Триада. Осколки мнимой мечты

I

Поместье под говорящим названием «Розендорф», что находилось на Абендротштрассе, 5, в небольшом баварском городке Санджард, даже в спокойное время постоянно было охвачено суетой. Виной тому была его новоиспечённая владелица – молодая графиня Диана фон Вернер, принадлежавшая к старому и уважаемому в тех землях роду. Отвоевав поместье у отца, которое, к слову, ему вовсе и не принадлежало, она не могла нарадоваться своему счастью. Наконец-то она могла вздохнуть спокойно и начать жить так, как всегда хотела.

У молодой женщины была замечательная семья: совсем скоро после окончания делёжки наследства её матери она родила сына, а в муже Эскамильо не чаяла души. Не обделена Диана была и друзьями – её подруга детства и верная служанка Ева-Луиза пригласила её на свою свадьбу, после которой они ещё долго обливались слезами счастья. Избранником Луизы стал молодой Андре Рубио.

Жили супруги Рубио в поместье «Расстрефф» на противоположной улице Абендротштрассе, 6. Дом им подарили после женитьбы родственники Андре – давние друзья семьи фон Вернер, Засецкие. Луиза ещё долго не могла поверить в происходящее, но была неимоверна счастлива. В доме подруги она продолжала работать домоправительницей, безукоризненно и чётко, несмотря на то что сама на месяц позже Дианы стала матерью сразу двоих детей.

И жизнь пошла своим чередом. Горничная Мэри нянчила новорожденного сына Дианы, пока та привыкала к управлению поместьем, перешедшего к ней от матери. Андре и Эскамильо, оставив жён, проводили свой досуг на охоте, рыбалке и в кабаках, конечно, не забывая и о работе. И если для Рубио не было проблемой устроиться в канцелярию секретарём, так как его отец уже давно там служил и недавно оставил пост, то у его лучшего друга дела шли так, словно это была работа художника-сюрреалиста.

Эскамильо, будучи теперь одним из фон Вернеров, пробовал себя в том, где был лучше всех – в торговле. Он и раньше, чуть ли не с самого детства, занимался продажей самых разных вещей: от всевозможных сувениров до полноценных партийных товаров. Но большую часть всех его продаж составляли именно немецкие товары, а потому на их родине Эскамильо оказался в замешательстве. Весьма быстро мужчина пришёл в чувство, когда понял, что может весьма успешно ведать делами жены.

«Розендорф» издревле занимался продажей высококачественных роз, причём самого разного сорта. Но много ли слушала Диана, когда мать во всех подробностях объясняла ей о тонкостях выращивания цветов? Конечно, для неё их аромат и изысканный вид были куда интереснее, чем цикл роста. Потому она с радостью переложила всю тягомотную экономическую деятельность на своего мужа, уход за цветами на садовника, а сама, как и раньше, принялась к своим излюбленным занятиям – организации и посещению вечеров.

День сменялся днём, год завершался, а после него непременно наступал следующий. Диана и сама поверила, что её жизнь превратилась в сплошной поток радости и счастья. С безграничной любовью и нежностью она смотрела на своего сына, которого назвала Иво Норбертом. Выбрать первое имя она дала право мужу, а вот второе дала в честь своего деда – дань уважения предыдущим фон Вернерам. Сама она, к слову, также носила имя своей родственницы – Лаурой звали её двоюродную бабку.

Рос мальчик быстро, как и положено детям его возраста, и к пяти годам уже радовал родителей своим умением читать без запинок, рассказывать стихи и складывать числа до ста. С пылким любопытством он жадно изучал всё, до чего только мог дотянуться и руками, и взглядом. Книжки стопками стали украшать прикроватную тумбу – маленький Иво мог дотянуться тогда только до неё, – истории на страницах были единственным развлечением, которое приходилось ему по душе, пока сам он страдал от невозможности выйти на улицу из-за слабого здоровья.

Диана всегда беспокоилась о нём: для единственного сына предназначалось всё самое лучшее, от одежды до образования. Каждый раз она думала о том, как сохранить в мальчике его природную сердечную доброту и любовь к окружающему миру, но не находила ничего лучше, как просто позволить ему брать пример с отца.

За Эскамильо Иво ходил чуть ли не по пятам. На рынках отец учил его разбираться в людях, смотреть в их душу через глаза. По вечерам он рассказывал Иво о своих давних морских плаваниях, когда ещё будучи юношей служил канониром на одном из флотов в Испании, и каждый раз мальчик слушал его так, словно ему ведали о чём-то невероятном. Воображение и мечтательность всегда были свойственны юному фон Вернеру, а потому и истории эти он представлял во всех красках.

– Сила нужна не для мести и причинения боли, – всегда наставлял Эскамильо сыну, – сильными мы должны быть чтобы защищать слабых от несправедливости, – так он часто заканчивал свои рассказы, мягко вороша мальчику волосы и укладывая его в кровать.

Но проблемы всегда приходят тогда, когда ждёшь их меньше всего и постоянно думаешь, что до тебя они никак не смогут добраться.

Несмотря на то, что вопрос с наследством Греты фон Вернер был решён ещё шесть лет назад, Вейлор – отец Дианы, – всё никак не мог смириться со своим положение. Женщина намеренно игнорировала все его письма с жалобами, любые угрозы и предложения также не удосуживались её внимания. В какой-то момент письма прекратили рекой литься в поместье. Но было слишком наивно со стороны Дианы предполагать, что тот так просто сдался, после того как не получил никакой обратной связи.

II

В один из самых обычных вечеров, Диана и Ева-Луиза вели дежурную беседу в гостиной, сидя на тускло-зелёном вельветовом диване, и краем глаза поглядывали за игрой детей неподалёку. Малыши играли в разведчиков и кружили вокруг матерей, а те лишь делали вид, что не видят их. На самом деле они не хотели лезть в детские игры, опасаясь, что излишняя забота и внимание с их стороны могло бы навредить неокрепшим детским умам, а потому только наблюдали чтобы никто из них не расшиб себе лоб.

Их мужья в это время отдыхали в кабаке неподалёку, где в более позднее время суток часто появлялась молодёжь, которая могла развеселить даже самых циничных стариков. Андре находил беседы со свежими умами увлекательными: те часто с огромным энтузиазмом объявляли о своих планах на дальнейшую жизнь и планы их были весьма громоздкими. Также молодёжь старалась разговаривать только на темы, являющиеся непременно актуальными и в последней степени модными, а если кому-то приходило в голову заикнуться об увлечениях своих дедов, так сразу закатывали глаза, утыкаясь в свои книжонки.

Луиза аккуратно дотронулась до плеча подруги. И хоть Диана это видела, всё равно невольно вздрогнула.

– Диана, тебя снова что-то тревожит? – своим привычным мягким тоном спросила домоправительница без доли упрёка. – Наши детки достаточно взрослые и смышлёные. Не стоит следить абсолютно за каждым их шагом.

Молодая женщина улыбнулась, посмотрев в сторону пробегавших мимо детей.

– Ах, я знаю, – необъяснимая тоска отразилась в голосе Дианы, – но мне так тяжело дались эти несколько лет их беззаботного детства. Не могу представить, что из-за какой-нибудь нелепой ошибки всё вновь будет вверх дном, как тогда!

– Всё уже в прошлом. В конце концов… – вдруг Луиза повернулась в сторону малышей, её голос приобрёл некоторую твердость. – Одилия Рубио! Прекрати мять подол платья у куклы!

Услышав строгий голос матери, девочка сразу усадила свою куклу на пол и стала поправлять ей шляпку. Хоть она и отвернулась, было видно, что щёки её были обиженно надуты.

Луиза же продолжила, обращаясь к подруге:

– Представляешь, купила ей бидермейерских дам, а она их по всему дому разбросала! А когда я просила её их убрать, то она начинала капризничать.

– Ты оказалась такой строгой матерью, Луиза. Я думала, что ты будешь прощать им всё.

– Детям строгое воспитание нужно, чтобы они с детства учились уважать то, что имеют. Не будь беспечной со своим ребёнком, Диана, – отчеканила Луиза, отчего её собеседница прыснула со смеху. Выглядело по её мнению это и вправду забавно, как если бы с ней говорил какой-нибудь напыщенный философ.

– Ох, ты такая несерьёзная! – она шутливо толкнула Диану в плечо.

– Ах так!… Ну держись!

Женщина хитро улыбнулась и приблизилась к Луизе так, что могла слышать её дыхание. Но защекотать домоправительницу до смерти ей не дала внезапно вбежавшая в гостиную Беккер. Эта энергичная девушка, не знавшая что такое покой, почти не изменилась за всё время работы в «Розендорфе», лишь черты её лица стали более острыми. На все события она реагировала чересчур эмоционально: то впадала в жаркие истерики от страха, то суетилась и прыгала от счастья, то плакала навзрыд от горя.

Но вот она сминала в кулачках подол платья, её глаза беспорядочно бегали по углам гостиной, а слова не связывались в предложения.

– Фрау фон Вернер, – робко начала она, и Диана увидела её чуть трясущиеся руки. Она говорила с трудом. – к вам… гости.

– Гости? Но я никого не жду, – Диана вскинула бровь, посмотрев на неё.

– Я-я… – девушка будто ещё больше вжала голову в плечи и выпучила глаза, так и не сумев что-либо сказать.

– Не волнуйтесь, я разберусь, – резко поднявшись с места, сказала Луиза.

– Одну я тебя никуда не отпущу, тем более к незваным гостям, – Диана вскочила с места в след за ней. – Я сама хочу проверить, кто мог заявится к нам в такое чудесное утро, а ты пока последи за детьми, – кинула она Беккер напоследок, и, убедившись, что та поняла смысл её слов, быстро вышла из комнаты.

Женщины остановились около прихожей, где вокруг дворецкого Ашера столпились любопытные слуги. Луиза быстро проскочила сквозь них, чтобы выяснить причину такого столпотворения, но спустя пару мгновений вернулась к Диане с таким же бледным лицом, как и у Беккер.

– Что там? – нетерпеливо спросила фрау фон Вернер.

– Я не думаю, что ты бы хотела услышать это, – Ева-Луиза виновато опустила голову.

– Лучше услышать это от тебя, чем от кого-либо другого. Говори давай!

– Там… – она вздохнула и, не поднимая глаз, продолжила, – там твой отец.

Пол под ногами у Дианы как будто провалился. Она не ослышалась? Отец?

Мысли беспорядочно стали кружить у неё в голове. Она просто не могла поверить в то, что увидит его когда-нибудь вновь. Точнее, просто не хотела в это верить. Знать-то она всегда знала, что рано или поздно он к ней заявится и вновь начнёт требовать что-то, что принадлежать ему никак не могло.

Но больше всего Диану выводило из себя то, что Вейлор наотрез отказывался выполнять свои собственные обещания, будто для него они значат не больше, чем простое «извините», которое говорят, когда случайно наступают кому-то на носок только-только вычищенных туфель.

– Отец? Как отец? – дрожащим голосом переспросила она. – Он ведь обещал здесь больше не появляться! Кто его сюда пустил?

– Он ждёт тебя, Диана, – тихо произнесла Ева-Луиза, – и он не уйдёт, пока не увидит тебя.

Внутри молодой фрау фон Вернер закипала ярость. Ей хотелось сбежать, продолжить игнорировать отца, но старик бы не оставил её. Он бы принялся донимать сначала её слуг, потом её семью. Даже будучи банкротом, он продолжал иметь чудом уцелевшее внушительное влияние, так что «рычаги» были везде, а скрыться от них было бы также мучительно невозможно, как и игнорировать жужжащую над ухом муху.

Собравшись с силами, Диана выдохнула и уже шагнула вперёд, как вдруг Луиза её окликнула:

– Пожалуйста, только хорошо подумай над его словами! Не дай своим эмоция взять верх, – сказала она, так и не посмотрев на подругу.

Коротко кивнув, Диана прошла мимо слуг.

Не увидеть Вейлора даже в плотной толпе было невозможно: высокий мужчина в изысканном, местами слишком вычурном, тёмном полосатом пиджаке, с его излюбленной тростью, с расписным набалдашником, тёмно-седыми зачесанными назад волосами и в гладких кожаных острых туфлях, всегда до блеска начищенных. Он смотрел в широкое французское окно в гостиной на погнувшиеся от ветра верхушки деревьев, которые, казалось, гнулись ещё сильнее под его взглядом. Прямой, как палка, он выглядел настолько аристократично, что вызвал бы отвращение даже у самой вежливой интеллигенции.

– Погода сегодня разыгралась, – лениво заметил он, так и не посмотрев на подошедшую к нему хозяйку поместья.

– Что тебе нужно на этот раз? – холодно спросила Диана.

Вейлор вздохнул и соизволил повернуться к ней лицом.

– Разве отец не может повидать свою любимую дочурку? – с какой-то наигранной лаской произнёс он. – Я ожидал от тебя более тёплого приёма. Всё же, мы так давно не виделись…

– Что тебе нужно? – повторила Диана уже более настойчиво.

– Похоже, ты не настроена вести светскую беседу. Тогда скажу прямо, если настаиваешь – я уже в преклонном возрасте, как бы мне не хотелось этого признавать, никто из нас не живёт вечно. И потому, мне нужен человек, кому я могу завещать нажитое…

– Так в чём проблема? – вспылила молодая женщина, перебив его. – Найди кого-нибудь! Мама ведь была у тебя не единственная!

– Диана фон Вернер, ты – моя единственная дочь, – спокойно продолжил её отец. – И ты прекрасно знаешь это.

– Так почему же тебе просто не отдать наследство своей единственной дочери?

– Ты не подходишь, – заключил он и снова отвернулся к окну.

– То есть ты просто пришёл сказать, что тебе нужен наследник, но я – законная наследница, твоя дочь, – не подхожу? Для чего ты вообще тогда сюда явился и что за бессмыслицу городишь?

Вейлор покачал головой.

– Не пойми меня неправильно. Наследником может стать лишь тот, чей разум холоден, как сталь, а в сердце нет места жалости к наглецам. Можно ли назвать тебя подходящей кандидатурой? Что уж тут говорить, ты даже за бизнесом в своём поместье уследить не можешь. Вся работа легла на плечи твоего мужа, а ты так и продолжаешь танцевать на вечерах у соседей. Тебя обдерут до нитки мошенники, что почуют слабость в твоём добродушии.

Диана, в груди у которой уже начал извергаться самый настоящий вулкан, еле сдерживала себя, чтобы не высказать всё то, что так хотела. Но в голове раз за разом ледяным ветром проносились слова подруги, и она была непоколебима, выслушивая столь грубую правду о своей жизни.

– Откуда тебе столько известно? – спросила Диана. – Неужели следишь за мной?

– О, нет-нет! – поспешно замотал головой Вейлор, прыснув со смеху. – Я просто слишком хорошо знаю тебя, Диана. Но, с твоего позволения, продолжу. Так вот, наследником я хочу сделать отнюдь не тебя. В таких вопросах, я предпочитаю смотреть в будущее, а на месте будущего владельца всего моего капитала, я вижу исключительно мужскую фигуру. И к моему счастью, такая всё же нашлась и среди молодого поколения фон Вернеров. А потому моё предложение следующее, – он прокашлялся, чуть помедлив. – Заключим договор: я, так и быть, сделаю тебя наследницей какой-то части капитала и больше в стенах этого поместья не появлюсь, но взамен, твой сын отправится со мной на обучение во Францию, где станет полноправным владельцем всего остального нажитого мной движимого и недвижимого имущества. По рукам?

Женщина, как неживая, застыла на месте. Весь мир перед её глазами вскружил и завертелся. На такие условия она не согласилась бы даже под дулом пистолета. Тёмными глазками она продолжала бегать по высокой мужской фигуре, но зацепиться за неё никак не удавалось.

– Даже не думай, что я соглашусь, – сквозь стиснутые зубы прошипела Диана. – Ты уже обещал мне не появляться здесь, но вот ты стоишь в моей гостиной. Или думаешь, что сможешь обмануть меня во второй раз? Какой смысл о чём-либо договариваться, если в любой момент ты можешь нарушить свои обещания?

– Понимаю, тебе нужно время, – Вейлор медленно обошёл дочь, жестом провожая всех слуг, кроме домоправительницы. – Однако есть одно «но»: не так давно ты выплатила мне часть с завещания своей матери. Так вот, мои юристы всё перепроверили и недосчитались кое-чего. Со временем пеня накопилась на приличную сумму. Ты поступишь неразумно, если откажешься от такой прекрасной возможности закрыть долг и дать должное образование сыну. Завтра я приду вновь. Пообедаем, посидим за столом и обсудим всё ещё раз. А после – ты озвучишь мне свой окончательный ответ.

Оставив Диану позади, мужчина вальяжно прошёлся по коридору до двери, после чего покинул поместье и уехал на своём автомобиле в неизвестное направление. Наверняка к своим друзьям Засецким, у которых он всегда останавливался, стоило ему приехать в Санджард.

Имел ли он право вот так врываться и тем более диктовать свои условия? Вероятно, ни малейшего. Однако оцепеневшая Диана простояла посреди гостиной в одиночестве ещё около пяти минут, прежде чем сообщить о случившемся хоть кому-то.

III

До пяти лет Диана с матерью жили в поместье отца во Франции. С самого детства Вейлор не проявлял к своей дочери большого интереса. Для него она была очередным показателем статуса, а любыми отцовскими делами за него занимались слуги, которые нянчили ребёнка. Симпатичная девочка с его чертами лица в роскошных одеяниях и с замечательными манерами притягивала взгляды окружающих и вызывала впечатление чистокровной аристократки, под стать отцу. Но Диана, увы, имела совершенно другой взгляд на то, как должна выглядеть семья, а от того всегда принимала сторону матери, когда дело доходило до крупных ссор. Конфликты с женой были для Вейлора обыденностью – Грета имела на всё своё собственное мнение. Именно она настояла на том, чтобы забрать дочь на свою родину в Германию, где потом дала ей прекрасное домашнее образование и приучила к местным традициям и образу жизни.

И теперь, оглядываясь назад, Диана с блаженством осознавала, насколько в самом деле была благодарна матери за это решение. Ей было страшно даже представить, какого бесчувственного меркантильного чудовища мог воспитать из неё отец, за кого он мог её выдать и где поселить. Такая жизнь противоречила самой сути женщины, голосу её сердца, что всегда тянулось к свободе и искреннему счастью.

Семьи фон Вернеров и Рубио часто обедали вместе то в «Розендорфе», то в «Расстреффе», и атмосфера за столом была не иначе, как солнечная. Столовые приборы гремели о посуду, нос щекотал пряный аромат свежеприготовленных блюд, а душу согревали такие, уже по-своему родные беседы, когда за один час можно было узнать обо всём, что творится в соседних домах, обсудить планы на ближайшие выходные и придаться воспоминаниям. Дети быстро убегали в сад, где резвились до самого вечера, а их родители могли и дальше продолжать разговаривать, изредка поглядывая за тем, как нянечки пытаются угнаться за малышами.

Сейчас же за обеденным столом царила мрачная тишина, разговор не клеился. Напряжёнными руками Диана держала вилку с ножом, которые царапали тарелку от грузных движений женщины. Оставив часть недоеденных овощей, близнецы Рубио спрыгнули со стульев и убежали на улицу, не обратив внимания на строгий взгляд матери, которая всегда настаивала на том, чтобы дети хорошо питались. Иво лишь оставалось уныло смотреть им вслед, так как находиться во дворе без присмотра Мэри ему было нельзя, а горничная была занята стиркой в прачечной и закончила бы не раньше того времени, как из-за стола уйдут старшие.

Через пять минут, сложив приборы, Андре обратился к Диане обеспокоенным тоном, выражавшем скорее раздражение:

– Диана, что стряслось? – все взгляды моментально уставились на него.

– Ничего-ничего! – тут же отозвалась фон Вернер, замотав головой и принявшись вновь кромсать еду. – Ничего такого, что должно вас потревожить. Я сама улажу все свои семейные дела.

Эскамильо посмотрел на Луизу, которая быстро отвела взгляд.

– Неужели старик снова объявился? – произнёс он, негромко ударив кулаком по столу скорее для вида. – Мы и так уже отдали ему больше, чем положено! Что ему нужно на этот раз?

Диана задышала отрывистее, а вилка с ножом оказались придавленными к столу её ладонями. Вскоре ладони оказались уже на лице женщины, закрывая её глаза от пристальных взглядов остальных сидящих за столом.

– Ах! Я уже и не знаю, что мне делать! – вдруг заговорила Диана, чуть ли не рыдая. – Он ведь не успокоится! Точно ведь не успокоится, пока я не сделаю так, как он хочет! Что же я за мать такая, раз не могу защитить сына!

Она залилась слезами, так и не убрав от лица ладони. Безвыходность пожирала её изнутри; под гнётом отца она чувствовала, как превращалась в безвольную марионетку, в ту, которую всегда в ней видел Вейлор. И он, наверняка, ухмылялся бы над ней сейчас. Упивался бы её слабостью, надменно взирая сверху вниз, пока она рыдала на коленях у его ног. Она не хотела ему проиграть, не после всех тех лет унижения и принуждения, что терпела ещё её мать.

– Что он тебе сказал? – спросил Эскамильо, протянув руку к плечу жены, которая продолжала всхлипывать даже после выпитого стакана воды.

– Он обманщик! – произнесла она с новой силой. – Жалкий обманщик и мерзавец! Если бы я только знала, ноги бы его здесь не было!

– Ну-ну, не стоит так расстраиваться, – мягко приговаривал её муж, поглаживая по плечу. – Просто расскажи, как всё было.

– Он… он хочет забрать Иво с собой во Францию! Ах, как же страшно это звучит!

– Что он о себе возомнил? – в глазах Эскамильо моментально засверкала ярость, а кулак сжался ещё сильнее. – Мой сын ему никогда не достанется.

Диана во всех красках продолжила пересказывать свой разговор с отцом, всё время прерываясь, чтобы сделать глоток воды или вздохнуть. Вдруг нерешительно голос подала Ева-Луиза:

– Хоть это и звучит ужасно, но что если ты прислушаешься к нему? – она переминала пальцы рук, пока говорила. – Я имею в виду, он ведь там получит достойное образование! Твой отец хоть и безнравственен, но очень образован. Да и видеться вы с Иво сможете, а потом он вернётся сюда к двадцати годам.

– Что ты такое говоришь, Луиза! Ты ведь лучше всех знаешь, в кого Вейлор превратит моего мальчика! Даже если он будет угрожать мне смертью, я ни за что в жизни не отдам ему сына.

– Тогда что ты предлагаешь? Как справишься с ним?

– Мы точно что-нибудь придумаем, но сына я ему не отдам. Какое он имеет право что-то от нас требовать?

– Диана, прошу тебя, подумай о его предложении ещё раз. Мы все обязательно привыкнем к тому, что будем навещать Иво у дедушки. О нём там позаботятся слуги, он ни в чём не будет нуждаться…

– Как у тебя вообще повернулся язык сказать что-то такое? Ты никогда не жила с ним! Ты не знаешь, какого это! – резко перебила её Диана. – Это была не жизнь, а сплошные мучения. Из тебя пытаются воспитать эталон, совсем не задумываясь о твоих чувствах и желаниях. Вот увидишь, у него на уме только деньги, деньги и ещё раз деньги! Мой мальчик нужен ему лишь для того, чтобы эти деньги не исчезли после его смерти, ведь как же так? Он столько времени тратил на то, чтобы их заработать, а сейчас окажется, что всё испарится! Вот причина, по которой он сюда явился.

– Но если ты откажешься… Может ли он сделать что-то похуже, чем просто забрать к себе Иво? – рассуждал Андре, откинувшись на спинку стула и скрестив руки у груди.

– Пусть делает, что хочет, наследника у него всё равно не будет, если я откажусь. В моём доме хозяйка я! Жертвовать сыном ради собственного спокойствия – эгоизм и алчность! Я не такая, и никто из вас не заставит меня изменить решение, – фон Вернер гордо задрала подбородок и отказалась слушать последующие аргументы подруги.

В столовой появилась Мэри с плетёной корзиной в руках. Она собиралась пойти в сад, чтобы развесить только что выстиранное бельё. Иво резко подскочил с места и подбежал к ней, вцепившись в её согнутую в локте руку.

– Я ведь могу пойти с вами в сад, тётя Мэри? – умолял её мальчик.

– Конечно можете, герр фон Вернер, – спокойно отвечала ему горничная, освобождая одну руку, чтобы тот мог за неё ухватиться.

Двое покинули столовую и удалились в сторону сада, где уже давным-давно резвились близнецы Рубио.

Диана виновато опустила голову, глаза её наполнились какой-то тоской, и вскоре она также встала из-за стола. Никак в её голове не могло найтись объяснение столь странной позиции Евы-Луизы. С чего бы ей защищать Вейлора, когда она сама страдала от его выходок не меньше? Но Диана не могла долго злиться на подругу, всё же она для неё была близка ещё с самого детства. Несмотря на все разногласия, Луиза никогда бы не пожелала ей зла, да и сама она этого бы сделать в сторону подруги не решилась.

Домоправительница бегло рассыпалась в извинениях, когда осталась с подругой наедине. Она каялась, какой была невнимательно и грубой, просила простить её за столь необдуманные слова, сказанные в порыве чистейших эмоций, вызванных внезапным приездом Вейлора.

Уже вечером, когда солнце полностью опустилось за протяжённый горизонт и перестало греть верхушки елей, уступив своё место холодному свету луны, Диана зашла в комнату к сыну. Тот мирно лежал в кровати, но не выпускал из рук книгу. Тусклое пламя свечи еле-еле освещало его детское печальное лицо, которое стало ещё печальнее, когда он заметил в дверях мать. Мальчик быстро отложил книгу на тумбочку рядом с собой и сильнее укутался одеялом, чтобы не получить выговор за столь позднее бодрствование. Но ругаться мать не стала.

– Прости, что тебе пришлось слушать всё это, милый, – ласково проговорила Диана, усаживаясь на край кровати.

– Ты была так расстроена, – ответил ей Иво, высунув из-под одеяла нос. – Из-за меня у тебя столько проблем.

– Нет-нет, что ты! Это лишь моя вина. Просто… некоторые взрослые совершенно не умеют находить компромиссы, а я только боюсь, что не смогу тебя защитить, – Диана улыбнулась с такой грустью, что сердце сжалось у обоих. – Сам-то ты чего хочешь? Остаться или пожить у деда?

Мальчик тут же прижался к ней со всем трепетом, обхватил её шею своими ручками и прижался горячей щекой к материнской груди.

– Мамочка, я люблю тебя так сильно-сильно! – говорил он, всё сильнее обнимая её, словно она могла расствориться. – Я здесь хочу остаться! Не поеду с ним, раз он тебя так сильно обижает!

Женщина приобняла сына в ответ, погладив его по голове. Она дождалась, пока мальчик сам её отпустил, и, укрыв его одеялом, быстро задула свечу.

– Спи крепко, Иво, – прошептала Диана, скрывшись за дверью.

Её продолжало выедать изнутри удушающее чувство вины. Даже несмотря на все её недостатки, её продолжали любить. А она-то и взамен ничего отдать не могла. Она могла только сиять своей чудесной девичей улыбкой. От прежней Дианы словно не оставалось и следа. Всё глубже она уходила в тяжкие думы, позабыв о былых радостях жизни.

От этих мыслей ей становилось дурно, а потому она пошла спать. И до самого утра никто не тревожил её беспокойный сон.

В ту ночь ей ничего не приснилось.

IV

Кое-как открывшей утром глаза Диане, сон не принёс того блаженного расслабления и сил, которые привычно за ним следуют; она будто и не засыпала вовсе. Мужа рядом с ней не оказалось, тот, вероятно, к тому времени уже ушёл на рынок.

С трудом она поднялась на ноги и привела себя в порядок, после чего спустилась в столовую. Как обычно это бывает, пришла она последней.

Ева-Луиза коротким кивком пригласила подругу за стол, тем временем сама она продолжила убирать посуду. Без какого-либо энтузиазма Диана принялась за завтрак. Даже чашка кофе, которую она выпивала до дна с особым наслаждением каждое утро, стояла почти что остывшая. Аккуратная женская рука к нему даже не притронулась. Ломтик хлеба с кусочком масла ненадолго наполнил пустующий желудок женщины, а силы стали потихоньку стали возвращаться в её уставшее перенапряжённое тело.

Диана решила зайти в кабинет. Её вновь ждала очередная груда бумажек, заниматься которыми не было никакого желания, но у самой лестницы она остановилась, украдкой заглянув в гостиную. Уже позабыв о вчерашнем разговоре, Иво, с виду счастливый и беззаботный, с неподдельным увлечением играл с близнецами в железную дорогу. Маленький красненький локомотив тащил за собой такие же красненькие вагоны по рельсам, останавливался и продолжал ехать снова, после того как дети его подталкивали. Вдруг Диана задумалась о поездах: они не искал свой путь, а лишь мчались вдаль по уже намеченной дороге и не могли сбиться с пути. Красные, зелёные, жёлтые вагоны соединялись автосцепкой, и локомотив пыхтел, скользил по рельсам, как будто в точности выполнял указания свыше. Вагончики были пёстрыми и в то же время лишённые индивидуальности: резные окошечки, дверцы, человечки, сидящие внутри, всё в них было по единому образцу. Различаться могли, быть может, лишь классы вагонов. Она не особо разбиралась в поездах, но они сейчас напоминали ей людей, что также шли по своим дорогам, проложенным судьбой, и тянули за собой вагоны прошлого, что были до краёв наполнены воспоминаниями и чувствами.

Диана продолжила свой путь в кабинет. Там она любезно поблагодарила за подготовленные документы Петерса, своего секретаря. Это был молодой щегол, которому едва перевалило за двадцать пять, галантный с приятной, даже в какой-то степени вычурной, наружностью, которая делала его похожим на цаплю, но в нём напрочь отсутствовала ответственность, точнее она строго ограничивалась этим кабинетом. После рабочего дня он уходил, и найти его было нельзя, но на следующий день он всегда возвращался и выслушивал замечания от хозяйки поместья с таким выражением лица, словно на него лает маленькая собачонка, разбрызгивая слюни на его идеально выглаженные чистые брюки.

Письма, прошения, счета и квитанции… Все виды бумаг путались между собой, и ни за что не мог зацепиться взгляд молодой фрау фон Вернер, но она должна была найти те из них, что содержали хоть какие-то записи о части её наследства. Выплаты капитала Греты, которые Диана отправляла своему отцу на протяжении шести последних лет, закончились ещё несколько месяцев назад. Тогда какие деньги он от неё требовал? Теперь нужно было перебрать все бумаги и выяснить, куда же они, чёрт подери, пропали. Перспектива провести весь день в крохотном кабинете совсем не прельщала хозяйку, но выбора у неё, увы, не было, так что, удручённо вздохнув, она принялась за работу.

К концу дня, причину отсутствия некоторой суммы наследства ей всё же удалось найти: сразу после того, как вся история с отцом, судом и завещанием закончилась, Диана с мужем решили помочь провести свадьбу Луизе и Андре, а после некоторая сумма была беспечно потрачена на подарки. Сразу в воспоминаниях её прояснилось то, что она, будучи в суматохе, совсем позабыла указать всё восполнить на счёт, а позже и вовсе запамятовала. Теперь эта ошибка стоила ей намного больше, чем любое наследство. Она бы могла решить вопрос деньгами, которые были в достатке, выплатить всё до последней монеты, однако её отцу они уже были ни к чему. Какая глупость, думала Диана, стуча пальцами по столу и глядя на чеки перед ней.

Вейлор вернулся ровно к обеду, как и обещал. В столовой у левого края стола собралась семья фон Вернер, не пришёл лишь Иво, к великому счастью его матери. Она попросила Мэри занять мальчика на время их разговора. На столе дымились мясные блюда, в бокалах пузырилось шампанское, но никто не приступал к трапезе.

– Приятно видеть вас вновь, – произнёс Вейлор, учтиво улыбаясь.

Он, как всегда, вёл себя как маркиз, осматривающий свои владения, по очереди вглядывался то в Диану, то в Эскамильо.

– Надеюсь, ты, моя дочь, всё тщательно обдумала.

– Да, обдумала, – ничуть не медлив ответила та.

– И каков будет твой ответ?

– Я дам тебе столько денег, что их хватит до конца твоих дней, и не важно сколько ещё тебе осталось, и больше ты не увидишь ни меня, ни моего сына.

Вейлор умолк, потупил взгляд, а после рассмеялся пустым искусственным смехом.

– Так вот как ты решила выкрутиться? – сказал он сквозь кашель. – Что ж, кхе-кхе… На те деньги, что достались мне от покойницы жены, я смог оживить старый бизнес, нашёл людей и теперь вновь владею приличным состоянием. Хочешь сказать, что всё это отдашь чужому человеку? Не будь совсем уж безмозглой дурой, Диана, для твоего сына это лучшее будущее. Он не будет знать бед, всегда будет в достатке.

Диана хотела возразить, накричать на отца и выдворить из поместья, но не могла не признать того, что он говорил правду. Она желала сыну лишь лучшего, и согласиться – было бы самым правильным решением, если бы она не знала, что за человек её отец. Деспотичный и циничный, он не смог бы дать Иво самого важного по мнению Дианы – искренней и бескорыстной родительской любви. Ни за что Вейлор бы не смог научить маленького мальчика любить людей, проявлять доброту и заботу, не смог бы объяснить ему важность справедливости и честности, так как сам никогда этого не знал.

– Ну так что, я услышу твой окончательный ответ? – спросил Вейлор, настойчиво постукивая пальцами по столу.

Эскамильо повернулся к жене. В его взгляде читался лишь один вопрос: «Ты ведь не согласишься?». И она точно знала на него ответ.

– Мой ответ не изменился, – равнодушно произнесла женщина.

– Как же просто отказаться от того, что достаётся тебе просто так. Ваше поколение такое эгоистичное…

– Это всё, что вы хотели сказать? – заговорил Эскамильо, стараясь не повышать голос. Его раздражение было заметно невооружённым взглядом.

– Честно говоря, – продолжил Вейлор, – я предвидел вашу реакцию. Но чтобы вы знали, я не отступлю из-за вашего отказа. Выбрать наследника важно именно сейчас, поэтому я могу предложить вам несколько иной вариант, – он сложил руки в замок перед собой и поднял взгляд на супругов. – Обучение моего внука может происходить и здесь, в Германии, но под чутким наблюдением моих доверенных лиц.

– Каких ещё доверенных лиц? О чём ты? – нахмурившись, спросила Диана.

– Я найму ему гувернёра, своего старого друга. Он обучит мальчика всему, что он должен будет знать: языкам, экономике, математике… – старик вдруг закашлялся, но постучав себе по груди, невозмутимо продолжил. – В общем, воспитает из него достойного предпринимателя. Конечно, я не буду вас беспокоить все эти годы своими визитами, но вы должны пообещать, что с гувернёром ничего не случится, у него будет достойное место проживание и зарплата.

– Прости, но на какие деньги мы должны его содержать?

– Я выделю столько, сколько потребуется.

Внутри женщины всё неприятно сжалось, то ли от жалости, то ли от волнения. Но перед ней по-прежнему сидел осунувшийся старичок, желающий только одного – сохранить свои деньги и связи с единственными остатками семьи.

Отец с дочерью были слишком разными, чтобы понять друг друга, но предложение Вейлора теперь не казалось Диане настолько жестоким. По крайней мере, она могла его выполнить. Само собой, она не знала, да и не могла знать, как изменится её жизнь и жизнь маленького Иво, согласись она на услуги французского гувернёра, но глубоко в душе теплилась надежда. Надежда на то, что её сыну сулит жизнь, не обременённая вопросами выживания, что он не погрязнет в нищете, а что его ждёт светлое будущее, где он сможет стать человеком прогрессивным и счастливым.

Бизнес отца мог бы пригодиться Диане и сейчас: французская фабрика по производству простеньких радио хоть и была почти что на мели, но при должном руководстве вполне послужила бы дополнительным источником дохода, который был всегда кстати. А гувернёр… Гувернёра она могла и потерпеть. Всё-таки он остался бы с ними ненадолго, а именно ровно до того момента, пока Иво достаточно не подрастёт, чтобы поступить в гимназию.

Супруги посмотрели друг на друга. Оба были смущены своим замешательством, оба считали себя одновременно ужасными и прекрасными родителями. Но они не могли не осознавать всех последствий. Тем не менее, после немых переговоров, слова Дианы легли нерушимым камнем:

– По рукам, – твёрдо заявила она, поглядывая на мужа, который одобрительно кивнул.

V

– Что может быть лучше аппетитных тостов с клубничным вареньем на завтрак? – воодушевлённо заговорила Луиза, но поймала на себе только скучающий взгляд подруги, которая вдумчиво глядела в свой чай.

– Если бы я могла самостоятельно выбрать, кто будет гувернёром для моего сына, – произнесла Диана, – то и беспокоиться сейчас было бы не о чем.

– Мне казалось, ты нашла с отцом общий язык.

– Да, Вейлор решил передать наследство не мне, а единственному внуку, так как других вариантов у него нет, но мало ли что на уме у этого старого француза! А если на самом деле гувернёр – лишь прикрытие, и он организует тут свою диктатуру? В кого он превратит моего мальчика? Я не могу так рисковать!

– Диана, милая, ну что ты наговариваешь! – быстро протараторила Луиза, выскочив из кухни. – Мы ведь вместе с тобой читали, кто он такой. Мало того что он образован и придерживается прогрессивных взглядов, так ещё говорят, что ему удалось дисциплинировать даже самую «золотую молодёжь».

– Мой сын не…!

– Ой, смотри скорее! Вот и они! – домоправительница с каким-то детским восторгом подбежала к окну.

У самых ворот «Розендорфа» остановился новомодный автомобиль. «Мерседес» чёрного цвета, без единой царапины и пылинки, с искрящимися от чистоты дисками. В идеально вычищенных окнах без разводов виднелись профили нескольких людей.

Шофёр спешно покинул транспорт, чтобы открыть дверь пассажирам. Первым из салона вышел полноватый мужчина ростом ниже среднего, с седыми, практически белыми, волосами, такого же цвета ухоженными длинными усами. Одежда его скорее напоминала белые полотна, чем модные наряды Франции и Германии прошедшего десятилетия. Лицо его, чуть обрюзгшее с возрастом, напоминало морду французской болонки, особенно когда он одел своё пенсне. Сам он в целом напоминал старого пса: ленивы были его движения, он никуда особо не торопился, но постоянно поглядывал на свои карманные часы и подгонял приехавших с ним людей. Однако шофёр под его взглядом ничуть не робел, даже когда тот с лёгким пренебрежением, вероятно, ругал местный автопром.

Следом за ним из салона вылез мужчина помоложе. Тот напоминал всем своим видом секретаря Петерса: высокий и стройный, в эталонном костюме с модно зачёсанными назад помадой тёмными волосами. От него бы стоило ожидать такого же высокомерия, но он учтиво поблагодарил шофёра, что с брезгливым видом донёс их вещи до ворот поместья, и отправился по мощёной дорожке к дому.

В машине оставалось ещё несколько человек грозной наружности, но они не спешили выходить. Вскоре шофёр залез обратно в салон и уехал.

Оба мужчины стояли у порога «Розендорфа».

– Здравствуйте, фрау фон Вернер живёт здесь? – послышался в прихожей бархатный бас мужчины, похожего на Петерса.

Диана моментально вскочила с места. Увидев гостей, она была приятно удивлена ухоженности искавшего её. «Неужели среди его знакомых есть такой приятный молодой человек?» – пронеслось было у неё в голове.

– Вы, должно быть, герр Бернард Фурье? – мимика на лице молодой женщины тотчас оживилась, она подняла брови и вежливо улыбалась.

Мужчина непринуждённо посмеялся, будто сконфузившись.

– Вы ошибаетесь, мадам фон Вернер, – проговорил он, улыбаясь ей в ответ. – Я лишь его помощник, а зовут меня Пьер Перрен.

Вся радость в миг исчезла с милого лица хозяйки поместья. Она глянула в сторону крупного пожилого человека рядом с Перреном и всё начало вставать на свои места.

Настоящий Фурье намного больше походил на кого-то из хороших приятелей Вейлора. И манеры, и движения, и даже шевеление усов – всё в нём выдавало человека высокого статуса и скверного характера. Такие обычно проводили время не в новомодных заведениях и поместьях, а предпочитали старые клубы и дачи. Ещё они любили скачки, гольф и подолгу сидеть у себя дома под томное вещание ведущего по радио и изредка попивали вино, уделяя больше внимания дорогим сигарам.

Знакомый табачный едкий дымок почуяла Диана, когда Фурье с ней заговорил:

– Oh, cher von Werner!1 По пути сюда у нас возникли некоторые трудности, но мы приехали вовремя, славно.

– Мы рады вас видеть, герр Фурье! – сказала Луиза, подойдя к ним ближе, и поклонилась, как подобает всякой вежливой служанке. – Мы вас ждали.

Ехали Фурье и Перрен целую неделю, и причиной такого долгого путешествия из Саверна, где как раз жил Вейлор, представлялись Диане частые остановки во всеразличных поместьях и тавернах, где были не прочь отдохнуть пожилые представители подобного общества.

– Позволите узнать и ваше имя?

– Рубио Ева-Луиза.

– Ах, мадам Рубио! – вновь радушно проговорил Фурье. – Мсье фон Вернер о вас упоминал, – он быстро оглядел прихожую и что-то буркнул через плечо Перрену.

– Давайте я провожу вас в гостиную, – предложила Луиза, и гости прошли вслед за ней.

Не став садиться на диван, Фурье принялся рассматривать гостиную. Ходил вдоль высоких шкафов, забитых книгами, вглядывался в причудливые статуэтки, что так любила собирать в молодости Грета. Особенно долго он рассматривал семейный портрет фон Вернеров, возвышающийся над камином.

– Прошу прощения за возможно грубый вопрос, – холодным тоном заговорила Диана, – но надолго ли вы у нас останетесь? Мой отец достаточно чётко объяснил всё касательно вашей работы, но так и не уточнил время.

– Думаю, года на три или четыре, – вдумчиво проговорил Фурье, повернувшись к молодой женщине лицом, – Сколько, говорите, вашему мальчику лет?

– В этом году исполнится шесть.

– Гм, очень хорошо. Дети в его возрасте замечательно впитывают новые знания. Словно губки!

– А где же нам будет удобнее вас разместить? Вас не стеснит наша гостевая комната на втором этаже? Или, быть может, мне стоит разместить вас в одной из гостиниц неподалёку?

– Пожалуй, какой-нибудь мелкой гостевой комнаты будет достаточно. Для меня и мсье Перрена. Но убедитесь, что там будет письменный стол, желательно с настольной лампой.

Диана быстро обернулась и поручила Луизе приготовить гостям комнаты. Та поспешно удалилась.

– Четыре года, – повторила Диана полушёпотом, – Неужели даже отпуск ни разу не возьмёте?

– Ну почему же не возьму? С июля по август и в Рождество буду возвращаться во Францию. Конечно, это лето не в счёт.

Женщина машинально пару раз кивнула. Её мысли были заняты отцом; она предполагала, что гувернёр останется надолго, но всё же ей не до конца представлялось, каково это на самом деле.

– Что ж, – чуть прокашлявшись, начала Диана, – позвольте обсудить наши дальнейшие действия.

– Само собой, мадам фон Вернер, – вежливо проговорил Фурье, усаживаясь на диван вслед за ней.

– Меня не предупреждали, что у вас есть помощник.

– Он нисколько не помешает, можете оставить свои переживания.

– Как скажите. А что насчёт оплаты и…

– Можете ни о чём не беспокоиться, – спокойно перебил её мужчина. – Ваш отец обо всём позаботился. Я главным образом буду обучать вашего сына разным наукам, учить его манерам и приглядывать. Грубо говоря, буду выполнять свои обязанности гувернёра.

– Я надеюсь, обучение будет на основе немецкой школы, – Диана презрительно взглянула на Фурье.

– И немецкой, и французской, – на последнем слове у неё явно свелись брови.

Вскоре в гостиную зашла Мэри, держа за руку маленького Иво. Выглядел мальчик сонным, каким всегда бывал по утрам, имея привычку то читать допоздна, то слишком увлекаться каким-нибудь сном. Волосы его выглядели чуть небрежно, рукавом рубашки он потирал заспанный левый глаз. Мэри быстро пригладила вихры на его макушке и поправила рубашку на плече.

– А вот и Иво, – с тёплой улыбкой произнесла Диана.

– Bonjour2, Иво, – услышав французскую речь, мальчик сразу распахнул свои сонные зелёные глазки и, приоткрыв рот, уставился на гувернёра. – Похоже, юный мсье фон Вернер предпочёл бы поспать лишний час.

– Точно бы предпочёл, – согласилась мать мальчика, – но дисциплина тоже нужна.

– Здесь вы правы, мадам фон Вернер. Что ж, юный мсье, давайте с вами знакомиться.

Фурье подошёл к Иво поближе и наклонился, протянув ему пухлую руку. Мальчик в недоумении завертел головой, смотря то на улыбающуюся через силу мать, то на Мэри, всё ещё державшую его за ручку. Посмотрев на Фурье, он таки ухватился за широкую ладонь учителя, слабенько её сжав.

– Какой у вас жадный взгляд, мсье, – заметил гувернёр. – Надеюсь, вы и до наук так же любопытны. Ваш дед упоминал вашу страсть к чтению.

Иво какое-то время молчал, всё вглядываясь в добродушное лицо Фурье. Бровки его хмурились, но потом он быстро понежнел, блеснув своей детской радостной улыбкой.

– Мне про путешествия читать нравится! – сказал он, заставив Фурье в изумлении поднять брови.

– Путешествия! Так вы, значит, любитель географии? Bien, bien3. Хотите посмотреть, по какому пути плыл знаменитый Магеллан?

Глаза мальчика тут же загорелись интересом, и он охотно закивал, хотя, вероятно, про Магеллана читал уже не раз. Фурье с измученным вздохом поднялся на ноги и, не теряя улыбки, которую, к слову, было трудно заметить из-за его усов, отправился вслед за мальчиком наверх.

– Ваш отец его прислал? – недоверчиво спросила Мэри.

– Да, прислал, – ответила Диана.

– То есть мне теперь не нужно приглядывать за Иво?

– Нет, продолжай быть рядом, пожалуйста. Мало ли что удумает человек, рекомендованный Вейлором.

VI

За окном стояла ненастная погода. Тучи сгущались ещё в обед, изредка оставляя после себя мелкие капельки дождя, а к вечеру и вовсе пошёл ливень. Ветер бился настойчивыми порывами в окна, с черепицы водопадами лилась вода.

Особенно приятно поздним вечером было наблюдать за капризами погоды фрау фон Вернер, что сидела у себя в кабинете напротив окна. На письменном столе горела небольшая электрическая лампа, бросавшая мягкий свет на какие-то бумаги, до которых хозяйке поместья не было дела. Молодая женщина сидела в кресле и листала страницы романа, нервно покачивая из стороны в сторону ногой, заброшенной сверху на другую.

Её кабинет, доставшийся ей от матери, а матери от других её родственников, поражал своим богатством, несмотря на крошечный размер. Даже кресло, на котором она сидела, было трудно сюда принести. Освещение было скудным: маленькая лампа, тусклая люстра и окно, обычно завешенное плотной портьерой, отсюда и появлялась такая загадочная, по-своему уютная атмосфера полного комфорта.

Неудивительным казалось то, почему Грета настолько любила проводить здесь время. Величественные книжные шкафы из лакированного дерева были под завязку забиты всякими книгами. Там было всё – и сказки, и энциклопедии, и романы с прозами, и, конечно же, сборники стихотворений и философские труды. Все эти книги каждый из фон Вернеров, что жил здесь (а они все проводили здесь если не всю жизнь, то значительную часть своего детства), приносил сюда, доставая их то у знакомых или выкупая на аукционах, как любил в своё время делать старик Норберт, за что и получил пренебрежительное прозвище «барахольщик».

Стрелки часов давно перевалили за десять вечера, но поместье по-прежнему было охвачено суетой, хоть и более тихой, ведь хозяйка строго настрого запрещала кому-либо шуметь, пока спал её сын. Сон маленького мальчика для неё был бесценен и хрупок, ведь тот засыпал весьма долго и тяжело, всё никак не желая отпускать уходящий день.

На кухне заканчивала свою работу домоправительница – ей нужно было обойти столовую и навести порядок в комнате Фурье, пока тот не вернулся с прогулки. Её муж устроился в гостиной, держа в руках сборник сочинений какого-то философа. Неизвестно чего он ждал, может просто не хотел оставлять жену в одиночестве. Дети его, вероятно, уже давно спали. Их няня была человеком добрым, но невероятно серьёзным, потому близнецам было трудно её провести, а Луиза всегда благодарила её за помощь и даже приглашала пообедать в ресторан, правда та соглашалась только на чашку кофе в кафе неподалёку.

Диану беспокоил её муж. Он всё ещё не вернулся домой. Она хорошо знала, что не прийти совсем он не мог, но будучи женщиной с беспокойным сердцем, в её голову пробирались самые разные мысли, в основном неприятные, отогнать которые помогали лишь глупые романы о наивных девушках и их любви. Её тревожило и раздражало то спокойствие и радость, охватившее всех вокруг неё. Чему бы им радоваться? И гувернёр, и его помощник, и муж, и даже само спокойствие её бесили своей неестественностью. Диана будто с томлением ждала, когда что-то пойдёт не так, хотя никаких предпосылок для этого не было. Но в конце концов она дождалась.

Послышался глухой хлопок двери, на пороге стоял насквозь мокрый Эскамильо. Он развязно улыбался и быстро взъерошил свои кудрявые волосы, дабы хоть немного стряхнуть с них излишек влаги.

– Где ты был? – суровым тоном обратилась к нему жена, но в её глазах было только искреннее беспокойство. – Такой ливень начался. Ты ведь мог заболеть!

Диана с самой их свадьбы переживала о здоровье мужа. Тот, только переехав в Германию, слёг тяжело и надолго с болезнью в первую зиму. Лёгкие его были слабы и к холодам совсем не приспособлены, хоть он всегда и хвастался тем, что ранние годы юности провёл в море и какое-то воспаление лёгких ему нипочём. Но кашель его ужасал своим вязким шумом, а ей было тяжело смотреть со скребущим сердцем на страдания любимого. В последние годы болеть он стал реже, но этот факт никогда не ослаблял бдительности Дианы, хоть и сама она стала дышать в разы спокойнее.

– Ну что ты так волнуешься? – с размякшей улыбкой произнёс Эскамильо и сел на диван рядом с ней.

– Как же мне не волноваться? – она чуть подалась вперёд. От мужа пахло дождливой сыростью, но еле слышный шлейф алкоголя она не заглушила. – Ты снова ходил по кабакам?

Не успел Эскамильо ответить, как за дверью вновь послышались шаги. В дверях появился Андре с нахмуренной физиономией, который по всей видимости, хотел поспеть за другом, но невольно подслушал только-только начавшийся диалог.

– Неужели вновь в казино потянуло? – помолчав, с презрением спросил он.

– А ты здесь что делаешь? Сказал же, что занят. Завтра поговорим.

– Казино? Какое ещё казино? – спросила Диана, взирая то на мужа, то на Андре.

Все трое замолчали.

– Самое обычное, наверняка карты…

– Я ничего не ставил! – резко перебил его Эскамильо. – Ничего такого, что не смог бы отбить обратно.

– Значит ставил.

– Тебе-то какое дело? Сидел бы себе полулёжа на диване и читал дальше своих Декарта и… кого ты там ещё читаешь?

– Вебера, и тебе советую.

– Мне твои советы ни к чему. Оставь нас одних!

– О чём вы говорите? – продолжая крутить головой, обеспокоенно произнесла фрау фон Вернер.

Эскамильо, не став ничего отвечать, поднялся с места и выпроводил друга за дверь, после чего вернулся.

– Это правда? – вновь спросила Диана. – То, что он говорил…

– Я не стану тебя обманывать, – не дав ей договорить, произнёс он, уже догадываясь, что в покое его не оставят. – Да, я сыграл в карты пока был в кабаке, но не потерял ни марки4. Моя совесть перед тобой чиста.

– Как ты можешь так спокойно играть на деньги, когда у тебя есть я и Иво? А если тебе не повезёт, и ты всё проиграешь? Этот азарт… он же затягивает! Сколько, казалось бы, интеллигентных людей попадались на эту жестокую уловку! Ох, был у меня один родственничек, семья была, образование, повадился играть на деньги. Везло ему, говорил, что судьбой удача дарована, так и что с ним стало? Поиграл всё! Доигрался до такого, что поставил на кон всё что было! Сколько седых волос появилось на голове матери, когда она пыталась выручить его семью! А сам он куда-то запропастился. Ты хочешь, чтобы и мне с нашим мальчиком пришлось просить милостыню у кого попало?

– Брось, что за вздор ты городишь? Я знаю меру. И мозги у меня есть, чтобы не додуматься поставить последнее имущество.

– Я уже слышала это, когда ты пообещал мне больше не выходить зимой на лёд, а сам полез туда рыбачить в этом году!

– Тогда я и правда сглупил, – Эскамильо отрывисто выдохнул, продолжив, – но ты не можешь запретить мне ходить куда-то. Мы с тобой оба взрослые люди, так почему же я просто не могу отдохнуть за несерьёзной игрой в карты? И вообще, меня порядком стал раздражать твой контроль. Я уже много раз говорил тебе, что…

– Так значит тебе совсем плевать на то, что я, твоя жена, сижу здесь поздним вечером и умираю от беспокойства за тебя? – перебила его женщина. – Как можно быть таким равнодушным по отношению к собственной семье?

Он вновь раздражённо вздохнул.

– То, что я провёл там один вечер ещё не значит, что мне всё равно на тебя. Я безмерно люблю и тебя, и Иво, но мне необходима свобода, как рыбе вода! Может, для тебя это и не понятно, ведь ты жила под контролем своих родителей в поместье, но я рос на улицах, где никому до меня не было дела.

– Ты хочешь сказать, что теперь будешь жить отдельно? По-твоему, это нормально, когда твой ребёнок видит тебя лишь раз за день? Я слышала о семье нашей соседки – её муж ушёл точно так же!

– Я этого не говорил. Почему ты меня не слышишь? Все мои обещания для тебя будто пустой звук!

– Потому что ты их не держишь! Ты мог бы хотя бы предупредить меня, что пойдёшь туда, но ты просто пропал! Конечно, я буду переживать и пытаться узнать, где ты пропадаешь!

– Весь дом уже знал где я, почему же для тебя это такая загадка? Почему, как только дело касается тебя, то ты вдруг забываешь о всех своих словах, словно уши закрываешь? Да и при чём здесь эта болтовня о семье, соседях? Я ведь уже говорил, даже поклялся, что ни за что вас одних не оставлю! Какие ещё подтверждения моих наичистейших намерений тебе нужны?! – нервы его словно трещали от напряжения. Из последних сил ему давалось говорить спокойно и не сорваться на крик.

Но Диана была непреклонна.

– Твои намерения должны быть видны невооружённым взглядом! – продолжала она с ещё бóльшим напором. – Подумай только, только подумай! Ты – отец, что подаёшь пример. Что должен думать Иво, смотря на тебя? «Я должен быть таким же справедливым, честным и воспитанным, как мой отец!» Но вместо справедливого, честного и воспитанного отца, он видит только пьяницу, что оставил последние заработанные деньги в каком-то грязном захудалом казино, заставил жену чуть ли не рыдать от тревоги, а теперь ещё и упрекает её во всех своих проблемах! Уму непостижимо!

– Когда это я тебя упрекал? Да и хватит игнорировать мои вопросы! Почему я всегда пытаюсь до тебя достучаться, но ты, как избалованный ребёнок, падаешь и катаешься по полу с закрытыми ушами и только и делаешь, что визжишь о том, что тебя все оставили! Я ведь здесь, здесь, видишь!

Эскамильо вдруг обхватил её лицо обеими руками и чуть не ударился лбом об её лоб, пока она пыталась отстраниться всеми силами.

– Прямо перед тобой! Я не ушёл на квартиру к какой-нибудь напомаженной блондинке в развращённом наряде, – а ведь там такие были! И на личико хороши! – нет! Я вернулся к тебе, к той, которая каждый раз плюётся в меня желчью за малейшую глупость! Ты ни разу меня не прощала, хотя я и извиняться-то не должен был! Я человек, в конце концов, такой же, как и ты, и я тоже имею свои честь и достоинство, которые во мне ты нещадно губишь своей недоверчивостью! Если тебе нужен тот, кто будет ползать подле твоих ног без всякой мысли о себе и своих желаниях, имея в виду лишь твои, то тогда найди себе такого! Стань эгоисткой, как твой отец, забудь о чувствах остальных, ведь зачем они нужны, когда есть только твои! Разведись со мной и не терзай больше моё сердце, ведь оно уже всё скукожилось и изранилось от попыток понять, в чём моя ошибка на этот раз! Да может проблема вообще не во мне, а в тебе! Подумай, подумай хорошенько! – он отпустил её раскрасневшееся то ли от гнева, то ли от жалости и досады лицо, оставив только красные пятнышки на щеках, от сильной хватки.

Диана разрыдалась, и слёзы эти казались ей позорнее всего на свете. Никогда ещё её так не оскорбляли.

– Ах, Боже! – завопила она, захлёбываясь. – Что ты со мною делаешь! Я… я не такая как он! Нет, нет, совсем нет! И не нужен мне тот, кто будет лишь меня одну обхаживать и день, и ночь… Я лишь хочу, чтобы ты семью свою любил! Разве это сложно? Разве требует это от тебя больших стараний? Зачем ты меня как грязную грешницу сечёшь? Я ведь жена твоя! Лжёшь ты всё! Я тебя люблю всей душой своей, а ты ко мне как к собачонке какой-то… А теперь прочь! Уходи! – и она с рвением стала толкать Эскамильо от себя подальше, прямо к двери.

Он совсем отчаялся. Ни одно слово не могло сорваться более с его языка, даже несмотря на похмелье, от которого к тому моменту осталось всего ничего. Он уже знал, что она лишь завопит ещё громче и совсем не будет слушать, а потому схватил жену за обе руки и отпустил их, отойдя к двери самостоятельно.

– Я всё понял, – тихо проговорил он. – Выспись, поговорим с тобой позже.

После этих слов он ретировался, аккуратно прикрыв дверь, подавив в себе желание ею хорошенько хлопнуть.

В полупустом кабинете повисла давящая тишина, заставлявшая Диану с отвращением нахмуриться. Слёзы удушливо продолжали по одной катиться с щёк. Ей вдруг стало невыносимо жаль себя: совсем измученная, заплаканная, только что опороченная, оставшаяся без поддержки. Где-то внутри у неё зашевелилось неприятное, вяжущее чувство вины, ибо она понимала, что в чём-то Эскамильо был прав. Признавать этого сейчас совершенно не хотелось, иначе она ощутила бы себя ещё более грязной и жалкой. Ей вдруг даже показалось, что своего мужа она была готова прогнать насовсем, но такие мысли она тут же от себя отогнала.

Молодая женщина опустилась на диван неподалёку, отложив лежащую рядом книгу подальше. На какое-то время она вообще больше ни о чём не хотела думать. Но в голову ей постоянно пробирались разные мысли. «Наверное, я слишком вспылила, – с досадой сказала она сама себе. – Но я имела на это право. В конце концов не я играла в карты на деньги, забыв о семье… Нет, я бы никогда не забыла о семье». Веки её быстро потяжелели и сомкнулись.

Она открыла глаза только через полчаса, когда ночные черти, из старинных легенд, уже вышли на охоту. Лампа была выключена, а на её месте догорала мелкая свечка, которую Диана быстро потушила, поднявшись с места. С её колен легко соскользнул плед, которым она любезно была укрыта. Ей не хотелось думать, кто именно о ней позаботился, но фигура мужа сама пришла на ум. Она вдруг опустилась обратно на диван.

Вспомнились женщине уже её родители, что спорили гораздо чаще, нежели она с Эскамильо, и с ужасом она представляла, как тогда закрывала уши и пряталась за ближайшей стеной. Маленькая девочка хотела убежать, спрятаться под одеялом, но не могла сдвинуться с места – ей хотелось узнать, чем всё закончится, и верить, что родители не начнут друг друга бить и всё будет хорошо.

Тут же перед её глазами всплыл и образ сына, который, как и она в детстве, застал их спор, прячась за дверью. Диане вдруг стало совестно, не этого она хотела для него. Но больше всего она не хотела быть похожа на отца; никогда бы не приняла того, что её семья, такая счастливая и полная любви, стала бы похожа на ту, в которой она росла, где всё строилось на чёткой дисциплине и послушании, без права на какую-либо свободу. Нет, её семья была не такой, и Иво не мог расти, вечно слушая ссоры родителей.

Диана вновь поднялась на ноги и быстрыми шагами добралась до другого конца коридора, где находилась комната мальчика. Она остановилась у двери, словно пытаясь отыскать крупицы силы в подоле платья, которое сжимала, или в заманчивых узорах на ковре, на который смотрела. Тут же она прислушалась к шуму в комнате.

– Сколько ещё всего я могу тебе рассказать! – донеслись до неё обрывки слов мужа. – И про птиц, что мы случайно спасли, и о пиратах, с которыми столкнулись…

– Про пиратов? – послышался восторженный голос маленького мальчика. – Можешь рассказать ещё про пиратов? Ну пожалуйста, папа!

– Если расскажу сейчас, то завтра тебе будет нечего слушать.

– Хорошо, но завтра ты расскажешь про пиратов! Наверное, вы их победили в морском бою, как настоящие герои! Я тоже хочу однажды стать как ты, побеждать пиратов и…

– И пить до потери сознания? – Диана влетела в комнату, угрожающе посмотрев на мужа, но потом быстро перевела обеспокоенный взгляд на сына.

– Что ты такое говоришь? – нахмурившись, сказал ей Эскамильо, рукой придерживая Иво, как бы его успокаивая.

– Ладно сам-то, но сыну хоть пример не подавай! Все и так знают, что на корабле только и делают что пьют, играют в карты и избивают друг друга. Ты хочешь, чтобы и он стал таким же?

– Я просто рассказываю ему истории на ночь. Ты ведь знаешь, как он их любит. Да и что ты сделаешь, если он и правда захочет стать моряком? Встанешь стеной у него на пути?

– Он ещё слишком мал, чтобы понять, кто такие моряки.

– Успокойся уже, – Эскамильо повернулся к ворочавшемуся сыну и укрыл его одеялом, – а то спать ребёнку не даёшь.

Она фыркнула, скрестив руки на груди, и дождалась пока он выйдет из комнаты.

– Что на тебя опять нашло? – спросил мужчина, придерживая жену за плечо, но та, сведя брови, даже не подняла на него глаз.

Губы её подрагивали, а пальцы сильнее впились в плечи.

– Мне это надоело! Ты каждый раз рассказываешь ему всякие небылицы, а он ведь маленький, слушает и думает, что море – это сплошные приключения и веселье. Но ты то взрослый человек, ты его отец! Так возьми на себя ответственность и объясни, что это опасно!

– Ну что ты. У меня ведь тоже голова на плечах есть. Я люблю его так же сильно, как и ты, и не желаю, чтобы он кидался в пучину опасностей без задней мысли! Я всегда твержу ему одно и то же – будь справедливым, добрым и мудрым. И даже после всего этого ты продолжаешь упрекать меня в том, что я подстрекаю его отправиться на верную смерть? Полный вздор.

– Я… я не…! – Диана металась взглядом, но так и не смогла подобрать слов, запиналась, хотела возразить, но не могла.

Эскамильо прикрыл глаза. В его натянутой улыбке читались только усталость и желание упасть на кровать и уснуть вплоть до самого утра. Он подошёл ближе к жене и прижал её к себе, поглаживая по дрожащей спине.

– Я лишь хочу, чтобы наша семья была счастлива, – прошептала она ему куда-то в плечо. – Хочу, чтобы Иво не знал каково это, ненавидеть родителей и быть ненужным.

Семья была для неё всем, и она бы сделала ради них всё, что только могла, но была ли она всем для семьи? Она так и не смогла найти ответ.

VII

Следующее утро было тёплым как лучики солнца, пронизывающие тучи после грозы. От радуги не осталось и следа, но она будто продолжала изгибаться над небом, отражаясь в капельках на листочках и траве в саду. На улице стояла приятная летняя свежесть.

Диана смотрела в широкое окно столовой и видела девушек, что так старательно ухаживали за её садом. Они пели песни, но их юные голоса не доходили до чутких ушей хозяйки поместья. Она была погружена в себя, всё думала о вчерашней ссоре с мужем. Больше всего она избегала именно слова «ссора», даже думая об этом, заменяла на более приятные «недопонимание» и «неурядица».

Она часто вспоминала, как они жили раньше. Они познакомились, когда она вместе с Луизой путешествовала по Испании. Он был хозяином дома, в котором они остановились, имел свою лавку в центре города. Неприкаянность и стремление к свободе Эскамильо очаровали Диану, и она провела остаток своего отпуска в компании этого обаятельного мужчины. Курортные романы всегда такие – яркие и лишённые глубины. Однако Диана верила, что встретила тогда свою родственную душу. Может, дело было в том, что отец Эскамильо тоже был французом и тоже не сильно переживал о нём.

Между ними порой вспыхивали конфликты. Диане никогда не нравилась тяга мужа к алкоголю и картам, но и посадить на цепь она его не могла. Ей всё казалось, что она его оскорбит, недооценит и унизит. Что-то Эскамильо от неё всё же скрывал, но она была уверена, что не говорит он об этом только потому, что не желает её ранить. Каждый раз молчал и Андре. Иногда он порывался рассказать о прошлом друга, но всегда осекался и делал вид, что перепутал, продолжая вести разговор о чём-то отчуждённом или обыденном.

Однако устраивать допрос мужу Диана не спешила – уж слишком совестно ей было перед маленьким сыном. Она могла вспылить, сказать не подумав, а потом она просто не хотела, чтобы он думал, будто семья распадётся. Она даже не допускала такой мысли.

На лбу её появлялась холодная испарина, а пальцами ей хотелось непременно что-то сжать. Но она лишь вздыхала и откидывалась на спинку стула, прикрывая глаза, и вдыхала носом чудный аромат травяных веников, которые висели возле кухонной двери. Интересно, её мать могла знать всё это счастье? Да и чем счастье было для неё?

– Ты чего это тут дремлешь? – Луиза стояла в дверях и отряхивала руки о фартук.

Глаза её улыбались, а на щеках виднелся лёгкий румянец, который всегда украшал её лицо после того, как она пробежится по всему дому с крохотной тряпочкой в руках.

– Да так, смотрю за девками в саду, – лениво взглянув на подругу, проговорила Диана.

– Ты не видела Андре? – спросила домоправительница, пока проходилась тряпкой по столу и полкам.

– Он здесь уже третий день ошивается. Неужто ты его не заметила?

– Видела я, видела. Но сегодня его с утра нет. Вчера он сказал, что к нему подходил герр Фурье, просил устроить своего помощника.

– Вот так новости. Помощника? Того галантного паренька, герра… как же его… Пюррена?

– Перрена, да. Фурье сказал, что тому в первую очередь нужен опыт, а о деньгах просил не беспокоиться.

– Всё-то не беспокоиться… Так как же, выходит, он будет учителем у близнецов? – выпучив глаза, сказала Диана. Рукой она подпирала щёку, уже готовясь выслушивать о том, что творилось пока она спала. – Разве опыта у него хватит?

– Я тоже сперва переживала, – продолжила Луиза, – но Андре сегодня должен был с ним поговорить об этом. Вот я его и ищу.

– Ловко же Фурье всё придумал. Ещё и помощника своего пристроить смог. К чему бы всё это? Отец и тебя невзначай задобрить решил?

Маленькая серебряная ложка вдруг выскользнула из рук Евы-Луизы.

– Ой, Диана, – проговорила она, наклонившись чтобы поднять упавший прибор с пола, – чего ты всё ищешь подвох? Это же здорово! Наших детей будут учить французские гувернёры, а не местные сельские учителя. Да и Иво был так воодушевлён после первого урока, Фурье еле как смог от него сбежать!

– Да-с, – протяжно заключила Диана.

– Скоро нужно будет готовиться к обеду. Сегодня будем в «Розендорфе»?

– Да, пожалуй, можно здесь.

– Тогда будь добра, пошли ко мне Беккер. Она, наверное, в саду.

Диана неспешно поднялась с места и направилась в сад. Солнце мягко огибало её профиль, заставляя прищуриться – женщина забыла надеть свою шляпку, но обратно решила не возвращаться. Быстро пройдя по расчищенной дорожке, она забежала меж розовых кустов, выйдя на узкую тропинку, что вела к фонтану. Пения уже не было слышно, девушки, скорее всего, к тому времени разбежались.

Она сбавила шаг и остановилась у величественной статуи своей бабушки в центре фонтана. «Ну здравствуй, бабушка! – сказала она про себя. – Однажды я пойму, что ты прячешь». Уже прошло лет пять, а тайна фонтана оставалась для Дианы нерешённой, и это её обижало. Неужели она настолько глупа и невнимательна? Однако на мысли об этом у неё сейчас не было времени.

Диана обогнула фонтан и оставила позади пару яблонь; шорох в кустах стал отчётливее. Но она вдруг остановилась и посмотрела назад. На деревянной скамье под яблоней напротив фонтана сидел Иво с книжкой в руках. Он болтал своими ножками, что ещё не доставали до земли и шустро пробегался взглядом по строчкам, перелистывая страницы. Книги он словно глотал одну за одной. Справа от него лежало яблоко, точнее яблочный огрызок – сам фрукт был давно съеден. Мальчик не обратил никакого внимания на пронёсшуюся рядом мать, он был полностью погружён в процесс чтения.

Женщина не сразу подошла к сыну. Он ей вдруг напомнил Грету, и она остановилась полюбоваться. Та часто раньше сидела на этой же скамье в этом же саду и с таким же погружённым выражением лица могла есть спелые яблоки, совершенно не обращая внимание на то, что её окружало. Даже маленькая Диана не осмеливалась тревожить мать пока та читала. Она лишь медленно подходила к ней и садилась рядом, и Грета, если повезёт, даже могла начать читать вслух своим низким вкрадчивым голосом.

Вот и сейчас Диана только могла смотреть за мальчиком из-за яблони и улыбаться. Но всё же она решила подойти.

– Привет, Иво! – сказала она добродушным материнским тоном и села рядом с ним. – Ты чего здесь совсем один?

Завидев мать, мальчик быстро захлопнул книгу и прижал её к коленям, но из неё ближе к середине текста торчала тонкая веточка от яблока, явно выполнявшая функцию закладки. Он слегка поник и даже как-то сжался.

– Дома было слишком жарко, – пробормотал он, помолчав какое-то время.

– И правда, жарко, – согласилась Диана. – Разве ты не должен быть вместе с герром Фурье?

– Он меня уже отпустил. Сказал, что хочет с тобой побеседовать.

– Вот как? Ну хорошо, поищу его как только вернусь.

Оба замолчали.

– У тебя что-то случилось? – вновь начала Диана, обеспокоенная печальным видом всегда активного сына.

– Вы с папой, – еле-еле заговорил Иво, – вы же не разойдётесь?

У неё резко округлились глаза, а сердце застучало сильнее.

– Ты о чём это, милый? – спросила она, выражая искреннее удивление, будто и правда не знала о чём речь.

– Но вы так сильно ругались вчера…

– Ругались? – перебила Диана. – Кто, мы? Ну что ты говоришь! Мы с твоим папой вовсе не ругались. Тебе, наверное, просто приснился плохой сон. Небось, опять с книжкой под подушкой заснул.

– Сон? – он с недоумением взглянул на мать. – Но ведь… но это было почти как взаправду.

– Сны иногда бывают пугающе похожи на реальность, мой милый, – Диана придвинулась поближе к мальчику, приобняла его и поцеловала в макушку, аккуратно пригладив распушившиеся волосы. – Но нам с твоим папой незачем ругаться. У нас в семье покой и идиллия. Не сомневайся, мы по-прежнему друг друга любим.

Женщина не хотела было врать, но разве ложь во благо так плоха? Тем более, она и не думала, что маленький мальчик поймёт, как она переживает за мужа и как ей важно, чтобы он был рядом. Поэтому она продолжала притворяться, тем более что сама в это верила.

– Не задерживайся здесь надолго, – сказала она, отстранившись от сына. – Скоро будем обедать.

– У нас?

Получив утвердительный ответ, мальчик заулыбался и вернулся к книге.

Диана наконец добралась до небольшого поля, где росли всякие ягоды, в основном клубника, из которой Луиза делала изумительное на вкус варенье. В кустах виднелся пучок кудрявых русых волос, то и дело перемещавшийся от куста к кусту.

– Беккер! – крикнула Диана, и пучок тут же подскочил, а на его месте появилось раскрасневшееся удивлённое лицо горничной. – Беккер, дорогая, подойди пожалуйста!

– Иду, иду, фрау фон Вернер! – воскликнула в ответ бодрая девушка, поднявшись с места. Она отряхнула сарафан, подняла с земли полную ягод корзину и подбежала к хозяйке. – Чем могу помочь?

– Тебя просила к себе Луиза.

– Луиза? Ах, уже обед? Конечно, конечно! Я тут ягодки собираю с самого утра, вон, смотрите какие прелестные! К вечеру сделаем варенье.

– Замечательно, Беккер.

– Прекрасно, как прекрасно! Сегодня безупречная погода! Обязательно сходите на озеро, фрау! – всё не умолкая говорила Беккер, уходя в сторону поместья.

Вскоре Диана осталась одна. «Надо бы найти Фурье», – думала она, пока шла вслед за неугомонной горничной.

Фурье искать не пришлось, он сам встретил хозяйку на пороге.

– Мадам фон Вернер, – встретил он её добродушным басом, – вот вы где, а я-то уж думал ждать вас у дверей.

– Не стоит, герр Фурье, – заверила его Диана. – Так о чём вы хотели поговорить?

– Позвольте, может, пройдём внутрь?

– Конечно, – согласилась она, и они устроились в гостиной.

– Я хотел бы поговорить об вашем сыне, – неспешно начал Фурье. – Он у вас очень смышлёный молодой человек, схватывает всё на лету.

– Отрадно слышать.

– Да-с, однако я весьма обеспокоен его… как бы выразиться correctement5, рассеянностью. Он меня порой как будто не слышит и не видит, но продолжает писать или рисовать. Возможно, он такой, конечно, в силу возраста, но вы ведь знаете, иногда люди такими и вырастают. И такие люди, отнюдь, не те, кто могут продуктивно вести дела, – прибавил он, ясно намекая на желание своего нанимателя.

– Он очень любит читать по ночам. Наверное, спит мало, а позже отвлекается. Я займусь этим, герр Фурье, не переживайте.

– Не стоит на него давить, фрау фон Вернер, просто подождём. Я даже удивлён его богатым воображением, литература ему явно идёт на пользу.

– Вы абсолютно правы. Порой такое выдумает, что сам начинаешь в себе сомневаться.

– И это замечательно! Я с нетерпением жду, когда смогу предоставить ему философские труды.

– Вы только не торопитесь, – обеспокоенно проговорила Диана, – он ещё мал для тяжёлых произведений.

– Ну что вы, ma chere, – перебил её Фурье, – я ведь не идиот. Да и поверьте мне на слово, с его умом он заскучает на Шекспире уже к восьми годам.

– Охотно верю.

В прихожей послышался чей-то разговор, а после Диана увидела Андре беседующего с Перреном.

– Ах, кстати, – вновь заговорил Фурье, – мсье Перрен будет работать у мсье и мадам Рубио, так что хлопот вам здесь он не добавит. Комнату он освободит.

– Он будет учителем у них? – задала она свой вопрос на этот раз самому Фурье.

– Вы правы. Он отличный учитель, прекрасно может заинтересовать детей наукой. Ну, а я его наставляю. Наслышан о вашей дружбе с мадам Рубио, так что могу вас заверить, что беспокоиться не о чем.

Диана ничего не ответила, лишь продолжила смотреть как двое мужчин переговариваются меж собой. В голове её всего на долю секунды пронеслось недоверие к словам отца.

VIII

Спокойно и однообразно прошли следующие три дня. Лето было в самом разгаре – солнце пекло так, что до земли было трудно дотронуться, настолько она разогревалась, а потому садовник предпочитал в обед не заниматься садом, отсиживаясь в небольшой беседке на самой его окраине и ворочая носом от едкого табачного дыма. Он называл это сиестой и не любил её пропускать. Из-за этого ему частенько доставалось от Мэри, которая, пробираясь сквозь заросли нестриженных кустов, шла в то же время развешивать постиранное бельё.

– Эх, старик, снова за своё? – сварливо приговаривала она, разгоняя дымок полусухой тряпкой. – Сколько ещё раз мне нужно вбить в твою голову, что сад – не место для курения?

– Да что ж с тобою делать-то, – раздосадовано бубнил Хоффман себе под нос, но трубку убирать не спешил. – Ты б лучше девок своих с таким рвением гоняла, а не изнывающего от зноя трудягу.

– Лентяй ты, – с упрёком сказала Мэри, повернувшись в его сторону, и опустила корзину на траву, – такие здесь надолго не задерживаются.

– Во как! Это ты-то мне такое говорить станешь? – Хоффман повёл ухом в сторону горничной, недовольно изогнув густые седые брови. – Да я работаю здесь ещё со времён фрау Греты, а мне какая-то выскочка говорит, что надолго не задержусь. Ага, ещё чего.

– Я хотя бы работу свою выполняю.

– Ну да, ну да, доверили графского сына, так теперь и на других как с колокольни смотреть можно? То-то дело тебя на буржуа этого упитанного заменят, вот тогда мы все посмеёмся!

– Только я всегда найду работу, можете не переживать.

– Даже не думал, – фыркнул садовник, вернувшись к трубке, которую и курить ему уже не особо-то и хотелось.

Мэри в доме была на особом счету. Кто-то в ней души не чаял, упиваясь её манерам и исполнительностью, ведь бралась она за любую работу без лишних слов, кто-то проявлял к ней истинное уважение, так как встретить в «Розендорфе» кого-то столь рационального и благородно скупого на эмоции как Мэри было задачей достойной самого изощрённого и рискованного авантюриста. Но в то же время находились и те, кто так и не смогли привыкнуть к молодой англичанке с прогрессивными взглядами в старомодном немецком поместье – иностранцы в «Розендорфе» появлялись редко. В основном они просто обходили её стороной, иногда бросая колкие взгляды, которые никогда не удосуживались ответа со стороны девушки; она вообще мало на что обращала внимание помимо своей работы.

Кто бы как к ней не относился, конечно, важно было лишь отношение к ней со стороны самих фон Вернеров. Шесть лет назад, Диана не раз косилась на новую горничную, всё еще помня их первую встречу в Санкт-Петербурге. Хитрая изворотливая лисица, способная без капли жалости воткнуть нож в спину – вот кем считала её хозяйка поместья. Однако Мэри не была лишена способности увидеть её тонкую душевную организацию, поэтому первое время старалась не доставлять проблем на новой работе, желая смягчить презрение к себе. Умом девушка также не была обделена, а потому обходила всех завистливых слуг стороной, общаясь кратко и по делу.

Конечно, сомнения её терзали. Для чего она вдруг уехала, как охваченная истерикой дура? Ведь ни дурой, ни тем более подверженной истерикам она никогда не была.

Ответ быстро нашёл её сам, когда поздним вечером двадцать девятого августа к ней подошла Диана в просторном ночном платье. «У меня к тебе просьба, милая, – шёпотом проговорила пережившая бессонную ночь женщина. – Ты одна меня сейчас понимаешь, и лишь на тебя я могу положиться. Будь добра, побудь нянечкой для моего сына. Я перед тобой в долгу не останусь». Горничная учтиво кивнула головой в знак согласия. Ей не составило бы труда посидеть с маленьким ребёнком, пока его мать отдыхает. Для неё эта просьба казалась такой же обычной работой как, например, пропылесосить ковры или постирать бельё. Но как только она подняла на руки замотанного в мягкий кокон из пелёнок новорождённого мальчика, то уже не могла думать о своих обязанностях няни, как о простой работе. Она словно почувствовала перед спокойно сопящим у неё на руках младенцем с румяными пухлыми щёчками ответственность.

Когда-то давно у Мэри была мечта – стать учительницей, но суровость реальности быстро вернула её с небес на землю, обломав все крылья. Семья её была бедна, мать болела, брат с сестрой малы, а отец был слишком стар, чтобы обеспечивать всех разом. Вот и пришлось юной девушке позабыть о мечте и лишь искать да цепляться за возможности заработать хоть немного, только бы продержаться лишний месяц. Она пошла на рискованный шаг, когда уехала в Санкт-Петербург в поисках лучшей работы, но даже так ей удавалось мириться со своим положением.

И Дмитрий Засецкий был ей в этом благосклонен. Перед ним Мэри не представала трудящейся в надежде обеспечить семью бедной девушкой, для него она была лёгкой, недоступной светской дамой, на которую ему было не жаль тратить деньги. Она лишь им пользовалась, не чувствуя никакой любви с его стороны с самого начала. Тогда в кабаке ей стало жаль бедную Диану, после того как она стала свидетельницей их расставания, что так наивно верила в искренность его фальши, но само собой, она этого не показала. Как и не говорила своему ухажёру о тяжёлой судьбе – ни к чему ей было распинаться о прошлом с кем-либо.

Но мальчик стал для неё приятным собеседником. По крайней мере он был с ней честен, как всякие маленькие дети. Она его выходила, в какой-то степени воспитала и печально ей делалось от мысли, что когда тот покинет дом, то Мэри вновь вернётся к бездушному пылесосу и грязному белью.

Она и вправду начала новую жизнь, отправив семье последнее письмо с оставшимися сбережениями, и принялась воплощать давнюю мечту, может, не как профессиональная учительница, но как воспитательница и духовная наставница в мире простых сельчан, далёких от родового богатства.

Возвращаясь с пустой корзиной обратно, горничная столкнулась с двумя мужчинами в приподнятом настроении, в шляпах и с удочками в руках, которые вели оживлённую беседу. Вслед за ними на улицу выбежали дети, а их матери кричали что-то с крыльца.

– Ой, Мэри, как хорошо, что ты здесь, – обратилась к ней Ева-Луиза. – Начисть, пожалуйста, картофель, пока нас не будет.

– Конечно, начищу, не переживайте.

– Надеемся сегодня на хороший улов. Ты, я так полагаю, вновь будешь ужинать у себя дома?

– Тут уж как решит фрау фон Вернер.

– Диана… ах, убежала уже. Но мы будем рады видеть тебя на ужине, – договорила Луиза, после чего, одарив Мэри улыбкой, отправилась вслед за остальными.

Тёплый ветерок, солнечные лучи, пробивающиеся сквозь зелёную листву и лазурное озеро – Диана обожала лето на своей родине. Спокойные пешие прогулки вдоль каменистого берега наполняли её жизненной энергией, в которой женщина отчаянно нуждалась в последнее время. Ей порой просто хотелось разгрузить голову, избавиться от вороха тяжёлых дум и понаблюдать за тем, как неспешно рыбы клюют на приманку в толще воды.

Дети поначалу сидели подле отцов, представляя, насколько взрослыми они выглядят, ведь на рыбалку брали только самых усидчивых и терпеливых. Но досидеть до первого улова суждено было не всем – первая с места вскочила Одилия и убежала к матери, но и там надолго не задержалась. Ей вслед смотрел Сэм, с досадой наблюдая как сестра ветками разгоняет птиц и бросает камешки в воду. Он хмурился и продолжал смотреть в мирно колеблющуюся воду и мысленно ругался на рыб, что никак не хотели попадаться на крючок. Потом он глядел на Иво, который смотрел в воду чуть внимательнее, но вряд ли наблюдал за рыбой, его скорее привлекало искажённое отражение неба в ней, и его вдумчивый, почти что скучающий, вид нагонял на мальчика ещё большую досаду. В конце концов и он сбежал с причала, оставив двух мужчин и Иво дальше ждать улов.

Диана, полулёжа устроившись на траве, укрытой пледом, с тёплой улыбкой на губах смотрела на близких. На мгновение её ослепил блик, играющий на воде. Она прикрыла глаза и уложила голову на плечо подруги, которая, вытянув шею, наблюдала за детьми у берега. Вскоре женщина задремала, но не успело пройти и десяти минут, как её веки распахнулись от криков Одилии.

– Смотрите! Смотрите! – визжала девочка, позабыв и об игре, и о брате. – Там кто-то тонет!

Мгновенно с места подскочила Ева-Луиза, хватая дочь за руку, которая тянула её к прежнему месту игры. На внезапный шум обернулись и Эскамильо с Андре, сначала не поняв, кто и где кричит, и тонет ли кто-то вообще. Но заглянув за деревья с причала они и правда заметили, как летели в разные стороны брызги недалеко от берега. Хоть там было и не так глубоко, чтобы утонуть смог взрослый человек, но маленькие ручки, видневшиеся из-под воды, явно принадлежали ребёнку.

Эскамильо, не думая ни секунды, бросился в воду, а Диане только и оставалось что кружить рядом с оставшимся на месте сыном, пока её муж вытаскивал беднягу из воды. Когда маленькая светловолосая девочка на вид не старше шести лет оказалась на берегу, то ещё долго кашляла, цепляясь руками за траву. Она была скорее напугана, а вода и вовсе в её лёгкие не попала. Поняв это, Эскамильо чуть похлопал её по спине, и девочка тут же пришла в чувство. Она поднялась на коленки и стала искать кого-то между деревьями испуганными глазами.

– С тобой всё в порядке? – спросил её мужчина, на что девочка резво стала отнекиваться. – Ты здесь разве одна? Где твои родители?

– Нет! Я не одна! Я здесь с братом!

– И где же он?

– Ушёл… Н-но он где-то рядом! Я пойду его искать. Спасибо вам больше! – она поднялась на ноги, выжала промокшее платьице и убежала прочь, чуть запинаясь о корни деревьев.

Эскамильо было хотел догнать её, ведь та всё ещё была напугана и могла себе навредить, упав на какой-нибудь острый камень или зацепившись за ветки, но девочка бежала без оглядки и так быстро, что уже совсем скоро скрылась из виду. Тут же его окружили дети, смотря девочке вслед.

– Вот это здорово! – воскликнул Сэм. – Вы так быстро её спасли! Я тоже, когда вырасту, буду таким же смелым!

– Да куда тебе! – сестра быстро щёлкнула его по носу. – Тебе только кошек с яблонь снимать! Да и это у тебя не выходит.

Сэм пуще прежнего разозлился на сестру, но с кулаками на неё не полез. Та лишь захохотала.

– Чтобы достать с дерева кошку тоже нужна смелость, – сказал Эскамильо, потрепав обоих по рыжими макушкам. – Не стоит ссорится из-за всяких мелочей…

Не успел он договорить как ему на плечи Диана накинула плед, на котором сидела. Она настороженно, даже несколько осуждающе, смотрела на мужа, но в конце концов поменялась в лице, видя восхищённые глаза детей, что так хотели стать похожими на героя, что только что спас жизнь девочке.

Ближе к вечеру, перед самым ужином, Луиза помогала Линде, немолодой кухарке в белом накрахмаленном платке, что она никогда не снимала на работе, которая была ей сродни тётке . Та напевала какую-то песню, услышанную на площади, совершенно не попадая в ноты, но тем не менее слушать её не было противно – голос её завораживал своей деревенской простотой и радушностью.

– Линда, ты не знаешь, Мэри не собирается с нами ужинать? – спросила её между делом домоправительница, пока раскладывала посуду по местам.

– Она мне ничего не говорила, – ответила ей кухарка, не отрываясь от мытья оставшейся посуды. – Да я её как-то и не спрашивала.

– Даже с вами она не ужинает?

– Нет, милая. Всё носом крутит, говорит, мол, дома еды наготовила, а есть некому, пропадёт. Хотя порой по глазёнкам-то видно, остаться не против. Может хозяйку побаивается.

– А сейчас она где? Ушла уже?

– Вроде за газетами ушла. Погляди во дворе.

Женщина покинула кухню и по рекомендации кухарки отправилась сначала в прихожую, где ей сразу посчастливилось наткнуться на разыскиваемую горничную. Та и правда только что вернулась с целой стопкой бумаг в руках. Взгляд её был тяжёлым, уставлен в газету, которую она держала одной рукой. Завидев Луизу, она вежливо поклонилась и убежала на второй этаж, но домоправительница её окликнула:

– Мэри! Нам стоит ждать тебя на ужин?

– Как решит фрау фон Вернер, – повторила свой утренний ответ Мэри.

– Она не против! Спускайся, всё уже готово.

Горничная остановилась. Она посмотрела сперва наверх, в сторону коридора, потом взглянула на Луизу. В глазах её плескалось вязкое сомнение, перемешенное не то с тревогой, не то со стыдом.

Вдруг из-за угла на лестницу вышла Диана, сразу же перехватившая корреспонденцию у отстранённой Мэри.

– Спасибо, дорогая! – задорно поблагодарила она горничную, переведя своё внимание на Луизу. – Ужин уже готов? Улов был не самым плохим, но и какого-то серьёзного восторга не вызвал. Надеюсь, хоть на вкус дельный будет.

– Я как раз хотела всех пригласить, – проговорила Ева-Луиза, – и Мэри с нами позвать.

Горничная чуть нахмурилась, сконфузившись от такого заявления со стороны домоправительницы, но отвечать не стала.

– Конечно-конечно! Места у нас много, никто никого не стеснит. Когда-то за нашим обеденным столом могли собраться сразу одиннадцать фон Вернеров за раз, и никому ни разу не было дискомфортно! – Диана мелкими прыжками спустилась на первый этаж и, почти дойдя до столовой, резко обернулась. – Кстати, Луиза, принеси-ка бутылочку вина из погреба.

IX

Поздним вечером – к слову, любимое время Дианы для работы над нескончаемой бумажной волокитой, – молодая хозяйка поместья, сдерживая зевок ладонью, разбирала остатки корреспонденции, что ей передала Мэри. С письмами она закончила ещё минут двадцать назад, а оставшееся время сидела в кресле, обессиленно свесив руки и смотря на картину напротив. Как же её изматывало написание ответных текстов на какие-нибудь поздравления или внезапные желания начать переписку от родственников. Хорошо общалась Диана только с фрау Гольтенштейм, своей тётей, что уже давно обосновалась в загородном доме около Санкт-Петербурга, и с сэром Эриком фон Вернером, кузеном, которого сэром стали называть после его женитьбы на какой-то английской даме по имени Элеонора, жить он, само собой, стал вместе с ней в Каслтоне. Оба часто звали Диану в гости, но она всё отказывалась, ссылаясь на острый недостаток времени.

На письменном столе в другой стопке покоились газеты, их ещё утром занесли в почтовый ящик. От скуки женщина протянула руку до одной из них и вновь улеглась в кресло. Она почти всегда пропускала статьи о политике, обращая внимание лишь на новости о погоде, происшествиях или, в крайнем случае, спорте. Но на этот раз её взгляд чётко уцепился за яркий заголовок. Она пригляделась внимательнее, всё надеясь, что помутнённые от долгой писанины глаза её обманывали, но результат был тот же. Руки её взмокли, сердце в груди подорвалось.

Сложив газету два раза, Диана поднялась с места и рваными шагами направилась в гостиную. Там с уже пустыми после ужина винными бокалами задорно болтали Эскамильо и Андре. Рядом с ними уткнувшись в книгу отдыхала Луиза.

Фрау фон Вернер вдруг застыдилась, что так бесцеремонно, без каких-либо предпосылок собиралась сообщить всем настолько обескураживающие новости. Она и не хотела об этом рассказывать, но отступать ей было некуда. Война началась.

Мужчины, как облитые ледяной водой, умолкли, Луиза медленно закрыла книгу, даже никак не обозначив место, где закончила читать. Диана передала мужу газету, в которую он вглядывался ещё минут пять.

– Если это правда, то мы не можем сидеть здесь сложа руки, – твёрдо заявил он.

– О чём ты? – спросила его Диана обессиленным голосом.

– Я пойду на фронт.

– Ты с ума сошёл? Какой ещё фронт? Я тебя не отпущу.

– Думаешь, будет лучше дождаться, пока нас призовут, а потом сразу попасть в самый эпицентр событий? Будет легче прямо сейчас пойти добровольцами, согласись ведь, Андре.

Тот неопределённо кивнул, сам не понимая смысла слов друга.

– Андре? – еле слышно проговорила Луиза. – Разве Андре обязательно идти?

Андре, и без того помрачневший, отвернулся в сторону, не желая пересечься с жалобным глазами жены.

– Обязательно, – произнёс он.

Луиза робко выдохнула, уставившись на сжатые в кулачки руки на своих коленях. Она вдруг вспомнила, как когда-то муж рассказывал ей о своей службе.

– Как же так…

– Нет-нет! Они никуда не пойдут! Я не позволю! – запротестовала Диана.

– Диана, ты не понимаешь, что говоришь, – заговорил Эскамильо чуть более раздражённо. – Кто же ещё вас здесь защитит, если не мы?

– Но ты ведь так слаб! Ещё и в холодную воду прыгнул ни с того, ни с сего. Ах, нет! Нет, я так не могу!

Женщина закрыла лицо ладонями и упала на ближайший диван, после чего залилась слезами. Новость ударила по ней сильнее всего. Она не могла ничего сказать, мысли путались, а полное осознание ситуации никак не приходило.

– Дурочка ты моя! – принялся поглаживать её по спине Эскамильо. – Я ведь ради вас туда отправлюсь. Да и на флоте я уже служил, так чего же ты переживаешь? Разве ты в меня не веришь?

– Почему же… так быстро… Новость ведь только пришла, а ты уже рвёшься от нас прочь, – Диана отчаянно искала слова, лишь бы вразумить героически настроенного мужа, но и она не могла насильно держать его подле себя. В конце концов и она понимала, что в случае чего, опасность грозит вполне реальная, и единственное о чём стоит переживать, так это о безопасности детей.

Луиза тем временем тихо утирала слёзы носовым платком, пока Андре обнимал её за плечи, что-то при этом нашёптывая. Она шмыгала носом и кивала, но слёзы с каждым кивком лились всё быстрее и быстрее.

– Я буду писать вам письма, – радушно улыбаясь, сказал Эскамильо. – Нечего сидеть и размышлять «а что, если», когда враг уже объявился у порога нашего дома. Пока мы теряем время, люди умирают из-за того, что подкрепление не идёт.

– Ты бросаешь меня! – вскрикнула Диана, всё никак не унимаясь, она крепко вцепилась в плечи мужа, который было хотел уйти. – Неужели ты и правда оставишь меня и Иво?

– Диана, я вас не бросаю, когда до тебя уже это дойдёт. Я иду вас защищать, и ты не можешь запереть меня здесь, – он чуть наклонился крепко поцеловал её в лоб, после чего кивнул Андре.

Всю ночь хозяйка спала беспокойно. Никак не получалось у неё сомкнуть глаза более, чем на полчаса. Ей чудились ужасные картины карикатурной войны, где солдаты стопками лежат друг на друге в море крови, словно корреспонденция на её столе, а генералы лишь смотрят, смотрят и смотрят, потягивая сигаретный дым.

Под утро ей удалось заснуть на три часа, но приоткрыв веки, она как ошпаренная вскочила с постели, когда не увидела рядом мужа. С взлохмаченными волосами в помятом ночном платье она сбежала по лестнице вниз, где чуть не сбила с ног стоящую к ней спиной Мэри. Та мгновенно отшатнулась, уведя в сторону вместе с собой и маленького Иво, который тут же потянул к матери руку, едва её завидев.

Диана припала к лестничным перилам, округлыми беспокойными глазами взирая на входную дверь, перед которой, уже готовые уходить мужчины, прощались со своими семьями.

– Вы что делаете? – сквозь слёзы вскрикнула Диана.

В её сторону повернулись печальные лица её близких.

– Прощаемся! – с тоской, но всё ещё бодро произнёс Эскамильо.

– Прощаетесь, – повторила она, опустив голову. – Так попрощайся же со мной как следует!

Все вещи тут же оказались на полу. Эскамильо широкими шагами сократил между ними расстояние, оказавшись всего в паре сантиметров от лица жены. Он аккуратно взял её хрупкие ледяные ладони в свои и крепко сжал, не отрываясь взглядом от её намокших глаз.

Они ничего друг другу не сказали, но всё прекрасно поняли. Диана вдруг с силой зажмурилась и отвернулась, пытаясь убрать свои руки из крепкой хватки. Слёзы горячими ручьями полились из её уставших глаз, неприятно высыхая на алых щеках. Она хотела оттолкнуть мужа, ударить его и накричать за его легкомысленность, но вновь украдкой взглянув на лицо Эскамильо, она понимала, что настроен он серьёзно и, возможно, даже понимал, что его ждёт.

– Иди, – прошептала она сквозь сжатые губы, – иди и пообещай, что вернёшься.

В ответ её только сильнее поцеловали в лоб, наконец оставив в покое дрожащие руки. Краем уха она услышала тихое: «Обещаю», – но поверила ли она в это? Едва.

Тем временем Эскамильо, поравнявшись с Иво, смотрел с огромной болью на лицо сына. Тот был ещё слишком мал, чтобы осознать куда предстоит отправиться его отцу, но выражение его лица было столь серьёзным, что не имей оно столь детских черт, точно бы заставило охладиться кровь в жилах любого взрослого. И чем дольше мальчик вглядывался в печальные глаза отца, тем сильнее хмурились его бровки. Рвано выдохнув, Эскамильо опустил голову, стараясь скрыться от пронизывающего взгляда.

Он запустил руку себе под рубашку и через пару мгновений снял с шеи серебряный кулон в форме солнца с восьмью лучами. Украшение мужчина положил в маленькую ладошку сына и сжал её в кулачок.

– Это мой тебе подарок, – проговорил Эскамильо, так и не подняв глаза. – Этот кулон был со мной в каждом плавании. Пусть напоминает тебе, что я всегда рядом.

Мальчик наконец перевёл взгляд с отца на свою ладонь. Он ещё долго разглядывал своё раздробленное отражение в тёплом металле лучей, пока Мэри отводила его всё дальше от прихожей.

Вот, дверь закрылась, а в доме повисла тяжёлая тишина. Луиза, отвернувшись, уткнулась носом в свой платок, не в силах сдвинуться с места. Ей будто казалось, что муж продолжает обнимать её, утешающе поглаживая по дрожащей спине.

«Не раскисать… Как он может так беспечно относиться ко всему?» – пронеслось в мыслях у Дианы. Никто не мог дать ей гарантии, что она увидит мужа, а Иво – отца, но, несмотря на это, в её душе теплилась надежда на скорое воссоединение. Она с трепетом представляла, как вновь обнимет его, когда тот переступит через порог, как зацелует его лицо, и они сядут за стол, чтобы пообедать вместе с Рубио, а Эскамильо начнёт рассказывать разные истории о том, как героически завоевал победу.

Но как бы ей не хотелось в это верить, в реальности она продолжала стоять посреди пустой прихожей с взъерошенными волосами, в помятом ночном платье, с покрасневшими от слёз глазами. Уже и Луиза загремела посудой на кухне, убрав подальше свой платок, и Мэри спустилась в прачечную, оставив Иво рассматривать подарок у себя в комнате.

Всё закончилось даже не успев начаться. Диана опомнилась только к обеду, когда за столом остались лишь они с Луизой и дети. За окном сияло солнце, предзнаменуя приближение последнего летнего месяца. Оно было такое же приветливое, как и всегда, но никогда не могло по-настоящему утешить. Ему можно было кричать и плакаться, но оно всегда снисходительно смотрело сверху вниз, изредка забирая свои лучи, чтобы огладить ими землю в другой раз. Вот и сейчас фальшиво приветливое солнце не могло унять горе молодой хозяйки опустевшего поместья.

Глядя на пустую тарелку и беззаботно жующих детей, её вдруг осенило. Диана вернулась в свой кабинет и отыскала письмо, которое так и не отправила из-за внезапных новостей. Она смяла листок с дежурным ответом на радушие родственников и принялась писать заново.

Первым в мусорку полетел ответ на письмо сэра Эрика. Женщина вновь разыскала неисписанный листок бумаги, после чего быстро, чуть небрежным почерком, начала писать, пока мысль её окончательно не покинула:

Дорогой Эрик!

Как я счастлива вновь получить твоё письмо. Как ты и ожидал, пришло оно куда позднее, чем хотелось бы, а в мои руки попало только сейчас. Я очень рада, что у вас с Элеонорой всё благополучно, однако не могу сказать того же про себя. Наверняка, моё письмо дойдёт до тебя позже, чем весть о начавшейся войне, но главное, чтобы оно оказалось у тебя в руках. У меня к тебе большая просьба: я не могу спокойно смотреть на то, как у наших границ один за другим начнут разворачиваться театры боевых действий, а потому, хочу опередить события. Возвращаясь к твоим словам, ты упоминал, что будешь счастлив увидеть нас у себя в гостях. Прости мне мою бестактность, но это для меня крайне важно – если выдастся хоть малейший шанс при возникновении реальной угрозы нашим жизням, прошу тебя не оставаться в стороне и укрыть моего сына (обо мне не может идти и речи) у вас, в Каслтоне, хотя бы до тех пор, пока огонь не стихнет. Само собой, в долгу не останусь.

Всегда твоя кузина,

Диана.

Она старательно запихала листок в новый конверт и бросила его на самое видное место, после чего принялась переписывать ответ для фрау Гольтенштейм, затем вновь подорвалась с места и побежала в столовую, где, как и ожидала, нашла Еву-Луизу. Домоправительница убирала остатки посуды со стола и сначала внимания на подругу не обратила, но стоило ей поднять голову, как она едва подпрыгнула от испуга, всё никак не сумев отойти от утренних проводов.

Изящные руки Дианы тут же мягко легли на её плечи. Чуть успокоившись, Луиза уже могла слушать и воспринимать трезво то, что ей говорили, а говорила ей подруга о своём около безумном плане – коим он был в глазах домоправительницы, – отвезти детей на время войны к её тёте в Петербург. У молодой женщины вновь округлились глаза, и она неверяще замотала головой, прикрывая ладонью рот.

– Боже мой! – вскрикнула она. – Диана! Я не могу согласиться!

– Почему же? – спросила её хозяйка. – Моя тётя очень радушна и гостеприимна. Она примет твоих детей, как своих.

– Нет-нет, что ты… Я так не могу.

– То есть для тебя будет лучше смотреть, как они будут страдать, наблюдая за ужасами войны?

Луиза вдруг замерла. Конечно, как и любая мать, она хотела для своих детей только счастья, но её внутреннее чувство неоплаченного долга, вновь давшее о себе знать с новой силой, не позволяло сказать больше. Она только моргала, а глаза её быстро наполнились слезами.

– Я не прошу у тебя ничего взамен, дорогая моя, – заговорила Диана, снова приобняв дрожащие плечи подруги. – Сама прекрасно понимаю, как тебе тяжело. С трудом я сумела попросить о таком же одолжении у своего кузена. Мне ничего не стоит хотя бы попытаться договориться с ней об этом, решение всегда останется за ней. Но так мы не будем сидеть сложа руки!

В ответ последовала уже знакомая тишина, разбавляемая тихими всхлипами Луизы. Вскоре она совсем разрыдалась и рассыпалась в благодарностях:

– Спасибо тебе, Диана! Ах, какая же я глупая! Спасибо тебе за всё, моя милая! – она ещё долго повторяла одно и то же, но в конце концов нашла в себе силы успокоиться и вернуться к работе.

Оба письма Диана отдала как всегда выспавшемуся и хорошенько начищенному Петерсу, чтобы тот отправил их адресатам, а сама решила проведать сына, который к тому времени должен был закончить очередной урок с Фурье.

Женщина медленно отворила дверь, и к её ногам припал тонкий лучик рассеянного света, исходящий из ещё не зашторенного окна. Она и понять не успела, когда это её сын так полюбил мрак, но солнцу в скромной детской обрадовалась, как в первый раз. Мелкие радости теперь казались ей чем-то непозволительно дорогим.

Маленький Иво с недовольно сведёнными к переносице бровями перебирал в ящиках то, что он обыкновенно лаконично обзывал хламом. Среди «хлама» нередко оказывались и игрушки, потерявшие свою актуальность, и краски, перемешанные им самим в бессознательном детском возрасте, и даже элементы одежды, вроде каких-то старых брючек или кофточек. От такой беспощадной утилизации, особенно предметов гардероба, у Дианы сердце обливалось кровью. Конечно, хламом называлось лишь то, что не имело пользы по мнению самого мальчика. От его решительного хвата, к удивлению, удавалось спастись тому, что уже Диана с радостью назвала бы хламом. Сломанные кисточки, карандаши, ткань и, самое главное, прочитанные книги складывались в определённые места. К книгам у него вообще было особое отношение – они для Иво были чем-то высшим, не подлежащим изменениям. Да и к тому же всё, что ему удавалось прочитать, хранилось на отдельной полке и регулярно очищалось от пыли – было это делом рук Мэри или самого хозяина комнаты – неизвестно.

Внезапное появление в дверях матери Иво никак не смутило, он только взглянул на неё, не поворачивая головы, после чего вернулся к ящику. Молодая женщина с досадой улыбнулась, присев рядом с сыном.

– Как у тебя дела, милый? – спросила она, стараясь сохранить в выражении лица хоть каплю спокойствия, пока мимо неё пролетали детские вещи, которые она сама лично выбирала для сына.

– Сэм и Одилия снова не хотят со мной гулять, – раздражённо произнёс мальчик, разглядывая в руках коробочку с засохшей гуашью, – поэтому я решил здесь убраться.

– Твои друзья сейчас тоже занимаются с учителем. Это не значит, что они не хотят с тобой гулять, – коробочка с красками опустилась возле её ног.

– Так у них тоже есть учитель? Почему же они так долго занимаются?

– Потому что их двое, и темы приходится объяснять дольше.

На мгновение мальчик задержал на матери недоверчивый взгляд, но после вернулся к уборке.

– Может, я могу тебе помочь? – предложила Диана и протянула ладонь.

Иво вновь недовольно на неё взглянул.

– А ты знаешь, что где должно лежать? – спросил он.

Женщина сперва опешила от такого вопроса. Как она могла не знать?

По правде говоря, она знала не всё и легко могла накосячить, хоть и не специально, но такая небрежность всегда раздражала маленького мальчика, у которого все вещи имели своё место. Это быстро поняла Мэри и, смирившись с правилами в комнате, проводя уборку, стала спрашивать, куда поставить тот или иной предмет. Иногда она даже записывала это в своём блокноте. Сам Иво мог стерпеть, когда кто-то, например, случайно ставил лампу на столе не справа, а слева, даже не делал замечаний, но непременно оставался недоволен таким самоуправством, что выражалось в его «беспричинной» хмурости и неразговорчивости.

Горничные с такой причуды юного герра фон Вернера лишь хихикали, часто сравнивая его с матерью, которая могла оставить свои вещи там, где ей было удобно, но не могли отделаться от его давящего мрачного взгляда, когда он понимал, кто именно нарушил установленные в его комнате порядки. Иногда они представляли, каким он вырастет, и сами же пугались, представляя, как свысока на них будет смотреть молодой мужчина своим фирменным холодным осуждающим взглядом.

Быстро поняв, что мать не догадается, где что лежит, Иво протянул ей стопку отобранных книг и велел расставить на верхних полках, до которых не мог дотянуться сам. «Вот же командир растёт!» – про себя по-доброму возмутилась Диана и тут же приуныла. В памяти вновь всплыли утренние проводы, которые стали обжигать только сильнее. Интересно, знал ли Эскамильо обо всех правилах в детской?

Она успела поставить на полку лишь одну книгу, прежде чем Иво принялся ей с этим помогать. На шее поверх рубашки у него висел тот самый подаренный отцом кулон, который явно был ему не по размеру. Он свободно болтался, пока мальчик, чуть подпрыгивая на стуле, проталкивал книги вглубь полки.

Поставив на место последнюю книгу, мальчик взглянул на лицо матери. Взгляд его понежнел и больше не заставлял отворачиваться.

– Мама, он ведь сказал, что вернётся. Ты не веришь папе? – быстро заговорил он, словно понял, о чём она думала.

Диана умолчала о том, что её беспокоило не только это. Её муж легко мог простудиться, поддаться мимолётному соблазну, не рассчитать свои силы. Война была не тем местом, где он был бы в безопасности. Но могла ли она что-то сделать? Может, стоило настойчивее его умолять, или вовсе отказаться выпускать из дома? В конце концов, это был его выбор, и Диана это понимала. Это был единственный человек, которому она никогда не могла помешать что-либо сделать. Он был как вольный ветер, гуляющий среди холмов, дул туда, куда вздумается лишь ему, а она уже ничего не могла сделать.

Теперь все её мысли были заняты одним только Иво. Диана неоднократно клялась самой себе, что сделает всё, лишь бы её семья не знала печали. Но мирные времена закончились, и для неё началась пора страха и одиночества. Или только тревоги, ведь и от страха, и от одиночества её спасал маленький сын, почти что поравнявшийся с ней, стоя на деревянном стуле.

– Конечно верю, – тихо сказала она, прижав к себе мальчика со всей любовью. – Он обязательно вернётся.

X

Ответы на в спешке начирканные просьбы пришли настолько быстро, насколько могли – на столе в кабинете Дианы они оказались через неделю. Содержание их обнадёживало: оба были согласны и даже рады принять к себе на время детей. Однако рассказывать об этом самим ребятам она не стала, в её душе ещё оставалась надежда на то, что подобные меры предосторожности им не понадобятся.

Жизнь в «Розендорфе» к тому времени вернулась к своему привычному ходу. Пусть и без Эскамильо, Диана не собиралась тратить время на пустые слёзы и страдания – они бы ей никак не помогли. Порой поздно вечером она позволяла себе всплакнуть и помолиться о здоровье мужа, но каждый раз твердила себе, что должна оставаться сильной.

Ночная фауна ожила ночью как ни в чём не бывало. Было обидно: при смерти человека, пускай даже самого важного в твоей жизни, природе было всё равно. Она предпочитала выбирать постоянство. Вот у кого стоило поучиться спокойствию.

Единственным, что отвлекало Диану от забот, было ненавязчивое, но при этом постоянное мельтешение перед глазами Фурье, который всё чаще стал заменять Мэри и находиться рядом с Иво. Пару раз в день они исправно занимались, а после Фурье водил мальчика на прогулки. И Иво не стал противиться – он вообще любил узнавать что-то новое, – если бы не стал замечать своих друзей в компании их учителя Перрена.

Сэм и Одилия занимались неохотно, точнее интереса к учёбе не питала только Одилия, а Сэм, беря пример с сестры также отказывался от занятий. Слушая занудный голос Перрена, девочка то и делала, что искала возможность сбежать. По началу делала это неумело, говорила, что мать попросила её с чем-нибудь помочь или ещё какую-то очевидную ложь, но довольно быстро поняла, что одурачить учителя – задача нетрудная.

Она легко сбегала с прогулок, притворялась примерной ученицей, вселяя в Перрена надежду научить её хоть чему-нибудь, но итог всех её проделок был один – Одилию никто не мог найти и заставить читать книги по математике весь оставшийся день. Без отца для неё открывалась безграничная свобода, но иногда в доме без её ведома объявлялась няня, и опьянённая вседозволенностью Оди тут же возвращалась в руки к Перрену, который на такие выходки детей реагировал весьма флегматично. Он, хоть и был недоволен, но понимал, что близнецы материал осваивают, и пока ребята резвились на улице, ломал голову над тем, как заинтересовать их.

В те дни, когда ему этого не удавалось, Сэм и Одилия шли первым делом к дому их лучшего друга. Стоя под окном его комнаты, они делали всё, лишь бы выманить его на улицу, но чаще всего встречали лишь скептичный взгляд Фурье и сомкнутые шторы.

Вскоре и самому Иво стало не до учёбы, когда он замечал шум на улице. Солнечная погода, дети, бегающие за кем-то из своих друзей в ожидании, когда же будет их очередь покататься на велосипеде, люди с собаками, идущие мимо леса уставшие рабочие и недавно прибывшие в город гости, ещё выделяющиеся своей свежестью – всё как на зло заставляло с досадой сморщиться и вернуться к ставшими вдруг ненавистными книгам, продолжая отсчитывать минуты до конца очередного урока. Фурье, казалось, спускал мальчику с рук его шалости. Он украдкой взирал на крадущегося по коридору Иво в сторону входной двери, но никак ему не препятствовал.

Побеги по началу не имели большого масштаба – дети сбегали под самый конец, а гнаться за ними никто и не собирался, ведь даже если бы их удалось усадить обратно, слушать они всё равно не стали. Но чем больше они чувствовали свою безнаказанность, тем желаннее им было не приходить на уроки вовсе. Ведь какой дурак выберет час просидеть над скучной арифметикой, когда можно вдоволь порезвиться, поиграв в салки на берегу озера? Кому нужна непонятная мрачная литература немецких классиков, когда перед твоим взором открывается бескрайнее солнечное поле из жёлтых подсолнухов? Вот и троим ребятам выбирать не приходилось. Их матери были погружены в работу, лишь бы не поддаваться страху и печали от томящей неопределённости, а потому им доставалось только от слуг, которые изредка ловили проказников, но только грозились вернуть их учителям, в реальности ничего не делая.

Иногда в перерывах Луиза успевала возвращаться домой. Её дом теперь казался до безобразия пустым, ведь в отличии от «Розендорфа» прислуги в «Расстреффе» практически не было. Она тихонько поднималась на второй этаж, прислоняла ухо к двери, ведущей в детскую, и когда слышала резвые голоса своих близнецов, с мягкой улыбкой удалялась в кабинет. Там она раз в неделю отправляла письма. Никто не знал, кому они адресованы и куда отправляются. Никто даже не знал о том, что она их пишет, кроме, разве что Андре. Но она никогда не пропускала дня их отправки, исправно спускаясь вниз и лично передавая их почтальону.

Одилия и Сэм знали, что мать прислушивается к их работе, а потому всегда ждали, пока она придёт и убедиться, что они никуда не ушли. Но как только Ева-Луиза возвращалась к работе, ребята при первом удобном случае покидали дом и на всей скорости неслись к «Розендорфу», где дожидались Иво.

Втроём они убегали, в основном, в изумрудный квартал – мрачное место, застроенное заводами, блёклыми трёхэтажными апартаментами и бесконечными табачными ларьками, и барами. Жили там, по большей части, простые рабочие и люди, что были победнее, а также фермеры, покидавшие свои имения в угоду комфорту. Но именно здесь детей никто не мог поймать, никому до них не было дела. Бродившие туда-сюда ребята были обычным делом, а потому и тройку друзей, хоть и внешне слегка выделявшуюся, попросту не замечали. Изредка ворчали прохожие, когда те мешались им под ногами.

Шагая по пыльным улочкам вдоль ларьков, ребята загадывали друг другу то, что видели.

– Маленький, серенький и прыгает, – быстро проговорила Одилия, отводя взгляд от загаданного.

– Мышонок! – сразу же выпалил Сэм.

– А вот и нет! – рассмеявшись, ответила ему сестра. – Это воробей!

– Так не честно! Он не весь серый, – рассердился он.

– Всё равно бы не угадал. Иво, твоя очередь!

Помолчав какое-то время, мальчик проговорил:

– Холодный, тёмный, но спрятан.

Близнецы переглянулись.

– Клад? – вновь первый предположил Сэм.

– Нет, – ответил Иво, всё смотря в сторону.

– Тогда погреб!

– Снова нет.

– Давай подсказку, – потребовала Одилия.

– Хорошо… Он всем нужен.

Ребята замолчали, задумались.

– Холодный, тёмный, спрятан и всем нужен, – принялся вслух размышлять Сэм. – Ну точно ведь клад!

– Сказал же, нет!

– Потому что это не клад, а то, что можно увидеть вокруг, глупый!

– Ты кого это глупым назвала? Сама не можешь отгадать.

– А вот и могу! Завод это! – Одилия показала пальцем на огороженное забором серое здание.

Иво лишь отрицательно помотал головой.

– Вот видишь, это не завод, – обрадовался Сэм ошибке сестры.

– Подумаешь! Ты всё равно не угадал.

– Мы сдаёмся, Иво, говори ответ!

– Колодец это, – с победной улыбкой сказал Иво.

– Да ну, где же он спрятан? – возмутилась Одилия.

– Спрятан, спрятан! – легонько толкнул её в плечо брат. – Колодец – это то, что под землёй! А там он холодный и тёмный.

– Ну вас! У вас загадки не отгадываются!

Девочка фыркнула и скрестила руки у груди, но быстро остыла и остановилась, схватив брата за плечо.

– Смотри-ка, – она вновь показала пальцем в сторону завода.

– Что там?

– Там фрау Тапперт! Нам нельзя ей попадаться!

Со стороны завода и правда шла слегка пышная дама лет сорока в изящном модном платье, держа в руках сумочку и коробку с чем-то. Фрау Тапперт была хорошей знакомой Луизы и Дианы, хоть сама и жила в изумрудном квартале. Знали её обычно потому, что она сама очень любила наведываться в гости с подарками и до вечера могла обсуждать с хозяевами разные слухи, коих у неё всегда было много и почти на каждого, хоть чем-то примечательного, жителя Санджарда.

Женщина шла неспеша, явно любуясь природой, а дети, затаившись за углом ближайшего дома, наблюдали за ней и шёпотом подгоняли, чтобы наконец пройти дальше. Тапперт скрылась из виду, так их и не заметив.

На обратном пути ребята остановились возле вокзала. Их внимание привлёк поезд с множеством скромных вагонов. На платформе толпились люди: среди них было полно мужчин разных возрастов, таких же добровольцев, как и отцы троих друзей. Они стояли разрозненными мелкими группками, болтали о чём-то и смеялись от шуток, иногда стряхивая пепел с сигарет. Кто-то из них был совсем один, стоял у самого края платформы в последний раз осматривая горизонт родного города, а кто-то просто сидел на скамейке, молча дожидаясь отправки.

Толпа вдруг зашевелилась и вскоре исчезла в вагонах поезда. Тот издал оглушительный гудок и медленно поплёлся вперёд, оставляя на платформе лишь несколько горюющих женщин. Но и те быстро возвращались в привычный ритм жизни, безжалостно смахивая единственную слезу. Всё-таки, они были похожи на своих мужей.

Солнце и не думало заходить за горизонт к тому моменту как ребята вернулись обратно к «Розендорфу». Они и не думали расходиться. По их плану им стоило какое-то время поиграть в саду – на этом обычно настаивал Иво. Пробегая сквозь узкий проход меж розовых кустов, дети останавливались у небольшого поля возле беседки. Там они любили играть в шарики и классики, иногда развлекались со скакалкой.

Одилия нашла неподалёку маленькую палку, которой принялась чертить поле для классиков, пока мальчики искали крупные круглые камешки. После Сэм принёс подгнившее яблоко и поставил его подальше от нарисованного Иво кружка.

– И на сколько шагов в этот раз мне отойти? – подбрасывая яблоко, спросил Сэм.

– Как всегда, на семь, – отвечал ему Иво.

– Может на десять? Так будет интереснее.

– Можешь и на десять, – кивнув, Сэм сделал ещё три шага и воткнул яблоко в землю.

– У вас уже всё готово? – поинтересовалась Одилия, пропрыгав уже третий раз до десятки.

– Да, вот, забирай свои камушки.

Сэм протянул сестре пять опрятных камней, после чего сам вернулся к кругу.

– Я первая! – сразу же заявила Одилия и, чуть прицелившись, бросила первый камень. Тот оказался в шаге от яблока. – Ну вот! В прошлый раз я сразу в яблоко попала.

– А в этот раз нет, – не упустил возможность подшутить над сестрой Сэм и тоже бросил камень, который оказался к цели ближе, чем камень Одилии.

Девочка вновь надулась и махнув на мальчишек рукой отправилась дальше играть в классики.

Камень, брошенный Иво, упал на одном уровне с камнем Оди, и вызвал лишь досадный вздох. Так, с переменным успехом, они играли до вечера, пока в сад не пришла Мэри с пустой корзиной для белья.

– Разве вам не пора по домам? – снисходительным тоном сказала она.

Дети лишь уставились на неё своими округлыми глазами.

– А уже ужин? – подняв брови, спросила Одилия.

– Ещё нет, но вам стоит начать к нему готовиться.

Переглянувшись ещё раз, дети бросили свои игры и убежали к крыльцу, где разошлись по своим домам.

Иво, стоя у порога, аккуратно открыл дверь, мотая головой в разные стороны, и так же тихо её закрыл, когда оказался внутри. Он медленно, почти что на цыпочках, подкрался к лестнице и уже почти дошёл до своей комнаты, как у самой двери над его головой послышался недовольный кашель его учителя. Мальчик нехотя на него посмотрел.

– Мсье фон Вернер, – поправив усы начал Фурье, – меня начинают беспокоить ваши побеги, которые в последнее время участились. Вас что-то тревожит?

– Совсем нет! – быстро ответил Иво.

– Тогда в чём дело? – Фурье изогнул бровь, прикидывая, как бы ему вытянуть из беглеца правду.

– Вы хотите знать, куда я ухожу?

– И зачем уходите тоже, а главное – я хочу знать, почему вы выбираете для своих прогулок именно учебное время.

Мальчик стыдливо отвёл взгляд, но как такового стыда он не испытывал.

– А когда начинается это… «учебное время»?

– Ровно в десять часов утра и длится до полудня.

– Прямо как работа у дедушки?

– А вы весьма внимательны, мсье, – посмеялся Фурье. Он хорошо знал привычки своего старого приятеля. – Да, прямо как работа у вашего дедушки.

– Но мой дедушка родом из Франции, а там люди встают позже и сразу идут на работу. И что же, мне вставать, завтракать и ждать пока начнётся урок? Вот я и выхожу в сад.

– То есть, вы за то, чтобы заниматься с раннего утра?

– Но ведь вы не проснётесь так рано.

Фурье издал непонятный звук, будто у него спёрло дыхание.

– Возможно, вы и правы, – заговорил он, вновь поправляя усы. – Во Франции я и правда вставал не так рано, как вы. Что ж, так и быть, заставлять вас терпеть столь мучительное ожидание больше не стану, начнём заниматься сразу после завтрака.

Засмеявшись, гувернёр направился в выделенную ему гостевую комнату, оставив Иво пережёвывать вместе с нижней губой ещё и колющее чувство проигрыша. Идти в комнату расхотелось, и мальчик, убрав руки за спину, как он обычно любил делать во время длинных и тяжёлых размышлений, поплёлся обратно в гостиную.

Стоило ему спуститься, как в дверь кто-то стал настойчиво тарабанить. Оказавшийся неподалёку Ашер открыл её молодому человеку суетливого вида, возраста примерно того же, что и Диана, в одетом наспех твидовом коричневом костюме с виновато-смущённой улыбкой.

– Здравствуйте! – бодро произнёс он, и выражение его лица стало удивлённым, будто не думал, что ему откроют. – Фрау фон Вернер не занята сейчас?

– Она просила не отвлекать её, только если это не что-то действительно важное, – привычным собранным тоном ответил Ашер, осматривая гостя с ног до головы, пока тот оглядывал помещение за спиной дворецкого.

Мужчина издал смешок и быстро принялся поправлять съехавший вправо синий галстук.

– Да-да, конечно. Э-э… скажите ей, что её приятель герр Шиллер очень хочет с ней поговорить и уже давно ждёт внизу! – сказал он, притоптывая ногой и постукивая большими пальцами рук друг о друга.

– Одну минуту, – дворецкий удалился, оставив гостю немое приглашение подождать хозяйку в гостиной.

Тот выдохнул так, словно проплыл пятьдесят метров, не поднимаясь на сушу. Мужчина засунул руки в карманы брюк и побрёл к ближайшему дивану, тщательно изучая свою обувь, но вдруг вместо вычищенных носков увидел перед собой улыбающегося маленького мальчика. Тут же он вскрикнул от неожиданности, чем сильно напугал проходящую мимо горничную Беккер, которая сразу же понеслась докладывать обо всём Мэри. Схватившись за сердце, он так же быстро успокоился, узнав в мальчике сына Дианы.

– Ну и напугал же ты меня, дружище! – усмехнувшись, произнёс мужчина, потрепав Иво по голове. – Занятая женщина, твоя мать. Тоже слоняешься в её ожидании?

– Она сказала, что мы с ней сходим к озеру, но прошла уже неделя, а она так и сидит у себя в кабинете, – с горечью признался мальчик.

– Вот дела! Мы с тобой вместе сходим, если она продолжит быть в плену у своей бумажной волокиты… или чем она там занята?

– Занята чем надо! – возмутилась внезапно появившаяся рядом Диана. – Позволь узнать, что же привело в наш скромный дом такого занятого человека, как ты?

– Чтобы ты знала, у меня сегодня выходной, а я должен заниматься кучей непонятно откуда взявшихся дел! А заплатят мне, вероятно, какими-нибудь яблоками, что выросли в саду, или крошечной суммой, которой и на мыло не хватит. Вот война!

– Слышали уже, как плохо тебе тут живётся. Сам-то в обновках стоишь, а похвастаться решил именно яблоками.

– Ты снова игнорируешь суть, Диана! Нет чтобы сделать мне комплимент, – да и что я, не могу позволить купить себе костюм, чтобы зайти в гости к приятельнице в чём-то поприличнее ночной рубахи? – а вообще я здесь по делу, – Шиллер вновь вернул руки в карманы и демонстративно отвернулся от собеседницы, но вскоре продолжил с прежним энтузиазмом: – Есть кое-какая история с нашим текстильным заводом, если тебе интересно, а тебе будет весьма интересно, готов поспорить. Ко мне недавно заходил его директор; не буду тратить время на пересказ нашего разговора, но суть в том, что дела идут неважно (хотя, казалось бы, всё должно было пойти только в гору), и тут он предлагает мне найти ему инвесторов. Говорит, мол, тяжело ему будет смотреть на то, как его детище выкупят какие-то алчные французы, как было ещё при твоей матери, и совсем там всё изуродуют, а к местным юнкерам у него и доверия побольше.

– И ты хочешь, чтобы я взяла под свою опеку этот завод? – скрестив на груди руки, произнесла Диана. В глазах её читался интерес, но лицо выражало лишь недоверие.

– Пока не хочу, а просто предлагаю. Дело не сиюминутное, но задуматься лучше заранее, чтобы после не метаться по всем крупным имениям как рекламщик и не стоять у двери с «заманчивым предложением стать инвестором».

– Как точно ты описал своё положение! – усмехнулась девушка.

– Да что ж ты…! В общем, я могу иметь тебя в виду?

– А что я получу, кроме ещё одной пачки бумажек?

– Неплохую прибыль, уважение среди других коммерсантов и, ну, как бы сказать… Я не хочу гадать наперёд, но если ты своего дворянского статуса вдруг лишишься, то хотя бы нажитое не потеряешь. А с бумагами и ко мне обратиться можешь – всё же, это я тебе предложил ввязаться во всё это.

Диана призадумалась над словами своего приятеля. Шиллер хоть и был человеком весьма суетливым, но если уж дела касались его области, то не доверять ему не было ни единого повода.

– Хорошо, пусть будет так, – произнесла девушка, попутно уходя обратно к лестнице дабы вернуться к работе. – Только не забудь меня предупредить, когда я буду тебе нужна.

– Мама, ты снова уходишь работать? – вдруг заговорил Иво, о присутствии которого все уже успели забыть. – Когда мы пойдём с тобой гулять? Ты ведь обещала ещё неделю назад!

– Обещала? – Диана остановилась и с изумлением взглянула на сына.

– Да, обещала! Обещала, что сходишь со мной на озеро.

Девушка вмиг сделалась раздражённой.

– Не глупи, милый. Я такого не говорила, – после она развернулась и окончательно скрылась из виду.

Объясняться ей совсем не хотелось, мало того, работы у неё и правда был непочатый край. С тех пор как Эскамильо оставил дом, неопытной в экономических расчётах и процентной прибыли Диане приходилось днями на пролёт ломать голову над тем, чем прежде ей заниматься доводилось в лучшем случае раз в месяц. Но теперь она позабыла, казалось, вообще обо всём: и о чае, что налила ей Беккер, и о сыне, и также забудет она и о Шиллере с его непонятными выкрутасами в течение ближайших нескольких часов.

Мальчик, полностью ошарашенный ответом матери, стоял на том же месте и не смел шелохнуться. Его одолевали и печаль, и досада, и гнев, но позволил он себе только рассерженно топнуть ногой и прикусить губу, нахмурив брови. Уже не первый раз его выставляли дураком, уверенно заявляя, что говорит он всякие глупости, которые сам же и выдумал. Но он ничего не мог поделать, по крайней мере доказать им не мог своей правоты, а потому начинал медленно и постепенно сомневаться в том, действительно ли он о чём-либо говорил.

Шиллер только осуждающе цокнул и покачал головой.

– Ну что за женщина, – последнее слово он произнёс особенно протяжно, как бы добавляя ноту порицания, – но ничего страшного. Мы и одни с тобой вполне можем сходить и на озеро, и на площадь, да хоть в Мюнхен уехать, – и протянул мальчику руку, которую тот охотно обхватил своими маленькими пальцами.

Вместе они решили пройтись только по площади, так как время близилось к вечеру, а до озера идти было не близко. Задирая голову, Иво осматривал объятые красным закатным полотном дома – люди если и сидели дома, то в основном были там не одни, а встречали гостей. Особенно это любили дамы, но большинство квартир пустовали, ведь под вечер солнце жгло не так сильно, как днём, и дышать было куда свободнее. Шиллер старался не умолкать (да и умолкнуть было ему трудно), лишь бы мальчик подле него не зевал от скуки, однако тот мог находить себе занятие даже сидя в углу прачечной, вглядываясь в повторяющийся, но кажущийся таким разным, узор на пожелтевших обоях.

Мужчина рассказывал истории, может быть, не такие занимательные, какими были рассказы о морских плаваниях Эскамильо, но от того не менее интересные. Их героями были простые люди, попадавшие в простые жизненные ситуации, каких и у самих фон Вернеров бывало по несколько раз за день. И слушать их было – словно заглянуть в чьё-то окно. Кто бы мог подумать, что у кого-то, в обветшалой скромной квартире, могла разыграться драма ничем не уступавшая тем, что были на торговых кораблях. Вместо акул были непутёвые соседи и ленивые офицеры, сокровища находили не в сундуках и дрейфующих ящиках, а на полках между книгами в тайнике у какой-нибудь старушки, даже пираты свои были! И от всего этого Иво приходил в такой же восторг, также внимал каждому слову и так живо представлял все эти события, как если бы сейчас лежал в постели, укутанный до носа в пуховое одеяло, и слушал отца.

В молодом и ещё горящим своим делом Эрнсте Шиллере было то, чего не хватало многим жителям Санджарда. Пусть это и был город, напоминал он скорее деревню своим размеренным сельским образом жизни и совершенно незатейливым характером горожан. И Шиллер непременно выделялся своим чисто городским мышлением. Стоило ему сойти с поезда несколько лет тому назад, как он сразу осознал всю трагичность своего положения. По дороге до выписанной ему квартиры он долго и мучительно размышлял, корил себя за необдуманность сказанных слов и пылкость характера, но уже не мог вернуть прошлого – ему теперь, бывшему преуспевающему и амбициозному юристу, пришлось бы мириться с деревенским укладом жизни, бывший ему совсем несвойственным.

В первый месяц молодой человек ходил сам не свой, нигде не мог он найти себе места. Его соседка, какая-то сварливая старуха имени которой он даже не запомнил, вечно встречала и провожала его колкостями и ни разу в них не повторялась. Уж очень нравилось ей наблюдать за отчаянием потерянного в чужом краю человека. Но тот её решительно игнорировал, сохраняя стойкость духа, что была ещё одной его отличительной чертой.

Он всё бродил по мощёным улочкам средь домов, таких похожих на те, что он наблюдал день изо дня в Мюнхене, пока мотался между работой и домом, и с помутневшим от ностальгии сознанием сам не заметил, как ноги привели его в распивочную. Та мгновенно вернула его в чувство разившим внутри едким запахом спиртного и не умолкавшим гамом пьяненьких людей. Он упал за свободный стол чуть ли не в самом дальнем углу (всё-таки совсем изолироваться от людей он не хотел) и заказал первое, что увидел.

Дверь вновь открылась, но не на распашку как обычно оно бывает, когда внутрь спешат ввалиться очередные несколько пьяниц, а довольно спокойно, отчасти даже скромно, потому Шиллер вовсе и не обратил на это внимания, будучи поглощённым с головой своими мыслями. Зашедший мужчина, высокий молодой человек в очках с круглой оправой, в аккуратном ухоженном костюме и со взглядом крайне измученным, почти что мертвецким, не оглядываясь прошёл к столу, за котором уже хмелел юрист, и был, кажется, совсем не удивлён его побитым состоянием. Он осел напротив не говоря ни слова и только оглядывал и без того печальный его вид.

– Вам помощь нужна? – спустя пару минут поинтересовался мужчина, понаблюдав за лежащим чуть ли не без чувств Шиллером.

Юрист нехотя поднял на него взгляд, щурясь от света, и переспросил:

– Помощь? Какая помощь?.. Мне что ли? Не-е, мне помощь… ни к чему.

– Судя по вашему виду и неумению выбирать напитки, она вам всё-таки не помешала бы, – также спокойно проговорил мужчина и прибавил: – Пьёте вы, конечно, ту ещё дрянь.

Это неосторожно брошенное замечание явно было ошибкой.

– Это кто выбирать-то не умеет? – оживился вдруг Шиллер и вяло ударил обмякшим кулаком об стол. – Ещё будет мне тут… какой-то выглаженный педант говорить, что я в спиртном не разбираюсь… Иди куда шёл со своей помощью… очкастый, – прибавил он.

Мужчина лишь повёл бровями, сделав вид, что не услышал последнее слово. Что-то будто всё-таки тянуло его предложить свою помощь.

– Вы не похожи на местного, герр, – начал он, – да и я вас здесь раньше не видел. Кем будете?

– Не видел он… А ты тут кто, городской смотритель что ли, чтоб всех знать, а? Да и с чего это я… и не местный? Я ещё какой местный! – и он вновь ударил кулаком об стол.

– Я не сомневаюсь, что вы гражданин этой страны, а вот в нашем городе вы, видимо, недавно.

– Ну да, да-а… недавно. Вот угораздило ж меня, непутёвого такого, загреметь в эту глушь! – проскулил Шиллер, опустив голову себе на руки. – А ведь мог бы уступить барану! Уступить и жить себе дальше, может даже и в работе преуспеть, и с друзьями сидеть вечерами у кого-то на квартире… Эх, на квартире! На старенькой рухлой квартирке у Зеккера в обнимку с полусонной его собакой Никой! И болтать до утра… до самого утра говорить, как хорошо сидеть в их кругу, и как плохо проснуться в зябкой постели у себя дома… Вот тебе-то, тебе-то, наверное, и знать не приходилось, какого это, потерять всё из-за своего же характера. Да и вообще… ты сам из себя такой весь, чего забыл тут, среди обрюзгших пьяниц?

– Я здесь доктор, Вильгельм Дитрих, как вам угодно.

– Доктор? И что вдруг доктор (это слово он произнёс особенно громко) да и к спиртному-то губы приложил?

– Всяко голову от чужих пустых жалоб от отсутствия собеседника лучше в таких местах чистить, уж вам виднее.

– Мне-то, да-а, виднее! Я вообще юрист, свою контору имел в Мюнхене… Да вот здесь оказался из-за подвешенного языка одного поганого стервятника. Я так-то Шиллером буду по фамилии… Эрнстом Шиллером…

– Ну раз мы знакомы теперь будем, герр Шиллер, – проговорил доктор, поправив спадавшие с носа очки, – давайте тогда ещё по рюмке.

Так просидели они ещё минут двадцать, пока Дитрих не взглянул на свои часы, время на которых говорило, что пора бы уже давно быть дома. Шатаясь, но всё же упёрто, перебирая ногами, Шиллер, оперевшись на плечо нового знакомого, добрёл с ним по узкой дорожке, освещённой одним еле живым фонарём, до хорошенько заштукатуренного дома. На фоне соседних он выделялся своей опрятностью, как и сам Дитрих.

– Это что ж, ваш дом будет? – спросил Шиллер, отпустив стоящего рядом.

– И дом, и клиника, – ответил доктор. – У меня кабинет на первом этаже. Теперь будете знать, герр Шиллер, куда прийти если хуже сделается.

Кивнув пару раз, Шиллер уж хотел было пойти до своего дома, но доктор его остановил. Он вытянул из кармана пальто тёмный пузырёк откуда отсыпал ему в руку горсть пилюль.

– Это вам от похмелья, – добродушно сказал он, после чего откланялся и ушёл.

Вспомнил Шиллер об этой случайной встрече со своим другом Вильгельмом Дитрихом совершенно неожиданно, пока проходил мимо той самой распивочной, так и стоявшей на той же улице. Было это лет так семь аль восемь назад, но каждый раз вызывало у него приятную улыбку и скромный стыд за свои слова.

Дверь распивочной аккуратно распахнулась и абсолютно невозмутимо с сигаретой меж губ оттуда вышел упомянутый выше доктор Дитрих и своим появлением поверг в секундное оцепенение Шиллера. Тут же он его окликнул:

– Дитрих! Какая встреча! Я-то думал ты из своего кабинета совсем не выбираешься, – радостно заговорил Шиллер, подойдя ближе и протянув другу руку для приветствия.

Дитрих повёл бровью, делая затяжку, и пожал ладонь друга.

– Решил понадеяться, что сегодня никого экстренно оперировать не придётся. Иной раз им нужно будет подождать.

– Эх, подлец! Но отдых дело важное, а то ты себя видел? Такое чувство, словно подушка в последний раз видела твоё лицо неделю назад.

– Не преувеличивай. Сам, я смотрю, не бедствуешь. Костюм прикупил? А то сил порой не было смотреть на тебя в одних и тех же лохмотьях.

– Да что вы все к этому костюму пристали? Ну купил! Сам же говоришь, теперь хоть приятнее на меня смотреть.

Шиллер рассмеялся добродушно настолько, что даже вечно уставший и с угрюмой гримасой Дитрих улыбнулся краем губ.

– Куда держишь путь? – спросил доктор. – Или решил проветриться?

– Да вот, вывел на прогулку сына нашей уважаемой фрау фон Вернер. А то ей, видите ли, некогда сделалось. Всё сидит как ты, погрязшая в бумажонках.

– И где же он, позволь спросить? – с усмешкой заметил Дитрих.

Шиллер посчитал его слова не более чем глупой шуткой, но оглянувшись вокруг, понял, что мальчика и правда рядом нет. Глаза его тут же забегали по всей улице в поиске русой макушки, но натыкался он лишь на смеющийся люд и выползающих из распивочной хмельных мужиков. Он быстрыми шагами оглядел окрестность у площади, нервно покусывая губу и мотая головой в растерянности. Наконец он выдохнул, когда заметил Иво у фонтана в центре площади.

– Ты куда сбежал, друг мой? – бегло заговорил Шиллер хватая мальчика за плечи и осматривая его с ног до головы. – Твоя мать меня на корм своим розам пустит, если с тобой что-то случится!

– Успокойся уже, Эрнст, – Дитрих также осмотрел мальчика, придерживая друга за плечо. – Всё с ним в порядке. Следить надо было тщательнее, а не болтать, позабыв обо всём.

– Скажешь тоже, советчик нашёлся, – разгорячился Шиллер, но с замечанием был согласен.

Доктор хотел было поздороваться с Иво, спросить о том, как они с матерью поживают, но как гром средь бела дня по площади с визгами начала метаться женщина, с бледным как простыня лицом.

– Доктор! – вопила она, – Доктор, вот вы где! Беда, милый, беда-а, сестра моя без чувств лежит дома, совсем увядшая! – она говорила задыхаясь, хватая Дитриха за руки. – Ну что же вы стоите! Она же там совсем издохнется!

Доктор перехватил её трясущиеся ручонки и успокоил, заверив, что прямо сейчас отправится вслед за ней и посмотрит на её сестру, после чего пошлёт к ним медсестру. Оба поспешно скрылись. Чуть перепуганный люд на площади поглядывал им вслед, но очень скоро вернулся к своим делам, и вряд ли кто-то из них всерьёз задумается о судьбе бедной сестры той взбалмошной женщины.

Шиллер, по обыкновению покачав головой и цокнув языком, взял мальчика за руку и повёл обратно в «Розендорф». А Иво всё думал о завлёкшем его фонтане. Причудливым ему казалось то, зачем люди кидают туда различные драгоценности в надежде, что желания их вдруг сами собой исполнятся, ведь видел он и как нищие эти самые драгоценности достают. Но важен им не факт того, что условная монета лежит там, на позеленевшем дне, а то, что они вкладывают в этот великодушный и до безобразия глупый жест. Свои монеты он, конечно, бросать в фонтан не вздумал – знал, что на них можно купить ароматную булку или даже пряник какой-нибудь расписной. Да и нужна ему, смелому и трудолюбивому, какая-то лишняя помощь в виде фантомного слушателя его желаний? Смотря на отца с матерью, а теперь ещё и на герра Шиллера, с его историями о бедном народе, Иво постепенно привыкал, что ничего в этом мире просто так никому не достаётся, и что никакая волшебная вера в чудо не поможет ему так, как лишняя медная монета в кармане.

XI

Уже почти месяц прошёл с того момента, как «Розендорф», казалось, смертельно опустел. Диана изо дня в день спала всё хуже, ворочалась в пустой и жаркой постели, веки никак не смыкались. Не покидали её противные до тошноты кошмары и тревожные мысли, роившиеся в её голове днём, точно назойливые комары. Она старалась себя отвлечь как могла – прогуливалась по саду, выбирала книгу, что попроще и с героиней поглупее, и садилась под любимую яблоню на час-другой. Днём выходить она не любила, зной вынуждал её слоняться как поникший от засухи цветок в поиске хоть малейшего клочка земли в тени и мучительно ожидая слабого порыва ветерка. Потому всё чаще она стала гулять по ночам. В детстве Диана с матерью регулярно утраивали прогулки в такое время и не страшили их вовсе темнота и совы, ведь ничто не казалось опасным, пока она держала Грету за руку, обвивши её как обезьянка дерево. Девочка смотрела на небо и думала, как же далеко находятся звёзды, но дарят свет даже ей, а смотря на полную луну, всегда загадывала желания. Вот и сейчас глядела она на яркое блюдце на вороном небе и молила о скорейшем возвращении мужа.

Ближе к полуночи Диана возвращалась в дом, где дожидалась её Мэри. Обычно горничная уходила домой после девяти вечера, но теперь и она не могла оставить работу, как всем говорила, хотя на самом деле сидела допоздна из-за мечущегося в груди беспокойства. Но в тот вечер осталась она ещё и потому, что почтальон в самый последний момент занёс им очередную стопку писем, которых было порядком больше, чем приносят в любой другой день. Передать хотела лично – на Петерса надежды возлагала крайне редко, ибо тот вполне мог и забыть, и потерять, а потом как ни в чём не бывало сказать: «Ну что ж важного может быть в простых пожелтевших обрезах?» – и посмотреть так высокомерно, что непременно захочется если не дать ему хорошенькой пощёчины, так высказать пару колкостей.

– Фрау фон Вернер, постойте, – обратила на себя внимание хозяйки Мэри и протянула ей ровную стопочку бумаг. – Вам корреспонденцию прислали.

– Так поздно? – вяло пробормотала Диана. – Спасибо, дорогая. А чего ж ты домой не идёшь? Неужели меня караулишь?

– У меня ещё были дела в прачечной, – соврала ей горничная. – Сейчас вот, пойду уже.

Протянув небрежное «Хорошо», перешедшее в сонный зевок, Диана поднялась в свой кабинет, который успел надоесть ей настолько, что каждый раз открывая эту старую дверь с потрескавшейся краской, она угрюмо морщилась от противного запаха пыли и старой бумаги, почти нулевого освещения, вида тонны незаполненных документов, и желала как можно скорее захлопнуть дверь и больше никогда её не открывать. Хозяйка с силой бросила письма на пустой кофейный столик и упала на диван. Ей хотелось закричать и устроить в мелком кабинете полный хаос, раскидать все книги, сгрести весь хлам со стола на пол, разорвать и выкинуть в окно ненавистные квитанции, но всё, что она могла, так это полулёжа на продавленном стареньком диване измерить взглядом потолок. Время на часах перевалило за час ночи.

Диана медленно приняла сидячее положение, словно была чем-то больна, настолько измождённо выглядело её лицо и слабы были движения. Несколько прядей выскользнули из пучка на её затылке и стали неприятно щекотать вспотевшую шею. «Когда же это всё закончится?» – проскулила она сама про себя, но вдруг её взгляд зацепился за вылетевшее из стопки маленькое письмецо. Это даже было не совсем письмо, скорее записка, впопыхах сложенная.

Она покрутила записку в руках. Самый обычный листок бумаги на ощупь пах то ли землёй, то ли чем-то сильно её напоминавшем, края слегка измахрились, а на месте сгибов листочек и вовсе рвался от малейшего движения. Очень хотелось Диане поскорее развернуть письмо, жадно прочитать его, но что-то будто её останавливало. Даже увидев перед глазами текст, она не решалась его прочесть. В груди её сердце трепетало, ладони понемногу начали потеть, и она обтёрла их о платье.

Наконец, она приступила к чтению, и почти сразу же остановилась. Руки её затряслись пуще прежнего, а сердце чуть ли не вылетало из груди. В размазанных буквах, быстро выведенных карандашом явно не на столе, она узнала почерк мужа и до того это осознание её порадовало, что теперь отвести глаз от текста было невозможно. Слово за словом проглатывала она глазами, перечитывая некоторые вновь и вновь, чтобы понять их суть, и до того в миг опьянела, что зайди к ней кто-нибудь в этот момент, то подумал бы, что она выглядела как последняя дура с туповатой улыбкой и подрагивающими от смеха плечами.

Но вот она дочитала до последней точки. Письмо шло до неё три дня. За всё это время Эскамильо никак не мог ей что-либо написать, хотя в голове его весь текст был давно готов, только возьми карандаш и перенеси его на бумагу. Он знал, что его жена не переносит тяжёлые новости и чужие страдания, потому о действиях на фронте не рассказал, ограничившись лаконичным «не худо, и тем лучше». Писал он больше о том, как себя чувствует и как безмерно скучает по своей любимой и сыну. Бодрость духа он не терял ни на день, каждое утро просыпался с мыслью о скорой победе и возвращении домой, а к вечеру засыпал как мертвец с уже другой мыслью о том, как же семья его проводит дома свободное время. Упомянул и об Андре; он всегда подле него, слушает его бредни и на каждую кивает. Он умолчал о том, что порой мрачность и задумчивость друга его пугала – подумал, что Диана обязательно поделится этим с Луизой, а та непременно начнёт себя накручивать и совсем покой потеряет, тем более Андре и сам ей пишет. Большего женщине знать и не надо было.

Она с тёплой улыбкой и невиданной энергией в теле отложила письмо. Хорошие новости от мужа были лучше любого лекарства. Рука её потянулась за следующим письмом, гордо возвышавшимся над остальными. Когда оно оказалось перед ней, радость внутри неё поутихла. Вид у конверта был поблагороднее предыдущей военной записки, даже сургучная красная печать присутствовала. Как раз от этой самой печати у Дианы резко спёрло дыхание. Такие приходили только от её отца.

Со стойким отвращение она вскрыла конверт и вытащила оттуда белоснежный лист бумаги, чуть ли не искрящийся от белизны. Уже готовясь увидеть очередные миллион абзацев пренеприятнейшей критики от старого отца, Диана улеглась поудобнее на диван и развернула листок, но первые же слова её вновь поразили.

Увидела она отнюдь не плотно прижатые друг к другу слова с петельчатыми изгибами, которые любил писать её отец в большом количестве, а всего лишь полстраницы не особо густого текста. Девушка нахмурилась; письмо извещало её о смерти Вейлора вечером четыре дня тому назад.

В душе её поселилась странная радость и одновременно с ней отвращение к самой себе. Как она может радоваться смерти собственного отца? А как же Иво? Ведь дедушка делал всё чтобы он вырос образованным и начитанным юношей. Вопросов было слишком много, поэтому Диана вновь опустила глаза в текст. Конечно, камердинер её отца дословно передал все его желания и даже сообщил о доле наследства, которую Вейлор ей почему-то оставил.

Письмо с пренебрежением улетело обратно на кофейный столик. «Какого чёрта? – возмутилась Диана, покусывая косточку указательного пальца. – Стоило мне о нём забыть, как тут он снова решил о себе напомнить. Ну что за старик… сил моих на него нет! И что теперь мне нужно делать? Ещё и это наследство… Зачем он вообще мне что-то передал, если я так его раздражала? Боже! Даже после смерти от него одни проблемы!» – она проскулила себе в руку, и опять поднялась на ноги. Ей не хотелось больше ничего делать, не хотелось думать. С письмом было решено разобраться на другой день, а пока Диана потянулась за последним примечательным конвертом, от которого она совсем не знала, чего ждать. И как же ей стало легко на душе, когда она поняла, что это всего лишь оплата за её работу. Она быстро убрала деньги к остальным конвертам и, наконец, ушла спать.

Проснулась она на следующее утро с хорошим настроением – впервые за долгое время она чувствовала себя действительно отдохнувшей. Спустившись вниз, Диана ожидала увидеть привычную картину с доедающим завтрак сыном, одной ногой уже готового сорваться с места, ходящей по коридорам Мэри с корзинкой из-под белья или тряпочкой для пыли и Луизой, бережно убирающей посуду, которая, заприметив подругу, непременно ей улыбнётся и отправится заваривать свежий чай.

Но вместо столь приятной атмосферы утренней суеты она почувствовала ноющую боль в шее и необъяснимое раздражение. О письме из Франции ей одним только своим присутствием напомнил Фурье, сверяющий время у напольных часов в коридоре.

– Вы сегодня рано, герр Фурье, – с каким-то презрительным тоном сказала Диана, усаживаясь на своё место за столом.

Гувернёр поднял на неё глаза, но никакая эмоция на его лице не промелькнула; он вернулся к изучению часов.

– Доброе утро, фрау фон Вернер, – дружелюбно начал он, помолчав какое-то время. – Ваш сын – удивительный ребёнок. Он очень правильно посоветовал мне вставать пораньше. Знаете, я даже не чувствую себя уставшим.

– А раньше разве чувствовали? – спросила она.

– Если вы думаете, что дело в комнате или других материальных вещах, то можете не переживать, ваше гостеприимство не знает границ. Но вам должно быть известно, как трудно заснуть и выспаться, когда думаешь о всякой ерунде, не стоящей и минуты размышлений. Да и как учитель, я, пожалуй, подавал не самый лучший пример, допоздна гуляя по городу.

– У меня есть хороший знакомый, он доктор, если вас что-то тревожит, можете к нему сходить.

– Вы меня неправильно поняли, фрау фон Вернер, но я очень благодарен что вы так обо мне беспокоитесь. Буду иметь вашего знакомого в виду. А сейчас мне пора, хорошего дня.

На часах было девять утра. Фурье отошёл чуть в сторону, ближе к прихожей, и посмотрел уже на свои карманные часы. Диана внимательно за ним наблюдала. Тут послышались частые громкие шажки на втором этаже, но на лестнице они резко притихли, будто кто-то крался. Из-за угла показался Иво, он тотчас замер в ступоре увидев перед собой учителя. Они молча друг на друга смотрели. Выражение лица мальчика сделалось мрачным, точно его поймали за какой-то шалостью, но на самом деле он сам неосознанно попался на свою же уловку.

– Доброе утро, мсье фон Вернер! – протянул ему руку забавно улыбавшийся Фурье. – Как хорошо, что вы сегодня рано. Я, как видите, тоже.

Иво ничего не говорил, только натужено улыбнулся.

– Ну что, раньше начнём – раньше закончим, так ведь? – продолжал Фурье. – Я как раз нашёл очень интересную тему для нашего занятия. Вам оно понравится.

Мальчик смиренно закивал, вздохнул, и вернул себе былой игривый настрой. Он не сильно расстраивался, когда что-то шло не по плану, хоть и мог с досады недолго позлиться, то ли на себя, то ли на окружающих, то ли ещё на что-то. В мыслях у него уже к тому моменту созревал другой план, сполна учитывавший предыдущие ошибки и претендующий на безоговорочный успех, ведь просто так он никогда отступать не думал. Конечно, дело было совершенно пустяковым.

Диана легонько улыбнулась, глядя на них, но вскоре вернулась к своему чаю. Взирая на своё отражение в тёмном напитке, она поймала себя на том, что мысли её вновь были заняты тяжёлыми, почти что неподъёмными переживаниями. В миг ей расхотелось и пить, и есть, она захотела прикрыть глаза и лечь обратно в постель, проспать всё на свете, ни о чём больше не думать.

Разбудил её от мечтаний неожиданный стук в дверь. «Кого принесло в такую рань?» – подумала Диана, нехотя поднимаясь с места. На пороге встретила её женщина лет тридцати, свежо и бодро выглядевшая, в ситцевом голубом платье с белоснежными рюшами на рукавах и длинной юбке – подруга и соседка Дианы Ольга Буевская. Ольга непременно была хороша собой, хоть и выглядеть со временем стала под стать этому месту, то есть по-деревенски. Она была миленькой блондинкой со строгими, но невероятно живыми и горящими большими голубыми глазами с длинными ресницами, с округлым личиком, слегка похудевшими щеками и обязательно накрашенными красной помадой тонкими губами. Ольга чуть ли не прыгала на месте, оглядывая изнурённую подругу, явно желая о чём-то ей в подробностях рассказать.

– Здравствуй, дорогая! – поздоровалась она, проходя внутрь. – Чего это ты такая мрачная? Спала плохо? Ну-ну, оно и видно. Когда ты последний раз в люди-то выбиралась, скажи-ка мне, душечка? Ах, какая прохлада у тебя здесь! Солнце палит с самого утра, хоть умирай на месте, а я без зонта.