Месяц оставленных

В итоге

Всё началось со сточных вод, что иронично, учитывая, что скоро мы все окажемся в придорожной канаве истории.

Главным достижением человечества стала гибель миллионов, миллиардов, нет, триллионов соседствующих с нами существ. Планомерное уничтожение продолжалось долгие годы, десятилетиями мы проигрывали эту войну, пока однажды новый антибиотик не изменил расстановку сил.

В одной из лабораторий группа молодых и перспективных учёных, собранных со всех уголков Земли для работы над проектом «Superior»1, целью которого было создание универсального и неограниченно мощного антибиотика, активного в отношении всех микроорганизмов: как грамположительных, так и грамотрицательных2. В один момент (дату общественности не сообщали) исследования увенчались успехом, а новый продукт человеческого ума получил название хомимицетин3, в обиходе прозванный «хоми».

Все данные ныне засекречены, если вовсе не вычеркнуты из истории, дабы не напоминать потомкам о позоре их предшественников, некогда героев планетарного масштаба.

Параллельно велась работа и над созданием мощного противовирусного препарата, на что человечество натолкнула недавняя пандемия нового штамма гриппа. Как выяснилось, к вторжению вирусных агентов оказалась не готова ни одна страна мира. Одно лишь стало большей неожиданностью: вирус был в умах.

Запись от неведомого числа ничтожно неважного месяца незначительного год

Глава 1. Котори. Понедельники ещё никогда не шли так плохо

– Ты и правда считаешь, что десять тонн дерева – не приведи Триба узнать, где они умудрились столько достать – пойдут на печать книг для детского дома? – спросил Олли, когда она покидала их уютное пристанище, давно пустующую конюшню на десяток голов.

– Моя задача – проводить требуемые сделки, а не думать, способен ли клиент вести бизнес без задней мысли. – Это вполне верно, но о происхождении груза Котори и сама задумалась после недолгих переговоров с подрядчиком, о котором ничего не было известно ни одному дельцу в Мулосе. Неназванные древесные магнаты условились заключить сделку с не менее неизвестной печатной корпорацией, по данным Олли, состоявшей из двух человек, указанных в официальных документах как сооснователи.

К тому же от упоминания троицы святых перед походом в фавелы на границе с Урдой поднялась волна воспоминаний. Цепочка потяжелела и совестливо оттягивала карман.

И вот она на той самой сделке. Слева горизонт стыдливо прятался за частоколом однотипно печальных построек, служащих жильём многим тысячам бедняков и беженцев от непредсказуемых игр Большой тройки. На нейтральной территории уже много лет вспухали язвы простеньких поселений, где удавалось жить вне пугающих слухов о гонке вооружений, о новых программах, куда забирали добровольцев без выбора, об очередных грандиозных последствиях соприкосновения человека с природой. Все эти люди бежали в Мулос, где их не ждало ничего. И впервые именно это и казалось благом. Пыльная пустошь, бедная земля, приютила и укрыла под своим надёжным крылом безысходности и ненужности целые поколения выходцев из трёх стран. Хотя скульданцы не встречались с тех пор, как страна закрыла границы. «Днище нашего общего судна было пробито в тысяче мест на момент закрытия границы. Эти ребята опустили переборки на тонущем корабле в надежде спастись», – говаривала она, когда Адаэль в очередной раз настаивал на важности выстраивания дипломатических отношений со Скульдом.

Мулос разрастался стараниями Дельца, таинственной фигуры, недостижимого и никому не известного лидера, ни разу не явившего себя подчинённым, но неизменно контролирующего все торговые операции. Спустя три года её пребывания в этом забытом месте город перестал напоминать лишь совокупность невпопад набросанных ветхих домиков, из которых тянулся запах тухлой еды и сладковатый аромат смерти, занимавшей здесь особое положение в иерархии. Раньше сюда приезжали умирать, теперь же смерть сбросила с пьедестала торговля. Грязные улицы, очерченные мусорными кучами, сменились заурядными проездами, видимыми в любом минимально развитом городе, а изобретательная компьютерная торговая сеть запустила свои липкие пальцы в каждую страну, хотя серверы по-прежнему оставались в городе sine spe, без надежды, как до сих пор слыл Мулос в обречённых фавелах.

Справа в нескольких километрах высились немногочисленные постройки главного района Мулоса, своеобразной столицы без страны или страны без столицы, но с огромным ежедневным притоком сделок. Не без помощи дельцов, конечно.

Человек напротив был полноват. Отёкшие ноги он прикрыл расклёшенными чёрными брюками из кашкорсе, из-под которых нельзя было разглядеть носков ботинок. Непрактичная одежда для пыльного региона. Вечером этот позёр замучится оттирать низ штанин от пятен едкой грязи, выжигающей цвет. Торс торговец решил не скрывать, и желтоватые волокна лайкры жалобно поскрипывали на вдохе.

– Похоже, я не зря прислушался к Лусо и выбрал Вас в качестве посредника, – в его голосе сквозило снисхождение.

Сложная часть сделки подошла к концу десять минут назад, когда Котори чётко обозначила позицию продавца относительно цены. Остальное время торговец лишь давал понять, что намерения его чётко определены и жизнь нынче неблагосклонна к таким, как он, но сбавлять цену всерьёз он не думал. Сплясав под аккорды лестных речей, он согласился заключить сделку.

– Благодарю за учтивость, господин Гродер, – выдавила Котори, горло мигом пересохло, вызвав настойчивые позывы к кашлю, сдерживаемые только желанием сохранить лицо и не заплыть неудержимыми слезами. Воздух здесь был и в самом деле отборно отвратительный. Пыль проникала внутрь, прогрызала путь под кожу, мешаясь с потом.

От упоминания приятеля стало чуть спокойнее на душе. Человек перед ней не был призраком или галлюцинацией, раз её товарищ – Лусо для дельцов и клиентов, Адаэль для друзей, список которых состоял, похоже, только из одной Котори – лично порекомендовал вести дела с ней. Не в первый раз он подбрасывал ей дело в критический момент, когда близился месячный отчёт по завершённым сделкам, которых в этом месяце насчитывалось две – теперь уже три.

И всё равно что-то в этой сказочной истории смущало. Пожалуй, сам факт того, что этот богатый тип решил выкупить дерево на половину Вердании за неслыханную сумму, которую даже не пытался сбить. Она могла бы уточнить у него детали бизнеса, но открывать рот лишний раз после недавней пылевой бури не хотелось, да и не ответил бы он ей честно.

Торговец протянул обнажённую руку, покрытую старыми рубцами, которые можно было бы не заметить, не присматривайся Котори ко всему, что приходилось трогать без прикрытия верного костюма. Она подавила брезгливость и ответила на рукопожатие, обращая мысли к Адаэлю, которому она безусловно выскажет каждую накопившуюся брань о необходимости вывода из обихода дельцов опции рукопожатия. Её напряжённые пальцы едва успели коснуться поношенной кожи, как торговец перехватил ладонь и полностью накрыл своей огромной лапой, точно зажав жертву в капкане. Котори вежливо улыбнулась и с силой дёрнула руку, стремясь спастись от захвата, но толстые пальцы уже впивались в кости пясти и не собирались выпускать хрупкую девичью конечность. На лице Гродера растекалось блаженство. Он накрыл руку Котори второй своей и принялся мягко поглаживать, отчего по телу проскочил разряд подлинного ужаса, смешавшегося со злобой. В голове созрел дерзкий план – запечатлеть на лице торговца пару ссадин, – но не успела она сделать замах свободной ладонью, как он ослабил хватку и рука безвольно соскользнула назад к владельцу.

Гродер застенчиво убрал обе руки за спину и опустил глаза, притворившись, что любуется редкими обломками породы и песчинками, поднятыми очередным потоком ветра и вырисовывающими причудливые узоры на бесплодной земле. Не сказав ни слова, он развернулся и зашагал к припаркованному в паре метров транспортному средству, отдалённо напоминающему гольф-кар, адаптированный к местным ландшафтам: прозрачные пластиковые щиты по периметру машину призваны были защитить изнеженных жителей Урды от надоедливой пыли.

Объяснений она, само собой, не ждала, но такого рода странность выходила за рамки необходимого зла. Стоило сказать Адаэлю, чтобы в следующий раз смело направлял этого типа к Вакену.

Весь путь в перевалку Котори теребила серебряную цепочку в кармане. Видит Лита, как она устала за сегодняшний день. Подушечки пальцев скользнули по тонкой гравировке кулона: на аверсе – шершавое крыло, на реверсе – лист, нависший над цепью. Цепочка неуловимой нитью связывала её с прошлым, упруго соединяя строптивые части её жизни в цельную массу без конкретного назначения. Возможно, и сегодня за ней присматривала любимая святая, укрывавшаяся в душе с детских лет, с первого прочтения «Пророческих рассказов трёх святых».

Солнце сияло беспощадной красотой. Алые заходящие лучи щекотали пустынные пейзажи и окрашивали почву и редкие неприхотливые растения в порфировый цвет4 с медно-золотым напылением. Облака почтительно расступались перед ярким гигантом, и срезанный горизонтом диск казался аурой расположенного впереди города. Постройки выделялись неестественной восковой массой на фоне продолжающейся за ними пустоши, но воск этот не таял под действием жара, а неудержимо тянулся пиками зданий к чистому, мягкому, переливающемуся тёплыми оттенками небу. Сегодня вечером, в эту самую минуту, мир замер в ожидании маленького вечернего чуда, спускающегося на тёмно-рдяных5 перистых крыльях ночи. Котори практически могла разглядеть эту мистическую сущность, одним крылом уже накрывшую безжизненные фавелы сзади. Клюв же завис над ней, грозясь поглотить нерадивую путешественницу, забредшую так далеко от города.

Мулос казался сегодня особенно безмолвным. Единичные зеваки пьяно покачивались в направлении перевалки, либо обмыв удачную сделку, либо оплакав очередную неудачу. Перевалки всегда заполнялись до предела. Там оседали бесконечные потоки жаждущих наживы и редкие добросовестные торговцы, пожелавшие скрыть внеурочную деятельность. Как дельцу Котори стало доступно место в конюшне, будто она была чистокровным поджарым скакуном, купленным для скачек. С первых секунд отвергнув эту идею, она предпочла остаться в перевалке, откуда и начала свой путь в торговом районе Мулоса.

Тишина цепями ложилась на конечности, опутывая слабое тело. Хотелось поскорее вернуться в костюм. Прогулки на свежем воздухе не шли ей на пользу. Никому не шли. Воздух в центре был самую малость чище округи, но даже на периферии, в беднейших районах, содержание потенциально опасных веществ в кубометре воздуха значительно отличалось от соседних Урды и Вердании, причём не в лучшую сторону.

Костюм защищал хрупкую иммунную систему, но в нём не представлялось возможным незаметно нырнуть за угол, раствориться в тени, скрыться за грудой невостребованного товара, что требовал её род деятельности. Несмотря на текучку жителей, всегда находились мерзавцы, подлые торгаши и бандиты, готовые уцепиться за любую возможность получить свежую плоть. Котори проникалась культурой местных дельцов уже три года, но до сих пор оглядывалась каждые несколько метров, будто за ближайшим торговым автоматом притаился призрачный преследователь, неизменно приближающийся на пару шагов, пока она не видит. Она могла поклясться, что вчера он прятался на метр дальше.

Святые, как же она устала.

Дельцы, сделки, торговцы, тени прошлого, отсветы будущего. Она грезила только о доме, далёком, недоступном, потерянном навсегда, разметённом ветром, как куча пыли.

Над головой послышался стук, выведший её из туннеля мыслей. От неожиданности Котори запрокинула голову слишком сильно и едва удержала равновесие, схватившись рукой за прохладный шершавый камень ближайшего дома. В одной из перевалок закрыли ставни. Обычно это происходило перед пылевой бурей, как, например, вчера, но сегодня ночь будет ясной, луна вызывающей яркой дугой висела над зданиями, а смельчаки среди звёзд пробивали себе путь сквозь облака. Раздался новый стук. Хозяин соседнего окна принял негласную эстафету. В считанные минуты всё здание замуровало жильцов ржавыми ставнями, выглядящими как пятна гнили на нездорово-сером лице дома.

Сегодняшний день продолжал утомлять неожиданными откровениями. Неизменными оставались лишь стражи местного сокровища – сотен серверов, через которые текли все сделки мира, кроме тех, что опасно или позорно афишировать. Тогда на сцену и выходили дельцы – тайные посредники широкого спектра законных, полузаконных и вовсе предосудительных сделок. Незримое промежуточное звено, в котором оседал неплохой процент с продаж.

Среди дельцов Котори занимала относительно устойчивое положение, предусматривающее, что в выстроенной системе она ответственна за сделки, имеющие отношение к физическим товарам, за что именовалась дельцом материального.

Её каморка расположилась на втором этаже, чуть менее доступном снаружи, но всё ещё подходящем для побега через окно, если возникнет подобная необходимость. На площади пять квадратных метров умещалась лишь кровать с тумбой, до треска забитой книгами, которые удалось выменять у торговцев за небольшие поблажки при заключении контракта. У двери она подобрала сумку с тёмной жидкостью тяжеловесных портьер и набором мелких деталей, оставленную ей в качестве способа угодить. Как только череда защёлок встала на место, девушка рухнула на кровать, не сделав ни шага. Подняв правую руку, недавно пострадавшую от бесцеремонной выходки торговца, она распахнула окно – полились сдавленные голоса недовольных и пьяные возгласы одобрения. Под потолком притаилось небольшое устройство, изобретение Уилла, активируемое крошечным пультом, спрятанным среди плотно втиснутых в тумбу книг. Одно касание, и устройство выпускало тончайшие нити, упорядочивающиеся в сеть – слабо мерцающий в темноте балдахин из переплетённых фильтрующих волокон, позволяющий надёжно укрыться от загрязнённого воздуха, не прибегая к защите сковывающего движения костюма.

Точно живое, одеяло мгновенно стреножило добычу, оставив одну ногу волнам прохлады, тянущимся из окна.

Наполовину провалившись в романтические мечты и желание оказаться сейчас среди родной зелени, по колено в близкой сердцу воде – реке, что именовалась слезами Литы, пролитыми для каждого несчастного, – Котори всё же расслышала скрип подоконника и удар распахнутого окна о стену.

– Скройся, бесёнок, – процедила девушка, всё ещё цепляясь за иллюзорные образы и не открывая глаз. Гостя она узнала по звуку походки и шуму, с которым он влез к ней.

– Мне правда жаль, что я не смог найти необходимые сведения перед той сделкой, – шмыгая носом, прошептал Олли.

Этот ребёнок отодвигал время отдыха, отчего хотелось стучать зубами, но маленький мучитель не заявился бы среди ночи, не окажись причина существенной, поэтому Котори повернулась к нему лицом и распахнула с некоторых пор серые глаза.

– Не уверен, что всё это, – он обвёл рукой комнатушку, едва не задев стены – для его речи требовались иные декорации, – и они оба знали, что Олли говорит о конюшне, – моё. Что, если у меня не выйдет влиться в компанию?

– Тогда тебя, вероятно, убьют, чтобы ты ненароком не разболтал барыгам, как плохо у нас идут дела, – не стала смягчать Котори.

Последние полгода дельцы товаров и дельцы историй работали в убыток, прикрывая тылы личными запасами членов обоих блоков. Уилл рекомендовал обратиться к Тёмным дельцам за поддержкой, пока их финансовая катастрофа не всплыла, как разбухший труп в озере.

О Тёмных дельцах непосвящённым до сих пор в принципе не полагалось ничего знать. Адаэль предупреждал, что их комплектуют из отборных негодяев, значит, подобные знакомства искать не следовало. Вот только одного из них Котори опознала и так просто отпускать не собиралась, хотя, по крайней мере, сейчас она ничего не готовила, свежа была в памяти незапланированная помощь от Уилла, без которого она бы уже обустраивалась в фавелах.

Олли свесился из окна и наполовину скрылся из виду.

– Доктор Уильям ждёт тебя! – просвистел ветер голосом мальчика, когда тот полностью исчез в ночной мгле.

Котори натянула одеяло на лицо, не желая вновь оставлять кровать в томительном ожидании, но в конце концов вынырнула из глубины пропахшей потом шерстяной ткани и, закрыв окно, шагнула за порог. Ещё каких-то двадцать минут, и она вернётся сюда завершить начатое – проспать добрых восемь часов, перед тем как вновь погрузиться в рутинные задачи.

Доктор обитал в пристройке для персонала по левую руку от входа в конюшню. Время уже перевалило за полночь, но всё здание светилось десятком окон-софитов, бросая лучи на улицу и высвечивая лица прохожих. Тяжёлые двери конюшни были приоткрыты, выпуская запах сена и стойкий навозный душок. Перед дверью пристройки красовался бесхитростный водопроводный кран, сооружённый доктором для вечно перемазанной ребятни. Рядом на крючке висело некогда белое махровое полотенце, превратившееся от тысячи использований в лоскут потрёпанной ткани. Котори оттянула его за край, и гармошка полотна разгладилась, открыв взгляду тёмно-синие короткие полосы-стежки, оставленные девушкой, когда Уилл предложил научить её шить на случай, если ему понадобится помощник для операции. По какой-то причине только ей он мог довериться в этом вопросе. Возможно, потому что она не боялась крови.

Уилл сидел спиной к двери на своей мастерски собранной из обломков табуретке. Казалось, он умел латать не только людей, но и предметы. Дверь предательски скрипнула, когда Котори входила, потому Уилл, не оборачиваясь, жестом подозвал её: никого другого он не ждал.

По рабочему столу будто прошествовал не особо опрятный отряд, разбросав книги по анатомии, заметки на клочках бумаги, пустые склянки и орудия пыток, которые Уилл называл инструментами на крайний случай, но кушетка оставалась решительно чистой, готовой ежесекундно принять неожиданного пациента. Котори взгромоздилась на неё, облокотилась на жёлтую стену позади и свесила ноги, не достававшие в такой позе до пола. Скользнув в карман, она вновь нащупала цепочку, ловко перехватила концы и, выудив под слабый электрический свет больничной комнаты, застегнула на шее, пока Уилл перетаскивал табурет поближе к кушетке.

Коротко подстриженные тёмно-русые волосы в полумраке выглядели неровно срезанной кисточкой из беличьей шерсти. Вероятно, густые и мягкие когда-то, локоны теперь были неоправданной роскошью для одного из немногих толковых врачей в Мулосе. Надбровные дуги образовывали тяжёлые тени под глазами, ничем не лучше её собственных. Он молча пробегал по ней серо-зелёными глазами, временами хмурясь и демонстрируя борозды морщин.

– Тебе хуже, – констатировал Уилл. – Бледность. Петехии6. Усталость, – перечислил он с утвердительной интонацией, но так, будто ожидал, что Котори начнёт отрицать очевидные и заметные ему симптомы, но она только слабо кивнула.

Уилл откинулся на воображаемую спинку своего табурета и впал в задумчивость.

– Дорогой Уильям, если ты случайно не нашёл способ меня от этого избавить, то прекрати каждую чёртову неделю таскать меня из постели в эту клетушку, которая, между прочим, в два раза больше моей комнаты. Мне обидно, знаешь ли. – Она подалась вперёд и нависла над его коленями в двадцати сантиметрах от лица.

Уилл съехал с сиденья, не приближаясь к ней ближе, чем она уже была, и принялся расхаживать от рабочего стола до двери, приложив правую руку к нижней челюсти и подёргивая указательным пальцем мочку. Второй рукой он крутил между пальцами карандаш, едва не упавший на пол, несмотря на чёткие движения. Мелькнула мысль, что, будучи весьма умелым доктором и плотником, Уилл не смог бы показательно подбросить монетку. Точнее, подбросил бы, но уж точно не поймал.

– Раз уж я здесь. Не дашь мне пару трубок на замену? – разорвала ткань тишины девушка. Уилл остановился, взгляд его замер на двери.

– Извини, поставок нет уже несколько недель, – мрачно ответил он.

– Это же расходники. Разве Тройка не связана пактом? – недоумевала Котори. Заключённый три года назад пакт Стеновера обязывал три враждующие страны: Урду, Верданию и Скульд – осуществлять поставки запчастей к костюмам в любую точку мира на безвозмездной основе. Если все трое решили нарушить договорённость, это не сулило ничего хорошего.

– Я изучаю накладные на прошлые грузы. – Уилл наконец повернулся к ней и кивнул на стол с нагромождением всего на свете. – Вдруг упустил нюансы следующей поставки.

Он в это не верил. Котори – тоже. Но ничего другого не оставалось. Если поставка задержится ещё на неделю, парню придётся повторно использовать трубки питания, предварительно вымочив их в спирте, как он делал в прошлом году, когда напряжённость между странами достигла апогея из-за слухов о дерзких экспериментах Вердании, основанных на разработках скульданских учёных. Рядовые толки, но из-за них холодные головы едва не обратились в горячие стволы.

Котори могла быть свободна. Ничего посоветовать или прописать доктор ей не способен. Как и всегда. Ей, одной из многих его пациентов, он помочь не мог, что заботило его сильнее, чем ежедневные подвиги, спасающие половину города.

Парень вернулся за стол. Котори на секунду прикрыла глаза – лишь на один момент, – чтобы дать себе насладиться тишиной ночи и безмятежностью комнаты. Со стороны стола слышалось слабое шуршание бумаги.

Котори проваливалась в сон, когда её в очередной раз вынудили откинуть нежные мечты. На сей раз за дверью раздался гомон, приправленный крепкой бранью как мужской, так и женской.

– Что за шум? – кисло выдавила девушка.

Уилл зарылся в бумаги о поставках и эпикризы, не желая выяснять причину очередной потасовки несмышлёных пациентов, которых ему, вероятно, скоро приведут для осмотра рваных ран и ушибов. Повезёт, если не придётся вправлять открытый перелом в отсутствие медикаментов и антисептических средств.

Котори бодро спрыгнула с кушетки, легко прогнав сонную пелену, и осторожно выглянула из-за двери, не ожидая ничего обнадёживающего. И не зря. У главного входа в конюшню толпились две враждующие группы дельцов: такие, как она, неприметные работяги, дельцы товаров, и элитарные дельцы мест, известные как Триумвират барыг, причём в полном составе. Ни один из последних не удосужился натянуть свой едва не обшитый изумрудами костюм, намереваясь, по всей видимости, решить дело быстро. Мирно или не очень, они, наверное, сами ещё не понимали.

Шествие возглавлял крупный светловолосый верданец за шестьдесят в резедово-зелёном камзоле, расшитом лозами плюща – символом Литы, – оканчивающимися вычурными пурпурными цветами, не характерными как для реального растения, так и для святой. Хитрый прищур и беспокойные руки, беспрестанно выныривающие из карманов и вновь скрывающиеся там, вызывали отвращение. Ларт де Мерель звал себя потерянным племянником верданского герцога и вёл себя так, будто рукава ему оттягивали золотые монеты, а за ним оставался след от эфемерной шёлковой мантии, тяжёлой ношей опустившейся на его плечи. Ларт стоял первым, но несколько сбоку от остальных, отчего могло показаться, что в неразбериху он встрял совершенно случайно, невинно проходя мимо, хотя, разумеется, выступал главным зачинщиком вечера.

Котори перевела взгляд с этого образца кощунства на следующего участника процессии – средних лет смуглокожую женщину с выпущенными на свободу чёрными волосами, нисходящими до поясницы и скрывающими её лишь немного полноватую фигуру. На поясе у неё висели пустые дерматиновые ножны – иллюзия беспомощности для врагов, кинжал искусной работы притаился за поясом, где его прикрывала пышная шевелюра. Исе Фиду слыла примером подлинной урданской культуры с воинственным духом и твёрдостью в отношении принятых решений. Готовая дать дельный совет и превозмочь любые трудности, она быстро стала центром притяжения ребятни разных возрастов, превратившись для обездоленных и брошенных в материнскую фигуру.

Замыкал тройку бунтовщиков Адаэль, делец Мулоса, самый молодой из них, выглядящий не старше Котори, с тёмно-древесными волосами, образующими некое подобие боба, разбросанного мощным порывом ветра и застывшего в таком состоянии навечно. Кончики его волос даже в тусклом свете выглядели болезненно высветленными и посечёнными. Как обычно, после недавней стрижки. Можно подумать, Адаэль отрезал отросшие пряди карманным лазером, преподнесённым Котори и занявшим почётное место на поясе парня, но подпалённые кончики были таковым задолго до подарка. Локоны походили на завядшие цветы: пожелтевшие на концах, но ещё сохранившие первоначальный цвет ближе к корням. Шею бессменно прикрывал серо-коричневый платок, отороченный полоской неаккуратно пришитой пёстрой ленты ядовито-красного цвета, выгоревшей на солнце до мутно-кораллового. Парень зачастую играл пальцами со свободными концами, когда утопал в мыслях или нервничал, но сейчас его руки послушно сложились на груди. Рядом с лазером на поясе примостился глиняный черепок в форме чересчур сгорбленного месяца, служивший импровизированным кинжалом. Широкая и относительно прямая часть осколка была обёрнута в изношенную плотную ткань и торчала напротив селезёнки. Фавельская глина при правильной обработке не уступала в прочности корунду, из-за этого глиняную посуду не представлялось возможным разбить, если, конечно, специально не задаваться подобной целью.

Загораживала вход в конюшню пара рослых парней недружелюбного вида, дельцы страха, братья-вышибалы Бивень и Клык. Как их звали в действительности, никто не знал. Они стояли плечом к плечу, создав живую изгородь перед Триумвиратом барыг – дельцами мест. Дубинка Бивня пряталась в тени за ним, своё же копьё Клык прятал на привязи за спиной, дожидаясь подходящего момента. Ларт энергично размахивал руками, не забывая указывать на стоящих сзади Адаэля и Исе в качестве его личной стражи. Женщина недовольно фыркала, когда пухлые пальцы верданца касались её чёрного водопада волос. Адаэль пребывал в отличном расположении духа и незаметно хихикал всякий раз, как Ларт чуть ли не подпрыгивал на месте, силясь вбить в головы братьям свою правоту.

Котори описала дугу по тени и выплыла рядом с приятелем, слабо толкнув того в плечо.

– Та же песня? – прошептала она. – Хочет видеть Дельца? Неугомонный старикашка. Составлю компанию?

Парень ухмыльнулся, подняв правый уголок рта, заметный с места Котори. Исе тоже расслышала слова тени и потянулась к пояснице, но, заметив знакомую девушку, лишь сжала кулак за спиной, призывая к порядку. Она разжала указательный и средний пальцы, выпрямила их и дважды согнула. Жест, означающий согласие.

Ларт не унялся бы и через пару часов, если бы из открытого сверху окна не донёсся успокаивающий баритон:

– Пропустите их.

Братья синхронно задрали головы, переглянулись и, пожав плечами, отступили от входа. Клык потянул на себя правую створку двери, та тяжело распахнулась, и внутреннее освещение на секунду ослепило входящих. Ларт любезно пропустил вперёд решительную воительницу и нырнул следом, оставляя за спиной Адаэля. Несмотря на молодой возраст, парень заключал не меньше сделок, чем псевдогерцог, но последнему этого было явно недостаточно, чтобы принять юнца в круг избранных. Делец Мулоса учтиво пропустил Котори и закрыл за собой дверь, оставив снаружи недоумевающих братьев, переминающихся с ноги на ногу с того момента, как услышали прямой приказ самого Дельца.

Конюшня не более чем на десять голов внутри таковой и оставалась. Разве что была чище. Стены перекрасили в мягко-багряный, любой мог привнести в декор частичку себя, поэтому стены пестрели набросками разной степени мастерства: от нескладных коней с тремя ногами до витиеватых растений, не существующих в этом скромном мире. На крючках и кронштейнах до сих пор висели недоуздки и чомбуры, хотя точно более трёх лет здесь не стояли лошади. В денниках высились тюки сена, на которых спало большинство дельцов. Сейчас там разразилась драма: миниатюрный Олли выигрывал в покер у крупного Вакена, выделявшегося краснотой лица даже на фоне похожих по оттенку стен. Когда Олли поднял глаза на вошедших, Котори украдкой покачала головой, призывая мальца пасануть.

Амуничник, место которого занял склад ценных документов и предметов обмена, запирали на ночь. Ключ от секретов доверяли только Уиллу. В глубине конюшни стояла праздная болтовня, мешавшаяся с робким смехом и диким гоготом. Котори слегка позавидовала способности этих ребят сохранять энергию до самого вечера. У неё самой подкашивались ноги и болела голова, а от долгих часов без костюма и маломальского фильтра чесалось горло.

Справа от входной двери притягательно скрипнула от сквозняка деревянная дверь, ведущая на второй этаж, в рабочее пространство Дельца. Исе и Ларт уже достигли конца лестницы и теперь, скорее всего, по настоянию урданки ждали Адаэля со спутницей.

Котори прошла половину лестницы и замерла на площадке перед дальнейшим подъёмом. Спустя всего десяток ступеней сердце забилось о рёбра, точно гордая птица за прутьями ненавистной решётки. Если у сердца существовали крылья, то их черёд нести её остаток ступеней вверх. В мыслях всплыли прекрасные иссиня-чёрные крылья Литы, связывающей святой. Котори сделала пару шагов, прочувствовала расстояние между ступенями и, закрыв глаза, занесла ногу. И ещё раз. Пока невидимые крылья не позволили ей достигнуть казавшейся бесконечной лестницы.

Коридор на втором этаже окаймлялся вереницей однотипных, но непременно закрытых дверей, последняя из которых распахнулась, стоило гостям завершить подъём. Ларт и Исе остановились напротив и жестом приказали нерасторопной парочке подойти.

Котори видела его впервые. Статный, стильный, сошедший с самых смелых иллюстраций в романах. Бело-чёрный костюм-тройка в широкую вертикальную полоску. Аспидные волосы зачёсаны назад и сдобрены литрами лака. Сладостно звонкий голос расхваливал настойчивость гостей в вопросе встречи с ним. Она едва сдержала смешок. Адаэль толкнул её локтем. Когда девушка оторвалась от чванливого индюка в затасканном костюме – который тот непонятно где раздобыл, – и перевела взгляд на приятеля, то заметила, как он заговорщицки ей подмигнул и скривил рот в едкой улыбке. Мол, смотри и запоминай этого шута, будет, что рассказать ребятам.

– Герцог так и лелеет мечту об отделении? – спросила Котори, когда переговоры подошли к ничему не обязывающему концу. Они с Адаэлем успели облачиться в защитные костюмы и теперь приютились на подоконнике в её комнате. – От такого количества воды в его речах я чуть не захлебнулась.

– Одно дело – нашёптывать дельцам историй о смене работодателя, а другое – натолкнуться на самого Дельца, которого-то видели единицы. – Адаэль накручивал хвост шейного платка на указательный палец. Несмотря на поздний час, он выглядел живее обычного, а глаза километр за километром пожирали фавелы у самой кромки горизонта. – Кого бы ты поддержала в случае борьбы за власть: Дельца или Триумвират?

– Никого. Если я сделаю неверную ставку, кто-то из вас лишит меня работы и дома. – Она замолчала, обдумывая, стоит ли дополнить мысль, и через минуту продолжила: – И так думают многие.

– Я могу устроить тебя своим секретарём. Если мы выиграем. – Это подразумевалось как рядовая шутка, но он так и не улыбнулся, продолжив рассматривать пустынные просторы.

Искривлённый осколок упирался в керамический подоконник и оставлял памятные царапины всякий раз, как Адаэль шевелился, вдыхал или выписывал изгибы послушным уголком платка.

– Утром тебе нужно отправиться в Скульд. Стоит попросить их о небольшом вливании средств для расширения нашего города. Пришло время для роста. У них больше развиты технологии. – Он наконец повернулся к ней лицом. В темноте его непоседливые волосы и печальные карие глаза отливали чернотой. – В их распоряжении широкий спектр знаний, в отличие от Уилла.

Адаэль, может, и хотел обеспечить её выздоровление, но от упоминания доктора в контексте его возможной некомпетентности внутренности затопило злостью. Уилл делал, что мог, иногда даже больше. Если его раскочегаренному медициной уму не давалось лечение, то его не существовало вовсе.

Пока Котори подбирала ответ, чёрная полоска горизонта вспыхнула воинственно-алым, а воздух заклубился неестественно пёстрыми вихрями, тянущими свои отростки к городу. В подступающем страхе она бросила взгляд налево, где в десятках километров находилась граница с Урдой, откуда раздавалось зверино-механическое гудение. Тёмный строй фигур, на секунду озарившийся лучом прожектора, маршировал, приближаясь к Мулосу с другой стороны.

Её мать всегда говорила, что войны начинаются с закрытых ставней. Тогда Котори вечно её поправляла, ведь есть лишь теория разбитых окон. Какое отношение оконная рама, стеклопакет или подоконник имели к войне? Но мать настаивала на своём. Закрытые ставни. Вот, как всё начинается.

Глава 2. Лэс. Переворот без точки опоры

Она выкрала начерченную нетвёрдой рукой карту и сбежала, точнее, отделилась от группы, продвигавшейся в глубь Мулоса, куда ей пока не следовало торопиться, ведь вся жизнь концентрировалась в торговом районе. Стоило начать оттуда, если требовалась информация, услуги и незапротоколированные покупки. За самодурство можно запросто потерять место в университете, лишиться крошечной прибавки к окладу, столь необходимой, чтобы и дальше поддерживать отца, пока он спускает деньги на мистические предприятия без малейшей отдачи. Но её цель важнее. В это нужно верить.

Выросшие из бесплодной почвы высотки напоминали благородные обелиски, искусно высеченные из чернеющего гранита и призванные подчеркнуть величие своего местоположения. Слой въевшейся пыли на каменной кладке слегка сбивал романтический флёр. Причудливое сочетание разрухи и технологий. Судя по налёту грязи и отсутствию густой растительности, Урда пока не успела развернуть оросительную программу, направленную на возвращение обеднённой почве былой силы. Нейтральный статус Мулоса осложнял разработку обширных территорий и приведение их в надлежащий вид.

На обменник указывал хвост очереди, огибающий миниатюрный фонтан с бьющей ржавой водой. Лэс пристроилась в конец, за высоким рыжим пареньком, жонглирующим булыжниками, причём весьма умело. Она чуть высунулась из-за его широкой спины, чтобы добиться лучшего обзора ловких рук. Трубки костюма вдоль боков неприятно натянулись, сместив за собой клапаны в кишечнике. Лэс схватилась за правый бок и едва не завалилась на объект наблюдения.

Парень, точно с вышки, опустил на неё грязно-зелёные глаза с вкраплениями коричневого турмалина. Его густые рыжие локоны спадали на влажное лицо, заключая черты в мудрёную сеть без чётких ячеек. Здоровяк сместился назад на полшага и вытянул вперёд локоть, предлагая Лэс точку опоры. Землю ей, конечно, переворачивать не доведётся, но из раскоряченного положения выйти тоже бы не мешало7.

– Какой метод научения Вы использовали, чтобы освоить этот трюк? – Выпрямившись, она кивнула на ровную стопку булыжников в правой руке парня. – Викарное8?

Незнакомец принялся изучать гладкую поверхность камней, не понимая, о чём именно его спросили. Большим пальцем он потёр нижний булыжник, оставив на нём влажный след. Верхний камень в стопке едва не соскользнул, когда парень согнулся пополам, чтобы разглядеть свой реквизит сбоку.

– Подбросил раз – уронил. Два – поймал головой. Три – ухватил рукой. Никакого метода, – рассудил юный жонглёр, выпрямившись горделивой струной перед девушкой.

– Метод проб и ошибок. Как голодный голубь9. – Лэс склонила голову и внесла мысленную заметку в журнал наблюдений, проявляющийся в воздухе всякий раз, когда заходила речь о науке, экспериментах и опытах.

На лбу парня пролёг Таурский тракт, точнее, его самый изрезанный участок от ущелья Дук до озера Лаон, труднопроходимый, предательски узкий и смертоносный. Брови нависли глыбами сланца, прорвавшимися на поверхность из глубины породы. Зелень глаз блеснула звериной яростью волка, загнавшего добычу на тот самый тракт, откуда лишь один путь прост – вниз, до самого дна стремительной реки Карауд.

Вместо тактического отступления Лэс шагнула вперёд, параллельно выуживая из свисающего с плеча рюкзака потёртый синеватый учебник с истлевшими краями обложки.

– Дело в том, что я недавно открыла для себя пару психологических концепций. Научение в том числе. Прошу. – Она протянула раскрасневшемуся парню своё маленькое сокровище, откопанное в отнюдь не профильной библиотеке.

Рыжеволосый великан замешкался, опустив непонимающий взгляд на толстый томик в золотом отливающей перчатке костюма. Глаза его сузились до тонких каллиграфических чёрточек, виртуозно выведенных мастером своего дела. Он коснулся указательным пальцем левой руки шершавой синевы обложки и провёл грязным ногтем под серыми, частично стёршимися завитками букв.

– Т-е-о-р-и-и, – мучительно произнёс он, и по лбу его заструились ручейки пота, столкнувшиеся с кудрявыми бровями. Не в силах более выносить пытку буквами, он отвернулся и снова принялся подбрасывать успокаивающие валуны, приятные пальцам, знакомые сердцу. – Плохо читаю, – через время добавил парень.

До Урды доходили слухи о застарелых обычаях Мулоса, где до сих пор сотни могли бы ежедневно умирать от холеры, если бы она продолжала существовать. Хоть какой-то толк от хомимицетина имелся. Обездоленные дети не умели даже читать. Удивительно, что этот в принципе узнал книгу и не бросил бесценный экземпляр в ядовитый фонтан – пульсирующее больное сердце Мулоса.

– Здесь не принято знакомиться? – ровным тоном уточнила Лэс. Не хотелось бы попасть в неловкую ситуацию в диком городе, полном незнакомцев.

– Вакен, – огрызнулся парень, приподнимаясь на носочках, чтобы разглядеть очередь.

– Очень приятно, Лэс. Мне нужна кое-какая информация. Не подскажите, как её купить?

Кустистые брови парня асинхронно заплясали, когда он снова обратил взгляд к Лэс. Неужели слишком прямо? Мулосский язык прямой, конкретный. Эти люди не терпят долгих ухаживаний и пустой болтовни. Язык торговли. Язык сделок. Нечего тратить жизнь на поиск верных подходов, если ответ и так вертится на кончике языка – только успей схватить. Так почему же великан смущён, удивлён, растерян? Потому что знает, что не может помочь, что подобное вне его компетенции, и теперь он раздумывает, стоит ли подсказать правильного человека для её просьбы.

– Любезный Вакен. Я подарю Вам время. Можете идти, я отстою очередь за Вас и куплю всё, что требуется, за свой счёт, если соблаговолите сообщить, к кому мне следует обратиться.

Он не раздумывал. Точный рычаг для мулосцев – время. Предложи им лишний час, и они продадут кровные два.

Нырнув в карман, он извлёк смятый листок – список покупок, – выведенный неаккуратным женским почерком. Буквы отливали тёмно-жёлтым, как закатное солнце в морозный вечер, все согласные страдали от мрачноватого синего напыления. Вакен не тратил время и слова и удалился быстрее вихря пылевой бури, скользящей по поверхности молчаливого Мулоса, земель, что за пределами торгового района.

Спустя пару часов ей удалось лицезреть знаменитые обменники изнутри. Неприметное снаружи здание внутри было отделано чередующимися стеклом и железом. Невесомый стеклянный потолок уходил на пять метров вверх. Зеркальная поверхность создавала ощущение призрачной реальности, до которой не хватало сил дотянуться. В центре зала – под самой высокой частью потолка, откуда свисала грациозная хрустальная люстра, выгодно переливающаяся в лучах скрытых софитов – расцветали торговые аппараты – Завади, дар, как прозвали их в Урде. На экране резвились мириады разноцветных букв: бордово-ягодная реклама, гнильно-чёрные выгодные предложения, заполонившие большую часть видимого пространства, нежно-небесная поисковая строка, мерцавшая в уголке.

Несмотря на регулярное обслуживание, приборы давали сбои после многочасовых пререканий с неумелыми клиентами. Колдовство портного, добавившего сенсорные вставки на пальцах, усталый прибор во внимание не принял. Лэс отсоединила мягкие силиконовые перчатки с золотистым отсветом и помедлила, прежде чем коснулась гладкой поверхности многократно использованного за сегодня дисплея. В зеркале сверху девушка обнажила ладонь одновременно с ней. Её пальцы рассекали волнистые границы между двумя цветами, пятна коричневого рассыпались по тыльной стороне, напоминая безобразные шрамы оспы. Незнакомка из того, другого мира, повернула ладонь, на которой пестрела своеобразная карта, бессистемная непрерывная смена цветов, перетекание бледно-телесного в насыщенно коричневый, чередование двух культур, обречённое никогда не слиться воедино. Кулак сжался, точно выдавливая лишний цвет. Какой именно они обе не знали. Ничего не вышло. Незнакомка отвернулась: впереди много дел – не стоило ей мешать.

Лэс работала так быстро, как только могла, лишь бы скорее вернуться в обволакивающую силиконовую перчатку, скрывающую рябящее в глазах сочетание цветов. Добавив к запросу список Вакена, она сделала заказ и уступила Завади следующему покупателю.

Получение товара осуществлялось в отделанных разными металлами секторах. Пласты алюминия обрамляли пункт выдачи продуктов питания, спектр которых выходил за пределы рядовой еды. Так мимо Лэс юркнул мужчина с мешком щупалец гигантского кальмара – вида, представителей которого осталось в мире не более пары сотен. Хромированная арка и выстланный плёнкой оксида хрома II пол символизировали промышленные и строительные товары: сплавы, стекло и дерево, всё реже встречающееся на рынке из-за банального израсходования – полноценных лесов не осталось ещё несколько лет назад, а темпы роста модифицированных пород не поспевали за нуждами. Медный блеск выделял пункт выдачи товаров для электроники: провода, схемы, платы. Платиновый холодный ореол окружал проданные украшения, предметы искусства, дизайнерские новинки. Серебряная пыль на стенах выдавала место, где главенствует мода. Стильные наряды, благородные ткани и изощрённые шляпки в форме вымирающих животных, гигантских кальмаров в том числе. Золотом обшили пункт выдачи запасных частей для костюмов, но окно пустовало, поскольку товары этой категории были отмечены в аппаратах как распроданные. Постамент из нержавеющей стали повторил судьбу золотого собрата, и по выделенной под отдел площади гулял печальный ветер запустения. На железный отдел сваливали всё, что не подходило ни под одну категорию, включая лекарства.

Кто бы мог подумать, что три противоборствующие страны сливаются в непрерывном потоке товаров, несмотря на разногласия. Только здесь урданка с верданскими корнями могла приобрести книги на истинно скульданском языке. Томик рассказов, вероятно, прошёл через множество рук и нелегальных течений, прежде чем оказаться в надёжных перчатках, ведь помочь добыть товары из закрытой страны могла только роковая случайность.

Hadithi za kinabii za Unita. Пророческие рассказы Униты. Выходя из обменника, Лэс матерински погладила обложку, перед тем как спрятать драгоценность в рюкзак. Около ржавого фонтана её уже ожидал рыжий великан в компании лишь немного уступающего ему в росте парня с растрёпанными волосами и засаленным платком на шее. Руки он спрятал за спиной.

Лэс протянула Вакену холщовую сумку, забитую материальным эквивалентом его списка покупок. Кому бы он ни намеревался отнести добрый десяток передовых микросхем, тяжёлые непроницаемые шторы и несколько редких книг, загадочная девушка стоила того, чтобы с ней повидаться.

Вакен с товарищем обменялись парой фраз на грязном мулосском, полном просторечий и исковерканных, разорванных и собранных вновь под разными неправильными углами слов. Лэс не вынесла оскорбления и скривилась, не пряча неудовольствие.

– Вы хотите купить информацию, – нехотя оттянув правый угол губ вверх, чётко произнёс незнакомец без малейшего акцента и ухода в язык улиц, воров и бандитов. – Вакену требуется доставить посылку. Дальнейший путь Вы пройдёте со мной, миледи.

Щёки Лэс под костюмом вспыхнули, едва она услышала столь деликатное обращение в нецивилизованном городе. Великая E. coli, оставалось надеяться, что золотистые блики маски скрыли её смущение. В костюм хлынул прохладный ветерок романтизма и средневековой аутентичности. Незнакомец с платком на шее – а ныне самый галантный из возможных кавалер – подал ей предплечье, чтобы сцепить их руки в крепком, но нежном узле. Лэс без раздумий откликнулась на зов, но сразу же отдёрнула руку, когда на лице парня отпечаталось искреннее непонимание, правда, быстро сменившееся игривым выражением.

– Давно не общался с урданцами. Значит, такие сейчас веяния?

Внутренне Лэс выдохнула с силой косатки: её выходка списана на диковинные обычаи страны, откуда родом её знания и навыки. Между тем стало чуть обидно, что незнакомец перевёл всё в шутку. А она ещё мечтала об изысканном воспитании местных.

– Позвольте Ваш рюкзак. – Он протянул на сей раз раскрытую ладонь с грубыми пальцами, видавшими тяжёлый ручной труд, характерный для региона.

По дороге к неведомому пункту назначения парень представился, чем немало удивил использованной формулировкой. «Позвольте представиться. Лусо», – вежливо объявил он, когда они двигались по глухому переулку в жилой части города.

Над головой от здания к зданию тянулись самодельные трубы-доставщики, призванные связать отдельные жилые площади друг с другом. Обычно подобное изобретение требовалось завсегдатаям Мулоса, коих было немного. Кроме неких дельцов, никто подолгу не задерживался на брошенной земле, хотя ряд урданских торговцев и послов, как она слышала, оборудовал на нейтральной территории поместья. Ходили немыслимые слухи о том, что недобросовестные предприниматели переносили бизнес на неподконтрольную ни одному члену Большой тройки территорию, где не существовало регулирующих законов, запрета рабства, сковывающих податей и безмерных налогов на производство и прибыль. Без цепей они, должно быть, превращались в тиранов. Наверняка она не знала, ведь о слухах нельзя размышлять всерьёз, для них не найти фактов и подоплёки. Они безмолвные призраки, потерявшие связь с реальностью, но временами визжащие откровенную ложь. Так сказал ей отец, когда их сосед в очередной раз пожаловался Лэс на звуки ссоры, доносящиеся из их дома. Тогда девушка проводила часы на парах, а отец должен был отрабатывать непомерные аппетиты на Мдайве, специальной службе для должников, игроков и мошенников, призванной вернуть потраченное обществу. Вероятно, до Мдайвы он доходил не всегда.

Переулок рассекла выросшая из ниоткуда кирпичная стена, преграждавшая дальнейший путь. В своих мыслях об отце Лэс перестала отмечать ориентиры для обратной дороги, сосредоточившись на отстранённых вещах. Благо Лусо не скрылся из виду и держался на всём пути в метре перед девушкой, указывая направление.

Перед стеной выступал узкий в диаметре люк, в который, вероятно, сложно втиснуться любому, кроме ребёнка. Парень дёрнул ручку на себя, обнажив гнилую верёвочную лестницу, спускающуюся во тьму. Порывы ветра снизу раскачивали хлипкую конструкцию. Глаза Лэс без спроса устремились в бездну, но тело шагнуло назад, не почувствовав ничего сколько-нибудь живого и тёплого внизу. Нет уж, туда ей спуск заказан. Не сегодня. Никогда. Тем более костюм не позволит. Изящные линии силиконового покрытия при соприкосновении с шершавыми ржавыми стенами мигом покроются слоем местной грязи, а выступающие с боков пищеварительные трубки легко порвутся, открыв путь к кишечнику, не перекрытому клапанами.

Её спутник терпеливо ждал, но то лишь иллюзия. На нейтральных территориях не принято медлить в решениях, а заинтересованной стороной сейчас, увы, выступала Лэс. Этот проныра едва ли потеряет много денег, если упустит нерасторопного клиента, ведь в освободившееся время он найдёт ещё троих.

Если и спускаться в ад, то при параде. Костюм она не снимет. Прорезиненная подошва ступила на подгнившее от постоянной влажности дерево и в тот же миг соскользнула, целиком утягивая за собой Лэс. Судорожно хватаясь за промокшие верёвочные опоры, она съехала в темноту, звонко приземлившись в лужу. Лестница продолжала припадочный пляс, и через секунду рядом оказался Лусо, ловко избежавший водного представления.

Помещение насчитывало не больше двадцати квадратных метров и освещалось растянувшейся вдоль длинной стены лампой нежно-песочного цвета, под которой громоздился дубовый стол прошлого столетия с резными ножками и тщательно затёртой монограммой, от которой остались лишь лозы, окаймляющие некогда слияние букв. Противоположная стена давила с трудом закрывающимся книжным шкафом, рядом с которым покачивались от сквозняка стопки документации, прилежно сложенной в неприметные папки. Металлические выгнутые стены образовывали подобие батискафа, переоборудованного под отдающий странным уютом кабинет. В тёмном углу комнаты мерцали зелёные воды аквариума с флуоресцентной водой, рассекаемой пёстрыми рыбками противоестественного окраса. Сверху угрожающе спускалась вентиляционная труба – шириной не меньше входа, и потому предусмотрительно заваренная крепкой решёткой. Вдоль стен тонкой, едва заметной сеткой натянулся фильтр, поблёскивающий в толиках дневного света, добирающихся до глубин бункера.

Лусо облокотился на угол стола и предложил гостье занять единственное сидячее место – кресло хозяина деревянного шедевра, под самой лампой.

– Могу я взглянуть на несколько личных дел? – указала Лэс на разрывающийся от напряжения книжный шкаф напротив. – За выставленную Вами цену, разумеется.

– За подобного рода информацию положены не менее ценные данные. Слухи о планах и разработках Урды меня вполне устроят, – с наигранной вальяжностью произнёс делец.

– У меня нет таких сведений, но я могу предложить Вам место в моей стране. Если всё обернётся удачно, Кабинет обеспечит Вас кровом и безбедным существованием, пока очередная напасть не выкосит Вас вместе с остальным человечеством.

Лусо довольно фыркнул. Разряжать обстановку в принципе не требовалось: парень казался приятным собеседником с умело подобранным для делового человека образом.

– Чьи именно личные дела интересуют миледи?

– Четверо учёных, работавших над проектом «Superior»: Патриция Хейл, Леонард Коммер, Вейгела Андерс и Зук Шамиссо, – без заминки проговорила она каждое имя, стараясь скрыть волнение.

– Пропавшие без вести?

– Ни одного из них не видели после глобальной утечки хоми. Они пропали, растворились в потоке информации, захлестнувшем мир. – Лэс чувствовала чёткие, частые удары сердца, отбивающие ритм её волнения.

Одним широким шагом Лусо добрался до шкафа, извергающего избыток документов с облегчением. Казалось, заветные папки сами падают в руки парню, будто они уже давно ждали своего часа и теперь выпорхнули на поверхность по собственной воле, чтобы скорее оказаться у Лэс.

Четыре личных дела громыхнули, упав на стол. Девушка коснулась перчаткой обложки верхней папки и впервые за всё пребывание в Мулосе пожалела, что на ней костюм, до того хотелось ощутить шершавость бумаги под пальцами.

Лусо опустил руку на стопку и всмотрелся в глаза гостьи.

– Изучите на поверхности, миледи. У меня много дел впереди.

Он приглашающе кивнул на верёвочную лестницу, тянущую свои пеньковые пальцы к пуховым облакам и, подхватив личные дела, юркнул наверх, мгновенно скрывшись из виду.

Лэс бросила последний взгляд на подземный кабинет. Всё, что могло её интересовать, только что исчезло в узком проёме. Оставалось следовать за солнечным теплом к долгожданной мечте. Она шумно выдохнула и, приладив костюм к ширине трубы, начала энергично перескакивать со ступеньки на ступеньку.

Заняв ухоженную комнату в наиболее свежем общежитии за кругленькую сумму, Лэс принялась досконально исследовать добытые трофеи. Вычитка продолжалась до тех пор, пока слова цветным супом не растеклись по бумаге. Ещё одну страницу, обещала она себе вот уже добрых полчаса, умоляя глаза и разум сохранить остатки концентрации, но те упорно сдавались под натиском сонливости. За окном распростёрлось чёрное покрывало ночи, усеянное газовыми гигантами, всепоглощающими чёрными дырами и яркими плазматическими софитами.

Лэс не заметила, как поддалась велению тела и провалилась в неглубокий сон, прерванный опасливыми возгласами снаружи. На улицах грохотали потерявшие спокойствие люди, голоса которых прорывались сквозь нестройные трели простеньких двигателей. От пола исходила загадочная ритмичная вибрация, точно тысяча горожан маршировала ровными колоннами по пыльным улицам.

Она облокотилась на подоконник и на треть высунулась из окна, предварительно пристегнув себя за карабин на поясе к неработающей батарее. По улицам пролетали обезумевшие торговцы, хватающие в суете все свои вещи и старающиеся покинуть город как можно быстрее. Редкие прохожие ныряли в переулки и исчезали в тенях. Вероятно, весь город стоял на обширной сети бункеров и убежищ, разошедшихся по рукам.

Линию горизонта перешагнули строи солдат под красно-зелёным флагом, змеёй развевающимся в потоках готовящейся бури. До Лэс долетали возгласы молодых бойцов, сливающиеся в милые сердцу слова. Totis viribus. Изо всех сил. Девиз каждого урданца по праву рождения, по праву выбора, по праву случая.

Небольшая группа – человек десять приличных габаритов – с импровизированным оружием в виде самодельных копий наперевес выстроилась перед кирпичным зданием напротив, сплошь усыпанным кондиционерами и выводными трубами вентиляции. Отряд возглавлял миниатюрный на фоне остальных Лусо, нервно теребящий свисающий с пояса клинок из незнакомого тёмного материала. Парень, точно почувствовав любопытного зрителя, поднял глаза к окну Лэс и, слабо кивнув, двинулся к общежитию. Должно быть, вид у неё сделался потерянным из-за нынешних беспорядков, раз делец бросился ей на помощь. Только вот в чём заключалась эта самая помощь?

В дверях уже стоял Лусо. Он не ждал вопросов и не предоставил бы ответы, если бы таковые имелись. Махнув рукой в сторону выхода, парень растворился в толпе паникующих жильцов, реками стекающих по лестнице. Лэс сгребла личные дела и свои заметки со стола и, прижимая сокровище к груди, устремилась за дельцом.

Лусо вёл её короткими перебежками через малолюдные улицы. От бега и волнения становилось трудно дышать. К тому же она забыла сменить фильтрующий блок, и тот, забитый пылью, болезненно трещал при каждом вдохе.

В ушах не прекращался рокот машин, наступающих с севера. Верданцы. Мулос окружали враждующие силы. Если прежде угроза имела призрачный характер, ведь среди урданцев она своя, то теперь неизбежное столкновение обернётся кровавой бойней, где никто не будет разбираться, откуда родом временные жители торгового города. По неведомой причине ни одна из сторон не задействовала более эффективную авиацию, но этого недостаточно, чтобы развеять тревоги относительно будущего большинства несчастных, снующих по улицам так же, как она.

Лусо вывел её к небольшому деревянному ангару на границе города, откуда во все стороны разбегались протоптанные дороги, занесённые свежим слоем пыли и мусора. На крыше непоседливо вращался флюгер в виде коня на свечке.

Покрытые облупившейся изумрудной краской створки распахнулись, и оттуда выглянула девушка в мутно-коричном костюме, который не в силах был скрыть её пугающую бледность, будто рисовавший её художник чётким движением ластика убрал непонравившийся ему цвет, оставив свою работу такой: незаконченной, пустой, безжизненной.

Над незнакомкой нависла тёмно-гнедая голова с белоснежным полумесяцем на лбу. Лусо мелодично свистнул, и конь радостно заржал. Душа Лэс упала: ржание пронеслось по улицам подобно цунами. Теперь каждый в городе знал, где искать непутёвых наездников. Она повернулась лицом к городу, всё ещё прижимая папки к себе с такой силой, что сводило мышцы. Никто не отнимет её сокровище снова. Прошла минута, и никто не появился. Из города всё так же раздавались крики, периодически заглушаемые гулом надвигающейся войны. Никому не было дела до казавшегося иллюзорным ржания.

Когда Лэс развернулась к ангару, перед ним в шеренгу уже выстроились три коня, двум из которых уже не терпелось увезти всадников подальше от творящегося сумасшествия. Бледная незнакомка восседала на том же лунном красавце. Лусо со своего медно-рыжего напарника указал Лэс на третьего коня, среднего роста вороного поджарого скакуна с проступающими поверх мышц сосудами, вздувающимися от яростного желания поскорее броситься в галоп. Оценив испуганный взгляд девушки, Лусо наклонился к поводьям, предназначавшимся Лэс, и придержал горячечную вороную, пока девушка прилаживала себя к стремени, чтобы забраться в седло. Драгоценные папки упали в седельную сумку.

Когда тройка седоков устроилась, Лусо мягко коснулся боков коня и рванул на восток, рассекая пыль и сливаясь с окружающим пейзажем. Незнакомка бросила озадаченный взгляд на Лэс и, не поворачиваясь в сторону дороги, голосом дала команду жеребцу пуститься вслед за удаляющимся дельцом.

Опомнившись спустя пару мгновений, Лэс пришпорила кобылу и сразу же прочувствовала, каково оказаться в седле без соответствующей подготовки. Она вцепилась в переднюю луку и с ужасом наблюдала, как размывается мир вокруг.

Глава 3. Адаэль. Осевший пепел благоприятствует прорастанию семян

В электрическом свете фонаря её волосы цвета миндального масла лились голубоватым сиянием и образовывали сверкающую заводь на прижатых к груди коленях. Котори освободилась от душного костюма, как только огни Мулоса скрылись в пыльной дымке, а протоптанная дорога распалась на веер рукавов, походящий на соцветие зонтичных.

Её не смущал запах, словно выносимый вентилятором со дна ямы. Возможно, её приводили в чувство невидимые пальцы химикатов, бодрили и возвращали жизни очертания.

Струйки вони фреона, хлора и аммиака настойчиво забивались в фильтр и гуляли по всем уголкам костюма. Он вдыхал едкие пары в надежде почувствовать сладковатый запах тухлого мяса, но тот решительно отказывался выделяться в многообразии ароматов. Знакомый запах исчез вот уже несколько лет как – развеялся на ветру прогресса.

– Почему так пахнет? – фыркнула их спутница и прикрутила к фильтрационному отверстию дополнительный слой.

– Могильник, – зашуршал голос Котори. – Чтобы сбить ваших надёжнейших золотистых волков со следа, – вяло огрызнулась она, даже не подняв головы. Ей стало дурно от долгой дороги. Нынешняя бледность никак не позволяла понять, мучит ли её некий зверь, разрывает ли изнутри, или приступ давно отступил, а хищник убрал заточенные клыки от горла.

Адаэль протянул ей последний сменный фильтр в раскрытой ладони. Светло-серые глаза блеснули синевой. Своей холодной рукой она сомкнула его пальцы на фильтре и оттолкнула подачку. Они обсуждали этот вопрос накануне. «Тебе нужнее», – отрезала Котори. Сейчас она даже не стала утруждать себя словами.

Любопытный взгляд урданки бегал по их спинам, рукам и лицам, точно фиксируя каждое движение, каждый мышечный спазм.

– Почему она здесь? – разнёсся ветром тихий вопрос. – Эта кисея не похожа на твоего клиента.

– Зато она дочь кое-кого важного для скульданцев. Мы можем обменять её на помощь тебе.

Котори поморщилась. Ежедневное возрождение болезненной темы её раздражало, но так лучше для неё. На этом этапе. Спорить она не стала, лишь крепче свернувшись и подобрав под себя тонкий плед.

– У вас бесцветный язык, – обиженно бросила Лэс.

Небо затянуло грузными облаками, нависающими словно усеянные сталактитами своды пещеры. Их невзгоды пылевыми частицами разлетались по воздуху и оседали на всём, к чему могли проскользнуть. В паре метров раздалось недовольное ржание Мку, тёмно-гнедого рысака, признавшего Котори в качестве временной наездницы.

Ответив на зов, Адаэль оставил девушек, чтобы позаботиться о трёх крепких скакунах, взращенных им самим в тайной конюшенке на периферии Мулоса. Привязанные к скрюченному дереву все трое недовольно били передними копытами и дёргали хлипкую коновязь. Их можно понять. Никогда прежде хозяин столь сильно не ограничивал их свободу. Пустая конюшня, широкие денники и несравненной площади левады заложили в них непоколебимое чувство широты мира, не стеснённого тугими привязями.

Месяц на лбу Мку блистал в отсветах не хуже своего двойника на небе в ясные дни – теперь же он подменял ленивого брата, скрывшегося за облаками.

– Не знала, что ты разводишь лошадей, – послышался за спиной мягкий голос.

Кони дёрнулись назад, едва не завалив деревце. Адаэль обернулся и понял, что их так испугало: Котори с развевающимся пледом походила на полупрозрачного духа в мантии, на призрачного жнеца. Спереди она зажала в некрепкой руке полы своего одеяния.

– В качестве напоминания о сёстрах.

– Как их звали? – Прежде он не рассказывал ей о семье. Не думал и теперь, но его пронзил вопрос девушки. На пыльных барханах возникли смеющиеся образы двух девочек, завалившихся на землю в попытке отобрать друг у друга потёртую куклу из высушенной уры10. Его маленькая мечта о том, как они вновь играют в безжизненной пустыне, рассеивая столбы пыли своими чистыми голосами.

– Как величать спасших нас красавцев? – не дождалась ответа Котори, успевшая обойти парня и теперь проводящая рукой по шее вынесшего её из бури жеребца.

– Угольная – Мджезо, латунный – Ното и твой – Мку.

Он заметил, как дрогнула щека девушки, подчиняясь осветившей её улыбке.

– Игра. Мечта, хотя, скорее, Сон. И Принц11.

Она тенью передвигалась между конями, успокаивающе поглаживая каждого. Как белоснежный лебедь с обрезанными крыльями, она утешала потерявших свободу собратьев.

Из их на скорую руку собранного лагеря донеслось громыхание и приглушённая чисто урданская брань. Котори тоже обернулась на звук и заковыляла назад к фонарю.

Лэс опустошила все ёмкости и сумки, до которых смогла дотянуться. Посуда блестела на границе лагеря, одежда полотном укрыла почву, личные дела калейдоскопом развалились на её квадратном метре. Адаэль успел пожалеть, что не закопал ценные вещи, чтобы уберечь от ночных набегов разбойников, грознее которых оказалась только урданка, обременённая целью что-то найти.

– У вас нет чистых кишечных трубок? Мои забились от тряски верхом. – Она едва не схватила за грудки Котори в страстном желании отыскать несчастные трубки.

– Нет, и ты их нигде не достанешь. Поставок нет уже давно, – безразлично ответила Котори.

– Большая тройка обязана поставлять запчасти по пакту! – Девушка побледнела, и лишь золотистые блики окрашивали лицо странными разрозненными пятнами.

– Видимо, решили не тратиться, раз уж собрались стереть Мулос с лица земли.

Лэс выглядела глубоко поражённой. В её понимании договора, похоже, подписывают, чтобы их соблюдать, а обещания выполняют, несмотря ни на что. В груди что-то неприятно расцвело. То ли совесть пробивалась сквозь пласты непростых решений и тяжких лишений, то ли начинающийся остеохондроз снова напомнил о себе.

Пока Котори вновь устраивалась на перине из собранной со всей округи одежды, а Лэс обрабатывала новые данные, Адаэль извлёк из-под завалов начерченную от руки грубую карту Мулоса и пальцами пробежал по намеченному маршруту. Если бы от такой степени загрязнения отрастали крылья, а не лишние ноги у младенцев, он с удовольствием бы воспользовался возможностью пролететь все эти сотни километров над территориями, заполненными враждующими войсками, но в их распоряжении по две ноги и руки у каждого, что, конечно, полезно, но недостаточно для того, чтобы успеть доставить Котори в Скульд в ближайшие дни.

Девушки уже с минуту держали на нём взгляд, соотнося линии на карте с движением его пальца.

– Мы сделаем крюк через церковь на Мааке и направимся в Скульд через бухту. – Найти бы ещё судно, но до этого вопроса пока далеко. Повезло ещё, что скрытая в личных делах информация побудила Лэс отправиться в те же края. Удачное совпадение.

– Почему через церковь? Так безопаснее? – недоумевала урданка, собирающая папки в сумку.

– Нет.

– Я отправил письмо другу в Скульд, спросив, сможет ли он принять нас. Церковь – единственный ориентир среди пыли на многие километры. На западе – захваченный Мулос, на востоке – Чернозём и Шестерня, куда нам нет хода. – Может, и есть, но только ему. – Церковь на главном тракте, ведущем в Кирказон.

Котори выразительно поджала нижнюю губу и сморщила носогубный треугольник в скептической гримасе. Да, богатейший город на нейтральной территории накрыт верданским колпаком. Да, скульданцев и, возможно, других бедолаг там отлавливают и сгребают на корабль, держащий путь в лаборатории закрытой страны. Да, другого пути всё равно нет. Котори понимала это не хуже, поэтому промолчала.

Лэс приобняла себя за плечи и ужалась до тонкого ствола ивы, прорвавшейся на поверхность в скуднейшей почве.

Возражений не поступило, несмотря на недостаток энтузиазма среди его напарниц по путешествию. Одна ночь среди грязно-коричневого моря, пара часов непрерывной тряски в седле, и они доберутся до церкви, куда механическая птица доставит ответ давней знакомой.

Ночью ветер отступил, оставив духоту властвовать над пустошью. Сквозь фырканье коней слышалось тихое дыхание земли, треск почвы от образовавшегося невдалеке обвала. Временами звуки ночи извергали жалобные стоны, будто долетающие из Мулоса, от всех тех, кто остался там, кто защищал бесценные серверы от бескомпромиссных урданцев и передовых верданцев, кого он сам обрёк на незавидную участь. Адаэль закрыл глаза и прислушался к ровному ритму сердца, расходящемуся по земле на жалкие сантиметры и затихающему в глубине непреклонной породы.

На утро даже Мджезо покорно уступила Лэс право выбирать направление – за ночь кобыла растратила всю горящую внутри пылкость, что сейчас лишь слабо тлела в чуждых холодных углях. Котори без особого желания повела свой куцый караван к Мааку – скромной речушке, над которой высилась церковь Униты или Трибы. Смотря, у кого спросить. В несциях, его родном квартале, среди трёх святых превозносили Хару, создающего различия. Храмы харутов не отличались богатством, а чаще и вовсе представляли собой лишённые вычурности алтари из первых попавшихся предметов, хотя деревянный и животный элементы обязательно присутствовали.

Котори держалась на пару метров впереди, лишь изредка оглядываясь на подопечных, устало плетущихся и неумолимо отстающих с каждым шагом. Сопроводив натяжение поводьев разочарованным вздохом, она поравнялась с Адаэлем. Слепящее солнце и пыльный костюм умело скрывали её болезненные черты, хотя двигалась она действительно бодрее, чем накануне. Адаэль потянулся к платку на шее, но вовремя отдёрнул руку, вспомнив, что шелковистая ткань скрыта под костюмом.

– Заглянем в Форцизию по пути? Мать Уилла заслуживает узнать, где был её сын во время нападения. Ты же не послал единственного в городе врача прикрывать собой серверы? – Голос её резал твёрдостью кварца.

Уилл с Тёмными дельцами и правда не бросился на пики, а скрылся в собственном бункере Адаэля, откуда открывался проход в обширную сеть подземных туннелей, выходящую на поверхность в родных пауперах парня.

Деревня Уилла, Форцизия, требовала небольшого отступления от маршрута после выезда из церкви, но им, вероятно, и так пришлось бы заглянуть в пауперы, что чуть южнее деревни, поэтому отклонение не казалось серьёзным. Куда труднее будет не попасться на глаза никому в родных краях и не привести его компанию к Тёмным дельцам, раз уж Котори и прежде была замечена с воинственным настроем в отношении одного конкретного дельца.

Котори небрежно дёрнула за поводья при виде возвышающегося над горизонтом колокола, венчавшего единственную башню скромной церкви. Язык висел неподвижно, что возможно было разглядеть даже с такого расстояния, но в ушах раздавался мерный колокольный звон, подобно галлюцинации или миражу – игра звуков на открытой территории.

Адаэль впервые лицезрел сероватое здание, обросшее мхом и лозами плюща. У дальнего угла розовела сакура, столь редкая не только для Мулоса, но и для всех известных ему территорий. Оттуда же доносилось успокаивающее журчание. Церковь походила на уютную дачу с протекающей в ливни крышей, бродящими по комнатам сквозняками и мирной тишиной внутри. Стёкла в рассыпающихся деревянных рамах где-то выпали полностью, где-то торчали зубчатыми осколками. В метре от каждой стены тянулась зелёная зона, где бушевало многообразие растительности: от сорных колокольчиков до благородных орхидей, гордо подставивших свои замысловатые цветы солнцу. Каменная кладка на высоте до полутора метров пестрела выцветшими рисунками: под окном бурлили грозные волны, раскачивающие бедный парусник с одиноким рыбаком; от самого фундамента поднимался красно-зелёный воздушный змей; рядом примостился скалящийся свирепый тигр с веткой яблони в зубах; дверь обрамляли нарисованные лозы, прикрытые настоящим плющом.

Растения приветственно шуршали листвой. Невероятно, но ни один из коней не предпринял попытку ущипнуть цветущие заросли, хотя аромат стоял манящий даже для человека. Лошади ни разу за свою недолгую жизнь не встречали по-настоящему зелёную, сочную растительность и не нарушили её покой.

Трухлявые двери бесшумно распахнулись, и навстречу гостям вышел парень в обвисшей одежде, пронизанной мелкими отверстиями: выгоревшая серая туника асимметрично висела на плечах, огромные рукава-воронки скрывали кисти в складках льняной ткани, бежевые бриджи болтались на поясе и обвивались вокруг голеней отдельными лоскутами. Оторвавшись от разглядывания одежды, Адаэль поднял взгляд к лицу встречающего. Глаза цвета ржавых листьев, казалось, прикасались к отдельным мыслям, бродящим в голове нестройными группами. Смуглая кожа незнакомца сливалась с пейзажами пустоши, но только не этого зелёного края.

Единственный обитатель церкви спустился со ступеней и одарил каждого медовой волной успокаивающего взгляда. От Котори, однако, тот быстро отвёл взор, наткнувшись на полузакрытые в подозрении глаза.

В голове мелькнула чудная мысль, которая, похоже, отдавала правдой: встречающий был священником. Никого больше они бы не встретили так далеко от ближайшего поселения. Закончив обход гостей, он чуть отступил, чтобы охватить взглядом каждого.

– Пограничье с Урдой. – Священник указал на Адаэля взмахом линялого рукава. – Урданка родом из nchi ya teknolojia12. – Он сделал реверанс перед смутившейся донельзя Лэс. – Северная Вердания, верно? – закончил он на Котори и свёл руки перед собой. Говорил парень с преувеличенной уверенностью, будто тон мог скрыть любую оплошность.

– Южная, – сдержанно поправила девушка, привыкшая к подобной ошибке. Может, раньше она и выглядела как типичная жительница приграничных с Мулосом территорий, но теперь делец, известная как Медная фосса, влилась в разнородную компанию посредников и изрядно изменилась внешне.

Адаэль выхватил из реки памяти момент, когда они познакомились. Тот старик, Магри, выставил Котори в качестве посредника в сделке с дельцами. Хрупкая, дрожащая от страха, с робким подобием маски, скрывавшей половину лица, кроме начавших выцветать зорких глаз, Котори яростно защищала спасшего её торговца, до смешного неловко выбивая лучшую цену за сотню килограммов высококачественной меди неизвестного поставщика. Её голос скрипел, как от продолжительной болезни, но слова выходили на удивление крепкими и убедительными. Адаэль знал все уловки, льстивые обороты, зыбкие аргументы и противоречивые мнения, выдаваемые за факты, но бессознательно купился на до небес задранную цену сродни покупке целого медного прииска.

В тот день он понял, что человек, убедивший саму смерть повременить с работой, уговорит на что угодно. Правда, более этим навыком Котори не пользовалась. Причину она так ему и не раскрыла, довольно перебиваясь низкопробными сделками и тем, что Адаэль ей подкидывал время от времени.

Но этим сотрудничество с Магри не ограничилось, хотя Котори старика больше не видела, что было и в интересах самого Адаэля, и торговца. Для неё караван Магри ушёл в Верданию и осел в процветающей стране.

Незнакомец продолжал недоуменно рассматривать Котори, отказываясь признавать ошибку.

– Но твоя кожа? Такая бледность встречается только на крайнем севере. И волосы цвета выгоревшего каната, – всплеснул руками священник, обнажив извивающиеся по коже рубцы.

– Судя по полному разрушению эумеланина13, можно сделать вывод, что первые стадии овиса пришлись на последнюю пару лет, – подала голос Лэс, принявшаяся изучать каждую часть Котори с особой внимательностью. Хмурость сменялась восхищением, когда она делала никому не известное открытие.

Котори вскинула брови характерным образом, продемонстрировав зубцы вил из надбровных дуг. Обсуждать здоровье с текущей компанией она бы не стала. Ей совершенно ни с кем не хотелось поднимать тему в принципе. Возможно, ей бы не помешало немного сострадания, но точно не от человека, которого они встретили впервые, и жертвы, которую они вели на убой в Скульд.

– Откуда тебе, собственно, столько известно? И как ты оказалась в Мулосе? – Голос её дрожал, желваки выплясывали смертельный танец.

– Я лингвист, – выпалила Лэс, но вовремя сообразила, что её слова не произвели должного эффекта. – Мы приехали группой для составления мулосско-урданского словаря. Но моя мама была физиологом, поэтому я разбираюсь в биологических нюансах, – поспешно добавила она, увидев расползающуюся по лицу Котори ухмылку.

– А-а, генетическая память предков. Как же я сразу не догадалась.

– Тебе следует озаботиться собственными белыми пятнами, – прервал перепалку Адаэль. – Если эта дрянь заразная, даже не думай снимать свой навороченный костюм.

Лэс опустила взгляд и прошептала дребезжащим голосом:

– Не заразна.

Споры на пороге церкви не устроили юного священника. Он передёрнул плечами и оглянулся в поисках подсказки от величественного сада.

– По традиции принято встречать гостей определённым образом. – Он сложил руки на груди и, отняв их, указал за спину путникам.

В сени двух яблонь, скромнее соседствующей с церковью сакуры, раскинулся аккуратный рукотворный уголок покоя – сад с низким столом и табуретами. Подведя гостей ближе, священник отвёл каждому место. Сидения располагались необычным образом: вдоль расширенной части стола подобием отростков тянулись четыре табурета таким образом, что соседи упирались плечом к плечу, последнее же место отстояло сантиметров на семьдесят, будучи противопоставленным остальным четырём.

Слева незнакомец усадил Адаэля, упирающегося плечом в хозяина церкви, замыкала Лэс с оставленным пустым табуретом. Котори направили на уединённое место, где её взгляд нагонял священника, сидевшего напротив.

Лёгким нажатием незнакомец открыл ящик под ободом стола и извлёк изысканную фарфоровую посуду с растительным орнаментом. По краю блюдец тянулись письмена на смешанном языке, в котором угадывались мулосские буквы и урданские символы, разбавленные бесконечностью чёрточек и кружков, видимо, бывших верданским и скульданским.

Адаэль узнал чайную церемонию, именуемую на границах акару. Не мог не узнать, ведь сам помогал матери в её организации. Когда-то. В те годы, когда у них был чай.

Священник выставил на стол потемневшую бадью с коричневым содержимым, обдавшим присутствующих кисловатым запахом. Котори напротив ожидаемо скривилась и отвернулась, глотая аромат соседних яблонь. Незнакомец не отрывал от неё взгляда, ожидая важного шага. Вряд ли девушка успела ознакомиться с обычаями, но красноречивые взгляды уловила.

– Что это? – Сидящий на противопоставленном месте олицетворяет Литу и обязан завязать беседу, прервав молчание всех собравшихся.

– Чайный гриб. Я сам выращиваю. Стоит также представиться. Гви Итер, служитель, видимой вами ныне церкви Униты на красном Мааке.

– Красном? – оживилась Лэс, и без того внимательно осматривающая сосуд с чарующим «грибом». Нет, в его детстве либо использовали чай, либо не пытали соседей вонючим подобием.

– Воды Маака уже несколько лет как окрасились алым. После того как…

– Здание сожгли, и почти всех перебили или увели в рабских оковах, полагаю, – вмешалась Котори. Она повернулась к церкви, которая всё ещё высилась зелёной массой над пыльной степью, но Адаэль знал: она видит выжженную землю, залитую бензином вперемешку с кровью, и немногих спасшихся беженцев из Тройки.

Гви слабо кивнул и взглядом утонул в своём творении.

– Я возьму пару проб воды, если это не противоречит духу святых. – Казалось, Лэс нащупала очередное исследовательское направление. Гви охотно согласился содействовать. – Раньше чайный гриб состоял из дрожжей и уксуснокислых бактерий. Либо перед нами новый симбиоз, либо, великая E. coli, возрождение бактериального мира в ключе, бьющем из-под церкви. – Лэс страшно гордилась гипотезой, но, не встретив ободряющих возгласов, притихла.

– Ещё и микробиолог, – обречённо шепнула Котори. Она сжала губы, и на подбородке выделились две впадины с расходящимися складками и морщинками.

Гви разлил по искусным чашам холодный сгусток коричневого нечто. Обделённым оказался лишь невидимый пятый гость.

Этикет не допускал присутствия менее пяти человек, но в их компании пустой табурет выглядел даже уместно. Каждый усадил на пустующее за столом место своего призрака. На стороне Адаэля выступало даже два. Старшая из двух сестёр укоризненно и настойчиво смотрела на него сквозь сидящих по левую руку соседей, а младшая пыталась схватить своими бестелесными ладошками чашу Лэс. Он вскользь прошёлся по Котори, рассматривающей жухлые листья яблони на поверхности бурой жидкости. За своим призраком она не следила. Видимо, они вдоволь насмотрелись друг на друга за годы в Мулосе. Лэс же нервно подёргивала ручку рюкзака, где скрывались личные дела учёных. Неужели один из мертвецов решил навестить любопытствующую особу?

Неожиданностью оказалось, что Котори без тени сомнения вылила из термоса остатки воды и заполнила его под завязку подозрительным чайным грибом. Выглядела она и правда чуть бодрее: сквозь пятна и потёртости костюма просматривался приятный румянец. Раньше он занимал место бледности, когда девушка смеялась до невозможности вдохнуть, что случалось на памяти Адаэля раза два: когда какой-то торговец в качестве благодарности за сделку подарил ей каштановую краску для волос, чтобы скрыть белеющие корни, и когда над Мулосом пролетала стая пёстрых попугаев, возникшая из ниоткуда и улетевшая в никуда, окрасив город в оттенки бурного карнавала.

Лэс не забыла своего обещания и с сосредоточенным видом набрала красную воду Маака в добрый десяток пробирок, невероятным образом нашедших приют у неё в рюкзаке.

Компания разбредалась по зелёной территории. Солнце лениво, но целенаправленно ползло вниз, вынуждая ночевать в компактной церквушке, но Гви – единственный ныне житель – и сам предложил гостям задержаться. Священник сосредоточился на уборке церемониальной посуды. По легенде, правильно проведённый акару сближает любых пятерых человек, создавая крепкую душевную связь, разрушаемую лишь предательством освещённого Литой, коей в их случае стала Котори. Меньше всего их интересовала мистическая связь и роковое предательство, хотя всё же маловероятно, что его совершит она. Не верится, что её секреты горше тайной связи Адаэля со скульданской шпионкой.

Котори юркнула за скрипучие двери, когда взгляды остальных рассеялись по саду. Если девушка и желала остаться в одиночестве среди знакомых осыпающихся стен, то ей это не удалось – Адаэль втиснулся в не до конца закрытую дверь.

Вдоль стен тянулся ряд трухлявых скамеек с нагромождением одежды, книг, свечей и редких листов, в полумраке кажущихся покрытыми бесформенными разноцветными пятнами, на некоторых угадывались силуэты, пейзажи и робкие попытки изобразить тройку святых.

Об электричестве не шло и речи: километры проводов остались в торговом городе вместе с достижениями физики прошлого века. Единственная комната освещалась свечами, случайным образом выставленными на уступе в двух метрах от пола. Помпезность, несвойственная храмам Униты, здесь возводилась в абсолют. Не будь на противоположной от входа стене свисающих проржавевших цепей, и несуразное строение сошло бы за один из домов в пауперах. Возможно, чуть лучше того, где он вырос сам.

Котори встала в центре – самом тёмном месте комнаты – и замерла, слушая шорохи в углах и тихое поскрипывание цепи, медленно сползающей с гвоздя.

– Под тем окном они бросили Нарию. – Она едва заметно обратилась к закрытым ставням слева. – Ей было семь, слишком мало для всего, что они могли предложить.

Адаэль молчал. Если где-то Смерть и надумала осесть, то, скорее всего, в этом месте – с мёртвыми детьми и святыми.

Луч меж ставней прорезал темноту и упал на пол у ног Адаэля, осветив две группы глубоких борозд, тянущихся к двери. Кто бы их ни оставил, битву он проиграл: царапины обрывались в десятке сантиметров от выхода из церкви. Копоть от пожара не тронула их – или кто-то намеренно вычистил напоминание о былых годах.

– Исхудавших и обессиленных привязывали этими самыми цепями к машинам. Услышавшие хруст смирнели. – Глаза Адаэля приковали посторонние пятна на некоторых звеньях. До каких оттенков коричневого доходит ржавчина, он предпочёл не думать.

– И снова то же. – Котори отпустила слова на волю: они разлетелись по всему помещению, осели на каждой поверхности и больше не вернулись в клетку. – Ты знал, что это случится, и перевёл проценты со сделок на внешний сервер.

Она не спрашивала – утверждала. Конечно, он догадывался о нападении. Не сегодня, так завтра, через месяц, год. Скульданские сведения всегда отдавали паникой и напряжённостью, но проблемы с поставками запчастей убедили его в неизбежности худшего развития событий в скором времени.

– Мог предупредить. Дельцов. Меня. У кого-то в Мулос переехала семья. – Она отравленными стрелами запускала в него слова. У кого-то там семья. У него – нет. Кого намеревался, он спас. Спорить Адаэль не был настроен, да и реплики Котори походили на отповедь.

– И где мои единственные деньги? Горсти фосс, что я заработала в этом гнилом городишке.

– Не в Мулосе, в безопасности. Когда доберёмся до Скульда, верну тебе всё до костяного сена. Потратишь на безопасную жизнь в любой стране. После лечения.

– Там добрая половина твоей выручки. Можешь забрать всё, если доберёмся до Шиндского водопада в течение пары месяцев.

– Это сильно западнее Дироля, не по пути. – Несмотря на слухи о практически сверхъестественной красоте тех заповедных мест, частью маршрута крюк не задумывался.

– Я и не собиралась в столицу.

Он потащит её в мешке, если потребуется, отправит грузом в уютном контейнере и заглянет на чёртов водопад, если она изменит своё мнение. А пока переубедить девушку невозможно. Закоренелая, непробиваемая упрямица.

Воздух затрепетал, пламя кружило в энергичном джайве, роняя капли воска под нетипичными углами. Адаэль вытолкнул ставни на зелёный океан трав и уставился на нарастающую с каждой секундой волну земли, уже взмывшую на километр к недостижимым звёздам. Невдалеке необдуманное движение бура заставило землю с разрушительной силой нестись на церковь, поднимая уже заскучавшую после бури пыль.

Внутрь влетела Лэс, с трудом удерживающая в руках все три седельные сумки и собственные вещи. За ней хлопнули и распахнулись крылья скрипучей двери. Гви вёл под уздцы коней, суетящихся в ожидании неминуемо ужасного.

Пока мысли остальных метались, священник закрепил дверь мощной скамейкой, вернул на место ставни, продев в крепления сброшенные со стен цепи, и зафиксировал их на крюках по периметру окон.

– Нас похоронит под слоем грунта! – вопила урданка, снующая от двери к окнам и дёргающая за ручки и цепи, страстно желая оказаться на воздухе.

– Церковь нас защитит. – Гви опустился на скамью у двери и положил ладонь на грудь, точно отмеряя дыхательные акты.

Их могла спасти только эта молчаливая молитва. Прошлая земляная волна – год назад – унесла один из заводов Шестерни вместе с тысячей рабочих. Кирпичные стены костяшками домино сложились под грудой вековых камней вперемешку со слоями глины и сланца. Либо Гви обладал неким знанием относительно крепкости окружавших их стен, либо он надеялся, что сами святые придержат для них небосвод. По крайней мере, километры задуманного пути оборвутся мгновенно, если каменная кладка «заземлится» удачно.

Пол раздувался синхронно с вибрацией надвигающейся волны. Решающая минута приближалась. Ему захотелось в последний раз увидеть знакомую бледность, скрытую под пылевой завесой на костюме. Благо девушка вняла его мысленной просьбе и, опустившись на пол, стянула маску. Она сжала ладонь на уровне сердца – с пальцев спускалась серебряная цепочка. Котори, готовая к неизбежному, потерявшая надежду, сейчас стиснула крошечный маяк для святых, моля их о помощи. За себя ли она просила или за остальных?

Частота вибрации нарастала. Адаэль не удержал равновесие и вместо запланированного мягкого приземления практически растянулся около девушки. Она одарила его нежно-испуганным взглядом, каким смотрит мать на отпрыска, и протянула ему вторую руку. Коснуться её Адаэль не успел – в стену ударила волна. На вспучившемся поле, в момент невесомости, он сориентировал своё тело так, чтобы по приземлении накрыть Котори собой.

На мир опустилась сплошная вуаль с привкусом песка. Свист ветра оборвало хлопанье механических крыльев. На подоконник приземлился голубь с неестественно резкими движениями головы, крылья опустились в отсеки на боках металлической тушки.

Глава 4. Гвин. Когда не осталось всего, что мы знаем

Волнорез принимает удары судьбы стойко. Какой бы высоты ни была волна, ей придётся отступить перед настойчивостью насыпи. За одной волной неизменно следует другая, накатывает разрушительное цунами, но город цел, спасены жители. Бесчувственная гора песка и камня с огромным метафорическим сердцем, полным мощи выступить против зова природы. И на сей раз волнорез устоял, сохранив четыре некогда никчёмные жизни, приобретшие значение, выстояв по воле святых ли, природы ли, если это не одно и то же. Возможно, сами души решили: сегодня они не сольются с мириадами звёзд, и эта их уверенность стала подпорками старинных, усталых стен, сдержавших множество волн.

Огонь слился с зависшими в воздухе песчинками, многогранными кристаллами, пробирающимися по дыхательным путям к вместилищу идей, чувств, пульсации жизни.

Осколок скамьи завис над Гви, метя в раскинувшиеся на половину туловища лёгкие. Толчки прекратились, и двигательная способность покинула рассечённое дерево, бросив то бесцельно нависать над спасшимся. В горле властвовали песок и следы былого пламени. По венам будто пересыпались килограммы частиц, противостоящих притяжению. Сухость шла снаружи: нечто свершившееся заставляло воздух обдавать подопечных жаром, лишённым влаги. Случиться могло лишь одно, и оно непоправимо.

Гви прополз полметра вправо, задев угрожающий деревянный осколок копной чёрных волос, оставив церкви подношение в виде упругой пряди. Алтарное пространство пустовало. Живое устремилось прочь из духоты. С потолка свисала балка. Её змеями обвивали священные цепи Литы – её путы, балласт отношений.

Снаружи текли звуки склоки, чертыхание и крепкие, словно титан, слова. Урданка предпринимала робкие попытки броситься на выходца из фавел, державшегося отстранённо с прибытия. Не Гви его судить за неразрывную связь с прошлым, протягивающим шелковистые нити к его ложному имени. Ножны его самодельного оружия надорвались, и черепок завис точно под ладонью, сладостно ожидая призыва. Парень высвободил руку из перчатки скафандра, но сжатый кулак устремился ко лбу, чтобы стереть пылевую завесу с лица.

– Нечего тут спорить. Коней нет. Идём пешком в Форцизию. Купим там транспорт и припасы. – Благословлённая Литой запнулась, подбирая слова. – Лусо припрятал средства, верно? – Она почти зло толкнула его в живот, схватив с земли остатки вещей.

Когда пожитки перекинулись через плечи, все трое обернулись к нему, будто разом у них родилась одна и та же мысль. Они бросили его в надёжных стенах церкви, и он их не винил.

– Мы не можем оставить его. Сад погибнет без источника, а еду унесло волной. – Урданка придвинулась к нему и передала сумку со скромными запасами пищи, из-за спины выглядывал рюкзак, сквозь дыры в котором виднелись картонные обложки.

Лэс избегала его глаз, как нашкодивший ребёнок. Ей и не нужно было ничего говорить. Одного взгляда на сад оказалось достаточно, чтобы подтвердить темнейшие опасения: Маак иссяк – не пережил земляного потопа. За ним умирали растения.

Казалось, это скорбное обстоятельство должно расстраивать, но Гви чувствовал, что алый источник пересох вовремя. Под его крылом трое потерянных, отчаянно рвущихся в неведомый край путников. Он не подслушивал их разговоры – шуршание ветра подсказало ему правду. И всё равно он боялся ошибиться: вдруг пазл мыслей сложился неверно, вдруг слух подвёл его, вдруг им неинтересно его предложение.

– Я помогу с кораблём до ближайшего порта. – Лусо переменился в лице. Увидел выгоду, решил Гви. Вот так балласт превращается в воздушный шар.

Случилось и нечто другое, что позволило Мааку наконец уйти на покой, но это другое он пока не знал, лишь чувствовал, что оно свершилось.

Они пропустили всю ночь, и раскрасневшееся солнце теперь карабкалось по облакам, как ловкий скалолаз. К счастью, оно никогда не оступится, не упадёт. Лэс настояла на переливающемся золотом скафандре. В церкви не было нужды в защите, но в этих брошенных землях воздух разносил яд, а песок завершал дело.

Впереди держалась пара из Мулоса. Светловолосая, как отсвет луны, Котори не стала более скрывать тесной связи с Литой, и цепочка, родная оставленной позади церкви, гордо заключала её шею в путы святой. Ложноимённый сохранял дистанцию: по метру от отстающих и Котори по правую руку. Несколько раз он едва не коснулся её руки, но, судорожно сжав ладонь, отводил непослушную конечность к сумке на плече. Котори посуровела, изменилась в лице, но в глазах горела та же печаль, скрывающаяся за дымом злости. Гви остановил взгляд на ней чересчур надолго, чем заинтересовал свою спутницу.

– Вы знакомы?

– Мы все знакомы. Так говорит Лита. – Он и правда узнал её не сразу. Морок первой встречи прошёл, и теперь Гви видел в лице девушки забытые черты.

Урданку ответ не устроил, хотя она с любопытством пробежалась глазами по воздуху. Высчитывала угол порывов?

Они миновали пересохший колодец, прежде чем Лэс продолжила разговор.

– Твоё имя. «Г» в нём тёмно-синяя, как созревшая голубика, как крылья лазоревки в сумерках. И конечно, как глубокие воды, которые ты обещал нам помочь пересечь. – Её глаза цвета грозовой тучи, отступающей под натиском тёплых лучей, умоляюще ждали подтверждения. Гви кивнул.

Сам он не замечал цвета имени, ни оттенка, ни блёклого намёка. Мысль скакала по цветовому спектру в поисках некоего слова, термина.

– Ты синестет! – наконец выпалил он. – Благословение Униты!

– Скорее шалость природы. – Девушка улыбнулась сквозь чуждую маску. – Но чем бы это ни было: сочетанием генов или даром святых – это прекрасное стечение обстоятельств, к которому человек не имеет никакого отношения.

Сквозь фильтр голос собеседницы звучал резко, неестественно, будто прорывался через плотную завесу, но слова улыбались, выливаясь в звуки, это он слышал точно. Для Лэс они имели цвет, а для него несравнимое ни с чем мелодичное звучание, как завывание одинокого ветра, проносящегося над пшеничным полем и цепляющего сухие колосья. С ней единственной не составляло труда заговорить. Котори и её товарищ излучали физически ощутимое негодование и распространяли свою болезнь на собеседников. Казалось, даже жизнерадостная Лэс подхватила эту хворь, излечимую лишь искренним смехом и принятием того факта, что не всё на свете возможно исправить одномоментно. Мато, святой, питающий людей чувствами, поскупился на радостные их проявления, когда осыпал этих двоих лепестками сакуры. Или же крепкий ураган снёс нежный флёр.

Едва заметная в пыли дорога оборвалась. Куда хватало глаз дотянуться, простирался покорёженный лес из холодных серых деревьев, облачённых в каменно-металлический кожух. По земле танцевали тени ветвей, сливаясь в густую чёрную массу в глубине зарослей. Меж стволов сновали быстрые пятна, напоминающие скрытных зверьков.

– Ещё пару лет назад этого не было. – Бледная девушка озадаченно ощупывала ближайший ствол. Стук уходил внутрь с низким, точно гортанным, звуком.

– Ещё пару дней назад этого не было, – дополнила Лэс, яро разглядывающая металлические корни.

– Обход займёт несколько дней. При условии, что лес где-то кончается. – Лусо скользнул лучом фонаря по стволам в глубине чащи, и на секунду на Гви уставились чьи-то глаза. Делец не подал виду, хотя суетливо поправил платок на шее, выбившийся из-под маски.

Котори облокотилась на ствол и опустилась на землю. Из сумки она извлекла термос с чайным грибом и, поморщившись, поболтала остатками жидкости на дне. Девушка не жаловалась. Никогда. Шла впереди и держалась.

В церковь захаживали оставленные всеми странники, без дома, без средств, без скафандра. Все с овисом на последних стадиях. Их тела усеивали язвы, из глаз сочились мутные слёзы боли, ноги распухали – и некоторые ползли к церкви на руках. Они молчали внутри, у алтаря Литы, даже не молились, а снаружи их разрывала боль – мучительный вой смешивался с шуршанием листвы и напоминал уродливый хор. Алые воды Маака помогали лишь некоторым, но неминуемо каждого ждали святые. Они принимали мучеников в своём саду, угощали диковинными ягодами и потчевали изысканным питьём.

Котори пробежала по Гви глазами, затем ещё раз, будто подтверждала ранее выдвинутую гипотезу. Хлопнув по коленям, она прыжком встала и нырнула за ближайшее дерево. Её шаги гулким звуком расходились по чаще, поэтому выйти на след не составило бы труда, если бы остальные отстали. Но и обитатели леса слышали каждый её шаг.

Лусо последний раз сверился с картами и, уступив решению подруги, обнажил смертоносный черепок. В отражённом от стволов свете он поблёскивал синевой. С обречённым вздохом Лэс ступила за первый ряд деревьев, а Гви замкнул шествие.

Если солнце и держалось ещё над горизонтом, то им это было неизвестно. Через тридцать метров пути высокие кроны сомкнулись над головой точно собранной головоломкой, и вереница путешественников шла за тусклым светом фонарика дельца. Ноги путались в звонких корнях, а ветки царапали лицо.

– В «Пророческих рассказах», которые мне читала мама, говорилось, что мёртвые леса вырастают на местах огромного горя. – Лэс шептала, боясь, что услышат духи, преследующие их с самого входа. Тени и блики играли на стволах всю дорогу, но молчаливая договорённость не обращать на них внимания достойно соблюдалась.

– Металл – это застывшие души. Так говорится в «Рассказах трёх святых». – Котори привлекла внимание преследователей – тени сгустились перед ней.

– Трёх рыцарей, а не святых. И у нас был сборник, – подхватил парень, борющийся с именем.

– Трёх учёных! – воскликнула Лэс.

– Ещё бы, – вяло заметила Котори. – Три итерации одной книги в разных частях мира.

– Не просто души. Каменная серость говорит о детях, – пояснил Гви, и остальные обернулись на него с нечитаемым выражением на лицах.

Сомнительно, что все трое глубоко изучали древние тексты и сказания, выведенные в пещерах примитивными красками, но раздавшийся со всех сторон треск подействовал не менее ободряюще. Что-то среди скрюченных стволов отозвалось на их предположения. И этому чему-то совершенно не понравилось сказанное среди его владений.

– Конец, – раздался голос Котори из начала колонны. – Слишком плотные заросли, мы не пролезем, особенно в костюмах.

Вынырнуть из удушающе-липких скафандров они всё равно не успели бы: хруст и треск за спиной Гви едва ли отстоял больше чем на метр.

– Что на этом месте было раньше? – предпринял последнюю попытку он. Если Лэс, проходившая этим путём недавно, не помнила смертоносной металлической чащи, то, вероятно, прежде здесь располагалось нечто неприметное и безопасное.

Задумались сразу двое, Котори развернулась спиной к непроходимым зарослям и следила за тенями.

– Здесь могло быть что угодно. Таверна, свалка, пустошь, база урданцев.

– Временный госпиталь! – осенило Лэс.

– Детский? – подключилась Котори.

– Не помню ни одного ребёнка. – Лэс окинула взглядом безжизненную крону в поисках ответа. – Кроме стройного визга из палаток.

Котори смерила взглядом дельца-напарника. Тот не ответил, потупив взгляд.

– С полгода назад я провела сделку между верданской фармацевтической компанией и местными распространителями лекарств. В Мулосе нет централизованных больниц и аптек, поэтому многие средства находят путь через дельцов. – Голос её подрагивал на отдельных словах, будто зародившиеся тревожные мысли падали на язык с огромной высоты и выводили его из равновесия. – Меня заверили, что предлагаемое седативное средство прошло необходимые проверки, а поставщик надёжен и работал с дельцами раньше. – Лусо не ответил и на её новый взгляд, ещё более яростный. – Первые поставки пошли в палаточные городки и госпитали, в том числе в один лагерь для беременных, которые не могли позволить себе нанять врача для приёма родов.

Лэс ухватила суть мгновенно. Она бросилась на Котори, хорошенько приложив её в падении о металлический корень.

– Никакая армия не нужна, если мимо прошли дельцы!

Парень с ложным именем опомнился и, поспешив на помощь, оттащил урданку. Гви решил, что осведомлённость Лэс в части научных изысканий ныне сыграла не на руку. Сам он понимал, случилось нечто трагичное, но едва ли захотел бы узнать детали.

– Она не знала! – пресёк попытки пререканий делец. Черепок он убрал в ножны, закреплённые в пределах досягаемости – если потребуется.

– А ты, значит, знал. – Котори отряхнулась и, придерживая рукой затылок, поднялась на ноги. – Знал, что препарат тератогенный14, но всё равно подсунул мне сделку. Насколько разбогател?

– Десять процентов с каждой поставки. Я понятия не имел, что препарат доберётся до беременных.

– И что среди пустыни вырастет металлический лес, полагаю, тоже не догадывался.

Треск сменился тихим плачем. Гви коснулся холодного ствола, поверхность которого покрылась каплями жидкости. Или вспотели его собственные ладони? Из-за плотной стены деревьев, куда они не могли пробраться потянуло запахом дыма, смешанного с премерзкими химическими нотками. Плач изменил расположение и теперь доносился откуда-то снизу – от корней.

Гви опустился на колени и заглянул в переплетение металлических корней, образующих узкий проход в запретную часть леса.

– Пролезем, – приободрил он спутников. – Но скафандры придётся снять.

Мысль встретили с разным рвением. Дельцы стянули маски, силиконовые перчатки и освободились от костюмов за секунды. Лэс помедлила, рассчитывая, что найдётся другой способ, но тени энергичнее заплясали среди ближайших стволов, а затем издали такой визг, что в просьбе поторопиться не приходилось сомневаться.

– Они хотят, чтобы мы надышались этим химикатом. – Лэс набрала воздух через маску в последний раз и выскользнула из золотистого облачения. В сумраке её пятна походили на игру света и тени, запутавшихся в чудном танце.

Девушка несмело кивнула ему, и Гви пополз через корневой коридор, где стояла полная темнота, о чём он не стал объявлять остальным. Сзади раздавалось нервное дыхание, сменившееся настолько глубоким вдохом, что впоследствии выдохнутый воздух мог бы растянуть стенки коридора, будь они резиновыми. Запах концентрировался и заставлял вдыхать через рукав, глаза слезились. Земля под ногами и руками забивалась под одежду и заползала под ногти, оставляя трудно вымываемый чёрный полумесяц. Корни над головой временами дрожали, будто по ним пробегали друг за другом некие лёгкие создания, в тот же момент по туннелю лился детский смех, чистый и тёплый. Тогда вздохи за спиной сменялись асинхронными всхлипами. Было неважно, кто ползёт сзади, кто издаёт звуки, общая ли это реакция, сливающаяся в стройную эмоцию. Гви разделял со спутниками те же чувства, и для этого не требовалось их видеть.

На той стороне коридора кряжистые металлические деревья скрывали пыльные просторы: Гви чувствовал жар лучей, ютившихся за частоколом стволов.

И здесь не было ничего. Лес обрывался так же резко, как вырастал. Корни уходили в землю, а деревья выстраивались ровной линией. Запах развеялся, не оставив и намёка. Треск, визг, шёпот – всё затихло разом, когда они подставили лица солнцу.

Дети их отпустили, наказав разнести весть, чтобы среди пустошей больше не родился ни один каменно-металлический лес. Какими бы виноватыми себя ни чувствовали дельцы, они заслужили пощаду. Возможно, и не только они15.

Гви выловил среди редких стволов беловолосую девушку и всмотрелся в лицо, отыскивая некогда присущие ей черты. Удивительно, как она изменилась за несколько лет, будто покрылась слоем пепла от пожара, что он собственноручно помог разжечь.

Он шагнул к ней, наконец собравшись с мыслями и решившись напомнить о себе. Девушка уже облачилась в скафандр и теперь готовилась надеть маску. Гви стоял перед ней, топчась в облаке пыли и теребя длинные рукава туники. Котори не сказала ни слова, но взгляд её резал, колол, вонзался в уязвимые места и застревал там, раскрывая остриё, которое невозможно было извлечь, не разбередив рану. Кулаки в силиконовых перчатках сжались до скрипа. Удовлетворившись его растерянностью, она расслабилась и, ступив в сторону продолжающейся тропинки, бросила:

– Я действую изящнее. Какая-то ночь для тебя станет последней.

И зашагала гордой поступью впереди процессии, оставив среди корней термос с пёстрой красной крышкой.

Их смелое передвижение по нейтральной территории остановил патруль. К грандиозному разочарованию, над шеренгой солдат, растянувшихся на приличные двести метров в длину, не высился ни красно-зелёный, ни тёмно-синий штандарт. С той же вероятностью четвёрка могла наткнуться на самих скульданцев, не оставшихся в стороне. О нападении на Мулос Гви узнал преимущественно из бесед спутников, но и символы Хару преследовали его даже сейчас: у деревянного указателя болезненно гнулась яблоня, а его товарищи напоминали калейдоскоп ненавидящих друг друга и таких разных жителей одной планеты.

Мысль о принадлежности солдат к Скульду укреплялась с каждым шагом шеренги. Укрытия на ближайшие километры не наблюдалось. Гви ощутил укол тревоги и представил живописные трудовые лагеря, в которые свозили многочисленных беглецов, пойманных как на нейтральной территории, так и в других странах. Существовал некий договор, позволяющий утаскивать скульданцев в их родное болото, если подтверждалась их национальность. Лагеря славились переполненностью ещё десяток лет назад, сейчас же, вероятно, сеть раскинулась на половину территорий, превратив жилую часть страны в островок, окружённый буями лагерей в море сурового климата.

Они не успели добраться даже до бухты, а уже погрязли в неприятностях, связанных с беспощадными нравами его родины. В подтверждение его мыслей один из солдат энергично замахал руками, призывая путников оставаться на месте и ждать приближения неминуемых проблем.

Строй окружил их, прижав к тому самому деревянному указателю, на котором царапины складывались в «Форцизию», деревню, о которой делец предупредил их с лицом, познавшим неудовольствие, и «Каритас», благотворительный город, совместный дар Урды и Вердании бедным жителям нейтральных территорий, куда Гви неоднократно направлял беженцев, набредших на церковь.

Солдаты носили скромные, но надёжные латы, закрывающие предплечья, туловище и бёдра, через плечо перекидывалась необычная конструкция – однозначно верданского производства. О таких рассказывал старик, пересёкший границу и потерявший в бойне семью. Он назвал орудие signe avant-coureur de la mort, предвестник смерти. В то же время форма отдавала сухо-зелёным цветом, как погибшие на жестоком солнце листья. В Мулосе подобная маскировка была бесполезна, но в Урде спасала многих бойцов. Странное смешение противоборствующих культур вызвало невольное облегчение – солдаты едва ли защищали Скульд.

Девушки не растерялись и держались спокойно. В глазах Котори и вовсе читался вызов. Уж Гви-то знал, как он там поселился. Лусо заметно напрягся и обратил внимание на то же сочетание разнородного обмундирования, перебегая глазами от оружия к одежде и всматриваясь в загорелые лица, слишком светлые для урданцев.

Один из солдат, вероятно, командир – раз остальные выгнули спины до неприятного хруста – вышел вперёд и протянул руку дельцу, на секунду опешившему. В районе ключицы красовалась монограмма из переплетённых лоз, складывающаяся в практически слившиеся «Л» и «М». Лусо покосился на символ и отступил назад, не ответив на рукопожатие. Командир нахмурился и повернул голову, чтобы обратиться к солдатам, засуетившимся вокруг бродячей компании.

Круговое расположение не особо подходило для совместной стрельбы всего отряда, поэтому лишь одна дуга, прикрывавшая восток, потянулась к оружию за спиной. Солдаты на западе разорвали строй и мелким шагами отходили назад.

Командир начал было возвращаться к подчинённым, как вмешалась Котори, ухватившая его за почти опущенную руку.

– Что бы мы делали, если бы герцог де Мерель не прикрыл наш отход из Мулоса, – нарочито испуганно сказала она, снимая маску и протирая глаза тыльной стороной ладони.

Командир просиял и жестом приказал солдатам остановить приготовления к расстрелу.

– Я уж решил, что обознался. Герцог дал крайне расплывчатое описание дельца Мулоса, а остальных, – он удостоил вниманием каждого, – в списке и вовсе не было.

– По велению Литы, Лусо спас нас. – Парень поморщился от звука собственного имени. – Не осведомлены ли вы о судьбе других дельцов и, разумеется, самого герцога?

В глазах девушки горел гнев, прикрытый сладостными речами, но командир слышал лишь второе.

– Круг верных соратников герцога избежал бойни и ушёл по туннелям. Нам передали приказ проследовать к фавелам, где расположен выход из подземелий. Остальные пошли на сделку с новым правительством.

– Новым правительством? – скакнул на октаву вверх голос дельца.

– Нейтральные территории в ближайшие дни получат официальный статус, а возглавит узаконенный Мулос коллегия из представителей Большой тройки.

– Откуда столько точной информации? – с сомнением спросила Лэс, чем разрушила легенду о бедных беженцах и заслужила яростный взгляд Котори.

Командир повременил с ответом и снова изучил урданку, остановившись на рюкзаке, из которого торчали папки, и, скорее всего, обратил внимание на её дорогой скафандр.

Прежде чем с его губ сорвался неизбежный вопрос, Гви аккуратно шагнул вперёд, едва не разорвав скафандр тяжёлым вдохом.

– Отрадно видеть, что крылья Литы не обошли стороной добрых людей.

Губы собеседника на секунду дёрнулись в удовлетворённой улыбке, ладони легли на грудь, а тело склонилось в поклоне, что повторили и окружавшие их солдаты.

– Пусть Мато расчистит ваш путь своим хвостом, а Хару накормит на следующем привале, – в словах его звучал трепет человека, потратившего годы, чтобы доказать бессмысленность пустого поклонения, но пришедшего к чему-то большему.

Отряд двинулся на запад, срезая путь к фавелам, что для четвёрки казалось роскошью. Впереди ждал дополнительный день в пути, вызванный посещением Форцизии, крошечной деревни чуть южнее нужной им тропы.

– Де Мерель, вероятно, собирается от нас избавиться, – нахмурилась Котори. – Ему с одной-то Исе не справиться, если она жива, а лишний делец мест ему ни к чему. Не понимаю, как молниеносный захват власти ускользнул от Дельца. Опять же, если и он жив.

Лусо проводил взглядом солдат, скрывшихся в пылевом мареве у кромки видимых земель. Тени обрисовывали каньоны на его сжатых челюстях.

– Если нас хотели устранить, почему отпустили? – Лэс перекладывала вещи в рюкзаке, унимая непослушные руки.

– Вера для некоторых важнее приказов. – Голос Гви ударом гонга разнёсся на пару метров вокруг, оборвавшись потоком ветра, снёсшим слова.

– Тогда, наверное, спасибо, – пожала сияющими на солнце плечами урданка, и последняя папка едва не выскользнула из рук, когда её серые в янтарную крапинку глаза задержались на нём. С такой мольбой на него смотрели дети, лишившиеся дома и нуждающиеся не в крове, а в поддержке, которую может дать лишь человек.

Гви потянулся к груди, чтобы удержать рёбра от частого подъёма, но провалился, когда Лэс предложила ему фильтр для маски. Он не успел отказаться – девушка вложила ему в руки маленький дар и упорхнула, сверкая золотом в лучах игривого солнца. У него на ладони лежал последний сменный фильтр. Последний для всех.

– Я его разжалую, – прорычал делец и, сжав кулаки, прошествовал за девушками, едва не зацепив Гви плечом.

Путь последствий подразумевал одиночество, и во всей пустыне они вчетвером действительно одиноки. Каждый по-своему и все вместе. Даже если ему не суждено увидеть Котори через год, узнать настоящее имя дельца и оказать поддержку Лэс, он приведёт их в Скульд чего бы это ни стоило.

Опомнившись, Гви нагнал тройку на обрыве, с которого открывался вид на деревушку, залитую солнечным светом, точно русло звёздной реки.

Дело №1703

Я была Патрицией Хейл, до того как стать делом №1703.

Собираясь тем утром на работу, я казалась себе излишне спокойной, учитывая характер моей деятельности. Расчётливость, холодность, собранность – вечный девиз учёного в моей голове. Никакой спешки, никаких необдуманных шагов.

Волноваться в общем-то действительно было не о чем: основные испытания прошли неделю назад, осталось заполнить очередную стопку макулатуры, которую, вероятно, никто не прочтёт. Им интересен результат, но никак не удивительная реакция, позволяющая этого результата добиться. В любом случае худшая часть работы позади: эксперименты на животных завершились смертью всех подопытных.

Признаться, мне всё сложнее смотреть в глаза дочери, когда она спрашивает, через сколько я разработаю лекарство от рака. Угораздило же Хэнка рассказать ей о моём призвании, точнее, о наиболее светлой его стороне.

Перед уходом я заглянула в комнату дочери. Мерное посапывание вызвало прилив сил, несмотря на недосып и ранний подъём (солнце ещё видит сны глубоко за горизонтом). Тёмные пряди небрежно разбросаны по подушке, будто поток ветра от мощного вентилятора специально создал эту причудливую картину. Пол усеян иллюстрированными сказками, раскрытыми где-то на середине, и неубранным конструктором, особенно сконцентрированным около тумбы, на которой стояла клетка Верны, пегого хомяка, подаренного малышке на шестой день рождения. Если бы только Хэнк послушал меня и согласился на пса… Видеть не могу грызунов. Будто работы мне мало.

Верна заметно дёрнулась, точно ей снился кошмар, хотя, скорее она ощутила моё присутствие. Иногда мне кажется, что животные инстинктивно стараются держаться от меня подальше, как-то узнавая о том, чем я занимаюсь. Наша преподавательница по физиологии растений (право, сто лет уже прошло) однажды упомянула, что погибающее в руках человека растение оставляет на нём специфический запах, который способны улавливать другие члены зелёного сообщества. Тем самым они знают, что именно это человеческое существо лишило жизни их товарища. Едва ли я верю в растительную душу и чудесное перерождение деревьев в кусты, но, похоже, Верна каким-то образом учуяла кровь на моих руках.

Хомяк встрепенулся и начал неистово носиться по клетке, видимо, рассчитывая разрушить прутья своей темницы, когда на скорости врезался по очереди в каждую стену.

– Тише, девочка, – прошептала я, – наша малышка проснётся и страшно расстроится, увидев, что ты поранилась.

На что я надеялась? Что хомяк поймёт шёпот из темноты? К моему удивлению, Верна практически мгновенно замерла и чёрными бусинками глаз, поблёскивающими от света далёкого фонаря на улице, внимательно уставилась на меня, ожидая следующей реплики.

– Эм, спасибо? – неловко уточнила я у хомяка.

Верна издала невнятный звук (то ли скрип, то ли храп) и, отвернувшись, зашагала к лежанке.

Я вынырнула из комнаты, бросив ещё один короткий взгляд на дочь, потом ещё один и ещё. Крошка неровно засопела, когда в комнату ворвался поток ветра и груда деталей около тумбы рассыпалась по полу. Она не проснулась, что, несомненно, было хорошей новостью, но я знала источник сквозняка – дверь нашей спальни открылась. Значит, предстоял ночной разговор с Хэнком.

Я бесшумно закрыла дверь спальни и обернулась к моему нередко страдающему бессонницей (часто из-за меня, что ж скрывать) мужу. В сумерках можно было различить лишь силуэт человека, стоявшего в нескольких метрах, но даже этого достаточно, чтобы прочитать напряжение в позе и том, как он себя держит.

– В последний раз так рано? – донёсся приглушённый голос, полный усталости. Мои ночные исчезновения и отсутствие дома на протяжении трёх месяцев тяжело давались им обоим, но Хэнк ни разу не упрекнул меня, даже наоборот, брал всё больше домашних забот на себя, отчего на душе становилось ещё тоскливее.

– Ещё несколько бумажек, и всё кончится, – с заметным облегчением ответила я. Фигура слегка наклонила голову вправо, обдумывая мои слова, затем медленно проплыла по тёмному коридору и приобняла меня.

– Обещаю, на этом всё, – едва слышно добавила я, уткнувшись лицом в его плечо.

Мы простояли так непростительно долго. Водитель за окном начал сигналить, сначала с большими интервалами, потом всё чаще. Мы рисковали разбудить половину района своими объятиями, но всё равно продолжали стоять.

Наконец Хэнк легонько оттолкнул меня:

– Иди и возвращайся к ужину. Сегодня вечером читка стихов перед завтрашним выступлением, не хочу быть единственным судьёй нашей дочери. Должен же кто-то поругать её дикцию и интонацию.

В этот час дом подарил мне максимум энергии, который мог. Короткие встречи (хомячок считается) восполнили потерянные за долгие ночи силы и позволили надеяться на скорое завершение этого дня.

В мыслях я была уже в следующих сутках – на выступлении дочери в школе. Вот она выходит на сцену, мы с Хэнком приветственно хлопаем, зал подхватывает, наша красавица неуверенно переминается с ноги на ногу, но, собравшись с мыслями, начинает строфу.

Машина засигналила настолько часто, что уши больше не могли этого вынести – я выскочила на улицу и скрылась в ночи.

* * *

Я вошла в знакомое помещение, в мой второй дом, хотя иерархия не была столь строга.

На диванах, расположенных вдоль стен, лежали кучи сумок, кто-то позволил себе оставить здесь даже пальто, нарушив тем самым санитарные нормы. Мгновенный выговор – если не потеря должности – ждёт разгильдяя. Если я, конечно, найду кого-то. В комнате отдыха оказалось на удивление пусто, а оставленных вещей чересчур много для типичного ночного составления отчёта, ведь половина персонала после серии экспериментов могла больше не возвращаться в комплекс. В части комнаты, служившей нам конференц-залом, стоял заваленный бумагами стол, на маркерной доске кто-то вывел новую схему опытов, отличавшуюся от наших обычных.

Со стороны чистой зоны16 послышались торопливые шаги: дверь распахнулась, и в комнату отдыха вошёл облачённый в наш полный «доспех» – халат, перчатки, маска, шапочка для волос, сменная обувь – Ленни.

– Объяснишь? – без лишних предисловий сказала я.

Бедный Ленни настолько запыхался и взмок от быстрой ходьбы, что едва держался на ногах.

– В последнюю минуту прислали новый протокол. В виварии17 две сотни молодняка18.

– Снова опыты? Мы же всё сделали, доказали эффективность. Какая смертность им нужна? 120%?

Новая серия экспериментов не сулила ничего хорошего, кроме забоя двухсот крыс непонятно ради чего. Мы и так позволили себе увлечься использованием животных, точнее, нас заставили увлечься, но сейчас это казалось бессмысленным – ненужная жертва ради доказывания аксиомы.

– Где остальные? Зови сюда всех. Опыты остановить. Я звоню наверх. Ни одно животное больше не умрёт от этой дряни, – подчёркнуто дерзко сказала я, хотя в этом и не было необходимости – мой авторитет здесь никто не оспаривал.

Ленни приспустил маску: раскрасневшееся лицо покрывали капли пота.

– Боюсь, это невозможно. Инструкции прислали пару часов назад, эксперименты уже провели, осталась только утилизация.

* * *

– Хотите сказать, теперь опыты проводятся и без куратора проекта, и без научного руководителя? – Все трое вытянулись по струнке около входа в чистую зону. Кто знает, сколько часов они провели за работой, пока я посапывала в кровати, но вид у каждого был измождённый.

– Поручение спустилось напрямую от куратора. Мы не знали, что Вас не вызвали. После часа ожидания я взялась руководить. Всё-таки у Вас маленькая дочь, что-то могло случиться, – вступилась за остальных Вейгела, мой заместитель. Толковая девушка, только недавно окончившая аспирантуру, влилась в коллектив последней, но мгновенно заслужила и уважение, и должность.

– И случится, если вы нарушили протокол.

Вышло резковато, Ленни поднял глаза на меня и сразу же отшатнулся, упёршись спиной в металлические створки.

– Что по результатам? – чуть остыв, спросила я, расхаживая по комнате и судорожно перебирая в голове причины, почему меня не вызвали на эксперименты, но прислали машину позднее.

– Не успели обработать, – отчитался Зук, неутомимый голубоглазый мужчина с припухшими синяками под глазами. Видимо, его тройка сорванцов всерьёз решилась добить старика. Интересно, рассказывает ли он, чем занимается? Едва ли жена-веганка оценила бы его выходки и не сослала бы ночевать на местный диван.

– Включайте компьютеры. Обрабатываем по старинке сами.

Раз уж меня отстранили от руководства экспериментами, на результат стоило взглянуть. Вряд ли мне суждено увидеть полноценный отчёт, когда данные перетекут в следующие руки.

В плане здания не нашлось места для окон. Прикинув время, мы включили верхний свет на максимум, чтобы сымитировать дневные лучи. Работа и так не шла, не хватало ещё сбить режим и остатки разума с толку. Под слабое гудение блока питания Зук захрапел перед клавиатурой, и Вейгела заботливо положила ему на плечи плед с дивана. Ленни улизнул полчаса назад, оправдавшись поиском еды, поскольку всю ночь холодильник нещадно терзали.

Картина вырисовывалась удручающая. Вещество, попадая в организм, цепляло сразу несколько систем и переворачивало каскады с ног на голову. Пушистые подопытные гибли в муках – в зависимости от дозы – в течение 5–24 часов. На метаболизм соединения не влиял ни пол, ни возраст. Универсальный яд. Крайне токсичный. Неограниченно опасный. Что просили, то и получили.

Вейгела за соседним компьютером резко дёрнула мышь в сторону, и та чуть не сорвалась со стола.

– Я провела один анализ. – Она лихорадочно переключалась между вкладками, сравнивая результаты из разных программ. – Дополнительный. Вырисовывается любопытный побочный эффект…

Её прервал Ленни, с силой толкнувший дверь так, что шкаф с личными вещами около входа заметно качнулся: из моей сумки вылетел листок, спланировавший на пол и привлёкший внимание всех, кроме Зука, – тот так и сотрясал воздух своим храпом. Лаборант нежно подобрал свёрнутый листок и протянул мне, не разворачивая. Все здесь знали, что в моей сумке образовалась бездна, полная рисунков дочери: карандашных, немного невнятных, но неизменно пёстрых и оригинальных. Я опознавала свёрнутые листы по сгибам, знала, насколько шершавая бумага у каждого рисунка, у какого листа мятые углы, а у какого слегка закрашенный край. На столе примостилось изображение розово-синей панды с кроличьими ушами: одна из лап опиралась на камень (так уж я трактую сероватую массу), а вторая поднимала к небу – с фиолетовыми облаками – факел. В уголке разноцветными карандашами стояла подпись автора. На минуту прижав рисунок к груди, я спрятала его во внутренний карман пиджака.

– Где же долгожданная еда? – бросила я, ничуть, однако, не расстроившись, что Ленни вернулся с пустыми руками. В конце концов, не хотелось задерживаться в лаборатории дольше, чем требовалось.

Зук засопел энергичнее, подрагивая челюстью, будто пережёвывая невидимую еду.

– Столовые закрыты. Для автоматов у меня нет денег. – Ленни театрально похлопал по карманам халата. – В здании ни души, кстати. Все кабинеты и лаборатории закрыты.

– Сейчас часов за десять уже, – нахмурился мой заместитель, оторвавшись от монитора. Сбоку казалось, что данные на экране пульсируют.

Парень пожал плечами и двинулся к дивану, изящно избегая компьютеров.

– Рабочий день не закончился. – Я угрожающе приподняла бровь, смягчив суровое выражение призрачной улыбкой.

– Я здесь на полставки. И отработал её ещё часа в три ночи. – Он плюхнулся на диван и, уютно устроившись, закрыл глаза.

Неисправимый лентяй – со светлой головой и располагающим характером. Отвернувшись к компьютеру, я обратила внимание на Вейгелу, водящую пальцем по экрану, не веря выданным машиной результатам.

– Что-то не сходится? Тот самый побочный эффект?

Девушка повернулась. В глазах стояла паника перед чем-то необъяснимым, будто эксперимент оказался напрасным, природа создала нечто, не поддающееся расшифровке, часы работы превратились в пустоту, но с этим чувством мешался страх, такой человеческий, понятный каждому страх, не имеющий никакого отношения к работе.

– Это не побочный эффект. Это катастрофа.

А потом потух свет.

Глава 5. Котори. Они легки как лепестки

Внутри клокотала тревога, плещась о рёбра. Она знала это чувство. Боялась его возвращения и ждала, потому что вновь чувствовала тело единым целым. Клетки не умирали по отдельности, мышцы не ныли изолированными волокнами, а органы не отказывали как истинные индивидуальности. Нет, всё внутри захлестнула одна волна, одна конкретная эмоция. И от этого понимания стало спокойнее. Для неё это не тёплое чувство в груди, не ватная нежность в жилах, не мечты и воздушные замки, а спокойствие быть живым, бежать, метаться, ошибаться19. Спокойствие знать, что есть время, есть завтра, есть следующий год. У неё не было.

Грязно-ватная пелена скрывала редкие постройки. Тучи свалявшимся снегом нависали над ними. Здесь, в Мулосе, зима проходила без лишнего шума, а снег походил на пепел, плотный, грязный, не растворяющийся. Дома он оставался всё таким же загрязнённым, но изредка проскакивала белизна, тяжёлые тучи отступали, а солнце касалось блестящих кристаллов. Сияние снега казалось чем-то волшебным, родом из сказок, из самых чудесных снов. Хотела бы она, чтобы те сны вернулись, но вот они в проклятом Мулосе, она чёртов делец и спасается от скверной болезни и безбожных политиков, пытающихся распилить нейтральные территории. Да пропади оно всё пропадом!

Котори отделилась от остальных и энергичнее зашагала к деревне, пробиваясь через дымку. Первое, что поражало ещё до того, как ты всматривался в архитектуру, – обилие пышной растительности. Фигурные, ровно подстриженные кусты обрамляли садовые участки вокруг домов. Вдоль главного проспекта шла череда вырезанных из самшита зверьков: приподнявшийся на задних лапах медведь нависал над пушистой овцой, склонившей голову над неким грызуном – вероятно, сусликом.

По лицам всех присутствующих пробежало непонимание. Лэс задумчиво потёрла в руках лист и принюхалась.

– Искусственные, но очень качественные. Даже запах есть.

Лицезрение очередного витка растительного многообразия приносило лишь тянущее ощущение в груди, будто в лёгких распускался колючий бутон. Церковь. Каменно-металлический лес. С некоторого времени растения не сулили ничего, кроме вязких волн отчаяния и боли. В глазах Котори обилие зелени и древесных орнаментов превратились в ловушку, очередную уловку, ломающую последние спицы в колесе разума. Без одной опоры можно справиться. Без двух – сносно. Без трёх – сложнее. Но теперь она подходила к пределу, критическому значению сломанного, после которого рушиться уже нечему.

Ей всё хотелось, чтобы Адаэль наконец признал, что использовал её незнание, что злодейски задумал навредить тем девушкам и их детям. Роковая случайность, приведшая к тому, что груз ответственности лёг на её плечи, не давала покоя. Это был план. Ею манипулировали. Она не виновата. Но Адаэль и пары слов не сказал с момента, как они покинули церковь.

Проспект делился на два рукава. Котори подхватила под руку Лэс – наименее раздражающего в данный момент человека – и потянула растерянную девушку направо, к высившейся вдали мельнице, что-то пробурчав насчёт того, что пора бы им разделиться, и, не сбавляя темп, добежала до проулка, где скрылась за весьма реалистичной ивой, тянущей свои тонкие локоны к водной глади.

– Ива вавилонская. Также известная как ива плакучая. Очень точная реплика, хотя листья должны быть чуть более вытянутыми. – Лэс нахмурилась, когда Котори не сдержала смех, беззлобный, искренний. Кажется, она выбрала верного компаньона. Немного бессмысленных фактов – прекрасный способ отвлечься, особенно если они надолго не осядут в голове.

– Тебя это успокаивает, верно? Перебирая все эти данные в голове, ты чувствуешь, что в твоей власти повлиять на ситуацию.

– Я увеличиваю объём памяти и развиваю мышление. – Лэс отвечала не так бодро, как обычно. Котори отпустила тему, пока та не увлекла урданку в свою собственную пучину сожалений.

Улицы простирались пустынными, безмолвными коридорами с туманными стенами. От влажного холода низины потела маска и дрожали колени. Как можно быстрее следовало найти мать Уилла и вернуться на тропу. Если для Котори поездка в Скульд – роскошь, последнее баловство, то для Адаэля – это серьёзное испытание. Если он провалится с Лэс, то останется без дельцов, без средств существования и без дома. Он оказал ей услугу несколько лет назад и ещё множество позже, в последней шалости она ему не откажет, даже если делец Мулоса подвёл её. Несколько раз.

Но вот Гви она выносила с трудом. Его румянец и сладкие речи разжигали в ней пламя несправедливости. Нет ничего неприятнее несправедливости, хотя нет и ничего чаще, чем она. Возможно, парень действительно мог помочь. Пока что она потерпит. В любом случае пузырёк с ядом всегда при ней.

– Где живёт мать твоего друга?

– Без понятия. Если найдём здесь хоть кого-нибудь, спросим.

– Если. Обнадёживает. – Лэс вернулась к своему лёгкому тону.

Фахверковые двухэтажные домики вырастали каждые десять метров и выглядели умиротворяюще в окружении искусственной растительности. Лозы обвивали перила балконов, а с крыш ниспадал девичий виноград.

Продолжив путь по рукаву проспекта, они наткнулись на детскую площадку – самую тихую, что ей доводилось видеть, но не безлюдную. На качелях, скрипящих разными тональностями, сидела одинокая фигура с шляпой на голове. По мере приближения в рассеянном тумане прорисовались черты незнакомца: никакой шляпы, голова напоминала по форме перевёрнутую каплю, острый нос походил на птичий клюв, и ни намёка на волосы.

Ребёнок вяло помахал им. Котори приподняла руку и выдавила улыбку, которую поглотила маска, но лицо малыша было видно отлично: сеть сосудов пробивалась из-под тонкой, точно прозрачной, кожи, носогубный треугольник и межбровное пространство выдавало взрослый возраст, хотя, очевидно, перед ними находился ребёнок.

Лэс опустила руку ей на предплечье, но не успела выдать очередную справку.

– Прогерия, – выпалила Котори, чем напугала и Лэс, и ребёнка.

Девушка отшатнулась от неё и уставилась перепуганными глазами, будто впервые видела патологическую бледность. Ребёнок впился пальцами в металл качелей, но не проронил ни слова.

Прогерия, преждевременное старение, – редкая генетическая аномалия. Она слышала об этом, но надеялась никогда не увидеть. Даже Лэс, знаток столь многого, выглядела подавленной и теперь по бледности не отставала от Котори.

Она усадила урданку на край песочницы и робкими шагами подошла к качелям, опустившись на колени перед ребёнком.

– Мы ищем одну старушку, миссис Ладагор. Не подскажешь, как нам её найти? – Ребёнок слушал с непонятным выражением лица, словно слова Котори отдавали бредом. Потом запустил руку в карман и извлёк свёрнутую листовку, приглашающую на праздник клюквы с указанием адреса в пределах деревушки. – Спасибо. – Котори коснулась пальцами маски в районе губ, а затем протянула ладонь к щеке ребёнка. Малыш залился краской и улыбнулся самой нежной улыбкой, что она видела. Внутри снова всё дрожало, но чувства смешивались красками на холсте, обнажая то тревогу, то злость, то сострадание.

Когда Котори отступила, Лэс уже бодро стояла на ногах и цепляла носком ботинка песок, пытаясь отвлечься.

– На праздник клюквы?

Бровь урданки выглянула из-под маски изящной дугой.

– В Мулосе тоже бывают культурные мероприятия. Не карнавалы, конечно, но со своим колоритом.

Туман рассеялся настолько, что на дороге вновь распустились указатели. Они зашагали к проспекту. Котори бросила последний взгляд на качели, но они лишь мерно болтались по инерции. Никого.

Праздник местные устроили с размахом. Вероятно, перед ними сейчас находилось самое крупное здание во всей деревне – нечто похожее на культурный центр или спортивный зал. Вся жизнь сконцентрировалась здесь. Люди носились по периметру с клюквенными пирогами наперевес. Кто-то суетился с графинами морса, не сильно огорчаясь, если половина содержимого по какой-то причине проливалась на одежду. К столбам тянулись вывески со слоганами, посвящёнными ягоде: «Рыцарская клятва как клюква: кисла, но полезна», «Ешь клюкву как медведь и станешь сильным», «Клюква в желудке – здоровье в рассудке». Один страннее другого. Может, она забыла, каково это жить и иметь возможность праздновать дни клюквы, улыбки, папоротника?

Их с Лэс неизменно встречали ободряющими возгласами и называли внучками, ведь все присутствующие были по меньшей мере на пятьдесят лет старше. За одним столом разместился средних лет парень, не удостоивший их ни секундой внимания. Он что-то лениво записывал в блокнот и сверялся с часами.

Котори почувствовала на себе недружелюбный взгляд. Старуха с хищным прищуром приближалась с пугающей скоростью, ловко орудуя тростью.

– Я вас не знаю, – прорычала она, продемонстрировав пробелы в верхней челюсти.

– Мы друзья Уилла, ищем его мать, чтобы сообщить, что…

– Здесь нет никакого Уилла. И матерей тоже. За кого вы меня принимаете? В моём возрасте ещё не до детей.

Лэс чуть оттащила её от старухи.

– Ещё? Может, уже? Сколько, она думает, ей лет? – прошептала Котори, поймав такой же недоуменный взгляд урданки. – Прошу прощения. Мы не хотели Вас обидеть. Нам бы только сообщить, что Уилл в порядке, – добавила она громче, обращаясь к старухе.

– Кто он, ваш Уилл? – прокряхтела она.

– Один из немногих врачей здесь.

– Неправда! Нет здесь никаких врачей! Ни одного! Иначе они спасли бы моего мальчика. – В голосе её слышалось отчаяние и такая боль, будто она потеряла ребёнка только вчера.

Лэс приобняла старуху и усадила на ближайший стул.

Теперь неприветливый парень явно заинтересовался: встал и направился к ним. Его разъярённое лицо пугало стариков, и они благоговейно перед ним расступались.

– Фамилия Ладагор Вам о чём-то говорит? – предприняла последнюю попытку Лэс, заметив, как к ним несётся буря.

Руки старухи дрожали, но от звуков имени замерли.

– Она моя соседка. Носит чудесного малыша под сердцем. Он ещё ни разу не толкнулся. Говорят, это знак того, что Хару не наложил на него свои мерзкие лапы.

Котори отступила, пропуская парня к старухе. Ей нужна была пауза, чтобы обдумать услышанное.

– Что здесь происходит? – взревел он. – Вы точно не похожи на сына миссис Курони!

Лэс бодро протянула руку и представила их, объявив, что они абсолютно точно не дети миссис Курони и уж тем более не родственники никому здесь. Парень нахмурился пуще прежнего. Котори знала: она горько пожалеет, что позволила Лэс сказать правду. Что-то шло не так, а утверждение, что они никому не приходятся родственниками, лишь усугубило положение.

– Сын миссис Ладагор был в Мулосе в момент нападения. – Слова Котори вышли на несколько тонов громче и прозвенели по всей деревне, привлекая внимание стариков вокруг. В их глазах стояло непонимание. Казалось, их смутил не смысл, а громкость, с которой это произнесли. По лицу парня же точно прошла расщелина, исказившая его черты осознанием.

– Он…

– Жив, – не стала томить Котори. – Мы должны сообщить его матери, чтобы она не переживала.

– Едва ли она переживает, – горько заметил он, опуская глаза на блокнот в руке. – Сейчас у неё партия в бинго. Уилл так и работает на дельцов?

– Кто такие дельцы? – оживилась миссис Курони.

Парень подхватил старуху под руку, когда она решила подняться, взбудораженная обсуждением. Её взгляд перебегал с Котори на Лэс. Она осматривала их костюмы, не расправляя хмурые морщины.

– Юные леди, что на вас за наряды? Вы похожи на химиков.

Лэс молча оглядела себя и пожала плечами. В голове Котори шестерёнки застряли по вине одной мысли, липкой, страшной. Она решила придержать её до того момента, как старушку не уведут к остальным.

– Миссис Курони, позволите отвести Вас к фонтану из клюквенного пунша? – мягко сказал парень.

– Никакого алкоголя, молодой человек, – отчитала старуха.

– Само собой.

Он отвёл её в гущу клюквенных событий и вернулся к девушкам. Котори воспользовалась возможностью.

– Травма, опухоль…

– Синдром Корсакова. Миссис Курони крепко взялась за бутылку после смерти сына двадцать лет назад.

– Что это за место? – дрожащим голосом спросила Лэс. Она снова начинала бледнеть. Котори её понимала – на ней самой хоть не видно бледности.

Парень предложил Лэс стул и едва успел подхватить её – ноги совершенно отказали в поддержке.

– Форцизия не деревня в обычном понимании. Это хоспис. – Котори оглядела суетящиеся массы. – По большей части для людей…

– С деменцией, – закончила она за него.

Парень утвердительно кивнул.

– И прогерией, – добавила Лэс.

– У нас небольшой штат сотрудников. Мы за ними присматриваем. Это их место. Здесь царит спокойствие. Каждый день мы придумываем новый праздник, достаём им редкие продукты, чтобы порадовать. Каждый день на их лицах такое счастье, что хочется продолжать делать всё это снова и снова, – он осмотрел владения, пристально изучив некоторых пациентов, и повернулся обратно к девушкам.

У Котори дрожали внутренности, сосуды предательски спазмировались, а лёгкие забыли, как вдыхать. По маске текли слёзы, ограничивая обзор. Это место убивало своим отчаянием, но дарило какое-то чувство лёгкости, когда она задумывалась, как каждый день приносит этим людям покой и свет. Она боялась. Всегда боялась дойти до этого. Неважно, насколько молодой она была, страх потерять разум занял островок её мозга и пускал отравленные корни всюду, куда мог дотянуться. Ядро личности, то, что являлось ею настоящей, представлялось сокровищем, даром, который ни за что нельзя выпустить из рук, иначе он растворится в забвении. Она держалась за память, опасаясь, что эта эфемерная сущность ускользнёт – иногда ей это удавалось и Котори накрывал страх. Если исчезнет то немногое, что формировало её, небольшие клочки ткани в черепной коробке, то распадётся и она сама. Столько силы, власти в руках крошечных клеток, образующих её личность, её волю, её сущность.

Её трясло. Она переживала свои страхи секунду за секундой, тонула в них.

Перед рассеянным взором возникла мутная фигура, взявшая её руки в свои. Она что-то шептала, но слова лишились смысла, потеряли индивидуальное звучание. Её щёки ощутили мягкое прикосновение ветра, а слёзы стали высыхать – кто-то снял с неё маску. Чёткость зрения не вернулась, и она закрыла опухшие от слёз глаза. Чувство равновесия её подвело, и в следующий момент её щека касалась чего-то тёплого, а тело поддерживалось кем-то со стороны. Волосы – не её собственные – щекотали ноздри и мягко ложились на шею.

Она простояла так некоторое время, счёт которому не вела. Мутная фигура, похоже, была не против, и Котори воспользовалась гостеприимностью её объятий.

Она успокоилась, но не хотела открывать глаза, снова видеть вокруг всё тот же безжизненный пейзаж, ту же пустошь, ту же безнадёгу. Сбоку раздался голос Лэс:

– Может, дать ей успокоительное? В деревне, скорее всего, найдётся, да, Айлан? – Видимо, парень представился, пока она находилась в полубессознательном состоянии, потому что следом послышался его голос.

– Есть, конечно. Сейчас принесу.

– Не нужно, я в порядке, – собралась с силами Котори. Голос вышел хриплым, но на этом поле она была не властна.

Нехотя растащив веки, она сразу же встретилась с обеспокоенным взглядом Лэс. Она тоже осталась без маски и выглядела слегка потрёпано: под глазами расцвели красноватые пятна, волосы у лица прилипли к коже, а граница между цветами, казалось, стала ярче и агрессивнее. Айлан стоял рядом с ней, придерживая за руку.

Гви она не заметила – оставалось надеяться, что это не он подставил ей крепкое плечо, но рано или поздно придётся расстаться с теплотой под щекой и взглянуть в глаза её временной опоре – по совместительству вешалке. Спасителя выдали волосы, касавшиеся её лица, – тусклые, с посечёнными концами.

Она медленно отклонилась, пытаясь почувствовать землю и поймать равновесие. Перед ней, опустив глаза, стоял Адаэль. Когда Котори отпрянула, он выглядел не более устойчиво, чем она сама. Пальцы гуляли по поясу с ножнами, волосы растрепались больше обычного, и на плече лежали мокрые пряди.

Она не сразу заметила, но на друге не хватало платка, а вот в её пальцах он был явно лишним. Мокрый от слёз. Должно быть, Адаэль протянул ей тряпицу, пока она пользовалась его плечом в качестве подушки. Загадкам пришёл конец: под платком делец прятал пренеприятный шрам от верёвки. В другое время она бы и не обратила на него внимания, но сейчас зрение обострилось и ловило каждую болезненно-бледную складку, оставленную пенькой. Она аккуратно вложила платок в его руку и отступила назад, стараясь оторваться от шрама, отпечатавшегося в памяти на долгое время. Его вздёрнули, но он выжил. Это рождало целый рой вопросов, которые Котори, вероятно, никогда не задаст.

– Я отведу вас к матери Уилла. – Айлан заполнил образовавшуюся паузу.

– Мне на сегодня хватит, идите без меня. – Хрипотцы в голосе чуть поубавилось. – Подожду вас на западной окраине.

– Я должен сходить. – Адаэль всё ещё выглядел растерянным, в интонации скользили оправдания.

Котори не задерживалась более на площади. Проходя мимо внушительного чана клюквенного пунша, она поправила сумку и проверила замок, прощупав снаружи содержимое. Всё цело, всё на месте. Она отогнала дурные мысли и бодрым шагом направилась к границе деревни, не концентрируясь на ноющем чувстве в костях.

Её маленькая шайка показалась через пятнадцать минут. Айлан оставил их за несколько домов до границы и издалека махнул Котори. Неужели он проживёт всю жизнь так? Убьёт молодость в забытой деревне среди тех, кто его даже не узнаёт. Ей и без того хватало тем для размышлений – черви надоедливых мыслей лишали сна с завидной регулярностью.

Лэс приблизилась первой. Привычный румянец играл на двухцветных щеках.

– Как ты?

– Не терпится оказаться в Скульде, чтобы больше не напарываться на такие места. Как там миссис Ладагор?

– Убеждена, что сын скоро вернётся из школы. – Урданка помрачнела, и Котори мгновенно пожалела о вопросе. Будто она ожидала другого ответа.

– А что в тех личных делах такого особенного? – Она предприняла попытку сменить тему, но сделала только хуже. Лэс ссутулилась, точно папки в её рюкзаке резко потяжелели.

– Это. Личное.

– Извини. Не стоило. – Котори отвернулась от неё, не в силах вбирать более это ужасное чувство вины.

– Мне нужно узнать, что произошло в тот день, когда хоми вырвался на свободу.

Зубы тихонько скрипнули от трения, но она всё же нашлась с ответом.

– Помню тот день. Суета, потерянность. Впервые в жизни это казалось благом. До поры до времени.

Лэс прикрыла глаза, брови дёрнулись, вероятно, синхронно с уголками губ, которых не было видно под маской.

– Нам надо раздобыть вам сменные фильтры и трубки. – До Скульда много дней пути, в течение которых вся компания надышится хоми вдоволь. Похуже, чем она сама. Даже для Гви это чересчур жестокая участь, хоть и соответствующая.

– Некогда искать. Тем более без новых поставок шанс найти запчасти невелик. – Адаэль подкрался, пока они разговаривали. Он до сих пор избегал её взгляда.

– И что же ограничивает нас по времени?

– Твоё здоровье. – Вряд ли делец этого добивался, но прозвучало обвинительно. Да и проблема заключалась не в этом. Уж Адаэль-то лицезрел овис во всей красе на протяжении нескольких лет и рискнул бы своим здоровьем только по веской причине.

Она его сейчас не переспорит, но пара бессонных ночей, наполненных сухим кашлем, переубедит дельца. Какая бы причина ни стояла за его упрямством.

Лэс и Адаэль зашагали к горизонту, где солнце устало отправлялось на покой. Котори остановила Гви, уперев руку в его широкую грудь. Он, не смутившись, покорно остановился, ожидая, скорее всего, худшего. Она потянула на себя его безвольную руку и вложила в ладонь склянку из тёмного стекла.

– Ты этого не заслужил, – прошипела Котори. Он не заслужил такой лёгкой смерти, сегодня она это поняла.

Ступив за пределы этого странного (ужасного, милосердного, неестественного) места, Котори вздохнула чуть свободнее, будто возложенные на грудь свинцовые плиты пошатнулись и съехали, позволив грудным мышцам оправиться.

В десяти минутах ходьбы от деревни дорогу перекрыл караван. Нагруженные лошади, верблюды и ослы недовольно обменивались мнениями о своих наездниках, размахивающих хлыстами и бичами. Причудливые наряды покрывали костюмы торговцев. Шёлковая ткань сминалась под седлом, вышитые золотыми нитями узоры горели в лучах солнца, обжигая глаза своей многочисленностью. В конце каравана, к которому её чудаковатая компания и подошла сперва, бесились отпрыски с бесконечной энергией, перескакивающие через ослов, будто перед ними находилось не животное, а спортивный снаряд. Ни шанса, что здесь кто-то ещё её помнит, но ближе к середине Котори выхватывала взглядом отдельные протянутые к ней руки, точно узнавшие её просили милостыню – стандартное приветствие для необъятной семьи Магри.

Урданка нервно тянулась к рюкзаку каждые секунд десять, проверяя сохранность вещей, что не могло не вызвать невольную улыбку. Один из черноволосых мальчишек, укутавшийся в тёмно-фиолетовые одежды – редкий цвет для отшельников – с персиковыми вихрями, разбегающимися по ткани, схватил Лэс за рукав, выпрашивая еду. Золото костюма девушки привлекало жадное внимание не только детей. Повезло, что знакомые Котори унимали всеобщее предвкушение наживы, пока не случилось чего похуже, чем доводилось видеть ей самой.

Адаэль выглядел не менее напряжённым, постоянно запуская руку в платок на шее, который он теперь надел поверх костюма, чтобы всегда иметь занятие для пальцев. Парень скрывался за спинами Лэс и Гви, не приветствуя караван, хотя несколько рук отчётливо тянулись именно к нему по неизвестной Котори причине. Их дела с Магри закончились несколько лет назад, и исходом последней сделки стала она. Так казалось.

Гви завоевал внимание ребятни, как только с его губ сорвались лживые речи о святых, древние истории о чести, храбрости, справедливости – всё, как любят дети. Взрослые бросали на него тревожные взгляды, ничуть не уступая Лэс. Торговых людей не так просто пронять историями о честности и добре.

Магри возглавлял шествие, взобравшись на крышу небольшого карта. Его голову венчала синяя шляпа с подгибающимися на ветру полями, удлинёнными сзади. На брезентовой крыше он чувствовал себя как птенец в родительском гнезде: ноги подогнуты в удобной позе, руки расслабленно болтаются, словно ничто не могло сбросить его с трона. Пока он не заметил Котори.

Карт резко затормозил, из хвоста каравана донеслись ругательства, заглушённые ржанием. Магри скакал глазами по Котори и её окружению, суетливо ища способ спуститься.

Насколько она помнила, расстались они с торговцем на хорошей ноте, поэтому видеть его столь напуганным казалось подозрительным. Котори двинулась вперёд, чтобы подстраховать старика, но тот, уже начавший спуск, подтянулся обратно на перекладине крыши и предпочёл противоположную сторону карта.

Конечно, она не была с ним мила никогда, но чтобы настолько… Много воды утекло. Она побледнела, ожесточилась под пылевыми бурями, но всё же не считалась угрозой ни в чьих глазах. Чего не скажешь о её спутниках. Обеспеченная урданка приняла суровый вид, осознав уязвимость своего положения, и теперь с приподнятым к небу подбородком следила за опасливыми попытками детей приблизиться под её испепеляющим взглядом. Парни и в светлые дни выглядели хмурыми статуями, а теперь и вовсе растеряли обаяние, заметив неприветливый вид Магри.

– Gaudeo videre res bene20. – Котори сдёрнула силиконовую перчатку и протянула неохотно приковылявшему торговцу руку.

– Et tu quoque21, – дежурно ответил Магри и вяло пожал предложенную руку. – Медная фосса снова в пути?

– Беды нагоняют.

– От них не убежать надолго, – сокрушённо ответил старик. Вокруг его ног плясали струйки пыли – вестники скорой бури. До фавел следовало добраться до того, как разразится шторм. По одному бедствию на сезон, а их уже накрыла земляная волна чуть более суток назад.

– Не одолжишь пару скакунов? Мне нечем платить, но…

– Нет! – слегка скатился в крик Магри. Зычный голос выдал небывало высокую ноту. Он тут же обернулся к каравану, высматривая нечто среди членов семьи.

Взгляд упал на прутья решётки, мелькнувшие меж усталых торговцев. В сердце каравана билось нечто живое, слышался звон металла. Шелка сомкнулись плотным рядом, загородив обзор.

– Дикие звери, – приметил её замешательство старик. Его шляпа съехала, и пласт ткани прикрыл один карий глаз.

– Надо полагать, вы не в фавелы держите путь. Каритас?

Магри слабо кивнул, выпутываясь из полей головного убора. Взгляд его всё время метался где-то за правым плечом девушки, а вот она от него не отрывала глаз, выискивая в морщинах некую правду. И вариант остался один.

– Лусо, а старик ведь не изменился вовсе. Подойдёшь? Глаза у него как были, так и остались слабоваты. Он хочет и на тебя посмотреть.

Магри пробрала дрожь, и по рядам каравана пробежала синхронная волна паники.

За спиной скрипел песок, и с каждым шагом сзади нарастали перешёптывания.

– И я рад его видеть. – Дружелюбные интонации, казалось, напугали Магри только пуще.

Двое одарили друг друга таким взглядом, будто перебросили раскалённое чугунное ядро. Какие бы дела они ни вели, Котори в них посвящать не полагалось.

Она отвлеклась от лицезрения повисшей между Адаэлем и стариком неловкости, когда обнажённых пальцев коснулось нечто тёплое и мягкое, обвив их точно нежная ткань. К ней беззаботно подплыла девочка лет пяти, чьи тёмные волосы шёлковым полотном ложились на плечи. Голубые глаза – чересчур бледные на смуглой коже – поймали не менее светлые радужки, напомнив пристальный взгляд Нарии, умевшей с такой же ловкостью подкрадываться, когда Котори тонула в мыслях.

Девочка крепче сжала ладошку, словно пытаясь прощупать пульс сквозь огрубевшие пальцы. Второй рукой она дёрнула за кишечную трубку, и внутри колыхнулась боль. Котори, не отрывая взгляд, не дрожа, не дыша, приспустила маску. Малышка испытующе оглядела её черты, скользнула по волосам, выпавшим из слабого хвоста.

– Пусть они останутся на привал с нами, – властным голосом объявила она.

Из каравана к гостям уже летела пухлая женщина в простом наряде из разноцветных лоскутов.

– Прошу прощения, vir meus22, – выдавила она, запыхавшись. – Я сейчас же уведу Ратею.

Магри оторвался от дельца.

– Если дочь просит, я не могу отказать.

Дрожь его голоса растаяла, превратившись в уверенность, не напускную, а абсолютную, мешавшуюся с хитростью торговца в ожидании наживы. Его загнали в угол, как дикого зверя, но теперь он знал, как выбраться и заставить хищника пожалеть о своём выборе.

Глава 6. Лэс. Город призраков, протягивающих руки к свободе

Никогда в жизни Лэс не приходило в голову, что кухама, кочевники, окружат её кольцами питона и придвинут поближе к фосфорному освещению. Складная лампа, напоминающая комплекс сталагмитов с наиболее высоким элементом по центру, заливала мягким белым светом первые пару рядов, а во тьме скрывалась остальная – куда более значительная – часть каравана.

Им любезно предоставили дорогие ткани в качестве ковров, хотя лица нескольких торговцев скривились в ухмылке и с губ сорвались крепкие ругательства. Они наивно полагали, что путники не владеют южным диалектом мулосского, распространённого на Ажарской возвышенности. Огромное упущение. Хотя по большей части к их команде это и было применимо, к Лэс сия неосведомлённость никак не относилась. Пусть используют верданский, скульданский, даже мударе23. Она знает их все в совершенстве.

С дельцами обходились чуть вежливее. Дети, в том числе Ратея, дочь главы каравана, окружили Котори и по очереди перебирали крошечными ловкими пальцами её хрупкие бесцветные волосы. Девушку, похоже, это ни в малейшей степени не смущало. Едва заметно улыбаясь, она пересказывала им некие байки со времён бытности дельцом. Теперь статус её зыбок. Без Мулоса нет и дельцов, и от обоих отвернулась всякая удача.

Лусо оставил подругу ещё несколько минут назад и на чересчур повышенных тонах рассуждал о делах с Магри. Слышали их перепалку решительно все. Несколько раз торговец упомянул лесопилку и небывалую партию древесины, зависшую в Мулосе по причине нехватки рабочих рук. Временами старик посматривал на дочь и трижды подбирал слова, прежде чем ответить дельцу. Их точно связывали некие торговые договорённости. Сперва Лэс беззастенчиво подслушивала, но ей быстро наскучило следить за их рваным диалогом. К тому же обделённым на яркие слова. Пару раз проскакивали жёлто-лимонные и красновато-древесные буквы, но не более того. Речь их была груба и примитивна.

Их верующий спутник собрал вокруг себя небольшую группу последователей и предлагал задать вопросы о святых. План сработал бы лучше, если бы он владел парочкой других языков, кроме мулосского. Лэс с удовольствием и слегка преувеличенной гордостью взялась за перевод.

– Ты видел святых? – страждуще спросила средних лет женщина с беспокойным младенцем на руках.

– Конечно. В хлопанье крыльев бабочки. В плеске воды, бьющей из глубины. В пылевых завитках ветра. – Гви говорил слишком неуверенно для священника. В Урде его коллеги выступали перед толпами, прославляли Хару и владели волей и вниманием людей. Мулосский паренёк с трудом не запинался на словах длиннее трёх слогов и глотал окончания, отчего речь его превращалась в слабо понятную кашу, которую тем не менее уплетали текущие слушатели. Лэс чувствовала, с чем связано немыслимое притяжение. Слова Гви пёстрыми пятнами капали в умы, буквы удивительным образом подходили соседним по цвету, будто их подбирали по схеме сочетания, а в голове они ещё и расходились нежными переливами оттенков.

Спор между дельцом и Магри завершился на высокой ноте. Отнюдь не любезной. Лусо метнулся в шатёр из одуванчиково-жёлтого шёлка и скрылся за связанными между собой створками. Котори проводила его взглядом и, не задерживаясь более у лампы, направилась к своему лавандовому пристанищу в сопровождении ребятни.

Не стоило оставаться в окружении каравана без прикрытия дельцов. Лэс учтиво поклонилась парочке человек и поблагодарила за гостеприимство на южном диалекте, отчего у вздорных торговцев от гнева свело мимические мышцы. Она улыбнулась Гви, когда он поднял глаза в ответ на толкотню и перешёптывания. Парень зарделся и тотчас вернулся к истории – что-то про быка в пустыне.