Дом на Тихой улице
Дом на Тихой улице
Глава 1. Возвращение
Анна впервые за пятнадцать лет переступила порог родительского дома, и её сразу накрыло знакомое ощущение удушья. Воздух застоялся, пропитался запахом старости и чем-то ещё – тем, что она всегда называла про себя «запахом страха». Пыль танцевала в лучах сентябрьского солнца, проникавших через грязные окна, и каждая пылинка казалась крошечным свидетелем всего того, что происходило в этих стенах.
– Ничего не изменилось, – прошептала она, поставив чемодан у входа.
Дом встретил её тишиной, но не спокойной – напряжённой, словно он затаил дыхание. Обои в прихожей, те самые с розочками, которыми мать так гордилась в восьмидесятых, теперь отклеивались по углам и были покрыты жёлтыми пятнами сырости. Половицы поскрипывали под ногами, издавая звуки, которые она помнила с детства – предательские звуки, которые выдавали её, когда она пыталась пройти незамеченной.
Анна поднялась на второй этаж, к своей старой комнате. Дверь была приоткрыта, и она увидела кровать с выцветшим покрывалом, письменный стол, за которым делала уроки, и окно, выходящее на задний двор. Всё было на своих местах, словно время остановилось в тот день, когда она убежала отсюда в восемнадцать лет, поклявшись никогда не возвращаться.
Но смерть матери заставила её вернуться. Не горе – горя не было, только пустота и странное облегчение. Нет, вернуться заставили практические вопросы: дом нужно было продать, вещи разобрать, документы привести в порядок.
– Добро пожаловать домой, Анечка, – произнесла она вслух голосом матери, и вздрогнула от собственных слов.
В доме было холодно, несмотря на тёплый сентябрь. Анна спустилась в подвал, чтобы проверить отопление, и замерла у входа. Подвал всегда был для неё самым страшным местом – низкий, с бетонными стенами, пропитанными сыростью. Здесь пахло плесенью и чем-то ещё – сладковатым, тошнотворным запахом, который она не могла определить.
Включив фонарик на телефоне, она спустилась по скрипучим ступеням. Котёл стоял в углу, окружённый паутиной и старыми коробками. Но её внимание привлекло другое – в противоположном углу была дверь, которой она не помнила. Маленькая, почти незаметная, словно кто-то пытался её скрыть.
Анна подошла ближе. Дверь была новее остальных, покрашена в тот же цвет, что и стены, но краска легла неровно, будто торопились. На двери не было ручки, только небольшая щель, куда можно было просунуть пальцы.
– Что за чёрт, – пробормотала она и потянула дверь на себя.
За дверью оказалось маленькое помещение, больше похожее на кладовку. Но кладовкой оно явно не было. Стены были обиты мягким материалом, как в психиатрических больницах, а на полу лежал старый матрас с тёмными пятнами. В углу стояло ведро и валялись какие-то тряпки.
Анна выронила телефон. Свет упал на пол, высветив что-то, отчего у неё перехватило дыхание. На стене, там, где мягкая обивка была содрана, кто-то процарапал слова: «МАМА, ПОЖАЛУЙСТА, НЕ НАДО».
Почерк был детский.
Руки у Анны тряслись, когда она подняла телефон. Луч света заплясал по стенам, выхватывая новые детали: ещё одну надпись – «ПОМОГИТЕ МНЕ», цепочку, прикреплённую к стене, обрывки детской одежды в углу.
Она выскочила из комнаты, захлопнув дверь, и бросилась наверх. Сердце билось так быстро, что она едва могла дышать. Что это было? Когда мать сделала эту комнату? И главное – для кого?
В голове мелькали обрывки воспоминаний. Мать, которая часто исчезала в подвале на долгие часы. Странные звуки по ночам – плач, который мать объясняла кошками во дворе. Детские вещи, которые появлялись в доме, а потом исчезали, когда Анна спрашивала о них.
– Нет, – сказала она вслух. – Этого не может быть.
Но глубоко внутри она знала, что может. Мать всегда была странной, замкнутой, склонной к приступам ярости. Отец ушёл от них, когда Анне было десять, и с тех пор мать стала ещё более непредсказуемой.
Анна налила себе воды из крана – вода была ржавая, противная, но она не могла остановиться. Пила, пока не почувствовала тошноту, а потом села на кухне и попыталась собраться с мыслями.
Нужно было уехать. Сейчас же. Забрать самое необходимое и уехать, а дом продать через агентство, не возвращаясь больше сюда. Но что-то удерживало её – не любопытство, а что-то более тёмное. Потребность знать правду, какой бы страшной она ни была.
Она вспомнила соседку, тётю Женю, которая жила через дорогу. Если кто и знал семейные тайны, то это была она – женщина, которая никогда не упускала возможности заглянуть в чужие окна и послушать под дверями.
Анна переоделась и вышла на улицу. Тихая улица была действительно тихой – несколько старых домов, разделённых заросшими участками. Большинство соседей уже умерли или переехали, остались только самые старые, те, кто не мог или не хотел уезжать.
Дом тёти Жени стоял прямо напротив, такой же обветшалый, как и её собственный. В окне мелькнула тень – старуха, видимо, уже заметила её возвращение.
Анна постучала в дверь. Через несколько минут дверь приоткрылась, и в щели показалось сморщенное лицо с подозрительными глазами.
– Анечка? – голос был хриплый, прокуренный. – Ты ли это?
– Здравствуйте, тётя Женя. Да, это я. Приехала… по поводу мамы.
Дверь открылась шире, и Анна увидела тётю Женю целиком – крошечную старушку в застиранном халате, с седыми волосами, собранными в пучок.
– Проходи, проходи. Я уж думала, никто не приедет. Участковый спрашивал, есть ли родственники, а я говорю – дочка где-то в Москве живёт, но уже лет десять как не приезжала.
– Пятнадцать, – поправила Анна, проходя в тесную прихожую, пропитанную запахом лекарств и кошачьей мочи.
– Вот-вот, давненько. Чай будешь? Или кофе? У меня растворимый есть.
Они прошли в кухню, где на столе стояли банки с вареньем и лежала стопка старых газет. Тётя Женя хлопотала у плиты, а Анна рассматривала фотографии на стенах – семейные снимки, среди которых мелькало и её детское лицо.
– Мать твоя странная была, – сказала тётя Женя, не оборачиваясь. – Особенно после того, как отец ушёл. Совсем замкнулась, ни с кем не общалась.
– А что… что вы знаете о её последних годах? Я давно не приезжала, мы не общались…
Старуха поставила перед ней чашку с кофе и села напротив. Глаза у неё были острые, несмотря на возраст.
– Что знаю… Много чего знаю. Только не всё расскажешь. Люди подумают – старая, мозги поехали.
– Расскажите мне. Пожалуйста.
Тётя Женя помолчала, покрутила чашку в руках.
– Дети к ней приходили. Последние лет пять точно. Разные дети – то мальчик, то девочка. Приводили их обычно ночью, машины какие-то тёмные. А потом… потом их не было видно.
Сердце Анны сжалось.
– Что значит – не было видно?
– А то и значит. Приведут ребёнка, а через неделю-две его уже нет. Спрашивала я у твоей матери – где дети? А она говорит – какие дети, ты что, Женя, совсем рехнулась? Но я же видела! Глаза у меня ещё хорошие, вижу, что в доме напротив происходит.
– А вы… вы никому не говорили? В милицию?
Тётя Женя горько усмехнулась.
– Говорила. Приезжали участковые, осматривали дом. Твоя мать им театр разыграла – бедная одинокая женщина, которую соседки достают глупыми подозрениями. А они ей поверили. Говорят – никаких следов детей нет, старуха фантазирует.
– Но вы-то знали…
– Знала. И ещё кое-что знала. По ночам звуки были. Плач детский, крики. А один раз я видела, как твоя мать закапывала что-то в огороде. Ночью, с фонариком. Копала долго, а потом засыпала и утрамбовывала.
Анна почувствовала, как по спине пробежал холодок.
– Где именно?
– За сараем, там, где малина растёт. Или росла – теперь всё заросло.
Они помолчали. Тётя Женя отпивала кофе, а Анна пыталась переварить услышанное. Всё это звучало безумно, но объясняло многое. Комната в подвале, странное поведение матери, её нежелание, чтобы Анна приводила домой друзей.
– Тётя Женя, а когда это началось? Эти… дети?
– После того, как ты уехала. Года через два. Сначала думала – может, внуков решила приглашать, родственников каких. Но потом поняла – что-то тут не так. Дети были запуганные, тихие. И одевала она их странно – в старые вещи, поношенные. А потом они пропадали.
– Как пропадали?
– По-разному. Иногда увозили на той же машине. А иногда… иногда просто больше не показывались. А через некоторое время мать твоя ночью что-то в огороде делала.
Анна встала так резко, что опрокинула чашку.
– Извините, мне нужно идти.
– Понимаю, – тётя Женя кивнула. – Тяжело это всё. Но ты теперь знаешь. И решай сама, что с этим делать.
Глава 2. Огород
Анна вернулась домой, когда начинало темнеть. В доме стало ещё холоднее, и она включила все лампы, какие смогла найти. Нужно было идти в огород, но ноги словно не слушались. Она ходила по кухне, заглядывала в шкафы, пыталась найти хоть что-то съестное, но еда не лезла в горло.
В холодильнике обнаружились только просроченные продукты и бутылка водки. Анна налила себе стакан и выпила залпом. Алкоголь обжёг горло, но стало легче – руки перестали дрожать.
Она нашла в сарае лопату и фонарь. Задний двор зарос бурьяном и крапивой, но тропинка к малине ещё угадывалась. Анна продиралась сквозь заросли, царапая руки о колючие ветки, и дошла до места, которое описывала тётя Женя.
Здесь земля была другой – более рыхлой, словно её недавно перекапывали. Малинник разросся, но кусты росли неровно, оставляя проплешины там, где почва была нарушена.
Анна воткнула лопату в землю и начала копать. Сначала попадалась обычная почва, смешанная с опавшими листьями и корнями. Но через полчаса лопата ударилась обо что-то твёрдое.
Она опустилась на колени и стала разгребать землю руками. Сначала показался кусок ткани – детского свитера в полоску. Потом что-то белое…
Анна отшатнулась и закрыла глаза. Но когда открыла их снова, то увидела то же самое – маленькую кость, явно человеческую. Детскую.
– Боже мой, – прошептала она.
Сердце билось так громко, что заглушало все остальные звуки. Руки тряслись, и фонарь дрожал в её пальцах, отбрасывая пляшущие тени на землю.
Она продолжила копать, хотя каждая клетка её тела кричала – беги, беги отсюда и никогда не возвращайся. Но она не могла остановиться. Нужно было знать правду.
Постепенно из земли показались ещё кости – рёбра, позвоночник, череп. Маленький череп ребёнка лет семи-восьми. А рядом – остатки одежды, игрушка, пластиковая машинка, которая когда-то была красной.
Анна села в грязь и заплакала. Слёзы лились по щекам, смешиваясь с землёй на руках. Это было реально. Мать действительно убивала детей и хоронила их в огороде.
Но почему? И откуда брались эти дети?
Она засыпала останки обратно – не могла оставить их на поверхности, но и вызывать полицию пока не решалась. Нужно было всё обдумать, понять масштабы происходящего.
Вернувшись в дом, Анна приняла душ, пытаясь смыть с себя грязь и ужас увиденного. Но чувство осквернения не проходило. В зеркале на неё смотрела бледная женщина с красными глазами – дочь убийцы.
Она налила ещё водки и села в кресло в гостиной. Нужно было систематизировать информацию. Мать убивала детей на протяжении нескольких лет. Откуда-то их брала – тётя Женя говорила про машины. Значит, кто-то их привозил. Торговля детьми? Или что-то ещё?
Комната в подвале явно использовалась для содержания детей. Мягкие стены, чтобы они не поранились, когда бились в истерике. Цепь, чтобы не убежали. И надписи на стене – крик о помощи, который никто не услышал.
Анна встала и прошлась по комнате. На стенах висели семейные фотографии – она с родителями в детстве, мать в молодости, даже прабабушка. Обычная семья. Кто бы мог подумать?
Она остановилась у фотографии, где ей было лет пять. Мать держала её на руках, улыбалась в камеру. А сама Анна смотрела куда-то в сторону с серьёзным, почти испуганным выражением лица.
Что ещё она не помнила из своего детства? Какие воспоминания заблокировала психика, чтобы защитить её?
Анна поднялась в свою старую комнату и легла на кровать. Дом скрипел и шептал вокруг неё, словно стены помнили всё, что происходило за эти годы. Где-то капала вода, где-то скреблись мыши. Но в этих обычных звуках ей слышались другие – детский плач, стоны, крики.
Она закрыла глаза и попыталась заснуть, но сон не шёл. Каждый раз, когда она начинала проваливаться, её будили звуки – шаги в коридоре, скрип половиц, тихий голос, зовущий: «Мама, пожалуйста, не надо».
В три часа ночи Анна сдалась. Она встала, накинула халат и спустилась на кухню. Включила свет и поставила чайник. Может быть, горячий чай поможет успокоиться.
Пока вода закипала, она услышала звук, который заставил её замереть. Тихий плач, доносящийся откуда-то снизу. Из подвала.
Сердце подскочило к горлу. Это невозможно. В доме никого нет, кроме неё. Но плач продолжался – жалобный, детский, полный отчаяния.
Анна взяла фонарик и спустилась в подвал. Звук становился громче. Он доносился из той самой комнаты, которую она обнаружила днём.
Дверь была приоткрыта, хотя она точно помнила, что закрывала её. Анна подошла ближе и заглянула внутрь.
Комната была пуста, но плач звучал так, словно ребёнок находился прямо здесь. Анна вошла и осветила фонариком углы. На полу, там, где лежал матрас, она увидела что-то новое – детский рисунок, нарисованный мелком прямо на бетоне.
На рисунке была изображена женщина с чёрными волосами и красными глазами. А рядом – маленькая фигурка, протягивающая к ней руки. Под рисунком кривыми детскими буквами было написано: «МАМА».
Плач прекратился.
Анна выбежала из комнаты и заперла дверь на засов, который обнаружила снаружи. Руки дрожали так сильно, что она едва могла попасть засовом в петлю.
Поднявшись наверх, она схватила телефон и начала набирать номер полиции. Но остановилась на полпути. Что она им скажет? Что нашла детские кости в огороде и слышит призраков в подвале? Её сочтут сумасшедшей.
Нужны были доказательства. Нужно было копать дальше, искать всё, что спрятала мать. И только потом обращаться в полицию с полной картиной происходящего.
Остаток ночи Анна провела в кресле в гостиной, вздрагивая от каждого звука. Она думала о матери, о том, какой та была при жизни. Холодная, отстранённая, иногда жестокая. Но убийца детей? Как она могла настолько ошибаться в человеке, который её родил?
А потом её осенило. А что, если она ошибалась не только в матери? Что, если в её собственном детстве было что-то, чего она не помнила? Что, если мать начала убивать не после её отъезда, а раньше, просто тогда была осторожнее?
Глава 3. Воспоминания
Утром Анна проснулась в кресле с затёкшей шеей и головной болью. Солнце светило в окна, и ужасы ночи казались кошмарным сном. Но засов на двери в подвал и грязь под ногтями напоминали, что всё это было реальностью.