Симбиоз

Размер шрифта:   13
Симбиоз

Она проснулась поздно. Слишком поздно для звонков, слишком поздно для дел, слишком поздно даже для тревоги. Солнце уже давно поднялось над городом, но в комнате царила серо-голубая тень, как если бы время остановилось где-то на границе между утром и забвением. Свет, проходящий сквозь плотные шторы, был тусклым и рассеянным, словно пытался не потревожить ту хрупкую пустоту, что обволакивала всё вокруг.

Окно было приоткрыто, и из него тянуло влажным, липким воздухом. Он пробирался в комнату мягко, будто чужое дыхание. На занавесках – когда-то белых, теперь пыльно-серых – ветер оставлял лёгкие волны, заставляя их колыхаться медленно и тягуче, как забытые привидения на сцене старого театра. В этих движениях не было жизни – только застывшая память.

Телефон лежал экраном вниз, на краю стола. Он не светился. Он молчал. Ни уведомлений, ни пропущенных вызовов, ни напоминаний. Будто мир за пределами этой комнаты не просто ушёл – он отвернулся. Как человек, уставший ждать. Будильник давно перестал звонить. Его звенящее утро, некогда такое яростное, вымерло, поглощённое этой глухой серостью. Она даже не удосужилась его отключить – просто перестала смотреть в его сторону.

Тело было тяжёлым. Не усталым – а как будто обросшим камнем. В суставах, в позвоночнике, в шее, в веках. Любое движение требовало не усилия, а подвига. Казалось, будто за ночь внутри неё выросла новая плоть – тяжёлая, вязкая, неподвижная. Мысль пошевелиться вызвала резкое сопротивление всего организма, как будто сам воздух стал липким, засасывающим гелем.

Разум метался где-то глубоко, как моль в бутылке, слабо царапаясь о стеклянные стенки. Она пыталась найти оправдание: утро слишком влажное, небо слишком серое, день не начался, потому что никто его не позвал. Но всё это было неправдой. Она просто не могла. Не хотела. Не знала, зачем.

Она осталась лежать, уткнувшись лицом в подушку, слушая, как занавески шепчут в ветре, а город за окном живёт своей чужой жизнью – без неё.

Рис.0 Симбиоз

«Сегодня я не выйду», – эта мысль не пришла как решение. Она не была внутренним диалогом, не звучала разумно, не спорила и не оправдывалась. Она всплыла медленно, как мёртвое тело в стоячей воде, и осталась лежать на поверхности сознания – неподвижная, тяжёлая. Это не был выбор. Это был приговор.

Движение далось с усилием, как будто в комнате изменилась гравитация. Она медленно оторвала правую руку от тела, как будто выдирала её из глины. Пальцы дёрнулись – вяло, с хрустом – и нащупали край свитера, что висел на спинке старого стула у изголовья. Свитер был её – хотя ощущался как чужой. Он был большим, слишком мягким, потускневшим от стирок. Когда она надела его через голову, он медленно осел на плечах, будто обнял её, упрекнул, и сдался вместе с ней. Рукава закрыли ладони почти до пальцев. Она не поправила их.

Комната молчала. Её взгляд, тяжёлый и расфокусированный, скользнул по знакомым предметам. На столе лежал слой пыли – не равномерный, а в виде колец от чашек, следов ладони, отпечатка когда-то отодвинутой книги. Всё было как вчера. Или как год назад. Стены дышали тусклым, отсыревшим временем. Обои местами отставали, края их закручивались, и цвет – когда-то тёплый, охристый – теперь казался выцветшим до оттенков плесени и мокрой бумаги.

В углу пола стояла чашка. Пустая. Её кромка была в тени, но даже в полумраке видно было кольцо тёмного налёта. Чашка смотрела на неё, как глаз, оставшийся после сцены, в которой никто не выжил.

Каждый предмет в комнате казался не просто вещью – он был приросшим к стенам, вросшим в пол, частью пространства, которое сжималось. Всё напоминало ей не дом, а внутреннюю поверхность черепа.

Она села.

Очень медленно.

Пальцы вцепились в край кровати, и позвоночник выгнулся, издав жалобный хруст. Плечи дрожали. Её дыхание было неглубоким, с перебоями, как у человека, плывущего под толщей воды. Она сидела на краю постели, словно на краю бездны, у которой нет дна.

Глаза её были открыты, но она ничего не видела. Не в том смысле, что стало темно – просто всё стало одинаковым. Всё было залито серым, как на выцветшей фотографии, где лица давно утонули в зерне.

Она попыталась что-то найти в себе – может быть, остаток мотивации, волю, раздражение, хоть что-нибудь. Но внутри была только пустота. Плотная, как свинец. Холодная. Она не била тревогу. Она просто… была.

Продолжить чтение