XXL
© Дмитрий Ардшин, 2025
ISBN 978-5-0067-6074-5
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
XXL
1
Серая Шкода Октавиа остановилась у кованых ворот с пиками, завитками и витражными вставками. Из такси вышла хрупкая девушка в длинном сером тренче и большими светлыми глазами посмотрела на дом с цветными стрельчатыми окнами, узкими башнями и колоннами, резным фасадом, горгульями и химерами. В пасмурном небе кружились и каркали черные вестники беды.
Рыхлый лысоватый таксист с мутными красноватыми глазами и выпяченной нижней губой, громко сопя, вытащил из багажника чемодан.
– Спасибо, добрый таксист, – улыбнулась Вера Зарецкая
– Гм… – Поджав губу, таксист подозрительно посмотрел на Веру, сел в машину и уехал.
2
– Покажите вагину, – вкрался осторожный голос.
В Нину уперся тусклый взгляд человека в кашемировом пальто, шелковом шарфе-кашне и в ирландской твидовой кепке. Первухин Игорь Георгиевич занимался гражданскими делами в юридической компании «Фемида».
Нина Самсонова показала.
Первухин принялся внимательно осматривать и придирчиво ощупывать:
– Гм… Какая упругая. А длина?
– Пятнадцать.
– Цветовая гамма?
– Бежевый и розовый.
– А когда проникнешь? Как там? – Первухин провел языком по нижней губе с простудой.
– Мягко и влажно. Внутренний рельеф разделен на шесть стимулирующих зон с анатомическими разнообразными неровностями.
– Вибрирует?
– Увы, – Нина Самсонова покачала головой.
– А made in Japan? Изделия от Волшебных Глаз?
– Все перед вами. – Продавщица вернула игрушку на витрину.
Взгляд Первухина обежал витрину с вибраторами, фаллоимитаторами, страпонами, анальными пробками и цепочками, искусственными вагинами, анусами и ртами, кольцами и насадками, вагинальными и анальными шариками, вакуумными помпами, наручниками, плетками, масками, париками, виброяйцами и споткнулся о книгу в мягкой обложке на прилавке.
– «На грани», – усмехнулся Первухин. – Ну и как? Читабельно?
– Много букв. – Нина перевернула книгу лицом вниз.
– В свое время я увлекался Достоевским, Чеховым, Набоковым… и Владимиром Сорокиным. А потом как отрезало. Возраст что ли. Нет в книгах ни намека, ни урока. Там одна сплошная тошная ложь. Все как в новостях по Первому каналу.
– У вас были завышенные ожидания.
– Да еще какие… – вздохнул Первухин и облизнулся. – В двух шагах отсюда открыли «СушиВесла». Попробуем футомаки, урамаки… и мазафаки?
– Зачем бросать деньги на роллы? Лучше купите мастурбатор и познайте новые грани удовольствия.
Холодно и колко прозвенели колокольчики оберега на двери, отпугивая и отшивая лихо. Первухин что-то буркнул и ушел
3
Юная пара в черном и мешковатом остановилась и уставилась на витрину, как на музейный экспонат.
– Вон та розовая киска похожа на твою, – громко заметил вихрастый долговязый Ладыгин.
– А вон тот монументальный болт совсем не похож на твой, – огрызнулась маленькая Маркелова с кошачьим макияжем на бледном круглом лице и розовыми волосами.
– Гм… Так купи его. Будем чем раскалывать орехи.
Покрасневшая Маркелова фыркнула и локтем ткнула Ладыгина в бок.
4
Колесики чемодана дробно застучали по красной тротуарной плитке.
Плотный человек в черном костюме как будто ощетинивался и хохлился. У него топорщились короткие седые волосы, а так же брови и уши. В руке шуршала и шелестела рация.
– Следуйте за мной.
5
– Вот тебе на! – Удивился голос. Перед прилавком вырос высокий смуглый парень в черной шляпе с широкими полями и черном длинном пальто-шинели. Рядом с ним хмурилась и покусывала губы узколицая сухопарая рыжая девушка в кожаной кепке, в кожаном расстегнутом плаще в пол, грубых ботинках, армейских штанах и рубашке. – Ну и как торговля сегодня? Какая обстановка на эротическом фронте? Игрушки нарасхват?
Милитари стала беспокойно перебегать глазами с черной шляпы на Самсонову:
– Так ты бываешь здесь? – Камуфляжная девушка брезгливо огляделась.
– Да я учился с ней на одном потоке. А потом Самсонова куда-то пропала. А она вот где, оказывается, – усмехнулась черная шляпа.
Нина вспыхнула и покачала головой:
– Мы пересекались, но не в институте.
– А где же тогда? – Опешила черная шляпа
– Здесь, – сказала милитари
– Да нет же, нет!
Нина взяла с витрины игрушку и положила на прилавок:
– Плотная внутренняя стенка влагалища обладает высокой эластичностью и реалистичным рельефом.
Милитари выскочила из магазина под рассыпчатый колокольчиковый перезвон глаза от сглаза
– Аля! – Кинулась за ней черная шляпа. – Зачем ты так? А? – Остановилась в двери и оглянулась шляпа.
– Сразу после использования очищай игрушку мягким моющим средством и обработай ее тальком, Наумов.
Ты изменилась, остервозилась. – Он выругался и исчез за дверью.
6
Вера последовала за похоронным костюмом. Голоса черных птиц пилили воздух.
На газоне рядом с пустым фонтаном приземистый бровастый дворник убирал опавшую листву веерными граблями. Остановившись, он проводил Веру хмурым взглядом:
– Еще одна на те же грабли? – Пронин вздохнул и продолжил уборку. – Вот и лето прошло, словно и не бывало.
7
Всплакнули дверные колокольчики.
– Мне пришло сообщение. – Бородатый русый Чекалин смущенно кашлянул и улыбнулся щенячьими глазами.
– Номер заказа.
Чекалин вынул из кармана мятый клочок бумаги и, запинаясь, прочитал вслух.
Из подсобки Нина волоком вытащила и положила перед прилавком прямоугольную коробку, похожую на груз двести:
– Будете проверять?
Глядя на коробку, Чекалин нерешительно улыбнулся.
– А то ведь мало ли что. – Нина протянула канцелярский нож.
Вздрогнув, Чекалин отдернулся и, нагнувшись, стал пальцами разрывать скотч. Он вскрыл коробку и, выпрямившись, замер. Посветлевшая улыбка в рыжеватой бородке вытянула и заострила треугольник лица.
– Ну что? – Упершись руками в прилавок, перегнулась и заглянула через него Самсонова. – Все… (Самсонова запнулась) нормально… – оторопев, глухим голосом договорила она
В коробке лежала яркая большеглазая блондинка с лицом ребенка и телом женщины в белом кружевном платье, полосатых гольфинах и черных лакированных туфельках.
– Нормально. – Чекалин поспешно закрыл коробку. – Нормально, – обхватил ее руками. – Нормально… – и с колокольчиковым перезвоном убрался из магазина.
– Ненормальный, – покачав головой, осела на стул Нина и вернулась в книгу.
8
Мимоходом обернувшись, Вера посмотрела на бровастого человека с граблями, который напевал себе под висячий нос.
– Разнорабочий немного с приветом, но безобидный, – заметил Калугин…
В сумрачной передней у широкой лестницы стояла высокая сухая женщина в строгом сером платье, с пучком мышиных волос, плоским лицом и грудью. Она кивнула охраннику, и он ушел.
Валентина Петровна Самойлина окинула Веру недоверчивым холодным взглядом:
– Детский сад какой-то. Я же просила постарше.
– Мне уже девятнадцать, – покраснела и опустила глаза Вера.
– Гм… Уже? – С усмешкой покачала головой Самойлина и зашуршала прочь.
Вера последовала за ней по гулкому коридору.
Оказавшись в унылой похожей на келью комнате, Вера села напротив экономки за темный стол-бюро.
Старые настенные часы с боем и сонным маятником отчаянно отставали.
9
– А ну гони деньги, кукла крашеная! – На Нину уставился и мелко задрожал вороненый глаз пистолета. «Все не то, чем кажется», – белело и готически корявилось на темной толстовке оверсайз. – Чего оцепенела и пучеглазишься? Открывай кассу! – Долговязый тип в черной балаклаве, с капюшоном на голове и мешковатых темных штанах нервно зашелестел черным пакетом.
Грянул, рассыпался и разлился по залу перезвон. В магазине появился жилистый блондин в короткой спортивной куртке и с рюкзачком за плечами. Он посмотрел на Нину и на черный подшлемник.
– Ого! Вот это я зашел, – усмехнулся бомбер.
Между ним и Ниной заметались глаза в вырезе маски и пистолет.
Сорвавшись с места, блондин схватил с боковой витрины большой силиконовый фаллос и ударил маску по правой руке.
Болезненно вскрикнув, налетчик выронил пистолет и рванул наутек к выходу. Схватив с пола пистолет, блондин вскинул ствол и нажал на спусковой крючок. Пистолет весело застрекотал
– Игрушка! – Блондин с досадой отшвырнул пистолет и, потрясая дилдо как дубинкой, устремился за налетчиком.
Тот метнулся через дорогу и исчез за углом облезлой желтой сталинки.
Дернулся и брякнул Синий глаз на двери.
– Удрал, – с виноватой улыбкой вздохнул блондин и положил на прилавок силиконовый фаллос. – Точно ветром сдуло.
– Сдуло… Я что зачиталась и стала персонажем книги? – Встрепенулась и залепетала Нина. На ее побледневшем лице задрожала и запрыгала улыбка. – Разве такое бывает… – она запнулась. Ее пробрали серые блестящие навыкате глаза. Она опустила голову и покраснела.
Он представился.
– И что же теперь с ним делать? А? – Поглядел Леонид Захаров на имитатор на прилавке.
– А разве с ним надо что-то делать? – Опешила Нина.
– Но он же потерял товарный вид, – усмехнулся Захаров.
– Ну да, немного помялся, поцарапался… Но хозяйка поймет, – поспешила заверить Нина.
– А что если я его куплю?
– Зачем? – Брякнула Нина.
– Подарю тебе.
– Что?! – Отстранилась Нина.
– Да исключительно как память. Ничего более. – Захаров широко улыбнулся, словно оскалился. – Ведь не каждый день грабят.
– Всякое бывало, но такое…
– Так сколько?
Нина назвала цену со скидкой.
Он расплатился наличными:
– Обмоем? Попробуем в «Берлоге» Сент Эмильон?
– У меня аллергия на спиртное. А на картошку и бургер?
Нина смущенно улыбнулась.
– Да здравствует дилдо, да скроется тьма! – Рассмеялся Захаров и ушел.
10
На столе пылился черный ноутбук, и лежала тетрадь для учета. Вера вынула из чемодана документы и протянула Самойлиной.
Самойлина сравнила фотографию в паспорте с лицом Веры:
– Это разве ты? Сама на себя не похожа.
Вера сняла очки:
– А теперь?
– Не замужем… Гм… А молодой человек?
– Был да сплыл.
– Бывает.
За спиной Веры захрипело, заскрипело и заскрежетало. «Бом. Бом», – отбили на стене куранты.
Нахмурившись, Самойлина сверилась с карманными часами на длинной серебряной цепочке и укоризненно покачала головой:
– Еле тащатся. Совсем заврались. Мастера на них нет.
– Старость не радость.
– Ну что ж, пойдем, покажу твою комнату. – Самойлина поднялась из-за стола и вышла в коридор.
Вера последовала за ней.
Поднявшись на лифте на третий этаж, они молча прошли по коридору и остановились у последней двери рядом с остроконечным окном, в которое заглядывали полуголые остролистные клены в желтом рубище. По оконному стеклу упрямо ползла вверх серая сонная полумертвая муха.
Самойлина отперла дверь. Дохнуло опавшими листьями и прелой мшистой землей. Вера оказалась в скудно обставленной сумрачной комнате, похожей на склеп. Скошенный потолок нависал, угрожая прихлопнуть и раздавить Веру, как муху.
Озираясь, Вера поежилась:
– Зато зарплата ничего, – и с неуверенной улыбкой заглянула в бесстрастное холодное лицо Самойлиной.
Та промолчала, развернулась и вышла за дверь.
Темный дальний угол шуркнул. Скрипнула и приоткрылась дверка массивного платяного шкафа с резным навершием и фризом. Воздух загустел, потемнел и похолодел. Комната стала сжиматься. Вера поспешила прочь.
11
Прозвенели, точно вскрикнули наддверные колокольчики.
– Все читаешь? – Светлана Сергеевна Кирсанова в замшевых ботфортах, бежевом пальто-халате и с накаченными бордовыми губами на смуглом прямоугольном лице была похожа на силиконовую милф куклу.
Нина зевнула.
– А что с этим XXL? – Нахмурилась Кирсанова. – Им орехи кололи и потом гвозди забивали? – Кирсанова сорвала с головы палантин и осторожно стала им протирать имитатор.
– Защищались от грабителя.
– Что?! – Дилдо шлепнулся на пол.
Нина сбивчиво рассказала.
Припав к экрану монитора, Кирсанова стала щелкать мышкой и клацать дрожащими пальцами по клавиатуре:
– Вызывай полицию.
Нина взяла смартфон и, замерев, наморщила лоб:
– А какой номер?
Кирсанова бросила в нее тяжелый острый взгляд. Нина съежилась и опустила глаза.
– Ага! Вот он. Заходит, угрожает пистолетом и… Что?! – Кирсанова запнулась и, резко откинувшись на спинку стула, вытаращилась и вытянула лицо: – Все не то, чем кажется… – пробормотала она.
– Полиция? Я хочу сообщить…
Кирсанова выхватила у Нины смартфон и оборвала вызов.
Нина с обескураженным видом уставилась на хозяйку.
– Без полиции разберемся. Вот паршивец. Аль Капоне недоделанный, – опять просматривая запись, впилась глазами в экран Кирсанова.
Кирсанова кипела и бурлила. Вот-вот взорвется. Нина отошла от нее в сторону.
– А за XXL я вычту у тебя. – Кирсанова схватила дилдо и стукнула им по столу.
– За него заплатил Леонид. – Нина кивнула на экран монитора.
– А-а… Твой спаситель? Тогда почему он на витрине? Раз теперь он твой. Чего он глаза мозолит? – Кирсанова швырнула игрушку под ноги Нины.
Покраснев, Нина подняла дилдо и убрала под прилавок. Облокотившись о стол, Кирсанова закрыла лицо ладонями.
– Вам нехорошо? – Осторожно спросила Нина.
Кирсанова всхлипнула:
– Это же Ванька. Мой любимый племяш. Хотел меня…
Прохладный перезвон оборвал Кирсанову.
У двери нерешительно остановился толстяк в зеленой армейской кепке, тельняшке навыпуск, штанах и куртке карго. Он уставился на Кирсанову с ладонями на лице:
– Работаете?
Убрав с лица руки, Кирсанова шмыгнула носом и ушла в подсобку.
Макагонов вопросительно посмотрел на Нину.
– Что вам? – Натужно улыбнулась она.
Маленькие маслянистые глаза жадно зашныряли по витрине.
– Мне бы три в одном, – облизнулся Макагонов. Он работал системным администратором в торговой компании «Снэк» и который год собирался с духом, чтобы уволиться.
Нина положила игрушку на прилавок.
– Прикольная штука. С языком. И с другой стороны тоже все очень даже реалистично. – Макагонов стал разминать игрушку, точно ботинок перед примеркой
– Негодяй! – Вырвался из подсобки плачущий голос.
Макагонов подобрался и, покраснев, положил игрушку на прилавок.
– Надо подумать, – буркнул он и ушел.
– Вы так всех распугаете. – Нина вернула игрушку на витрину.
В магазин вошел сутулый немолодой человек с волосатыми оттопыренными ушами. На щетинистом лице горбился большой нос.
– Да пусть проваливают! Достали уже! Извращенцы! – Взорвалась подсобка.
– Ух, ты. Как у вас сегодня весело. – Лицо Переплетова исказила виноватая растерянная улыбка. Втянув голову в плечи, Переплетов ссутулился и стал напоминать ходячий нос. – Берегите себя. – Он тихо ушел.
12
Вслед за Самойлиной Вера спустилась по лестнице на второй этаж.
– Здесь комнаты хозяина, – вполголоса предупредила Самойлина, углубляясь в залитый мягким светом сводчатый коридор. – Без особого распоряжения сюда не заходить. Иначе… – Самойлина осеклась.
– Иначе? – С колючими мурашками вспомнила Вера Синюю Бороду.
Самойлина промолчала. Остановившись, Самойлина постучала в дверь и приоткрыла ее:
– К вам можно, Павел Александрович?
– Что еще? – Тусклым раздраженным голосом отозвался кабинет.
Самойлина распахнула дверь и отошла в сторону, пропуская Веру. Вера оказалась в просторной сумрачной комнате: камин с кованой украшенной кельтской вязью решеткой, лепной потолок, резная мебель. На стенах гобелены, фрески, мечи, копья и арбалеты.
У высокого стрельчатого окна в большом кресле курил встрепанный коренастый человек, роняя сигарный пепел на ворох рассыпанных на полу бумаг. Обернувшись, Мельников из-под густых черных бровей с хмурым недоумением посмотрел на Веру. Небрежная черная бородка обрамляла рыхлое пористое угловатое лицо.
Вера смутилась и опустила глаза.
– Новая домработница. Вера Николаевна Зарецкая, – сухо улыбнулась Самойлина.
– А куда делась… эта… как ее… – Мельников наморщил высокий желтый лоб и взмахнул сигарой.
– Екатерина Ивановна Николаева.
– Да-да. Катя, Катя, Катерина с улыбчивыми черными глазами и цокотом каблуков.
– Она исчезла, – развела и свела руки Самойлина.
– Что? – Брови Мельникова приподнялись, а уголки асимметричного большого рта опустились.
Растерянные глаза Веры стали перебегать с Мельникова на Самойлину.
– Она временно недоступна. Ее аппарат выключен или находится вне зоны действия сети. Где она и что с ней, никто не знает. Как в воду канула. Только ее и видели.
– Гм… – Нахмурившись, Мельников покачал головой и, выдохнув дым, взял со стола стопку коньяка и опрокинул ее в рот. – Надеюсь, что вы не исчезните. – Мельников хмуро улыбнулся Вере.
– Надеюсь, – сжалась Вера.
– Катя, Катя, Катерина. Из-под цокота… – Пробормотал Мельников и отвернулся к арочному окну.
Вслед за Самойлиной Вера выскользнула из комнаты. Осторожно закрыв дверь, Самойлина заторопилась прочь.
– Он всегда такой? – Мимоходом обронила Вера.
– Какой? – Покосилась на нее Самойлина.
– Сумрачный, – смешалась и поежилась Вера.
– Теперь на цокольный, – холодно проговорила Самойлина.
13
На цокольном этаже завилял лабиринт из коридоров
– Валентина Петровна, – остановил Самойлину голос охранника. Она оглянулась. – Жди здесь, – сказала Самойлина Вере и подошла к охраннику.
– Звонит Ольга Геннадьевна. Я сказал, что его нет… Она требует вас.
– Меня тоже нет. Разве не ясно? – Поморщилась Самойлина.
– Ну, извините, – пожав плечами, виновато усмехнулся Калугин.
Самойлина нахмурилась и, покачав головой, исчезла за дверью. Бросив косой взгляд на Веру, Калугин последовал за Самойлиной.
Глаза Веры остановились на картине. Посреди леса мрачнел дом со стрельчатыми темными окнами, резным фасадом и химерами. За окном на втором этаже под потолком, уронив голову на грудь, висел на веревке человек. Штора окна на третьем этаже была приоткрыта. За ней кто-то прятался и подсматривал. На крыльце желтел ковер из листвы. Входная дверь – настежь. Катя за собой чемодан, и держа над головой зонт, по красной брусчатке направлялась к дому девушка в сером двубортном плаще и отложным воротником. Вера узнала себя.
Из глубины коридора выплеснулся голос. Вера оглянулась и вгляделась в полумрак:
– Кто здесь?
Сумрак что-то пробормотал и вздохнул. Веру обдало запахом сырой земли и мха.
Вера прошла по коридору, завернула за угол и остановилась у двери с расписанными вручную панелями из цветного стекла. Из-за витражной двери просачивался тихий свет и голос.
Вера открыла дверь, и ее словно втянула в себя длинная ведущая в темноту галерея. Спохватившись, Вера остановилась и испуганно огляделась. Она устремилась в обратную сторону.
Коридорный лабиринт запетлял, запутывая и угнетая тишиной и полумраком.
– Вот я и заблудилась, – озираясь, сказала себе Вера.
Она сердито дернула за ручку и вошла в очередную дверь. За ней крутая лестница ныряла в полумрак подвала.
Стену подвального коридора облепили картонные коробки. Запах сырой земли и прели усилился. За черной металлической дверью тихо забормотали, заскулили и стали скрестись…
И ежу понятно: надо уходить от греха и страха подальше. Но Нина поступила как персонаж фильма ужасов. Нина нажала на дверную ручку и толкнула дверь плечом. Дверь нехотя подалась и открылась. Напротив Нины в дверном проеме стояла девушка.
Нина подошла к зеркалу и обменялась с ним улыбками. Полумрак-таракан шевельнул и шаркнул углом-лапкой.
Нина обернулась и вгляделась. Обросший паутиной и пылью угол пустовал.
Нина глянула в зеркало и оцепенела. Двойник усмехался. Его руки и лицо заливала кровь. Нину тронули за плечо…
На полу маршрутки валялась книжка. Слова рассыпались и перемешались. Нагнувшись, Нина стала ладонями сгребать слова с пола и пересыпать в книгу.
14
– Извините, – мягко оборвал последний сон насмешливый голос. Похожий на поэта парень с длинными волосами и открытым лицом высыпал в ладонь Нины горсть монет.
Глядя на дорогу, рыхлый угрюмый водитель разложил мелочь по ячейкам монетницы.
– Вы уронили свое снотворное, – протянув книгу, улыбнулся Блок полными губами.
Нина засунула книжку в рюкзак и зевнула
– А меня усыпляют стихи: я помню странное мгновенье…
– На следующей, пожалуйста! – С досадой перебила Нина.
Маршрутка остановилась. Нина поспешила к выходу.
– И веют древними поверьями ее упругие шелка… – пробормотал пассажир, провожая грустным взглядом Нину. – Прощай, детка. Детка, прощай.
Маршрутка покинула остановку Зоопарк и устремилась к перекрестку.
15
Вера остановилась перед черной ржавой дверью. Дверь тихо бормотала, скулила и рычала.
– Кто здесь?
Дверь осеклась и примолкла. Вера прильнула ухом к двери, прислушалась. Внутри заворчали и заскреблись. В дверь резко стукнули.
Вера отдернулась назад. Вернулась зябкая зыбкая тишина.
Рука Веры вытянулась и взялась за холодную ручку… Веру тронули за плечо. Вздрогнув, она обернулась.
– Проветриться решила? – Скривила поджатые губы Самойлина
– Я заблудилась, – смешалась Вера
Окинув Веру раздраженным взглядом, Самойлина развернулась и решительно зашуршала прочь. Вера поспешила за ней.
Мимоходом обернувшись, Вера посмотрела на металлическую дверь. Изнутри в нее постучали.
16
Проснулся и заголосил смартфон. Это на ночь глядела мать. Нина болезненно поморщилась и сбросила вызов.
Вернувшись в комнату, Нина положила аппарат на полку, забралась с ногами в кресло и потрогала мозоль на мизинце левой ноги. Натоптыш пощипывал, зудел и жег.
Скривившись, Нина вздохнула и опять прочитала: «Изнутри в нее постучали». Звонко вмешался смартфон.
Бросив книгу, Нина сорвалась с кресла и, схватив смартфон, замерла в раздражающей нерешительности. Звонки неприятно щекотали нервы и впивались в уши. Мизинец зудко заполыхал. Нина обреченно вздохнула.
– Отвлекаю?
Нина промолчала, глядя на мизинец.
– Нам надо встретиться и поговорить, – задрожал голос матери.
– О чем?
– Обо всем.
– А не поздно пить боржоми? – И так же как мизинец стало нарывать и заныло в груди.
– Лучше поздно, чем… – всхлипнул голос.
Нину передернуло и зазнобило:
– В дверь трезвонят.
– Но…
Оборвав на полуслове разговор, Нина настроила режим «Не беспокоить» и положила смартфон на журнальный столик.
«Изнутри в нее постучали».
Нина остановилась и выжидающе уставилась на смартфон… Тот молчал.
Может, его совсем выключить? Поежившись, Нина вернулась в книгу.
17
«Когда я думала, что достигла дна, снизу постучали». И Вера прибавила шагу.
Самойлина быстро вывела из подвала, показала подсобки, кладовые, ознакомила с условиями работы и правилами внутреннего распорядка.
– Ночью шастать запрещено. – Самойлина придавила Веру тяжелым строгим взглядом
– Постараюсь, – опустила плечи и глаза Вера.
– Строго настрого.
Покраснев, Вера кивнула.
На просторной светлой кухне у плиты суетилась круглая коренастая кухарка в ярком разноцветном тюрбане. Она готовила блюдо из перца, баклажанов и кабачков.
Самойлина с холодной улыбкой представила домработницу.
– Марья. – Мягкая, горячая рука стиснула и крепко тряхнула руку Веры. – Добро пожаловать, – широко улыбнулась кухарка
18
Грянул дверной звонок.
«Это она», – подумала Нина о матери и замерла, глядя в дверной проем комнаты.
Повторно и настойчиво позвонили. Как к себе домой ломятся.
Нина босиком прошлепала в прихожую и, затаив дыхание, прильнула к дверному глазку. Он исказил площадку, а так же улыбку красных нитевидных губ на ярко-накрашенном оплывшем лице хозяйки квартиры. Сама Нехаева жила в квартире напротив.
– Черт! – Спохватилась Нина: вчера был день оплаты за аренду, и поспешно отперла дверь. – Совсем вылетело из головы.
– Закружилась? – Прошла в прихожую Нехаева.
Схватив с подзеркальной полки коридорной стенки рюкзак, Нина вынула кошелек-косметичку с зеркальцем. Задрожавшими руками отсчитав купюры, протянула Нехаевой:
– Вот.
– Ну, как? Все нормально? – Спрятала Нехаева деньги в боковой карман пестрого халата. Поводя мясистым носом, она обшарила шныряющими подозрительными глазами коридор и попыталась заглянуть в комнату.
Но Нина невольно заступила ей дорогу, скрестив руки на груди:
– Лучше не бывает, – вырвалось у Нины.
– Гм… – тонкие брови Нехаевой скользнули на белый морщинистый лоб.
Смутившись, Нина посторонилась.
– Тогда спокойной ночи что ли? – Нехаева окинула неуверенным вопросительным взглядом исподлобья Нину.
Нина промолчала.
– Ну, тогда спокойной. – Напоследок обежав глазами прихожую, Нехаева выкатилась за дверь.
Заперев дверь, Нина достала из рюкзака XXL.
– С тобой все нормально? – Передразнила хозяйку Нина.
– Нормальнее не бывает, – низким голосом проговорила Нина, покачивая дилдо перед лицом.
Вернувшись в комнату, Нина поставила дилдо на столик и, подумав о фикусе в кашпо, о букете роз в вазе, тихо усмехнулась.
19
– Проголодалась? – Спросила Самойлина.
– Да нет, – сказала Вера, зачарованно глядя на рататуй.
– Я тебя здесь оставлю? – Сверилась с карманными часами Самойлина и ушла.
– Железная женщина, – усмехнулась Романихина.
У Веры заурчало в животе, и она покраснела.
– Как насчет рататуя и тушеного кролика под молочным соусом?
Вера кивнула.
Кухарка поставила перед Верой тарелку с кушаньем:
– Приятного.
Суетясь у плиты, кухарка стала подпевать радиоприемнику, стоявшему на полке рядом с раковиной:
– Жить без любви, быть может, просто, но как на свете без любви прожить?
– Вкусно, – зажмурилась от удовольствия Вера.
– Рагу очень нравилось Кате, – обмолвилась Романихина и потускнела, скисла.
– А что же с ней случилось?
– Что-что, – передернула круглыми плечами Романихина. – Исчезла.
Вера всмотрелась в лицо кухарки. А ведь она темнит, что-то скрывает и не договаривает. Романихина пультом прибавила громкость на телевизоре. Вываливали местные новости.
– Волки лютуют, кошмарят, – жаловался обрюзглый фермер. – Загрызли двадцать овец… и трех телят. – Фермер с тоской посмотрел на лес за темно-рыжим жнивьем.
– Где мой сын! Я хочу видеть своего сына! – Донесся дребезжащий голос с крыльца
– А вот и она… – покачав головой, Романихина попробовала кроличий бульон для студня и подсолила. – Явилась, не запылилась.
– Она? – Вера недоуменно прислушалась.
Кухарка вытерла о фартук руки и вышла в коридор. Вера последовала за ней. Они остановились в передней.
На крыльце немолодая сухопарая женщина нервно подергивала рыжей головой и рвалась в дверь. Женщине заступал дорогу усмехавшийся Калугин, выпятив грудь и живот.
– Прочь, шкаф! – Женщина застучала темно-синим зонтом-тростью о каменный пол. – Я хочу видеть своего сына!
– Его нет. И не будет. Он…
– Врешь, шкаф! – Женщина ударила зонтом охранника в грудь.
Продолжая усмехаться, Калугин отобрал зонт:
– Зонт, поди, дорогой. Сломается. Жалко.
– Отдай, шкаф! – Задрожавшая женщина стала потрясать сухонькими судорожно сжатыми кулаками.
Подошла Самойлина и посмотрела на Калугина.
Усмешка застыла на его лице. Он поморщился, скривился и что-то пробурчал, точно оправдываясь.
Гостья вырвала из его руки зонт:
– Мне надо увидеть Павлушу.
– Павел Георгиевич уехал. Вернется завтра… А может, и нет, – сочувственным голосом проговорила Самойлина
– А кто же за шторой в кабинете? А? – Женщина указала зонтом-тростью на окно. За ним тотчас задернулась штора.
– Вам показалась, – сдержанно и терпеливо улыбнулась Самойлина.
– Показалось?! Хватит из меня дуру делать! – Вскинулась и завизжала женщина.
Нахмурившись, Самойлина надвинулась на женщину и стала что-то ей говорить тихим твердым голосом.
– Но ведь… – встрепенулась и тотчас осеклась гостья, которую перебила глядевшая душно исподлобья Самойлина. Гостья вся съежилась, опустив голову и сгорбив острые плечи.
– Умеет зубы заговаривать… Чертовка, – тихо усмехнулась повариха
– Так я… в другой раз? – спросила смущенная пришибленная гостья.
Изобразив участливую улыбку, Самойлина кивнула.
Гостья бросила тоскливый взгляд на зашторенное окно второго этажа:
– Эх, Павлуша, Павлуша, – покачав головой, вздохнула женщина и, прихрамывая, зашаркала по красной брусчатке в сторону ворот. За воротами желтел седан Хендай Солярис с номером 345 на двери.
– Проводи, – сквозь зубы бросила Самойлина, глядя на удалявшуюся гостью.
Калугин поспешил к женщине
– Брысь, шкаф! – Остановившись, она замахнулась зонтиком…
Скривившись, Калугин вернулся на крыльцо и встал рядом с Самойлиной:
– Вернется ведь. Старуха шапокляк, – недоверчиво усмехнулся он вслед гостьи.
– Чему быть, того не миновать, – глядя на нее, процедила Самойлина.
Пожилая женщина с трудом забралась в такси и захлопнула заднюю дверцу. Хендай фыркнул, развернулся и умчался прочь.
– Убралась что ли? – Опасливо посмотрел Мельников с лестницы на крыльцо.
Самойлина с улыбкой кивнула.
Мельников выдохнул:
– Как же она достала, – с ожесточением обронил он, тяжело поднимаясь по лестнице. – Так же как и все остальное! – Его желтоватая скользящая вверх по перилам рука пропала на глазах Веры.
– Вы чего здесь забыли? – Заметила Самойлина Веру и кухарку.
Покраснев, Романихина что-то пробормотала и вместе с Верой исчезла за дверью коридора.
20
Смартфон загудел и завибрировал. Он подполз к дилдо и уткнулся в него.
– Все-таки отозвалась. Дрыхла что ли, Маджента?
– Почти что.
С подачи Лары Нина покрасила волосы в пурпурно-розовый цвет. «Это привлечет внимание и добавит позитивные ноты в твой стиль». Устав от внимания и «позитивных нот», Нина вскоре перекрасилась. Теперь у Нины были каштановые волосы с медным отливом, но Коржавина все равно называла подругу то Маджентой, то Фуксией.
– Что нового?
– Пытались ограбить, – Нина покосилась на XXL.
– Шутишь что ли? – Недоверчиво фыркнула Коржавина.
– А у тебя что?
– Вчера с Лабутиным отрывалась. Нас занесло в трехэтажную хоромину с горгульями и химерами. Жесть, конечно. Но красивая. Хозяин особняка какой-то Дмитрий Анатольевич. Моложавый, вежливый, олдскульный. Куртуазно клеился ко мне. Потчевал Бордо, стейками из мраморной говядины и джазом. Все порывался затащить меня в библиотеку, показать бога Мина, фрески из лупанариев, а так же как бог Пан познает козу. Он увлекается порнографией Древнего мира
Время от времени Нине приходилось выслушивать очередной однообразно веселый рассказ подруги, которая развлекалась и за себя и за Нину. Для Лары рассказанное событие обретало смысл и становилось похожим на изустный эпос.
– Лабутин упился коньяком до состояния Отелло Предельского уезда. Наорал на меня и полез с кулаками на Дмитрия Анатольевича. Было страшно весело и просто страшно. У меня была истерика. Смеялась до слез. Если бы не Селенин дело закончилось бы темницей сырой.
– А это еще кто?
– Поэт-музыкант и романтик-богомаз. По словам Лабутина этот Виктор хорошие деньги поднимает на портретах святых. Но песни у него так себе. Протяжные, тоскливые. Отдают бардовщиной. Просила Дельфина. Обломал. Селенин исполняет только свои песни. Ну что? Познакомить?
– Мне за глаза хватило беспечного ездока, – вспомнила Нина, как обмирала от ужаса за спиной обдолбанного байкера. Желтый Судзуки преследовали гаишники, сердито мигая красно-синими маяками и крякая.
– Это не Жорик Макарин. Селенин не будет колесить и предлагать близкие контакты третьей степени. Он правильный. Даже немного чересчур.
– Я уже познакомилась кое с кем. – Нина с улыбкой поглядела на фаллос.
– Завсегдатай «Либидо»? – Поддела и фыркнула Коржавина.
– Пассажир маршрутки, – почему-то смутилась и соврала Нина. – Он подарил букет роз и пригласил в ресторан.
– Так может я с Лабутиным тоже? А?
– В другой раз.
– Да нет у тебя никого, Фуксия, – вздохнула Лара. – Смотри… Будешь потом локти кусать. Иконописцы на дороге не валяются. А годы проходят – все лучшие годы!
– Любить… Но кого же?.. На время – не стоит труда.
21
Завершив глухо раздражающий разговор с Ларой, Нина прошла на кухню. Разогрев в микроволновке кусок вчерашней «Маргариты», Нина стала доедать пиццу, представляя, что это омар термидор.
Точно так же Нина выдумывала другую жизнь. Ребенком Нина мечтала сбежать от бабушки и найти настоящих родителей. Ее отец – олигарх. А мама – ослепительная кинозвезда. Она сама красота и, само собой разумеется, доброта.
– Твой папаня – графоман, а мамуля – ветреная женщина, на которой пробы негде ставить, – осаживала бабушка. – Любка бросила Петю, тебя сплавила мне и умотала в столицу якобы на заработки, – вспоминала бабушка. – Там она снюхалась с каким-то Геворгом. Этот брачный прощелыга взял на ее имя кредит и смылся с деньгами.
Бабушка часто повторяла, что надо трезво смотреть на жизнь, а не витать в облаках.
– А то станешь такой же, как твой пропащий отец, – предостерегала она. – Он все пытается высосать из пальца шедевр, прогреметь и разбогатеть.
Но Нина продолжала грезить, обманывая себя и других.
– Яблоко от яблони… – ворчливо вздыхала бабушка. Она строго настрого запретила читать и рассказывать небылицы. От этого волшебные миры Андерсена, Шарля Перро и братьев Гримм стали еще заманчивее и слаще. Нина погружалась и растворялась в них. Она играла в жизнь-мечту и принимала желаемое за действительное
Через некоторое время Шарля Перро и Гауфа заменили Даниэла Стил и Сидни Шелдон. Она подсела на любовные романы, как на таблетки или на сладости, жирности и солености.
Чтобы вышибить клин клином, Нина попробовала литературную жесть. Но мастера мистических ужасов и концептуальных постмодернистских непристойностей напоминали рыбий жир и навевали скуку, от которой фантазии дохли на лету. Уж читать, так читать. И вернувшись к любовной прозе, Нина пьянела, радостно обманывалась и витала в облаках.
Со стены в комнате бабушки сурово смотрел мужчина, жестом ладони отказываясь от протянутой рюмки. «Трезвость – норма жизни», – гласил плакат. «Норма», – тотчас вспомнился невкусный роман. Да. Жизнь – это ярмо. Нравиться, не нравиться – вкушай моя красавица.
А перед своим уходом бабушка ударилась в религию и вместо «нормы жизни» повесила образ Николая Чудотворца. Чудотворец хмурился и пронизывал вопросительным взглядом: «Что? Подвела реальность? Закошмарила? Жаждешь чуда?»
И вот настала ночь, когда бабушка попросила почитать ей сказку.
– Кровь все оставалось на ключике, потому что он был заколдован, и нельзя было совершенно вычистить его, – читала Нина вслух, невольно увлекаясь. – Когда кровь сходила с одной стороны, то появлялась на другой.
– Надо было Сифом, – перебила бабушка. – Удаляет въевшуюся кровь.
Ее взгляд остановился и затуманился. Она разглядела сквозь Нину волшебную страну, которая все отчетливей проступала из облаков. За посветлевшим окном грохотала, звенела и дребезжала контейнерная площадка для мусора. Двое мусорщиков грузили старые оконные рамы в бортовой МАЗ.
Нина с недоверчивым испугом всматривалась в заострившееся восковое лицо бабушки. Неужели ее больше нет?
– Хватит витать в облаках! – Нина тряхнула бабушку за плечо.
Бабушка промолчала. Точно замечталась.
На похороны нагрянула ветреная потрепанная столицей женщина. Пропащий графоман напился и расплакался. Ни олигарха, ни кинодивы. Трезвость.
Мысли роились, жалили и мешали заснуть. Нина приподнялась и включила настольную лампу на прикроватной тумбочке.
22
Выключив душ, Вера вышла из ванной.
– Вернись, лесной олень, по моему хотенью, умчи меня, олень, в свою страну оленью, – тихо запела Вера. Наклонив голову, она обернула полотенце вокруг волос и перекрутила оба конца между собой. Выпрямившись, она откинула скрутку к затылку. – Где сосны рвутся в небо, где быль живет и… – осеклась Вера.
«Небыль», – коряво проявилось на запотевшем зеркале.
Затылок обдало колючим холодом и запахло клубникой. Содрогнувшись, Вера быстро обернулась.
Бледная девушка в темном глухом платье с белым отложным воротником и длинными рукавами-фонариками ухмыльнулась:
– Умчи меня туда, лесной олень.
Выскочив в коридор, Вера бросилась к себе. «Только не оглядывайся!» – Подумала Вера и тотчас оглянулась. Из темной глубины коридора проявился силуэт оленя, закачал рогами и захихикал.
Захлопнув дверь, Вера заперлась, нырнула под одеяло и, натянув его до подбородка, прислушалась. Стало знобить. Какой уж тут сон.
Завтра же уволюсь. Хватит с меня игрушек из Содома и Гоморры. В дверь поскреблись и постучали.
– Кто? – Приподнявшись на кровати, спросила Нина.
Тишина.
Подойдя к двери, Нина прильнула к ней и, затаив дыхание, прислушалась. В коридоре тяжело вздохнули. «Не открывай!» – Подумала Нина и сразу отперла, высунулась.
Пустой темный коридор оглушил запахом клубники. У порога валялся черный тюбик интимного геля-смазки…
Окно взвыло автомобильной сигнализацией и перекатисто загрохотало. Мусорщики опорожняли контейнер.
23
Открыв глаза, Нина свесила ноги на пол, села на край кровати и зевнула. Она подняла с пола «На грани» и, положив книгу на тумбочку, бросила взгляд на часы на смартфоне. Пора к парафилам, в магазин игрушек для взрослых. Поморщилась Нина.
Мгла за окном уподобила Предельск лимбу, – заполненному посетителями «Либидо» пределу. Угнетало ощущение бесконечного повтора, замкнутого круга, ритуала.
Пасмурное окно испуганно задребезжало. Громко стрекоча, над домом низко пролетела скорая, переполошив черных птиц. Прилетит вдруг волшебник в желтом вертолете и умчит меня в свою страну оленью. Ох, уж эта Нина вздохнула.
Так что же: уволиться или еще помучиться?
С глухим стуком на столик упал силиконовый XXL. Нина тихо ответила на широкую зубастую улыбку Захарова в голове. И посветлевшее окно как будто бы тоже улыбнулось. От улыбки станет всем теплей? Нина зябко поежилась
24
За арочным окном МакДака дремала уставленная скамейками и лавками пустая площадь. За ней вдоль фасада пятиэтажного Белого дома вытянулся сквер. Из сквера, сжав в левой руке скомканную кепку, а правую руку заложив в карман брюк, шестиметровый бронзовый вождь на семиметровом гранитном постаменте решительно шел навстречу МакДаку.
Посмотрев на часы на смартфоне, Нина стала растерянно озираться. Зубастика нигде не было. Он подозрительно опаздывал. Опять посмотрев на часы, Нина недоуменно скривила губы и перевернула страницу.
25
Вера сидела за столиком в Маке, ожидая своего парня. Тот как обычно опаздывал. В сон, как к себе домой, вломились голоса. Опомнившись, Вера приподнялась и посмотрела на дверь:
– Ну и кто там?
Вера прислушалась к затаившейся тянущей за душу тишине.
Вера сорвалась с кровати и остановилась у окна, обхватив себя руками и зябко потирая плечи. По дорожке в сторону леса шли двое. Мельников что-то горячо говорил сутулому незнакомцу, который был похож на ряженую обезьяну. От слов Мельникова незнакомец кивал и тряс косматой головой, словно отгоняя назойливых кровососущих. Он наклонялся и раскачивал из стороны в сторону длинными волосатыми руками.
Остановившись, Мельников обернулся. Его настороженные глаза наткнулись на глаза Веры. Она шарахнулась от окна и, метнувшись в кровать, вся сжалась и задрожала. Сердце стало выпрыгивать из груди, застревать в горле, мешая забыться и все забыть, забыть…
Закрывая глаза, она видела косматого человека, который, разгребая волосатыми руками сумрак, приближался к лесу. А лес темной волной подкатывался к нему навстречу, жадно шелестя, хрумкая и урча.
26
– Мы тут упадем? – Сломался над Ниной голос. У столика стояли двое долговязых юнцов. Павел Трифонов в синих рваных джинсах, в красном полупальто с капюшоном и застежками на петли вопросительно улыбнулся Нине. У него было длинное простоватое лицо с жидкими бачками и пухлые губы.
Ершистый смуглый Андрей Федин в черной флисовой куртке без рукавов, темно-синем худи и темно-зеленых брюках чинос с мрачным видом держал поднос с гамбургерами, креветками и жареным картофелем в красных конвертиках.
Обежав взглядом переполненный зал, Нина пожала плечами:
– Падайте.
Парни разместились напротив и жадно зачавкали.
– А Чащин учудил, – сказал с набитым ртом Федин. – Он неделю не спал и даже картофель фри не ел.
– А чем же он занимался? – Спросил Трифонов и впился в гамбургер. – Праздновал хаос, разрушал ландшафт. Ну и себя заодно.
– Пабгер – это состояние души, – ухмыльнулся чавкающий Трифонов.
– Когда из Дубая вернулись родители, они не узнали Чащина. Так же как и он их. Гарри принял их за противников и хотел их обнулить. Но, увы, – под рукой не оказалось штурмовой винтовки. Зато под рукой отца оказался широкий ремень.
– Компьютерная зависимость – это не болезнь, – ломким голосом заметил Трифонов.
– А что же тогда? – Федин удивленно дернул проколотой бровью с выбритой полоской.
– Плохая привычка. Фаза индивидуального развития. – Трифонов принялся за куриные крылышки.
– Ничего себе привычка… Сдвиг по фазе у него. – Федин с усмешкой поправил очки в черной оправе, и на левом стекле осталось красное пятно от томатного кетчупа. Федин чертыхнулся и взял салфетку.
Нина перелистнула страницу.
27
Вера пылесосила гобелен «Сад земных наслаждений». Голова гудела, глаза слипались.
В бордовую комнату вошла Самойлина и подозрительно посмотрела на Веру:
– Ты чего такая заторможенная? Клюкнула что ли?
Покраснев, Вера выключила пылесос и натужно улыбнулась:
– Просто не выспалась.
– Что так?
– Да разве тут заснешь, – с вздохом пожаловалась Вера. Самойлина уперлась в нее выжидающим тяжелым взглядом. – Я слышала голоса.
– В голове?
– В коридоре, – вспыхнула Вера.
– И все? – Самойлина впилась колючими глазами в Веру.
– Видела Мельникова с волосатым человеком. Они шли…
– Тебе померещилось. – Нахмурившись, ледяным голосом оборвала Самойлина.
– Это было на самом деле, – вскинулась Вера. – Я еще в своем…
– Потом уберешься в синей комнате. – Дернув щекой, опять перебила Самойлина и с поджатыми губами быстро вышла из комнаты.
– Железная стерва, – тихо сказала Вера и вернулась к гобелену. Вторя пылесосу, опять загудела голова.
28
В синей комнате Вера протирала резной окованный бронзой сундук. Она ощутила на себе сверлящий взгляд и обернулась. У двери криво улыбался Мельников.
– Здравствуйте, – смутилась Вера. Мельников промолчал. – Что-то не так?
Мельников продолжал молча смотреть на нее и странно улыбаться.
Вера стала протирать бюст курчавого бородача. Взгляд Мельникова давил и сковывал. Она боялась оглянуться. На стене между мечами хмурилась горгулья: «Смотри, слушай, не говори, нет зла».
От неловкого движения с консоли упала и разбилась старинная ваза. Охнув, Вера испуганно обернулась.
В комнате никого не было. Так же как и в коридоре.
29
Уплетая на кухне омлет с ветчиной и сыром, Вера обмолвилась о встрече с Мельниковым.
– Чего это он? – Нахмурилась Романихина.
– Леший его знает, – Вера отпила из стакана компот из сухофруктов.
– Будь с ним начеку, – предупредила Романихина.
Вера шутливо откозыряла. Повариха фыркнула и покачала головой
– Оглохла что ли? – Войдя на кухню, обратилась Самойлина к Вере. – Павел Александрович звонил.
– Но ведь вы же сами предупреждали… – Вскочив из-за стола, залепетала Вера.
– Он ждет кофе.
Вера с тревогой переглянулась с поварихой.
– Когда это он кофе полюбил? – Недоуменно скривилась и проворчала Романихина.
Самойлина осадила ее одним взглядом. Кухарка покраснела и, опустив голову, засуетилась у плиты.
30
Мелко дрожа, Вера постучалась в дверь. Еще громче и быстрее забилось сердце. Посуда на подносе стала тихо позвякивать.
– Входи, – отозвался глуховатый голос из комнаты.
И Вера осторожно боком вошла.
Заложив руки за спину, Мельников смотрел в стрельчатое окно.
Вера переставила с подноса на стол кофейник, сахарницу, сливочник, канапе с ветчиной и сыром.
– А ну-ка глянь в окно, – кивком подозвал Мельников. Оторопевшая Вера сошла с лица. Обернувшись, Мельников хмуро усмехнулся. – Чего оцепенела? Я не кусаюсь. В отличие от некоторых… Гм… Во всяком случае, пока. – Мельников отвернулся. Он посторонился, пропуская Веру. Она заглянула за штору. – Ну и что там?
Вера пожала плечами, не понимая, к чему клонит Мельников:
– Темный лес. Пасмурное небо. Над лесом желтый вертолет. Садовник подметает дорожку.
Заметив Веру, Пронин в белых наушниках улыбнулся и помахал рукой.
– А этой ночью ты что видела? – Мельников в упор исподлобья посмотрел на Веру.
– Ничего, – покраснев и опустив глаза, прошептала Вера.
Подойдя к столу, Мельников плюхнулся в кресло и, взяв языческого божка, стал рассеянно разглядывать его:
– В Африке поклоняются кофейным зернам. А в Гане – смоковнице и стеблю маиса. – Мельников заглянул в угрюмые глаза божка на длинной резной ручке.
– Можно, идти? – Сцепив руки на животе, оборвала молчание и напомнила о себе Вера у окна.
Оторвавшись от деревянной фигурки, Мельников с недоумением уставился на Веру, словно пытался вспомнить, кто она такая и что она здесь забыла.
– А. Ну, да, да, – спохватился он.
Вера заторопилась прочь. Дверь распахнулась и ударила Веру.
В комнату ворвалась та самая старуха Шапокляк с зонтиком-тростью и серым ридикюлем. На растрепанной рыжей голове съехала набок черная фетровая шляпка с вуалью.
Женщина остановилась и вытаращилась на Мельникова. А он, застыв и вжавшись в кресло, – на нее. Его одеревеневшее лицо вытянулось, а глаза округлились, как у фигурки, которую он держал в руках.
– Сам на себя не похож… Ты кто такой?
– Да ты что, мать? – Испуганно улыбнулся Мельников. – Совсем что ли?
– Я тебе такая же мать, как ты мой сын, самозванец! – Шапокляк затрясло.
Вымученно улыбаясь, Мельников что-то забормотал.
– Что здесь происходит? – Перебила старуха. – Где мой сын?
В комнату вбежал охранник, а вслед за ним Самойлина.
– Вас здесь не должно находиться, – запутался в словах взволнованный Калугин и схватил шапокляк за руку.
Старуха вырвалась и, подскочив к Мельникову, стала потрясать зонтом-тростью:
– Где мой Павлик?
Помертвевший Мельников беззвучно зашевелил губами.
– Пойдемте же. Пойдем, – Калугин схватил старуху за левую руку.
– Вам надо успокоиться, – Самойлина вцепилась в правую руку Шапокляк. Она и охранник поволокли упиравшуюся старуху из комнаты.
– Павлик! Павлик! – Закричала Шапокляк. – Где ты, Павлуша?
Снизу донесся глухой вопль, который обернулся тоскливым воем и осекся. Все замерли
– Что это было? – Оторопела старуха. – Вы слышали? Вы же слышали, да? – Ее испуганный взгляд перебежал с лица на лицо и остановился на Вере.
– Ты что-нибудь слышала? – Мельников значительно посмотрел на Веру.
Она кивнула и, тотчас спохватившись, отрицательно покачала головой.
– Никто ничего не слышал, – взглянув на старуху, развел руками Мельников
– Самозванец, – скривилась старуха, и по морщинистым задрожавшим щекам потекли слезы.
Самойлина и Калугин вывели Шапокляк из комнаты
– Как же все достало. – С глухим стуком деревянный божок упал на стол. Облокотившись о край стола, Мельников схватился за голову.
Вера шмыгнула за дверь.
31
– Хватит глаза портить, – вырвал из книги насмешливый голос.
– Извини, что опоздал, – зубасто улыбнулся Захаров и протянул букет из трех алых роз.
Он был в черной куртке Харрингтон, черной футболке, черных джинсах и черных кожаных ботинках.
– Спасибо, конечно, – взяв букет, растерянно улыбнулась Нина.
– Но зачем? Чтобы руки занять?
– Да выкинь этот веник, – отмахнулся Захаров и сел напротив. Юнцы давно наелись, наговорились и ушли.
Нина положила букет на широкий подоконник глубокого окна. Может, возложить цветы бронзовому Ильичу?
– Детский сад какой-то, – с брезгливой усмешкой осмотрелся Захаров. – Одна тиктокнутая школота.
Угловой столик засмеялся. Бровастый черноглазый малый в черном кожаном бомбере и серой бейсболке толкнул в плечо прыщавого скуластого приятеля в темно-синей стеганой куртке без рукавов и бежевой водолазке. Подростки сидели бок о бок и, улыбаясь, смотрели в смартфон.
– А мне здесь нравится бывать, – озираясь, с виноватой улыбкой призналась Нина. – Атмосферное место. Уютное и спокойное. Я сажусь за этот столик и…
– Портишь глаза и заодно желудок? – С усмешкой поддел Захаров.
После капучино и шоколадного мусса Захаров спросил:
– Ну что? Сменим дислокацию? – Он вытер рот салфеткой и, скомкав, бросил в пластиковый стакан.
Угловой столик захохотал.
32
Выйдя из Макдоналдса и увидев россыпь красных лепестков на тротуаре, Нина спохватилась:
– Розы!
– Богам. Возвращаться – плохая примета. Как тебе Вознесенский?
– Да так… – Нина пожала плечами. – От стихов у меня мигрень и зевота.
– Хорошо, что не диарея, – оскалился в улыбке Захаров.
– Я люблю любовные романы.
– Да весь Вознесенский о любви. – Опустив голову и вспоминая на ходу, Захаров стал ритмично покачивать правой согнутой рукой и прищелкивать пальцами.
Они побрели через безлюдную площадь в сторону сквера Гоголя. От сумерек площадь стянулась, а Ленин почернел и сплющился.
– Напои меня вином – темно-красною свободой, напои меня собою, в рот набрав «Сент – Эмильон», – доверительно понизил голос и загудел Захаров.
На Нину посыпались стихи, опутывая, сковывая, обескураживая и пьяня:
– Глухие тайны мне поручены, мне чье-то солнце вручено, и все души моей излучины пронзило терпкое вино.
Павшая желтая листва зашуршала под ногами в сквере Пушкина.
– Ах, Нина, Нина! Этот взгляд (Захаров значительно посмотрел на Нину, и она со смущенной улыбкой опустила глаза) все может выразить так чудно! Ах, обмануть меня не трудно!.. Я сам обманываться рад!
Приглашая в пустынный проулок, заговорщицки подмигнул желтым глазом светофор.
Они перешли через дорогу и стали углубляться в синеватую сумрачную тишину, где по обеим сторонам теснились старые приземистые дома, обросшие лепниной, тенями, облупами, странными граффити и угрюмыми снами.
– Погас уж четыре года огонь твоих серых глаз. Слаще вина и меда был нашей встречи час.
Нина таяла и млела, размягчаясь и разнеживаясь. Она стала героиней любовного романа? Дух захватило, голова закружилась, и стало подташнивать, словно Нина стояла на краю и заглядывала в упоительную бездну.
– Не на время любить, – а безумно любить, беззаветно любить, до могилы; за любовь – свою юность и жизнь погубить, все надежды, все грезы, все силы – вот блаженство.
33
В «Плацдарме» они заняли боковой столик рядом со сценой. На сцене тускло поблескивали акустические колонки, ударная установка, микрофон на стойке, гитары. С платиновым каре и тонкими чертами лица сухопарая официантка, в облегающих джинсах и черной майке с надписью «ГосуДарья», поставила на стол два грушевидных бокала «Пино Колада».
– Я встретил чудное виденье, передо мной явились вы… – Захаров улыбнулся ГосуДарье всеми зубами. Платиновая официантка ответила кислой усталой улыбкой на тонких губах и закачала узкими ягодицами прочь.
В груди екнуло, защемило и разлилось лавой. Неужели она ревнует? Стало жарко и душно. Нина ощутила удашнение.
Захаров втянул через соломинку и поморщился:
– Увы. Это не Карибы, – вздохнул он.
– А ты там был что ли? – Усмехнулась Нина.
– И там я был «Пина колада» пил… Где я только не был. Я охоч до перемены мест. Марк Твен предупреждал: только о двух вещах мы будем жалеть на смертном одре – что мало любили и мало путешествовали. – Захаров звякнул бокалом о бокал.
– За путешествия, – сказала Нина.
– И за любовь, – Захаров выразительно посмотрел на Нину.
Нина смешалась и покраснела.
– А может, махнем на Антилы, выпьем аутентичный Пина Колада? А заодно пыхнем. Ведь там легалайз. Травы – по пояс. И вся в правовом поле.
Заглушая Захарова, загрохотала сцена. Камуфляжные бритологоловые музыканты в грубых ботинках заиграли очень громко и нестройно. Набившаяся в зал публика хлынула к сцене, одобрительно зашумела, засвистела и захлопала.
Перегнувшись через стол, Захаров что-то прокричал Нине, в полуметре от которой оглушительно ревела колонка. Нина болезненно поморщилась и покачала головой. Ей хотелось заткнуть уши. Захаров вскочил из-за стола, схватил Нину за руку и увлек к выходу.
34
На крыльце перешучивались и парили вейп двое длинных худых бледных парней и коренастая большеглазая жгучая брюнетка в оливковом бомбере и белых рваных джинсах скинни. Встрепанный рыхлый малый с клочковатой черной щетиной на квадратном желтом лице, в черном дождевике нараспашку и костюме слонялся взад-вперед, взволнованно курил и говорил то ли через блютуз-гарнитуру, то ли сам собою, криво улыбаясь пухлыми губами сумраку переулка и обшаривая его выпуклыми черными глазами.