В постели с инкогнито

1 глава. Это не мой муж!

Ника

Это не мой муж. Объятия незнакомца будоражат и страшат одновременно. Так бывает на первом свидании, когда едва знакомый мужчина притягивает и вместе с тем пугает. Легкое возбуждение, дрожь и головокружение. Смеешься невпопад, слушаешь его, но больше прислушиваешься к себе. Он тот самый или нет?

Голос может обмануть. Запах может обмануть. Прикосновения – никогда. Чёртова тактильность! Мне ли не знать о ней всё? Мне, всю жизнь живущей на ощупь, как слепая?

Хотя почему как? Зрение есть. Но не такое, как у всех. Я не различаю лица. Прозопагнозия, лицевая слепота – мое проклятие. Живу словно в маске. Или на всех окружающих маски. Иногда гротескные, иногда веселые. Это нескончаемый венецианский карнавал. Только удовольствия я от него не получаю.

Маска этого мужчины мне незнакома. Хотя он пытается изображать моего мужа. Ложь. От начала и до конца. Его руки выдают его. Его дыхание. Что же мне делать? Ведь никто не поверит. И главное: зачем ему это? Где же мой муж? Родной, до дрожи знакомый, до теплоты свой. Мой Родион.

– Ты еще не выздоровела, – шепчет незнакомец. – Понимаю. Нужно время. Но я так скучаю по тебе, Ника! По той моей Нике. Чёртова авария! Будь она проклята!

Он поворачивается спиной, поудобнее устраиваясь на подушке. Наконец-то! Каждое его прикосновение – пытка.

– Доктор предупреждал, что так будет, – шепчет он засыпая.

Внезапно чувствую укол вины. Может, и вправду это я виновата? И до аварии мне было сложно. Но только не с ним. В моей жизни было только три человека, с которыми было легко всегда. И чьи лица я пусть и не видела, но более-менее хоть как-то могла себе представить. Мама, Юра и Родя. Он всегда ненавидел, когда я его так называла.

– Не Родя, а Род, – поправлял он меня, недовольно морщась.

За Рода я и вышла замуж. Может, это кара за Юрку? Хотя я ведь его не обманывала никогда. Сама всё честно рассказала.

Как мне нужна сейчас мама! Поговорить, посоветоваться, просто прижаться к ней. Но ее нет уже почти пятнадцать лет. А Юрка… у него своя жизнь. И это справедливо.

Поворачиваюсь к мужу. Он размеренно дышит, слегка посапывая. Ну не может же он даже во сне притворяться! Род всегда так же сопел. Хотя не знаю, как сопят и дышат во сне другие мужчины. Разве что Юра. Но он так тихо спит, что я всегда пугалась и даже проверяла: а дышит ли он вообще?

Протягиваю руку, чтобы легонько погладить спину мужа. Я часто так делаю. Прикоснусь к нему и засыпаю, ощущая его тепло на кончиках пальцев. Но рука замирает в воздухе. Нет, не хочу будить. Не хочу, чтобы проснулся чужой человек и снова испугал меня фальшивым участием.

Или не фальшивым? А что если это, действительно, последствия аварии? Врач предупредил, что с моей болезнью невозможно знать, как всё обернется. Невозможно просчитать последствия травмы, когда у человека такие проблемы с восприятием окружающих.

Для меня все лица выглядят размыто. Словно на картину вылили ведро воды и краска потекла. Я никогда не увижу Мону Лизу Леонардо. Не знаю, насколько красива сама. Вижу в зеркале только бледное пятно вместо своего лица. Хорошо хоть волосы свои различаю. Так можно хотя бы примерно понять, каковы очертания лица. Но как же это тяжело всю жизнь делать прическу собственной мертвой маске.

Улыбаясь или хмурясь, я иногда дотрагиваюсь до своего лица, пытаясь представить себе, как выгляжу в этот момент. В детстве делала это постоянно и родители всё время мягко одергивали меня, перехватывали мои руки и заставляли опустить их вниз.

Родион что-то пробормотал во сне. Я прислушалась. Слов не разобрать. Но он явно с кем-то спорит. Сердце заметалось в груди. Нет, это он, мой Родя! Он всю жизнь разговаривает во сне. И я всегда над этим потешалась. Бывало, наливаю ему утром кофе и загадочно произношу:

– Я всё слышала ночью.

– Да? И что же конкретно? – лениво отзывался он.

– Все твои секреты выведала. Всё знаю про тех девушек, что на тебя вешаются.

Минутная пауза. Нет, он сейчас не пытается догадаться, о ком я говорю. Он просто с утра плохо переваривает информацию. Потому что мы оба заядлые совы. Утро не наше время.

– И про Анастасию? – осторожно интересуется он, прихлебывая кофе.

– И про нее, – киваю я, хотя понятия не имею, кто это.

– И про ту блондинку с пятым размером груди, чёрт знает, как ее зовут? – в его голосе слышится с трудом сдерживаемый смех.

– Да, – сажусь напротив него и грозно стучу чашкой по столу.

– Врушка! – радостно сообщает он. – Нет никакой блондинки.

Вскакивает, отнимает у меня чашку и целует в губы.

– Ой, дай кофе выпить спокойно! – отбиваюсь я. – Только что глаза с трудом разлепила.

– Сама виновата! Не нужно было с утра будить во мне зверя! – Родя подхватывает меня на руки, сбрасывает посуду и сажает на стол.

По кухне разлетаются осколки чашек и тарелок.

– Псих ненормальный! – кричу, отбиваясь. – Только купили посуду! На пол-то зачем? Не мог в сторону отодвинуть?

– Никакой экономии с такой жаной! – рычит он, срывая с меня халатик. – Сервиз новый выбросила в пропасть! Убытки вычту из приданого! Все до последней копейки! Теперь тебе от меня не избавиться, потому что ты мне всё время будешь должна!

– Сразу видно продюсера и издателя. Всё посчитал, профессиональный крохобор.

– Не крохобор, а бизнесмен!

– Ай, побрейся сначала, ёжик! Больно же!

– Я не ёжик, а страшный боевой дикообраз! – рычит он, целуя меня в шею. – Терпи теперь, раз первая начала.

На глаза наворачиваются слезы. Где же это всё? Как же может такое быть, чтобы одна авария перечеркнула такое острое и головокружительное счастье? Если бы я могла повернуть время вспять! Я бы в тот вечер промолчала, признала бы свою вину. Да, мы, женщины, так часто делаем. Мне ли не знать? Мне, создавшей такое количество сюжетов?

В этом и заключается главная женская мудрость: признать свою вину, даже если не виновата. Так легче, так проще. Мужчина остынет и сам придет извиняться. Мой муж так точно. Главное: не лезть на рожон, когда искры веером брызжут во все стороны. Почему же я забыла свой собственный рецепт счастья в тот вечер?

Едва сдерживая горестный стон, я повернулась на бок, лицом к тумбочке, на которой стояли часы.

11:11 – высветилось алым на циферблате.

Я невольно вздрогнула. Это число так много значит для меня. Я сама в своей книге писала, что его очень сложно заметить на часах. «Одинаковые цифры на циферблате всегда загадка. И если вы внезапно их видите, это значит, что высшие силы дают подсказку». Это цитата из моей самой успешной книги, которая сделала меня знаменитой писательницей. Но что высшие силы пытаются сказать мне сейчас?

Полгода назад авария разделила нашу с Родом жизнь на до и после. Случилась она из-за ссоры. Никогда не перестану казнить себя за это. Потому что именно я совершила ту самую роковую ошибку, из-за которой мой муж разозлился, приревновал, сел за руль в пылающем состоянии и не справился с управлением.

Но хуже всего то, что я до сих пор не понимаю, как могла так ошибиться.

Мы с мужем были на шикарном банкете по случаю подписания нового контракта с кинокомпанией «Зетфликс». Компания не поскупилась и закатила роскошную вечеринку. Поводом послужил грандиозный успех первого сезона сериала, снятого по моей книге «След ангела». Сериал побил все рейтинги. Киностудия спешила начать съемки второго сезона, хотя первый еще не закончился.

Возле входа в ресторан толпились фанаты с книгами в руках. Одновременно с началом показа первого сезона «Зетфликс» подсуетились и выпустили перевод книги на английский и итальянский. В Италии успех был особенно оглушительным. Что неудивительно: роман написан в том же жанре, что и «Код да Винчи» Дэна Брауна. А итальянцы обожают интеллектуальные мистические триллеры с лихо закрученным сюжетом. Я, кстати, никогда не скрывала, что очень люблю этого автора. И это очень приятно и лестно, что меня окрестили русским Дэном Брауном.

Все стены ресторана были завешаны моими фотографиями и постерами сериала. На входе продавались книги. Я погладила серебристую глянцевую обложку, на которой крупными буквами было выведено по-английски: «Ника Зима. След ангела». Этот псевдоним – ложка дёгтя в бочке с мёдом. Не люблю его. Он и по-русски как-то дурацки звучит. А на английском вообще чудовищно.

По паспорту я Вероника Алексеевна Зимина. Тридцать лет назад родилась в Москве. Профессия: писатель и сценарист. Литературный псевдоним Ника Зима появился на свет, потому что мой отец Алексей Зимин – известный российский писатель, лауреат государственных премий и вообще гордость нации. Именно он заставил меня взять псевдоним в начале писательской карьеры, так как боялся, что я своими жалкими литературными потугами опозорю его забронзовевшую от регалий фамилию.

Родя поначалу хотел, чтобы я после свадьбы взяла его фамилию и стала Филатовой. Но потом сам же отказался от этой идеи из-за юридических сложностей. Менять фамилию в договорах издательств очень муторно и тяжело. Тем более, если фамилия привязана к псевдониму. Юристы весь мозг чайной ложкой вычерпают.

На людях я всегда напряжена. Единственное место, где мне спокойно и хорошо – мой дом. Из-за моей болезни скопления людей меня пугают.

Не имея возможности разглядеть и запомнить лица, я стараюсь запоминать одежду и походку тех, кто рядом. Их голоса и запахи. Если природа ущемляет в одном, то щедро одаривает в другом. У меня абсолютный музыкальный слух и очень острое обоняние. Я запоминаю звуки и запахи, как другие запоминают лица. Но с одеждой часто возникают проблемы. Если люди одеты в униформу, то для меня они сливаются в одно сплошное пятно. Как назло возле входа в ресторан кроме книг продавались также футболки с логотипом сериала. Поклонники немедленно нарядились в них и устремились ко мне за автографами и селфи.

Я старалась улыбаться, любезно позировала перед бесконечно щелкающими камерами телефонов и раздавала автографы. Но перед глазами уже поплыли цветные пятна. А в душе росла паника. Официанты не отставали от фанатов и один за другим подходили с блокнотами и телефонами. Их я различала по черным передникам.

Возможно, они улыбались. Наверняка смотрели на меня с восхищением. Но я видела только бесконечную картину Пабло Пикассо – единственного художника, которого я могу спокойно воспринимать. Потому что у людей на его картинах нет лиц. Вместо них гротескные, разделенные на цветные сегменты, страшные маски, обрамленные волосами. Главное: они лишены красоты, гармонии и целостности. То есть, всего того, что я не воспринимаю в человеческих лицах.

– Господи, прости меня за неблагодарность, но когда же это закончится? – мысленно взмолилась я, чувствуя себя героиней клипа Энни Леннокс «Никаких больше «Я люблю вас».

Родя часто говорил мне, что этот клип снимал человек с моей болезнью для таких, как я. Искаженные лица, театр абсурда, гротескные маски. Так много монстров вокруг!

Чувствуя, что схожу с ума, я сбежала на балкон и затаилась за большущей кадкой с лимонным деревом. Тонкий цитрусовый аромат вместе с прохладным и пряным итальянским воздухом немного успокоили меня. Я закрыла глаза, посчитала до десяти и глубоко вздохнула. Паника начала отступать.

– Это просто люди. Ты им нравишься, – шептала я себе. – Поэтому они хотят общаться. И они не виноваты, что ты больна. Нет никаких монстров. Дыши, Ника, просто дыши!

Там за деревом меня и нашел муж.

– Попей, дорогая, – он протянул мне бокал коктейля.

Я залпом осушила его.

– А теперь пойдем танцевать, – он взял меня за руку. – Сегодня ты должна уйти в отрыв. Это твой вечер. Не прячься. Пусть все видят, какая ты у меня красавица и умница. Ты же Ника – богиня победы. Расправь крылья и наслаждайся честно завоеванными трофеями.

От его рук шло тепло. От него веяло заботой и пахло дорогим парфюмом, который я сама же ему и подарила. По телу разлилось приятное тепло. И я едва не поддалась на уговоры. Но в последнюю минуту всё же прошептала:

– Ты забыл назвать наш код.

– Конечно, дорогая, извини, у меня и самого голова закружилась от твоего успеха. Но ты права: осторожность превыше всего, – и муж назвал наш с ним личный код, который знали только мы двое.

Откуда же мне было знать, что этот код известен незнакомому мужчине?

– У тебя так блестят глаза! Красавица моя! – он нежно поцеловал меня в губы.

Все близкие мне люди пользуются специальной системой кодов. Для каждого из них у меня есть фраза, которую знает только он и я. С папой одна, с покойной мамой другая, с Родей третья. Подходя ко мне, они сразу произносят эту фразу, чтобы я могла понять, кто передо мной. Потому что и звуки, и запахи иногда бывают обманчивы. Особенно, если вокруг много людей.

– Подожди минутку, милая, я сейчас вернусь, и пойдем танцевать, – Родя вышел в зал и скрылся в толпе.

– Ника, что ты делаешь? – раздался за спиной гневный голос Рода.

– Ты о чем? – еще не понимая, что происходит, я обернулась и увидела своего мужа.

Как так? Он же только что вышел через другую дверь.

– Ты еще спрашиваешь? – рассвирепел Родион.

Он вообще вспыльчивый. Итальянцы таких называют «люди с коротким фитилём». Очень меткое определение. Вроде выглядит сдержанным, но взрывается моментально. И если разозлится, то сожжет всё вокруг.

– Целуешься с каким-то мужиком и спрашиваешь меня, о чем я? – в этот момент я даже обрадовалась, что не вижу его лицо.

– Родя, я…

– Не называй меня Родей. Род, Ника, Род!

– Я целовалась с тобой!

– Что? – он взял меня за плечи и встряхнул. – Ника, окстись! Ты мне изменяешь на глазах у всех и при этом нагло лжешь. Что с тобой?

– Отпусти! Мне больно! Какая муха тебя укусила, Род? Ты только что подошел ко мне, произнес наш код, пригласил танцевать и поцеловал.

– Боже мой! Ника, когда ты научилась так изощренно врать? Этот мужик не мог знать код. Скажи честно, что ты просто забыла его спросить. Признайся, что успех вскружил тебе голову. Я пойму, Ника. Но ложь не выношу, ты же знаешь.

Чистая правда. Он, действительно, ненавидит вранье. Всё, что угодно, может простить, если признаться честно. Но не могу же я оболгать саму себя.

– Я другого не понимаю, Ника. Ты что не почувствовала, что это другой мужчина?

– Род, он такого же роста. У него такой же костюм и такой же одеколон.

– Но прикосновения, Ника. Ты же сама всегда говоришь о тактильности.

– Но у него даже руки похожи на твои, – в отчаянии выкрикнула я.

Несколько человек в зале обернулись. Наверняка, они сейчас смотрят на нас с любопытством.

– Пойдем отсюда, на нас все оборачиваются, – муж схватил меня за руку и повел за собой.

Мы пробежали через зал и выскочили на улицу. Род открыл машину, помог мне сесть и сам сел за руль.

– Может, ты код перепутала? – он завел мотор.

– Как я могу перепутать код, если мы его много лет не меняем? Дядя Сёма – наш код. И он его произнес.

– Поразительно! – Родион рванул с места так резко, что я подпрыгнула на сиденье. – Пять лет мы женаты, и ты никогда не врала мне. Да еще и так отчаянно и нагло.

– А ты никогда не изображал Отелло.

– Потому что ты повода не давала. А сегодня просто решила уйти в отрыв.

Я вздрогнула. Именно эту фразу произнес незнакомец, прикинувшийся Родей. Уйти в отрыв. Фраза не настолько расхожая, чтобы два человека повторили ее в течение десяти минут. Тем более, что оба они младше сорока лет. А эту фразу чаще произносят люди в возрасте именно за сорок. Мне ли не знать речевые характеристики поколений? Что это? Совпадение? Или незнакомец даже фразы крадет у Рода, чтобы быть на него похожим?

– Нет, я понимаю, конечно, что успех очень сильно меняет людей. Это такое ощущение, что вот сегодня и сейчас можно всё, потому что заслужила, – Род так крутанул руль, что машину едва не занесло на повороте.

– Прошу тебя, осторожнее! – взмолилась я. – Не гони так. Ты же знаешь, что я боюсь скорости. Мы сейчас врежемся, Род! Давай молча доедем до дома, а там поговорим.

– В отличие от тебя я владею ситуацией, – муж и не подумал сбавить скорость. – Ладно, приемлемо, если бы ты честно в этом призналась. Мы все не ангелы.

– Что? – я аж подпрыгнула. – Ты о чем сейчас? Ага. Я, кажется, начинаю понимать. Ты мне изменил, поэтому сейчас пытаешься переложить на меня вину.

– С ума сошла? Вот это… это… наглость! – Род сначала задохнулся от возмущения, а потом язвительно рассмеялся. – Слушай, милая, пять лет живу с тобой и только сейчас начинаю узнавать тебя настоящую. Я ее с мужиком поймал, и меня же обвиняют в измене. Охренеть можно! Вот она, знаменитая женская логика в действии. Я это буду рассказывать, как анекдот. И ведь что примечательно: я был полностью уверен, что в тебе нет этой бабской дури. Аплодисменты! – он снял руки с руля и захлопал. – Продолжаешь выкручиваться, утверждая, что незнакомый мужик мог знать наш код.

– Род, верни руки на руль, умоляю тебя! – просипела я, у меня аж голос сел от страха.

Машина неслась по трассе на такой скорости, что меня начало тошнить. Я мысленно взмолилась, чтобы высшие силы сейчас послали нам гаишников. Лучше штраф заплатить, чем убиться. И, главное, как назло вокруг не было единого знака с предупреждением, что впереди полицейский радар. Местные гаишники всегда так делают: ставят знак, который предупреждает, что если обнаглеешь и превысишь скорость, то за поворотом будешь штраф платить. Им деньги не нужны. Местная мафия всю полицию пересадила на «Ламборгини». Им нужно, чтобы правила соблюдали и не убивались на дорогах.

Мы немного помолчали, переводя дух. Я уже понадеялась, что Родя начал остывать. Не тут-то было!

– Не понимаю я, Ника, не понимаю, как ты могла так лажануться с кодом? – Род в ярости ударил по рулю.

Ага, всё же начал остывать. Уже не обвиняет в намеренной измене. Пытается понять, как же так вышло.

– Может, он его подслушал? – с надеждой спросила я. – Если он был одет в твой костюм и пах твоим одеколоном, почему ему не подслушать наш код?

– Зачем такие сложности? Ника, выйди из писательского образа. Это не литература, это жизнь. Перестань на мне обкатывать сюжеты! Хочу услышать от тебя признание и получить извинения.

В этот момент в моей сумочке зазвонил тот самый дядя Сёма – старый телефон Роди.

– Вот видишь? Видишь? – ликующе выкрикнул муж. – Вот тебе подтверждение, что я прав! Сама судьба против тебя. Не говоря уже о богах сотовой связи. Потому что техника врать не умеет.

Муж всегда любил технику и воспринимал ее как живое существо. Телефон, машина и компьютер были для него добрыми друзьями. Он им давал имена. «Самсунг» был Сёмой, стариком Сёмой.

Этот телефон Родя любил особенно. Флагманская модель «Самсунга» была куплена  в успешный период жизни. И муж истово верил, что телефон приносит удачу. Конечно, потом он заменил старичка Сёму, который уже не тянул. Но всегда носил его с собой в качестве талисмана.

Когда телефон потерялся, муж очень расстроился. Самое интересное, что полоса везения немедленно закончилась и дела пошли не очень. Потому что дядя Сёма мистическим образом помогал принимать важные решения. Он звонил в самые важные моменты. Это всегда был дурацкий спам, или вообще молчание на том конце линии, или реклама. Но мы с Родей давно обратили внимание, что в спаме всегда содержался ответ на наши вопросы.

Если дядя Сёма звонил в тот момент, когда мы что-то обсуждали, значит, эта тема важная и нужная. Поэтому мы всегда его держали под рукой. Когда мы бывали в людных местах, дядя Сёма был у меня. Очень часто муж посылал мне на него сообщения, когда нужно было что-то срочно сказать, а шептаться было неудобно. Например: «Никусь, улыбнись вон тому мужику в белой шелковой рубашке, это важная шишка в издательстве, ты его должна знать, мы с ним подписывали договор». Или: «Милая, ты напряжена, расслабься, всё хорошо, я с тобой».

Многие не знают о моем диагнозе. Ненавижу афишировать эти подробности. Поэтому часто кажусь высокомерной, не узнавая людей. Но удивительным образом сообщения от дяди Сёмы всегда меня успокаивали. Честно говоря, только с Родом я начала ходить на вечеринки, в клубы и в парки солнечным утром. Юра не раз пытался куда-то меня вытащить, но с ним я не чувствовала себя так уверенно, как с Родом. И в парки мы с Юрой ходили гулять только по вечерам, когда темнело, и почти не было людей.

– Начнем с самого начала, – сказал муж. – Давай-ка выдохни и признайся. Понимаю твои чувства. Крутая киностудия подписала с тобой контракт. Ты выпила шампанского…

– Не пила я ничего, кроме коктейля, который ты мне принес. Вернее, не ты, а…

– Ага, значит, ты все-таки выпила с ним что-то.

– Там не было алкоголя.

– Ну конечно, там был только свежевыжатый сок. В Италии. Где даже за обедом пьют вино. Тем более, на шумной вечеринке. Тем более…

И тут я почувствовала, как всё скопившееся напряжение, что свернулось в тугую пружину внутри, вдруг начало прорываться наружу.

– Хватит! – закричала я. – Прекрати разговаривать со мной, как с ребенком или сумасшедшей! Я не больная на голову. И не подстилка, которая вешается на мужиков при первой возможности. Не желаю больше стоять у голой стены на допросе. Довольно, Род! Ты пережал. Ты…

И в это момент нас ослепил свет фар на встречке и раздался страшный удар.

Я очнулась в больнице. Муж сидел рядом и держал меня за руку.

– Ника, милая моя, любимая, дорогая. Ты пришла в себя. Какое счастье! – он целовал мои руки, шепча нежности.

А я вся сжалась в тугой комок. Потому что сразу поняла: это не он. Этот мужчина не мой муж. Я услышала чужую мелодию. Для меня люди звучат разными мелодиями. Каждый по-своему. Наверное, бог так компенсирует то, что все они выглядят для меня одинаково.

Род – это Вивальди, «Летняя гроза». Стремительная, яркая, чувственная. Вечно куда-то бежит и торопится. Налетела, как вихрь, заколдовала, подхватила и унесла, даже не спрашивая: хочешь или нет? Тебя просто несет вместе с этим вихрем.

Отец – «Болеро» Равеля. Идеальная, как робот, мелодия. Точно доходит до конца, не теряя ритма и ноты, добивается своего и начинает сначала. С ровным сердцебиением, с одной интонацией. Как конвейер, штампующий гайки, без сбоев и спотыканий.

Юра – Бах, «Ария на струне соль», более известная как «Воздух». Неспешная, медлительная, успокаивающая уже на первых аккордах. Но… предсказуемая и всегда одинаковая. Как космос, как звездное небо над головой. Просто то, что всегда есть и никуда не исчезнет. Без взлетов и падений, без вихря, как Род. Но и без давления, как отец и «Болеро». Светлая и хрустальная, вся на виду, как сам Юра. Но часто ли мы смотрим на звездное небо?

Там, в больнице, когда муж целовал меня, радуясь моему возращению из небытия, я поняла, что не так. Я не слышала «Летнюю грозу» Вивальди. В голове звучала совсем другая музыка.

«Танго смерти» Карла Дженкинса, «Палладио», которое ошибочно приписывают Вивальди. Боюсь этой мелодии. Всю жизнь боюсь. Она заставляет сжиматься от ужаса. От отчаянной тревоги. От запредельной красоты, которой нет в нашей жизни. Она оттуда, из другого мира, из ада или рая. Нет. Для рая она слишком яркая. Она из ада, манящего и ужасного.

Дождавшись, когда придет врач, я шепнула ему, что не знаю этого человека. Что это не мой муж. Мне, конечно, никто не поверил. Врачи говорили, что травма усугубила мою болезнь. И что потребуется время на восстановление. Отец немедленно нанял самого лучшего психиатра. И после трех сеансов я поняла, что нужно просто молчать. Мне никто не верит. И не поверит никогда. Этому незнакомцу каким-то непостижимым образом удалось обмануть моего отца и всех окружающих. Все в один голос твердили, что это мой муж, и что я просто схожу с ума. Не понимаю, как ему это удалось. Но факт остается фактом: я в ловушке. Выхода нет.

2 глава. По ком звонит колокол

Я проснулась рано утром. Итальянское солнце способно разбудить даже такую заядлую сову, как я. Спальня была залита золотыми лучами. Деревянная кровать нагрелась от солнца. Свежие простыни упоительно пахли травами. Из открытого окна доносились пение птиц и аромат цветов. А главное: деревенская тишина, скроенная, как лоскутное одеяло, из птичьего щебета, скрипа старого дома и дуновений ветра, обволакивала меня успокаивающим коконом.

Этот дом мы с Родом купили за один евро. В Италии полно таких вымирающих городков, где можно купить дом почти даром. Боле того, муниципалитет еще и выдает ссуду на реставрацию недвижимости. Этой cсуды, конечно, не хватило на весь ремонт. Мы с мужем вложили в этот дом столько денег и сил, что проще было бы приобрести новый.

Но меня подкупило то, что дом буквально парил в воздухе на высоких холмах, куда не доносились звуки городка у их подножия. Санти-Козма-э-Дамьяно. Название городка звучит как музыка. Расположение невероятно удобное. Чуть более часа на машине до Рима и минут сорок до Неаполя. Учитывая нашу московскую привычку полдня тратить на дорогу, для нас с Родом это вообще не расстояния.

Этот дом стал моей башней из слоновой кости. Нигде мне так хорошо не работалось, как здесь. Роду вообще всё равно, где жить. Он или в поездках, или работает через интернет.

Я приняла душ, оделась и спустилась вниз, на кухню, прислушиваясь к ступенькам. Если хотя бы одна скрипнет, то сразу попрошу мужа заменить всю лестницу. Я очень чувствительна к звукам. Есть такие люди, с которыми не могу нормально общаться, потому что у них очень резкие голоса. Как бензопила. Мои уши сворачиваются в трубочку.

Ненавижу скрип ступеней. Есть в нем что-то зловещее и пугающее. Я сначала хотела сразу заменить лестницу. Но она из старого дерева и украшена такой красивой резьбой, что мне стало жаль портить вещь, которая придает особую атмосферу дому. Ступеньки отремонтировали. И после этого я раз десять подряд спустилась вниз и поднялась на второй этаж, проверяя, не скрипит ли она. Муж не мог упустить возможность посмеяться надо мной.

– В черной-черной комнате, черной-черной ночью зловеще скрипят ступени, когда по ним крадется страшное чудовище и кааааак схватит тебя! – он взлетел на ступеньки, подхватил меня на руки и зловеще захохотал.

– Перестань! Мне неприятно! Вот дурак! – я от души стукнула его по плечу.

– Попалась! Страшный черт ухватил карапузика и стекает клюквенный сок, – замогильным голосом пророкотал муж и укусил меня в шею, изображая вампира. – Страшно! Ой, как страшно! – завыл он. – Поднимите мне веки! Растопырьте мне ноги!

– Вот балда! Отпусти же! – смеясь, отбивалась я. – Подожди, отомщу тебе. Напишу мистический триллер и главного злодея назову твоим именем. Будешь знать, как пугать писателя. Потом тобой будут детей пугать.

– Это была угроза? – осведомился он, осторожно укладывая меня на ступеньки.

– Род, нет!

– Да! Это единственный способ проверить: скрипят они или нет, – он принялся раздевать меня. – Твоя беготня туда-сюда не поможет.

– Я уже проверила. Отпусти!

– Плохо проверила. В тебе живого веса минус сорок пять кило. Вопрос: будут ли они скрипеть под моим и твоим весом одновременно? Чудовище, между прочим, весит точно больше, чем ты. На то оно и чудовище.

Я едва не застонала от боли, вспоминая пронзительность былого счастья. Сердце перевернулось в груди. Да, меня всегда учили, что за счастье рано или поздно нужно платить слезами. Но я не думала, что платить придется так скоро. Пять лет жизни в чудесной сказке. Сколько слез мне теперь придется пролить за эти упоительные пять лет?

Я вышла на свою любимую кухню. Просторную, по-деревенски основательную. Здесь всё сделано из дерева, как я люблю. Шкафчики, полы, огромные столы, один для еды, другой для готовки. Ненавижу металл. Он мертвый, холодный и пугающий. Терпеть не могу все эти мраморные и гранитные разделочные столы. У меня даже половник из дерева. Два огромных окна украшены ситцевыми занавесками в мелкий желтый цветочек. Я сама долго выбирала эти занавески в Неаполе.

Точно такую же кухню я когда-то увидела в фильме «Крестный отец», когда Аль- Пачино приехал на Сицилию. Поэтому зайдя в первый раз в дом через кухню, даже не осмотревшись толком, сразу поняла, что мы здесь будем жить. Здесь я буду работать по ночам, глядя через огромные окна на холмы и спящий внизу городок. Здесь буду выходить во двор через кухонную дверь с чашкой кофе в руках и сидеть под деревьями с развесистыми кронами. На этой старой плите, которая переживет даже конец света буду жарить яичницу на чугунной сковородке. Да, именно на чугунной. В Италии еще можно такие купить. Итальянцы так же любят старину, как и я. Тефлон здесь не в почете. И инстаграмно красивые кастрюли тоже. Настоящую итальянскую еду готовят в закопченных кастрюлях и на старых сковородках. Поэтому она получается такой вкусной.

Ни одна ступенька под моими босыми ногами не скрипнула. Поэтому никто не услышал, что я спустилась. Род стоял возле кофемашины. Рядом с ним вплотную стояла Аня, наша домашняя помощница. Я замерла на пороге, не веря своим глазам. Потому что Род вдруг поправил ее челку, упавшую на глаза.

В этом жесте было столько интимного, близкого, что я сразу поняла: между ними что-то есть. Задержав дыхание, я сделала несколько шагов назад и вернулась на лестницу. Оперлась о резные перила и зажала рот рукой. Не стонать, не кричать, не охать. Вообще не дышать! Нельзя показывать, что я это видела. Но теперь ясно, почему Родион так настаивал на том, чтобы нанять именно Аню.

Она яркая девушка. Высокая, стройная, с короткой блондинистой мальчишеской стрижкой. Но что это меняет? Родя ведь кинопродюсер. Он каждый день сталкивается с красивыми актрисами. Но я никогда не ревновала. Просто повода не было.

Аню я сразу невзлюбила. А она, как назло, с первого дня активно набивалась ко мне в подруги. И вот вроде бы она всё время пыталась угодить, но мне постоянно казалось, что есть в ней что-то фальшивое. Холодное, чужеродное, как в фильме про демонов, которые прячутся в обычных людях.

Я вообще не хотела нанимать помощницу после того, как моя любимая Рита уехала. Мне не сложно всё делать самой. Но Родион настоял. Потому что после аварии я была в ужасном состоянии. Брать на работу местных Родион не хотел. А у Ани были очень хорошие рекомендации.

Рита работала в нашем доме всю мою жизнь. Она старше меня на двадцать лет. Мама привела ее, когда я родилась. Рита – ровесница мамы и ее лучшая подруга. Она больше, чем домработница. Она – часть семьи. Рита звучала для меня как «Турецкое рондо» Моцарта. Торопливая, суматошная, вечно спешащая, но при этом очень ловкая и аккуратная даже в мелочах. Я любила смотреть, как она летает по кухне. Бросит соль в суп, протрет стол, перевернет котлеты на сковородке. Всё точными, как выстрел снайпера, движениями. Я бы сразу запуталась и сделала всё наоборот: протерла тряпкой котлеты и перевернула соль. Это женское искусство делать сразу десять дел мне совершенно недоступно.

А вот отец никогда Риту не жаловал. И не зря. Она ему не уступала и не делала скидок на его писательскую гениальность. Прямолинейная по натуре, она всегда в глаза говорила то, что думала. Поэтому избалованный мамиными вечными уступками отец Риту сильно не любил.

Они часто ссорились и постоянно спорили, не уступая друг другу ни в чем. Вместе они звучали таким резким диссонансом, что я часто едва сдерживала смех. Отец – «Болеро» Равеля, монотонный роботизированный конвейер, олицетворение порядка и последовательности. И Рита – Моцарт, сгусток энергии, упорядоченный хаос, ежеминутно готовый вырваться из установленных для него рамок. Они были гремучей смесью. Ни один не мог победить другого, потому что обе мелодии по- своему прекрасны.

Как только я выросла, отец с наслаждением и облегчением уволил Риту. И с тех пор нанимал только приходящих пару раз в неделю домработниц. Но я продолжала дружить с Ритой. И как только вышла замуж, сразу снова ее наняла. Род был не против. Рита жила с нами и в Москве, и в Италии. Но как раз перед аварией вынуждена была уехать в Москву. У нее родился внук. Невестка болела после родов и сыну Риты нужна была помощь. Правда, после аварии Рита сразу примчалась в больницу в Риме и сидела до тех пор, пока меня не перевели на реабилитацию в Москву. Она разрывалась между своей семьей и мной. И Род был вынужден нанять другую помощницу.

Я выдохнула, взяла себя в руки, спустилась с лестницы и зашла в кухню.

– Доброе утро, – ни на кого не глядя, бросила я, налила себе кофе и направилась к лестнице, чтобы подняться в кабинет и поработать.

Вернее, обдумать всё случившееся и поплакать всласть.

– А я вот с утра блинчиков напекла, – Аня бросилась мне наперерез, держа в руках тарелку с тонкими кружевными блинчиками, политыми сметаной и украшенными свежими ягодами.

Взять бы эту тарелку – да на башку тебе опрокинуть. Чтобы горячее тесто поставило клеймо бесстыжей гадины на твою физиономию. Держись, Ника! Нельзя показывать, что ты что-то видела. Во всяком случае, пока не разберешься, что здесь происходит.

– Не голодна, благодарю, – я сглотнула собственный яд, чтобы не подавиться им, и осторожно обошла ее сбоку.

– Что с тобой, Ник? – муж поднялся из-за стола и подошел ко мне. – Что за кисляк на лице с утра? – он взял чашку с кофе из моих рук, обнял меня и прижал к себе. – Это с голодухи. Тебе нужно поесть.

– Голова болит, пойду поработаю. Работа – лучшее лекарство, – осторожным движением я высвободилась из его объятий.

– Ну уж нет, так не пойдет, – решительно возразил он, увлек меня к столу и силой усадил за него. – Аня вон как старалась. С утра сока надавила, салат сделала с морепродуктами, блинчики к кофею. Витаминная бомба, а не завтрак.

– Потом поем, – отмахнулась я. – Сейчас голова болит. Не выспалась, – я встала из-за стола. – Пожалуйста, не мучай меня. Мне хочется побыть одной.

Я поднялась на второй этаж в свой кабинет. Не успела закрыть дверь и сесть за стол, как тут же пришел Род.

– Ну что с тобой, моя капризная принцесса? – он поднял меня из кресла, сел в него и посадил меня к себе на колени. – Только не рассказывай сказки, что голова болит. Я же вижу, что ты надулась. Что случилось?

– Честное слово нет. Просто устала. Энергетика на нуле. Это бывает.

– Тогда нужно зарядить батарейки, – он поцеловал меня в губы и одновременно погладил по спине.

Я сначала невольно отпрянула, но вдруг успокоилась, когда почувствовала его сильные пальцы на позвоночнике. Это был типичный жест Роди. Он знал, что меня это успокаивает. Не может чужой человек знать такие подробности.

Это он. Мой Родя. А то, что кажется чужим – это последствия травмы, усугубленной моей болезнью. Это его тепло, его движения. Голос, правда, чуть-чуть другой. Но это у всех бывает. Голос часто меняется даже в течение дня. Становится выше, ниже, у мужчин часто появляется хрипота.

И там, в кухне Аня и Родя просто стояли рядом. А то, что он к ней прикоснулся, мне показалось со сна. Не может он мне изменять. И с кем? С помощницей? Он же кинопродюсер. Если бы захотел изменить, то с красавицей актрисой, а не с невзрачной Аней. Вечно сама себе придумываю. Профессиональная деформация. Писатель он и есть писатель. Видит то, чего нет. Все писатели психи. Разве может нормальный человек придумать то, чего нет? А мы не просто придумываем. Мы в это еще и верим. Как барон Мюнхгаузен.

– Барон Мюнхгаузен славен не тем, что летал или не летал на Луну. А тем, что он никогда не врет, – говорил персонаж знаменитого советского фильма о бароне.

Подпишусь под каждым словом. Мы, писатели, живем нашими фантазиями. Мы сами настолько в них верим, что даже очевидные для других вещи видим по-другому. Просто понимаем, что это нужно скрывать. Иначе нас объявят сумасшедшими. У меня во ВГИКе был одногруппник, который писал научную фантастику про инопланетян. Естественно, он утверждал, что их не существует. Но как-то Юра случайно узнал, что он активный член общества уфологов, которые сутками неустанно ищут этих самых инопланетян.

Так и я. Сама себе придумала, что это не Родя. Сама поверила. А ведь врачи меня предупреждали, что последствия травмы после аварии непредсказуемы. Особенно с моим диагнозом. Хорошо, что я еще не перешла ту писательскую красную линию, за которой собственные фантазии становятся реальностью. Моя мама сейчас бы сплюнула три раза через плечо и постучала бы по дереву. А еще перекрестилась бы и прошептала:

– Далеко от нас, далеко.

С души упал камень размером с Эверест. Аж дышать стало легче. В кармане мужа пискнул телефон, принимая сообщение. Род достал телефон, мельком взглянул на него и вздохнул.

– Труба зовет. Вот же чёрт! Ни минуты для личного счастья, – он припал к моим губам долгим поцелуем. – Но до того, как убежать, я успею принести тебе завтрак сюда. А то ты совсем истаешь. И что я буду обнимать вот этими самыми рукамы?

– И нахамы, – засмеялась я, подхватывая шутку.

В бассейне нашего с Родей любимого фитнес-клуба одно время работал тренер с очень забавной манерой разговора.

– Рукамы хребите, рукамы, и помохайте себе нохамы, нохамы, – кричал он, бегая по краю бассейна.

Не может чужой человек знать таких подробностей. Никак не может.

– Насчет этого можешь не волноваться. Не нужно ничего нести. Позже спущусь вниз и поем, обещаю, – я обняла его за шею, прижалась к щеке и потерлась лицом.

Как же мне хочется хотя бы один раз увидеть его лицо! Я столько раз пыталась представить себе, как оно выглядит. Я гладила его, ощущая пальцами каждую ямочку на коже, каждую иголочку щетины, когда он не побрит. Но ничего не получалось. Разрозненные детали даже в воображении не складывались в целостную картинку. Просто мне не с чем сравнивать. Не понимаю, как выглядят лица. А ведь приходится их описывать в книгах. Это гадко, признаю, но описания лиц я ворую у других писателей. Мне очень стыдно, но выхода нет. Люди не понимают, какой подарок они получили от бога. Ведь они могут просто любоваться дорогими им лицами.

– Хочу шоколадного шоколада в шоколаде, – прошептала я, целуя его в шею. – И пирожных. Килограмма два. А лучше три.

– Будет сделано, ваше величество. Закончу дела, запрягу коня и поскачу в Неаполь, в ту самую кондитерскую, что ты любишь. Ограблю их полностью. Вечером будем валяться в кровати и ложкой есть торты и пирожные в шоколадном шоколаде, пока липа не спопнется. А потом я тебя обмажу этим шоколадом и…

– Извращенец! – я легонько хлопнула его ладонью по губам. – Как я могла выйти замуж за такого озабоченного эротомана?

– Ты Моцарта любишь? – совершенно серьезно спросил он.

Но мое чуткое ухо уловило скрытый смех в его вкрадчивой интонации.

– Чего? – понимая, что нужно подыграть, искренне удивилась я.

– Мужик приходит домой. Жена ставит перед ним ужин. Он ест и говорит ей: «А теперь в койку». На следующий день всё повторяется. На третий день жена не выдерживает и возмущается: «Вася, ну что мы, как животные? Поели и в койку. Нужно же как-то культурно развиваться». Вася промолчал. На следующий день пришел домой, поел и спрашивает у жены: «Ты Моцарта читала?». «Да», – отвечает она. «Хорошо, а теперь в койку».

– Вот дурак! – на этот раз я засмеялась искренне.

– Так, у меня есть еще минут пятнадцать, – он взглянул на часы. – Предлагаю почитать Моцарта в койке. Нужно же как-то культурно развиваться.

– Иди уже, извращенец.

Род вышел. Я села в широкое кожаное кресло и облокотилась на спинку, глядя в открытое окно. Всегда ставлю стол возле окна. Не могу работать, уткнувшись в стену. Легкий ветерок принес сладкий аромат медовых трав.

За окном раскинулись зеленые от высокой травы холмы. Яркие цвета начали постепенно отцветать, уступая место золотистым и багряным тонам ранней осени. Сентябрь в Италии особенно прекрасен. Светло-голубое небо постепенно наливается бирюзой, готовясь к зиме. Еще тепло, но уже не душно. Под холмами весело переливается яркими заплатками крыш городок Санти-Козма-э-Дамьяно. Оттуда не доносится ни единого звука. Слишком далеко. Какое же это счастье! От этого благостного пейзажа все мои страхи померкли и исчезли. Я, наконец, расслабилась.

Из ящика стола послышался писк эсемэски. Я открыла ящик и достала дядю Сёму. На экране высветился текст эсемэски. Короткий и емкий. Но мое сердце заметалось в груди, а рука с телефоном задрожала.

«11:11» – было написано на экране.

Сообщение пришло со скрытого номера. Что за ерунда? Сегодня ночью я заметила на часах то же число. Несмотря на легкий ветерок в комнате, мне стало душно. Кровь прилила к голове.

И в этот момент открылась дверь и на пороге появился Род, держа в руках поднос с завтраком. Он подошел ко мне, поставил поднос на стол и удивленно выдохнул:

– Ух, ты! Это что за динозавр?

Все звуки смолкли. Все. Кроме одного. В ушах пробил колокол. Мощно, гулко и очень страшно. Тот самый колокол, о котором нельзя спрашивать, по ком он звонит. Потому что он всегда звонит по тебе.

– Это… это… – я закашлялась, поспешно бросила телефон в ящик стола и схватила чашку с чаем с подноса. – Нашла в столе старый телефон. Он не работает, но выбросить жалко, – я поспешно отхлебнула чай. – Ностальгия. Ты же знаешь, что я Плюшкин.

– Знаю, – улыбнулся он и чмокнул меня в щеку. – Всё, побежал. Чтобы всё съела, – шутливо пригрозил он от двери. – И чай допей. Аня тебе травяной заварила, успокаивающий, как ты любишь.

У меня так задрожали руки, что чай пролился на колени. А я даже не почувствовала боли от ожога. Если он не знает про дядю Сему, значит это точно не мой муж. Но кто? И как он обманул всех остальных? Неужели он так похож на Родиона? Боже мой, я схожу с ума! Что же мне делать?

На меня вдруг навалилась дикая усталость. Тело стало тяжелым. Глаза начали закрываться сами собой. Я с трудом дошла до спальни, бросилась на кровать, обняла любимую подушку-пингвина. Она еще пахла Родом.

Он всегда дарил мне пингвинов. Просто подсадил на них. Род неизменно ставил верность на первое место. А пингвины образовывают пару один раз и на всю жизнь.

У нас везде были пингвины: чашки, подушки, статуэтки. Где же ты, Родя? Мой любимый! Мой родной! Даже в имени твоем теплота и близость. Жив ли ты вообще? Нет, не смей! Не смей даже думать об этом! Я ударила себя по лицу наотмашь. И еще. И еще. Да так больно, что из глаз потекли слезы.

Я не выживу без тебя. Не смогу. Не оставляй меня в холодной пустоте одиночества. Так же нельзя, миленький, родненький. Ну пожалуйста! Пожалуйста! Я хочу к тебе. Мне все равно куда. Куда-нибудь, где только ты и я. Хоть на край света, где птицы режутся о кромку неба. Я буду там с тобой. Мы сядем на край обрыва и будем смотреть, как схлопываются вселенные. Как бог дирижирует концом света.

Там будет снег. А мы босые по нему пройдем. И мне не будет холодно, ведь ты рядом. А потом мы полетим прямо к угасающему солнцу. Его умирающие лучи янтарными слезами прольются на наши лица. Ты прижмешься губами к моим губам и закроешь собой весь мир. Я больше не увижу его. Мне не нужно. Ты – мой мир. Ты, родненький мой. Не хочу без тебя, Родя, не могу.

Я уткнулась лицом в мягкий плюш пингвина, еще хранящий тепло рук мужа.

– Осиротели мы с тобой, пингвинчик, осиротели. Наша с тобой верность продрогла на сквозняке незапертой двери, которую распахнул Родя, когда шагнул прямо в пустоту неизвестности, – шептала я, обнимая игрушку.

Он еще здесь. Невидимый, неузнанный, под плачущим от одиночества небом. Но не дотянуться. Не прикоснуться. Не прижаться к нему. Не вздохнуть мне без тебя, Родя.

Я проспала. Наверное, это последствия аварии. В последнее время внезапно засыпаю. Причем тогда, когда нужно куда-то спешить или что-то срочно делать.

Я вскочила с постели и в ужасе заметалась по спальне. Меня ведь ждут в офисе кинокомпании. Там сегодня в первый раз собирается вся сценарная группа третьего сезона. Я сама настояла на том, чтобы участвовать в написании сценария. Это было предусмотрено в контракте киностудии. Кто будет главой сценарной группы я до сих пор не знаю. В компании было много споров. Продюсеры никак не могли договориться между собой. А я, как дура, проспала. Теперь даже нет времени привести себя в порядок и уложить волосы.

Косметикой я и так не пользуюсь. Как можно красить глаза, если не понимаешь, где они на лице? Мое собственное лицо для меня выглядит как на картинах Пикассо. Всё вкривь и вкось. Иногда меня красила Рита перед особо важными мероприятиями. Конечно, можно было попросить Аню, но не хочу, чтобы она ко мне прикасалась. Вообще не люблю чужие прикосновения. Это очень страшно, когда к тебе прикасается человек без лица.

Хорошо хоть одежду с вечера подготовила. Спасибо маме, что научила с детства так делать. Я быстро оделась, схватила телефон и побежала во двор, на ходу доставая ключи от машины. Выскочив из дома, вспомнила, что не взяла дядю Сёму. Вот чёрт! Я помчалась в кабинет на второй этаж и достала его из ящика стола. Он всегда должен быть рядом.

Там же в ящике лежал маленький плюшевый пингвин. Род подарил мне его, думая, что это просто игрушка. Но как-то рассматривая его, я нашла скрытую кнопку, которая открывала карман в брюшке. Мне так понравился этот мягкий секретный сейф, что я всегда держала его под рукой. И вроде скрывать от мужа мне было нечего, но все девочки с детства любят секретики. Я бережно уложила дядю Сёму в мягкое брюшко, бросила пингвина в сумку и побежала вниз.

Села в машину и бросила взгляд на часы. Снова 11:11. Да что же такое сегодня? Опять эта цифра. Второй раз за сутки вижу ее на часах. И в эсэмеске, что пришла на дядю Сёму, то же число.

Такое значимое для меня. С него начался мой успех как писателя. Это число стало сюжетным гвоздем той книги, которую написала моя мама. Это был ее последний подарок. Самый дорогой и самый важный. Книга осталась в разрозненных, плохо читаемых черновиках, если можно так назвать торопливые и хаотичные заметки. Я ее полностью переписала заново. Хотела на обложке поставить два имени: мое и мамино. Но отец не позволил. Боялся проблем с авторскими правами.

– И потом мама сама хотела, чтобы ты написала эту книгу. Она настаивала на этом, – терпеливо объяснял отец. – Твой успех был для нее важнее собственного. Не разочаровывай ее там, – отец поднял глаза вверх, в них блеснули слезы.

И я сдалась. Речь в книге шла об архангеле Метатроне. Это был такой современный детектив с налетом мистики. Свежая идея, редкий материал, поэтому книга так выстрелила. Я очень удивилась, когда переписывала ее. Потому  что не знала, что мама увлекается такими вещами.  То есть, мистикой да. Она была суеверна до ужаса. Верила в приметы, сглазы и гадания. Но я не знала, что она интересовалась эзотерикой на таком глубоком уровне.

Но почему число буквально преследует меня? Ангелы подсказывают, что кинопроект будет успешным? Так это уже понятно. Первый сезон сериала побил все рекорды популярности. Он вот-вот заканчивается. Сейчас я и сценарная группа пишем третий сезон. Параллельно начинаются съемки второго сезона. И сценарная группа наготове, понимая, что прямо в процессе придется вносить изменения.

Сериал ждут, кинокомпания тщательно подогревает интерес. А эти цифры не оставляют меня в покое. Но кто прислал эсемэску на телефон? Номер скрыт. И текста в сообщении нет. Только цифры.

Я попыталась завести машину, но тщетно. Чёрт! Только этого не хватало! Нужно вызвать такси. Но с этим в нашем захолустье беда. Пока дождешься, окончательно опоздаешь. Правда, на выручку часто приходит Калвино, хозяин местной лавки. Мы каждую неделю заказываем у него продукты с доставкой на дом. И иногда он или его сын еще и подрабатывают у нас таксистами, когда машины не на ходу и нужно срочно ехать куда-то.

Эта семья вообще безотказная. Они так рады постоянным клиентам, что готовы сделать для нас всё. Починить сантехнику или электричество. Доставить почту, если единственный на всю округу почтальон заболел. Подстричь кусты или деревья в саду. Подогнать платье по размеру. У них огромная семья, в которой есть на все руки мастера. Но пока Калвино доедет до меня, это еще минут пятнадцать-двадцать. Лучше попытаться справиться самостоятельно.

Я выскочила из машины и решительно направилась в гараж. Там стояла машина, которая досталась нам вместе с домом. Древний «Шевроле» с откидным верхом. Риэлтор сказал, что машина идет в нагрузку к недвижимости и мы можем выбросить ее, если захотим. Но Род не согласился. Он сказал, что машинами не разбрасываются. Не баре мы. И нечего начинать жить на такую широкую ногу.

– Машины они выбрасывают, – ворчал Род, копаясь в моторе. – У нас «Жигули»-«копейку» внукам передавали. Берегли как зеницу ока. Сами красили, сами переобували, сами чинили. В моем детстве любой нормальный мужик все выходные проводил в гараже. А эти выбрасывают. Буржуи!

– Да ее чинить дороже, чем выбросить, – смеялась я. – Вот же Плюшкин!

– Ничего, починю, – отмахивался Родя. – Вот увидишь: бегать будет как молодая. Тут же всё руками с любовью сделанное, а не штампованное, как сейчас. Не эта вот картонная электроника, которую и выбросить не жалко. А эта ласточка на века! Все «Теслы» сдохнут, она останется.

Скупым Род не был никогда. Рациональность всегда была его основной чертой. Мы друг друга дополняли. Я, вечно парящая в небесах, и он, твердо стоящий на земле. Муж своего добился и машину починил. Мы с ней устраивали романтические пикники. Родя надевал белую рубашку и широкие брюки. А я черное платье в крупный белый горох с юбкой солнце-клёш, как в фильмах 60-х. Мы брали плетеную корзинку со снедью и ехали на природу.

Родя всегда любил старое европейское кино. Мне оно тоже нравится. В основном тем, что там я по одежде понимаю, кто есть кто. Потому что она у всех разная. Современные фильмы мне сложно смотреть. Все одеты одинаково невыразительно.

Машина стояла в гараже, накрытая брезентом. Я сорвала его и села за руль. Она завелась, радостно шумя мотором. Хорошо, что на проселочных дорогах нет пробок. За час с четвертью домчусь до Рима. Опоздаю, конечно, на полчаса. Не без этого. Но делать нечего.

3 глава. Нездешность, несейчастность

4 глава. Музыка последнего дня

Я покопалась в телефоне, нашла наше свадебное видео и включила его. С экрана телефона повеяло теплом. Присутствие Рода окутывало нежностью, на кончиках пальцев отзывалось прикосновениями, которые нельзя забыть. Я даже чувствовала его запах. А тот, кто вероломно ворвался в мою жизнь, холодным колоколом бил в сердце. Звучал противным, холодным, морозным стуком падающих сосулек.

Как мне хочется снова услышать «Грозу» Вивальди! Чтобы кровь кипела предчувствием новизны и чуда. Как в детстве, когда мы начинали день с ожидания волшебства.

– Вот сегодня случится что-то прекрасное, необычное, – шептало сердце.

И каждый день был совсем не похож на предыдущий. «Танго смерти» зазвучало в голове и вытеснило звон сосулек. Недаром я всю жизнь так боялась этой мелодии. По телу всегда поползли мурашки, как только слух ее улавливал.

Мне казалось: что-то очень страшное надвигается на меня. Апокалипсис. Конец мира. Ведь наш мир такой прекрасный. Значит и музыка его последнего дня должна быть прекрасной. Так и вижу эту картину: небо обрушивается на землю, ветер сносит горы, здания, аэропорты, причалы. А над всем этим в щепки разбивающимся миром плывет по небу смерть в черном балахоне. Огромная, величественная. Нет, не скелет с косой. Всадник апокалипсиса. На черном коне. А за ним темный вихрь звуков «Палладио».

Каждый аккорд – стук копыт всадника. Тревожный ритм – дрожь сердца, замершего на пороге всего. Под ногами еще есть крошечный кусочек земли, но и он уже змеится трещинами. Еще миг – и всё рухнет в пропасть.

Мой личный мир только что разлетелся на куски. Потому что до этого я еще пыталась закрыться от беды. Еще пыталась сама себе не поверить. Ведь это очень страшно: поверить в неизбежное. Но теперь, когда я приняла то, что со мной случилось, всё встало на свои места.

Больше не будет тепла и любви. Не будет Вивальди. Уютных вечеров, когда мы с Родей сидели за деревянным столом во внутреннем дворике нашего итальянского дома. Этот дворик соединен с кухней. Летом мы часто там обедаем и ужинаем. Тишина, аромат трав с холмов, безмятежное ощущение покоя. На столе сыр и тягучий гранатовый сок. Я со своим компьютером, Родя со своим. Иногда он берет мою руку и целует пальцы.

Мои щеки стали мокрыми от слез. Я поспешно вытерла их и завела машину. Нужно заставить себя приехать домой, в страшную пустоту, в неизвестность, которая кишит монстрами. Вот они, эти строчки из песни Энни Леннокс: «Так много монстров в моей комнате».

Лжемуж уже ждал меня во дворе.

– Ну где ты, Никусь? Анна приготовила роскошный ужин. Всё стынет.

– Спасибо, не голодна, – я вышла из машины и юркнула мимо него, стараясь быстрее попасть в дом, потому что он явно собрался меня поцеловать. – Поужинала с коллегами.

– Тогда спать. Тебе нужно больше отдыхать.

Я зашла в спальню и скрылась в ванной, горько пожалев, что дверь не запирается. Когда ванна наполнилась, я выключила воду и услышала как инкогнито раздевается в спальне и ложится в постель. Пружины жалобно скрипнули под ним.

Эта огромная кровать с балдахином досталась нам вместе с домом. Мы сначала хотели выбросить ее и купить новую и современную. Но потом передумали. Жаль было расставаться с таким раритетом. У нее огромная деревянная спинка с резьбой ручной работы. Весь остов кровати выполнен из натурального дуба. Только пружины матраса металлические, но крепкие. Хоть и излишне разговорчивые. У них настоящий итальянский темперамент. Они всё время громко возмущаются и активно участвуют в нашей сексуальной жизни.

– Я себя чувствую королем, – смеялся Родя, забираясь в постель. – Его величество изволят опочивать.

– А его величество не желает подвинуться чутка? А то венценосная особа умудрилась занять всю огромную кровать. И как вы, ваше величество, это делаете? Тут же можно роту солдат расположить, – я поворачивалась к нему спиной и попой толкала его на вторую половину кровати.

– Величество намек понял, – Род прижимался ко мне сзади. – Моя королева, вы невероятно изящны и в заде, и в переде! А ну-ка, еще раз толкните меня венценосной филейной частью. Мне очень нравится, как вы это делаете.

– Перебьетесь, ваше величество! Никакого намека не было, – возражала я. – Просто борьба за спальное место. Отвалите, солнцеликий монарх. Очень спать хоцца.

– Ну уж нет! Король-солнце желает наказать тебя, простолюдинка, за неслыханную дерзость, с которой ты обращаешься с монархом. Трепесчи! – взвывал Род, произнося это слово именно так: трепесчи, и набрасывался на меня.

При этом пружины кровати громко и жалобно стонали.

– Мы с кроватью трепесчем! Уже обе стонем, – со смехом отбивалась я. – Вы, величество, как-то массу поднабрали. Не то, чтобы мы с кроватью намекали, но вам бы перейти с калорийных сыров и мяса на ужин на что-нибудь легкое, вроде овощей.

– Заставить меня, хыщника, траву жрать? Ну уж нет! Даже обе любимые женщины не заставят меня это сделать!

– Чего? Это кто вторая? Вам, величество, сейчас все букли с парика оторвать? Или корону на нижнюю часть организма натянуть? Какая наглость! – я захватывала в болевом приеме самую чувствительную часть мужского тела.

– Ты и кровать – две мои любимые женщины! Милая, вот сейчас не нужно делать резких движений, когда твои ловкие пальчики находятся в опасной близости к королевскому жезлу. Это, между прочим, символ власти. Ты сейчас всю монархию лишишь величия. Ой, какая у вас прэлэстная ручка! Дозвольте облобызать!

– А мне всё равно. Соперниц не потерплю! И лобызнуть не дозволю. Недостойны вы.

– Так, всё. Доигралась! Иду на вы! Монархия пошатнулась под натиском рэволюционэров, но не пала. Можешь в процессе петь «Марсельезу». Но учти: кровать поет лучше, чем ты.

А теперь незнакомый мужчина ждет меня в постели. Я почти час просидела в ванной, ожидая, когда он уснет. Но он не заснул. Окончательно потеряв терпение, он зашел в ванную.

– Устала? Давай я тебя помою.

– Нет, не нужно! Уже выхожу, – я приподнялась в ванной.

– Расслабься, Никусь. Что с тобой? Ты так напряжена. Это же я.

– Кто я? – чуть не сорвалось с моего языка.

Я в ужасе сжалась под его руками. Мой мозг отказывался воспринимать реальность. Просто не понимал, как такое могло случиться. А тело не узнавало эти руки. Кожа покрылась мурашками от того, что чужой мужчина гладит меня, обнаженную.

– Ух, ты совсем замерзла, – прошептал он.

Взял меня на руки, осторожно извлек из ванной и завернул в полотенце.

– Давай-ка под одеяльце, там согреешься, – он положил меня на кровать и начал целовать в шею.

– Нет! Не сегодня! Я очень устала.

– Я всё сделаю сам, – прошептал он.

– Не нужно, Родя. Не хочу. Слышишь? – я сбросила его руки со своего тела, завернулась в одеяло и в ужасе сжалась под ним.

Если он продолжит приставать, я с ума сойду.

– Ладно, спи, – он поцеловал меня в щеку и повернулся спиной, отодвинувшись на другой конец кровати.

Я подождала, пока он заснул, тихонечко встала и выскользнула на кухню. Не зажигая света, впотьмах сварила себе кофе и поднялась в кабинет на второй этаж. О работе и речи быть не могло. Я просто сидела у открытого окна и смотрела на спящие холмы. Так и встретила рассвет.

Недопитый кофе давно остыл. Я спустилась вниз, в кухню, чтобы сварить себе свежий.

Анна уже бодро шуршала в кухне.

– Приготовить вам завтрак? – она с готовностью взялась за сковороду. – Яичница? Тосты? Или горячие вафли? Тесто на оладьи уже готово. Пять минут и будет первая порция с пылу, с жару.

– Спасибо, ничего не нужно. Я сама сварю кофе.

– Ты совсем ничего не ешь, – в кухню вошел Род.

Свежий, бодрый, в белой рубашке, с мокрыми, зачесанными назад волосами. Сразу видно, что хорошо выспался, в отличие от меня.

– Так не пойдет, Ника, – решительно заявил он. – Анна, будьте любезны, глазунью для нас с Никой. И оладьи. Ника не любит омлеты и яичницу. Только глазунью. Наша бывшая помощница Рита всегда ее жарила по утрам. Это, можно сказать, семейная традиция.

И это он знает. Откуда?

– Я сейчас, мигом, – Анна метнулась к плите.

– Сядь, – Род усадил меня за стол. – Без завтрака не отпущу.

Пришлось сесть за стол и позавтракать. Анна очень старалась, но ее оладьи и глазунья не были такими вкусными, как у Риты. Удивительно! Казалось бы: что сложного в глазунье? Просто разбить яйца на горячую сковороду. Но даже это Рита делала так виртуозно, что все в один голос всегда говорили, что ее глазунья вкуснее, чем у других. Это признавал даже мой отец, который старался не баловать Риту похвалами, так как откровенно недолюбливал ее.

– Ваш кофе, Ника, – Анна поставила передо мной керамическую кружку.

– Спасибо, очень кстати, – я сделала несколько глотков и внезапно меня осенило.

Рита! Вот с кем можно поговорить. Она не сочтет меня сумасшедшей. Рита всегда выслушает и обязательно что-нибудь подскажет. Она в этом смысле точно, как моя мама. Живет интуицией, а не фактами.

– Знаешь, девочка, почему женщины живут дольше, чем мужики? – спрашивала меня Рита. – Пусть там эти дохтура от сегодня до завтра пищат про генетику, вредные привычки и прочую заумную муть. А я тебе так скажу, Никуля: у мужиков нет такой чуйки, как у нас. Они всё мозгами решают. Потому что у них матки нет. А у нас чуйка из матки идет. Вот все мне говорят, как нужно правильно поступить. А я внутри себя, вот буквально в трусах чую: неа, не то. И делаю от обратного. А они мне потом, – тут Рита всегда морщила нос, закатывала глаза и басом произносила: – Вот она, ваша пресловутая женская логика. Всё делаете наоборот! Пойди и объясни этим надутым от собственной важности самцам, что у нас не наоборот. У нас как мать-природа велит. И ведь чаще всего наши нелогичные поступки нас выручают. Когда их логика им же по башке молотком и стучит.

Я взяла свой телефон, встала из-за стола, подошла к Роду, прижалась к нему и сделала селфи.

– Это для кого? – спросил он и в его голосе явно послышалось напряжение.

Он даже есть перестал и отложил вилку в сторону. Хотя до этого с аппетитом уминал оладьи. Анна, которая стояла у плиты спиной к нам, повернулась к Роду. Я не различаю взгляды, но в этот момент была готова поспорить, что Анна пристально смотрит на инкогнито. А чего ей бояться? Она же знает, что я не вижу лица. А вот про мою способность ощущать то, что происходит вокруг, ей неведомо.

Напряжение повисло в воздухе. А я очень чувствительна к таким вещам. Воистину, если природа ограничивает человека в чем-то одном, то щедро компенсирует в другом.

– Рита просила послать ей наше фото. Она скучает. И даже начала забывать, как мы выглядим, – беззаботно улыбнулась я.

Отослала Рите фото и поднялась в свой кабинет, чтобы поговорить с ней по телефону через видеобеседу.

– Твой муж выглядит отлично, – заявила Рита, поправляя очки и внимательно вглядываясь в экран телефона. – А вот ты, деточка, нет. Извини за прямоту. Тебя что-то беспокоит? Лицо совсем измученное и синяки под глазами.

– Даже не знаю, как сказать тебе это, Риточка, – я едва не заплакала. – Только умоляю: не говори мне, что это последствия аварии. Просто… – я набрала воздуха побольше, чтобы выпалить все свои подозрения разом, но в этот момент половицы за дверью громко скрипнули.

Там явно кто-то подслушивал.

– Ну же? Что случилось, детка? – нетерпеливо переспросила Рита и даже заерзала на стуле.

– Слушай, Ритуль, не могу говорить из дома. Сейчас поеду в город и оттуда позвоню.

– Давай, жду.

Я побежала в спальню одеваться, но внезапно меня одолела такая сонливость, что одежда выскользнула из рук. Я без сил опустилась на кровать. Да что же это такое? Каждое утро одно и то же: неопределимое желание заснуть. И это после кофе! Я накачалась им ночью. Утром была бодрой. Потом выпила еще кофе Анны и… внезапная догадка озарила меня. Утренние напитки. Чай и кофе. Как только Анна готовит их, я засыпаю. Зачем она это делает? Мстит мне, интуитивно понимая, что я ее не люблю? Или это часть какого-то плана? Как же я сразу не догадалась?

Проснувшись, я взглянула на часы и ахнула. Прошло четыре часа. Рита! Она ждет моего звонка! Я наспех оделась и сбежала по лестнице вниз.

– Не хотите пообедать? – Анна вышла из кухни, вытирая руки полотенцем.

– Нет. Спасибо, – я вышла во двор.

Моя машина стояла во дворе. За руль садиться не хотелось. Наоборот, хотелось размяться и пройтись пешком. Чтобы попасть в город всего-то и нужно спуститься с холмов. Тридцать минут быстрым шагом – и я в городе.

– Вы пойдете пешком? – Анна бросилась за мной к воротам.

Вот нахалка! Она и в это свой нос сует?

– А вам какая разница? – раздраженно заявила я. – Анна, ваша работа – заниматься домом. Что я делаю, как и когда вас вообще не должно волновать.

Прозвучало, конечно, отвратительно. Но, по сути, я была права.

– Да, конечно, – в ее голосе прозвучала обида. – Это не мое дело. Просто переживаю за вас. Очень быстро привязываюсь к людям. Простите меня за это!

Удар ниже пояса. Запрещенный прием: надавить на чувство вины. Раньше это точно бы сработало. Я бы уже извинилась раз десять. Но сейчас, когда поняла, что она мне в чай и кофе подсыпает снотворное, никакой жалости и укола вины не испытала. Наоборот, даже почувствовала злорадное удовлетворение. И неважно, что Анна это делает по указке инкогнито, который изображает моего мужа. Она с ним заодно. Значит, против меня.

Я спустилась с холма, остановилась возле большого валуна, покрытого мхом, и позвонила Рите. Плача и запинаясь, рассказала ей все. Ведь она мне как мама. У меня никого ближе нет.

– Ну скажи, что это мое писательское воображение, Риточка. Скажи, что я сошла с ума после аварии!

– Не скажу, моя девочка. Потому что у меня самой после аварии такое чувство, что с твоим Родей что-то не так. Просто не хотела тебя накручивать. Вот смотрела на него, смотрела. Вроде Родя. А чуйка из трусов шептала: что-то не то. А что я и сама понять не могла. Но чуйка-то меня еще ни разу не подвела. Сейчас же закажу билет. У невестки моей брат работает в авиакомпании. Так что вечером вылечу, а к утру буду у тебя. Продержись еще немного, моя бедная девочка. Совсем ты там одна среди этих тварей, – она всхлипнула.

– Но у тебя же внук родился, Ритуля. Ты же должна быть с ним. Помочь сыну и невестке.

– Ничего, без меня справятся, не маленькие. Жди меня, Никуля. Вместе во всём разберемся. Я тебя в обиду не дам! Разворошу всё это змеиное гнездо. Только потерпи еще немного.

– Риточка, сообщи номер рейса. Приеду в аэропорт встретить тебя.

– Зачем? От аэропорта до Рима всего ничего на автобусе или на поезде. А из Рима такси возьму. Не разорюсь.

Я положила трубку и дошла до окраины города. Под тенистыми деревьями сбоку от проселочной дороги уютно расположились столики крошечного кафе при магазине. Хозяин магазина улыбчивый, импозантный, как все итальянцы, мужчина средних лет по имени Калвино, немедленно вышел и поставил передо мной чашку капучино.

– Как чувствовал, что придете, сеньора Ника. Только что сварил. Всё, как вы любите. Чуть-чуть сахара и двойные сливки. Не хотите сразу сделать еженедельный заказ?

– Хочу, спасибо вам, – я удовольствием отхлебнула горячий кофе.

Мало того, что у Калвино он невероятно вкусный, так еще и безопасный. В отличие от Анны. Ужас, до чего я дошла! Боюсь кофе пить в собственном доме.

– Будьте любезны, Калвино, всё, как обычно: вода, хлеб, яйца, молочные продукты, сыр. И овощи. Те же, что и всегда.

Калвино, широко улыбаясь, записал заказ.

– Желаете свежайших креветок? Жена ездила в Неаполь на рыбный рынок.

– Да, еще как желаю!

Я даже немного успокоилась. Рядом с такими солнечными людьми, как он, жизнь всегда кажется не такой мрачной.

Я допила кофе и позвонила по работе. Съемки начинаются на днях прямо в нашем городке. Первые трейлеры съемочной группы должны прибыть уже послезавтра. Киношники спешили на натурные съемки, пока хорошая погода. Поздняя теплая осень грозила вот-вот расплакаться дождями. И тогда можно будет снимать в павильонах в Риме, чтобы не терять время. Для меня эти съемки должны стать спасением. Я смогу целыми днями быть там и не приходить домой даже ночью, так как в сезоне очень много ночных сцен.

Но даже в этом мне не повезло. Похоже, удача окончательно повернулась ко мне спиной. Помощник продюсера сказал, что натурные съемки перенесли в другую часть Италии. В такой же маленький городок, только там удобнее логистика. Кроме того, операторы в один голос твердили, что там лучше свет. При этом сценарная группа осталась в Риме. Значит, придется каждый день возвращаться домой. Потому что моя основная работа всё же со сценарной группой.

Я заказала еще кофе и пару часов поработала с телефона. Но сделала очень мало. Работалось плохо. Мысли никак не складывались в стройные фразы.

Позвонил Род.

– Ник, мне нужно уехать на пару дней по делам. Вот как раз вещи в чемодан бросаю.

Мое сердце забилось от радости.

– Ты далеко?

– На Кипр, в Ларнаку. Туда и обратно. Считай, что рядом. Хочешь со мной? Проветримся, устроим романтическую прогулку. Первые сутки буду на встречах. Ты пока можешь пробежаться по магазинам. А потом я весь твой.

Весь твой. Внутренний редактор отметил чуждость фразы. Родя никогда бы так не сказал. Его речь, этого незнакомца, который изображает моего мужа, всё же отличается от речи Рода. Фраза «весь твой» звучит как-то местечково. Родион чувствителен к таким мелочам. У него всегда была идеально грамотная речь. Такую фразу он мог сказать только в шутку. Но сейчас он не шутил.

– Нет, спасибо. Съемки вот-вот начнутся. Мне нужно быть здесь.

– Так за пару дней обернемся. Пожалуйста, Ник, давай будем легкими, воздушными и непредсказуемыми. Как когда-то. Как до аварии. Ведь мы же договаривались. Помнишь?

У меня задрожали руки. Это любимая фраза Роди: «Будем легкими, воздушными и непредсказуемыми». Он мне это сказал в первый раз до свадьбы. Мы гуляли в парке, ели мороженое, смеялись. Он вдруг подхватил меня на руки, опустил на траву, поцеловал.

– Не перебивай мне вкус ванили своим горьким шоколадом, – смеясь, отбивалась я.

– Не буду, – Род откусил кусок от моего мороженого и снова поцеловал меня. – Вот тебе твоя ваниль. Эх, хорошо! – он откинулся на траву, вглядываясь в голубое небо, усеянное ватными облачками. – Слушай, Ник, а давай не дадим быту нас сожрать. Чтобы не было вот этого всего: борща нажралися, куклетами закусили, деньги посчитали, на горшок – и в люлю. Давай всегда будем легкими, воздушными и непредсказуемыми. Как эти облачка, – он взмахнул рукой и громко запел: – Ааааблааакааа, белокрылые лошадки. Ааабблакааа, что вы мчитесь без оглядки?

И сейчас этот незнакомец напоминал мне о том, что предлагал самый любимый мужчина на свете. У меня закружилась голова. Но ведь я не могу ошибаться! Ведь не могу. Это не он. Не мой муж, Но как чужой человек может знать такие подробности?

Боже, помоги мне не сойти с ума! Нет. Не боже. Архангел Метатрон, помоги мне! Если шлешь намеки, то помоги разобраться и не помешаться рассудком. Неужели он пристально следил за нами всё время? Сколько лет? Хорошо, предположим Родя эту фразу произносил не раз, и даже не два. В любом браке бывают спады и подъемы. Иногда устаешь и, действительно, впадаешь в состояние «борща нажралися, куклетами закусили». Невозможно же всё время пылать и гореть. Но откуда инкогнито узнал об этой фразе? Прослушивал телефон? Скорее всего, да. Установил камеры в нашем доме? Нет, это невозможно. Хотя… сейчас камеры размером с булавочную иголку. Мы могли и не заметить.

Меня бросило в жар при мысли о том, что за нами долгие месяцы, а может, и годы, наблюдал незнакомец. Сколько же сил нужно на это потратить! Какую прорву времени! Какая же причина побудила его? Это должно быть нечто очень серьезное. Но мы с Родей никому не причинили зла. Никогда. Это точно. При том, что у Рода жесткая профессия. Но он всегда лавировал. Старался ни с кем не ссориться. Не переходить дорогу. Знал, когда необходимо отступить, чтобы не завести могущественных врагов.

У меня вообще абсолютно асоциальная профессия. Общаюсь только с издателями. Да и то, в основном, через папу и Родю. Они ведут переговоры о деньгах и сроках. А я потом только подписываю. У меня даже соцсетей нет. С тем же «Зетфликсом» Родя вел переговоры чуть ли не год. Обо всем условился с продюсерами и юристами. Мне осталось документы глазами быстро пробежать исключительно для проформы. И только потому, что Родя очень злился, когда я что-то подмахивала, не глядя.

– Я тебе тысячу раз говорил, Ник, что нельзя ничего подписывать даже на клочке газеты, если внимательно не прочитала, – наставлял меня муж.

– Но ты же всё до этого прочитал, – оправдывалась я.

– Всё равно прочти еще раз.

– Это бесполезно, Родион, – замечал отец. – Генетику не переделаешь. Легкомысленна, как ее мать. Та могла ипотеку не глядя подписать. Потому что в этот момент парила где-то в небесах. Поверь человеку, который много лет прожил с такой вот гостящей на земле.

Я сжимала зубы от злости. «В то время я гостила на земле» Анны Ахматовой – одно из самых любимых маминых стихотворений.

Внезапно я почувствовала дикую усталость. Хотелось забиться в угол, замереть и ни о чем не думать. Я расплатилась с Калвино и пешком отправилась домой, ничего не замечая по дороге. Ни красоты холмов, ни ярких осенних бабочек, которые вились над полевыми цветами. Дома я быстро прошла в спальню.

– Ника, вы будете ужинать? – Анна пошла за мной.

– Нет, не буду. Не голодна.

–Я приготовила обед и ужин, – расстроилась она. – А вы ни к чему не прикоснулись.

– Съешьте сами. А разве Родион не обедал?

– Нет, он уехал вслед за вами, – пожала плечами она.

Вслед за мной? Он позвонил и сказал, что бросает вещи в чемодан. А на самом деле в этот момент его уже не было дома. Даже в мелочах ложь. Зачем?

Я растянулась на кровати. Какое счастье быть в постели одной! Я сразу заснула и проснулась только в десять утра. Рита! Она, наверняка, уже здесь и не стала меня будить. Скорее всего, уже хозяйничает на кухне, поучая Анну, как правильно всё делать. Вот я идиотка! Всё проспала.

Я вскочила с постели и побежала вниз. Но внизу была только Анна с пылесосом в руках.

– Доброе утро, Ника. Что вы хотите на завтрак? Тосты или глазунью? Или блинчики?

– Рита здесь?

– Кто? – удивленно переспросила Анна.

Ах да, она же начала работать у нас только после аварии и Риту знать не могла.

– Никто не приезжал?

– Ника, я бы вас разбудила, если бы кто-то приехал.

5 глава. Душа на цыпочках