Чёрная Луна. Повенчанные кровью. Трилогия
-–
**** Черная Луна. Повенчанные кровью. ****
––
-–
**** Сцены ****
––
**** 1. Книга первая. Зов Чёрной Луны. ****
Глава 1.
В ночь перед экспериментом к Роману снова забежал Фёдор. Он был как никогда возбуждён, много говорил, громко смеялся, без конца тер лоб, что выражало крайнюю степень его волнения. В отличие от него, Роман был неестественно спокоен и молчалив.
– Ты совсем не боишься? – Федор, переместив руку со лба, захватил пятерней непослушные пряди волос и сжал их в кулак.
– Нет.
– Но ведь это так странно. Такие большие деньги и за что?
– Федь, ты чего? Ты же сам уверял меня, что нам крупно повезло. Получим свои денежки, возьмём девчонок и на Мальдивы!
– Не знаю, неспокойно мне как-то.
– Ты то что беспокоишься? Я первый буду. Если что-то не так пойдёт, сможешь отказаться. Иди лучше спать.
Федор, понимающе кивнув, хлопнул друга по плечу и направился к выходу. В дверях остановился, оглянулся, что-то хотел ещё сказать, но передумал и молча вышел. Роман слабо улыбнулся ему в след. Поведение Федора слегка удивило его.
Месяц назад, устав от смены работ и постоянного безденежья, они с радостью согласились на условия подвернувшегося контракта. Во время очередной сдачи донорской крови, а надо сказать, что друзья регулярно пользовались данным видом заработка, к ним подошёл человек, по всей видимости врач, и попросил заполнить анкету. Ничего странного в этом не было, они постоянно заполняли какие-то бумаги, анкеты, согласия на обработку данных. Но вопросы анкеты казались довольно необычными, хотя в тот момент они и не придали этому особое значение.
Через пару дней им позвонили и попросили подойти по указанному адресу.
Роман в это время занимался упорным поиском новой работы и, боясь пропустить собеседование, идти отказался. Федор, обладая более авантюрным характером, не задумываясь поехал на встречу.
Вернувшись, он шумно ввалился в комнату, где хмурый Роман переживал очередную неудачу, и стал взахлеб рассказывать о заманчивом предложении.
Их пригласили участвовать в эксперименте. По очереди. Эксперимент заключался в следующем: подопытного помещают на неделю в капсулу, вводят в лечебный сон и наблюдают за показателями. И после сна на счёт падает очень жирная сумма. Ну очень жирная.
"И делать ничего не надо. Выспишься как следует и всё, ты почти богат" – рассуждал Федя. По поводу будущих денег тут же возник спор: Рома предлагал вложить их в дело. Федя, со свойственной ему беззаботностью – прокутить где-нибудь на Мальдивах.
– Один раз живём! Почувствуем себя богатыми людьми!
Роману хоть и представлялось такое мотовство глупым, но всё же идея друга захватила его с головой.
– А деньги ещё заработаем! Надо только попасть в эту систему, будем и дальше опытами промышлять.
Об опасности тогда не думалось. Возможность заработать лёгкие деньги пьянила и разыгрывала воображение. Тем более, что пока никакой работы не было, а хозяин квартиры настойчиво требовал денег за съём.
Но вот перед самым экспериментом Федя почему-то струхнул, хотя первым помещали в капсулу Романа. В глубине души вдруг поселилась тревога, она угнетала, посасывая тянущей болью под ложечкой. Хотелось выпить, но пить было нельзя, об этом говорилось в договоре, за нарушение которого могли оштрафовать довольно ощутимо.
Роман же был как никогда спокоен и невозмутим. Недельное нахождение в капсуле его совершенно не пугало, он даже иногда сам удивлялся своему стойкому равнодушию. За несколько дней до этого, его стали пичкать какими-то витаминами, вероятно, успокоительными, решил про себя он.
В эту же ночь его поместили в капсулу.
Глава 2.
Когда открывали капсулу, Федя, каким-то фантастическим образом смог ввинтиться в круг врачей и лаборантов. Пока вся толпа копошилась вокруг его друга, он изо всех сил тянулся, пытаясь разглядеть неестественно бледное лицо Романа.
– С ним всё в порядке? – наконец не выдержав, спросил он у стоявшего рядом парня.
– Вы как здесь очутились? Кто вас пустил? – руководитель эксперимента озабоченно глянул на Федю поверх очков,– уведите его.
– Я должен знать… Это мой друг,– упирался Федор, пытаясь разглядеть лицо Романа из-за голов склонившихся.
– Позже, всё узнаете позже. Всё нормально,– уговаривал уводивший его парень.
Федор, извернувшись, успел взглянуть в глаза Роману, и его поразил остановившийся бессмысленный взгляд товарища.
Рому поместили в изолятор. На все требования Феди о встречи с другом, отвечали строгим отказом.
– С ним все нормально. Просто нужно прийти в себя. Вот вы
просыпаетесь, чувствуете туман в голове? А он проспал неделю.
– Никакого тумана в голове не я чувствую. И должен знать о последствиях. Потому что мне самому в эту капсулу ложиться!
– Пока Роман не встанет на ноги, эксперимент продолжаться не будет,– твёрдо заверили Федора.
Прошло три дня. Роман по-прежнему находился в изоляторе. Федя маялся от безделья, слонялся вокруг, надеясь выудить хоть какую-то информацию.
На четвертый день за ним пришли.
– Видите ли, возникло небольшое осложнение. Ваш друг потерял память. Но это временно. Мы делаем все возможное,– пытался втолковать дежурный врач,– ему нужен человек, которого он знает. Поговорите с ним!
– Небольшое осложнение?! Это что за дела? Вы хотите сказать, что человек спал и во сне вдруг потерял память? Что за хрень вы несёте? Что вы с ним сделали?
– Поверьте, с ним всё будет в порядке, просто мозг ещё спит и нам нужно разбудить его!
Изолятор представлял собой не что иное, как реанимационную палату, оснащенную по последнему слову техники. Впрочем, Федору было не до неё, его поразил внешний вид Романа. Он смотрел на своего друга и не узнавал. Поначалу даже показалось, что перед ним лежит труп, так заострились и побледнели черты подопытного парня.
Его подтолкнули ближе и он увидел, как лежащее перед ним тело шевельнулось и Рома открыл глаза. Взгляд его не был бессмысленным, он с интересом разглядывал Федора.
– Ты кто? – тихо спросил он.
Федора поразил его голос, негромкий, но всё же твердый с лёгкой хрипотцой.
– Не узнал? Я же Федя, друг твой!
Тот молча кивнул.
– Он узнал. Узнал меня! – Федор облегчённо рассмеялся,– а мне сказали ты потерял память!
– Ты – Федя,– повторил Роман,– но я тебя не знаю.
– Как же так,– разочаровано протянул Федор,– Ромаха, друг, мы же вместе всю жизнь. Мы ж как братья с тобой. Неужели не помнишь ничего?
– Ничего,– равнодушно ответил Рома.
Федор пытался растормошить друга, вызвать самые яркие воспоминания детства и юности, но тщетно, Роман был невозмутим и неразговорчив.
Наконец, оставив попытки, расстроенный Фёдор, махнул рукой.
– Я завтра приду. Может быть ты за ночь что-то вспомнишь. Пока, Ром.
– Пока, Вьюн!
Голос Романа был тих и Федя не сразу понял, что сказал ему друг. И только выйдя из изолятора, хлопнул себя по лбу.
– Ну, конечно! Вьюн! Это его бабушка в детстве меня так называла! Значит он не всё забыл?
Врач внимательно посмотрел на Федю:
– Вам не послышалось?
– Да нет же, нет. Я и сам забыл, что меня так называли, а он, гляди-ка, вспомнил.
– Это замечательно, значит память всё-таки возвращается к нему! Пойду доложу главному, а вы до завтра постарайтесь вспомнить наиболее значимые моменты в жизни Романа.
Последние слова доктора озадачили Федора.
– Какие ещё значимые события? Не было ничего такого!
На следующий день Фёдор с утра торчал у дверей изолятора. Его запустили внутрь и он с порога затараторил:
– Привет, Ром! Ты знаешь, я так вчера обрадовался. Ведь не сразу понял. А потом осенило, это же бабушка Аня меня вьюном звала.
Роман молча смотрел на Федю ничего не выражающим взглядом.
– Баб Аня, ты помнишь её? – нерешительно произнёс Федор.
Рома качнул головой, потом вдруг закрыл глаза и через минуту прошептал:
– Она умерла.
Федор радостно воскликнул:
– Ну вот, он вспоминает!
Почти пол дня ушло на то, чтобы вызвать у больного ещё какие-то крупицы воспоминаний и каждая победа сопровождалась восторженными воплями Федора.
Когда он уходил, к нему подошёл врач, отвёл в сторону и довольно официальным тоном произнёс:
– Ну вот, ваш друг постепенно приходит в себя. С завтрашнего дня будем готовить к испытанию вас.
– То есть как с завтрашнего дня? Мне сказали, пока Ромка не встанет, ни какой речи о продолжении эксперимента не будет.
– Ваш друг приходит в себя. Все нормально, мы можем продолжить.
– "Нормально" вы говорите? Человек по вашей милости стал овощем, это нормально? Да он кроме старой бабки ничего так и толком не вспомнил! Он практически впал в детство! И вы предлагаете это проделать со мной?
– У вас разный темперамент, вы придёте в себя быстрее.
– А кто пришёл в себя? Вы считаете Ромка пришёл в себя? Извините, я так не считаю! И я не собираюсь иметь с вами никаких дел, по крайней мере, пока не буду уверен, что мой друг стал прежним!
– Вы подписали контракт. И вы его выполните! Деньги Роману уже перечислили, после восстановления он сможет ими воспользоваться. Такая же сумма появится и на вашем счету. И не стоит сопротивляться, вам придётся пойти на эксперимент.
Федор пытался ещё что-то возразить, но его уже никто не слушал.
– А, идите вы все…, – смачно выругавшись, он в отчаянии направился в палату.
Наутро его там не обнаружили. Федя сбежал, попутно сняв все деньги с карты Романа. У друзей был открыт общий счёт и трудности с этим у него не возникло.
Глава 3
Роман открыл глаза. В голове было пусто и спокойно. Он вздохнул. Сейчас придут какие-то люди, снова начнут тормошить его, бить током, подключать датчики, о чём-то спрашивать, заглядывать в глаза, проверять пульс, озабоченно качать головой, негромко перешёптываться. Всё это очень утомляло. И особенно был невыносим суетливый парень, который много болтал, звался Федей и упорно повторял, что он его лучший друг. Мысленно Роман назвал его Вьюном.
Никаких эмоций, кроме усталости Вьюн не вызывал и только после очередной порции болтовни у Романа в голове будто из небытия стали прорисовываться какие-то картинки.
Он ясно увидел бабушку, родную и любимую бабу Аню. Она теплой заскорузлой рукой гладила его по голове и он, тая от этой скупой ласки, прижимался к ее маленькому сухому телу, ощущая такой родной и знакомый запах. Он вспомнил её неизменный фартук, из карманов которого она с улыбкой выуживала, то чуть подтаявшую конфету, то молодую хрустящую морковку, то простой зажаренный сухарик. От неё веяло абсолютной добротой и любовью. И Роман улыбнулся нахлынувшим воспоминаниям.
Но потом она умерла. Его маленькое детское сердце разрывалось от боли и охватившего одиночества, когда подвыпившие мужики закидывали землей простой, обтянутый красным ситцем гроб. Он рвался туда, но его крепко держала за руку почти чужая женщина, приехавшая на похороны и объявившая Роману, что она его мать. О ней он почти ничего не знал. Бабушка на вопросы соседей говорила со вздохом, что дочь где-то устраивает свою жизнь. Но Ромке до неё не было никакого дела. И вот она объявилась, заняла место бабушки, и в отличие от нее – была абсолютным злом. Это он почувствовал сразу. В первый же вечер она в сердцах полоснула его по лицу мокрым полотенцем за то что он упрямо отказывался называть её мамой. А дальше-больше. Ничего кроме глухого раздражения с ее стороны и тихой враждебности с его, между ними не возникало. Она лупила его нещадно, за дело и просто так, за свою неудавшуюся личную жизнь. От её гнева спасала только улица. Летом он почти и не жил в доме. Облюбовав душный пыльный чердак с весны до поздней осени, обитал там, пользуясь дарами огромного заброшенного сада. Вечерами с мальчишками удили рыбу, варили ароматную уху, засыпали под утро в сооруженных тут же, на берегу шалашах.
Все эти воспоминания яркой картинкой пронеслись в голове Романа, заполняя пустой равнодушный мозг вязкой усталостью. А может быть это и не были воспоминания, может быть это просто навязчивые слова вьюна-Феди вырисовывали в больной голове кадры утраченного детства?
Когда все ушли, Роман силился вспомнить что-то ещё. Но голова была пуста. И вдруг эту пустоту мозга прорезала яркая вспышка и новая картинка болезненно ударила по вискам и заставила дугой выгнуться безвольное тело:
Освещая себе путь чадящим факелом, он стремительно продвигался под серыми каменными сводами какого-то подземелья, чувствуя невероятную силу и уверенность в себе. Голые ноги в легких сандалиях пружинились натренированными мускулами, алый короткий плащ от быстрого шага бился об узкие стены. Он шёл туда, откуда эхом доносило приглушенный шум голосов. И когда он вошёл в просторный плохо освещенный зал, десятки людей почтительно преклонили колена.
– Приветствуем тебя, о Великий Ромул! – выступил вперед Верховный жрец. На непроницаемое лицо его горящие факелы накладывали причудливые блики, отчего казалось оно временами страшным и пугающим…
Датчики на голове Романа заверещали бешеным свистом, собирая взволнованный медперсонал. Но он больше ничего не слышал и не видел, сознание покинуло его. А после, придя в себя, уже не помнил ничего из увиденного.
Долго и безуспешно допрашивали Романа доктора. Он молчал, силясь собрать воедино робкие обрывки воспоминаний. Будто что-то появлялось в его голове и тут же ускользало.
А ночью поднялась буря. Ветер свирепо хватал ветки деревьев и неистово бил ими по окну, и это буйство природы вдруг выхватило из памяти Романа воспоминание: деревенская баня, прелый запах замоченного веника, жаркий полог, краснота распаренного тела. И тут же новое видение:
теплая влажность термы, благоухание ароматического масла, блаженная истома под руками полуобнажённой девушки. Лёгкими движениями она массирует ему спину. Сквозь полуприкрытые веки он видит, как прекрасен каждый изгиб её тела. Но расслабленное блаженство сковывает ленью и он теряет всякий интерес к девушке…
Роман открывает глаза, снова бешено бьётся сердце и в голове знакомая боль. Но уже терпимее и привычней. Он срывает с себя так некстати запищавший датчик, чтобы в тишине насладиться пережитым ощущением. И на этот раз память милостиво оставляет ему воспоминания.
С этого дня в голове Романа начался сумбур. Вихрем проносились сцены из жизни: то деревенской, то московской, а потом вдруг всё менялось. Неведомый античный мир временами подступал к нему, заполнял разум и Роман не мог разобраться кто он есть. А потом всё стихало, давая отдых разгорячённой голове.
Роман по-прежнему молчал, ничего не рассказывал. Да и интерес как будто бы был к нему потерян. А потом объявили, что его выписывают, а эксперимент признают неудачным. И, когда шатающейся походкой Роман вышел на широкое крыльцо и стоя на ступеньках жадно хватая ртом воздух, услышал, как двое стоящих поодаль практикантов переговаривались, кивая в его сторону.
– Ну и что с ним теперь будет? Сделали инвалидом и послали на все четыре стороны. И ведь, друг его, какой сукой оказался, деньги с карточки снял и свалил.
– Сам виноват, знал на что, шёл,– второй собеседник пожал плечами.
– А на что он шёл? Что за эксперимент такой?
– А пёс его знает. Только денежки то, того: тю-тю. Спонсор отказался платить за сомнительный результат, вот всё спешно и прикрыли.
Они говорили громко, не стесняясь Романа, наверное, принимая его за идиота. А он равнодушно слушал, не испытывая никаких эмоций. Пройдя по тропинке, сел чуть поодаль на скамейку, абсолютно не задумываясь над тем, что же делать дальше.
Через какое-то время к нему подошла девушка. Он не узнал её, но по появившемуся тёплому дружелюбному чувству, понял, что они знакомы.
Девушка была полновата, несколько неряшливо одета, но доброе лицо ее излучало столько света, что недостатки внешнего облика оставались почти незамеченными.
– Рома, ты не узнаешь меня?– спросила она с лёгким мягким акцентом.
– Кони? – Роман произнёс имя, возникшее у него в голове при звуке ее голоса. Она в ответ облегчённо вздохнула.
Он не ошибся, это была Констанция, в просторечье Кони.
Кони была американкой. Мечтая стать великой актрисой, она приехала учиться в открывшееся в ГИТИСе отделение для иностранцев, ибо, как она говорила, чтобы стать искусным поваром-нужно учиться во Франции, а чтобы стать великим артистом – в России. Но актрисой она так и не стала. Снялась в паре фильмов, где в эпизодах играла глупую наивную американку, да в нескольких рекламных роликах, о которых вспоминала со стыдом и слезами на глазах. Тем не менее в России ей нравилось и возвращаться на родину она не собиралась. Ее семья жила на отдалённой ферме, все детство приходилось ухаживать за скотиной, о чём она не могла вспоминать без содрогания. В Москве же Кони, благодаря артистическим кругам, оказалась в самом центре богемной жизни. В Америке она была никому не интересна, а здесь все считали своим долгом поболтать с ней, завести дружеские, а иногда и романтические отношения. В намерениях последних Кони иногда чувствовала подвох, потому что практически сразу заходил разговор о возвращении на родину в компании с очередным ловеласом. И, учитывая свои внешние данные, Констанция ни сколько не сомневалась, что будет служить всего лишь пропуском для исполнения чьей-то американской мечты. Но всё же, мужское внимание было определенным наркотиком, от которого трудно было отказаться.
В последнее время Кони была на фрилансе, занималась то репетиторством, то подрабатывала переводами, а так же вела свой блог. Она зарабатывала достаточно, чтобы снимать небольшую милую квартирку в самом центре Москвы, в которую любила заглядывать подвыпившая знакомая молодёжь. Многие были хорошими друзьями, но были и совершенно незнакомые люди, которым рекомендовали настоятельно посетить добрую и любвеобильную американку.
Со временем ей жутко надоели эти бесконечные компании нетрезвых людей. Она вдоль и поперёк изучила вкусы и поведение московской богемы и ей отчаянно захотелось другого общения. В сущности она сама была провинциалкой и жаждала встретить таких же простых русских провинциалов, ещё не испорченных столичной жизнью.
Так в одном из баров она познакомилась с Федором, а потом и с Ромой. Федя тут же проявил к ней уже привычный для неё интерес, Роман же был молчалив и загадочен. Она не понимала, что за его молчанием скрываются лишь робость и целый ряд комплексов. Девушка тут же наделила парня таинственными чертами, влюбилась и страдала от не разделённого чувства.
Несколько дней назад ей позвонил Фёдор, сказал, что с Ромой случилась беда и просил присмотреть за ним.
Кони тут же бросилась звонить в клинику, но ничего путного выяснить не смогла. Неистово стучала в закрытые двери, но суровый охранник лишь грозился вызвать полицию. Потом ей вдруг позвонили и сообщили, что Романа выписывают и хорошо бы было за ним приехать. Так она и оказалась на скамейке с предметом своего воздыхания.
Глава 4
Кони привезла Рому к себе. При взгляде на него ее большое и доброе сердце наполнялось щемящей жалостью, она неуклюже суетилась, волновалась и в то же время чувствовала себя счастливой. Объект тайных вздохов теперь был в абсолютной её власти.
Она заказала еду, много еды, к которой Роман остался равнодушен. Он вяло поковырял салат, попросил воды, благодарно улыбнулся и ушел в себя.
Кони не знала что делать дальше. Она рассовала по холодильнику оставшуюся еду, долго тёрла стол, искоса наблюдая за парнем. Он был недвижим и напоминал каменное изваяние. Она спохватилась и предложила ему прилечь. Он послушно устроился тут же на диване и как будто бы сразу уснул. Девушка присела рядом и робко погладила его по голове.
– Всё будет хорошо, Рома. Ты поправишься. Если нужно будет, я отвезу тебя в Америку. Там очень хорошая медицина,– бормотала она по-английски,– а здесь, что они сделали с тобой, эти варвары?– в её глазах стояли слёзы.
Рома потихоньку засыпал. Ему нравилась ласковая забота девушки, и уже улетая в мир снов, он бессознательно взял её за руку.
И тут же снова очутился в своих грёзах.
Он сидит на высоком каменном постаменте. Душно. Полуобнаженный раб старательно обмахивает его опахалом, но от жары это мало спасает. Рядом с ним, в ногах, сидит молодой грек Феофан.
– Господин мой, ваш дед очень обеспокоен тем, что Вы никак не выберете себе спутницу жизни. Пора подумать о наследнике. Вокруг Вас собраны самые красивые и знатные девушки со всех ближайших земель, а Вы так и не остановили ни на ком свой выбор.
Он равнодушно смотрит вокруг. Десяток девушек расположились на мягких коврах в раскованных позах. Но их непринужденность обманчива. То тут, то там, сверкнёт из под опущенных глаз чей-нибудь пытливый взгляд. Но ему скучно, никто не прельщает его. И вдруг поодаль в арке замечает закутанную в черную вуаль фигурку. Лица он не видит, но так грациозна, так горда незнакомка, что невольно приковывает взгляд. Узкой смуглой рукой она смахивает со лба испарину, на миг приоткрывая лицо и он замирает, заглянув в необычные глаза девушки.
– Кто это?
Феофан вздрагивает, увидев, куда указывает его повелитель, но тут же тревожность на его лице сменяется показным равнодушием.
– Плебейка, мой господин. Не стоит твоего взгляда,– смотри, каких белокожих дев привезли вчера из Саксонии,– Феофан старается переключить внимание Ромула, но тот не может отвести взгляд от прекрасной незнакомки.
– Кто она? – переспрашивает он и голос его становится нетерпеливее и тверже.
– Иудейка, мой господин, не стоит твоего внимания. Она не пара тебе,– Феофан, забыв про страх, упрямо не хочет отвечать на вопрос хозяина.
– Глупый раб, красоте не нужны ни звания, ни богатства. Я хочу видеть её подле себя!
– Не стоит, мой господин! Она-дочь колдуна, никто не осмелился сделать её своей наложницей.
– Ты много воли взял, раб!
– Прости, мой господин! Но я давно не раб тебе. Твоя милость была настолько щедрой, что даровала мне свободу.
– Я не забываю про преданных мне людей и ты сам на себе испытал, как равнодушен я к титулам. Дав тебе свободу и назвав своим братом, я не давал волю перечить мне!
Феофан в смущении опустил голову:
– Как будет угодно моему господину!
Глубоко вздохнув, Роман открыл глаза. Рядом, задумавшись, сидела девушка. Он всё ещё держал в своей руке её руку и Кони сидела тихо, боясь шевельнуться. Рома осторожно высвободил пальцы и вздохнул. Перед глазами ещё стояло другое лицо.
– Как ты себя чувствуешь? – мягко спросила Констанция,– у тебя что-то болит?
– Нет, не болит.
– Что ты помнишь?
– Я не могу сказать, кажется, у меня раздвоение личности. Я всё время путаю себя с кем-то чужим и далеким.
– Расскажи мне,– в словах девушки было столько участия, что Роман, наконец, смог рассказать о своих видениях.
– Ты сказал, что тебя называли Ромулом? Может это один из братьев, основавших Рим? Ты когда-нибудь что-то читал об этом?– выслушав его рассказ, спросила Кони.
– Нет. Но все знают эту легенду.
– А Рэм? Должен быть ещё брат близнец!
– Не было никакого брата, был грек Феофан. Я называл его то рабом, то братом. Ах, не знаю, что это со мной,– досадливо буркнул Рома.
– Может быть в клинике во сне тебя отправляли в далёкое прошлое? Или ты сам был раньше этим Ромулом? Ты рассказывал им об этом?
– Нет. Сначала я ничего не помнил, потом, когда в голове началась каша, мне не хотелось никому говорить. Не хочу попасть в сумасшедший дом.
– Но ведь это так интересно. Сейчас найдём в интернете все про этого Ромула.
– Ищи сама,– Роман равнодушно отвернулся,– у меня опять болит голова.
– Ты отдыхай,– забеспокоилась Кони,– я не буду тебе мешать.
Роману хотелось уснуть, хотелось во сне снова увидеть прекрасную незнакомку, почувствовать то волнение, которое он недавно пережил. Он закрыл глаза, вызывая её образ, но ничего не получалось.
Прошло несколько дней. К нему стала возвращаться память. Но это была память Романа, а ему мучительно хотелось снова ощутить себя Ромулом. Он постоянно думал о девушке из своего видения. Почти всё свое время он проводил валяясь на диване. С Кони почти не разговаривал, молчала и она. Её стал вдруг раздражать жилец. Пока он был для нее недосягаем, она наделяла его придуманными чертами, он казался загадочным и далёким. Узнав его ближе, Кони с удивлением обнаружила, что он совершенно простой парень, замкнутый, холодный, равнодушный. К тому же с "поехавшей крышей". С чисто американской практичностью она не готова была держать у себя нахлебника. И как-то вечером в запальчивости выдала ему всё, что думала по этому поводу. Путая русские слова с английскими, вылила на парня всё своё раздражение и испугавшись, убежала в ванную комнату.
Рома воспринял ее выпад спокойно. Он минут пять молча сидел, пытаясь собраться с мыслями, потом вдруг порывисто встал и вышел из квартиры.
Оказавшись во дворе, вздохнул полной грудью свежий ночной воздух и рассмеялся, почувствовав себя освободившимся от ненужных ему пут. Присел на скамейку, любуясь синью ночного неба и эта синева вдруг снова закружила и унесла в прошлое.
Он держит на коленях смуглое гибкое женское тело, целует обнажённую маленькую грудь, потом с мольбой смотрит в глаза, подобные двум сверкающим сапфирам. Она страстно изгибается, хрипло смеётся, а он, теряя голову от возбуждения, дрожит, не смея насладиться до конца этим телом.
– О, Лайил, любимая, будь моей. Моей навеки. Я сделаю тебя своей царицей, я построю для тебя город, я назову его твоим именем,– задыхаясь шепчет он,– твои дети станут моими наследниками.
Она на миг отводит от себя его лицо, всматривается в него, потом хохочет и впивается огненными губами в его губы и он теряет голову в страстном порыве.
А за стеной грек Феофан, сидя на коленях, воет от горя и ревности, бьется в глухом припадке, искусав костяшки пальцев, шепчет безумные слова и проклятья, размазывая по лицу слезы, смешанные с кровью.
Тяжело дыша, Роман открыл глаза. Рядом на скамейке плакала Кони. Ещё не остыв от пережитого возбуждения, стал страстно целовать сидевшую рядом девушку. Она, вначале не осознав его порыва, замерла, изумленно хлопая глазами, потом вскочила и поволокла Романа в квартиру.
После быстрого и бурного секса обоих охватило острое разочарование. Рома обессиленно вздохнул, это было не то, чего он так пылко хотел. И это была не та девушка. Кони тоже, не получив удовлетворения, смахнула накатившуюся слезу, когда гладя его тело, вновь прижалась к нему, почувствовав как он инстинктивно отодвинулся к краю, не скрывая брезгливого выражения лица. Так и проспали всю ночь, отвернувшись друг от друга.
А утром Роман окончательно ушёл. Ему невыносима была мысль оставаться с ней здесь, особенно после произошедшего. С отвращением бросил последний взгляд на слегка похрапывающую девушку, без сожаления вышел за дверь.
Он шёл куда-то по утреннему городу, среди спешащих ранних прохожих, иногда присаживался на холодные лавочки, потом снова бесцельно двигался вперед, не ощущая ни голода, ни усталости. Голова его была пуста, тем не менее он будто шёл всё время к какой-то цели. Он всматривался в лица проходящих девушек, отыскивая в толпе то лицо, которое вот уже несколько дней не давало ему покоя. И вдруг впереди мелькнул знакомый силуэт. Девушка оглянулась и он вздрогнул, почувствовав на себе взгляд необычных синих глаз. Она слегка улыбнулась и будто бы махнула ему рукой. Натыкаясь на людей, пропуская мимо ушей недовольные возгласы, Роман бежал следом за смуглой незнакомкой и как бывает во сне, когда бежишь куда-то и не можешь добежать, он никак не мог догнать её.
Опомнился лишь в тёмном переулке, когда осознал, что бежит один, а впереди никого нет. Он уперся взглядом в глухой тупик, почувствовав ужасную усталость и слабость во всём теле. Прислонился к стене старого обветшалого дома и стал медленно сползать вниз. В это самое время дверь подъезда открылась и оттуда выпорхнула стайка подвыпившей молодежи.
Глава 5
Очнулся Роман в шумной комнате. Он лежал на протертом старом диване, в ногах больно упираясь спиной в его голени, кто-то сидел, дымя сигаретой. Попытался рассмотреть незнакомца и в удивлении замер: на голове у того, словно у Медузы Горгоны шевелился пучок змей. Роман зажмурил глаза, а когда открыл их с облегчением понял, это всего лишь дреды.
Он огляделся вокруг: в неярко освещённом, довольно просторном помещении сквозь клубы дыма наблюдались какие-то люди: парни и девушки. Они сидели группками, или парами, пили, болтали, смеялись, в воздухе витали винные пары. На него никто не обращал внимания. Со стен кое-где лохмотьями свисали старые ободранные обои, потолок, в желто-зеленых разводах местами зиял брешами отвалившейся штукатурки. Несмотря на запущенность, грязь, шум и гвалт, Роману отчего-то стало спокойно на душе.
В комнату с пакетами в руках, под радостные вопли присутствующих, ворвались два парня. Они ловко опорожнили позвякивающие стеклом сумки и открыв бутылки, кинулись разливать содержимое. Со всех сторон к ним потянулись разномастные ёмкости. Сидевший в ногах Ромы человек подпрыгнул, достал откуда-то с полки гранёный стакан и наполнив его до половины поднес к Ромке.
– Очухался? Ты это… больше не падай, чувак. На, подлечись.
Роман поднялся, присел и послушно влил в себя теплую ядрёную жидкость. Горло обожгло, он закашлялся и тут же незнакомец сунул ему оторванный от буханки ломоть черного хлеба. Голодный Роман с жадностью набросился на хлеб. Почти сразу опьянев, почувствовал, как по телу разливается блаженство. Ему стало хорошо и впервые за долгое время он расслабился. Потом наливали ещё, он пил, уже не закусывая. Его всё умиляло вокруг, он вслушивался в разговоры, пьяно улыбался, с кем-то обнимался, братался и было здорово, что никто участливо не заглядывал ему в глаза, не спрашивал о самочувствии, никому не было интересно, кто он, что он помнит, а что нет, всем было всё равно.
Утром проснулся на том же самом диване, кто-то заботливо накрыл его пыльным пледом. Было тихо, вокруг все спали. Страшно болела голова, хотелось пить. Он встал и шатаясь пошёл искать кухню. Кухня была старой, обшарпанной и очень грязной. Стены в застарелом желтом жиру желчно блестели, будто насмехаясь. Ему стало дурно, слева от себя он нащупал какую-то дверь, ввалился в неё и склонился над унитазом. Голодный желудок изрыгал только жидкость, разбавленную зеленой желчью. Посидев ещё некоторое время на замызганном полу, встал, опираясь на стену, прошел на кухню. Там в засаленной раковине, до верху наполненной немытой посудой умылся и долго хлебал воду, присосавшись к холодному медному крану. От выпитой воды голова снова закружилась. Он ринулся к спасительному дивану и через несколько минут снова забылся сном.
Они ехали верхом по пыльной дороге, группа всадников. Он изо всех сил пытался сдержать под собой горячего жеребца. Тот рвался вперёд, удивлённо скашивая глаза на хозяина, обычно порывистого и рвущегося вперёд.
– Что ты хочешь от меня, Нумитор? Я вернул тебе трон, я вернул тебе Альба Лонгу, что тебе ещё нужно?
Он в раздражение посмотрел на деда.
– Я хочу передать власть тебе, Ромул,– Нумитор ещё прямо сидел в седле, но возраст говорил сам за себя: седые кудри поредели, лицо исполосовали глубокие морщины,– Альба Лонга твоя по праву. Но ты должен бросить эту девку, она околдовала тебя, ты не видишь ничего кроме неё!
– Я женюсь на ней! И никто не сможет помешать мне!
– Глупец! Разве ты не видишь – она ведьма. Она разрушает все вокруг. Женщин и детей косят болезни, мужчины сходят с ума.
– Так говорят завистники. Назови мне хоть одно имя!
– А Феофан? Где он теперь? Разве не знаешь ты, что она своими чарами лишила его разума?
– Он вольный человек. Я дал ему свободу и мне нет больше дела до него.
– Потому что твоя голова занята только ею. Гони прочь эту девку. Бери власть в свои руки, женись на достойной и живи в мире!
– Мне не нужна власть, Нумитор! Мне нужна только она! Отдай Альба Лонгу Рэму, а я построю на холме новый город. Свой город! И я сделаю Лайил своей царицей.
– Ни одна женщина не поедет в этот город, пока она с тобой. Про неё ходят страшные слухи, говорят, что она пьёт кровь младенцев.
– Чего только не выдумывают ревнивицы! Вся её вина лишь в том, что она красивая женщина. Сделай своим наследником Рэма, Нумитор и оставь меня в покое!
– Рэм слишком ленив. Хоть вы появились на свет из одного чрева почти одновременно, но слишком разные. Ты-воин Ромул, Рэм изнежен, празднолюбив, он всегда будет твоей тенью. У Тация подросла прекрасная дочь. Женись на ней, она мудрая и добрая девушка. И, поговаривают, неравнодушна к тебе.
– Герсилия? – он расхохотался, вспомнив дочь Тация. Она была полной противоположностью Лайил. Невысокая, белокожая, с рыхлым полноватым телом и нечистой кожей. Её хвалили за ум и добросердечие, но если у девушки нет других достоинств, всегда стараются приписать хоть что-то. Он усмехнулся.