Запретный плод

1 глава

Люся

– Толя… – тихо шепчу на ушко любимому мужу, вырисовывая на его груди завитки.

Толик, как всегда, спит беспробудным сном. После десяти лет совместного брака секс в нашей семье стал роскошью, как колбаса на Новый год.

Недавно я прочитала в газете одну фразу: «В Советском Союзе секса нет». Вот и у нас его в семье нет уже месяца три. Последний раз был на Восьмое марта, и то минуты на три, ничего и понять не успела. Завалившись на подушку, и тяжело выдыхаю.

– Толя! – крикнула я, толкая его в бок локтём.

– Люсь, отстань, мне на смену через десять минут вставать, – сонно проворчал он. – Пойди лучше свиньям жрать дай!

– Дала уже и свиньям, и курам! Тебе только не дала! – обиженно ответила я и отвернулась к стенке, рассматривая пёстрые узоры на ковре.

За спиной проворчал недовольный медведь – муж. Повернулся, и шершавая ладонь, словно случайно, коснулась талии. Внутри встрепенулось предчувствие, сладкое и терпкое. Затаив дыхание, подалась навстречу, ожидая, что вот сейчас взметнётся вверх ночная рубашка, сомнёт в жадных руках грудь, и он ворвётся в меня, вырывая стоны из самой глубины. Но…

– Люсь, – прошелестел бархатный голос у самого уха. – Мне ж на смену скоро… давай вечером?

Лёгкий поцелуй в плечо обжёг разочарованием. Взвыв от досады, отбросила его руку, будто назойливую муху. Перевалившись через тёплое тело, побрела к шкафу, и старая советская дверь отозвалась тоскливым скрипом.

Кто бы мог подумать, что всего через десять лет Толя превратится из горячего жеребца в вялый огурец? А ведь было время, когда он терзал меня всю ночь напролёт, и только под утро отпускал, измождённую, в объятия Морфея.

Сорвав с себя ночнушку, швырнула её в угол. Обнажённая, потянулась за платьем на нижнюю полку.

– Ах! – вырвалось у меня, когда сильные руки мужа обхватили мои бёдра. – Ты же говорил, у тебя смена?

– Могу и задержаться, – прорычал он, упираясь горячим членом в самое нутро моего желания.

Одним движением он повалил меня на перину, и старая кровать отозвалась стоном дерева под нашим весом. Толя навис надо мной, словно древний бог. Время над ним не властно – в свои годы он так же безупречен, как и десять лет назад. Каждое движение мускулистых рук, каждый изгиб его рельефного тела сводят меня с ума. Я распахнула ноги, готовая принять его, нутро трепетало в предвкушении. Он жадно припал к моей груди, обжигая кожу горячим дыханием. Шаловливой змейкой язык скользнул по набухшей горошинке, и веки сомкнулись в ожидании того момента, когда его огромный член ворвётся в меня, унося к звёздам.

Низкий рык сорвался с его губ, и он вошёл в меня, заполняя до предела. Сколько лет вместе, а я всё ещё задыхаюсь от его размера.

– Да-а… – простонала я, впиваясь ногтями в его спину.

Толя обрушивался на меня с неукротимой силой, и скрип старой кровати сплетался с моими прерывистыми стонами в единую симфонию страсти. Его мощное тело вдавливало меня в перину. В мгновение ока он перевернул меня на живот, притянул за бёдра и вошёл до самого предела. Крики блаженства вырываются из моей груди, утопая в подушке. Его большая рука властно прижала моё лицо к ней, сминая волосы на затылке. Лишь на мгновение мне удалось вырваться, чтобы глотнуть воздуха, но тяжёлая ладонь Толи снова впечатала меня обратно в податливую ткань.

Я уже парила в предвкушении небесного блаженства, когда волны оргазма готовы были накрыть с головой. Но тут Толя издал хриплый стон, его тело пронзила дрожь. Густое, обжигающее семя наполнило меня, и он, обессиленно рухнул, вдавливая меня в податливую перину.

– Ну, Толя… – скулю, от разочарования так и не получив желаемой разрядки.

– Прости, родная, на смену пора, – прошептал он, тяжело дыша, и ощутимо шлёпнул меня по ягодице, словно клеймом выжигая на коже огненный след. Толик вскочил с кровати, натянул трусы, подхватил аккуратно сложенную одежду со стула и пулей вылетел из комнаты.

– Соколов! – взревела я в бешенстве, швырнув подушку в захлопнувшуюся дверь. – Козёл ты этакий!

Но он уже не слышал. Толя вылетел из дома, дверь громыхнула, как выстрел, а я рухнула на кровать, ладони закрыли лицо. Внутри бушевал пожар, требуя невозможного, но пора было вставать – звала утренняя дойка.

Схватив первое попавшееся под руку платье, я в мгновение ока оделась, волосы стянула в тугую косу и спрятала под цветастой косынкой. Покружилась перед зеркалом, рассматривая себя придирчиво, со всех сторон. Фигура – гитара, грудь высокая, бёдра округлые, и ни намёка на целлюлит. Чего тебе ещё надобно, Соколовский?

Дверь шкафа хлопнула с сердитым вызовом, и я выбежала из дома. Работа в колхозе не сахар – приходится подниматься, когда петухи ещё только горланят. Выкатила из покосившегося сарая своего верного «Аиста», которого ласково звала «Аистёнком», и помчалась навстречу новому дню.

Солнце лишь только коснулось горизонта, и прохладный утренний воздух ласкал лицо, пробегая лёгкой дрожью по коже. Я летела по узким улочкам. С одной стороны теснились старенькие домики, с другой – простиралось бескрайнее море полей. У самых ворот колхоза меня уже ждала Зоя с пустыми вёдрами.

– Ну, куда ты с пустыми вёдрами, Зойка? – кричу я, резко тормозя у обочины. Велосипед чуть не вылетает из-под меня.

– Привет, Люсь! – заливается она в ответ, ставя ведра на пыльную землю. – На дойку тороплюсь! А ты чего это плетёшься? Опять возле Толика круги наворачивала?

Бросив велосипед, я подлетаю к ней пулей.

– Ты чего на всю округу глотку дерёшь? – шиплю я, стараясь унять злость.

У Зойки язык – помело, сболтнёт, а потом думает. И без того тоска в груди, а она ещё масла в огонь подливает. Только собралась ей пару ласковых высказать, как тишину разорвал гул приближающегося мотора.

Поднимая клубы пыли, у конторы затормозил знакомый грузовик, за рулём – Петрович. Из кузова лихо спрыгнул незнакомец в выцветшей от пыли рубашке. Высокий, статный, словно сошёл с плаката – настоящий комсомолец и передовик. Взъерошенные русые пряди упали на влажный от зноя лоб, рубашка прилипла к спине, обрисовывая каждый мускул, но даже в таком виде он приковывал взгляд. Давненько наш посёлок не видывал таких красавцев.

– А это кто? – с нескрываемым интересом спрашиваю я.

– Новый председатель колхоза. Ну, хорош, чертяка? Я бы с таким… – игриво отвечает она, расстёгивая верхние пуговицы на своей цветастой блузке.

– Ты же комсомолка! При живом муже на других заглядываешься!

– Я, прежде всего, женщина! А ты приглядись, Люсь, – ехидно бросает она, подмигивая. – Толик твой уже не тот конь, что прежде, а тут – кровь с молоком!

– Дура ты, Зойка! – выплёвываю я и, подхватив ведра, бегу в сарай. Проходя мимо конторы, украдкой бросаю ещё один взгляд на молодого председателя. Внутри что-то трепетно встрепенулось. Зойкины слова плотно засели в голове, пуская там свои ядовитые корни.

2 глава

Сергей

Разрываюсь между радостью и грустью. Ещё стараюсь не выплюнуть внутренности из-за тряски в кузове шишиги. Единственную дорогу до села разбили трактора и она больше похожа на застывшие волны грязи посреди бескрайнего океана пшеничных полей.

Летняя жара превратила месиво в пыль. Потрескавшиеся колёса грузовика поднимают серые клубы, пыль оседает на лице и белой рубашке.

На кой чёрт я надел белую рубашку?

На горизонте показались первые крыши жилых домов. Спрятанные за зелёными кронами пышных деревьев, они похожи на смущённую девицу, что стесняется оголить плечико, прикрываясь волнистыми прядями волос.

Уверен, здесь скромных девушек в каждом дворе можно найти. В отличие от городских, они умеют притворяться, что голого мужика в жизни не видели: пухлые щёчки краснеют, пышные груди чаще вздымаются, горящие глазки скромно смотрят в пол. Но стоит девочке стянуть с себя платье, как она превращается в валькирию, которую уже не остановить.

Мне нравятся такие игры. В них есть задор.

Столичные штучки куда прямолинейнее. Они знают, чего хотят и не разыгрывают спектаклей. С ними скучно. Наверно, поэтому я пока не нашёл ту саму. Должно быть, по этой же причине меня не стали повышать по службе в городе, а отправили в глухое село разбираться с делами проворовавшегося председателя. Не нужны передовому коллективу холостые мужики моего возраста. Особенно заведующему базой – жирному, потному борову, который боится, что я попорчу всех его секретарш.

И не зря боится.

Что ж, уверен и здесь найдутся гражданочки, которые будут совсем не прочь скрасить одинокие деревенские вечера.

Грузовик остановился на краю посёлка. Водитель – пожилой, загорелый мужичек в пыльной кепке, вытянул жилистую руку и постучал по борту. Пришлось на время забыть о пышных формах местных девушек и вернуться в образ серьёзного руководителя, радеющего за благополучие села.

Едва ноги коснулись пыльной дороги, водитель заревел мотор и скрылся в клубах поднятого им же песка.

Я осмотрелся. Обычный сельский пейзаж: за спиной остались желтеющие поля пшеницы. По правую руку расположилась контора. За ней возвышалось посеревшее зернохранилище, а вокруг него, брошенные то так, то сяк трактора и прочая колхозная техника.

Дворы начинались поодаль по левую руку, прячась в тени пышных крон вязов и каштанов. Между ними одинокими колоннами взмывали к высокому летнему небу свечи тополей.

Вроде обычный посёлок, но мой взгляд постоянно цеплялся за бардак. Наследие проворовавшегося председателя, за которым мне велено навести порядок. И, судя по окружающему пейзажу, о пышногрудых доярках придётся на время забыть.

Входная дверь конторы резко распахнулась и по скрипучим ступенькам мне навстречу выбежал коренастый невысокий мужичок. Загорелый, с кепкой набекрень. Он расставил руки в стороны, широко улыбался и чуть не повис на шее:

– Дорогой мой, дорогой, наконец-то приехали! – причитал он, похлопывая меня по плечам, отчего вокруг нас снова поднялась пыль. – Заждались, уважаемый, ой как заждались!

– Дорогу-то видели? Тридцать километров по ухабам, – проворчал я в ответ.

Несложно догадаться, что встречает меня местный бухгалтер. Это он сдал предыдущего председателя, поймав его на махинациях. Уверен, у него рыльце в пушку не меньше, но он оказался проворнее и свой зад вовремя прикрыл.

– Пойдёмте скорее, всё вам покажу!

Он тянул к конторе, но прямо сейчас я совершенно не готов приступать к делам. Хочется как минимум смыть дорожную грязь и сменить рубашку, а уже потом знакомиться с коллективом.

Озвучив своё пожелание, низкорослый бухгалтер потащил меня в другую сторону.

Дом председателя стоял вторым от начала посёлка. До конторы можно дойти за пять минут неспешным шагом. В соседях оказался пожилой мужичок Николай – так его представил бухгалтер. Николай сидел на лавочке возле покосившегося забора и курил папироску, с наслаждением выпуская клубы дыма изо рта.

Внутри моего нового дома скромненько, но чисто. Пёстрые занавески на узких окнах, сквозь которые пробивается яркое южное солнце, круглый дубовый стол, который помнит ещё царя Гороха, да кровать в углу, с высокой периной и не менее высокой горой подушек. Ну и куда же без ковра с оленями у кровати? У председателя колхоза обязательно должен быть ковёр.

Шифоньер в другом углу комнаты смотрит на меня высоким зеркалом, на котором успела осесть пыль. Чья-то женская рука навела порядок к моему приезду, разложив то тут, то там кружевные салфетки. Даже радиоприёмник на столе аккуратно покрыт салфеткой, как невеста фатой.

После безликой кооперативной квартиры, комната в избе кажется особенно тёплой и уютной. Жаль, что нет центрального водопровода. Но в этом есть своя романтика – умыться поутру родниковой водой куда полезнее и приятнее, чем открыть вентиль крана в ванной. А там, глядишь, баньку натопим вместе с бухгалтером, девиц загорелых пригласим.

Так, стоп, не до девиц пока.

Едва позволив прийти в себя с дороги, бухгалтер всё же затащил меня в контору. Первым делом бросилась в глаза некая бедность помещения: повсюду пыль, грязные окна и криво висящие плакаты о пользе ударного труда.

– Как же так? – не удержался я. – Контора – лицо колхоза, а у вас тут настоящий свинарник! Порядочных людей стыдно пригласить!

На мой крик из-за двери кабинета показалась премилая девичья головка. Невинные голубые глаза, поджатые губки и длинная коса русых волос. Она испуганно смотрит то на меня, то на бухгалтера.

– Это Ниночка! Ваша секретарша! – протараторил бухгалтер.

Та едва заметно кивнула, но взволнованный взгляд с меня не сводила.

– У предыдущего председателя тоже работала? – грозно спросил я, складывая руки на груди. – И что, не видела, чем начальник занимается? Не поверю!

В глазах молоденькой секретарши испуг сменился ужасом. Она резко замотала головой, а бухгалтер продолжал тараторить:

– Нет, нет, что вы, Сергей Борисович! Ниночка всего-то второй месяц работает. Она только училище закончила, девушка порядочная и очень исполнительная.

Ох, исполнительные девушки – моя слабость. Но вместо добродушной улыбки, я многозначительно кивнул и поспешил выйти из конторы на свежий воздух. Бухгалтер трусцой побежал за мной, рассказывая по пути важные вещи. Я стараюсь слушать, честно, но все мысли вертятся вокруг невинного личика секретарши.

За день мы посмотрели зернохранилище и технику, обошли склады и заглянули на ферму. Как я и думал – местные доярки в большинстве своём крепкие, фигуристые барышни, от которых сложно оторвать взгляд и вернуться к делам.

Вот уж не знаю, не то жаркое солнце, не то свежий воздух, но весь остаток вечера я провёл размышляя сразу по двум фронтам: с чего начать работу в колхозе и как же звонко умеют смеяться пышные доярочки. Невольно сам улыбнёшься.

Особенно одна запомнилась: светловолосая красавица с длинной косой и такой пышной грудью, что теперь даже во сне она не даст покоя. А её округлые бёдра так и вовсе сведут с ума. Когда она смеялась с подругой, у неё и грудь, и бёдра так зазывно колыхались, что пришлось срочно думать о комбайнах и где взять ещё солярки на уборку урожая. О чём угодно, да хоть о надоедливом бухгалтере, лишь бы не о её груди.

Первое рабочее утро началось с физкультуры. В здоровом теле – здоровый дух! Зарядка на свежем утреннем воздухе подняла настроение. Я готов свернуть все горы и решить дела немедленно и за один день. Ничто не сможет меня остановить. Даже сосед Николай, который с утра пораньше уже дымит папироску у своего забора и криво посматривает в мою сторону.

– Доброе! – махнул я ему, поправляя свежую рубашку.

Тот в ответ многозначительно кивает.

В конторе уже вовсю суетится бухгалтер, бегая по кругу с кипой бумаг. Завидя меня, он сто раз здоровается, вручает несколько папок и предупреждает, что зайдёт через час.

В приёмной сидит Ниночка. Всё та же косичка и голубое ситцевое платье под цвет её глаз. Она сосредоточенно набирает текст на массивной печатной машинке, методично отстукивая каждую клавишу.

Увидев меня, она вздрогнула, хрупкие плечи опустились и она едва слышно поздоровалась.

– И вам доброе утро, – отвечаю максимально нейтрально и спешу зайти в кабинет, чтобы не пялиться слишком долго на выпуклые части платья, скрытые за целомудренным рядом пуговок.

Ох уж этот свежий воздух и скромные девицы!

К обеду воздух в кабинете так раскаляется, что приходится открыть дверь. И работа встаёт. Отчёты, докладные, служебные записки – всё к чёрту! Я, как заворожённый, наблюдаю за ровной спиной Ниночки. Она продолжает набирать текст на машинке, а я стучу в такт кончиком пальца о поверхность стола и размышляю о том, сколько оборотов сделает её косичка вокруг моего кулака. Пока выходит два. Но, если притянуть её мордашку поближе, то и все три.

Пока я пялюсь на её ровную спинку и тонкую шею, спрятанную за косичкой, Ниночка ловко выдёргивает лист бумаги из машинки, встаёт и заходит в мой кабинет. Наконец, я могу рассмотреть её в полный рост: невысокая, хрупкая, словно фарфоровая статуэтка, и такая невинная, что появляется стойкое желание немедленно обнять и приласкать.

– Это последние цифры, – кладёт листок передо мной, – Пал Семёныч сказал для вас подготовить.

– Это кто? – искренне удивляюсь.

– Наш бухгалтер, Пал Семёныч.

– А, ну да. Благодарю.

Ниночка разворачивается и идёт к выходу, но я не выдерживаю и останавливаю её почти в дверях:

– Вы меня простите за вчерашнее. Я на вас зазря накричал, признаю.

Лёгкая улыбка впервые озаряет личико девушки и кажется, что само солнце ярче светит в пыльном кабинете. Озорные лучи проходят сквозь стёкла и я, наконец, обращаю внимание, что платье на Ниночке дюже уж тонкое. Сквозь ситцевую ткань вполне отчётливо видны стройные ножки, которые сходятся в самом интересном месте.

Да как же нормальному мужику работать в таких невыносимых условиях!

3 глава

Люся

Мысли мои заняты чем угодно, но только не работой. Из головы не шли слова Зойки о новом председателе. А может, действительно плюнуть на всё и пуститься во все тяжкие?

Дура! Сама же Зойку недавно за легкомыслие журила, а теперь туда же, в омут с головой. От этих раздумий настроение и вовсе упало ниже плинтуса. Всё валится из рук, масло в огонь подливает постоянно ломающаяся доильная установка.

– Да это б тебе! – выкрикиваю я, вышвыривая насадку.

– Люська! Ты чего такая злая с утра? Поди, твой ночью плохо приласкал? – донеслось ехидное Валькино стрекотание.

– Да она о нашем новом председателе грезит, – подхватила Зойка из соседнего стойла, заливаясь бесстыдным смехом.

– Тьфу на вас! Вашими бы языками только пшеницу на поле косить, больно уж остры, – огрызнулась я, отшвырнув злосчастный аппарат в сторону и принимаясь за ручную дойку.

– Да ладно тебе, Люсь, мы ж по-доброму, по-свойски, – примирительно улыбнулась Зоя, подходя ближе. – Правда, девки?

– Ага, ага! – дружно загалдели доярки.

Знаю я ваше «по-доброму», потом полсела кости перемывать будете, а мне это ни к чему – и так с Толиком последнее время искры летят.

– Ой, девки, а ведь и правда, председатель-то новый – глаз не оторвать! – мечтательно протянула Галька из дальнего угла коровника, и по гомону я поняла, что тема эта пришлась всем по душе.

– Хорош будет, когда аппарат новый поставит, да после старого председателя порядок наведёт, – ворчу я, нарочито громко, чтоб все слышали.

– Ох, Люська, ну и зануда ты! – Зоя отмахнулась от меня с досадой. – Мужики-то ласку любят!

Зойка вскочила, словно пружина распрямилась и принялась дефилировать по коровнику, выставляя грудь колесом, а попу – знаменем. В каждом движении – вызов, в каждом шаге – намёк. Идёт, как пантера, готовая к прыжку, и вся её походка – гимн искусству обольщения.

– Девчонки, если хотите, чтобы ваш мужик ради вас звёзды с неба воровал, придётся немножко поколдовать, – наставительно произносит она, приближаясь ко мне. – Например, невзначай, но очень нежно коснитесь его плеча, как бабочка крылом, тут же уберите руку и слегка отведите взгляд, будто стесняетесь. Потом поднимаете глаза, смотрите страстно, с придыханием, и шепчете: «Сергей Борисович, нам бы новый доильный аппарат поставить, а то старый совсем из сил выбился».

Смотрю на Зойку, как зачарованная, рот приоткрыт, любуюсь, как её тело изгибается в соблазнительном танце. У меня даже в горле пересохло, захотелось глотнуть воздуха, а уж какой эффект это произведёт на мужчину, страшно представить.

– Запомнила? А теперь поднимай свою пятую точку и вперёд, на сцену! – весело щебечет Зоя, подталкивая меня в бок.

Что ж, попробуем. Конечно, на Сергее Борисовиче такой фокус не проверну, но на Толике вполне могу. Выпрямившись, гордо расправила плечи и вышла в центр коровника. Девчонки хихикают и перешёптываются, украдкой поглядывая на меня. Решив немного добавить от себя, слегка расстёгиваю две верхние пуговицы на платье. Девушки одобрительно загудели. Широким шагом, покачивая бёдрами, словно спелая груша на ветру, я прохожу от одного конца сарая к другому, точь-в-точь как учила Зоя.

Девчата заливаются смехом, перебрасываясь колкими шутками, и их заразительное веселье, словно солнечный луч, пробилось сквозь тучу моей хандры. Мгновенно забыв о мрачном настроении, я, кокетливо вильнув бёдрами, собиралась пройтись ещё раз перед хохочущими подругами, демонстрируя всю свою грацию. Но вместо триумфальной походки, я замерла, словно громом поражённая.

Прямо у входа, будто изваяние древней статуи, стоял новый председатель. Руки, скрещенные на груди, взгляд – горящий и внимательный, скользил по мне, а на губах играла лёгкая, едва заметная ухмылка. Сердце подпрыгнуло к горлу, по коже пробежала ледяная дрожь. О, земля, разверзнись! Сгорая от стыда, я судорожно запахнула платье, лихорадочно застёгивая пуговицы. Только бы не увидел! Какой позор! Не зная, куда деться от смущения, я пулей метнулась за корову, делая вид, что работаю. Хохот подруг преследовал меня, а щёки горели, как спелые маки.

Толика я в этот день больше не видела – словно сквозь землю провалился. Обычно к обеду с поля приезжал, а тут – как отрезало. И Зойки нигде не сыщешь. Нужно у неё выпросить то самое красное платье на вечер и устроить Толику незабываемую ночь. Её слова, будто заноза, засели в голове: «Мужик ласку любит».

Хватит тянуть кота за хвост! Пора брать быка за рога, а точнее – Толика за…хм… инициативу. Два года живём как соседи, пора с этим кончать.

Обойдя колхоз вдоль и поперёк, Зойку я так и не нашла. Что ж, придётся покопаться в собственном сундуке. Там, в глубине, томится одно платье, ещё с сестриной свадьбы, лет пять назад. Помню, Толе оно страсть как понравилось, – дважды останавливались в кукурузном поле, пока добирались до соседнего села.

Смена тянулась словно резиновая, но мысль о предстоящей встрече с Толей обжигала, как искра. Упросила девчонок прикрыть и помчалась домой, словно на крыльях. Нужно было сотворить чудо! Первым делом, сбросив платок, набрала колодезной воды и поставила греться на плиту. Пока она закипала, пулей метнулась в сарай к уткам. Баба я не промах – управилась с птицей в мгновение ока. Ошпарила кипятком, ощипала, опалила на соломе и выпотрошила – всего час, и готово! Затем, с развевающимися на ветру волосами, умчалась в сад за румяными яблоками, а оттуда, прихватив лопату, – на огород за чесноком. Через полтора часа утка, нашпигованная яблоками, натёртая чесноком и душистыми травами, уже томилась в жаркой утробе духовки.

Полдела сделано. Пока по дому разливался дразнящий аромат, пришло время заняться собой. Схватив полотенце и мыло, побежала в летний душ. Внутри всё трепетало от предвкушения, давно я не встречала Толю с работы во всеоружии.

И вот на часах восемнадцать ноль-ноль. Утка источает умопомрачительный аромат, а я – при параде. Платье, словно сшитое по мне вчера, подчёркивало талию, отчего настроение взмыло до небес. Влажные волосы, наспех закрученные в гульку, добавляли образу игривости.

Нервно нарезая круги по кухне, то и дело поглядывала в окно. Уже почти семь, а его всё нет. Беспокойство, словно змея, заползало под кожу. Обычно он не задерживается. Бегать за мужем по селу – не в моих правилах. Оставалось лишь смиренно ждать, надеясь, что ничего не случилось.

С каждым часом предвкушение таяло, словно утренний туман, уступая место злости, едкой и обжигающей.

«Ну, Толя, попадёшься мне только… прибью!»

Романтические грёзы развеялись, уступив место мрачным фантазиям о том, как бы эффектнее отправить мужа в мир иной. Солнце давно утонуло в ночи, а его всё нет. Праздничное платье сменилось на шелковое ночное, волосы рассыпались по плечам, а остывший ужин томился в холодильнике.

"Где тебя черти носят, ирод?" – пронеслось в голове.

Тоска скрутила нутро, заставив выть от бессилия. Рухнув на кровать, я разразилась рыданиями. Подушка жадно впитывала мои слёзы, вопли отчаяния и солёные потоки обиды. Едва уловимое шуршание у двери заставило меня вздрогнуть и торопливо вытереть слёзы тыльной стороной ладони.

Явился…

Уже приготовилась обрушить на него всю свою ярость, но вовремя прикусила язык. Анатолий осторожно приоткрыл дверь в спальню и неслышно вошёл. Слабый свет из коридора скользнул по его лицу. Я лежала неподвижно, отвернувшись к стене, с плотно закрытыми глазами. Он скинул одежду и тихонько прилёг рядом. Еле сдержала новый приступ рыданий. Горячая ладонь обхватила меня сзади, притягивая к себе.

– Где ты был? – прошептала я, с трудом разлепляя пересохшие губы.

Толя молчал, и я почувствовала, как напряглось его тело.

– Новый председатель, чтоб ему пусто было, заставил выйти во вторую смену, – устало пробормотал он, зарываясь лицом в мои волосы.

Его слова немного притупили боль, но в сердце по-прежнему скребли кошки. Вопросы роились в голове, словно потревоженные осы. Почему пропустил ужин? Почему не позвонил, не предупредил? Хотела выплеснуть на него все эти упрёки, но он уже спал.

Всю ночь мои глаза были широко раскрыты. Лишь под утро я провалилась в беспокойный сон, который прервал безжалостный звонок будильника. Нужно было собираться на работу. Тихонько встав, я привела себя в порядок, покормила скотину и уже направилась к двери, как вдруг взгляд упал на мужнину рубашку, небрежно брошенную на стул. На ней лежал длинный чёрный волос. Аккуратно подняв его, я машинально намотала его на палец. Он явно не мой – мои волосы светлые.

"Председатель, говоришь, задержал?"

Теперь-то понятно, отчего в спальне нашей последнее время тишь да гладь! Узнаю, кто приложил к этому руку, – убью обоих! Скандал закатывать не стала, хоть и зудит внутри, – предъявить-то толком нечего. Волос… что волос? Скажет, в конюшне был, лошадь погладил, вот и прицепился.

Нет, я сама вычислю, какая кобыла моего жеребца приворожила! Злее фурии, лечу на работу. Всем нутром киплю, клокочу. Девки пытаются разговорить, да где там! Молчу, как партизан на допросе. Одна Зойка не трогает, лишь исподтишка бросает на меня взгляды, полные тревоги. Не хочу ни с кем делиться этой гадкой тайной, вдруг одна из них и есть та самая, чей волос я нашла на рубашке мужа?