Magic.exe

Глава 1

П Р О Л О Г.

Ночной лес дышал медленно и размеренно, его древние легкие – могучие стволы вековых деревьев – то почти неслышно вздыхали, то замирали, будто прислушиваясь к чему-то далекому и незримому. Воздух был густым, насыщенным, словно пропитанным самой сутью этой земли. Ароматы хвои, влажного мха, прелых листьев и чего-то неуловимо сладкого – будто сама ночь выдыхала этот терпкий, дурманящий запах, окутывая все вокруг.

Каждая веточка, каждый листочек, каждая травинка, казалось, шептали свои лесные тайны, наполняя пространство благовонием, от которого кружилась голова. Дышать хотелось глубже, полной грудью, впитывая этот миг абсолютного покоя, когда мир замер в совершенном равновесии. Каждый вдох был как глоток чистой магии – свежий, прохладный, с едва уловимыми нотами дикого меда и горьковатой коры.

Сквозь вековую толщу крон, сплетенных в непроницаемый полог, не пробивался даже лунный свет. Он скользил по верхушкам деревьев, золотя их острия, но здесь, внизу, царил мягкий, почти бархатный мрак. Он окутывал все вокруг, как черная вуаль, делая пространство бесконечно глубоким и безмолвным. Казалось, что в этом лесу нет никого – ни зверей, ни птиц, ни даже самого времени. Лишь ты и эта древняя, безмолвная тьма, опутавшая мир своими незримыми сетями.

Тишина.

Но не мертвая, а живая – та, что наполнена тысячей едва уловимых звуков: шорохом листьев под лапкой пробегающей мыши, легким потрескиванием коры, едва слышным шелестом крыльев ночной бабочки.

Притихли цикады, умолкли даже совы – те самые гордые ночные стражи, что обычно восседали на дубах, наблюдая за всем с невозмутимым величием. Их желтые глаза, обычно сверкающие во мраке, теперь были закрыты, будто и они подчинились всеобщему затишью. Даже ветер, этот вечный странник, будто задержал дыхание, остановив свою невидимую колесницу. Он больше не трепал листву, не шевелил ветви, не гнал перед собой опавшие листья.

И молодые побеги, оставшись без его привычных ласк, распрямились, раскинув свои тонкие ветви-руки, и потянулись вверх, к небу, которое они пока не могли видеть. Они рвались ввысь, к своим старшим собратьям, к свету, к свободе…

Но вдруг – замерли.

Будто почувствовав нечто незримое, они застыли, едва заметно дрожа. Их внимание привлекла узкая тропинка, петлявшая между деревьями и терявшаяся где-то вдали, за горизонтом. Сначала ничего не происходило, и казалось, что вот-вот лес снова погрузится в свое безмолвие.

Но затем…

На тропинке появились двое.

Нет, точнее – две.

Одна – женщина. Стройная, высокая, с темными волосами, спадавшими на плечи волнами. Ее движения были плавными, уверенными, но в глазах читалась настороженность. Вторая – маленькая девочка, лет пяти, с пухлыми щеками и большими, полными любопытства глазами. Женщина крепко держала ее за руку, а сама что-то рассказывала, то и дело оглядываясь по сторонам.

Девочка слушала, затаив дыхание, и иногда звонко смеялась, нарушая лесную тишину.

Их смех казался таким чужим здесь, в этом царстве мрака и безмолвия.

Наконец они остановились.

– Мам, почему мы дальше не идем? – спросила девочка, и улыбка мгновенно сошла с ее лица, будто смытая внезапной тревогой.

– Тихо! – резко прошептала женщина, прижимая дочь к себе. – Ты не слышишь?

Девочка нахмурилась, прислушалась.

– Мам, не пугай меня… – ее голос дрожал. – Мне страшно.

И тогда она услышала.

Тот самый грохот, что встревожил мать.

Сначала – далекий, едва различимый, будто подземный гул. Потом – ближе, громче, пока не превратился в оглушительный рев, от которого содрогнулась земля. Девочка инстинктивно повернула голову на звук – и в ужасе застыла.

Небо… Оно проваливалось.

Спокойное, усыпанное звездами, оно буквально рушилось в какую-то невидимую бездну, словно гигантская пасть раскрылась и поглощала его кусок за куском. Звезды меркли, исчезали, а затем – появлялись вновь, но уже другие. Чужие.

Линия горизонта, еще минуту назад такая далекая и недостижимая, теперь надвигалась, как стена. Деревья падали, будто их вбивали в землю невидимым молотом. Крики животных, птиц – отчаянные, полные ужаса – сливались в один жуткий хор.

– Бежим! – закричала девочка, цепляясь за мать. – Почему ты стоишь?! Что происходит?!

– Он снова меняет мир… – прошептала женщина, обнимая дочь так крепко, будто хотела защитить ее от всего. – Это не страшно. Страшно будет, когда он задумает его стереть.

– Я не понимаю! – в глазах девочки стояли слезы.

– Держись за меня и закрой глаза. Ничего не бо…

Она не успела договорить.

Внезапный восходящий поток подхватил их обеих, вырвав из объятий земли. Девочка вцепилась в материнскую руку изо всех сил, стиснув веки, не смея взглянуть вниз.

А потом… рука исчезла.

Просто растворилась в воздухе.

Она открыла глаза – и побледнела.

Мать уносило в другую сторону.

– Еша!!! – крикнула женщина, и ее голос пронзил девочку, как нож. – Еша, доченька, не уходи!!!

– Мама!!!

Она тянулась к ней, но расстояние между ними росло. Мать становилась все меньше и меньше, пока не превратилась в крошечную точку. А потом исчезла совсем.

Ешу охватила паника. Ей было все равно, что ее болтает в воздухе, что под ногами нет земли. Она боялась только одного – остаться одной.

И вдруг…

Тишина.

Ветер стих. Грохот прекратился.

Она почувствовала под ногами что-то твердое. Трава. Мягкая, знакомая.

Еша протерла глаза.

Перед ней была небольшая опушка. Идеально ровная. Неестественно красивая.

А еще… костер.

И люди.

Нет.

Не люди.

Мертвяки.

У одного не было руки. У другого – ноги. Третий и вовсе обходился без головы.

И тут те, у кого головы все же остались, повернули их в ее сторону.

Она не могла пошевелиться.

Не успела даже вскрикнуть…

Ч А С Т Ь П Е Р В А Я.

Нарисованные громкие голоса

Глава первая. «Путники в ночи»

Фрост не хотел спать. Сон в дозоре – не отдых, а предательство, медленная капитуляция перед опасностью, и он, ветеран ночных вылазок, знал это как никто другой. Несмотря на липкую усталость, плывшую волнами и тянувшую веки вниз, несмотря на стремительно сгущавшуюся ночь, окутывающую лес сизым саваном, дремота обходила его стороной. Он стоял, прислонившись спиной к шершавому, холодному стволу старого дуба, чувствуя, как каждая борозда коры вдавливается в измятую ткань рубахи, напоминая о бдительности. Воздух, пропитанный запахом сырой земли, гниющих листьев и хвои, казалось, сам нашептывал: «Не спи».

В этом глухом и непроходимом лесу, где вековые деревья сплелись ветвями в непроницаемый купол, поглощавший даже лунный свет, не было ни намека на дорогу или тропу. Лишь бескрайние заросли кустарника с колючками, цеплявшимися за одежду, и переплетенные корни, грозившие споткнуться на каждом шагу. Эта дикая чаща, казалось, сама защищала их от преследователей, но делала и их путь мучительно медленным. Под ногами, на влажном ковре из мха и прошлогодней листвы, валялся хаос – сучья, хворост, обломанные ветром ветви. Пройти, не наступив ни на один хрустящий под пятой сучок, было делом почти невозможным; каждый шаг эхом отдавался в звенящей тишине, заставляя сердце Фроста биться чаще. Он мысленно рисовал картину: где-то в черноте, затянутой туманом, чьи-то уши настораживаются, улавливая предательский звук.

Он позволил себе прикрыть глаза – всего на миг. Длинные ресницы легли на запыленные скулы. Со стороны он выглядел как путник, прикорнувший у дерева после изматывающего перехода. Пусть так и думают. Фрост не спал – он слушал. Его слух, отточенный годами воровства в мертвой тишине ночных особняков, был его главным оружием здесь. Он растворялся в тишине, разбирая ее на тончайшие слои: где-то далеко скрипнула старая сосна, под тяжестью собственных лет; вот порхнула сонная птица, неуклюже шлепнувшись на ветку и поправляя перышки; совсем рядом, в куче листвы, зашуршал, юркнув в норку, шустрый еж. Фросту не нужны были глаза, чтобы видеть лес; он чувствовал его всем существом, каждой порой кожи, как чувствовал напряжение в воздухе перед тем, как сорвать потайной замок.

Внезапно чьи-то ласковые руки, нежные и в то же время сильные, осторожно, почти невесомо легли на его глаза, преграждая путь лунному свету. Тепло ладоней контрастировало с ночной прохладой. Сати. Или, вернее, валькирия Сати. Он вздрогнул всем телом, как от удара током, сердце рванулось в горло, и он резко, почти с яростью, развернулся, рука инстинктивно метнулась к рукояти ножа за поясом. В полумраке перед ним стояла она – высокая, стройная, ее серебристые волосы, собранные в тугой хвост, отсвечивали в лунных лучах, пробившихся сквозь редкий просвет в кронах. Ее доспехи, легкие и гибкие, тихо позвякивали при движении.

– Ты спал? – спросила она, глядя ему прямо в глаза. Взгляд ее, цвета темного моря, был непроницаем, но где-то в глубине читалось что-то неуловимое – то ли насмешка, то ли искренняя забота, заставлявшая его внутренне съежиться.

– Нет, – буркнул он, резко отводя взгляд в сторону, к темным корням дерева, чувствуя, как по щекам разливается краска досады. Голос прозвучал хриплее, чем он хотел.

– Иди, я послежу. Мне не трудно, – ее голос был спокоен, как гладь лесного озера.

– Ты мне не доверяешь? – сорвалось у него неожиданно, даже для самого себя. Слова повисли в холодном воздухе, и он тут же пожалел, опустив голову, изучая трещины на своих поношенных сапогах. Зачем он это сказал?

– Почему же? – Сати слегка нахмурила тонкие брови, скрестив руки на груди. Ее пальцы постукивали по наручу. – Просто впереди долгая дорога, полная опасностей, и я даю тебе шанс выспаться. Хотя бы час. Не обижайся. Я просто… хочу помочь.

– Мне не хочется спать. Я все прекрасно слышал, – настаивал он, поднимая голову, но избегая ее взгляда. – Каждый шорох, каждый вздох леса.

– И услышал, как я подошла? – в ее голосе зазвенела легкая, почти неуловимая нотка иронии.

– Случайность. Отвлекся, – пробормотал он, снова чувствуя жар на лице. Эта девчонка выводила его из себя.

– Со всеми бывает. – Она неожиданно шагнула ближе и положила теплую ладонь ему на плечо. Фрост ощутил, как ее пальцы слегка сжали ткань его рубахи. – Иди и не перечь. Как-никак, главной назначили меня. Приказ есть приказ.

– И это случайность? – он не смог сдержать горьковатой усмешки, глядя на нее искоса.

– Ты злой. Или хочешь им быть, – констатировала она, не убирая руки.

– Покажи мне доброго и великодушного вора… – его голос звучал резко, почти с вызовом.

– Я смотрю на него сейчас, но не могу разглядеть, – ответила Сати тихо, и в ее глазах мелькнуло что-то похожее на сожаление.

Она отпустила его плечо, повернулась и опустилась на влажную траву, откинувшись назад на локти. Ее взгляд устремился вверх, на огромную, почти полную луну, висевшую в просвете между черными силуэтами елей, как серебряный щит, брошенный на бархат неба. Лунный свет окутал ее лицо мягким сиянием.

– Скажи, Фрост, тебе неприятно, что меня выбрали твоей напарницей? – ее голос, тихий и ровный, нарушил лесную тишину. – Ты за весь день не сказал ни слова. Ни слова по делу. Только огрызаешься или молчишь.

Фрост замер. Вопрос застал врасплох. Он смотрел на ее профиль, освещенный луной, на длинные ресницы, отбрасывающие тени на щеки.

– Не в этом дело, – наконец выдавил он, чувствуя, как в горле застревает ком.

– А в чем? – она повернула голову, и ее темные глаза, казалось, пронзали его насквозь. – Расскажи мне. Все равно не спим. Ночь длинная.

Тишина сгустилась, нарушаемая лишь далеким уханьем совы. Давление ее ожидания было почти физическим.

– Мне нечего тебе рассказывать, валькирия, – прозвучало жестко, почти как щелчок замка. Он отгородился.

– Почему ты вызвался идти за короной? – она не отступала, ее голос стал чуть тверже. – Ведь это смертельно опасно. По сути, самоубийство. Извини за прямоту, но ты совсем не похож на героя, бросающегося в пасть дракону за славой.

Вопрос ударил в самое больное. Фрост почувствовал, как сжимаются кулаки, а в висках застучало. Всплыл образ – детские глаза, полные слез, и обещание, данное самому себе в темнице.

– У меня есть причина, – сквозь зубы процедил он, голос вдруг охрип от сдавленной ярости. – Серьезная причина. И, прошу тебя, прекрати этот допрос. Хочешь стеречь – стереги, а я пойду спать. Высплюсь под твою неусыпную вахту.

Не дожидаясь ответа, он резко развернулся и шагнул в черный провал между деревьями, оставив Сати одну на поляне, озаренной лунным светом. Сомнение кольнуло его – был ли он прав, так грубо отшив ее? Но раздражение, копившееся весь день, взяло верх. Пора было поставить эту девчонку на место. Этот дурацкий Совет! Поставили во главе их маленькой, обреченной группы совсем юную, неопытную девчонку, пусть и с титулом валькирии и недюжинной силой.

Это было издевательство. Над ним. Над здравым смыслом. Над той единственной нитью, что связывала его с чем-то большим, чем воровство и тюремная пыль. Ради этого он и согласился на адскую сделку.

Он нашел относительно сухое место под разлапистой елью, расстелил свой потертый плащ и опустился на него с глухим стоном. Каждая мышца ныла от усталости. Он закрыл глаза, пытаясь загнать назойливые мысли.

– Ты чего, обиделся? – тихий голос Сати, прозвучавший буквально в двух шагах, заставил его вздрогнуть и сесть. Она стояла над ним, силуэтом на фоне чуть более светлого неба. – Да лежи, не волнуйся. Ночь тихая, как могила. Любой шорох слышен за версту.

Раздражение вспыхнуло с новой силой.

– Чего ты от меня хочешь? – спросил он сдавленно, с трудом сдерживаясь. – Покоя? Минуты тишины?

– Поговорить. – Она опустилась на корточки рядом, ее доспехи тихо звякнули. – Просто поговорить. Узнать тебя получше. Я хочу… попробовать доверять. Хотя бы немного. Нам же идти вместе.

– Не бойся, во сне я тебя не прирежу, – он не смог сдержать язвительной усмешки. – Даже если ты стоишь над моей постелью как призрак.

– Не в этом дело, просто… – она запнулась, и в темноте он уловил, как она нервно сжала руки на коленях.

– Просто ты в меня влюбилась. – Слова сорвались с его губ резко, грубо, как удар кинжалом. – С первого взгляда. Там, на Совете, ты не спускала с меня глаз, словно я не мужчина, а пирожок с повидлом. И теперь тебе не терпится прыгнуть ко мне в койку, пока ночь и темнота. Не ты первая, не ты последняя. Только сегодня ничего не выйдет – устал я, как загнанная лошадь. Да и помыться не мешало бы, от меня прет, как от шаккаба в брачный сезон. Эй, ты чего?!

Такой пощечины Фрост не получал лет пятнадцать. Удар был стремительным, точным, оглушительным. Искры брызнули из глаз, а в ушах зазвенело. Он едва удержал равновесие, отшатнувшись. Последний раз подобное он испытал в шестнадцать, во время дерзкой вылазки в особняк одной знатной вдовы. Помнилось, как он, юный и ловкий, прокрался в будуар, где стояла тяжелая шкатулка. Нашел ее, уже собрался уходить, но природное любопытство пересилило осторожность. Из соседней комнаты доносилось плескание воды и пьянящий аромат жасмина.

Он приоткрыл дверь на волосок. Пар клубился в воздухе. И там, в облаке пара и ароматных масел…

До этого Фрост никогда не видел обнаженных женщин. Он замер в дверном проеме, словно вкопанный, рот открыт, дыхание перехвачено. Она стояла спиной, и он видел лишь изгиб позвоночника, плавные линии плеч, мокрые темные волосы, ниспадающие на спину каскадом. Она была окутана ореолом невероятной нежности и в то же время какой-то дикой, первозданной силы. Ее кожа лоснилась от масел, отражая тусклый свет лампы.

Она медленно втирала душистое масло в руку, движения плавные, гипнотические. Фрост следил за ее руками, завороженный, забыв обо всем – о краже, о риске, о времени. Но вдруг она замерла. Застыла на месте. И медленно, очень медленно, обернулась. Их взгляды встретились. В ее глазах – сначала недоумение, потом ужас, и наконец – яростный гнев. Секунда – и она, не прикрываясь, метнулась к нему. В следующее мгновение оглушительная пощечина отбросила его назад. Боль была ослепительной. Он услышал ее крик, зовущий охрану. Едва унес… Выпрыгнул в окно второго этажа, едва не свернув ногу, и помчался через сад под свист стрел и лай псов. Чуть не попался.

– Дурак, – сквозь зубы, сдавленно пробурчала Сати, резко отвернувшись. Ее плечи слегка подрагивали. – Наглый, беспардонный, грубый, дерзкий, бездушный дурак.

Она опустилась на землю, поджав ноги, спиной к нему. Фрост сидел, потирая пылающую щеку, на которой уже проступали четкие отпечатки ее пальцев. Горечь и стыд подступили к горлу.

Тишина повисла тяжелым покрывалом. Лунный свет скользил по серебристым волосам Сати, по стальным пластинам ее доспехов. Фрост вздохнул, звук вышел хриплым.

– Ладно, извини, – он подтянулся и сел рядом с ней, не глядя. – Это было… ниже пояса. Глупо. Нам не стоит ссориться в первый же день. Давай просто… выполним задание. Добудем эту чертову корону. А потом… потом и будем ругаться сколько влезет… если захочешь. Просто… настроение скверное. И устал я.

Он полез в свою потертую дорожную сумку, шурша содержимым, и достал оттуда большой, черствый ломоть ржаного хлеба. Запах зерна и солода слабо пробился сквозь лесные ароматы. Он разломил его пополам с характерным хрустом и протянул одну половину Сати:

– Ешь. Небось тоже целый день маковой росинки во рту не было.

– Не хочу, – ответила она тихо, не оборачиваясь. Голос ее был плоским, без эмоций.

– Как хочешь. – Фрост пожал плечами, чувствуя новый прилив досады, и откусил от своей половины. Хлеб был сухой, жесткий, но он жевал упрямо, глядя в темноту леса. – Твоя потеря.

Он слышал ее ровное дыхание, чувствовал напряжение, витавшее между ними. Она сидела неподвижно, как каменное изваяние.

– Ты сам в меня влюбился, – ее голос прозвучал неожиданно тихо и четко, словно удар маленького молоточка, – а отталкиваешь, потому что боишься привязаться. Боишься, что кто-то снова войдет в эту твою крепость из колючек.

Фрост аж подавился крошками. Закашлялся, хрипло, глаза застилали слезы. Он стучал себя кулаком в грудь, пытаясь отдышаться.

– Ладно, шучу. – Она наконец обернулась, и в лунном свете он увидел слабую, едва заметную улыбку, тронувшую уголки ее губ. – Доедай уже свой кирпич. И будем трогаться – раз уж спать не будем. Сидеть здесь – терять время.

Вор, отдышавшись, кивнул, с облегчением хватая предлог сменить тему:

– Проверим курс. Дай медальон.

Сати кивнула, полезла за пазуху своего кожаного доспеха и достала небольшой, теплый от тела предмет. Она протянула ему. В его ладонь лег небольшой бирюзовый камешек, похожий на слезинку, подвешенный на длинной, тонкой золотой цепочке. Камень был гладким, прохладным, но в глубине его, казалось, теплился собственный, слабый свет. Он напоминал застывшую каплю еловой смолы, но внутри него, если приглядеться, мерцали крошечные искорки, как пойманные звезды. Фрост поднял руку с медальоном повыше, на уровень глаз. Легким, отработанным движением большого пальца он щелкнул по камню, заставив его раскрутиться на цепочке. Камень завертелся волчком, цепочка натянулась. По мере вращения слабое свечение внутри камня усиливалось, превращая бирюзу в маленькое, пульсирующее солнышко. Когда вращение наконец замедлилось и почти прекратилось, из центра камня вырвался тонкий луч ослепляющего света, яркий, как молния. Он пронзил ночную тьму, указав четкое направление вглубь черного, безмолвного леса.

– Туда, – сказал Фрост глухо, гася свет медальона и суетливо пряча его в сумку. Он втянул воздух полной грудью, почувствовав холодный укол адреналина, и первым шагнул вперед, в непроглядную темень, туда, куда указывал луч. Сати молча последовала за ним, ее шаги бесшумно сливались с шорохом листвы под его ногами.

Они шли долго, но уверенно, пробираясь сквозь дремучий лес, где вековые дубы сплетали свои узловатые ветви в плотный свод, почти не пропускавший лунный свет. Воздух был густым и влажным, пропитанным запахом прелой листвы, грибной сыростью и едва уловимым металлическим привкусом – будто сама земля здесь дышала кровью, еще не пролитой, но уже обещанной.

Фрост шел впереди, согнувшись под тяжестью походной сумки, набитой провизией и оружием. Кожаные ремни врезались в его плечи, оставляя красные полосы на загорелой коже. Каждый шаг давался с усилием – земля здесь была коварной, то и дело ноги вязли в подушках из мха и гниющих листьев. Сати следовала за ним, ее гигантский фламберг – меч с пламенеющим клинком длиной в полтора метра – казалось, вообще не имел веса в ее руках. Она перебрасывала его с плеча на плечо, иногда крутила в ладонях, и лезвие ловило редкие лунные блики, рассыпая по стволам деревьев дрожащие световые зайчики. Фросту невольно представлялось, как этот монстр в ее руках рассекает воздух со свистом, оставляя за собой кровавый след…

– Скажи, Фрост, "Король воров", – внезапно нарушила тишину Сати, и в ее голосе, обычно звонком, сейчас звучала не ирония, а странная смесь уважения и сожаления. Этот титул, некогда звучавший гордо в подполье, теперь был клеймом. – Как ты так легко дал себя поймать? – продолжала она. – Иногда кажется, что ты сделал это нарочно.

Фрост почувствовал, как по его спине пробежали мурашки. Он резко обернулся, и лунный свет упал на его лицо, высветив глубокие морщины у глаз и жесткую линию сжатых губ.

– И почему тебя потом отпустили? – не отступала Сати. Ее глаза, обычно ясные, сейчас казались темными безднами в бледном лице. – Неужели ты просто так убедил всех, что найдешь корону и отдашь королю?

– Да, – выдохнул он, и это слово повисло между ними, как проклятие.

– Не верю.

Она сделала шаг вперед, и теперь они стояли почти вплотную. Фрост чувствовал запах ее кожи – смесь пота, кожи и чего-то травяного, возможно, той настойки, что она всегда носила с собой для обработки ран.

– Мне до сих пор непонятно – почему ты до сих пор здесь? Ведь вокруг свобода.

Он резко развернулся к ней, и его лицо исказила гримаса, в которой смешались гнев, боль и что-то еще, более глубокое и темное.

– Я не могу. Я дал слово.

– Корону в обмен на свободу, так?

– Не совсем. Его пальцы сжались в кулаки так, что ногти впились в ладони. – Когда мы достанем корону, с меня снимут все обвинения. И я смогу жить спокойно.

– Решил завязать? – уголки ее губ дрогнули в чем-то, что могло быть улыбкой, но улыбкой печальной и недоброй. – Но ты еще молод. В твои годы воруй да воруй, а ты вдруг захотел стать честным. Вот что…

Она замолчала, будто прислушиваясь к чему-то, потом наклонилась ближе, и ее шепот был едва слышен:

– Уходи. Беги. Тебе не нужна ни корона, ни снятие обвинений. Я сама справлюсь…

Фрост развернулся к ней – и она увидела его лицо.

Оно преобразилось – не просто злобой, а чем-то куда более страшным. Его глаза, обычно холодные и расчетливые, сейчас горели диким огнем, а губы дрожали, обнажая сжатые зубы. Казалось, перед ней стоял не человек, а загнанный зверь, готовый в любой момент броситься в атаку.

– Это не твое дело, как я хочу жить! – прошипел он, и слюна брызнула из его рта. – Зачем лезть ко мне в душу? Я дал слово – и выполню его, чего бы мне это ни стоило! Отдам корону и получу свободу!

– А тебе не приходило в голову, что тебя просто используют? – не отступала Сати. Ее пальцы уже непроизвольно тянулись к рукояти меча. – Принесешь корону – и тебя казнят. Ведь за твои делишки голову рубить раз десять…

– Заткнись!!!

– Ты нужен только как охотничий пес. Ты…

– Да заткнись, дура! Тихо!

Он резко присел, схватив ее за запястье и с силой притянув вниз. Его пальцы были холодными и влажными от пота, но держали железно. Глаза Фроста сузились, превратившись в две узкие щелочки, а свободная рука уже держала нож, лезвие которого тускло поблескивало в полумраке.

– Мы не одни.

Рука валькирии медленно сомкнулась вокруг рукояти фламберга, пальцы в потертых кожаных перчатках ощутили шероховатость обмотки, пропитанной потом и кровью. Клинок слегка дрожал в ножнах, будто жаждал вырваться на свободу. Фрост скользнул пальцами по поясу и извлек пару маленьких ножей – изящных, как когти хищной птицы, с лезвиями, отливавшими синевой при лунном свете. Тишину нарушали лишь шелест листвы и редкие завывания ветра, который извивался между стволами древних дубов, словно невидимый змей.

Вор закрыл глаза, ощущая, как холодный пот стекает по вискам. В ушах стучал собственный пульс, но сквозь этот навязчивый гул он отчетливо различал шаги – мягкие, осторожные, будто кто-то ступал по тонкому льду. Кто-то медленно и осторожно, стараясь не зацепить ветки, двигался в их сторону, и каждый его шаг отдавался в подкорке мозга Фроста тревожным звоном. Сати приоткрыла рот, чтобы что-то сказать, но Фрост резко прижал ладонь к ее губам, ощутив под пальцами тепло ее дыхания, а другой рукой приготовил кинжал, развернув его лезвием вниз – так, как учили старые мастера Гильдии Воров.

Неосторожный треск вдалеке – сухой, как ломающаяся кость. И рука вора, выпрямившись как тетива лука, едва уловимым движением отправила смертоносное орудие в призрачного врага. Клинок, вращаясь, рассек воздух с тихим свистом, и секунду спустя послышался приглушенный стон, а затем что-то тяжелое рухнуло на землю, подняв облачко прелых листьев и хвои.

– Ты убил его? – прошептала Сати, и ее голос дрогнул, словно тонкая струна.

Фрост лишь загадочно пожал плечами, но в глубине его серых глаз что-то мелькнуло – словно тень пролетела по замерзшему озеру.

Подойдя к месту, вор жестом велел Сати оставаться – резкий отрывистый взмах, каким командуют боевым псам. Сам же осторожно двинулся вперед, ступая так, словно шел по тонкому льду над пропастью. Возле одного из деревьев послышался шорох, и Фрост замер, повернувшись к нему всем телом, пальцы уже сжимали новый нож – с насечками на рукояти для лучшего хвата. Сзади он услышал дыхание валькирии – частое, прерывистое, как у загнанного зверя. Улыбнувшись уголком рта, он показал ей на едва различимую в темноте кучу листьев, из-под которых что-то слабо шевелилось, будто подземный ключ пытался пробиться наружу. Фрост резко пнул листву ногой и вытащил что-то из-под нее – маленькое, дрожащее, покрытое слизью и чем-то липким, напоминающим смолу.

–Черт… Кажется, это Пересмешник," – пробормотал Фрост, сжимая существо за загривок… – Легенды говорят, он не опасен в бою, но чертовски мерзкий и коварный.

– Но я его не вижу! – Сати щурилась, вглядываясь в пустоту.

– Он маскируется. Эй! – Он пнул невидимку, и тот закашлялся, выплюнув комок темной, почти черной крови. – Может, покажешь даме свое истинное лицо?

Сати напряженно вглядывалась в пустоту у ног, как вдруг листва зашевелилась, и валькирия увидела существо. Мохнатое, с тремя парами перепончатых лап, ростом не больше собаки, но с телом, покрытым чем-то вроде хитиновых пластин. Но Сати поразило не это. Его лицо. Настоящее человеческое лицо – детское, с пухлыми щеками и большими глазами. На нее смотрел маленький ребенок, хлопая ресницами-бабочками, которые мерцали, как крылья мотылька. Он улыбнулся – беззубо, по-детски – и прошептал голосом, от которого сжалось сердце:

– Помоги мне…

– Как? – спросила потрясенная валькирия, и ее рука сама потянулась вперед.

– Злой дядя ранил меня. Чуть не убил. Но я ловкий, нож только в ногу попал. Он там. Вытащи, пожалуйста…

Едва Сати протянула руку, как на нее коршуном налетел Фрост, сбив с ног.

– Совсем сдурела! Не трогай его! – Он тряс ее за плечи, и в его глазах горел настоящий страх.

– Но он…

– Он подчиняет тебя, как подчинил многих. Находит слабое место и пользуется им. Те, кто поддался, потом сходили с ума – резали себе лица, выкалывали глаза. Хочешь стать одной из них?

Сати отрицательно замотала головой, стиснув зубы. Она пыталась оторвать взгляд от этих бездонных колодцев, но голос внутри звал, цеплялся за самое сокровенное.

«Сати…» – шептал Пересмешник. – «Ты же любишь меня?»

Она кивнула, даже не осознавая этого, чувствуя, как теплая волна накрывает ее с головой.

«Твой спутник мешает нам быть вместе. Я хочу, чтобы ты стала моей мамой. Ты же хочешь взять меня на руки? Любить как свое дитя? Но прежде избавься от этого страшного дядьки. Он хотел убить меня, лишить тебя меня. Убей его. Убей, и мы навсегда будем вместе».

Фрост видел, что творит чудовище с его напарницей, и понимал: если не вмешается – случится беда. Схватив толстую ветку, покрытую колючей корой, он что было силы огрел Пересмешника по голове.

Тот с жалким воем покатился по листве и врезался в дерево, оставив на коре кровавый след и клочья странной, полупрозрачной шерсти.

– Что же ты делаешь, Фрост? – послышался старческий женский голос, и в нем была такая боль, что вор вздрогнул, как от удара кинжалом.

Фрост замер, палка выпала из его ослабевших пальцев. Пересмешник встал и повернулся к нему. Теперь на Фроста смотрела престарелая женщина с длинными пепельно-белыми волосами, собранными в строгий пучок. Вор узнал ее – ту самую морщину над левой бровью, тот самый шрам на щеке от детской оспы…

– Мама? – только и вырвалось у потрясенного Фроста, и голос его звучал так, будто ему снова было восемь лет.

– Сколько раз я тебе говорила: не водись с Ханши, он тебя плохому научит. Но мой сын не послушал и стал тем, кем и умрет – вором. Забыв родной дом, ты забыл и свою мать. Разве этого я хотела для сына? Но ты упрям, мои слова тебе – пустой звук. А я все ждала тебя, надеялась, что в один день дверь распахнется, и мой сын, войдя, останется со мной навсегда. Но, увы, это только мечты.

– Но мама, ведь я…

– Молчи, Фрост. Ты уже давно все сказал. Ты поступил со мной как с чудовищем. Ты попытался убить собственную мать. В моей ноге – твое оружие!

– Я не хотел…

– Но сделал. Я прощу тебя, если ты сделаешь кое-что для мамочки.

– Что?

– Твоя спутница. Это она приказала тебе убить меня? Я знаю, что так. Прощу, если ты убьешь ее. Ты ведь не откажешь матери?

– Нет, не откажу.

Фрост повернул голову к валькирии и увидел, что она уже стоит наготове, сжимая гигантский меч, клинок которого дрожал в ее руках, как живой.

– Умри, проклятое отродье! – крикнула Сати, и в ее голосе звучала такая ненависть, что Фрост впервые за долгие годы почувствовал настоящий страх.

Фрост едва увернулся от выпада, почувствовав, как лезвие рассекло воздух у самого виска, сорвав прядь его черных волос. Сделав кувырок, он пригнул колено и, достав пару ножей, метнул их в валькирию. Сати подставила меч, и ножи, ударившись о лезвие, упали наземь с глухим звоном, оставив на металле тонкие царапины.

– И это все, на что ты способен?! – воскликнула валькирия, и в ее глазах плясали бешеные огни. – Тогда отведай своей крови, вор!

Бросив боевой клич, Сати пошла в атаку. На землю падали отрубленные мечом ветви, и каждый ее шаг был как удар молота. Она шла на Фроста, как на последний бой. Вот он уже рядом. Пьянящая ярость завладела ее рассудком. Еще миг – и конец воровской жизни. От него отделял только удар меча.

От первого взмаха Фрост увернулся, пригнувшись, почувствовав, как лезвие опалило ему спину. От второго спасло толстое дерево, в которое меч вонзился как в масло, застряв почти на полметра в глубине. Пока Сати пыталась вытащить клинок, он ударом ноги заставил ее согнуться пополам. Затем еще удар – и валькирия с стоном отлетела на десяток шагов, рухнув на колени и выплюнув кровь.

– Возьми ее меч и убей, – прошептал Пересмешник, и голос его был сладок, как испорченный мед.

Фрост схватил рукоять фламберга и дернул. Меч легко вышел из древесины, оставив после себя зияющую рану на стволе. Вор видел Сати, сидящую на коленях и сплевывающую кровь, ее золотистые волосы слиплись от пота и грязи.

– Отруби ей голову, сын мой.

Короткий взмах меча, испуганный взгляд Сати…

– Нет!!! – закричал Фрост, опуская меч. – Что мы делаем?! Проклятый Пересмешник! Опомнись, Сати! Это не по-настоящему! Наши страхи! Мы сходим с ума!

Валькирия сидела на земле и плакала, слезы капали на зажатые в кулаки ладони, оставляя на коже мокрые дорожки.

Фрост поднял меч и решительно двинулся к Пересмешнику, каждый шаг давался ему как через пудовые цепи.

– Сынок! Фрост! Это же я – твоя мама!

– Ты не моя мать, мерзкое отродье!

Фрост вложил в удар всю ненависть. Меч прошил иллюзию матери насквозь, и клинок вышел с другой стороны, покрытый черной, густой слизью. Существо взвыло нечеловеческим голосом. Его форма заколебалась, человеческие черты поплыли, как краска под дождем, превращаясь в бесформенный, клокочущий комок глины. Оно рухнуло на землю, корчась в предсмертных судорогах.

Фрост хотел добить его, но вмешалась валькирия, ее голос звучал хрипло:

– Кто тебя послал?

Конвульсии на мгновение затихли. В клубках полупрозрачной слизи, в самом центре корчащегося комка, проступило лицо – измученное, прожженное жизнью, с впалыми щеками и запавшими глазами.

Валькирия тихо охнула, рухнула на колени, закрыв лицо руками. Ее плечи сотрясались.

– Это Дакар, – выдохнула она сквозь пальцы, и в этих словах была бездна горя.

Этого было достаточно. Фрост всадил свой нож в корчащуюся массу, а затем, для верности, раздавил сапогом то, что еще держало форму. Раздался отвратительный хруст, будто ломалось что-то хрящеватое. Тело перестало дергаться.

Затем он подошел к Сати, с трудом опустился рядом, чувствуя, как ноет под ребром и дрожат руки. Адреналин отступал, оставляя пустоту и ломоту во всем теле. Немного помедлив, он обнял ее за плечи, ощущая, как мелко дрожит ее тело.

– Прости. Я был не в себе.

– И я… тоже… – сквозь слезы ответила валькирия, ее голос звучал разбито. Она попыталась подняться, но резко вскрикнула, схватившись за бок – там, куда пришелся удар его ноги, уже проступал синяк под разорванной кожаной пластиной.

– Дай посмотреть, – бросил Фрост резко, но в голосе прорвалось что-то похожее на заботу. Он достал из сумки потертый бинт и маленький пузырек с мутной жидкостью. Сати молча кивнула, с трудом откинув полу доспеха. Работая быстро, но аккуратно (его пальцы, привыкшие к взлому замков, дрожали лишь слегка), он очистил ссадину. Сати вздрогнула от прикосновения прохладной настойки.

Они сидели в тишине, слушая, как лес постепенно возвращается к своей ночной жизни. Боль накатывала волнами. Фрост вздохнул, глядя на ее сжатые плечи.

– Дакар… – прошептал он, и ему вдруг снова стало дурно от усталости и всего пережитого. – Тот самый… некромант? За чью голову – целое состояние? – Он сделал паузу, глядя на ее содрогающиеся плечи. Голос его стал тише, почти неузнаваемым. – Сати… почему? Он что… тебе не чужой?

Она подняла заплаканное лицо. В ее глазах, обычно таких ясных, была такая боль и стыд, что у Фроста сжалось сердце:

– Он мой отец.