Лиллехейм. Кровь семьи

Глава 1. Незваные гости

1.

В баре было шумно, но Эмма всё равно услышала вздох, с которым за стойку плюхнулся парень. Его серые насмешливые глаза, будто два посланника грозового неба, поймали ее лицо в прицел. Губы расплылись в улыбке. Бор и Юлиус, сидевшие слева, насторожились.

– Чего-то хотел, милый? – спросила Эмма.

Она провела соломинкой по губам, изображая порочную невинность. Парня эта игра не тронула. Он брезгливо скосился на их бокалы.

– А есть что-нибудь повеселее, чем это пойло?

– А почему ты спрашиваешь об этом меня, красавчик?

– Потому что от тебя вкусно пахнет – свежей печенью и травкой на солнце.

Между бровями Эммы пролегла морщинка. Сама девушка пыталась понять, с кем имеет дело. Ей было немногим за тридцать, но она уже повидала вот таких блаженных, заложников хихикающих ангелов. Это либо ее клиент, либо ее проблема. А проблемы ей ни к чему.

Прежде чем Эмма успела сказать что-либо, в разговор включился бармен. Он навалился тушей на стойку. Железные пуговицы его жилетки защелкали, цепляясь за бортик.

– Пойло подают на ферме, сынок. В свинарниках, где рожала твоя мамаша. Или покупай что дают, или проваливай.

– Как скажешь, папаня, – ответил парень. – Но не слишком-то грей уши, пока их не надрали, договорились?

Бармен открыл было рот и осекся.

Снаружи завыли волки.

Их тоскливые голоса, воспевавшие красоту ночи и кровь, были слышны даже сквозь громкую музыку. Несмотря на легкий октябрьский морозец, типичный для горно-лесистой местности Норвегии, окна зала были приоткрыты. В ночь утекали литры перегретого воздуха, смешанного с сигаретным дымом. Заслышав вой, многие побледнели. Компашка в дальнем углу теснее сдвинула стулья.

– Когда-нибудь они вернутся в свой адский загон – но не этой ночью. Чертовы волки. – Бармен утратил интерес к разговору. – Берегите яйца, друзья.

Бор оскалился. Клацнул желтоватыми зубами.

– Да мы сами кому хошь причиндалы пооткусываем. – Он обнял Юлиуса. – Так ведь, бро?

Тот закивал и задрал футболку, показывая рукоятку револьвера, вжимавшуюся в мясистый живот. После этого Юлиус рыгнул, изображая рычание. Бор расхохотался.

Бармен устало выдохнул:

– Неместные, стало быть? Если вы не заметили, моя забегаловка находится в глуши. Тому две причины. Первая: чтобы джентльмены вроде вас не мешали добропорядочным жителям Альты. И вторая: чтобы нас не сожрали с наступлением темноты. Эти волки не боятся оружия.

– Кого это – нас? – Эмма отметила, что парень с необычными глазами с интересом слушает бармена.

– Ну, тех, кто считает, будто закон ограничивает свободу.

– И мы, по-твоему, из таких? Из тех, кто ищет свободу?

– Вы из тех, кто зарабатывает как умеет. Прошу прощения, фру, если напугал.

Эмма пожала плечиками:

– Яйца есть и у меня, а не только у твоих загадочных волков.

Бармен окинул ее безразличным взглядом и потащился к другому концу стойки, где уже недовольно стучали пустой тарой. Эмма опять посмотрела на парня.

– Так и о чём ты говорил, красавчик?

– Я говорил о том, что хочу скупить весь твой товар, крошка.

Бор и Юлиус с подозрением уставились на парня, развалившегося на барном стуле так, словно это трон. Волосатая пятерня Юлиуса полезла под футболку.

– А ты заложил мамину стиралку на колесах, красавчик? – поинтересовалась Эмма. – Сколько тебе лет?

Вопрос, казалось, удивил парня. Его взгляд обратился куда-то вглубь. Наконец серые глаза – куда более холодные, чем у норвежцев – прояснились.

– Двадцать шесть. Думаю, сейчас мой календарный возраст и внешность полностью совпали.

Юлиус вытаращил глаза и расхохотался. Его рука оставила револьвер в покое, почесала живот и вернулась к бокалу. Бор с ухмылкой покачал головой. Только Эмма не нашла в этом ничего забавного. Она внимательно изучала незнакомца. От него странно пахло.

Камнями.

Холодными, свежими камнями, только что вылущенными горным ручьем.

– Вы крутились сегодня у школ. Хегессбаккен, Лиллендвейн, Клокгер – обширный такой маршрут. Общеобразовательные, частные – без разбору. – Улыбка парня стала пугающей. – Явно же искали кого-то безбашенного, чтобы он представлял ваш товар на витрине, не привлекая лишнего внимания. Так это я, господа.

Эмма кивнула. Она молчаливо направилась к выходу из бара. Подручные и парень тоже вышли.

Под ботинками скрипели камешки парковки, схваченные морозцем. Небо вызвездило. Тысячи сверкающих звезд порождали на подступах к бару неясные тени. Свет неоновой вывески «Крутосваренные» тускло отражался в ледке лужицы. Эмма повела всех к столикам для пикников. Там начинался лес – непролазный и зловещий, как кошмар.

– Как тебя зовут, красавчик?

– Вигго. – Изо рта парня вырвалось облачко пара.

– Так ты покупатель или будущий работник, Вигго?

– Ты мне скажи, лапуля.

– Я думаю, это скажут мои ребятки.

Юлиус пихнул парня в спину. Толчок получился довольно сильным, но Вигго ловко переставил ноги и не грохнулся на живот, как было задумано. Он обернулся, демонстрируя широченную улыбку, от которой мороз шел по коже.

Бор и Юлиус тоже заулыбались, доставая оружие.

Вигго поднял руки. Лес встревоженно зашумел, когда верхушки деревьев затопил ночной ветер. Со стороны гор, носивших название Пики Митбо, раздался волчий вой. Он тек вместе с ветром, образуя с ним одну нескончаемую реку, змеясь средь камней и дрожащей хвои.

– Волчий ветер, – неожиданно вырвалось у Эммы. Она поежилась. – Постой пока там, Вигго. Мальчики?

– Мы думаем, ты – коп, – лениво изрек Бор, поигрывая револьвером. – Какие планы на дальнейшую жизнь, а, коп? Не хочешь раздеться? Вдруг ты весь в микрофонах, как в лишаях.

– Какой же я коп? – скривился Вигго. – Мне с копами никак нельзя. Я лишь хочу немного подзаработать.

– Скинь свои шмотки, Вигго, и покажи, что ты чист, – приказала Эмма.

Вигго кивнул.

В нём произошли неуловимые изменения. Теперь он смотрел так, словно нечто внутри готовилось к прыжку. Впрочем, это не мешало ему без лишней спешки сбросить джинсовую куртку с утепленным воротником. Следом он скинул футболку. Эмме нравилось то, что она видит. Вигго – если только это его настоящее имя – был хорош. Такой вполне мог заниматься плаванием или расхаживать по подиуму.

Эмма махнула рукой:

– Ладно, можешь не продолжать. Вернемся в бар и поговорим о деле. Ты же не против испытательного срока, красавчик?

– Конечно же, не против. Но я не закончил.

Парень стянул ботинки и откинул их. Его босые ступни коснулись подмороженных камешков парковки, одним только своим видом вызывая озноб. Руки Вигго легли на пряжку ремня.

– Че творишь, чудик? – опешил Бор. – Тебе же сказали: довольно, поговорим о деле.

– Так мы и говорим. – Вигго выдернул ноги из штанин джинсов. – Вот какой прок от школ? Неужели все взрослые закончились? Или это какая-то месть за собственное хреновое детство?

Теперь он стоял абсолютно голый.

Несмотря на это обстоятельство, Вигго не выглядел беззащитным. Он определенно находился в родной стихии, стоя вот так – на холодных камешках, под сияющими звездами, полностью лишенный одежды, с той долей свободы в глазах, которой обладает лишь человек с душой наивного зверя.

До Эммы кое-что дошло. Парень просто-напросто пудрил им мозги.

– Знаешь, Вигго, мы могли бы с тобой славно развлечься. Но ты явно хочешь чего-то другого. Мальчики, наше собеседование закончено.

– Занести его в картотеку? – важно осведомился Бор.

– И поглубже.

Мрак позади Вигго всколыхнулся, словно накатила волна огромного черного моря. Показалась девушка. Она выплыла из ночного небытия, как фарфоровое привидение. И она тоже была обнажена. Ночь, чужаки, морозец, камешки парковки под ногами – всё это не беспокоило ее. Волосы девушки напоминали серебрившуюся гриву.

Эмму пробрал страх.

Девушка была слепой.

Вернее, она казалась таковой. Ее темные глаза словно обитали в пустоте, созерцая лишь течение времени. В остальном ничто не указывало, что девушка слепа по-настоящему. Она прижалась к Вигго. Незнакомка напоминала кроткого ягненка, боящегося поднять взгляд.

– Какого хрена? – опешил Бор.

Он уставился на белые формы девушки. Внезапно осознал, что они невероятно твердые, как камень. Такие не размять рукой, только если не хочешь сломать пальцы. Рядом тихо заскулил Юлиус, придя, очевидно, к схожему выводу.

Лес озарился огоньками. Они парами плыли среди деревьев, делая ночной мрак еще сочнее и гуще.

На стоянку выходили волки.

Вероятно, те самые, которые не гнушались, по словам бармена, выдирать самое дорогое у зазевавшихся любителей свободы.

Эмма в жизни не видела таких огромных тварей.

Волки замерли позади голой парочки. Не расселись, как если бы ожидали чего-то, а просто замерли, словно экспонаты зловещей лесной диорамы. Их насчитывалось не больше десяти, но дальше, судя по огонькам, в чаще пряталось еще больше. Хищники сверкали глазами, демонстрируя разум и голод – голод, бешеный голод!

Бор сделал шаг назад, и один из волков зарычал. Огромная тварь показала ему зубы!

– Ни с места! – прошептала Эмма. – Не вздумайте палить, идиоты!

– Так что там с «товаром» в школах? – спросил парень равнодушным голосом, поглаживая подружку по волосам.

– Какого хрена, мужик! – проблеял Бор. – Какого хрена! Это же просто травка! Сено для балдежа!

Обнаженная девушка улыбнулась какой-то бесконечной и бездонной улыбкой. Ее губы рвались и растягивались, словно старая портьера. Заблестели толстые громадные клыки, покрытые слюной.

И вдруг стая рванула вперед.

Бор выстрелил. Но его рука и разум не нашли друг друга. Пуля ушла в темнеющие кроны. Бор завизжал, когда его сшибли. Он попытался закрыть шею, но оскаленные морды тянулись совсем к другому лакомству. Бор брыкался, пока его лоб и щеки обдирали, будто шар, обклеенный пожелтевшими газетами.

Юлиусу повезло чуть больше.

Перед смертью он обрел надежду на спасение. Падая, он увидел пару мужиков. Они курили у выхода из бара и с интересом вглядывались в темноту. Их не волновал выстрел. Они даже помахали Юлиусу, когда тот вскинул окровавленную руку. Уже умирая, Юлиус сообразил, что эти придурки смотрели вовсе не с интересом.

С завистью.

Так смотрят те, кому выпало развозить пьяную компашку после вечеринки.

Не тронули только Эмму. Да и то лишь потому, что ей предназначалось послание, не имевшее никакого смысла. Вдобавок она упала. Хотела побежать и запнулась. Села на задницу и теперь растерянно смотрела, как в ее сторону идет Вигго.

Он присел, внутренне являя собой какую-то дикую и взлохмаченную смесь волка и человека.

– Никакой травки в моем городе. Это правило. Никаких насильников, грабителей и тем более убийц. Исключение, пожалуй, есть только для шлюх. Но шлюхой бывает каждый. Тут не нам судить, знаешь ли.

– Нет, пожалуйста! Пожалуйста!

Из-за парня выглянуло настоящее чудовище – огромная волчица, казавшаяся ожившим каменным изваянием. В ее крупных глазах читалось безразличие к судьбе Эммы. А еще там сверкала сумасшедшая любовь. Эмма поняла это, как поняла бы любую другую женщину, на чьего мужчину она неосторожно положила глаз.

Пасть распахнулась. В глазах чудовища разгорались багровые сумерки.

Эмма завизжала – но уже во влажной тьме, обхватившей ее голову.

2.

Сквозь заросли прыжками несся хромой волк.

Иногда он поднимал морду и смотрел на звезды, обитавшие в ветвях. Но сами звезды мало интересовали волка. Запахи, как и воздух, могли опускаться и подниматься. Всё зависело от температуры и скорости объекта. Стая бежала довольно быстро, разнося широкий информационный спектр ароматов. Двигаться следом – всё равно что перемещаться по раскиданным буклетам.

Сейчас «буклеты» чуть воспарили в холодном воздухе, говоря о скорости и высунутых языках, пропахших кровью.

Хромым волком был Аслак Лауритсен.

Когда в Лиллехейме началась заварушка с волками и детьми, он лежал в городской больнице. Аслак работал с деревом. Собственно, это и стало причиной, по которой он пропустил все ужасы. Угловая шлифмашина разрубила ему сухожилия на левой стопе, и Аслаку, превратившемуся в волка прямо в больничной палате, ничего не оставалось, кроме как подъедать крошки за остальными.

Хромой волк упрямо скакал за стаей. Кто-то тащил в пасти одежду Ульфгрима.

Самого Аслака не задевало такое положение вещей. Сейчас он плелся в конце, но в начале был первым – в полной мере перекусил теми барыгами. Жрал так, что челюсти заболели. Побрезговал человечиной только Ульфгрим. Но черный волк был вожаком, а значит, мог позволить себе воротить нос, играя в съедобное и несъедобное.

Аслак на ходу слизывал кровь с морды и сладко жмурился. Он так увлекся поиском кровавых сгустков, что не заметил, как выскочил на полянку. Таких полянок – пруд пруди к северу от Альты. Чистые, выстланные холодной травой, они приглашали покататься в прохладе, унося в шерсти медовые ароматы леса и ночи. Правда, сейчас полянка едва ли годилась для этого нехитрого удовольствия.

Под навесом из ветвей замерла тень.

Мужчина.

Он привалился к стволу сосны и улыбался.

– Привет, киса. Так обожрался, что бежал куда глаза глядят?

Аслак зарычал, лениво размышляя, не притвориться ли ему обычным волком. Подумал, что едва ли сойдет за такового. Волки их стаи крупные. Куда крупнее обычных. В следующую секунду Аслак ощутил нешуточный страх. Незнакомец не только не испугался, но и не пах.

Точнее, не пах как человек.

В Лиллехейме всё было иначе. Тогда волки мало что понимали и больше походили на пешек королевской армии, коим промыла мозги сама королева. С появлением Ульфгрима всё изменилось. Волкам позволялось помнить, что не только луна определяет их жизнь, но и солнце. Теперь они не забывали, что были и оставались людьми по другую сторону превращения.

Незнакомец вышел на середину поляны.

Это был блондин с тяжелой улыбкой борца и прической заспанного пастуха. В остальном же он напоминал торговца подержанными авто. Пиджачок с заплатками на локтях, вылинявшие джинсы, сбитые ботинки, через плечо – холщовая крепкая сумка. На руке – золотой перстень, как у императорского отпрыска.

– У вас есть что-то вроде свода законов, киса, – сказал блондин. – Вам не запрещено охотиться на людей в полнолуние, а отморозков можно грызть в любой день недели. Лишь бы всё происходило вне города. Стало быть, сейчас я – потенциальная жертва, да?

Аслак опешил, не зная, как поступить. Полная луна ожидалась только к следующему четвергу. А значит, незнакомец сообщал о том, что он – мерзавец, которому самое место в волчьих желудках. Но зачем?

Когда он сделал пару шагов к кустам, блондин рассмеялся.

– Ладно-ладно, понимаю. Ты сыт. Но сыт ли ты настолько, чтобы позабыть сладкий вкус крови?

Блондин вытянул руку и продемонстрировал раскрытую ладонь.

В ложбинке из линий и мозолей дрожала капля крови.

Против воли Аслак принюхался. Жалкая капелька пахла так, словно где-то от яств ломились пиршественные столы, за которыми восседали боги. Пасть Аслака наполнилась слюной. Всё человеческое убралось подальше. Глотка породила ворчание. Теперь на полянке кружил кровожадный хромой волк, примериваясь к глупому человеку.

– Во дела, да ты совсем ручной! – рассмеялся блондин.

Волчья пасть клацнула у самого лица мужчины, но он успел обхватить хищника за шею и швырнуть через бедро. Аслак растерянно грохнулся в траву. Блондин, не убирая рук, навалился сверху. Аслак взвизгнул. Почва под ним вдавилась и лопнула, словно на нее рухнуло огроменное пушечное ядро.

Аслак мотал головой и брызгал слюной, но всё равно не мог дотянуться до противника. Тот буквально прикипел к его шее.

– Тише, киса, уймись.

Продолжая напирать на волка, блондин полез в сумку свободной рукой. Вынул пластиковую бутылку. Потянуло уксусной кислотой.

Аслак взвился, когда его пережатые позвонки захрустели. Волчья пасть беспомощно распахнулась в приступе удушья. Язык в спазме вывалился наружу.

Свернутая пробка отлетела в сторону.

А потом в волчью пасть хлынул уксус.

Аслак завизжал и забрыкался. Уксусная кислота выжигала глотку и отравленной смесью катилась в желудок и легкие. Пасть наполнилась густой розовой пеной. Лопнули первые волдыри от химических ожогов, и на языке осели крошечные клочки кожи, как размокшее конфетти.

Блондин выдавил в пасть хрипевшему Аслаку остатки бутылки и сказал:

– Волки умеют прощать, а мы хотим, чтобы ваш главный дружок злился вечно.

Хромой волк дернулся в последний раз.

3.

Вигго снился сон – давний и неприятный.

Он стоял посреди сумеречной улицы и в растерянности озирался. Кругом возвышались гротескные коттеджи Лиллехейма, похожие на почерневшие и развалившиеся печи. В просветах между домами виднелось море. По бухте Мельген гуляли волны, готовые смять позабытые людские скорлупки на берегу. С пасмурного неба, подсвеченного морем, доносился звон. За облаками перекатывались клубы тяжелых цепей. Вигго не видел их, но знал, что это именно цепи.

За его спиной находился дом – зловещая громада, в которой умер его отец.

Вигго боялся. Боялся столкнуться с призраками, что утянули его в это бесцветное прошлое. Но оно всё равно напоминало о себе. По улицам бежали выгоревшие полупрозрачные силуэты детей. Они мчались прямиком в объятия клыкастой смерти. Никто не нападал на них, но они всё равно падали – растерзанные и разорванные, поблескивая оголившимися костями.

Лиллехейм чавкал и хлюпал стоками, впитывая в себя кровь.

Из груди Вигго вырвался крик. Самый обычный вопль тринадцатилетнего подростка. Заливаясь слезами, Вигго бросился к коттеджу за спиной. Вне себя от ужаса, он взлетел по парадным ступеням, а потом и по внутренней лестнице. Вигго пытался отыскать свою комнату – единственное место, где можно спрятаться и забыться.

На втором этаже яростно стучала пишущая машинка.

Проходя мимо распахнутой двери отцовского кабинета, Вигго остановился. За столом сидел черно-серый волчара. Он с абсолютно невозмутимым видом восседал на мертвых полицейских. Одной из них была Берит Карсен – упрямая девушка в звании сержанта. На листе бумаги, заправленном в каретку, полыхали пятна крови. С каждым стуком клавиш там расцветали всё новые кровавые всплески.

Волчара обернулся. На оскаленной морде – аккуратные рабочие очки. За линзами – пустые дыры. Пасть с щелчком раззявилась.

– Вы – последние дети Лиллехейма, дорогуша. – Голос принадлежал мертвой девушке-полицейскому, но сказал это волчара.

Вигго бросился по коридору к себе. Прыгнул на кровать и в оцепенении уставился на распахнутое окно. В самом первом кошмарном сновидении, которое Вигго увидел еще в Лиллехейме, на подоконнике сидела женщина-волчица. Она играючи взяла высоту второго этажа, чтобы добраться до юной жертвы.

Сейчас всё было иначе.

Странное существо, соединявшее в себе черты волка и женщины, уже находилось в комнате. Вигго закричал, когда оно полезло к нему на кровать. Его шею обвили прохладные руки, а голову сжали острые зубы. Кожа сморщилась. А потом клыки содрали ее, оголив кровоточащий череп.

Вигго вздрогнул и слабо вскрикнул. Сообразил, что проснулся.

На него взобралась Сиф.

Она улыбалась и покусывала ему лицо, вкладывая в эти касания куда больше смысла, чем можно вложить в поцелуи.

– Привет. – Вигго с улыбкой обнял жену. Опустил руки на ее бедра.

Но Сиф уже и сама двигалась, пробуждая его и себя. Ее глаза, удивительно глубокие, как у сосредоточенного зверя, лучились безусловным и абсолютным теплом. Пышные серо-серебристые волосы закрывали груди. Вигго немного поработал руками, чтобы глаза увидели больше.

Сиф опять наклонилась к Вигго. Он принял ее поцелуй с той же жадностью, что и тринадцать лет назад.

Как только их тела закончили сообщать о любви, пронизывавшей их души, Сиф соскочила с кровати и направилась в душ. Раздался шум воды. Вигго заулыбался. Стоило больших трудов приучить Сиф к комфорту, коим окружали себя люди. Раньше она обычно уходила к горным ручьям, где приводила себя в порядок.

Вигго задумался. Что там сулят октябрьские сновидения в ночь на четверг? Как следует поразмыслить он не успел. Затрезвонил обычный домашний телефон у изголовья кровати. Они предназначались в основном для Сиф, которая имела довольно сложные отношения с техникой.

Вигго снял трубку, уже зная, кто звонит:

– Привет, мам.

– Доброе утро, Дмитрий Леонидович.

Улыбка на лице Вигго померкла. Некоторые привычки довольно живучи, а привычка Дианы называть сына по имени-отчеству могла пережить их всех.

– Господи, а как насчет моего нынешнего имени? Я ведь могу и приказать.

– Я не буду звать собственного сына каким-то там Вигго. А если прикажешь, как ты изволил выразиться, то я воспротивлюсь. И буду противиться до тех пор, пока не лопну. – Диана помолчала. – И пусть она тоже не смеет мне приказывать.

– Да брось, мам. – Вигго рассмеялся, находя этот разговор забавным. – Сиф оставила тебя в покое, как только всё подошло к логическому концу. Так что ты хотела?

– Твои крысы сводят меня с ума.

– Это крысы отца.

– А вот теперь уже ты сводишь меня с ума. Эти крысы – в честь твоего отца.

– Ну хорошо, я поговорю с ними. Что-то еще?

– Когда я увижу внуков?

– Сегодня. Мы же договаривались. Сразу после школы.

– Ладно, тогда до встречи, Дмитрий Леонидович. И я не передавала ей привет!

Вигго повесил трубку. Прислушался к шуму воды в душе. При желании он мог бы услышать возню червей под домом (они, кстати, довольно громко обсасывали мышиный трупик), но предпочитал получать информацию по старинке – в пределах возможностей человека. Сиф, насколько он знал, не ограничивала себя, а значит, слышала весь разговор, даже несмотря на шум воды.

– Дорогая, тебе привет от Дианы!

Он рассмеялся. Эта шутка была только для него.

Снизу донесся обиженный вопль.

Йели.

Только он мог орать так, словно поблизости лязгали заводские механизмы, которые нужно непременно перекричать. Ему ответил чистый голос Янники. Она обозвала его немытым тупицей. Им ответила Алва. Они растерянно смолкли, а потом опять подняли шум.

Вигго улыбнулся. Пора спускаться к детям.

4.

Всё опять из-за еды. Вигго понял это, как только спустился. По кухне-столовой с хохотом бегал Йели, цепляясь за углы дубового обеденного стола. За ним, вне себя от ярости, носилась Янника. С ее лба стекали остатки пшеничного хлеба и молока – и то и другое явно было смешано, заготовлено и пущено как снаряд.

Спокойно насыщалась только Алва. Она сидела на высоком стульчике и сосредоточенно жевала хлопья с молоком. Перед ней лежала раскрытая книга «Прекогниция: природа памяти и ее ошибки». Слева стояло блюдце с подмороженной говядиной. Розовые заиндевевшие ломтики отправлялись туда же – в рот, к молоку и хлопьям.

– И что стряслось на этот раз? – Вигго прислонился к перилам лестницы, готовясь услышать очередную душераздирающую историю.

– Да ничего, пап! Ничего! – В голосе Янники звучала обида. Она попыталась схватить Йели. Тот выскользнул из хватки как угорь. – Просто у нас завелась макака, швыряющаяся хлебом с молоком!

– Страшно подумать, а ведь раньше они швырялись какашками.

– Я просто показал твой рацион, сестренка! – Йели продолжил бегать, но Вигго подался вперед и мягко перехватил его. – Она съела мою порцию мяса, пап!

– Я не ела его, тупица! – рявкнула Янника. – Сколько можно повторять!

Тут до них кое-что дошло. Оба посмотрели на Алву. Та оторвалась от книги и с улыбкой накрыла ладонью блюдце с говядиной.

– Ну-ка, пусти меня, отец, – потребовал Йели суровым тоном. – Кажется, один книжный червяк решил грызть не только учебники.

Вигго послушно выпустил сына.

Теперь вокруг стола мчалась Алва, не забыв прихватить мясо раздора. Торопливо жуя его, она улепетывала от брата и сестры. Йели и Янника могли окружить ее, но тогда бы всё закончилось, а им хотелось повеселиться. Даже Алве.

Эта троица, выражаясь языком животного мира, была из одного помета.

И тройняшками, если выражаться языком людей.

Алва походила на Сиф. С ее личика не сходила печать вечных размышлений. Одевалась она скромно, но не без вкуса, словно напоминая себе, как должен выглядеть среднестатистический подросток. Черные сапожки, капроновые колготки, прямая белая юбка в серую клетку, джемпер в темно-красную полоску. Вигго всегда казалось, что Алве для образа не хватает очков с нулевыми диоптриями, но он никогда не говорил об этом дочери.

Йели же старался преуспеть буквально во всём, что требовало физических усилий. И для этого он был прекрасно сложен. Но это касалось почти каждого, кто превращался в волка. Сегодня Йели надел спортивные хлопчатобумажные штаны, белые кроссовки и футболку с лаймовыми брызгами. Лицом он походил на Вигго, но сам Вигго не припоминал, чтобы он в этом же возрасте обладал столь живой мимикой.

Янника занимала золотую середину между разумом и силой, но и она была далеко не проста. Ее мир базировался на чувствах и событиях, благодаря которым эти самые чувства рождались. В некотором смысле Янника всем сердцем верила в любовь, находя ее как пример в Вигго и Сиф. Она единственная украшала волосы, поэтому у нее на затылке красовалась багровая индийская заколка, прихватывавшая локоны с висков.

В плане одежды Янника опережала сестру, предпочитая бескомпромиссные заявления. В основном это были кожаные юбки и укороченные джемперы, открывающие живот. Правда, для школы она сдерживалась, поэтому к завтраку спустилась в приличной юбке, хоть и с декоративными заклепками, кедах и в пиджачке, под который надела футболку с недовольной физиономией древнего Айс Кьюба.

Различались тройняшки и цветом волос. Алве достался густой серебристый оттенок материнских локонов, Йели – темно-русый отцовский, а Яннике – серебристо-русый отлив. Только глаза у всех были серыми – того цвета неба, когда вот-вот прольется затяжной летний дождь.

А вместе они образовывали ураган Миккельсенов.

«Как хорошо, что у нас только эта троица», – вдруг подумал Вигго.

Тут спустилась Сиф, и беготня прекратилась.

Сиф робко приблизилась к Вигго и наклонила голову, просыпав волосы по плечам серо-серебристым каскадом. Она так поступала и спустя тринадцать лет, словно боясь, что ее присутствие не одобрят. Сейчас она растерянно оглядывала свою обувь – легкие спортивные тапочки для дома, казавшиеся ей неудобными и громоздкими. Сиф неуверенно коснулась своих потертых джинсов и бело-фиолетового свитера.

Вигго рассмеялся и обнял жену.

Она уткнулась ему в грудь, а потом подняла лицо. Ее серо-зеленые глаза, абсолютно чистые, как прозрачная вода ледника, смотрели с обожанием и детским удивлением. Взгляд как будто говорил: «Я буду одеваться как угодно, только люби меня». Вигго поцеловал ее.

– Да брось, мам, ты отлично выглядишь, – авторитетно заявил Йели, незаметно подвигаясь к Алве. – Ну да, шмотки рвутся, зато в них можно спокойно гулять.

Янника фыркнула:

– Гулять? Несчастный тупица! Мама надевает их ради папы. И смотрит она только на него.

– Да, мам. Что за дела? Разве мать не должна хоть иногда поглядывать на своих детей?

Сиф счастливо улыбалась.

Ее взгляд скользил по подросткам, но не поднимался к их лицам. Она могла смотреть только на Вигго – на человека, которого когда-то выбрала. Как он сам считал, это имело прямое отношение к природе Сиф. Она попросту не была способна обратить взгляд на другое существо, потому что видела всех разом. Вигго и сам не до конца понимал этого. Да и не стремился.

Главное – она любила его.

Разговор усыпил бдительность Алвы, и потому она упустила момент, когда Йели и Янника выхватили у нее из рук мясо. Обнаружив пропажу, Алва горестно взвыла. И теперь паровозик, огибавший столик, помчался уже в другую сторону.

В игру включилась Сиф, и всё окончательно смешалось. Теперь уже было неясно, то ли Алва догоняет брата с сестрой, то ли они бегут за ней и Сиф.

Вигго зашелся в смехе. Ему хотелось побегать с ними, но они обязательно что-нибудь опрокинут, если он присоединится. Вдобавок его беспокоил сон о Лиллехейме, пробудивший давние воспоминания. Часть из них была болезненной, несправедливой. Но так сказал бы человек, а не волк. Сам же Вигго примирился с собой. Однако это не мешало помнить, кем он был и кем мог стать.

Зазвонил кухонный телефон, и Вигго снял трубку.

– Резиденция Миккельсенов. Чем могу быть полезен?

– Вигго, это ты? Инспектор Квислинг.

– Да брось, Ролло, мы не в суде. Что стряслось?

– Ты ведь всё еще пишешь эти свои мерзости? Как думаешь, тебя заинтересует еще одна?

Ролло Квислинг был полицейским и работал в национальной службе уголовного розыска. Занимался в основном убийствами. Ну или тем, что могло сойти за таковые. Как правило, это касалось окрестностей Альты. Но лишь потому, что сам Ролло Квислинг ненавидел торчать в здании полиции округа.

– Что-то стоящее? – оживился Вигго. – Ты знаешь, Ролло, я не могу лепить в книгах истории всяких бродяг.

– Волки. Это касается волков.

Вигго замолчал, не сводя глаз с семьи. Те понемногу сбавили обороты, и теперь просто ходили вокруг стола, глазея на Вигго в ответ. Вчера они охотились, и это не было ни для кого секретом. Вернее, это не было секретом для стаи.

– Алло, Вигго, ты еще здесь? Поезжай к бару «Крутосваренные», если знаешь такое вшивое местечко. Мои люди проведут тебя куда нужно.

– Скоро буду. – Вигго повесил трубку и оглядел всех спокойным, чуть лукавым взглядом. – А мне немного мяса не осталось?

Кухню заполнили веселые визги и смех.

5.

Алва повернулась к матери. Остальные уже вышли на улицу, превратившись в золотистые силуэты октябрьского утра. Сиф переместилась за обеденный стол и теперь с детской непосредственностью вылавливала пальцами размокшие хлопья из молока и ела их.

– Погоди, мама, мы же не в лесу. – Алва взяла салфетку, вытерла Сиф руку, а потом дала ей чистую ложку.

Сиф благодарно улыбнулась. Алва попыталась по привычке поймать ее взгляд.

Безрезультатно.

Скорее всего, после их ухода Сиф задернет все шторы, снимет одежду и во мраке займется домашними делами, будто танцующая ведьма. Обычно так происходило, когда Вигго отлучался. Говорят, сколько волка ни корми, он всё смотрит в лес. И если с отцом, начавшим земной путь как человек, всё было понятно, то с матерью дела обстояли далеко не так просто.

Сиф олицетворяла собой всех волков мира, а ее полное имя звучало как Сифграй – имя из позабытых и страшных легенд. Но она пыталась быть лучшей женой бывшему человеку и хорошей матерью трем подросткам, которым человеческое нравилось куда больше волчьего. Пыталась изо всех сил, потому что приближалось это.

Под этим Алва понимала всё плохое, что могло случиться с их семьей. Она не умела, как Сиф, прозревать будущее, но могла его чувствовать. И сейчас все сенсоры девочки-оборотня говорили о надвигающейся беде.

– Алва, ты идешь? – позвал Вигго с улицы. – Твой брат уже бьет копытом землю.

– У меня не копыто, отец!

И тут же донесся смех Янники:

– О господи, мой брат – парнокопытное!

Они рассмеялись.

Алва улыбнулась. А еще прижалась к матери, надеясь получить ответы. Сиф обняла ее и нежно укусила за голову, как порой делают животные, когда пытаются показать свою любовь.

– Папа должен знать, – пробормотала Алва, рассчитывая, что это всё объяснит. Хотя бы ей самой.

Сиф хранила молчание, но все они каким-то образом знали, что у нее на уме. Знали без лишних слов. Информация просто вливалась в голову, неся образы и эмоции. Сами образы порой были тихими и неясными, как шепот лесных теней. Поэтому иногда Сиф формировала в принимающем сознании слова, чтобы образы не вызвали путаницы.

«НЕЗНАНИЕ – ЛУЧШЕЕ ЛЕКАРСТВО».

Алва ощутила, как внутри нее всё похолодело. Она словно была барометром, предупреждавшем о шторме. Но откуда он придет? И как его остановить? Или ей всего лишь чудилось, что всё начнется с них, с детей черного волка, вожака стаи? Вероятно, Йели, или Янника, или даже сама Алва – кто-то из них сыграет в этом не последнюю роль. Но как узнать наверняка?

– Йели слишком глуп для чего бы то ни было, мама, – наугад сказала Алва. – Ты поможешь нам? Мне так страшно. Страшно, что кто-то из нас… пропустит охоту.

Сиф еще крепче прижала ее к себе, словно укрывая от страха смерти, обитавшего в чердачной пыли. У Алвы задрожали губы. Она улыбнулась, выскользнула из объятий Сиф и, подхватив свой школьный рюкзак, направилась к двери.

6.

Алва задержалась, чтобы испросить у Сиф материнского благословения.

Пусть это было далеко от истины, Вигго нравилось так называть эти короткие беседы. После них Алва немного успокаивалась, прекращая беспокоиться за всех и каждого.

Коттеджи Лилунгсин заливало золотистое свечение, давно утратившее багряные тона рассвета. Йели поставил свой велосипед на подножку и теперь выводил из гаража велосипед Алвы. Янника смотрела с подозрением, словно позднее он планировал сунуть палку в колесо.

– Не суди брата так строго. – Вигго поигрывал ключами от пикапа. Он собирался уехать, как только дети отправятся в школу. – По крайней мере, Йели пытается.

– Дураки тоже пытаются казаться умнее, – возразила Янника.

Йели ахнул и совершенно отвратительнейшим образом показал язык. Надо сказать, Йели умел быть раздражающим и даже липким, когда хотел этого. Однако Янника прошла не через один подобный бой.

– Я где-то читала, что так делают коровы. Ну, когда теряют топливо.

– Какое еще топливо? – не понял Йели.

– На котором работают их мозги. Не знал? – Янника была сама благожелательность. – А для чего, по-твоему, коровы жуют траву? Чтобы работали мозги. Коровы – очень умные. Они даже написали учебник по географии, который ты в прошлый вторник склеил жвачкой. А ведь мог бы жевать и жевать, прокачивая мозги.

Йели в полнейшей растерянности взглянул на Вигго:

– Пап, у меня просто нет слов, понимаешь? Я могу ее только покусать.

– Для этого придется затащить ее в дом. А всё почему?

– Потому что на улице кусаться нельзя, – мрачно выдохнул Йели.

Он уже набрал побольше воздуха, намереваясь если уж не победить Яннику в честном споре, то как минимум переорать ее на манер спортивных болельщиков. Да так и замер с поднятой грудью.

По тротуару вышагивали Сименсены.

Эта пожилая пара жила по соседству. Йон Сименсен одевался неброско, предпочитая и без того старившие кофты, и носил очки в роговой оправе. Его жена, Батильтда Сименсен, выглядела как заправская лабораторная крыса – тощая, с удлиненным носом, запавшими глазками и стянутой рыжей паклей на затылке.

Йон и Батильтда переехали сюда пять месяцев назад. И первым же делом установили «товарищеское наблюдение» за последним коттеджем Лилунгсин – обителью Миккельсенов. В основном их интересовало старое поле за домом.

– Как дела у нашего любимого писателя? – спросил Йон, помахивая тростью. – Какие нынче в почете извращения для книжек?

Йели и Янника тотчас позабыли о дрязгах. На пороге показалась Алва.

– А сами-то хоть одну книгу прочитали? – Йели выглядел необъяснимо угрожающе, способным одним только своим здоровым видом переломить парочку скверных стариков. – Или вы только учебники по географии листаете, как коровы?

– И разве можно говорить об извращениях при детях? – поддакнула Янника.

– Мне показалось или они называют тебя отцом, дорогой Вигго? – Батильтда намеренно игнорировала младших Миккельсенов.

Вигго пожал плечами:

– Чего греха таить. Я и есть их отец.

Он признавал, что разница в возрасте бросалась в глаза. Ему на вид – двадцать шесть или около того, а детям, тоже на вид, – по тринадцать-четырнадцать. В каком же это возрасте они с Сиф, по мнению этих пуритан, соединились, чтобы родилось сие тройное потомство? Правда заключалась в том, что тогда, на Подкове Хьёрикен, Вигго получил от Сиф не только титул вожака, но и взрослое тело.

А взрослое тело – это территория взрослой ответственности.

Вигго стал отцом, хоть и не вполне понимал, как им быть. Он мог только опираться на воспоминания о собственном родителе, Леониде Хегае, писателе ужасов. И опять о себе какими-то окольными путями заявлял Лиллехейм. Как будто нечто решило вернуться. Именно сейчас. Спустя тринадцать лет.

Алва странно посмотрела на Вигго, но ничего не сказала.

– Мы помним, что ты – их отец, – сообщила Батильтда, и Йон, важно кивая, взял ее под руку. – И мы признательны, что ты до сих пор искупаешь грехи юности. Иначе развелось бы столько бродяжек.

– Это мы, что ли… – Йели осекся, когда Янника пнула его по ноге.

– К чему вся эта прелюдия, соседи? – поинтересовался Вигго.

Батильтда подбоченилась. Ее острый нос, казалось, заострился еще больше.

– Не подкармливайте бездомных собак, чтобы наш район и впредь оставался тихим и спокойным.

– Мы видели, как они шныряют по ночам на вашем поле, – вставил Йон. – Будто огромные голодные крысы.

– Так это мы шныряем, – сказал Вигго.

Его серые глаза смеялись, но таилось в них и нечто такое, отчего Йон и Батильтда растеряли весь пыл. Вдобавок детишки Миккельсен вылупились так, словно были голодными псами, глазевшими на мясную вырезку. Поспешно откланявшись, Йон и Батильтда направились в другую сторону.

Перед уходом Батильтда вскинула голову, как бы говоря, что разговор не окончен.

Утро было испорчено, но не окончательно. Солнце по-прежнему ярко золотило крыши домов и макушки. Вигго повернулся к детям.

– Чего замерли, детишки? Никогда склочных соседей не видели? Я к дяде Ролло, послушать его новую сказочку о волках, а вы отправляйтесь-ка в школу.

– Будет новый ужастик? – обрадовался Йели. – Ты обязан дать мне его почитать. Без меня у тебя только мазня соплями получится, пап. Сам знаешь.

– Посмотрим. – Вигго опять улыбался.

– Сперва географию и второй родной подтяни, – ввернула Янника, обращаясь к Йели.

– Какой еще второй родной?

– Коровий!

Она запрыгнула на велосипед и, громко гогоча, покатила по улице. Йели, шипя и вполголоса ругаясь, рванул следом.

– Я присмотрю за ними, папа, – со вздохом сказала Алва. – А ты, пожалуйста, присмотри, как вернешься, за мамой.

– Конечно, родная.

Алва села на свой велосипед и поехала за братом и сестрой. С велосипедных спиц срывались слепящие утренние искры. Вигго немного постоял, а потом пошел к машине.

Дядя Ролло обещал страшилку. Как подозревал Вигго, далеко не новую.

7.

Сиф тайком наблюдала за разговором Вигго и соседей.

Она стояла у широкого окна гостиной, прячась за шторой карамельного цвета, но не касаясь ее. Сиф понимала, что говорят эти люди, и прекрасно слышала сарказм в их словах. Старики напоминали ей злобных опоссумов, готовых в любой момент хлопнуться в обморок.

Нечто заставило ее повернуть голову. Алва назвала бы это прекогницией или шестым чувством, формой экстрасенсорного восприятия. Однако Сиф вполне хватало и того, что она должна была оглянуться.

Сиф всмотрелась в убранство коттеджа, в котором легко угадывались следы большой и шумной семьи. Дом изнутри был отделан дубовыми панелями и обставлен недорогой, но прочной мебелью, дизайн которой – крапчатые бежевые тона и мягкие углы – полностью удовлетворял потребность Сиф в естественном минимализме.

Правда, в семье оборотней ни о каком минимализме не шло речи.

Йели разбрасывал обувь и швырялся едой. Янника бросалась в ответ чем ни попадя и обожала драться ногтями и подушками. Алва же постоянно возводила курганы из книг, словно боялась упустить хоть одну букву. Но не это привлекло внимание Сиф – или обострило ее экстрасенсорное восприятие, как выразилась бы Алва.

Сиф быстро пересекла коридор, ведущий в северную часть дома, и прижалась лицом к стеклянной панели задней двери. Салатовые волны панели искажали перспективу, и Сиф распахнула дверь.

В лицо ударил ветер, несший душок спутанных трав с поля.

Глаза Сиф отыскали кромку леса. Деревья вдалеке стояли неестественно тихие, окутанные туманом, в котором золотилось солнце.

На границе поля и леса темнели два силуэта, точно исполинские черные пальцы, выбравшиеся из земли, чтобы поглазеть на синеву. Они растворились в дымчато-золотой утренней взвеси, как только Сиф обнаружила их.

Незваные гости.

Внутри Сиф ничто не дрогнуло. Она вернулась в дом и приготовилась посвятить себя домашним делам. Но сперва избавилась от неудобной одежды и всюду задернула шторы.

Глава 2. Намеки

1.

Тормоз заклинил заднее колесо, и на асфальте остался черный след. Но еще до того, как велосипед окончательно застыл, Йели спрыгнул с него. С трудом подавил желание сделать кувырок на школьном газоне.

– Ну и кто папочка, а? Сделал я вас, бабессы! – возвестил он, тыча пальцем в сестер.

Янника, которая, к слову, задержалась на светофоре, попыталась дотянуться до брата. Однако зацепилась высоким воротником кеда за педаль и с шумом растянулась. Йели зашелся в счастливом смехе. Продолжая трястись от хохота, помог сестре подняться.

На них оглядывались. Позевывая и вяло переговариваясь, учащиеся направлялись в Общеобразовательную школу Альты, разбредаясь по корпусам. Сценка с Янникой едва ли сделала их мысли более радужными. Тем более в четверг, когда неделя только перевалила в сторону выходных.

Янника растерялась. Ей хотелось обнять Йели и мимоходом хорошенько двинуть ему по шарам. Алва завела свой велосипед на велопарковку, а потом проделала то же самое с велосипедами брата и сестры. Ее донимали мрачные мысли, но даже и без них она бы не включилась в очередную игру детишек Миккельсенов.

– Как дела, бычара? – раздался звонкий голос.

Подошел Дагги Толлефсен, паренек с вдовьим мыском, сын местного аптекаря. Он тоже был ребенком стаи, одним из тех, чьи родители покинули Лиллехейм.

– Ты что же это, Дагги, назвал меня парнокопытным? – проскрежетал Йели.

Дагги опешил:

– Какая муха, Йель? Это же просто приветствие. Типа: «Как дела, чувак?»

– Она. – Йели мрачно показал на Яннику. – Она меня укусила.

– Он просто потерял свое топливо. Свое коровье топливо!

Йели взвыл, когда Янника, заливаясь хохотом, помчалась в школу. Она взлетела по ступеням и, миновав парадную дверь, устремилась в холл. На ходу оглянулась – и тут же врезалась в кого-то.

Через мгновение ее швырнуло на пол.

Она не просто отлетела от препятствия, как мячик от стены.

Ее намеренно отбросили.

На нее угрюмо взирал Нильс Нюгор, старшеклассник. Но знали его в школе не за рост или нрав дурной кобылки. У Нюгора неизменно пахло изо рта протухшей зеленью. Рядом лыбились его дружки, Спагетти Элиас и Хокон. Оба пытались походить на своего лидера и даже одевались примерно одинаково – ботинки на высокой шнуровке и обилие драной джинсовой ткани.

– Ты меня пнула, сука, – заявил Нюгор гнусавым голосом.

Губы Янники растянулись в улыбке.

– И поэтому ты ударил девочку в ответ, Нюгор? Боялся, что она окажется так близко, что почует падаль и немытые подмышки?

Какое-то время Нюгор размышлял. Спагетти Элиас попытался шепнуть ему на ухо, но Нюгор отпихнул приятеля.

– Падаль я вижу только перед собой, дочь писаки.

Янника нахмурилась. Однако вставать с пола не спешила, ожидая подвоха. Ее рывком поднял Йели – вот уже второй раз за утро. Многие задержались в холле – чтобы позырить, что к чему. Примчались Алва и Дагги.

Все следили за тем, что сделает Йели.

– Так-так, всё в порядке, – пробормотал он. – Что там отец говорил про такие случаи? А, точно. Будь как человек!

В следующую секунду все ахнули.

Правая нога Йели описала полукруг – сначала пошла назад, а потом рванула вперед – и впечаталась Нюгору в промежность. Глаза Нюгора полезли на лоб. С губ сорвался глухой стон.

Дружки Нюгора ринулись в атаку. Йели со смехом запрыгал. Хокон отвалил почти сразу, обиженно держась за разбитую губу. Остался только пыхтевший Спагетти Элиас, но и он поворачивался под ударами Йели, точно курица на жаровне под языками пламени.

Хокон выдернул из-за голенища пружинный нож.

– Пустишь его в ход – и сгинешь в лесу, – предупредил Дагги.

Что-то во взгляде Дагфинна Толлефсена подсказало Хокону, что именно так всё и будет: он воспользуется ножом и расплатится за это чем-то пострашнее обычных синяков.

Нож вернулся на место.

Тем временем Нюгор с ревом кинулся на Йели и обхватил его сзади.

Янника тихо зарычала.

– Я сам, Янни, не лезь! – Йели охнул, когда ему в живот впечатался кулак Спагетти Элиаса.

Алва отрешенно оглядывалась. Ей казалось, что школу затапливает сила, не имеющая формы и названия. Что-то вроде дурного сновидения, принесшего, будто прибой, в разум спящего грязь и кости. И вдруг прибой сформировался в нечто конкретное.

В руку, что остановила драку.

Посверкивая золотым перстнем на безымянном пальце, она явилась из толпы галдевших учеников и с хрустом сжала кулак Спагетти Элиаса. Перстень имел гравировку в виде Валькнута – фигуры из трех пересекающихся треугольников. Йели хорошо рассмотрел перстень, потому что тот некоторое время маячил у него прямо перед носом.

«Сердце Грунгнира! – изумился Йели. – Кто-то носит знак павшего в бою!»

На досуге он иногда просматривал различные символы, планируя сделать себе татуировку. Разумеется, без разрешения отца или одобрения стаи. Это ведь ерунда, верно? Одним из символов, завладевших вниманием Йели, был Валькнут, или Сердце Грунгнира. Еще его называли Узлом Павших, хотя подлинное историческое значение оставалось тайной.

Впрочем, одно Йели запомнил хорошо: этот символ обожали белые расисты.

Следом за рукой с перстнем показался ее обладатель.

Это был широкоплечий мужчина, имевший на удивление узкое лицо, как у придворного отравителя. Его короткие черные волосы были тщательно уложены, словно у офицера из фильма про военный госпиталь. Серый шерстяной костюм-тройка довершал необычный образ.

– В школе есть место только для учебы! – громогласно объявил узколицый. – Школа священна, как поле боя! Или вы хотите бесславно пасть прямо в этом коридоре?

Под взглядом его неприятных желтоватых глаз все разбежались. Даже Нюгор с компашкой засобирался. Почему-то никто не сомневался, что узколицый вправе приказывать.

– Мы еще не закончили, тройняшки Миккельсен! – выкрикнул Нюгор.

– Хочешь закончить распятым в кабинете директора, Нильс?

– А вы-то еще кто?

– Школьный надзиратель. Ступай.

Нюгор надулся и громко затопал по коридору. Спагетти Элиас тут же замахал руками, повествуя о божественном ударе, который едва не обратил сынишку Миккельсена в прах.

Йели поправил сбившуюся футболку:

– Хороший перстень, господин. И довольно мрачный. Игрушка только для белых, да?

Учитель внимательно посмотрел на Йели:

– В тебе много силы, мой юный друг. Но достаточно ли ее, чтобы справиться со взрослым?

Это прозвучало странно, если не сказать угрожающе. Йели, Янника и Алва обеспокоенно переглянулись. Они были последними, кто остался в холле. Даже Дагги смылся, опасаясь школьной кары.

– А теперь живее на уроки.

Янника проводила учителя долгим взглядом. Повернулась к брату.

– Если ты еще хоть раз запретишь мне лезть в драку, Йели, я протащу тебя на твоих же кишках! Я послушала тебя как единственного сына вожака. Но в следующий раз я отсажу тебе яйца, как брату!

– Подумаешь. – Йели тоже выглядел задумчивым.

– У меня плохое предчувствие, – вдруг призналась Алва.

– Господи, да ты вся в мать! Пошли уже, пока нам домой не позвонили из школы. Вы хоть представляете себе маму с телефоном в руках? Да она же сгрызет его от волнения.

Янника прыснула со смеху.

Алва последней отправилась на урок бухгалтерского учета к госпоже Бё. Она всё пыталась понять, чем же от нового учителя пахло. Да и пахло ли вообще? Узколицый словно маскировал свои ароматы, хотя это невозможно. Запахами клеймилось буквально всё: деревья, пот на коже, ветер, зимние облака. Даже оброненные чешуйки с когтей как-нибудь да пахли.

Но этот человек, похоже, не имел жизненных оттенков.

2.

Вигго свернул с дороги и подъехал к бару.

Сейчас вывеска «Крутосваренные», не так давно сверкавшая в ночи, ничем не выделялась. Повсюду царило изумрудно-молочное уныние. Насыщенный и глубокий темно-зеленый цвет давала бесчисленная хвоя, образовывавшая мглистые леса на склонах Пиков Митбо. В каких-то двадцати пяти километрах к северо-западу от Альты погода была совсем другой. Обычное дело для лесов, обсиживавших подножия гор.

На парковке уже стояли три полицейских внедорожника, одна «скорая» и две машины криминалистической службы. От одного внедорожника отлепился сержант Ханс Эспеланн. Ханс работал в полиции Альты задолго до того, как стая под предводительством Вигго покинула горы и пришла к людям. Ханс был старым и добродушным. А еще ему вдруг взбрело в голову, что на склоне лет не мешало бы выправить зубы.

С брекетами Ханс выглядел как неудачная помесь подростка и старика.

– Нормальная тачка, Вигго, – заметил Ханс. – Писатели неплохо зарабатывают, э?

Вигго обернулся. Он приехал на темно-синем пикапе Chevrolet Silverado. Такой же был у Эджила, отца Арне Петтерсона. Вигго помнил это так же ясно, как и многое другое. Он не нуждался в машине, чтобы добраться сюда, но было бы подозрительно, заявись он на своих двоих, обнаженный, неся под мышкой охапку одежды, будто беглый преступник.

Вдобавок в гараже томился желтый «Фольксваген Гольф». А это уже относилось к Лео и Диане Хегай, когда они приехали с сыном в Лиллехейм, еще не зная, как всё обернется. Вигго вдруг понял, что сентиментален. Иначе с чего бы окружать себя вещами, буквально кричащими о прошлом?

– Да, отличная машина, Ханс. Как раз чтобы впечатлять старушек с брекетами, а потом отвозить их подальше в лес.

Ханс скрипуче усмехнулся:

– На то он и заработок, чтобы баловать себя, да?

– Где Ролло?

Ханс поманил рукой и направился к тропинке, уводившей в лес сразу от столиков для пикников. Вигго ступил на чуть влажную траву, идя за полицейским. Им навстречу выбрел бармен-толстяк, работавший этой ночью. Он был в фирменном фартуке заведения. Фартук украшали следы свежей блевотины.

Вигго поспешно отвернулся.

Но бармену было не до того. Судя по пятнам на фартуке, он только что увидел нечто малоаппетитное.

– Всё так плохо? – поинтересовался Вигго, когда над их головами сомкнулась хвоя.

– Эт всё волки, – беззаботно отозвался Ханс. – Не ведают ни сна, ни покоя, засранцы. Им только дай задрать кого-нибудь. Но сейчас тот, кто управляет ими, знатно облажался.

В животе Вигго неприятно екнуло.

Тот, кто управляет ими.

Стая была безупречна во всём, что касалось заметания следов. В первую очередь это было связано с запахами, которые источали любые предметы и даже частички. Уносилось, закапывалось или уничтожалось всё, что могло вывести не к хищникам, а к людям. Да и носов, способных учуять промах, было немало.

– Похоже, намечается неплохой сюжет, – осторожно сказал Вигго, рассчитывая вытянуть из Ханса чуть больше.

– Какой еще, к черту, сюжет? Очередная волчья резня. Только на этот раз кто-то ударился в символы.

Это окончательно сбило Вигго с толку, и он решил увидеть всё собственными глазами. Впрочем, он и так знал, куда его ведут и что там найдется. Еще бы не знал. Ночью он собственноручно разбрасывал останки жертв, устраивая всё так, чтобы их нашли меньшее через месяц. Скажем, какой-нибудь турист с собакой.

Однако Ханс привел Вигго совсем к другому месту.

К месту, которое было на порядок ближе к бару.

Непростительно и небрежно близко.

Среди холмиков земли, усыпанных хвоей, бежал ручеек. Тени здесь были густыми, напитанными туманом. Над водой нависала чахлая сосна с больной корой. Под ней лежали обглоданные кости. От запекшейся крови они казались коричневыми и бугристыми.

Вигго не возражал, когда подчистую обгладывали мясо, но не позволял забирать кости, чтобы добыть костный мозг или вылизать всё добела. Люди должны понимать угрозы. Разумеется, это касалось людей определенного склада ума. Таких как вчерашняя троица, что заявилась в Альту с карманами, набитыми дурью.

И кто-то выложил их кости кругом.

Чертовски ровным кругом.

Сперва – череп. Потом – бедерная кость. За ней следовали лучевая и направленные к центру ребра. Затем шагали фаланги пальцев и всё остальное. Фаланг, к слову, было не так много. Сложно грызть руку и что-нибудь не проглотить при этом. Эта костяная комбинация повторялась еще два раза, с каждым разом всё уменьшаясь. Получалось какое-то сумасшедшее солнце ацтеков.

Но самое интересное находилось в центре «солнца».

Там лежал мертвый Аслак Лауритсен, городской краснодеревщик.

От круга поднялся Ролло Квислинг, полицейский инспектор, этим утром звонивший Вигго. Это был крупный мужчина, чей возраст только начал приближаться к сорока. С массивными ладонями и широким лицом, он больше напоминал лесоруба, которого приучили бриться и надевать полицейскую униформу. Впрочем, это не мешало Ролло любить клетчатые фланелевые рубашки, оставаться убежденным холостяком и по пятницам наведываться в какой-нибудь бар.

Обо всём этом Вигго знал, потому что зачастую составлял Ролло компанию в его Великом Путешествии Пятницы. Они редко пили что-то крепче пива, но лишь по той причине, что Ролло объезжал бары только с одной целью: показать, что закон не только не дремлет, но и живо интересуется всем, что происходит в городе.

Заметив писателя, Ролло мрачно усмехнулся:

– А вот и знаток ужасов собственной персоной. Как жизнь, Вигго?

– Всё еще теплится во мне, в отличие от этих. Привет, Ролло. Это и есть та мерзость, о которой ты говорил по телефону?

– Она самая. Что скажешь?

Вигго огляделся. Ему даже не пришлось изображать живейший интерес. Всё было не так – другое место, другое размещение костей, плюс Аслак в комплекте. Он вынул блокнот и сделал первые пометки, чем вызвал легкое неудовольствие Ролло. Полицейскому не нравилось, когда гражданские забирали с мест преступлений воспоминания, которыми впоследствии могли поделиться с репортерами. Но он доверял Вигго.

Через кости был перекинут мостик из пластиковых дощечек. Там сейчас балансировал фотограф, делая снимки одного из черепов. Торчали желтые флажки, обозначая точки интереса. Вигго обратил внимание на хвою под ногами. Полицейские были аккуратны, тщательно оберегая следы чьих-то хороших крепких ботинок. Но других в окрестностях Альты и не носили.

Со следами ботинок мешались отпечатки волчьих лап. Как понимал Вигго, это было сделано намерено. Кто-то умышленно потоптался у ручья, поглубже вминая конечности в рыхлый бережок.

Составив в уме примерную картину случившегося, Вигго взглянул на центральную композицию. Краснодеревщик Аслак Лауритсен был полностью голым. Это не так удивляло, учитывая, чем он вчера занимался, но полицейским знать об этом не обязательно. Бледную грязную кожу мертвеца покрывали хвойные иголки, будто крошечные окоченевшие червячки.

Подойдя чуть ближе, Вигго присел, подмечая детали.

Аслак Лауритсен лежал на левом боку. Его ноги и руки застыли в позиции карикатурного, мультяшного бега. Пенис скукожился и прилип к бедру, говоря о том, что перед смертью Аслак обмочился. На левой ступне – узнаваемые шрамы, полученные еще в Лиллехейме.

Вигго задумался. Краснодеревщика явно откуда-то притащили. Или принесли, потому что следов нет. От бара вчера ушли все, и ни у кого не было причин возвращаться.

Лицо краснодеревщика перетянула жуткая гримаса. Он скалился – но вовсе не в попытке явить волчью пасть. Изо рта вывалился обожженный язык. Глаза страшно выкачены, как при воздействии взрывной волны.

«Типичный мертвый мультяшка», – некстати подумал Вигго.

– А что говорят в баре? – спросил он.

Это было важно. Они оттащили барыг подальше в лес. Того требовало золотое правило: не сри там, где ешь. Однако же кто-то потрудился и принес их обратно. Что-то вроде – положи туда, откуда взял.

– А что в баре? – Ролло пожал плечами. – В баре всё тихо. Люди приходят и уходят, ничего не принося в эти края, кроме своих проблем и бед. Никто ничего не видел и не слышал. Разве что опять выли волки. И знаешь, что я заметил?

– И что же? – Вигго распрямился, всё еще оглядывая странный круг.

– У тебя нет ни одной истории про волков. Но ты всё равно носишься по окрестностям, изучая каждый укус.

– Я не люблю волков, Ролло. Буквально боюсь их. Но ничего не могу поделать с этим – с фактом их существования.

Ролло фыркнул:

– А вот я бы отдавал этим волкам половину своей зарплаты. В четырех случаях из пяти их жертвами становятся какие-то подонки. А эта троица, если судить по количеству черепов, – он кивнул на круг из костей, – явно имела виды на продажу дурмана и чего похуже.

– Шеф, если вам некуда девать половину зарплаты, так я завсегда возьму, – подал голос Ханс. Он стоял рядом, засунув руки в задние карманы форменных штанов. – Только свистните.

– Если я свистну, тебе придется сделать стойку, Ханс.

Все тихо рассмеялись, не переставая глазеть на чудовищную композицию. На ветку опустилась тундряная чечетка. Петь или чирикать она не решилась. Только смотрела на место ужаса, возникшее в таком прекрасном месте.

– Ладно, может быть, коронер хотя бы намекнет, кто это, – произнес Ролло.

– Это Аслак Лауритсен, краснодеревщик. – Вигго едва не добавил «хромой волк». – Мы у него как-то гарнитур заказывали. Живет на Ароннес. Ну, теперь, выходит, жил.

– Как жена? – осведомился Ролло таким тоном, словно и не сомневался, что Вигго знает буквально всех. В том числе и жертв.

– Да как сказать. Без изменений.

– Это ничего. Моя племянница не разговаривала где-то до пятнадцати. Что-то вроде психологического барьера. Когда-нибудь он разрушится. Когда-нибудь всё разрушится.

Вигго обнаружил, что инспектор внимательно смотрит на него. Пах Ролло вполне привычно: здоровым телом, лосьоном после бритья и своим неизменным утренним кофе с виски. Качество запахов обычно ухудшалось вместе с эмоциями. Однако запахи Ролло говорили о прежнем дружелюбии.

«Честная дружба волкодава и волка, – подумал Вигго, отводя взгляд. – Интересно, когда она закончится? Когда друзья решат, что нет ничего вкуснее глотки приятеля?»

– А по-моему, это ужасно, дамочки, – заявил старина Ханс. Он облизнул брекеты и поморщился. – А разве нет? Как по мне, это ритуальное убийство. У нас в Альте завелся маньяк с прирученными псами. И теперь он бродит по лесам, выискивая беззащитных туристов.

– И беззащитных торговцев дурью. – Ролло двинулся вдоль круга против часовой стрелки. Присел на границе, вглядываясь в воспаленное, но бледное лицо краснодеревщика. – Возможно, ты и прав, Ханс. Но это разрушает мою стройную теорию относительно волков. Хотел бы я знать, что именно его убило.

– Уксус, – подсказал Вигго.

Ролло с интересом обернулся, а Ханс скривился. Фотограф тем временем перепрыгнул ручей и принялся фотографировать с другого бережка. Среди деревьев мелькали серые куртки полицейских, осматривавших территорию за ручьем.

– Маньяк с бидоном уксуса, но со сворой, э? – Ханс всё еще морщился. – Я бы получше сюжетец придумал, уж прости.

Вигго улыбнулся. Уксусной кислотой смердело так, что ее уловил бы и человек.

– Принюхайтесь. Резкий такой запах. Чувствуете?

Все принюхались. Ролло не сводил внимательного взгляда с Вигго. А вот Ханс и фотограф тянули морды не хуже псов.

– Похоже на то. – Ролло распрямился, выглядя при этом довольно внушительно. – И всё же посмотрим, что скажет коронер.

Обязанности коронеров Альты исполняли Баккеры. В Лиллехейме они работали в городской больнице. Правда, там они занимались живыми, а не мертвыми. В любом случае Вигго не волновался. Когда волк-оборотень умирает, он переходит обратно к человеческой форме – со всеми ее грехами и заплатками. Не остается ничего, что озадачило бы коронера, будь он хоть трижды параноиком.

Из леса возвращались полицейские с двумя восточноевропейскими овчарками.

Вигго сделал последнюю пометку и убрал блокнот, поглядывая на приближавшихся собак. При желании он мог бы подавить их волю и естественную злобу, которая бушевала по отношению к волкам. Но всё равно оставалась вероятность, что овчарки привлекут лишнее внимание.

– Ну что ж, думаю, я всё. Мне еще нужно заехать к нашей бабуле и выяснить, что у нее там за проблемы с крысами. Заодно договорюсь о внуках на выходные.

– Крысы? Господи! – Ханса аж передернуло.

– Ага. – Вигго посмотрел на инспектора. – Спасибо за звонок, Ролло. Я жду подробности. Разумеется, те, которые никого не выбесят. Обещаю включить тебя в благодарность следующей книги.

– Ты меня и в прошлую не включил, – буркнул Ролло. – Скажи-ка лучше вот что, Вигго. Как думаешь, почему волки так неравнодушны ко всякого рода подонкам, что наведываются в Альту?

– Не знаю. Может быть, отребья вкусно пахнут.

Попрощавшись, Вигго заторопился вверх по тропинке. Когда он скрылся за деревьями, к ручью выбрались полицейские, перед которыми бежали овчарки.

– В окрестностях пусто, шеф, – доложил один из них.

Ролло замедленно кивнул. Он не сводил глаз с овчарок. Собаки обнюхивали место, где только что стоял Вигго. Одна заскулила и легла на живот. Ролло готов был поклясться, что овчарки боялись смотреть в сторону ушедшего писателя, не говоря уже о том, чтобы сделать шаг в том направлении.

– Шеф, сдается мне, вы что-то знаете, – заметил Ханс. За несколько лет работы он четко усвоил, что пронзительный взгляд начальства приравнивается к геморрою.

– Очевидно, я знаю недостаточно, – отозвался Ролло. Он оглядел подчиненных. – Ну что, продолжим докапываться до правды?

И они продолжили.

3.

Йели с любовью посмотрел на ссадины на костяшках, потом помахал Алве и приторно вывалил язык, демонстрируя его Яннике. Они занимали третьи парты, так что находились на одной прямой, если провести ее перпендикулярно рядам. Сам класс уже расселся, ожидая Лавранс, учительницу литературы.

Дагги, сидевший на второй парте, обернулся к Йели.

– Ты ведь понимаешь, что они поквитаются с тобой?

– Эти дебилы? Да они не знают, из какой дырки дует.

– Может, и не знают, но и не отступят.

– Разумеется, не отступят, – поддакнула Янника. – Нам придется тащить тебя, с переломами, в какую-нибудь ветлечебницу. Интересно, что скажет папа.

– Он мне не отец – он мне брат. – Йели поцеловал свой кулак. – Братан по крови, а уж потом всё остальное.

Янника собралась напомнить о родственниках совсем по другой крови, но вовремя прикусила язык. В класс вошел директор Стивен Нансен. Он был низким угодливым либералом с обширной лысиной и в ярком голубом галстуке. Директор слащаво улыбался. Следом прошествовал мужчина с узким лицом и золотым перстнем.

– У нас небольшая замена, и теперь кое-какие уроки будет вести новый учитель. Знакомьтесь, Халлстеин Орм.

Мужчина вскинул руку в нелепой пародии на индейское приветствие. Солнце впилось в жуткий громадный перстень и рассыпалось сверкающими осколками. У всех слегка заболела голова.

– А где же Лавранс, господин директор? – осведомился Йели невинным голоском. – Мы не можем хорошо учиться с такой-то текучкой.

– Госпожа Лавранс временно недоступна. Однако нам повезло получить за несколько дней до ее болезни заявку от господина Орма. И у нас не менялись учителя с прошлого года, Миккельсен. Так что замолкни и приготовь рот для вопросов по делу.

– Но я не могу одновременно молчать и спрашивать! Как это вообще возможно?

Директор с виноватой улыбкой воззрился на нового учителя.

– Идите, я разберусь, – сказал узколицый.

– Уверены?

– А вы считаете: сомневаться в навыках коллеги перед всем классом – это хорошее начало?

На скулах директора Нансена заиграли белые пятна. Он нервно рассмеялся и вышмыгнул за дверь. Такого поворота никто не ожидал.

– Итак, попробуем сначала. Меня зовут Халлстеин Орм, но вы можете звать меня Хати.

– Совсем как Хатико! – ввернул кто-то от окна, и класс заржал.

– Совсем как Хатико, – согласился Хати, разминая шею, – если вы хотите получить в моем лице ненавистника. А ненависть имеет привычку копиться и проливаться в самый неподходящий момент, согласны?

Никто не засмеялся. Учебники вдруг показались необычайно интересными.

Алва не сводила глаз с нового учителя. Его узкое лицо не давало ей покоя. А когда Хати уселся и надел очки, Алва поняла причину своих страхов.

Новый учитель напоминал сказочного волка. Только этот волчара переоделся не бабушкой, чтобы слопать девочку с пирожками, а учителем. Да такой мог обманом сожрать целый класс! Беспокоило это Алву и по другой причине. Волки Альты меняли тела. В основном это происходило в полнолуние, но оборотень мог воззвать к звериной сути и в любое другое время, когда царила тьма.

«А этот Хати словно намеренно оставил часть волчьей морды, – заключила Алва. – Как напоминание… Но он не волк!»

Она посмотрела на брата с сестрой. Те внимательно разглядывали нового учителя, прислушиваясь к каким-то своим мрачным мыслям.

– Поговорим немного о германо-скандинавской мифологии. – Хати сцепил пальцы и оглядел класс поверх очков. – Йели Миккельсен, оторвись от стула, побеседуем.

Йели с неохотой поднялся и принял вешалочную позу, говорившую о пренебрежении к уроку и вообще к образованию.

– Расскажи мне о Рагнарёке.

– А че тут рассказывать? – Йели насупился. – Сказка как сказка. В главной роли – чудища и боги, кошмарившие друг дружку.

– Что за боги? Что ты о них знаешь?

Йели горестно вздохнул и поднял глаза к потолку.

– Ну, там есть всякие Одины… И Торы… И прочие…

– Как всё началось? Отвечай немедленно. Не таясь!

Покалывающее напряжение между Хати и Йели почувствовал весь класс.

– С волков, господин учитель. Всё началось с волков, – наконец сказал Йели. – Это всё, что я помню, а на остальное мне плевать.

Ко всеобщему удивлению, Хати произнес:

Гибнут стада,

родня умирает,

и смертен ты сам;

но смерти не ведает

громкая слава

деяний достойных. 1

На Йели это произвело сильное впечатление. Алва сразу поняла, что Хати задел некую чувствительную струну в душе брата. Она уже собиралась вмешаться, но ее опередила сестра.

– Рагнарёк не входит в школьную программу этого года, господин учитель, – сказала Янника, вставая со своего места. – Если хотите поставить этому балбесу двойку, то просто влепите ее. Только не держите его так, пока он не разревелся.

Повисла тишина.

Потом кто-то рассмеялся.

И вот уже весь класс содрогался от смеха. Даже сам Йели заржал. Хати показал ему, чтобы он сел, и начал вполне обычный урок. Говорили о современной поэзии, но это никому не было интересно. По крайней мере, тройняшкам Миккельсенов.

После урока Хати ушел проводить следующее занятие.

В коридоре тройняшки натолкнулись на Нюгора и его прихвостней.

– После уроков, – проскрежетал Нюгор. Смотрел он только на Йели. – У полосы.

– Ага, сегодня мы тебя немножечко побьем, – поддакнул Спагетти Элиас.

Хокон громогласно рыгнул, и вся троица заржала.

– Один против трех? – удивился Йели. – Вы бы хоть бинтов захватили, потому что на ваши побитые рожи никаких подорожников не хватит.

Школа имела свои места для драк. На разборки юных джентльменов приглашали довольно просто. «У лючка». «У теплицы». «У вертушки». И все сразу понимали, что «у лючка» – это старая бойлерная, а «у вертушки» – это сломанный уличный турникет. «У полосы» же означало, что комбатанты встретятся за стадионом.

Янника сурово зыркнула на Нюгора:

– Я буду с Йели. Два на три.

Нюгор переменился в лице. Йели расхохотался.

– Выкусил, Нюг? Моя сестра мигом из тебя всю вонь выдавит, как из тюбика.

Алва предпочла обойтись без лишних слов. Она ударила кулаком Нюгора в грудь. Ударила как настоящий мальчишка. Пусть Алва и походила на Сиф больше остальных, но и от Вигго она получила немало. Вызов принят и брошен – именно об этом сообщил ее кулак.

– Три на три, Нюг, – спокойно сказал Йели. – Ну что, сами справитесь или отцов позовете?

– Сами. Уж с такими-то разберемся сами, – промолвил Нюгор.

Всё еще потирая место удара, он поманил за собой дружков. Вскоре они, злопамятные и распаленные, растворились в толпе учеников.

Дагги с восторгом следил за происходящим.

– Я с вами, тройняшки!

Йели осадил его:

– Ну ты чего, Дагги? Считать, что ли, не умеешь? Три на три. Остались только билеты в зрительский ряд.

Дагги приуныл. Но еще больше он приуныл, когда Янника принюхалась, покраснела и бросилась вверх по лестнице, пробивая себе дорогу локтями.

– Ну что за дела? Он ведь просто человек! Даже на языке липко!

Йели обнял приятеля. Дагги давно сох по Яннике, как подсолнух без солнца, но сама она избрала другой объект для обожания.

– Наш отец, вообще-то, тоже когда-то был просто человеком.

– Ты ошибаешься, Йели, – возразила Алва. – Он был не просто человеком. Он был нами.

Йели и Дагги приоткрыли рты от удивления. Алва вздохнула.

– Он был подростком – глупым и ни черта не понимающим.

Это они поняли. На их лицах воссияло что-то вроде гордости.

4.

Вигго ехал по западному шоссе.

Позади остался бар с липкими полами и такой же липкой стойкой. Именно там три недалеких человека решили, что могут толкать всё что угодно. И где угодно. Только вот путь местных дельцов начался и закончился с распродажи собственных костей.

Размышляя над этим, Вигго ощущал, как внутри сражаются волк и человек.

Волк утверждал, что всё хорошо. Что стая не оставила ничего лишнего. И в качестве основного аргумента волк приводил чистые и спокойные ароматы ручья, пусть и сбрызнутые кровью. Пахло там, чем и положено, – местом преступления, лишенным какой-либо полезной информации.

«А как же тело краснодеревщика? – возражал человек. – Если так подумать, то очень даже похоже, что стая оставила кое-что».

«Люди не настолько хорошие следопыты. А выслеживать огромных волков, в которых превращаются горожане, их никто не учил».

«А если появится тот, кто их научит?»

Это взволновало Вигго. В лесах появился кто-то еще. И этот кто-то знал, чем занималась стая. И не просто знал, а поймал одного из них за шкирку и бросил прямо на остатки кровавого пиршества. Столик с пиршеством неизвестный, к слову, тоже не поленился передвинуть.

– Ты знаешь, кто мы, – пробормотал Вигго. – И ты очень осторожен. Настолько осторожен, что прищучил хромоножку. А еще ты знаешь, как скрыть свой запах.

Выходило так, что на след стаи вышел какой-то душевнобольной охотник. Неожиданно мысли Вигго потекли в другом русле. А смог бы этот охотник остановить Сифграй, когда она только появилась в Лиллехейме? Сумел бы прикончить ее и тем самым освободить всех, кого она поработила?

Впрочем, себя Вигго не считал порабощенным.

Как только он обрел нового себя – Ульфгрима, если угодно, – его переполнила холодная ярость. На той вершине он четко знал, что нужно сделать. И сделал это. Приказал убить сумасшедшую мать Дэгни. Настолько сумасшедшую, что она изводила своих дочерей и мужа, которому вдобавок изменяла. А потом Вигго лично поквитался с Шакальником – местным психопатом, с которого всё и началось.

Но что делать дальше – Вигго тогда не знал.

Он понятия не имел, как быть огромным черным чудовищем, чей рассудок обрел бритвенную, звериную остроту. К счастью, ответы были у Сифграй. Она увела всех в горы – повела за собой в камень, научила ходить сквозь него, просачиваться, как вода.

Там Вигго набирался сил. Они путешествовали внутри гор, как какие-нибудь ушастые гномы, иногда выбираясь в леса, чтобы поохотиться. Сифграй словно прятала их, берегла от чего-то. Это полностью соответствовало желанию самого Вигго: перейти с рациона из людей на мясо поглупее.

Получив новые силы и новую судьбу, Вигго повзрослел. Не только ментально, но и физически. Он получил тело мужчины, которому, судя по ощущениям, было около двадцати шести лет. В этом возрасте Вигго и застрял. Возможно, навсегда. Когда он впервые совершил обратное превращение – из волка в человека, – то долго не мог оторваться от своих рук.

Это были руки мужчины – крепкие и молодые.

За этим глупым делом, созерцанием собственных конечностей, его и застала Сифграй.

Стая пребывала в привычной послеобеденной полудреме, заняв карстовую пустоту одной из Скандинавских гор. Они прекрасно видели в кромешной тьме, и потому Вигго без проблем рассмотрел свою жену. Сифграй обратилась в человека. Но не в ту зловещую женщину, что истязала Вигго в сновидениях, а в уютную и красивую девушку.

От ее волос и кожи отражался несуществующий лунный свет, и Вигго ощутил, что находится на берегу кристаллического горного озера. Парит в его радужных серебристых бликах, будто рыбка. Возможно, они и впрямь перенеслись в одно из таких мест. Как бы то ни было, они стали настоящей парой, когда их тела соединились.

Чуть больше года волки провели в скалах, слушая, как бьются сердца гор. Но пришла пора выйти. И не в последнюю очередь потому, что родились Алва, Янника и Йели. Сифграй не противилась этому, хотя и испытывала определенные трудности, связанные с переходом в мир людей.

Выбор пал на Альту, небольшой городок, расположенный южнее Пиков Митбо. Несмотря на скромные размеры, он был крупнее Лиллехейма примерно в три раза. Тут они столкнулись с трудностью. Стая насчитывала чуть больше трехсот голов, а такое количество дикарей, внезапно спустившихся с гор, обязательно вызвало бы вопросы.

К счастью, среди волков нашлись те, кто сохранил достаточно сбережений на счетах, чтобы приобрести недвижимость. Переселение заняло следующие два года. Пока одни обживались в лесу, другие готовили им места в Альте.

Наконец шоссе вывело Вигго в город. Потянулась улица Кромвес, еще одна городская окраина, облюбованная волками.

Вот-вот должен был показаться дом Дианы.

5.

Вигго повернул на подъездную дорожку и увидел Турбена, последнего из двух братьев Рёд. Они в свое время обнаружили ногу Сары Мартинсен, бедной девочки, ставшей первой жертвой волков. Сейчас Турбен держал лавку с рыболовными снастями на нижних улицах Альты. Проходя все стадии подчинения Сифграй, он не только собирал кровавую жатву в Лиллехейме, но и имел вполне конкретный контакт с Дианой.

Вылезая из пикапа и беря с собой ноутбук, Вигго крикнул:

– Эй, Турбен, не надо убегать всякий раз, как только мы встречаемся.

– У меня есть выбор, Вигго, – на ходу отозвался Турбен. Он хмурился и прилагал усилия, чтобы у него не дрожали ноги. – Ты должен понимать это. Это не то же самое, что встретиться… где-нибудь еще.

Вигго на прощание помахал рукой.

Да, он понимал. Волки не имеют сил противостоять Ульфгриму, но в форме человека могут запросто послать Вигго в задницу. Правда, так еще никто не делал и вряд ли сделает. Турбен был одним из первых, кто пользовался этой странной свободой. Он подкатывал к Диане и побаивался ее сына. Вполне жизненная ситуация.

Диана стояла на ступенях коттеджа, вертя в руках бумажный сверток и крошечную коробочку. Возраст чуть добавил седины в волосы Дианы, напоминавшие оттенком свежую каштановую карамель. В остальном она застыла в возрасте Лиллехейма. Глаза Дианы сердито сверкали.

– Боже, я прям слышу, как ты опять поддразниваешь меня, – сказал Вигго, обнимая мать. – Что за запах?

– Этот идиот помочился на вату, а потом положил ее в коробочку и принес вместе с мясом. Если я чего-то и не понимаю, так это почему в нашей новой жизни нельзя сохранить старые способы ухаживания.

– Он же волк.

– Но это не означает, что нужно мочиться направо и налево. И тебя это тоже касается, Дмитрий Леонидович. Только не в моем доме.

– И всё-таки поддразнила.

Они рассмеялись и прошли в дом.

Свой небольшой коттедж Диана содержала в идеальной чистоте. Стекла шкафчиков и ореховый паркет сверкали, а столешницы из кварцевого агломерата казались начищенными воском. У нее всегда были наготове чехлы для мебели. Она никого не подпускала к своему жилищу для уборки. И по вполне понятным причинам избегала Сиф.

Сейчас Диана подрабатывала на радио, зачитывая прогноз погоды в передаче «Бродячий треп», и неизменно оказывалась права, когда говорила обо всех этих циклонах и ветрах. А еще предпочитала, чтобы у нее в доме говорили на русском.

– Дим, ты должен угомонить своих крыс. – Диана швырнула сверток с мясом на кухонный стол. Достала поддон для духовки и специи. – Эти дьявольские создания сводят меня с ума. Долго это будет продолжаться? Почему ты не заберешь их себе?

– Сиф они не нравятся.

Диана внимательно посмотрела на Вигго:

– Значит, они очень нравятся мне. Я буквально люблю их. Но ты должен появляться чаще. Это успокаивает их.

Вигго понимал, что в первую очередь это успокаивает Диану, а не крыс, но не стал развивать эту тему.

– Я подумываю смотаться в Лиллехейм. Точнее, не туда, а к ребятам. Ну, которые пережили весь тот бедлам и остались собой.

– Уж не хочешь ли ты сказать, Дмитрий Леонидович, что вознамерился обзавестись новыми хвостатыми дружками?

– Да нет же. Просто хочу проведать Арне и Дэгни. Мне кажется, что-то происходит. Что-то непонятное. Это как появление твоего облака, с которого всё началось.

Диана резко села, чуть не упав со стула. Вероятно, жестоко говорить так, но Вигго не знал другого способа перейти к сути. Диана до сих пор винила себя в том, что привезла семью в проклятый прибрежный городок волков и смерти.

– Дим, тебе не нужно ничего придумывать, если ты хочешь проветрить мозги.

– Называй меня Вигго, как это делают остальные.

– Я не остальные, и ты знаешь это. Знаешь это так же хорошо, как и я знаю, что Вигго Миккельсен – это производное от Вигго Мортенсена и Мадса Миккельсена.

– Ты серьезно? – не поверил Вигго, понимая, что Диана, скорее всего, права.

– Это ваши любимые актеры. Твои и отца. Арагорн, сын Араторна. Ганнибал. Вам нравилось одно и то же.

Вигго поперхнулся смехом. Всё-таки он сентиментален. Но кто обвинит в этом громадного оборотня, которым против воли стал стремительно повзрослевший подросток?

– А что там насчет проветрить мозги?

– Необязательно искать причины, чтобы побыть одному. – Диана достала из свертка отличную баранью ногу. Принялась натирать мясо копченой паприкой. – Иногда хочется отдохнуть от всех и прежде всего от себя. Ты меня понимаешь?

– Отец тоже так делал?

– Ну, он писал книги, а в них он бывал где угодно и как угодно далеко. Совсем как ты.

Вигго тоже писал. Может, и не так хорошо, как отец, но вполне сносно. В конце концов писатель – это прежде всего усердие, а уж потом какой-никакой опыт.

Он поднялся, намереваясь отправиться в подвал, но Диана строго взглянула на него.

– И на сколько ты хочешь взять отгул, Дмитрий Леонидович?

– Думаю, за ночь обернусь. Только возьму кое-кого в компанию. Надеюсь, Андеш будет не против.

– А вот это правильно. Очень правильно. – Диана отвернулась. Ее руки обхаживали мясо, а губы что-то бормотали.

Она вдруг показалась Вигго сильно постаревшей. Чуть ли не старухой, выжившей из ума. Отбросив эти мысли, он направился в подвал и включил свет.

Вопреки заявлениям Дианы, крысы вели себя хорошо. Подвал коттеджа был заставлен двенадцатью стальными клетками. В каждой находилось по меньшей мере пять-шесть грызунов. Они сидели без еды. Сидели так днями, пока в клетке не осталась бы самая злобная крыса. Она должна была выжить, питаясь мясом сородичей. Подобный эксперимент по выведению крысы-каннибала проводил Лео Хегай, отец Вигго.

Сам Вигго не до конца понимал желание отца обзавестись живым орудием уничтожения других грызунов, но неожиданно проникся этой идеей. Раньше он тоже стравливал крыс, хоть и находил это довольно жестоким.

Однажды ему удалось-таки вывести крысу-каннибала. Вигго обнаружил ее как-то утром. Она лежала на обглоданных трупиках и спокойно дышала. Как будто случился некий слом, и крыса, вконец обезумев, перебила всех сородичей в клетке, хотя для выживания ей хватило бы и одной жертвы. Вигго окрестил крысу Джимбо и выпустил на волю.

Теперь Джимбо должен был истреблять крыс Альты.

Больше вывести крыс-каннибалов не получалось. Диана тайком подкармливала обитателей подвала, убирала за ними и покупала новых, если кто-то умирал. Надо признать, Вигго это вполне устраивало. Он исполнил желание отца и успокоился.

Вигго прошел к своему второму рабочему месту, первое находилось у них с Сиф дома, и положил сумку с ноутбуком на стул. Потом оглядел лоснящуюся сытую армию.

– Я не могу вас выпустить, чтобы не навредить городу. А охотиться на вас ниже моего достоинства. Но я попрошу Диану, чтобы она не покупала вам товарищей. Возможно, тогда ваш крысиный приют закроется сам по себе.

Достав ноутбук, Вигго уселся за небольшой столик. Включил настольную лампу.

– Лиллехейм, Лиллехейм… Чего же ты от меня ждешь, Лиллехейм?

Он вспомнил рассказ «Кладбище под кроватью», который читал незадолго до того, как отец, превратившись в волка, попытался его прикончить. Там говорилось о загадочных существах, разбивавших каждую ночь под кроватью всамделишнее кладбище. Вигго тоже решил поработать с крошечными злодеями.

Первое, с чем столкнулись волки, пытаясь пройти обратную социализацию, – это необходимость заработка. Большинство просто вернулось к своим прошлым профессиям. Кое-кто даже обзавелся новыми личностями, чтобы отсечь связи с Лиллехеймом. Волки способны на многое, особенно когда действуют сообща.

Вигго, в отличие от остальных, на тот момент еще не обрел себя в жизни – в человеческой ее половине. Тогда он подумал об отце и его незаконченном романе. Связаться с агентом Лео Хегая не составило труда, как и продать ему сырую, чуть доработанную рукопись умершего писателя. Тут Диана и Вигго постарались вместе.

Сам Вигго писал под настоящим псевдонимом, как бы комично это ни звучало.

Дмитрий Хегай – так знали читатели Вигго Миккельсена, огромного и страшного волка, разводившего крыс в подвале у мамы. Отцовский агент протолкнул его первую книгу. Она показала вполне себе уверенный старт, но отцовский агент умыл руки, и Вигго пришлось обзавестись собственным представителем. К счастью, он нашелся в стае.

Посмеиваясь, Вигго вбил в строку название рассказа про своего крошечного злодея.

«Крот Синяя Борода».

6.

Яннику вел запах. Чуть горький и сладкий, как аромат персиковой косточки. Даже резкие солоноватые всполохи казались Яннике прекраснейшим изыском. Она была так увлечена ароматом, что не замечала за спиной молчаливо следовавшей Алвы.

Феликс Густавсен разговаривал с приятелями. Это был обычный паренек с норвежскими глазами и трогательной улыбкой. В будущем он мог стать юристом или художником. Именно это и привлекало в нём Яннику – разноплановость, открытость всему новому. А дружба с девочкой-оборотнем вполне вписывалась в новые горизонты.

– Янни! – Лицо Феликса засияло. – Иди к нам, ну же. Как ты меня находишь, а? Это что-то вроде телепатии?

– Какой же ты тупица, – скривился один из его дружков. – Она тебя выслеживает, как долбаный сталкер.

Янника ахнула. Ее, в общем-то, справедливо обвинили. Она взяла Феликса за руку, и тот смутился, но потом собрался и крепко сжал ее пальцы в ответ.

– Я ищу и нахожу хороших людей, а плохих сшибаю, как поганки. Привет, Феликс.

– Привет, Янни.

Они смотрели друг на друга, как два счастливейших идиота. По крайней мере, дружкам Феликса казалось именно так. Кто-то засунул палец себе в рот и показал, что его сейчас вырвет. Они рассмеялись и отошли.

– Погуляем сегодня вечером? – предложил Феликс. – Я приду с картошкой фри, а ты приходи с солью. Но, чур, каждый ест свое!

Янника слегка покраснела. Ее руки сами сцепились в замок и опустились, а тело вдруг заиграло плечами. Янника не понимала, что с ней происходит и нужно ли это как-то сдерживать.

– А может, прогуляемся немножко сейчас, а?

Феликс порывисто кивнул и огляделся, размышляя, куда бы им отправиться. В сущности, это не имело значения: они были счастливы и в школьном коридоре. Янника потащила его в пустой класс. Это помещение предназначалось для художников, однако мистер Голстер заболел, так что все занятия отменили до понедельника.

Они прошествовали мимо мольбертов с незаконченными портретами. Некоторые из них были очень красивы. Янника видела красоту везде. Она втолкнула Феликса в уголок к пустым тубусам, которыми мог воспользоваться любой учащийся, если хотел продолжить работу над заданием дома.

Феликс нервно улыбнулся:

– Видимо, так это и происходит: мальчик боится, а девочка – нет.

– Я хочу кое-что сделать.

– И что же это, Янни?

– Это просто, как каменный цветок.

– Но таких цветков не быва…

Янника оборвала его поцелуем.

Их губы были неумелыми, но отзывчивыми. Яннику с головой захлестнуло странное чувство. Это была не просто любовь. Это было нечто большее, как кружевной птичий крик в синеве.

Судьба.

Вселенская предопределенность!

Сама того не замечая, Янника зарычала.

Глаза Феликса полезли на лоб, а его шея вздулась, точно там вырос горб. Верхняя губа паренька обнажила набухшие кровоточащие десны. Феликс вскрикнул и перешел на булькающий вопль, когда нарост на шее лопнул.

Там влажно поблескивала шерсть.

Феликс Густавсен, мальчик, с которым дружила Янника, превращался в волка.

И происходило это не ночью и даже не в полнолуние где-нибудь за городом или в лесу, а прямо в школе. Посреди класса для рисования, в ясный октябрьский денек.

Не помня себя от страха, Янника отскочила. И в испуге отпрыгнула еще дальше, когда в класс ворвалась Алва.

– Я так и думала, боже! Я знала! Отойди от него подальше, Янника! Живее!

Но Янника и без того пятилась, не сводя испуганных глаз с Феликса.

Он упал на четвереньки и зарыдал. Шерсть пропала, словно ее и не было вовсе, но из шеи всё равно текла кровь, заливая воротник голубой рубашки. Руки и ноги Феликса пришли в движение, напоминая попытку наскрести что-нибудь с пола. Наконец ему удалось сорваться с места.

Феликс выскочил из класса. В его глазах застыло беспросветное отчаяние. Последний взгляд он адресовал Яннике. Она бросилась за ним, рассчитывая всё объяснить. И сдалась. Да как такое вообще объяснишь?

– Вот и правильно, – сказала Алва. Она отвернулась, когда Феликс пробегал, боясь еще больше навредить ему, и теперь осторожно оглядывалась. – Правильно. Пусть думает, что всё это – дурная греза.

У Янники дрожали ноги. Она плюхнулась на один из стульчиков, на которых сидели художники, пока срисовывали все эти яблоки, груди и персиковые ягодицы. Любовь к Феликсу теперь ощущалась как зловещее предзнаменование страшной и неотвратимой беды.

– Так вот как у них было, – простонала Янника. Она вскинула голову и опустила ее, обнаружив, что сверху потолок, а не луна, на которую можно повыть.

– Ты про папу и маму? – Алва осторожно выглянула в коридор. Там наблюдалась небольшая суматоха.

– Да. Только папе не говори.

– А маме?

– А мама, наверное, и так знает. Еще бы не знала. – Янника подняла покрасневшие глаза. – Как думаешь, у Феликса всё хорошо?

Алва вздохнула. Взяла стул и села к сестре. Обняла ее. Плечи Янники дрожали.

– У Феликса всё будет прекрасно. Ты ведь знаешь, как это бывает. Мы буквально рвемся на части, но потом сшиваемся воедино. Это не только физиология волкоголовых, но и та сила, которой обладала мама, а теперь и все мы.

– А у него не останется шрама?

– Нет, конечно, глупая.

Однако Феликс так и не оправился полностью от случившегося.

7.

Нюгор ворвался в туалет, гулко хлопнув дверью.

Следом ввалились Спагетти Элиас и Хокон. Все трое направились к зеркалам. Там они угрюмо уставились на свои побитые физиономии. Относительно чистое лицо было только у Спагетти Элиаса. Но зеркала – они же тупые, неспособные показать отбитые бока. Нюгор мрачно трогал синяк под глазом, а Хокон проверял разбитую губу.

– Чертов ушлепок, – наконец сказал Нюгор. – Нас ведь было трое!

– А теперь и их будет трое, – осторожно заметил Спагетти Элиас.

– Да хоть пятеро! Нас-то один отмудохал!

У противоположной от зеркал стены находились кабинки с красными дверцами. На дверцу второй кабинки легла рука. Она бесшумно опустилась сверху и перекинула пальцы наружу. На безымянном горел тяжелый золотой перстень. Рука толкнула дверцу и придержала ее. В проеме возник Хати.

– Чертов ушлепок, – повторил Нюгор. – Наверное, наяривает у себя дома любимого кокер-спаниеля, вот и научился так прыгать.

Спагетти Элиас визгливо рассмеялся. Он обхватил руками несуществующую собачку и задвигал тазом, показывая, как именно это происходит.

– Но вы ему покажете, – проговорил Хати, не покидая своего места. – Покажете этому ушлепку, где раки зимуют.

– Но мы ему покажем. – Нюгор свирепо вытаращился на свое отражение. – Вот увидите, мы покажем этому ушлепку, где раки зимуют.

Хати расплылся в широкой, почти что волчьей улыбке. Глаза потемнели от клокотавшей ненависти.

– И шкур этих поимеете. Взгреете у всех на глазах.

– Ага, – важно кивнул Хокон, – и шкур этих поимеем. И пусть все позырят на это!

Спагетти Элиас опять зашелся в визгливом смехе. И опять продемонстрировал, как это случится. Его нынешние движения не отличались от предыдущих.

– Только у вас почему-то нет ножей, – сокрушенно покачал головой Хати.

– И какого хрена у нас нет ножей? – воскликнул Нюгор.

Хокон вынул из-за голенища пружинный нож, растерянно посмотрел на него, потом пожал плечами и выкинул нож в мусорку.

– В натуре.

Нюгор поднял правую руку и локтем саданул по зеркалу. Там возникла трещина. Нюгор ударил еще раз. В раковину посыпались блестящие осколки. На лице Хокона отразился поросячий восторг. Не прекращая глупо лыбиться, Хокон принялся колошматить локтями свое зеркало. Только Спагетти Элиас продолжал дергать тазом и руками, показывая, как они всех уделают.

– Дело за малым, сосунки, – улыбнулся Хати.

– Дело за малым, парни, – самодовольно объявил Нюгор.

Он повернулся к Спагетти Элиасу и рванул подол его рубахи. Рубашка была старой, стиранной-перестиранной, с тошнотворным узором, как на обоях дома с привидениями. Ее клок остался у Нюгора в руке. Спагетти Элиас скинул джинсовку, а потом снял рубашку. Нюгор и Хокон разорвали ее на части. Пока они обматывали осколки зеркала добытыми лоскутами, Спагетти Элиас влез в джинсовку и застегнулся на все пуговицы.

На раковины легли первые зеркальные кинжалы.

– Растолкуйте-ка тройняшкам, что это не по-пацански: драться трое на трое. – Хати зашелся в рычащем, подвывающем смехе.

– Трое на трое? Да они совсем сдурели? – Нюгор поморщился. – Нормальные пацаны и телки так не дерутся.

Он начал рассовывать осколки по внутренним карманам. Потом заправил свитер и принялся забрасывать осколки себе за пазуху. Хокон и Спагетти Элиас последовали его примеру.

Но это было уже не так интересно, и Хати покинул туалет.

8.

– Ура, мочилово!

Крик прилетел от зевак. Слухи по школе распространяются быстро, а слухи о драке – так вообще со скоростью пожара. Кто-то притащил мячик и теперь пинал его у ворот, рассудив, что с девочками драться никто не будет.

Все собрались у школьного стадиона, за которым сразу начинался лес. Ветер гнал оттуда сухую листву и ерошил всем волосы. Небо на востоке собирало черные тучи.

Алва в беспокойстве оглядывалась, моля, чтобы ее экстрасенсорные способности заработали на полную. Ситуация тревожила ее. В груди словно раскрывал лепестки холодный цветок. А еще она не могла отделаться от мысли, что из леса за ними кто-то следит. Как будто нечто желало узнать, чего они, тройняшки, стоят.

Нюгор и его дружки тоже заявились. Выглядели они так, будто их донимало синхронное несварение.

– Только не обосритесь, – бросил Йели.

– Обосрался твой дед – и ты с трех лет, – огрызнулся Нюгор. – Иди сюда, тупая псина, покончим с этим.

Это никому не понравилось. Точнее, это не понравилось тройняшкам Миккельсен. Псинами их еще не называли. А вот остальным это пришлось по душе. Зеваки в восторге взвыли, ожидая зрелища.

Янника первой вышла в круг. Случившееся с Феликсом занозой сидело в ее душе и разъедало, запугивало царившие там мечты. Она знала, что Феликсу забинтовали шею, хотя раны уже не было, и отправили домой. Но так даже лучше. Им обоим нужно собраться с мыслями.

– Я сегодня очень злая, Нюгор. И уж поверь, я зла настолько, что хочу искусать воздух. Но начну с твоей тупой рожи.

Йели заулюлюкал, когда Янника бросилась вперед.

Однако первая оплеуха досталась Спагетти Элиасу.

Его голова мотнулась, а сам он заверещал:

– Мое лицо! Мое лицо!

Пока он надрывался, изображая рок-звезду, мотавшую головой с прижатым к лицу микрофоном, Хокон обошел Яннику и ударил ее кулаком по затылку. Янника удивленно заморгала. В Нюгора тоже словно бес скорости вселился.

Йели мгновенно посерьезнел.

Какое-то время он и Янника кружили, присматриваясь к неожиданно резвым противникам. Последовал обмен ударами. Алва замешкалась, снимая сапожки. Всё-таки это не самая подходящая обувь для травы. Пока она возилась, у нее порядком закипела кровь. Как только ступни ощутили шероховатость, Алва разбежалась.

И с разбега вонзилась Нюгору ногами в живот.

Этот типичный удар из реслинга вызвал у зрителей сумасшедший восторг.

Послышался треск, будто кто-то врезался головой в укрепленное стекло. Нюгор расхохотался, когда у него из-под свитера зеркальным каскадом посыпались осколки. Некоторые были в крови, говоря о том, что они попробовали на вкус своего владельца.

– Господи, Нюг, да ты из ума выжил! – воскликнул Йели.

Осколки сверкали неестественным, темным блеском, отражая лес позади школы. Заминкой воспользовался Спагетти Элиас. В его руке возник еще один осколок.

Время словно растянулось, с неохотой пропуская сквозь себя острый предмет.

Осколок полоснул Яннику вдоль левого бока, пропоров ее футболку с Айс Кьюбом. Она ощутила, как там вспыхнуло, как от прокатившейся по коже раскаленной велосипедной спицы. Кто-то ахнул.

Нюгор захохотал, прыгая перед потрясенным Йели:

– Видал, тупой ты ушлепок! Видал это?!

«Да, видал, – ответили глаза Йели, холодные глаза волка, прильнувшего к окулярам человеческого тела. – Но и ты сейчас тоже кое-что увидишь».

Однако его опередила Алва.

Всегда спокойная и рассудительная, перемещавшаяся по траве чуть ли не босиком, она вдруг взъярилась. Какая-то злобная сила, сквозившая по лесу, играла ими, репетировала некую будущую сценку. Алва явственно ощущала это. А еще она чувствовала, как в груди бьется белый шар ярости.

Она сбила ржавшего Хокона с ног.

Через мгновение зубы Алвы впились ему в руку.

В толпе ахнули еще раз, словно разыгрывалась мелодраматическая сценка.

Рядом с Алвой пристроились Йели и Янника. Сработал инстинкт стаи. Но сейчас инстинкт был слегка приторможен. Только по этой причине тройняшки Миккельсен не отхватывали обидчику голову, а всего лишь отгрызали ему кисть правой руки. Работая при этом обычными, допустимыми зубами, которые исправно чистили утром и вечером.

– Чего встали?! – проорал Нюгор. – Убейте их! Прикончите этих вшивых ушлепков!

Глаза Янники расширились, когда она поняла, что происходит. Алва и Йели, ошалевшие и запуганные собственными действиями, тоже вскочили на ноги, оставив скулившего Хокона в покое.

– Убейте их! Покончите с ними! – проорал Нюгор таким голосом, словно возвещал конец света.

От зевак отделился веснушчатый парень в очках. Он так спешил, что грохнулся на колени, испачкав в траве брюки. Его руки подхватили один из просыпавшихся осколков и наставили его на опешившую Яннику.

К осколкам потянулись и другие, получая порезы и обретая подобие пещерного оружия.

– О мои сестры, вы и теперь готовы плясать перед зеркалами? – прошептал Йели.

– В лес! Живее! Живее! – крикнула Янника.

Не пошевелился только Дагги. Он стоял ни жив ни мертв. Йели выразительно посмотрел на него. «Не вздумай лезть и уже точно не вздумай проболтаться об этом кому-нибудь!» – говорил этот взгляд.

Они втроем помчались туда, куда приходили чуть ли не каждую ночь. Лес принял их как родных, укутав и остудив своими тенями. Первой неслась Алва, раздирая колготки на ступнях. Она не столько спасалась, сколько выслеживала источник чужеродной, враждебной силы.

Вскоре они остановились, принюхиваясь и присматриваясь, понемногу взывая к внутренним волкам, что уже царапали двери сознания. Школьный гомон растворился в вековой лесной тишине.

– Что это было? – выдохнула Янника.

– Как это что? Как это?! Гонения на тройняшек! – Йели втянул носом воздух. – Никого. О черт, черт, отец нам за это башку открутит!

– Сложным подросткам не откручивают головы, – возразила Алва. – Их исключают из школ, отправляют в интернаты, но головы им не откручивают.

– А мы такие? Ну, в смысле мы – сложные?

– Сложнее некуда.

Янника тяжело дышала. На глаза наворачивались слезы. Она уже прямо сейчас пыталась смириться с тем, что придется держаться подальше от места, где ее возлюбленный чуть не обернулся в волка.

– Ну ничего, поучимся в другой школе, да? Мы ведь еще молодые, правда? – выдавила она. – Пойдем лучше за твоими сапожками, Алва. И отгрызем ноги любому, кто попытался их примерить.

Однако их ждал сюрприз. У западных ворот школьного стадиона бегала стайка ребят, пиная ранее принесенный футбольный мяч. Заметив Яннику, веснушчатый паренек в очках помахал рукой.

– Отличная драчка вышла!

– А чё ж тогда за осколок схватился, будто бомжара! – огрызнулся Йели.

– Какой еще осколок? Да ты с дуба рухнул, Миккельсен! Но всё равно Нюгор и компашка славно получили!

Осколки исчезли. На траве лежали нетронутые сапожки Алвы. Каблучок правого увяз в почве, вспучив ее.

Алва сосредоточенно и устрашенно всмотрелась в лица футболистов.

Там не отражалось ничего, кроме интереса к игре.

Глава 3. Узлы затягиваются

1.

Вигго купался в уюте.

Он работал в подвале, в полумраке которого лениво попискивали сытые крысы. Вероятно, это место отвечало всем мыслимым требованиям для сочинения страшилок. Оно не пропускало свет и людей, а его единственные обитатели были участниками ужасного коллективного эксперимента.

Рассказ писался хорошо. Собственно, он и был написан. Теперь оставалось не меньше шести раз вычитать его. Этому святому минимуму самостоятельной редактуры Вигго научился у отца.

История полностью укладывалась в категорию абсурдных ужастиков.

Одному кассиру не посчастливилось провалиться ногой в кротовую нору. Вскрылась комнатушка с развешенными, будто пальто, мертвыми кротихами. Владельцу норы это страшно не понравилось. И вот крот-маньяк терроризирует бедного кассира, сводя его с ума.

Тормоза машины, любимая собачка, банковские карты – крошечное чудовище добиралось до всего. Кассиру даже пришлось, размахивая распятьем, смывать питомца в унитаз, надеясь таким образом утопить крота, засевшего внутри животного. Так продолжалось до тех пор, пока кассир в своей намечавшейся шизофрении не догадался обратиться за помощью к другим кротам.

И всё бы хорошо, но в конце рассказа герой проваливается в другую, более крупную нору. На сей раз он обнаруживает комнатку с мертвыми крольчихами…

Описывая этот абсурд, Вигго похохатывал.

Фантазия – штука непредсказуемая, битком набитая норами веселья и испуга. Нужно лишь самому угодить в одну из них ногой. Сейчас Вигго перечитывал текст и прислушивался к уличным шумам, ожидая возвращения детей. Наконец он разобрал нужную звуковую комбинацию: шелест резины по асфальту и скрип педалей.

Скрипел, разумеется, велосипед Йели.

«Надо бы сказать им, что уже похолодало, – подумал Вигго, направляясь к лестнице. – Я бы мог подвозить их в школу. Другое дело, что они не замерзли бы и голышом».

Диана как раз выставляла готовое мясо на стол.

– Закончил мучить персонажей, Дим?

Вигго поморщился:

– Кому-то просто не повезло родиться в голове писателя ужасов. Даже если Великий Роженик в настроении. Особенно когда в настроении.

Хлопнула дверь, и Йели с порога на чистом русском прокричал:

– Здорово, ба!

– Я старею не так быстро, чтобы ты дразнил меня бабкой, младший Хегай. Лучше величай Дианой, повелительницей охоты. И повелительница охоты раздобыла кое-что вкусненькое для внучат.

За спиной Йели возникли Янника и Алва. Их широко распахнутые глаза и трепетавшие ноздри говорили, что запахи с кухни одуряли, кружили и порождали водопады желудочного сока. Конечно, Сиф готовила детям, но она, как волчица, отдавала предпочтение кровяным подливам.

– Что там, Диана? – Янника с шумом проглотила слюну. – Что-то хорошо пропеченное? Пожалуйста, скажи, что это так. Пожалуйста-пожалуйста.

– А еще оно хорошо приправлено. Так что живее за стол, пока ваш отец всё не съел!

Подростки весело заголосили и бросились в уютную кухню. Ели в основном они. Диана и Вигго держались в сторонке, тщательно следя за тем, чтобы использовались не только салфетки, но и вилки с ножами.

– О папа, папа, скажи: а откуда мама? – Алва рассеянно поглядывала на порцию Янники. – Ну, в том смысле: кто она такая? Как она вообще появилась?

Диана отвернулась и впилась взглядом в чистую посуду, высматривая на ней несуществующую грязь. Вигго пожал плечами:

– Мне не особо это интересно. Да и важно ли это? Ваша мама пришла из-за леса, из-за гор. Уж не знаю, как и откуда, но пришла. Какая-то сила породила ее.

– Да, но с какой целью, папа? Неужели только ради того, чтобы найти тебя?

Янника с мрачным видом отодвинула тарелку:

– А разве этого мало, Алв? Разве мало найти того, кто тебе нужен? Разве папа и мама плохо живут?

Алва замолчала. Ее взгляд затуманился. Она усиленно размышляла.

Вигго оглядел детей:

– А может, теперь вы кое-что расскажете? Например, что стряслось. Йели, давай-ка с тебя.

Йели покосился на сестер, словно это они заставляли его отдуваться за всех. Наконец вздохнул и встал, хотя того и не требовалось.

– Была драка. Трое на трое. Я и дамочки против трех дебилов. Дебилы прихватили с собой осколки битого зеркала. Всё. – Недовольно сопя, Йели плюхнулся на стул.

Вигго и Диана переглянулись. Разумеется, запахи рассказали им буквально всё.

– То есть драка была нечестной? – уточнил Вигго.

– В том-то и дело, что честной, пап, – с неохотой сказал Йели. – Вот так, с осколками, – честной.

– Их как будто предупредили, что мы тявкаем и можем корове ногу перекусить, – ввернула Алва.

– Это всё?

– Да! – одновременно выдохнули подростки.

Повисла тишина. Самая обыкновенная тишина. Ничего зловещего. Все ждали, что скажет Вигго. «Как там говаривал папа? – подумал он. – Не всякую фразу или клубок нужно распутывать? Надеюсь я не совершаю ошибки. Если что, спрошу у Сиф».

Вигго не просто отказывался от расспросов, но и упрямо игнорировал то обстоятельство, что от детей пахнет кровью.

Человеческой кровью.

Свежей.

Само собой, он ощутил характерный антисептический аромат, шедший от Янники. На левом боку у нее был незначительный порез, наспех заклеенный пластырем. Порез уже затягивался, источая душок солоноватой пружинистой плоти. Куда больше Вигго озадачил запах зубной пасты. Судя по всему, детишки в школе хорошенько почистили зубы и прополоскали рты.

– Что ж, оставим этот клубок в покое, – наконец промолвил Вигго. – Я хочу отлучиться на сутки. Может, меньше. Нужно проведать старых знакомых.

– Отличная идея, отец! Потрясающая! – воскликнул Йели и с облегчением расхохотался.

В поведении Янники тоже наметилась нервозность.

– Да, пап, продышись уже! Ну кому лучше от того, что ты сиднем сидишь в Альте и копаешься в книгах, будто библиотекарь?

Брови Вигго в удивлении вскинулись.

– А не слишком ли рьяно вы меня спроваживаете?

Йели едва не ляпнул, что к ним может нагрянуть кто-то из школы. Возможно, даже в компании дяди Ролло. Его страх, хоть и в разной степени, разделяли Янника и Алва. Янника вдобавок ко всему боялась, что заявятся родители Феликса, которые будут тыкать в нее пальцами и кричать: «Ваша дочь – ведьма! Она чуть не превратила нашего милого мальчика в собаку!»

– А с тобой можно? – Глаза Йели загорелись. – Ты ведь наверняка потащишь ноут. А если не ноут, то одежду. А ты не любишь, когда она в слюнях. А нормальных сумочных ремней – на твою другую форму – еще не придумали.

– Я найду себе компаньона, сын, не беспокойся. И уж он точно не будет подчищать следы зубной пастой.

Все опять замолчали.

И вдруг Алва спросила:

– Ты хочешь проведать последних детей Лиллехейма, папа?

Йели и Янника притихли. Они готовы были днями напролет слушать историю Лиллехейма. Во-первых, потому, что это была история о том, как мама и папа нашли друг друга. А во-вторых, потому, что нашли родители друг дружку в булькавшем и пенившемся море крови.

– Как ты догадалась, Алва?

– Тебя опять мучают кошмары. Я слышала, как ты ворочаешься во сне.

– И ты тоже считаешь, что без меня здесь ничего не развалится?

На Алве сошлись перекрестья взглядов. Даже Диана, как показалось Алве, смотрела с невысказанной мольбой.

– Мне кажется, ты найдешь ответы на вопросы, о которых и не подозреваешь, папа, – с неохотой сказала Алва. – К тому же у нас есть мама, а она вряд ли уступит тебе хоть в чём-нибудь.

– Разве что в понимании людей, – улыбнулся Вигго. – Похоже, все хотят от меня избавиться. Обидно. Ну ладно, наслаждайтесь потрясающим мясом, а я, пожалуй, прокачусь до своего будущего компаньона. Пошел.

Дом Дианы он покинул со смешанными чувствами. Словно где-то меркло летнее небо, затеняясь звенящими сумерками, как обычно бывает, когда возникает ощущение надвигающейся беды. Но это про людей, а он волк. Разве нет?

Но Вигго и сам не был уверен в том, кто он.

2.

Пока дети обедали, Диана поднялась на второй этаж.

Сын и внуки вовсе не утомили ее. Она готова была расцеловывать их хоть каждый день, пока гробовая доска – или пуля охотника – не заколотит это окно.

Диана прошла к себе в спальню, окидывая ее взглядом. Односпальная кровать, застеленная обычным голубым покрывалом. Гардероб. Стул с бордовой обивкой. Синтетический ковер, чтобы не мерзли ноги, и стакан воды на тумбочке. Ничего особенного. Просто комната, в которой жила и спала одинокая, но злопамятная вдова.

«О нет-нет, Диана, девочка моя милая, следи за своими мыслями, – подумала она. – Ты не забыла, что ворочать словами в голове нужно очень и очень аккуратно?»

Да, она не забывала этого. Ни на секунду.

Как правило, волки общались между собой посредством звуков и запахов. Но то обычные волки. Сифграй взаимодействовала с семьей и стаей иначе. Это было сродни яростным телепатическим сигналам, которые попросту вспыхивали у тебя в голове. Как приказы сумасбродного и жесткого генерала. Не командовала Сифграй только Вигго и своими детьми.

«Потому что не может, – злорадно заключила Диана. – Потому что не вправе командовать моим сыном и моими внуками. Так сказал мой сын. И не забывай следить за мыслями. Эти маленькие штучки материальны».

Ни один волк не мог воспротивиться приказам Сифграй. Потому-то Диана и загрызла своего мужа. Сифграй приказала, а она выполнила. Но всё вроде как подзабылось. Теперь они все ценили то, что имели. Потому что это ценил Вигго.

Однако Диана и не думала выбрасывать всё из головы. Только по этой причине она пошла в оружейный магазин на Норга-стрит и купила там шестизарядный револьвер «Кольт Кобра».

Без патронов.

Она никому не сказала об этом, а само оружие убрала в шкатулку, где хранилась дешевая, но элегантная бижутерия. Это случилось вскоре после того, как Диана была социализирована в Альте.

Через год она собрала немного серебряных побрякушек и отправилась в тот же оружейный магазин, где попросила отлить ей одну серебряную пулю. Всего одну. Думала она при этом о чём угодно – о виденных птицах, озерных запахах, вязкости свежего мяса, – но только не о пуле и не о револьвере в шкатулке.

Пулю отлили, изготовили патрон, и Диана спрятала его.

Еще через двенадцать месяцев она посетила уже знакомое место и снова попросила отлить ей одну-единственную пулю из серебра. Ее предупредили, что литые пули различаются по весу, а это сказывается на меткости стрельбы. Диане было плевать. И опять она думала о чём угодно, но только не о пуле.

Диана на собственном опыте знала, что большая часть мифов о волках-оборотнях – откровенная ложь. Люди обращались не только в полнолуние. Укушенные не начинали выть и бегать на четвереньках – разумеется, если им удавалось выжить после нападения. А серебро вообще ничего не значило. Диана как-то исколола себя серебряной булавкой, но ничего этим не добилась, кроме следов, которые могла оставить любая другая игла.

Однако что-то заставляло ее верить, что серебряные пули сработают. Так что она берегла их, а заодно берегла и мысли, которые могла уловить Сиф. Или сам Вигго.

«Вот и славная девочка, – похвалила себя Диана. – Думай о чём угодно, но только не о том, что тебе предстоит сделать».

Она присела на край кровати и положила рядом шкатулку малахитового цвета. Внутри всего два отсека: для оружия и патронов. Диане хотелось открыть шкатулку, извлечь револьвер и ощутить вес серебряной справедливости.

Собственно, так она и называла оружие – Серебряная Справедливость.

Разумеется, ее заказы – по серебряной пуле в год – не могли не вызвать вопросов в оружейном магазине. Диане не пришлось особо сочинять. Она сказала, что купила револьвер ради умершего мужа. И ради мужа делает по одному выстрелу в год, тратя на это одну серебряную пулю. В магазинчике подивились, но дальше расспрашивать не стали.

Сейчас в шкатулке хранился не только револьвер, но и девять серебряных красавиц, способных излить всю ту боль, что обгладывала Диану изнутри. Излить ее прямо в череп Сиф. Шесть пуль уже заняли свои места в барабане, и еще три оставались про запас.

Вигго не покидал надолго город. Как и полагается хорошему мужу, отцу и вожаку, он оберегал своих. Но вот удачное окно. Как только Вигго умчится, Диане не придется переступать через любовь к нему.

– Что там у тебя, ба?

Диана вздрогнула, обнаружив, что она в комнате не одна.

На пороге стояла Алва.

Ее серьезные серые глаза цвета дождливого неба изучали лицо Дианы, изредка обращаясь к шкатулке.

– А ты очень тихая девочка, Алва. Ты знаешь это?

– Мы все тихие, когда не хотим, чтобы нас слышали. Но я шагала обычным шагом. Хотела тебя проведать. На тебя это совсем не похоже.

– Что на меня не похоже?

– Так просто отпустить папу. Так что там, ба? Что в шкатулке?

– Ничего особенного. Просто подарок для вашей мамы. Хочу наладить отношения, пока твой папа будет в отъезде.

И опять Диана приказала себе следить за мыслями.

А еще она была рада, что однажды оббила шкатулку изнутри плотной тканью и положила туда гранулы активированного угля, чтобы они адсорбировали запахи. Не то чтобы серебро имело особый аромат, но вот запах оружия, оружейной смазки и стали – это могло вызвать беспокойство. Волк ни в чём не нуждается, верно? Так с чего Диане Хегай обзаводиться револьвером?

– Я не думаю, что маме нужны подарки, Диана.

– Иногда люди получают то, на что совсем не рассчитывают.

– Тогда не расстраивайся, если задуманное не осуществится, ба.

Какое-то время они внимательно разглядывали друг друга. Потом Алва улыбнулась и побежала на кухню. Там уже переругивались Йели и Янника, заявляя права на последний кусок баранины.

Диана погладила шкатулку и убрала ее до поры в комод. Главное, беречь мысли.

«И патроны», – с мстительной улыбкой подумала она.

3.

При виде магазинчика «Кривые комиксы» у Вигго отлегло от сердца.

Словно он бежал к чему-то знакомому и наконец увидел это. В голове Вигго клубились тяжелые мысли, вызванные дурным сном. Всё как-то не так. Дети и Диана спроваживали его, явно имея на то какие-то свои причины. Или он сам настолько привык торчать в конуре, что даже близкие забеспокоились?

Как бы то ни было, он боялся, что не застанет магазинчик на своем месте.

«Кривые комиксы» располагались среди восточных кварталов Альты и предлагали развлекательные журналы на любой вкус. В основном, конечно же, комиксы. Некоторые из них были подержанными, но даже такие, прошедшие через руки, уж точно не были кривыми.

В отличие от Андеша, хозяина этого местечка.

За витриной высились стеллажи с разноцветной литературой и гомонили ребята в бейсболках. Гремел спор о том, кто сильнее: Аквамен или Нэмор. Главным аргументом в споре выступал тот факт, что Нэмор когда-то надавал пинков нацистам, тогда как Аквамен только и умел, что быть подпевалой в чешуе.

Вигго хмыкнул, пытаясь понять, с чего бы подросткам заводить спор о не самых популярных супергероях. На гиков ребята не тянули. Потом он понял, в чём дело. Спор был рассчитан прежде всего на Андеша – чтобы расположить его к себе, усыпить бдительность.

Сам Андеш стоял за кассой. В магазине он носил растянутый шерстяной кардиган, синюю сорочку и брюки из габардина. На ноги он обычно надевал скрипучие резиновые шлепанцы. Но отнюдь не манера одеваться делала его особенным. Угловатый и заторможенный, он внимательно наблюдал за ребятами в бейсболках.

Один из пареньков снимал с полок комиксы и отправлял их себе под куртку. Спорщики передвигались среди стеллажей – передвигался и сборщик литературы.

Вигго отвлекся от своих мыслей. Ему было интересно, что предпримет Андеш.

Андеш не стал тратить силы, рассыпая угрозы полицией. Вместо этого он припал к полу и растворился в сумраке, что обычно возникает у ног, когда книжных полок слишком много, а освещение слишком слабое.

Вигго подался к витрине, чтобы лучше видеть.

Андеш двинулся между рядами, словно лягушка, нацепившая дедушкину кофту. У воришек он остановился. Надо сказать, Андеш по ряду причин не походил на обычного человека. А при желании без труда становился еще страннее.

Тараща мутноватые голубые глаза и глухо рыча, Андеш ухватил рукой одного из ребят за ногу.

Жертва истошно завизжала, роняя добычу. Пареньку было не только страшно, но еще и очень больно. Завизжали и остальные, обнаружив наступление Андеша. Он выкашливал невообразимые звуки, брызгал слюной с отвисшей губы и хватал всех руками, будто спятивший краб.

Не выдержав, Вигго затрясся от смеха. Чего-то такого он и ожидал.

В дверях магазинчика Вигго столкнулся с воришками. Ребята в бейсболках с воплями высыпали на улицу. Один потерял головной убор. Волосы жертвы стояли дыбом.

Андеш поднялся с пола и теперь расставлял комиксы по местам.

– Андеш молодец, – заявил он, даже не смотря в сторону вошедшего Вигго.

– Еще какой. Не боишься таким образом остаться без клиентов?

– Воры расскажут другим ворам – тем, которые еще не знают Андеша. И новые воры придут поглазеть на Андеша и на то, что Андеш защищает. А даже среди воров бывают покупатели. Андеш занимается инвестициями.

Он не всегда правильно выговаривал слова, так что последняя фраза прозвучала как «Андеш занимается инфистициями». Выглядел он при этом так, будто настоящим денежным вложениям было ой как далеко до его «инфистиций».

– Похоже на настоящий бизнес-план, приятель.

– И Аквамен не подпевала: он просто ведется на всяких «мышей». – Андеш вернулся за стойку и взглянул Вигго в глаза. – Чем могу быть полезен? Магазин «Кривые комиксы» к вашим услугам.

Неожиданно Вигго захлестнули эмоции. Он словно впервые увидел Андеша. Совсем как в тот день, когда судьба свела их вместе.

Если что-то в магазинчике комиксов и было кривым, так это голова Андеша. Его череп огибали бело-розовые шрамы. Они начинались у бровей, бежали над ушами и встречались на затылке, складываясь в пародию на сползший терновый венец. Награда от свихнувшегося отца, зажимавшего голову сына дверью. Тогда еще малолетнего.

В их первую встречу Вигго охватил приступ жалости. Сейчас к жалости примешивалась братская любовь. Вигго любил всех членов стаи, но Андеш занимал особое место в иерархии любви, привязанности и подчинения. Андеш был единственным ребенком Лиллехейма, чья физиология почти полностью распрощалась с детством. Поэтому Сифграй и обратила его.

Первой жертвой Андеша-волка стал его же родной брат.

Стены магазинчика покачнулись. Вигго сообразил, что на самом деле это он сам пошатнулся. Вигго кожей ощутил наступление несуществующих сумерек. Как будто его душа превратилась в соты, из которых сочились тени. Чувство необъяснимой тревоги усилилось. Вигго словно наяву услышал зловещий звон цепей, плескавшихся где-то на улице.

Лиллехейм возвращался. Каким-то образом проникал в голову.

– Ты знаешь, зачем я пришел, Андеш?

– Вигго – покупатель Андеша, – степенно кивнул Андеш. – Андеш любит и боится Вигго.

Волчьи рецепторы утверждали, что поблизости никого нет, но Вигго всё равно оглянулся. Снаружи расстилался прекрасный октябрьский денек. По дороге катили машины, и все как одна были чистыми и яркими. Никаких цепей.

– Убили Аслака Лауритсена, – сказал Вигго. – Его тело положили в круг из костей. Из тех костей, что накануне обглодала стая. Мне кажется, нам оставили послание.

– Дождь всегда оставляет послание земле.

– Что ты хочешь сказать, Андеш? Ты что-то знаешь?

Андеш отличался не только внешностью и манерой разговаривать, но и даром предвидения. Еще в Лиллехейме он был для их компашки чем-то вроде оракула, отстававшего в умственном развитии.

– Госпожа запрещает Андешу смотреть ветер волков. Нельзя даже каналы переключать. Андеш теперь почти ничего не знает.

– А если я прикажу? – с надеждой спросил Вигго. – Если заглянуть в будущее тебе прикажет вожак?

– Тогда Андеш постарается, но ничего не получится. Вигго откусит Андешу голову. Потому что нельзя расстроить вожака и остаться с головой.

Губы Вигго тронула улыбка.

– Я никогда так не поступлю, Андеш, успокойся. Так ты знаешь, почему я пришел?

– Вигго хочет, чтобы Андеш пошел с ним сквозь горы и леса – к последним детям Лиллехейма.

На этот раз упоминание последних детей Лиллехейма вызвало у Вигго озноб. Так их назвала Берит Карсен. Та девушка-полицейская, которая разменяла последние секунды жизни на то, чтобы не дать волкам вцепиться им в глотки.

Еще один привет из ночного кошмара.

Из Лиллехейма.

– Значит, всё-таки видишь, что может случиться. А ведь я ни словом не обмолвился о цели визита. – Вигго покачал головой. – Так ты составишь мне компанию? Мне бы пригодилась твоя рассудительность, приятель.

Андеш склонился к какому-то бланку, водя по нему ручкой. Буквы выходили крупными и кривыми, как и он сам.

– Андеш рассудителен, но глуп, – сообщил Андеш доверительным тоном, не отрываясь от бланка. – Андеш глуп, но верен. Глупый, но верный Андеш составит компанию Вигго в поиске последних детей Лиллехейма. Вигго хочет отправиться сегодня же?

– Да, Вигго хочет отправиться сегодня же. А еще Вигго очень признателен. – Вигго взял комикс со стойки, на обложке которого скалились обезображенные мертвецы. – Я прихвачу почитать?

– Двадцать пять крон, – брюзгливо сказал Андеш.

Вигго прыснул со смеху и расплатился. Всё-таки Андеш умел вести бизнес.

– Мне пора, а то Сиф начнет беспокоиться. Передам ей привет от тебя, Андеш.

– Она уже знает, что Андеш передает привет.

Выйдя из магазинчика, Вигго задрал голову. Небо было чистым и звонким. Но Вигго всё равно казалось, что вот-вот наползут черные облака, а вместо дождя прольются цепи.

4.

Вигго припарковал пикап и направился к дому, размышляя о том, что он скажет жене. Как и полагалось, парадный вход их коттеджа имел две двери – обыкновенную уличную и предназначавшуюся для защиты от насекомых.

Обе двери поочередно распахнулись.

Показалась Сиф.

Она успела одеться к его приходу, потому что знала, когда именно он вернется. Она сбежала по ступеням, опасно помахивая незавязанными шнурками на ботинках. Бело-фиолетовый свитер подогнулся на животе, как бы говоря, что его торопливо натянули на голое тело.

– Ну ты чего, милая? – прошептал Вигго, когда Сиф обняла его.

Она напоминала ребенка – напуганного и несчастного ребенка, который едва дождался, когда родители наконец-то вернутся домой. Ее глаза цвета серо-зеленой волны смотрели с обожанием. Вигго поглядел на аккуратный подбородок Сиф, погладил его, а потом поцеловал. Покрыл поцелуями ее щеки. Коснулся губами ее губ.

– Ну ты чего? – повторил он. – Всё ведь хорошо.

На Вигго обрушился шквал из грусти и любви, шедший от Сиф. Под этим напором он ощутил себя каменистым берегом, на котором проросли цветы, – берег под бездонным небом. А потом пришел и вполне осмысленный ответ. Слова возникли в голове Вигго и заполнили весь череп.

«ТОСКУЮ».

«СТРАШНО».

«ЛЮБЛЮ».

– Может, прогуляемся? – предложил Вигго. – Я никуда не сбегу. И ничто не изменит моего отношения к тебе. Не бойся. Погоди, я только завяжу тебе шнурки.

Они пошли вверх по Лилунгсин. Сиф вцепилась в правую руку Вигго, словно ее только что вытащили из воды, а сама она разучилась плавать.

Каждые три-четыре метра она поднимала свои поразительные глаза. Глаза зверя, затаившегося в теле молодой и привлекательной девушки. Зверя, присмиревшего на время. А потом, когда взойдет луна, или воссияют звезды, или призовет кровь, эти глаза озарятся сверхъестественным светом. Но даже тогда эти глаза останутся глазами влюбленного существа.

Вигго задумался над тем, что он сказал. О том, что ничто не изменит его отношения. Это было сродни клятве верности, которую он неосознанно дал. Да, по вине Сиф многие погибли. В первую очередь отец Вигго.

Но разве есть хоть капля ее вины в том, что она другая?

Он крепко ее обнял. Сиф с дрожью выдохнула, словно боялась, что этого никогда не произойдет.

– Я хочу проведать последних детей Лиллехейма, – сказал Вигго. – Это не займет много времени. Меня опять беспокоят сны. Как будто Лиллехейм… возвращается.

Сиф вздрогнула всем телом, зарываясь лицом ему в грудь.

– Ах, дорогие, вы такая славная пара, – раздался старческий голос.

Вигго поднял голову. Он уже знал, кого увидит.

Навстречу им семенила госпожа Окессон. Она жила дальше по улице и иногда отправлялась в долгие пешие прогулки. Ее муж Линус был парализован, и Ребекка Окессон отвлекала себя от дурных мыслей прогулками. Сама она говорила, что в ее шестидесятилетнем возрасте осталось не так много развлечений и что прогулки вдоль леса спасают ее.

Сегодня от госпожи Окессон пахло свежим человеческим дерьмом и мылом, коим она, без сомнений, тщательно отмывала руки. Не иначе, Линус Окессон преподнес ей неожиданный подарочек.

– Добрый день, Ребекка.

– Добрый, Вигго. Как твои книги?

– Пишут сами себя, пока я прохлаждаюсь, как видите.

Ребекка Окессон остановилась, с сожалением посматривая на Сиф. Сама Сиф не отрывалась от Вигго.

– Здравствуй, Сиф. Ты сегодня очень красивая в этом свитере.

Сиф мгновенно напряглась. Вигго ощутил, как все ее мышцы затвердели.

– Она всё еще испытывает сложности с общением, Ребекка.

– Ай, брось, такой красотке застенчивость только к лицу.

Помахав им, Ребекка отправилась дальше, поглядывая на видневшееся поле.

Когда они отдалились, Вигго резко повернулся к Сиф, порядком напугав ее.

– Да не может того быть! Ты слышала, что она только что сказала?

Сиф вскинула голову. В глазах читались тревога и безграничное доверие.

– Ты и впрямь красотка, – добавил Вигго и поцеловал ее.

Губы Сиф были мягкими и отзывчивыми. Ее запахи усилились, став призывными, естественными, как роса на траве. Только эта роса была горячей, буквально обжигающей. Быть человеком – значит постоянно контролировать свои желания. Но быть волком – значит бороться с еще большим искушением.

Но в эти секунды Вигго решил не бороться.

Он подхватил Сиф на руки и быстрым шагом понес к соседским коттеджам. Здесь находился проулок, в котором, как знал Вигго, лежали чьи-то старые садовые шланги. Ничего такого, просто обычный проулок, по которому иногда толкали мусорные баки, когда требовалось выкатить их к дороге.

Еще на полпути к проулку Сиф начала расстегивать ему джинсы. Вигго поспешил, боясь, что они сползут к коленям. Он влетел в проулок, завернул к шлангам, которым, в общем-то, было всё равно, что сейчас произойдет. Густые волосы Сиф пахли горным льдом, свежим и искрящим, а еще они были прохладными. Вигго знал, что прохладными они останутся и на солнце, и в огне. Он любил эти волосы и любил свою жену.

Сиф тихо застонала, когда он вошел в нее. Это было горячо, как подземные реки лавы. Сиф полностью отдалась процессу, уперевшись руками в стену.

– Только не вой, умоляю! – срывающимся шепотом попросил Вигго.

«ЛЮБОВЬ».

– Да, любовь. Любовь всей моей жизни!

Он чувствовал, как ее мысли проникают в его разум. Образ был знакомым, неоднократно повторяющимся. Перед внутренним взором Вигго возникли луны. Они плавали в небе. Спускались к горному озеру, принося безмятежное счастье и покой. Щедро изливали серебристый свет на каменистый ландшафт берега.

Наконец он, тяжело дыша, отстранился. Сиф обернулась и, не давая опомниться, кинулась ему в объятия. Вигго в голос рассмеялся. Слишком уж провокационно они выглядели в этот момент – оба с наполовину спущенными штанами, влюбленные, в компании старых садовых шлангов.

– Погоди. – Порывшись в карманах, Вигго извлек носовой платок. – Извини, из-за меня, возможно, придется идти с пятном. Вот, возьми.

В глазах Сиф сверкали лукавые искорки. Она не нуждалась ни в салфетках, ни в платках. Ее всё устраивало. Устраивало по одной причине: это были он и она, а остальное неважно. Однако она воспользовалась платком и бережно свернула его, готовясь убрать.

– Нет, нет. Мы больше не собираем коллекцию вещей имени Вигго Миккельсена, помнишь?

Сиф кивнула и с неохотой швырнула платок на шланги.

– И пользуемся мусорными баками, – с улыбкой сказал Вигго. Он подобрал платок.

Первое время Сиф собирала всё, что хоть как-то прошло через Вигго. Сюда входили салфетки после еды, пластиковые ложки, облизанные крышечки от йогуртов и прочие расходники. Пришлось потратить немало усилий, чтобы она не окружала себя этим одноразовым хламом. Только по этой причине он готов был расстаться с носовым платком, который можно было просто постирать.

Они вернулись на улицу. Шли неторопливо, как и полагается молодой паре, чьи тела и гормоны оставили их в покое. Хоть ненадолго, но оставили.

– Так вот, по поводу Лиллехейма и его последних детей, – сказал Вигго, пытаясь возобновить разговор с того момента, как их прервали.

Ответ пришел незамедлительно.

«ИДИ».

– Ты многое знаешь, Сиф, и о многом умалчиваешь. – Вигго покачал головой. – Но я не в обиде, поверь. Я принял то, кем я стал. Но я всё еще не понимаю смысла случившегося со мной.

Порой Вигго казалось, что Сиф отказывается говорить по вполне конкретной причине. Потому что не желает отвечать на расспросы. Образы, которые она передавала, не всегда отличались ясностью. К примеру, на вопрос об истинных причинах событий Лиллехейма она транслировала один и тот же пейзаж.

Это был безупречный горизонт, планетарная линза. Солнце и луна стремительно сменяли друг друга, раскручивая колесо дня и ночи. Сиф словно говорила: так должно быть. Вот и всё. Так должно быть. Хоть в лепешку расшибись, что-то там выспрашивая, но так должно быть. Солнце всходит и заходит, как и сменяющая его луна.

Судьба – вот что понимал Вигго, размышляя над этим. Судьба, от которой не сбежать и от петли которой не увернуться.

– Ты спокойна. Хотя наверняка знаешь, что краснодеревщика убили, а его тело возложили в центр круга из костей. И тройняшки подрались. С укусами. Ты ведь знаешь всё, не так ли? – Он помолчал, ощущая, что Сиф внимает ему. – Я пытаюсь понять, не приведет ли твой фатализм к чему-то… страшному.

Перед мысленным взором Вигго опять вспыхнула линза горизонта. Он словно наяву увидел, как солнце и луна прогоняют друг друга. Ему пришлось пожать плечами, чтобы скрыть дрожь.

– Как скажешь. Меня тревожит это чудное убийство. Но еще больше беспокоят внезапно пробудившиеся воспоминания о Лиллехейме. Как будто и здесь, в Альте, может случиться нечто подобное. Или уже случается. Скажи, Сиф, это уже случается? Намечается что-то ужасное?

Она чуть отодвинулась и внимательно посмотрела на него. Потом вдруг коснулась указательным пальцем кончика его носа и улыбнулась. Это была самая честная и наивная улыбка из всех, что Вигго когда-либо видел. Это была улыбка безграничного доверия, как у ребенка.

Вигго тоже против воли заулыбался.

– В любом случае я хочу проведать парочку выживших. Дети останутся на тебе. – Он вдруг умолк. – Я ведь не самый плохой родитель, да?

Сиф согласно кивнула.

– Ладно, давай тогда еще немного прогуляемся, пока не вернулись дети.

И они прогулялись еще немного, наслаждаясь обществом друг друга.

5.

Они стояли на опушке леса. Чтобы удалиться от дома, пришлось пойти дальше на запад. Здесь старое поле обрывалось безымянной речушкой, бежавшей от водоочистительных сооружений Альты. Из-за темно-синих туч проказливо выглядывало солнце. Опушку переполняло желто-изумрудное свечение, как от колдовских свечей.

Андеш со вздохом принялся раздеваться. И вдруг прекратил возню и требовательно взглянул на Вигго.

– Вигго должен отвернуться.

– Я уже сто раз видел, как ты превращаешься, Андеш. Чего нового-то?

– И каждый раз Вигго содрогается. Не снаружи. Внутри. Как река, запертая в камнях. Вигго вспоминает Франка.

Вигго открыл было рот, но понял, что проще отвернуться.

Франк был младшим братом Андеша. В некотором роде он являлся его единственным настоящим опекуном. Франк принимал бедного Андеша со всеми его гуканьями и прочими причудами. И последней причудой стал смертельный трюк под названием «Волк и голова младшего брата».