Маша Брейнкрашер

Я не писатель, как сказать не знаю.

И, к слову, я такой же не поэт.

Но сей сюжет, таланты презирая,

Осветит мощно пламенный памфлет!

Довелось быть у "гадалки", простого татарского парня, который сразу озадачился: "а где я Вас видел"? Не знаю. Так вот там, закрыв глаза и погрузившись в плазму сущего эфира, он безразлично изрёк: "ты пишешь?", и не дождавшись моей реакции, "вот и пиши". Честное благородное, я не то, чтобы скрывал, но даже и не считал, что "пишу". Изредка случались стишки и сверхмалые формы на острополемические темы в круге форумчан (период юности не в счёт, там как известно, строчит каждый).

Сейчас у меня необъяснимая тревога и чувство чего-то сильно вызревающего, но лежит, видимо, поперёк – переживаю очень…

Есть множество "заточек" (важных мыслестрочек) и для меня они не просто букет из кириллицы, это всё частички меня, но эстетично их все упаковать маловероятно, да и ленив я для этого. А выговориться надо…

В общем, любознательные мои, предлагаю небольшое, но бодрое путешествие под названием "Маша Брейнкрашер"

(дореволюционное название "Резьба, единожды сорвав")…

* Про Машу и Мишкину шишку

"Какой странный вкус, горький", думала Мария Сл., распробуя приправу для чая, которой угостил её приятель Михаил. "Я думала вкус на мяту похож или там на смородину", продолжала анализ Маша, "а он жёсткий какой-то, плесенью пахнет", раскашлялась она… "И странно как-то Мишка улыбался, когда угощал", всё больше заморачивалась Маша. "Всё, устала уже переться в жару", решила она и направилась к остановке. Где вожделенно присела на скамейку и устало облокотилась на кое-как крашеную жестяную стенку. Выдох облегчения, подобие тенька и Машины тяжёлые веки смагничиваются…

Она гостила у тёти – так она утоляла мамину тоску по сестре. И от отсутствия каких-либо вменяемых занятий и знакомых в этом славном малюсеньком городке – она изучила содержание почти всех сайтов в закладках, коих скопилось неожиданно много… А, иногда ещё забегал Миша, сосед по детству…

"Интересно, а есть кто знает вообще всё?" – эта пугающая, но волнующая мысль благостно провалила её в сон…

* Про деда да бабку

"Маша! Маша!! Опять на ходу спишь, дереза!?", дед навис надо мной, его кустистые брови тревожно топорщились… Я лупала глазами и нихрена не понимала, "дед же умер, вроде, когда мне было 14?! Но… вот же он стоит…", от растерянности я ватная стала водить взглядом вокруг, еле улавливая неброскую, но важную разницу – это не гостиная деда, очень похожа, или она…?! А дед – вот он есть…

– "Как прабабка, тоже? Кузя выпадает что ли?!", раздражался дед. А я почти не знала о ней ничего, какие-то совсем общие фразы…

– "Дедуль, ты что ли?!" справлялась с волнением я.

– "Да иди ты в трещину! Не я это, Кобзон!", распалялся он…

И только тут я заметила портрет на стене, справа от двери. Картина очень была похожа на фотографию, но сильно с фотошопом такую, что-то незаметно ускользало… Лицо женщины было знакомо, очень родные черты лица, на маму очень похожа, только… круче что ли, суровее, глядя на неё становилось неуютно и хотелось отвести взгляд. Я присела на кресло, странно – оно не выглядело новым, но его я не помню, хотя бывала здесь часто.

"Слушай, молча, дереза", неожиданно спокойно и деловито начал дед. "Фамилия твоей прабабки Брейкашер, на этой земле наш род, то ли иудейский, то ли ассирийский, осел ещё с поздне-римской эпохи, спасались от исламского напора… Не верил я во всё это, болтовня думал и досужие фантазии", продолжил он, "до сегодняшнего дня, но рисковать тобой больше не хочется, да и помереть хочу спокойно, по-людски, не отпустят же иначе"…

Дедушка присел, надел очки и стал совсем серьёзным, похожим на Троцкого (точнее на Хабенского в этой роли): "Прабабка твоя, царствия Всенебесного, в общем, была "уравнителем", хотя всегда твердила "зато доця будет великим уравнителем!"

Это ну, как матушка тебе сказать, должность что ли, призвание, общественная нагрузка, одним словом… Многое могла она, многое изменила, крест свой несла исправно, помню рассказывала, что гражданский манифест Витте – её заслуга… А вот козла Хрущёва проворонила, не почуяла подвох, эх.

А-а-а, Маша, ты гуманитарий, знаю, но ты соберись: есть у взрослых царств особые свои эгрегоры, навроде поля магнитного что ли, там всё, знания, настроения, глубинные верования, устремления, рамки дозволенного… Но к эгрегору этому подключаются люди разные, как приходится… и все попало если, то бардак будет и смута в итоге, стало быть, есть уравнитель который даёт или запрещает сильной мысли, воле влиться в этот эгрегор, а значит воплотиться явью… Сечёшь?".

Я, не ощущая своего тела, кивнула, дед продолжил: "Значится так, перемещаются они особым образом, силу особенную имеют и коридоры, от мысли к мысли… Эгрегоры они живые, они сами определяют важное для себя и двигают уравнителя в таком порядке… Ну как метро, будто от станции к станции, задача уравнителя одобрить, резолюцию наложить, али нет! Села на станции, едешь себе и гривой машешь! Ха!!", дед широко, но щербато улыбнулся, явно гордясь своей шуткой.

И, помолчав: "в начале было слово, это да! Но это часть правды, ведь до слова возникает образ!"

– "Почему уравнитель?" внезапно вырвалось у меня.

– "Да потому, дереза, что только человек несёт ответственность за человека, ведь и мысли великие бывают при малом человеке, а бывает бараний чих из высококазённых уст, нужно правѝло как бы, ну разбор что ли, уравновешивание", скороговоркой выпалил дед.

Я начала размораживаться, смутный образ стал проступать в сознании:

– Дедуль, но как я могу, как…, ответственность, это же капец! Как же…?!

– "А ты думала боги горшки обжигают? Как трудовик наш говорил – не ссать в компот, там повар ноги моет! Ха!", дед продолжал жечь, внушая: "Пойми, дурында, ты – это не сама по себе ты. Ты в этом – орудие высших сил, часть их провидения, включая и ошибки, и успехи – на больших масштабах там разница не великая"…

– "Не бойся, дереза, ничего не бойся! Помни главное – всё уже свершилось…! Будешь готова, закрой глаза, дыши глубоко и ровно, представь себя в чистом небе, глубокой бездны и как будто ты – это только твой взгляд, бестелесная ты будто и чётко мысленно скомандуй "Бабка, тапка!", бодро закончил инструктаж дед…

– "А как мне велеть? Ну командовать там или как?", продолжала я включаться.

– "Да проще простого, ты Женщина, имя тебе Россия – слушай, чувствуй и решай, по душе тебе или нет, всё! Анализировать не пытайся, не наше это!", лихо подытожил дедушка.

Знать бы утром, как закончится день…

* Миссия

Дед не стал говорить Маше, что и ему предлагалось, в своё время это служение (да и выбор носителей не особо велик, это определялось несущим геном и чаще всего было делом родовым), и что он отказался, и что как любой человек, отказывающийся от своей личной миссии – более никогда и ни в чём не преуспеет, такая плата, таков порядок и он живой тому пример…

Умолчал и о том, что миссия заполняет собою всё, что прабабка так и не устроила толком свою личную жизнь во имя, в итоге…

Может мудрость и осмысленность руководили им, а может и банальная трусость (как часто одно маскируется под другое).

А Машка, то другое дело, размышлял он, да и сильнее они бабы хоть ты тресни. И молодость, граничащая часто с дуростью и безрассудством сделают своё дело, легко она созрела и даже кураж какой-то появился вроде. Короче, страшно… и весело.