Стеклянные дни
Глава 1. Архив забытых снов.
25 октября 2024 года, Прага.
Пыль в подвале библиотеки Карлова университета имела собственный запах – не просто затхлость веков, а что-то живое, словно дыхание спящих столетий. Катарина Новотна провела ладонью по корешку старинного фолианта и почувствовала, как под пальцами вибрирует едва уловимая энергия. Двадцать лет работы с древними манускриптами научили её доверять таким ощущениям.
Сегодня она пришла сюда не по делу. Три месяца назад исчез Томаш Черны, её коллега и что он был для неё? Друг? Нечто большее, что так и не решились назвать вслух? Полиция закрыла дело – взрослый мужчина имеет право исчезнуть, если хочет. Никаких следов преступления, никаких долгов, никаких угроз. Просто однажды утром его не стало.
Но фрау Новакова, домовладелица Томаша, позвонила вчера вечером:
– Доктор Новотна, вы ведь работали с паном Черны? У меня есть его вещи Странные такие. Боюсь их выбрасывать.
И вот теперь Катарина стояла перед старинным дубовым сундуком, который привезла прямо в подвал библиотеки – единственное место, где она чувствовала себя в безопасности среди тайн.
Замок щелкнул слишком легко, словно ждал именно её прикосновения.
Первое, что она увидела, – стопка тетрадей в черных обложках. Почерк Томаша, узнаваемый и торопливый. Но даты даты были невозможными.
"15 марта 2024 года. Сегодня я понял, что могу вернуться. Не метафорически – буквально. В тот день, когда всё пошло не так."
Катарина нахмурилась. 15 марта? Но в марте Томаш еще работал, они даже обедали вместе в университетском кафе. Он исчез только в июне.
"Катарина, если ты читаешь это – значит, время уже начало своими невидимыми нитями ткать новый узор. Помнишь нашу беседу о цикличности истории в кафе у Карлова моста? Ты сказала: 'История – это не река, а водоворот. Мы думаем, что плывем вперед, а на самом деле кружимся.' Тогда я подумал, что ты говоришь красиво, но абстрактно."
Сердце Катарины пропустило удар. Эта беседа действительно была. Но не в марте – в сентябре, уже после исчезновения Томаша. Она помнила этот разговор, помнила, как сидела одна в кафе, думала о нем и рассуждала вслух, обращаясь к пустому креслу напротив.
Или нет?
Память вдруг стала скользкой, как мокрое стекло. А может быть, они действительно сидели вдвоем? Может быть, это было в марте, и она просто запуталась в датах?
"Я нашел её, Катарина. Формулу, которую искали алхимики средневековья, но никогда не могли понять. Она была не в трактатах о превращении металлов. Она была в хрониках времени."
Под тетрадями лежал пергамент, пожелтевший от времени, но чернила на нем выглядели свежими. В верхнем углу – дата: "Anno Domini 1347". Год начала чумной эпидемии в Праге. Но написано было современной ручкой.
Формулы покрывали лист плотным узором – не алхимические символы, а математические уравнения. Физика, которую Катарина не понимала, но которая почему-то казалась до боли знакомой.
E = mc² √(1-v²/c²) ∫ψ(t)dt.
Под формулами – строчки на латыни:
"Tempus non est flumen, sed circulus. In circulo omnia sunt simul – praeteritum, praesens, futurum. Qui scit centrum invenire, potest ad quemliet punctum reverti."
"Время – не река, а круг. В круге всё существует одновременно – прошлое, настоящее, будущее. Кто умеет найти центр, может вернуться в любую точку."
– Боже мой, – прошептала Катарина.
Она изучала латынь, но эти слова звучали в её голове не как перевод, а как воспоминание. Словно она сама когда-то писала их при свете свечей, склонившись над пергаментом в каменной келье.
Зажмурилась, потерла виски. Слишком много кофе, слишком мало сна. Исчезновение Томаша выбило её из колеи сильнее, чем она готова была признать.
Но когда открыла глаза, формулы на пергаменте светились.
Не метафорически – буквально. Тонкие линии букв и цифр мерцали бледно-зеленым светом, как циферблат старинных часов в темноте.
Катарина попятилась, опрокинув стул. Сердце билось так громко, что, казалось, эхо разносилось по всему подвалу. Но свет не исчез. Более того – формулы начали двигаться. Символы перестраивались, образуя новые уравнения, новые смыслы.
И тогда она услышала голос.
Тихий, едва слышный, но безошибочно узнаваемый:
– Катарина найди меня.
Голос Томаша.
Она обернулась, но подвал был пуст. Только ряды стеллажей с древними книгами, только тишина и пыль веков.
– Томаш? – позвала она. – Томаш, ты здесь?
Эхо её голоса потерялось в лабиринте полок. Но пергамент продолжал светиться, и в этом свете проступали новые слова. Не написанные чернилами – выжженные светом в самой структуре пергамента:
"Первые врата открыты. Время ждет тебя в зеркале дней. Но помни – каждое возвращение оставляет след. И в конце все следы сходятся в одной точке."
Катарина протянула руку к пергаменту, и в момент прикосновения мир вокруг неё рассыпался.
Подвал библиотеки исчез. Исчезли стеллажи, тусклые лампы, каменные стены. Вместо них – бесконечный коридор из зеркал, каждое из которых отражало другую Катарину. В одном зеркале она была ребенком, в другом – старухой. В третьем – на ней было средневековое платье монахини, в четвертом – белый лабораторный халат.
И в каждом зеркале она держала в руках тот же светящийся пергамент.
– Что происходит? – крикнула она, и тысячи её отражений крикнули то же самое.
Но ответ пришел не от отражений.
– Ты наконец нашла первый ключ, – сказал Томаш, появляясь в конце зеркального коридора. – Добро пожаловать в Стеклянные дни, Катарина. Добро пожаловать в место, где время течет не вперед, а внутрь.
Он выглядел точно так же, как три месяца назад – высокий, слегка сутулый, с вечно взъерошенными волосами и глазами цвета осеннего неба. Но в этих глазах теперь было что-то новое. Знание. И усталость того, кто видел слишком много.
– Томаш! – Она рванулась к нему, но зеркала вокруг начали вращаться, создавая головокружительную карусель отражений. – Где ты был? Что случилось? Я искала тебя, я.
– Ты искала меня в неправильном времени, – перебил он, не приближаясь. – Я не исчез, Катарина. Я рассыпался на моменты. На тысячи версий себя, разбросанных по дням, которые были, есть и будут.
– Это бред! – выкрикнула она. – Томаш, вернись! Вернись в настоящее!
Он печально улыбнулся:
– А ты уверена, что знаешь, где настоящее? Посмотри на свои руки.
Катарина опустила взгляд и ахнула. Её руки менялись. То морщинистые и покрытые пигментными пятнами, то молодые и нежные, то покрытые чернильными пятнами от средневековых перьев.
– Время – это иллюзия, – продолжал Томаш. – Мы придумали его, чтобы не сойти с ума от понимания, что все наши жизни происходят одновременно. Прошлое, настоящее, будущее – всего лишь разные углы зрения на один и тот же кристалл бытия.
– Хватит философии! – Катарина попыталась сделать шаг вперед, но под ногами не было пола – только бесконечность зеркальных осколков. – Объясни нормально: что происходит?
– Я путешествовал, Катарина. Возвращался в свое прошлое, исправлял ошибки, менял решения. И каждое изменение создавало новую версию меня. В конце концов, версий стало так много, что они начали существовать независимо.
Зеркала вокруг них замедлили вращение, и Катарина увидела в них не свои отражения, а множество Томашей. Томаш-ребенок, Томаш-студент, Томаш-отец (хотя детей у него никогда не было), Томаш-профессор, Томаш-бродяга, Томаш в военной форме армии, которая исчезла полвека назад.
– А теперь, – тихо сказал Томаш, – они решили объединиться. Но для этого нужен катализатор. Кто-то, кто сможет собрать все осколки в одно целое.
– И ты думаешь, что это я?
– Я не думаю, Катарина. Я знаю. Потому что ты уже это делала. В одной из временных линий. И ты будешь это делать в других.
Мир зеркал начал медленно растворяться. Подвал библиотеки проступал сквозь иллюзию, как проявляющаяся фотография.
– Подожди! – крикнула Катарина. – Не исчезай! Скажи мне, что делать!
– Читай дневники, – голос Томаша стал эхом. – Найди в них правду. Но помни – каждая страница изменит тебя. А в конце.
– В конце что?
– В конце ты поймешь, что была частью эксперимента с самого начала.
Зеркала рассыпались в тысячи осколков, каждый из которых отражал момент из жизни, которую Катарина не помнила. И в последний миг перед полным исчезновением видения она увидела себя, сидящую за письменным столом в средневековой келье, пишущую при свете свечи те самые формулы, которые только что нашла на пергаменте.
А рядом с ней стоял Томаш – но не тот, которого она знала, а другой. Более взрослый, с седыми волосами и глазами, полными тайн.
И он говорил: "Пора начинать, Катарина. Пора менять то, что уже было изменено."
Катарина очнулась на полу подвала, сжимая в руке обычный пожелтевший пергамент. Формулы не светились. Голоса не было. Только тишина и запах старой пыли.
Но на пергаменте, в самом низу, появилась новая строчка. Написанная её собственным почерком:
"День первый. Я помню то, чего не было. Начинаю понимать то, что еще не случилось."
Катарина вскочила на ноги и выбежала из подвала, не оглядываясь. За спиной остались дневники Томаша, пергамент и старинный сундук.
Но она знала, что вернется. Должна вернуться.
Потому что теперь она понимала: исчезновение Томаша было не концом истории.
Это было только началом.
Глава 2. Дневники чужой памяти.
26 октября 2024 года, Прага.
Катарина не спала всю ночь. Сидела на кухне своей квартиры в Винограде, пила остывший кофе и пыталась убедить себя, что вчера был просто нервный срыв. Переутомление, стресс из-за исчезновения Томаша, недосып – всё это могло вызвать галлюцинации.
Но на столе перед ней лежал пергамент. Самый обычный, пожелтевший от времени, без какого-либо свечения. А внизу, чёрными чернилами её собственной ручки, была написана строчка, которую она не помнила, как делала:
"День первый. Я помню то, чего не было. Начинаю понимать то, что еще не случилось."
Почерк был её, но стиль – чужой. Более размашистый, увереннней. Словно писала другая Катарина. Более взрослая или более опытная?
В семь утра зазвонил телефон.
– Доктор Новотна? Это Павел Горан из архивного отдела. Простите за ранний звонок, но у нас тут странная ситуация.
Катарина знала Павла – молодой аспирант, специалист по средневековой палеографии. Тихий, методичный, из тех, кто никогда не звонит без серьёзного повода.
– Что случилось, Павел?
– Вчера, после вашего ухода, я спустился в подвал проверить климат-контроль. И обнаружил как это объяснить изменения в документах.
У Катарины похолодел затылок:
– Какие изменения?
– В хрониках Козьмы Пражского появились новые записи. На страницах, которые я знаю наизусть. Текст написан тем же почерком, теми же чернилами, но его точно не было вчера. И ещё доктор Новотна, эти записи о событиях, которые не происходили.
Через полчаса Катарина стояла в подвале библиотеки рядом с Павлом. Сундук с дневниками Томаша исчез – словно его никогда не было. Но хроники XII века лежали на исследовательском столе, открытые на странице, которая заставила Катарину покрыться холодным потом.
Латинский текст, написанный рукой средневекового переписчика, гласил:
"Anno Domini 1119. In hac die vidi mirum spectaculum in curia Pragensi. Mulier quaedam, nomine Catharina, ex tempore futuro venerat. Loqueatur linguam nostram, sed more alieno. Dixit se esse studiosam temporum, et formulas secretas haere"
"В год Господень 1119. В сей день видел я чудесное зрелище во дворе Пражском. Некая женщина, именем Катарина, из будущего времени пришла. Говорила на языке нашем, но способом чужим. Сказала, что является изучательницей времён и тайные формулы имеет"
– Это невозможно, – прошептала Катарина.
– Я проверил чернила под увеличительным стеклом, – сказал Павел дрожащим голосом. – Они подлинные. Возраст – девять сотен лет. Но я клянусь, что вчера этого текста не было.
Катарина перевернула страницу и оцепенела. Там была её фотография. Средневековая миниатюра, выполненная золотом и темперой, но изображавшая её лицо с фотографической точностью. Она была одета в монашеское одеяние, держала в руках светящуюся книгу, а рядом с ней стоял мужчина в одеждах алхимика.
Томаш.
– Павел, – сказала она, стараясь, чтобы голос звучал спокойно, – никому ни слова об этом. Понимаешь? Никому.
– Но доктор, это же открытие века! Свидетельства путешествий во времени в средневековых источниках.
– Павел. – Она посмотрела ему в глаза. – Ты мне доверяешь?
Он кивнул.
– Тогда дай мне три дня. Я разберусь, что происходит. А пока – молчание.
Вернувшись домой, Катарина заперлась в кабинете и достала из сейфа то, что привезла из подвала тайком от Павла – три тетради в чёрных обложках. Дневники Томаша.
Открыла первую страницу и замерла.
Текст изменился.
Вчера первая запись была от 15 марта. Теперь она была датирована 23 октября 2024 года – позавчера.
"День минус два до начала. Катарина ещё не знает, но уже чувствует. Время начинает течь в обратную сторону. Скоро она найдёт мой архив и прочитает эти строки. А я буду наблюдать, как она повторяет мой путь."
"Интересно, поймёт ли она, что мы с ней – не первые? Что этот цикл повторяется уже тысячу лет? Каждый раз находится кто-то новый, кто думает, что может управлять временем. И каждый раз история начинается заново."
"Катарина умнее меня. Возможно, именно она сумеет разорвать петлю. Или, наоборот, затянет её так туго, что выхода не останется никому."
Катарина перелистнула страницу. Следующая запись была от сегодняшнего утра:
"26 октября, 07:30. Сейчас Павел звонит ей и рассказывает о хрониках. Она не понимает, что тексты изменяются не сами по себе. Их переписывает она сама – в прошлом, куда ещё не попала, но куда обязательно попадёт."
"Время – это не река и не круг. Это спираль. Мы движемся вперёд, но каждый виток проходит через те же точки, что и предыдущий. Только чуть выше. Или чуть ниже."
"Катарина, если читаешь это – знай: ты уже была в XII веке. И в XIV. И в XVIII. Ты оставляла там следы, не понимая, что делаешь. А теперь эти следы начинают влиять на настоящее."
Руки тряслись. Катарина отложила дневник и подошла к зеркалу в прихожей. Отражение смотрело на неё спокойно, но в глазах мелькнуло что-то чужое. Знание. Словно где-то в глубине сознания пробуждалась другая личность.
Вернулась к дневнику:
"Запись от 26 октября, 14:20. Сейчас она смотрит в зеркало и начинает догадываться. Память – штука ненадёжная. Мы помним только один слой реальности, самый поверхностный. Но под ним скрыты десятки других слоёв. Других версий нашей жизни."
"У Катарины их больше, чем у кого-либо. Она путешествовала чаще всех. В каждой эпохе оставляла версию себя. И теперь все эти версии начинают сливаться."
Катарина захлопнула дневник. Этого не могло быть. Томаш не мог знать, что она делает прямо сейчас. Не мог предсказывать каждое её движение.
Разве что.
Разве что он наблюдает за ней. Из другого времени. Или из другого слоя реальности.
Она открыла ноутбук и начала печатать поисковый запрос: "Катарина + средневековая Прага + аномалии"
Результаты заставили её оторваться от клавиатуры.
Университет Св. Вита, кафедра истории: "Загадка Сестры Катарины – средневековой монахини, чьи пророчества с точностью до дня предсказывали события XIV века"
Архив Пражского Града: "Алхимические трактаты неизвестной женщины по имени Катарина, найденные в стенах замка при реставрации"
Чешское генеалогическое общество: "Семья Новотных – странные совпадения в именах и судьбах женщин рода на протяжении восьми веков"
С каждой ссылкой головокружение усиливалось. Её имя, её лицо – или очень похожие – всплывали в исторических документах разных эпох. Словно одна и та же женщина жила в Праге снова и снова, век за веком.
Телефон зазвонил. На экране высветилось: "Томаш Черны".
Катарина уставилась на дисплей. Это было невозможно. Номер Томаша был отключён ещё в июне.
Дрожащим пальцем она приняла вызов:
– Алло?
– Привет, Катька, – послышался знакомый голос. – Как дела с дневниками?
– Томаш? – прошептала она. – Это действительно ты? Где ты?
– Я везде, Катарина. И нигде. Я рассыпался по времени, помнишь? Но некоторые мои части иногда могут связываться с настоящим.
– Говори ясно! Что со мной происходит? Почему в средневековых хрониках есть моё изображение?
Томаш рассмеялся, и в этом смехе слышались эхо всех его возможных жизней:
– Потому что ты была там, Катарина. Много раз. Ты думаешь, что живёшь свою первую жизнь? Ошибаешься. Ты уже пыталась спасти меня десятки раз. И каждый раз что-то шло не так.
– Я не понимаю.
– А вот это уже ложь. Глубоко внутри ты понимаешь всё. Ты помнишь каменные залы замка, где переписывала мои формулы. Помнишь костёр, на котором тебя чуть не сожгли как ведьму в 1354 году. Помнишь, как спасала меня от чумы в 1348-м, но не смогла спасти от безумия.
Воспоминания, которых не могло быть, хлынули потоком. Катарина помнила запах воска и пергамента в средневековом скриптории. Помнила боль дыма, жгущего лёгкие, когда толпа тащила её к костру. Помнила отчаяние, когда Томаш – другой Томаш, из другого времени – умирал у неё на руках от чумной лихорадки.
– Нет, – сказала она. – Это не мои воспоминания. Это не может быть правдой.
– Катарина, посмотри на свои руки.
Она опустила взгляд и увидела. На тыльной стороне ладони, едва заметный, был шрам. Тонкий, как волосок, но явственно различимый. Шрам от ожога. От костра.
Шрама, которого вчера не было.
– Время – это палимпсест, – продолжал Томаш. – Каждый слой стирает предыдущий, но не полностью. Остаются следы. И когда ты начинаешь путешествовать, все эти следы проявляются.
– Что мне делать? – прошептала Катарина.
– То же, что и всегда. Попытаться меня спасти. Попытаться всё исправить. Но на этот раз – помни. Помни все предыдущие попытки. Может быть, память поможет тебе не повторить старых ошибок.
– А если я не хочу? Если я просто уеду из Праги, сменю работу, забуду обо всём этом?
Смех Томаша стал грустнее:
– Пробовала. В 1789 году ты бежала в Вену. В 1893-м – в Париж. В 1968-м пыталась эмигрировать в Америку. Но время тащило тебя обратно. Потому что мы связаны, Катька. Квантово запутаны, как говорят физики. Изменения в моей судьбе всегда влияют на твою.
– Тогда тогда что?
– Найди первопричину. Момент, когда всё началось. Первую точку разлома, которая запустила этот бесконечный цикл. И попробуй не изменить её. А принять.
Связь прервалась.
Катарина сидела в тишине своего кабинета, держа в руках отключившийся телефон. На экране ноутбука всё ещё светились результаты поиска – сотни упоминаний её имени в исторических документах.
Медленно, как в трансе, она открыла второй дневник Томаша.
На первой странице её ждали слова, написанные её собственным почерком:
"День второй. Я начинаю помнить. Боже, как же больно помнить все эти жизни одновременно. Сколько раз я умирала, пытаясь спасти его? Сколько раз он умирал, пытаясь спасти меня? Мы как два утопающих, которые топят друг друга в попытках удержаться на поверхности времени."
"Но теперь я знаю: путь к спасению лежит не в изменении прошлого. А в принятии того факта, что некоторые вещи изменить нельзя. Можно только понять, зачем они происходят."
"Завтра я найду первую формулу. И начну своё первое путешествие. Хотя на самом деле это будет моё тысячное путешествие. Время – забавная штука. В нём нет ни начала, ни конца. Есть только вечное настоящее, которое притворяется прошлым и будущим."
Катарина закрыла дневник и подошла к окну. За стеклом лежала вечерняя Прага – огни древних башен отражались в тёмной Влтаве. Где-то там, в лабиринте узких улочек и тайных подвалов, ждали её другие версии дневника. Другие ключи к тайне.
И она знала, что завтра вернётся в библиотеку. Не потому, что хочет, а потому, что должна. Потому, что это уже происходило тысячи раз.
Но в этот раз, может быть, будет по-другому.
В этот раз она помнит.
Глава 3. Первое погружение.
27 октября 2024 года, Прага.
Катарина проснулась в пять утра с ощущением, что кто-то наблюдает за ней. Повернула голову к окну – за стеклом стояла она сама. Точно такая же, но в одежде другой эпохи: длинное тёмное платье, волосы убраны под белый чепец. Средневековая Катарина смотрела на неё с печалью и кивнула, словно прощаясь.
Когда она моргнула, отражение исчезло.
На кухонном столе лежал третий дневник Томаша – тот, который вчера был пуст. Теперь первая страница была исписана её собственным почерком:
"День третий. Сегодня я впервые сознательно перешагну границу времени. Я знаю формулы наизусть, хотя никогда их не изучала. Знаю, куда идти, хотя путь этот лежит в век, где меня ещё не было. Память о прошлых жизнях становится яснее. Я помню имена, лица, боль поражений и сладость редких побед."
"Томаш ждёт меня в 1347 году. В первый день чумы в Праге. Именно тогда он нашёл формулы времени – или они нашли его. Именно тогда началась наша бесконечная погоня друг за другом через столетия."
Под записью была нарисована схема. План подвала библиотеки Карлова университета, но не современного, а такого, каким он был семьсот лет назад. В одном из углов стояла пометка: "Портал. 14:47. Полнолуние."
Катарина взглянула на календарь. Сегодня действительно было полнолуние.
В два часа дня она спустилась в подвал библиотеки. Павел как раз заканчивал каталогизацию новых поступлений.
– Доктор Новотна! – обрадовался он. – Вы не поверите, что я нашёл. Ещё один документ появился за ночь. В Анналах св. Вита. Там описывается женщина, которая.
– Павел, – перебила его Катарина, – мне нужно остаться здесь одной. На несколько часов. Сможешь обеспечить мне покой?
Он кивнул, хотя в глазах мелькнуло беспокойство:
– Конечно. Но доктор, вы хорошо себя чувствуете? В последние дни вы какая-то другая.
Другая. Если бы он знал, насколько.
Когда Павел ушёл, Катарина достала из сумки пергамент с формулами и мысленно произнесла слова, которые помнила, но никогда не учила:
"Tempus est circulus. In centro circuli stat veritas. Qui veritatem tangit, omnia tempora tangit."
"Время есть круг. В центре круга стоит истина. Кто касается истины, касается всех времён."
Воздух вокруг неё задрожал. Каменные стены подвала начали растворяться, словно были сделаны из дыма. Сквозь них проступали другие стены – более грубые, сложенные из необработанного камня. Запах современной библиотеки сменился ароматом воска, сырости и чего-то ещё – страха.
1347 год. Прага. Первый день чумы.
Катарина стояла в том же подвале, но семь веков назад. Вместо стеллажей с книгами – бочки с зерном и амфоры с вином. Вместо электрических ламп – факелы в кованых держателях. И в углу, склонившись над древним манускриптом, сидел Томаш.
Но не тот Томаш, которого она знала. Этот был молод, лет двадцати пяти, с длинными тёмными волосами и горящими глазами фанатика. На нём была одежда средневекового учёного – тёмно-синий роб с капюшоном, перехваченный верёвочным поясом.
– Братья, – говорил он кому-то, кого Катарина не видела, – формулы работают! Я могу видеть будущее! Я знаю, когда придёт чума, где начнутся пожары, кто из королей умрёт в этом году!
Из теней выступили трое мужчин в монашеских рясах. Лица их были скрыты капюшонами, но в руках поблескивали кинжалы.
– Томаш из Остравы, – сказал старший из них, – ты вмешиваешься в божественный план. Знание будущего – прерогатива Всевышнего.
– Я не присваиваю права Бога! – возразил молодой Томаш. – Я лишь читаю то, что Он уже написал в книге времени!
– Ересь, – процедил монах и поднял кинжал.
Нет. Катарина выступила из тени:
– Остановитесь!
Все четверо обернулись к ней. В глазах монахов мелькнул ужас – в XIV веке женщина, появившаяся из ниоткуда, могла быть только демоном или ведьмой.
– Qui es tu, mulier? – кто ты, женщина? – прошептал старший монах.
Катарина ответила на латыни, хотя никогда её всерьёз не изучала:
– Я та, кто знает истину о времени. И я говорю вам: этот человек не еретик. Он – избранный.
Томаш смотрел на неё с изумлением:
– Катарина? – произнёс он. – Но как ты же из будущего. Из того времени, которое я видел в видениях.
– Да, – сказала она. – И я пришла, чтобы спасти тебя. Но не так, как думала раньше.
Монахи переглянулись. Один из них, самый молодой, опустил кинжал:
– Если она говорит правду если они оба посланы свыше.
– Искушение! – рявкнул старший. – Сатана принимает облик ангела света!
Он бросился к Томашу с кинжалом. Катарина инстинктивно выбросила руку вперёд, крикнув заклинание, которого не знала:
– Tempus, sta!
Время остановилось.
Монах завис в воздухе, лезвие кинжала в дюйме от горла Томаша. Остальные застыли, как статуи. Только она и Томаш могли двигаться в этом остановленном мире.
– Как ты это сделала? – прошептал Томаш.
– Не знаю, – призналась Катарина. – Я вообще многого не знаю. Но чувствую, что уже была здесь. Много раз.
Она подошла к замершему монаху и осторожно вынула кинжал из его руки. Лезвие было украшено странными символами – не христианскими, а более древними.
– Томаш, эти люди – не просто фанатики. Смотри на кинжал. Эти знаки они связаны с формулами времени.
Он взял кинжал и нахмурился:
– Ты права. Это темпоральные амулеты. Означает, что орден знает о путешествиях во времени. Возможно, они сами ими занимаются.
– Значит, мы не первые, кто открыл эти формулы, – поняла Катарина. – И не последние, кто пытается изменить историю.
– Катарина, – Томаш взял её за руки. – В моих видениях будущего я видел тебя сотни раз. Ты приходишь, пытаешься меня спасти, и что-то идёт не так. Каждый раз по-разному, но результат один – катастрофа.
– Тогда, может быть, в этот раз мне не стоит тебя спасать?
Он улыбнулся – той печальной улыбкой, которую она знала так хорошо:
– А ты попробуй не спасать. Посмотрим, что получится.
Катарина отпустила заклинание. Время снова потекло.
Монах с кинжалом, потеряв оружие, споткнулся и упал. Остальные в растерянности оглядывались.
– Чудо, – прошептал молодой монах. – Оружие исчезло из рук брата Августина.
Катарина шагнула вперёд:
– Это не чудо. Это предупреждение. Оставьте этого человека в покое, и вы избежите гнева небес.
– А если не оставим? – прорычал старший монах.
– Тогда чума, которая завтра придёт в Прагу, начнётся с вашего монастыря, – спокойно ответила она.
Ложь. Но монахи XIV века не могли этого знать.
Они переглянулись и отступили к выходу.
– Мы ещё вернёмся, еретик, – бросил старший монах Томашу. – И твоя ведьма нас не остановит.
Когда они ушли, Томаш обернулся к Катарине:
– Завтра действительно начнётся чума?
– Да. И продлится четыре года. Умрёт треть населения Европы.
– А ты знаешь как её остановить?
Катарина колебалась. В её памяти – памяти всех её предыдущих жизней – всплывали воспоминания о множественных попытках предотвратить эпидемию. Никто из них не увенчался успехом.
– Знаю, – сказала она наконец. – Но не уверена, что должна это делать.
– Почему?
– Потому что каждый раз, когда мы пытаемся изменить большие события, что-то идёт не так. История сопротивляется. И в итоге становится только хуже.
Томаш задумался:
– Значит, нужно менять не события, а причины событий?
– Возможно. Или вообще ничего не менять. Просто понять.
Она подошла к манускрипту, над которым он работал. На пергаменте были записаны те же формулы, что она находила в будущем, но почерк был другой – более древний.