Шёна Райх: охота на принца

Внезапная угроза

– Ваше высочество, у меня важная новость.

Наследный принц Франкус-Фрош Пелофилакский приподнял краешек тёплого полотенца, под которым распаривал своё породисто-неприглядное лицо. Недовольно посмотрел на телохранителя Раульфа Брандта. Тот теребил угол зловещей чёрной папки.

– Что случилось? – спросил принц.

– В Высшую академию дипломагии поступила чрезвычайно одарённая сирота.

– Сирота?

– Да, ваше высочество. Из приюта. Нищая, как библиотечная мышь. И на ней проклятие.

Повисло молчание. До принца начало доходить, что́ это может значить.

– В академию, – повторил Франкус. – Как раз в тот же год, что и я.

Раульф Брандт серьёзно кивнул.

Принц сел на плоском кожаном ложе и жестом отослал придворного разминателя прочь. Когда дверь закрылась, наследник Райнского трона коротко спросил:

– Умна? Хитра?

– В высшей степени.

– Хоть красива?

Телохранитель Раульф вздохнул и вынул из папки магический портрет с подписью «Выпуск 819 г. от р. П. Шёна Райх». Портрет был, естественно, объёмный, изображение можно было увеличивать, поворачивать, просмотреть в движении, прослушать голос. А сам холст при желании можно было простым заклинанием растянуть хоть во всю стену. Но его высочеству Франкусу совершенно этого не хотелось.

– Пучеглазая, – заметил принц.

– Волоокая, – дипломагично вставил герр Брандт.

– А зубы как береговая линия Норландии.

– Но вы же любите фьорды, ваше высочество.

– А волосы!

– Цвета воронова…

– Гнезда! – перебил Франкус. – Кошмар! Я обречён! Но может, брат?..

– Боюсь, ваше высочество, что при таких данных она не может стать возлюбленной всего лишь младшего принца.

– Что я скажу Миллефьоре?

– Закон магического предопределения. Она поймёт, – рассудил Раульф.

Наследник Райнского трона уронил некрасивое лицо на ладони и постарался дышать глубоко и размеренно. Мать всё детство твердила ему о непреодолимой силе закона, благодаря которому вершатся браки принцев с самыми безобразными околдованными созданиями. С другой стороны, если рядом с Франкусом будет вот ЭТО недоразумение с портрета, его высочество будет казаться вполне симпатичным парнем.

Принц Франкус завистливо покосился на телохранителя. Вот уж кто и высок, и статен, будто мраморная статуя. И эта невыносимая ямочка на подбородке, перед которой не может устоять ни одна девица брачного возраста! И добрачного, и глубоко пост-брачного…

– Мамушка знает? – спросил принц.

– Королева всегда знает.

В будуаре

Королева Гренуйетта, грузная, широкоротая, с тёмно-зелёными глазами навыкате, сидела за туалетным столиком и обмахивалась точно таким же портретом. Она уже посмотрела на потенциальную невестку и в движении, и с увеличением, и со всех ракурсов. Да уж. Заколдованная сирота, да ещё способная и умная… Её величество уже видела все предпосылки для новой слюняво-романтической сказочки. Вздохнула.

С одной стороны, Закон магического предопределения. С другой стороны, королева так хотела красивых внуков. Сам-то Франкус понятно, в кого уродился. Внешностью в маму, умом в покойного папашу. Нет бы наоборот! Наследник, так его растак. Как же её величество Гренуйетта радовалась, когда за принца Франкуса всерьёз взялась Миллефьоре: и умная, и пригожая, и из благородного дома, со всеми аристократами на короткой ноге… Целый год Миллефьоре окучивала наследника. И стоило принцу поддаться её чарам – нате, возьмите.

В дверь будуара деликатно постучали.

– Её сиятельство фройляйн фон Кальтхерц с просьбой об аудиенции, – объявил слуга.

– Пригласи, – велела королева Гренуйетта.

Заплаканная Миллефьоре ворвалась в покои её величества вихрем кремового атласа. Удивительно, но слёзы не портили ни миловидного личика, ни изящного макияжа. «Вот это порода, – подумала королева. – Нда, какая невеста – и мимо королевского рода».

Девушка бросилась к ногам Гренуйетты, обняла её колени.

– Ах, Ваше величество! Ведь я была почти уверена, что вскоре буду называть вас матушкой…

Королева гладила золотистые волосы девушки, ворковала что-то утешительное, а сама напряжённо размышляла. Утратить такую партию как Миллефьоре – это ещё полбеды. А вторая половина беды – приобрести такую интриганку как Миллефьоре в качестве врага. Что самое логичное в ситуации отвергнутой возлюбленной? Запудрить принцу мозги – дело плёвое. Для Миллефьоре раскрутить Франкуса на бастарда будет проще простого. А потом фон Кальтхерцы будут использовать этого самого бастарда в качестве рычага власти. Через двадцать лет жди кровавого переворота и злодейского убиения одних внуков другими… Нет. Гренуйетта покачала головой.

– У меня есть одна мысль, – сказала её величество.

Миллефьоре подняла лицо. Слёзы мгновенно высохли.

– Мы не можем спорить с Законом магического предопределения. Зато можем немного подкорректировать вводные данные, – задумчиво произнесла королева.

У обеих на лицах расцвели совершенно одинаковые коварные улыбки. Всё-таки королева Гренуйетта очень хотела красивых внуков. И спокойной старости.

Закон магического предопределения (далее – ЗМП)

«Закон магического предопределения был сформулирован в 759 году от распада Первоимперии теоретиком магии доктором Меервольфом Вайсштадтским. Попытки вывести правильную формулировку предпринимались и несколькими веками ранее. Из-за отсутствия надёжной доказательной базы и достоверных исторических данных этим законом объясняли широкий спектр явлений, в том числе вымышленных. Само название закона в 634 году придумал собиратель сказок и легенд барон Людвиг фон Зальтц (591–650 гг.), считавший себя, среди прочего, теоретиком и практиком магии. К сожалению, из‑за его романтизированного понимания закона, которое он выразил в трёхтомном сборнике сказок “В поучение юным девицам” (634–639 гг.), многие неокрепшие умы были введены в заблуждение, что повлекло за собой такие последствия, как, например, учреждение в 667 г. Целовального вторника, о чём будет подробнее рассказано далее.

Тем не менее, появление сборника фон Зальтца дало необходимый толчок, и серьёзные учёные наконец взялись за исследование совокупности явлений, которые впоследствии и натолкнули доктора М. Вайсштадтского на открытие Закона магического предопределения (далее – ЗМП).

Фольклорист фон Зальтц не даёт чёткой формулировки ЗМП, но намекает на его существование подобными фразами: “Однако, дорогие мои, существует на свете такая удивительная вещь, как Закон магического предопределения, а это значит, что чистая сердцем, трудолюбивая, скромная девушка не может безвинно прозябать в темнице”. Здесь фон Зальтц выступает как литератор, а ни в коем случае не как учёный. Его вклад в теорию магии начинается и заканчивается изобретением названия для ЗМП. Ссылкой на ЗМП он пользуется как художественным приёмом для затыкания дыр в слабом и морализаторском сюжете. И я не одинока в своём мнении относительно выдумок фон Зальтца, потому что в 701 г. от р. П. сборник был изъят из книжных магазинов, и мне лишь по несчастливой случайности выпало ознакомиться в детстве с одним из экземпляров данного сборника.

Если бы не вредоносные примеры того, как девушка получает принца благодаря проклятию, это была бы заурядная и нудная книга поучений в форме сказок. Она пропагандирует такие добродетели, как милосердие, щедрость, смирение, трудолюбие и послушание, и направлена на то, чтобы вселить в юных девиц необоснованные надежды на скорое обретение счастья без особых усилий с их стороны. Я глубоко убеждена, что необходимо провести тотальный обыск всех библиотек образовательных учреждений Райнского королевства, изъять оставшиеся экземпляры сборника и поместить в специальное хранилище Королевского университета, откуда выдавать строго по предъявлении особого разрешения. И также призвать население сдать оставшиеся в свободном доступе книги фон Зальтца. Но мы отвлеклись от главной темы работы.

Итак, созданию точной формулировки ЗМП способствовало несколько факторов. Во-первых, привлечение интереса к спектру явлений, связанных с ЗМП, создание названия фон Зальтцем и невнятная трактовка закона этим автором.

Во-вторых, ужесточение политики соседних государств по отношению к лицам, наделённым магическими способностями. Примерно с 500 года сопредельные страны начали подспудную травлю, а затем активное преследование людей, проявлявших волшебный дар. Тем пришлось скрываться или бежать от казни через Лабу и Эм, на территорию Путцкого и Восточного княжеств, которые впоследствии соединились в Райнское королевство под управлением династии Пелофилактов, да продлятся её дни. В результате такой массовой миграции чародеев, концентрация волшебства на единицу территории и душу населения увеличилась, и учёные получили возможность проводить исследования и руководствоваться свежим фактическим материалом. Образование Райнского королевства в 578 году с приходом к власти Магической Династии, которая покровительствовала и ныне покровительствует наукам и искусствам (а также повышение грамотности и развитие книгопечатания) способствовали более подробной и достоверной фиксации исторических событий, на основе которых с течением времени можно было проводить анализ и делать выводы.

И естественно, нельзя умалять заслуг доктора Меервольфа Вайсштадтского (714–799 гг.), который вывел интересующий нас закон. Он родился в семье торговца специями, но не проявил интереса к делу отца. Тот в конце концов смирился, что старший сын не пойдёт по его стопам, и в 729 г. направил его учиться в недавно основанную Высшую академию дипломагии. Степень доктора Меервольф получил уже в двадцать три года за работу в области наследования магического дара. После защиты этой работы доктор М. Вайсштадтский выхлопотал себе комнату при академии, трёхразовое питание и полный доступ ко всем печатным и рукописным изданиям в хранилищах Королевской библиотеки. Он вёл жизнь затворника, с утра до ночи штудировал огромные объёмы документов, уже в тридцать лет поседел. Доктор М. Вайсштадтский практически не выходил из своей “кельи” и общался только с библиотекарем, комендантом академии и другом детства Эрнстом Готлибом, также доктором теории магии. Со слугами и посыльными объяснялся знаками. За свою жизнь он издал семнадцать фундаментальных работ – и в том числе в 759 году трактат “О Законе магического предопределения”.

Позволю себе процитировать первый абзац:

“В присутствии двух и более крупных магических сил или сущностей наименее правдоподобное становится наиболее вероятным – таков Закон магического предопределения”».

Из выпускной работы Шёны Райх

по теории магии «Закон магического

предопределения: правда и вымысел»

Шёна едет в город

Очень некрасивая девушка с рассвета тряслась на телеге сельского бортника. От запаха мёда урчало в животе, пятая точка на этих колдобинах превратилась в сплошной синяк, а от неспешного шага старого битюга казалось, что дорога к Хелльхайму займёт вторую половину вечности.

Девушку звали Шёна Райх, и она искренне недоумевала, почему лучшей выпускнице Приюта для магически одарённых девиц нельзя отправиться в столицу с помощью волшебства. С парой остановок очень талантливая сирота преодолела бы весь путь часа за три, не больше.

«Так безопаснее», – туманно пояснила наставница, пожилая фройляйн Фогель. И кому же от такого путешествия безопаснее? Судя по всему, не Шёне, а бортнику, который должен был довезти кадушки с мёдом до столичной ярмарки и заплатить приюту долю с продажи. Хорошо устроились.

«Такие правила», – тоже был любимый ответ фройляйн Фогель. Что за дурацкие правила? Максимальный недельный расход энергии для волшебника без высшего магического образования – сто двадцать хоффов. Да этими ста двадцатью разве что мух от битюга отгонишь.

Фройляйн Райх в который раз порылась в котомке. Она собралась ещё с вечера, однако вечно голодные младшие воспитанницы тишком вытащили из сумки всё съестное. Хорошо, что единственную ценность, подаренный подругой гребень с перламутровой вставкой, не тронули. Слишком много страшных историй ходило о нём по приюту. Сама Шёна когда-то придумала только половину из них (именно для того, чтобы не стянули). Что ж, за неимением припасов оставалось глотать слюну и мечтать о янтарных медовых сотах. Овсянке с мёдом. Твороге с мёдом. Орешках в меду.

Наконец, очень некрасивая выпускница забылась неглубоким сном. Из которого её грубо выдернули.

Ситуация ожидаемая: узкая дорога через бор перегорожена толстым бревном. Начальник шлагбаума – нечёсаный щербатый детина с красной косынкой на шее и с топориком в руке. Вероятно, детина был не очень умный, ведь проезжих логичнее грабить, когда они уже возвращаются ярмарки. «На обратном пути, наверное, конкуренция выше», – подумала выпускница.

– О, ш тобой ешшо и девка! – обрадовался было разбойник, но присмотрелся к Шёне получше и поправился: – Давай, девка, тоже кошелёк доштавай.

Фройляйн Райх закатила глаза. Вот тебе и безопасность. Бортник под пристальным взглядом нечёсаного уже рылся в своей сумке.

– Господин разбойник, скажите, а вы и вправду живой человек? – нежным голосом пропела Шёна и соскользнула с телеги легко, как ныряет молодая уточка.

Мужик опешил, даже немного опустил топорик.

– В шмышле?

– В смысле, я из новеньких. Только трупы видела. А живых ни разу. Мы всех живых уже съели по эту сторону от Ольсы. Вот я и спрашиваю.

Девушка гладким, танцующим шагом приближалась к разбойнику. Тот нацелил на неё топорик.

– Дядя, поглядите, он и вправду живой! – умилённо всплеснула руками фройляйн Райх, останавливаясь в нескольких шагах от зазубренного острия. Битюг фыркнул. – Не волнуйся, Ледяжка, тебе тоже достанется немного. Ой, ну как здорово! Сегодня тёпленького поедим!

Бортник перестал рыться в сумке и вытаращился на пассажирку. Разбойник отступил на шаг. Потом ещё на один.

– Ты шо мной не шути! – крикнул он. – Што ешшо такое нешёш! Я живой и ты живая!

– Нет-нет, вас, наверное, ввели в заблуждение наши чары, – любезно поправила Шёна, сцепив руки за спиной и игриво раскачиваясь на пятках. – И я очень рада, что они так хорошо действуют. Только, прежде чем я вспорю вам горло, скажите, пожалуйста, я красивая?

Разбойник что-то забулькал, ещё попятился. Упёрся задом в переплетение ежевичных веточек.

– Я почему спрашиваю. Понимаете ли, мы собираемся в Хелльхайм. Там должно быть больше добычи. А если у меня получилась красивая личина, то пропитание мы добудем без труда, – пояснила одарённая выпускница и приблизилась к разбойнику. – На самом деле мы выглядим вот так.

Лицо её мгновенно исказилось, глаза покрылись бельмами, чёрные волосы змеями устремились к разбойнику, опутывая топор и огрубевшие босые ступни. Мужик заверещал фальцетом, но это было ещё не всё. Некрасивая девушка распахнула пасть так, как живой человек никогда не сможет, вывалила синюшный язык, ощерила зубы-шилья. Битюг выглядел как недельная падаль, от бортника отпадали куски гниющей плоти. Шепелявый разбойник взвился над кустом ежевики с грацией оленя и помчался прочь, ломая ветки и распугивая воплем лесную мелочь.

– Дурак, – покачала головой Шёна и брезгливо коснулась оброненного топорика носком ботинка. – И оружие потерял, и дыхание не бережёт.

В металле топора мутно отразилось её лицо. Очень некрасивое, но вполне человеческое.

– Убирай свою сумку, дядя, – велела Шёна и со вздохом опять забралась на телегу. – Поехали скорей, а то место нехорошее.

Бортник что-то пробормотал, но больше жестами объяснил, мол «никак не могу-с, бревно-с».

Девушка вздохнула и толикой магии сдвинула бревно на пару локтей. Как она ни старалась экономить, но сто восемь хоффов за время стычки всё равно истратила.

– Заплатишь за меня пошлину у городских ворот, – буркнула выпускница. – И вот ещё. Есть у тебя что-нибудь пожевать?

Уплетая свежий ржаной хлеб и закусывая янтарным мёдом из сот, Шёна подумала, что быть волшебницей очень даже не плохо. Хотя бы потому, что так безопаснее.

О беззаботных днях

«Дорогой дневник

Дорогая Лизхен!

Только мысленно я могу поговорить с тобой. Я задумала опасную игру, и мне так тебя не хватает… Не хватало все эти шесть лет.

Я очень изменилась. Всего через несколько часов после того, как ты выпорхнула из серого приюта в яркую, блестящую жизнь, которая так подходит к твоей красоте.

Я просила твой адрес, я молила и наставниц, и даже Гроссмуттер, но они отказали мне. Твои приёмные родители хотели сохранить твоё происхождение в тайне, и я их понимаю. Им нужна наследница богатого имения, существо совсем из другого теста, нежели одарённая сиротка. Мне бы только получить от тебя весточку! И рассказать, что со мной стало…

Но не сейчас. Расскажу, когда соберусь с духом. Не хочу о грустном.

Давай лучше вспомним что-нибудь светлое… Например, как мы сбежали с уроков и в подлеске у села собирали землянику. А потом нас на неделю лишили прогулок и поставили дежурить по прачечной. Как болели руки: шутка ли – тощим девчонкам целый день выкручивать простыни и полотенца! А помнишь, мы поймали лягушку и сунули в сумку фройляйн Фогель за то, что она настучала нам линейкой по лбу? В чём-то она была права, ведь мы чуть не сорвали урок по травоведению. Помнишь, как мы вымазали Толстую Ханну сажей, пока она спала? А как ловили на мшистой стене пауков-сенокосцев и совали под нос младшим девчонкам? Проказницы мы с тобой были, и ты всегда придумывала самые интересные и отчаянные затеи…

Но больше всего мне до́роги просто тёплые минуты. Как мы утешали друг друга после очередной порки. Как в обнимку читали ту дурацкую книжонку и переживали за сироток и зачарованных принцесс. Как заплетали друг другу косы, и у меня всегда получались ужасно кривые, но твою красоту, твою роскошную каштановую гриву ничем нельзя было испортить…

Помню, мы дежурили по кухне, перебирали крупу, и ты вдруг подмигнула мне лукаво, как больше никто не умеет. А потом прошептала мне на ушко: “Я точно знаю: ты выйдешь замуж за королевского сына!”

Я рассмеялась. В приюте было немало ясновидящих, но ты славилась предметной магией, а не пророчествами. Я не поверила, но мне было очень приятно такое слышать. Приятно было ненадолго представить себя настоящей принцессой.

А теперь… Я действительно нацелилась на принца, представляешь? Ведь, судя по всему, только он может спасти меня от проклятия.

Но прости, дорогая Лизхен, привал окончен, и мы снова поедем на этой тряской повозке к моей судьбе. Я ведь получила место в Высшей Академии дипломагии».

Из дневника Шёны Райх

В Хелльхайме

Очень некрасивая девушка медленно шла по улицам большого, суетного города.

Несколько минут назад она распрощалась с бортником. Тот заплатил въездную пошлину за двоих пеших и телегу. Стражник хотел сказать какую-то скабрёзность, но увидел приветливый оскал Шёны и сразу заткнулся. Молча выдал бортнику холщовый мешочек, тот привычно подвязал его под хвост битюгу и, не прощаясь, двинулся направо от ворот, на звуки ярмарочного галдежа, музыки и кулачного боя. Дорога Шёны вела вверх, на холм. «Как поднимешься к королевскому замку – сразу направо. Дальше люди подскажут», – говорила фройляйн Фогель.

Выпускница старалась не глазеть, но не очень получалось. Шёна сама себя уговаривала: ну подумаешь, дома́ высокие, ну подумаешь, дороги мощёные, ну подумаешь, народу много. Очень много. Слишком много… Это всего лишь увеличение масштаба. Ерунда, дело привычки. Несмотря на обилие людей и животных, на улицах было подозрительно чисто. И приглядевшись, выпускница поняла, почему. Магия.

Магия пронизывала всё вокруг. Её было так много, что и не проследишь, откуда и куда она течёт. Вот какая-то женщина выплеснула из окна нечистоты. И они удивительным образом никого не облили, а, попав на полотняный козырёк, превратились в мелкие градины. Эти градины покатились к жёлобу, прозвенели в водосточной трубе и выскочили в решётку, вкопанную в мостовую. Видимо, под городской улицей проходили каналы, по которым всё это добро утекало в ближайшую реку.

Вот прошла по улице замарашка, таща за собой лохматую шавку. Шавка решила справить нужду прямо возле красивого вазона, отмечавшего вход в трактир. Когда замарашка потянула облегчившуюся собаку дальше, вонючая кучка сама собой поднялась в воздух и зарядила нерадивой хозяйке меж лопаток. Так вот почему здесь такая чистота и красота! Потому что грязнули немедленно получают по заслугам.

На каждом перекрёстке стояли урны и плевательницы, и кажется, даже птицы опасались гадить мимо них. Засмотревшись на приучение целого города к порядку, Шёна не сразу осознала, что некая магия направлена на неё саму. Притом вряд ли с добрыми намерениями.

Девушка внимательно вслушалась в ощущения. Как будто щекотка пробегала за пазухой, ворошила складки простого платья, шарила по карманам, любопытствовала, не привешено ли что-нибудь на груди (там, где у хорошо сложённых девушек заманчивая ложбинка между холмами, а у самой Шёны – унылое плоскогорье). Эта щекотка явно хотела блестящих круглых монеток, которых у сироты было не так уж много и которыми она делиться не собиралась.

Шёна беззаботно пошла дальше, по-прежнему осматривая городские виды, даже приоткрыв рот (не переиграть бы). Остановилась у лотка с расписными глиняными свистульками, втянула запах свежих пирожков у двери в харчевню, и вдруг, резко развернувшись, схватила кого-то за руку.

– Поймала! – победно закричала она.

Трудно было понять, кого именно поймала: то ли худющую девчонку, то ли тощего парнишку. Огромные голубые глаза карманника были полны страха.

– Тётя, отпусти… – прошептало существо неведомого пола.

– Я не тётя, я ведьма, – самым гадким голосом ответила Шёна и широко улыбнулась, показывая торчащие в произвольном порядке зубы. – У ведьмы красть – что башку на плаху класть.

Она зловеще расхохоталась, стараясь подражать Гроссмуттер. В конце зимней Ярмарочной недели глава приюта любила выпить рюмочку горячительного, после чего её смешило всё без исключения. От могучего хохота Гроссмуттер купцы и покупатели, зеваки и ловкачи, пьянчуги и проповедники быстренько собирали свои пожитки и улепётывали прочь. Кто бывал на гулянии не первый год, заранее прикручивал поклажу к возам и старался выезжать восвояси ещё засветло. А тем, кто раньше не слышал смеха старой ведьмы, приходилось ловить испуганных коней и купленную скотину. Особо впечатлительные бабы и первотёлки рожали раньше срока. Зато в ближайшей округе дохли блохи и постельные клопы. Смех Шёны, конечно, не мог поспорить с хохотом Гроссмуттер, но несчастный карманник всё равно впечатлился.

– Тётя, отпустите, – вякнул он.

– Да ступай, конечно, – с достоинством ответила Шёна и выпустила руку воришки.

На запястье у того остался сияющий след.

Малец не поверил своей удаче и рванул было прочь, но не смог сделать и десяти шагов. Шёна двинулась к замку, а карманник, поскуливая и извиваясь, потащился следом.

– Тёёёётяяяя!

Он шлёпнулся на землю, и несколько шагов его проволокло по булыжнику на пузе. Карманник сел, пятками упёрся в выступающий камень, но продержался всего несколько секунд. Шёна шла своей дорогой, не торопясь и рассматривая нависающие над улицей балкончики.

– Тётя ведьма, стойте!

Очень некрасивая девушка обернулась, будто только заметив за собой «хвост».

– Ты ещё здесь?

– Вы меня за собой тащите! – заныл воришка, поднимаясь.

– А ты тащишь что попало из чужих карманов. Притом с помощью волшебства. Больше так не делай, а не то лишишься руки.

Карманник взвизгнул, схватился за запястье, будто на него плеснули кипятку. Однако чары уже ослабли, и он смог наконец умчаться прочь, громко, но безадресно ругаясь.

– Вот так-то, – сказала Шёна сама себе. – Видами любуйся, а кошелёк привязывай крепко.

Хорошо, что он был прикручен бечёвкой к бедру. Всё-таки даже у отталкивающей внешности есть свои преимущества. Под юбку к фройляйн Райх уж точно никто не полезет.

Сказка о золотой змее

«В этой книге, юные мои читательницы, вы найдёте много историй весьма поучительных и полезных. Возможно, вас напугают злобные ведьмы и жуткие проклятия, чудовища и отвратительные колдуны, которые будут встречаться на страницах книги. Но не робейте, ибо чистой душе нечего бояться. Миром управляют справедливость и Закон магического предопределения, которые не позволят честной девушке, наделённой самыми лучшими качествами: добротой и щедростью, смирением и учтивостью, трудолюбием и кротостью, – прозябать в нищете и забвении. А если и выпадут на её долю беды и несчастья, то лишь для того, чтобы Судьба проверила её стойкость перед тем, как открыть сундуки изобилия.

Итак, начнём же первую сказку о золотой змее.

***

В далёкой-далёкой стране жила-была девушка, умная, трудолюбивая, собой пригожая. Да только никто не хотел её в жёны брать, потому что жила она бедно и приданого у неё никакого не было. И до того она обнищала, что не на что было льна купить, чтобы спрясть его на самопрялке и хоть немного на жизнь заработать.

Сидела девушка и кручинилась. И тут из-под лавки выползла золотая змея. Девушка испугалась, хотела её прибить, а та и молвит певучим, нежным голосом:

– Не губи меня, а лучше пощади и дай чего-нибудь поесть.

Девушка испугалась: никогда не видела она, чтобы змеи разговаривали.

– Ну хорошо, раз ты по-нашему говорить умеешь, то не буду тебя убивать. А только накормить мне тебя нечем: сама последние крошки только что доела.

– Что ж, спасибо и на том, – пропела змея. – Если хочешь, я твоей беде могу помочь. Возьми меня в руки и обвей вокруг шеи. И разом станешь богата и счастлива.

Девушка была на самом краю отчаяния, поэтому и доверилась змее. Но не знала она, что на самом деле то была не змея, а злобная колдунья, которая после магического поединка была вынуждена прозябать в чешуйчатом теле и питаться лягушками и крысами. Только она обвилась вокруг шеи девушки, как та сгорбилась, почернела лицом, стала страшная, как смерть на чужбине.

– И будешь ты меня на себе носить, – засмеялась змеюка сквозь стиснутый в зубах хвост. – И не сможешь снять. А пройдёт неделя – так и помрешь, а твои красота и молодость мне достанутся.

Горько заплакала несчастная, выбежала прочь из дому, хотела броситься с утёса в реку, да змея сдавила ей горло и не позволила этого сделать. Тогда догадливая горбунья прохрипела:

– Раз ты хочешь, чтобы я целую неделю протянула, тогда корми меня. Да не чем-нибудь, а самыми вкусными яствами с королевского стола.

– Будь по-твоему, – согласилась золотая змея. – Прикрой меня каким-нибудь платком, иначе подумают, что ты дорогое ожерелье украла.

Заколдованная так и сделала. И змея указала ей путь к королевскому замку. Долго шла горбунья и под вечер оказалась у толстой крепостной стены, у высоких ворот. Со стороны замка доносились музыка, смех, радостные возгласы.

– Безобразную горбунью не пустят на порог, не примут на работу. Как ты собираешься добыть мне еду?

– А ты смотри.

Змея разжала зубы и запела, да таким чарующим голосом, что заколдованная девушка так и села на ближайший камень. Не прошло и четверти часа, как узкая дверь для стражи со скрипом раскрылась, и явился прекрасный юноша в богатой одежде, с клинком в серебряных ножнах у пояса. Взгляд у него был затуманенный, а в руках – блюдо из чистого серебра. На том блюде было столько яств, что хватило бы и четверым.

– А ну, невежа, сделай книксен: сам принц тебе еду выносит, – прошепелявила золотая змея, которая вновь стиснула в зубах свой хвост.

Бедняжка присела в книксене, но принц того и не увидел. Поставил на землю блюдо, повернулся и удалился, точно во сне.

Горбунья съела, сколько могла, а потом змея велела ей встать на четвереньки, связалась на её шее крепким узлом и слопала всё, что оставалось на блюде. На плечи и спину девушки легла непомерная тяжесть.

– Раз ты накормила меня, – сказала околдованная горбунья, – то и напои. А то пить хочется – сил нет. И держать тебя сил нет.

Змея снова раскрыла рот и запела чудным голосом. И вновь вышел принц, на этот раз – с серебряным кувшином вина. Поставил на землю и точно так же, не видя никого перед собой, удалился.

Девушка сделала пару глотков, а змея прикончила остальное.

– Ну а теперь проведи меня в замок! – потребовала заколдованная. – Хочу спать на постели принца!

– Не много ли ты хочешь? – возмутилась ведьма в образе золотой змеи.

– Не много, если мне жить всего неделю осталось. Веди, говорят тебе!

Змея что-то поколдовала, и дверь для стражников приоткрылась – ровно настолько, чтобы горбунья проскользнула внутрь. Её не заметили солдаты короля, к ней не примчались сторожевые псы, ни один из гостей не увидел чёрной тени, кравшейся по коридорам и лестницам.

Вот вошла девушка в спальню принца, скинула верхнее платье, спряталась за плотной шторой и стала ждать.

– Что же ты не ложишься, дурёха? Сама просила спать на постели принца, – пробурчала колдунья.

– Я одна спать не собираюсь. А вот принц войдёт, так ты его ко мне и примани.

– Ух, ты и лакома! – поразилась змея, но не стала возражать.

После полуночи явился и принц. А колдунья опять принялась петь. Только вот юноша был будто напуган и не спешил приближаться к горбатой уродине.

– Что-то не работает твоё колдовство, – возмутилась девушка.

– Да уж больно ты страшна, – прошипела ведьма, но стала петь громче и соблазнительнее.

И принц поддался её чарам. На негнущихся ногах приблизился к горбунье, взглянул в её чёрное лицо невидящими глазами.

– Позвольте, ваше высочество, я помогу вам раздеться, – проворковала заколдованная девушка, а змее велела: – Ты пой, не останавливайся, пока я с ним не закончу, не то он стражу вызовет.

Золотая змея старательно пела, а горбунья принялась расстёгивать пуговицы на жилете у принца. Из невидящего глаза у того скатилась слеза. Руки заколдованной дошли до пояса, и тут…

Она сдёрнула с шеи змею, прижала её башмаком, выхватила из серебряных ножен у принца меч и разрубила гадину. Колдовство немедленно спало с юноши, и он хотел уже закричать.

– Не губите меня, ваше высочество! – взмолилась горбунья. – Пощадите! Взгляните, я разрубила змею. Эта змея была страшная ведьма, она околдовала меня и велела явиться к вам и убить. Но я не смогла посягнуть на вашу милость, а изловчилась и убила её саму. И теперь только вы можете снять с меня проклятье этой карги, иначе я останусь страшной горбуньей и умру через шесть дней.

Юный принц не стал сразу созывать стражу. Он подумал, велел горбунье отбросить меч, сам его подобрал. Потребовал, чтобы она отошла и отвернулась к стене. С замиранием сердца девушка подчинилась. Она уже ожидала, что принц отсечёт ей голову. Но тот прежде решил рассмотреть золотую змею. Только он сделал к ней шаг, как змея начала расти, пухнуть, извиваться и превратилась в безобразную старуху. Принц тихонько охнул. Горбунья повернулась.

– Теперь вы верите мне, ваше высочество?

– Верю, – кивнул юноша. – И как же я могу снять с тебя проклятье?

– Как это всегда бывает. Ведь поцелуй принца развеивает любые чары.

Юноша вздохнул, подошёл к уродине, зажмурился и поцеловал её в щёку. Тут же вспыхнули разноцветные огни, и горбунья снова стала белой и пригожей девушкой.

На следующий же день принц объявил о своём желании на ней жениться, а уже через месяц сыграли свадьбу.

Вот как бывает, дорогие читательницы. Чистая сердцем девушка не погибнет от рук неправедных. Ей достанет смекалки и смелости, чтобы найти единственно верный путь к спасению. И наградой за её испытания будет поцелуй принца и долгая, счастливая жизнь».

Из сборника сказок «В поучение юным девицам»

барона Людвига фон Зальтца

Комментарий

«В сказке о золотой змее условие отмены проклятия не высказано напрямую, но для героини и рассказчика оно очевидно. Однако было бы странно, если бы ведьма прокляла девушку, не скрывая условия отмены, а потом согласилась вести её во дворец и даже в спальню принца. Фон Зальтц, видимо, это заметил, поэтому ведьма в истории не произносит условия отмены. Но мы понимаем, что без такого условия проклятие не могло бы подействовать. Это не единственная нелогичность, допущенная фон Зальтцем, однако новые и новые поколения девочек, воспринимая его сказки в нежном возрасте, продолжают в них безоговорочно верить. На свою беду».

Из выпускной работы Шёны Райх

по теории магии «Закон магического

предопределения: правда и вымысел»

Встреча в академии

За́мок её величества вдовствующей королевы Гренуйетты ощутил на себе прикосновение женской руки. Толстые стены с фасада обросли розовым мрамором. Из приземистого строения, рассчитанного на длительную осаду, проклюнулись изящные и совершенно бесполезные башенки.

Высшая академия дипломагии, притулившаяся на невысоком холмике рядом, была похожа на приживалку, которая устроилась на самом краю лавки и рада любым обноскам и подачкам. Ни декором, ни архитектурными ухищрениями академия похвастаться не могла. Маленькая, жалкая копия королевской крепости – то ли усадьба, то ли форт за толстым и высоким кирпичным забором. Однако почти за сто лет своего существования академия приобрела богатых покровителей, так что внутри длинной трехэтажной коробки можно было увидеть и изразцовые печи, и бархатные шторы.

Очень некрасивая девушка мялась у дверей вот уже минут десять, вдыхала запахи из правого крыла, где явно располагалась столовая. Делала вид, что рассматривает узор на ковре парадной лестницы, а сама косилась на проходивших мимо студентов. Беззаботные, избалованные отпрыски мелких и крупных аристократов, в каждом движении, походке и осанке которых читался приговор: «Тебе здесь не место, сиротка-оборванка».

Наконец, одна из пробегавших мимо служанок, пухленькая и рыжая, сжалилась над лучшей выпускницей приюта и позвала начальство.

– Шёна Райх? – больше припечатала, чем спросила сухопарая женщина в чёрном платье, единственным украшением которого был длинный ряд пуговиц от подбородка до пола. – Вы опоздали к общему собранию первокурсников и обеду.

Запах тушёной капусты с рыбой, витавший в воздухе, говорил о том, что ещё не всё потеряно, но девушка не смела спорить. Комендант явно была раздражена, что приходится повторять для одной нерадивой студентки то, что всего час назад рассказывала сотне пунктуальных. Голос женщины был по-военному громкий, и на новенькую уже многие косились. Кто не любит развлечься за чужой счёт? Фройляйн Райх втянула голову в плечи.

– Я фрау Ингрид Шульц, комендант академии. В моём ведении находятся ключи, содержание здания и прилегающих территорий, обеспечение чистоты, порядка и текущего ремонта. Вам будут предоставлены стипендия, жильё, питание, учебники и форма. За любой проступок и порчу либо утерю имущества с вас будет взыскано. От вас требуются неукоснительное следование правилам и выполнение учебной программы.

Женщина повела желтоватой рукой, и Шёна уставилась на большую меловую доску, на которой был каллиграфически начертан устав заведения. Но за время ожидания девушка и так почти всё запомнила наизусть.

– Занятия начинаются завтра. Первый бой колоколов – подъём, через полчаса второй удар – начало занятий. Далее по расписанию. Его можно увидеть налево по коридору в учебное крыло. Вот ключ от вашей комнаты.

Она достала из кармана тонкий кожаный шнурок, на котором болтался круглый жетон с номером. Магический ключ? «От вашей комнаты»? Вот это роскошь! Видимо, шнурок полагалось носить как браслет.

– Да, и хотя к учебному процессу я не имею прямого отношения, но педагогический совет просил меня поприветствовать вас от своего имени и назначить вам первое наказание в этом году.

Комендант нанизала на шнурок ещё один жетон, толстенький, деревянный, с горящей голубой руной, вырезанной с одной стороны.

– Вы не успели ещё и ступить на порог, а уже превысили положенную по закону недельную норму волшебства для недипломированных. За это вы на две недели лишаетесь возможности творить магию, за исключением особых случаев во время занятий. И ввиду того, что денежный штраф вы выплатить не в состоянии, педагогический совет вошёл в ваше положение и позволил вам искупить проступок трудом.

Шёна тупо таращилась на деревянный жетон. Шнурок в её руке пришёл в движение, и не успела девушка вскрикнуть, как он обвился вокруг запястья и связался хитрым тугим узлом.

– Я вообще-то левша, – буркнула она.

Шнурок потрепыхал кончиками и, точно понятливая змейка, ловко переполз на правое запястье. Там и замер. Руна тускло мерцала. Шёна вновь подняла глаза на коменданта. Та поджала губы и завершила инструктаж.

– Спальни девушек на втором этаже и налево. Поздравляю с началом учебного года.

Беззвучно повернувшись на месте, фрау Шульц уплыла прочь, точно фамильное привидение. Отобедавшие студенты при виде её умолкали и чуть не на цыпочках спешили убраться с дороги.

Шёна вздохнула, теребя горловину котомки. В груди стало пусто и тревожно: не было той надёжной опоры, на которую девушка всегда рассчитывала. Она не чувствовала магии. Будто кто-то оттяпал половину тела, но навёл морок, чтобы с виду всё было как прежде. Удивительный день: дважды Шёну пытались ограбить, дважды она выпутывалась, но возгордилась своей удачей, и на третий раз у неё отобрали то, что фройляйн Райх считала неотделимым.

Неуверенно, точно по обледенелому склону, а не по застеленной ковром лестнице, она поднялась на второй этаж. «Ничего, мозги на месте, руки на месте, а значит, как-нибудь переживу эти две недели». Девушка сглотнула и отправилась искать «свою» спальню.

О судьбоносном дне

«Дорогая Лизхен!

Я теперь в Хелльхайме. Представляешь, мы можем столкнуться совершенно случайно. Ты наверняка все шесть лет порхаешь по балам и приёмам, лёгкая, неотразимая, весёлая. Подмигиваешь кавалерам. А может, ты уже замужем? Мне кажется, как бы сильно ты ни изменилась за это время, я узнаю тебя в первый же миг. А вот ты меня – вряд ли.

Рассказать тебе о проклятии? Ведь ты не видела, как всё случилось. Да я и сама не всё видела…

Я очень чётко помню тот день. Самый судьбоносный. Сначала у меня отобрали тебя, Лизхен.

Нам было по тринадцать лет.

Хмурый осенний рассвет. Мы с утра были на дежурстве: ты помогала в столовой, а я, как часто бывало, в библиотеке. Старая, трясущаяся фрау Мюнстер что-то проскрежетала про капли воска на полу и вдруг зашаталась, заохала, чуть не рухнула на месте. Я, как могла, её поддержала, довела до стула и позвала ближайшую наставницу. Та велела бежать в село к знахарке за настойкой. Сунула мне в руку монетку. Я накинула на плечи платок, обула разношенные башмаки и побежала.

Жирная грязь разъезжалась под ногами, дождь хлестал по лицу. На выезде из села в глубокой колее завязла телега, и пока я её обходила, сама поскользнулась и плюхнулась в лужу. Монетка выскочила из руки, сверкнула и булькнула в мутно-коричневую воду. Я рванулась за ней, но меня чуть не опередили чужие худющие руки. За телегой плелась нищенка с бешеными, почти белыми глазами. Она-то и попыталась нашарить в луже мою денежку, но я оказалась проворнее. Тогда она вцепилась мне в подол и чуть не опрокинула обратно в грязь. Однако нищенка была слаба. Я вывернулась и побежала прочь, в шуме дождя почти не разбирая ругани, которую она посылала мне вслед.

Знахарке было недосуг со мной возиться. Она быстро цапнула мою монетку, схватила с полки пузырёк настойки, которой лечила нашу библиотекаршу, и заторопилась к больному.

Когда я возвращалась, телега так и не сдвинулась с места, а нищенки и след простыл. Тяжёлое предчувствие заворочалось в груди, но я отогнала его и припустила к приюту, чтобы доставить лекарство, согреться и переодеться в сухое.

День шёл своим чередом. Утреннее построение, хоровое пение “Многая лета, королева Гренуйетта”, потом зарядка, завтрак и занятия. Фрау Хайнрихсон что-то бубнила на уроке бытовой магии…

И тут дверь распахнулась. На пороге показалась Гроссмуттер. А подле неё – самая яркая женщина из всех, что я видела. Среди девчонок, одетых в застиранную серую форму, среди стен, некогда выкрашенных в бежевый, но теперь выцветших до неузнаваемости, среди чёрных, как вороны, наставниц и рядом с Гроссмуттер, похожей на отшельницу, – эта женщина прямо-таки излучала коралловый цвет. А какими от неё пахло духами!.. Она была созданием из другого мира.

Незнакомка обвела взглядом всех и задержалась, конечно же, на тебе, Лизхен. На твоих роскошных каштановых волосах, и насыщенно-голубых глазах, и кукольно-гладкой коже, и изящных руках. Она поманила тебя, Гроссмуттер кивнула, и вы вышли в коридор. Дверь захлопнулась. А я больше не могла думать об уроке. Вместо того чтобы подогреть воду с помощью чар, я чуть не подожгла парту. Я чувствовала: случилось нечто непоправимое.

Еле дождалась перемены, опрометью бросилась в общую спальню тебя искать, но – не нашла. Твой шкафчик опустел, кровать была заправлена аккуратно, как никогда. У меня внутри всё сжалось. Прозвенел звонок. Следующим уроком была история, но я не могла усидеть на месте. И тут ты ворвалась в класс, извинилась, сказала, что на минутку, и позвала меня за дверь. Я посмотрела на фройляйн Фитц таким умоляющим взглядом, что она в кои-то веки не стала делать строгое лицо, а кивнула.

Ты успела только шепнуть, что тебя удочерят, что ты будешь жить в семье богатого негоцианта (я запомнила это слово: “негоциант”, как будто оно могло объяснить, почему я больше тебя никогда не увижу). Ты сунула мне в руку гребень с перламутровой вставкой, который когда-то получила за успехи в магии и рукоделии, поцеловала в щёку и пообещала: “Я обязательно найду тебя. Нескоро. Но обязательно. Мы встретимся. А ещё ты обязательно выйдешь за королевского сына”. Тут тебя подхватил коралловый вихрь, и ты исчезла в запахе духов и топоте четвёрки, запряжённой в настоящую карету.

Я спрятала гребень за пазуху и вернулась в класс. Голос фройляйн Фитц звучал глухо, будто она кричала в плотно прижатую к губам кружку. Так звучали для меня все голоса. Я не понимала ни слова, мне было всё равно. Заработала несколько замечаний за невнимательность, схлопотала внеурочное дежурство по классу. Двигалась, будто по грудь в воде, дышала с трудом, не могла думать. Во время ужина отупело таращилась на буквы, которые кто-то вырезал на столешнице. Я смутно помнила, что буквы складываются в грубое слово, но не могла его прочитать. После ужина я долго возилась с уборкой в классе, как будто не знала, для чего нужно ведро и что делать с тряпкой.

Вернулась в общую спальню уже после отбоя и сразу поняла, что не могу там находиться. Ведь твоя кровать была аккуратно застелена. Как никогда. И я, наплевав на приютские правила, тихо-тихо сбежала вниз по лестнице и налево, туда, где были хозяйственные помещения. В глухом тупике возле кладовок темень была непроглядная, и я наконец разрешила себе разрыдаться. Достала из-за пазухи гребень и гладила, гладила его, запоминая каждую мелочь, каждый изгиб. Потом слёзы закончились. Я сидела без движения и пыталась почувствовать тепло твоих рук, которые только сегодня держали эту вещицу. Я будто наяву видела, как ты его трогаешь, как проводишь им по блестящим каштановым волосам, неповторимо подмигиваешь мне, напевая любимую мелодию. Я тоже попыталась её промычать, но голос дрожал и сбивался на всхлип. Будто желая себя наказать, я впилась гребнем в растрёпанные волосы и дёрнула до боли. И только тут услышала, что ко мне кто-то приближается.

Бежать было некуда. Двери кладовок заперты на ключ, а выход из тупика только один. Передо мной оказались три толстые девчонки из недавно прибывших. Они были плотные, откормленные, с мозолистыми руками крестьянок. То ли родители устали их содержать, то ли девчонки, почувствовав в себе капельку волшебной силы, сбежали искать более лёгкой доли. Они уже нахватались самых полезных фокусов, научились зажигать тайный огонёк (пусть и не слишком умело, потому что я всё равно видела его бледный свет). И судя по всему, наловчились без ключа отпирать двери: экономка уже неделю жаловалась, из кладовки по ночам пропадают сыр и колбаса.

– А это ещё кто? – сказала самая жирная. – А ну пошла отсюда, козья морда!

– Миа, она же про нас расскажет, – шепнула та , что несла тайный огонёк на вытянутом вверх указательном пальце.

– Не расскажет, – гадко усмехнулась Миа, закатывая рукава длинной ночнушки. – Кто не умеет держать язык за зубами, тот остаётся без зубов.

– Гля, девки, какая у неё цацка, – заметила третья толстуха, и я похолодела.

Я никогда так не дралась. Понимала, что при таком перевесе в их пользу ничего не смогу сделать. Но всё равно царапалась, брыкалась и кусалась, бросалась заклинаниями и чистой силой. А они бросались в ответ. Потом меня схватили со спины, куда-то поволокли. Пальцы-сосиски выхватили у меня гребень, висок обожгло болью.

А наутро фройляйн Фогель нашла меня. И не узнала».

Из дневника Шёны Райх

Миллефьоре

Шёна Райх шла по мягкому ковру в левом коридоре второго этажа и робела. Вот и нужная дверь с номером «17». Девушка покрутила жетончик на запястье и приложила его к двери. Замок щёлкнул, дверь приоткрылась. Затаив дыхание, новоиспечённая студентка вошла.

Это оказалась комната на двоих, и в ней уже была жилица. Она сидела на постели, выгребала из миски изюм и сушёные яблоки и увлечённо читала.

– Привет, – бросила соседка, не отрываясь от книги.

– Привет, – ответила Шёна.

– Я Миллефьоре фон Кальтхерц.

Она перелистнула страницу и неосторожно задела глиняную миску локтем. Несколько изюмин просы́палось на покрывало и на пол. Тут же из-под кровати новой знакомой выползло нелепое существо вроде гнома, сложенного из обрывков тряпья, черепков от кувшина, палочек, соломинок и прочего домашнего сора. На чём-то вроде головы у него было что-то вроде красного платка. Существо проворно слопало всё, что упало с кровати. Шёна взвизгнула и поджала одну ногу.

– Не бойся. – Соседка наконец подняла глаза от страницы и посмотрела на очень некрасивую сироту. – Это Хютхен. Слуг в академию с собой брать не полагается, вот я и сделала себе помощника.

Шёна хотела спросить, а как же штрафы, но потом подумала: у кого есть слуги, которых полагается с собой брать, тот штраф заплатит и не поморщится.

– Это что же, ничего на полу нельзя оставлять? – уточнила Шёна, разуваясь.

– Он пока не очень хорошо отличает мусор от не-мусора, – задумчиво сказала Миллефьоре.

Как раз в этот момент Хютхен выскочил из-под кровати и хотел уже броситься на разбитые, пыльные башмаки Шёны. Та взвизгнула, ногой упёрлась в условную голову помощничка по хозяйству, подхватила с пола обувь, но тут же уронила котомку с вещами. Из неё мгновенно выпали: сменная сорочка, небольшая записная книжка в кожаной обложке, пара толстых носков, в которые явно было упрятано что-то увесистое, и гребень с перламутровой вставкой. Хютхен обрадовался новым игрушкам, а Шёна заорала:

– А ну, не трожь мои вещи!

– Хютхен, место! – прикрикнула соседка, но существо то ли не слышало, то ли просто не могло удержаться…

В общем, после нескольких минут шумной возни из условной пасти Хютхена удалось вырвать пожёванную сорочку, поцарапанный гребень и порванный в клочья носок, из которого сочилось что-то зелёное и сильно пахнущее мятой.

Шёна чуть не плакала, собирая жалкие пожитки. Миллефьоре колдовала над Хютхеном, заставляя его сметать черепки и слизывать с пола мятную жижу.

– Ну вот, видишь, он умеет лужи вытирать.

– Только сначала сам же их  и делает, – буркнула Шёна.

Ей наконец-то выдалась минутка осмотреть комнату и новую соседку, хотя куда приятнее было бы их изучать, если бы настроение не подпортили сегодняшние злоключения.

Комната была разделена на две одинаковые половины. Слева возле входа – рукомойник и зеркальце – пожалуй, единственные предметы обстановки, нарушавшие симметрию. На полу ковровая дорожка, добротная, но порядком поблёкшая и вытертая. Слева и справа от неё – по кровати с балдахином, под каждой из них – по ларю для одежды. А дальше, у большого окна с видом на парк, окружающий академию, два письменных столика и два аккуратных стула. Невиданная роскошь после общей спальни в приюте.

А Миллефьоре… Даже воспоминание о Лизхен казалось рядом с ней невыразительным. Это была истинная принцесса из сказок: густые пшеничные волосы до ягодиц, яркие синие глаза, упрямая впадинка на подбородке, которая больше подошла бы мужчине. Белая кожа и нежный румянец, тонкие пальцы и стройная фигура. Если бы Шёна была юношей, она тут же влюбилась бы. Да она и так почти влюбилась. Почти, потому что во взгляде у соседки не было ни капли тепла.

Златовласая протянула Шёне тяжёлую монету.

– Вот. За испорченные вещи.

– Это очень много, – начала было лепетать сирота, но потом прикинула, что впереди зима, а ботинки Хютхен пожевал от души.

«Нечего строить из себя неизвестно что. Все прекрасно знают, кто́ ты и что́ ты. Никого ты не обманешь, изображая благородство. Так что засунь свой язык туда, откуда ничего хорошего не выходит, и бери деньги, пока дают», – велела Шёна сама себе.

И принялась потихоньку располагаться.

Младший принц путешествует инкогнито

По разбитым дорогам Лорреи катила удобная, крепкая, но не слишком роскошная карета. В самый раз для аристократа средней руки. Каретой правил кучер Фриц, коренастый, немногословный мужчина в плаще с капюшоном. За спиной у него было два меча с потёртой оплёткой на рукоятях, а на шее болтались явно самодельные и очень зловещие амулеты.

Вместе с кучером на облучке сидел паж в зелёно-коричневой ливрее, тонкий и гибкий парнишка Ганс с лукавыми глазами. Но не стоило его недооценивать в силу молодости. В запасе у пажа имелось много трюков и хитростей. И магического оружия, естественно.

Внутри кареты, напротив единственного пассажира, ехал главный телохранитель по имени Эрих. Ещё не старый, но с коротким ёжиком совершенно седых волос. Загорелый, изрисованный шрамами, с печатью глубокой скорби на лице. Надо ли говорить, что и у него было полно всевозможных магических средств защиты и нападения? Надо ли упоминать, что он владел тайными боевыми приёмами, которые постиг, пока отшельничал в горах и следил за повадками диких кошек? Надо ли объяснять, что он знал языки соседних держав, птиц, зверей, деревьев и грибов, секреты трав, приёмы первой помощи и дорогу в царство мёртвых и обратно?

Теперь пора повнимательнее рассмотреть пассажира. Совсем юный, лет шестнадцати-семнадцати. Чуть полноват, русые кудри, над губой пушок. Но вообще, скорее, приятной наружности. Кто же этот человек с такой немногочисленной, но грозной охраной?

Это его высочество принц Маркус Пелофилакский, младший наследник Райнского престола, которого спешно отослали мир посмотреть и себя показать. Инкогнито, естественно.

Принц Маркус не был силён в теории магии, но о Законе магического предопределения, понятное дело, многократно слышал. Он не обладал выдающимися способностями к волшебству, но как представитель Магической Династии, да продлятся её годы, сам по себе был магической сущностью первого порядка. Именно поэтому то немногое волшебство, что осталось ещё в Лоррее, сразу же почуяло его присутствие и жадно потянулось к младшему наследнику.

На первом же привале подполз к принцу бледный, как рыбье брюхо, змеёныш и молвил человеческим языком:

– Добрый юнош-ш-ша, а добрый юнош-ш-ша! Воз-з-зьми меня с-с-с с-с-собой!

Принц Маркус, который всего лишь отошёл в кусты по малой нужде, чуть не справил тут же и большую. Он помнил сказки и знал, чем может грозить общение с говорящими змеями. Вскрикнул, отпрыгнул прочь от гада ползучего, подтянул штаны и хотел уже дать дёру, под защиту верных спутников, как у его плеча явился седой телохранитель Эрих. С минуту он, прищурившись, рассматривал змеёныша, а потом хрипло изрёк:

– Возьми. Пригодится.

– Но в сказке золотая змея…

– Эх, твоё высочество. Такой большой, а самого простого не понимаешь, – покачал головой многомудрый Эрих. – У тебя тут совсем другая змея. И совсем другая сказка.

Телохранитель вернулся к костру.

Принц привёл себя в порядок и несмело протянул ладонь. Змеёныш сверкнул янтарными глазёнками и заполз к нему на руку.

– Я сын з-з-змеиного ц-с-саря, – поведал он. – Давай мне по капле с-с-своей крови в день и нос-с-си на с-с-себе, пока с-с-силы дос-с-станет. С-с-сос-с-служ-ж-жиш-ш-шь мне эту с-с-служ-ж-жбу – и я тебя тож-ж-же выруч-ч-чу.

Принц подумал-подумал и согласился. Вынул из-за пояса ножичек, сделал тонкий надрез у основания большого пальца. Отвернулся, чтобы не видеть, как змеёныш питается. А тот присосался, будто пиявка, выпил, сколько просил, и обвился колечком вокруг мизинца Маркуса, закусив свой хвост. И не скажешь, что живой.

Путники двинулись дальше. А на том месте, где младший наследник Райнского престола пролил на землю жёлтый ручей, проклюнулся тоненький росток и быстро-быстро потянулся к небу.

К вечеру карета подкатила к постоялому двору. Кучер отправился распрягать и устраивать на ночь пару верных лошадок, паж пошёл договариваться насчёт комнаты и ужина. Многознающий Эрих, ни на шаг не отходя от подопечного, так и зыркал по сторонам, искал опасности, – но, по счастью, не находил.

Пища оказалась вполне сносной, в комнате почти не было клопов, даже наличествовало кое-какое развлечение в виде потрёпанной сказительницы известного поведения. Маркус, Ганс и Фриц слушали её байки с вялым интересом, а Эрих всё морщился, хмурился и ни разу даже взгляда от кружки не поднял. Очень скоро все устали и отправились спать.

Уже в полночь младшего наследника разбудил холод, бегущий вниз по хребту. У его постели стоял призрак, сквозь которого беспрепятственно сияла луна и дул ветерок, напитанный запахом конюшни.

– Смилуйся надо мной, молодой господин, – прошелестел призрак. – Только ты во всей Лоррее можешь мне помочь.

Спавший на полу телохранитель Эрих приподнялся на локте, но потом фыркнул, закатил глаза и повернулся на другой бок.

– И чего тебе надо? – спросил принц, неистово протирая глаза.

– Раньше это был мой постоялый двор. Я умер три года назад, и его унаследовал мой старший сын. Он хороший управляющий, и моя семья живёт в достатке. Только вот… Прижил я дочку на стороне. Любил её, тайком навещал и оставлял её матери кое-что для девочки. Но муж моей любовницы что-то подозревал и никогда не любил мою дочь. Сейчас девочке туго приходится, тем более, её мать недавно умерла в родах. Вот я и хочу кое-что передать дочке.

Принц досадливо кивнул. Он знал, что призраки безвредны, но очень привязчивы и настырны. Проще выполнить просьбу, чем еженощно слушать заунывные причитания. Многознающий телохранитель недовольно заворчал, сел и начал одеваться.

– Надо выкопать клад. Он прямо здесь, на конюшне, – быстро сказал призрак. – Копать неглубоко, лопата хорошая есть. И дочка живёт всего в двух шагах.

Принц хотел разрешить Эриху лечь обратно спать, но потом подумал, что на конюшне лопатой работать – не его высокородное дело.

Стойла были достаточно чистые, и многомудрый телохранитель даже не очень громко ругался. Вскоре лопата звякнула о глиняный горшочек.

Принц отёр его пучком соломы, полюбовался в свете луны и пошёл за призрачным проводником. Тот привёл его к добротному плетню: все колышки, как молодая поросль, смотрят точно в небо. За плетнём вскочили на ноги две матёрые псины. Сразу видно, не дворняги, а породистые, притом обученные не лаять попусту, а сразу кусать того, кто попытается перелезть через плетень. За пышными яблонями дом был виден плохо, но в окнах стояли стёкла, а ставни украшали сложные резные узоры. Судя по всему, хозяин здесь основательный. Призрак без помех проплыл сквозь забор, мимо собак и к крыльцу. Через несколько минут вернулся.

– Я могу явиться ей во сне, но наяву она меня не видит. Скоро она должна проснуться, – пообещал горе-папаша.

Телохранитель скрестил руки на груди, набычился и приготовился ждать.

– Эрих, а ты не мог бы отойти подальше? – попросил принц. – При виде такого здоровяка, да ещё ночью, девушка может и в обморок упасть. Лично я бы обделался.

Эрих молча скрылся за высоким кустом. И тут как раз на крыльце показалась девушка.

– Биргит её зовут, – подсказал призрак.

– Биргит! – громким шёпотом позвал принц.

Девушка вздрогнула. Кликнула одну из собак, взяла за ошейник и только тогда решилась приблизиться.

– Я здесь по просьбе одного вашего родственника. – Принц решил проявить осмотрительность. – Который умер три года назад, не успев позаботиться о вашей судьбе.

Девушка беззвучно округлила рот и подошла почти вплотную к плетню.

Призрак принялся сбивчиво говорить слова любви и прощания. Принц передавал их почти без пропусков, только в третьем лице. На глазах Биргит заблестели слёзы. Наконец дух её отца сделался совсем прозрачным и с тихим вздохом истаял. Принц, которому порядком надоело пересказывать чужие трогательные признания, протянул девушке горшочек и со всей учтивостью откланялся. Маркус был доволен собой: помог страждущей душе обрести покой, а Биргит дал надежду на удачное замужество. Проявил благородство и даже сапоги в навозе не измазал. Перед тем как улечься спать, он записал в новенькой тетради, купленной специально для этого путешествия: «Бескорыстная помощь ближнему и прогулка на свежем воздухе способствуют крепкому сну».

Наутро принц покинул постоялый двор и селение, ни разу не обернувшись. На этом история заканчивается и начинается сказка, достойная публикации в сборнике барона фон Зальтца.

Биргит спрятала горшочек, но иногда потихоньку доставала оттуда по монетке, покупала себе то одно, то другое и прятала в сундук со своим приданым. Конечно, ей хотелось побаловать себя и принарядиться, и по молодости она иногда бывала неосторожна. Вскоре старшие единоутробные сёстры начали замечать у неё новые серёжки, бусы, ленты. Завистливые и злоязыкие, они заподозрили, что у Биргит появился богатый жених. Возможно, она допускает с ним вольности, что может навлечь позор на всю семью.

Сёстры принялись следить за девушкой, но жениха не обнаружили. Зато очень скоро выяснили, где Биргит прячет горшок. Накануне гуляния они тайком выгребли из горшка все монеты, и остался в нём лишь ржавый гвоздь, который лежал на дне, ещё когда прежний хозяин постоялого двора зарыл клад на конюшне. Сёстры убрали горшок в Биргитин тайник, прикрыли его, сделали всё, как было. А наутро, довольные, надели лучшие платья, браслеты и серьги и отправились на гулянье. Ушли и прочие домочадцы, одна Биргит осталась, чтобы тайком вынуть из своего горшочка пару монет.

Как же она убивалась, когда увидела, что горшок пуст! Как плакала и закусывала толстую косу! Как рыхлила землю ногтями и размазывала по лицу слёзы пополам с грязью… Девушка вытряхнула из горшка гвоздь и отшвырнула прочь со злости. Но гвоздь отскочил от донышка опрокинутого набок ведра и упал точнёхонько ей на колени. Биргит воткнула гвоздь в землю, и он тихонько загудел, точно отзвук огромного басистого колокола. Тогда девушка поняла, что гвоздь непростой. Аккуратно выдернула, обтёрла передником. Подумала, что бы с ним сделать, и не нашла ничего лучше, чем нарисовать им кружок. Только она соединила конец линии с началом, как кривоватый кружок на земле превратился в сверкающую серебряную монетку. Биргит охнула и в несколько минут наполнила горшок до краёв. Побежала в дом, умылась, переоделась, быстро сшила из обрезков ткани мешочек для гвоздя и повесила его на шею. А потом взяла все монеты с собой и пошла на праздник.

Купила платье, не самое дорогое, но такое, что лучше всего шло к её внешности. Вкусно поела и попила, украсила себя лентами и бусами. Вдоволь натешилась обретённым богатством, но вскоре поняла, что сестрицы, которые и прежде не раз показывали сорочьи повадки, разыщут и украдут её монеты, сколько бы их ни было. Или, что ещё хуже, выведают тайну гвоздя. Тогда Биргит зашла в лавку торговца заморскими тканями и на весьма выгодных условиях вложила оставшиеся деньги в его дело. Купец заинтересовался предприимчивой девушкой и уговорился с ней встретиться после закрытия лавки. Они веселились и танцевали у костров до самой полуночи.

Биргит вернулась домой и целый год жила тише воды, ниже травы. Не поддавалась на уговоры, лесть и угрозы сестёр, молчала, когда её пытался расспрашивать неродной отец, ни разу не прибегла к помощи гвоздя. В день праздника она дождалась, пока все уйдут из дома, нарядилась в то самое платье, нарисовала себе полный горшочек монет и направилась к торговцу тканями, чтобы узнать о своём доходе и сделать новый вклад. Тот вернулся из странствий с немалой прибылью, с большим запасом новых товаров и историй о приключениях и диковинках. Больше всего ему хотелось поскорее рассказать эти истории необычной девушке и вновь протанцевать с ней до утра.

Когда костры праздника догорали, купец предложил Биргит уехать вместе. В дальние удивительные страны, под палящее солнце, к изобилию сочных плодов и аромату пряностей. Влюблённые задержались на целых три дня, чтобы сыграть свадьбу честь по чести, а потом без сожалений покинули Лоррею. По настоянию Биргит на следующий год они приехали торговать в совсем другое село.

Дела у купца шли по-разному, но Биргит всегда была рядом, отважно деля с ним горести и радости, бесстрашно пускаясь в приключения и давая мужу мудрые советы. Если торговля шла плохо или супруги лишались товара либо дохода, по возвращении в Лоррею их дела неизменно поправлялись. Жена никогда не раскрывала своей тайны, но оказалось, что наполнить горшочек серебром она не может ни на борту корабля, ни при переходе через горячие пески. Это удавалось только на чёрной и жирной земле, где она родилась и выросла.

Супруги прожили долгую и счастливую жизнь. Торговец оставил старшему сыну процветающее дело, а  Биргит на смертном одре передала старшей дочери тайну и гвоздь. Всех остальных детей они тоже наделили достойным наследством, а самое главное, привили им осмотрительность и умение мудро распорядиться деньгами и удачей.

Руна

Едва Шёна разложила свой немудрящий скарб по местам, как со стороны окна послышался тонкий и нежный звон. Девушка удивилась, а потом обнаружила источник звона на своём столе и вопросительно посмотрела на соседку. Та, перелистывая страницу, равнодушно повела плечиком:

– Тебе сообщение.

На столе лежала свёрнутая в трубочку и перетянутая бечёвкой записка: «Ваше первое задание ждёт у двери комнаты. Зигмунд Шлосс, куратор по вопросам дисциплины».

Очень некрасивая студентка приоткрыла дверь. Снаружи аккуратной пирамидкой лежали скрученные ковровые дорожки. В общей сложности десять штук. Рядом скромно прислонилась к стене сплетённая из прутьев выбивалка. Девушка вздохнула, посмотрела влево и вправо по коридору. Тишина и пустота. Крякнув, она взвалила один ковёр на плечо, другой подхватила под мышку, кончиками пальцев уцепила выбивалку и двинулась вниз по лестнице. Всякие хозяйственные приспособления вроде перекладин для ковров, должно быть, находятся на заднем дворе. Осталось понять, как туда попасть. И управиться до ужина. Эту здравую мысль голодный желудок очень горячо и громко поддержал.

На нижнем этаже Шёна поймала давешнюю рыжую служанку, и та махнула на дверь в глубине вестибюля, напротив парадного входа. Очень быстро нашлась и перекладина, даже несколько. Шёна вздохнула свободнее: во-первых, она сгрузила ношу на жиденькую траву, а во-вторых, возле других перекладин уже трудились с выбивалками две служанки, а значит, ей не придётся чистить от пыли все ковры в замке.

На первых двух дорожках очень некрасивая сирота выместила все сегодняшние неудачи, страхи и тревоги. На второй партии она стала не только некрасивой, но к тому же, очень пыльной и растрёпанной сиротой. Девушка по-простому повязала на голову косынку и сделалась неотличима от служанок. На третьей партии ковров одна из работниц пожаловалась, что в спину вступило, и пошла искать себе сменщицу. На её место прибежала уже знакомая Шёне пухленькая рыжая девушка. Принялась за работу весело, с шутками и песнями. В прежнем составе служанки работали молча, притворялись, будто Шёну не замечают, а этой не терпелось всё выведать.

– Меня Руна зовут. Ты новенькая?

– Угу, – буркнула сирота и нанесла ковру особенно мощный удар.

– Горничной взяли? На испытательный срок?

– Не-а.

– Руна! – цыкнула вторая служанка, более взрослая и солидная. – Это студентка!

Рыжая ойкнула, но замолчала совсем ненадолго.

– А чего тогда с нами тут вошкаешься?

– Наказали, – нехотя призналась Шёна.

– Это за что? Когда ты успела? – изумилась болтушка.

– За то, что не дала себя ограбить, пока до академии добиралась. Раз у меня нет диплома, то нельзя превышать недельную норму волшебства. Только вот охранять меня некому, а свои полгроша я без боя не отдам.

Руна по-мальчишески присвистнула и покачала головой. Шёна стащила с перекладины шестую по счёту дорожку, размяла ноющие мышцы рук, шеи и плеч.

– Скоро ужин. Надо поспешить.

На четвёртой партии ковров разговор зашёл про столицу. Руна очень серьёзно посоветовала:

– Не появляйся на улицах с полуночи до часу. В это время выпускают золотарных крыс. Говорят, их десять тысяч, и все они не живые, а сотворённые. За час они очищают город от мусора и нечистот, а если бродягу найдут, то и от него очистят.

Ещё поведала пару историй о загадочных исчезновениях и ужасных смертях в академии за последний год. Потом стала потихоньку выспрашивать у Шёны, кто она, и откуда, и что, и как, и почему. Оказалось, что не отвечать этой трещотке совершенно невозможно. На пятой паре ковров, узнав, что лучшую выпускницу Приюта для магически одарённых девиц поселили вместе с Миллефьоре, Руна ужаснулась:

– Вот это уж змеюка так змеюка! Если ты ей не ровня, то для неё ты и не человек вовсе. Славная у нас будет королева!

– То есть? – не поняла Шёна.

Руна округлила глаза, не очень большие, но настолько насыщенно-коричневые, что тоже почти рыжие.

– А ты не знала? Да-да, тебя подселили к невесте нашего наследного принца Франкуса. Так что ты аккуратнее. Но вдруг умудришься ей угодить, и тогда будешь при дворе мармелад марципаном закусывать.

– То есть они помолвлены? – пролепетала Шёна и чуть не выронила выбивалку.

– Ну не то чтобы помолвлены… – Руна оперлась о своё орудие труда, радуясь передышке. – Вроде бы, помолвка должна состояться ближе к зиме. Но уж она вокруг него увивалась! А потом – он вокруг неё.

– Откуда ты всё знаешь?

Рыжая фыркнула:

– Мы служанки. Мы всё знаем.

– А где же сам принц? Тоже в академии?

– Не угадала. Все благородные начали съезжаться неделю назад. Миллефьоре явилась третьего дня – и принц с ней. А позавчера ни с того, ни с сего он сорвался и укатил куда-то за город. Телохранителя своего тут оставил. – Руна мечтательно прикрыла глаза.

Глухо, будто на пробу, брякнул колокол. Потом размялся и ударил уже всерьёз.

– Ужин через десять минут, – объяснила служанка, спешно подхватывая выбивалку.

Шёна выругалась. Неужели придётся ещё и без ужина остаться? Девушка взяла в руку плетёное приспособление, которым вот уже два часа добровольно мучила и себя, и ковры, – и остервенело набросилась на ни в чём не повинный последний половик. Руна поглядела на неё, поглядела и сказала:

– Иди уж. А то не успеешь. И так вон тощая какая, будто неделю тебя в темнице держали. – Она подумала и добавила: – И грязная такая же.

– Ну, мыться мне уж точно некогда. После ужина покажешь, где у вас тут удобства? – с безмерным облегчением спросила Шёна. Несчастный желудок уже не урчал, а стенал на все лады.

– Конечно. Иначе наша графиня тебя и на порог не пустит, – согласилась рыжая.

– Я бы и сама себя не пустила, – кивнула Шёна, вручила доброй служанке свою выбивалку и помчалась на запах густой похлёбки на мясном бульоне.

О том, как нашли виновных

«Дорогая Лизхен!

Я долго пыталась разглядеть себя в мутных дешёвых зеркалах приюта, в боках начищенных кастрюль, в бадейке с водой. Но только здесь, в академии, за содержание которой щедро платят родители студентов, я увидела себя во всей красе. Нда.

Ничего сверхъестественного. Никакого кошмарного уродства, какие показывают на ярмарках. Никаких жутких бородавок. Просто я некрасивая. Лупоглазая, крючконосая, кривозубая, с вороньим гнездом на голове. Вылитая фройляйн Фогель, разве что помладше. И вроде бы, чего огорчаться? Я никогда не была настоящей красавицей вроде тебя. Такие люди тоже живут и работают – взять хотя бы фройляйн Фогель. Но я не хочу всю жизнь, как она, куковать в одиночестве.

Когда она меня нашла, я ровным счётом ничего не соображала. Дверь в кладовку кто-то открывал, из запасов опять украли сыр и ветчину, а у меня пропал твой гребень. Всех девчонок выстроили во дворе в ряд, и Гроссмуттер лично разорялась полчаса. Меня медленно вели мимо этого строя, я вглядывалась в лица. Голова трещала, а язык и ноги были точно из пакли. Но что-то вдруг прояснилось, а может, я просто заметила дрожащие губы и бегающие глазки одной из толстух.

– Верни мне гребень, – слабо прошептала я.

Фройляйн Фогель не расслышала, и я повторила громче. И тогда одна из троицы, которая боялась, что я их выдам, не выдержала и разревелась. Выла она протяжно, басом, как молодой бычок, зовущий мать. Наставницы сгребли трёх девчонок и поволокли в общую спальню. Меня тоже потащили следом. Внутри тощего комковатого тюфяка Мии нашли шкурку от ветчины и деревянный гребень с перламутровой вставкой. Я вцепилась в гребень так, будто на его месте была ты, Лизхен, – настоящая, живая, тёплая. Будто нам представилась последняя возможность попрощаться.

Троицу допросили и высекли. Две толстухи обливались слезами, размазывали сопли по лицу и умоляли не выгонять их. Миа молча терпела и злобно зыркала на меня. Наставницы так и не смогли выяснить, откуда взялось такое мощное проклятие у беглянок из глухой деревни. Как сумели они в пылу потасовки сплести настолько страшные чары. Может, у кого-то из них были могучие предки, и обрывки древней магии тайно передавались из поколения в поколение? Как бы то ни было, троицу выставили из приюта за воровство. Дело с проклятием замяли, ведь за такие дела дурёхи могли и на каторгу отправиться.

Но я-то никуда не делась. И мою новую внешность трудно было спрятать.

Гроссмуттер несколько часов подряд водила надо мной руками. То плевала, то пришёптывала, то притопывала. Воскуряла что-то вонючее, обмахивала меня голубиным крылом, давала то выпить мерзкое варево, то карту вытянуть, то бросить камешки на тряпицу. В конце концов, она вздохнула и покачала головой:

– Не могу понять. Скорее всего, завязано на принца, как и большинство таких проклятий. Тупые деревенщины, не могли что попроще выдумать?

Я впервые слышала, как Гроссмуттер обзывает воспитанниц, и до меня начало доходить, что я могу остаться уродиной навсегда.

– А какое условие? – тихо спросила фройляйн Фогель и рассеянно погладила мои жёсткие, спутанные волосы.

– Какое-какое… – Гроссмуттер устало опустилась в мягкое кресло, вытянула ноги, прикрыла глаза. – Если бы так легко было понять! Для этого особые амулеты нужны. Проще всего, если поцелуй. Тогда свозим её на Целовальный вторник – и дело в шляпе. Хуже, если замужество. Нельзя сказать, что неосуществимо, ведь она девочка умная, а обедневшего принца без права на престол найти можно. Если здесь не отыщет, то в Ционнию подастся, там этих принцев как грязи, и куда ни плюнь – всё наследники древнего рода с личным замком на две комнаты и ледащей клячей на конюшне. Но самое безнадёжное – если проклятие прицельное и имеет в виду именно отпрысков нашей Магической Династии. Или именно истинную любовь. Ну и досталась тебе доля, девочка, – вздохнула старая ведьма.

– А как же Закон магического предопределения? – напомнила фройляйн Фогель, прижимая меня к себе.

– Вот за что люблю тебя, Фрида, – это за веру в чудо, – усмехнулась Гроссмуттер.

И я поняла, что только это мне и осталось. Надеяться на чудо».

Из дневника Шёны Райх

Ужин

В две́ри столовой Шёна проскочила, когда они уже были готовы магически закрыться. Девушка оказалась в просторном вытянутом зале: тёмный серый камень стен и высокие окна. В торце зала – возвышение, а на нём недлинный стол, застеленный бордовым бархатом. Там трапезничали директор, преподаватели, комендант и прочее начальство. За тремя длинными столами попроще расположились студенты.

Едва двери захлопнулись за спиной девушки, она тут же запоздало сообразила: надо было уговориться с Руной, чтобы та стащила ей немного еды с кухни, а не являться пред сиятельные очи золотой молодёжи в таком растрёпанном и запылённом виде. Шёна схватила поднос и встала к окошку раздачи, как было заведено в приюте, но уже через несколько секунд поняла свою ошибку: с подносами возились только слуги. Вся еда была уже на столах.

Тихонько выругавшись, девушка отошла к рукомойнику, обтёрла влажной тряпицей лицо и руки. Тряпица тут же украсилась серо-бурыми разводами. Шёна перевязала косынку так, чтобы спрятать растрёпанные волосы. Прекрасно сознавая, что после упражнений с выбивалкой пахнет от неё будь здоров, выбрала меньшее зло: стол возле окошка раздачи, где ела прислуга.

– Фройляйн Райх, пересядьте за стол первого курса согласно правилам академии, иначе вам грозит новый штраф, – прокатился по залу слегка гнусавый голос.

Шёна нашла источник звука за столом преподавателей. Бледный молодой человек неопределённых лет, но со вполне определёнными залысинами. Видимо, это и был Зигмунд Шлосс, куратор по вопросам дисциплины.

Шёна встала, сжимая и разжимая кулаки. Шумно выдохнула и, стараясь не бежать и не пригибаться, прошла через весь зал. Заняла несчастливое, угловое место среди первокурсников. По привычке постучала по столу, как делали все девчонки и наставницы в приюте, независимо от возраста, если приходилось сидеть на углу. Студентка с блестящей чёрной косой и маленькими карими глазками фыркнула:

– Боюсь, что в твоём случае деревенские заговоры вроде «Сижу на углу, жду мужа с углом» не помогут. Тут нужна магия посильнее.

Кто-то справа пробормотал:

– А я-то думал, это академия для элиты…

Шёна внутри вся кипела и клокотала. Но она заставила себя повернуться к обидчице, долго таращилась на неё исподлобья своими выпученными глазами и медленно-медленно растягивала губы в жутком оскале. Потом молниеносным движением выдернула у противной студентки один глянцевый чёрный волосок. Та возмущённо вскрикнула.

– Вы зря недооцениваете деревенские заговоры, вашество, – пропела Шёна, накручивая добычу на палец. – Среди них есть очень древние и сильные. Такие, например, которые обеспечат недоброжелателю мучительную смерть в сточной канаве. Ну или по меньшей мере, очень зудящую сыпь в самых нежных местах. – Шёна снова широко улыбнулась, показывая все изгибы береговой линии Норландии. – А этот волосок я сохраню. На всякий случай.

Противная студентка бледнела, ловила ртом воздух и в ужасе наблюдала, как фройляйн Райх прячет её волос в карман передника. Кто-то удивлённо хохотнул. Шёна зыркнула по сторонам, ища насмешника, и натолкнулась взглядом на молодого человека потрясающей красоты: могучие плечи, золотые волосы, широкие брови, прямой взгляд тёмно-зелёных глаз. А эта головокружительная, сногсшибательная, неотразимая ямочка на подбородке! От него веяло спокойствием и силой. «Настоящий принц!» – подумала сирота, но тут же поняла, что такого быть не может: она читала о наследных принцах Пелофилакских всё, до чего могла дотянуться, и, судя по описаниям, оба были весьма заурядной внешности. Такими красавцами, как этот парень, принцы бывают только в дурацких сопливых сказках.

Чувствуя на себе внимательный зелёный взгляд, Шёна смущённо опустила глаза. Изучила выставленные на столе яства. Осознала, насколько голодна, и мигом забыла обо всех принцах, красавцах, гордячках с чёрной косой, своём внешнем виде и запахе… Она просто нагребла себе на тарелку вдоволь нарезанной буженины, квашеной капусты, хлеба и сыра, налила в кубок разбавленного вина, не дожидаясь прислуги, и принялась уплетать за обе щеки со страшной скоростью. Пусть думают, что хотят.

Когда слуги принесли похлёбку и овощи на пару́ с мелкими вкраплениями куриного мяса, Шёна уже не могла впихнуть в себя ни кусочка. Хотя если с запивкой…

Первокурсники поблизости от неё начали потихоньку общаться только тогда, когда директор поднялся из-за стола. Ужин был окончен. Зашелестела одежда, зашаркали подошвы слуг, застучали каблуки студентов. Противная девушка с чёрной косой поспешно куда-то метнулась. Не прошло и пары минут, как возле кубка Шёны будто тренькнул колокольчик, и из воздуха соткалась скрученная трубочкой записка. Очень некрасивая сирота развернула её и прочитала: «Фройляйн Райх, за ваше агрессивное поведение и ненадлежащий внешний вид за столом трудовая повинность продлевается ещё на две недели. Куратор по вопросам дисциплины Зигмунд Шлосс».

Шёна скомкала листок, подавила сытую отрыжку и подумала: «Ну и ладно. Зато я утёрла нос этой дряни».

ЗМП: Целовальный вторник

«В целом ряде сказок барона фон Зальтца присутствует мотив проклятия, которое снимается поцелуем принца, либо его любовью, либо свадьбой с принцем. В завязке сказок такого рода девушку, чистую душой и прекрасную во всех отношениях, проклинает мачеха, ведьма, иное злое существо, родственник или завистник.

Проклятие – это структура, которая держится на трёх опорах (объект, суть наказания и условие снятия), поэтому издревле чёрнокнижники стараются подобрать такое условие отмены, которое было бы почти невозможно выполнить. Если условия нет или оно совершенно неосуществимо, проклятие будет нестабильным, и его легко сможет развеять любой недоучка.

Фон Зальтц выбирает весьма сложное условие, ведь каковы шансы, что замарашку, немую, слепую, уродину, горбунью, медведицу, троллиху или девушку, у которой изо рта сыплются тараканы, поцелует или возьмёт в жёны принц? Однако цель автора сборника – вселить надежду в обделённых, научить их смирению, трудолюбию и милосердию, дать им надежду, что все страдания и старания будут вознаграждены. Поэтому, благодаря хитрости, уловке, удивительному стечению обстоятельств, помощи добрых фей или иных волшебных существ, девушка умудряется выполнить условие и освободиться от злых чар. Поцелуй, свадьба, все счастливы. Притом барон фон Зальтц раз за разом подчёркивает: “но вы, дорогие читательницы, понимаете, что история Зезоллы не могла окончиться иначе, ведь на её стороне были целомудрие, смирение и доброта – да ещё Закон магического предопределения в придачу”.

Долгие годы сборник сказок фон Зальтца был любимой книгой в домах, где девочкам позволялось учиться грамоте. А там, где не позволялось, его сказки передавались из уст в уста, ещё сильнее искажаясь. И в первый же десяток лет после публикации для многих девушек неосторожно сложенные истории стали причиной больших горестей.

Беззаветно поверив в эти вдохновляющие сказки со счастливым концом, некоторые рассудили примерно так: “Я бедная, всеми ущемлённая, но при этом добрая, честная и красивая. Почему бы мне не стать невестой принца?” Девушка связывает в платочек последние деньги, идёт к деревенской ведьме и просит наложить проклятие, которое может снять только поцелуй принца. Либо, если может (или желает сэкономить), накладывает такое проклятие сама на себя.

Оба эти варианта одного явления распространились так широко, что теоретики магии даже придумали для него особое название: “самоклят”. Девушек, которые сами обрекли себя на уродство, стало настолько много, что в 667 г. король Эрхарт I особым повелением учредил Целовальный вторник, который практикуется и по сей день.

За неделю до зимнего солнцестояния назначается день, когда любая особа, страдающая от проклятия, которое снимается только поцелуем принца, может явиться во дворец и поцелуй получить. Для этого выделяется особый павильон в королевском саду. Естественно, принца выбирают из побочных, не имеющих прав на престол, неженатых родственников короля. Обычно это престарелый дядюшка или малолетний двоюродный племянник, тем не менее, носящий официальный титул принца.

Про́клятых выстраивают в длинную очередь за два часа до полудня. В приёмной каждая девушка проходит опрос: называет свои имя, возраст, место рождения и причину, по которой оказалась в столь бедственном положении. Писцы заносят её рассказ в особую книгу, которая являет собой настоящий памятник человеческой глупости. Девушка имеет право промолчать, но не имеет права уклониться от проверки на наличие проклятия (на Целовальный вторник является немало любопытных, которые были бы не прочь получить поцелуй от настоящего принца и затем рассказывать о нём в родной деревне). Данную проверку ввели в 681 г., когда про́клятой прикинулась женщина, оскорблённая дядюшкой короля и пожелавшая свести с ним счёты. За многолетнюю историю обычая нашлось также несколько простаков, которые привели к принцу своих калечных и убогих родственниц, полагая, что поцелуй особы королевской крови сам по себе имеет целительное действие. Были ещё случаи, когда некие шутники намеренно оставили в общей очереди свинью в юбке и гусыню в ожерелье, что повлекло за собой большой конфуз.

После первой проверки следует испытание специально зачарованным амулетом, который определяет “самоклят” (в случае удачно снятия самоклята девушке дают пять розог, чтобы она больше не повторяла своей ошибки). Далее следует проверка условия снятия. Те, кому нужен от принца не поцелуй, а, например, рука и сердце, на этом этапе отсеиваются и ждут дополнительного решения. В полдень зачарованных в порядке очереди впускают в зал, где ожидает принц. Сопровождать несчастную может только один человек.

Наступает непосредственно момент снятия. Принц может по желанию задать жертве колдовства несколько вопросов. Затем следует поцелуй через платок. Бывали случаи, когда принцу приходилось целовать козу, жабу, полубезумную уродину, пускающую пузыри, и прочих не слишком приятных особ. Большинство проклятий в этот момент снимаются. Тех девиц, что остались нерасколдованными, подвергают дополнительным обследованиями и проверкам, уточняют формулировку проклятия и условия, а потом изыскивают способы помочь и им.

Весьма интересный случай зафиксирован в 683 году, когда оказалось, что проклятие снимается поцелуем, но вовсе не принца, а возлюбленного зачарованной девушки, который к тому времени был уже женат. Девушка и двое опытных магов выехали в родное селение несчастной, где поцелуй был произведён под наблюдением жены того мужчины и означенных магов (чтобы удостовериться, что поцелуй не повлечёт за собой приворот), а затем расколдованная получила положенные пять розог.

В 697 году на Целовальный вторник прибыла слепая девушка, условием отмены проклятия у которой было замужество. Так как это был не самоклят, а девушка оказалась скромной и миловидной, вдовый принц решил помочь её горю и заключить брак на один день. Проклятие было снято, но наутро принц не пожелал расставаться с расколдованной, и эта развязка стала одной из самых счастливых за всю историю Целовального вторника. По сей день это исключение из правил передают из уст в уста, забывая о том, сколь многие возвращаются домой ни с чем, сколь многие так и мучаются до самой смерти со своим проклятием.

Согласно статистике за последние двадцать лет, составленной мною на основе учётных книг Целовального вторника, общая картина такова:

100 % проклятий, условием снятия которых был поцелуй принца, были успешно отменены.

70 % заколдованных на Целовальном вторнике – случаи самоклята.

В 5 % случаев проклятие оказалось мистификацией, розыгрышем или обманом.

За последние 20 лет зафиксировано 82 случая, когда для снятия проклятия околдованная должна была стать супругой принца. В 13 случаях его высочество согласился на однодневный брак, и во всех 13 случаях проклятие было снято. Таким образом, вероятность благополучного исхода при таком варианте проклятия составляет 15 %.

В 7 % случаев для отмены чар от принца требовался поцелуй любви. Лишь один из этих случаев привёл к положительному для околдованной исходу, но об этом будет сказано далее».

Из выпускной работы Шёны Райх

по теории магии «Закон магического

предопределения: правда и вымысел»

Душ

После ужина Руна потянула новую подругу за руку:

– Пойдём, до отбоя есть ещё немного времени.

Сначала рыжая завела Шёну в кладовку, из которой вынесла пухлую стопку одежды, а потом в гулкое помещение с деревянными полами. Между влажными скользкими досками были щели в полпальца шириной. От стен, обложенных дорогой керамической плиткой, отражались звуки, и каждое слово усиливалось стократно. Вдоль левой стены стояли лавки и были прикручены крючки для одежды. В каждом огороженном закутке под потолком висела лейка. Да, а ещё здесь было полно голых девушек.

Видимо, Руна хотела произвести впечатление на провинциалку. С видом знатока столицы она плавно повела рукой, будто вся картина, открывшаяся взору Шёны, была изобретением рыжей болтушки.

– Три года назад академию взяла под покровительство сама королева Гренуйетта. Ух, какую ЧИСТКУ она тут устроила! Клопы и блохи спасались толпами. Впервые за историю Академии прачки перестирали все шторы и балдахины. Служанок наняли вчетверо больше против прежнего. Студентов стали ежемесячно проверять на вшивость. Некоторых благородных трудно было приучить хотя бы к еженедельному мытью и стирке белья. Ну, ты, наверное, заметила, как у нас тут строго насчёт чистоты?

– Заметила, – хмуро подтвердила Шёна, разминая ноющие плечи.

– Ну вот. Королева как раз и велела в особых помещениях устроить душевые и туалеты на каждом этаже. Кстати, она же сделала обязательным приём девушек для обучения.

Вероятно, Руна надеялась, что очень некрасивая студентка будет охать, ахать, изумляться, а может, даже ужасаться. Но Шёна и бровью не повела. Гроссмуттер тоже была новатором, пусть всего лишь на уровне небольшого сельского приюта.

– А как работает душ? – уточнила очень некрасивая студентка, с удовольствием сбрасывая пыльные и вонючие тряпки.

– Сейчас покажу. Я, кстати, и форму для тебя прихватила.

Руна положила стопку вещей на лавку и тоже принялась раздеваться.

– Видишь, в каждой кабинке на стене висит фарфоровая тарелка с ладошкой. Надо только приложить руку и велеть: тёплая вода! Норма – одно ведро в день на человека. Вёдра, думаю, мы с тобой ещё потаскаем. Их заливают в цистерну на третьем этаже.

– Я сейчас не могу колдовать, – напомнила Шёна, крутя браслет на запястье.

– Я помогу, – лукаво улыбнулась рыжая и приложила ладонь к фарфоровому блюду в ближайшей кабинке. Что-то пробормотала. Полилась вода. – Ну вот, становись! – пригласила она и юркнула за соседнюю перегородку.

Шёна встала под душ. Вода была ледяная.

– Иногда не сразу нагревается, – невинно пояснила Руна из соседней кабинки и высунулась, чтобы посмотреть на приятельницу. – Всё в порядке?

«Ах ты, шутница эдакая», – подумала Шёна, но она тоже была не промах. В приюте водные процедуры были обязательны в любое время года, но дрова экономили, поэтому воспитанницы были закалённые.

– В порядке, – буркнула очень некрасивая студентка и принялась быстро-быстро растираться.

Руна поняла, что розыгрыш не удался, смутилась и заказала в кабинке Шёны тёплую воду.

Тут со стороны входа в душевую послышался жуткий рёв, а следом – многоголосый девичий визг.

Фройляйн Райх резко обернулась. К ним, раскинув руки, будто чтобы схватить, приближалось нелепое чучело с мешком на голове. На мешке была намалёвана отвратительная рожа. Чучело выло и рычало, студентки бросились к лавке за одеждой и полотенцами, а Шёна и Руна оказались загнаны в свои кабинки. Кто-то из старшекурсниц успел накинуть мантию и выскочить за помощью.

Руна, отчаянно визжа, спряталась за перегородку и по доброте душевной сунула подруге полотенце:

– Прикройся!

Чудище продолжало реветь и надвигаться. Очень некрасивая студентка поняла, что в этой академии не только Руна любит розыгрыши. Из-под рваного одеяния чучела видны были форменные ботинки. Значит, кто-то из парней решил пошутить…

Шёна цапнула полотенце, сделала шаг назад, под струю воды. За несколько секунд полотенце намокло и потяжелело. Тут-то Шёна и огрела им чучело, которое успело подойти почти вплотную.

Ошалевший любитель розыгрышей поскользнулся, сел на задницу. Шёна добавила ему ещё шлепок по голове – чтобы наверняка! – кое-как обвязалась мокрым полотенцем и сдёрнула с нападавшего мешок. Под маской оказалось глуповатое безусое лицо.

– Это второгодник Штайнер! – вскрикнула одна из девушек.

Несколько студенток вместе обмотали Штайнера всё теми же полотенцами. Мокрыми и холодными. Через пару минут, когда Шёна и Руна были почти одеты, явилось начальство. Безжалостная комендант Шульц движением брови подняла нарушителя в воздух, и тот поплыл за ней, точно флажок на палочке. С флажка на деревянный пол падали крупные капли.

– Послушай, – задумчиво сказала Шёна, перебирая стопку форменной одежды, – тут случайно попали мужские вещи.

Она развернула короткие плотные подштанники.

– Нет-нет, всё правильно, – ухмыльнулась Руна. – Это срамные порты.

– Чего?

– Ну… ты же понимаешь, у нас тут с чистотой строго… Кстати, три дня в месяц по уставу девушкам разрешено не ходить на занятия.

– А-а… – догадалась Шёна. – А вторые зачем? – Она показала на чёрные свободные брюки, которые шли в комплекте с чёрной же рубашкой.

– Это для тренировки. Завтра как раз и наденешь, – обрадовала Руна. – Сегодня занятий не будет, можно надеть сорочку и юбку, а сверху мантию. – Она помолчала, а потом всё-таки добавила: – А ты молодец. Не струсила.

– Понятно же было, что это розыгрыш, – смутилась Шёна.

– Не скажи. Магическая академия всё-таки. У нас тут такое бывает!.. А ты даже не завизжала и не прикрылась, сразу заехала ему полотенцем.

– Мне и прикрывать особо нечего. На меня чучело не польстится, когда рядом есть добыча посочнее. – Шёна усмехнулась и слегка ущипнула подругу за круглый бочок. – Визга и без меня было много, и он никак не помогал. Выбор всегда прост: драться или бежать. А бежать было некуда.

Девушки вышли из душевой и возле лестницы пожелали друг другу спокойной ночи. Поднимаясь в спальню, Шёна обдумывала глупый розыгрыш Штайнера, своё быстрое решение с мокрым полотенцем и промелькнувшее на лицах студенток уважение. Что ж, может, за это ей простится неловкая сцена за ужином.

Но то, что сказала Руна, настораживало. «Магическая академия всё-таки. У нас тут такое бывает!..» Какое это «такое»? И что Шёна, лишённая магии, сможет этому «такому» противопоставить целый месяц, пока длится наказание?

О жизни после проклятия

«Милая моя Лизхен! Я не дописала в прошлый раз.

Скоро всё вернулось в почти привычную колею. Проклятие не повлияло на моё здоровье, мои умения, мой разум. Это главное. Первое время я ощупывала языком сложные углы и щели между зубами, но потом привыкла и к ним. Единственное, выковыривать застрявшие кусочки еды было трудно, а в целом, внешнее уродство почти не изменило мои сиротские будни. Меня даже почти не дразнили.

Когда из приюта выгнали толстух с Мией во главе, многие младшие девчонки, которым от этой компании доставалось, вздохнули с облегчением. Ну и колбаски из кладовой перестали пропадать.

Фройляйн Фогель была ко мне добра. Она говорила, что девочка с моими талантами не должна заботиться о внешности. Что мне повезло: многие рождаются и без красоты, и без способностей, и живут так, пока не помрут, серо и скучно, не оставив следа. Я же – совершенно другое дело. Я должна посвятить себя науке. Мне достался острый аналитический ум, который надо развивать и оттачивать. И наставница не давала мне скучать. Она загружала меня так, чтобы не было лишней минутки на унылые размышления. Задавала такие упражнения, над которыми ломали головы ученицы намного старше меня. Если что-то не получалось, не жалела времени: втолковывала, чертила схемы, сидела со мной над тетрадками допоздна. Мне стало доставаться меньше бытовой работы, зато мой разум кипел от постоянного поиска решений.

Под руководством фройляйн Фогель я варила всё более сложные зелья. Вскоре с её помощью я проштудировала полдюжины томов о растениях, используемых в косметической магии, и написала свою первую (подражательную и без особых открытий) научную работу. Тему я выбирала сама. Корпела над книгами и втайне надеялась, что у женщины с учёной степенью есть хотя бы небольшой шанс не сдохнуть старой девой. Приютские девчонки начали обретать округлые формы и почти взрослую красоту, поэтому тема внешности снова стала сильнее меня волновать.

Я не верила в силу своего природного обаяния, так что даже в свободные от занятий дни не убегала танцевать с сельскими парнями. Одно время ходила учиться к знахарке, но чаще оставалась в приюте. Читала, слушала истории старой фрау Мюнстер, а когда её не стало, общалась с новой библиотекаршей, фрау Цвёльфман. Эта чопорная с виду бабуля оказалась прожжённой картёжницей, и мы резались с ней в игры до самого отбоя. На интерес или на желание. Я выигрывала чаще и чаще, так что фрау Цвёльфман то кукарекала из чердачного окошка, то добывала для меня разрешение ознакомиться самыми ценными книгами библиотеки (или запретными, предназначенными только для глаз наставниц, вроде “Необычайных и правдивых случав для поддержания беседы в мужском обществе”).

Всё было не так уж плохо, Лизхен. Только очень не хватало тебя. Твоей красоты и непосредственности, твоего звонкого смеха и шалостей. Твоей фантазии и твоих дурацких предсказаний, которые сбывались через два на третье: “Смотри, смотри, сейчас Катрина споткнётся, и останемся мы без компота”. Катрина тогда чуть не ошпарила себе ноги. “Завтра этого цыплёнка кошка задерёт, так давай его спрячем на денёк в корзине под кроватью”. Кошка до цыплёнка не добралась, зато через день его утащил наглый ястреб. “Давай начистим две кастрюли и поставим донцами друг к другу! Я увижу наших суженых! Я могу!” Чтобы не пропадать двум часам упорного оттирания донышек, ты устраивала целое представление, которое не снилось ярмарочным предсказательницам. “Вижу! Вижу! Ой, какой красавчик. Смуглый, широкоплечий! Погоди, это мой. А тебе сейчас другого присмотрю. Кажется, блондин”… Ох, Лизхен. Где же ты сейчас, моя хорошая?».

Из дневника Шёны Райх

Первые занятия

– Что ты всё кряхтишь, как старая бабка? – возмутилась утром Миллефьоре.

Красавица была раздражена: во-первых, приходилось самостоятельно, без служанки делать себе причёску, но невидимки не желали втыкаться как надо, золотые пряди расползались и обвисали, вместо того, чтобы лежать красивым плотным венком.

А во-вторых, Миллефьоре злилась из-за неудачи. Ночью она попыталась применить к соседке по комнате лучшие во всём королевстве амулеты для определения подлинности и точной формулировки проклятия. Этими амулетами снабдила её королева Гренуйетта. Однако приборы сбоили и не желали открывать истину. При этом жетон, который уродина получила в наказание, тихонько жужжал и потрескивал. Миллефьоре поняла, что именно жетон мешает амулетам работать, как полагается, но снять его незаметно для Шёны и преподавателей было невозможно. Златовласая интриганка подумала, не стоит ли найти подход к куратору по вопросам дисциплины, чтобы тот сократил наказание для Райх.

Миллефьоре отошла от спящей, повернула перстень камешком вниз и зажгла в нём магический огонёк. В столе соседки она обнаружила записную книжку в кожаном переплёте. Перед сном Райх что-то в ней строчила. На форзаце нашлось объяснение, откуда у девчонки из приюта такая дорогая вещь. Дарственная надпись гласила: «Лучшей выпускнице Приюта для магически одарённых девиц имени королевы Зезоллы, с сердечными пожеланиями дальнейших успехов в науках. У тебя большое будущее, и я рада, что помогла тебе поступить в академию. Гроссмуттер, 819 г.». Миллефьоре попыталась перевернуть страницу, но весь блок листов как будто склеился. Ни один невозможно было отделить. Юная графиня фон Кальтхерц зашипела от досады и внимательнее рассмотрела форзац. «Изготовлено в мастерской переплётчика Х. Андерса, Хелльхайм, Кожевенная улица. Наши заклятия – надёжная защита ваших записей».

Миллефьоре, конечно, знала пару самых простых чар, которые позволяли читать сокрытое. Её отец, Отто фон Кальтхерц, был искушённым политиком. Ещё до рождения Миллефьоре, когда король тяжело заболел, фон Кальтхерц два года фактически правил государством наравне с молодой королевой Гренуйеттой. Когда король наконец почувствовал себя лучше, а его августейшая супруга отбыла в дальние поместья поправить здоровье, Отто фон Кальтхерца назначили послом в Норландию, а потом ещё в несколько ближних королевств. Так что дипломагического опыта у графа было не занимать. И любящий отец, конечно, поделился с Миллефьоре тем, что помогло бы ей учиться в академии и упрочивать положение в свете (ведь, как он говаривал, «красивая женщина при иностранном дворе – это, в первую очередь, шпионка»). Но в мастерской Х. Андерса, наиболее распространённые чары, конечно, хорошо знали и нашли от них защиту. Вот и пришлось будущей шпионке отступиться.

Так что наутро Миллефьоре очень раздражало даже дыхание Шёны.

– Руки ноют, – процедила фройляйн Райх сквозь кривые зубы.

В приюте, конечно, воспитанницы работали много, но полдня выбивать ковры ей никогда не приходилось. Просто потому, что у Гроссмуттер отродясь не было столько ковров.

Превозмогая боль, сирота стянула чернющие волосы узлом и спрятала под косынку.

– В столице такое никто не носит, – фыркнула Миллефьоре, – разве что служанки.

– Без косынки будет только хуже, – объяснила Шёна, натягивая непривычное одеяние для тренировки, а сверху мантию. – За пару часов они превращаются в сплошной колтун. Кажется, это часть проклятия, хотя, если честно, я уже и забыла, как было до него.

Миллефьоре замерла, не донеся шпильку до затылка:

– Расскажи! – потребовала она.

– Да что тут рассказывать, – пожала плечами фройляйн Райх. – Поссорилась в приюте с новенькими девчонками. Слово за слово, заклинание за заклинание. Подрались. Я долбанулась головой. А очнулась уже в таком виде. Была на Целовальном вторнике, и поцелуй принца никак не помог. Даже три поцелуя. А один из королевских колдунов сказал, что принц должен меня полюбить.

Златовласая снова занялась причёской:

– А не мог он ошибиться? Маги тоже люди. Может, от принца нужна была не любовь, а ночь любви…

Шёна поперхнулась и долго не могла откашляться.

– А может, – продолжала Миллефьоре, – имелся в виду не конкретный принц, а любой. Ну зачем тебе сдался этот Франкус? Говорят, он с неба звёзд не хватает и не сказать, чтобы красавец. А когда такое говорят о принце, это значит, что он дурак и урод.

– Какой товар, такой купец, – пробурчала под нос Шёна, делая вид, будто не знает, что её великолепная соседка – невеста этого самого дурака и урода. – По крайней мере, до него проще добраться.

Миллефьоре поджала губы:

– Сомневаюсь. Как только стало известно, что ты получила место в академии, его отослали невесть куда. А младшего наследника – вообще за границу выперли. Пойдём. Скоро начнётся занятие.

В первый учебный день Шёна выяснила, что в программе Высшей академии дипломагии на удивление мало магии – и гораздо больше дипломатии. Первым шло практическое занятие «Яды». Из него студенты вынесли, что если у тебя нет с собой огромной связки амулетов или реактивов, либо если ты не озаботился выучить несколько десятков заклинаний-антидотов, то надо иметь при себе большой запас рвотного. Или слугу-дурачка, потерять которого будет не жаль.

Вторая лекция называлась «Анализ дипломагической переписки». Надо было распознать завуалированные оскорбления, угрозы и шантаж и ответить соответственно, но так, чтобы ни один юрист-крючкотвор пера не подточил. Многие студенты скучали, потому что искусство подковёрной игры впитали с молоком матери (или кормилицы). Пока преподаватель, граф фон Аушер, смотрел в другую сторону, юноши пихали друг друга локтями, а девушки обменивались записочками или шептались. Много презрительных взглядов и смешков вызвала косынка Шёны, но девушка уже поняла, что в её случае пытаться понравиться золотой молодёжи – напрасная трата сил. Куда полезнее будет на примере объяснить сокурсникам, что эту Райх лучше не трогать., А дальше пусть сами решают, уважать её или бояться.

Затем была лекция по международному праву. Потом завтрак, совмещённый с практическим занятием по этикету. Оказалось, что многие первокурсники из благородных семей были подготовлены к такой неожиданной проверке куда хуже сироты, воспитанной строгими наставницами. После завтрака была история, во время которой с задних рядов доносился мягкий, убаюкивающий храп. Потом теория магии – тут уже и Шёне стало откровенно скучно, ведь она сама могла бы прочитать по этому предмету целый курс. А потом…

Потом она поняла, для чего в комплекте формы для студентов был чёрный костюм.

Сказка о Брусничке и Изюминке

«Одна женщина, будучи на сносях, дожидалась ночью мужа, королевского лесничего. Раздался стук в дверь, и женщина на опухших от бремени ногах пошла открывать. На пороге стоял не муж, а страшная, скрюченная карга. Она попросилась на ночлег, но будущая мать побоялась её впустить. Тогда старая ведьма разразилась бранью и проклятиями. Она предсказала: «Родится у тебя уродец, каких земля ещё не носила, и больше никогда в жизни не сможешь ты никого произвести на свет!»

В ту же ночь жена лесничего от страха и волнений схватилась за живот, и наутро встречала мужа уже не одна. Женщина баюкала на руках чудесную крошечную девочку, кругленькую и свежую, как брусничка.

– А что это там мяукает в углу? – спросил лесничий, принимая на руки младенца.

– А это вторая девочка. Но она так слаба, что, наверное, и до завтра не доживёт, – вздохнула молодая мать.

Она втайне порадовалась, что судьба дала ей двух дочерей и проклятие пало только на одну из них. Второй младенец был тёмный и сморщенный, как изюмина. Первую девочку нарекли Брусничкой, а второй, хилой и страшненькой, не торопились давать имя. Но уже через неделю стало ясно, что и та выживет. Тогда назвали её Изюминкой.

Мать любила Брусничку и нарадоваться ей не могла, а Изюминку больше жалела. Брусничку наряжала в самые красивые платья, давала ей самые лакомые кусочки, пуще глаза берегла и не допускала к тяжёлой работе, зная, что больше не будет у неё детей. Вот и росла девочка капризной, изнеженной и себялюбивой. А Изюминка, хоть и сморщенная, хоть и страшненькая, зато тиха, и добра, и приветлива, всегда и поможет, и услужит, и не возропщет никогда на судьбу свою.

Так шли годы. И вздумал тамошний король женить своего сына. А так как сын у него был единственный, то король выбирал ему невесту с величайшей осторожностью, ибо известно присловье: червь дерево тлит, а злая жена дом изводит. Ещё говорят в народе: лучше жить со змеёю, чем со злою женою, и также: лучше железо варить, чем со злою женой жить. Вспомнив эти и другие пословицы и посоветовавшись с мудрыми людьми, нанял король самую сильную колдунью в своём государстве, чтобы та нашла для его сына подходящую невесту.

Та колдунья по прозванию Ирмгард (а была это та самая карга, что прокляла жену королевского лесничего) явилась ко двору, раскинула кости, разложила карты, распотрошила ворону, расчертила знаки по звёздам и выяснила, в каком доме искать невесту. Оборотилась она тогда чёрной собакой и стала виться у дома лесничего. Сёстры в то время были в саду: Изюминка вёдра с водой таскала и грядки рыхлила, а Брусничка вишню обирала, да и то по одной ягодке.

– Что там за шавка разлаялась? – недовольно спросила красавица. – Окати-ка её из ведра, – велела красавица сестре.

Изюминка выглянула за ворота, но собаку не облила, а приласкала и бросила ей краюшку хлеба.

На другой день оборотилась Ирмгард ящерицей и закружилась у ног отдыхавшей в тени Бруснички. Девушка завизжала: «Змея, змея!» – и хотела уж раздавить ящерицу, но тут Изюминка, которая рядом выпалывала сорняки, поймала зверюшку и выпустила в щель под забором.

На третий день мать послала девушек на базар. Идут они назад: у Бруснички в корзинке четыре мотка шерстяных ниток, а у Изюминки две большущие корзины, и у обеих чуть ручки не отваливаются от тяжести. И тут встречается им старая карга с такой вязанкой хвороста, что того и гляди спина переломится. Подбежала к ней Изюминка и помогла вязанку донести. А Брусничка только повела круглыми плечами и алые губки поджала.

Тогда вернулась ведьма Ирмгард, которая и была той каргой с вязанкой хвороста, в королевский дворец и дала принцу два яблока. И сказала так:

– Как солнце пройдёт полпути до полудня, ступай к дому королевского лесничего. В саду будут работать две девушки. Дай каждой по яблоку и смотри во все глаза. Как откусят они по кусочку, сразу увидишь, какая из них чего сто́ит.

Так и сделал принц. Пришёл к дому лесничего, высмотрел девушек сквозь щель в заборе. Брусничка, златокудрая, и статная, и румяная, сразу ему понравилась, а на Изюминку он и не взглянул второй раз.

Заговорил принц с Брусничкой, зашутил с ней шутки, а та жеманится, да плечиком поводит, да ресницами хлопает так, что аж пыль на дороге поднимается. Перебросил принц ей через забор два яблочка. Брусничка их поймала и кривенькое, маленькое дала сестре. Изюминка разогнула натруженную спину, вытерла пот со лба, благодарно приняла угощение и откусила. И Брусничка тоже, игриво хихикая, попробовала яблочко.

Тут будто молния ударила, загудел вихрь, почернело небо на миг. И когда принц осмелился открыть глаза, на месте Бруснички стояла сморщенная, худая, как палка, уродина. А на месте Изюминки – статная златокудрая красавица. Рядом с принцем откуда ни возьмись явилась колдунья Ирмгард и говорит:

– Ну вот, теперь та, что душой бела, стала и лицом бела. А та, что душой черна, стала и лицом черна. Какую берёшь себе в жёны?

И принц, конечно, выбрал красавицу Изюминку. А Брусничка осталась с родителями жить, и мать учила её палками до тех пор, пока та не стала работать так же хорошо и усердно, как Изюминка. Тогда наконец смогли выдать её замуж за хромого вдовца, но и то лучше, чем одной век вековать.

Вот, дорогие мои читательницы, каков Закон магического предопределения. Чистая душа всегда себя проявит и всегда получит счастье в награду за труды и испытания».

Из сборника сказок «В поучение юным девицам»

барона Людвига фон Зальтца

Урок рукопашного боя

Первокурсники вошли в просторный зал. Вдоль одной из стен тянулся длинный ряд зеркал. Видимо, королева Гренуйетта и здесь приложила руку: аристократы должны видеть своё отражение, пока учатся танцам. Шёна тоскливо осматривала саму себя в чёрном тренировочном костюме. В брюках двигаться было непривычно, но удобно, зато облегающая рубашка проявляла все углы и несуразности её тощего тела. Как будто лицо было недостаточным поводом больше никогда не глядеть в её сторону.

«Какая это глупость – родиться девчонкой, – в досаде подумала Шёна. – Вот была бы я парнем, и никого бы не удивляла моя худоба, никто не шарахался бы от моей рожи. Такая рожа для парня – обычное дело, а вовсе не приговор умереть в одиночестве». Она представила себя с короткими волосами и даже улыбнулась, по привычке не показывая зубов.

Тут вошёл преподаватель. Вошла. Женщина. Низенькая, худая, гибкая. В таком же чёрном тренировочном костюме, как у студентов. С короткой стрижкой. Шёна даже ахнула.

– Танцы начнутся через полгода, – объявила преподавательница. – А сейчас будет тренировка. Выстроились в шеренгу по росту, на первый, второй, третий, четвёртый – РАССЧИТАЙСЬ! Первые – два шага вперёд, вторые – шаг вперёд, третьи на месте, четвёртые – шаг назад. ЖИВО!

После некоторой заминки юноши и девушки выполнили задание. Преподавательница разочарованно покачала остриженной головой.

– Медленно, слишком медленно. Я фройляйн Клара Кунц. Учитель по боевым искусствам. Первый год будем осваивать рукопашный бой. – Она оглядела подопечных холодными бледно-голубыми глазами. – Наверняка у многих из вас были гувернёры и домашние учителя. Может, с вами будет чуть меньше мороки. Вышли вперёд те, кто считает, что сумеет защитить себя в драке.

Вышло всего человек десять из пятидесяти трёх. Все юноши. Верзила с совершенно тупым крестьянским лицом, другой – самодовольный хлыщ, которому очень не хватало рапиры в руке. Ну или хотя бы кнута. Увалень с предплечьями толщиной в хорошее бревно. Ещё несколько менее примечательных молодчиков. И, конечно, тот самый зеленоглазый красавчик, при виде которого все девчонки пускали слюни. Вдобавок к тренировочному костюму он повязал на лоб полоску красной ткани. Выглядел он при этом ещё неотразимее, чем за ужином. «Не пялься ты на него, Шёна, – одёрнула себя самая уродливая студентка, – посмотри, какой у него здесь выбор. Дочери богатейших и знатнейших людей королевства, притом все очень недурны собой. А ты, если будешь зевать, пропустишь что-нибудь важное и снова схлопочешь несколько недель наказания».

– Очень хорошо, – сухо сказала фройляйн Кунц. – А теперь по одному нападайте на меня.

Преподавательница встала в середину широкого мата. Верзила огляделся по сторонам. Он оказался первым в очереди. Пожал плечами, встряхнулся и кинулся вперёд, точно огромный бойцовский пёс.

И уже через мгновение повалился на мат. Студенты ахнули.

– Следующий, – невозмутимо потребовала Клара Кунц.

Шёна пыталась уследить за её движениями, но это была настоящая гадюка: чёрная, молниеносная, безжалостная. Хлыщ тоже рухнул на мат.

– Следующий!

Увалень продержался от силы две секунды. Парень с пепельно-русыми кудрями и мечтательным лицом миннезингера – целых восемь.

– Следующий!

На мат вышел зеленоглазый. Девушки затаили дыхание. Слева одна даже чуть слышно повизгивала от восторга. Шёна порадовалась, что сейчас на красавчика можно пялиться и не бояться осмеяния.

Двое в чёрном кружили на мате. Они так быстро наносили удары, что казались не людьми, а духами войны. Златовласый увернулся от летящего в лицо кулака, поставил подножку, но фройляйн Кунц, точно по волшебству, оказалась уже сбоку и влупила ему со всей силы по рёбрам. Студентки в один голос охнули, но их герой не желал сдаваться.

– Да она колдует! Нечестно! – буркнула девушка с блестящей чёрной косой, у которой Шёна накануне выдернула волосок.

Какая бы противная она ни была, но в этот момент Шёна готова была с ней согласиться.

– Никакой магии, – ничуть не запыхавшись, крикнула Кунц. – Мои способности к магии почти нулевые. Скорость реакции и годы тренировок.

Ловкой подсечкой она уложила противника на мат и наступила ему на горло.

– Неплохо. Для студента первого курса, но никак не для телохранителя его высочества.

«Телохранитель его высочества, – мысленно повторила Шёна. – Очень интересно».

Фройляйн Кунц убрала ногу с горла поверженного, быстро нагнулась и сдёрнула с его лба красную повязку. Насмешливо покрутила её на пальце и пустила в полёт. Повязка описала дугу, за которой напряжённо следило двадцать пар девичьих глаз. И упала точнёхонько к ногам Шёны.

– Следующий! – велела преподавательница.

«Она нарочно», – решила фройляйн Райх. Медленно-медленно нагнулась, подняла тряпицу и, не глядя, протянула вперёд. Её обдала волна тёплого воздуха, кто-то резко выхватил повязку, буркнул «спасибо» и встал в строй. Шёна могла наконец поднять глаза.

О, милостивые небеса, насколько же проще было в приюте, где вокруг был всего лишь клубок завистливых ябед, сплетниц и воровок и интриганок. И что её дёрнуло ехать в академию, где, вдобавок ко всему этому, Шёна ещё и уродина среди цветника, простолюдинка среди аристократов, посмешище и неумеха среди тех, кого всю жизнь готовили гувернёры и мастера боя и магии. Где невозможно просто учиться, а хочется нравиться…

Наконец преподавательница по рукопашному бою расшвыряла всех самонадеянных молодчиков, разбила первокурсников на пары, показала простейший приём и велела отрабатывать. Тут можно было выдохнуть: фройляйн Кунц была одинаково недовольна и Шёной, и всеми остальными.

«Хоть какая-то справедливость», – подумала самая некрасивая студентка, сделала защитную стойку № 1 и выставила руки в блок.

О том, как рушатся надежды и рождается решимость

«Лизхен…

Ты бы знала, какой это унизительный и полный надежды день – Целовальный вторник.

Фройляйн Фогель разбудила меня среди ночи, помогла побыстрей одеться в самое тёплое, что у меня было, да ещё накрутила на меня три шерстяных платка. Смазала мне нос и щёки гусиным жиром, чтобы кожа не трескалась. Я остолбенела от такого невиданного проявления заботы. А чуть позже подумала, что ни красивее, ни уродливее от этого не стану.

У ворот приюта притопывал на месте и дышал на рукавицы мужичок из села, с которым фройляйн Фогель уговорилась заранее. Мы постелили покрывала в сани, тесно прижались друг к другу и накрылись так, что одни носы торчали. Дорога была укатанная, лошадка бежала резво, только ветер был кусачий. О дороге ничего особенного больше сказать не могу. Было холодно и дремотно.

Мужичок остановил сани у ворот в Хелльхайм: не хотел платить пошлину. Объяснил, как добраться до хутора его родственников, где он собирался ждать нас не больше двух дней. И дальше мы пошли пешком. Город ещё не проснулся и давил на меня всем весом своих высоких, скрытых в предрассветном мраке домов.

Мы пристали к толпе околдованных и их сопровождающих. Шли долго, медленно и всё в гору. Мне так хотелось поскорее добраться до жилья, размять ноги, погреться у очага, что было почти всё равно, удастся ли снять проклятие.

К замку мы вышли, когда только-только начало светать. Нас встретил суетливый человечек. Подпихивая тех, кто был с краю, точно непонятливых овец, проводил в павильон грязно-голубого цвета. Наконец-то можно было снять хотя  бы тяжёлые платки и погреться. На столе в углу стояли кру́жки – и дивная вещь: большой блестящий бак с краником. Из него можно было налить бледного, но главное, – горячего чаю.

Нас разделили на группы и стали опрашивать. Суетливый человечек скинул тулуп, остался в тёмно-зелёном камзоле с блестящими пуговицами. Помню, как я мечтала оторвать у него хотя бы одну.

Ожидая очереди к столу, где надо было назваться и рассказать о проклятии, я глазела по сторонам. Помнишь, старая фрау Мюнстер рассказывала нам про одного предпринимателя по имени Апфельбаум, который колесил в фургончике по всей стране и собирал уродцев? Как она, ещё совсем девчонка, увидела представление с этими жуткими созданиями? Как ей было противно и страшно, как всю ночь потом снились ужасы? Мне показалось, что я попала в самую гущу такого представления.

Каких только страшил здесь не было! Я подумала, что среди них я не так уж безобразна. Девушки с тремя пальцами на тонких куриных руках, с огромными носами или губами размером с жареный пирожок. Искривлённые и шаркающие, будто древние старухи. Бугрящиеся наростами и опухолями. Покрытые шерстью и грубой черепашьей шкурой. Некоторых злые чары заставляли беспрестанно танцевать, сыпать ругательствами, царапать себе грудь или чихать мухами. Хотелось просто закрыть глаза и сбежать. Казалось, я и сопровождающие попали на праздник к чудовищам, только я вижу их настоящий облик, а другие – нет.

Я была самой младшей из всей очереди проклятых. Писарь, быстро строчивший в книге имя за именем, даже поднял на меня взгляд и сочувственно покачал головой. Потом была проверка разными амулетами – писари просто прикладывали их к моему лбу, что-то помечали и кивали, мол, иди дальше. Я пристроилась в очередь, голова которой упиралась в высокие белые двери с золотым кантом. Фройляйн Фогель стиснула мою ладонь.

Принц оказался мальчишкой ещё младше меня. Совсем не прекрасный, а жеманный, с недовольным лицом и пухлыми девчачьими губами. Я очень мало успела разглядеть. Тонким противным голосом принц велел:

– Запускайте всех скопом: так быстрее закончим.

Про́клятые выстроились в очередь к трону, сопровождающие отошли в сторону – кроме тех, кто должен был вести шатких или сдерживать буйных подопечных. Некоторые околдованные старались протиснуться ближе к титулованному мальчишке. Их никто не останавливал.

Два лакея в бархатных ливреях растянули перед принцем тонкий белый платок, который совершенно скрыл его от меня. Послышался смачный «чмок». И первая счастливица отошла от трона, ощупывая лицо: с него только что осыпалась густая курчавая шерсть. Писари подтолкнули следующую. Очередь потихоньку двинулась. Сердце бешено колотилось в груди. Неужели?.. Неужели я снова стану прежней?

Но некоторые заколдованные задерживались, если от первого поцелуя проклятие не исчезало. Тогда принц нехотя даровал и второй, и третий, а потом несчастные отходили влево. Жалкая, уродливая кучка тех, кто не получил избавления.

Наконец передо мной больше никого не осталось. Ничья спина не отделяла меня от платка, за которым скрылся принц. Я замешкалась. Заколдованные позади меня тихонько возроптали, фройляйн Фогель что-то зашипела через весь зал. У меня гудело в ушах, а ноги отказывались повиноваться. Наконец кто-то сильно подтолкнул меня, и я чуть не упала сквозь платок, на колени к принцу.

Я распрямилась и стала ждать. Принц велел мне нагнуться, потому что я была чуть выше его. Поцелуй… я не помню. Просто прикосновение к губам – ни тёплое, ни холодное, ни влажное, ни сухое. Никакое. Потом заминка. Второй поцелуй. Третий. Я поняла, что мне надо отойти влево. И зашагала, точно каторжник в ножных кандалах. Примкнула к горстке тех, кто надеялся зря.

Наконец, принц раздал все поцелуи, которые имел в запасе. Краем уха я уловила его тонкий голос: «За один этот день можно такого насмотреться, что навсегда отобьёшь себе охоту целоваться». И он покинул зал через дверь позади трона.

В боковом помещении кто-то получал свои пять розог. Расколдованные девушки счастливо щебетали и смеялись, а мы, безобразные, угрюмо ждали в нашем углу. Время от времени меня оглушали мощные чихи и задевали крылышками стаи мух, вылетавшие из ноздрей одной про́клятой.

Потом расколдованные и их сопровождающие удалились. Стало гулко и напряжённо. Вошли лучшие королевские чародеи. Каждую из нас они тщательно осматривали, совещались так, будто нас здесь и нет, кивали и качали головами, предлагали непонятные решения и спорили на своём тарабарском учёном языке, будто лекари над постелью заведомо умирающего.

Одной дали некое зелье, и та упала бездыханная. Другой, после долгих изысканий, предложили подождать решения принца, который может согласиться на однодневный брак. А всех остальных проводили на выход с вежливыми словами, которые никак не могли нас утешить. “Проклятие требует не просто поцелуя, а поцелуя любви. Требует, чтобы королевский сын вас полюбил”, – безнадёжно сказал волшебник с кустистыми седыми бровями.

И знаешь… Я тогда подумала: “Значит, ему придётся меня полюбить”».

Из дневника Шёны Райх

Шторы

В новой записке Зигмунд Шлосс поручил Шёне снять пыльные шторы в комнате отдыха преподавателей и повесить новые.

Девушке всё больше казалось, что кто-то над ней жестоко посмеялся и вместо студентки лучшей волшебной академии сделал её обыкновенной служанкой без волшебного дара. Да ещё и отказался платить за труд.

Возмутительно: за целую неделю магические способности не потребовались на занятиях ни разу. Ни разу Шёна не получила задание что-нибудь наколдовать. Вместо того чтобы повелевать стихиями и творить заклинания, встряхивающие горы до основания, первокурсники конспектировали имена и даты, зубрили формулы, вычисляли углы и коэффициенты, искали двойное дно в невинной на первый взгляд переписке. Накопившаяся за это время энергия бурлила внутри у фройляйн Райх и требовала выхода.

Тихонько бормоча под нос ругательства, девушка подтащила к двери преподавательской стремянку и корзину с чистыми шторами. Шторы перетекали через край, как оставленное без внимания дрожжевое тесто. Зигмунд Шлосс, будто нарочно, прислал задание за полчаса до ужина. Сто́ит Шёне замешкаться, и сегодня ей не достанется пышных чесночных булочек и простокваши, которые дают перед сном. Хотя есть надежда, что Руна не забудет о подруге и припрячет для неё что-нибудь вкусное.

Очень некрасивая студентка постучала. Преподавательская оказалась просторной и полной роскоши. Стены были обшиты тёмными деревянными панелями с позолоченным рельефом по краю. На полу – зелёный ковёр с толстым ворсом, справа – мраморный камин, в середине – овальный стол с резными ножками, вокруг него мягкие кресла.