Стейнульф: пасодобль на руинах

Aut viam inveniam aut faciam Или найду дорогу или проложу сам

С момента нашего ухода прошло четыре месяца, два дня и половина следующего. Вы, наверное, спросите, почему так точно определено прошедшее в скитаниях время? Потому что с момента побега для нас настали тяжелые времена, а обыденная жизнь покинула нас с самого начала и казалась теперь чем-то недосягаемым. В каком месте я найду приют? Этот вопрос ещё долго блуждал в голове.

Когда мы спасались бегством в ночной тьме, в голове была красивая картинка и наивная быстрота решений. Но все это пало через пару дней под гнетом природных катаклизмов и топографического кретинизма. Мы изначально выбрали неверное направление, что привело в тупик нашу двойку отшельников, а метели, обильные снегопады и беспросветные серые тучи, нависающие над землей все ниже и ниже, подталкивали на мысль повернуть назад. И, клянусь, если бы не настойчивость попутчика, я бы так и сделала.

Морозный воздух обжигал щеки, а каждый выдох превращался в белое облачко пара. Я куталась в изношенную накидку, шла следом за Рунольвом, который прокладывал путь через высокие сугробы.

Тогда и начался мой счет. Сначала думала, что так продлятся лишь дни, которые уже тогда казались вечностью. Но они переросли в недели, а затем и в месяцы. Оставалось пройти планку года, и тогда бы мы зависли во временной петле, позабыв, что такое быть живыми людьми.

Избытка еды и постоянного крова не было. Изначально перебивались мелкой дичью, что еще водилась в лесах: белки, зайцы. Пару раз нам даже перепали тетерева, а после снова зайцы, снова белки. Олени или что-то крупнее беляка не захаживали в столь отдаленные места. Деревья сиротливо росли рядом друг с другом, выстраиваясь единым лесным полотном. Ночевать приходилось под открытым небом или каким-нибудь деревом, скрутившись калачиком в обличье волка.

Мы не знали, что ждет нас впереди, какие испытания еще выпадут, но маячавшая впереди цель не давала сдаваться.

Однажды мы наткнулись на поселение людей. Маленькую деревеньку без названия, где численность не превышала сотни две, а домиков штук десять от силы, и те комнаты по две, где ютилась семья из семи человек, а то и больше.

Она являла собой картину уныния и запустения. Люди дикие, не готовые принимать перемены. Избы, покосившиеся под натиском ветров, казались призраками былого благополучия. Замерзшие окна тускло отражали серый свет короткого зимнего дня.

Я не могла представить, каким могло бы быть это место, взяв варги все в свои руки. Наверное, оно бы преобразилось в сотни раз, и жильцы стали бы добрей и благосклоннее.

Не скажу, что нас радушно встретили. Мужики сразу повылазили с вилами и факелами в руках, настороженно осматривая прибывших. На их месте моя реакция была бы такой же. Два грязных и потрепанных путника пришли к ним глубокой ночью и попросили еды, чуть ли не стоя на коленях. Да еще и один был девушкой в изорванном платье. Рваном настолько, что создавалось впечатление, будто волки на части драли, а на теле не следа.

Но все же нашлась одна семья, что рискнула нас накормить и даже приютить. Не мясом, конечно, а хлебными лепешками на воде и простой кашей "дружбой" из множества круп, чему мы были безумно рады. Зайца или очередную белку я бы не переварила. Дали обычную одежду, что была не по размеру, но чистая и сшита на совесть. Мы исхудали в своих скитаниях, что даже детская одежа висела на мне мешком. В зеркало не смотрелась, но и так все было понятно.Раньше говорили: кровь с молоком. Фигура как песочные часики, все при мне было, а сейчас кожа да кости, да говна три горсти. Без понятия, чем подпитывалось мое тело на протяжении всего времени, чтобы находить силы шагать дальше.

Тело Хаука как будто сдулось, оставляя сухарь вместо того воина, что висит портретом в одном из коридоров замка. Его душа ни разу не возвращалась в родное тело. Не рвалась вернуться назад, что сначала мне казалось странным, а после душевного разговора и раскрытия ключевых моментов их сделки все стало на места.

Мы пробыли там чуть больше месяца, и все это время изучали карты, что были у них на руках, и беседовали с хозяином хижины. Про домик ведьмы в горах никто не слышал, а про оборотов знали только по рассказам странников, подобным нам. Но вот ведьмы и колдуны не стали для них удивлением.

Мы были не первыми, кто заявился к ним, но оказались куда мирнее предыдущих.Берны прочесали их деревушку в поисках двух беглецов, перевернули все и вся, но, ничего не найдя, ушли, прихватив небольшой скот, что был. В основном бараны и птица, больше ничего не выживало в таких условиях. Да и тех приходилось держать в домах, выделив комнатушку, сравнимую с подсобным помещением. Еду для скотины привозили из городов и запасали на зиму. Путь был не близкий и занимал туда-обратно половину месяца, а при плохих погодных условиях и весь месяц.

Они были простыми до нельзя. Говорили на просторечье, но достаточно грамотно составляли слова в предложения и даже умели читать.

Семья, в которую мы попали, состояла из пятерых людей: муж, жена и трое детей. Один уже достиг зрелости.

По словам хозяина, он подался в какой-то ближайший цивильный городок и проходил обучение. Это была их больная тема, поэтому расспрашивать я не хотела. Не сыпала соль на рану. Если захотят, сами расскажут.

Двое девочек были погодками лет на двенадцать младше брата. Помню, как обе забились в дальний угол, увидев нас на пороге. А потом быстро привыкли и не хотели расставаться.

Рунольв с интересом и восторгом брался помогать хозяину ночлежки – Регину – в домашних мужских делах, по типу колки дров. Для него это было непривычно. Он никогда этого не делал. Но, видимо, как и мне, была по нраву обычная простая людская жизнь, а не королевские заботы и дворцовые интрижки.

Я с таким же энтузиазмом изучала мир обычных людей и пробовала своими руками готовить под руководством его жены, Агот.

Еда была проще некуда, но такая вкусная, потому что, мне казалось, что хозяйка вкладывала душу в каждое блюдо. По сути, трудно испортить лепешки, состоящие из трех ингредиентов, но первые два раза у меня получилось это так же легко, как съязвить, не подумав о последствиях. Но в следующие разы они получились такими мягкими, но с хрустящей корочкой, что я чувствовала себя асом в их готовке и могла с гордостью рассказать об этом другим. По вечерам коротала время за вышивкой, которой меня научила их младшая дочь Эрна. Вышитый платок я оставила себе на память, повязав перед уходом на шею.

Я скучала по нашей компании. Очень скучала по дому, атмосфере поселения бернов, по нашим с медведем нелепым стычкам. Временами скучала и по самому бурому, старалась выкинуть его из головы и сердца, но получалось так себе. Гадала и мучила себя вопросом, отчего судьба неожиданно свела с ним и так больно разлучила. Не было ни дня, чтобы память не воспроизводила моменты проведенного вместе времени. Особенно, когда вся деревня ложилась на боковую, ностальгия настигала меня, и под тяжелые рассуждения, копошащиеся в голове мысли, я проваливалась в сон. Были моменты, и слезы пробивались наружу вместе с истерикой, когда я вспоминала смерть Зигфрида и Далии. Мои всхлипывания слышали все живущие в избушке, но относились к этому терпеливо. Агот вставала и уводила меня на улицу. Я выговаривалась ей. Она, как мать троих, давала мне советы и всегда находила нужные слова, с пониманием выслушивая мои крики души.

Покинуть это, по-своему прекрасное, место пришлось не по своей воле. Люди сторонились нас и смотрели с презрением, когда мы выходили из дома, хоть и поводов для этого мы им не давали. Даже я прикусывала свой острый язык каждый раз, когда они кидали в нашу сторону беспричинные бранные слова или пытались унизить.

Но один поступок заставил меня показать зверя, за что мы и были выставлены за пределы деревни навсегда.

Эрна. Юное, прекрасное, невинное дитя. Живи и радуйся, все только открывается и познается. Но то, что она познала в ту ночь, стало для ее семьи и нее самой горьким, нежеланным опытом.

Была глубокая ночь, когда мой чуткий слух уловил крики, доносящиеся снаружи, причем где-то совсем рядом. Это кричала она.

Это произошло в один миг. Волчица выпрыгнула из ниоткуда, моментально повалив его на снег. Тут же раздался хруст, и тело обмякло. Это был хруст его шеи. Умер он быстро, не успев даже понять этого.

На ней не было живого места, ни на лице, ни на конечностях. Все тело покрывали синяки и саднящие раны.Маленькие детские глазенки плакали и смотрели в небо, неожиданно застыв в ужасе. Руки перестали сопротивляться, а крик стих. Навсегда.

Агот кинулась к дочери, но та была уже мертва. Вывалившийся в панике народ накинулся на меня с вилами и огнем, не отличая навь от яви.

Во всем происходящем обвинили нас. Мертвый зачинщик морального беспредела был сыном одного из главных в их поселении, а не обычным пареньком, но это не давало ему права совершать такое и никак не оправдывало.

Я поступила по совести, но никто этого не заметил и развернул мою инициативу против меня самой. Выебала она меня тогда знатно…

Рунольв успел меня выцепить из рук разгневанных деревенщин до того момента, как там все вспыхнуло адским огнем и завязалась драка. Мы покидали их в спешке, успев прихватить только тот самый вышитый платок да карту местности.

Лапы унесли в противоположную сторону от каких-либо поселений. Больше никого повстречать нам не довелось. Градус падал с бешеной скоростью, уходя мы дальше в глубину гор. Это значило, что мы двигаемся в нужном направлении, но что-то вновь шло не так.

Первые заснеженные холмики оказались безлюдны, вторые и последующие – такими же. Чуйка подсказывала, что это где-то рядом, то, что мы так упорно ищем. Но, кроме тонн снега, сбивающих с ног порывов ветра, корки льда и наших отмороженных конечностей, не было ничего.

Воззвать к предкам пробовала не один раз, и все попытки были провалены. Казалось, они вместе со мной потеряли стимул и отказались от этой бредовой идеи объединить три рода, отмахнувшись рукой.

Когда силы окончательно покинули меня и моего спутника, когда ночь опустилась на землю и все слилось в единый комок тьмы, нам явилось спасение. Оно, хоть и предстало перед нами в непривычном для себя явлении, злым и огромным, но все же круто повернуло нас вокруг своей оси и раскрыло глаза, которые не видели дальше кончика носа. Ответ всегда был перед нами, а ключик, открывавший заветный ларчик, приспокойно лежал в моих ногах.

Нашей очередной ночлежкой и по совместительству перевалочным пунктом стала глубокая пещера в одной из гор. Метель разыгралась так, что видимость стала нулевая. Собственного носа не разглядишь в бешеном потоке снега.

Маковой росинки не было во рту дней пять. Сил говорить и двигаться лишний раз тоже не было. Сколько мы еще вот так протянем? Богам виднее с их высокого пьедестала. Вера не покидала нас до последнего, так же как и призрачная надежда на завтрашний день.