Заводские настройки
Рябина: новые РЕШения
© Ручьева А.А.
© ООО «Издательство АСТ»
Капёж
Таисия пришла на металлургический завод сразу после окончания университета. Она целенаправленно выбрала для изучения металловедение. Её старшая сестра Мария тоже училась на этой же специальности – она легко поделилась своими старыми тетрадями с лекциями и практиками. Мария всегда помогала младшей. Правда, Таисия задумывалась о поступлении на факультет иностранных языков – она любила немецкий, с удовольствием участвовала в городских олимпиадах, даже занимала призовые места. К сожалению, хорошо подготовиться к экзаменам не удалось. В Чебаркуле начала восьмидесятых о репетиторах даже не слышали да и просто опытных людей рядом не нашлось. Но Таисия уверенно шагала по выбранному пути, хоть порой и жалела, что с изучением языков не сложилось.
Каждая лабораторная работа в университете пробуждала в ней азарт исследователя, а каждая пара показывала дорогу к цифрам и процессам. Конечно, конспекты сестры здорово выручали. Но она и сама могла многое рассказать о любимых предметах.
Таисия нетерпеливо ждала, когда же наконец погрузится в реальный мир структур металлов на заводе – не во время практики, а уже на работе, где нет смоделированных случаев и ситуаций. Устроиться до выпуска казалось идеальным, но неосуществимым решением. С неоконченным высшим брали со скрипом, да и совмещение учёбы на технической специальности с работой – задача со звёздочкой. Она не рискнула.
Таисия дождалась. Она вернулась в Чебаркуль и устроилась на тот же завод, что и Маша. Их папа помог. Работать в лаборатории вместе с сестрой проще и веселее. Рядом родное плечо, невзгоды пережить легче. Заводская династия продолжилась. При этом Таисия чувствовала и ответственность тоже. Всегда же будут сравнивать со старшими, проверять: как работает, похожа ли, старается ли… Вообще, к блатным отношение особое. Их отца на заводе ценили и уважали. Но от дочерей неизвестно чего ждать. Хорошо они работают или плохо, папа же прикроет, ежели что. А люди любят чужое бельё полоскать. Неважно, грязное оно или чистое. Но Таисия верила в себя и знала: у неё получится. Она готова ко всему.
Кипы бумаг, горы железок, крики начальства и робкие попытки приструнить цеховиков… Рабочие дни превратились в братьев-близнецов. Таисия много раз успела пожалеть о поспешном выборе профессии. Она не предполагала, что после университета её распределят именно на этот завод. Никто не спрашивал. Отправили – работай. А тут хочешь не хочешь – привыкнешь. Полгода сомнения мучали Таисию, пока однажды не случилось одно происшествие.
21 июля
11:30
По сложившейся традиции перед обедом Таисия собиралась в дамскую комнату. Поправила перед зеркалом копну волос. Посетовала на свежий прыщ на носу. Вздохнула, подмигнула своему отражению и, скинув тёмно-синий форменный халат, направилась в коридор.
Ей всегда казалось, что противный скрип двери кабинета в душной тишине слышали все коллеги в лаборатории. Но они прятались по рабочим местам или сбега́ли в столовую в надежде урвать что-нибудь вкусненькое. Быстрее всего улетали котлеты с подливой – кузнецы с удовольствием обедали мясом после тяжёлой работы. Таисия любила предобеденную тишину.
Сегодня дневная смена. Потом ночная, через день или через два. Лаборант с высшим техническим образованием, или посменный инженер. Таисия мечтала о стандартной пятидневке. Начальник обещал, обещал, но оставлял Таисию работать в прежнем графике. Ей неловко было доставать его вопросами. Не так много времени прошло с момента устройства на работу. Постоянные недосыпы сказывались на настроении да и на здоровье тоже. Но кого это волновало?
Гулкие шаги Таисии эхом разносились по лаборатории. До обеда оставалось полчаса. А это значило, что на столе скоро появятся любимые тефтельки в томатном соусе с рисом. Прохлада коридора приятно обволакивала после раскалённых кабинетов. Хорошо.
Думая об обеде, Таисия так ушла в себя, что ничего не замечала. Июльская жара высушила её мысли о происходящем. В реальность Таисию вернуло одно маленькое обстоятельство. Она обнаружила, что на полу перед одной из дверей лежал кусок металла на бумажке. Маленький железный кубик. Бесхозный. Таисия медленно приблизилась, чтобы получше рассмотреть находку. На бумажке она прочла: «Термическая обработка». Перевернула листок и сложила его, не увидев там ничего, что могло бы пролить свет хоть на что-нибудь. При том, что режимы, расписанные там, были стандартными. Сам кубик (а это был образец из стали 40Х) был покрыт тонким слоем застывшей окалины. Таисии сразу стало понятно, что он уже побывал в печи и теперь лежал возле шлифовальной комнаты.
Таисия замерла. Ей очень захотелось разузнать, почему кубик здесь. Она снова медленно наклонилась к нему, словно собака, идущая по следу. «Возможно, нам его просто не донесли, – рассуждала Таисия. – Наверное, пришёл человек, который не знает, куда отдавать образцы. Или кто-то из местных его положил».
Если с образцом что-нибудь случится, то его посчитают утерянным. А это скандал. Запланированные испытания не проведут в срок. Придётся изготавливать новые образцы. И работу всю переделывать. Ой-ой! Таисия не хотела никого подводить. Ведь она работала в лаборатории всего несколько месяцев и очень дорожила своим местом. А ещё боялась подвести отца. Он легко мог отчитать её за проступок даже во взрослом возрасте. Никак не мог привыкнуть, что его младшенькая-то выросла.
Первым хозяином кубика мог оказаться термист Юра. Он подготавливал образцы для испытаний, размещая их в печи при заданной температуре. А шлифовальная комната находилась как раз по соседству с его кабинетом.
Таисия схватила кубик и побежала к термисту. Она дёрнула за ручку двери, но та оказалась заперта. «Дак у них же обед!» – Таисия порывисто ударила себя ладонью по лбу.
Визит в дамскую комнату отменился, и Таисия отправилась к следующему потенциальному владельцу кубика. В конце длинного коридора располагалась слесарная мастерская. Там обитали станочник Саша с напарницей Ниной. А ещё туда иногда захаживал симпатичный токарь Артём из ремонтно-механического цеха, Юрин друг. А Таисия втайне мечтала как-нибудь поболтать с Артёмом. Она никому об этом не говорила, даже сестре.
Таисия толкнула дверь, и та открылась. В просторной мастерской всегда было пыльно и тесно, несмотря на размеры. Повсюду валялась стружка, а стеллажи вечно заваливали образцами и инструментами. Наждак, шлифовальный и фрезерный станки стояли у стены. Саша, центр этого хаоса, сосредоточенно вытачивал заготовку на токарном. На нём были бессменная тёмно-синяя спецовочная куртка, заставшая ещё Советский Союз, маленькая шапочка, готовая в любой момент обнять правое ухо. Венчали его образ очки с прямоугольными стёклами без оправы.
«Хорошо, что Нина ушла на обед», – с облегчением подумала Таисия. Ей не хотелось, чтобы лишние люди узнали о находке. А лишние люди – это лишние разговоры.
– Саш, спасай! Нужна твоя помощь! – выпалила она.
– О, Тася! Ты чего такая растрёпанная? – Саша оторвался от работы. – Случилось что?
– Я сейчас шла по коридору и возле двери шлифовальной комнаты нашла вот это. – Таисия протянула руку с кубиком в бумажке. – Ты в курсе? Может, твоё? Тебе задание на пробы не приносили?
– Не-е-ет. Давай сюда, поглядим.
Саша взял кубик, развернул бумагу и принялся читать.
– Так-с, термическая обработка… Сталь 40Х… Режим… Угу, – кивнул он. – М-м-м… Ладно, заберу твой подарочек себе, а там разберёмся.
– Саша, ты чудо! – Таисия послала воздушный поцелуй и унеслась к себе в кабинет, надеясь на решение проблемы. Неужели всё закончилось так быстро?
11:45
До обеда оставалось всего пятнадцать минут, но зыбкое чувство тревоги не покидало Таисию. Она решила позвонить в цех, который изготавливает образцы для испытаний. Они могли что-то перепутать, занести, не встретив никого из лаборантов. Производство не стоит: им некогда ждать. Таисия разволновалась. Вдруг она не права? Вдруг кубик предназначен для чего-то другого? Дрожащие пальцы потянулись к телефонному диску и набрали номер бригадира участка проб. Пять цифр – и цех на связи.
– Термический, – грубо рявкнули в трубке.
– Любовь Петровна, вы? Это Тася из лаборатории, – залепетала Таисия. – Нам тут в коридор образец подбросили. Вы не заносили? Для кого? Что делать-то с ним?
– Привет, Тася, не узнала… Это вообще прошлая смена, они могли! – гаркнула бригадир. – А какая марка?
– Сталь 40Х.
– Погоди, в журнале посмотрю. – В трубке зашуршало. – А марочки-то этой нет уж давно. Не поступала. В последний раз в январе делали.
– Ладно, Любовь Петровна, разберёмся. Спасибо. – Она положила трубку.
Таисия позвонила начальнице лаборатории. Кто, как не она, может помочь найти владельца?
– Наталь Сергевна, тут кусочек лежал в коридоре. Чей? Вы не в курсе?
– Не знаю, – протянула Наталья Сергеевна. – Но приду после обеда, посмотрю.
Начальница никогда ничего не знала. Она бы никогда не прервала свои дела из-за просьбы нового сотрудника. Ей главное, чтобы её не трогали лишний раз. Помогать сотрудникам… зачем? Сами справятся. Им же хочется здесь задержаться. Наталья Сергеевна умела только раздавать задания и проверять их выполнение. И всегда напоминала, что она главная.
Таисия положила трубку, устало откинулась на спинку кресла и накрылась халатом. Тёмная ткань успокаивала. Сон потихоньку наступал. Усталость уговаривала остаться в кресле на весь день. Только голос разума пробивался сквозь пелену: никому, что ли, не нужен этот образец?
15:40
Юра нёсся по коридору в направлении кабинета Таисии. Эта новенькая перебаламутила ползавода. «И чего ей на месте не сиделось? Работник года, мать её!»
Он без стука ворвался в её кабинет. «Опять дверь верещит, надо бы смазать», – подумал Юра. А Таисия-то, на его взгляд, работала, горя не знала. Счастливая. Наивная. Но вздрогнула от визга открывшейся двери и подняла на него глаза.
– Ты что?! – крикнул Юра.
– А что? – Таисия непонимающе на него уставилась. Испугалась, кажется. Глазёнки-то забегали. «Может, не надо было наседать?»
– Кипиш навела – что! Этот образец я положил для эксперимента! Определение капёжа.
Таисия удивлённо вскинула брови. Не поняла…
– Чего? Что за эксперимент такой? Что вообще за слово «капёж»? Никогда не слышала…
Юра тяжело вздохнул и принялся объяснять незадачливой новенькой суть тщательно спланированного опыта. «Возись с новенькими потом… И бегай от начальства к лаборантам и обратно. Как будто своих дел нет!»
– Наталья Сергеевна решила, что я сантехник, понимаешь? Тоже мне, кадровичка. Сказала, что в коридоре вроде течёт труба, которая поверху идёт. И надо проверить. Я ещё удивился. Помнится, слесаря́ ремонтировали… – начал Юра. – И я решил провести эксперимент. Бумажку положил под место, где течь нашли.
– И-и? – вытянулась Таисия.
«Совсем, что ли, не въезжает?»
– Что «и»? Сквозняки у нас, сама знаешь. Сдувало бумажку. Я нашёл образец из металлолома и прижал её.
– Ничего не поняла. Бумажка, образец, эксперимент. Смысл-то в чём?
– Да как в чём! Чтобы посмотреть, течёт или нет. Появятся капли на бумажке или нет, – всплеснул руками Юра. Пора в отпуск, иначе в гроб вгонят.
– Так капёж – течь! Что ж ты сразу не сказал? А если бы это был образец для испытаний? Потеряли, и опять переделывать? – напустилась Таисия на Юру. – Подписал бы бумажку, что ль.
– Ладно-ладно, всё хорошо. – Юра примирительно улыбнулся, подняв ладони. – Выяснили же всё. Проверим завтра, ничего страшного. Мне пора, вот-вот образцы из печки выйдут.
И Юра выбежал из комнаты. «Точно пора отдыхать».
17:10
Таисия устала. Суматошный, тяжёлый день позади. Дома её ждала маленькая уютная комната с мягкими подушками. Столько беготни, и ради чего? Ради металлолома. Вот как нормально работать в таких условиях? Смена закончилась, и это единственное, что её радовало.
Трудно новеньким. Коллеги с лёгкостью скидывали лишнюю работу Таисии. Подай и принеси, принеси и подай. Должность вроде бы обязывала, а вроде и нет. Она бы тянула поручительную телегу вечно, не случись история с образцом. Вместо бесконечных одинаковых задач – расследование. Дальше будет интереснее, уж она-то постарается. Теперь Таисия точно знала, что больше не позволит на себе ездить. Пора уже показывать, что она всё-таки инженер, а не девочка на побегушках.
Июльское солнце пекло нещадно. Жара стояла страшная. Люди прятались в тени деревьев. Плавился асфальт. Недолго и с ума сойти. Какая уж тут работа! Скорей бы настали выходные. Пойдёт Таисия с подружками на Мелкие пески, там мало камней на дне. Не то что на главном чебаркульском пляже: заходишь в воду на цыпочках, боясь напороться на острый край. Накупаются всласть… Какая водичка… Таисия и вечером бы сходила, да только надо ужин готовить и обед на завтра.
Поток размышлений резко прервали хриплым окриком:
– Тася! Стой, погоди.
Она, вздрогнув, обернулась. К ней спешил Валерий Александрович, электрик кузнечно-прессового цеха[1]. Таисия опасливо наблюдала за тем, как огромное пузо электрика тяжело вздымается от бега. Она побаивалась этого грубого большого мужика. Но электрик частенько приходил к Саше пить чай, потому-то Таисия и старалась поддерживать с ним общение.
– Наконец-то услышала. Ну и баламутка же ты! – хитро улыбнулся Василий Александрович. – Весь завод на уши поставила.
– Никого я не ставила, – насупилась Таисия сжавшись. «Опять какие-то обвинения…»
– Я чего звал-то. Сегодня с Саньком сидели, чаи гоняли. Прибежал Юрец. Санёк достаёт кубик и говорит: «Юр, тут вот заготовка есть, там марка, режим написаны. Вроде надо термообрабатывать».
– А Юра что?
– Он схватил куб, забегал: «Я щас пойду печки включать»! И тут развернул бумажку и взревел. Он же её для опыта какого-то положил. Не помню, правда, для какого. Что-то его там Наталь Сергевна запрягла. С утра рассказывал. Только убежал потом куда-то.
– Он ко мне побежал, – пробормотала Тася краснея. – Это ж я образец Саше принесла.
– Во-во. – Валерий Александрович закивал. – Ох, баламутка! Пойду я, Тась. Бывай.
Электрик свернул в ближайший переулок. И что это было? Какое ему-то до неё дело? Таисия следила за тем, как кудрявая пелена деревьев скрывает его грузную фигуру. Голова разболелась от жары и работы. Казалось, что Валерий Александрович просто растворился в зелени. Пускай, лишь бы подальше.
Бесконечная рутина едва не приняла Таисию в свои волны, закрутив в водовороте событий, когда один жаркий июльский день бросил спасательный круг. Но при этом на борту корабля памяти оставалось одно слово: «капёж!».
Звезда во лбу
«Кто придумал этот чёртов график?» Неделя в дневную, с утра. Неделя в вечернюю, до полуночи. Стандартная такая смена в восемь часов. «И никакого режима, мать его!» – мысленно возмущался Артём, токарь пятого разряда. За двадцать лет трудового стажа на заводе он успел повидать разные комбинации рабочего графика. То пятидневка в сорок часов, то двенадцатичасовые смены.
А ещё порой зарплату задерживали. Или выдавали талоны, которые можно было обменять на товары в специальном магазине. Не завод, а сказка! Артём даже уходил в газовую службу, надеясь нормально зарабатывать, но там не сложилось и пришлось вернуться.
Цеховые рабочие всегда трудились посменно – так заведено испокон веков. Нормы времени смен рассчитаны по Трудовому кодексу. В стародавние времена вообще работали от зари до зари и как-то жили без норм этих. Но сейчас хотя бы есть выходные. Это чудесное сладкое слово. Артём любил в выходные выйти на пробежку или сходить в маленький поход, побыть на природе. День за днём, смена за сменой он ждал, когда же наконец придёт суббота.
Серый март плавно катился к финалу. Артём с коллегами подтягивались на смену. Они будто проходили полосу препятствий: то перескакивали, то обходили многочисленные лужи. Львы с ограды стадиона следили за прохожими, мечтая когда-нибудь так же прогуляться. Они бы приветственно зарычали, но голоса их переплавили в олимпийские кольца, висящие рядом. А на небе за рабочими следовали ватные облака.
Производство работало как часы. Детали крутились на станках, документы составлялись и подписывались. Планы писались, корректировались, утверждались. Заводчане, словно муравьи, сновали туда-сюда между цехами. Только управление со стороны выглядело спокойно и монументально. Этот вид обманчив: именно там решались судьбы рабочих.
Что делать, если сменное задание неподъёмное? В прямом смысле слова. Детали крупные, изготовить необходимо внушительную партию. И вроде действия повторяются, а руки-ноги болят. Стоять у станка несколько часов. Иногда тело может подводить. А если хочется спать?
Артёму спать хотелось каждую смену. Ни опыт, ни правильный режим дня не помогали. Шутка ли: неделя в дневную, неделя в вечернюю. Тут не только спать захочешь, но и здоровье потеряешь.
А со здоровьем у Артёма сложности. На пробежках стало тяжело поддерживать заданный темп, иногда немели руки. И сходить бы к врачу, только всё времени не находилось: то работа, то сад, то вылазка в лес.
Наверное, отпуск спас бы его от неминуемого переутомления. Артёму полагались двадцать восемь дней, и он всегда старался брать их летом целиком, чтобы успеть пройти поход. Поначалу всё получалось: Артём приносил руководству письма из областной Федерации туризма – его отпускали. Но потом начались конфликты с начальством, и отдыхать в желаемое время с каждым годом становилось труднее. Сальников, начальник ремонтно-механического цеха, считал, что летом в отпуск должны сходить все сотрудники. Ещё ему не нравилось, что месяц хорошего работника нет на месте. Артём пытался выбить желанные дни, шёл напролом, но с руководством шутки плохи.
В их цехе касок не выдавали. Не положено, ведь местные краны перевозили небольшие грузы. Время от времени попадались детали покрупнее, как из кузнечно-прессового. Там и прохладнее было, чем в КПЦ. Печей нет, горячего металла нет. Тихо, спокойно, никто не стучит. Только краны скрипят под потолком.
Станки, высотой по пояс рабочему, стояли на полу. Но всё равно простым посетителям цеха лучше ходить по дорожкам, специально размеченным между оборудованием. Технику безопасности никто не отменял. Она написана кровью. За инструктаж по охране труда рабочие расписывались в специальных книжечках. А вот читал ли кто сами правила?
Любой токарь всегда руководствовался чертежом и технологическим процессом, а также сменным заданием. Важно было не только уметь читать чертежи, но и правильно их составлять. Здесь необходим диалог производства и инженеров. Справлялись. Конструктор деталь рассчитал, нарисовал. Технолог техпроцесс расписал. Мастер распределил задания. Оставалось сделать, а уж как – не их забота. Только контроль. Всё по технологии.
Артём застегнул тёмно-синюю спецовочную куртку на все пуговицы, чтобы ни одна стружка не попала на кожу. «Надо бы спецовку забрать постирать, совсем грязная», – думал токарь, поправляя кепку. В спецодежде для токарей никаких головных уборов предусмотрено не было, но в последние годы Артём полюбил работать в кепке с коротким козырьком, пряча под неё копну жёстких волнистых волос. Так он готовился вытачивать очередную деталь. Длинные такие цилиндры, крупные, ставились на станок при помощи крана. Их уже обточили до Артёма, требовалось только оторцевать. То есть торцы сделать плоскими и гладкими.
На торцах оставалась бобышка – маленький выступ в центре, чтобы крепить детали во время других операций. Артём уже срезал несколько бобышек. Движения отрабатывались до автоматизма годами, рабочий ритм найден. Раз, два, три, четыре…
Артём закрепил очередную заготовку в станке. Привычно запустив машину, задав необходимые параметры, продолжил работу. Вернее, попытался.
Зажимавшие заготовку кулачки станка не выдержали. Цилиндр на огромной скорости вылетел оттуда прямиком Артёму в переносицу. Артём попятился и врезался в угол стеллажа с инструментами. По голове будто ударил многотонный молот. А по лицу текло что-то вязкое. Кажется, нос разбит. Мир покачнулся и поплыл, закручиваясь воронкой. Заготовка же отлетела метра на три от станка.
Оторвавшись от стеллажа, Артём медленно побрёл в здравпункт. Там он был частым гостем: стружка нередко прилетала ему то в лицо, то под спецовку. Артём не унывал: подумаешь, очередная царапина или шрам, заживёт. И не он один. Коллеги так свыклись с ежедневной опасностью, что просто принимали её как данность в профессии.
В вечернюю смену народу в цехе мало: начальство уже спит дома, коллеги работают каждый за своим станком. Странную Артёмову прогулку вряд ли кто-нибудь видел. А даже если бы и увидел, то не удивился. Завод – место травмоопасное. Молоты стучат, станки жужжат, летят стружки и окалина. Легко запнуться или наткнуться на что-нибудь. Оборудование старое, непредсказуемое.
В здравпункте Артёму обработали рану и отправили на скорой в больницу. Он потом даже не вспомнил, как туда попал. Час жизни, а то и два просто исчезли из памяти. Время и пространство растворились в вязком тумане боли. В голове каша из обломков мыслей.
В приёмном покое было темно, резкий запах лекарств свербел в носу. Артём встретил своего старого знакомого – врача Москалёва. Едва взглянув на этого лысеющего пухловатого мужчину, он недовольно скривился. Пятнадцать лет назад токарь сломал безымянный палец на работе, неудачно закрепив инструмент. Именно Москалёв тогда отнял у него пострадавшую фалангу, хотя можно было обойтись лечением: срастить кости. Но нет. По мнению Артёма, врач считал людей надоедливыми насекомыми и, судя по всему, ничуть не изменился с тех пор. В глубине души Артём так и не простил Москалёву отнятый палец. Ведь после этого, чтобы поиграть на гитаре, Артём надевал на короткую фалангу специальный колпачок. Мелочь, но неприятно. Казалось бы забытые досада и злость на врача вспыхнули вновь. Теперь снова слабо закрепил инструмент, и снова Москалёв. Круг замкнулся. Не к добру.
Артём переживал, что после удара о стеллаж у него может быть что-то со спиной, и пытался это выяснить:
– Сергей Иванович, у меня спина болит. Может, сломалось чего? Рёбра, например? Мне бы на рентген…
– Я не обязан всё знать, – цедил Москалёв сквозь зубы, стуча пальцем по столу. – Симптомов нет. Всё в порядке. Лечись, как сказал!
– На две недели отпустите?
– Нет! Нормально у тебя всё! Иди уже!
Побурчав ещё немного для острастки, Москалёв отправил Артёма на больничный, восстанавливаться. Всего на неделю. Жаль. Артём бы с радостью повалялся в постели подольше. Выйдя из кабинета, он размышлял, не слишком ли блестела лысина врача?
На плите кипел борщ. Его аромат приглашал к столу. Тася, напевая, отрезала от свежей булки белого аккуратные ломтики. Она так закрутилась на кухне, что цветастая косынка уже почти скатилась до плеч. Тася работала на том же заводе, что и Артём, только в день. Муж должен был вернуться со смены ночью. Поэтому Тасю ждал очередной ужин в одиночестве. Она привыкла к недельному графику Артёма и всегда ждала его после вечерней смены.
Они познакомились лет двадцать назад на танцевальном вечере. Тася давно обратила внимание на Артёма и была счастлива, когда он пригласил её на медленный танец. С тех пор они расставались только во время работы и горных походов Артёма.
В ту среду Тася не работала. Написала заявление на день без оплаты: ждала электрика. Мастер пришёл вовремя, установил дополнительные розетки, проверил на исправность. Как хорошо!
Настроение было прекрасным, пока не позвонил Артём. Он объявил ей, что скоро придёт. Тася, конечно, удивилась, и никак не могла предположить, почему вдруг муж явится домой в середине вечерней смены. «Не пугайся», – в трубке голос Артёма звучал как обычно. Но как тут не волноваться? Что-то в разговоре насторожило её.
Тася уже наливала в тарелку суп, когда в замке повернулся ключ. Хорошо, что ничего не расплескала. Она медленно подходила к двери, сердце затрепетало от волнения.
Внешний вид Артёма пугал: обвязанная голова, синяки под глазами. Слава богу, живой, на своих ногах дошёл.
– Артём… Что случилось?
– Да деталька в лоб прилетела. Разденусь, полежу, ладно? – Муж стягивал куртку.
– Как… как ты себя чувствуешь? – Тася немного растерялась.
Конечно, Артём и раньше травмировался на работе. Но чтобы так!..
– Голова болит. Москалёв на неделю дома посадил.
– Так мало?
– Ну, он… – Артём замялся. – Сама знаешь, вредный, противный.
– Кто? Москалёв? Это ж лучший травматолог в городе. Мне Ирка говорила, что…
– Да что твоя Ирка знает! – вспылил Артём, с силой тряхнув курткой. – Люди для него – мешки с костями, от которых спокойно можно отрезать куски мяса.
– А Саше когда сказать?.. – спросила Тася уже в пустоту: Артём хлопнул дверью ванной. Послышались звуки включённой воды. Она не могла себе представить, как отреагирует дочь на грустные новости.
Тася проводила мужа изумлённым взглядом. Она всегда поражалась его отношению к своим травмам и болячкам. То стружка за шиворот прилетит, то щёку обожжёт – муж только посмеивался и доставал йод. Обычное дело.
Токарь – профессия рискованная. Потому им и полагаются защитные очки и спецодежда. Даже талоны на молоко за вредность. Артём же периодически от очков отказывался: неудобно, да и стёкла запотевали. Однажды стружка умудрилась проникнуть под защитные очки мужа. Тася тяжело привыкала к последствиям его работы: шрамам, царапинам, ожогам. Да и как к ним можно привыкнуть?
На больничном Артём надеялся посидеть недельки две, но врач всё-таки выписал его через одну, как и обещал. Жаль. На переносице заживал шрам. Через несколько дней после снятия повязки и заменивших её тягучих и воняющих скипидаром мазей, рубец превратился в клеймо. «Царевна-лебедь, блин. Со звездой во лбу!» – думал Артём, рассматривая себя в зеркало.
Жёсткие тёмные волосы торчком, испещрённый морщинами лоб, зелёные глаза, нос, переносица… Вглядываясь в своё обновлённое отражение, Артём представил, что случилось бы с ним, не успей он среагировать. Его всего передёрнуло будто от электрического разряда. А что, если бы деталь прилетела в глаз?
Раньше он не особо об этом задумывался: работал спокойно, копил шрамы и царапины. А теперь… всё будет по-другому, наверное… Артём снова провёл по волосам старым розовым гребнем без пары зубцов. И выбросить бы, но жена отдала, когда не смогла расчесать свои густые кудри. Жаль заменять.
И Тася испугалась. Она всегда переживала, когда Артём приходил со следами от стружек. Часто молчала, но он всегда чувствовал её волнение. И не мог обещать, что подобное не повторится. Невозможно всё предусмотреть.
А что будет с Сашей? Тася ведь ей ещё не сказала. Она всегда волновалась, когда видела даже мелкие царапины на его лице после смены… Саша много работала и так редко приезжала. Артём надеялся, что рана успеет зажить до её возвращения. Однажды, когда дочь увидела очередной ожог на лице, он ответил:
– Стружка летит… Её надо точить. Я точу, она летит.
Всегда так было. И будет. Неизвестно, помогут ли защитные очки в следующий раз. От бешеной болванки они точно не спасут.
Отдел охраны труда расследовал несчастный случай, произошедший с Артёмом. Тася передала ему, что один из инженеров просил его подойти подписать какие-то документы. И вроде бы Артёма признали виновным, а наказания он не почувствовал. Странно. Хотя жена говорила ему о лишении премии. Откуда она могла знать? Она ж не работала в расчётном. Что с премией, что без неё – невелика разница. А охране труда Артём вообще не доверял: они появлялись только тогда, когда случалось что-то нехорошее.
Когда он вышел на службу, пришлось доделывать те самые злополучные детали. По-хорошему, пусть бы те заготовки доработал другой токарь. Техпроцесс застопорился на неделю без Артёма. Он даже удивился: «Неужели они не так нужны? А если дальнейшая работа встанет?» Артём предполагал, что Сальников с Москалёвым легко подружились, если бы были знакомы. Он считал, что их объединяло одно: нелюбовь к людям.
Артём никогда не обращал внимания на травмы, но удар по голове как будто переключил в нём тумблер на новый режим. Бах – и коллеги уже не так добры, как хотелось бы. Бах – а начальнику-то, оказывается, наплевать на проблемы подчинённых (это не новость, но всё же). Бах – а ты и вовсе не спортсмен, каким привык себя считать. Может быть, пора искать другую работу? Или вовсе попрощаться с промышленностью? Артём впервые в жизни по-настоящему задумался о карьере токаря и своём предназначении.
Трудишься на благо общества и себя, никого не трогаешь. А тут вдруг прилетает по голове. И никогда не знаешь, повторится ли. Артём выпросил себе у кладовщицы защитные очки впервые за всю карьеру. А ещё пожалел, что каски токарям по инструкции не полагались. Тогда никаких летающих болванок можно не бояться.
Лёгкий труд
Артём считал себя сильным и здоровым мужиком. Зимой он ходил на лыжах, летом – бегал, а ещё постоянно участвовал в туристических походах. В общем, вёл здоровый образ жизни. Прямо как в рекламе. Он гордился тем, сколько километров преодолевал на каждой тренировке. Артём очень любил природу: она вдохновляла его на новые свершения.
Только представьте. Тихий вечер в лесу. Небольшую полянку освещает пламя уютно потрескивающего костра. Возле него разбит лагерь из трёх палаток, обитатели которых наслаждаются ароматным чаем из котла, глядя на огонь. Завтра снова в путь, а сейчас есть время погреться и отдохнуть.
Или вот. Наконец-то вершина. Стодвадцатилитровый рюкзак за восхождение превратился в двухсотлитровый. Чем выше, тем труднее дышать. Команда вымоталась. Но достижение вершины – ни с чем не сравнимое счастье. Повезёт с погодой – увидишь волшебные серебристые пики соседних гор. Горы в сердце навсегда.
Сколько походов, больших и маленьких, горных и пеших, прошёл Артём. Успел он и поруководить, а однажды стал вице-чемпионом России. Даже имел корочки кандидата в мастера спорта по горному туризму. Но всё это мишура по сравнению с возможностью узнавать новые маршруты и общением с природой. И Артём никак не мог предугадать, что вскоре откроет для себя новый маршрут, но не в леса и горы.
Вернувшись из очередного похода в районе северного Тянь-Шаня, Артём постепенно переходил в свой стандартный режим: работа – дом – пробежки несколько раз в неделю. На одной из пробежек он почувствовал тупую боль в груди, которая стихала только при переходе на шаг. Неожиданно.
Бег – шаг, бег – шаг. А сердце вдогонку. То летело со скоростью света, то ползло черепахой вровень с дыханием. Так повторялось каждую пробежку, пока наконец Артём не перестал на них выходить. Как бы он ни любил спорт, собственное здоровье диктовало новые условия игры. Нож в спину, ей-богу. Неужели и спорт калечит?
Не откладывая на потом, Артём обратился к знакомому кардиологу Равинскому, который держал частную практику. Настолько частную, что официальные направления выдавать не мог. При этом Равинского считали отличным диагностом, Артём с женой доверяли его мнению. Врач со всех сторон обследовал Артёма, крутил-вертел как хотел, не ставя диагноз. Никак не определялся с назначениями. В итоге Равинский всё-таки расписал план дальнейших действий.
– Готовься, Тёма, к операции. Иди в поликлинику, бери направление и вперёд.
– Куда вперёд? – не понял Артём.
– На о-пе-ра-ци-ю. Стеноз у тебя, ну, закупорка коронарных сосудов. А сосуды эти питают сердце. Нет питания – участок отмирает. Дело серьёзное, но поправимое. – Равинский пригладил чубчик непослушных волос на макушке. – Время есть.
Делать нечего, пришлось Артёму отправиться в Чебаркульскую городскую больницу к родному участковому терапевту. Набившие оскомину тёмные грязно-зелёные коридоры с отваливающейся со стен краской, толпы призраков-больных, кочующих из одного кабинета в другой. Мигающие лампы, нарастающий гул безумных семичасовых очередей… Тоска и безысходность. Никто даже и не помнил, когда в больнице в последний раз работал кардиолог. Вот где его искать теперь? Все спились, поди.
Не так просто попасть к узким специалистам, как хотелось бы. Сначала терапевт, потом – желанный врач. Больница – непредсказуемый квест. Первое задание: пережить очередь в регистратуру. Вопрос «кто последний?» за час Артём услышал миллион раз. Кто-то орал, кто-то лез вперёд сквозь толпу. Главное – выжить. Заполучив желанный талон к терапевту, он погрузился в пучину бесконечного ожидания. Злое время не щадило никого. И если на приёме оно летело быстрее ракеты, то в очереди медленно капало на темечки собравшихся, как в известной китайской пытке.
Артём вспомнил старую песенку, которую напевала дочь про Чебаркульскую больницу. «Чебаркульская больница – хуже места в мире нет. Ты, кирпичная убийца, где вонючий туалет…»
Второе задание: анализы. Не думал Артём, что ему назначат так много исследований. Тут и анализ крови, и ЭКГ, и, самое противное, ФГС. Вот зачем человеку с болезнью сердца совать трубку в рот? Чтобы исключить язву желудка; если её нет – можно спокойно оперировать. Пережить, перетерпеть, раз ввязался.
Третье задание: попасть на операцию. Терапевт выдал направление в челябинский кардиоцентр. Артём поехал с женой Тасей в качестве группы поддержки. Она бережно хранила необходимые документы в папках, решала вопросы с проездом туда и обратно. Да и просто была рядом: поддерживала добрым словом, обнимала при случае. Артём не справился бы без неё.
Они не сразу нашли вход в кардиоцентр. Как тут найти, ведь здание, выстроенное в форме звезды, с ловкостью заправского фокусника водило посетителей за нос по архитектурным лабиринтам. На приёме серьёзная дама, кандидат наук, придирчиво разглядывала карту Артёма и, не ответив ни на один его вопрос, отправила заселяться в палату. Сумбурно прошептав несколько тёплых слов Тасе, Артём отправился в новую для себя жизнь.
Операцию Артём перенёс отлично, по крайней мере, он сам так думал. На специальном велотренажёре, велоэргометре, без усилий крутил педали, спортсмен же. «Наверняка медсёстры давно таких пациентов не видали», – гордился он про себя. Ему очень повезло с лечащим врачом, им оказалась сестра его друга, Марина. Знакомство ли или просто профессионализм врача, но пребывание в больнице Артёма было комфортным, насколько это вообще возможно.
Шунтирование – стандартная операция для кардиоцентра. Брали кусок сосуда с одного места (чаще всего – с ноги) и обводной трубкой вшивали его в место закупорки. Перед операцией Артём радовался и веселился, даже зачем-то сходил в палату: мало ли – книгу взять почитать, вдруг скучно станет. Волшебные пофигистские таблеточки действовали, красота. И всё равно, что вчера был день рождения, а его поздравили только по телефону. Конец марта на дворе, весна, жизнь прекрасна. Артём принял неизбежное.
И снова ему повезло: шрамы после операции тонкими ветвями проросли на груди и на ногах. Заживут, совсем скроются из виду. Артём просто потерял сутки в реанимации: проспал. Когда ещё удастся столько времени «отдохнуть»? Уже в палате Артём простыл. Разве можно заболеть ещё больше, когда ты в больнице? Но он ухитрился. Всему виной кондиционеры, охлаждавшие палаты. Его старичкам-соседям вечно было жарко, вот и попросили так настроить. А он заработал насморк.
«Так странно, – думал Артём, – вот я вроде всю жизнь занимаюсь спортом. И что? Лежу в больничке с дедами… Ничего, вот выйду, вернусь к тренировкам, всё будет хорошо». Раньше ему казалось, что если ведёшь здоровый образ жизни, занимаешься спортом, то болезни обходят стороной. Как же он заблуждался! Никто от этого не застрахован. Осознание гулкой болью отдавалось в сердце, которое необходимо беречь.
Постоперационные дни сливались. Ежедневные звонки жены хоть как-то разбавляли больничный быт Артёма. Приезжали челябинские родственники, даже друзья-туристы разок заглянули. Дочь Саша навещала как получалось. После операции она пришла поздравить его с днём рождения и принесла необычный подарок.
– Смотри, отец, это – мандала, – она протянула плетёную снежинку. – Я сделала её для твоего здоровья. Когда плела, пропевала специальные мантры.
– Мантры? – не понял Артём.
Саша часто изъяснялась странно.
– Набор звуков, имеющих воздействие на тело или душу. Поёшь, а тебе легче становится. А мандала – это специальный символ, проводник. С каким намерением или настроением плетёшь, то и получится. Ты не парься, просто смотри на неё иногда, держи в руках, и всё будет.
– Даёшь ты, Сашка, спасибо! Какая штука классная!
В университете Саша увлекалась восточными практиками: йогой и цигуном. Ходила на них вместо ненавистной физкультуры. Как-то со школы она её невзлюбила, несмотря на то, что посещала лыжную секцию. Артём по первости водил дочь туда, пока она не привыкла к дороге. Спустя пару лет с удивлением узнал, что она больше ходить туда не хочет. Грустно это было, но заставить её вернуться он не мог. Наверное, йога и цигун нравились ей больше.
Обняв дочь на прощание, Артём отправился к себе в палату изучать подарок. Восемь бамбуковых палочек, соединённых причудливым узором из разноцветных ниток в снежинку. Ярко-синие, жёлтые, зелёные, белые линии – они словно гипнотизировали и в то же время придавали сил. Артём сомневался, работает ли эта штука вообще, но ему действительно стало легче. Сила заботы и любви.
Что бы ни говорили про систему здравоохранения, Артёму всё, можно сказать, понравилось: и отношение, и процедуры. Увы, подобные вмешательства в организм не проходят даром, и ему прописали пожизненный курс таблеток. А восстанавливаться после операции Артёма отправили в санаторий «Кисегач» под родным Чебаркулем. Свежий воздух, озеро, сосны, берёзы и никаких больничных коек. Счастливый Артём гулял вокруг озера Теренкуль ежедневно. Дорвался! Друзья-туристы принесли трекинговые палки, и Артём наматывал с ними по двенадцать – пятнадцать километров в день. Будто не было никакой операции. Кра-со-та!
Кровь легко бежала по восстановленным сосудам. Организм словно перезапустился после затяжного сна. Артём без проблем контролировал любое движение, скорость, чёткость. Власть над своим телом опьяняла и дарила счастье. А ведь скоро можно будет выходить на пробежки, а в следующем году вообще в поход! Неужели всё получилось?
Как хорошо отдыхалось, так тяжело возвращалось. После санатория Артёма на работе ждал «лёгкий труд», который на поверку оказался совсем не лёгким. Медицинская комиссия выдала Артёму заключение, что он не может исполнять свои прямые обязанности: работать токарем. Он, конечно, знал, что его ждёт, но даже подумать не мог, насколько это окажется невыносимо. А трудиться «легко» ему до середины октября – целых полгода!
С начальником Сальниковым отношения у Артёма складывались своеобразные. Он считал, что тот боится его высказываний об атмосфере в цехе и зарплате рабочих, но при этом заявление на месячный отпуск в середине лета Артём исправно просил его подписать. Поход же. Эпизод, когда они с начальником разошлись во взглядах на жизнь, память услужливо прикрыла тёмно-синими занавесками. Артём подозревал, что легко после больничного не будет.
Для начала Сальников поручил ему навести порядок на складе инструментов. Поправив рабочую кепку, Артём отправился в хранилище резцов и фрез. Аккуратно, методично он разбирал железки, сваленные кучами на полках. Не авгиевы конюшни, но попотеть пришлось. Полученным результатом можно было гордиться: резец к резцу, фреза к фрезе, ключи и прочий скарб – всё отсортировано по размерам и назначению.
Следующим «подвигом» Артёму назначили вытирание пыли с отопительных батарей. А туда поди залезь, не расшибившись. Высоко. Но ничего, справился.
Параллельно с «трудами» Артём пытался освоить новый для себя станок – круглошлифовальный – и новые возможности, да и всяко лучше, чем без дела болтаться. Не тут-то было!
– Ты такую операцию перенёс, – возмущалась сменная мастерица Венера Ралифовна. – Сейчас упадёшь возле станка, и что мы с тобой делать будем? Нет уж, Тёма, ты давай без глупостей этих.
«А если бы я с батареи свалился, то как бы она голосила? – мысленно возмущался Артём. – Тут хотя бы станок посмотрел, глядишь, и прибавку к зарплате бы выпросил. Эх… Нашли мальчика на побегушках!»
Но самый памятный «подвиг» Артёма за время «лёгкого труда» – мытьё листьев фикуса. Две потёртые кадки с растениями стояли у окна, но это не мешало маслу с крана пачкать их. И кому-то приходилось их протирать. Эта миссия выпала Артёму. Раз в смену токарь (а в трудовой книжке записано именно так), вооружившись ведром и тряпкой, шёл очищать фикусы от масла. Вообще жизненный путь цеховых животных и растений так или иначе приводил их к маслу. В КПЦ вон все коты в нём.
Вся тяжесть «лёгкого труда» ощущалась, казалось, только начальником. Ведь он постоянно придумывал для Артёма «подвиги», чтобы с пользой и не надорваться. Сложная задача. Ведь парню уже попадало в цехе болванкой по голове, а потому необходимо беречь себя. Сальников не хотел новых проблем.
Но зачастую Артём просто слонялся по цеху, приставал к знакомым мужикам с расспросами: «Какая у тебя технологическая операция?», «А глубина резания какая?», «А какой инструмент?» Доставалось от Артёма и нестаночникам, ведь жить же как-то нужно. Не мог он без работы, скучал. Уж лучше, чем в смартфоне сидеть, который Артём так и не удосужился купить: незачем. Голова в порядке, руки-ноги целы, а нормально работать нельзя. Почему так?
Уже забылась та история с болванкой. Сколько стружек награждало ожогами и шрамами – не сосчитать. А сколько ещё будет… Тело жаждало труда. Спортсмен стоял на старте и рвался бежать. Размять мышцы, и вперёд к станку. Загрузить заготовку, запустить машину. Первый круг, второй, третий… Снова и снова, как заведено. Но нет. Пока нет.
Ответственней сотрудника Сальникову в те полгода было не сыскать. Всё делал, что ни скажут. Удобно. Артём играл в эту игру, он хорошо знал правила: зарплату платили, пусть и поменьше, чем обычно, но всё же. Поэтому чего рыпаться? Но так хочется!
Но чем меньше работаешь, тем больше думаешь. Регулярные занятия спортом не уберегли Артёма от больничной койки. Обидно, ведь он сделал всё для своего здоровья. Что это: стечение обстоятельств, генетика, судьба или ещё какая-нибудь чушь, – он не понимал. Это надо пережить. Точно так же, как и удар болванкой. И тогда, он надеялся, что-нибудь поменяется. Может, у него в мыслях, может, в мыслях Сальникова.
Пятнадцатое октября – дата официального выхода на «тяжёлый», вернее, вполне обычный токарский труд. В ночь перед знаменательным понедельником Артём так активно и беспокойно ворочался в кровати, что Тася чуть не отправила его спать в другую комнату. Сколько она переживала, он даже не представлял и старался, как мог, радовать её. Готовил любимую жареную картошку, встречал с работы. Но в ту ночь как будто кто-то открыл портал в его голову: туда лезли мысли, идеи, проекты, планы… Нужно выстраивать маршрут для похода… В общем, не до сна.
Утром пятнадцатого числа бодрый и весёлый Артём спешил на работу. Наконец-то, наконец-то он встанет к станку. Любой резец, метчик или ключ он с лёгкостью мог найти с закрытыми глазами. Благо собственную тумбочку за эти полгода он изучил вдоль и поперёк. Там он хранил не только инструменты, но и обед.
А что ещё оставалось делать? «Здорово, Тёма, с выходом тебя!» – не те слова, что токарь ожидал услышать, но они всё равно заставили его сердце потеплеть. Ведь он был в цехе вместе со всеми. Так странно. Непривычно.
– Так-с, Артём, вернулся! – Венера Ралифовна заметно обрадовалась. – Держи сменное задание. И втягивайся, втягивайся.
– А я и не уходил никуда! Будет сделано, – Артём почти улыбался мастерице.
Так странно. Он же вроде работал, разве что по персональной программе. А вот, «вернулся». За полгода цеховые женщины успели разузнать все её подробности. Где лежал, как туда попал, как восстанавливался. Сочувствовали, жалели – Артёму это было в новинку. Даже после удара болванкой коллеги так не интересовались его здоровьем. Артём привык к постоянному равнодушию, потому выход из комфортной раковины ему давался непросто.
Оттарабанив положенные полгода после операции, Артём так и не смирился с формальным подходом начальства к его положению. Деятельная натура требовала выхода, который нашёлся в спорте.
Артём потихоньку увеличивал количество тренировок по скандинавской ходьбе. Однажды он попробовал выйти на пробежку. Ноги мягко пружинили по асфальту, унося его вперёд, к здоровью. Свежий лесной воздух заряжал на новые свершения. В тот раз он преодолел совсем немного, но зато в нормальном для себя темпе.
А уж после завершения «лёгкого» труда Артём оторвался: полноценные тренировки, походы выходного дня. «Здравствуй, природа-мать, принимай блудного сына!» Он понемногу планировал маршрут большого похода на следующий год. Собирался в восточный Тянь-Шань. Жизнь налаживалась – и это самое главное.
Игрушки
В детстве я любила придумывать и собирать истории. В моей комнате жило много мягких игрушек, и они приглашали меня в свои миры. Вот семейство медведей обустроилось на нижней полке по соседству с моей любимицей, розововолосой лошадкой. Рядом болтали малиновый бычок, слон в колпаке и белая обезьянка. Вот жёлтый заяц прячет морковку от резиновой овечки. Тут же поросёнок хвастается костюмом перед серым псом с длинными ушами. Жили они дружно.
Куклы сидели отдельно. Они мало кого пускали в свой круг. Мне нравилось их наряжать, но больше я любила играть со зверями. И с железками, которые мне приносили родители с работы.
Они трудились на заводе, и я ежедневно слушала разговоры о нём. Что это такое, я не могла вообразить. Всякие Бочкарёвы, Зорины и прочие товарищи превращались для меня в таинственных сказочных персонажей. Мама с папой играли с ними в другом, заколдованном, мире, пока я скользила и падала с ледяных горок в дурацком детском садике «Солнышко». Одно из падений обернулось ниткой шрама на лице и сделанной после фотографией для выпускного альбома. На ней я, насупленная, сердитая, всем своим видом показывала: «Нечего меня со шрамом фотографировать!» Бордовая молния красовалась под правой бровью, не желая исчезать. Правда, тональником её почему-то не замазали, может, и не было у мамы. Шрам превратился в невидимку только спустя пару недель. Но было уже поздно.
Иногда мама приносила мне что-нибудь с работы. В основном обломки образцов из лаборатории. Сначала просто для развлечения, а потом уже объясняла мне назначение каждой фигурки. Я так вошла во вкус, что вскоре начала выпрашивать железные штучки. Сама того не ведая, мама открыла для меня новый мир. Мир железок. И я даже не могла вообразить, насколько они изменят мою жизнь в будущем.
Первыми железными игрушками стали половинки гантельки. Маленькие блестящие фигурки весело перекатывались у меня на ладони. Если поставить их на основания, получатся башни с изломанными шпилями или мачты кораблей. Возможно, половинки могли превратиться в шахматные фигуры, но я не знала, как ими играть.
Следующими мама подарила мне два гладких кирпичика с бороздами на гранях. Вот с ними можно было смело возводить что-нибудь серьёзное. Подставку из них соорудить, например, или вытянуть в башенку.
Однажды мама привела меня к себе на работу в лабораторию. Тогда ещё было можно. Мы миновали огромное здание с белыми колоннами, на котором широкими, выстроенными по линейке буквами было высечено «ЛАБОРАТОРИЯ» и какие-то цифры. Позже мне объяснили, что это год постройки. Мы зашли в проходную в соседнем от лаборатории здании. Как меня, ещё школьницу, пустили на завод, я совсем не понимала. Какие-то вертушки, охранники. Мама им что-то показала, и мы зашагали дальше.
Мама вела меня широкими коридорами того огромного здания с колоннами, и мне не терпелось всё-всё рассмотреть. Где-то там, на потолке, висели пыльные старые белые плафоны с красными цветами. А что творилось за деревянными дверями кабинетов, я не представляла. Только силуэты за матовыми стёклами могли подсказать. Но они молчали. Я безостановочно вертела головой. Хотелось заглянуть в каждый угол, узнать всё об этом заколдованном мире, где работали родители.
Мамина лаборатория была большая. И там стояло много странных железных машин. Некоторые из них прятались в больших коробах. Об их назначении мне никто не рассказывал. Что мне хотела показать мама, я не понимала.
Тем временем её коллеги с любопытством меня рассматривали. С кем-то мы были знакомы заочно, по маминым историям, а кто-то уже видел нас вместе. Город Чебаркуль – это же большая деревня: кто-нибудь кого-нибудь да знал. Со мной здоровались, спрашивали про семью, я чего-то невпопад отвечала, совершенно не понимая кому… Некоторые возмущались, что я не здороваюсь. Уже во взрослом возрасте я сталкивалась с теми же людьми, но моя память коварно утаивала их имена. Зачем здороваться с незнакомцами? И как я могу узнать человека и поприветствовать его, если видела раз или два в детстве?
Дверь заграждения одной из машин уже была открыта: наверное, готовились к испытанию.
– Сейчас, Саша, проверим, при какой силе сломается этот образец, – мама протянула мне руку с железной штангой. Жаль, я не успела её потрогать.
Мама исчезла за дверью. Машина медленно проснулась, словно потягиваясь, закряхтела и заскрипела. Только вместо рук у машины – маятник.
Раз – и маятник со скрипом описал дугу. Два – новая дуга. Три, четыре, пять… и бум! Всё закончилось. Я даже не поняла, что произошло. Что-то упало, кажется.
Мама вышла с двумя серебристыми брусочками в руках.
– Смотри, Саша. Это остатки образца после испытания. Копёр ударил по нему несколько раз и сломал.
– А зачем? – спросила я, жадно глядя на половинки штанги. Как бы хотелось забрать себе, покатать гладкие бочонки! Расставить их среди зверья…
– Чтобы измерить силу удара, при которой образец сломается. Это нужно для изучения свойств металла, – объяснила мама, крутя брусочки в руках. – А потом мы определяем, проходят ли они по документам.
– Ого! А ты меня ещё сюда приведёшь? Хочу ещё экскурсию! – я молитвенно сложила руки и чуть подалась вперёд.
– Если захочешь, что-нибудь придумаем. А образцы можешь забрать. Я тебе потом другие принесу.
Надо ли говорить, что после приключений на заводе я берегла блестящие половинки, которым отвела особое место в своей комнате, больше остальных сокровищ.
Я назвала его «Тайная комната». Начитавшись книг о Гарри Поттере, я впустила тайну к себе в комнату. Возле книжного шкафа на широко расставленных ножках стоял рыжий стол в разводах. А на нём громоздился круглый аквариум, который поддерживали изогнутые зелёные железные листья. Красно-синие гуппи и алые меченосцы проплывали среди мерно покачивающихся светло-зелёных водорослей. Рыбам, казалось, не было ни до кого дела. Они переливались в магическом свете люстры, растворяясь в своём водном мире. А мне так хотелось с кем-нибудь поиграть. Вот я и обустроила себе местечко под рыбьим домом.
Вначале я занавесила подстолье старыми жёлтыми шторами. То ли мама выделила из своих запасов, то ли я где-то раздобыла сама из закромов в шкафах. Внутри творилось волшебство. Я поставила туда комодик из спичечных коробков, оклеенный жёлтой, голубой, розовой и зелёной бумагой. На его ящичках и стенках сверкали звёзды. Затем я положила туда маленький, переливающийся рубиновым камешек (самый любимый) и много-много разных бусин.
Ещё я принесла в «комнату» маленькую пирамидку из бумаги: нужно было склеить для школы, но в итоге фигурка осталась у меня. Её я сделала постаментом. Какие-то мягкие игрушки из многочисленного семейства медвежьих тоже переехали туда. И куда ж я без моих любимых железяк? Бережно хранимые мной бруски и бочонки заняли почётное место возле комода. Там же отлично разместилось «зеркало», которое мама принесла с завода. «Тайная комната» в нём казалась ещё волшебнее и загадочнее. Хотя это был просто очередной гладкий кусок кварца с маминой работы.
Хранителями комнаты я назначила медвежье семейство. Только старший оставался сторожить вход: он попросту не влезал под стол.
Каждый вечер я приходила играть в «комнату», придумывала разные квесты. Уставшим родителям после работы было просто не до меня. Завод, словно подъём к горной вершине, высасывал из них последние силы. А я придумывала свои новые миры.
Однажды папа отдал мне маленький железный шарик, блестящий и холодный. Его хотелось держать в руках и медленно перекатывать, как яблочко в сказках, благо для этого у меня имелось «блюдечко» – жестяная, расписанная цветами крышка от конфетной коробки. Катать – не перекатать. Я представляла, как после пары-тройки полных кругов шарика на серебристой поверхности появляется картинка с морем и пальмами.
Уже потом я узнала, что мой шарик совсем не простой: это часть от подшипника, где с ним рядом толкались железные собратья. Там они дружной кучкой катались между кольцами. Забавно, что в университете со мной приключились две истории, связанные с подшипниками.
Первая случилась на самом страшном и сложном для нас предмете под названием «Детали машин». Нетрудно догадаться, что там изучали. У нас началась большая тема «Подшипники. Опоры валов и осей». Рисовали много схем, записывали формулы. Рисовать да и чертить у меня получалось так себе.
Самым классным занятием оказалась лабораторная работа, там-то первая история и закрутилась. Наш преподаватель Евгений Петрович принёс две связки подшипников, велев изучать. Не учишь – публичная порка. И это помимо двоек! Мы честно старались работать на каждой паре и радовались, что в этот раз можем прикоснуться к предмету изучения. Какое богатство нам доверили: и огромные шариковые, и маленькие роликовые. Но всеобщим успехом пользовался двухрядный сферический. Его кольца крутились не только по кругу, но и по сфере вокруг друг друга. Мы с одногруппниками чуть не подрались. Учебная медитация: крути себе колечки на паре, никто и слова против не скажет. Ту лабораторную мы защитили на «отлично». Евгений Петрович любил сначала опрашивать девушек, считая: хуже разбираются – больше спрос. Вероятно, он хотел, чтобы мы понимали и запоминали материал. Мы трудились изо всех сил. Раньше я тормозила, когда отвечала на лабораторных. Одногруппники то и дело называли меня «слабым звеном». Но теперь всё изменилось.
Друг даже обещал подарить мне сферический подшипник на день рождения, но не смог купить из-за космической цены. Зато принёс игрушечную соломенную сову.
Сов я любила с детства. Первая появилась у меня после Бажовского фестиваля. Каждый год там собирались творцы: гончары, ювелиры, модельеры, певцы, танцоры… всех и не упомнишь. Я нашла и не выпускала из рук маленький глиняный колокольчик в виде совы, и родители купили мне его. Она свила гнездо на бра над кроватью. Уже потом мне надарили столько сов, что я собрала приличную разномастную стаю.
Вторая история предложила мне новый способ медитации. Однажды на четвёртом курсе мы с одногруппниками пришли на свою кафедру встретиться с куратором. Мы сидели за столом, на котором почему-то лежал обычный шариковый подшипник. Я взяла его и всё собрание крутила внешнее кольцо. Это успокаивало и расслабляло. Вокруг меня о чём-то говорили, но мне было всё равно. В итоге я осмелилась задать вопрос:
– Василий Александрович, можно я возьму? – и показала подшипник.
– Берите, Александра, – пожал он плечами.
Кто знает, что он обо мне подумал? Может, у него студенты пачками выпрашивают разные железки?
Зато я приспособила подшипник вместо чёток и часто крутила его во время просмотра фильмов и сериалов в общаге. Кайфовала и радовалась.
Я продолжала собирать железную коллекцию, не прикладывая к этому дополнительных усилий. Магнит, как есть магнит.
Ещё один мой друг, Серёга, вокалист глэм-рок-группы, носил кучу цепей и, конечно же, кожаную куртку с заклёпками. У него была объёмная причёска: длинные волосы, стриженные лесенкой, чёлка. К слову, заклёпки имелись и у меня: отдала одноклассница. Агата первая в классе начала краситься, позже – приходила в школу то панком, то готом. Она придумывала классные образы не только себе, но и нам. Я в чём-то пыталась ей подражать, придумывая собственный стиль. Вдохновившись Агатой, я украсила подаренными ею заклёпками свой рюкзак. Ходила довольная, сверкала крутой обновкой.
И однажды, придя в гости к Серёге, я обнаружила у него батарею висящих цепей. Первый раз в жизни увидела столько украшений у парня. Серёга заметил мой интерес и снял одну цепь, чтобы я рассмотрела поближе. Я взяла её и пропала. Крутила и никак не хотела отпускать: настроилась на медитацию. Из гостей я ушла со звенящим подарком. Потом прикрепила эту цепь на джинсы и на парах в университете часто её перебирала. Цепь болталась с левой стороны, оттягивала пояс и приятно позвякивала при ходьбе.
На третьем курсе, в год «Деталей машин» подруга подарила мне болт с гайкой. Она работала в закупках, отдала лишнее. Я не просила – так получилось. Как там могло появиться «лишнее», я даже не подозревала. Как-то не планировала собирать коллекцию, но она складывалась сама.
Единственная вещь, которую я выпросила, – ещё один шарик. Металлических шариков много не бывает! А мне бы хотелось украшение в духе моей будущей работы.
Мой папа – токарь. На своём станке он точил не только заготовки согласно сменному заданию, но иногда и детали для походной экипировки. Идеально.
– Ну, па-а-ап, сделай мне шарик!
– Да зачем он тебе?
– Я его носить буду, красиво же. Сделай, пожалуйста. Ну пожа-а-алуйста!
Ныть я умею, когда надо и не надо. Уговорила. Папа сделал. И я носила. Маленький, но тяжёлый шарик удобно устроился между ключицами. Мне нравилось, как он медленно перекатывался по коже. Холод металла освежал и заряжал меня. Я чувствовала себя уверенно и спокойно, будто меня хранил талисман. Иногда я катала шарик в ладонях, чтобы вновь насладиться его гладкостью и настроиться на нужный лад.
Только через неделю я его потеряла. Наверняка плохо завязала нитку, вот он и укатился, колобок. Ничего не заметила. Небольшая часть души пропала вместе с шариком.
Когда папа узнал об этом, прочитал занудную лекцию о моей безалаберности и небрежности. Но я обнаглела и попросила его сделать ещё один. Ничего с собой сделать не могла. Мечтала о новом талисмане. Папа не соглашался, как бы я ни уговаривала. Я доставала его практически каждый день. В этот раз нытьё не прокатило…
И я уже смирилась с поражением, но наступил Новый год, праздник сбывающихся желаний. Каждый раз я очень его ждала. Наряжала ёлку, у меня даже был именной шарик тёмно-синего цвета с нарисованной белочкой. Развешивала мишуру и снежинки по квартире.
Под нашей ёлочкой я нашла маленький свёрток, а там… вы не поверите – шарик! Счастливая, я скакала по комнате, по очереди обнимая папу и маму.
– А-а-а! Ура! Ура! Ура!
– Это он специально тебе на Новый год сделал, – с улыбкой сказала мама. Она радовалась вместе со мной.
Папа – кремень, не сдался мне, решил всё по-своему.
Всё происходило само собой. Как будто кто-то вёл меня по неизвестному мне пути. Возможно потому, что я дочь работников металлургического завода. Или потому, что обожала хеви-метал. Мне интересно, куда занесёт на очередном повороте.
Меня привели снова на Бажовский фестиваль. Лес, деревня, речка, солнце и много-много народу. Я расслабленно бродила между рассыпанными среди деревьев палатками, с наслаждением вдыхала свежий воздух. В загазованном Челябинске, где я на тот момент уже жила несколько лет, его так не хватало. Ели надо мной качали лапами в такт ветру. Я купила себе пару серёжек и зелёный керамический набор: мисочку на ножках и тарелку в форме листка. Позже мне было очень приятно обедать из красивой посуды, а серёжки идеально подходили к моему розовому платью.
А потом я набрела на кузнеца. Он вместе с дочерью что-то ковал. Их слаженные движения завораживали. Удар, ещё удар. Кузнец не забывал подогревать участки металлической полосы, из которой постепенно появлялось кольцо. И мне захотелось попробовать! Почувствовать, как грубое железо меняет форму с каждым ударом.
Оказалось, что это возможно. На меня надели длинный тяжёлый тёмно-серый фартук, чтобы я не запачкалась, дали рукавицы. Кузнец тем временем нагрел новую полоску на открытом огне. И мы начали. Я пыталась подстроиться под его ритм, и, кажется, у меня получалось. Каждый удар давался мне с трудом. Кузнец успевал переворачивать и нагревать заготовку вовремя. Маленькая полоска, а столько работы! Мы выковали маленький ножик, который я забрала с собой.
Ещё один талисман, как шарик. Только мой. Я его выковала. Сама. Пусть мне помогали, но теперь я настоящий кузнец. Не только на бумаге.
Позже я притащила его на работу, чтобы похвастаться перед коллегами. Они оценили мою поделку, с удивлением рассматривая её. Некоторые предлагали зарезать Стаса из нашего отдела, но я добрый человек. Я убрала ножик, чтобы не «прозвенеть» на проходной, и совсем забыла куда.
Когда спохватилась, перерыла абсолютно всё, чуть не плача. Вспомнились папины слова о моей безалаберности. Я уже смирилась с потерей, как вдруг, спустя три месяца, ножик нашёлся! Он мирно лежал в кошельке, куда я его и упрятала. Не нашла я его только потому, что выкладывала кошелёк при прохождении через рамку металлоискателя. Так ножик жил, путешествовал со мной и, наверное, радовался. Какое счастье, что талисман остался при мне, оберегая и помогая.
Договор подряда
Получая паспорт в четырнадцать лет, мнишь себя очень важным человеком. Я вообще считала, что паспорт – это очень серьёзно. Как волнующе было расписываться в таком значимом документе! И сразу такая взрослая, всё сама. Ага-ага. Сама ходила по налоговым и пенсионным фондам, оформляла новые бумаги. Что-то решала.
А сколько приготовлений я совершила ради бордовой книжечки. И заявление заполнила, отстояв огромную очередь в узком тёмном коридоре паспортной конторы. В то время никаких многофункциональных центров и сайтов для получения не было. До маленького Чебаркуля полезные новшества всегда добирались с некоторым опозданием.
Так и с цветной фотографией на паспорт. К моему дню рождения в городе не успели подстроиться под новые стандарты. Поэтому снималась я в чёрно-белой кофте, иначе на чёрно-белом фото совсем ничего не будет видно. Даром что причёсывалась и красилась, всё равно в кадре было удивлённое лицо. Мне уже потом рассказали, что в паспорте все постоянно получались не очень. Так что мне ещё повезло.
С заявлением у меня случился затык. Всё дело в восхитительной фамилии, которую я нежно люблю. В детстве мама дала мне посмотреть свидетельство о рождении. Возмущённая неверным начертанием фамилии «Ручьева», я решила поставить точки над «е» шариковой ручкой. Меня отругали, но быстро забыли об этом случае. Так я спокойно и жила до четырнадцати лет.
При подаче заявления на паспорт выяснилась суровая юридическая правда: точек в фамилии быть не должно, иначе своим родителям я не дочь! В итоге мне всё же выдали исправленное свидетельство о рождении, и я накрепко затвердила расклад с «е» и «ё». Но, к сожалению, я встречала множество людей, которые писали мою фамилию, как хотели именно они. И ещё спорили со мной! Это никогда не закончится.
Когда я получила паспорт, мама предложила мне подработать. Летом на их заводе детям сотрудников можно было устроиться по договору подряда на месяц: полоть грядки, стричь кусты, поливать цветы и всё в таком духе. Я загорелась: первая работа, первые собственные деньги! Хочу!
И вот я, взрослая и серьёзная четырнадцатилетняя девушка, в отделе кадров. Высокая разделяющая стойка с прозрачным стеклом в верхней части напоминала мне кассу из советских фильмов, где деньги выдавали через маленькое окошко. Словно парты в классе, в кабинете стояли несколько столов. Только вместо учеников приглашали соискателей.
Передо мной лежал первый в жизни договор – договор подряда. Всё по-взрослому. Мама учила внимательно читать документы. Я старалась вникнуть в каждое слово, пыталась разобраться в тонкостях. Права, обязанности, заказчик, подрядчик, количество рабочих часов, условия расторжения… Как всё сложно! Если бы в школе учили вдумчиво читать и понимать документы, то людям, возможно, жилось бы гораздо проще. Как в четырнадцать можно понять жёсткий договор или мягкий? Договор был составлен на загадочном юридическом языке. Я едва его расшифровала. Я ничего не знала о подобных документах – и это пугало. Всех школьников закрепили за административно-хозяйственным отделом. Я думала, что буду стричь кусты и полоть грядки, но начальник АХО распорядился отправить меня и ещё одну девочку в химчистку. Настя в прошлом году там уже работала, поэтому знала дорогу.
Я крутила головой, как на экскурсии: справа – здание лаборатории, где работали мама и её сестра Маша, слева – кузнечно-прессовый цех, где круглосуточно стучали молоты. Возле него спал старый каменный фонтан. Его осушили много лет назад, поэтому никто не надеялся, что фонтан когда-нибудь проснётся. Над нами, раскачиваясь, шелестели тополя и ясени. Стройные ряды кустов тянулись вдоль тротуара. А на клумбах жили яркие цветы. Розы встречали рабочих перед проходной, а фиалки и виолы безмолвно провожали их до цехов. Почти парк, за которым предстояло ухаживать нашим коллегам по подрядным делам.
Я опасалась, что в химчистке нам придётся работать с вредными или токсичными веществами или стирать руками. Но нас определили в цех чистого белья, где стирали постельное бельё для баз отдыха и здравпункта.
Нас привели в узкую комнату без дверей, в конце которой находились две огромные блестящие стиральные машины. Вдоль стены неопределённого серо-бежево-розового цвета стоял гладильный стан. Мы должны были научиться на нём работать.
Стан поделил помещение пополам, создав узкий проход к стиральным машинкам. Он противно пищал каждые пять секунд: в программе произошёл сбой, который долго не могли исправить. Пи-и – пауза – пи-и – пауза – пи-и… Так до выключения. А ещё и температура, при которой гладились вещи, составляла сто пятьдесят градусов. Я не понимала, как трудились с ним наши прекрасные наставницы Татьяна Сергеевна и Валентина Ивановна. Но они привыкли как-то, и мы сможем.
– Вот, девочки, здесь наше хозяйство, будете нам помогать, – с улыбкой произнесла Татьяна Сергеевна. – Летом сезон, много белья пойдёт.
«Оператор гладильного станка» – звучит гордо. Я осваивала новую профессию. Например, брала простыню и, если она была со штампом «Минздрав» и с базы отдыха «Миассовое», сворачивала ее по короткой стороне и клала на широкие ленты стана. При этом важно было вытягивать её, чтобы она распрямилась. Если везло, после прокатки в нижний лоток падала идеально ровная простыня. Если нет – мы отправляли её повторно гладиться. Казалось бы: стан с заданными программами, но сбои всё равно случались. Да и его возраст давал о себе знать. Стан своим ежедневным писком жаловался на старость.
Выглаженное бельё сворачивали по особой технике: пополам и ещё раз пополам, и в стопочку к другим простыням, уголок к уголку.
Бельё базы отдыха «Металлург» в стан заезжало одним слоем. На «Металлурге» отдыхали большие начальники, поэтому для них всё должно было быть ровно проглажено и свёрнуто. Там стелили огромные двуспальные комплекты. Я широко распахивала руки, укладывая очередную простыню. Со стороны могло показаться, что я обнимаю гладильный стан. Иногда мне помогал кто-нибудь из наставниц. Пододеяльники заныривали на ленту тем же способом, иначе сохли бы до конца смены.
Жара в химчистке, жара за окном. Струи пота медленно стекали по лицу, а я мечтала об отдыхе. Хорошо, что только четыре часа работали. Иначе точно бы сварились. Как же с жарой справлялись кузнецы? У них-то в цехах высокие температуры постоянно. Вышедшая из печи заготовка нагревала пространство вокруг. А ещё её нужно было успеть отковать, пока горячая. Не зря кузнецам по законодательству полагался «горячий стаж» – высокие температуры влияли на их здоровье.
В час дня нас отпускали домой. Иногда я, пользуясь возможностью остаться на заводе на пару часов, отправлялась обедать к маме. Она водила меня в местную столовую. Я наравне со взрослыми заводчанами наполняла поднос. Мама советовала брать бифштекс, если он был в меню. Я медленно прожёвывала очередной кусок мяса, наслаждаясь его сочностью. Когда я ходила в столовую, обязательно старалась его брать. Дома мама такой не делала, а мне иногда хотелось съесть что-нибудь вкусненькое.
Когда у мамы выдавалась свободная минутка, она водила меня на экскурсии. Первым делом мы сходили к папе в ремонтно-механический цех. Огромный ангар, заполненный десятками станков. Под потолком парили краны, волочившие детали с места на место. И люди, люди, люди… Зато теперь я знала, куда ходили работать родители.
Потеряться в цехе, да и вообще на заводе, легче лёгкого. Заходишь куда-нибудь, а там высоченные потолки, широченные пролёты. Всё жужжит, скрипит, стучит, гудит, орёт. Над головой летают железки. Народ снуёт туда-сюда, даже неловко спрашивать дорогу. Никаких указателей, только надписи на самих корпусах, которые я не сразу находила.
Чтобы папа меня заметил, я встала напротив него с другой стороны станка. Папа что-то настраивал, ничего замечая, поэтому очень удивился, обнаружив нас возле своего станка. Я даже не знала, что на работе он носил кепку. Да и вообще никогда не видела папу в спецодежде, только сам костюм, который он приносил домой, чтобы постирать. Бывшие когда-то тёмно-синими штаны и серая куртка на пуговицах. Ещё у него было несколько комплектов чёрного цвета. Я не считала.
Папа стирал спецовки в старой советской стиральной машине «Фея-2». Бледно-жёлтый куб со шлангом устанавливали на ванну. Как только папа несколько раз проворачивал чёрный регулятор, куб издавал звуки, напоминающие отсчёт времени. Машинка гремела на всю квартиру, но стирала хорошо: папа был доволен.
Папа работал то в дневную, то в вечернюю смену, и когда наши графики совпадали, я заглядывала к нему. Я удивлялась, как можно одну неделю возвращаться домой днём, а другую – ночью: организм же страдал. Но мой папа – сильный и выносливый, он выдерживал всё. Вот я жаворонок: привыкла вставать каждый день с утра. Я не могу работать в разное время дня. Но папа мог потому, что вынужден был в этом существовать.
Однажды тётя Маша забрала меня на экскурсию в КПЦ. Там было шумно и жарко: стучали молоты (их мы часто слышали в городе), топились печи. Мне выдали старый лабораторный халат и каску, которая так и норовила съехать на нос. Не представляю, как рабочие носили в цехе каски постоянно. Всё время казалось, что она свалится с головы и укатится куда-нибудь. Остаться без защиты очень страшно: мало ли что прилетит в голову. На потолке масса вариантов: от кранов до молотов и других приспособлений.
Мы медленно шли по широкому пролёту, и я оглядывалась по сторонам, пытаясь хоть что-нибудь понять. Вокруг было много оборудования гигантских размеров неизвестного мне назначения. Я почувствовала себя очень маленькой девочкой в огромном, жарком, тёмном и шумном мире. Маша подвела меня к одной из машин. Мы поднялись в кабину оператора.
– Саша, это кольцераскатная машина. – сказала она. – Вообще, сюда нельзя заходить, но мне, как инженеру, можно. Сейчас посмотрим, как будут делать кольцо из поковок.
В кабине уже сидел оператор. Он колдовал над огромным пультом с россыпью светящихся кнопок. Тем временем за бортом на плиту поставили сверкающий кусок металла. Сверху на него опустился широкий столб и, кажется, начал давить на металл. Столб медленно давил и кружил, пока не превратил цилиндр в кольцо. Невероятно! Как появилось кольцо, я не поняла. Не успела ничего толком рассмотреть. Ходила бы на такие экскурсии почаще – всё бы выучила.
Каждое утро я вставала вместе с родителями, пила с ними чай и потом отправлялась на работу. Одна, потому что тех, у кого временные пропуски, служба режима контролировала не так сильно.