Не судьба. Рассказы.

Лариса Филиппова

НЕ СУДЬБА

РАССКАЗЫ

ПРОСТО ПАСПОРТ

За окном, выходящим во двор старого дома, примкнувшего к Управлению, а точнее, находившегося с ним вроде и в одном здании, но разделённом аркой, стоял декабрь. Уже много лет, ни о каком снеге в декабре мечтать не приходилось. Хорошо бы случилось, как у Пушкина, и снег выпал хотя бы в январе. На третье в ночь…А пока за окном была представлена картина полуразрушенного пыльного двора. Тридцатое декабря. Завтра должен наступить Новый год, который обязательно что-то изменит. Как обычно, на все вещи можно смотреть с двух сторон. И вторая сторона была, ох, как была. Завтра, то есть тридцать первого декабря, – четверг. Соответственно, выходные увеличатся до целых трёх дней, и это при том, что тридцать первого их, как водится, должны с обеда отпустить. По крайней мере, тех, у кого ничего срочного не было. Такие и сами не уйдут. Лариска чувствовала себя вполне свободной в этом плане, так что в очередной раз перебирала в голове, все ли продукты у неё в наличии на традиционную «Пьяную вишню» (торт), которую она, как обычно, пекла к Новому году. А то, возможно, сегодня ещё нужно будет заскочить в магазин. Так-то они с Ольгой всё подготовили, как обычно, заранее. В канун праздника на рынке делать было нечего. Ещё раз поблагодарив мысленно свою Волгину, Лариска вздрогнула от скрипа резко открывшейся двери.

На пороге нарисовался её нынешний сосед по кабинету Эдик, а если быть точнее – Эдуард Амазаспович Григорян. Он заменил её добродушного Степаныча, недавно ушедшего на пенсию, на чьё место она тут же пересела, чтобы не дуло из двери, которая вечно была нараспашку. Николай Степаныч продолжал поддерживать с ней связь по телефону. Он мог позвонить домой, пообщаться с мамой, когда Лариска не могла подробно рассказывать ему, что там у них, да как. Допрашивала, к примеру, кого-нибудь.

В Следственной части, да и в Следственном Управлении произошли перестановки. На повышение ушёл Василий Степанович, при котором она пришла в контрольно-методический отдел Управления после райотдела, а точнее, после непродолжительного декретного отпуска. Его место занял Зайцев, в те, не столь уж далёкие времена, занимавший должность заместителя Василия Степаныча, а ещё раньше руководивший следствием в районном отделе, где работала Лариска. Но это всё ничего, это вполне себе было приемлемо. А вот на место Зайцева законно, конечно, назначили Антоныча, то есть их начальника Следственной части. Его должность занял Казанский Андрей Владиславович. Он тоже не возник из ниоткуда. Просто из заместителей Евгения Антоныча переместился в его кресло. В общем, так называемая рокировка шла полным ходом.

Даже Лариске предлагали должность заместителя начальника отдела, но не того, в котором она работала. Для этого Зайцев как-то велел ей задержаться после рабочего дня, то есть после шести вечера. «Можно подумать, я в шесть домой ухожу», – подумала тогда Лариска. Для чего, – Зайцев ей не сказал. О так называемом назначении ей поведал Евгений Антонович.

– Меня? В замы? – пожала плечами Лариска и отрицательно покачала головой.

– Да ты что? Он не простит, если ты откажешься, и больше не предложит. Причём, как я понимаю, заместителем – это на время, а потом начальником, – вдалбливал ей Антоныч, как неразумной, готовой потерять своё счастье, даже не обретя.

– Да ладно Вам, Евгений Антонович, что он мне сделает-то? Я ж ничего ни у кого не прошу. Дела у меня отнимет, чтобы не расследовала? – спокойно и даже недоумённо сказала Лариска. – А давать-то их (дела) кому? Деткам и родственникам своих друзей или нужных людей? Завалят же всю посевную.

Но, тем не менее, после официального рабочего дня, кроме Лариски в Следственном Управлении остались и Антоныч, и Данилкин – начальник её отдела.

Старик, то есть Антоныч, пытался надавить на Лариску через Данилкина, но тот даже пробовать не стал её уговаривать, только скептически махнул рукой. «Наконец-то понял, что связываться со мной не надо, – удовлетворённо подумала Лариска. – Да ведь и невыгодны ему такие назначения. Лишится ценного сотрудника, которого ему, по его первым словам, когда Лариска только пришла в отдел, навязали». Но время прошло и, спустя буквально три месяца после её появления, начальник был вынужден свои первоначальные мысли забыть, засунуть куда подальше, делая вид, что их никогда и не было.

В кабинет Зайцева она вошла одна. Её группа поддержки, хотя поддерживать её было не в чем, топталась в коридоре. Александр Васильевич произнёс хвалебную речь в её честь, которую Лариска слушала весьма отстранённо, после чего торжественно выдал, что по результатам её работы (уж больно усердной и качественной) он принял решение назначить её заместителем начальника второго отдела. Лариска работала в первом.

– Ларис, но это ненадолго. Потом – начальником, – поспешно добавил он.

На Ларискином лице не отразилось ни проблеска радости, ни проблеска благодарности, ни готовности порвать всё, что требуется, занимая предлагаемую должность.

– Александр Василич, спасибо, конечно. Но – нет. Я останусь работать тем, кем работаю. На большее не потяну, – бесцветно ответила Лариска, щурясь от чрезмерно ярких ламп в кабинете руководства, вспоминая тусклые лампы в своём.

– Ты и не потянешь? – изумился Зайцев. – Как это?

– Да нет, может, и потяну так, как все. Но мне это не нравится. За карьерным ростом я никогда не гналась. Зачем он мне? Во втором отделе начальник по полгода на больничном. Я знаю, что у него, как и у всех, два заместителя. И, если бы я согласилась, то во время его отсутствия, все его обязанности поимела бы я, а уж никак не второй его заместитель. Сашка, то есть, который занимает эту должность дольше, чем сам начальник свою. А это значит – отчёты, совещания, проверка чужих дел. А расследовать-то мне когда? – произнесла свою речь Лариска, как можно убедительнее.

– Да что ты! – недоумевал Зайцев. – Дела твои при тебе останутся. Заместители же дела расследуют. Что ты к ним привязалась?

– Расследуют, конечно. Только при такой дополнительной нагрузке делать это так, как сейчас, я не смогу, – убедительно сказала Лариска. – Да и вообще, что это за должность? Заместитель кого-то там. А моя должность, Вы сравните только, – старший следователь по особо важным делам. Мне она нравится. Сколько у нас начальников – да сколько угодно. А хороших следователей, увы, – мало. Так что мне, вполне достаточно оставаться просто следователем, которого запомнят. Надеюсь, – хорошим.

Но у Зайцева был ещё один козырь.

– А как же я тебе полковника дам? – то ли спросил, то ли констатировал он, твоя же должность это звание не предусматривает.

Лариска, было, собиралась сказать, что не в погонах дело, но вовремя прикусила язык, чтобы не пуститься в весомые, на её взгляд, рассуждения. В голове у неё так и крутилась мысль о том, что как только она выйдет из кабинета, он сразу же забудет, какое оно у неё звание, нужен ли ей этот самый полковник, ну и всё остальное. Какое надо – такое и звание. Подполковника всё равно получит. Зайцев тем временем снял трубку и вызвал к себе начальника отдела кадров.

«Ого, даже Серёгу придержали! Думали, что я рапорт кинусь писать, – подумала она, – домой бы уже подъезжал, совершенно не зная, далеко ли тот живёт от Управления».

Серёжка материализовался в считанные секунды, словно топтался под дверью кабинета начальника. Но, поскольку на звонок он ответил, значит всё же сидел перед телефоном у себя.

– Сергей Анатольевич, – сразу приступил Зайцев, – а можно ли Ларисе Ивановне дать полковника на её должности?

– Можно, конечно. На ступень выше, если замечаний нет, – быстро протараторил Сергей, словно прилежный ученик у доски.

– Ну что ж, ладно тогда, – недоумённо протянул Зайцев, скривив губы.

– Я могу идти? – спросила Лариска, понимая, что аудиенция окончена, а о её полковнике никто и никогда не вспомнит, а хоть и вспомнят – не дадут.

– Можешь, конечно. Ты, Сергей, тоже иди, – махнул рукой Зайцев. На его лице читалось то ли разочарование, то ли недовольство, то ли сразу всё вместе. Да и понятно – с его решением и не согласились.

Выйдя из приёмной, Лариска увидела, что Антоныч с Данилкиным прогуливаются по коридору. «Тоже мне – Шерочка с машерочкой», – подумала Лариска и пошла им навстречу. В их глазах так и читался вопрос: «И что?» Не дожидаясь его, она сразу ответила: «Ну, вы же знали результат».

– И он ничего тебе не сказал? Не убеждал, не возмущался? Не кричал? – спросил Старик.

– А что мне сказать-то? Возмущался? Да скорее нет. Найдёт, кого пристроить. Желающих, небось, много. Я в этих битвах за престол не участвую.

Антоныч закатил глаза и крякнул. Данилкин промолчал, но в его глазах Лариска увидела радость. «Боялся, что передумаю, что ли?» – с усмешкой подумала она и поплелась в свой кабинет в конце коридора. Все причины своего отказа она изложила Зайцеву спокойно, убедительно. В принципе, разошлись они мирно. Ну, не хочет или не может, что с ней делать? Не увольнять же.

Она брела по полутёмному коридору (свет после шести вечера в коридорах экономили), размышляя, что все её доводы в пользу отказа от столь заманчивого перспективного предложения были, разумеется, искренними и, на её взгляд, убедительными. Однако первопричиной того, что она никогда не хотела быть причастной к так называемому руководству, было то, что это означало бы полное подчинение ему. Принесли материал в отдел – будь добра принимай, поручай кому-нибудь или сама расследуй. И не важно, что состава преступления там нет. Просто так надо. Кому-то, а зачастую, обеим сторонам. А то, что это, мягко говоря, незаконно, так это потом будут только её проблемы. А ведь там фигурировали и деньги, ох, как фигурировали. Впутываться во всё это она не хотела, не хотела быть гибкой и удобной для кого надо и для кого положено. Лучше уж сама по себе. Дали – расследуй и принимай решение. Не нравится – забирайте, поручайте кому-нибудь другому – гибкому или прогибающемуся. Одним словом – беспозвоночному.

Эдик, влетевший, словно ураган, выпалил: «Ларис, тебя Андрей просил зайти». Григорян был однокурсником Казанского, впрочем, как и Людка, работавшая в это время после райотдела вместе с Волгиной. Чередникова, тоже однокурсница Казанского, её соседка по кабинету из райотдела, а затем и по кабинету в контрольно-методическом отделе, ушла на повышение – в начальники отдела новоиспечённого. Отдел соединил в себе отделение по расследованию преступлений несовершеннолетних и отделение по дорожно-транспортным преступлениям – ДТП. Странное вот такое соединение. Сочетание несочетаемого. Но ведь и создавали с определённой целью. Должности да звания получить, штат увеличить, пристроить кого надо. Бедное отделение по ДТП. За Ларискино существование в милиции создавалось второй раз. А вроде и до неё было. Создавалось, распускалось, вновь создавалось. А вот Людка всю жизнь «просидевшая на «малолетках» теперь значилась вместе с Ольгой методистом этого самого подразделения по несовершеннолетним. Ну, область тоже никто не отменял. Как когда-то с Лариской, они с Ольгой поделили районы и в городе, и в области. В Следственной части однокурсники Казанского тоже были. «Много человек с их курса пошли в милицию, – всегда думала Лариска. – Совсем не так, как с моего». Эдик недоумённо смотрел на Лариску, которая прикидывала, а зачем она, собственно, понадобилась Андрею в начале двенадцатого, заклиная в мыслях, чтобы это не было каким-нибудь срочным задержанием, выездом куда-то, либо другими телодвижениями, на которые она никак не рассчитывала накануне длинных выходных.

– Казанский, в смысле, – напирал Эдик, сверкая своими огромными карими глазами, поправляя густую кудрявую, но уже седую шевелюру и активно, как всегда, жестикулируя.

– Да поняла я, – засмеялась Лариска, – а зачем, не сказал?

– Да нет. Я к нему просто так заглянул, – ответил Эдик, находившийся всегда на позитиве и выдававший сто слов в минуту.

Он после окончания Универа уехал и работал следователем где-то в Краснодарском крае. Мама его была русской, из их города, а отец – армянин. Вполне возможно, что из того самого Краснодарского края. Эдик тоже говорил с каким-то едва различимым акцентом. Как только назначили Казанского, он и притянул Григоряна, хотя, возможно, тот и сам напросился. В это же время на пенсию ушёл Степаныч, и Эдик приземлился в Ларискином кабинете. Его-то как раз сразу взяли на должность заместителя отдела. Ну, это, в общем-то, естественно. Стоило бы тащиться за столько километров. Был он не вредный, вполне себе коммуникабельный, но вот спросить у него что-либо по делам смысла не имело. Не потому, что не хотел рассказывать, скорее – наоборот, очень даже хотел. Только советы эти никуда не годились. Вот тебе и опыт. А ведь он, как Казанский, и все остальные его однокурсники, окончил Универ на шесть лет раньше Лариски. Как они там работают? Впрочем, как работают в том самом крае, Лариска увидела из какого-то постановления, которое Эдик попросил её прочитать. Она тогда ничего вразумительного не сказала, объяснив, что сама так не пишет, а ему предложила обратиться за советом к своему однокурснику, к руководству, то есть. Зачем ей учить дядьку, которой гораздо старше её? Эдик ведь поступал в Университет после службы в Армии.

– Ладно, иду, – ответила Лариска, выскальзывая из-за стола.

Она открыла дверь кабинета, где раньше привычно сидел Старик. Стало грустно. А вот Казанский, напротив, расплылся в улыбке, по своему обыкновению сужая и без того не огромные глаза, от чего лицо вокруг глаз покрылось мелкими морщинами. Всё в его образе было каким-то ненастоящим, наносным, что ли, если можно так сказать. Плюсы у него, разумеется, были. К Лариске он не цеплялся, был грамотным, что она приветствовала всегда. Всё же золотая медаль в школе и красный диплом в Универе что-то да значат. Хотя, возможно, не всегда это так. Но русским языком он владел в достаточной степени (по Ларискиной оценке), юридически тоже был подкован. Но вот здесь было одно «но». Подкован-то, подкован, да, скорее, в теории. Следователем он проработал всего три года. Один год в райотделе, а потом в новообразованном отделе в Управлении, где вместе со всеми начал бороться с организованной преступностью. Но в Управлении боролся он в бригадах и уж не как не в статусе руководителя. Что он конкретно делал? Да кто ж его знает! Только руководители тех бригад и знали. Это тебе не Антоныч, перелопативший в течение пятнадцати лет уголовные дела в качестве «конкретчика». Старик был лучшим в расследовании экономических преступлений. Да, собственно, специалист был и по остальным делам. Разве что изнасилования не любил. А ведь малолетки с этими преступлениями расследовались милицией. Но не любить – одно, а вот совсем не понимать – другое.

– Здрасьте, – поздоровалась Лариска, поскольку сегодня они не виделись.

– Проходи, Ларис, садись, – кивнул ей Казанский, продолжая улыбаться, словно вот сейчас, немного раньше времени, он вручит ей новогодний подарок.

А так оно и было. Лариска опустилась на стул, косясь на стопку дохленьких томов. «Вот оно и дело», – вздохнула она про себя, прикидывая, что бы оно для неё значило.

– Ларис, да тут дело принесли. Там ничего сложного. Всего-то кражи. Правда, в трёх районах города. Три дела соединили, а остальные довезли уже нам.

– Кого-то задерживать? – быстро спросила Лариска.

– Да ну, что ты! Что ж я тебе к Новому году такое дело, что ли, припас? – заливался соловьём Владиславович. Вот в этом и проявлялась искусственность. Сразу после этих слов Лариска понимала, что нужна ему, как рыбе зонтик.

– А какое же? Очень хорошее, где всё сделано, открывай и пиши обвинительное? – поинтересовалась она, определяя каким-то там по счёту чувством, что ничего хорошего дело не сулит.

– Там уже все арестованы. Трое, точнее. Один вроде бегает, но в январе грозились и его поймать. Да у него один эпизод всего, по крайней мере, так сказали. Так что ничего срочного. «Ну, вот одной фразой и выдал всё – дело-то ты не открывал», – мрачно подумала Лариска.

– Основной район какой?

– Пойдёшь к своему любимому Зубкову, – продолжал улыбаться Казанский. «А что так весело-то? Да, к своему любимому», – рассуждала в своей голове Лариска, искренне считая, что хоть с районом повезло. С Сергеем Сергеевичем она работала практически всю жизнь, начиная с райотдела, где он был заместителем прокурора. А сейчас уже довольно давно возглавлял прокуратуру другого района.

Она молча подтянула дохленькие томики, скользнув по верхней обложке. «Возбуждено в апреле? Вот это уже классно!» – быстро сообразила Лариска. Надо отдать должное Казанскому, перехватившему её взгляд, который сразу махнул рукой и сказал: «Да нет, ты не волнуйся, что апрель. Ну и что? Даже вроде с февраля по март есть эпизод. Раскрыли только что. Они задержаны после двадцатого декабря все. Ну и арестованы уже, – так что времени у тебя много».

– Само собой. Только, судя по толщине, до фига там нарасследовано. А с учётом такого времени после преступлений доказательства хоть какие-нибудь есть? – машинально думала она. Короче, были только вопросы. Ответов на них ни у кого из присутствовавших в кабинете, не было.

– Ларис, оставшиеся дела ты сегодняшним днём соедини. Конец года, сама понимаешь, – продолжил он взывать к Ларискиной активности и дисциплине.

– Соединю, – коротко ответила Лариска и вышла. Она поплелась в кабинет к Ольге с Людмилой, то есть в свой бывший. Идти-то было всего ничего, так, мимо нескольких кабинетов по коридору. Но этого вполне себе хватило прикинуть, что ничего она прочитать не успеет и сразу после обеда поедет в прокуратуру. А вот есть ли там доказательства? Преступления все были, что называется, из «висунов». На чём же эти трое сидят? В том, что Казанский дела не читал, она не сомневалась. Новый год! Какие дела, да кого они волнуют? Для этого есть другие люди. Такие, как она. Но делать нечего. Дела забрали, люди сидят уже примерно неделю – это как минимум. Праздничное настроение начинало постепенно угасать, как неразгоревшийся бенгальский огонь.

С томами наперевес она вошла к Ольге. Впрочем, Людмила тоже была на месте.

– Тебя можно поздравить? – с тенью определённого ужаса поинтересовалась Волгина.

– Пока не поняла, но определённое ощущение присутствует.

– Ты от Казанского, что ли? – вклинилась Людмила.

Лариска демонстративно развела руками, что на языке жестов означало «А откуда я могу быть со всей этой макулатурой?»

– И что там? Хоть не задерживать? – мысля, как обычно, в правильном направлении, продолжила Ольга.

– Чего нет, того нет. Все уже сидят. Понять бы хоть, что обоснованно, – закатив глаза, произнесла Лариска. – Но, как говорится, вор должен сидеть в тюрьме. А за что, – узнаем чуть позже. Пойду сейчас соединю все несоединённые дела, а после обеда поеду в прокуратуру.

– А в какую? – спросила Людмила.

– К Зубкову.

– Так уже хорошо.

– Ты мыслишь, как твой однокурсник, – парировала Лариска. – Хорошо, конечно, не спорю. Можно подумать, я с кем-то из других прокуроров в вечном конфликте.

– Да нет, близко просто, и суд нормальный, – оправдываясь, сказала Людмила.

– Что правда – то правда.

Все засмеялись, и Лариска вышла.

Доложив обстановку Эдику, Лариска быстро, не вникая в суть дел, напечатала постановление об их соединении, распечатала, заполнила карточку и ушла к Ольге обедать. Ничего читать в данный момент она не собиралась, даже несколько минут. Что это изменит? Соединять придётся. Народ посажен.

Вернувшись из прокуратуры, она наугад открыла одно из дел. Так, ничего особенного. Кража, – она и есть кража. Таким же было и второе, и третье. «Нужно брать всё, выписывать, сопоставлять, чтобы понять, что же всё-таки доделывать и переделывать», – решила Лариска, захлопнула очередной том, подхватила все документы вместе и свалила в сейф. Хватит, нужно одеваться и идти домой. Сейчас ничего не сделаешь. Перед уходом она заскочила к Ольге, обговорила, что завтра всё же, как ни крути, тридцать первое, а значит, Новый год отметить хоть немного, но надо. Обговорив, кто и что приносит, они вдвоём вышли на улицу.

– Начало седьмого, а как темно, – задумчиво проговорила Лариска.

– Ну, конечно, давно так. День уже прибавляется, между прочим, – пожала плечами Ольга.

– Да ладно тебе, это я просто так. Я ж так рано с работы не ухожу, – грустно сказала Лариска.

– Всё, как хотела.

– Ну, да. Если следователь, – то настоящий.

– Да что ты расстраиваешься раньше времени. Может там всё нормально? – успокаивая, ответила Ольга. Конечно, как обычно, она считывала, что упавшее Ларискино настроение связано с делом. В общем, как и всегда, времени на объяснение тратить было не нужно.

– А интуиция? – устало и грустно вопрошала Лариска.

– А вот взяла и подвела. Может такое произойти?

– Хорошо бы. Ладно, до Нового года расстраиваться не буду.

Тридцать первого, прощаясь с Ольгой на остановке, клятвенно обещав звонить, Лариска заволокла в маршрутку пакет, не такой уж и тяжёлый, с томами уголовного дела, нарушая, как обычно, все инструкции, правила и, что там ещё можно было нарушить.

– Ты отдохни, а то будешь дело читать все выходные, – крикнула на прощанье Ольга. Лариска послушно кивнула, скривив рот.

Народ в маршрутке ехал домой, забыв обо всех неприятностях, а может, и достижениях за целый год, забыв про работу. Многие уже были навеселе. Все стремились к началу праздника. «Да, что уж там, я тоже к празднику. Сейчас включу «Иронию судьбы» и буду печь свою «Пьяную вишню». Салаты, если нужно, подрежу. Всё нормально, что я заранее начинаю», – наконец пришла к выводу Лариска и уставилась в окно маршрутки на пыльный асфальт ничего не видящим взглядом.

А Новый год наступил, не мимо же ему идти. Всё прошло по плану. То есть, как всегда – торт, телевизор, ёлка, подарки. Первого января в половине девятого её растолкла Машка с округлившимися глазами и воплями: «Принёс!!! Вставай, ты не пожалеешь!!!» С радостью отбросив мысли о том, что на работу сегодня не надо, она, до конца не проснувшись, наконец, поняла, что Машка вскочила ни свет, ни заря, чтобы уточнить, а есть ли что под ёлкой. Причём легла она наравне со всеми – часа в три. Она, собственно, с двух с половиной лет встречала Новый год до победного конца, выплясывая под старенький с пропавшим цветом телевизор. А уж в этом году имела полное право. Всего-то год до школы. Тем более к Новому году Лариска сшила самое настоящее бальное платье из атласа цвета шампанского (синтетика, конечно) и сетки от локтя. Ткань и сетку на платье они покупали с Людмилой в обеденный перерыв. Машка блистала в нём на утреннике в детском саду, на который сама Лариска, как водится, не попала. Но мама рассказывала, что приходили воспитали из других групп, чтобы посмотреть на платье и выяснить, где такие продают. Платье было сшито, разумеется, по журналу «Бурда». Многие ли дети будут готовы примерять платье постоянно, но Машка, как раз и была из числа тех единичных детей. Ведь это наряд, который шьётся именно для неё! На сетке красовалась вышивка разбросанных по всему полотну выпуклых розочек. К платью были босоножки, которые они купили ещё летом, и те, как выяснилось, очень даже подошли по цвету. Для этого они отправились в «Детский мир», что был за четыре остановки от дома. На их счастье нужные босоножки в магазине были. А много ли тогда чего было? Лариска вытащила их с полки, велела Машке присесть на диванчик и мерить. Машка резво влезла в босоножки, даже застегнула и по указанию Лариски, прошлась по магазину.

– А можно так? – испуганно спросила она. – Ругать не будут?

– Конечно можно, – уверенно произнесла Лариска. – Нужно даже.

Машка осторожно, не дыша, шагала мимо неё, разведя руки в стороны. Пятка, вроде бы, была на месте.

– Маш, не свободны? Не жмут? Ноге удобно?

– Нет. Нет, – испуганно ответила Машка и присела вновь на диванчик. – А мы их купим?

– Конечно. Мы же за этим пришли.

– Сегодня? – не сдаваясь, уточняла Машка. – А у нас денег хватит? Машка явно волновалась.

– Хватит, – грустно засмеялась Лариска. Босоножки стоили восемьдесят рублей. Вот тебе ребёнок девяностых в среднестатистической семье.

Всю дорогу домой коробку с босоножками Машка несла сама, прижимая к себе. Ехать наотрез отказалась, сказав, что могут помять ещё.

На радостные Машкины новогодние вопли Лариска, делая, насколько это было возможно, удивлённое лицо, соскребласть с дивана. На классной кукольной коляске, купленной вроде как ещё чуть ли не в мае, восседал большой мягкий яркий гном в тёмно-розовом колпаке, зелёных штанах и чёрных сапожках, обводя всё вокруг себя чёрными глазами-пуговицами. Было ещё много разной мелочи, которую Машка вывалила из пакета на её диван и с восторгом принялась разбирать. Надо было подниматься, топать в кухню и отрезать под кофе кусок праздничного торта. В те времена Лариска могла себе позволить не есть каждое утро овсяную кашу. Да и не ела она её никогда, просто вообще не завтракала. Первого она сама себе выдала выходной. Занималась с Машкой, да смотрела телевизор. Впереди было и второе, и третье. Успеется, небось.

И потекли второе, а за ним и третье января. Лариска, не складывая диван, забралась на него с ногами, согнула колени, подложила под спину подушку и, разбросав тома, стала выписывать всё, что делалось в таких случаях – случаях ознакомления. Рядом валялись, как обычно, разноцветные ручки и чистые листы бумаги, которые она постепенно заполняла своей писаниной. Она с тоской посмотрела в окно. Снег выпадать не собирался даже как у Пушкина – на третье в ночь.

В какой-то момент она увидела Машку, которая топталась рядом, прижимая к себе гнома. Коляска, разумеется, тоже была при ней. Её лицо выражало полное непонимание того, что происходит. Нет, она, конечно, знала, что мама по выходным работает. Но ведь не сегодня же! Всё же праздники! Новый год, столько подарков! И что же – опять дела? «Не мать – ехидна, так вроде было в каком-то старом фильме», – как обычно подумала Лариска.

– Маш, давай я до обеда доделаю немного, а потом будем с тобой заниматься.

– Играть в «кукольные гости»? – живо среагировала Машка, блеснув округлившимися глазами.

Эту игру когда-то придумала Лариска. То ли, когда Машка приболела, то ли, когда просто куксилась, не зная, куда себя деть. Игра была до безобразия простая. В те времена стали продавать шоколадные яйца – киндер-сюрпризы, которые стоили всего три рубля, так что иногда позволить себе могли. Как правило, не доходя до дома, садились на скамейку, разворачивали яйцо и визжали вдвоём, если было что-то стоящее. Если везло, находили в яйце какую-нибудь забавную фигурку, а не запчасти от самолёта – машины – танка или вовсе какую-нибудь бумажную мельницу, интереса не представляющую. А вот хорошие «киндеры» были по сериям. В серии – десять штук. Были там и бегемоты, и крокодилы, и лягушки, и динозавры. Конечно, всю серию собрать не удавалось, но многие персонажи присутствовали и даже в двойном экземпляре. Так вот, они делились на две семьи и помещались в домики – старые коробки из-под обуви. Обуви по тем временам было немного, если не сказать, что было только то, что на сезон, поэтому и без коробки могли постоять какие-нибудь туфли или босоножки. В коробках Лариска вырезала двери, окна, на которые прилепила занавесочки, собрав верх на катушечную нитку и слегка стянула. Получилось очень даже. Потом в коробках вместе расставили игрушечную пластмассовую розовую мебель, кому какая достанется, которую застелили клочками ткани. Вот уж чего в доме было в избытке. Так что уют, как ни крути, у кукольных персонажей присутствовал. Так и ходили в гости бегемоты к лягушкам, к примеру, или динозавры к крокодилам. Машке игра нравилась.

– Да ну… – протянула Лариска, зевая. – Давай в «дурака». В свои пять с половиной лет Машка довольно сносно играла, могла и выиграть, причём никто ей не поддавался. Всё по-честному. Играли просто на интерес. Копейки и конфеты не использовали. На отдельном листе бумаги Лариска только фиксировала количество сыгранных партий и общий счёт. Так, для порядка. Вечером посмотрели старый, а значит, хороший, фильм. Так и наступил последний новогодний выходной, в течение которого Лариска писала, вновь перечитывала, и снова писала, разбрасывая по дивану разноцветные ручки и карандаши.

Четвёртого января она шла на работу с твёрдой уверенностью, что ничего хорошего обретённое дело ей не сулит. Перед ней стоял просто несмываемый вопрос – «А что же теперь делать?» Делать, конечно же, ей, поскольку больше никому это будет не нужно, а если и нужно, то помочь всё равно никто не сможет. Просто поохают, лапки вверх вскинут и скажут, что она что-нибудь придумает. А кому положено, в очередной раз подарит свою «изумительную» улыбку. А вот подпись под обвинительным заключением, как ни крути, ей и ставить.

Она доплелась до своего кабинета, вывалила из пакета тома и пошла на совещание. Села в кабинете Данилкина около входа и на его вопрос, чем она будет заниматься сегодня, монотонно произнесла, что будет изучать дело.

– А ты всё там соединила? – спросил Данилкин.

– Всё, – равнодушно и коротко ответила Лариска. Вот в данный момент ничего объяснять как-то не хотелось. Какой нормальный человек будет читать дело дома на праздники? Надо «водку пьянствовать», а не ерундой заниматься. И тут же в противовес вставало, что надо читать раньше, когда берёшь, а не улыбаться масляной улыбочкой, щурясь во все глаза. Разумеется, тому, кто этот новогодний подарок ей преподнёс.

Она пошла к Ольге с Людмилой. Распахнув дверь и обведя всех взглядом, выдала: «С Новым наступившим нас! Теперь живём по-новому».

– Как праздники? – поинтересовалась Людка.

– Нормально, как всегда, – пожимая плечами, ответила Лариска.

– Чем занимались?

– В «дурака» с Машкой играли.

– Ого! И как? Она умеет? – не успокаивалась Людка.

– Она умеет. Всё же дочь своей матери. В некоторых случаях и тебе фору даст.

– Что, всё так плохо? Совсем? – вклинилась Ольга, которая едва увидев Лариску, поняла, что все её предновогодние ожидания оправдались.

– Совсем. Я не знаю, что делать, – ответила Лариска. – Впрочем, знаю. Давайте по кофейку в наступившем году. У нас к нему что-нибудь осталось? А то я конфеты принесла.

– В обед занесёшь свои конфеты, есть пока всё, – машинально ответила Ольга.

– Классный на тебе платочек, – обращаясь к Ольге, продолжила Лариска, смотря уж точно не на платок. В то время приветствовалось носить на шее маленький платочек. Ольга округлила глаза, понимая, что всё действительно не очень. Платочек они покупали вместе с Лариской в начале лета уже ушедшего года в немецком магазине, что находился на соседней улице. Вещи все там были дорогие, короче, им не по карману. Кроме одежды были там и всякие пузырьки с аромамаслами, и дорогая бижутерия. Хотя не всякую дорогую одежду Лариска бы и надела, будь у неё деньги, бижутерия тоже особого доверия не вызывала, всякие масла – тем более. А вот платочек в технике «батик» она себе подобрала, завернув в магазин, возвращаясь из прокуратуры. Вот как-то ноги туда и привели. Платочек был в её цвете – с зелёными, болотными и фисташковыми разводами. Подходил, как сказала бы Раиса Захаровна в известном фильме, и к глазам, и к костюму. Ольге он тоже понравился, она так и сказала, что вот прям её, – Ларискин, то есть.

– А мне купим? – загоревшись, спросила она.

– А чего ж не купить?

– Только ты подберёшь расцветку, ладно? – вдохновенно продолжила Ольга.

– Подберу, конечно, куда я денусь? В обед можно и сходить. Не надо откладывать. Желающих там много. А то придём к остаткам на ярмарке.

В тот же день, наскоро перекусив, они отправились за покупкой. Благо идти было недалеко. Быстро перелистав все платки, развешанные на кронштейне, практически не смотря на них, Лариска ловко выдернула тот, который был нужен. Платок был скорее в светлых тонах – бирюзовом, светло-сером, пыльно-розовом. Красивое сочетание, короче.

– Где ты его откопала-то? – удивилась Ольга и тут же понеслась к зеркалу приложить к себе и покрутиться. Лариска засмеялась. Она стояла рядом, вдыхая аромамасла, а поскольку запахи переносила не очень, удовольствия ей это не доставляло. Из магазина они вышли с желанной покупкой, упакованной в фирменный пакетик. Многие потом восхищались Ольгиным платочком и спрашивали, где она такой нашла. «У меня Лорка – личный стилист», – кивала Волгина в Ларискину сторону. А Лариске оставалось только радоваться. Должны же быть хоть маленькие радости, ведь потом из них и складываются большие. Так что платочек Ольга носила с удовольствием.

Допив кофе, Лариска на автопилоте отправилась в свой кабинет.

– Оставляй чашку, я помою, – сказала Ольга. Лариска кивнула и вышла.

Делать было нечего. Надо вновь и вновь погружаться в дело. Она разложила его по эпизодам и стала перелистывать свои домашние записи. Затем включила комп и по записям стала печатать общий план расследования. Итак, что мы имеем? Обвиняемых на сегодняшний день трое: Мешков Сергей, Синицын Евгений и Фёдоров Владимир. Это если коротко, если без отчеств. Был ещё непойманный Мысков, но у того и вправду был один эпизод. Можно не арестовывать. Убедить, так сказать, что у него, как раз на фоне других, всё очень даже хорошо. Преступления, в основном, были старые. Ну, как старые? Последнее-то совершено в сентябре прошлого года. Дело порасследовали сколько положено, да и приостановили, когда положено. А вот с пятнадцатого декабря и началось. В этот день задержали Синицына. Он и был основным действующим лицом, поскольку являлся участником преступлений во всех трёх районах города. Все оживились, свои дела возобновили, Синицына протащили по всем отделам, где Евгений, будучи подозреваемым, вывалил всё, что знал с написанием явок с повинной или заявлений о совершённых преступлениях, что, в общем-то, одно и то же. Как раз после таких документов дела в фильмах передавали в прокуратуру либо суд. А что там расследовать? Человек же всё рассказывает. Так что же тебе ещё-то надо?

Как сказал Казанский, преступления все несложные – кражи, хотя и тяжкие всё-таки. Но была группа, сговор, то есть, были проникновения, да кое-где и ущерб приличный. А какая разница: кража или какое-нибудь сложнейшее вымогательство, или убийство? Главное ведь – доказательства. Само собой, как учил когда-то в райотделе Быков, сегодня признаётся, в суде не признаётся, а если послужного списка, то есть череды судимостей, нет, то вот и всё. Ну, если других доказательств нет. У Лариски была дополнительная теория, которая сводилась к тому, что судимости-то можно вообще не учитывать в таких случаях. Ну, совершил он семь преступлений, а восьмое не хочет, не может и вообще – не его это.

Громили так называемых «ипэшников», а точнее, их магазины. Магазины, собственно, громко сказано. Арендовали под магазин, как правило, либо отдел в уже давным-давно существующем, либо кабинет. К примеру, во Дворце культуры. Арендная плата всем нужна. Короче НЭП, который Лариска захватила ещё в начале девяностых в отделе, продолжал процветать. Многие стали ездить за границу. За ту, за которою хватало денег. Кто в Польшу, кто в Италию, кто в Арабские Эмираты. Вот ведь как. У кого денег и связей было не очень, ограничивались поездкой на рынок в столицу Родины. Скупали подешевле, а продавали подороже. Нет же теперь спекуляции. Сигнализация в магазинах, если и была, то, как правило, не работала. А могло и вообще не быть – русский «авось». Замок простенький на двери – сбил или подковырнул – вот и всё.

Ребятки начали скромненько: пена для бритья, одноразовые бритвенные станки, солнцезащитные очки, лаки для ногтей, помада, да футболки, очевидно криво простроченные с висящими нитками, поскольку других тогда не продавали для простых смертных. Всё, разумеется, в нескольких экземплярах, но общая сумма не впечатляла. В общем, не подфартило. Просто магазин именовался коротко, но броско – «Фарт».

Потом компания вошла во вкус. Понеслись коробки с импортной обувью: итальянскими сапогами, ботинками, туфлями, босоножками; появилась одежда, судя по протоколам допросов, тоже импортная: пиджаки, костюмы, блузки. Были даже три шубы, дублёнка, пальто и никак уж не лепившийся к этому перечню музыкальный центр. Вот здесь сумма похищенного приближалась к ста пятидесяти тысячам, что по тем временам было очень даже прилично. Достойно, так сказать. Так что ИП «Модерн» потерпело впечатляющий ущерб.

Шикарная кража с размахом была в магазине «Пионер». Вот здесь хозяева как раз арендовали помещение во Дворце культуры. По принципу – кто туда полезет? Вот оттуда выволокли несколько музыкальных центров, кучу автомагнитол, видеомагнитофонов, автомобильных колонок, видеоплейеров, антирадаров, автоусилителей, автосигнализаций, автоматических антенн и прочей мелочи. Были даже несколько пылесосов и автопокрышек. А самое главное – двое наручных часов и тоже импортных. «Пионером» владели два хозяина, в связи с чем имущество пришлось делить – кому что принадлежит. Ларин пострадал как бы и не очень, а вот ущерб, причинённый Федянину, составил куда как более ста тысяч рублей. Вот с эти самым «Пионером» и была незадача. У Федянина Александра был брат Валерий, который зачем-то оставил в магазине двое своих наручных мужских часов марки «SEIKO» и «ORIENT», личные три тысячи рублей и автомобильные покрышки. Да, собственно, часы тоже стоили недёшево по средним-то меркам. Очевидно, считал, что украсть это из квартиры будет проще. И если с «ORIENT» было всё более или менее понятно, просто потому что их не было, то «SEIKO» казалось, не только снились Лариске, они просто вклинивались в любую её мысль, совершенно далёкую от этих часов, да и часов вообще. Именно эта марка часов при задержании при личном досмотре была изъята у Фёдорова. В протоколе задержания в двух словах он пояснил что-то типа – «купил на рынке у незнакомого мужика, за сколько не помню», добавив, что запоминать цену китайской подделки ему незачем. Ну, последние высказывания, разумеется, в протоколе не зафиксировали, а просто потом передали Лариске на словах. Самого продавца, с его слов, опознать не мог. Ну, это как раз понятно. Хотя бы просто потому, что его не существовало. Да и сказано это было не на протокол допроса, а так в протоколе задержания. Хотя, что это давало? Более официальные показания – ни о чём, а если быть точным – их не было, отказался давать. Имел полное право. Конституция. Все остальные наименования техники, само собой, были тоже на английском языке. Аккуратно переписывая их, разделяя между двумя потерпевшими, Лариска почему-то подумала, что именно за этим ей и нужно было изучать английский язык в Универе целых четыре года. Были там и «Cobra», и «MAGGI», и «SONY», и «Panasonic». В общем, среди похищенного богачества, размах наименований впечатлял. И все, как не крути, не на русском. Да получается, что и потерпевших здесь было трое. Часть автомагнитол и колонок, причём достаточно большую, исходя из материалов дела, Синицын вместе с Фёдоровым сдали для продажи в ТОО «Рубин» знакомому последнего, – Иванову. Тот данный факт подтвердил. Да когда это было – в начале лета. Фёдоров сказал, что товар привёз для реализации из Москвы, а вот часть у него кто-то и почему-то не взял. Ничего официально оформлено не было, автомагнитолы с колонками, как положено, то есть с названиями, номерами, в ТОО «Рубин» не записаны, а просто приняты и проданы к моменту задержания всей компании. Хочешь – доказывай, что весь этот товар из магазина «Пионер», и похищен он был в ночь на тридцатое апреля. Фантазии это всё Ваши, дорогая следователь. А Вы докажите, что не ездил Фёдоров на автомобиле на рынок в Москву и не покупал все эти колонки, автомагнитолы. Нет? Ну, значит, тогда – нет. Лариска ударялась лбом в бетонную плиту. Была пара автомагнитол, но без документов. И, если предположить, что их номера должны быть переписаны у Ларина с Федяниным из «Пионера», – то этого тоже не было. Просто тупо опознали, как свои. Название «Panasonic». Это всё. Да, собственно, Федянин тоже опознал свои часы по марке и внешнему виду. Опять круто! Часы новые, ни стекло тебе не треснуло, ни браслет или корпус не поцарапаны. «Да будь я адвокатом, это опознание равнялось бы нулю», – размышляла Лариска.

С февраля по апрель была ещё кража из помещения ПАТП. Точнее время установить не смогли, так как хозяин обратился с заявлением поздно, когда вернулся из командировки. Украли немного. Тоже автомобильные магнитолы, автомобильную сигнализацию, антенну, да всякую мелочь. Всё с теми же названиями. Кража, как кража, только чтобы попасть внутрь, Фёдоров, по словам Синицына, поднялся по дереву и выбил ногой окно, а уж он с другими, кстати, неустановленными товарищами, проникли внутрь. Мешков так вообще стоял в целях безопасности остальных неподалеку, рядом с машиной своего отца, которой, в том числе, они пользовались во время остальной бурной деятельности. Всё похищенное принадлежало мастеру участка Кузнецову, который тоже непонятно почему, хранил всё на работе. Может быть, время такое было?

Потом наступило затишье, хотя, вполне возможно, просто никто не обращался в милицию. Так же многие рассуждают, да порой, правильно рассуждают, – «всё равно не найдут».

А вот в сентябре деятельность бригады активизировалась. Прямо в первых числах месяца Синицын с двумя неизвестными выставил стекло в магазине «Галио», находившегося практически в центре города. Сигнализации в магазине не было, то есть вообще, даже имитации. Через металлические прутья прямо с кронштейна они похитили довольно много вещей: дублёнки и куртки с воротниками из песца, несколько кожаных плащей, шубу из чернобурки. Вот здесь улов был неплохой – более ста сорока тысяч. Ни Фёдорова, ни Мешкова, ни Мыскова в компании не было. Самое весёлое было то, что хозяева не расстраивались по поводу отсутствия сигнализации. Есть же прутья! Металлические. Препятствие непреодолимое. Но нет же ничего невозможного! Мало того, что выставили стекло, как говорится, «без шума, без пыли», так все перечисленные дорогие вещи вытащили через образовавшееся пространство окна с помощью обыкновенной палки, на конце которой был прибит гвоздь. Его загнули и гнутым гвоздём – крючком – берите, пожалуйста. И ведь взяли, не заходя, в этот хорошо наполненный магазин. Но, получается, в этом эпизоде участвовал только один Синицын. В том, что других не установят, хотя в других таких эпизодах назывались не только их имена и прозвища, но и фамилии, Лариска не сомневалась. Да и ладно! Разобраться бы с тем, что имеем.

Была у Синицына и кража всяких разных часов, будильников и сопутствующих товаров. Кража тоже вместе с неизвестными лицами. Также отогнули металлическую решётку, но здесь внутрь пришлось пролезать, поскольку будильники и часы палкой с гвоздём не подцепишь. Сумма похищенного не доходила до пятнадцати тысяч, а, следовательно, была не такая уж большая по общепринятым меркам. Интерес представляло разве что название магазина – «Вояж». Во времени, очевидно.

В последнем эпизоде, седьмого октября, Синицын был с Мешковым и братьями Мысковыми. Похитили оргтехнику: системные блоки, клавиатуры, мониторы разных марок, ЭВМ. Сумма тоже была не очень – чуть больше двадцати тысяч. Оргтехника находилась в лаборатории электроники одного из вновь испечённых высших учебных заведений. Лаборатория арендовала комнату в общежитии. В принципе, ничего интересного. Какого уж из братьев Мысковых искали, Лариска пока не знала. Да и неважно это было на данном этапе.

Перебрав все тома, разложив всё по-своему, как надо, как учили, накрыв сверху своими записями, она сидела в полной прострации.

С Синицыным всё было понятно. Он светился хорошо практически во всех эпизодах. Явки-то явками. Они были по каждому преступлению, но ведь было и многое другое. Из «Модерна» были найдены в процессе обысков похищенные две пары сапог. Установлены тётеньки – передовики Российской торговли, которые их купили. Сапоги изъяли, продавцов допросили. И Головина, и Жихарева быстренько всё выдали, заявив, что сапоги приобрели у знакомого им Евгения Синицына. Да, он приезжал с кем-то. Но второго парня Жихарева не помнила. Оксана Головина же сказала, что Евгений приезжал к ней с парнем по имени Сергей. А вот Фёдоров-то был Владимир. Сапоги опознала потерпевшая, и они благополучно были ей возвращены. Судя по описанию, сапоги были очень даже. Одни – ботфорты. Замшевые, с вышивкой, сделаны в Италии, как было написано. Лариска их не увидела, а жаль. С магазином «Пионер» была сплошная головная боль. Факт сдачи автомагнитол Иванову для реализации, как ни крути, подтверждал участие Фёдорова в краже только косвенно. А вот что делать с часами? Они-то тоже ничего не доказывали. Синицын же, – парень щедрый, умудрился музыкальный центр, похищенный в «Пионере», вместе с колонками подарить своей знакомой Усковой. Само собой, тот был изъят, причём вместе с документами, как и подарен. И вот именно здесь, он был, как положено, проведён по регистрации в нужных журналах в «Пионере». Мало их музыкальных центров, вот и записывают, а вот автомобильных магнитол просто завались. Не успевают их закупать, записывать и продавать. У той же Жихаревой, кроме сапог, был изъят и кожаный плащ, который Головиной привёз их знакомый Женя. Вот у кого деньги-то водились! Но самое впечатляющее было то, что в ноябре тот же Женя познакомился в кафе с Боевой Светланой. Встретившись с ней несколько раз, преподнёс шубу из рыжей лисы. «Круто!» – подумала Лариска, перелистывая протокол обыска и допрос той самой Светланы, бесспорно, истинной красавицы, поскольку после трёх дней знакомства абы кому натуральные шубы дарить не будут. А значит, с ней планируют долгие и серьёзные отношения. Всплыли ещё несколько кожаных плащей, вполне себе по описанию, приличных. Все изъяты, люди допрошены. Вещи опознаны хозяйкой магазина «Галио» и возвращены. Но вот везде опять фигурировал только Евгений.

Однако, несмотря на то, что Мешков, как и Фёдоров, категорически отказывался давать показания, отрицая малейшую причастность к какому бы то ни было преступлению, его тоже подтянули. Именно он ездил на автомобиле своего отца. Кражи, почти все, были достаточно большими, поэтому без машины не потянешь. Так вот Мешков приезжал на автомобильный рынок на этой машине и пытался продать люк для автомобиля. А получилось, что продать пытался сначала знакомому Юрия Кузнецова, того самого, из ПАТП. Плохоткин – знакомый Кузнецова, оказался мужчиной сообразительным и моментально вспомнил о краже у друга. Договорившись с продавцом о встрече на следующий день, он подтянул на рынок Кузнецова, который и приобрёл свой собственный люк. Мешкова он опознал, как и люк. Марку машины, её номера Кузнецов и Плохоткин запомнили. Вот уж что редко бывает. Но бывает же. Так что остальные эпизоды на показаниях Синицына за Мешковым подтянутся. Да ещё, как водится, Лариска допросит его и искренне спросит, не давал ли он кому-нибудь автомобиль отца покататься или съездить куда-нибудь. И, конечно же, ответ будет; «Да что Вы, нет, ни в коем случае». А что ещё больше-то надо?

А вот Фёдоров…Ну изъяли часы, их даже опознал потерпевший. Но как? По внешнему виду, что говорится, – марке, браслету из белого металла и цвету циферблата. И всё. А что ещё опознавать? Они же новые, неношеные.

Голова шла кругом, плавно начинала болеть, мысли появлялись одна за другой, но ничего не меняли. Отодвинув все стопки, Лариска подошла к сейфу и достала упакованные в полиэтиленовый пакет часы «SEIKO». Пакет был достаточно большой, так что часы болтались в нём совершенно свободно, предоставленные сами себе.

– Эдик, посмотри. Это похоже на китайский ширпотреб? – спросила она, подходя к столу Григоряна. Сама она часов не носила, а уж в мужских – точно не разбиралась.

Эдик вздрогнул, поскольку в этот день Лариска практически с ним не разговаривала, а всё время то читала, то писала. И это несмотря на то, что людей у неё не было.

– Да нуу… – протянул он. Это дорогие часы, судя по всему.

– Вот потерпевший говорит, что в Арабских Эмиратах их купил.

– Вот это больше похоже на правду, – быстро воскликнул Эдик.

– Похоже-то, оно, конечно, похоже. Куда это мнение пришить? – мрачно сказала Лариска. И всё-таки что-то она упускала, но не могла понять что.

Додумать эту, бесспорно мудрую, мысль она не успела, поскольку в дверях нарисовался Данилкин.

– А что у тебя случилось? – обращаясь к Лариске, спросил он.

– Что случилось? Да ничего. Меркурий нынче в четвёртом доме, – демонстративно произнесла Лариска.

– В каком доме?

– А Вы с астрологией не очень? – разочарованно протянула она.

Эдик вжал голову вместе с шеей в плечи и предпочёл в разговор не вмешиваться, а просто вращать глазами.

– Пал Алексеич, Вы дело читали, которое мне поручили? – тем временем продолжила Лариска.

– Так ведь не я же отдавал.

– Так ведь Вы же начальник отдела. Или Вам совсем неинтересно, что мы тут расследуем? – стараясь не сорваться на крик, вещала она дальше, демонстративно разглядывая Данилкина.

– Ну, так Казанский же его принимал, он и читал, наверное, – сопротивлялся тот.

– Ключевое слово здесь «наверное». Так вот. Он его не читал. Не царское это дело тридцатого декабря заморачиваться. Но мне сказать-то можно было, чтобы я почитала, а не неслась в прокуратуру соединять всё подряд и к производству принимать. Там, видите ли, всего лишь кражи. А их, может, расследовать не надо? А может, я чего-то не знаю? Сам-то он много чего расследовал? – не останавливаясь, вычитывала Лариска, нисколько не сомневаясь, что Эдик стуканёт однокурснику. Впрочем, возможно, нет. Но это её не интересовало, то есть абсолютно.

– Да что там не так-то? – оправдывался Данилкин, как мог.

– А там всё, в общем-то, так. Просто один крендель арестован ни на чём. Ну, нет против него доказательств. Никаких. Так понятно? Сами убедиться не хотите? А то я, по своему скудоумию, может, не так что понимаю?

– Да что я, тебе не верю? А что теперь делать-то?

– Да Вам ничего. Делать теперь, как и отвечать за последствия, придётся только мне.

Данилкин предпочёл дальше тему не развивать, развернулся и вышел.

– А так можно? – осторожно спросил Эдик после того, как Данилкин закрыл дверь.

– А я в чём-то не права? – вопросом на вопрос ответила Лариска и принялась вновь перекладывать дело.

В каком-то тихом, английском, можно сказать, молчании, прошёл обед. Даром, что спину она не держала, как истинная леди. Просто потому, что не могла. Они перебрасывались с Ольгой ничего не значащими фразами. Лариска просто тупо ковыряла вилкой в тарелке, абсолютно не придавая значения тому, что она всё-таки ест. Обедали в столовой. Кофе пошли пить к Ольге с Ларискиными конфетами. Людмила ещё до обеда уехала в отдел к Чередниковой, так что обедала там.

– Да ладно тебе, придумаешь что-нибудь. Всегда же есть выход, – как могла, старалась Ольга. – Тем более, у тебя.

Лариска кивала, кривилась в улыбке, щуря глаза, и продолжала думать.

А вот думала она о том, что был когда-то такой случай. Это ещё при Антоныче. Он не успевал прочитать дело, которое также принесли из райотдела. И там тоже были люди под стражей. Вот только двое или трое их было? Да это и не важно. Что же сделал Старик? Он просто позвонил Лариске и сказал зайти в его кабинет. Просто по-человечески объяснил, что ему срочно куда-то надо. Да и какое это имело значение? Вручил Лариске дохленькие тома, пояснив, что сложного ничего, так, – кражи автомагнитол с автостоянки из машин.

– Ларис, ты посмотри, там люди под стражей всё-таки, – напутственно сказал он.

– Конечно, Евгений Атоныч, всё посмотрю. Да тут немного. К вечеру доложу, – ответила Лариска и ушла. Было послеобеденное время.

Действительно, и там тоже ничего сложного не было, как и сейчас. Автомобили стояли на произвольно организованной автостоянке возле рынка. На этом рынке народ всегда крутился, так как с одной стороны он был продуктовый, а с другой – вещевой. Да и больница была от рынка – рукой подать. Здание её хорошо просматривалось от ограждения рынка. Так что, если кому в больницу фрукты, овощи какие или консервы – пожалуйста. А надо халатик новый, носки с тапками или бельё – так тоже можно. Удобно, короче. И в этом деле первоначально имелись явки от ребят из солнечного Азербайджана. Допросы, как водится, были куцые и сводились в основном к знаменитому выражению – «украл, выпил, – в тюрьму». Ни тебе примет похищенного, ни подробных описаний действий каждого. А вот потом, после того, как всех арестовали, все и замолчали. Похищенное не изъято, поскольку его не было. Самым мощным доказательством являлись следы пальцев рук, причём только одного из виновников, оставленные на лобовом стекле какого-то автомобиля с той самой стоянки. Всего их было, вроде три. Но самое смешное было не это. Следы и следы. Но оставлены они с внешней стороны стекла, а никак не из салона. Плюсом к этому шло, что горячие парни из Азербайджана торговали на данном рынке то ли хурмой, то ли мандаринами. Разве вспомнишь, на какие именно фрукты был сезон. Это потом стало, что всё в наличии чуть ли не круглый год. Других доказательств не было, поэтому Лариска быстренько сгребла всё нехитрое дело в кучу и отправилась к Антонычу, которому быстренько объяснила, что такое дело в Следственную часть брать нельзя. Старик крякнул, швырнул дело в сейф и при Лариске набрал номер начальника следственного отдела. Поскольку Антоныч махнул Лариске рукой, что означало «не уходить», она осталась на месте.

– Слушай, – произнёс в трубку Антоныч, поприветствовав начальника, там вы дело привезли нам. Кто его расследовал?

– Кондратов, – вклинилась Лариска.

– Так вот завтра к одиннадцати я его жду в Управлении, – продолжил Старик. – Да, кстати, ты в это время можешь? Это было сказано уже Лариске.

– Могу. У меня допрос полдесятого, но он коротенький. Так что в одиннадцать, – я в Вашем распоряжении.

В назначенное время на следующий день Лариска сидела в кабинете начальника. Там же притулился на стуле совсем молодой Кондратов. «Сколько он работает? Судя по протоколам – лейтенант», – размышляла она.

Антоныч был суров, то есть таким, каким Лариска видела его крайне редко.

– Как Вас зовут? – обращаясь к Кондратову, спросил Старик.

– Владик, – негромко произнёс тот.

Лариска чуть не прыснула, предвидя, что сейчас последует.

– Я спрашиваю Ваше нормальное полное имя. Вы – следователь, – свирепея, продолжил Антоныч.

– Владислав Иваныч, – ещё тише произнёс Кондратов. Был он среднего, судя по всему, роста (сидел всё-таки), какой-то щупленький, блондинистый, то ли с голубыми, то ли с серыми глазами. В общем, весь чистенький и беленький, а не суровый следователь, который докажет всё, что надо и не надо.

– Ларис Иванна, давай ты, – обречённо произнёс Антоныч.

– Владислав, скажи, ты дело, которое расследуешь, читал? – обращаясь к Владику, спросила Лариска, едва сдерживая смех. Перед ней сидел напуганный ребёнок, попавший в Управление, где, как правило, ругают. Всегда и за всё.

– Конечно, – более уверенно ответил Кондратов, обрадовавшись такому лёгкому вопросу.

– И что же? Там есть доказательства вины тех, кого арестовали? – продолжила Лариска. Владик заулыбался. Доказательство неоспоримое было. То ли, по его мнению, то ли, по мнению тех, кто ему его навязал.

– Конечно, есть, – радостно выдохнул он. – Там же пальцы!

– Следы пальцев рук кого-то? – уточнила Лариска.

– Ну да, – пожал плечами Владик, – очевидно считая, что в Управлении дураков тоже хватает.

– А вот теперь, Владислав Иваныч, слушай, – начала Лариска. – Обвиняемые у нас кто? Они торгуют на рынке южными фруктами.

– Ну да. А при чём здесь это?

– То есть мимо этой самой автостоянки они болтаются по несколько раз в течение дня?

– Конечно. Вот именно! – недоумевал Кондратов, полагая, что раз там работают, то там и воруют. Чай не из области кого-то арестовали. А близкое их нахождение к месту преступления тоже доказательство.

– А пальцы-то откуда? – вопрошала Лариска.

– С лобового стекла, – гордо заявил Владик.

– Всё бы оно и нормально, если бы не с наружной стороны этого стекла, – спокойно произнесла Лариска.

Владислав Иваныч начинал париться.

– Так вот, идут эти наши гости или друзья из солнечного Азербайджана. На рынок возвращаются, к своему рабочему месту – прилавку. А у кого-то из них нога, к примеру, подвернулась или споткнулся он. А если в руках бутылка с пивом? Не бить же её, падая, и он, чтобы не упасть, цепляется ладонью за что попало. А что попало и есть машина со стоянки, если быть точнее, – её лобовое стекло. Вот, была бы я адвокатом, то именно такую версию и предложила, – объяснила Лариска. – Внутри автомобилей никаких следов же не обнаружено? Ничего из похищенного не изъято?

Иваныч помотал головой. Ему заметно погрустнело.

– Я не знаю, возможно, ваша прокуратура Вам и подпишет такое обвинительное заключение, возможно, суд даже осудит. Но, поскольку, арестовывали не мы, отвечать за такой арест хотелось бы меньше всего. Да и прокурор вместе с замами и помощниками у меня в друзьях не числится. Суд – тем более. А крайний у нас кто? Тот, кто ставит подпись под обвинительным заключением, – закончила Лариска.

– Владислав Иванович, по-моему, Вам достаточно чётко всё разъяснили? – вступил Антоныч.

Владик кивнул и, забрав своё дело, которое вручил ему Антоныч, промямлил что-то на прощание, ну, типа «до свидания», после чего удалился.

– Мне кажется – доходчиво, – то ли спросила, то ли констатировала Лариска.

– Вполне, – засмеялся Антоныч, по своему обыкновению поправляя очки на переносице.

Пройдёт достаточно много лет, и Владик придёт работать в Следственную часть. Он никогда не вспомнит о том злополучном деле, судьбу которого Лариска так и не узнала. Всегда будет вести себя с Лариской уважительно. Да и когда она уйдёт на пенсию, тоже будет с ней общаться уже по другой работе. Потом на пенсию уйдёт и сам Кондратов, и общение их тоже продолжится. Не часто, но всё же. Нужен ему был вот такой урок в начале его пути. А вот в сорок пять Владик с утра, после того, как жена уйдёт на работу, а дочь-десятиклассница будет в школе, приляжет на диван и больше не встанет. Сердце остановится. И первый из бывших коллег Владислава, которому позвонит его мама, чтобы сообщить о случившемся, будет Евгений Антонович.

«Вот почему раньше заботились о том, что за дела берут в Следственную часть? Почему учили людей, хотя бы и на их ошибках?» – размышляла Лариска, понимая, что вопрос-то риторический. Кому было надо и положено, – те и заботились, те и учили.

День шёл за днём. Первая рабочая неделя января текла куда-то в неизвестном направлении, сама по себе. Лариске что-то довозили из райотделов. В основном это были рапорты, справки, которые она не обнаружила, читая дело. Приходил и опер, который принимал участие в задержании Фёдорова. Лариска поинтересовалась: «Его что, на показаниях Синицына задержали?» Ответ был соответствующим: «Зачем? На нём же часы похищенные были!» Даже объяснять ничего не стала. Всю неделю она ходила, что называется, «в воду опущенная», «пыльным мешком прибитая», и так далее, по тому же принципу. Всем, кто заглядывал в кабинет, отвечала что-то невпопад или всё же, как положено, но с убитым видом. Ольга, в основном, помалкивала, ждала, что всё каким-то образом должно решиться. Но всё было по-прежнему. Лариска даже сходила к Фёдорову в следственный изолятор, типа дополнительно допросить. Смогла только записать всё ту же мысль, которая была зафиксирована в протоколе его задержания. Разве что расширила её, написав, что мужика, у которого купил часы, опознать не сможет, да более подробно расписала какая это подделка, то есть снятые с него при задержании часы. Фёдоров чувствовал себя вполне себе ничего. Он был уверен в своей правоте более чем на сто процентов. Судимость у него была, ещё по кодексу Российской Федерации. Да так себе судимость – практически десятилетней давности. Наказание один год и два месяца исправительных работ. Одна статья – «Использование заведомо подложного документа» – ни о чём, с точки зрения наказания, вторая «Угон транспортных средств» давно уже не существовала под указанным номером, чуть ли не через два года после его осуждения. Чувствуя явное превосходство, Фёдоров поинтересовался, что же с ним будет.

– В суд направлю, – равнодушно ответила Лариска, держа лицо.

– Так ведь доказательств у Вас никаких. А Синицын, что Синицын? Да ничего он в суде против меня не скажет. Вас, наверное, ругают за оправдательные приговоры?

– Ругают, конечно, – ответила Лариска, улыбаясь, готовая прибить этого Фёдорова. И не такие удары держали. Жаль только то, что действительно не знала, что же ей делать.

– А на доследование много Вам дел возвращали? – не унимался Фёдоров.

– Вот тут я тебя огорчу. Ни одного.

– А работаете-то долго? – не унимался он.

– Да как тебе сказать. Прилично, наверное. В этом году тринадцать лет будет.

Фёдоров хмыкнул, оглядел Лариску, вероятно, не поверив. А она тем временем позвала выводного Витьку и, попрощавшись, с улыбкой на лице покинула изолятор. Правда улыбка сползла мгновенно, как только, забрав удостоверение, кивнула сначала дежурному в «дежурке», потом дежурному на КПП, вышла на свободу. До Управления Лариска поплелась пешком, меряя январские лужи с грязными комками снега, который, не успевая выпасть ночью, с утра уже таял. В голове была одна мысль – «Я что-то упускаю. Только вот что?» Эта мысль крутилась постоянно в течение рабочего дня, по дороге на работу и обратно. С этой мыслью она уже привычно ложилась и вставала. Засыпала плохо, да и вообще вскакивала ночью, садилась на диване и перебирала в голове, что у неё вообще есть по делу, пусть даже не связанного с Фёдоровым. Лариска, получая новый материал или дело, читала в них всё – от корки до корки, иногда понимая, что вот этот абсурд точно не пригодится. Хотя кто и что может знать наперёд? Как учил папа, то есть её вечный учитель в райотделе Быков, вплоть до того, что понимала, что между строк тоже что-то может быть. Конечно, может, хотя и не всегда. Но вот в данном случае, как ей казалось, где-то было. Только где? В голове крутился единственный вопрос – «Что теперь будет?» Завтра была суббота, и выходить на работу Лариска не планировала. Домой брать тоже ничего не собиралась. Поскольку поход к Фёдорову ничего хорошего не принёс, а отсутствие результата – тоже результат, Лариска налила себе кофе и, медленно его потягивая, рассматривала выцветшие обои на стене. Возникший на пороге кабинета Эдик внимательно осмотрел её.

– Ларис, я впервые тебя такой вижу и сколько уже дней, – выдал он.

– Считай, что тебе повезло. Я и есть такая в первый раз, – ответила Лариска, невольно вспоминая «Иронию судьбы» и напившегося Ипполита, который находился в таком состоянии впервые. – Ладно тебе, не бойся. Я ж не кусаюсь.

– А, – начал Эдик.

– Ой, суицид – тоже не моё. Пошла я обедать.

Она зашла за Ольгой и Людмилой, и они потопали в столовку. По её лицу сразу читалось, что поход в тюрьму ничего хорошего не принёс, в связи с чем девчонки предпочли помалкивать. Хотя вела себя Лариска довольно тихо, просто находилась в раздумьях, а точнее, – не выходила из них, словно запертая в клетку.

– Ты завтра на работу пойдёшь? – на всякий случай спросила Ольга.

– Неа. А смысл? Что мне надо, я итак помню. Голова-то при мне пока.

Выходные прошли, а вот ничего не изменилось. Чтобы отвлечься, Лариска со всей сознательностью играла в «кукольные гости», пялилась в телевизор, но голова работать не переставала. Однако ничего нового в этой голове так и не появилось. Началась следующая неделя.

В понедельник все делились новостями за выходные. Кто хорошими, кто не очень.

– Слушайте, а ведь на этой неделе Старый Новый год, – вдруг вспомнила Ольга.

– Самое время мне отметить, всё ж единственный праздник, которого нет ни в одной стране мира, – вяло ответила Лариска. – Настроение просто зашкаливает.

– А вдруг на Старый Новый год тебе и повезёт? – парировала Ольга, не зная, чем ещё утешить Лариску, которая практически десять дней была абсолютно никакая.

Лариска не боялась, когда много работы, когда очень много, когда сделано неправильно, не по её стандартам и принципам, но можно исправить. А здесь? Что делать в таком случае? И самое главное, – она была совершенно ни при чём.

Неделя потекла так же, как и предыдущая. Лариска перебирала документы, ничего нужного ей не находя. «С Синицыным сделаем проверку показаний на месте. Проедем по местам боевой славы его и товарищей, закрепим, так сказать. Не откажется. А то явки его все померкнут, – размышляла Лариска. – Остальным сие действие не грозило. Показаний никто ведь не давал». Данилкин Лариску предпочитал не трогать, так, – ограничивался на совещаниях общими вопросами, типа, что делаешь завтра. Плела, что хотела. По другим делам делала только то, что никаких отлагательств не терпело. Не отложишь ведь какую-нибудь наркологическую экспертизу. Хоть и не тащиться туда самой, так организовать надо. Прошёл понедельник, за ним вторник. В среду наступило тринадцатое января. По предварительной договорённости, решив, что жизнь всё равно не заканчивается, они с Ольгой и Людмилой отпраздновали у них в кабинете Старый Новый год. Лариска пыталась смеяться и даже рассказывать, как обычно, какие-то приколы, решив, что вот сегодня она точно загадает нужное желание под очередной Новый год. Может и сбудется? Странное для нормального человека желание. Но так ведь это для нормального, далёкого от всех краж, часов, магазинов и остального к ним прилагающегося.

Желание загадала и почему-то проснулась с навязчивой мыслью, что ей нужно ещё раз посмотреть протокол осмотра места происшествия в магазине «Пионер». Она пыталась вспомнить, что там может быть не так, но так и не вспомнила. Протокол, как протокол. «Нет, надо читать и читать между строк», – вздохнула Лариска и выскочила из квартиры раньше обычного. Машка ещё даже не вставала в детский сад.

Она влетела в кабинет и, не раздеваясь, открыла сейф. Найдя нужный том с кражей из «Пионера», Лариска бросила его на стол и всё же решила снять пальто. До совещания время было. Полчаса примерно. Она читала протокол. Всё вроде, как обычно. И тут она обратила внимание на самую обыкновенную фразу: «Коробки из-под часов марки «SEIKO» и «ORIENT» выброшены на пол». Сама по себе эта фраза ничего особенного не представляла. В протоколе так и было написано – «из-под часов». «А почему их не изъяли?» – подумала Лариска. Судя по тому, как это написано, на коробках должны быть соответствующие надписи. «Что ещё там должно быть?» – размышляла Лариска. И в это время образовался Эдик.

– О! Ты уже на работе! – воскликнул он вместо приветствия.

– Я уже работаю даже, – засмеялась Лариска. – Совещание уже скоро.

Совещание прошло спокойно, как и утреннее чаепитие с девчонками.

Лариска вновь опустилась за свой стол и вновь стала перечитывать протокол, а точнее, – фразу, где значились коробки из-под часов.

– Эдик, слушай. Украли двое наручных часов, а вот коробки выбросили. Ты ещё говорил, что часы вроде дорого смотрятся, – спросила она.

– Было такое. А что?

– А почему с коробками-то не взяли?

– Да кто ж их знает? – пожал плечами Эдик.

«Коробки из-под часов», – продолжала размышлять Лариска. Судя по этому тексту, – они пустые. Это, если исходить из правил русского языка. А ведь могло быть и не так. Коробки в процессе осмотра не изымались. «Вот оно, вот что может быть между строк. Может быть. А может и не быть», – вот он текст, который могли не написать. Лариска так решительно схватила телефон и стала набирать номер магазина «Пионер», что Эдик вздрогнул, но ничего спрашивать не стал, видя её решительный взгляд. Но, так называемые «новые русские», очевидно вчера праздновали Старый Новый год. Как говорится, а в ответ – тишина. Неблагодарное занятие ждать. Ждать, когда особенно надо. Надо было, ох, как особенно. До обеда Лариска так и не дозвонилась. Домашние телефоны владельцев магазина тоже не отвечали. «Может, товар очередной закупают, а Новый год здесь и ни при чём», – успокоилась, наконец, Лариска. Эдик хотел было что-то спросить, но Лариска изобразила знак рукой, что сейчас не скажет ничего, дабы не спугнуть Синюю птицу.

А вот после обеда трубку бодренько взял Ларин.

– Сергей Иванович, здравствуйте. Вас беспокоят из Следственного управления. Моя фамилия Проводникова, зовут Лариса Ивановна. Нам передали, в том числе и Ваше дело.

– Да нас вроде всех допросили, – здороваясь, удивлённо ответил Ларин.

– Да, конечно. Я всё прочитала. Скажите, а как мне переговорить с Федяниным, а, если уж быть точной, то с его братом, – торопливо сказала Лариска.

– Да Александр на месте. Валерия нет. Давайте я ему трубку передам, – выдохнул Ларин.

– Александр Александрович, добрый день. Подскажите, пожалуйста, Вашего брата как мне найти? Он у нас ведь тоже потерпевший, – как можно спокойнее произнесла Лариска.

– Да Валера где-то к пяти должен подойти. Может, я чем-то смогу помочь?

– Сможете пока. Скажите, а коробки из-под краденых часов Ваш брат не выбросил?

– А, часы? Ну да, часы мы с ним в начале апреля в Арабских Эмиратах покупали. Коробки? Сейчас посмотрю.

«Да знаю я всё про Эмираты», – дёргалась где-то глубоко внутри Лариска, но говорила вполне спокойно и слушала, не перебивая.

– Да на месте коробки. Валерка не стал их выбрасывать. Они красивые такие. Зачем выбрасывать? Память хоть будет. Так ведь одни вроде же нашли? – продолжал Федянин.

– Александр Александрович, а вот теперь главный вопрос. Коробки пустые?

Федянин завис на несколько секунд, после чего разговор продолжился.

– Почему пустые? Там же документы на часы. Там знаете у них странно как-то. На одни часы брошюра-гарантия, на другие – брошюра-инструкция.

– Посмотрите, пожалуйста, в этой брошюре-инструкции или гарантии, я не знаю, на какие какой документ, но меня интересуют часы «SEIKO», указан их номер?

Слышался шелест, который длился, казалось, вечно. Медленно всплывал текст, который был между строк, который какой-то «очень разумный следователь-деятель» просто выбросил из протокола. Мало ли что там в коробках? Да и изымать их незачем.

– Да, конечно. Заводской номер, – спокойно так ответил Федянин. А что ему волноваться?

– Подождите секунду, – выдохнула Лариска, метнулась к сейфу за часами и вновь схватила трубку. – Диктуйте номер.

Федянин добросовестно продиктовал. Номер был тот же. Рука, сжимавшая трубку, вспотела. И это при том, что Лариска, как водится, не потела от слова «никогда», а уж, тем более, зимой в прохладном кабинете. Можно было бы закричать, она бы так и сделала, но нет, всё спокойно.

– Александр Александрович, приходит Ваш брат, и Вы сразу ему сообщаете мой номер телефона. С пяти часов я жду его звонка. Все брошюры-инструкции или что там ещё, снова в коробки сложите. Это очень важно.

– Да, конечно, он обязательно перезвонит, – заверил Федянин, добросовестно записав Ларискин номер телефона.

Она положила трубку. Рука, если не тряслась, то была близка к этому. Эдик смотрел на неё во все глаза, вот-вот готовые вывалиться на стол, и молчал, хлопая длинными ресницами.

– А вот теперь скажи мне, как можно это не изъять? Идиоты!!! – орала Лариска. Теперь-то было можно.

– Слушай, а как ты догадалась про эти коробки? – тихо спросил Эдик, словно речь шла о государственной тайне…

– Я читаю между строк, – засмеялась Лариска.

– А этому можно научиться?

– Можно, если учителя хорошие, – она пожала плечами, вспоминая Быкова.

– Слушай, а часы-то, вроде осмотрены были, – задумавшись, сказала Лариска, как-то вот заранее понимая, что там тоже «всё не так, ребята».

Долистав до протокола осмотра часов, Лариска разразилась хохотом.

Очевидно, Эдик уже начинал её побаиваться, поэтому, не спрашивая, почему она смеётся, просто аккуратно поинтересовался, что там.

– Что и требовалось ожидать, доказать или как лучше? – ответила Лариска, откидываясь на спинку стула.

Он предпочёл помалкивать и просто смотреть, что будет дальше.

– Ну как тебе? Осматривать часы и не написать их номера, который чётенько так присутствует сзади на крышке. Просто название. Ну да, оно же не на русском – вот что главное. А дальше – цвет циферблата и корпус с браслетом из металла белого цвета. О как! Ну, знаешь, после всего, вообще не удивлена.

– А что теперь?

– Да в этом проблем, как раз нет. Мне же никто не запрещает осмотреть часы повторно, в смысле, как положено. А первый протокол, в общем-то, и выбросить можно. К чему он? А можно и не выбрасывать, – пустилась в рассуждения Лариска, уже наливая кофе себе и Эдику.

Без пяти минут пять зазвонил телефон, и Лариска машинально схватила трубку. Конечно, это был Федянин Валерий – хозяин этих знаменитых часов.

– Да. Валерий Александрович, звонила я. Меня зовут Лариса Ивановна. Вы сейчас берёте обе коробки от своих часов вместе с документами на них и приезжаете ко мне.

– Может быть завтра? Уже конец рабочего дня у Вас, – пытался сопротивляться Федянин.

– У нас ненормированный рабочий день. А Ваш приезд с вещественными доказательствами, я имею в виду коробки и документы, очень важен для следствия. Я Вас буду ждать, – произнесла Лариска голосом, не терпящим возражений. – А часы Ваши я Вам сегодня верну.

– Конечно, приеду, раз так важно, да ещё и часы, – рассмеялся Валерий. – Только в течение сорока минут. Я на машине, но мне тут один документ нужно составить.

– Вот и договорились, – ответила Лариска, продиктовав адрес и объяснив, как к ней пройти.

Она подняла большой палец вверх и пошла к Данилкину. Распахнув дверь, сообщила, что вечером на совещание не пойдёт. Завтра будет делать то и то. Просто у неё важный свидетель, который может явиться только в вечернее время. Потом, забежав к Ольге с Людмилой, округлила глаза, приложила палец к губам и на попытку Ольги спросить, что случилось, ответила, что всё завтра. Сейчас у неё допрос и кое-какие следственные действия. Ольга улыбнулась. Как всегда поняла, что что-то с мёртвой точки сдвинулось. Процесс пошёл.

Действительно, коробки были красивые. Такие квадратные, высокие. Импортные, сразу видно. Надо было с коробками брать. У нас таких не делают. Дорого, наверное? Да и оборудования такого, наверняка, нет. Жалко такие выбрасывать. Из-под часов марки «SEIKO» коробка была какого-то пыльно-синего цвета. Другая – коричневая. На обеих красовались надписи на арабском языке вдавленными золотыми буквами. Эдакая вязь. Как они вообще понимают такие буквы? «Что, интересно, проще освоить: иероглифы всякие или вот это письмо? – размышляла Лариска. – А ещё говорят, что русский язык – сложный. Бесспорно, сложный. Но это… Они всё быстро оформили. Даже дополнительный допрос составили о том, что коробки при осмотре изъяты не были и хранились всё время у потерпевшего. И осмотр часов Лариска сделала вместе с Федяниным, который подтвердил, что у него на часы имеются документы, выданные следствию, а заводской номер часов марки «SEIKO», указанный в протоколе их осмотра, соответствует номеру в документе. Всё остальное, вплоть до даты приобретения было указано в первоначальном допросе. Федянин подписал все необходимые протоколы, написал расписку и, забрав часы, радостно стал прощаться.

– И правда, всё быстро, – сказал он.

– Можем, – ответила Лариска. – Вы только помните, что часы храните до суда. А лучше в них и в суд приходите для наглядности. Вы очень помогли следствию!

– Да я в них спать теперь буду. С рукой не оторвут. А меня и в суд вызовут?

– Вызовут. И Вам необходимо явиться, как никому. Да и брата поддержите.

В общем, расстались довольные друг другом.

Эдик расхохотался, как только за Федяниным закрылась дверь. Он тоже задерживался. Тоже заканчивался срок по делу.

«Если бы ты знал, Валерий Федянин, что мне пришлось пережить за эти практически полмесяца», – думала Лариска, возвращаясь домой. Словно невидимый груз упал с её плеч, сердца, а, возможно, ещё откуда. Упал и покатился, чтобы никогда больше не возвращаться. Хорошо бы, чтобы никогда больше.

На следующий день она всё в красках описала Ольге и Людмиле за рюмкой утреннего кофе.

– Это тебе подарок от Деда Мороза на Новый год, хоть и Старый, – смеялась довольная Ольга.

– Не совсем. Это мне подарок от Быкова. Очередной его подарок, – задумчиво ответила Лариска.

– В смысле? – хором воскликнули Ольга с Людмилой.

– Чтение между строк, да ладно, потом расскажу.

На совещании Данилкину она сообщила, что на следующей неделе планирует предъявлять обвинение, но сначала – проверку показаний с Синицыным и следственный эксперимент по магазину «Галио», откуда кража совершалась с помощью палки с вбитым в неё погнутым гвоздём.

– А обвинение всем?

– А кому-то не надо? – спросила Лариска. – Родственник, что ли, Ваш?

– Нет, но сама же говорила, что ни на чём сидит.

– Теперь на законных основаниях. И, позволю себе заметить, чтобы найти эти основания, никто мне не помог, никто, – спокойно ответила Лариска и вышла, не желая больше ничего выслушивать.

Всё запланированное было выполнено. Тексты постановлений о привлечении качестве обвиняемых набраны. Даже Мысков нашёлся к концу следствия. Его Лариска задержала для острастки, чтоб не бегал, а потом выпустила под подписку о невыезде. Показания он дал. Да что там, ведь у него – один эпизод.

Наконец подошёл день предъявления обвинения Фёдорову. Лариска вновь пришла в изолятор, ничуть не сомневаясь, что показания он никакие давать не собирается. Но только теперь это роли не играло. Фёдоров, войдя в следственный кабинет, куда его привёл выводной Саша, уверенно уселся на положенное место и недоумённо посмотрел на Лариску.

– Я обвинение пришла предъявлять. Ну, думаю, что это быстро. Показаний ведь не будет?

– А какие показания? Не боитесь – предъявляйте, – ухмыляясь, ответил Фёдоров.

– А почему я должна бояться?

– Так бездоказательно же, – вяло продолжал он, нагло разглядывая Лариску.

– Да ладно, Владимир Игоревич, почему это бездоказательно? Я же сказала, что направлю дело в суд. А про бездоказательно, так это зря, – растягивая удовольствие, улыбалась Лариска.

– Ну, Вы мне ещё про эти поддельные часы китайские расскажите. А то давно не напоминал никто.

– Расскажу, почему не рассказать? Часы эти не поддельные. Куплены они потерпевшим вместе с братом в Арабских Эмиратах.

– Эту песню я слышал. Да хоть во Франции или Америке. Разве это возможно проверить? – гнул свою линию Фёдоров.

– Вынуждена огорчить. Проверить это возможно. И я это проверила. Потерпевший выдал мне коробки из-под часов, они явно не с китайскими надписями. Кстати, красивые коробки. Почему не забрали? Да это и не важно. Просто в коробках были документы на часы. Там они называются руководства всякие, а по-нашему – паспорт на часы, – на одном дыхании снисходительно произнесла Лариска. Теперь уже она рассматривала Фёдорова.

– Ну и что? Мало ли там у него коробок каких?

– Прав. Возможно, коробок у него много. Но в документе, паспорте, если называть, как у нас, указан заводской номер часов. И вот не поверишь, он такой же, как у твоей китайской подделки. Да, с Синицыным мы прошли по всем местам вашей боевой славы. Он всё подробненько рассказал с записью на видео. Кто и что делал, пояснил. Так что в суде, если и откажется, то значения это иметь не будет. Да и вряд ли себе во вред он на это пойдёт.

Казалось, что Синицын в данный момент Фёдорова волновал меньше всего. Он сосредоточился на часах.

– И что, просто паспорт? – не обращая внимания на Ларискину убедительную речь, как-то непонимающе произнёс он.

– Да, просто паспорт, – уверенно ответила Лариска. – Я скажу больше. В суде это послужит неопровержимым доказательством в совершении этой кражи, а в совокупности со всем остальным, отразится и на всех остальных твоих эпизодах. Так что, – просто паспорт.

СПАСИБО ЗА ПРИГЛАШЕНИЕ

Наконец Лариска закрыла дверь прокуратуры, оставив там многострадальное дело Синицына и компании. Да почему же Синицына? Несмотря на его активное участие во всех кражах, основной её головной болью был, конечно же, Фёдоров. Хорошо, что она смогла выйти сухой из воды. С наименьшими потерями, так сказать. Хотя ведь внешне потерь и не было никаких. А как это отразилось на ней? Да кого бы это волновало? В те времена разве задумываешься о здоровье? Нет, некоторые задумывались, а здесь, – просто перелистнула не самое хорошее в связи с эмоциональным состоянием дело. Перелистнула, да и забыла, да и пошагала дальше. Перед глазами так и вставал Казанский, который, встретив её перед окончанием дела в коридоре, натянув неизменную улыбочку, прищурив глазки, радостно произнёс: «Ларис, ну что, заканчиваешь кражи-то?»

– Заканчиваю, – односложно ответила Лариска.

– Ну вот, всё же нормально? А говорила проблемы какие-то? – заливался он в своих дифирамбах.

– Нормально. Но Вам я ни о каких проблемах не говорила, – опять сухо произнесла Лариска, понимая, откуда дует ветер. То ли Эдик, то ли Данилкин, а скорее всего, – оба, но отдельно друг о друга, потихоньку обрисовали всё происходившее с делом, а заодно и Ларискино состояние. Каждый, само собой, интерпретировал, как мог.

Передав дело Сергеичу, то есть Зубкову, который, едва Лариска появилась на пороге его кабинета, поинтересовался, увидев в её руках объёмный пакет: «В суд принесла?»

– Ну да, в суд.

– Так давай карточки.

– А почитать? – поинтересовалась, как обычно, Лариска.

– Проводникова, мне сегодня что-то совсем некогда, – быстро выдал Сергеич. – Не хватало мне ещё твои дела читать. Пойдёшь, забрось дело в канцелярию. Пусть регистрируют.

«Ну что ж, в канцелярию, значит в канцелярию. Я же робот или компьютер, к примеру. Следовательно, – ошибиться не могу. Меня и по минному полю, если нужно, можно пустить», – вяло и с долей грусти подумала Лариска.

Пройдя по улице до пешеходного перехода, она, шагая через трамвайные рельсы, решила тормознуть и двинуть вдоль них к остановке. «Всё равно толком до обеда ничего не успею, так хоть в «Детский мир» заскочу, куплю Машке альбом с красками. Вроде в детский сад было надо. Подъеду остановку. Сколько можно лужи мерить? Сапоги уже намокают. Куплю всё, а там – посмотрим. Можно пешком, а можно и на троллейбус пересесть, чтобы доехать до Управления», – решила Лариска. Тем более, вдалеке уже грохотал старый красный трамвай. Трамвай, тем временем, подъехал к остановке, и Лариска чуть было не шагнула в него.

– Лорка! – раздался голос за её спиной, который показался ей очень знакомым.

Пока она размышляла, кто бы это мог быть, этот кто-то схвати её сзади за плечи. «Неплохое продолжение», – быстро разворачиваясь, решила Лариска в ожидании чудес невозможных.

Перед ней стоял Быков.

– Папа! – закричала она. – Ты?

– Я, конечно, – просиял Быков и поволок её на тротуар от трамвайной линии. Они обнялись, и Лариска просто остолбенела. Да, это был Быков, как говорится, собственной персоной. Но это был и не он. Нет, разумеется, он был узнаваем. Сколько они не виделись? Очевидно, последний раз Лариска видела его в райотделе, когда приходила подписывать обходной лист для перевода в Управление. Это Машке года ещё не было. А ведь этим летом будет целых шесть. Она знала, что Быков совсем недавно ушёл на пенсию. Хотя всё относительно. Раз – и месяца нет, а за ним – года.

– Ты из тюрьмы? – не останавливался Быков. А что можно ещё подумать? Следственный изолятор был через дорогу.

– Да нет, пап, я из прокуратуры, – Лариска кивнула в сторону жилого дома, на первом этаже которого она и располагалась. Дом был виден с того места, где они стояли.

– От Сергеича? – широко заулыбался Быков. – И как он? Ты подписывать что-то ездила?

– Дело в суд отвозила, – коротко произнесла Лариска. – Он-то? Да нормально он. Карточки подписал и отправил меня восвояси.

– Не читая?

– Да он мои дела практически не читает. Просто подписывает обвинительное, да и всё. Некогда ему. Хотя, что тут удивляться? Он с райотдела так стал делать. Хотя, если совет какой нужен по делу, – так на это он всегда время для меня найдёт. В этом плане всё чётко. Как и раньше. Кресло прокурорское его не изменило. И это – здорово!

– Ну, ты ж всегда в передовиках! – захохотал Быков.

– Так у меня же учителя хорошие были, – ответила Лариска и толкнула Быкова локтем в бок.

Она ограничилась только этой фразой, понимая, что в данный момент, видимо, не стоит излагать папе про надоевшие ей часы и документы на них, а, главное, – про незаменимое внимательное чтение всех материалов дела «от корки до корки». И этому была причина. Нет, Быков был всё такой же в общении. Он даже одет был, как и много лет назад. Но одет небрежно. Неопрятно как-то. На нём было всё то же зимнее укороченное пальтишко в крупную клетку какого-то выцветшего серого цвета с воротником из чёрного цигейкового меха, обтрепавшегося во многих местах по краю; кроличья коричневая шапка, которая перенесла множество дождей и сушек; всё тот же сине-красный клетчатый мохеровый шарф, давно вытершийся местами до переплетения ниток (ещё Ларискин отец носил примерно такой же); из-под шарфа выглядывал несвежий воротничок белой в какой-то мелкий рисунок рубашки. Но самое главное – на папе были тонковатые для такой погоды серые, вытянутые на коленях брюки, заправленные в высокие резиновые сапоги приглушённого цвета хаки. Такие обычно надевают на рыбалку или охоту. В крайнем случае, в лес по грибы, если вдруг затяжной осенний дождик.

– Пап, а ты-то что тут делаешь? Ведь живёшь на краю географии? – поинтересовалась Лариска, называвшая так отдалённый от центра и благополучно расстраивавшийся «спальный» район. Папа, как и многие другие, получил там квартиру в так называемом «милицейском» доме. Многие получили из разных райотделов, да и Управления.

– Да я тут, Лорка, по делам, – заметно замявшись, ответил Быков, вроде бы Лариска собиралась алиби его проверять. Больше ничего уточнять не стал.

Она смотрела на него в каком-то заторможенном состоянии. Но причиной всему был он сам, а не Ларискины проблемы, которые вот уж сейчас, точно должны были отпустить. От папы исходил стойкий алкогольный перегар. Нет, он не был пьяным, не качался, не кричал громко. Но запах-то был. Лариска, как плохо разбирающийся в выпивке товарищ, не понимала, выпил он с утра, или перегар – последствия вечернего застолья. А вот запахи она чувствовала любые, словно кошка. Но Быкова его состояние не волновало, поскольку, судя по всему, он считал его абсолютно нормальным, да что там нормальным, – незаметным. Ведь он сам к ней подошёл, значит, считал, что Лариска вообще ничего по его виду определить не должна. А, возможно, ему просто было, как говорится, – «всё равно». «Критическое отношение к своим действиям отсутствует», – машинально прокрутила в голове Лариска, вспоминая описание кого-то из своих подопечных, данное в заключении судебной психиатрической экспертизы, а возможно, наркологической. Хотя, надо отдать должное, психологи и психиатры пишут более чётко, развёрнуто и дают предельно точную характеристику человека. Обследуемого, то есть.

«Что же случилось, когда же всё это произошло?» – размышляла она. Дело даже не в том, как он был одет. Папа никогда не шиковал. Да и с чего бы? Как и сама Лариска, он никогда никакие взятки с подношениями ни с кого не брал. Да, в общем-то, по тем временам, в основном, все так и работали. Были, конечно, исключения. Но ведь то же исключения. Он сам по себе был прижимистым. Деньги зря не тратил, всегда они лежали у него в стареньком затёртом кошельке, закрывающемся с помощью рамки с защёлкой, словно у старушки какой-нибудь. Потом Лариска где-то прочитала, что называется такая застёжка «фермуар». У неё в Универе была сумка-кошелёк с такой застёжкой. Мода такая. Она, помнится, гордилась той сумкой из коричневого кожзама, искренне считая её кожаной. Сейчас такую застёжку можно было бы назвать «винтаж». Очень часто папа ходил на работу в милицейской форме. Очевидно, из экономии. Лариска надевала форму исключительно на дежурство, да и то, если была зима, то уж без шинели, просто под своё пальто. Как-то однажды, приехав зимой на осмотр квартирной кражи, она и от хозяев квартиры, и от соседей-понятых, приглашённых опером, наслушалась, что девушка (то есть она), видимо, из жилищной компании. Дабы не путать граждан, Лариска после этого случая всегда надевала форму и, едва войдя в квартиру, магазин или куда там ещё, распахивала верхнюю одежду, демонстрируя ряд блестящих пуговиц на кителе. Когда место происшествия осматривалось долго, просто снимала пальто, и тогда уж – получите с погонами. А вот плащ милицейский на дежурство надевала. Вполне себе было приемлемо. Лариска знала, что Быков когда-то копил деньги на «Москвич». Об этом рассказывали ей следователи в отделе. Та же Чередникова, к примеру. Вот сейчас трудно вспомнить, купил ли он этот вожделенный «Москвич» до её появления в отделе или уже при ней. Но она, по крайней мере, автомобиль никогда не видела, хотя всегда считала, что он красного цвета. Почему? Да кто же знает? Впрочем, может, об этом говорил сам папа. А видел ли его вообще кто-то? На работу Быков добирался из своего «спального» района всегда на троллейбусе, да ещё с пересадкой на трамвай. А если успевал, то те оставшиеся трамвайные остановки просто шёл пешком. Конечно, он экономил, впрочем, в те времена они ведь ездили по удостоверению. Да откуда ему помощи-то было ждать? Насколько она знала, никаких богатых родственников у Быкова не было. Знала, что есть брат, который живёт в Киеве. Тот звонил ему иногда на работу, и Лариска случайно несколько раз присутствовала при таких звонках, отираясь в папином кабинете. Чем занимается брат, Быков вроде не рассказывал. Да чем бы ни занимался, наверняка, у того есть семья и какая-нибудь простая работа. Вот почему-то так она себе всё представляла. В высшие эшелоны власти он уж точно не входил, да и званий научных, к примеру, тоже, судя по всему, не имел. Уж папа рассказал бы. У самого Быкова была жена, младше его на несколько лет и сын. Негусто, в общем. А машину хотелось. «Есть цель – не вижу препятствий». Вот так и появился у него «Москвич» – машина на сэкономленные на всём деньги.

Но сейчас одежда его была откровенно потрёпанной, местами просто грязной. Весь вид был небрежный. Так Быков не выглядел никогда. Но самое главное – не любитель он был выпить. Пьяным Лариска его не видела. Конечно, собирались они отделением на праздники, звания очередные, опять же, отмечали. Все выпивали, но, как говорится, меру знали. Папа мог засмеяться чуть громче после какой-то там рюмки, ну и всё. Да и все у них не были такими уж любителями спиртного. Папа не курил даже.

Пока Лариска размышляла, Быков пытался, как можно больше расспросить её обо всех общих знакомых. Многие ведь ушли в Управление из их отдела.

– Лорка, ну как там все наши-то? Петька, Витька, Кораблёва, Наталья твоя (имелась в виду Чередникова – её соседка по кабинету в райотделе)?

– Пап, да вроде всё хорошо. Петька с Витькой в зональном отделе. Вера (Кораблёва) с Натальей ушли в отдел по несовершеннолетним, – послушно рассказывала Лариска. Наталья – начальником, Вера – её заместителем.

– А что, такой создали? – заулыбался папа.

– Ну да. Даже в одном лице с отделением по ДТП, а то давно что-то его не реанимировали. Слепили, не пойми что. Да скоро развалится, небось. Вот звания все получат, а дальше можно вернуть всё на прежнее место.

– Ну, права, – хохотал папа. – Лорка, а ты сейчас куда? На работу?

– А куда ж мне ещё? – ответила Лариска, давно забывшая про Машкины краски с альбомом. Вспомнит она о них только к окончанию рабочего дня и поплетётся в расположенный неподалёку от Управления книжный магазин, так как Машка, вернувшись из детского сада, звонила, чтобы об этом напомнить.

– А время у тебя есть? – допытывался Быков.

– Да есть, пап, есть. А что-то надо?

– Так пойдём, я тебя провожу, поговорим хоть! – выдохнул он. Хотя, справедливости ради, надо было сказать, что вместо «поговорим», папа выдал «побрешем». Так вот запросто. Но ведь они – свои люди всё-таки.

– Пошли, конечно. Давно же не виделись.

– Ты грустная какая-то, – заливался папа. Его улыбка просто не покидала.

– Да устала просто. А так – нормально всё.

– А что, дело сложное было, какое в суд отнесла? – активно поинтересовался Быков.

– Да как Вам сказать? Сложное, скорее, – тихо ответила Лариска.

– Статья тяжёлая? – допытывался папа. У него аж глаза загорелись.

– Да нет. Статья-то простая – кражи, группа. С доказательствами проблема была.

– Ну, ты же справилась?

– Я справилась, пап, – засмеялась Лариска и опять промолчала, что он-то и внёс значительный, если не решающий, вклад в это её расследование.

– Ну, ты, как всегда – «молоток».

Лариска, шагая рядом с Быковым, искоса поглядывала на него, отвечая на все вопросы, которые так и сыпались.

– Да! А как там «Ангел наш»? – спросил папа. Имелся в виду Семёныча, который был примерно папиного возраста. Прозвище он себе, получалось, выдумал сам, а Лариска воплотила его в жизнь. Всем понравилось. Семёныч всех женщин называл исключительно с продолжением после имени – «ангел мой».

– А что ему будет? Всё также – Оленька – ангел мой, Людонька – ангел мой, Ларисонька – ангел мой, – засмеялась Лариска.

– И жене всё также звонит? – поинтересовался папа и засмеялся.

– Вот уж не знаю, пап, но думаю, что звонит. Он же в зональном отделе, я у них в кабинете редко когда бываю. Разве что праздники отмечаем. Да и то – это когда я в методическом работала. А сейчас же я в Следственной части. Так, видимся только, – послушно ответила Лариска. «Обо мне кто бы так заботился», – подумала она.

Семёныч, работая в райотделе, ежедневно звонил жене, напутствуя, что на улице дождь, поэтому Людочка должна не забыть зонтик, а если снег – одеться теплее. Детей у них не было, так что жили они друг для друга и, судя по всему, дружно жили.

Они шагали дальше по улице, не торопились. Быков шёл напрямую по лужам, измеряя их своими нелепыми резиновыми сапогами и отбрасывая комки почерневшего, напитавшегося водой снега. В общем, решительно, словно крейсер «Аврора». Лариска, напротив, старательно обходила лужи, посматривая на подтекавший нос сапога.

– Лорка, ну а что Витьке-то и Петьке нравится работа? «Ангелу», само собой, разумеется.

– Да нравится, конечно. Это ж не дела в суд вытаскивать, – усмехнулась Лариска.

– Но ты же ушла на эти самые дела. Кстати, давно ты в Следственной части?

– Да уже третий год. Машку в детский сад отправила, а сама – расследовать.

Папа снова захохотал и даже подтолкнул Лариску под руку.

– Да не нравится мне быть инструктором. Я хочу всё делать сама.

– Слушай, а Петровича ты там захватила, когда пришла? – вдруг спросил Быков.

Валентин Петрович тоже был из их райотдела, и он перешёл в Управление вместе со многими.

– Нет, пап, когда я пришла, его уже не было. Говорят, что проработал месяца четыре и ушёл на пенсию. А там как-то сразу и умер, – ответила Лариска. Размышляя, она подумала, что Петрович тоже был ровесником папы, ну, плюс – минус. Вот, кстати, Петрович в алкоголе мог иногда и усугубить. Но он же не папа!

– Значит, ему тоже не очень понравилось-то, – задумавшись, ответил Быков. – Ладно, ну а Зайцев как?

– А что Зайцев? Нормально. Администратор. Руководит. Жёстко. А так и надо. Он же ни разу не следователь. И снова Лариска промолчала о предполагавшемся своём назначении. Зачем это папе?

– Ну, тебя-то не обижает?

– Меня? – она засмеялась. – Пап, ты ж знаешь, что постоять за себя я смогу всегда. Мне защитники не требуются. Да и что меня обижать? Если какие дела у меня сложные или «нужные», – вызывает, расспрашивает, мнением моим интересуется.

Быков довольно хохотнул.

– А начальник Следственной части – Антоныч?

– Увы, Валентин Васильевич, уже нет. Я при нём пришла. Он теперь у нас первый заместитель Зайцева. А на его место – Казанский пришёл.

– Да, Антоныч – хороший мужик, – разочарованно протянул папа.

– Да ладно Вам. Ему тоже расти надо. Разве его можно по знаниям сравнить с тем же Зайцевым? Нет, конечно. А проконсультироваться я всегда к нему хожу.

– Не отказывает?

– Нет, конечно. Он меня давно знал, с райотдела. А потом дела мои видел. Как тут откажешь? – засмеялась Лариска.

– Ладно, пап, расскажи, когда ты-то на пенсию ушёл? – спросила Лариска.

– Да, знаешь, Лорка, уже год скоро будет. Время оно быстро идёт.

«Кому бы об этом не знать?» – подумала Лариска.

– А на пенсии чем занимаетесь? – поинтересовалась она. Она, как и раньше обращалась к Быкову то на «ты», то на «Вы». Привычка.

– Да ничем. Дома. На то она и пенсия, – засмеялся папа.

– Ну и правильно. Наработались. Рассказывайте, как там Ваши? Ну, жена, сын. Сама же, конечно, подумала, что милицейская пенсия, ой, как невелика. Можно жить на какие-то накопления. Да вот только у Быкова их не было.

Лариска, собственно, ничего о семье папы толком не знала. Знала, что с женой он познакомился, когда пришёл в отпуск, будучи в Армии. Она тогда в школе ещё училась и, обращаясь к нему, говорила «дяденька». Звали её Галина. Про сына практически вообще ничего не знала. Только имя – Аркадий.

– А я их выгнал, – махнув рукой, ответил папа.

Лариска остановилась.

– Как выгнал? Куда? – округляя глаза, поперхнувшись, спросила она.

– Да к тёще. Пусть там живут. У неё – частный дом. А я в своей квартире. Там ещё внук родился.

Сказать, что Лариска впала в шок – это не сказать ничего.

– Пап, ты рехнулся что ли? Ты выгнал собственного внука? Я не говорю уже про остальных! «Особенно про невестку», – мелькнула в её голове мысль. Девочку, имени которой она даже не знала, было откровенно жаль.

– А что тут такого? – пожал плечами папа. – Им там лучше.

Лариска размышляла, что же всему этому предшествовало, и падала в бездну ужаса. Она старалась уцепиться хоть за какой-нибудь выступ, но у неё не получалось, и она продолжала стремительно лететь на дно колодца. Сразу воскресла старинная история, как папа стеклил лоджию на двенадцатом этаже в своей квартире. Разумеется, сам и, разумеется, без страховки. Лариска, боявшаяся высоты, тогда ещё восприняла этот рассказ как нечто из ряда вон. Вспомнила, как на её вопрос, – «А что же Ваша жена?», Быков недоумённо пожал плечами и ответил, что просто выгнал её из комнаты, чтобы не мешала, ну и не указывала, само собой. «Она так и осталась для него школьницей, обращавшейся к нему «дяденька», – ещё тогда подумала Лариска. Историю папа рассказывал ей лично. Впрочем, возможно, остальным – тоже.

– Пап, между прочим, квартиру-то ты на всех получал, – сказала она, понимая, что для Быкова это будет опять неубедительно.

– Да ну и что ж теперь? – с вызовом ответил папа.

Лариска предпочла замолчать и больше дискуссии с выселением не касаться. Она сразу же вспомнила, что примерно год назад приезжала в свой отдел. То ли за документами какими, то ли карточки завезла после подписания их в прокуратуре. Да это и неважно. Разумеется, она рванула к Быкову, но дверь его кабинета оказалась закрытой. Обернувшись, увидела Лёлика, который её окликнул. Алексея Алексеича, само собой. Тот, после ухода на пенсию Пономарёвой, занял её место заместителя начальника отдела. Лариска обняла Лёлика и спросила: «А папа где?»

– После дежурных суток он. Да твой папа разум потерял совсем! – как-то зло ответил Лёлик, спокойствию которого мог позавидовать абсолютно любой, кто его знал.

– Чего это? И почему мой-то? А твой? Ты от родства не открещивайся, – недоумевая, выдала Лариска. Лёлик тоже называл Быкова папой. Так они и жили тогда, работали, в смысле. Давно это всё было, хотя, может, и недавно совсем?

– Ты сама подумай! В отдел девчонки молодые пришли. Стали дела ему на проверку приносить, спрашивать что-то. А он, разумеется, на одну наорал, на другую. Не так там всё в деле, как он хотел бы, – выдал Лёлик. – Он же потом мне всё это высказывает. Пытался ему объяснить, что молодые, не научились ещё, что всё придёт.

Лариска пожимала плечами, узнавая непримиримый характер Быкова.

– Так знаешь, что он мне на это ответил?

– Да мне-то откуда знать? – скривилась Лариска.

– А он и говорит: «А вот Лорка могла! А вот Лорка всегда спрашивала! Ей ничего не мешало!» – выдал Лёлик. – Да ты бы слышала, каким тоном это было произнесено!

Лариска в голос захохотала, испугав какого-то проходившего по коридору молодого мальчика – сотрудника, с которым раньше никогда не работала.

– А ты что же? – захлёбываясь произнесла Лариска.

– А что я? Я так и ответил: «Только одна Лорка с тобой – дураком и могла общаться!» Он то пишет рапорт на пенсию, то забирает и рвёт.

– А куда он на пенсии-то? – тихо произнесла Лариска, реально понимая, что кроме расследования, вряд ли папа будет что-то делать. И это совершенно не потому, что он ничего не может. Нет, он привык только к уголовным делам, только к той работе, которую он делал, которую любил и, безусловно, знал безупречно.

«Какой же дурацкий характер», – подумала Лариска.

– Да! Ты слушай дальше, как он ещё на старости лет с ума сходит, продолжал Лёлик. – Нацепил какой-то перстень и ходит в нём на работу!

– Какой ещё перстень? – опешила Лариска, слабо представляя себе папу в драгоценностях из пещеры Али-бабы.

– Огромный, из жёлтого металла, как говорится, с крупненьким зелёным камнем.

– Золотой? А камень-то драгоценный?

– Да ты обалдела!? Какой там золотой! Просто жёлтого цвета. Металлический или какой он там. А камень – стекло обыкновенное, но кусок огромный, я тебе скажу.

Лариска слушала и не понимала, что это. Верить Лёлику? Да он не врал, собственно, никогда. А сейчас зачем ему? И всё же как-то это с папой не вязалось. Прошло совсем немного времени, и Быков ушёл на пенсию. Все же уходят. Лариска, долго размышлявшая над тем, что всё-таки с ним случилось, но его так и не встретила. До сегодняшнего дня. Все эти мысли пронеслись в её голове буквально за несколько секунд. Словно знакомая книга, страницы которой она перелистнула в одно мгновение просто для того, чтобы напомнить о прошлом. Она начинала понимать, почему папа так обрадовался, встретив её. Несомненно, он всегда был рад её видеть, как и она его. Но здесь эмоции явно перехлёстывали. Да и с «алкогольным состоянием» его не было это связано. Ему просто не с кем было поговорить. Конечно! Семью он выгнал, что в Ларискиной голове отказывалось хоть как-то уложиться. Родственников в городе, вроде, нет. А если и есть, то в каких они отношениях? Скорее всего, все встали на сторону семьи. Оно и правильно, это ж разумно. Лариска вообще не представляла себе, что папа может вот так запросто пойти в гости к соседям или пригласить их к себе. Как же он живёт? Она машинально следила за руками Быкова, который то засовывал их в карманы своего пальтишки, то надевал старые бледно-коричневого цвета перчатки, закатанные до невыносимого состояния. Перчатки тоже были всё те же. Она пыталась рассмотреть, есть ли на руке перстень. Перстня не было. Может, не носит теперь?

– Лорка, ну что ты остановилась? Пошли потихоньку, – схватил её за руку папа.

– Пошли, – невнятно ответила она. – Пап, а как же ты живёшь один? Разве можно так?

– Вроде одному жить нельзя? – ничуть не колеблясь, ответил Быков. – А я и не один!

Лариска снова тормознула. «Не один! А с кем, позвольте Вас спросить, Валентин Васильевич», – мысленно произнесла она, а в ответ только уставилась на Быкова, не спрашивая ничего. Не хватало, чтобы папа приволок в дом какую-нибудь бабу и пьёт с ней. Лариска молчала, вглядываясь в лицо папы. Конечно, постарел.

– А я с собакой! – весело продолжил он.

– С какой ещё собакой? – спросила Лариска автоматически.

– Лорка, ну, с собакой. Обыкновенной! Во дворе нашёл и привёл домой. Дворянка! – захохотал папа.

Лариска смотрела на Быкова, отказываясь понимать, что происходит. Это же умнейший человек, который расследовал самые разнообразные дела, был специалистом в экономике. Ведь именно он так многому научил её. Научил сразу, на заре, так сказать её довольно длинного следственного пути. У многих она потом училась. У многих можно было чему-то научиться. Но именно про Быкова Лариска всегда говорила, что процентов на восемьдесят своим профессионализмом она обязана ему. Он заложил основы. Остальное – как принцип «снежинки» – нанизывается. Как хорошо, что они встретились и подружились. Да, у него, бесспорно, был сложный характер, который выносили далеко не все. Он «резал правду», как масло. Легко и не заморачиваясь, кто и как на это посмотрит. Мог и накричать, накричать со всей мочи, не церемонясь. Правда к ней это не относилось. Но ведь и она сама так же делала. Он был порядочным, никогда не подводил, всегда выполнял то, что обещал, не врал. Вот эти-то черты есть далеко не у всех. Они всегда значились у Лариски в приоритете. Тот, кто врёт, потом легко предаст. Ведь так и получалось, много раз Лариске пришло с этим столкнуться. Но своим поступком папа перечеркнул все эти замечательные, правильные черты. Разве порядочно было выгнать всех из дома? Конечно, чужая семья – потёмки. Но не настолько же! Когда Лариска чего-то не понимала, она не находила себе места. А как быть здесь? Ведь не понять этого. Никогда. Почему-то дворянская собака, а попросту дворняжка, представлялась ей средних размеров, белого окраса, гладкошерстной – прилизанной такой и грязной, но с добрыми глазами. Хотя, вполне возможно, собака была рыжей или каштановой и кудлатой. Но в совокупности с папой представлялось то, что представлялось. Может, он правда болен? Может ли такой тяжёлый характер привести к таким вот последствиям? Ответов у Лариски не было. Да она ведь не психиатр, чтобы понять, что и к чему.

Они шли дальше, остановку за остановкой. Лариска косилась на Быкова, смеялась, где могла, но продолжала оставаться в ступоре, потому что не понимала. Не понимала, что с ним, не понимала, из-за чего. Ничего не понимала…

– Ой, Лорка, а дочка твоя как? Большая уже?

– Большая. На следующий год в школу пойдёт. А танцами уже сейчас занимается. С пяти лет, – послушно отвечала Лариска.

– А фотографии с собой нет? – живо поинтересовался Быков.

Лариска автоматически вытащила из сумки старый, распоровшийся во многих местах длинный кошелёк. На верхней его части, где кнопка, с внутренней стороны было маленькое прозрачное окошечко, из которого смотрела Машка с белыми тогда кудрями. Кусочек был вырезан из какой-то общей, не очень удачной фотографии. Лариска вытащила фото и протянула папе.

– Красивая! – одобрительно сказал он. – А глаза какие!

Глаза у Машки были серо-голубого цвета, в зависимости от времени суток и погоды, так сказать. Но их необычность была в том, что белки глаз тоже были голубые. Первым это заметил Ларискин дядя и очень тогда удивился. Ну, ведь бывает. Лариска потом иногда так и говорила – «девочка с глазами «гжель».

– А танцы-то, небось, юбки, перья? – разошёлся Быков.

– Нет, пап, народные. Два прихлопа, три притопа, подскок, поворот. На перья не потяну. Дороговато, – засмеялась Лариска. – Да ей нравится. Она снова запихнула «Машку» в кошелёк.

Так и дошли они до Управления. Перейдя дорогу, остановились. Лариска смотрела на Быкова во все глаза, не зная, что сказать. Ему нужно было поворачивать направо на остановку, а ей – пройти несколько метров прямо, чтобы обойти здание Управления и войти в центральный вход.

Лариска обхватила Быкова, улыбнулась и сказала: «Пап, а ты приходи к нам, ко мне. Позвонишь из бюро пропусков, я тебя встречу. По всем знакомым проведу».

– Ой, Лорка, спасибо тебе большое за приглашение, – заулыбался Быков и тоже её обнял. Он явно был в настроении. И только потому, что встретил её.

Так они и расстались. Лариска долго смотрела папе вслед, как он какой-то бравирующей походкой направился на остановку. Шёл, как и всю дорогу, не смотря под ноги. На нём же резиновые сапоги! Зрелище было так себе, и у неё как-то сами собой выступили слёзы. Отвернувшись, Лариска побрела на работу, понимая, что папа никогда не придёт в Управление. Да и увидятся ли они вообще? Хотя, казалось, что здесь такого? Ведь всё – временно. Сегодня он вот такой. А завтра ведь может всё измениться. Папа пострижётся, чисто побреется, наденет всё чистое, а может даже и новое, да и придёт к ней. Лариска вздохнула и потянула за ручку входной двери. Она медленно поднималась по лестнице на свой третий этаж, машинально отвечая на приветствия людей, спускавшихся вниз, не всегда даже понимая, кто с ней поздоровался. На лифте Лариска, как правило, не ездила. Разве что – за компанию.

Дотащившись до кабинета Волгиной, не заходя к себе, она толкнула дверь и тут же начала снимать пальто.

– Что-то на тебе лица нет. Карточки, что ли, не подписали? – недоумённой спросила Ольга.

– Мне Сергеич карточки не подписал? – пожала плечами Лариска и вопросительно посмотрела на Волгину.

– Да вот и я думаю, что такого быть не может. А что тогда?

– Сейчас в информцентр спущусь, отдам. Вернусь, – расскажу.

Буквально через несколько минут Лариска вновь распахнула дверь Ольгиного кабинета. Там уже сидела Чередникова, приехавшая по своим делам к Зайцеву.

– Наташ, я видела Быкова, – не здороваясь, выдала Лариска.

– Привет! Ну, так это же здорово! Сто лет его не видела, – ответила Наталья.

– Наташа! Ты бы его видела…

– А что с ним не так?

– Да всё с ним не так! Наташ, от него перегаром за версту разит. Одежда вся старая, которая ещё в восьмидесятых была. Да это ладно. Откуда у него деньги на гардероб? Да и были бы – не потратил. Но она вся грязная. Сам в резиновых сапогах, брюки какие-то, больше на летние тянут, в них заправлены, – вываливала Лариска.

– Да что это с ним? Лор, он не пил у нас вроде, – протянула Наталья.

– Наташ, он и не курил у нас, если ты помнишь.

Наталья озадаченно смотрела на неё, и Лариска продолжила.

– Так это ещё не всё. Он из дома всех своих выгнал. Сам мне сказал, – продолжила Лариска.

– Как это?

– Ну, вот так. Жену, сына, который женился, значит – и жену его, и внука, который успел родиться, взял и спровадил. Сказал, что у тёщи им лучше, а он будет жить в своей квартире.

– Да он что, с ума сошёл? – растерянно, повторяя по несколько раз, отвечала Наталья.

– Я примерно так и сказала. А живёт он с собакой. На мусорке подобрал и приволок домой. Наташ, как он был рад мне! – не останавливалась Лариска.

– Ну, тебе-то, разумеется, рад. Он же всегда тебя любил. Ты ж эталоном следствия была для него.

– Да не в этом дело! После всех его выходок я поняла, что ему и поговорить не с кем. Понимаешь – вообще. Разве что с собакой. Вот она только не отвечает.

– Ларис, так это папа что ли? – наконец вставила вопрос Ольга. Разумеется, она и раньше много слышала о Быкове. Но вот как раз после последнего Ларискиного дела, где пришлось читать между строк, образ папы вырисовывался как нельзя с наилучшей стороны. А здесь такое…

– Да папа, конечно, – ответила Ольге Лариска. Её тон стал заметно тише.

– Ничего себе, – только и могла сказать Ольга, которая о Быкове была наслышана исключительно с Ларискиных слов, но сама его никогда не видела. Но Лорке доверять можно, как себе. Поэтому никаких сомнений не было. Тем более последнее дело закрепило нарисованный ею образ. Образ, конечно, положительный.

Лариска опустилась на стул и пересказала то, о чём год назад ей говорил Лёлик. Об отношении папы к молодым сотрудникам, о том, как он собирался на пенсию или не собирался, а, главное, – о перстне с большим зелёным камнем, как представлялось Лариске, – из бутылочного стекла. Ну, так Лёлик описал.

– Да…, – протянула Наталья. – Ты что-то не рассказывала.

– Ты же редко бываешь. Забыла я просто.

– Да понятно, что не хотел он на пенсию, – задумавшись, сказала Наталья.

– Привык к нашей работе, в другой себя даже не представлял. Приспосабливаться к чему-то ещё не захотел. Характер тот ещё. Дома всех умудрился с ума свести, – грустно сказала Лариска. – Ладно, я к себе. Обедать приду. Это уже Ольге было сказано.

– А я с вами сегодня останусь. Людмила пусть у меня поруководит. Значит, Людка уехала в «малолеточный» отдел.

Быстро пронёсся слякотный ветреный март. Наступил апрель. Да и там всё быстро – сирень, тюльпаны, ландыши, Ольгин день рождения. Потом началось лето, навалились дела. Да какие! Что по объёму, что по содержанию. Лариска буквально жила на работе. Но дела были не только сложные, но и интересные. Впрочем, это, как говорится, совсем другая история. Так и наступила осень. Лето перелистнула, даже не заметив. Хотя, такую жару, когда в таявший на солнце асфальт проваливались шпильки, когда в кабинете просто невозможно было дышать, а там ведь нужно было ещё и работать, да как работать…В этом году отпуск у Лариски с августа плавно перекочевал на вторую половину октября.

На работу она вышла в конце ноября. Практически сразу после её выхода, хотя, возможно, это было в декабре, когда они с Людмилой и Ольгой потягивали в обед кофе, в кабинет вошла Чередникова, которая, обращаясь к Лариске, с порога заявила: «Лор, я видела Северного». Он стал начальником их бывшего с Натальей отдела после того, как Соснов ушёл в Управление. До этого был начальником уголовного розыска. Особой симпатии у Лариски не вызывал. Она пожала плечами и непонимающе уставилась на Чередникову, думая, чем тот может её вообще заинтересовать.

– Быков умер, – тем временем произнесла Наталья.

– Когда умер? А нам почему не сказали? Что я, не пошла бы разве на похороны? -каким-то шестым чувством понимая, что папу уже похоронили, возмущённо произнесла Лариска.

– Да он давно уже умер, – продолжала Наталья. – Северный же тоже где-то рядом с ним в «милицейских» домах живёт. А, может, вообще в одном доме.

Из рассказа Чередниковой, которая, соответственно, знала всё со слов Северного, Быков умер примерно полгода назад.

«То есть практически сразу после того, как мы встретились, – подумала Лариска. – И тут мне повезло».

– А от чего он умер? – спросила она, – не знаешь?

– Да как бы никто не знает от чего. Никто в отделе и не знал, что умер. Узнали то ли через месяц, то ли ещё позже. Сашка (Северный, то есть) сказал, что Быков, после того, как ушёл на пенсию, стал выпивать. Да что там, – пить. Ходил по двору с какой-то собакой. Жена ему, что ли рассказывала.

– Ну да, всё правильно. Я же вам говорила, – смотря во все глаза на Наталью, ответила Лариска. Девчонки сидели молча.

– Но вот что интересно, – продолжала тем временем Чередникова. – Со слов Северного нашли его одного в квартире. Он сидел уже мёртвый за столом. Голову на него положил. На столе – еда всякая была нехитрая. А собака его лежала мёртвая на полу. Версия была такая, что он отравил сначала собаку, а потом отравился сам.