Сердце Севера. История Ростова

Пролог

Вековой сумрак царил под сводами леса. Здесь, в самой его седой глубине, куда даже в полдень не пробивался солнечный луч, воздух был густым и тяжелым, пах мхом, прелой листвой и предвечной тишиной. Звенящую тишину нарушали лишь треск жертвенного огня да шепот старческих губ, сухих, как осенний лист.

Древний волхв стоял на коленях перед громадным, поросшим лишайником валуном – священным камнем, что видел смену сотен поколений. Его седая, спутанная борода почти касалась влажной земли, а в глубоко запавших глазах не было возраста – лишь мудрость и усталость мира. Рука, похожая на корень старого дуба, крепко сжимала рукоять обсидианового ножа. У подножия камня, в выдолбленной чаше, дымилась свежая кровь черного петуха – дар гневным духам, требовавшим плату за свои тайны. Рядом стоял глиняный горшок с медом и плошка с молоком – подношение тем, кто был добрее.

Волхв бормотал древние слова, обращаясь не к богам на небесах, а к тем, кто жил в земле, воде и шелесте листвы. Он просил показать, что ждет их земли, задыхающиеся под тяжестью хазарского ярма и собственной разобщенности.

Дым от костра, в который он бросил пучок сухого вереска и воронье перо, не пошел к небу. Он заклубился, извиваясь, словно живой змей, и начал сплетаться в образы прямо перед лицом старца.

Сперва он увидел огонь. Не согревающий пламя очага, а яростное, всепожирающее пламя, что лизало деревянные стены селений и отражалось в глазах, полных ужаса. За огнем хлынула кровь. Она текла реками по полям сражений, обагряя мечи воинов и землю, которую они пытались защитить. Мир, каким его знал волхв, тонул в боли и страдании.

Но вот из кровавого марева выступила фигура. Юноша. Высокий, широкоплечий, с волосами цвета спелой ржи. Но не это поразило волхва. Его глаза. Они горели неукротимым, холодным пламенем, как у волка, готового к смертельной схватке. В них не было страха – лишь стальная решимость и голод. Голод не по еде, а по свободе.

Видение сменилось. Волхв увидел, как этот юноша ведет за собой людей – сначала горстку отчаянных смельчаков, потом сотни, тысячи… Они шли на север, в непроходимую глушь, где не ступала нога хазарского сборщика дани. И там, среди дремучего леса, на берегу великой реки, они рубили деревья. Из непокорства и надежды росли стены города. Города, рожденного не по воле князя, а вопреки всему миру.

А затем волхв увидел то, что заставило его старое сердце замереть. Над головой юноши-волка поочередно вспыхнули три короны. Но это были не венцы из золота и самоцветов.

Первая была сплетена из терний и дорожной пыли – корона изгнанника, заплатившего за свой путь лишениями.

Вторая была выкована из стали сломанных вражеских мечей – корона вождя, объединившего под своей рукой разные племена.

Третья же, самая тяжелая, была невидима, но давила на его плечи бременем ответственности за тысячи душ – корона хранителя.

Дым рассеялся так же внезапно, как и сгустился. Старец тяжело опустился на землю, переводя дух. Он все понял. Время старых договоров, тихого рабства и раздробленных племен подходило к концу. Грядет буря, которая сметёт прежний мир. И эта буря родится из искры, зажженной в сердце одного юноши.

Ветер, пронесшийся по верхушкам сосен, был похож на тяжелый вздох мира, стоящего на пороге новой, жестокой и великой эпохи. Времени перемен, рождённых в отчаянии и вскормленных надеждой.

Глава 1: Вербная Лука

Поселение, что прозвали Вербной Лукой, вцепилось в изгиб ленивой, илистой реки, словно испуганный зверек. Оно не знало каменных стен; его защитой были лишь вязкие топи с одной стороны и стена векового, неприветливого леса с другой. Покосившиеся, просмоленные срубы жались друг к другу так тесно, будто искали не тепла, а смелости в плече соседа. От домов к воде сбегали тропы, размытые дождями и растоптанные до состояния скользкой грязи. Воздух здесь был густым, тяжелым, пропитанным едким дымом очагов, кислым запахом скотного двора и сырой гнилью, что вечно тянуло от болот.

Жизнь здесь не текла по кругу – она ползла, как изнуренный вол, подгоняемый кнутом. С первыми серыми лучами мужчины, с лицами цвета земли от вечной усталости, уходили в поля или к реке, расставлять сети. Женщины, с огрубевшими, растрескавшимися руками, топили печи и месили тесто, их движения были медленными и механическими. Дети, казалось, рождались уже с серьезными, недетскими глазами; едва научившись ходить, они уже знали свое место в этой бесконечной работе. Это была тяжелая, изматывающая жизнь, и единственной честностью в ней была неизбежность смерти.

Но был в этой жизни не просто изъян. Была гноящаяся, незаживающая рана, которая вскрывалась раз в год. По осени, когда редкий урожай был свезен в амбары, а шкурки убитой в лесу живности выделаны, по наезженной дороге с юга приходили они. Хазары.

Дань, которую они забирали, состояла из трех частей, и зерно с мехами были самой безобидной из них. Вторая часть была данью кровью: каждый год или два они уводили нескольких самых крепких парней и ладных девушек. Никто не знал, куда – в рабство на южные рынки, в услужение хазарской знати или просто в безымянную могилу. Этот страх жил в каждом доме, заставляя матерей учить дочерей сутулиться и прятать красоту под мешковатой одеждой, а отцов – смотреть на сильных сыновей с болью и тревогой.

Но самой унизительной была третья часть дани. Негласная. Баскак и его приближенные воины имели право «гостить» в любом доме, и право это означало, что любая женщина или девушка, приглянувшаяся им, проводила ночь не со своей семьей. Это не было криком и насилием посреди улицы. Это было хуже. Это было тихое, обыденное право сильного, принятое со стиснутыми зубами и опущенными глазами. Мужчины, сжимавшие кулаки до хруста в суставах, молча выходили из избы, оставляя жен или дочерей на поругание, потому что знали: сопротивление означает смерть. Все помнили кузнеца Огнедара, который три года назад попытался не пустить хазар в свой дом. Его не просто убили. Его вывели на площадь, сломали ему руки и ноги, и оставили умирать на глазах у всей деревни. Его жену и дочь увезли с собой. С тех пор никто не сопротивлялся.

Эта дорога, «хазарский след», была шрамом на теле земли, который помнил железо и кровь. По ней не гоняли скот, а дети обходили ее стороной, будто она могла обжечь. Все, что рождала, выращивала и добывала Вербная Лука, в первую очередь принадлежало невидимому кагану и его воинам. Люди здесь были лишь скотом, который давал шерсть, молоко и приплод.

И потому в глазах людей не было тени горечи. В них была черная, выжженная пустота. Они смеялись редко, и смех их был глухим, не идущим из груди. Они пели, но песни их были плачем – о воинах, не вернувшихся из боя, и о девах, уведенных в полон. Каждый учился выживать: мужчины – глотать ярость, женщины – казаться незаметными, все вместе – не смотреть в глаза хозяевам.

Вербная Лука была клеткой, пусть и сплетенной из ивовых прутьев, а не из железа. Но прутья эти были пропитаны слезами и кровью, и они держали крепче любой стали.

Глава 2: Волчий Взгляд

Ярополк не помнил своего отца живым. Память сохранила лишь обрывки: грубые, мозолистые ладони, пахнущие железом и лесом, и низкий голос, говоривший о том, что меч – это продолжение руки, а ярость – это огонь, который должен не сжигать изнутри, а закалять волю. Отец, бывший дружинник какого-то давно сгинувшего князя, был убит на охоте, когда Ярополку едва исполнилось пять зим. По крайней мере, так гласила официальная версия. Но мать, в редкие минуты, когда боль прорывалась сквозь пелену смирения, шептала, что отца убил не медведь. Его проткнули хазарской стрелой в спину, когда он посмел возразить их воеводе, выбравшему для себя соседскую дочь. Он погиб не как воин в бою, а как строптивый раб, и эта постыдная правда горела в крови Ярополка ярче любого огня.

Наследие, что оставил отец, не звенело монетой. Оно жило в теле – "память рук", как он это называл. Каждый вечер, когда изнуряющая работа в поле была закончена, Ярополк уходил туда, где река делала крутой изгиб, скрывая его от любопытных глаз. В его руках был не меч – настоящий меч был бы для него смертным приговором. Это был тяжелый дубовый брус, обтесанный по форме клинка, такой тяжелый, что поначалу едва отрывался от земли.

Удар. Уклон. Разворот. Снова удар. Его мускулистое тело, покрытое шрамами от работы и юношеских драк, двигалось с напряженной, звериной грацией. Капли пота смешивались с грязью на коже и стекали по высокому лбу. Он тренировался не для славы. Он делал это, потому что бессильная ярость, копившаяся в нем днем, ночью требовала выхода. Иначе она бы просто разорвала его изнутри.

Каждый взмах деревянного меча был ударом по лицу врага. Не невидимого. Очень даже конкретного. Он представлял самодовольное лицо баскака, его похотливый взгляд, скользящий по девушкам деревни. Он видел ухмылки его воинов, когда они входили в чужой дом, зная, что им все дозволено. Он видел, как два года назад они выволакивали из дома его соседа, шестнадцатилетнюю Весняну. Он до сих пор помнил ее крик, который быстро оборвался, и бессильный, сдавленный рык ее отца, прижатого к стене двумя хазарами. На следующий день Весняну вернули, бросили у порога, как изжеванную тряпку. Она молчала, смотрела в одну точку, а через неделю повесилась в сарае.

Когда Ярополк видел, как мужчины его деревни опускают глаза и сжимают кулаки в карманах, он чувствовал не только гнев. Он чувствовал презрение. Он презирал их так же сильно, как и хазар. Их смирение было для него такой же грязью, как и жестокость захватчиков. Они называли это мудростью. Он называл это трусостью.

От отца ему достались не только воинские уроки. Ему достались его глаза. Светло-серые, почти стальные, с хищным темным ободком вокруг радужки. Старики боялись этого взгляда и за спиной шептались, что у парня «волчьи глаза». И они были правы. Это был взгляд загнанного зверя, который больше не ищет укрытия. Он ищет возможность вцепиться в горло охотнику, даже если это будет его последний рывок.

Он смотрел на темные воды реки, текущей на север. Думал не о рыбе. Думал о том, что каждая река куда-то впадает. Куда-то, где кончается хазарский след. Где кончается это бесконечное, вязкое унижение. Мысль эта была пока лишь смутной, дикой. Безумной. Как попытка в одиночку загрызть медведя. Но боль от чужого горя и собственный жгучий стыд превращали это безумие в единственный возможный путь. В единственный способ снова начать дышать.

Глава 3: Поколение без Памяти

– Опять дубье свое мучаешь? Или оно тебя? – раздался позади него насмешливый, но по-своему теплый голос.

Ярополк, не оборачиваясь, опустил тяжелый брус. На берег вышли те двое, кому он доверял больше, чем самому себе. Всеволод, здоровенный сын мельника, медлительный и основательный, как жернов на отцовской мельнице. И Милана, дочь охотника, быстрая и язвительная, с вечным луком за плечом и копной смоляных волос, растрепанных ветром. Ее глаза, темные и живые, видели больше, чем она говорила.

– Духи прогневаются, если ты всех бобров на берегу распугаешь, – продолжила Милана, ловко усаживаясь на поваленный ствол. Ее смех был как звон ножа о камень – резкий, но честный.

– Пусть лучше духи гневаются, чем хазарская гнида, лапающая твою сестру, – хмуро бросил Ярополк, вытирая рукавом пот, смешанный с грязью.

Милана осеклась. Ее младшей сестре Светозаре как раз этой осенью исполнялось пятнадцать. Время, когда на тебя начинают смотреть не как на ребенка.

Всеволод тяжело вздохнул, этот вздох, казалось, поднял пыль с земли. Он сел рядом с другом. – И во что же мы превратились, Яр? В то же, чем были наши отцы. Работаем, растим детей, платим дань. И молимся, чтобы пронесло.

– Вот именно! – Ярополк с яростью вонзил конец бруса в сырой песок. – Работаем, чтобы они жирели! Растим дочерей, чтобы они их пачкали! И молимся! Перуну, который давно оглох, или Велесу, который отвечает лишь за скот! А мы, видимо, и есть тот самый скот. Вы что, не видите этого?

Милана пожала плечами, но жест вышел напряженным. – А что тут видеть? Это жизнь. Другой мы не знаем. Старики говорят, что когда-то деды наши ходили в набеги, а не прятали дочерей по подполам. Но когда это было? Может, и врут все. Просто сказки, чтобы легче было засыпать.

В ее цинизме была горькая правда целого поколения. Они родились под этим ярмом. Для них право хазар на их тела и их урожай было таким же неизбежным, как смена дня и ночи. Свобода была лишь словом из древних песен. Их бунт был подпольным, бессильным, прорывающимся в едких шутках Миланы, тяжелых вздохах Всеволода и немой ярости тренировок Ярополка.

– Старики не врут, – глухо проговорил Ярополк. – Они помнят. Они помнят свободу. И они помнят кузнеца Огнедара, которому сломали руки и ноги. Они помнят Весняну, которая повесилась в сарае. Они помнят моего отца. Они заплатили за свои попытки кровью, поэтому и молчат. Они боятся. И нас учат тому же. Быть тихими. Незаметными.

– А ты не боишься? – тихо, почти шепотом спросил Всеволод, глядя другу прямо в глаза. Это был главный вопрос.

Ярополк медленно повернул голову. В его волчьих глазах на мгновение полыхнул холодный, беспощадный огонь.

– Боюсь, – честно признался он, и от этой честности по спине пробежал холодок. – Боюсь однажды, когда какой-нибудь пьяный ублюдок потянет к моей жене руки, я сделаю то же, что и все, – стисну зубы и выйду из избы. Боюсь, что оставлю своему сыну в наследство не меч, а вот этот страх. Этого я боюсь больше смерти. Больше любого хазарина.

Милана перестала улыбаться. Она стиснула тонкие пальцы на рукояти своего ножа. Она больше не смотрела на Ярополка. Ее взгляд был прикован к широкой, темной реке, что медленно несла свои воды на север. Туда, где за пеленой тумана и дождей скрывалась неизвестность. И в ее глазах, обычно полных острой насмешки, впервые мелькнула не просто задумчивость, а холодная, хищная решимость. Такая же, как у ее друга.

Глава 4: Пыль на Сапогах

Весть пришла не словом, а пронзительным, почти звериным визгом. Мальчишка-пастух, запыхавшийся, с лицом, белым от ужаса, несся с дальних полей. Он не кричал «Идут!», он захлебывался этим словом, повторяя его снова и снова, пока не рухнул на землю у ног первого встречного.

Одно это слово действовало, как удар плети. Жизнь в Вербной Луке замерла, а потом рванулась в судороге страха. Разговоры оборвались на полуслове. Смех, и без того редкий, умер в горле. Лица людей приобрели серый, мертвенный оттенок. Женщины, с искаженными лицами, хватали детей и тащили их в избы, захлопывая тяжелые двери на все засовы. Это было похоже не на приближение грозы. Это было похоже на то, как скот загоняют на бойню.

Мужчины молча стягивались к дому старосты. Никто не брался за вилы или топоры. Оружие давно стало символом наказания, а не защиты. Они просто стояли, вжимая головы в плечи, и их молчание было тяжелым, вязким, как болотная трясина, готовая поглотить любого, кто сделает неосторожное движение.

Вскоре послышался топот. Тяжелый, размеренный, полный осознания собственной силы. На окраине деревни показался десяток всадников. Хазары. Они ехали неспешно, с ленивой, высокомерной уверенностью хищников, пришедших на свое пастбище. Их смуглые, обветренные лица с высокими скулами были непроницаемы и жестоки. На боках висели изогнутые сабли в потертых ножнах, но настоящей угрозой были их глаза – пустые, оценивающие, в которых местные жители были не людьми, а вещами. Запах их пропитанной потом одежды, конского пота и чужой, степной пыли был запахом власти и насилия.

Во главе отряда ехал баскак, тот самый, со шрамом через щеку, из-за которого его улыбка походила на волчий оскал. Он лениво спешился, бросил поводья одному из своих людей и вальяжно направился к старосте Боримиру. Рядом с ним седой, согбенный старик казался сухим деревом, которое вот-вот сломается под ветром.

– Здрав будь, Боримир, – сказал баскак на ломаном славянском. Голос его был глух и лишен эмоций. – Каган шлет тебе свой мир. А я жду даров.

Начался унизительный, отработанный до мелочей ритуал. Из амбаров выносили мешки с рожью. Из домов – шкуры, холсты, сушеную рыбу. Хазары принимали все с брезгливой дотошностью, тыкая носком сапога в мешки, проверяя меха на густоту. Один из них, молодой и наглый, остановил проходившую мимо девушку, грубо схватил ее за подбородок, повертел ее голову из стороны в сторону, словно осматривал кобылу, а потом с ухмылкой оттолкнул. Девушка споткнулась и упала в грязь, а хазарин расхохотался. Никто не двинулся с места. Отец девушки лишь сильнее сжал кулаки, опустив голову так низко, что борода коснулась груди.

Ярополк стоял в толпе, и ему казалось, что он вот-вот задохнется от ярости. Он заставлял себя не отворачиваться, смотреть на все это. На покорные спины, на дрожащие руки женщин, на пустые глаза мужчин. И жгучая, почти тошнотворная горечь поднималась в нем. Он видел, что с каждой отданной шкурой, с каждым уведенным юношей у них отбирают не просто добро и не просто детей. У них отбирают право называться людьми.

Закончив со сбором дани, баскак окинул толпу тяжелым взглядом и лениво указал пальцем на дом Всеволода.

– Сегодня я сплю здесь, – бросил он старосте. Затем его взгляд нашел Милану, стоявшую рядом с отцом. – А эту девку пришли ко мне, когда стемнеет. Пусть постель согреет.

В толпе пронесся сдавленный стон, похожий на предсмертный хрип. Отец Миланы побелел, как полотно. Всеволод, рядом с которым стоял Ярополк, замер, превратившись в камень. Он не смотрел на друга. Он смотрел на спину баскака, и в его обычно спокойных глазах плескалась черная, убийственная ненависть.

Это было хуже всего. Открытое, публичное унижение, брошенное как кость собакам. Баскак не просто брал, что хотел. Он показывал, что может взять любого, в любое время, и никто не посмеет ему помешать.

И в этот момент Ярополк понял, что сегодня ночью что-то должно случиться. Или он умрет, пытаясь что-то сделать. Или навсегда умрет что-то внутри него.

Глава 5: Искра

Очередь дошла до бабы Марфы, одинокой старухи, чей муж и сыновья сгинули много лет назад. Она вынесла небольшую связку беличьих шкурок – всё, что смогла наловить за год. Один из хазар презрительно ткнул в связку носком сапога.

– И это всё, старая? Ты смеешься над нами?

Он сделал шаг в ее дом. Через мгновение он вышел, держа в руке единственную шкурку куницы – красивую, с густым зимним мехом. Марфа, видимо, припрятала её для себя, на воротник для старого тулупа. Она ахнула и шагнула вперед, протягивая дрожащие руки.

– Не надо… сынок… это последнее…

Хазарин отмахнулся от нее, как от назойливой мухи, заставив пошатнуться. Он усмехнулся и уже замахнулся рукой с зажатой в ней плетью, чтобы наказать старуху за утайку.

И в этот момент Ярополк шагнул из толпы.

– Оставь ее, – сказал он негромко, но так, что его услышали все.

Хазарин замер, медленно поворачивая голову. Толпа ахнула. Всеволод попытался схватить друга за руку, но тот уже стоял между воином и старухой. Его рука не лежала на рукояти ножа, но все видели, как напряглись его плечи.

– Что ты сказал, щенок? – прошипел хазарин, его глаза сузились.

– Она отдала всё, что у нее было. Этого хватит, – повторил Ярополк, глядя прямо в глаза воину. В его волчьих глазах не было ни страха, ни почтения. Только вызов.

Воздух загустел. Секунда, и пролилась бы кровь. Но тут вперед, расталкивая людей, бросился староста Боримир.

– Прости его, господин! – запричитал он, кланяясь баскаку. – Молод, глуп, не ведает, что творит! Мы заплатим за шкурку, вдвойне заплатим!

Староста что-то шепнул своему помощнику, и тот метнулся в избу, вынося маленький, туго набитый кошель с серебряными монетами – неприкосновенный запас общины на черный день. Он протянул его баскаку.

Тот долго смотрел то на монеты, то на Ярополка, потом на своего воина. Наконец, он лениво кивнул. Воин, бросив на Ярополка полный ненависти взгляд, сплюнул на землю и отошел.

Унижение было полным. Общину заставили заплатить за собственное неповиновение.

Хазары собрали дань, погрузили на вьючных лошадей и, не оборачиваясь, покинули деревню. Когда стук копыт затих вдали, люди медленно разошлись по домам, не глядя друг на друга. Только Ярополк остался стоять на площади.

Он смотрел на север. Туда, куда уходила река, в неизвестные земли, где не было хазарского следа. И холодная горечь в его душе начала кристаллизоваться в нечто новое. Твердое, острое и бесповоротное. В решение.

Глава 6: Цена Дерзости

Хазары уехали. На этот раз – раньше обычного. Они не остались на ночь, не потребовали "гостеприимства". Дерзость Ярополка, нарушившая привычный ритуал, и неожиданно полученное серебро, видимо, охладили их желание задерживаться. Они взяли свое и убрались, оставив за собой лишь облако пыли и тяжелое, гнетущее молчание.

Тень их сапог осталась висеть над Вербной Лукой. Люди избегали Ярополка, как зачумленного. Старики смотрели с неприкрытой ненавистью, матери оттаскивали детей при его появлении. Он стал живым напоминанием об их общем страхе, который он на мгновение всколыхнул, заставив заплатить за это слишком высокую цену. Его поступок не принес облегчения. Он лишь подчеркнул их рабское положение. Он не был героем. Он был проблемой.

Отец Миланы, мельник, молча подошел к нему на площади и, глядя в сторону, глухо произнес: «Спасибо тебе, парень». Он знал, что баскак уже положил глаз на его дочь. Сегодня Ярополк ее спас. Но что будет в следующий раз? Эта мысль висела в воздухе, и благодарность была горькой, как полынь.

Вечером Ярополка позвали на совет. В душной избе старосты Боримира, пахнущей потом и застарелым гневом, собрались все старейшины. Их лица были суровы.

– Ты знаешь, что ты натворил? – начал Боримир, и его голос дрожал. – Да, ты спугнул их. Они не остались, не тронули наших дочерей сегодня. Но какой ценой? Мы лишились серебра, которое копили на выкуп из плена! На случай голода! Ты купил нам одну спокойную ночь ценой нашего будущего!

– Они бы все равно что-нибудь нашли, чтобы унизить нас, – тихо, но твердо ответил Ярополк, стоя посреди избы. – Сегодня старуха, завтра чья-то дочь. Вы бы снова стерпели.

– А ты не стерпел, да? – рявкнул кузнец Родислав, чьи могучие руки сжались в кулаки. Его дочь Дара стояла у печи, бледная, как смерть, боясь поднять глаза. – Ты показал свою гордыню! А заплатили мы все! Один удар сабли – и тебя бы не было. И ничего бы не изменилось, кроме того, что твоя мать оплакивала бы тебя, а баскак развлекался бы с Миланой или моей дочерью! Думаешь, твой поступок их напугал? Ты их только раззадорил!

– Изменилось бы! – Голос Ярополка окреп, в нем зазвенела сталь. – Хотя бы один из нас умер бы стоя, а не глядя в пол, пока насилуют его жену.

В избе повисла мертвая тишина, нарушаемая лишь треском лучины. В словах юноши была дикая, страшная правда, от которой они все прятались годами. Они ненавидели его не за то, что он ошибся. Они ненавидели его за то, что он был прав.

– Ты слишком молод, чтобы судить нас, – устало произнес Боримир. – Баскак, уезжая, сказал мне кое-что. Он сказал, что мы легко отделались, потому что он был в хорошем настроении. Но если в следующий раз кто-то посмеет поднять на них голос, он заберет дань не добром и не серебром. А людьми. Десять лучших парней и десять лучших девушек. Это цена твоей гордости, Ярополк. Двадцать наших детей. А теперь иди. И молись богам, чтобы твое лицо забыли до следующей осени.

Ярополк вышел из избы, чувствуя на спине их прожигающие взгляды. Он не был сломлен. Он был раздавлен. Он спас честь Миланы, но обрек на возможную смерть два десятка других. Решение, что зрело в нем, окрепло, но теперь оно было пропитано горечью вины. Старейшины никогда не изменятся. Они выбрали свою долю – медленно гниющего раба. Но он не мог оставаться здесь, неся на себе эту цену. Его путь лежал прочь отсюда. Подальше от тех, кого он невольно сделал заложниками собственной совести.

Глава 7: Ночной Костер

Он не пошел домой. Он пошел на то самое место у реки, где его тяжелый брус уже почти сроднился с песком. Там его ждали. Всеволод и Милана сидели у едва тлеющего костра, и их молчание было красноречивее любых слов.

Ярополк без сил рухнул на землю. Он долго смотрел, как темная вода уносит отражения холодных, безразличных звезд.

– Они правы, – наконец проговорил он, и голос его был глух. – Эта выходка стоила деревне всего серебра. Староста прав, это безумие.

Милана, сидевшая до этого неподвижно, резко повернулась к нему.

– Безумие? – ее голос звенел от сдерживаемых эмоций. – Ты знаешь, что сегодня было бы, если бы не твое «безумие»? Я знаю. Вся деревня знает. Баскак спал бы не в лесу, а в доме мкльника. А я… – она осеклась, но взгляд ее был тверд. – Ты поступил правильно, Яр. Я стояла там, на площади, и мне впервые в жизни было стыдно не за то, что мы слабые, а за то, что мы молчим. Ты не промолчал.

Всеволод, чью семью Ярополк уберег от осквернения, медленно кивнул. Но лицо его оставалось мрачным.

– Она права. Я обязан тебе, друг. Отец велел передать то же самое. Но… староста тоже прав. Баскак уехал злым. Он запомнил твое лицо. Что будет, когда он вернется в следующий раз? Что, если цена за твою смелость – это десять голов наших ребят, как он и сказал?

– Вот именно! Он вернется! – Ярополк вскочил на ноги, его подавленная ярость снова вырвалась наружу. – Он вернется и потребует свою цену! И они заплатят! Снова промолчат, снова отдадут! Вы что, не понимаете? Так будет всегда! Один раз мы откупились, в другой раз не сможем. И наши дети вырастут такими же, как мы – со страхом в глазах и вечным вопросом, почему мы не сопротивляемся. Они будут считать это рабство нормой!

Он метался по берегу, как зверь в клетке. Ярость, благодарность, бессилие – все смешалось в нем.

– Я не хочу такой жизни! Я не хочу выбирать между честью сестры моего друга и последним серебром деревни! Я не хочу, чтобы мой сын однажды смотрел, как чужак уводит его невесту!

Он остановился, тяжело дыша, и посмотрел на своих друзей. Его глаза в отблесках костра горели лихорадочной, отчаянной решимостью. Он произнес слова, которые выстрадал сегодня на площади и на совете. Слова, которые изменили все.

– Надо уходить.

Глава 8: Дорога на Север

Всеволод и Милана замерли. Слова Ярополка повисли в ночной тишине, тяжелые и окончательные.

– Куда уходить? – первым нарушил молчание Всеволод. В его голосе была растерянность. – Вокруг такие же деревни, Яр. Там то же самое рабство. А дальше – только болота да леса, где живут одни звери и лешие.

– Вот туда и уходить, – твердо ответил Ярополк, указывая рукой на север, туда, где река скрывалась в туманной дымке. – Туда, где нет хазарского следа. Где их баскаки не найдут наших сестер. Купцы говорят, далеко на севере лежат дикие земли. Леса, полные зверя, и реки, полные рыбы.

– И духов, что не любят чужаков, – добавила Милана. Но в ее голосе не было ни насмешки, ни страха, а лишь трезвая констатация факта. Сегодняшний день лишил ее юношеской беззаботности.

– С духами можно договориться. Они честнее людей, – ответил Ярополк, и в его голосе прозвучала горечь. – Они просят плату за то, что у них берут. А не за то, что ты дышишь. Мы уйдем. Найдем хорошее место и построим свое поселение. Свое! И жить будем по своим правилам. Никому не будем платить дань. Кроме как лесу за дичь и реке за рыбу.

Его слова звучали безумно. Уйти в никуда. Бросить все: дома, налаженный быт, могилы предков. Стать изгнанниками. Но в этом безумии была пьянящая, отчаянная надежда на свободу. На мир, где не нужно вздрагивать от каждого стука копыт. Этот образ, нарисованный Ярополком, был таким ярким, что на мгновение затмил все страхи.

– Это же… верная смерть от голода и холода, – прошептал Всеволод, но в его голосе уже не было прежней уверенности. Страх перед неизвестностью боролся в нем с ужасом пережитого.

– А здесь – верное рабство. И вечный страх. Выбирайте.

Милана смотрела на Ярополка, и ее глаза, казалось, впитывали отблески костра. Для нее, охотницы, это было не только бегством. Это был вызов. Новый мир. Новые, нехоженые тропы. Возможность жить, полагаясь только на свою силу и ловкость, а не на милость чужака.

– Я с тобой, – сказала она просто. В ее голосе была сталь.

Всеволод молчал дольше всех. Он, сын мельника, человек земли и порядка. Сама мысль о том, чтобы бросить все, была для него противоестественной. Он посмотрел на реку. Вспомнил, как смотрел сегодня на спину баскака и мысленно убивал его. Он вспомнил лицо отца, который молча благодарил Ярополка. И он понял, что друг прав. Оставаться здесь – значит ждать, когда они придут снова, и молиться, чтобы в следующий раз повезло. Он не хотел больше молиться.

– И я. Отец… отец поймет, – глухо сказал он, поправляя себя. – Я с тобой.

Пламя костра ярко взметнулось, словно отвечая на их решение. Оно выхватило из темноты три молодых, полных решимости лица. Это была уже не просто искра, зажженная одним человеком. Это был зарождающийся пожар.

Глава 9: Слово, брошенное в ночи

Их костер у реки стал местом тайных сборов. Сначала они были втроем. Потом Милана, убедившись в твердости решения брата, привела его, молодого и молчаливого охотника Ратибора. Всеволод привел двух братьев-близнецов, здоровяков его с мельницы, в чьих глазах после последнего визита хазар поселился холодный гнев.

Новость передавалась не просто шепотом – взглядом, кивком, случайным словом, брошенным в сумерках. Поступок Ярополка расколол деревню. Старшие видели в нем безумца, навлекшего беду. А для молодых он стал символом – спорным, опасным, но символом. Символом того, что можно не только молчать и терпеть.

Каждую ночь Ярополк снова и снова говорил. Он не приукрашивал. Он говорил о землях, где мужчина сможет защитить свой дом, а не отдать его на поругание. О мире, где девушки не будут вздрагивать от стука сапог. Он честно говорил об опасностях: о голоде, что может ждать их в первую зиму, о холоде, от которого не спасут тонкие стены, о диких зверях и гневливых духах, не жалующих чужаков. Но потом он говорил о свободе. И это слово, омытое недавним унижением, но и спасенной честью Миланы, звучало для молодых ушей как призывный рог.

Они слушали, затаив дыхание. Это были те, кто, как и Ярополк, не помнил другой жизни. Но они видели, как постарели их родители от страха, как пустеют глаза их сестер. И поступок Ярополка, его дерзкий торг с баскаком, показал им две вещи. Первое – что можно действовать. Второе – что оставаться в деревне после этого стало еще опаснее. Угроза баскака забрать десятерых была не пустой.

Их подталкивало не только юношеское желание приключений. Их подталкивал страх, но страх иного рода – не страх перед хазарами, а страх за тех, кто останется, когда они вернутся. Перспектива уйти и построить свой мир была уже не мечтой, а единственным выходом.

Конечно, не все соглашались. Кто-то слишком боялся неизвестности. Кто-то, чей дом стоял подальше от центра и кого реже касались «визиты» хазар, считал это ненужным риском. Но ядро отряда формировалось, закалялось в этих ночных спорах. Два десятка молодых, сильных парней и отчаянных девушек были готовы уйти. Не на край света. А просто туда, где можно будет дышать полной грудью.

Они понимали, что голыми руками свободу не построишь. Началась тайная, лихорадочная подготовка. Девушки, под предлогом помощи по хозяйству, прятали часть муки, сушили мясо, собирали целебные травы. Парни ночами чинили старые охотничьи луки, выстругивали стрелы с кремневыми наконечниками, точили топоры и ножи. Каждый припрятанный узелок с едой, каждый заточенный нож был частью их общего дела. Их первой общей тайны. Их первого настоящего бунта.

Глава 10: Искра в Кузне

Однажды ночью, когда спор о том, сколько нужно соли для засолки мяса, почти перешел в драку, из темноты к их костру шагнула тень. Все замерли, руки метнулись к топорам. Но тенью оказалась Дара, дочь кузнеца Родислава. Тихая, как мышка, девушка, чье лицо всегда было опущено к земле.

Она остановилась на краю освещенного круга. Ее руки были черны от угольной пыли, а в глазах, которые она впервые подняла на собравшихся, плескалась нешуточная решимость.

– Я слышала, о чем вы говорите, – сказала она, и ее голос, хоть и дрожал, был удивительно тверд. – Мой отец… он благодарен Ярополку за Милану. Но он боится. Он никогда не отпустит меня.

Она шагнула в свет костра.

– Но я пойду. С вами или одна. Я умею работать молотом. Умею раздувать мех и закалять железо. Ваши топоры будут тупиться, а наконечники – ломаться. Вам нужен будет кузнец. – Она перевела дыхание и добавила, глядя прямо на Ярополка: – И я не хочу выходить замуж за того, кого выберет отец, лишь бы уберечь меня от хазар. Я не хочу рожать детей в этой клетке, гадая, на кого из них в следующий раз упадет взгляд баскака.

Ее слова поразили всех в самое сердце. Кузнец Родислав был самым ярым сторонником «терпения и смирения». И то, что его собственная дочь, воспитанная в строгости и страхе, оказалась готова на такой бунт, значило больше, чем любые слова. Идея Ярополка, удобренная его отчаянным поступком, дала всходы в самых неожиданных местах.

Ярополк посмотрел на эту хрупкую, но несгибаемую девушку, на ее руки, созданные для тяжелой работы, и понял – это знак. Он посмотрел на лица своих товарищей и произнес то, что уже созрело у него в голове:

– Нас достаточно, чтобы попытаться. Скоро через деревню должен пройти торговый караван на север. Они – наш единственный шанс выменять наши припасы на настоящее железо, на ножи и наконечники. И узнать, что на самом деле ждет нас там, в лесах. После их ухода мы выступаем.

В эту ночь никто не спал. Они сидели у костра до самого рассвета, обсуждая детали безумного, отчаянного плана. Они были молоды и неопытны. Их вела вперед мечта, которая могла легко их погубить. Но впервые за долгие годы в затхлом воздухе Вербной Луки пахло не только смирением и страхом. Пахло надеждой. Дикой, отчаянной и непокорной, как огонь в кузнечном горне.

Глава 11: Ткань Заговора

Дни потекли в мучительной, изматывающей двойной жизни. Днем они были покорными, незаметными детьми своих родителей, раболепными рабами своих хозяев. Они гнули спины в полях под палящим солнцем, их руки до крови стирались от работы на мельнице или при починке сетей. Они опускали глаза, когда мимо проходил старейшина, и молчали, когда пьяный сосед отпускал грязную шутку. Каждое движение, каждое слово было пропитано ложью, которую приходилось поддерживать, чтобы выжить.

Но когда солнце валилось за кромку леса, и деревню окутывали липкие сумерки, реальность менялась. Страх не уходил, он просто менял свой облик. Теперь они боялись не хазар, а разоблачения. Короткие, рубленые разговоры велись в самых грязных и укромных местах: за зловонной навозной кучей, где их не мог подслушать случайный прохожий; в сыром, пахнущем плесенью подполе, куда они спускались под предлогом взять солений; в жаркой, пахнущей углем и металлом кузнице, когда Родислав уходил хлебать похлебку, оставляя дочь Дару следить за остывающим горном. Каждое слово было риском, каждый взгляд – проверкой.

Их заговор напоминал паутину, сплетенную в темноте, – тонкую, почти невидимую, но липкую и смертельно опасную для того, кто в нее попадет. Каждый знал свою роль и цену ошибки.

Милана и ее брат Ратибор, уходя на охоту, возвращались все чаще якобы с пустыми руками, вызывая недовольный ропот голодной семьи. «Зверь ушел, отец, пусто в лесу», – лгали они, глядя в пол. А сами, рискуя нарваться на волка или медведя, делали крюк и оставляли большую часть добычи в тайнике, вырытом под спутанными корнями старой сосны. Там, в холодной земле, уже лежали обернутые в тряпье куски вяленого мяса и связки копченой рыбы – их кровавая дань будущей свободе.

Всеволод и его братья-близнецы, здоровяки Веселин и Горислав, рисковали еще больше. Они воровали муку у всей деревни. Каждую ночь, оставаясь на мельнице, они отсыпали по горсти из каждого мешка, принесенного на помол. Их спины были постоянно покрыты мучной пылью, которая казалась им пеплом их сожженных мостов. «Мыши, проклятые, развелись, житья от них нет», – врали они односельчанам, возвращая мешки, ставшие чуть легче. Они знали, что если их поймают на воровстве у общины, их, скорее всего, не убьют. Их просто забьют камнями на площади.

Девушки тоже вели свою войну. Они прятали под половицами узелки с солью, на которую меняли вытканные ночами холсты. Сушили грибы и травы, утверждая, что готовят отвары для больной скотины. Их руки были исколоты иглами, а под глазами залегли темные тени от бессонных ночей. Но страх быть отданной хазарам был сильнее страха перед наказанием матери.

Каждый утаенный кусок хлеба был шагом прочь из этой жизни. Каждый украденный нож, который мог бы пригодиться для защиты от волков, но который приходилось прятать от собственного отца, был их общим оружием. Это сплотило их связью, более крепкой, чем кровь. Это была связь подельников, идущих на смертельный риск. Они учились понимать друг друга по одному жесту, по мимолетному взгляду, брошенному через плечо.

Днем они были рабами. Но по ночам, когда они мысленно пересчитывали свои скудные припасы, в их глазах загорался другой огонь – лихорадочный, отчаянный огонь заговорщиков. Они больше не были жителями Вербной Луки. Они были отрядом. Отрядом смертников, поставивших на кон свои жизни ради призрачного шанса на свободу.

Глава 12: Шепот на Ветру

Главной проблемой было железо. Не для плугов, а для убийства. Несколько старых охотничьих луков, с десяток плотницких топоров и бытовые ножи – этого хватило бы, чтобы отбиться от пьяной драки, но не от стаи волков или, что куда хуже, от лихих людей. Слухи, которые приносили такие же редкие, как и купцы, бродяги, были один страшнее другого. О бандах беглых рабов и дезертиров, которые вырезали целые хутора ради мешка зерна. Против них их топоры были все равно что зубочистки. Единственная надежда – торговый караван, что раз в год, как дурная примета, проходил через их земли.

Их ждали с болезненным, лихорадочным нетерпением. Каждый скрип телеги на околице, каждый далекий крик заставлял сердца замирать в груди – не то от надежды, не то от страха. Наконец, однажды утром, на дороге, еще хранившей запах хазарских коней, показалась вереница груженых телег. Купцы.

Они были другими. Не молчаливые, как хазары, а шумные, матерящиеся, бородатые мужики в прочной, но грязной одежде. Рядом с ними шла дюжина охранников – наемников с тяжелыми мечами на перевязях и пустыми, волчьими глазами, в которых не было ни жалости, ни любопытства. Эти люди не требовали, они торговали. Но и грабили, если видели, что добыча легка. Они были опасны, но они были шансом.

На пыльной площади началось короткое, лихорадочное оживление. Из домов выносили жалкие пожитки: горшки с медом, куски серого воска, несколько потрепанных лисьих шкурок.

Ярополк, Всеволод и Ратибор, стараясь не привлекать внимания, подошли к главному купцу – седобородому старику с хитрыми, как у хорька, глазками и руками, которые, казалось, никогда не знали честного труда. Звали его Прохор. Перед ним на грязную ткань они выложили свое главное сокровище – несколько отборных шкурок куницы и черного соболя, добытых Миланой и Ратибором с огромным риском.

– Доброго дня, отец, – начал Ярополк, стараясь, чтобы его голос звучал спокойно. – Хотим железа. Наконечники для стрел, ножи крепкие. Может, и топор боевой у тебя найдется.

Прохор смерил их троих быстрым, оценивающим взглядом. Его глаз зацепился не за юношей, а за меха. Он подцепил грязным ногтем шкурку соболя, подул на густой, смоляной мех, и в его глазах блеснула жадность.

– Железо нынче дороже жизни, сынки, – проскрипел он, не сводя взгляда с мехов. – Но товар у вас хорош. Царский. Откуда такое добро в этой дыре? – он обвел взглядом убогие избы. – Ну да не мое дело. Подберем вам железо. В леса на промысел собрались? Или от хазар бежите?

– И то, и другое, отец, – честно ответил Ярополк, понимая, что врать этому старику бесполезно. – Скажи лучше, что там, на севере? Куда путь держите? Далеко ли до земель, где нет ничьей власти?

Старик усмехнулся, обнажив гнилые зубы.

– Ишь, чего захотели. Земли без власти. Таких земель не бывает, сынки. Бывают земли, где власть у того, у кого дубина тяжелее. Куда мы идем, вам не по пути. А что на севере… – он понизил голос до заговорщицкого шепота, при этом не переставая поглаживать шкурку соболя. – Пустота. После наших последних стоянок еще три дня пути – и всё. Тропы кончаются. Дальше только Великий Лес. Стеной стоит, что зимой, что летом. Черный, немой. Говорят, оттуда еще никто не возвращался.

– Совсем никто? – переспросил Всеволод.

– Те, кто ходил, молчат в сырой земле, – отрезал купец. – Поговаривают, там не только звери. Духи лютые, что человечиной кормятся. Да и хозяин у леса, говорят, не рад гостям. Так что думайте, ребята. Может, хазарское ярмо и тяжелое, да привычное. А там – смерть быстрая и голодная. Ну что, меняемся? За эту красоту, – он любовно потрепал соболя, – дам вам три десятка добрых наконечников и два ножа. Из хорошей стали, не из сыромятины.

Глава 13: Карта на Бересте

Всеволод, скрепя сердце, торговался с Прохором. Этот старый лис чувствовал их отчаяние, как волк запах крови, и драл три шкуры. В итоге он согласился добавить к наконечникам и ножам еще и тяжелый боевой топор с длинной рукоятью, но только в обмен на последнюю кунью шкурку, которую они приберегли. Топор, казалось, сам лег в руку Ярополку. Холодная, увесистая сталь приятно тянула руку. Это было оружие, а не инструмент. Оружие, которым можно проломить череп.

Пока шла торговля, Ярополк крутился возле охранников каравана. Это были прожженные, жестокие люди, на чьих лицах застыла маска усталости и безразличия. Разговорить их было почти невозможно. Но Ярополк заметил одного, самого молодого, который с жадностью смотрел на копченых лещей, которых вынесла торговать одна из деревенских женщин.

Ярополк подошел к ней и за пару припрятанных беличьих шкурок выменял связку рыбы и глиняный жбан с терпкой медовухой. С этим подношением он и подсел к молодому воину, представившемуся Игнатом.

Игнат поначалу был насторожен, но запах рыбы и алкоголя сделали свое дело. В его ремесле простые радости были редки.

– Не ходите туда, ребята, – говорил он, отрывая жирный кусок рыбы и запивая его медовухой. Его голос был хриплым. – Мы сами крюк в сто верст даем, лишь бы не соваться в тот лес. Гиблое место. Там не только наши сгинуть могут. Года три назад банда разбойников, голов сорок, решила там отсидеться. Ушли в тот лес, и больше их никто не видел. Ни живыми, ни мертвыми.

– Что с ними стало? – спросил Ярополк.

Игнат пожал плечами. – Кто знает. Может, волки сожрали. А может, как старики наши бают, хозяин у леса не любит, когда в его доме шумят. Говорят, он сдирает с людей кожу живьем и развешивает на деревьях.

– А река? – не отступал Ярополк. – Большая река, что течет через тот лес.

– Есть река, – кивнул Игнат, его взгляд стал серьезнее. – Черная, быстрая. Мы вдоль нее три дня идем. Берега – топь да бурелом. Потом у кривой сосны, которую молнией разбило, сворачиваем на запад. Дальше дороги нет. Никто туда не суется. Ни хазары, ни наши, ни разбойники. Считай, что там край света.

Ночью, когда караван готовился ко сну, а большинство охранников уже спали пьяным сном, Ярополк снова нашел Игната. На этот раз он принес с собой небольшой, но тяжелый бочонок лучшей медовухи, который они берегли на самый крайний случай. Он не стал говорить о духах. Он рассказал все, как есть: о хазарской дани, о поруганных девушках, о бессильной ярости и желании найти место, где можно умереть как человек, а не как скот.

Что-то в его словах зацепило Игната. Может, он сам был из такой же деревни. Может, он просто устал от этой собачьей жизни, где каждый день мог стать последним.

– Дерзкий ты, парень. И глупый, – сказал он, осушив протянутую кружку. – Но глаза у тебя… правильные. Горят. Ладно, черт с тобой. – Он взял из догорающего костра уголек и на первом попавшемся куске бересты начал чертить грубую, угловатую карту.

– Вот ваша дыра. Вот река. Вот три дня пути на север. Здесь будет кривая сосна. Вам дальше, прямо. В самое пекло. Если не сдохнете от голода и вас не сожрут твари лесные, то дней через пять-шесть дойдете до порогов. Большие каменные перекаты, река там ревет, как зверь. Прохор наш говорит, что дальше порогов никто из людей не бывал. Там и начинаются твои «свободные земли». Только помни мои слова, парень, – Игнат посмотрел Ярополку прямо в глаза, и в его взгляде не было жалости, только суровая правда. – Назад дороги оттуда нет. И если вы там сдохнете, о вас даже вороны не узнают.

Ярополк бережно, как величайшую святыню, спрятал кусок бересты за пазуху. Теперь у них была не просто мечта. У них была цель. И имя этой цели было – безумие.

Глава 14: Тайник в Лесу

Скрип последних телег каравана затих вдали, и на Вербную Луку снова опустилась привычная, гнетущая тишина. Но для двух десятков заговорщиков эта тишина звенела от напряжения. Подготовка вошла в свою последнюю, самую опасную фазу. Все, что было украдено, выменяно и припрятано, нужно было перенести в одно место.

Ночами, когда деревня погружалась в тяжелый, тревожный сон, из разных домов, как тени, выскальзывали фигуры. Они двигались поодиночке или парами, прижимаясь к заборам, перебегая от одного темного угла к другому. Каждый шорох, каждый лай собаки заставлял их замирать, вжимаясь в землю и проклиная луну, которая, казалось, предательски ярко светила именно сегодня. Их путь лежал к старой, корявой сосне на краю леса – их временному святилищу.

Под ее спутанными, похожими на змей корнями они разрыли яму и начали сносить туда свои сокровища. Это было приданое для новой жизни, купленное ценой лжи и риска. Мешки с краденой мукой. Прокопченные дочерна, твердые, как камень, куски мяса. Несколько драгоценных горстей соли, завернутых в тряпицу. Пучки высушенных до хруста целебных трав. Все это пахло землей, дымом и страхом.

На дно ямы, завернутые в промасленную шкуру, легли выменянные у купцов сокровища. Три десятка железных наконечников для стрел – острых, смертоносных. Два тяжелых ножа, способных вспороть брюхо кабану или человеку. И большой боевой топор, который Ярополк почти не выпускал из рук, привыкая к его тяжести.

Дара пришла последней. Ее лицо было бледным, но решительным. Рискуя быть застигнутой отцом, который в последнее время спал чутко, как волк, она вынесла самое ценное. Не еду, а будущее. Тяжелый кузнечный молот. Клещи с длинными ручками. И небольшой кожаный мешочек, туго набитый лучшим древесным углем. Без этого их новое поселение, если оно когда-нибудь возникнет, было бы обречено на гибель с первым же сломанным топором.

Тайник рос, наполняясь их общей, отчаянной надеждой. Каждая вещь в нем имела свою цену. За этот мешок муки Всеволод едва не был пойман собственным отцом. За эту связку мяса Милана рисковала быть разорванной медведем. За этот молот Дара могла быть заперта в погребе до самой свадьбы.

Они понимали, что все это невозможно унести на себе. Мужчины начали делать волокуши. Это была адская работа. Днем они отсыпались урывками, а ночами уходили в самую глубь леса, где валили молодые, крепкие деревья. Стук топоров в ночной тишине разносился, как им казалось, на всю округу, и они работали в ледяном поту, ожидая, что вот-вот из-за деревьев появятся разгневанные односельчане.

Свои заготовки они перетаскивали в заброшенный, полуразвалившийся сарай на самой окраине деревни. Там, при свете крохотного фитиля, они сколачивали рамы для волокуш, соединяя их сыромятными ремнями. Каждый удар молотка отдавался гулким эхом в их головах. Им казалось, что вся деревня слышит этот звук и уже знает об их предательстве. Напряжение было почти невыносимым. Несколько раз между ними вспыхивали злые, шипящие ссоры из-за любой мелочи, но они тут же гасли. Все понимали: если они начнут грызться между собой, они обречены. Они были в одной лодке, которая уже отчалила от берега и неслась в темную, неизвестную воду.

Глава 15: Ночь Перед Рассветом

Настала последняя ночь. Их последняя ночь в Вербной Луке, в единственном мире, который они знали. Они собрались у своего костра, но теперь он не грел. Он лишь выхватывал из темноты бледные, напряженные лица и бросал на землю уродливые, пляшущие тени.

Никто не говорил громких слов, не произносил клятв. Воздух был слишком густым для этого. Он был наполнен запахом страха – терпким, как запах пота. И лихорадочным, болезненным нетерпением, какое бывает у человека, который долго ждет либо казни, либо освобождения.

Ярополк медленно обвел взглядом свой отряд смертников. Чуть больше двадцати человек. Молодых. Глупых. Отчаянных. Он видел каждого. Ратибора, который молча точил свой охотничий нож. Братьев-близнецов, которые сидели плечом к плечу, такие похожие и такие разные в своем напряжении. Дару, которая кусала губы, глядя в огонь. Милану, чье лицо превратилось в холодную, непроницаемую маску.

Они все смотрели на него. И в их взглядах была не только надежда. Была невысказанная просьба – не обмани нас, не приведи на убой. И он чувствовал тяжесть этих двадцати жизней, которые они добровольно взвалили ему на плечи. Она давила сильнее, чем любой мешок с мукой, тяжелее, чем самый большой хазарский налог. Если они погибнут, их кровь будет на его руках.

– Завтра, – сказал он тихо, и его голос прозвучал в тишине хрипло и чужеродно. – Перед самым рассветом, в самую темную пору. Встречаемся у тайника. Берите только то, что на себе, и ничего больше. Все, что мы оставляем позади, – мертво для нас. Обратной дороги не будет.

Он замолчал, давая словам впитаться в их сознание. Он не был глупцом. Он знал, что самый сложный бой ждет их не в лесу, а здесь, в сонной, прогнившей от страха деревне. Он видел, как кузнец Родислав последние дни ходил за своей дочерью тенью, его глаза были полны мрачной решимости. Он чувствовал на себе взгляды старейшин – подозрительные, злые. Они что-то знали. Или догадывались.

Их ждал не просто долгий путь на север. Их ждал последний, самый трудный шаг. Шаг через невидимую черту, которая отделяла их от родных домов, от могил предков, от всей их прошлой жизни. Шаг, который превратит их из недовольных, шепчущихся по углам детей в предателей. В изгнанников. В ничто. И только от них зависело, смогут ли они из этого «ничто» создать что-то новое, или просто сгинут в лесах, как безымянные дикие звери.

Глава 15.5: Благословение Матери

В последнюю ночь, после сборов у костра, когда все разошлись по домам, чтобы украсть у тьмы несколько часов сна, Ярополк не мог найти себе места. Он не мог уйти, не простившись. Не мог уйти, как вор, из дома, где он вырос.

Он тихо вошел в свою избу. Мать не спала. Она сидела на лавке у остывающей печи, словно ждала его. В свете тусклой лучины ее лицо казалось вырезанным из дерева, испещренным глубокими морщинами печали. Она все знала. Материнское сердце знает все без слов.

– Куда ты собрался, сынок? – спросила она тихо, без упрека.

Ярополк опустился на колени перед ней, не в силах выдержать ее взгляда. И он рассказал ей все. Не о своей смелости и дерзости, а о своем страхе и бессилии. О невозможности жить дальше в этой клетке. О мечте найти землю, где ее внуки, если они когда-нибудь появятся, не будут знать слова "дань". Он говорил сбивчиво, горячо, и это был не разговор вожака, а исповедь сына.

Она молча слушала его, гладя его по волосам своей сухой, натруженной рукой. Когда он закончил, она не заплакала. Ее слезы высохли много лет назад, в тот день, когда она узнала, как на самом деле погиб ее муж.

– Твой отец говорил то же самое, – сказала она так же тихо. – Он тоже искал… волю. Но не нашел. Он был один. А за тобой идут люди. Может, у тебя и получится.

Она встала и подошла к старому, вросшему в стену сундуку. Покопавшись в самом низу, под грудами старого тряпья, она достала небольшой, плотный кожаный мешочек. Он был тяжелым.

– Это все, что осталось от него, – сказала она, протягивая мешочек Ярополку. – Его плата за службу тому князю. Он берег это, хотел купить нам землю подальше отсюда. Не успел. – Она заглянула сыну в глаза, и в ее взгляде была вся любовь и вся боль этого мира. – Я не буду тебя останавливать. У рабов нет родины. Иди, ищи свою землю. Но знай, что сердце мое идет с тобой.

В мешочке было несколько десятков серебряных монет – целое состояние по меркам их деревни. Это было больше, чем серебро. Это было отцовское благословение. И материнское прощение.

Ярополк крепко, до хруста в костях, обнял свою мать. Он вдыхал ее родной запах, запах дыма, хлеба и прожитой жизни, и понимал, что, возможно, чувствует его в последний раз.

– Я вернусь за тобой, мама, – прошептал он. – Когда построю наш дом.

– Просто живи, сынок, – ответила она. – Просто живи свободным. Этого хватит.

Он вышел из избы, не оборачиваясь, чтобы она не видела его слез. Теперь он был готов. Он уносил с собой не только оружие и припасы. Он уносил с собой благословение – самое ценное, что у него было.

Глава 16: Тревожный Рассвет

Рассветная мгла, холодная и сырая, как погребальный саван, окутала деревню. Поодиночке, призраками скользя в тени еще спящих изб, заговорщики пробирались к опушке леса. Их было чуть больше двадцати душ. Каждый нес на себе убогий узелок с тем немногим, что можно было назвать личным. Воздух был наэлектризован страхом. Сердца стучали так громко, что казалось, их стук разбудит всю деревню. В рядах беглецов зияла пустота. Не было Дары, дочери кузнеца.

Время утекало, как кровь из раны. Предрассветный туман начал редеть, и оставаться на открытом месте становилось самоубийством.

– Надо идти, – прошипел Ратибор, нервно теребя свой нож. – Вот-вот хватятся. Пойдут по следу – и нам конец.

– Без нее не уйдем, – твердо, как будто вбивая гвоздь, ответил Ярополк. Он видел перед собой ее решительное лицо у костра и чувствовал свою вину. Это его слова толкнули ее на открытый бунт против отца. Бросить ее сейчас было равносильно убийству. – Я пойду.

Вместе с Всеволодом, который молча шагнул следом, он двинулся обратно в самое логово зверя – в спящую деревню. У дома кузнеца их встретил не лай собак, а нечто худшее: приглушенные звуки борьбы и яростной, сдавленной ругани. Дверь в кузницу, где жили и работали дети Родислава, была заперта на массивный амбарный засов – снаружи. Из крохотного, забранного толстыми прутьями оконца доносились глухие, отчаянные удары.

Ярополк подкрался ближе. В полумраке кузницы он разглядел бледное, искаженное гневом и слезами лицо Дары. Она колотила маленькими кулачками по толстой двери.

– Он запер нас! – прошептала она, увидев Ярополка. Голос ее срывался на рыдания. – Узнал все! Замкнул меня и братьев. Сказал… сказал, что лучше живьем в землю закопает, чем отпустит с тобой на верную смерть!

В этот самый момент тяжелая дверь избы, стоявшей вплотную к кузнице, с грохотом распахнулась, словно от удара тарана. На пороге стоял Родислав. Могучий, как медведь, бородатый, с обнаженным до пояса торсом, не замечающий утреннего холода. Его тело было напряжено, как тетива боевого лука. В ручище он сжимал не топор, а огромный кузнечный молот, которым он правил раскаленное железо. Его глаза, налитые кровью, горели слепой, отцовской яростью.

– Я так и знал, что ты приползешь, змееныш! – прорычал он, и голос его был подобен скрежету металла. – Убирайся прочь! Ты принес на нашу землю хазарский гнев, а теперь хочешь забрать моих детей?! Я вырву твое сердце голыми руками.

Глава 17: Вызов

Рев кузнеца вспорол утреннюю тишину, как нож – брюхо. Из ближайших домов начали появляться люди. Сначала по одному, потом десятками. Старые, молодые, женщины с перепуганными детьми на руках. Они не бежали на помощь. Они выходили на зрелище. Староста Боримир, другие старейшины, соседи – они медленно и молча окружали дом кузнеца, создавая живую, враждебную стену. Их лица были угрюмы и полны глухого, обвиняющего гнева. В их глазах Ярополк был не вольнодумцем, а вором, который пришел украсть у них самое ценное, то, что позволяло выживать – рабочие руки их детей.

– Предатель! – выкрикнул кто-то из толпы, и этот крик подхватили другие. – Ты сбегаешь, как трус, а нам потом перед хазарами ответ держать! Ты ослабляешь деревню!

– Он на погибель их ведет! Глупцов! Своими глазами видел, как купцы его отговаривали!

Ярополк не повернул головы. Он не видел и не слышал их. Весь мир сузился до пространства между ним и кузнецом. Он смотрел в налитые кровью глаза Родислава.

– Отпусти их, кузнец, – сказал он ровным, ледяным голосом. – Они сделали свой выбор.

– Их выбор – пахать землю и рожать детей здесь! А не сдыхать от голода в лесу с безумцем, который возомнил себя князем! – взревел Родислав, делая тяжелый шаг вперед. Молот в его руке казался продолжением тела. Из-за его могучей спины выглядывали сыновья – два крепких парня, его подмастерья. Их лица были растеряны; они разрывались между сыновним долгом и клятвой, данной друзьям.

– Если ты считаешь их своим имуществом, то дай мне право их выиграть. По-мужски, – сказал Ярополк, и в голосе его зазвенела сталь. Он сделал шаг из тени, выходя на открытое, вытоптанное пространство перед кузницей. – Я вызываю тебя на бой, Родислав. На суд Перуна.

Толпа замерла, а потом загудела, как растревоженный улей. Поединок! Староста Боримир рванулся было вперед, но его уже никто не слушал.

– На поединок? – Родислав расхохотался. Это был короткий, злой смех. – Ты, щенок, которого я одним ударом в землю вобью?

– На поединок, – повторил Ярополк, и его волчьи глаза впились в глаза кузнеца, не давая тому отвести взгляд. – На честный бой. Голыми руками, без железа. Условия просты. Если ты одолеешь меня – я признаю свое поражение. Мы никуда не идем. Заговор окончен. Все расходятся по домам зализывать раны. Но если верх будет за мной… ты не просто отпускаешь Дару и своих сыновей. Ты, вся твоя семья, идете с нами. И забираете с собой каждый молот, каждые клещи из своей кузни.

Это была неслыханная, безумная ставка. Вся его затея, все двадцать жизней против одной семьи. Но семьи, без которой их будущее в диких землях было бы обречено. Это была игра ва-банк. И кузнец это понял. Он посмотрел на свои ручищи, на дрожащую от злости толпу, на самоуверенного мальчишку. И азарт бойца, уверенного в своей силе, захлестнул его.

– Я согласен! – проревел он, и толпа одобрительно загудела. – И когда я сломаю тебе кости, я заставлю тебя ползти отсюда на коленях.

Глава 18: Молот и Ветер

Ставка была немыслимой. Всё или ничего. Азарт, дикий и кровавый, сверкнул в глазах кузнеца. Он окинул взглядом свои ручищи, которыми гнул подковы, потом посмотрел на жилистого, сухого Ярополка. Разница в весе была почти двукратной. Это будет не бой, а избиение. Шанс не просто остановить безумцев, но и показательно, жестоко унизить этого выскочку на глазах у всей деревни.

– Я согласен! – проревел Родислав и с грохотом швырнул свой молот на землю. Тот с гулом вошел в грязь по самую рукоять. – Готовься молить о пощаде, щенок, когда я буду ломать тебе ребра!

Толпа сомкнула кольцо, предвкушая кровавую расправу. В центре этого круга они встали друг против друга. Родислав был похож на разъяренного медведя-шатуна – грузный, медлительный, но способный одним ударом сокрушить быка. Ярополк был подобен волку – легкий, поджарый, собранный в комок пружинящих мышц, он не стоял на месте, а постоянно переступал с ноги на ногу, словно ветер, ищущий, куда ударить.

Кузнец пошел в атаку первым, без разведки, рассчитывая снести противника одним сокрушительным ударом. Его кулак, огромный, как булыжник, с гулом рассек воздух, нацеленный прямо в лицо Ярополку. Но там, где мгновение назад была цель, оказалась пустота. Ярополк не отпрыгнул – он шагнул в сторону и чуть вперед, проскальзывая под самой рукой-молотом. Инерция пронесла Родислава мимо, и пока тот разворачивался, Ярополк нанес короткий, хлёсткий удар костяшками пальцев не в бок, а точно в почку.

Удар не был сокрушительным, но он был подлым и невероятно болезненным. У Родислава перехватило дыхание, и он взревел от боли и неожиданности. Он снова бросился на Ярополка, уже не пытаясь целиться, а просто размахивая руками, как цепами, пытаясь зацепить, свалить, подмять под себя. Но каждый раз его тяжелые удары обрушивались на пустое место.

Ярополк не пытался бить в ответ. Он кружил, как хищник вокруг жертвы, заставляя кузнеца тратить силы, терять ярость и вязнуть в собственном бессилии. Каждый уворот сопровождался едким, точным тычком: в солнечное сплетение, чтобы сбить дыхание, под колено, чтобы нарушить равновесие, в бедро, чтобы мышца занемела.

Это был не бой силы. Это была охота. "Память рук" отца-воина вела Ярополка. Он не думал, он действовал, его тело само знало, когда уклониться, когда ударить, когда отскочить. Он не отвечал на выпады, он их предугадывал, читая по напряжению плеч, по смещению веса. Это был танец, но танец смертельный. Толпа, которая сначала улюлюкала, ожидая быстрой расправы, теперь затихла. Они видели, что медведь устает. Он все еще был опасен, но его ярость сменилась растерянностью, а на лбу выступила обильная испарина, смешиваясь с грязью. Это было не избиение. Это было унижение сильного.

Глава 19: Урок Чести

Кузнец начал задыхаться. Его дыхание стало хриплым и прерывистым, а могучие плечи опустились. На лбу выступил обильный пот, заливая глаза и мешая видеть. Ярость в его взгляде сменилась растерянностью, а затем и тихим, животным страхом. Он не мог попасть по этому юркому, вертлявому дьяволу. А каждый ответный тычок, хоть и не валил с ног, но отнимал силы, заставлял мышцы гореть и неметь.

Он собрал последние силы для решающего рывка. Рявкнув, он ринулся вперед, выставив перед собой обе руки, чтобы сгрести, схватить, повалить. Но он уже был слишком медленным. Ярополк, вместо того чтобы отскочить, сделал то, чего кузнец ожидал меньше всего – шагнул навстречу.

Он резко нырнул под загребущие руки, проскальзывая почти под мышкой у гиганта, и, оказавшись сбоку, нанес короткий, жестокий удар пяткой по задней стороне колена Родислава. Сухожилия не выдержали. Нога у кузнеца подломилась с противным хрустом, и огромный мужчина с криком боли рухнул на одно колено. В тот же самый миг Ярополк, уже развернувшись, нанес жесткий, отточенный удар локтем в основание шеи.

Родислав захрипел, из горла вырвался сдавленный, булькающий звук, и он повалился лицом в грязь, как подкошенное дерево. Он не потерял сознание. Он лежал, судорожно хватая ртом воздух, парализованный болью и шоком, не в силах даже пошевелиться. Бой был окончен.

В толпе повисла абсолютная, мертвая тишина. Слышно было лишь тяжелое, свистящее дыхание кузнеца и как капает с волос Ярополка пот. Никто не мог поверить своим глазам. Мальчишка. Выскочка. Не просто победил, а унизил, разобрал на части самого сильного мужа в деревне, не получив при этом ни единой царапины.

Ярополк подошел к поверженному врагу. Он не смеялся, не праздновал. Он молча смотрел на огромную, дрожащую спину. Затем он присел на корточки рядом с головой Родислава.

– Ты сильный муж, кузнец. Но сила – это не только мышцы, – тихо сказал он, чтобы слышал только тот. – А уговор – это честь.

Он выпрямился и протянул Родиславу руку. Не чтобы помочь встать. Чтобы заключить сделку.

Родислав с трудом повернул голову. Он посмотрел на грязную, но крепкую руку, протянутую ему. На ледяные, не знающие пощады глаза Ярополка. Потом его взгляд метнулся к сыновьям. Они смотрели не на своего поверженного отца. Они смотрели на победителя, и в их глазах плескался плохо скрываемый восторг и восхищение. В этот миг Родислав понял, что проиграл не только бой. Он проиграл своих детей.

В его взгляде больше не было ярости. Лишь горькое удивление, усталость и… тень уважения. Он был грубым, упрямым, но честным человеком. И он всегда держал свое слово. Тяжело, с хрипом выдохнув, он с огромным усилием поднял свою руку и вложил ее в ладонь Ярополка. Рукопожатие было слабым, но оно было крепче любой клятвы.

Глава 20: Новые Союзники

– Дара! – крикнул Родислав, с трудом поднимаясь на ноги при помощи своих подбежавших сыновей. Голос его был хриплым и надтреснутым. – Вылезайте! И вы, оболтусы! Забирайте все, что сможете унести. Каждый молот, каждые клещи. Мы уходим.

Из темного проема кузницы раздался сдавленный, счастливый крик. Дара распахнула дверь и, не веря своему счастью, выбежала наружу. Она бросилась на шею отцу, крепко обняв его. Потом, к полному изумлению толпы, она подбежала к Ярополку и так же крепко, но коротко, обняла его, прошептав: "Спасибо". Это был жест, нарушавший все мыслимые правила, – признание его власти.

Старейшины стояли как громом пораженные. Староста Боримир открывал и закрывал рот, но не мог произнести ни слова. Они потеряли не просто самого сильного человека. Они теряли единственного кузнеца. Это было катастрофой. Без него первый сломанный плуг или топор становился неразрешимой проблемой. Это означало медленную деградацию и смерть для деревни.

Ярополк повернулся к замершей толпе. Его взгляд был холоден.

– Мы уходим сейчас, – сказал он громко и четко. – Если есть еще кто-то, кто хочет присоединиться – шаг вперед. Место найдется.

Его слова утонули в мертвой тишине. Никто не двинулся с места. Наоборот. Несколько человек, которые до этого колебались и с сочувствием смотрели на беглецов, теперь испуганно попятились. Поединок не вдохновил их. Он их напугал. Этот юноша был не просто дерзким безумцем. Он был опасным хищником, хладнокровным и безжалостным. Они боялись хазар, но теперь они начали бояться и его.

– Значит, так тому и быть.

Отряд молча двинулся к лесу, где их ждали волокуши. Теперь их было почти на целую семью больше: двадцать два молодых беглеца и полная семья кузнеца – сам Родислав, прихрамывающий и мрачный, его молчаливая, но решительная жена, два его сына, несшие на плечах тяжелые мехи и ящики с инструментами, и сияющая Дара.

Они шли, не оборачиваясь. Они оставляли за собой не только хазарское ярмо и привычную жизнь. Они оставляли обиду, страх и затаенную ненависть тех, кто остался. Тех, кто будет проклинать их имена каждой зимой, когда сломается лемех, и каждой осенью, когда хазары придут за данью.

Путь на север начался. И первый его шаг был сделан по разбитым надеждам и растоптанной дружбе.

Глава 21: Шаг в Неизвестность

Четыре уродливые, спешно сколоченные волокуши стояли на опушке, готовые принять свой груз. Скудные пожитки были лишь прикрытием. Самым тяжелым был гнев и страх, который они уносили с собой. Железо кузнеца, обернутое в грязное тряпье, давило на хлипкие рамы. Родислав, хромая и не поднимая глаз, лично укладывал каждый молот, каждые клещи. Его лицо было каменно-непроницаемым, но в желваках, игравших на скулах, читалась вся боль человека, потерявшего за одно утро всё: дом, уважение, власть. Его сыновья, Гостомысл и Пересвет, теперь смотрели на Ярополка с рабской преданностью щенков, нашедших нового, сильного вожака. Они молча встали в лямки самой тяжелой волокуши, готовые тянуть груз отцовского позора.

Деревня провожала их. Не словами. Не проклятиями. Хуже. Она провожала их тяжелым, вязким молчанием, полным осуждения и злобы. Никто не вышел из избы. Никто не помахал рукой. Лишь за мутными, затянутыми бычьим пузырем окошками они чувствовали на себе десятки глаз. Взгляды, полные страха перед гневом хазар. Взгляды, полные ненависти к тем, кто ослабил их род. И, может быть, самые страшные взгляды – полные черной, едкой зависти к тем, кто посмел.

Ярополк позволил себе один, последний взгляд. На свою приземистую избу, где осталась мать. Ночью он тайком оставил у ее порога почти все, что имел – немного муки, вяленое мясо, несколько серебряных монет, припрятанных отцом. Этого хватит на зиму. А может, и нет. Боль от этой мысли была физической, острой, словно ему вскрыли грудную клетку тупым ножом. Он заставил себя отвернуться, сглотнув ком в горле. Пути назад не было. Тот, кто уходит, становится чужим. Предателем.

Они шагнули под сень леса, первого леса, что стоял у них на пути. Деревья сомкнулись за их спинами, отрезая их от прошлого. И в этот миг, как ни странно, стало легче дышать. Напряжение, державшее их в тисках, чуть отпустило. Милана, чьи нервы были натянуты до предела, вдруг коротко, по-мальчишески рассмеялась и запрокинула голову к серым облакам, видневшимся сквозь кроны.

Это была первая, короткая, пьянящая секунда свободы. Секунда, которая тут же умерла.

Лес принял их в свои темные, сырые объятия. Запахи гнили, мокрого мха и прелой листвы ударили в нос. Тишина была здесь не умиротворяющей, а давящей, полной скрытой жизни. Каждый треск сучка под ногой казался оглушительным. Они были больше не в своей деревне, не на своей земле. Они были нигде. Чужаки. Добыча. Теперь они были одни. Полностью, безнадежно одни в диком, равнодушном к их жизням мире. И вся их свобода на поверку оказалась лишь правом умереть по собственному выбору.

Глава 22: Первый Урок Леса

Первый день пути был адом. Не тем быстрым, огненным адом битвы, а медленным, изматывающим, высасывающим душу. Непривычные к такой нагрузке тела молили о пощаде. Лямки волокуш, сделанные из сыромятной кожи, натерли плечи до кровавых ран. Ноги по щиколотку вязли в чавкающей грязи и гнилой листве. К вечеру они были уже не отрядом, а толпой измученных призраков. Они добрели до маленькой поляны у черного, торфяного ручья и просто рухнули на землю, не в силах даже говорить.

Молча, механическими движениями, они разожгли костер. Достали еду – по куску твердого, как камень, вяленого мяса и по пресной лепешке. Молчание давило. Каждый думал о своем: о теплой постели, о горячей похлебке, о том, что они совершили самую большую ошибку в своей жизни.

Никто не подумал выставить дозор. Мысль об опасности утонула в океане усталости. И потому они не слышали, как по ту сторону ручья, в густых зарослях папоротника, за ними наблюдают. Не пара глаз. Десяток. Стая матерых, голодных волков, для которых этот костер был не укрытием, а маяком, указывающим на легкую добычу.

Они атаковали не с одной стороны. Они атаковали с трех. Не воем, а тихим, скоординированным движением. Первый визг принадлежал Веселину, одному из братьев-близнецов. Он сидел на краю лагеря, и волк, выскочивший из темноты, вцепился ему в икру, с хрустом прокусывая кожу и мышцы до самой кости.

Начался хаос. Животный, первобытный ужас. Девушки кричали, сбиваясь в кучу в центре лагеря. Кто-то из парней инстинктивно пытался спрятаться за волокушей. Другой волк, самый крупный, вожак, метнулся не к людям, а к мешку с припасами. Он рванул его с такой силой, что холстина лопнула, и драгоценная мука, мясо, соль посыпались на землю.

Только трое не поддались панике. Ярополк, Ратибор и Милана.

Ратибор, сын охотника, не кричал. Он взревел, и в этом реве была ярость. Он метнул свой тяжелый нож не в того волка, что рвал мешок, а в того, что терзал Веселина. Нож вошел зверю точно под лопатку. Волк взвизгнул и отскочил, оставляя парня истекать кровью.

Милана уже наложила стрелу на тетиву своего лука. Она не целилась долго. Выстрел. Еще один волк, пытавшийся утащить кусок мяса, дернулся и закрутился на месте, пронзенный стрелой.

Ярополк же, не имея под рукой ничего, кроме топора, сделал единственно верную вещь. Он схватил из костра самую большую, чадящую головню и с первобытным воплем бросился вперед, размахивая огнем.

Вид огня, рев людей и внезапная смерть двух сородичей охладили пыл стаи. Вожак, поняв, что быстрой и легкой добычи не будет, издал короткий рык. Остальные волки, огрызаясь, растворились в темноте.

Они ушли. Но цена урока была ужасающей. Веселин лежал в луже собственной крови, его нога была изуродована. Большая часть самых ценных припасов была уничтожена или растащена.

Все сидели в гробовой тишине, потрясенные до глубины души. Это была не игра. Это была война. И они только что проиграли первую битву.

Лес не прощает ошибок. Ни на одно мгновение. С этой ночи у их костра всегда стояло четверо дозорных с луками наготове. А к запаху их дыма примешался новый, терпкий запах – запах пролитой крови.

Глава 22.5: Цена Урока

Когда последний волк растворился во тьме, на смену адреналиновой ярости пришел ледяной ужас осознания. Они отбились. Но они не победили.

Веселин, один из братьев-близнецов, лежал на земле, стиснув зубы, чтобы не кричать. Его штанина намокла от крови, а в свете костра была видна страшная рана. Волк не просто прокусил икру, он вырвал клок мяса, оставив глубокие, рваные следы от клыков, достававшие до самой кости.

Заряна, девушка-травница, действовала быстро и умело, несмотря на дрожащие руки. Она промыла рану отваром какой-то едкой травы, отчего Веселин застонал и потерял сознание. Потом она засыпала рану толченым мхом, чтобы остановить кровь, и туго перетянула ногу полосками чистой ткани.

– Ходить он не сможет, – сказала она тихо, обращаясь к Ярополку. Ее голос был полон дурных предчувствий. – Несколько недель, не меньше. Если не начнется заражение.

Ее слова повисли в воздуди, тяжелые, как камень. Раненый в диком лесу – это обуза. Это якорь, который тянет на дно весь отряд. На лицах некоторых читалось сомнение и страх. Каждый понимал, что теперь их путь станет вдвое медленнее. Еды понадобится больше. Опасности подстерегать будут чаще. В воздухе повис немой, жестокий вопрос, который никто не смел произнести вслух: что делать с ним? Оставить?

– Он пойдет с нами, – сказал Ярополк так твердо, что никто не посмел возразить. Его взгляд обвел каждого. – Мы ушли, чтобы не бросать своих. Здесь мы тоже не будем бросать.

Горислав, брат-близнец раненого, молча подошел и посмотрел на Ярополка с безмолвной, собачьей благодарностью.

Пришлось перераспределять груз. Часть поклажи с одной из волокуш выгрузили, распределив между остальными. На освободившееся место уложили раненого, укрыв его всеми тряпками, что у них были. Теперь волокушу, ставшую неподъемной, приходилось тащить вчетвером.

Они поняли цену первого урока. Он измерялся не только в рассыпанной муке. Он измерялся в пролитой крови, в замедлившемся пути и в тяжести ответственности за жизнь товарища, которая легла на их плечи. Лес не просто наказал их за беспечность. Он испытал их на прочность. На человечность. И этот экзамен они, пока что, сдали. Но впереди были новые, куда более страшные испытания.

Глава 23: Хозяева и Гости

Они шли по кромке мира. С одной стороны – черная, быстрая вода реки, с другой – глухая, непроницаемая стена леса. Грязный кусок бересты с каракулями Игната был их единственной связью с человеческим миром, и с каждым днем эта связь становилась все тоньше. Дни слились в однообразный, изматывающий ритуал: проснуться с первыми серыми лучами, впихнуть в себя кусок твердого мяса, впрячься в ненавистные лямки и тащить. Идти до тех пор, пока ноги не начнут подкашиваться.

Милана и Ратибор стали их кормильцами. Каждый день они, как две тени, растворялись в лесной чаще, и их возвращение было единственным ярким событием дня. Они приносили пару оглушенных камнями рябчиков, зайца, попавшего в силок, или связку скользкой рыбы, выуженной из речного затона. Эта свежая кровь и плоть, которую они жарили на костре, была единственным, что напоминало им, что они еще живы.

Родислав, оправившись от позора поражения, нашел для себя новую роль. Его практичность и знание выживания, приобретенные за долгую жизнь, оказались куда ценнее слепой ярости. Он стал стержнем их быта. Он больше не спорил с Ярополком, но его ворчание и приказы стали законом в лагере. Он показывал, как вырыть правильную яму для костра, чтобы тот не поджег сухой мох; как сплести из ивовых прутьев подобие укрытия, которое не пропустит ночной дождь; как смастерить из куска кожи и сухожилий новую лямку для волокуши. Его сыновья, Гостомысл и Пересвет, освобожденные от тяжелой длани отца, расцвели. Они оказались не просто тупыми исполнителями, а смекалистыми и работящими парнями, и их уважение к Ярополку было неподдельным. Между бывшим врагом и молодым вожаком установился хрупкий, вооруженный нейтралитет. Они не были друзьями, но были вынужденными союзниками перед лицом общего врага – этого бесконечного леса.

На третий день пути они почувствовали это. Не угрозу, не опасность. Нечто худшее. Присутствие. Лес перестал быть просто лесом. Он начал наблюдать.

Утром, проверяя свое оружие, Ратибор издал сдавленное ругательство. Все железные наконечники на стрелах, что лежали в колчане, были идеально, до зеркального блеска, затуплены. Не сломаны, не погнуты, а именно сведены на нет, будто кто-то всю ночь методично тер их о речной валун. Ножи, лежавшие рядом с людьми, остались острыми.

На следующую ночь у них пропала вся соль. Мешочек из плотной кожи, который Заряна, девушка с хутора, хранила в самой середине мешка с травами, просто исчез. Ни следов, ни шума. Дозорные клялись, что не спали ни на миг и никого не видели.

Потом кто-то невидимый начал с ними играть. Ночью он перекладывал их пожитки с места на место. Путал тропы, которые они намечали днем. Им стало казаться, что деревья за ночь меняются местами. Лес дышал им в затылок, шептал, смеялся над ними. Это была не открытая враждебность. Это было медленное, садистское сведение с ума. Паника, тихая и липкая, начала просачиваться в лагерь. Волки были понятным врагом. Их можно было убить или отогнать. Но как сражаться с тенью? Как победить того, кто играет с тобой, как с назойливой мухой, и может прихлопнуть в любой момент, когда ему это надоест? Страх перед неизвестностью был куда страшнее страха смерти.

Глава 24: Кровь и Мед

После исчезновения всей их соли, до последней крупинки, отряд охватил тихий, липкий ужас. Это было страшнее нападения волков. Волк – это плоть и кровь, его можно убить. Но это… это была насмешка невидимой, всемогущей силы. Кто-то просто зашел к ним в лагерь, прошел мимо дозорных и забрал то, без чего их вяленое мясо скоро превратится в гниль.

Милана подошла к Ярополку. Ее лицо, обычно живое и насмешливое, было серьезным и бледным.

– Они недовольны, – сказала она тихо, но в голосе ее была твердость. – Мы идем по их земле, пьем их воду, убиваем их зверя, рубим их деревья. Мы только берем. И ничего не даем взамен. Леший играет с нами. Пока играет. Но скоро ему это надоест, и он просто сотрет нас с этой земли.

Ярополк сглотнул. Он был воином, но против такого врага его топор был бесполезен. Он понимал, что она права. В своей деревне они знали, как задобрить домового кашей или водяного – утопленной черной курицей. Но здесь были другие, неведомые силы. Древние, как сама эта земля.

– Что нужно делать? – спросил он, и в его голосе не было командирской уверенности. Это был вопрос ученика.

– Нужен дар, – ответила Милана. – Не подачка. Не то, что не жалко. Честный дар. Лучшее, что у нас есть. И просить. Не требовать, а просить разрешения.

Вечером они не стали разбивать лагерь на обычной поляне. Милана повела их вглубь леса, к месту, которое, казалось, источало силу. Здесь, в центре небольшой лощины, рос дуб-гигант. Его ствол был таким толстым, что пятеро мужчин не смогли бы его обхватить, а корни, похожие на когти чудовищного зверя, выходили из земли. Дуб был явно старше любого человеческого рода, и казалось, он не просто растет здесь – он правит.

У подножия этого живого идола они и остановились. Повисла благоговейная тишина.

Ярополк шагнул вперед и поставил на землю глиняный горшок с темным, ароматным лесным медом. Это был их неприкосновенный запас, лекарство и лакомство, которое они берегли на случай самой страшной беды.

Ратибор, следом за ним, молча положил под корень тушку самого большого и жирного зайца, которого ему удалось подстрелить сегодня. Отдать такую добычу, когда желудки сводило от голода, было настоящей жертвой.

Девушки выложили самые красивые и яркие ленты, которые берегли для праздников.

Но все понимали, что этого мало. Это была лишь дань. Нужен был договор.

Ярополк посмотрел на дуб, потом на своих людей, и принял решение. Он вытащил из-за пояса нож – тот самый, что выменял у купцов. На мгновение замер, собираясь с духом, а затем резко и глубоко полоснул себя по ладони. Кровь, густая и темная, выступила из пореза.

Он шагнул к дубу и протянул кровоточащую руку над дарами.

– Хозяин леса! Дух этого места! – его голос звучал громко и чисто в звенящей тишине. Он не просил, а говорил как равный, но с уважением. – Мы – изгнанники. Мы не пришли грабить или осквернять. Мы ищем новый дом, чтобы жить и растить детей. Мы берем твоего зверя, чтобы не умереть с голоду. Мы пьем твою воду, чтобы утолить жажду. Мы – дети, забредшие в твои покои.

Он сжал кулак, и несколько алых капель упали на землю рядом с медом и тушкой зайца, впитываясь в сухой мох. Это была уже не дань. Это была клятва. Печать.

– Прими нашу кровь и нашу жертву. Мы не будем брать больше, чем нужно для жизни. И клянемся платить за каждого зверя, за каждое срубленное дерево. Позволь нам пройти через твои владения. Не как ворам. А как гостям.

Они молча отошли от дуба, оставляя свои дары. Лагерь разбили поодаль, но в эту ночь никто не спал. Всем казалось, что сам лес затаил дыхание. Из темноты на них смотрели тысячи невидимых глаз, решая их судьбу. Ветер в ветвях дуба шептал что-то на незнакомом, древнем языке, и этот шепот пробирал до самых костей. Это был суд. И они ждали приговора.

Глава 25: Дыхание Леса

Утро пришло не с рассветом. Оно пришло с тишиной. Той самой тишиной, которая была их главным мучителем, но теперь она изменилась. Она перестала быть давящей, зловещей. Она стала… глубокой. Спокойной. Той тишиной, какая бывает в древнем, нетронутом храме. Давящее ощущение тысяч невидимых глаз исчезло. Лес перестал наблюдать за ними как за дичью. Он просто был.

Когда первые робкие лучи солнца пробились сквозь плотный шатер из крон, они заметили и другие перемены. Воздух стал чище, лишившись своего гнилостного оттенка. Пение птиц, которое они не слышали уже несколько дней, вернулось. Казалось, сам лес выдохнул, сменив гнев на милость.

С трепетом, почти на цыпочках, они подошли к дубу-гиганту. Подношения исчезли. Ни горшка с медом, ни девичьих лент. Все было взято, до последней крошки. Но это было не воровство. Это была принятая жертва.

На том самом месте, куда вчера упали капли крови Ярополка, случилось нечто невозможное. Из мха пробился росток. Он не был маленьким и хилым. Это был крепкий, толстый стебель темного, почти черного цвета, с двумя уже раскрывшимися листьями. Листья были странной, невиданной формы, с острыми, как бритва, краями, и на их темно-зеленой поверхности проступали узоры, похожие на кровавые прожилки. От ростка исходила неясная, едва уловимая сила.

Милана, самая чуткая к таким вещам, медленно опустилась на колени. Она не коснулась ростка, лишь провела рукой над ним, закрыв глаза.

– Он принял дар, – прошептала она, и в ее голосе было благоговение и облегчение. – Кровь за кровь. Жизнь за жизнь. Он разрешил нам идти.

Это была их первая победа в этом новом мире. Победа не над человеком или зверем, а над силой, древней как сама земля. Победа, одержанная не топором, а уважением и собственной кровью. В этот момент каждый из них, от Ярополка до последнего парня, понял: законы здесь другие. Жестокие, но честные. Здесь грубая сила была лишь инструментом. А право на жизнь нужно было заслужить, доказать, вымолить. Нужно было уметь договариваться с теми, кто был здесь задолго до появления людей.

Они двинулись в путь, и идти действительно стало легче. Не потому, что ноша уменьшилась. Потому что страх ушел из их сердец. Они перестали быть добычей. Они перестали быть ворами. Они все еще были чужаками, гостями в этом огромном, диком доме. Но это были гости, которых впустили на порог. Гости, за которыми все еще внимательно, но уже без злобы, наблюдал хозяин.

Впереди их ждали новые испытания, это они понимали. Но первый, самый главный урок выживания в диких землях, был усвоен. И его цена была написана на ладони их вожака – тонким, уже затягивающимся шрамом. Напоминанием о том, что любая плата в этом мире требует крови.

Глава 26: Поселение у Топи

На шестой день пути они вышли к небольшому поселению, жавшемуся к краю огромного, зловонного болота. Деревня, если можно было так назвать десяток почерневших, вросших в землю изб, выглядела еще более убогой и запуганной, чем их родная Вербная Лука. Жители, худые и оборванные, высыпали наружу и смотрели на пришельцев с откровенным страхом. В их глазах отряд Ярополка был не просто чужаками, а предвестниками беды.

Ярополк приказал своим людям остановиться на расстоянии, чтобы не пугать местных, и вышел вперед вместе с Всеволодом.

– Мир вашему дому! – громко крикнул он. – Мы путники, идем на север. Не ищем беды, просим лишь позволения переночевать у кромки вашего леса и набрать воды.

Из толпы вышел седой, беззубый старик, очевидно, староста.

– Какие еще путники? – прошамкал он, недоверчиво разглядывая крепких парней и их волокуши. – Беглые, вот вы кто. От хазар бежите, аль от князя? Беду на нас накличете. Уходите, откуда пришли. Воды наберите и уходите. Не нужны нам тут гости.

Его слова были полны страха и неприязни. Эти люди были настолько забиты и задавлены, что любое отклонение от привычного порядка казалось им смертельной угрозой. Ярополк не стал спорить. Они молча набрали воды из мутного колодца и отошли в лес, разбивая лагерь на безопасном расстоянии. Эта встреча оставила горький осадок. Они бежали от рабства, но встретили людей, для которых это рабство стало единственной формой существования, и они боялись его лишиться.

Глава 26: Поселение у Топи

На шестой день пути они едва держались на ногах. Рана Веселина начала гноиться. Он метался в лихорадке, и его стоны были постоянным, изматывающим напоминанием об их уязвимости. Они вышли к поселению внезапно, словно оно выросло из самой земли. Десяток почерневших, вросших в землю изб жались к краю огромного, зловонного болота, от которого тянуло гнилью и безнадегой. Это место было еще более убогим и забитым, чем их родная Вербная Лука.

Местные жители, худые, оборванные, с землистыми лицами и потухшими глазами, высыпали наружу при виде чужаков. Они смотрели на крепких, вооруженных топорами парней, на девушек с решительными лицами, и особенно на волокушу, с которой доносился бред раненого. В их взгляде был не просто страх. Был животный ужас перед всем, что нарушало их гнилое, но предсказуемое существование. Отряд Ярополка был для них не просто гостями, а ходячей чумой, предвестником перемен и насилия.

Ярополк приказал своим остановиться на почтительном расстоянии и вышел вперед вместе с Всеволодом. Он поднял пустые руки, показывая, что не ищет драки.

– Мир вашему дому! – громко крикнул он, стараясь, чтобы его голос звучал как можно спокойнее. – Мы путники, идем на север. У нас раненый. Просим не крова и не еды. Просим лишь совета, как унять злую хворь, да чистой воды.

Из толпы, шаркая ногами, вышел седой, беззубый старик с трясущейся головой – староста.

– Какие еще путники? – прошамкал он, и в его голосе звенела злоба. – Беглые. Воры. Или хуже. От хазар бежите, да? Или от княжеских сборщиков дани? Чтобы они потом по вашему следу пришли и нас вырезали?! Убирайтесь! Беду на нас кличете!

Несмотря на его слова, из толпы выступила морщинистая, согбенная старуха, похожая на лесного духа. Она, не обращая внимания на крики старосты, подошла к волокуше и посмотрела на рану Веселина. Ее взгляд был острым и знающим.

– Гнилая вода в него вошла, – проскрежетала она. – Еще день-другой, и ногу придется рубить. А потом и хоронить.

Она покопалась в своем узелке и протянула Заряне мешочек с какой-то серой, дурно пахнущей пылью.

– Присыпьте. И поите отваром из болотного корня. Если до утра доживет – повезло.

Староста, увидев это, рассвирепел еще больше.

– Что ты делаешь, старая ведьма?! Помогаешь им, чтобы они тут остались?! Прочь! Все! Воды наберите из колодца и убирайтесь! Чтобы духу вашего здесь не было к закату!

Слова их были жестоки, но старуха помогла. Этот странный, противоречивый поступок – помочь и прогнать одновременно – оставил еще более горький осадок. Они были рабами, но даже в их рабстве осталась крупица старого закона – помочь раненому. Но не более того.

Отряд молча набрал воды, поблагодарил старуху кивком и отошел в лес. Ярополк смотрел на этих запуганных, озлобленных людей и с тоской понимал. Они бежали от цепей. Но встретили тех, кто научился любить свою клетку. Тех, кто боялся не рабства, а свободы, потому что она несла с собой ответственность и опасность. И этот страх был страшнее любого хазарского кнута.

Глава 27: Смех у Переправы

Еще два дня тяжелого, монотонного пути. Порошок болотной старухи, как ни странно, помог. Гниение в ране Веселина остановилось, лихорадка спала, но он все еще был слаб как дитя и не мог ступить на ногу. Его приходилось тащить, и это замедляло их до черепашьей скорости. Река становилась все шире и полноводнее, и вскоре они поняли, что брода здесь не найти. Им нужна была переправа.

Они вышли к ней неожиданно. За очередным изгибом реки открылась деревня, и это был совершенно иной мир. Крепкие, добротные срубы стояли ровными рядами. По широкой, утоптанной дороге катились телеги. Люди были хорошо одеты, их лица были сытыми и самоуверенными. Это место жило за счет переправы – бойкого торгового пути.

Их встретили не страхом, а любопытством и плохо скрываемой насмешкой. Оборванная, грязная группа людей с раненым на волокуше была для них не более чем забавным зрелищем, разбавляющим скуку дня.

Староста, дородный, краснолицый мужик с хитрыми, как у лисы, глазами, вышел им навстречу, отирая жирные руки о штаны.

Когда Ярополк, стараясь выглядеть достойно, рассказал, что они ищут вольные земли на севере и просят лишь помочь переправить раненого, тот разразился громогласным, сальным хохотом.

– Вольные земли? На севере? – проревел он, и его смех подхватила толпа зевак. – Парень, да вас там лесные черти в первую же ночь на ремни порежут! У Лешего аппетит хороший, а человечина – лучшее лакомство! Вы сказок, что ли, в детстве не слушали? Хазары, от которых вы, видать, бежите, вам покажутся добрыми дедушками по сравнению с тем, что живет в тех лесах.

Увидев раненого, староста, однако, смягчился. Не из жалости. А из практичности. Мертвец у его переправы – дурная примета для торговли.

– Ладно, черт с вами, бедолаги. Переправим мы вашего калеку. Но не за просто так. Десяток беличьих шкурок за переправ, и чтобы к вечеру духу вашего здесь не было.

Они заплатили. Десять шкурок, добытых с риском, ушли на то, чтобы перевезти их на другой берег.

Вечером, когда они расположились у костра уже на том берегу, к ним явилась ватага местных парней. Крепких, сытых, с наглыми, уверенными в себе лицами. Они принесли жбан мутной, вонючей браги, но жест этот был не дружеским, а унизительным.

– Ну что, герои, куда путь держите? – с издевкой начал их верховода, здоровенный детина с бычьей шеей. – От баскака своего удрали? Боитесь, что дочерей ваших портить будут? – он пошло подмигнул Милане и Даре, отчего Ратибор и сыновья кузнеца напряглись. – А мы вот не боимся. Мы платим. Честно. Сколько скажут. И нас не трогают. Мы тут хозяева. А вы… вы просто бродяги. Сдохнете в болотах от голода или в брюхе у лешего, и никто о вас не вспомнит. Глупцы.

Милана хотела было ответить что-то едкое, но Ярополк остановил ее едва заметным жестом. Он молча смотрел в огонь, его лицо было непроницаемо.

Эта встреча была в сто крат унизительнее, чем предыдущая. Там их боялись. Здесь – их презирали. Эти люди нашли свой способ жить в клетке. Они сделали ее удобной, сытной, откупились от хищника и теперь гордились своим умом и практичностью. А беглецы, ищущие какой-то мифической свободы, были для них лишь грязными, глупыми идеалистами, не знающими настоящей цены жизни.

Отряд покинул это место на рассвете, провожаемый пьяными насмешками. Но теперь их гнал вперед не только страх, но и злая, холодная решимость. Доказать этим сытым рабам, что они ошибаются. Или умереть, пытаясь.

Глава 28: Горящие Глаза

После унижения у переправы они шли несколько дней в полном молчании, стараясь держаться как можно дальше от реки и людских троп. Они снова были одни в лесу, и это одиночество после встречи с сытыми рабами казалось благословением. Наконец, когда припасы начали подходить к концу, Ратибор наткнулся на дымок.

Это был не поселок, а хутор. Пять покосившихся, полуразвалившихся изб, вцепившихся в склон холма, словно пытаясь удержаться, чтобы не сползти в овраг. Здесь не было ни тучных полей, ни крепких заборов. Лишь несколько коз, тощих и облезлых, да куры, роющиеся в грязи. Жизнь здесь была не просто тяжелой – она была на грани выживания.

Их встретили не страхом и не насмешкой. Их встретили настороженностью и усталостью. Мужчины, вышедшие им навстречу, были худы, их лица изрезаны глубокими морщинами, а руки были мозолистыми до состояния коры. Они смотрели на оружие в руках людей Ярополка, на их волокуши, на раненого, и ждали.

Вечером они сидели у одного общего, скудного костра. Ярополк, разделив с ними краюху хлеба, начал свой рассказ. Он не пытался их разжалобить или чем-то впечатлить. Он говорил просто, сухо, как на исповеди. Говорил о хазарской дани, о поруганных девушках и о мужчинах, которые вынуждены были смотреть на это, стиснув зубы. Рассказал о поединке с кузнецом. О том, что лучше сгнить в болоте в поисках призрачной свободы, чем жить сытой, но скотской жизнью.

Местные слушали, не перебивая. На их лицах не было удивления. Они знали эту историю. Может, имена были другими, но суть была той же. И в отличие от жителей переправы, они не смеялись. Они понимали. Особенно молодежь. Они сидели чуть поодаль, и в их глазах, в отблесках костра, Ярополк видел голодный, злой огонь. Такой же, как у него.

Поздно ночью, когда лагерь стих, и только дозорные бесшумно двигались во тьме, к костру Ярополка подошли трое. Двое парней – худых, но жилистых, как молодые волки, – и девушка с такими же горящими глазами и плотно сжатыми губами.

– Мы слышали, что ты говорил, – начал старший, тот, кого звали Стрибор. Его голос был низким и грубым. – У нас нет хазар. Но у нас есть соседи. Те самые, с переправы. Они считают нас своими рабами. Приходят, когда вздумается, забирают коз, зерно, если оно есть. А прошлой осенью… они забрали мою сестру. Сказали, что у старосты сын женится, нужна девка в дом. Больше я ее не видел.

Девушка, стоявшая рядом с ним, шагнула вперед.

– А у меня они забрали брата. Обвинили в воровстве и увезли к себе "на суд". С тех пор ни слуху, ни духу. Мы хотим уйти с тобой. Лучше сдохнуть в лесу, чем ждать, когда они придут за нами.

Ярополк посмотрел на них. На их рваную одежду, на их исхудавшие, но полные решимости лица. Он видел в них себя, Всеволода, Милану. Он понимал, что каждый новый человек – это лишний рот, лишняя обуза для их и без того скудных запасов. Но он также понимал, что не имеет права им отказать.

– Наш путь тяжел, – сказал он честно. – И еды у нас почти не осталось. Раненый на руках. Мы идем в никуда.

– Мы не боимся работы, – ответила девушка. – И мы не придем с пустыми руками. У нас есть кое-что припрятанное от этих тварей. Немного, но это все, что у нас есть.

Ярополк долго молчал, глядя в огонь. Потом медленно кивнул.

– Хорошо. На рассвете будьте готовы. И не берите ничего лишнего. Только то, что можете унести на себе, и оружие.

Глава 29: Новые Руки

На рассвете, в холодном сером тумане, к их лагерю подошли не трое. Их было пятеро. Новость о решении Стрибора разлетелась по хутору, как огонь по сухой траве, и еще двое, парень и девушка, решили, что лучше рискнуть и умереть в лесу, чем остаться и ждать своей очереди.

Они пришли не с пустыми руками. В их скудных котомках не было ни серебра, ни дорогих мехов. Они принесли то, что действительно имело цену в их мире. Почти полный мешок сушеных, горьких, но сытных кореньев, которые могли спасти от голодной смерти. Несколько мотков просмоленной, крепкой веревки, без которой не починить волокушу и не поставить силки. И два тяжелых, ладно сработанных топора с выщербленными, но все еще острыми лезвиями.

Их провожали не проклятиями. Старики вышли из своих изб, и в их глазах не было гнева, лишь глубокая, вселенская печаль. Матери беззвучно плакали, прижимая к себе оставшихся детей. Отцы хмуро смотрели на своих сыновей и дочерей, уходящих в неизвестность. Они понимали их. И ненавидели себя за то, что не могут найти в себе силы сделать то же самое. Эта молчаливая сцена прощания была тяжелее любых слов.

Отряд, увеличившийся почти на четверть, двинулся дальше, оставляя за спиной еще один островок человеческого горя.

Новички влились в группу на удивление легко и быстро. В них не было юношеского романтизма или жажды приключений. Они были маленькими, взрослыми людьми, закаленными до состояния стали вечной борьбой за выживание. Им не нужно было объяснять, что такое голод или боль.

Парни, Стрибор и его товарищи, оказались выносливыми, как волы, и молчаливыми, как лес. Они безропотно впряглись в волокуши, сменяя уставших, и их помощь была неоценима. А девушка по имени Любава оказалась настоящим сокровищем. Она с детства ходила по лесам, собирая травы и коренья, и знала их свойства лучше любого знахаря. Она сразу осмотрела рану Веселина, добавила к присыпке старухи своих трав, и уже к вечеру было видно, что ее лечение помогает лучше. Она умела врачевать мозоли, лечить расстройство желудка от плохой воды и делать горькие, но укрепляющие отвары. В этом диком мире ее знания были ценнее любого меча.

Их появление изменило все. Люди Ярополка, уже начавшие чувствовать себя одинокими безумцами, увидели в глазах новичков то же самое отчаяние и ту же упрямую надежду. Они поняли, что они не одни. Что их идея, их побег – это не уникальное сумасшествие, а симптом общей болезни, поразившей эту землю. Это знание придало им сил.

Они больше не были просто горсткой беглецов из Вербной Луки. Они становились чем-то большим. Ядром нового, безземельного, голодного племени. Союза отчаявшихся, готовых перегрызть глотку любому, кто встанет на пути к их призрачной свободе.

Глава 30: Последний Форпост

Они шли еще три дня, и с каждым днем мир людей таял за их спинами. Лес становился другим. Деревья были выше, старше, их стволы покрывал густой, как шерсть, мох. Земля под ногами больше не была вытоптана. Человеческий дух выветривался. Они перестали встречать даже заброшенные тропы.

Наконец, когда карта купца уже превратилась в бесполезный кусок бересты, они вышли к нему. Последний форпост. Не деревня. Заимка. Пять или шесть грубых, приземистых срубов, построенных так умело, что почти сливались с лесом. Никаких заборов, никакой расчищенной земли. Лишь дым, вьющийся над крышами, выдавал присутствие человека. Здесь жили те, кто сам стал частью леса. Вольные охотники.

Их встретили не словами. Их встретили натянутыми тетивами луков. Из-за деревьев бесшумно выступили несколько мужчин. Они не были похожи ни на забитых рабов, ни на сытых торгашей. Бородатые, обветренные лица. Суровые, немигающие взгляды. Одежда из грубо выделанных шкур. В их глазах не было ни страха, ни злобы. Лишь холодная, профессиональная оценка. Они молча рассмотрели пришельцев: их разношерстную толпу, их оружие, их волокуши с раненым. Потом один из них, самый старый, кивнул, и луки были опущены.

Они не пригласили их в свои дома. Но и не прогнали. Им просто указали на место у ручья, где можно было разбить лагерь. Вечером к их костру пришел тот самый старик. Его звали Седым – не за цвет волос, а за их полное отсутствие. Его лысый череп и лицо были покрыты сетью шрамов.

Он присел у огня, принял из рук Ярополка кружку с отваром и долго, молча смотрел на него.

– Куда путь держите, беглые? – спросил он наконец. Голос его был хриплым, как скрип старого дерева.

Ярополк не стал врать. Он рассказал все. Старик слушал, не перебивая.

– Глупо, – сказал он, когда Ярополк закончил. – Но честно. Мы тоже когда-то бежали. От князя, что любил насаживать людей на кол. Мы знаем, каково это, когда за тобой гонится не зверь, а человек. Мы не пойдем с вами. Наша земля – здесь. Мы платим за нее лесу своей кровью и потом, и он нас терпит. Но мы дадим вам совет.

Он говорил долго. Не о свободе и мечтах. О выживании. О том, как по крику птицы узнать о приближении хищника. О том, какие ягоды вызывают кровавый понос, а из каких можно сварить сытную похлебку. Он ткнул пальцем в рану Веселина.

– Этого парня лес пометил. Ему повезло. Легко отделался. Следующий раз будет хуже. Через день пути вы войдете в Великий Лес. В сердце его владений. Там наши законы не действуют. Там вы – мясо.

Он встал, чтобы уйти, и на прощание бросил через плечо:

– И помните. Лес не любит жадных. И не прощает долгов. Убил зверя – оставь ему печень и сердце. Срубил дерево – посади на его месте новое. А лучше не руби. Если вы это забудете, лес вас не просто убьет. Он вас не выпустит. Никогда. Будете бродить кругами, пока не сожрете друг друга.

Это было их последнее прощание с миром людей. Утром они двинулись в путь, и за их спинами остался последний островок здравого смысла. Впереди была только первобытная, дикая неизвестность и ее древние, кровавые законы.

Глава 31: Лесная Хворь

Великий Лес принял их в свои объятия, и это были объятия удава. Он не душил их сразу. Он медленно, методично выжимал из них жизнь. Каждый день был бесконечной борьбой с вязкой грязью, с гнусом, который тучами облепл лица, с собственным отчаянием, которое росло с каждым пройденным шагом. А потом пришла настоящая, осязаемая беда.

Первым слег Стрибор, тот самый жилистый парень с хутора. Ночью его начало колотить так, что, казалось, кости вот-вот пробьют кожу. Тело его покрылось уродливыми, багровыми пятнами, похожими на кровоподтеки. Но страшнее всего был его бред. Он не просто кричал. Он выл. Тонко, по-звериному, отмахиваясь от теней, которые, как он уверял, ползали по нему, пытаясь залезть под кожу.

Любава и Заряна, девушки-травницы, делали что могли. Они вливали в него горькие отвары, обтирали тело настоями, но их деревенское знахарство было бесполезно против этой лесной хвори. Болезнь была чужой, злой, будто сам лес решил отравить их изнутри. Через день та же участь постигла и одну из девушек из их родной деревни, тихую Светлану. Пятна на ее коже были темнее, а бред – тише и страшнее. Она шептала о корнях, которые прорастают сквозь ее тело.

Отряд встал. Они разбили лагерь в сырой, темной лощине, где вечно пахло плесенью и тленом. Уныние, липкое и холодное, как болотная жижа, заполнило все. Оно было в потухших глазах, в опущенных плечах, в молчании, которое стало громче любых криков. Они умели держать топор, но как воевать с тем, что сидит в крови твоих товарищей? Они были беспомощны. Абсолютно беспомощны. Ярополк сидел у костра, глядя на корчащиеся в бреду тела, и чувствовал, как его лидерство, построенное на силе и решимости, рассыпается в прах. Он мог вести их в бой, но не мог уберечь от смерти, которая приходила тихо и незаметно.

Именно в этот момент, когда отчаяние почти победило и в головах у многих уже стучала мысль «надо было остаться», из леса бесшумно вынырнул Ратибор. Он вернулся с дальней разведки, и в его глазах была искорка. Он видел дым. Не костер. Просто тонкую, едва различимую струйку, вьющуюся к небу в нескольких верстах к северу.

Эта новость не принесла облегчения. Она принесла спор. Злой, шипящий, на грани истерики.

– Разбойники! – прохрипел один из парней. – Они учуют нашу слабость и придут добить! Надо бежать!

– А куда бежать?! – огрызнулась Милана. – С двумя больными на руках?!

Ярополк слушал их, и решение в нем зрело холодное и жестокое. Он встал, и все замолчали.

– Спорить бесполезно, – сказал он ровным, безжизненным голосом. – Терять нам больше нечего. Я пойду. И Милана пойдет со мной.

Он обвел взглядом остальных. Родислава, Всеволода, остальных парней.

– Вы остаетесь здесь. Укрепите лагерь. Если до полудня завтрашнего дня мы не вернемся… – он сделал паузу, подбирая слова. – Добивайте больных, чтобы не мучились. Забирайте все припасы и уходите. Пытайтесь спастись.

Это был самый страшный приказ, который он когда-либо отдавал. Приказ, который превращал их из отряда в стаю, готовую сожрать своих же, чтобы выжить. Но это был единственный шанс. Лес уже начал их пожирать. И нужно было либо вырваться, либо сдохнуть всем вместе в этой проклятой лощине.

Глава 32: Изба на Поляне

Они шли на север, на эту призрачную струйку дыма, как мотыльки на огонь, не зная, ждет их там тепло или смерть. Лес вокруг них менялся. Он становился… другим. Деревья были не просто старыми – они были древними. Их стволы, покрытые седыми лишайниками, походили на морщинистые лица гигантов, а корни-змеи, казалось, уходили в самое сердце земли. Воздух стал плотным, насыщенным запахами, которых они никогда не знали. Тишина здесь была абсолютной, первозданной. Не было слышно даже пения птиц.

Они шли несколько часов, и когда силы уже были на исходе, лес внезапно расступился. Они вышли на поляну, и у обоих перехватило дыхание. Это было место, которого не могло быть. Идеально круглая, залитая мягким, неземным светом, который, казалось, сочился из самой травы. В центре поляны, словно синее око земли, лежало небольшое озеро с водой такой чистой и неподвижной, что в ней, как в зеркале, отражалось серое небо.

А на берегу этого озера стояла изба.

Она не была построена. Она, казалось, выросла здесь вместе с деревьями. Сложенная из могучих, неотесанных бревен, покрытых мхом, она была частью этого места. Из трубы вилась та самая тонкая струйка дыма. Рядом с избой на костре в чугунном котелке что-то кипело, источая пряный, дурманящий аромат, от которого слегка кружилась голова.

На крыльце, на простой, выскобленной добела лавке сидел старик. Он был так же нереален, как и это место. Седой, как первый снег, с бородой, что стекала с его коленей почти до земли. Одетый в простую, вышитую по вороту холщовую рубаху, он не был похож ни на одного человека, которого они встречали. От него не пахло потом, дымом или страхом. От него пахло лесом, травами и вечностью.

Он не смотрел в их сторону. Он смотрел на озеро. Но когда они, затаив дыхание, сделали шаг на поляну, он медленно повернул голову. Ярополк и Милана замерли, как звери, попавшие в ловушку. Он смотрел прямо на них, и взгляд его был страшнее любого оружия. Глубокие, ясные, молодые глаза в старческом лице. В них не было ни удивления, ни злобы. Лишь всепроникающее знание. Он смотрел не на их грязную одежду и испуганные лица. Он смотрел им прямо в душу.

– Долго же вы шли, дети мои, – сказал он. Голос его был глубок и спокоен, как вода в озере, но от этого голоса по спине Ярополка пробежал ледяной холод. Он понял – этот старик слышал каждый их шаг, каждый удар их сердца с того самого момента, как они вошли в его лес. – Я уже и отвар для вас поставил. Силы нужно подкрепить. Проходите, не стойте на пороге моего дома, как воры.

Ни страха. Ни удивления. Он говорил так, словно они были долгожданными гостями, которые немного задержались в пути. И от этого становилось еще страшнее. Они пришли искать помощи, а нашли того, кто, казалось, и был хозяином их бед и надежд.

Глава 33: Святозар

Это был волхв. Имя ему было Святозар, хотя он сам не называл себя никак. Он был просто частью этого леса, его сердцем и его памятью.

Он не задавал лишних вопросов, когда Ярополк, запинаясь, рассказал ему о больных. Старик слушал его, как слушают шум ветра, – вычленяя суть, отбрасывая шелуху. Потом молча кивнул. Протянул им две деревянные чаши с горячим, дымящимся отваром. Напиток был горьким, но как только они сделали по глотку, по телу разлилось живительное тепло, смывая усталость и страх. Силы вернулись так же внезапно, как и покинули их.

Взяв свой гладкий посох из тиса и небольшой кожаный мешочек, пахнущий сотней трав, старик пошел вместе с ними. Он двигался легко и бесшумно, не оставляя следов, и казалось, что сам лес расступается перед ним.

В их лагере, полном запаха болезни и отчаяния, его появление было подобно удару грома в ясный день. Люди в страхе жались друг к другу. Святозар не обратил на них никакого внимания. Он подошел прямо к лежащим в бреду Стрибору и Светлане. Долго, не мигая, смотрел на их багровые пятна на коже, на пот, выступивший на лбу. Он не слушал их стоны, он слушал их кровь.

– Лес забирает свое, – тихо сказал он, ни к кому не обращаясь. – Слабых он превращает в удобрение.

Он раскрыл свой мешочек. Оттуда пахнуло землей, грозой и еще чем-то древним, безымянным. Он не давал им пить. Он брал щепотки черной пыли, сухих листьев и измельченных кореньев, растирал их в морщинистых ладонях и медленно, methodicalно окуривал лежащих. Дым был едким, но не удушающим. А старик шептал. Его шепот был похож на скрежет камней, на шорох листвы, на рычание зверя. Это были не слова. Это была воля.

Потом он вытащил из-за пояса Ярополка его нож. Рукоять даже не дернулась. Святозар очертил им в воздухе над больными какой-то сложный знак, а потом с силой вонзил лезвие в землю у их изголовья.

– До рассвета не трогать, – коротко бросил он, и в голосе его была сталь. – И не подходить. Кто подойдет – сгниет вместе с ними.

После того как Святозар совершил свой обряд над больными лесной хворью, в лагере повисла напряженная тишина. Все ждали утра, как приговора. Но волхв еще не закончил. Его ясные, всевидящие глаза обратились на другую волокушу, где лежал Веселин, парень, которого ранил волк.

Его рана уже не гноилась так сильно, благодаря травам Любавы, но она все еще была страшной. Рваные края почернели, а сама нога распухла и причиняла парню адскую боль при каждом движении.

Святозар подошел к нему. Веселин, который до этого с ужасом и благоговением наблюдал за стариком, испуганно съежился.

– Не бойся, дитя, – голос волхва был на удивление мягок. – Зверь пометил тебя. Это тоже знак. Лес испытал тебя на прочность. А теперь нужно закрыть долг.

Он не стал использовать травы из своего мешочка. Вместо этого он подошел к ближайшему дереву – старой, корявой сосне – и что-то тихо прошептал ей. Затем он медленно, почти с любовью, провел рукой по ее стволу, и на его ладони осталась густая, липкая, ароматная живица.

Вернувшись к раненому, он, не обращая внимания на его болезненное шипение, безжалостно очистил рану от старых повязок и грязи. А потом начал втирать в рваное мясо эту сосновую смолу. Боль была такой сильной, что Веселин вцепился в руки своего брата-близнеца, но не издал ни звука, лишь стиснул зубы до скрипа.

– Зверь взял твою кровь, – говорил Святозар, продолжая свою работу. – Теперь дерево должно отдать свою, чтобы залечить рану. Так устроен этот мир. Всегда есть плата.

Закончив, он обернул ногу свежими, широкими листьями лопуха, которые сорвал тут же.

– Ходить будешь не скоро. Нога будет помнить клык волка до конца твоих дней, – сказал он, выпрямляясь. – Но гнить больше не будет. Дерево не позволит.

Этот второй урок был не менее важен, чем первый. Если лесная хворь была проявлением гнева невидимых духов, то рана от волка была частью естественного, жестокого порядка вещей. И волхв показал им, что даже в этом порядке есть свое равновесие, свои лекарства и своя плата. Он лечил не только их тела. Он учил их законам нового мира, в который они так безрассудно вторглись. И законы эти были просты: за все нужно платить. За жизнь, за здоровье, за каждый шаг по этой древней земле.

Вечером они сидели у костра. Святозар, казалось, дремал, но его глаза были открыты и смотрели в самое сердце огня. Напряжение в лагере было почти невыносимым. Наконец, он повернул голову к Ярополку.

– Теперь рассказывай ты. Не про свою хворь. Про свою гордыню, что привела тебя сюда.

И Ярополк рассказал. Все. Без утайки. Про похотливые глаза хазар. Про унижение отцов. Про то, как он сломал кости кузнецу. Про убитых разбойников. Про страх и отчаяние. Он говорил долго, сбивчиво, выплескивая всю ту грязь и боль, что накопилась в его душе. И впервые за все это время он был не вожаком. Он был просто мальчишкой, который заигрался в опасные игры и теперь не знал, как жить дальше.

Святозар слушал, и его лицо было непроницаемо. Когда Ярополк замолчал, волхв еще долго смотрел в огонь.

– Доброе семя ты посадил, – сказал он наконец. – Семя бунта. Оно всегда прорастает на крови и дерьме. Но ты сажаешь его в землю, которая сама – хищник. Ты думаешь, ты сильный, потому что научился махать топором? Сила твоя – ничто. Пыль. В этом мире мало быть воином. Нужно быть… знающим.

Он обвел взглядом потемневший лес.

– Вы бежите от кнута людей, но лезете в пасть зверю куда страшнее. Этому лесу, этой реке, этим камням тысячи лет. И им плевать на твою свободу. Ты хочешь построить здесь дом? Тогда тебе нужен не только тот, кто умеет убивать. Тебе нужен тот, кто умеет слушать. Тот, кто поймет, когда лес голоден. И какую цену он потребует за твою жизнь.

Глава 34: Ученица Ведунья

Утром случилось чудо. Или колдовство. Больные были живы. Хрипы в их груди стихли, лихорадочный блеск в глазах сменился осмысленной слабостью. Багровые пятна на коже побледнели, превратившись в узоры, похожие на мох. Стрибор и Светлана были слабы, как новорожденные котята, но они были живы.

Отряд смотрел на Святозара с суеверным ужасом и благоговением. Они хотели броситься ему в ноги, благодарить, но волхв одним движением руки остановил их. Он молча вытащил из земли нож Ярополка, вытер его о траву и вернул хозяину. Дело было сделано. Плата будет взята.

Все пошли к избе волхва остановились чтобы передохнуть на брать воды из озера.

Когда они, кое-как собрав свои пожитки, готовились двинуться в путь, Святозар подозвал к себе Ярополка.

– Мой путь здесь почти окончен, – сказал он, глядя не на Ярополка, а на верхушки деревьев. – Мои кости должны лечь в эту землю. Я не пойду с вами. Но часть моей силы – пойдет. Если вы ее заслужите.

Он повернулся к своей избе, которая казалась неотличимой от холма, и позвал:

– Лада!

Дверь отворилась без скрипа. На порог шагнула девушка, и у Ярополка на мгновение перехватило дыхание. Она была так непохожа на деревенских девок – грубоватых, крепких, с мозолистыми руками и громкими голосами. Эта была соткана из тумана и лунного света. Тонкая, стройная, как ивовый прут. Копна густых русых волос, казалось, жила своей жизнью, и в ней виднелись не ленты, а вплетенные веточки вереска и какие-то незнакомые ягоды. Ее одежда была простой, из небеленого холста, но сидела на ней так, словно была ее второй кожей. Но главным были ее глаза. Огромные, зеленые, цвета мха после дождя. Они смотрели на мир без страха, без любопытства, без каких-либо человеческих эмоций. Она смотрела на Ярополка, но, казалось, видела не его, а то, что стоит за его спиной, – его прошлое, его страхи, его судьбу.

– Это Лада, – сказал Святозар. В его голосе не было отцовской нежности, лишь констатация факта. – Не моя дочь по крови. Но мое дитя по духу. Река принесла ее ко мне в колыбели из веток много зим назад, когда она была еще слепым щенком. Лес не дал ей умереть и велел мне взять ее. Я научил ее тому, что можно выучить. Остальному она научилась сама, слушая ветер и разговаривая с водой. Ее дар – видеть невидимое и слышать несказанное. Она – ведунья.

Он положил свои костлявые руки на плечи девушки. Она не вздрогнула.

– Я слишком стар для вашего нового мира. Я – часть старого, умирающего. А она слишком молода и слишком сильна, чтобы гнить здесь со мной в одиночестве. Ее дар иссохнет без людей. Ей нужно слышать стук человеческих сердец, чтобы не забыть, как стучит ее собственное. – Он посмотрел прямо на Ярополка, и его взгляд стал тяжелым, как могильная плита. – Ей нужен ты. А тебе, вожак, нужна она. Нужен тот, кто будет говорить от твоего имени с настоящими хозяевами этой земли. Тот, кто сможет заплатить им цену, которую не заплатишь ты.

Это был не выбор. Это было условие. Спасение двоих за душу одной. Ярополк это понял.

– Она пойдет с нами, – сказал он, и эти слова дались ему тяжелее, чем вызов на поединок. Он чувствовал, что забирает не просто девушку. Он забирает нечто чужое, дикое, лесное, чему не место среди людей. И что за это ему еще придется заплатить.

Глава 35: Благословение и Прощание

Ярополк на мгновение растерялся. Эта девушка, Лада, казалась созданием из иного мира. Хрупкая, как первый лед на луже, с глазами древнего духа. Как она выдержит их путь, полный грязи, крови и тяжелой работы? Она сломается в первый же день. Но, подняв глаза на Святозара, он понял – это не обсуждается. Взгляд волхва был холоден и непреклонен. Он спас двоих. И это была его цена. Не серебро, не меха. Жизнь за жизнь. Ответственность за душу.

– Мы примем ее, – твердо сказал Ярополк, принимая на себя эту новую, непонятную ношу. – Она будет под моей защитой. Я отвечаю за нее своей головой.

Святозар едва заметно кивнул, принимая клятву. Лада, услышав это, не улыбнулась, не проявила никакой радости. Она медленно, с ритуальной грацией, опустилась на колени и поклонилась своему учителю низко, до самой земли. Потом так же медленно поднялась, подошла к Ярополку и встала чуть позади него, справа. Этот жест был понятен без слов. Она признала в нем вожака. И отныне она – его тень.

Перед самым уходом Святозар подошел к Ярополку вплотную. Его дыхание пахло травами и сырой землей. Он вложил в ладонь вожака гладкий, холодный речной камень. На нем была вырезана одна руна – древняя, могущественная, незнакомая Ярополку.

– Это печать, – сказал волхв тихо. – Моя печать. Пока она при тебе, лесные твари и мелкие духи будут обходить тебя стороной. Леший будет знать, что ты идешь с моего благослове… – он осекся. – С моего позволения. Но не думай, что это защита от всего. Уважение нужно доказывать каждый день. Не словами. Кровью и потом.

Он отступил на шаг и поднял руку. Это был не жест благословения. Это был жест прощания.

– Идите, – сказал он. Голос его был ровен, как гладь его озера. – И пусть боги – и те, в кого верите вы, и те, в кого верю я, – будут к вам милостивы. Хотя бы первое время. Дальше вы сами.

Они уходили, не оборачиваясь, чувствуя на спинах его тяжелый, всевидящий взгляд. С ними шла тихая, молчаливая девушка с глазами лесного озера. Она несла свой узелок так легко, словно он ничего не весил, и ступала по земле так бесшумно, что не оставляла следов. Отряд не понимал, кого они получили. Они думали, что это плата за исцеление. Что они ведут с собой еще одну обузу, странную и дикую.

Никто из них – ни Ярополк, ни Родислав, ни Милана – еще не осознавал, какой дар им вручили. Они думали, что получили целительницу. Но на самом деле, они получили ключ. Ключ к этому новому, дикому, жестокому миру. И одновременно – замок, который однажды мог запереть их всех в этой проклятой земле навсегда.

Глава 36: Чужой Костер

С появлением Лады Великий Лес изменил свое отношение к ним. Давящая, злобная враждебность сменилась тяжелым, молчаливым нейтралитетом. Духи больше не воровали их соль и не портили оружие. Но это не было дружелюбие. Это было похоже на то, как человек терпит присутствие муравьев у своего порога – до тех пор, пока они не лезут в дом. Чувство, что они здесь на чужой, живой земле, лишь усилилось.

Лада стала их компасом в этом мире теней. Она большую часть времени шла молча, чуть в стороне от всех, и ее зеленые глаза, казалось, видели не деревья и кусты, а что-то другое, скрытое за ними. Иногда она подходила к Ярополку и тихо, почти беззвучно, произносила: "Здесь нельзя рубить деревья. Хозяину это не понравится" или "В этом ручье вода мертвая. Не пейте". И Ярополк, к немалому удивлению Родислава, беспрекословно ей верил. Что-то в этой странной девушке заставляло признавать ее правоту без доказательств.

Однажды вечером, когда они, измотанные до предела, готовились встать на ночлег, из леса вынырнул Ратибор. Он был один в разведке, двигался почти бесшумно, и его лицо было напряжено.

– Огонь, – коротко бросил он. – Впереди, верстах в трех. Укрыт в лощине. Небольшой.

– Охотники? – спросил Ярополк.

Ратибор покачал головой. – Вряд ли. Человек шесть. Слышал их гогот. Пьяные. И блестело железо, не ножи. Похоже на мечи.

Ярополк тут же жестом приказал затушить их едва разгоревшийся костер. Первой, инстинктивной мыслью было – обойти. Затаиться, переждать ночь и дать им уйти. Но потом пришла другая, холодная и трезвая мысль. Если это разбойники, то они знают этот лес. Если они наткнутся на следы целого отряда с волокушами, начнется охота. Они будут идти за ними по пятам, как волки, выжидая момент, когда можно будет напасть на ослабевших.

– Мы не будем бегать по лесу, как зайцы, которых травят собаками, – сказал он тихо, обращаясь к мужчинам, собравшимся вокруг него. – Мы не будем ждать, пока они выберут время и место. Мы ударим первыми. На наших условиях.

Он взял с собой двух самых надежных: Ратибора, чьи глаза видели в темноте, и Родислава, чей опыт и грубая сила могли пригодиться. Идти на разведку с кузнецом было рискованно – тот был слишком тяжел и шумен. Но Ярополку нужен был его трезвый, циничный взгляд.

Они подбирались к чужому лагерю, как змеи, почти не дыша. Запах пьяного пота и жареного мяса ударил в нос еще до того, как они увидели сам костер. Спрятавшись за толстым поваленным деревом, они взглянули на поляну. Картина была именно такой, какую они и ожидали.

Шестеро ублюдков. Заросшие, грязные, в рваных шкурах и остатках добротной одежды, явно снятой с мертвецов. Рядом с ними в беспорядке валялись мечи с выщербленными лезвиями и пара ржавых щитов. Они сидели на земле, громко ржали, рассказывая похабные истории, и пили что-то вонючее из большой медной фляги. Перед ними на тряпке была разложена их добыча – несколько мотков крашеного полотна, женский гребень из кости и медный котелок. Видимо, недавно они прикончили какого-то мелкого торговца с семьей.

Это были не воины. Это были лесные гиены, падальщики, которые питались остатками чужих жизней. И Ярополк, глядя на их пьяные, жестокие лица, почувствовал не страх. А холодную, очищающую ярость. Этих нужно было не обойти. Этих нужно было вырезать. Как заразу.

Глава 37: План

Они вернулись в лагерь, и сам воздух, казалось, стал холоднее от принесенных ими вестей. Ярополк собрал у потухшего кострища костяк своего отряда – тех, кто будет резать и кого будут резать. Родислав и его сыновья, могучие и злые. Всеволод, чье лицо было мрачно и сосредоточено. И смертоносная пара – Милана и Ратибор.

– Их шестеро, – начал Ярополк без предисловий, его голос был тих и ровен. – Все вооружены мечами. Но они пьяны в стельку и беспечны, как дети. В открытом бою, даже с такими, мы потеряем людей. Один шальной удар – и это еще один раненый, которого придется тащить. Или труп, который придется бросить. Мы не можем себе этого позволить.

– Обойти их, – тут же буркнул Родислав. Его практичный ум не видел смысла в риске. – Убить их – пользы мало. А если один удерет и приведет подмогу? Нечего лезть на рожон из-за гордыни.

– Это не гордыня, кузнец. Это расчет, – возразила Милана, проверяя тетиву своего лука. Ее пальцы двигались быстро и точно. – А если они завтра поутру наткнутся на наш след? Они поймут, что нас много. Что с нами женщины. Что мы тащим волокуши. И для них мы станем легкой добычей. Они будут идти за нами, как волки за раненым оленем. Будут ждать, когда мы выдохнемся, и перережут нас ночью, во сне. Лучше убить змею в ее же гнезде.

– Милана права, – поддержал ее Ярополк. – Мы должны решить эту проблему сейчас. Пока мы знаем, где они и что они делают. Но мы не будем драться. – Он взял палку и на грязной земле начал чертить схему. Неровный круг – их лагерь. Три креста – склоны холма, окружающие его. – Мы их вырежем.

От этого слова даже у сурового Родислава по спине пробежал холодок. Одно дело – убить в горячке боя. Другое – хладнокровно, как скот.

– Они сидят в лощине, как в яме, – продолжал Ярополк. – Мы подойдем в полной темноте и займем позиции сверху, с трех сторон. – Он ткнул палкой в два места. – Здесь и здесь будут лучники. Милана, Ратибор. Ваша задача – по моему сигналу снять двоих, самых дальних от костра. Цельтесь в горло или в грудь. Чтобы крикнуть не успели.

Он посмотрел на остальных. На Родислава с его огромным кузнечным молотом. На его сыновей, Гостомысла и Пересвета, сживавших рукояти своих топоров. На Всеволода.

– Как только полетят стрелы, мы ударим. Одновременно. С разных сторон. Не давайте им опомниться. Не давайте им схватиться за мечи. Бейте насмерть. Первым же ударом. В голову, в шею, куда придется. Чтобы они даже не поняли, отчего умирают.

План был прост, как удар топора. И так же жесток. Это была не битва чести. Не поединок. Это было спланированное, хладнокровное истребление. Они собирались устроить бойню. И каждый из них понимал, что после этой ночи они изменятся навсегда. Они смоют свою юность чужой, пусть и грязной, кровью. Но это была цена выживания в этом проклятом лесу. И они были готовы ее заплатить.

Глава 38: Тишина перед Атакой

Они двигались в непроглядной, мертвой темноте. Безлунная ночь была их лучшим союзником. Каждый шаг был выверен, каждое движение – медленно и осторожно. Ярополк разделил ударный отряд – восемь человек – на три группы. Себя, Милану и Всеволода он определил в центральную, атакующую с самого удобного, пологого склона. Ратибора с двумя парнями он отправил налево, а Родислава с сыновьями – направо, чтобы создать клещи и отрезать пути к отступлению в лес.

Остальных, почти двадцать человек, он оставил в основном лагере под присмотром Лады. У них было несколько топоров и ножей. Их задача была проста и ужасна.

– Если услышите шум, но мы не вернемся в течение часа, – тихо сказал Ярополк Стрибору, парню с хутора, оставляя его за старшего. – Хватайте раненого, бросайте все, что не можете унести, и бегите на юг, по нашему старому следу. Не пытайтесь нам помочь. Просто бегите. Ваша задача – выжить.

Это была жестокая необходимость. Он оставлял большую часть своего отряда беззащитной, но понимал, что в предстоящей резне они будут лишь обузой и лишними жертвами.

Ожидание было пыткой. Они лежали в холодной, мокрой от росы траве, впиваясь пальцами в сырую землю. До разбойничьего лагеря было не более ста шагов, и оттуда доносились звуки их беззаботной жизни: громкий, пьяный хохот, матерная ругань, треск сучьев в костре. Эти звуки, такие обыденные, в наступившей тишине казались неестественно громкими, действующими на нервы.

Для большинства из них это был первый раз. Первый раз, когда они собирались отнять человеческую жизнь. Не в бою, где все решает ярость и инстинкт. А хладнокровно, как охотник подкрадывается к спящему зверю. Всеволод, лежавший рядом с Ярополком, тяжело и шумно дышал, его лицо было бледным даже в темноте. Ярополк видел, как дрожат руки у одного из сыновей кузнеца. Каждый из них сейчас боролся не с разбойниками. Он боролся с самим собой. С тем мальчишкой, который еще вчера не знал, что способен убить.

Ярополк тоже чувствовал это. Ледяной комок страха в животе. Сердце, бьющееся о ребра, как пойманная птица. Но лицо его было каменным. Он был вожаком. Он отдал приказ. И если они сейчас увидят его страх, они дрогнут. А если они дрогнут – они все умрут. Он не имел права на слабость. Он заставил себя думать не о страхе, а о потухших глазах рабов, которых он видел в том другом лагере, о пьяном смехе хазар. Ярость была лучшим лекарством от страха.

Рядом с ним бесшумно устроилась Милана. Она медленно, без единого скрипа, натянула тетиву своего мощного лука. Ее руки были тверды, как камень. В ее глазах, привыкших к темноте, не было ни страха, ни сомнений. В них горел холодный, сосредоточенный огонь. Она была дочерью охотника. Для нее эти шестеро внизу были не людьми. Они были опасным, вредным зверем, которого нужно было выследить и уничтожить. Она была на своей охоте. И она не собиралась промахнуться.

Глава 39: Атака

Ярополк ждал, и его терпение было подобно терпению голодного волка в засаде. Он ждал, когда алкоголь и усталость окончательно разморят разбойников. И момент настал. Двое из них, громко ругаясь, побрели в темноту к кустам, чтобы опорожнить свои мочевые пузыри. Третий, самый пьяный, затих, привалившись спиной к дереву; его голова упала на грудь. Четвертый ковырялся в зубах ножом. Лишь двое продолжали лениво перебрасываться шутками.

Ярополк поднес ладони ко рту и издал тихий, но пронзительный ух совы. Звук утонул в шуме леса. Но для его отряда он был сигналом.

В ту же секунду в ночной тишине одновременно, словно два ядовитых шершня, вылетели две стрелы.

Одна, пущенная твердой рукой Миланы, вонзилась задремавшему разбойнику точно в кадык. Не было ни крика, ни стона. Лишь булькающий хрип, когда кровь хлынула в легкие. Тело обмякло и повалилось боком прямо в костер, осыпая все вокруг снопом искр и запахом горелой плоти и волос.

Вторая стрела, Ратибора, нашла свою цель в темноте. Раздался короткий, пронзительный визг, какой издает подстреленный заяц, и один из тех, кто отошел по нужде, упал замертво. Второй, увидев это, с воплем ужаса бросился бежать в лес, ломая ветки. Но ему было не суждено уйти.

Оставшиеся трое у костра вскочили на ноги, их пьяные мозги не успевали понять, что происходит. В этот самый миг с трех сторон из темноты, с нечеловеческим, первобытным ревом на них обрушилась смерть.

Ярополк был первым. Он не бежал – он летел. Один из разбойников, самый трезвый, успел выхватить меч, но это его не спасло. Ярополк, на ходу уклоняясь от неуклюжего выпада, нанес страшный удар своим боевым топором. Не плашмя. Лезвием. Удар пришелся в основание шеи. Раздался мокрый, хрустящий звук, и голова разбойника, отделившись от тела, отлетела в сторону, а из обрубка шеи в костер ударил фонтан черной крови, зашипевшей на углях.

В тот же миг Родислав, рыча, как медведь, настиг второго. Тот попытался закрыться рукой, но это было бесполезно. Огромный кузнечный молот со всей силы обрушился ему на голову. Звук был таким, как будто раздавили переспелый арбуз. Череп просто вмялся внутрь, и разбойник рухнул на землю мешком с костями, без единого звука.

Последний, тот, что ковырялся ножом в зубах, в ужасе замер, не успев даже поднять оружие. На него, как стая собак на одного волка, набросились сыновья кузнеца и Всеволод. Их топоры обрушились на него градом. Первый удар пришелся по руке, почти отрубив ее. Второй – в живот. Третий – в лицо. Они били его снова и снова, уже поверженного, вымещая весь свой страх, всю свою ненависть и унижение.

Тишина, наступившая после, была оглушительной. Бой, если эту кровавую баню можно было так назвать, длился меньше минуты. Но этой минуты хватило, чтобы навсегда изменить каждого, кто в ней участвовал.

Глава 40: Трофеи и Молчание

Когда последний хрип затих, они остались стоять посреди этого кошмара. Поляна была похожа на мясницкую колоду. Воздух был густым, тошнотворным от запаха свежей, еще теплой крови, паленой плоти и опорожненных в предсмертном ужасе кишечников. Разбойничий костер, залитый кровью, шипел и чадил. Никто из отряда Ярополка не получил даже царапины. Но эта легкая победа не принесла ни радости, ни облегчения.

Они молча смотрели на то, что сделали. На безголовое тело, на труп с размозженной головой, на то кровавое месиво, что еще минуту назад было человеком. Всеволод, самый младший из нападавших, не выдержал. Он отвернулся, согнулся пополам, и его вырвало. Сыновья кузнеца стояли, опершись на свои топоры, тяжело дыша, их глаза были пустыми и невидящими. Они переступили черту. Простую и страшную. Теперь они были не просто беглецами или защищающимися. Они были убийцами.

Родислав первым пришел в себя. Он сплюнул кровавую слюну, хоть и не был ранен, и прохрипел:

– Нечего сопли разводить. Это были они или мы. – Его практичный ум уже работал. – Обыскивайте трупы. Каждый сапог, каждый ремень. Все, что есть, забираем. Мертвым оно не понадобится.

Они двигались медленно, как во сне, стараясь не смотреть на лица мертвецов. Они срезали с них пояса, стягивали сапоги, выворачивали карманы. Трофеи были жалкими, но для них – бесценными. Четыре меча – старых, с зазубринами на лезвиях, но все же настоящих меча. Несколько грубых ножей. Фляга с остатками дешевого, вонючего вина, которое Ярополк тут же вылил на угли, чтобы ни у кого не возникло соблазна. И самое главное – мешок с вяленой, просоленной лосятиной и большой, почти нетронутый круг сыра. Еда. То, что давало им еще несколько дней жизни.

– Что с телами? – спросил Всеволод, вытирая рот.

– Ничего, – ответил Ярополк. Голос его был глухим. – Хоронить их – честь для них слишком велика. Звери сожрут.

Они не стали копать могил. Просто стащили липкие, уже коченеющие тела в ближайший овраг и кое-как закидали их лапником и сухими ветками. Это было сделано не из уважения. А чтобы самим не видеть последствий своей работы.

Они возвращались в свой лагерь в полной, тяжелой тишине. Каждый был погружен в свои мысли. Ярополк шел впереди, и чувствовал не триумф победителя, а лишь холодную, выжженную пустоту внутри. Он доказал себе и своим людям, что может их защитить. Что может быть безжалостным. Но цена этой защиты была пугающей. Он видел, как за эту ночь изменились лица его товарищей. Из их глаз ушла последняя юношеская наивность. На ее место пришли жесткость, усталость и та особая тень, которая появляется во взгляде человека, видевшего насильственную смерть вблизи. Их путь на север становился дорогой, на которой они теряли не только силы. С каждым шагом они теряли частичку своей души, меняя ее на право просто выжить еще один день.

Глава 41: След

После кровавой ночи они бежали. Бежали, как напуганные звери, от запаха смерти, который, казалось, преследовал их, въелся в одежду и волосы. Они шли весь следующий день, не останавливаясь, подгоняемые ужасом воспоминаний. Но Ярополк, даже измотанный до предела, не мог избавиться от ледяного, скребущего чувства тревоги.

Мысль билась в его голове, как птица в клетке. Шесть разбойников. Слишком мало. Слишком просто. В этой глуши, где каждый сам за себя, одиночки долго не живут. Лесные банды, чтобы выжить, сбиваются в стаи, как волки. И ведут себя так же. То, что они сделали, было похоже не на убийство банды, а на то, как если бы они прихлопнули шестерых тараканов, не зная, что за стеной скрывается все гнездо. Не была ли та пьяная шестерка лишь дозором? Разведкой? Или отбившимся отрядом, который возвращался с добычей?

На следующий день, когда отряд, шатаясь от усталости, сделал привал, Ярополк подозвал к себе Ратибора.

– Мне не нравится эта тишина, – сказал он тихо, чтобы слышал только тот. – Возвращайся. К тому оврагу. Не подходи близко, звери уже могли найти падаль. Осмотри все вокруг. Каждый куст, каждый след. Мне нужно знать, откуда они пришли и куда могли идти. Я хочу понять, мы наткнулись на змею или только на ее хвост.

Ратибор, чье лицо после ночной резни стало жестче и старше, молча кивнул. Он не задавал вопросов. Взяв с собой лишь лук и нож, он растворился в лесной чаще так же бесшумно, как и появился.

Он вернулся только к закату. Отряд уже начал беспокоиться. Ратибор вышел из леса, и одного взгляда на его лицо было достаточно, чтобы понять – новости плохие. Он подошел к Ярополку, который ждал его у костра, и выложил все, что узнал.

– Ты был прав, – сказал он глухо. – Это не одиночки. Я обошел их лагерь по большому кругу. От него на северо-запад, вглубь леса, уходит тропа. Хорошо утоптанная. По ней ходят часто и много. И не только люди.

Он протянул Ярополку несколько комков грязи.

– Это из следов. Видишь? В земле отпечатались полозья. Тяжелых волокуш. И тащат их, судя по глубине, не один и не два человека. Таскают что-то тяжелое. Часто. Туда и обратно.

Он помолчал, а потом разжал другой кулак. На его ладони лежал маленький, грязный обрывок ткани. Когда-то это была яркая, вышитая лента, какую вплетают в косы девушки.

Сердце Ярополка ухнуло и провалилось куда-то в живот, оставив после себя ледяную пустоту. Тяжелые волокуши. Женские вещи. Все складывалось в одну, отвратительную и страшную картину. Эти ублюдки не просто грабили. Они промышляли людьми. Они захватывали пленных. Волокуши были не для добычи. Они были для того, чтобы тащить либо тела, либо связанных рабов.

Где-то рядом, в нескольких днях, а может, и часах пути, находилось их логово. Настоящее гнездо. И они, спасаясь от призрачной погони, шли прямо в пасть к хищнику.

Глава 42: Лагерь в Лощине

Новость, принесенная Ратибором, парализовала отряд. Свернуть с тропы, углубиться в незнакомый лес, где каждый шаг мог стать последним, было самоубийством. Но и идти вперед, зная, что впереди логово целой банды, было не менее безумно.

Ярополк принял единственное возможное решение, от которого у всех засосало под ложечкой. Идти вперед. Но не вслепую.

– Мы не будем бежать, как стадо овец, – сказал он. – Мы станем волками. Узнаем, кто они, сколько их и чего они хотят.

Он оставил основной отряд, укрыв его в густом ельнике под командованием Родислава, чей мрачный прагматизм сейчас был нужнее всего. Сам же, взяв с собой только Ратибора и Милану – глаза, уши и бесшумные стрелы их группы, – двинулся вперед по разбойничьей тропе.

Они шли полдня. Тропа становилась все шире, все более утоптанной. И вскоре они услышали его. Далекий, ритмичный, ухающий звук. Стук множества топоров.

Они двигались, как тени, прижимаясь к земле, переползая от дерева к дереву. Наконец, они добрались до гребня холма, поросшего густым кустарником, и, раздвинув ветви, замерли. Внизу, в широкой, вытянутой лощине, скрытой от мира холмами, раскинулся настоящий ад.

Это был не просто лагерь. Это была лесопилка, тюрьма и скотный двор одновременно. Несколько длинных, уродливых бараков, сколоченных из неотесанных бревен, с земляными крышами. Несколько землянок, из которых валил смрадный дым. В центре, под огромным навесом, горел вечный огонь, над которым в котлах что-то варилось. И все это было окружено кривым, но высоким частоколом с заостренными кольями наверху.

В центре лощины валили лес. Десятка два мужчин – худых, изможденных, в рваной одежде – рубили вековые сосны. Их движения были медленными, механическими, полными отчаяния. Это была работа на износ, и за каждым их движением следили несколько охранников. Развязные, сытые, с плетьми в руках, которыми они то и дело стегали по спинам тех, кто, по их мнению, работал слишком медленно. Удар плети, сдавленный стон, и снова уханье топора. Это были не работники. Это были рабы.

Дальше, у бараков, разворачивалась другая сцена рабства. Несколько женщин с потухшими, безжизненными глазами таскали воду из ручья, стирали в огромных корытах грязное, вонючее белье, чистили котлы от остатков еды. К одной из них подошел один из разбойников, грубо схватил ее за грудь, сказал что-то похотливое и расхохотался, когда она даже не отреагировала. Ярополк увидел у одного из бараков двоих детей – мальчика и девочку, лет пяти, играющих в грязи. Их пустые глаза пугали больше всего.

И над всем этим царили они. Разбойники. Их было около двадцати, не считая тех шестерых, которых они уже прикончили. Крепкие, вооруженные мечами и топорами, они ходили по лагерю с видом полных хозяев. Они кричали на рабов, смеялись, пили.

Ярополк, лежа в кустах, почувствовал, как к горлу подступает тошнота. Это было гнездо. Хорошо организованная база работорговцев. Они не просто грабили путников. Они создали свой маленький, уродливый мир, основанный на страхе и насилии. Они захватывали людей и заставляли их работать на себя, заготавливая лес – возможно, для продажи купцам или для сплава по реке. А женщин и детей… женщин и детей они использовали для своих нужд, как скот, или держали как ценный товар для продажи тем же хазарам или другим бандам.

Милана, лежавшая рядом, беззвучно натянула тетиву, целясь в одного из охранников с плетью.

Глава 43: Невозможное Решение

Они вернулись в свой временный лагерь как призраки. Их лица были серыми, а в глазах стоял увиденный ими ад. Они ничего не говорили, но отряд и без слов почувствовал ледяное дыхание большой беды.

Ярополк собрал всех у едва тлеющего, бездымного костра. И рассказал. Сухо, без эмоций, он описывал то, что они видели. Бараки для скота, в которых держали людей. Изможденных мужчин, чьи спины были исполосованы плетьми. Женщин с мертвыми глазами, которых разбойники использовали, как им вздумается – для стирки, для готовки, для утоления похоти. Детей, играющих в грязи и нечистотах. Он рассказал про двадцать хорошо вооруженных ублюдков, которые построили в этом лесу свой собственный маленький хазарский каганат, только еще более гнусный и беззаконный.

Когда он закончил, повисло тяжелое, давящее молчание.

– Надо уходить, – первым нарушил его Родислав. Голос его был хриплым, но твердым. Это был голос здравого смысла, голос выживания. – Прямо сейчас. Обходить это место за десять, за двадцать верст. Двадцать вооруженных мужиков – это не шестеро пьяных падальщиков. Это армия. Они нас вырежут, изнасилуют женщин и заберут в рабство тех, кто останется. Это не наша война.

Никто не возразил. Все молчаливо его поддерживали. На их лицах был написан животный, первобытный страх. Ввязаться в драку с такой силой было чистым самоубийством. У них больные, раненые. Их боевой опыт ограничивался одной быстрой и кровавой резней, которая до сих пор стояла у многих перед глазами.

Но Ярополк молчал. Он смотрел в огонь, но видел не языки пламени. Он видел глаза тех рабов, такие же пустые и сломленные, как у его односельчан. Он видел униженных женщин и вспоминал, как хазарский баскак выбирал себе жертву на ночь. Они бежали от этого. Они проделали весь этот путь, чтобы найти свободу. И вот они нашли ее – свободу пройти мимо, свободу закрыть глаза, свободу бросить других в том же дерьме, из которого они сами пытались выбраться.

– Мы не можем их бросить, – сказал он наконец. Его голос был тих, но в наступившей тишине он прозвучал, как удар грома.

– Ты с ума сошел?! – взорвался Родислав. Он вскочил на ноги, его кулаки сжались. – Я пошел за тобой, потому что ты обещал нам свободу, а не смерть! Ты хочешь погубить всех нас ради людей, которых ты в глаза не видел?! У нас женщины, Ярополк! У нас больные! Я не позволю тебе вести мою семью на бойню!

– А я и не веду! – голос Ярополка зазвенел, в нем появилась сталь. – Я не поведу вас на верную смерть. Но скажи мне, кузнец, чем мы будем лучше тех сытых боровов у переправы, если сейчас поджмем хвосты и убежим? Чем мы будем лучше наших старейшин, которые годами смотрели, как нас унижают, и называли это мудростью? – Он обвел взглядом каждого. – Мы ушли из дома, чтобы перестать быть рабами. Если мы сейчас пройдем мимо, то мы докажем, что мы – рабы. Не по рождению, а по духу. Я не уйду отсюда. Не бросив им хотя бы нож, чтобы они могли сами перерезать глотки своим мучителям.

Наступила мертвая тишина. Слова Ярополка были жестоки, но справедливы. Они били в самое сердце, в тот стыд и унижение, что гнали их вперед. Каждый понимал, что он прав. И каждый понимал, что эта правота может стоить им всем жизни. Это было невозможное решение. Между инстинктом самосохранения и остатками совести. И этот выбор должен был сделать каждый. Для себя.

Глава 44: Хитрость против Силы

Речь Ярополка не вызвала воодушевления. Она породила лишь тяжелое, угрюмое молчание. Но никто не сказал "нет". Его слова попали в цель. Он не призывал их к геройству. Он напомнил им, почему они здесь.

Ярополк не собирался бросаться в лобовую атаку, как бешеный бык. Он понимал, что это верная смерть. Следующие два дня он почти не спал. Вместе с Ратибором они, сменяя друг друга, лежали на том же холме, впиваясь глазами в жизнь разбойничьего гнезда. Они стали его тенью, его неотступной совестью.

Они изучали все. Когда встают охранники. Когда кормят рабов. Где хранят оружие. Где спят главари. Они изучали распорядок лагеря так, как охотник изучает повадки зверя перед решающим ударом. И на третий день они нашли слабое место.

Каждое утро, после скудной утренней похлебки, большая часть банды уходила. Человек двенадцать-тринадцать, самые сильные и хорошо вооруженные. Они уходили либо в дозор по окрестным лесам, либо на "охоту" – так, видимо, они называли поиски новых рабов. Уходили на целый день, возвращаясь лишь к закату.

В лагере оставалось не больше восьми человек. Охранники. Ленивые, расслабленные, уверенные в своей безопасности. Их задачей было следить за рабами и дожидаться возвращения основной шайки. Это и был их шанс. Один-единственный.

Вечером Ярополк снова собрал свой "военный совет".

– Я не заставлю никого идти, – сказал он, глядя в глаза каждому. – Тот, кто боится, пусть останется. Я пойму. Но те, кто пойдет, должны знать: мы идем не умирать. Мы идем побеждать.

План, который он изложил, был дерзким до безумия, но продуманным до мелочей.

– Мы ждем, пока главная шайка не скроется за холмами. Потом нападаем. Быстро и жестоко. – Он начертил на земле схему лагеря. – Их восемь. Нас – пятнадцать тех, кто может драться. Наше преимущество – внезапность и ярость. Милана, Ратибор – ваша задача снять дозорных на вышках. Бесшумно. С первого выстрела.

Он посмотрел на Родислава и его сыновей.

– Кузнец, твоя сила нужна будет у ворот. Сметаешь охрану. Остальные – врываемся через дыры в частоколе. У нас будет всего несколько минут, пока они не опомнились. Наша главная цель – не сами разбойники. Наша цель – рабы.

Он обвел взглядом удивленные лица.

– Мы не просто убиваем охранников. Мы должны прорваться к мужчинам-рабам. Перерубить их путы, сунуть им в руки топоры, отобранные у стражи. Если хотя бы десять из них присоединятся к нам – нас будет уже двадцать пять. И когда вернется основная банда, их будет ждать совсем другой прием.

В этот момент Лада, ведунья, которая все это время сидела чуть в стороне, тихая, как тень, и, казалось, не слушала их, неожиданно подала голос. Ее тихий, ровный голос прозвучал в напряженной тишине особенно весомо.

– Лес ненавидит их, – сказала она. – Они рубят деревья без нужды и без уважения. Они оскверняют землю кровью и болью. Духи этого места отвернулись от них. – Она подняла на Ярополка свои зеленые, нечеловеческие глаза. – Если вы идете освобождать пленников и карать мучителей, Хозяин Леса не будет вам мешать. Возможно, он даже прикроет вас своей тенью.

Это были странные, мистические слова. Но они подействовали сильнее любого боевого клича. Они придавали их резне какой-то высший, сакральный смысл. Они были не просто убийцами. Они были исполнителями воли самой земли.

Страх никуда не делся. Но теперь рядом с ним стояла мрачная, холодная решимость. Решение было принято. Они ввязывались в самый опасный бой в своей жизни, и на их стороне была не только хитрость, но и благосклонность древних, темных сил.

Глава 45: Кровь на Рассвете

Они ждали три дня. Три бесконечных, мучительных дня, которые истончили их нервы до предела. Наконец, на четвертое утро, все произошло так, как и предсказывал Ярополк. Тринадцать разбойников, вооружившись до зубов, покинули лагерь, отправившись на свою кровавую охоту. В лагере остались восемь. Восемь смертников, которые еще не знали об этом. Они лениво переругивались, играли в кости на грязной тряпке и изредка поглядывали на рабов, как на скот в загоне.

Отряд Ярополка двигался, как стая волков. Бесшумно, слаженно, каждый знал свое место. Под прикрытием густого утреннего тумана, который, казалось, сама земля выдохнула им в помощь, они окружили лагерь. Заняли позиции у дыр в частоколе, которые разбойники поленились заделать.

Рядом с группой Ярополка притаилась Лада. Она не держала оружия. Ее руки были пусты. Она что-то беззвучно шептала, медленно проводя пальцами по воздуху, словно раздвигая невидимую паутину. Дозорный на вышке, стоявший прямо над ними, вдруг сладко, по-детски зевнул, потер глаза и, пошатываясь, отвернулся, чтобы посмотреть на улетающих птиц. В этот момент тени под его вышкой пришли в движение.

Сигнал Ярополка был не звуком. Легким кивком головы.

И ад разверзся.

Две стрелы одновременно сорвались с тетивы. Милана ударила в основание черепа дозорного, и тот без единого звука рухнул с вышки вниз. Ратибор влепил свою стрелу в спину разбойнику, который сидел к ним спиной. Тот лишь коротко крякнул и завалился лицом в миску с остатками каши.

Шестеро оставшихся вскочили, их сонные, похмельные мозги не успевали ничего понять. Но было уже поздно.

С оглушительным ревом, похожим на медвежий, Родислав вынес хлипкие ворота плечом. За ним, как два молодых вепря, неслись его сыновья. В то же мгновение из двух других дыр в частоколе в лагерь хлынули остальные.

Ярополк первым налетел на ближайшего разбойника и, не давая тому даже поднять меч, всадил свой топор ему прямо в грудь. Хруст ребер и предсмертный хрип потонули в общем реве.

Родислав, размахивая своим чудовищным молотом, настиг второго и с одного удара снес ему плечо вместе с рукой. Разбойник взвыл от боли, но второй удар в голову оборвал его крик.

Это была не битва. Это была резня. Хирургически точная, быстрая и беспощадная. Оставшиеся четверо были окружены. Один, в ужасе, бросился на колени, моля о пощаде. Всеволод, чьи глаза горели неистовым огнем, с размаху опустил свой топор ему на голову. Остальных добили за несколько ударов. Все было кончено за полминуты.

Глава 46: Новые Союзники

Кровавая резня в лагере закончилась так же внезапно, как и началась. Ярополк, стоя посреди трупов охранников, тяжело дышал, пытаясь унять дрожь в руках. Это была не усталость, а последствие смертельного напряжения. Он оглядел своих людей – злых, возбужденных боем, но целых. И посмотрел на тех, ради кого все это было затеяно.

Рабы-мужчины, сбившиеся в кучу, все еще не могли поверить в произошедшее. Их глаза, еще минуту назад полные рабского, животного страха, теперь наполнялись чем-то другим – диким, почти безумным изумлением.

Ярополк подошел к ним.

– Путы! Рубите путы! – крикнул он своим людям. – И дайте им оружие!

Его парни, не задавая вопросов, начали топорами и ножами перерубать веревки на руках и ногах пленников. Освобожденные мужчины медленно, неверяще поднимались на ноги, потирая затекшие, стертые до крови запястья. Им в руки совали мечи и топоры, снятые с тел их мучителей.

– Женщины и дети – в лес! – приказал Ярополк. – Стрибор, Любава, уводите их! Быстро! Спрячьте так, чтобы сам леший не нашел!

Несколько его людей подхватили перепуганных женщин и плачущих детей и, не теряя ни секунды, повели их прочь из этого кровавого ада, в укрытие.

А мужчины остались. Пятнадцать человек из отряда Ярополка и около двадцати освобожденных рабов. Грязные, худые, в рванье, но теперь вооруженные. Их глаза горели лютой, накопленной за месяцы унижений ненавистью.

Вперед вышел высокий, изможденный мужчина лет сорока, с густой бородой и лицом, покрытым шрамами. В руке он сжимал разбойничий меч так, что побелели костяшки. Он назвался Богданом.

– Их было больше, – сказал он хриплым, давно не использовавшимся для нормальной речи голосом. – Утром ушла большая ватага, тринадцать человек. Они вернутся к закату.

– Мы знаем, – кивнул Ярополк. – Мы будем их ждать.

Богдан обвел взглядом своих товарищей, а потом снова посмотрел на Ярополка.

– Кто вы? – спросил он.

И Ярополк рассказал. Коротко, без прикрас. Кто они, откуда и куда идут. Рассказал о своей мечте найти вольные земли. А потом предложил им выбор.

– Теперь вы свободны. Можете забрать часть этого оружия и уйти своей дорогой. Попытаться вернуться домой. Но основная банда вернется скоро. Мы остаемся здесь, чтобы встретить их. Если вы останетесь и будете драться с нами, то вся добыча, что мы найдем в этом логове, будет нашей общей. И каждому из вас найдется место в нашем новом поселении. Выбирайте.

Богдан горько усмехнулся.

– У нас нет дома, вожак. Наши деревни сожжены. Наши семьи убиты или угнаны в полон. Возвращаться нам некуда. – Он обернулся к своим. – А вы? Хотите снова прятаться по лесам, пока вас не поймает другая такая же стая? Или хотите вернуть долг?

В ответ ему был яростный, согласный гул. Эти люди потеряли все, кроме своей ненависти. И шанс отомстить был для них дороже любой другой свободы.

– Мы останемся, – сказал Богдан, поворачиваясь к Ярополку. Теперь он говорил не как раб, а как равный воин. – И мы поможем вам отправить этих тварей к их чертовым богам. Что нужно делать?

Глава 47: Кровавая Встреча

Они не стали праздновать. На это не было ни времени, ни сил. Вместо этого они готовились к смерти – своей или чужой. План был прост, как удар топора. Не прятаться в лесу, а использовать сам лагерь как приманку и ловушку. Несколько трупов охранников они демонстративно оставили лежать там, где те упали, создавая картину внезапного нападения, с которым "успешно" справились свои же.

Всех женщин и детей, которых теперь было больше десятка, под охраной Стрибора, Любавы и еще пары ребят, увели вглубь леса. Лада ушла с ними, но перед этим она подошла к Ярополку.

– Кровь притягивает кровь, – сказала она своим тихим, нездешним голосом. – Будь осторожен, вожак. Их предводитель силен не только телом. За ним стоит темная тень.

Остальные – чуть больше тридцати человек – затаились. Они расположились по обе стороны от главной тропы, ведущей к воротам лагеря, укрывшись в густых зарослях. Ярополк, Родислав, Богдан и самые опытные бойцы встали в первых рядах. За ними – вчерашние рабы, сжимавшие в руках мечи и топоры с такой силой, что костяшки пальцев белели. В их глазах горела лихорадочная, почти безумная решимость.

Они вернулись на закате, когда солнце уже окрасило небо в кроваво-красные тона. Тринадцать человек. Уставшие, грязные, злые от бесплодных поисков. Впереди на серой в яблоках лошади ехал их главарь, Рябой, – огромный детина с рябым, обезображенным оспой лицом и пустыми, жестокими глазами. Они ехали шумно и беспечно, уверенные, что возвращаются домой, где их ждет горячая похлебка и покорные женщины.

Ловушка захлопнулась идеально.

Они вошли в узкое дефиле, где тропа шла между двух холмов. Первыми, как и было условлено, ударили лучники. Милана и Ратибор работали как единое целое. Две стрелы сорвались почти одновременно, поразив двух разбойников в самом конце колонны.

Рябой взревел, выхватывая меч, но было уже поздно.

С оглушительным, нечеловеческим воем из-за деревьев на них хлынула волна мстителей. Это был не слаженный удар воинов. Это был набег отчаявшихся. Вчерашние рабы, ведомые Богданом, бросились на своих мучителей с безумной яростью. Они не умели фехтовать. Они просто рубили, кололи, вцеплялись зубами, не обращая внимания на раны. Один из них, получив удар мечом в плечо, упал, но успел вцепиться в ногу разбойника, повалив его на землю, где его тут же добили.

Ярополк не участвовал в общей свалке. Его цель была одна. Он прорвался сквозь хаос и встал перед Рябым, который уже спешился и теперь отбивался от наседавших на него людей.

– Я твой противник! – крикнул Ярополк, оттесняя остальных.

Главарь оскалился. Он был силен, как бык, и опытен в таких схватках. Его тяжелый меч со свистом рассекал воздух. Но Ярополк был другим. Он не лез напролом. Он танцевал вокруг Рябого, уворачиваясь от его смертоносных ударов, и наносил свои – короткие, быстрые, болезненные. Удар топора по ноге, чтобы замедлить. Удар по руке с мечом, чтобы ослабить хватку.

Рябой ревел от ярости и бессилия. Он не мог попасть по этому юркому дьяволу. Наконец, выдохшись, он сделал последнюю, отчаянную попытку – бросился вперед, пытаясь свалить Ярополка массой. Этого мгновения Ярополк и ждал. Он резко шагнул в сторону, уходя с линии атаки, и пока главарь по инерции проносился мимо, нанес страшный удар обухом топора по затылку. Раздался глухой треск. Рябой рухнул на колени, а потом лицом в грязь.

Увидев, что их вожак повержен, оставшиеся в живых разбойники дрогнули. Их боевой дух иссяк. Они попытались бежать, но бежать было некуда. Их окружили и добили. Быстро, жестоко, без пощады. Бойня закончилась. Над поляной повисла тишина, нарушаемая лишь тяжелым дыханием победителей и стонами умирающих.

Глава 48: Добыча и Новый Путь

Победное ликование было коротким, диким и кровавым. Вчерашние рабы ходили среди трупов своих мучителей, плевали им в лица и тыкали мечами, убеждаясь, что те действительно мертвы. Ярополк не мешал им. Он понимал, что эта ярость должна найти выход, иначе она начнет пожирать их изнутри.

Когда первые эмоции схлынули, началась работа. Жестокая и прагматичная. Они обыскивали все. Снимали с мертвых разбойников не только оружие, но и добротные сапоги, кожаные пояса, любую целую одежду. Родислав лично проверял каждый меч, каждый топор, откладывая в сторону хорошее железо и бросая в кучу бесполезный хлам.

Обыск лагеря принес богатую, по их меркам, добычу. Десятка три мечей разной степени паршивости, еще больше топоров, ножей, несколько хороших луков и сотни стрел. В землянке главаря Рябого, смердящей потом, перегаром и немытым телом, они нашли небольшой, окованный железом сундучок. В нем, на подкладке из грязного бархата, лежали монеты – горсть серебряных и почти полный мешок медных. Казна шайки. Но главным сокровищем были не они. Главное сокровище хранилось в амбаре.

Там, в прохладе и темноте, они нашли то, что означало жизнь. Десять мешков муки. Огромные, прокопченные дочерна куски лосятины и кабанины, подвешенные к потолку. Бочонок с солью, который был для них дороже любого серебра. Несколько мешков с сушеными грибами и крупами. Этого было достаточно, чтобы их разросшийся отряд мог пережить не одну неделю пути, не полагаясь на капризы охоты.

Ночью они не спали. Они устроили пир на костях. Жарили на кострах мясо, делили найденный хлеб. Пили разбойничью брагу. Это было страшное, почти истеричное веселье. Люди смеялись, но в их смехе слышались слезы. Они плакали, но слезы эти были слезами облегчения. Они выжили. Они отомстили.

Ярополк не участвовал в общем пире. Помня слова Лады, он взял самый жирный кусок мяса и лучший из отобранных мечей. Он ушел к реке и там, на берегу, принес свою жертву. Он просил прощения у духов земли за кровь, что пролилась на нее. Он оставил меч на камне как плату. Он понимал, что такой долг нельзя отдать просто так.

На следующий день они собрали всех вместе. Почти шестьдесят человек. Его отряд изгнанников из Вербной Луки и тридцать бывших рабов, мужчин, женщин и детей, чьи глаза все еще были полны страха, но в них уже теплилась надежда. Они были разношерстной, оборванной, измученной толпой. Но теперь у них была общая цель и общая победа, скрепленная пролитой кровью.

– Теперь мы пойдем вместе, – сказал Ярополк, обращаясь ко всем. Его голос был тверд. – На север. Искать нашу землю. Строить наш новый дом. Кто не хочет – может взять свою долю припасов и уйти.

Никто не ушел. Для бывших рабов он был не просто спасителем. Он был вождем. Единственным, кто не только дал им свободу, но и показал, как за нее нужно драться.

Они сожгли лагерь. Черный, густой дым поднялся к небу, стирая это грязное место с лица земли. Огромный караван, увеличившийся и отяжелевший от добычи, двинулся на север. Их путь стал тяжелее – теперь нужно было кормить и защищать почти шестьдесят душ. Но и они стали неизмеримо сильнее. В их руках было оружие. В их сердцах – мрачная решимость. И они больше не были одиноки в этом безжалостном лесу.

Глава 49: Чужие в Степи

Неделю они шли на север, и с каждым днем Великий Лес неохотно выпускал их из своих объятий. Деревья редели, подлесок становился ниже. Наконец, они вышли из-под сени деревьев, и их ослепило солнце и бескрайний простор. Лес остался позади, как темная, грозная стена. Впереди, насколько хватало глаз, простиралась равнина, поросшая сухой, жесткой травой, колышущейся на ветру. Воздух здесь был другим. Сухим, горячим, пахнущим пылью, полынью и свободой.

Но эта свобода была лживой, как улыбка шлюхи. Они вышли из владений Лешего, древнего и честного в своей жестокости. И вошли в земли, где правил другой хозяин. Не дух, а человек. И законы его были куда более подлыми и непредсказуемыми. Они вышли на границу Дикого Поля – выжженной земли, которую хазары считали своим пастбищем.

Именно здесь их и заметили.

Рассвет следующего дня был холодным и туманным. Молочная дымка стелилась по земле, скрывая горизонт. И в этой дымке на вершине ближайшего холма возникли три темных, неподвижных силуэта. Всадники. Они не двигались, просто сидели на своих коренастых, лохматых лошадях и смотрели. В их неподвижности было что-то хищное, выжидающее.

Сердце Ярополка ухнуло в живот, оставив там ледяную пустоту. Это были не разбойники. Силуэты – низкорослые лошади, характерные изогнутые луки за спинами, островерхие шапки – не оставляли сомнений. Хазары.

– Кольцо! – прорычал он, и его голос, хриплый ото сна, заставил всех вздрогнуть. – Мужики, в круг! Оружие к бою! Женщины и дети – в середину! Живо!

За считанные секунды их разбредшийся лагерь превратился в уродливого, ощетинившегося ежа. Три десятка мужчин, вооруженных чем попало – мечами, топорами, копьями, – встали плечом к плечу, создав живую стену. В центре этого дрожащего от страха и адреналина кольца сгрудились женщины, прижимавшие к себе плачущих детей. Это была жалкая, почти безнадежная защита против конных лучников. Но это было все, что у них было. Право умереть стоя, а не на коленях.

Всадники на холме, увидев их лихорадочные приготовления, пришли в движение. Они не понеслись в атаку. Медленно, неспешно, с ленцой сытых волков, они начали спускаться с холма. И теперь стало видно, что их не трое. За холмом показались другие. Пять. Семь. Десять. Патрульный разъезд. Они приближались, и каждый удар копыт по сухой земле отдавался в груди у беглецов глухим, похоронным стуком.

Глава 50: Круг

Их оказалось десять. Целый десяток всадников, вынырнувших из утреннего тумана. Патрульный разъезд. Они не кричали, не неслись в атаку с гиканьем. Они делали нечто худшее.

Они начали молча кружить вокруг ощетинившегося отряда. Их низкорослые, выносливые кони бежали легкой, неторопливой рысью. Стук десятков копыт по сухой земле создавал гипнотический, сводящий с ума ритм. Десять всадников. Десять смертей, кружащих по замкнутому кругу.

Их смуглые, обветренные лица с высокими скулами были абсолютно непроницаемы. Ни злобы, ни любопытства – лишь пустота. Они держали в руках короткие, туго натянутые луки со стрелами на тетиве. Их молчание и этот монотонный стук копыт давили на нервы сильнее любого боевого клича. Это была не подготовка к битве. Это была психологическая пытка. Они играли с ними, как кошка играет с мышью, прежде чем сломать ей хребет.

Круг медленно, но неумолимо сужался. Они заставляли беглецов сбиваться все плотнее, жаться друг к другу, мешая замахнуться топором или мечом. Ярополк стоял в первом ряду, и капли холодного пота стекали у него по вискам. Он сжимал рукоять своего боевого топора так, что пальцы онемели. Он понимал всю безнадежность их положения. Если начнется бой, это будет не бой. Это будет расстрел. Конные лучники просто будут держать дистанцию и методично, одного за другим, выкашивать их, как косой траву. Их топоры и короткие мечи были бесполезны против стрел.

– Не дергаться! – прорычал он своим людям, и его голос был хриплым от напряжения. – Щиты – если их можно было так назвать – поднять! Стоять плечом к плечу! Не давать им разорвать кольцо! Если нас разделят – нам конец!

Воины внутри кольца сбились еще плотнее, инстинктивно пытаясь укрыться за спинами товарищей. В центре, среди женщин, заплакал ребенок, и этот тонкий, испуганный плач на фоне монотонного стука копыт звучал особенно страшно.

Наконец, предводитель хазар, воин в потертой кожаной броне с притороченным к шлему лисьим хвостом, отделился от круга и подъехал почти вплотную. Его конь фыркал, выбрасывая клубы пара. Хазарин не говорил. Он молча, с ленцой, рассматривал их. Его взгляд, холодный и оценивающий, скользил по их лицам – испуганным, злым, отчаявшимся. Он задерживался на их оружии – разномастном, в основном трофейном. Он хищно осматривал женщин, оценивая их молодость и красоту. Он, как торговец на невольничьем рынке, прикидывал, чего стоит эта толпа. Сколько можно выручить за молодых девок? Сколько стоят эти крепкие, хоть и оборванные мужики? А сколько мороки будет, чтобы их всех перебить и связать? Эта немая оценка была унизительнее любого удара. Они были не врагами. Они были товаром.

Глава 51: Язык Серебра

Напряжение стало физически ощутимым, как тугая веревка на шее. Воздух звенел. Еще мгновение, еще один удар сердца – и прозвучит гортанная команда, и на них обрушится смертоносный град стрел. Ярополк напряг мышцы, готовясь к своему последнему, безнадежному рывку. Он не собирался умирать, стоя на месте. Он хотел забрать с собой хотя бы одного из этих ублюдков.

И в этот момент его локтя коснулась чья-то рука. Он обернулся. Это был Богдан. Его лицо, покрытое шрамами, было серым, но в глазах горел холодный, расчетливый огонь. Он, в отличие от остальных, не был парализован ужасом. Он уже видел такое. Он знал правила этой игры.

– Вожак, дай серебро, – прошептал он так тихо, что его едва можно было расслышать. – Все, что есть. Быстро. Это единственный язык, который они понимают.

Ярополк на секунду замешкался. Отдать серебро, добытое кровью? Отдать единственное их богатство? Но, взглянув в глаза Богдана, он понял – это их единственный шанс. Не раздумывая, он сунул руку за пазуху и вытащил один из двух кожаных мешочков с монетами, что они нашли в сундуке Рябого.

Богдан выхватил его. Не открывая, он, растолкав передних, сделал несколько шагов из строя, выходя на открытое пространство. Он поднял мешочек высоко над головой, чтобы предводитель хазар его хорошо видел. Он не кланялся. Он не умолял. Он просто стоял с протянутой рукой. Это не была мольба о пощаде. Это было деловое предложение.