Встреч Солнцу

Глава первая

Авача

Южная оконечность полуострова Камчатка. Порт Петропавловск-Камчатский. Конец августа 1742 года. Здесь, при впадении одноименной реки, находится Авачинская губа. Бухта Тихого океана, вторая в мире по величине. Говорят, что по размерам она уступает лишь бухте Гуанабара на берегу которой стоит Рио-де-Жанейро. Но глядя на зеркало Авачи, тоже не станешь сомневаться, что здесь поместится весь флот мира.

У Авачинской губы есть и свои самые, самые. К примеру – самая глубокая бухта в мире. Двадцать пять сажень впечатлят любого моряка! Самая защищенная в мире от Океанской непогоды. Узкий вход, что не более трех верст и высокие горы окружающие Авачинскую губу со всех сторон, тоже не дадут повода для каких либо сомнений.

Недоверие вызывает лишь могучий конус вулкана, что возвышается вблизи бухты. Он хоть и ведет себя смирно, но у человека видевшего их извержение в Камчатской долине всегда будет вызывать опасение.

Авача была известна русским давно. Но казаки, до поры, наведывались сюда не часто. Изобильный рыбными и звериными промыслами край, был густо заселен ительменским народом, и ясачные служилые из Большерецкого острога доходили сюда на байдарах вдоль берега с большой опаской. Собрав положенный ясак, они тут же покидали эту сторонку.

Меняться дела на Авачи стали после ительменского бунта 1731 года. Восставшие аборигены Камчатской долины сожгли тогда Нижне-Камчатский острог. Бунт был подавлен, а далее последовали карательные экспедиции, что не обошли и Авачу. После них, побежденные ительмены большим числом ушли в глубь полуострова, а русские стали обустраиваться в тех местах, по обычаю ставя зимовья и открывая собственные промыслы.

Но поворотный момент в судьбе Авачи все же следует отнести ко второму пришествию Витуса Беринга на полуостров. На сей раз, намерения командора были весьма значительны. В Охотске строились корабли, а на Камчатке нужен был добрый порт, как отправное место через Тихий океан к берегам Америки.

Пакетботы «Святой Петр» и «Святой Павел» впервые появились в Аваченской губе 17 октября 1740 года. По плану Витуса Беренга, здесь предстояла зимовка, а на следующий год морское путешествие к берегам легендарной Большой Земли.

Просторная Авачинская бухта, правильной округлой формы, верст этак двадцать пять в диаметре, была до удивления спокойной. В этот осенний тихий вечер Авача предстала перед русскими мореплавателями во всей своей первозданной красе.

Картина была поистине эпическая. Подсвеченные со стороны моря исполины каменных Братьев торжественно стояли на карауле у входа в Аваченскую губу. Ее зеркальная поверхность лишь слегка искажалась легким волнением. Девственные леса покрывали береговую линию. Разноцветье осеннего убранства переходило всякие разумные границы, создавая атмосферу праздничного карнавала.

После прохода Трех Братьев, гроты на пакетботах, потеряв всякие приличные формы, обвисли на реях и были спущены на палубу. Командор Беринг как зачарованный смотрел на огромный конус вулкана, возвышающийся на противоположной, северной стороне бухты. Его опять мучили сомнение и беспокойство, переходящее порой в панический страх, что с трудом удавалось скрывать от подчиненных.

Двор и академия наук им крайне недовольны. И то право! Вот уже седьмой год как он покинул Санкт-Петербург, а результатов еще нет вовсе. Кто кроме него может представить объемы проделанной работы! Бес всякого сомнения они огромны! Но количество затраченных лет все равно остаются не понятыми.

Может он попросту боится, и сам делает все возможное, что бы оттянуть то мгновение, что вызывает страх у командора и беспокойство? Его суть и время не ведомо, но с приближением мучает все более. Беринг движется к ней будто слепой человек, попавший в неизвестную обстановку. Страх заставляет все обнюхивать, ощупывать, прислушиваться, и лишь убедившись в безопасности делать следующий крошечный шаг.

Этот страх заставил Беринга послать заранее к Авачинской губе штурмана Ивана Елагина. Тот должен подыскать всего лишь подходящее место для зимовки. Но это будет последняя черта семилетней эпопеи по подготовки плавания к берегам Америки.

По сказкам штурмана Елагина, с коими Беренг познакомился в Охотске и Большерецком остроге, все обстояло должным образом. Где то тут затерялось небольшая Ниакина бухточка, что была облюбована им для зимовки кораблей «Святой Петр» и «Святой Павел». Совсем недавно там ютились хижины ительменов тоена Ниаки. Но это уже в прошлом. Теперь на берегу стоят срубленные избы да магазеи, где укроются в зиму служилый люд да имущество экспедиции.

Скоро показались байдары штурмана Елагина. Во всем чувствовалась волнительная суета и радость от прибытия кораблей Беринга. С кораблей расторопно подали конец, и буксируемые байдарами пошли к месту стоянки.

Ступив на берег Авачи командор Витус Беринг, старый моряк, с любовью посмотрел на корабли своей экспедиции. Конечно это были не фрегаты, столь надежные в морских плаваниях. Округлые, кургузые пакетботы, более пригодны для прибрежных промыслов, но сейчас они не имели конкурентов на многие тысячи миль в округе, оттого были непревзойденно хороши.

– Православные святые Петр и Павел теперь единственная для меня опора, – подумалось командору, а затем он громко добавил. – Сее место будет отныне именоваться Петропавловской гаванью!

Перезимовав в Петропавловской гавани, 4 июня 1741 корабли ушли в свое бессмертное плавание, а на Авачинской губе остался небольшой гарнизон для бережения имущества и построек новой Российской гавани.

Старшим команды был поставлен прапорщик Петр Левашов, а в приятелях у него ходил сержант Емельян Басов, присланный из Нижнекамчатского острога. Большой интерес имел сержант до мореплавателей.

Нижнекамчатский острог, что в первой экспедиции был основной базой мореплавателей, ныне обойден командором Берингом стороной, вот и напросился Емельян в Авачинский гарнизон. Хотел даже попасть в одну из морских команд, но тому помешала служба. Хоть и годовальщик, а ранее срока не моги бегать, высекут до смерти.

Откуда уж интерес до путешествий, а более до морского промысла у Емели не ведомо. Сам то родом из Тобольска, стольного сибирского города, и проведал о промыслах морского зверя лишь тут на Камчатке.

Его предки пришли в Сибирь еще с Ермаком. Одни служили по острогам, другие промыслами занимались. Не раз он слышал от стариков рассказы о первопроходцах, что брели встречь солнцу.

– Коль первым попадешь в новую землицу, или на какую реку неведомую – говаривал ему дед, – то промыслить богато можно! Зверя не пуганного видимо, не видимо! Те, что встречь солнце идут первыми, за всегда с великою мягкою рухлядью возвращались!

Эти слова деда, Емеля на всю жизнь запомнил. Мечта быть первым становилась неизлечимой болезнью. Вот и рвался встречь солнцу правдами да неправдами.

Далече на восток забрел русский человек! Подумать дивно! Уж куда далее?! До океана! Добрел сюда на Камчатку и Емельян Басов. Ныне ему уж за тридцать. Детина хоть куда, а землицы новой так и не проведал. Да есть ли она далее, за океаном? Сколь раз глядел с гор камчатских в океан – море, кроме воды, да зверя морского ничего не зрил.

***

Время шло своим чередом. Минуло лето на Аваче, заступила осень, теплая и длинная в здешних местах. Время благостное, сытное. Ждали возвращение кораблей экспедиции Витуса Беринга.

Хоть и ждешь беспрестанно, глаз не сводишь с горизонта, а явление их завсегда неожиданно. Вроде и не было, а глянь и стоит в бухте.

С ходу, тревожно, с какой-то виноватой поспешностью вошел, «Святой Павел» в Авачинскую бухту.

День возвращения в Петропавловскую гавань пришелся на 12 октября 1741 года. Как вскоре выяснилось, корабли после выхода в море, тут же разошлись из-за непогоды и нерадивости мореходов. Более друг друга не видели, и о судьбе «Святого Петра» под командой самого Витуса Беринга не слыхивали.

Капитаном пакетбота «Святой Павел» был уже известный по первой Камчатской экспедиции лейтенант флота Алексей Ильич Чириков. Молодым офицером был он направлен в первую экспедицию и с тех пор крепко повязан судьбою с Тихим океаном и поисками Большой Земли против Камчатского носа. Это плавание для него много значило. Вся его предыдущая морская служба оказалась лишь подготовкой к этому сложному плаванию.

Потеря корабля «Святой Петр», что шел впереди указуя путь, произошло по воли обстоятельств. Первый шторм, плохая видимость, крайне ограниченные мореходные возможности пакетбота, именно это стало причиной потери флагмана.

Отчего же столь тяжко на душе у капитан-лейтенанта Чирикова? Да оттого, что устремившись к берегам Америки, он возрадовался этим обстоятельствам. Возможность быть первым ослепило его в тот момент. Может быть, его отчаянная смелость граничащая с безрассудством и стала причиной гибели двадцати четырех человек экипажа «Святой Павел».

Во всех флотах мира их гибель принято относить на совесть капитана корабля. Из семидесяти пяти человек экипажа на Камчатку возвратилось только пятьдесят один. Пятнадцать человек бесследно пропали на американском берегу после высадки, а остальные скончались во время плавания от болезней и травм.

Но ведь победителей люди не судят. В судовом журнале капитан- лейтенант Чириков отписал:

– Вдоль Американских берегов прошли около четырех сот верст. Видели китов, сиучей, моржей, и чаек множество разных родов. По земле оной везде высокие горы и берега к морю имеют весьма крутые приглубы. На горах близ того места, где пришли к земле, лесу довольно большого росту, на них же и снег изредко виден был.

На карте нанесено побережье Большой Земли, теперь уже определенно Америки, и ряд островов Алеутской гряды.

Сержанту Емельяну Басову удалось побывать на «Святом Павле». К своему глубокому огорчению он убедился что трюмы корабля пусты, и нет там ничего вовсе.

– Впустую сходили до Американского берега, ничего не промыслили! Пусты трюмы, – с грустью поделился он с товарищами. – Служилых людишек в пустую загубили.

Спешил Чириков по всему шибко. Не дождавшись вестей от командора Беринга, едва «Святой Павел» освободился из ледового плена, весной, забрав часть имущества экспедиции, отбыл в Охотск.

А в Петропавловской гавани продолжали ждать «Святого Петра» и дождались. Он вернулся в августе.

Одномачтовое судно, что-то на подобие бота, управляемое лишь чудом, смогло самостоятельно зайти в Авачинскую гавань. Перестроенный в гукор, неузнаваемый пакетбот «Святой Петр встал на якорную стоянку в Ниакиной бухточке.

Уставшая до изнеможения команда, изрядно поредевшая числом, сошла на берег. Командора Беринга среди них не было.

Среди всех выделялся один немчина, ученый по имени Стеллер. Подобным людям все нипочем. Их цели и желания достичь оных настолько ясны и сильны, что ничто не способно остановить их. Все преграды, встречающиеся на пути таких ученых, преодолеваются или разрушаются вовсе. Стеллер был географом-натуралистом, посланным Российской Академией наук в экспедицию к Большой Земле. Он тут же хотел заняться разгрузкой своей коллекции, но видя сколь это сейчас затруднительно и неуместно, решил подождать день, но отыскав прапорщика Петра Левашова, распорядился нетерпящим возражения голосом:

– Сию минуту выставьте на «Святом Петре» караул крепкий. И за тем караулом обеспечь полную сохранность груза, а паче документов и карт, что в кубрике на столе уложены.

Стеллер приятельски хлопнул прапорщика по плечу, и почувствовав страшную усталость, поковылял к избам надеясь найти там добрые харчи и полноценный отдых.

Сержант Емельян Басов крутился тут же и распоряжение ученого немца слышал. Он и напросился вступить в караул на корабль «Святой Петр».

Вечерело. Солнце уже зашло за гору, и Авача погружалась в темноту ночи. Волны тихо и даже ласково плескались о борт небольшого бота. Не имея особых навыков Емельян взобрался на борт по веревочному трапу. На веревке поднял амуницию.

Бот тут же отошел и ели заметным темным пятном на воде пошел к берегу. Басова окружала ночная мгла, и звуки. Скрип весел и разговоры матросов слышны были отчетливо до самого берега. Затем шорох причалившего к берегу судна, крики матросов, шаги и все стихло.

Емельян Басов остался совершенно один на «Святом Петре». Вслушался в тишину. Волнение охватило его существо целиком, он даже вздрагивал от малейшего шороха. Теперь тишина главный помощник караульного. В такой тишине невозможно скрытно даже пошевелиться. Любое движение и то шорох, или плеск воды, или скрип досок.

Удары огнива звонко прозвучали в той тишине, посыпались искры и жировик запылал разорвав темноту. Судовой фонарь, заправленный заморским моржовым жиром, горел исправно. Его свет хоть и слабо, но проникал во все уголки палубного пространства. Единственная уцелевшая мачта, поврежденные реи, элементы такелажа, просоленная палуба, все будто говорило о тех трудностях, что преодолели мореходы.

Сопровождаемый многоголосым скрипом, исходящего от палубного настила и лестничных ступеней, с фонарем в руках Басов спустился в трюм судна.

Он не спешил. Времени предостаточно, ведь смена придет лишь после восхода солнца.

В нос ударил знакомый тяжелый запах. Трюм был переполнен тюками шкур калана и морского котика. Их набили сюда столько, сколько возможно было вместить в это пространство. Тысячи шкур! Огромное состояние!

Сержант, будучи человеком грамотным и владеющим азами математики, попытался сосчитать сколь же денег можно выручить от этакой добычи. Но цифры оказались слишком велики. Такими ему еще не приходилось считать, оттого и не вышла арифметика. Но бес сомнения это получались многие тысячи, десятки, а может и сотни тысяч. От таких деньжищ хоть у кого голова пойдет кругом.

Голова действительно сильно кружилась: толи от запаха, толи от избытка впечатлений, и что бы привести мысли в порядок Басов вновь оказался на палубе.

– Эко много промыслили! – дивился Емельян, – и все за один сезон! Надо поглядеть бумаги да карты. Может уразумею, в коих землицах побывали да как туда путь лежит.

Единственный кубрик, где экипаж укрывался во время отдыха, долго искать не пришлось. Он находился на корме, там была и капитанская каюта, небольшая коморка отгороженная тонкой дощатой перегородкой и куском старого паруса. Там сержант и нашел все документы экспедиции.

Судьба «Святого Петра» оказалась много тяжелея своего собрата близнеца. Он тоже побывал у берегов Америки, но на обратном пути, во время шторма потерял всякую возможность управления. Долгое время носимый океанскими ветрами, он, только благодаря вмешательству самого Святого Петра оказался у одного из островов Алеутской гряды. То, что это было подлинное чудо можно не сомневаться. Лейтенант Свен Ваксель, что в связи с болезнью Беринга единолично управлял «Святым Петром» отметил в судовом журнале:

– На обратном пути нам встретились громадные трудности, ибо как только мы намеревались направить курс на дальнейшее продолжение путешествия, так всякий раз вахтенный докладывал о том, что впереди по обе стороны видна земля. Приходилось каждый раз поворачивать в открытое море, и таким образом попутный ветер поневоле обращался для нас в противный.

– Спустя несколько дней, – продолжал Свен Ваксель, – в туманную погоду нам пришлось пройти мимо какого-то острова на глубине семи или восьми сажен. Мы с большой поспешностью бросили якорь, а когда туман рассеялся, то оказалось, что мы уже прошли мимо острова и остановились на расстоянии не более четверти мили от него. Этот остров мы назвали на нашей карте Туманным островом. Уже кончался август. Наши люди стали сильно хворать цингой. Запас пресной воды понемногу подходил к концу. 30 августа стали на якорь между несколькими островами, которые были названы Шумагинскими, так как там был похоронен первый умерший из нашей команды, а имя его было Шумагин. Здесь же состоялась и встреча с местными жителями – алеутами. Между тем условия плавания становились все труднее: шторм следовал за штормом, сменяясь туманами, дождем, а затем и снегом. Наш корабль, плыл; как кусок мертвого дерева, почти без всякого управления. Наконец, в ноябре 1741 года, когда команда уже отчаялась пристать к какой-либо земле, «Святой Петр» подошел к неизвестному острову. Неуправляемый корабль перебросило волнами через каменную гряду, и он оказался в спокойной тихой воде. То было проведение Господне. Впоследствии мы узнали, что по побережью этого острова на всем его протяжении нет другого места, пригодного для причала судна, кроме этой единственной бухты.

Этот спасительный остров был назван Беринговым, по причине смерти командора во время зимовки, а группа островов Командорскими. Берингов остров был описан весьма обстоятельно и нанесен подробно на карту.

Полагаясь на свою память, Басов тщательно рассматривал документы, стараясь запомнить каждый завиток карты, каждую цифру и букву. В этом не было ничего предосудительного или скрытого плана какого то страшного преступления. Внутренний голос ему вещал, что это ему скоро пригодится, а не вел записей по причине отсутствия принадлежностей и должной сноровки в письме. Одним словом это попросту было привычней и проще.

А вот дневники наблюдений, того ученого басурманина Стеллера, что более всех шумел и командовал. На дневнике значилось имя владельца – адъюнкт Петербургской Академии наук, натуралист Георг Вильгельм Стеллер.

– Мне встретилось, более десяти видов незнакомых птиц, которых по их исключительно яркой окраске можно было без труда отличить от европейских и сибирских видов. Судьба побаловала меня, когда казак принес мне птицу, рассматривая которую я вспомнил, что в новейшем описании, которое издано на французском и английском языках, но имя автора никак не приходит мне сейчас в голову, я видел рисунок похожей птицы, сделанный живыми красками, а также описание ее. Эта птица окончательно убедила меня в том, что мы находимся в Америке.

– Ишь куда все же добрались! – изумился Емельян. – До Большой Земли, до самой Америки!

– «Описание морских животных» – прочитал Емельян заголовок на толстой тетради.

– А этот малый не промах, – с одобрением отметил сержант. – Это же надо чинить ботанические наблюдения на зимовке и столь бумаги извести.

Не вдаваясь в содержания текстов, из любопытства, просмотрел все зарисовки ученого. Рисунки сивучей на лежбище, морского котика, морского бобра обильно дополняли текст.

Хотя Стеллер и не отличался особым художественным дарованием, его рисунки произвели на Емельяна должное впечатление.

Вот рисунок неведомого животного, сделанного опять же Стеллером. Хвост рыбий, но не кит, телом более на моржа похож, но без зуба, и телом по более моржового, саженей до пяти. Человечки, что рядом пририсованы, совсем крошечные. И надпись имеется – «морская Стеллерова корова».

Но его более интересовало место, где экипажу удалось добыть столь много ценных шкур. Внимание вновь переключилось на Берингов остров и его детальное изучение. По отметкам на карте выходило, что все побережье острова сплошь покрыто лежбищами морских котиков и каланов.

– Дивные места! – подумал Емельян, и в эту минуту возникло неудержимое желание, все бросить и отправиться на этот богатый промыслом остров. Что бы столь добыть зверя, сколь еже ни кто не промыслил!

Днем позже Свен Ваксель напишет свои впечатления об Авачинской бухте, а вернее о Петропавловской гавани.

– Я не в состоянии описать радость и восторг, которые каждый из нас испытал, убедившись в своем спасении. От величайшей нужды мы перешли к полному изобилию. Целый склад, наполненный продовольствием, теплые и удобные квартиры и масса всяких удобств, без которых приходилось обходиться в течение всей прошлой зимы.

Можно представить тяготы в полную меру, если учесть, что эти восторженные слова шведа относятся к тем жалким постройкам что находились на берегу Авачинской бухты!

Перезимовав в Петропавловской гавани, чуть дождавшись попутных ветров, летом 1743 года «Святой Петр» ушел в Охотск. С ними в качестве пассажира отбыл и бывший сержант нижнекомчатской команды Емельян Басов.

***

Декабрь 1743 года. Якутский острог. Разросся Якутский городище за последние годы, но старый острог о восьми башнях и по ныне стоит всем на диво. С Тобольским кремлем белокаменным сравнивать не стоит, но вот среди деревянных острожных строений пожалуй самым значительным будет. Не пришлось ему обороняться от диких Сибирских инородцев. Видимо только своим грозным видом убедил все Ленские народы Саха, тунгусов, самоедов окончательно и добровольно войти в лоно Российской империи.

Следят за ним воеводы, денег на ремонт не жалеют, и то не напрасно! Добра разного, мягкой рухляди государевой здесь скапливается великое множество.

Якутский край огромен. Вся Ленская земля: Вилюй, Алдан, Яна, Оленек, Индигирка, Колыма Камчатка, Чукотка свозят ясачную рухлядь в ее казенные амбары. Чтобы оборониться от воровского, лихого люда, тоже нужны крепкие стены.

Острог стоит как то обособленно, стороной от посада, оттого и смотрится добротно. Восемь башен возвышаются над острожной стеною будто дородные купчихи над торговыми лавками. Еще более виден построенный в камне Троицкий собор. Теперь он кафедрального звания, центр православия всей северо-восточной Сибири. Через Якутск идут сюда все торговые направления, что ныне в моде называть трактами.

Посад разросся превелико. Все строения на сваях, добротные. Вечная мерзлота, морозы, как иначе? Купеческие дворы особо выделяются. С подворьем, амбарами, они сами как остроги окружены тынами, даже бойницы имеются.

Бесчисленные научные экспедиции разворошили Якутск не на шутку. Не скоро теперь все вернется на круги своя. Много государева добра осело на этом перепутье дорог. Но оно и ладно! Ведь не пропадет! Приказчикам да якутским служилым достанется.

Московское купечество сюда дорожку давно протоптало. На Якутских торгах соболя и другая мягкая рухлядь самая дешевая по Сибири. Занесла сюда нелегкая и московского купца Серебрянникова.

Торговая компания «Иеремей и Сын», обосновалась в Якутске давненько. Скупали соболей без счета, сколь бог пошлет, да и свои промысловые ватаги отправляют каждый год на реки Вилюй, Оленек, Индигирку. Тамошний соболь крупный, мех черен, спрос и цены на Москве всегда велики.

Сам Иеремей Серебрянников сюда глаз из Москвы не кажет. Не по годам ему столь далекие путешествия. Сын у него, Андрей, за приказчика здесь управляется. Парень ладный, бережливый, копейку не упустит.

Сейчас на дворе зима. Декабрьские морозы самые лютые. Может оно и действительно так, а может еще попросту не обвыклись. До сочельника уже недалече, а отгуляют святки морозы и спадут.

Подворье компании «Иеремей и Сын» расположилось недалече от острога, с северной стороны на пригорке. Место удобное, до реки рукой подать и не подтапливает. На берегу сейчас пусто, лишь старые лодии век доживают. Все струги и дощаники по рекам разбежались еще по теплу. Сейчас зимуют на промысловых местах. Теперь лишь весной полыми водами вернутся в Якутск.

Зимним вечером сидячи за крепким тесанным столом, при свете сальной лампады, Андрей Серебрянников подсчитывал барыши за прошлый год. Длинные колонки цифр всегда завораживали его. Здесь и потраченные денежки, и приход, есть попусту потерянные, и по делу. Тут главное в арифметики не ошибиться и сальдо вывести. Только оно покажет купцу, сколь ловко ныне от торговался.

Не радует сальдо последнее годы. Конечно, грех обижаться, но росту у барыша нету. С трудом удается удержать на прежнем уровне. А надо бы! Коль так далеко забрался, ведь не за полушкой!

Андрей Иеремеич в Якутске уже третий год. После Московской развеселой удалой жизни, тут тоска зеленая. Барыши добрые, разговору нет, а вот повеселиться или еще какой кураж учинить опасливо. Народец здесь дикий, может и покалечить. Да и вся жизнь здешняя не спокойная. Сам то, Андрей Иеремеич далеко не богатырь, лишь на защиту служак и надеется. Не по нему в тутошней глуши жить и торговлей заниматься.

– Батюшка вон не дурак сам-то носа сюда ни кажет, – буркнул чуть слышно Андрей.

– Ничего, еще денежек подкоплю и сам на Москве свое дело открою, а тут приказчиком найду кого посадить. Только воруют шельмы безбожно, – вздохнул купец.

Слышно как залаяли собаки, и всей сворой устремились к воротам. Даже толстые стены, сложенные из вековых сосен, лишь приглушают их звонкий лай, усиленный плотным морозным воздухом.

– Кого там черт принес к вечеру? – беззлобно подумалось купцу.

– Там мужик до вас просится! Говорит дело важное и промемория от прапорщика Петра Левашова имеется, – доложил ему дворовой служка Семен.

Петра Левашова купец вспомнил без труда. То был родственник по матери, толи внучатый, толи двоюродный. Знал и что ныне он на Камчатке служит.

– Мужик с виду кто будет? – полюбопытствовал Андрей Серебрянников.

– По всему не гулящий. Одежей более на казака похож, – отозвался сторож.

– Бумагу от родственника мне принеси, а мужика сведи на кухню, пускай бабы отогреют, просушат с дороги и накормят вволю. После сам позову.

– Якутского острогу, купеческого звания, роднику моему Андрею Иеремеичу Серебренникову. Промемория. Писана в Петропавловской гавани, что на Аваче.

– Сразу видно человек грамотный пишет, подобающе, ни то что в здешней воеводской канцелярии. У тех и по ныне, промемория все сказкой обзывается, – одобряюще, про себя отметил купец.

– Податель сей промемории, – продолжил купец чтение, – Емельян Басов, родом из Тобольска, казацкого роду. Грамоте обучен, и счет разумеет. Большой он будет охотник до морского промыслу. На службе на Камчатке, в Большерецком и Нижне-Камчатском острогах познал он сей промысел в достатке, и большой к тому делу интерес имеет. Говорит, будто прознал об островах дальних, не ведомых, где зверя морского: бобра, да котика видимо не видимо. Умыслил он промыслом на тех островах дальних заняться и подельника себе сыскать. Оттого и от службы отказался и до Якутского воеводы подался, просить милости отпустить со службы Якутского полка сержанту. Поручусь, что Емельян человек совести и воровских дел не умыслил. Ежели ты в том интерес имеешь, помоги чем можешь по своему разумению, а коли нет то пускай с богом идет прочь. Писано июля 22 дня 1743 году. Руку приложил подлинно прапорщик Петр Левашов.

Прочитал купец бумагу и крепко задумался:

– Гляди как по мыслям моим объявился казак! Не иначе, то знак проведения!

Приоткрыв дверь кабинета, крикнул Семену:

– Веди казака до меня, ежели тот по харчевался!

Андрею Иеремеичу Серебренникову не дал бог могучей мужицкой стати, оттого с завистью посмотрел на дородного казака, что скрипя половицами вошел к нему в кабинет.

– Бог в помощь! – поклонился Емельян Басов купчине.

Несколько минут они с любопытством разглядывали друг друга.

– Присядь на лавку, – заговорил хозяин. – В ногах правды нет. Да и спешить нам некуда.

– Зацепило купчину! Сразу видно. Вон как глазенки бегают, – к довольству подумалось Басову.

– Этакому бугаю только и ходить на промыслы, все напасти сдюжит, и людишек в строгости удержит, – уже решил про себя купец. – Вот только не продешевить!

– Правду бает прапорщик, что острова знаешь, и найти сможешь их подлинно?

– Слово даю купец! Сам их зрел на карте командора Беринга, и журнал что при ней был весь прочитал.

– А коли так, то срисуй подлинно, вот и бумага с пером имеется.

– Что-то ты купец лиху хватил! Коли срисую подлинно, на кой лад я тебе нужен буду? Тебе, то знать не к чему. Сам все равно на острова не пойдешь. Твое дело на промысел денег дать, а опосля барыши подсчитывать. Еще скажу, что окромя карты, у меня и мореходы в сговоре, что на «Святом Петре» с Берингом хаживали.

– Борзо ты со мной разговоры ведешь. Могу и прочь гнать! Убыли с того не станет! – нахмурил брови купец.

– Убыли не станет, это точно, а вот барыши великие к другому купцу отойдут, – не сдавал гонора казак.

Купец с трудом подавил вспыхнувшую ярость. Немного лишку и быть бы казаку рваным собаками.

– А ведь характер у казака дюже крепкий. Без такого человека и дело не сладишь! То не в лавки приказчиком сидеть, – успокаивал себя Серебрянников. – Найдутся ведь и другие купцы, что рискнут своей казной для такого дела.

– Вы, Андрей Иеремеич не сомневайтесь! Дело верное!

– Сколь же на «Святом Петре» шкур бобровых промыслили? – примирительно полюбопытствовал купец.

– Кто же их считал? Набили трюм служилые до верху, и все дела! Но мыслю, что не менее двух тысяч шкур будет.

Купец защелкал костяшками счет. Несколько раз сбрасывал и начинал вновь. Наконец осерчал и бросил их в сторону.

– Напасть какая-то! Будто считать разучился! Сто тысяч получается! – растерялся Серебрянников.

– Все верно! Коли бог даст, и не сгинем в пучине морской, то товару промыслим не меньше чем на сто тысяч! – твердо заявил казак.

– И какой же между нами сговор будет?

Голос купца заметно осип от волнения.

– Ты купец бот строишь, и снаряжение с припасами в достатке на год приготовишь. А я людей наберу и на промысел с ними уйду.

– Ну а рухлядь как делить, и с людишками расчет вести?

Не по нраву все же было купцу, что казак в сговоре верх держит!

– Двадцать пять промысловых будет в достатке, чтобы и оборониться, и зверя добыть. Ежели все на сто паев разделить, то десять паев разделим на команду, остальные по полам делить будем.

Купец снова взбеленился.

– Я не согласен! У тебя ни кола, ни двора. Ты окромя своей жизни, что и полушки не стоит, ни чем не рискуешь! А мне придется потратить на строительство бота, тысячу а может и более, а сколь еще припасы стоить будут? Вот мое последнее слово купеческое. Десять поев на команду бог с этой голытьбой. Остальные делим так: пятьдесят моих оставшиеся сорок тебе.

Андрей Иеремеич аж взмок от волнения. В его мозгу бесконечно щелкали костяшки, подсчитывая будущие барыши.

– Бог с тобой купец! Будь по твоему!

Ударили по рукам компаньоны на том сговор и порешился.

***

Ежели прибытие отставного сержанта Емельяна Басова осталась тайной для большинства жителей Якутска, то прибытие и житие в остроге Иркутского Владыки Иннокентия для православной паствы было событием весьма значимым.

И привели его сюда заботы не малые. Святейший Синод еще в 1725 году при Тобольской епархии принял решение открыть Иркутское викариатство, куда с 1731 года вошли якутские земли.

Вроде бы и ладно. Но тот же Синод строго настрого наказал нести знамя Христово к диким народом восточного порубежья, крестить инородцев всюду, куда ступил православный русский человек.

Именно заботы миссионерства и привели сюда архиерея, иркутского епископа Иннокентия II. Якутский архимандрит Нафанаил получил от него множество инструкций и как организовать миссионерства, как строить и освещать храмы, и как обучать грамоте детей местного духовенства. У Нафанаила голова шла кругом от всех новшеств затеянных Святейшим Синодом. А что бы процесс христианизации инородцев шел еще быстрее, привез Владыка Иннокентий в Якутск русского инока. То был иеромонах Валаамского монастыря Димитрий.

Молодой еще человек, с приятной гибкой статью. Той, в коей без труда угадывается сила и недюжинная выносливость. Он отличался и редкостной для мужчин красотой, которая усиливалась природной его особенностью. Бог не дал ему мужской бороды. Видимо тюркская кровь далеких предков еще сильна была в его жилах. Русый волосами и смуглый ликом, он был тем представителем Русичий, что не редко встречаются на просторах империи.

– Какие новости будут из Валаамской обители, – не без интересу полюбопытствовал у Дмитрия Якутский архимандрит.

– Восстанавливается с божьей помощью опосля шведского разорения. Строителями там ныне монахи Иосиф да Ефрем, – отвечал Димитрий.

– Слыхал про инока Иосифа, достойный раб божий! Только стар больно! Императрица наша Елизавета Петровна человек набожный небось жертвует на монастырь денежку?

– Не забывает про нас милостивица! Пожаловала ныне тысячу рублей на починку и постройку монастырских зданий, и особенно на церковную утварь и на исправление иконостаса.

– Воистину милостивица! Дай бог ей здоровья и долгих лет жизни. Где же думаешь нести слово Христово? Край у нас велик, инородцы дики, и зело воинственны, – вопросил Нафанаил.

– Мне бы хотелось идти встречь солнцу, на самый край земли Русской, – мечтательно заявил Димитрий.

На что архимандрит не без улыбки ответствовал:

– Ныне край земли Русской уже за океаном Тихим! Не уж то туда задумал податься.

– За тем и приехал из Валаама. Путь не близкий, не гоже остановиться по среди дороги!

– Ну, ступай с богом инок Димитрий! Выдам тебе грамоту, что бы все воеводы и приказчики, способствовали тебе в том. Ты ни Христос по морю хаживать не сподобно, и хлебушка насущного понадобиться. Прости меня боже за богохульство! – перекрестился Нафанаил.

***

Лето 1744 года. Авачинская губа. Немногочисленные жители Петропавловской гавани высыпали на берег залива. Напуганные тюлени, кинулись с прибрежных камней в море. Не смотря на близость человеческого жилья, и каждодневное истребление, они ни в какую не желали покидать многовековое насиженное лежбище.

После возвращения в Охотск «Святого Петра» и «Святого Павла» корабли не особо жаловали новоиспеченный порт, и гарнизон гавани пребывал в крайней бездеятельности. Одним словом праздность, совершенно утомила служилых, и оттого появление корабля вызвало всеобщее ликование.

Название его не отличалось разнообразием от предшествующих. Все тот же «Святой Петр». Но это был совершенно другой, новый корабль. Видимо святой Петр шибко хорошо себя зарекомендовал как заступник русских мореходов. Ведь он был изначально рыбаком, это после стал любимым учеником Иисуса. Это ему принадлежит ответ – «Христос, есть сын Бога живого». На что Иисус произнес:

– Я говорю тебе: ты – Пётр, и на сем камне Я создам Церковь Мою, и врата ада не одолеют её; и дам тебе ключи Царства Небесного: и что свяжешь на земле, то будет связано на небесах, и что разрешишь на земле, то будет разрешено на небесах.

Оттого и нарекали, что надеялись более на апостола Петра, нежели на крепость кораблей морских. На этот раз «Святым Петром» нарекли скромный шитик. Тот самый, что отстроили в Охотске на денежки купца Серебрянникова, и теперь под флагом компании « Иеремей и Сын» отправлялся на промысел к берегам Америки. Двадцать человек экипажа возглавлял Емельян Басов, а за морехода был Петр Верхотуров, из команды командорского пакетбота «Святой Петр».

С трудом удалось Басову преодолеть препоны командира Охотского порта. Лишь после того как взяли на борт иеромонаха, и служилого для сбора ясака, получили разрешение на выход в море. Оно конечно и без разрешения уйти можно, но вот с возвращением потом будут проблемы, можно и товара всего лишиться.

В Петропавловской гавани пробыли недолго. Пополнили запасы воды, продовольствия и ушли встречь солнцу, курсом на полуношник. Ревностно относился Басов к сокрытию целей и особенно маршрута плавания, но кота в мешке не утаишь. У многих разгорелся аппетит идти вслед за шитиком «Святой Петр». Но только Емельяна Басова уже не обойти! Первым он устремился к местам богатейшего промысла. Теперь его не остановить. Все снесет на своем пути, а давнишнюю мечту, быть первым, исполнит.

Глава вторая

Командорские острова

***

Конец лета 1744 года. Где то у берегов Камчатки. Шитик «Святой Петр» покинув Авачинскую бухту, шел на север вдоль восточного побережья Камчатки. Едва вахтенный матрос заметил приближение горы Снежная, как тут же охотский мореход Верхотуров заворотил руль и шитик устремился в направлении полуношника.

– Нечего Устинским на глаза попадаться. Могут и следом увязаться, – одобрительно буркнул передовщик.

Усть-Камчатское зимовье, обошли мористее и теперь шли прямо встречь солнцу. Гора Снежная послужила лучше всякого маяка. Этот вулкан возвышается над Камчатским мысом добрую версту. За его вершину вечно цепляются облака, создавая ему грибовидную причудливую шапку. Пройдет время и на Камчатском мысе зажжется настоящий мояк, указывая русским мореходам дорогу домой.

Таился Басов от постороннего глаза, оттого и не зашел в устье реки Камчатка, а сходу устремился к заветной цели. И август выбрали не случайно. В это время ветра в аккурат дуют от берега. Ежели правильно взять курс, то в несколько дней добежишь до Командорских островов. А ежели дашь маху, то считай пропали. Не выдержит шитик долгого морского скитания. Раскиснут от морской воды ременные плетни, и развалится вовсе.

Все на этот раз вышло ладно. Емельян Басов да мореход Петр Верхотуров добро подумали и угадали направление в аккурат. А уж погода и того паче. Стаяла, как на заказ, солнечная. Ветер и тот дул попутный. Редкостная по здешним местам погода!

На пятый день ходу, вахтенный заметил вершину горы, что вскоре раскинулась островом вширь. То был остров Беринга. Мореход Верхотуров признал его сразу. Здесь командор Витус Беринг закончил свои земные страдания. Ныне большой крест, сделанный из судовых надстроек, возвышается над его могилой, как символ вечной памяти и знак русского владычества над островом. Так уж повелось у русских первопроходцев метить новые земли православным крестом, а уж без могил редко когда обходилось.

Командорскими островами принято называть группу островов Алеутской гряды, что обособились со стороны Камчатки. По сути это два острова. Что по более – прозывается остров Беринга, а следующий, в двадцати с лишним верстах от него, остров Медный. Но пока он не ведам нашим мореходам.

Кроме этих двух островов в Командорском архипелаге насчитывают еще тринадцать. Это более скалы торчащие из моря. Вулканического происхождения, они черными громадами торчат из морской бездны, порой не имея даже малой растительности.

Зваться бы им попросту камнем, но их статус без сомнения поднимают бесчисленные обитатели. Для птичьих базаров и лежбищ морского зверя они добро годятся.

Шитик подошел к острову Беринга с южной стороны, прямо против горы Стеллера, что и была первой замечена вахтенным. Стеллеру, этому неугомонному ботанику довелось первому из людей взобраться на ее вершину и убедиться, что и с противоположной стороны простирается океан, оттого гора и носит его имя. Хотя имя Георг Вильгельм Стеллер достойно большего. Именно его научные изыскания, дали первую информацию о этих островах, и вообще наполнили смыслом всю морскую экспедицию Беринга. Его научные труды и собранная коллекция и по сей день является базовой в познании Командорских островов.

***

Южная сторона острова. Высокий скалистый берег возвышается будто крепостная стена, с легкостью отражающая бесконечные атаки морских волн. Черные пляжи, черные скалы. Будто при создании этих островов Господь позаимствовал материал в преисподней. Лишь верхняя часть скал, куда не достают самые смелые штормы покрыты мелкой растительностью. Эта зелень значительно закрывает черноту скал, и со стороны смотрится так будто создатель покрасил их зеленой краской лишь с верху до половины, забыв второпях закончить основание. Но эта растительная бедность только на первый взгляд и глубоко ошибочно. Не видимые с моря многочисленные глубокие расщелины, кишат растительностью. Сюда не задувают ветра, здесь скапливается питательный грунт, и растения буквально сходят с ума. В них легко утонуть. Разросшиеся до гигантских размеров, торчащие во все стороны папоротники, буйные поросли дикого пастернака, издававшие резкий запах, и багряные кисточки борца скрывались в этих расщелинах, достигая нереальных размеров.

Для шитика «Святой Петр» здесь не было ни какой возможности пристать к берегу, и судно, остерегаясь рифов, пошло вдоль берега правым бортом.

Скалы и безлесье. Лишь знакомая по Камчатке, каменная береза, но много меньше, совсем карликовая, с трудом цеплялась корнями за камни, слегка покрывала их наготу.

Непривычно лицезреть человеческому глазу на эту кажущуюся дисгармонию, когда береговая растительная скудность сочетается с изобилием живых существ. Человеку, прожившему всю жизнь на материке даже невдомек, что море здесь поставляет обильное пропитание всему живому.

Скалы сплошь заселены птичьими базарами. Август месяц особенно шумлив. Птенцы уже подросли, пробуют силу крыла. Шум, гам! Это сотни тысяч птиц! Серокрылые чайки, моевки, бакланы, топорки, и прочие, прочие. Специалист по этим пернатым может их насчитать здесь без труда более сотни видов. Виды между собой не мешаются, удобных мест предостаточно, оттого и картины птичьих базаров разнообразны, каждая носит свой особый колорит. А для того чтобы поразить самого избалованного ценителя пейзажей, с этих береговых скал, низвергались хрустальной чистоты водопады делающие картины настоящей сказкой.

Горы пошли на убыль и скоро ландшафт острова изменился. Появились косы и бухточки, где к великой радости, промышленники лицезрели лежбище котиков.

Сосчитать их было не возможно, да и такие мысли не приходили на ум. К чему счет, если вид лежбищ напоминает живое море. Морского котика, чья шкурка входила в моду при европейских дворах и весьма ценилась, было здесь, что звезд на небе.

Показались близлежащие небольшие острова, что право назвать вовсе камнем, скалой торчащей из воды. Опасаясь рифов «Святой Петр» взял мористее, что бы обойти опасное место.

Достигли Северо-западного мыса. Бес конца опуская лот, вновь приблизились к берегу. Обогнули мыс. Лежбища шли бесконечной чередой. Подслеповатые животные не обращали внимание на судно, и были совершенно спокойны. Лишь самцы, утомленные бездельем, более для вида, поднимали свои морды, и рыкали в сторону судна, напоминая о своем присутствии. Наивные животные и не ведали, сколь опасные враги объявились на острове. Безжалостные, ненасытные, с пустыми судовыми трюмами, они сейчас стояли на палубе, прикидывая барыши, что могут им достаться по паям. А уж трюм они набьют доверху, можно не сомневаться. Отныне у них одна жалость, что шитик маловат!

Передовщик Емельян Басов с трудом сдерживал свое ликование. Реалии превзошли все его самые смелые мечты. Зверя здесь видимо не видимо. Промысел хоть и новый, но по всему будет легким. Лишь море представляет опасность превеликую, да ежели случиться, что аборигены объявятся дикие и воинственные. Но это плата за добычу, что ожидается такая, которая затмит промыслы Мангазейских, Якутских, Камчатских и прочих ватажников.

Народец среди покручеников подобрался добрый, не подведут! Маловато числом, но более не можно, шитик невелик. И так пришлось взять ясачного казака, что охотский приказчик силком навязал.

– Пущай – говорит, – к шерти приведет тамошних инородцев, и ясак соберет для государя, а вы якобы для проведывания новых земель мною посланы. По возвращению так и отпишете в промемории! Ладно ясачный казак, того и к делу можно приставить, так еще и бумагу отписал. Глянь, чего пишет – «Тамошним инородцам никаких обид, утеснений и озлоблений не чинить. Съестных и харчевых припасов или чего самовольно грабежом и разбоем не брать и не отнимать; ссор и драк от себя не чинить и тем в сумнение тамошних народов не приводить под наижесточайшим штрафом и телесным наказанием».

– Хитер приказчик! Нечего сказать! – плюнул в сердцах Басов, – на чужом горбу в рай въехать хочет. А казака ясачного более для присмотру всучил, путь к островам прознать хочет. Ничего переметнем на свою сторону, а ежели заартачится, то и приключиться может чего. Все на краю смерти ходим.

Эти ватажники были теми русскими коих постигла очередная эпидемия алчности. Страшная болезнь, которая гнала мужиков от Уральского камня через всю Сибирь до Восточного моря. Алчность, эта безумная страсть к наживе, теперь погонит многих русских через океан к неведомым островам, и как всякая эпидемия запросит себе жертвы. Их будет предостаточно! Одних заберет море, других цинга, третьих копье аборигена. Пожалуй, даже Золотая лихорадка, что приключится много позже в Америке, будет не более насморка по сравнению с тем, что ныне зачалось у берегов Аляски с Русским людом.

Хотя! Был среди них один, что вовсе не думал о барышах, а попросту наслаждался в этот момент величественным видом творения господа. Иеромонах Димитрий тоже находился на палубе «Святого Петра», и молодым острым взглядом внимательно изучал берег. Для него, человека впервые оказавшегося в морском плавании, все было новым и необычным.

Не ведомо за чьи грехи попал он малолетним отроком за стены Валаамский монастыря. Там постиг учение божье, науки, ремесла, врачевание, но кроме монастырского уклада более ничего и не видывал. Отец Прокопий, что наставлял отрока, к своей благости сразу узрел способного мальчугана, и потрудился на славу. Редкостный монах удостаивался звания иеромонаха. Высок чин, слов нет, но братию подобрать к нему сложно. Не всякий способен полностью отречься от мирской жизни, и посветить себя служению господу. Ведь служба иеромонаха миссионерская, а это значить нести слово божья в места самые дикие. Оттого многие и сгинули, без всякой о том вести.

Большое рвение проявил Димитрий в служении богу, да и надобность в миссионерстве превеликая. Вот и удостоился монах высокого звания иеромонаха. По-другому это принявший постриг, монашествующий священник. А священника еще называют иереем, отсюда и идет название иеромонаха. Сам Валаамский архиерей произвел поставление в священники через рукоположение, черного духовника Димитрия. Вот только годами еще не вышел монах, больно уж молод, за то зело ретив в служении Господу.

На палубе вдруг возникло легкое оживление. Один из промышленников, указывая в воду рукой, крикнул.

– Гляньте туда! Вроде животина, а с хвостом.

– Раз с хвостом значит не лахтач, а кит.

– По-твоему я кита никогда не бачил. Глянь! Вон киты балуют в версте от шитика на глубине, а то вовсе другая животина и на мелководье шастает!

Все стали с любопытством рассматривать не ведомое никому животное. И действительно оно вовсе не напоминало не тюлений, ни моржей, ни других ластоногих.

Длина ее составляла около пяти саженей, и плыло на мелководье очень медленно. Сначала появлялась голова с характерным наростом, затем массивное тело и затем хвост. Это и привело всех в недоумение. Ведь когда плывет лахтак, то задние ласты у них прижаты друг к другу, а тут без сомнения был настоящий мощный хвост на подобие рыбьего. Огромное, неповоротливое животное явно паслось среди обильной растительной массы. Коричневые водоросли сплошь покрывали прибрежные воды, достигая поверхности и добрым ковром застилая все мелкие бухточки острова. Округлое тело неведомой животины, как бы переваливалось с боку на бок, выныривая обычно животом вверх.

– Да их там две! Будто коровы на лугу пасутся!

Мужикам шутка понравилась, и все дружно засмеялись.

– Это и есть корова. Стеллерова корова, – неожиданно для всех произнес передовщик Емельян Басов.

В этот момент он вспомнил, что уже видел изображение этого животного среди рисунков натуралиста Стеллера, в тот памятный караул на Аваче. Изображение неплохо совпадало с оригиналом.

Оказывается Димитрий, даже представления не имел, до какой степени может быть жизнеутверждающе и величаво творенье господне.

Грех это сознавать монаху, но все же простительно. Не много на земле создано богом подобных мест. Можно даже осмелиться заявить что единственное! Запасы морской растительности, рыбы, планктона, различных беспозвоночных и моллюсков, здесь настолько велики, что способны прокормить любое количество морских животных в течение всего года. И все это благодаря морским течениям.

Алеутские острова являются местом, где встречаются Северное течение из Ледовитого океана и ветви теплого течения Куросио. В результате вода насыщена кислородом, зима мягкая, а лето прохладное. Побывавшие на острове люди образно называют их страной вечной осени. Океан не замерзает, и даже плавающие льды не достигают этой широты.

Господь побеспокоился и о безопасности своего творения. Самый свирепый хищник на островах это писец. Но слово самый здесь абсолютно не уместно, ведь он, как ни странно, на Командорских островах единственный вид из сухопутных млекопитающих тварей. Зверек конечно прожорлив до крайности, но и то к месту, ведь санитария на таких лежбищах не последнее дело. И от людей долго оберегал господь острова. Не зря называют Командоры «Кладбищем тайфунов». Господь указал их как место, где заканчивают свое существование все тайфуны Камчатки и Алеутских островов. Северные широты и штормы долго стояли непреодолимой преградой для мореходов.

Но видимо недосмотрел Всевышний, а может решил проверить люд православный на твердость духа, и подал им соблазн до селе не виданный. Ведь только проведением Господним можно объяснить волшебное появление неуправляемого бота «Святой Петр» у единственной бухты на острове принявшей его без всякого участия в том команды и самого капитана Витуса Беринга.

Между тем шитик обогнул еще один мыс и остров – камень с лежбищем сивучей. Судно продолжало идти правым бортом к берегу, обходя остров. Теперь шли вдоль северного побережья. Начались лежбища морского бобра. Промысловые уже не верили своим глазам. Даже самые бывалые терли глаза, не смея поверить в реалии. Морской бобр, морская выдра, калан все это названия одного морского зверька. Он сильно напоминает обычную речную выдру, только размером раза в два больше и пловец несравненный.

Северный берег пологий. Кругом лишь небольшие холмы, покрытые мелкой растительностью, видны устья небольших рек.

Прошли Северо-восточный мыс, и наконец глянулась бухта. То была гавань, где волею проведения сел на косу, пакетбот «Святой Петр», а теперь уверенно встал на якорь вблизи берега шитик Емельяна Басова. Отныне называться ей Старой Гаванью и принимать во веки веков русских мореходов.

***

Шлюпка с трудом пробилась к берегу сквозь заросли морских лиан. Их расчистка доставила ватажникам немало хлопот. Вход пошли сабли и длинные ножи. Высвобождающаяся вода была на удивление прозрачной.

Пройдя ближе к берегу, сквозь ее изумрудный цвет, русские разглядели гигантские рифы и валуны, поднимающиеся из тьмы морской бездны. Там в глубине, насколько хватало прозрачности воды, переплетались длинные плети косматых водорослей. Все это напоминало страшных, сказочных чудишь, и было на столько пугающим, что бывалые, закаленные в боях и приключениях промысловики ощутили неведомый до селе страх, оторопью охвативший их тела.

Несмотря на страхи, скоро проход был готов, и по нему будто по лесной просеке, поспешая, бегала шлюпка. Люди высаживались на берег, и мореход Петр Верхотуров смог облегченно вздохнуть. Обычный для этих мест ветер, что вблизи Охотска определили бы штормовым, здесь посчитался за удачный, легкий бриз. Любую минуту он мог превратиться в жесточайшую бурю и разнести скромный шитик в щепки. Высадка на берег в этих водах самая опасная часть плавания. Тому способствуют подводные и береговые скалы, каменные островки, косы и в дополнение резкий переменчивый ветер с плохой видимостью из-за бесконечных туманов.

Небольшой шлюп челноком сновал от шитика к берегу, перевозя имущество без разбору. Из-за его крошечных размеров это занятие казалось бесконечным.

Погода, порадовав путешественников, стала меняться. С начало туман застил округу. Ближе к вечеру стал рассеиваться. Точнее он становился более прозрачным и значительно мокрее. Это уже не туман, но и не дождь. Видимых капель не падает, а одежда намокает на глазах. Остров как бы мягко знакомил новоселов с привычной для него погодой. Свинцовые тучи уже появились над горизонтом, предвещая худшее.

Емельян Басов приметил среди промышленников иеромонаха. Димитрий, как и все занимался разгрузкой судна.

– Что монах? Уже лицезрел свою будущую паству? – не удержался он от колкого замечания.

Димитрий непонимающе взглянул на передовщика. А тот засмеясь продолжил:

– Ведь кроме животины неразумной на этом острове никого нет!

– Остров большой и изобилует зверем! Не может того быть, что бы алеуты не проведали этих мест.

– Этот народец! Алеуты! Зело любопытный! Ежели бы тут кочевали, непременно уже объявились! – к досаде монаха заявил Емельян. – Видать далеки острова, не доступны для дикарей!

– На все воля Божья! – смиренно произнес Дмитрий. – А пока буду заниматься покаянием и просвещением русской души.

Но разговор пришлось прекратить. У Басовы возникли проблемы требующие спешного его вмешательства. Некоторые промышленники вознамерились отправиться на промысел бобра, прекратив разгрузку шитика.

Емельян давно уже смекнул, что промысловую братию держать должно в покорности, иначе дело не сладишь, и артельных людишек загубишь.

– Всем работать! – остановил он самых ретивых. – Промышлять опосля будем.

– Людей довольно и без нас! Пускай молодежь таскает, а мы тем временем места проведаем, – отозвался один из смутьянов

– Успеете проведать! – наступил на него Емельян. – Сейчас шитик надо разобрать да в укромное место снести. Шторм в раз может налететь, и сломать лодию, а то и вовсе в море унести!

Слова и тон передовщика подействовали на промышленников, но, тем не менее, Емельян добавил на будущее:

– Ежели кто супротив моей воли пойдет, пая лишу и прогоню прочь из артели. А то и на остров-камень свезу, да там брошу в наказание!

И действительно! Опасность потерять судно была велика. Шторм в этих местах явление частое, налетает внезапно, а лишиться судна посреди океана дело страшное. Оттого и шитик строили, чтобы разобрать на зиму и сохранить должным образом.

Мужики в артели подобрались работные и дело ладилось. Шитик был разобран на доски, и в виде штапеля, удобно расположился на безопасной площадке под защитой скал. Для сбережения закрыли шкурами и обложили камнями. Лежать ему здесь до следующей осени, когда закончив сезон ватажники соберутся восвояси.

Ночью разразился шторм. Остров показал пришельцам весь свой нрав. Ветер сносил все, что вставало на его пути. Всю ночь огромные волны высотой сажень в десять закипая на рифах, обрушивались на берег острова. К утру все затихло, и туман вновь привычно покрыл остров. Эту первую ночь русские провели в небольшой пещере, что обнаружили в прибрежных скалах.

Пока удача сопутствовала этим первым русским на острове Беринга. Отныне он становится первой базой перед броском на дальние Алеутские острова.

***

До конца августа артельщики обустраивались. Ни о каких избах и зимовьях не могло быть и речи. На пустынном острове не просто сложить избу. Строевого леса нет, а другие жалкие лачуги снесет ветер. Строили землянки основательно врываясь в землю. В место леса использовали плавни, что собирали по всему берегу. Благо его здесь в достатке, а шторм поставляет с удивительной регулярностью.

Отстроили поселок возле Старогаванской речки. Прозрачная добротная вода возле жилья многое значит, да и рыбу промышлять завсегда можно. Русские разместились в двух землянках у реки, чуть выше устья, а вот коряки близь морского берега, и на свой лад, с лазом через крышу. Ну, это кому как привычнее.

Большое внимание пришлось уделить сооружению лабазов. Для зерна и порохового зелья соорудили, землянку надежно укрыв ее среди скал. Тут от сырости сберечь надобно, а вот все прочее пришлось хоронить в лабазах в сажень от земли.

Местный песец оказался зверьком несносным. На острове они повсюду и чувствуют себя абсолютными хозяевами. К прибывшим людям не проявили ни страха, ни уважения. В общем отношения с людьми не задались. Наглый вороватый характер единственного островного аборигена пришелся им не по вкусу.

Внешне, командорский песец несколько отличался от своего собрата с материковой тундры. В летний период это вовсе никчемный зверек совершенно гадкого, грязно непонятного цвета. Линялый, он выглядит весьма скверно.

Хоть это и странно, но на острове совершенно отсутствовали всякие грызуны, что в тундре являются основным пропитанием для песца. У здешнего рацион значительно солиднее. Гибель морского зверя не редкость на островах, на пиршества писец собирается целыми стаями. Но и кроме того, море во время отлива предлагает неплохое пропитание, а для самых отчаянных зверьков изысканное лакомство, яйца и птенчики на каменных гнездовьях.