Виталина Григорьева. Синяя лента
Глава 1. Лесняково
Холод. Он проникал не только под воротник старого, поношенного пальто, но и внутрь, пробираясь к самым костям, к самому нутру. Виталина Григорьева стояла на перроне полустанка, носившего громкое имя «Лесняково», и смотрела на город, который должен был стать её новым домом и, как она ещё не знала, её личным адом.
Серость. Она была повсюду. Серое небо, низкое и тяжёлое, словно грязная вата, пропитанная свинцом. Серые, облупившиеся пятиэтажки, выстроившиеся вдоль заснеженной, ухабистой дороги. Серые заборы из покоробившегося шифера. Даже снег под ногами казался не белым, а грязно-серым от копоти и выхлопов редких, допотопных машин. Воздух густо пах мазутом, угольной пылью и чем-то кислым, прелым – запахом застоя и безнадеги.
Городок Лесняково. Бывший когда-то сносным рабочим посёлком при лесопилке и маленьком цехе, он теперь представлял собой жалкое зрелище. Заводы стояли мёртвыми гигантами, их разбитые окна зияли чёрными провалами, трубы ржавели и кренились. Лесопилка еле дышала, выдавая тонкий писк циркулярных пил, больше похожий на предсмертный стон. Основное занятие населения, судя по количеству мутных окон «Рюмочных» и «Пивнушек» на каждом углу, сводилось к тому, чтобы пережить зиму и забыться.
Виталина взяла свой единственный, не по сезону лёгкий чемодан (остальное шло багажом, если дойдёт) и двинулась по скользкой, залитой коричневой жижей дороге в сторону здания с облупившейся вывеской «Отдел МВД России по г. Лесняково». Каждый шаг отдавался глухим хрустом подтаявшего наста под подошвами. Ветер, пробирающий до костей, выл в проводах. Она чувствовала себя чужестранкой, муравьём, забрёдшим на чужую, враждебную планету. За что? – пронеслось в голове. За принципиальность? За то, что вскрыла то дело в областном центре? За то, что не захотела закрыть глаза? Перевод в Лесняково было не повышением. Это было изгнание. Замораживание карьеры. Надежда.
Участок встретил её знакомым запахом дешёвого табака, пыли, старой краски и отчаяния. Пол скрипел, обои свисали клочьями, на стене висел портрет президента, покрытый слоем желтизны. За решёткой дежурной части сидел опер с лицом, на котором усталость уже вытеснила все остальные эмоции. Он лениво указал пальцем куда-то вглубь коридора: «К Волкову. Кабинет в конце».
Майор Артем Волков не встал, когда она вошла. Он сидел за столом, заваленным папками и пустыми стаканами из-под чая, и смотрел на неё поверх очков, сползших на кончик носа. Взгляд был тяжёлый, оценивающий, лишенный тепла. Лицо – морщинистое, землистого оттенка, с глубокими складками у рта, будто застывшими в гримасе недовольства. Волосы, седеющие на висках, были коротко стрижены. Он напоминал старого, облезлого медведя, разбуженного посреди спячки и крайне этим недовольного.
– Григорьева? – голос был хрипловатым, как наждак по дереву. Виталина кивнула, расправив плечи, стараясь выглядеть увереннее, чем чувствовала себя внутри.
– Документы.
Она протянула папку с приказом о переводе и личным делом. Волков не спеша листал, время от времени издавая нечто среднее между сопением и фырканьем. Минуты тянулись мучительно. Из соседнего кабинета доносился хриплый смех и обрывки похабного анекдота. Где-то громко звонил телефон с дребезжащим, допотопным звонком.
– Молодая… – наконец произнёс Волков, откладывая папку. – Областная школа… Амбиции, наверное, через край?
Он не ждал ответа.
– Забудьте. Тут не до амбиций. Тут до пенсии дотянуть. Работа – рутина. Пьяные драки, кражи утюгов из общаг, разборки алкашей. Иногда – труп. Замёрз, повесился, с перепою сердце прихватило. Серийных маньяков, как в ваших книжках, тут нет.
Он усмехнулся, обнажив жёлтые зубы.
– Хотя… – он вдруг прищурился, и в его глазах мелькнуло что-то неприятное, почти злобное. – Года три назад один чудак орудовал. На трупах девчонок синие ленточки атласные оставлял. Красиво так, бантиком. Местные его «Синей Лентой» прозвали. Потом пропал. То ли сдох, то ли в психушку угодил. Так что сказочки и у нас бывают. Редко.
Он махнул рукой, как будто отгоняя надоедливую муху.
Виталина промолчала. Рассказ о «Синей Ленте» прозвучал как циничная насмешка, призванная поставить её на место. Она почувствовала, как внутри закипает знакомая волна гнева и унижения. Но сдержалась. Не сейчас.
– Ваше рабочее место – там, – Волков ткнул пальцем в сторону узкого коридора. – Бывшая кладовка. Окно не открывается, но хоть не в коридоре. Напарника вам назначим. Герасимова Сергея. «Гера». Опытный. Учитесь. И… Григорьева? – он посмотрел на неё в упор, и в его глазах не было ничего, кроме холодного предупреждения. – Не геройствуйте. Не высовывайтесь. Работайте по инструкции. Статистика у нас и так паршивая. Не надо её портить своими… принципами. Понятно?
– Понятно, товарищ майор, – выдавила Виталина, чувствуя, как стискиваются зубы.
– Идите. Оформляйтесь. Гера вам покажет, где метлу брать. Кабинет приберите.
Он снова уткнулся в бумаги, ясно давая понять, что аудиенция окончена.
Бывшая кладовка оказалась чуть больше телефонной будки. Пахло сыростью и мышами. Стол с выщербленной клеёнкой, шатающийся стул, пустой книжный шкаф с пыльными полками и старенький компьютер, похожий на артефакт эпохи динозавров. Виталина поставила чемодан в угол, сняла пальто и повесила на гвоздь, торчащий из стены. Она подошла к маленькому, заляпанному грязью окну. Вид открывался на заснеженный двор участка, заваленный ржавыми бочками и сломанной сантехникой, и на торец такой же серой, унылой пятиэтажки. Где-то внизу плакал ребёнок.
Она закрыла глаза, пытаясь заглушить волну тоски и ярости. За что? – снова пронеслось в голове. Потом она глубоко вдохнула. Воздух все ещё пах плесенью и безнадегой. Но где-то глубоко внутри, под слоем обиды и холода, тлела искра. Та самая, что всегда гнала её вперёд. Искра упрямства. Искра желания докопаться до правды, какой бы уродливой она ни была.
Лесняково. Серое, холодное, враждебное.
Волков. Циник, тормоз.
«Синяя Лента». Жуткая городская байка. Насмешка.
Виталина открыла глаза. Взгляд стал тверже. Она достала из сумочки блокнот и ручку, положила на стол. Потом подошла к двери, чтобы найти ту самую метлу и… напарника Герасимова. Надо было начинать. Выживать. Работать. Доказать им всем. И прежде всего – себе.
В коридоре её почти сбил с ног крупный мужчина в мятом свитере и стёганке, с лицом, напоминающим добродушного, но уставшего от жизни бульдога. Он нёс два стакана с мутным чаем.
– О! Новенькая? – он остановился, окинул её быстрым, но цепким взглядом. – Григорьева? Я Гера. Сергей Герасимов. Слышал, ты ко мне в напарники.
Он не улыбнулся, но в его глазах не было открытой враждебности Волкова. Скорее – настороженное любопытство и привычная усталость.
– Давай, покажу твои хоромы. А потом… потом, наверное, вызов будет. Всегда вызов находится. Добро пожаловать в Лесняково, следователь. Место, где время замерло, а надежда… ну, надежду ты сама знаешь где искать.
Он кивнул в сторону окна, за которым клубился серый, ледяной туман, поглощающий убогие дома.
– Тут главное – не замёрзнуть. Во всех смыслах.
Виталина кивнула, следуя за ним по скрипучему коридору, пропитанному запахами безнадеги и старого махорочного дыма. Холод Лесняково уже сжимал её сердце ледяной хваткой. Она ещё не знала, что это только начало. Что очень скоро насмешливый рассказ Волкова о «Синей Ленте» перестанет быть байкой. И что первая синяя атласная лента уже ждёт своего часа, чтобы развернуться на бледной шее в тёмном углу этого замёрзшего городка.
Глава 2. Пыль и Тени
Рутина. Она окутала Виталину, как липкая паутина, с первых же дней. Лесняково не спешило раскрывать свои карты, оно методично втягивало её в болото мелких, бессмысленных дел. Бывшая кладовка, ставшая её кабинетом, казалась камерой пыточной – не столько от тесноты, сколько от атмосферы безнадеги, пропитавшей стены.
«Гера» – Сергей Герасимов – оказался не так плох, как можно было ожидать. Циничный? Да. Усталый до мозга костей? Безусловно. Но под слоем сарказма и привычки ко всему относиться с пофигизмом проглядывала какая-то уцелевшая порядочность. Он не лез в душу, но и не саботировал. Просто делал свою работу, как умел, по старинке, с минимальными усилиями. И терпеливо, временами с грубоватой снисходительностью, вводил Виталину в курс местных «законов».
– Вот, разбирай, – Гера с грохотом свалил на её стол стопку пыльных, заляпанных папок. – Архивное добро. Дела пяти-, а то и десятилетней давности. Волков велел «привести в порядок». На деле – забить гвоздь в твой энтузиазм. Считай, посвящение.
Виталина открыла первую папку. Дело о краже трёх мешков картошки с подсобного хозяйства. Свидетели – двое алкашей, чьи показания противоречили друг другу и здравому смыслу. Закрыто «за отсутствием состава». Следующее – драка у пивного ларька с поножовщиной. Пострадавший отказывался от показаний, обвиняемый «не установлен». Ещё одно – «без вести пропавшая», девушка 19 лет. Последний раз её видели уходящей с местного «кабака». Розыскные мероприятия: опрос соседей (ничего не видели), объявление в газету (не опубликовано из-за долга). Дело висело в воздухе, покрытое толстым слоем пыли и равнодушия.
Каждое дело – крошечная трагедия, раздавленная гигантским катком бюрократии и местного пофигизма. Виталина чувствовала, как внутри растёт гневное бессилие. Она привыкла к работе, где каждое дело требовало полной отдачи, где искали правду, а не просто ставили галочку. Здесь же правда была ненужным балластом. Главное – отчётность. Цифры. Чтобы «не портить статистику», как говаривал Волков.
Она пыталась копать глубже в одном из старых дел – о пожаре в бараке, где погибла семья. Намёки на поджог, на угрозы со стороны местного «бизнесмена», но все следы упирались в стену молчания. Виталина пришла к Волкову с вопросами.
– Григорьева, – майор даже не поднял головы от бумаг, его голос был похож на скрип несмазанной двери. – Ты чего копошишься в этом древнем хламе? Дело закрыто. Трагическая случайность. Не выдумывай проблем на ровном месте. У тебя что, работы нет?
– Но здесь есть несостыковки, товарищ майор…
– Несостыковки? – Волков наконец посмотрел на неё, и в его глазах вспыхнуло раздражение. – В Лесняково вся жизнь – одна большая несостыковка. Люди тут живут как попало и мрут как попало. Ты думаешь, у нас тут Нью-Йорк, чтобы по каждому чиху следственную группу гонять? Забудь. Займись текучкой. Или архивом, как велел. Без инициативы.
Он снова погрузился в бумаги, отрезав её на корню. Виталина вышла, стиснув кулаки так, что ногти впились в ладони. Унижение горело щеками. Она понимала: Волков не просто циник. Он – стена. Стена, охраняющая гнилые секреты этого города, большие и маленькие. И пробить её лбом было невозможно. Нужен был лом. Или динамит.
Именно Гера, заметив её состояние после разговора с Волковым, неожиданно предложил:
– Айда в морг. Тебе надо познакомиться с Людмилой Петровной. Наш судмедэксперт. Умнейшая женщина. И… ну, она тут особняком. Может, тебе с ней по пути будет.
Морг располагался в пристройке к старой городской больнице – низкое, серое здание, похожее на бункер. Запах ударил в ноздри ещё на подходе – едкая смесь хлорки, формалина и чего-то сладковато-приторного, невыносимо знакомого Виталине по работе, но от этого не менее отвратительного. Внутри было холоднее, чем на улице. Сырость висела в воздухе.
Доктор Людмила Соколова встретила их в белоснежном, идеально отглаженном халате, который резко контрастировал с окружающей обшарпанностью. Женщина лет пятидесяти, с безупречной осанкой, строгим, почти бесстрастным лицом и холодными, проницательными глазами цвета мокрого асфальта. Её кабинет был оазисом порядка: книги в идеальных рядах, инструменты, выложенные с геометрической точностью, даже ручка на столе лежала параллельно краю.
– Сергей Николаевич, – голос у Соколовой был низким, ровным, без эмоций. – Что привело? И кто ваш спутник?
Взгляд её скользнул по Виталине, оценивающе и быстро.
– Людмила Петровна, знакомьтесь, Виталина Григорьева. Наш новый следователь. Решил показать ей… ну, все аспекты нашей работы. Аспекты, – Гера поёжился от холода и явно чувствовал себя не в своей тарелке.
Соколова кивнула Виталине, едва заметно.
– Григорьева. Слышала. Переведена из области. Добро пожаловать в ад с центральным отоплением.
В её словах не было ни капли иронии, только констатация факта.
– Чем могу быть полезна?
– Виталина как раз погружается в наши архивные сокровища, – пояснил Гера. – Может, что интересное подскажешь? Из нераскрытых…
Соколова чуть скривила тонкие губы, что могло сойти за подобие улыбки.
– Нераскрытых? Здесь их большинство. Но если вас интересует что-то системное…
Она подошла к картотечному шкафу, выдвинула ящик с металлическим скрежетом.
– Есть несколько дел с необычными… деталями. За последние лет пять. Но Волков не любит, когда копают в прошлом. Считает, что бесперспективно.
– А вы считаете иначе? – спросила Виталина, заинтересованно. В этой женщине чувствовался острый ум, скрытый под ледяной оболочкой.
Соколова посмотрела на неё прямо.
– Я считаю, что смерть – это диагноз. И его нужно ставить точно. Независимо от того, кому это удобно или неудобно. Но я всего лишь патологоанатом. Моя работа – описывать то, что вижу на столе. Интерпретировать улики – ваша задача, следователь.
Она достала тонкую папку, аккуратно стряхнула невидимую пыль.
– Вот, например. Два года назад. Молодой мужчина, найден в карьере. Официально – несчастный случай, падение. Но…
Она открыла папку, показала фотографию – не тело, а крупный план предплечья.
– Видите этот синяк? Форма и глубина не соответствуют удару о камень при падении. Скорее, след от какого-то предмета. Тяжёлого, с округлым краем. Но это никуда не пошло. Дело закрыли.
Виталина внимательно изучила фото. Доктор была права. Деталь явно выпадала из картины «несчастного случая».
– А почему не пошло?
Соколова пожала плечами.
– Не было запроса. Не было интереса. Волков сказал – «и так все ясно». А потом… – она слегка нахмурилась, будто вспоминая что-то неприятное. – Потом был тот случай с девушкой. Года три назад, как раз перед вашим приездом, Сергей Николаевич. Нашли в старом сарае. Убита. И на шее… – она замолчала, её взгляд стал отстраненным.
– Синяя лента? – неожиданно для себя вырвалось у Виталины. Она вспомнила циничный рассказ Волкова в первый день.
Соколова резко перевела взгляд на неё.
– Да. Атласная. Аккуратно завязанная. Бантом. Это было… странно. Театрально. Не для этого места. Не для таких смертей.
В её голосе впервые прозвучала тень чего-то, кроме холодной констатации – возможно, профессионального интереса или лёгкого недоумения.
– Этот случай тоже быстро списали. Нашли какого-то местного душевнобольного, который якобы признался, потом он умер в психушке. Дело закрыто.
– А вы верите, что это был он? – спросила Виталина, чувствуя, как по спине пробежали мурашки.
Соколова закрыла папку и аккуратно поставила её на место.
– Я верю тому, что вижу на столе. На том столе я видела жестокость и расчёт. А душевнобольной… он был просто удобен. Как и картофельный вор, или пьяница с ножом. – Она посмотрела на Виталину. – Архивы – это пыль, Григорьева. Пыль прошлого. Иногда в ней можно найти алмаз. Но чаще – просто пыль. Не тратьте силы зря. В Лесняково всегда найдётся свежая работа.
В этот момент в коридоре раздался крик дежурного:
– Гера! Виталина! Вызов! Баба Люба с третьего подъезда дома пять по Пионерской орет, что соседка Марьванна третий день не выходит, дверь закрыта, а воняет чем-то!
Гера тяжело вздохнул.
– Вот она – свежая работа. Поехали, новобранец. Учиться убирать последствия местного колорита.
Виталина последовала за ним, оставив холодный кабинет и проницательный взгляд Соколовой позади. Слова доктора о «синей ленте» и «удобном душевнобольном» звенели в ушах. Это была первая искра, первая трещина в монолите равнодушия Лесняково. Но была ли это трещина в стене правды или просто ещё одна ложка грязи в болоте?
В старом доме на Пионерской действительно воняло. Тяжело, сладко-тошнотворно. Баба Люба, перекошенная от страха и любопытства, тыкала пальцем в запертую дверь:
– Воно! Чуете? Точно, дохлая! Третий день тихо!
Дверь вскрыли пожарные. Запах хлынул волной. В крошечной, захламлённой квартирке, на кухне у печки-«буржуйки», сидела в кресле пожилая женщина. Голова неестественно запрокинулась, лицо почернело, руки застыли на коленях. На полу – пустая бутылка из-под одеколона и опрокинутый стакан. Очевидно, смерть от алкогольного отравления суррогатом. Банально. Ужасающе обыденно.
Виталина, преодолевая тошноту, осматривала комнату. Гера что-то говорил с участковым, оформляя начало осмотра. Её взгляд скользнул по полкам, заставленным дешёвыми безделушками и пожелтевшими фотографиями. И вдруг зацепился за одну из них. Групповое фото, лет тридцать назад. Молодые люди, работники какого-то цеха. И на груди у одной из девушек… аккуратно приколота брошь в виде банта. Синего атласного банта.
Сердце Виталины ёкнуло. Глупо. Совпадение. Просто брошь. Но почему-то она не могла оторвать взгляд от этого пятнышка синего цвета на пожелтевшем снимке, среди лиц, давно ставших пылью или спившимися стариками. Синий атлас. Здесь, в этой вонючей, нищей конуре смерти.
– Григорьева! – окликнул её Гера. – Чего застыла? Помоги участковому описать обстановку. Банальщина же. Отравилась, как пол-Лесняково рано или поздно и отравится.
Виталина оторвала взгляд от фотографии.
– Да, – сказала она, и голос её прозвучал чужим. – Банальщина.
Но внутри, под слоем отвращения к вони и бессмысленности этой смерти, тлел тот самый алмаз пыли, о котором говорила Соколова. Маленький, острый осколок тревоги. Синий осколок. Она ещё не знала, что очень скоро ей предстоит увидеть синий атлас не на пожелтевшей фотографии, а на бледной, остывающей коже. И банальщина Лесняково обернётся леденящим душу кошмаром.
Глава 3. Первая Кровь на Снегу
Холод в Лесняково был особенным. Он не просто морозил кожу; он пробирался внутрь, вымораживая душу, высасывая надежду. Виталина шла по обледенелому тротуару к участку, кутаясь в тонкое пальто, которое было совершенно бесполезно против сибирской колючей изморози. Рассвет был серым и вялым, не приносящим света, только подчёркивающим унылую грязь домов и сугробов, почерневших от гари. Город словно замер в предсмертной агонии.
В участке царило утреннее оцепенение. Дежурный клевал носом над газетой. Гера, мрачнее тучи, размешивал в стакане что-то густое и коричневое, похожее на жидкий асфальт, и называемое здесь кофе. Виталина направилась к своей каморке, уже предвкушая новую порцию архивной пыли и бессмысленных отчётов. Мысль о синей броши на той старой фотографии в квартире покойной Марьванны не отпускала её, как назойливая мошкара. Совпадение? Наверное. Но почему оно не давало покоя?
Её размышления прервал резкий, дребезжащий звонок телефона на столе дежурного. Тот вздрогнул, схватил трубку, пробормотал что-то невнятное. Потом лицо его исказилось гримасой, смесью брезгливости и привычной усталости.
– Гера! Григорьева! – крикнул он через весь коридор. – Вызов. Северная промзона. Заброшенный корпус завода «Прогресс». Нашли… ну, нашли нехорошее.
Гера вздохнул так, будто его попросили перетащить гору.
– Опять бомжи замёрзли? Или псы растащили?
– Не похоже, – дежурный помялся. – Звонил мужик, искал металлолом. Говорит… ну, говорит, баба. И видок не айс. И… – он понизил голос, хотя кроме них в коридоре никого не было, – …и вроде как что-то на шее. Синее.
Слово «синее» прозвучало как удар током. Виталина замерла. Взгляд её встретился с взглядом Геры. В его глазах мелькнуло не привычное пофигизм, а что-то другое – мгновенная настороженность, почти суеверный страх. Он резко встал, опрокидывая стакан с «кофе». Коричневая жижа растеклась по столу.
– Блядь, – выругался он тихо, но с чувством. – Поехали. Быстро. И вызовите Людмилу Петровну. Скажите… скажите, что возможно, не бытовуха.
Дорога до промзоны была адом. «Уазик» участка скользил по заснеженному бездорожью, проваливаясь в колеи, залитые грязной жижей. За окном мелькали унылые пейзажи: обшарпанные заборы, покосившиеся ангары, гигантские скелеты остановленных цехов, ржавые трубы, упирающиеся в серое небо. Воздух был пропитан запахом ржавчины, мазута и вечной мерзлоты. Северная промзона – кладбище советской индустрии, место, куда боялись заглядывать даже бомжи и мародёры.
Заброшенный корпус, указанный дежурным, напоминал гигантскую бетонную гробницу. Окна выбиты, стены покрыты граффити и копотью костров. Снег у входа был истоптан множеством ног – любопытные уже собрались. Участковый, бледный как полотно, пытался их отогнать.
– Внутри, – кивнул он Гере и Виталине, глотая слюну. – В дальнем углу. Там, где раньше контора была…
Запах ударил, едва они переступили порог. Не просто затхлость и сырость разрухи. Что-то тяжёлое, сладковато-металлическое, знакомое Виталине, но от этого не менее ужасное. Запах свежей крови, смешанный с холодом и пылью.
Они шли по огромному, пустому залу, где когда-то грохотали станки. Лучи фонариков выхватывали из мрака груды мусора, битое стекло, обвалившуюся штукатурку. Шаги гулко отдавались под высокими сводами. Сердце Виталины бешено колотилось. Каждый нерв был натянут как струна.
– Вот, – прошептал участковый, остановившись у полуразрушенной перегородки, за которой виднелось небольшое помещение, вероятно, бывшая кладовка или кабинет.
Гера первым шагнул за перегородку. Виталина последовала за ним. И замерла.
Свет их фонарей упал на тело.
Молодая женщина. Лет двадцати пяти. Лежала на спине, неестественно раскинув руки. Одежда – простые джинсы, поношенная куртка – была порвана в нескольких местах, тёмные пятна крови проступали на ткани. Лицо… лицо было обезображено. Не просто избитое – методично изуродованное. Следы дикой, бессмысленной жестокости. Глаза широко открыты, застыли в немом ужасе.
Виталина почувствовала, как подкашиваются ноги. Она видела насилие и раньше, но эта… звериная ярость, выплеснутая на беззащитного человека, была ошеломляющей. Она сделала шаг назад, натыкаясь на холодную бетонную стену, пытаясь подавить подкатывающую тошноту.
Гера стоял неподвижно, свет его фонаря медленно скользил по телу, фиксируя детали. Его лицо было каменным, только челюсть плотно сжата.
– Блядь… – вырвалось у него сдавленно. Он наклонился, осторожно, не касаясь, – Не просто побили… Резали. И били долго. Много раз. Холодным, похоже.
Его голос был монотонным, профессиональным, но Виталина слышала в нем напряжение.
Именно Гера первым заметил. Его луч фонаря замер на шее жертвы.
– Вот же… – пробормотал он. – Вот же сука…
Виталина направила свой фонарь туда же. И увидела.
На бледной, запачканной кровью шее, чуть ниже разбитого подбородка, было нечто, совершенно не вязавшееся с окружающим ужасом. Нечто элегантное, даже красивое. И от этого – невыносимо кошмарное.
Атласная лента. Глубокого, насыщенного синего цвета, как бездонное ночное небо. Искрилась слабо в луче фонаря. Она была аккуратно, даже тщательно, завязана в изящный бант. Концы ленты спадали на грудь жертвы, как два коротких, трагических ручья. Чистота линий, гладкость ткани – все это выглядело диким, театральным жестом посреди хаоса насилия и грязи. Как подпись художника на картине варварства.
Виталина не могла оторвать взгляд. Весь ужас, вся ярость этого места, сконцентрировались для неё в этом крошечном пятне холодного синего цвета. В её ушах снова зазвучал циничный голос Волкова: «Синие ленточки атласные оставлял. Красиво так, бантиком…» И ледяной, аналитический голос Соколовой: «Это было… странно. Театрально. Не для этого места.»
– Синяя лента… – прошептала Виталина, и её голос прозвучал чужим, прерывистым. Она почувствовала, как холод Лесняково, настоящий, пронизывающий до костей, сжимает её сердце ледяной рукой. Это был уже не анекдот из прошлого. Это была жестокая, кровавая реальность. Здесь. Сейчас.
Гера выпрямился. Его лицо было мрачным. Он достал рацию. Голос его был резким, командным, не оставляющим сомнений в серьёзности происходящего.
– Волкову! Немедленно! Северная промзона, корпус 4А завода «Прогресс». Труп женщины. Жёсткое убийство. И… – он сделал паузу, его взгляд на мгновение встретился с потрясённым взглядом Виталины, – И подтверждение по «Синему». Повторяю, подтверждение по «Синему». Лента на месте. Вызывайте всю группу. И Соколову – срочно. Это… это он. Вернулся.
Он бросил рацию на ближайшую груду мусора и повернулся к Виталине. В его глазах не было ни цинизма, ни усталости. Была тяжёлая, как свинец, серьёзность и что-то ещё – предчувствие начинающегося кошмара.
– Ну, вот и сказочке конец, новобранец, – сказал он тихо, почти беззвучно. – Добро пожаловать в настоящий ад Лесняково. Твой первый маньяк вышел на сцену. И судя по всему, он только начал представление.
За окном промзоны завыл ветер, поднимая вихри серого снега. А внутри, в мёрзлом мраке заброшенного цеха, синяя атласная лента на шее убитой девушки казалась единственной яркой точкой в мире, погружающемся во тьму. Виталина поняла: её изгнание в Лесняково только что закончилось. Началось нечто гораздо более страшное.
Глава 4. Лента
Холод в заброшенном цеху стал осязаемым, почти живым существом. Он висел в воздухе, смешиваясь с запахом крови, пыли и разложения, создавая невыносимую, тошнотворную смесь. Виталина прислонилась к холодной бетонной стене, стараясь дышать ртом, мелко и часто, борясь с подкатывающим комом в горле. Её взгляд снова и снова возвращался к этому пятну синего на бледной шее. Атласная лента. Безупречный бант. Абсурдный, кощунственный акцент на картине дикого насилия.
Шум снаружи нарастал. Скрежет тормозов, хлопанье дверей, резкие команды. Волков прибыл с подмогой. Его грузная фигура заполнила проем в перегородке. Он вошёл, тяжело дыша, пар вырывался изо рта клубами в ледяном воздухе. Его взгляд скользнул по телу, по обезображенному лицу, и остановился на синей ленте. Лицо Волкова, обычно землистое, стало серым. В глазах мелькнуло нечто большее, чем профессиональное внимание – чистый, животный страх. Но он мгновенно взял себя в руки, натянув привычную маску цинизма.
– Блядь… – выдохнул он, почти как Гера минуту назад, но с другим оттенком – с ненавистью. – Действительно вернулся. Сука позорная.
Он подошёл ближе, не глядя на Виталину и Геру, уставившись на ленту.
– Ты уверен, Герасимов? Не подстава? Не провокация»
– Слишком похоже, Артем Сергеевич, – ответил Гера мрачно. – И место… Помните, ту девчонку три года назад тоже в таком же виде нашли?
Волков не ответил. Он выругался ещё раз, тихо и злобно. Потом резко обернулся к операм, толпившимся в проёме.
– Чего встали, как истуканы? Оцепление! Шире! Никого посторонних! Фотограф, где черт возьми фотограф? Освещайте! Трупника вызывали? Людмилу Петровну?
Началась суета. Вспышки фотоаппаратов ослепляли, выхватывая из мрака жуткие детали: сломанные пальцы, рваные раны на лице, тёмные потеки на бетоне. И всегда – этот синий бант, как зловещая метка. Оперативники осторожно двигались, ставя вешки, укрываясь от ледяного ветра, дувшего через выбитые окна. Их лица были напряжены, но не удивлены. Словно они ждали этого. Словно Лесняково лишь подтверждало свою репутацию.
Волков наконец обратился к Виталине. Его взгляд был тяжёлым, недобрым.
– Ну что, Григорьева? Довольна? Нашла себе «интересное» дело?» В его голосе звучало обвинение. «Вот он, ваш серийник. Поздравляю. Только вот статистику он нам сейчас конкретно испоганит.
Виталина с трудом сдержала резкий ответ. Вместо этого она кивнула в сторону тела.
– Нужно установить личность. Опросить тех, кто её нашёл. Осмотреть периметр на предмет следов…
– Осматривать будет тот, кому я скажу! – отрезал Волков. – А вам, товарищ следователь, я даю первое поручение. Вон видите тех оборванцев? – он мотнул головой в сторону входа, где участковый с трудом сдерживал кучку бледных, дрожащих от холода и страха мужиков в рваной одежде. – Это местные «искатели цветмета». Они её нашли. Идите и опросите. Тщательно. Может, что видели. А я пока тут разберусь с настоящей работой.
Это было унижение. Отправка на самую грязную, черновую работу, пока начальство разбирается с главным. Виталина почувствовала, как кровь приливает к лицу. Она видела едва заметную усмешку в глазах одного из оперов. Гера хмуро смотрел в пол.
– Я могу помочь с осмотром места… – начала она.
– Вы можете выполнить приказ, Григорьева! – рявкнул Волков. – Или вам сразу напомнить о субординации? Идите!
Виталина стиснула зубы. Гнев и унижение горели внутри, но спорить сейчас было самоубийственно. Она кивнула, коротко и резко, и направилась к выходу, проходя мимо Геры. Он не поднял на неё глаз, но его сжатый кулак говорил сам за себя.
На морозе, у входа в цех, стояли трое. Двое помоложе, испуганно жавшиеся друг к другу, и один постарше, с обмороженным носом и мутными, бегающими глазами. От них несло дешёвым портвейном и немытым телом.
– Я следователь Григорьева, – представилась Виталина, стараясь говорить ровно, несмотря на дрожь от холода и внутренней бури. – Расскажите, как нашли.
История была грязной и жалкой. Искали медь в старых трансформаторах. Забрели в этот корпус, потому что другие уже обшарены. Старик, по имени дядя Витя, полез в дальний угол «конторы» справить нужду. И нашёл. Сначала подумал – спящая, потом понял. Заорал. Они прибежали. Увидели. Убежали звонить в милицию. Ничего не трогали. Клянутся. Ничего подозрительного не видели и не слышали. Ни машин, ни чужих людей. Только ветер да крысы.
– А ленту заметили? – спросила Виталина.
– Ленту? – переспросил дядя Витя, тупо уставившись на неё. – Какая лента? Баба вся в крови была… Глаза выбиты… Страшно. Мы не разглядывали! Убежали!
Она задавала вопросы снова и снова, меняя формулировки, пытаясь поймать их на противоречиях, выудить хоть кроху полезного. Но ответы были одинаковыми: страх, паника, ничего не видели. Ощущение было такое, будто она топчется на месте в ледяной грязи, в то время как внутри цеха разворачивается настоящее расследование, от которого её отстранили. Гнев кипел в ней, смешиваясь с леденящим холодом.
Вернувшись в цех, она увидела, что тело уже грузят на носилки, чтобы везти в морг. Волков о чем-то оживлённо, но тихо говорил с прибывшим начальником криминалистов. Гера стоял в стороне, курил, глядя в пустоту. Он встретил её взгляд и едва заметно покачал головой: ничего нового.
– А лента? – спросила Виталина, обращаясь ко всем. – Её сняли? Фотографировали?
Волков обернулся, раздражённо.
– Естественно, сняли. По протоколу. Доктор Соколова забрала её с собой. Будет смотреть в стерильных условиях. Тебе какое дело?
– Я хотела бы присутствовать при осмотре ленты, – сказала Виталина твердо, чувствуя, как все внутри сжимается от его тона. – Это ключевая улика. Возможно, на ней есть следы…
– Возможно, на ней есть следы того, что тебе нужно сидеть в своём кабинете и составлять бумаги по опросу этих бомжей! – Волков подошёл ближе, его дыхание пахло перегаром и злобой. – Не лезь не в своё дело, Григорьева. Ты здесь новенькая. Сиди и слушай старших. Лентой займутся специалисты. Понятно?
Она снова промолчала. Сжала кулаки в карманах пальто. Понятно? Нет, не понятно. Но спорить было бесполезно. Она видела торжество в его глазах. Он поставил её на место. Отстранил. И это было только начало.
В морге было ещё холоднее, чем в цеху. Но этот холод был чистым, стерильным, не несущим запаха смерти, лишь запах хлорки и формалина. Виталина пришла сюда сразу, как только Волков отпустил группу. Он сам уехал «докладывать наверх», оставив Геру оформлять бумаги. Гера лишь махнул рукой:
– Иди, если хочешь. Но толку…
Доктор Соколова уже работала. Тело лежало на металлическом столе под ярким светом ламп. Она была в халате, маске и перчатках, её движения были точными, экономичными, как у хирурга. Рядом на маленьком столике, под стеклянным колпаком, лежала та самая синяя лента. Она казалась ещё ярче, ещё нелепее здесь, в этом царстве смерти и науки.
Соколова взглянула на вошедшую Виталину. Её глаза над маской были непроницаемы.
– Вы хотите посмотреть? – спросила она ровным голосом, не прерывая работы.
– Да. И на ленту тоже. Волков сказал…
– Майор Волков не является моим начальником, – холодно отрезала Соколова. – Мой начальник – наука. И труп. Смотрите, если хотите. Но не мешайте.
Виталина подошла к столу. Вид тела при ярком свете был ещё ужаснее. Следы пыток, множественные ножевые ранения, переломы… Жестокость была запредельной. Но Виталина заставила себя смотреть. Изучать. Запоминать. Это была её работа. Её долг перед этой несчастной девушкой, чьё имя они ещё не знали.
Через некоторое время Соколова отошла от стола, сняла окровавленные перчатки и подошла к столику с лентой. Виталина последовала за ней.
– Вот она, – сказала Соколова, не снимая колпака. – Атлас. Высокого качества. Дорогой. Не местного производства, точно. Шелковистый, глубокий цвет. Длина ровно 35 сантиметров. Ширина – 2.5 сантиметра.
Она включила яркую лампу с лупой.
– Смотрите. Завязка. Идеальный бант. Симметричный. Завязан туго, но без перетягивания ткани. Концы аккуратно подрезаны под углом. Это… ремесло. Тщательность. Человек знал, что делает. У него было время. И спокойствие.
Она осторожно пинцетом приподняла край ленты под лупой.
– Следов крови на видимой поверхности нет. Но под ней… – Соколова слегка отогнула ленту, показывая изнанку. – Видите? Микроскопические вкрапления. Кровь и… что-то ещё. Липкое. Прозрачное. Я возьму пробы. Возможно, клей. Специальный. Для ткани. Чтобы лента держалась идеально, не сползала.
Виталина смотрела, затаив дыхание. Эта холодная, методичная точность Соколовой была гипнотической. Она превращала кошмар в набор фактов. В улики.
– Почему клей? – спросила Виталина. – Может, просто прилипло?
– Маловероятно, – покачала головой Соколова. – Распределение слишком равномерное. И состав… он не похож на обычные загрязнения. Я проверю. Но если это клей… – она посмотрела на Виталину поверх лупы, – …это значит, он принёс её с собой. Заранее подготовленную. С нанесённым клеем. Это не импульс. Это ритуал. Тщательно спланированная часть действа. Его… подпись.
Слово «подпись» повисло в стерильном воздухе морга. Виталина посмотрела на синюю ленту под стеклом. Теперь она видела не просто кусок ткани. Она видела послание. Вызов. Тщательно исполненный жест человека, абсолютно уверенного в себе. В своей безнаказанности.
– Он насмехается, – тихо сказала Виталина. – Этой красотой… на фоне такого ужаса.
Соколова кивнула, почти незаметно.
– Да. Театральность. Как и в прошлый раз. Но тогда… тогда была только лента. Здесь… – она кивнула в сторону изуродованного тела, – …здесь уровень насилия иной. Выше. Грубее. Он либо разозлён, либо… вошёл во вкус.
Она выключила лампу.
– Я отправлю ленту и пробы на экспертизу. В область. Хотя… – в её голосе впервые прозвучала тень сомнения, – …уверена, Волков будет против. Слишком дорого. Слишком долго. Слишком… ненужно для статистики.
Виталина смотрела на синий атлас, теряющий свой блеск под матовым стеклом колпака. Лента. Просто лента. Но в ней был заключён весь ужас и загадка происходящего. Она была ключом. И одновременно замком. И Виталина чувствовала, что Волков сделает все, чтобы этот ключ навсегда затерялся в пыльных архивах Лесняково. Чтобы «статистика» осталась чистой. Чтобы кошмар снова ушёл в тень.
Она вышла из морга в серые сумерки. Холод снова обнял её, но теперь он шёл не только снаружи. Он был внутри. От понимания. От страха. От гнева. Она сжала кулаки. Нет. Этого она не допустит. Синяя лента была вызовом. И она, Виталина Григорьева, этот вызов принимала. Даже если ей придётся бороться не только с маньяком, но и со всем этим прогнившим насквозь Лесняково.
Глава 5. Круги по Воде
Допрос в кабинете Волкова напоминал не расследование, а ритуал унижения. Воздух был густым от табачного дыма и напряжения. Виталина стояла перед столом, чувствуя, как ледяная плита давит на плечи. Волков сидел, откинувшись в кресле, его лицо было каменной маской цинизма. Гера сидел сбоку, сгорбившись, его взгляд был прикован к заляпанному клеёнкой полу.
– Итак, Григорьева, – начал Волков, разминая затёкшую шею. – Давайте резюмируем ваш «вклад». Жертва – Катерина Сомова, двадцать четыре года. Официантка в кабаке «У дяди Вани». Ни мужа, ни детей. Жила одна в общаге при заводе. Родных – мать-инвалид в соседнем районе, отец сгинул в запое. Прекрасная кандидатура для… эээ… статистики.
Он бросил папку с предварительными данными на стол.
– Насильственная смерть, – продолжил он, перечисляя пункты на толстых пальцах. – Множественные ножевые ранения, переломы, признаки удушения. Следов сексуального насилия нет. Ограбления – тоже. Кошелёк с тремястами рублями на месте. Дешёвая бижутерия – тоже.
Он сделал паузу, его взгляд стал тяжелее.
– И ваша синяя ленточка. Наша визитная карточка местного сумасшедшего.
– Она не моя, товарищ майор, – холодно парировала Виталина. – Она его. И доктор Соколова считает, что она была подготовлена заранее. Нанесён клей для фиксации. Это важная деталь…
– Важная деталь? – Волков фыркнул, выдувая струю дыма в потолок. – Важная деталь – это то, что девку зверски убили! А то, что маньяк любит поиграть в рукоделие – это его проблемы. И наша головная боль. Экспертизу ленты и клея я пока не санкционировал. Дорого. Долго. А нам надо работать. Искать, кто её мог резать, а не разглядывать бантики под микроскопом!
Виталина почувствовала, как внутри все сжимается от бессильной ярости.
– Но лента – это связь с прошлыми убийствами! Это подтверждает серийность! Это…
– Это подтверждает, что у нас один выродок орудует! – перебил её Волков, стукнув кулаком по столу. Стакан подпрыгнул. – Что мы и так знали! И мы его найдём. Старыми добрыми методами. Опросами. Просеиванием мути. А не выкачиванием денег на ваши фантазии!
Он махнул рукой, словно отмахиваясь от назойливой мухи.
– Ваши действия на месте? Опрос бомжей – ноль. Осмотр периметра – ноль полезного. Следов – ветром сдуло. Значит, ваша задача – биография. Копайте в жизни Сомовой. Кто её знал? Кто с ней дружил? Кто хотел в постель? Кто ей должен? Кому она должна? Обычная рутина. Возможно, бытовуха всё-таки. Может, любовник психанул. И лента – его понты. Или совпадение.
В его голосе звучало отчаянное желание, чтобы это было именно так.
– Но уровень насилия… – начала было Виталина.
– Уровень насилия говорит, что убийца – садист! – рявкнул Волков. – А садисты бывают и бытовые! Не ищите чёрную кошку в чёрной комнате, особенно если её там может и не быть! Работайте! И да… – он бросил на неё тяжёлый взгляд, – …никакой самодеятельностей. Никаких звонков в область без моего ведома. Никаких консультаций со «специалистами» по серийникам. Мы сами с усами. Понятно?
– Понятно, – сквозь зубы выдавила Виталина. Унижение было полным. Её отстранили от главного – от символа, от нити, ведущей к маньяку. Загнали в болото рутины. Волков явно хотел спустить дело на тормозах, свести к «бытовухе», любой ценой избежать паники и внимания свыше.
– Идите, – буркнул Волков, снова уткнувшись в бумаги. – Докладывайте каждый шаг. Гера, ты с ней.
Они вышли в коридор. Хлопнувшая за ними дверь прозвучала как приговор. Виталина прислонилась к холодной стене, закрыв глаза. Руки дрожали.
– Ну что, новобранец? – Гера зажёг сигарету, его голос был устало-саркастичным. – Попали в мясорубку. Волков… он не злой. Он просто хочет тихо до пенсии дожить. А тут ты со своей лентой…
– Эта лента – ключ! – вырвалось у Виталины. – А он её закапывает! Почему? Что он скрывает? Тот случай три года назад?
Гера затянулся, выпустил струю дыма.
– Тот случай… – он помолчал. – Там тоже девчонку нашли. Похоже. Лента. Жестокость. Волков тогда чуть погон не потерял. Еле замяли. Нашли того психопата… он и правда был не в себе, кричал, что это он… а потом помер. Удобно. Волков вздохнул. А теперь… теперь все по новой. Только ты тут. С принципами. И он боится. Боится, что ты докопаешься до чего-то, что лучше не трогать. Или… что ты сорвёшь ему карьеру окончательно.
– Значит, я должна работать несмотря на него, – сказала Виталина твердо. – Найти связь. Доказать серийность. Найти этого ублюдка.
Гера покачал головой, но в его глазах мелькнуло что-то похожее на уважение.
– Удачи. Только осторожно. Волков не простит, если узнает, что ты лезешь не в своё дело. И… – он понизил голос, – …не все в городе любят, когда копают в прошлом. Особенно когда дело касается старой кражи…
– Какой кражи? – насторожилась Виталина.
– Забудь, – махнул рукой Гера. – Болтовня. Работай с Сомовой. С неё и начни.
Рабочее место Кати Сомовой – кафе «У дяди Вани» – оказалось убогой забегаловкой с липкими столиками и запахом пережаренного масла. Хозяин, «дядя Ваня» – грузный, лысеющий мужчина с вечно недовольным лицом – встретил Виталину в штыки.
– Катя? Да какая из неё работница! Ленивая! Вечно глаза пучит на мужиков! Клиентов провоцировала! Я её пару раз выгонять хотел, да жалко – девчонка сирота почти. А теперь вот… – он развёл руками, явно больше озабоченный тем, что скандал отпугнёт посетителей, чем смертью сотрудницы.
Коллеги-официантки, две вечно уставшие девушки чуть старше Кати, были немногословны. Да, Катя была тихой. Не конфликтной. Работала, деньги домой маме отсылала. Мужиков избегала. Нет, не было у неё парня. Во всяком случае, серьёзного. Могла флиртовать с посетителями, на чай надеялась. Но ничего особенного.
– А кто к ней приставал? – спросила Виталина. – Может, кто назойливый был?
Девушки переглянулись.
– Ну… Барсик иногда заходил. Грубоватый.
– Барсик? – переспросила Виталина.
– Барсуков. Николай. Местный… ну, бизнесмен. У него казино в подвале ДК, склады. К Кате он приклеивался. Говорил, типа, красотка, не пропадать же тебе тут. Предлагал… работу другую. Она отшивала. Вежливо, но твердо. Он вроде не злился, только усмехался. Говорил: «Подумаешь, передумаешь – знаешь, где найти».
Николай Барсуков. Имя всплыло снова. Местный «авторитет». Виталина записала.
Общага, где жила Катя, была царством уныния. Длинные тёмные коридоры, запах дешёвой еды и старости. Соседка по комнате, хрупкая девушка с испуганными глазами, студентка-заочница, почти ничего не могла сказать. Катя приходила, спала, уходила. Разговоров по душам не было. Личные вещи – дешёвая косметика, пара книжек бульварных романов, фотография с матерью. Ни дневников, ни писем, ничего, что могло бы намекнуть на тайную жизнь, врагов или страхи.
Тупик. Чистый, беспросветный тупик. Катя Сомова была призраком ещё при жизни. Невидимкой. И её смерть не оставила зацепок, кроме той самой, синей, проклятой ленты, которую Волков упорно игнорировал.
Вернувшись в свой каморка-кабинет под вечер, Виталина чувствовала себя выжатой и опустошённой. Серый свет угасающего дня лежал на столе, покрытом папками и распечатками. Она включила старенький компьютер. Интернет еле дышал. Она попыталась искать в базах данных по ключевым словам: «синий атлас», «лента», «убийства», «символ». Страницы грузились мучительно долго, выдавая в основном глупые совпадения: рекламу тканей, новости о моде, статьи о ритуалах в каких-то сектах на другом конце страны. Ничего полезного. Синяя лента упорно не желала раскрывать своих секретов.
Отчаяние начало подбираться, холодное и липкое. Маньяк был где-то рядом. Он смеялся над ними. Над ней. Он оставил свою метку, свой вызов, а она была бессильна даже изучить её должным образом! Она била кулаком по столу, отчего задребезжала чашка с остывшим чаем.
Её взгляд упал на папку с архивными делами, которые Волков заставил её разбирать в первые дни. Гора пыльного, бесполезного хлама. От безысходности она потянулась к верхней папке. Дело о краже со склада Барсукова. Три года назад. То самое время, когда орудовал первый «Синяя Лента». Волков вёл это дело. Закрыто «за отсутствием доказательств».
Механически, почти не надеясь, Виталина стала листать пожелтевшие листы. Описания склада. Список пропавшего – электроинструменты, кабели. Список свидетелей – охранник (пьянствовал), кладовщик (ничего не видел), несколько рабочих… Её взгляд зацепился за фамилию в списке рабочих, привлекавшихся к разгрузке на соседнем складе в тот день. Фамилия была ей знакома.
Сомова. Катерина Игоревна.
Сердце Виталины ёкнуло. Она лихорадочно пролистала дальше. Показания Сомовой К.И. – краткие, скудные. «Работала на разгрузке товара на складе №2 с 9:00 до 17:00. К складу №1 (Барсукова) не подходила. Ничего подозрительного не видела». Подпись. Дата.
Катя Сомова была свидетелем. Незначительным. По делу, которое вёл Волков. Делу, которое было закрыто.
Это не могло быть совпадением. Слишком уж… удобно. Виталина схватила блокнот, стала записывать. Катя Сомова – свидетель по делу Волкова три года назад. Убита с синей лентой. Таксист… Она вспомнила протокол осмотра тела второго, но нераскрытого пока убийства с лентой. Имя? Она порылась в бумагах на столе, найдя копию. Василий Петренко. Таксист. Проверить… Было ли его имя в каком-нибудь старом деле Волкова? Особенно в том же деле о краже?
Ей нужен доступ к архиву. К делам Волкова трехлетней давности. А Волков ни за что не даст ей копаться в своих старых, возможно, «грязных» делах.
Она подняла голову, её глаза горели. Тупик был не таким уж беспросветным. Была нить. Тонкая, как паутинка, но она была. Ниточка, ведущая к Волкову и его прошлому. И к маньяку, который почему-то убивал свидетелей того старого дела.
Она вышла в коридор, намереваясь найти Геру, поделиться догадкой. Но в коридоре столкнулась с самим Волковым. Он шёл на неё, его лицо было багровым от гнева.
– Григорьева! – его голос гремел, заставляя оперов в коридоре замереть. – Ты что себе позволяешь?!
Он швырнул ей в лицо лист бумаги. Это была распечатка запроса. Её запроса. В областную базу данных. По всем нераскрытым убийствам с использованием синих лент или аналогичных символов за последние десять лет. Запрос, который она отправила час назад, надеясь обойти запрет Волкова, используя свой старый доступ из областной прокуратуры, который ещё не успели аннулировать.
– Ты! Сука! Выскочка! – Волков трясся от ярости. – Я же запретил! Я же сказал – никаких самодеятельностей! Никаких запросов! Ты подрываешь авторитет отдела! Ты… ты воняешь на весь регион, что у нас тут маньяк орудует!
– Но он и орудует! – крикнула в ответ Виталина, теряя самообладание. – И я должна его найти! Если ты не способен…
Она не успела договорить. Пощёчина была тяжёлой, звонкой, оглушающей. Она отшатнулась, ударившись о стену. В ушах зазвенело. В глазах потемнело. В коридоре воцарилась гробовая тишина. Все замерли, потупив взгляды.
Волков дышал тяжело, его кулак был сжат.
– Никогда. Слышишь? Никогда не смей так со мной разговаривать! – прошипел он, брызгая слюной. – Ты отстранена от дела Сомовой. Сиди в своей конуре и перебирай архивы. Только архивы! Никаких дел! Никаких запросов! И если я узнаю, что ты хоть слово кому-то сказала про свою идиотскую теорию…
Он не договорил, но угроза висела в воздухе, тяжёлая и недвусмысленная. Он развернулся и тяжело зашагал прочь, хлопнув дверью своего кабинета так, что задребезжали стекла.
Виталина стояла, прижимая ладонь к горящей щеке. Унижение. Бессилие. Ярость. Все смешалось в один клубок. Она медленно подняла упавший лист с её запросом. Волков сорвал его. Он сделает все, чтобы этот запрос не ушёл. Чтобы правда осталась погребённой.
Она подняла глаза. В конце коридора стоял Гера. Он смотрел на неё. Не с сочувствием. С тревогой. И с предупреждением. Его взгляд говорил чётче слов: «Ты перешла черту. Теперь ты одна. И это опасно».
Виталина разжала пальцы. Лист с запросом смялся в её руке. Но не её решимость. Синяя лента все ещё мерцала в её памяти. И теперь она знала, где копать. Даже если копать придётся в одиночку. Даже если земля под ногами была ядовитой, а над головой нависал грозовой вал гнева начальника и, возможно, чего-то гораздо более страшного. Она повернулась и пошла к своей каморке. К архивам. К пыли прошлого, где, она теперь была уверена, лежал ключ к кровавому настоящему.
Глава 6. Вторая Метка
Холод в каморке Виталины стал иным. Не просто физическим – ледяным, пронизывающим до костей. Это был холод изоляции. Отстранения. Каморка превратилась в камеру. Архивы Волкова, те самые пыльные папки, которые он приказал ей «разбирать», лежали на столе горой немого укора. Ключ к разгадке был здесь, в этих затёртых листах с грифом «Хранить постоянно», но Волков знал, что делает. Он загнал её в ловушку: доступ к уликам есть, но любая попытка их использовать будет замечена и карается.
Щека, куда пришёлся удар Волкова, ныла тупой болью. Но боль внутри была острее. Унижение. Бессилие. И ярость. Ярость, которая была единственным источником тепла в этом ледяном аду.
Она вновь открыла папку с делом о краже со склада Барсукова. Три года назад. Опять листала список свидетелей. Сомова Катерина Игоревна – официантка, разгружавшая соседний склад. И ещё одна фамилия, которую она отметила вчера, но не успела проверить: Петренко Василий Степанович. Водитель грузовика, который привёз товар на склад №2 в тот день. Его показания были такими же скупыми и бесполезными: «Разгружал. Ничего не видел. Ничего не слышал».
Василий Петренко. Таксист. Убит два дня назад. Синяя лента на запястье. Дело пока висело в воздухе, Волков упорно отказывался связывать его с убийством Сомовой.
Не может быть совпадением. Виталина чувствовала это нутром. Два свидетеля по одному старому делу Волкова. Две жертвы «Синей Ленты» с разницей в несколько дней. Маньяк методично убирал тех, кто был причастен к тому прошлому. К чему именно? К самой краже? Или к чему-то большему, что за ней стояло?
Ей нужно было подтверждение. Нужно было найти связь Петренко с делом о краже. Но как? Запросить дело официально? Волков сожрёт её живьём. Пойти в архив и просто… посмотреть? Архив находился в подвале участка, ключ был у пожилой делопроизводительницы тёти Гали, которая жила по принципу «не высовывайся» и боялась Волкова как огня.
Дверь в каморку резко открылась, без стука. На пороге стоял Гера. Его лицо было серым, глаза избегали встречи с её взглядом. Он держал в руке лист бумаги.
– Волков приказал, – глухо произнёс он, положив бумагу на край стола. – Ты временно переводишься на… эээ… обработку заявлений граждан. Приёмная. Все твои текущие дела, – он кивнул на папки, – передать мне. В том числе вот это.
Он потянулся к делу о краже у Барсукова.
Виталина молниеносно прижала ладонь к папке.
– Нет.
Гера взглянул на неё, наконец. В его глазах была не злоба, а усталая жалость и тревога.
– Виталина, не усложняй. Он в ярости. Если узнает, что ты копаешься в его старых делах…
– Ты знаешь! – прошептала она сдавленно. – Знаешь, что Петренко был свидетелем! Знаешь, что это связано! Почему молчишь?
Гера сжал губы.
– Знаю. И знаю, что лучше этого не трогать. Тот случай… он был грязным. Очень грязным. Волков тогда еле выплыл. А Барсуков… он не прощает, когда лезут в его дела. И тот, кто убивает… он явно знает то, чего не должны знать. Ты лезешь в осиное гнездо, девчонка. Один раз уже получила по щам. Хочешь хуже?
– А что будет, если он убьёт ещё? – спросила Виталина, не отводя руку от папки. – Кто следующий в списке свидетелей? Ты?
Гера помрачнел.
– Не знаю списка. И знать не хочу. Отдай папку, Виталина. Пожалуйста. Не заставляй меня… применять силу.
В его голосе звучала искренняя боль. Он не хотел этого.
Они смотрели друг на друга через стол. Мир сжался до этой папки, до этого выбора. Предать правду или сохранить видимость спокойствия. Виталина видела страх в глазах Геры. Страх не за себя, а за неё. Но страх – плохой советчик.
Она медленно отняла руку.
– Забирай. Но ты понимаешь, что он не остановится? Этот… «Синяя Лента». Он только начал.
Гера схватил папку, как горячий уголь.
– Может, остановится. Может, это месть за что-то конкретное. А ты… сиди тихо. Ходи на приём граждан. Жди, пока все уляжется.
Он развернулся и вышел, не оглядываясь. Дверь закрылась с тихим щелчком, звучавшим громче любого хлопка.
Виталина осталась одна. Опустошённая. Преданная даже тем, кого считала хоть немного союзником. Архивы были потеряны. Доступа к делам – нет. Она была парализована.
Работа в приёмной была пыткой. Бесконечный поток жалоб: соседка включает телевизор громко, муж пьёт и бьёт, пропала курица, нахамили в магазине. Серость, безысходность, мелкие трагедии Лесняково. Виталина автоматически записывала, выдавала талоны, чувствуя, как её душа покрывается той же липкой грязью, что и стол в приёмной. Она ловила на себе взгляды коллег – смесь любопытства, злорадства и опаски. Изгой.
В перерыве, пытаясь сбежать от этой атмосферы, она вышла во внутренний дворик участка. Моросил противный, колючий дождь со снегом. Она прислонилась к холодной кирпичной стене, закрыла глаза, пытаясь собраться с мыслями. Что делать? Куда копать?
– Следователь Григорьева? – женский голос, звонкий, чуть нагловатый.
Виталина открыла глаза. Перед ней стояла молодая женщина в ярко-красном пальто, резко контрастирующем с серостью двора. Уверенная поза, острый взгляд, дорогая камера на шее.
– Анна Петрова. «Лесняковский Вестник». Можно пару вопросов?
Журналистка. Местная акула пера. Виталина насторожилась.
– По какому поводу?
– По поводу трупа таксиста, найденного сегодня утром в гараже на Заречной. Василий Петренко, кажется? – Анна улыбнулась, но в глазах не было тепла, только профессиональный интерес хищника. – Ходят слухи, что нашли не просто так. Что там… особая метка была? Синяя ленточка?
Она внимательно следила за реакцией Виталины.
Волков работал быстро. Уже слил инфу прессе? Чтобы контролировать нарратив? Или чтобы выставить её дурочкой, если она что-то ляпнет?
– Расследование ведётся, – сухо ответила Виталина. – Комментировать преждевременно.
– О, конечно, конечно! – Анна сделала шаг ближе, снизив голос. – Но мне кажется, вам одной тяжко тут. Волков… он не любит шумихи. А шумиха вот-вот начнётся. Два странных убийства за неделю? Слухи о маньяке? Это же сенсация! В её глазах горел азарт. – Может, нам помочь друг другу? Вы – информация. Я – голос. Очень громкий голос. Чтобы кое-кто сверху обратил внимание на то, что тут творится.
Виталина смотрела на неё. Искушение было огромным. Использовать прессу как таран против Волкова, против его замалчивания. Но Петрова была непредсказуема. Она рвалась за сенсацией, а не за правдой. Она могла все испортить, спугнуть маньяка, навредить расследованию.
– Нет комментариев, – повторила Виталина, поворачиваясь, чтобы уйти.
– Жаль, – крикнула ей вслед Анна. – Но если передумаете… Я буду рядом. Лесняково – городок маленький. Все на виду. Особенно те, кто пытается что-то скрыть.
Угроза или обещание? Виталина не знала. Она вернулась в приёмную, чувствуя себя ещё более измотанной. Игра началась, но у неё не было карт. Только враги и те, кто боялся помочь.
Вечером, когда она, последняя, собиралась уходить из своей каморки (Волков запретил ей брать дела домой), на столе она заметила то, чего не было утром. Небольшой, грязноватый листок бумаги, сложенный вчетверо. Подкинули, пока она была в приёмной или во дворе.
Сердце ёкнуло. Она развернула листок. Текст был напечатан на старой матричной принтере, буквы расплывчатые, прыгающие.
Виталина Григорьева.
Первая была лишь увертюрой.
Вторая – подтверждением тональности.
Пока все празднуют поимку X, находится СЕДЬМАЯ жертва – с классической синей лентой и символом.
Обратите внимание на запястье Василия.
Симфония только начинается.
Ваш ход.
С нетерпением жду.
– С.Л.
Ни обращения, ни подписи. Только инициалы. С.Л. Синяя Лента.
Виталина уронила листок, как обожжённая. Он знал её имя. Он знал, что она ведёт дело. Он играл с ней. Лично. И он только что убил второго человека. Василия Петренко. Таксиста. Свидетеля. И оставил ей записку. В самом участке.
Она схватила телефон, набирая номер Геры. Он взял трубку после второго гудка.
– Гера! Он был здесь! В участке! Подбросил записку! На мой стол! – её голос срывался.
На другом конце молчание. Потом тяжёлый вздох.
– Виталина… Успокойся. Что за записка?
Она зачитала текст, дрожащими руками.
– Блядь… – прошептал Гера. – Слушай. Сиди там. Никуда не ходи. Я выезжаю. И… Виталина? Не говори пока никому. Особенно Волкову. Поняла?
Она кивнула, забыв, что он не видит.
– Поняла.
Она положила трубку, схватила записку и бросилась вниз, в морг. Доктор Соколова ещё должна была быть там.
Соколова стояла у стола, где лежало тело Петренко. Она уже закончила основной осмотр. Тело было накрыто простыней. Виталина, не здороваясь, сунула ей записку под нос.
– Прочитайте! Это он! Он написал!
Соколова прочитала. Её лицо оставалось непроницаемым, только брови чуть приподнялись.
– Интересно. Театрально. И… нагло.
– Он знает моё имя! Он знает, что я здесь! – Виталина не могла сдержать дрожь в голосе. Страх, наконец, пробил броню ярости. Он был где-то рядом. Всегда. И он видел её.
– Обратите внимание на запястье Василия… – процитировала Соколова. Она спокойно откинула простыню с руки трупа. Запястье было перевязано белой марлей – место, где была лента. Соколова аккуратно размотала бинт.
Виталина ахнула. Под лентой, на бледной коже, был не просто след. Это был… рисунок. Вырезанный ножом. Неглубоко, но чётко. Примитивный, но узнаваемый символ: перевёрнутая капля или… язычок пламени? Или слеза? Символ был вырезан до наложения ленты. Лента его скрывала.
– Вот что он хотел, чтобы вы увидели, – тихо сказала Соколова. – Его вторая метка. Глубже, чем лента. Значит, он эволюционирует. Становится смелее. Или… требовательнее к вниманию своей публики.
Она посмотрела на Виталину.
– Вы – его публика, следователь Григорьева. Он пишет историю для вас. И счёт жертв, судя по всему, будет расти.
В дверях морга появился Гера. Он был бледен, запыхавшись. Увидев Виталину и Соколову у стола, увидев открытый символ на запястье трупа, он понял все без слов. Его лицо исказилось гримасой ужаса и гнева.
– Блядь! – вырвалось у него. Он посмотрел на Виталину, потом на записку в её руке. – Волкову теперь хоть не скажешь?
Виталина сжала записку. Страх отступал, сменяясь леденящей решимостью. Он вышел на связь. Он бросил ей вызов. Лично. Теперь это была не просто работа. Это была война.
– Скажу, – её голос звучал ровно, неожиданно спокойно. – И скажу ему все. Про ленту. Про клей. Про этот символ. Про записку. Пусть он кричит. Пусть бьёт. Но теперь он вынужден будет действовать. Потому что маньяк не просто убивает. Он издевается над нами. Над всей этой гнилой системой. И над ним лично. Волкову это понравится меньше всего.
Она посмотрела на синий след марли на запястье Петренко, на зловещий символ под ней, на слова в записке. Симфония только начиналась. И Виталина Григорьева, отстранённая и преданная, собиралась дирижировать своим ответом. Пусть весь оркестр Лесняково играет фальшиво. Она найдёт свою ноту. Или умрёт, пытаясь.
Глава 7. Создание Призрачной Группы
Кабинет Волкова был затянут сизым табачным дымом. Воздух гудел от напряжения. Волков сидел за столом, его лицо напоминало потрескавшуюся каменную маску. Перед ним стояли Виталина, Гера и ещё двое оперов – Шилов, угрюмый детина с пустым взглядом, и Михеев, вечно ёрничающий циник. Анна Петрова устроилась в углу, её камера была наготове, взгляд – хищный, выжидающий.
Виталина только что закончила доклад. Голос её звучал ровно, металлически, скрывая бурю внутри. Она описала все: ленту на Сомовой, клей под ней, ленту на Петренко, вырезанный символ под ней, записку, подброшенную прямо к ней на стол. Каждое слово было ударом молота по стене молчания, которую пытался возвести Волков. Она видела, как его скулы напрягались, как пальцы сжимали край стола до побеления костяшек.
Когда она замолчала, повисла тяжёлая тишина. Её нарушил только щелчок затвора камеры Петровой.
Волков медленно поднял голову. Его глаза, крошечные свиные глазки в морщинистых щелях, были полны такой ненависти, что Виталина почувствовала физический холод. Он посмотрел не на неё, а поверх голов, словно обращаясь к стене.
– Итак, – его голос был хриплым, как скрип несмазанных ворот. – Григорьева… настаивает на версии серийного маньяка. Со всеми вытекающими… театральными штучками. – Он презрительно фыркнул. – Несмотря на отсутствие официальных доказательств связи между убийствами Сомовой и Петренко.
Он сделал ударение на слове «официальных», давая понять, что улики Соколовой и записка для него таковыми не являются.
Он перевёл взгляд на Виталину.
– Ваша инициатива, Григорьева, в виде несанкционированного запроса в область и… публичного обсуждения деталей дела… – он кивнул в сторону Петровой, – поставила отдел в крайне неудобное положение. Теперь нам приходится реагировать. Формально.
Волков откинулся в кресле, сложив руки на животе.
– Приказом начальника отдела МВД по г. Лесняково создаётся оперативно-следственная группа по расследованию убийств Катерины Сомовой и Василия Петренко. Ответственный руководитель группы – следователь Григорьева Виталина Юрьевна.
Он произнёс это так, словно назначал её уборщицей туалетов. Виталина не дрогнула. Она ждала подвоха. И он последовал немедленно.
– Состав группы: оперуполномоченный Герасимов Сергей Николаевич, оперуполномоченный Шилов Андрей Викторович, оперуполномоченный Михеев Игорь Петрович.
Гера едва заметно вздохнул. Шилов и Михеев переглянулись с едва уловимыми усмешками. Волков подобрал надёжных людей. Шилов – туповатый исполнитель, верный только Волкову. Михеев – циник и лентяй. Гера – единственный, кто мог бы помочь, но он был скован страхом и прошлым.
– Ресурсы группы, – продолжил Волков, – ограничены текущей нагрузкой отдела. Шилов и Михеев задействуется по мере их освобождения от основных обязанностей. Помещение – ваш текущий кабинет, Григорьева. Техника – имеющаяся в наличии. Бюджет на экспертизы и оперативные мероприятия – согласовывается лично со мной. Каждый шаг, каждая бумага – через меня. Понятно?
Это была не группа. Это была насмешка. Фикция. Пыльная вывеска, за которой ничего не стояло. Виталина кивнула.
– Понятно.
– Ваша задача номер один, – Волков устремил на неё колючий взгляд, – не допустить паники. Никаких утечек в прессу. Никаких спекуляций на тему «синих лент» или записок. – Он бросил взгляд на Петрову, которая сладко улыбнулась в ответ. – Все официальные заявления – только через меня. Задача номер два – отработать все версии. В том числе бытовые. Петренко мог перейти дорогу бандитам. Сомову мог зарезать отвергнутый ухажёр. Не зацикливаться на своих фантазиях. Задача номер три… – он сделал паузу для усиления эффекта, – …найти реального убийцу. Быстро. Тихо. Без скандалов. Иначе…
Он не договорил, но всем было ясно: иначе отвечать будет она.
– Вопросы? – спросил Волков, явно надеясь, что их нет.
– Да, – сказала Виталина. – Первое: немедленная экспертиза лент, следов клея и символа на запястье Петренко в областной лаборатории. Второе: доступ к архивам, в частности, к делу о краже со склада Барсукова трехлетней давности, где фигурировали обе жертвы. Третье: проработка списка всех свидетелей и фигурантов того дела. Четвёртое:…
– По пункту первый, – перебил Волков, – запрос на экспертизу оформите. Я рассмотрю. Бюджет ограничен. По пункту два: архивные дела выдаются по моему личному разрешению. Предоставьте обоснование связи. По пункту три: этим займётся Герасимов. Когда освободится.