Последняя любовь некроманта

В Городе Великого Разлома я встретил девушку, которую полюбил. Это было так неожиданно для меня, что я сначала даже находился в каком-то ступоре. Представьте: столетний некромант, повидавший на своём веку практически всё, познавший все тайны Мироздания, иссушенный одиночеством и болью всех Мёртвых, которых упокоил за свою долгую жизнь, вдруг влюбляется! Для меня стало сюрпризом узнать, что моё сердце не утратило способности любить. Единственный раз в жизни я любил свою подругу Дину, а затем на долгие десятилетия мою душу сковал холод некроэнергии. Я был уверен, что навеки останусь один. Но однажды во время своего ментального перемещения в мир Мёртвых, я встретился с Ней, с Полиной… Только вот проблема… У Полины был муж, с которым она не рассталась даже на Той Стороне…

Во время перемещений в мир Мёртвых я создавал себе временное тело. Физический облик материализовался в реальности Посмертия в любом возрасте, в котором хотел себя видеть мёртвый либо некромант и представал таким, каким дух себя видел в воспоминаниях.

Я был живым, но во время перемещений на меня воздействовали те же законы, что и на мёртвых. Во время своих ментальных странствий я переставал быть «стариком», хотя, по факту, в душе я им никогда не был, всю жизнь ощущал себя почти подростком. Тогда, в Городе Великого Разлома, когда я познакомился с Полиной, выглядел я, максимум, лет на тридцать, но душа моя была стара, как эта вселенная.

Полина погибла юной. Ей ещё не было двадцати. Её, мужа и их товарищей зверски замучили нацисты, когда раскрыли подпольную организацию, членами которой они являлись. Она находилась в соседнем с Краснодоном городе – Свердловске. Ребята-подпольщики знали друг друга, и с ужасом я обнаружил, что некоторые героические действия Свердловских партизан после окончания Великой Отечественной войны были приписаны «Молодой гвардии», которой руководил Виктор Третьякевич, а о свердловчанах – ни слова, будто никакого сопротивления в том городе не существовало. Их комиссар – Игорь Бабарицкий – пал жертвой клеветы, как и мой подопечный Виктор, душу которого я упокаивал. Игоря также обвинили в предательстве подполья, его место занял самозванец, а реабилитировали настоящего комиссара лишь в девяностых годах, когда развалился Советский Союз. Так что, его судьба была не менее трагична, чем у Виктора, а может, несправедлива даже в большей степени, ведь он пробыл в забвении гораздо дольше и даже после реабилитации не получил никаких наград.

Я впервые в своей жизни взялся упокаивать девушку. Может, поэтому и влюбился в неё, ведь до этого я работал только с духами мужчин, в основном, погибших воинов.

У Полины обнаружились очень отягчающие обстоятельства, препятствующие упокоению её души. Эти обстоятельства вонзились мне словно нож в сердце, и я в очередной раз подивился человеческой бесчеловечности, творящейся на Земле.

За время оккупации в Свердловске было казнено более двухсот партизан. Их тела сбрасывали в разведывательный шурф шахты №23, глубокий-глубокий, гораздо глубже, чем в Краснодоне. Среди вечной тьмы души павших не нашли упокоения. Это было невозможно: во-первых, из-за обстоятельств их смерти, во-вторых, из-за способа захоронения, точнее, бесчеловечного избавления от тел. Захоронение на такой глубине (около 250-ти метров) не могло упокоить душу. Мало кто знает, но существовали негласные регламенты, переросшие в традиции, а затем в правила, которые устанавливали рекомендуемую глубину захоронения человеческих останков. Эти цифры были взяты не с потолка. В глубокой древности эти знания открылись избранным первобытным людям, чтобы они имели возможность правильно хоронить умерших, чтобы впоследствии не возникало проблем с успокоением их душ.

После освобождения Свердловска от оккупантов из шурфа удалось извлечь только четверть тел от общего количества. По усреднённым данным останки 166-ти подпольщиков остались в месте своего последнего пристанища навечно. Извлечь их оказалось невозможным из-за большой глубины и грунтовых вод.

Тело комиссара свердловского подполья – Игоря удалось извлечь из шурфа потому, что его казнили последним, до этого три недели продержав в тюрьме под страшными пытками. Полину и её мужа Григория – заместителя комиссара тоже сбросили в шурф в числе последних. Их останки были извлечены и захоронены в братской могиле в центре города. Однако упокоения они не получили из-за чудовищных обстоятельств своей смерти, а уж о тех, кто остался лежать на дне угольной пропасти безымянными, даже нет нужды упоминать, что они остались неупокоенными – это и так понятно. Конечно, как некроманту, мне ничего другого не оставалось, как взяться за это сложное дело. Разве мог я поступить иначе и пройти мимо них, сделать вид, что судьба этих стойких героических душ меня не волнует? Конечно, нет. Но на ментальном уровне пробраться к ним, замурованным в земной тверди на такой сумасшедшей глубине, было невозможно. Существовал лишь один путь: через Разлом, через Запределье. Я пошёл туда, ведь те, ради кого я затеял это опасное путешествие, те Безымянные души, покоящиеся под толщами земли, души, которые совершили свой великий подвиг, должны были обрести мир и покой. Я не мог их бросить. Не мог пройти мимо них. Как сейчас, я помню Игоря, появившегося на моём пороге в один из дождливых мрачных вечеров в Городе Великого Разлома. С его плеч капала вода. Его чёрное пальто было насквозь промокшим, берет, надвинутый на мертвенное зеленоватое лицо, тоже. Неупокоенный дух, принявший облик себя в далёкой юности, загубленной нацистами, крепко стоял на ногах и не думал уходить. Он пришёл за помощью и не ушёл бы до тех пор, пока её не получил.