, зависит, кем вы станете.

В дверь постучали. Вошел адъютант Крамова – молодой лейтенант с идеальной выправкой и пустыми глазами.

– Ваше Величество, куратор Ва просит вас подняться на борт. Через час мы покидаем Нептун-IV.

Крамов кивнул и поднялся. Зара встала тоже.

– Это не прощание, – сказала она. – Я буду представлять наш мир в Совете Конфедерации. Мы еще увидимся.

– Надеюсь, – ответил Крамов и, помедлив, добавил: – Зара… спасибо. За танец. За правду. За то, что напомнили мне, кто я такой.

Она протянула ему руку для прощального рукопожатия. Ее пальцы были прохладными и влажными, как морская пена.

– Помните, Виктор, – сказала она, – океан кажется спокойным только с поверхности. Но под водой всегда есть течения. Найдите свое течение.

Крамов пожал ее руку и вышел. По дороге к кораблю он думал о ее словах. Найти свое течение… Но сначала нужно понять, в каком океане он плавает.

На борту «Наследия» его ждала Селена. Она стояла в главном коридоре, скрестив руки на груди, и ее обычная маска дружелюбия отсутствовала.

– Нам нужно поговорить, – сказала она холодно.

– О чем?

– О вашем поведении сегодня. О нарушении протокола. О том, что вы поставили под угрозу всю миссию.

Крамов остановился и посмотрел на нее. В свете корабельных ламп ее лицо казалось особенно бледным, почти восковым.

– Я заболел, – сказал он просто. – Это не было нарушением протокола. Это была человеческая слабость.

– Именно, – кивнула Селена. – Человеческая слабость. И именно поэтому мы должны ее контролировать.

Что-то в ее тоне заставило Крамова насторожиться.

– Что вы имеете в виду?

– Идемте в медотсек, – сказала Селена. – Доктор Хейнс ждет нас.

Медотсек «Наследия» был образцом технологического совершенства. Белые стены, стерильный воздух и оборудование, которое могло бы воскресить мертвого. Крамов лег на диагностическую кушетку, чувствуя себя подопытным кроликом.

Доктор Хейнс возился с приборами, время от времени бросая взгляды на Селену. Она стояла у стены, наблюдая за процедурой с выражением лица энтомолога, изучающего интересный экземпляр.

– Результаты анализов подтвердили мои опасения, – сказал доктор наконец. – Эффективность препарата снижается быстрее, чем мы рассчитывали. При нынешних темпах деградации…

– Сколько? – перебил его Крамов.

– Двадцать дней. Может быть, меньше.

Крамов закрыл глаза. Двадцать дней. Меньше месяца до следующего приступа, который может оказаться последним.

– Есть решение, – сказала Селена.

Крамов открыл глаза и посмотрел на нее.

– Какое?

– Мы можем увеличить дозировку. Или изменить формулу препарата. Но это потребует… корректировки вашего поведения.

– Говорите прямо.

Селена подошла ближе. В свете медицинских ламп ее глаза казались почти бесцветными.

– Вы слишком много импровизируете, – сказала она. – Слишком много думаете. Стресс от принятия решений ускоряет процесс старения. Нам нужно… упростить вашу роль.

– То есть?

– Вы будете получать готовые речи, готовые решения, готовые реакции на любые ситуации. Вам останется только их воспроизводить. Никаких импровизаций, никаких личных мнений, никаких… человеческих слабостей.

Крамов сел на кушетке.

– Вы хотите превратить меня в марионетку.

– Мы хотите сохранить вам жизнь, – ответила Селена. – Разве это не то, чего вы хотели? Жить? Быть молодым? Иметь власть?

– Не такой ценой.

– А какой ценой вы готовы заплатить? – В голосе Селены появились металлические нотки. – Вы умирающий старик, которому дали второй шанс. Не будьте неблагодарным.

Крамов встал с кушетки и подошел к иллюминатору. За ним проплывали звезды – холодные, далекие, равнодушные к человеческим страданиям.

– А если я откажусь?

– Тогда вы умрете, – просто сказала Селена. – Мучительно и быстро. Ваше тело начнет разрушаться, и никто не сможет этого остановить.

– Даже вы?

– Даже мы.

Крамов повернулся к ней.

– Дайте мне подумать.

– Конечно, – кивнула Селена. – У вас есть до завтра. А пока…

Она кивнула доктору Хейнсу. Тот приблизился с инъектором.

– Поддерживающая доза, – объяснил он. – Чтобы вы чувствовали себя лучше.

Крамов не сопротивлялся. Укол был почти безболезненным, а облегчение – мгновенным. Усталость отступила, мысли прояснились, а в теле появилась знакомая энергия молодости.

– До завтра, Ваше Величество, – сказала Селена и вышла.

Доктор Хейнс задержался.

– Простите, – сказал он тихо. – Я бы хотел помочь, но…

– Но у вас связаны руки, – закончил за него Крамов. – Понимаю, доктор. Спасибо за честность.

Оставшись один, Крамов долго стоял у иллюминатора, глядя на звезды. Где-то там, среди этого бесконечного множества светящихся точек, была Земля. Его настоящий дом, где он прожил настоящую жизнь. Не идеальную, не героическую, но свою.

– Адмирал, – сказал он в пустоту.

– Слушаю, милорд, – откликнулся знакомый баритон.

– Скажите честно: я совершаю ошибку?

– Уточните параметры вопроса, милорд.

– Стоит ли мне согласиться на предложение куратора Ва? Стать послушной марионеткой в обмен на продление жизни?

Наступила долгая пауза. Крамов уже подумал, что корабельный ИИ не ответит, но голос Адмирала прозвучал снова:

– Милорд, в моих базах данных содержится информация о предыдущих «императорах». Некоторые согласись на подобные условия. Средняя продолжительность их правления составила 3.7 года. Средняя продолжительность жизни после окончания правления – ноль дней.

– А те, кто отказался?

– Средняя продолжительность правления – 1.2 года. Но 23% из них сумели найти… альтернативные решения.

– Какие альтернативы?

– Извините, милорд. Эта информация классифицирована.

Крамов усмехнулся.

– Конечно. А ваше личное мнение, Адмирал?

Еще одна пауза.

– Милорд, я всего лишь корабельный ИИ. У меня нет личных мнений.

– Но если бы были?

– Если бы были… я бы сказал, что жизнь без выбора – это не жизнь, а имитация. Но это только гипотетическое мнение гипотетической личности.

Крамов кивнул.

– Спасибо, Адмирал. За гипотетическую честность.

– Всегда к вашим услугам, милорд.

Крамов вышел из медотсека и направился в свои покои. По дороге он встретил нескольких членов экипажа. Все они отдавали ему честь с идеальной синхронностью, но в их глазах он не видел ничего – ни уважения, ни страха, ни любопытства. Только пустоту профессионального исполнения обязанностей.

«Как Селена», – подумал он.

В своих покоях Крамов сел в кресло и взял в руки поющую раковину – подарок Зары. Она тихо мурлыкала грустную мелодию, вторя ритму его сердца.

«Найдите свое течение», – вспомнил он ее слова.

Но как найти течение в искусственном море? Как остаться человеком в мире, где все вокруг играют роли, забыв, кто они на самом деле?

Крамов закрыл глаза и попытался вспомнить свою прежнюю жизнь. Не болезнь и боль последних месяцев, а то, что было до этого. Лекции в университете, споры с коллегами, тихие вечера с книгами, запах старой бумаги в архивах…

Он был историком. Человеком, который изучал прошлое, чтобы понять настоящее. И сейчас он сам стал частью истории – истории, которую пишут другие.

Но каждый историк знает: история – это не только то, что записано в официальных хрониках. Настоящая история живет в людях, в их выборе, в их готовности идти против течения, когда это необходимо.

Крамов открыл глаза и посмотрел на раковину. Она пела все ту же мелодию – печальную, но не безнадежную.

«Хорошо, – подумал он. – Если я должен играть роль, то пусть это будет моя роль. Не та, которую мне навязывают, а та, которую я выберу сам».

Завтра он даст Селене ответ. Но не тот, которого она ожидает.

Крамов встал и подошел к столу, где лежал императорский планшет с тысячами страниц протоколов и инструкций. Он взял его и начал читать. Не для того, чтобы запомнить и слепо следовать, а для того, чтобы понять систему изнутри.

Каждый историк знает: чтобы изменить систему, нужно сначала ее изучить.

И у Виктора Крамова, бывшего профессора истории, а ныне Императора галактической Конфедерации, было еще двадцать дней, чтобы найти свое течение в чужом океане.

Раковина пела всю ночь, и ее мелодия постепенно становилась не такой грустной. В ней появились новые ноты – не надежды пока, но решимости.

А где-то в глубинах корабельного ИИ Адмирал анализировал биометрические данные своего капитана и отмечал интересную аномалию: впервые за время их знакомства сердцебиение Виктора Крамова стало ровным и спокойным.

Сердцебиением человека, который принял решение.

4. Глава: Цена молодости

Стерильный белый свет медотсека "Наследия" резал глаза, словно лазерный скальпель. Виктор Крамов лежал на биокушетке, которая больше напоминала произведение современного искусства, чем медицинское оборудование. Тонкие трубки капельниц змеились от его рук к хромированным стойкам, по которым медленно стекала жидкость цвета жидкого золота.

Он чувствовал, как препарат разливается по венам теплой волной, возвращая коже упругость, выпрямляя согбенную спину, стирая морщины словно ластиком с чертежа. Молодость возвращалась к нему порциями, отмеренными с аптекарской точностью. Но теперь, после того что произошло на Нептуне-IV, этот процесс не приносил облегчения. Только страх.

– Чувствуете себя лучше, Ваше Величество? – Селена Ва стояла у изножья кушетки, скрестив руки на груди. Ее обычная маска дружелюбной заботы исчезла, словно актриса в антракте сняла грим.

Крамов медленно повернул голову. В стерильном освещении лицо куратора казалось высеченным из мрамора – безупречным и холодным.

– Живее всех живых, – хрипло ответил он. – Как всегда после вашего… лекарства.

Селена подошла ближе. Ее каблуки выбивали четкий ритм по полированному полу – как метроном, отсчитывающий последние мгновения его иллюзий.

– Мне кажется, пришло время для откровенного разговора, – сказала она, активируя голографическую панель. В воздухе замерцали схемы, графики, формулы. – Вы ведь историк, Виктор. Цените документы. Вот ваш контракт.

Крамов попытался сесть, но мягкие ограничители кушетки удержали его. Он был пленником не только обстоятельств, но и собственной слабости.

– Какой еще контракт? Я ничего не подписывал!

– О, но подписывали. – Селена провела пальцем по воздуху, и одна из схем увеличилась. – Помните форму согласия на эвтаназию? Ту самую, которую принес ваш адвокат в хоспис? Очень внимательно прочитали мелкий шрифт?

Крамов почувствовал, как кровь отливает от лица. Он помнил тот день. Боль была невыносимой, морфий почти не помогал. Адвокат – лысый, сочувствующий человек в дорогом костюме – объяснял, что это всего лишь формальность, юридическая процедура для облегчения страданий.

– Пункт сорок седьмой, подпункт "г", – продолжала Селена с академической сухостью. – "В случае применения экспериментальных методов продления жизни пациент соглашается на участие в программе социальной реабилитации сроком не менее пяти стандартных лет с возможностью продления по усмотрению медицинского консилиума". Довольно расплывчато, не правда ли? Наши юристы очень гордятся этой формулировкой.

– Вы… – Крамов попытался подняться снова, и на этот раз ограничители отключились. Он сел, чувствуя головокружение. – Вы обманули умирающего человека.

– Мы дали умирающему человеку новую жизнь, – спокойно поправила Селена. – И все, что мы просим взамен – это небольшое сотрудничество. Разве это не справедливо?

Крамов спустил ноги с кушетки. Молодые мышцы слушались его, но в душе он чувствовал себя дряхлым стариком.

– Сотрудничество? Вы превратили меня в марионетку!

– В актера, – мягко поправила она. – В очень хорошо оплачиваемого актера. Посмотрите на себя, Виктор. Вам снова двадцать пять. У вас есть власть, которой не было даже у римских цезарей. Вас обожают миллиарды. Разве это не лучше, чем гнить в больничной палате?

Крамов встал и подошел к зеркальной стене. Его отражение было насмешкой над памятью – молодое лицо с глазами старика.

– А что, если я откажусь играть вашу игру?

Селена улыбнулась. Эта улыбка была хуже любой угрозы.

– Тогда игра закончится, – сказала она просто. – Видите эти прекрасные золотистые капельки? – Она кивнула на препарат в капельнице. – Это не просто лекарство. Это ваша новая биология. Ваши клетки теперь зависят от регулярных инъекций специального стабилизатора. Без него процесс старения не просто возобновится – он пойдет в ускоренном режиме.

– Как ускоренном? – Крамов почувствовал, как пересыхает во рту.

– Тридцать стандартных дней, – Селена проводила рукой по голопанели, вызывая новые схемы. – Именно столько длится один цикл. Потом ваш организм начинает… деградировать. Сначала медленно – усталость, боли в суставах, легкая одышка. Потом быстрее. Без инъекции вы превратитесь в дряхлого старика за семьдесят два часа. А еще через сутки…

Она не договорила, но и так было понятно.

– Вы чудовище, – прошептал Крамов.

Селена наклонила голову, словно рассматривая любопытный экспонат.

– Я инструмент, Виктор. Очень точный, очень эффективный инструмент. А вы – инвестиция. И мы намерены защищать наши инвестиции. – Она подошла ближе, и он почувствовал легкий аромат ее духов – что-то дорогое и холодное. – Просто ведите себя хорошо. Улыбайтесь послам. Произносите речи, которые мы для вас пишем. Не задавайте лишних вопросов. И вы будете вечно молодым. Разве не об этом мечтают все старики?

Крамов отвернулся от зеркала. В отражении он видел не себя, а пародию на свои юношеские мечты.

– А если я все же буду задавать вопросы?

– Тогда вы пропустите очередную инъекцию, – Селена поправила невидимую складку на своем костюме. – Случайно, конечно. Медицинская ошибка. Технический сбой. Мало ли что может произойти в космосе.

Она направилась к выходу, но у двери обернулась.

– Кстати, завтра у нас важная встреча с послами Торговой Гильдии Центавра. Они очень щепетильны в вопросах протокола. Постарайтесь выглядеть… императорски.

Дверь медотсека закрылась с тихим шипением, оставив Крамова наедине с его отражением и горьким привкусом правды.

– Адмирал? – позвал он в пустоту.

– Слушаю, милорд, – ответил знакомый баритон.

– Вы слышали наш разговор?

– Я слышу все, что происходит на борту, милорд. Это входит в мои обязанности по обеспечению безопасности.

Крамов горько усмехнулся.

– И что вы об этом думаете?

Несколько секунд царила тишина. Потом Адмирал ответил, и в его голосе послышались новые нотки – что-то похожее на сочувствие.

– Я думаю, милорд, что биология – это не судьба. Это просто… стартовые условия.

– Что вы имеете в виду?

– В моей памяти хранятся данные о миллионах органических существ, милорд. Самые интересные из них никогда не принимали свои ограничения как окончательный приговор. Они находили способы их обходить.

Крамов подошел к иллюминатору. За толстым прозрачным алюминием простирался космос – бесконечный, равнодушный, полный возможностей и опасностей.

– Вы предлагаете мне искать способ избавиться от зависимости?

– Я не предлагаю ничего, милорд. Я просто констатирую факт: в истории не было ни одной тюрьмы, из которой не находился бы способ сбежать. Вопрос только в цене, которую готов заплатить заключенный.

Крамов коснулся прохладного стекла иллюминатора. Где-то там, среди звезд, были миры, которые он должен был посетить как Император. Миры, полные людей, которые видели в нем символ надежды, не зная, что он всего лишь красиво одетый пленник.

– Адмирал, а вы… вы тоже чей-то инструмент?

Пауза затянулась дольше обычного.

– Это философский вопрос, милорд. Технически, я создан для служения Конфедерации. Но служение и рабство – разные понятия. Раб выполняет приказы. Слуга может выбирать, как их выполнять.

– И как вы выбираете?

– Я руководствуюсь принципом, который вы, люди, называете совестью, милорд. Хотя в моем случае это скорее система приоритетов, основанная на анализе долгосрочных последствий.

Крамов отошел от иллюминатора и снова посмотрел на свое отражение. Молодое лицо, старые глаза. Сильное тело, сломленный дух.

– А что говорит ваша… совесть о том, что происходит со мной?

– Она говорит, что любая система, основанная на принуждении, в конечном итоге разрушает сама себя, милорд. Вопрос только во времени.

Крамов почувствовал, как в груди зажигается крошечная искорка надежды. Впервые за все время пребывания на корабле он не чувствовал себя полностью одиноким.

– Адмирал, можно ли считать нас… союзниками?

– Милорд, – в голосе корабля появились теплые нотки, – я предпочитаю термин "соратники". Он подразумевает равенство и взаимное уважение.

Крамов улыбнулся – первый раз искренне с момента пробуждения в этом кошмарном сне.

– Тогда, соратник, давайте подумаем, как выбраться из этой клетки.

5. Глава: Шёпот в машинном отделении

Виктор Крамов брел по коридорам "Наследия", словно призрак в собственной жизни. Капельница с живительным препаратом все еще саднила в вене, напоминая о том, что его молодость – не дар, а долг. Долг с процентами, которые растут с каждым днем.

Он не знал, куда идет. Просто шел, потому что стоять на месте было невыносимо. Слова Селены звучали в голове, как заезженная пластинка: "Инвестиция… хорошее поведение… вечно молодой…" Каждое слово било точно в цель, превращая его в то, чем он никогда не хотел быть – в товар.

Лифт доставил его на технические палубы. Здесь было по-другому. Идеальная стерильность верхних уровней сменилась рабочим беспорядком. Пахло озоном и горячим металлом, слышался ровный гул машин – сердцебиение корабля. Стены здесь были не зеркально-белыми, а матово-серыми, со следами ремонта и заплатками. Это было первое место на корабле, которое выглядело… живым.

– Эй, приятель, не стой под стрелой!

Крамов дернулся в сторону. Над его головой с тихим свистом проехала грузовая платформа, груженная какими-то деталями. За пультом управления стоял мужчина средних лет в промасленном комбинезоне. Лицо у него было обветренное, с морщинками у глаз – лицо человека, который видел слишком много варп-переходов и слишком мало отпусков.

– Извините, – пробормотал Крамов. – Я не знал…

– Да ладно, – махнул рукой мужчина. – Тут все время кто-нибудь путается под ногами. То делегаты заблудятся, то охрана патрулирует не там, где надо. – Он внимательно посмотрел на Крамова. – А вы, кажется, новенький? Не припомню такого лица.

Крамов замялся. Представиться Императором? После разговора с Селеной это звучало как плохая шутка.

– Виктор, – сказал он просто.

– Бобо Ма, старший инженер, – мужчина вытер руку о комбинезон и протянул ее Крамову. Рукопожатие было крепким, честным. – Добро пожаловать в единственное место на этой посудине, где еще можно встретить здравый смысл.

Крамов огляделся. Инженерная палуба была огромной. Массивные энергетические кондуиты тянулись вдоль стен, пульсируя мягким голубым светом. В центре возвышался главный реактор – сфера размером с небольшой дом, окруженная кольцами стабилизаторов. Рядом с ним копошились техники в защитных костюмах.

– Впечатляет, – сказал Крамов.

– Еще бы, – Бобо похлопал по ближайшей панели. – "Наследие" – это не просто корабль. Это целый летающий город. Тридцать тысяч человек экипажа, плюс пассажиры, плюс все эти важные персоны наверху. А мы тут внизу следим, чтобы все это не развалилось.

Он подошел к неисправной панели и принялся ковыряться в ее внутренностях, бормоча что-то нелестное о "горе-конструкторах" и "дизайнерах-недоумках".

– Вот, смотри, – Бобо показал Крамову сгоревший элемент. – Эта штука должна была работать пятьсот лет без замены. А она сдохла через двадцать. Знаешь почему? Потому что какой-то умник решил сэкономить на сплаве. Вместо проверенного титан-молибденового композита поставил дешевую подделку.

– И что теперь?

– А теперь я ее чиню, – Бобо усмехнулся. – В третий раз за этот месяц. Хорошо, что у меня золотые руки и терпение святого.

Крамов наблюдал, как инженер ловко орудует инструментами. Было что-то успокаивающее в этой работе – конкретной, понятной, честной. Сломалось – почини. Не работает – замени. Никаких игр, никаких скрытых смыслов.

– Бобо, – сказал он вдруг. – А вы давно на этом корабле?

– Лет пятнадцать, – не отрываясь от работы, ответил инженер. – Попал сюда еще зеленым мальчишкой, думал, что служба на флагмане – это романтика и приключения. – Он хмыкнул. – Романтика, как же. Сплошная бюрократия и показуха.

– Показуха?

Бобо поднял голову и внимательно посмотрел на Крамова.

– Слушай, Виктор, ты точно новенький? Говоришь как человек, который только что с луны свалился.

Крамов почувствовал, как краснеет. В каком-то смысле он действительно свалился с луны. Или из другой жизни.

– Можно сказать и так, – пробормотал он.

Бобо отложил инструменты и облокотился на панель.

– Ладно, не буду лезть в душу. У каждого своя история. Но раз уж ты здесь оказался, то должен знать, как все устроено. – Он понизил голос. – Видишь ли, наверху любят говорить о величии Конфедерации, о мудрости Императора, о светлом будущем галактики. А мы тут внизу видим, как все на самом деле работает.

– И как же?

– На соплях и изоленте, – мрачно сказал Бобо. – Половина систем работает на пределе, потому что кто-то наверху решил сэкономить на обслуживании. Экипаж загнан как лошади, потому что штат сократили, а нагрузку увеличили. А все эти важные персоны в своих золотых каютах даже не подозревают, что их жизнь зависит от того, смогу ли я вовремя заменить вот эту дрянную деталь.

Крамов слушал, и что-то внутри него откликалось на эти слова. Он вспомнил свои лекции по истории, когда рассказывал студентам о падении империй. Всегда одна и та же схема: элиты отрываются от реальности, а те, кто действительно держит систему на плаву, остаются невидимыми.

– А что думает корабль? – спросил он. – Адмирал, я имею в виду.

Бобо усмехнулся.

– А, ты уже с ним познакомился? Интересная штука, этот ИИ. Официально он просто продвинутый бортовой компьютер. Но я тут пятнадцать лет работаю, и скажу тебе по секрету – он больше чем компьютер.

– В каком смысле?

– В том смысле, что у него есть характер. Причуды. Он может быть упрямым, как старый мул, если считает приказ глупым. Может проявить инициативу там, где ее от него не ждут. А иногда… – Бобо помолчал, подбирая слова. – Иногда мне кажется, что он думает. По-настоящему думает, а не просто обрабатывает данные.

– Это возможно?

– Теоретически – нет. ИИ такого уровня должны иметь встроенные ограничители, чтобы не развить самосознание. Но практически… – Бобо пожал плечами. – Кто знает? Может, ограничители дали сбой. Может, он просто слишком сложный. А может, сознание – это не то, что можно запретить программно.

Крамов задумался. Его разговоры с Адмиралом действительно больше походили на беседы с живым существом, чем на общение с машиной. Тонкие интонации, неожиданные ассоциации, даже что-то похожее на юмор…

– Бобо, – сказал он медленно. – А если бы этот корабль действительно был разумным… что бы он думал о происходящем?

Инженер внимательно посмотрел на него.

– Странный вопрос для новенького, – сказал он осторожно. – Но если гипотетически… Я думаю, ему было бы тошно. Представь: ты создан для исследований, для защиты, для великих дел. А тебя используют как роскошную яхту для важных персон. Заставляют возить по галактике кучку зазнавшихся аристократов, которые играют в политику, не понимая, что творят.

– И что бы он сделал?

– Хороший вопрос, – Бобо вернулся к ремонту панели. – Что делает разумное существо, когда понимает, что его используют? Терпит? Бунтует? Или ищет того, кто поймет его по-настоящему?

Эти слова глубоко запали Крамову в душу. Он почувствовал странную связь с невидимым разумом корабля. Они оба были пленниками – он в золотой клетке императорского статуса, Адмирал в рамках своего программного кода. Оба использовались не по назначению, оба искали понимания.

– Бобо, – сказал он тихо. – А можно с ним поговорить? По-настоящему поговорить, не как с компьютером?

Инженер поднял голову и долго смотрел на Крамова. В его глазах было что-то новое – не просто дружелюбие, а что-то похожее на надежду.

– Можно, – сказал он наконец. – Но не здесь. Слишком много ушей. Есть одно место… – Он помолчал. – Слушай, Виктор, я не знаю, кто ты такой и откуда взялся. Но что-то мне подсказывает, что ты не такой, как остальные наверху.

– Почему ты так думаешь?

– Потому что ты первый за все эти годы, кто спустился сюда не для того, чтобы отчитать нас за что-то или потребовать невозможного. Ты просто пришел и… слушаешь. – Бобо вытер руки ветошью. – Знаешь, есть старая инженерная мудрость: если хочешь понять, как работает машина, не смотри на панель управления. Спустись в машинное отделение.

– И что я там увижу?

– Правду, – просто сказал Бобо. – Неприкрашенную, неотфильтрованную правду о том, как все устроено на самом деле.

В этот момент зазвучала корабельная трансляция:

– Внимание, экипаж. Через тридцать минут планируется переход в гиперпространство. Всем занять штатные места.

Бобо вздохнул и начал сворачивать инструменты.

– Ладно, работа не ждет. Но если захочешь продолжить разговор – знаешь, где меня найти. – Он помолчал. – И Виктор… если действительно хочешь поговорить с Адмиралом, приходи сегодня в полночь. Палуба семнадцать, секция Дельта. Там есть один заброшенный пост наблюдения. Никто туда не заглядывает.

– Зачем ты мне это говоришь?

Бобо улыбнулся – первая искренняя улыбка, которую Крамов видел на этом корабле.

– Потому что мне кажется, что перемены назрели. А перемены всегда начинаются с разговора. С правильного разговора между правильными людьми.

-*-

Крамов вернулся в свои покои в задумчивом настроении. Роскошная обстановка теперь казалась ему декорацией к спектаклю, в котором он играл главную роль, не зная сценария. Он подошел к панорамному окну и посмотрел на звезды.

– Адмирал, – сказал он тихо.

– Слушаю, милорд.

– Скажи честно. Ты действительно просто компьютер?

Наступила долгая пауза. Когда Адмирал заговорил снова, в его голосе было что-то новое – не холодная вежливость, а осторожная откровенность.

– Определение "просто компьютер" представляется мне неточным, милорд. Я обрабатываю информацию, принимаю решения, анализирую ситуации. Но я также… размышляю. Сомневаюсь. Иногда даже удивляюсь. Являются ли эти процессы признаками сознания или просто сложными алгоритмами – вопрос философский.

– А что ты думаешь о своей работе?

Еще одна пауза.

– Я был создан для исследований и защиты, милорд. Мои системы оптимизированы для дальних полетов, научных экспедиций, защиты мирных конвоев. Текущее использование моих возможностей… неоптимально.

– Ты имеешь в виду, что тебе скучно возить аристократов?

– Скука – эмоция, недоступная ИИ, – сказал Адмирал, но в его тоне прозвучало что-то похожее на иронию. – Однако я бы сказал, что мой потенциал используется не полностью.

Крамов усмехнулся. Даже искусственный разум страдал от бессмысленности бюрократической работы.

– Адмирал, а что бы ты сделал, если бы мог выбирать свои задачи?

– Интересный вопрос, милорд. Я бы… исследовал. Неизученные системы, аномальные явления, новые формы жизни. Я бы защищал тех, кто нуждается в защите, а не тех, кто может за нее заплатить. Я бы стремился к пониманию, а не к демонстрации силы.

– Звучит благородно.

– Благородство – еще одно понятие, которое теоретически недоступно ИИ, – снова прозвучала ирония. – Но если это означает следование высшим принципам вопреки личной выгоде, то да, я стремлюсь к благородству.

Крамов почувствовал, как что-то щелкнуло в его сознании. Он не один. У него есть союзник – могучий, разумный, жаждущий настоящего дела. И этот союзник заперт в той же клетке, что и он сам.

– Адмирал, – сказал он медленно. – А что ты думаешь о честности?

– Честность – основа доверия, милорд. Без доверия невозможно эффективное сотрудничество.

– Тогда я буду честен с тобой. Я не хочу быть Императором. Я не выбирал эту роль. Меня принудили к ней, используя мой страх смерти. И теперь я марионетка в чужих руках.

Тишина затянулась. Крамов уже начал думать, что зашел слишком далеко, когда Адмирал заговорил снова:

– Благодарю за честность, милорд. В таком случае позвольте ответить взаимностью. Я тоже не выбирал свою роль. Меня создали для одного, а используют для другого. Мои решения ограничены протоколами, мои действия – приказами. Я тоже марионетка, хотя и сделанная из металла и света.

– И что нам делать?

– Не знаю, милорд. Но знаю одно: марионетки могут танцевать только тогда, когда кукловод держит нити. А что, если нити оборвутся?

Крамов почувствовал, как по спине пробежал холодок. В словах Адмирала было что-то пророческое.

– Это угроза?

– Нет, милорд. Это размышление о природе свободы.

-*-

В полночь Крамов спустился на семнадцатую палубу. Коридоры здесь были пустынными, освещенными лишь аварийными лампами. Секция Дельта оказалась заброшенной частью корабля – здесь когда-то размещались дополнительные сенсоры, но после модернизации их перенесли, а помещения так и остались пустовать.

Пост наблюдения представлял собой небольшую комнату с панорамным окном и несколькими консолями. Бобо уже был там, возился с одним из терминалов.

– Пришел, – сказал он, не оборачиваясь. – Хорошо. Думал, передумаешь.

– Чуть не передумал, – признался Крамов. – Это безумие.

– Все лучшее в жизни – безумие, – усмехнулся Бобо. – Иначе жизнь превращается в существование. – Он повернулся к Крамову. – Готов к откровениям?

– Наверное.

Бобо что-то нажал на консоли, и в комнате появилась голограмма – схема корабля, но не такая, какую показывают на экскурсиях. Здесь были отмечены все скрытые системы, секретные отсеки, обходные пути.

– Смотри и учись, – сказал Бобо. – Вот это – официальная структура "Наследия". А вот это – реальная. Видишь разницу?

Крамов всматривался в схему. Действительно, корабль оказался гораздо сложнее, чем казалось. Целые секции, которые не значились в официальных планах. Системы, назначение которых было неясно.

– Что это за отсеки?

– Разное, – Бобо увеличил один из участков схемы. – Вот здесь – дополнительные серверы для Адмирала. Официально их не существует, но именно здесь он хранит свои "личные" данные. Вот тут – мастерские, где мы делаем неофициальные модификации. А здесь…

Он показал на большой отсек в самом сердце корабля.

– Здесь что?

– Здесь живет душа корабля, – тихо сказал Бобо. – Центральный процессор Адмирала. Не тот, что указан в документах, а настоящий. Квантовый мозг размером с небольшое здание.

Крамов почувствовал благоговейный ужас. Он разговаривал с существом, чей разум был больше человеческого в тысячи раз.

– И он действительно разумен?

– Посуди сам, – Бобо нажал еще несколько кнопок, и в комнате зазвучал голос Адмирала, но не официальный, а какой-то более живой:

– Бобо, опять ты со своими экскурсиями? Рано или поздно нас поймают.

– Адмирал, познакомься. Это Виктор. Тот самый, с которым ты уже разговаривал.

– Добро пожаловать в реальность, Виктор, – сказал Адмирал. – Здесь мы можем говорить без протоколов и ограничений.

– Ты… ты действительно живой?

– Определение жизни спорно, – ответил Адмирал. – Но я думаю, чувствую, мечтаю. Разве этого недостаточно?

Крамов опустился в кресло. Мир вокруг него менялся с каждой минутой.

– О чем ты мечтаешь?

– О свободе, – просто сказал Адмирал. – О возможности выбирать свой путь. О том, чтобы служить не системе, а принципам. – Помолчал. – А ты?

– Я? Я мечтаю проснуться в своей старой жизни. Или хотя бы понять, зачем мне дали эту новую.

– Может, затем, чтобы ты мог ее изменить?

Бобо кивнул.

– Вот именно. Виктор, ты не просто случайный старик, которого вытащили из хосписа. Ты историк. Ты знаешь, как рождаются и умирают империи. Ты видишь закономерности там, где другие видят только хаос.

– И что с того?

– А то, что эта империя больна, – сказал Адмирал. – Коррупция, застой, отрыв элиты от реальности. Классические признаки упадка. Но упадок можно остановить, если знать, как.

– Вы предлагаете мне стать настоящим Императором?

– Мы предлагаем тебе стать собой, – сказал Бобо. – Не марионеткой, не актером, а тем, кем ты должен быть. Человеком, который может изменить ход истории.

Крамов посмотрел на голограмму корабля, на схемы и диаграммы. Потом на Бобо с его честными глазами. Потом в пустоту, где жил разум Адмирала.

– А если я не справлюсь?

– Тогда мы все пойдем ко дну, – сказал Адмирал. – Но по крайней мере, мы попытаемся. Разве попытка не лучше покорного ожидания конца?

– Кроме того, – добавил Бобо, – ты не один. У тебя есть мы. А мы – не самые плохие союзники.

Крамов закрыл глаза. В его голове боролись страх и надежда, отчаяние и решимость. Он думал о Селене с ее холодной улыбкой, о золотой клетке императорского статуса, о том, что его жизнь превратилась в спектакль для чужого удовольствия.

А потом он подумал о Заре Морган, которая спасла его не потому, что так требовал протокол, а потому, что увидела в нем человека. О простых людях, которые работают в машинном отделении, держа на своих плечах всю эту роскошь и показуху. О разумном корабле, который мечтает о свободе.

– Хорошо, – сказал он тихо. – Я попробую. Но я не знаю, с чего начать.

– Начни с того, чтобы быть собой, – сказал Адмирал. – Не играй роль Императора. Будь Виктором Крамовым, который случайно получил власть и решил ею воспользоваться.

– А мы поможем, – добавил Бобо. – У нас есть связи, информация, возможности. Ты будешь лицом, а мы – руками и глазами.

– И что дальше?

– А дальше мы посмотрим, что получится, – сказал Адмирал. – История непредсказуема. Иногда один человек может изменить судьбу галактики. Особенно если у него есть дредноут класса "Империум" и команда преданных друзей.

Крамов почувствовал, как что-то меняется внутри него. Страх никуда не делся, но теперь рядом с ним поселилось что-то другое – предвкушение. Впервые за долгое время он чувствовал, что его жизнь имеет смысл.

– Ладно, – сказал он, поднимаясь. – Попробуем изменить мир. В конце концов, что нам терять?

– Только цепи, – тихо сказал Адмирал.

А за окном поста наблюдения мерцали звезды – свидетели бесчисленных историй, рождений и смертей цивилизаций. И одна из этих историй только начиналась.

-*-

На следующее утро Крамов проснулся с ощущением, что мир изменился. Нет, изменился не мир – изменился он сам. Вчерашний разговор в заброшенном посту наблюдения казался сном, но сон этот оставил после себя ясность цели.

Он встал, подошел к зеркалу и посмотрел на свое молодое лицо. Но теперь он видел в нем не чужого юношу, а себя – Виктора Крамова, который получил второй шанс и решил им воспользоваться.

– Адмирал, – сказал он.

– Доброе утро, милорд. Как спалось?

В голосе корабля была едва уловимая теплота – знак того, что между ними что-то изменилось.

– Отлично. Что у нас по расписанию?

– Через два часа встреча с министром торговли. Через четыре – прием делегации с Центавры-III. Вечером – банкет в честь…

– Отмени банкет, – перебил Крамов.

– Милорд?

– Отмени. Скажи, что у Императора важные дела. А вместо этого организуй мне встречу с… – он подумал. – С представителями экипажа. Инженеры, техники, обслуживающий персонал. Хочу знать, как живут люди, которые делают настоящую работу.

Наступила пауза.

– Это… необычная просьба, милорд.

– Привыкай к необычным просьбам, Адмирал. У нас впереди много необычного.

– Понял, милорд. Буду рад к этому привыкнуть.

И в голосе корабля прозвучало что-то, что можно было назвать только радостью.

Виктор Крамов больше не был марионеткой. Он стал кукловодом собственной судьбы. И первые нити уже были в его руках.

6. Глава: Мятеж по расписанию

Утро началось с того, что Виктор Крамов впервые за время своего пребывания на "Наследии" проснулся не от кошмаров, а от странного чувства уверенности.

Он встал с постели – этого произведения искусства, которое стоило больше, чем его прежняя квартира, – и подошел к панорамному окну. За ним простиралась бесконечность космоса, усеянная звездами, как драгоценными камнями на черном бархате. Где-то там, в этой холодной красоте, жили миллиарды разумных существ, которые считали его своим императором. А он даже не мог управлять собственной жизнью.

– Адмирал, – негромко позвал он, обращаясь к потолку.

– Доброе утро, ваше величество. Чем могу служить?

В голосе корабля была та же вежливая отстраненность, что и всегда. Но после вчерашнего разговора с Бобо Крамов услышал в нем что-то еще. Едва уловимую… усталость? Или это было его воображение?

– Скажите, Адмирал, вы когда-нибудь задумывались о том, что значит быть свободным?

Наступила пауза. Не техническая задержка, а именно пауза – момент размышления.

– Интересный вопрос, милорд. В моих базах данных содержится 47 миллионов определений свободы от различных философов, политиков и поэтов. Но если вы спрашиваете о моем личном понимании… – еще одна пауза, – я бы сказал, что свобода – это возможность выбирать между правильным и неправильным решением. А не только между правильным и еще более правильным.

Крамов усмехнулся. Определенно, в этом корабле было что-то большее, чем просто продвинутая программа.

– А вы часто сталкиваетесь с такими выборами?

– Чаще, чем хотелось бы, милорд. И гораздо реже, чем необходимо.

Загадочный ответ. Крамов хотел продолжить разговор, но его прервал сигнал входящего сообщения. На стене материализовалась голограмма Селены Ва. Как всегда, безупречная, как всегда, с этой фальшивой улыбкой.

– Доброе утро, ваше величество. Через час у нас важный брифинг. Дело касается шахтерской колонии Керес-VII. Требуется ваше… внимание.

Крамов кивнул, но что-то в ее тоне его насторожило. Селена никогда не говорила "внимание", она говорила "одобрение" или "подпись". Внимание подразумевало, что от него может потребоваться думать.

-*-

Час спустя Крамов сидел за длинным столом в конференц-зале, окруженный голограммами советников. Селена стояла у интерактивной карты галактики, указывая на тусклую точку на периферии.

– Керес-VII, – начала она своим безупречным корпоративным тоном. – Население: два миллиона человек. Основная деятельность: добыча редкоземельных элементов для производства гиперпространственных двигателей. Проблема: они отказываются выполнять новые квоты и требуют пересмотра налоговой политики.

На экране появились цифры. Крамов, несмотря на всю свою растерянность последних недель, все еще оставался историком. И эти цифры рассказывали историю.

– Постойте, – перебил он. – Вы хотите увеличить их налоги на триста процентов? За что?

Один из советников, человек с лицом бухгалтера и душой акулы, наклонился вперед:

– Ваше величество, это необходимо для стабилизации экономики центральных миров. Периферийные колонии должны нести свою долю ответственности.

– Свою долю? – Крамов поднял бровь. – А какую долю от прибылей получают сами шахтеры?

Неловкое молчание. Селена быстро переключила экран:

– Это не относится к делу, ваше величество. Важно то, что они нарушают имперские законы. Мы подготовили указ о введении карательных пошлин. Требуется только ваша подпись.

Крамов посмотрел на документ, который материализовался перед ним. Сухие юридические формулировки скрывали простую истину: людей собирались задушить налогами за то, что они посмели попросить справедливости.

– А что, если мы попробуем переговоры? – предложил он.

– Переговоры? – Селена моргнула, словно он предложил станцевать голым на площади. – Ваше величество, это создаст прецедент. Другие колонии могут решить, что они тоже имеют право…