Больные души

Размер шрифта: 13

韩松

医院

This edition published by arrangement with The Jennifer Lyons Literary Agency, LLC and Synopsis Literary Agency

Cover design by Will Staehle

Перевод с китайского Кирилла Батыгина

* * *

Пролог. Красный крест на Красной планете

Суть любого путешествия заключается в том, что ты едешь именно куда-то, а не пускаешься в путь бесцельно. Вот и у космической миссии «Махамаюри»[1] был весьма определенный пункт назначения: Марс.

Аппарат пролетел 324 дня и 25 миллионов километров от Земли и наконец вышел на орбиту Красной планеты. Двухрежимный ядерный двигатель сбавил обороты, и космический корабль вошел в зону притяжения Марса.

Командир еще раз оглядел парившие по отсеку в россыпь, как стайка белых мышей, человекоподобные агрегаты. Это были частично механизированные живые организмы, в головах которых роились бактерии.

Генно-модифицированные микробы, имплантированные в металлические черепа, сцепляли воедино электронные нервы, которые не только задавали направление и скорость движения агрегатов, но и позволяли полулюдям посредством биохимического программирования имитировать состояние, похожее на медитацию. Эти квазироботы во время полета пребывали в состоянии отрешенной квантовой сосредоточенности. Благодаря этому у агрегатов возникало некое подобие сознания, дававшее им возможность вступать в контакт с «потусторонним миром».

Передовые полуфабрикаты, которых некоторые считали залогом светлого будущего всего человечества, выполняли функции исследовательских зондов. Им предстояло искать на Марсе Будду.

Но руководил на корабле по-прежнему человек из плоти и крови: Гусин – посвятивший многие годы самосовершенствованию буддийский монах.

Наука прогрессировала непрерывно и достигла того уровня, когда было сделано в самом буквальном смысле чудесное открытие: везде и повсюду в космосе обнаруживается Будда.

Организовать полет «Махамаюри» получилось только после того, когда было объявлено о полном окончании всех мировых войн. «Махамаюри» стала первым после возобновления программы космических исследований кораблем, который покинул Землю и отправился доставлять партию груза в другую часть Солнечной системы.

В войнах сгорели все империи прошлого, и им на смену пришли новые гиганты: Индия, Непал и прочие страны. На них и легла задача править миром. Началось возрождение буддизма, который, выйдя далеко за пределы Гималаев, стал религией новой эпохи. Человечество переформатировало все идеологические и материальные основы бытия.

Помимо командира на корабле было еще два космонавта помладше, его ученики: 22-летний Чжифань и 18-летняя Жунянь[2].

Гусину, для того чтобы погрузиться в состояние глубокого созерцания, никакие вспомогательные средства не были нужны. А вот Чжифань и Жунянь пока что не могли обойтись без помощи. В течение полета, продолжавшегося почти год, им приходилось то и дело подключать мозги и тела к машинам, чтобы ощутить все те чувства, которые приходят с отрешенной сосредоточенностью. Так молодежь готовилась к встрече с Буддой.

Еще в 2413 году по буддийскому календарю корабль «Аполлон» совершил посадку на Луне. Много времени утекло, а людям так и не удалось обнаружить Будду ни в одной из космических экспедиций. Впрочем, никогда еще в прошлом никто не преследовал в космосе каких-либо целей, способствующих достижению прозрения.

Марс – планета, просуществовавшая в полном безмолвии долгую вечность. Именно Красная планета во всей Солнечной системе была наиболее близка к Земле по всем параметрам.

Будда за последние 2500 лет являлся на Землю лишь единожды. Больше там его никто не видывал. Пройдя преисподнюю и чистилище мировых войн человечество преисполнилось надежд на повторное пришествие Будды. Однако, по всей видимости, этому не дано было свершиться на Земле.

Разработанный Индийской организацией космических исследований и Индийским технологическим институтом в Канпуре на основе технологий квантовой запутанности зонд для исследований дальнего космоса обнаружил за пределами Земли многомерное пространство, в котором, как утверждалось в отчетах, «существовало нечто, подобное божественной силе и подающее сверхъестественные признаки жизни». Возможно, это было свидетельством присутствия Будды.

Было выдвинуто предположение, что наибольшую ценность для исследований по этому направлению среди планет земной группы представлял Марс. Но пилотируемые корабли или беспилотные зонды направились и к другим планетам, а также кольцам астероидов и даже крайним пределам Солнечной системы и много дальше. Столь великую миссию воспели не в одном произведении верующие деятели искусств на Земле.

Во время полета молодые космонавты ощущали воодушевление. Чжифань поинтересовался:

– Наставник, а с чего это Будда решил отойти от земных дел?

Не он первый поднимал этот вопрос. Гусину уже многократно приходилось на него отвечать. Но наставник всегда охотно делился с учениками своими соображениями. Ведь такие рассуждения – сами по себе упайя, средство, которым учитель подводит подопечных к просветлению.

Гусин начал рассказ:

– Когда принцу Сиддхартхе Гаутаме Шакьямуни было 17 лет, его отец Шуддходана избрал сыну в жены Яшодхару, деву, лик которой был столь же прекрасен, как и ее помыслы. Принц, прожив столько лет на земле, выказывал прилежание в овладении благами воздержания, созерцания и мудрости и подавлял в себе яды неведения, жадности и ненависти. Перед лицом мирских забот его душа оставалась чиста, подобно цветку лотоса, который никакая грязь и скверна вовек не запятнают. По достижении 19 лет Сиддхартха ощутил, что слишком долго не покидал дворцовых покоев, и возжелал выйти за их пределы, чтобы в свое удовольствие погулять снаружи. С этой просьбой сын явился к отцу. Шуддходана согласился отправить принца на прогулку по саду, но только в сопровождении многочисленных чиновников и придворных дам. И еще наказал одному особенно мудрому сановнику, чтобы тот неотступно следовал за принцем и давал ему необходимые наставления.

Сиддхартха сначала посетил сад у восточных врат, и на пути ему попался старик, худой, как хворостинка, с седыми волосами, с испещренным морщинами лицом, с горбом на спине, со скрученной талией, с посохом в руке. Двигался старец с большим трудом, и вид его вызывал всеобщие сочувственные вздохи. Принц спросил: «Кто это?» Сопровождавший его сановник ответил: «Ваше высочество, это состарившийся человек». Принца этот ответ глубоко тронул, в сердце у него закралась тоска. Каждый человек на свете вынужден мириться со страданиями преклонного возраста. Нельзя ли людей как-то избавить от них? После некоторых размышлений принцу так и не пришло в голову средство, которое было бы способно побороть старость. Прогулка сразу лишилась всей своей прелести, и принц попросил отвести его обратно во дворец.

Минуло несколько дней, и принц Сиддхартха вновь потребовал организовать выход в свет. На этот раз он отправился к южным вратам, где обнаружил больного человека, лежавшего на обочине дороги в мучительных терзаниях. Его вид вызывал лишь нестерпимую жалость. Принц вновь спросил: «Кто это?» Сановник ответил: «Это больной человек». Принца ужаснул этот страждущий. Тело наше сформировано из земли, воды, пламени и ветра. И когда эти начала оказываются не в ладу между собой, человека одолевают всевозможные хвори. Причем страдания доставляют не только тяжелые недуги. Легкие недомогания вроде головной или зубной боли могут быть ничуть не менее невыносимыми. Можно ли как-то избавить людей от болезней? Принц опять задумался и вновь не придумал какого-либо средства, которое могло бы избавить человека от боли. Раздражение его высочества не знало конца. Вновь он почувствовал, что прогулка не в радость, и вновь он возвратился к себе во дворец. Издревле поговаривают: «Лишь когда болезнь настигает наше тело, мы ощущаем боль, а пять страстей[3] сбивают нас со здорового пути». И в этих словах есть свой резон.

В третий раз принц обратился к отцу с просьбой дозволить ему покинуть дворец. В сопровождении вереницы чиновников и придворных дам Сиддхартха добрался до западных врат, перед которыми как раз проносили тело мертвеца. Из покойника изливались гной вперемешку с кровью. От тела исходила страшная вонь. Скорбь одолевала посторонних при виде горько плачущих родственников почившего. Кончина происходит, когда составляющие тело четыре элемента расходятся в разные стороны. Тело тогда одолевают многие сотни мучений, и жизнь покидает человека. Представьте, что происходит, когда с быка сдирают заживо шкуру или с еще здравствующей черепахи отдирают панцирь. За печальным зрелищем было мучительно наблюдать. Принц вновь спросил: «Что это?» Сановник ответил: «Это умерший человек». Принц вновь задумался. Все люди, населяющие этот мир, рано или поздно будут вынуждены столкнуться со смертью. Конечная гибель – рок, которого никто не избежит.

На четвертый раз принц отправился к северным вратам. Вдруг перед его высочеством предстал державшийся величаво, с виду благочестивый и нравственный шрамана – странствующий монах. Одет он был в кашаю – одеяния цвета коры деревьев. В одной руке монах сжимал чашу для сбора податей, в другой – посох с кольцами из металла, которые звякали при ходьбе. Монах шел безмятежно своей дорогой. У Сиддхартхи при виде этого человека возликовало сердце. Почтенно сложив ладони перед грудью, принц поинтересовался у шрамана: «Что вы за человек?» Ответ: «Я – бхикшу». Принц уточнил: «А что делают по жизни бхикшу?» Шрамана пояснил: «Бхикшу – это монах, отошедший от всего мирского и посвятивший себя самосовершенствованию, чтобы найти свой путь. Отвергнувший все мирское мыслит лишь о самосовершенствовании и тем самым получает возможность освободить и себя, и все живое от страданий рождения, старения, болезни и смерти».

Услышав это, принц задумался. А ведь и он хотел разрешить основополагающие страдания рождения, старения, болезни и смерти, которые связывали все живое. Монах прекрасно облек эти помыслы в слова. Сиддхартха хотел было обратиться к шрамане за наставлениями, но того и след простыл. Принц испытал от исчезновения мудреца и печаль, и радость. Печаль – потому что ему было еще о чем спросить монаха по поводу пути к самосовершенствованию, а тот вдруг скрылся в неизвестном направлении; радость – потому что он обнаружил возможность избавления человечества от страданий старения, болезни и смерти. Воодушевленный принц вернулся во дворец.

Обойдя таким образом врата на всех четырех сторонах дворца, принц повстречал муки старости, недуга и гибели, а также ушедшего от мирских дел бхикшу. Все эти видения ниспослали небесные божества, чтобы помочь принцу уйти от мира и стать Буддой. Такова была воля судьбы.

На том Гусин довел заученную назубок притчу до конца и с таинственной полуулыбкой поглядел на Чжифаня и Жунянь.

– Так он ушел от мира и начал самосовершенствоваться, чтобы спасти всех от старости, болезней и смерти? – Такие вещи Жунянь всегда говорила с наигранным донельзя придыханием.

– Ну да, мы же не первый раз об этом слышим, – заметил Чжифань.

– Вот только… Медицина позволила нам обойти все эти три страдания. Тогда к чему нам искать Будду? – Жунянь охватило явное недоумение.

– Хороший вопрос, – признал Чжифань. – Того больного, которого Будда повстречал, мы бы сейчас вылечили вмиг. Наши высококлассные больницы лечат всех и продлевают дни старикам. Что же касается смерти, то и с ней мы вроде бы сможем разобраться благодаря науке и технологиям.

Верно говорил ученик. За счет геномики удалось взять под контроль абсолютное большинство заболеваний; а возможности регенерации и замены органов достигли того уровня, что, в сущности, люди уже обрели долголетие. Следующим шагом должно было стать единение с искусственным интеллектом, которое сулило человечеству бессмертие. Сознание умирающего человека можно было отсканировать и загрузить в механизированное тело. Тем самым жизнь и смерть действительно обратились бы в вечный круг перевоплощений и перерождений.

Но вслух Гусин ничего не сказал на замечания подопечных. Он всматривался в раскинувшийся за стеклом иллюминатора Марс, походивший на раскрывавшийся посреди бездны красный цветок лотоса.

Вплоть до недавнего времени люди смотрели на эту планету совсем иными глазами. Издревле все говорили о Марсе только в связи с «каналами», которые кто-то предположительно проложил на его поверхности. Потом все внимание переключилось на научные исследования, терраформирование и колонизацию космоса. И вдруг здесь решили искать Будду…

У Жунянь возник еще один вопрос:

– Наверно, главное – упорно учиться и верить в лучшее. Ну и набираться жизненного опыта. И настанет день, когда везде и всюду можно будет увидеть всеобще почитаемого Будду. У каждого человека в сердце хранится истинная таковость. Но большинство людей еще не прозрели и все еще остаются жертвами пустых метаний. К чему тогда лететь далеко в космос, искать то, что нам нужно, в столь далеких пределах?

Девушка полагала, что вся эта поездка была скорее перфомансом, чем научной экспедицией. Да, религия и искусство – неразрывно связанные вещи. Но Жунянь все равно ощущала неясный трепет от всей этой затеи.

Предпочитая не вдаваться в такие тонкости, Чжифань ответил ей вопросом на вопрос:

– А почему принц Сиддхартха не остался совершенствоваться у себя во дворце? И зачем монаху Сюаньцзану[4] потребовалось преодолевать многочисленные опасности, чтобы заполучить в Индии сутры?

У Жунянь на глаза навернулись слезы.

К тому моменту андроиды уже пробудились. Микробы у них в головах телепатически подключились друг к другу и принялись с жаром обмениваться откровениями, почерпнутыми во время медитации. Вскоре разгорелся нешуточный спор: получеловеки не сошлись во мнениях о том, какие истины заслуживали доверия. В прежде безмятежном космическом корабле запахло порохом дискуссии.

«А могут ли искусственные люди стать Буддами?» – подумала про себя Жунянь.

На все происходившее в каюте безмолвно взирала со своего портрета одноликая и четырехрукая Махамаюри. Восседала она на золотистом павлине. В руках богиня держала цветок лотоса, цитрон, гранат и перо павлина. Каждый из предметов воплощал определенное качество: лотос – почтительность, цитрон – дисциплину, гранат – удачливость, перо павлина – освобождение от бед.

Махамаюри – олицетворение Вайрочаны. Вайрочана – абсолютное проявление духовной сущности Будды – располагает двумя добродетелями: поглощением и переубеждением. Эти способности материализованы в форме двух драгоценных престолов: трона белого лотоса, который обозначает готовность всегда проявлять милосердие, и трона синего лотоса, который символизирует обуздание всех страданий.

По скромному мнению Жунянь, вполне возможно, именно Махамаюри выступала навигатором, который не позволял кораблю сбиться с намеченного пути.

Накрутив пятнадцать кругов вокруг Марса, Чжифань вывел корабль на перицентр в 450 километрах от поверхности планеты и начал снижение. Они вошли в разреженную атмосферу Марса.

Местом посадки было избрано плато провинции Фарсида в западном полушарии. Чжифань вклинился в перебранки андроидов и выпустил их наружу. Полуавтоматы-получеловеки сразу перешли в рабочий режим и либо полетели вперед, к небу, либо устремились вниз, к земле. Зонды ринулись искать следы Будды.

Сущность, которую посчитали за Шакьямуни, вероятно, нашла пристанище на одной из скал Марса. Но «увидеть» ее нельзя было ни живыми, ни механизированными глазами, только «аккумулированное сознание», возникшее благодаря слиянию андроидов и живой материи, могло зафиксировать присутствие богини.

Космонавтам открылся «другой берег существования» – опустошенный и безмолвный. Красный песок был усеян мелкой галькой. Повсюду высились вулканы и зияли кратеры. Над неровным рельефом нависло, подобно огромному зонту, розоватое небо. Со времени посещения этих краев первыми зондами прошло очень много лет. Марс вроде бы не изменился, но в то же время выглядел не таким, как прежде.

Встав на замершие в неподвижности камни всех возможных размеров, Гусин принюхался. Не это ли дыхание Будды? Командиру припомнился Даошэн, буддийский монах эпохи китайской династии под названием Восточная Цзинь[5]. Даошэн долго учился и постиг многие тайны буддийских предписаний. Монах полагал, что «все живое способно стать Буддой». Более того, он заявлял, что даже «нерадивый в вере может стать Буддой». Скандальная мысль по тем временам! Догматики объявили Даошэна еретиком, желающим ввести народ в заблуждение, и изгнали его из духовенства. Однако Даошэн не изменил своему учению. И тогда он избрал себе в слушатели камни и начал им проповедовать свои заветы. Дойдя до принципа, что даже неверующему дано стать Буддой, Даошэн обратился к камням: «Отвечает ли то, что я говорю, велению сердца Будды?» И камни все как один одобрительно закивали. Отсюда, кстати, афоризм про человека, который говорил так красноречиво, что смог растрогать даже твердые камни. Лишь позднее трактат «Нирвана-сутра» попал на юг Китая, и только там монахи смогли по достоинству оценить проницательные мысли Даошэна.

Камни на Марсе вроде бы тоже скучились и ждали поучений от Будды.

Группка андроидов прибыла в низину, напоминавшую по форме овраг. Считалось, будто это все, что осталось от высохшей реки. Поверхность Марса некогда была испещрена потоками воды. Отложения, оставшиеся от них, можно было наблюдать на промерзшем грунте. Более того, в некоторых местах обнаруживалась даже жидкость.

Отдельные зонды направились к укрытыми покровом снега вулканам и кратерам. И на Марсе когда-то была жизнь – это непреложный факт. Причем весьма вероятно, что на скалах и под снегом еще сохранились какие-то бактерии.

Современные буддологи полагают, что Будда приходит в мир вследствие заурядной эволюции обыкновенных организмов. Жизнь всему на Земле дали бытовавшие в океане устойчивые микроорганизмы, в которых начали сами по себе, чисто по законам химии, размножаться элементарные частицы. И вот, после неизвестно сколько продолжавшихся бесчисленных перерождений, была достигнута – очень поступательно – некоторая ступенька в процессе эволюции, и – вовсе даже не вдруг – сформировались все благоприятные условия для того, чтобы жизнь превзошла саму себя и вышла за известные рамки. Это как в китайском традиционном театре, когда артист резко меняет заранее заготовленную маску и по мановению руки неожиданным образом преображается, являя всем созерцающим его магию перевоплощения. Эволюция – вот действительно самое чудесное из всех чудес вселенной.

Когда Чжифань и Жунянь представляли себе, что все в мире – самое возвышенное и самое низменное, самое благородное и самое жалкое, самое благообразное и самое безобразное, самое приличное и самое отвратительное – в конечном счете способно преобразиться в Будду, у них все внутри трепетало, словно им в самое сердце загоняли серебряные иглы для акупунктуры.

Однако, исходя из всех имеющихся свидетельств и доказательств, за всю историю к человечеству прозревший снизошел лишь один раз. А потому вероятность появления второго подобного существа была невероятно мала.

И все же теория причинности, выработанная в рамках восприятия эволюции с позиций религии, указывала, что появление Будды в полной мере вписывается в принципы естественного отбора и выживания сильнейших. Так что даже если многие тысячи поколений в поте лица посвящали бы себя вере и самосовершенствованию, отсутствие должных условий свело бы все их жертвы в ничто или даже привело бы к тому, что все их усилия были бы на благо лишь нечисти, царившей в других учениях.

Вся тягость жизни заключается в том, что стать Буддой – крайне тяжелое занятие. Допустим, что на Марсе остались некоторые проявления жизни. Но эти реликты столь малочисленны и слабы, что приходилось задаваться вопросом: а смогут ли они вообще произвести на свет хоть что-то, уже не говоря о Будде?

Земля – прямая противоположность Марсу. На поверхности нашей планеты жизнь проявлялась в самых сложных формах. Возьмем для примера многочисленное царство насекомых. Одних жуков насчитывается где-то триста тридцать тысяч видов. Многие жуки в течение своего жизненного цикла питались одними цветами, что вынуждало потомков против собственной слабой воли эволюционировать в иные формы. Вот, собственно, как мы и получили то диковинное разнообразие животного мира.

И все же – при всем этом богатстве фауны – нашелся лишь один вид зверей, которому в конечном счете суждено было стать человеком. А из несметного количества людей, которые вступали на Землю, лишь один смог стать Буддой. И не так давно эти же «венцы творения» учинили на Земле очередную мировую войну, в которой почти что полностью истребили друг друга, едва избежав Судного дня.

Есть крылатое выражение: «если мое бренное тело не использовать в нынешней жизни для обретения освобождения, то в какой жизни мое тело обретет освобождение?» Эта фраза как раз свидетельствует о том, что жизнь необычайно трудна, а жизнь существ сущих – весьма ценна.

Пройдя через все эти невзгоды и достигнув некоего баланса, человечество все же переключило свой взор с Земли на необъятный во времени и пространстве космос. Ситуация тонкая: во Вселенной – великое множество миров, которые могут вмещать в себя огромное количество Будд, бодхисатв и людей, заключенных в шесть кругов перевоплощений. Все они, в теории, должны были быть распределены по иным пространствам, отличающимся от четырехмерных пределов, которые знакомы человеку, или же в мирах более высокого измерения. А если здесь еще учитывать параллельные вселенные, то пространство для поисков становится бесконечным. Каждый отдельный мир скрывал в себе неизвестные опасности, а также неизведанные сокровища. Несметное число миров позволяло надеяться на некоторую возможность появления Будды в одном из них.

Снова обращаемся к древним премудростям: «Смотрит Будда в пиалу воды и видит в ней сорок восемь тысяч живых существ».

Если бы на каждом небесном теле, где есть жизнь, появился бы хоть один прозревший, то число Будд могло бы быть неиссякаемым.

Кроме того, стоило принимать во внимание, что познания человека по поводу жизни весьма ограничены. А потому Будды в бесконечном пространстве и времени могли быть распространены сверх наших самых смелых ожиданий.

Еще до последней войны ученые смогли разыграть в лаборатории весь процесс эволюции с одной каплей нефти, показав, что даже химическая субстанция, начисто лишенная жизненных систем, может преобразовываться и эволюционировать. Тем самым было подорвано предубеждение, будто эволюция осеняет лишь живые организмы.

Выдвигались предположения, что во вселенной могли быть потоки энергии, способные породить некое сознание, и что даже некоторые светила могли быть специфическим видом живых организмов. То есть в Галактике где-то потенциально существовали материи, похожие на наши нейросети. Могли ли такие независимые и внутренне непротиворечивые существа трансформироваться в Будду?

В общем, цели исследования космоса вовсе не ограничивались посещением таких планет, как Марс, где в перспективе могла существовать жизнь. Будда мог быть везде.

Если прозревшие действительно существовали, то они вели так называемое «утонченное бытие». Ведь как только Будда приходит в этот мир, он способен превосходить все естественные феномены и даже материальные оболочки. Будда же – и «пустота», и «ничто».

Что же касается рядовых верующих, их жизнь вдобавок предполагает и некоторые материальные основы, в том числе плоть и кровь, в которые облечены все представители рода человеческого. Сколько бы быстротечным ни было наше бренное существование, из него надлежит извлечь максимальную пользу. «Тело человека столь же тяжело обрести, как цветок у фикуса». И еще: «единожды утрачивая человеческое тело и десяток тысяч раз его не вернешь». Даже в век долгожителей нельзя проявлять леность или неосмотрительность. Как раз наоборот, ценность медицины заключается в том, что она дает нам больше времени не предаваться лени и расхлябанности.

Гусин ощущал сильное воодушевление при мысли, что существование всего человечества вверено в его руки, и про себя он возносил хвалу современной медицине.

Молодость командира пришлась на разгар мировой войны. Бактериологическое оружие лишило Гусина обоих родителей. Юношу успели вовремя откачать подоспевшие медики. Неизвестно, в кого он обратился бы после преждевременной смерти: в голодного духа[6] или дикого зверя. Нельзя было исключать ни тот, ни другой поворот Колеса бытия[7]. После этого спасения Гусин вверил себя благости Будды.

Современная буддология подробно рассуждает на тему того, что «искусство врачевания есть благо». С точки зрения Гусина, медицина способствовала искоренению болезней и долголетию, но все же ее следовало отличать от полноценного превращения в Будду. Хотя, и это отрицать нельзя было, чтобы стать Буддой, человеку действительно нужно позаботиться о первооснове: здоровье. Есть легенда, что человек, испытывавший сильное недомогание, уединился в пещере где-то посреди Гималайских гор, просидел там безвылазно многие месяцы и, так и не прозрев, умер от запущенной простуды. С другой стороны, медицина скрывает в себе безграничный потенциал к проявлению милосердия и сострадания. Разве этого недостаточно, чтобы поставить ее в один ряд с заветами и заповедями буддизма?

Причину безустанных поисков людьми инопланетян можно связать с ощущением того, что жизнь дается нелегко. А вдруг у внеземных цивилизаций медицина достигла такой степени развития, при которой у них появляется гораздо больше прозревших?

Корабль прорезал звук сигнализации. Чипы зрительной коры судна выдали изображение, полученное от андроидов. Те, сгрудившись в большую стаю, неслись в сторону горы Павлина – щитовидного вулкана. Возвышенность покрывал купол алого тумана. Куда летели машины, было непонятно.

– Нашли Будду? – взволнованно спросил Чжифань.

Ответом послужили страшные крики андроидов. Сигнал прервался.

– Что там случилось? – В голосе Жунянь звучала тревога.

Гусин же утвердился во мнении, что космос по-прежнему был вместилищем не только Будды, но и непредсказуемых опасностей. Человечество давненько не заглядывало в этот край света, а вселенная в своем изменчивом коварстве была лишь отражением внутренней склонности человека к заблуждениям и искушениям.

На мониторах корабля промелькнула какая-то тень, силуэт, который сразу же испарился в дымке. Только при обработке изображения удалось разглядеть, что предмет походил на птицу, а точнее – летательный объект, сильно напоминавший павлина.

– Откуда такие штуки на Марсе? – Кровь отлила от лица Жунянь, будто ее уложили на операционный стол и подсветили яркими лампами. Девушка с самого начала питала сомнения по поводу задумки слетать на планету, слишком близкую по всем качествам к Земле. Может быть, Нептун был бы более подходящей целью.

– Так может, это Будда и есть? Быстро двигается. Как бы нам с ним пересечься? – Чжифань демонстрировал и полную сосредоточенность, и бурное ликование.

Махамаюри продолжала молча созерцать экипаж корабля со своей картины.

В сердце Гусина воцарилась скорбь. Ведь для того, чтобы найти Будду, самое главное – отказать себе в самом желании встретиться с Буддой. Вот почему им потребовались андроиды с бактериями вместо мозгов. Только таким аппаратам было дано отстраниться от собственного «я», которое связывает человека по рукам и ногам. И здесь скрывался даже больший парадокс. «Махамаюри» отправили в космос с весьма конкретной целью. Любое путешествие оборачивается провалом, если оно имеет заданную конечную точку. Отправление в путь с детально проработанным планом и однозначно избранным маршрутом, не допускающим никаких корректировок, – наивысший абсурд. Как только превращение в Будду становится целью, то человек лишает себя возможности стать Буддой.

Будучи командиром этой миссии, Гусин отлично все это понимал, но сказать об этом вверенным его заботам послушникам не мог. Вместо этого он приказал лететь к тому месту, где недавно побывали андроиды.

Корабль завис над горой Павлина, на высоте четырнадцати с лишним километров над поверхностью Марса. Пролетев сквозь густую пелену тумана, тайконавты увидели на крутом обрыве какие-то строения. Это была группка огромных конструкций мутно-белого цвета, напоминавшая скопление множества гарнизонов. Остатки полуразрушенных стен вздымались, как редкие клыки в пасти брошенной собаки.

Неужели и на Марсе строили цитадели? Это подумал про себя Чжифань. И у марсиан была своя Джетавана?[8]

На высоком сооружении, напоминавшем сигнальную вышку, виднелся странный предмет: монументальная красная крестообразная металлическая рама, встревавшая в ало-рыжее марсианское небо, будто желая его вобрать все в себя.

Штука эта напоминала упрощенную, подрезанную свастику – многозначительную розетку, к которой часто обращаются в буддизме.

Руины простирались во все стороны. Над ними зависла тишина. Ни одного следа чьего-либо присутствия.

Жунянь нахмурила брови. Ей показалось, что произошла какая-то нелепая ошибка.

– Больница… Это руины больницы, – с едва заметным волнением заметила она. Как заходящее солнце тонет в океане, так и образ Колеса бытия плотно засел в мыслях девушки.

– Точно. По всем признакам больница. Такая же, как те, что на Земле. Это не храм и не обитель, – заметил Чжифань.

Корабль приблизился к зданию. Датчики вывели на экраны поломанные вещи, лежавшие среди развалин: стеклянные сосуды и бугорки, похожие на эмбрионы павлина и, судя по всему, давно мертвые. Уродливые зародыши являли невооруженному взору все свои почерневшие внутренности.

– Амитабха… – Гусин молитвенно сложил руки перед собой.

У подножия скалы валялись разбившиеся от падения с высоты андроиды. Искусственные органы от встречи с землей разорвало на части и разбросало во все стороны. «Кровопролитная бойня», – подумал Гусин. Будто явившееся из пустоты невидимое лезвие прошлось по роботам.

Жунянь представила себе измызганный кровью операционный стол.

– Будда такое сотворил? – Чжифань не сдержался. Его вывернуло наизнанку.

Жунянь удрученно разглядывала красный небосклон Марса. Кажется, скоро начнется песчаная буря.

Когда они пролетали над пиком горы, им навстречу устремилось множество копий того силуэта, напоминавшего птицу. Существа быстро заполонили все небо и обрушились на корабль. Раз. Еще раз. И снова. Словно бы фигурам не терпелось распотрошить им все нутро. Каюту ожесточенно трясло.

На телах недоптиц виднелось клеймо: все тот же красный крест.

Все предшествующие – и последующие – летательные аппараты, направлявшиеся к другим объектам Солнечной системы, обнаруживали и на Меркурии, и на Венере, и на Юпитере, и на Сатурне, и на Уране, и на Нептуне, и на их спутниках, и даже на окрестных астероидах руины больниц с этим самым знаком: красным крестом. Получается, везде там успели побывать и отстроить больницы люди. Но когда? И зачем?

В голове Гусина роились многочисленные догадки. Больницы же существуют для того, чтобы спасать как можно больше жизней. В этом их священное предназначение. Не явил ли себя Будда исцеленным больным?

Больницы, конечно, могли построить и иные разумные существа, прилетевшие из других галактик. Тогда человечество – отпрыски инопланетян? И все эти строения для того, чтобы среди людей проявился Будда?

Даже можно было предположить, что эти же потусторонние создания тайно посодействовали тому, чтобы на Земле прекратилась последняя мировая война и чтобы людской род себя не перебил окончательно.

Что это за существа? Покровители, которых прислал на помощь человечеству Будда? Или, может бы, они и есть Будды? И не может ли быть так, что за пределами Солнечной системы, по всему Млечному Пути да и во всей Галактике можно обнаружить те же самые картины, что открылись им на Марсе?

Или больница сама по себе и есть та форма, в которую предпочел воплотиться вернувшийся в материальный мир Будда? Больница – врата на пути к истинной вере?

А может, все это лишь иллюзия, навеянная затянувшимся космическим путешествием?

В тот же самый момент за пределы Солнечной системы готовились отправить зонды, которым предстояло пролететь гораздо дольше и дальше. Такие аппараты должны были пилотироваться ИИ. Не могут ли во время дальних странствий сложиться оптимальные условия, чтобы механические космонавты, которым, в отличие от плотских тел, нестрашны вирусы и которые не тревожатся по поводу болезней, с легкостью превратились в Будд?

Для поиска ответов на все эти вопросы, скорее всего, нужно было затратить куда больше времени, чем даже на поиски Будды. Да и стоило ли убивать на эти размышления их и без того ограниченное время? Вселенная же по большому счету не ставит перед нами каких-либо вопросов и не требует от нас определенных ответов на вопросы, которые мы не от нее слышим.

Гусин сел в позу лотоса прямо посреди рассыпающейся на части «Махамаюри» и погрузился в созерцание. А вот в мыслях Чжифаня и Жунянь пылали одни красные кресты, которые лишали молодых послушников и воли действовать, и желания размышлять.

Часть I. Прием

1. Делайте что угодно, а болеть вам у нас нельзя

Перед отправкой в командировку я попросил оплатить мне проживание в относительно роскошном отеле. Так и комфортнее, и престижнее. Плюс сервисы всякие есть. Прибыл я самолетом в город К и объявил таксисту, чтобы тот отвез меня в гостиницу Н. У меня все уже было забронировано онлайн.

Это была известная международная сеть. Снаружи гостиница выглядела просто и лаконично. Одним словом: постмодерн. Швейцар любезно помог мне с чемоданами.

На стойке меня встретили почтительными улыбками. Все располагало к почти полному умиротворению. Я оформился и заехал в номер.

Захотелось водички, и я попил из предусмотрительно выставленной в комнате бесплатной бутылки минералки.

И вскоре меня неожиданно – ничто не предвещало – охватила боль в животе. Причем боль совсем невыносимая. Я рухнул на кровать и впал в сон. И, сам не понимаю как, проспал три дня и три ночи.

Когда я пришел в себя, я обнаружил у постели двух одетых во все серое администраторш. Когда и как они пробрались ко мне в номер – неясно. Увидев, что я очухался, дамы начали осторожно и последовательно объяснять мне, что происходит. Управляющий гостиницы распорядился, чтобы меня отправили в больницу. Каким образом в гостинице прознали, что у меня схватило живот, представить себе я не мог.

К тому же на меня же была возложена важная миссия, так что я никуда не собирался ехать. Но эти дамы – на вид им было по 35–36 лет, у одной были завитые локоны, у другой волосы собраны в косу, у одной лицо было заостренным, а у другой круглым – в один голос объявили мне:

– Нет-нет, вы же больны.

Они протянули ко мне руки. Я поспешил заявить:

– Я здоров! Слегка живот болит – вот и все.

Но гостиничные дамы заверили:

– Вы точно больны. Проспали три дня и три ночи.

– А вы-то откуда это знаете?

– Так это же наша работа – знать, что происходит у нас в гостинице!

– И что, мои дела настолько плохи?

– Да, это вам не шутки. Делайте что угодно, а болеть вам у нас нельзя!

Тут до меня дошло, насколько мое положение было печальным. Я действительно заболел? Но вслух все же заметил:

– Ну раз уж ехать, то поедемте в больницу, где оказывают услуги по полису. А то я не смогу отчитаться за медицинские расходы!

Дамы откликнулись:

– Об этом даже не беспокойтесь! Мы уже все продумали за вас! Наша работа – делать все, чтобы гости были довольны.

С этим они кинулись натягивать на меня рубашку, штаны, носки и обувь, подняли меня с кровати и поволокли за дверь. В сноровке они любому встречному дали бы большую фору. Похоже, им не впервой было спасать гостей. Мне оставалось только покориться моим спутницам. Главное – чтобы мне выдали все документы для возмещения расходов на лечение. Большего мне и не нужно было.

К гостинице уже вызвали «Скорую помощь». Сели мы втроем в машину и понеслись со свистом через город К в больницу.

2. Как личная инициатива оборачивается организационным действием

Город К располагался в горах, которые опоясывала река. В этом месте людей набилась огромная куча. Сюда стекались коммерсанты всех мастей. Развлечения здесь были на любой вкус. В центре города росли высоченные деревья гинкго, на обрывах грудились дома, высоко вздымая венчавшие их остроконечные шпили-копья, словно пытаясь проткнуть небосклон. При этом над городом К постоянно висел непроглядный туман, погода в этих местах была холодной и мрачной, вечно шли дожди, повсюду было липко, скользко, мокро и влажно. Весь город представлял собой поганую мешанину.

Правда, живот у меня так болел, что наслаждаться всеми этими видами не было сил. Меня мучала только одна мысль: прибыл я с командировкой в город К, оплатила мне поездку компания Б, которой нужно было, чтобы я написал им корпоративный гимн.

По основной работе я столичный госслужащий, каждый день строчу сводные отчеты и речи начальству. В свободное время пишу еще тексты к песням. Выплескиваю эмоции в любимое дело, преодолевая скуку рутинной работы. Человек я в нашем сообществе небезызвестный, ко мне нередко обращаются с предложениями что-то написать всякие компании. Для меня это лишний источник дохода, который позволяет худо-бедно сводить концы с концами. Так, собственно, на меня и вышла компания Б.

Вот только у моего босса есть особенность: он любит втихую следить за перепиской подчиненных. Перехватил начальник письмо от компании Б, прочитал его с пристрастием и отправил меня в командировку от нашей структуры. Вот как личная инициатива оборачивается организационным действием. Впрочем, это все безынтересные детали, ерунда. Я давно привык к фортелям за много лет работы. А то, что не успел я прибыть в город К, как сразу же заболел, – вот гром среди ясного неба.

Раз уж все равно речь зашла о больничках, то стоит признать, что это заведения, с которыми я отлично знаком. Они чем-то напоминают мою контору. И то и другое – крупные организации, в обеих контролируют, когда ты встаешь и где ты живешь, что ты делаешь и как ты отдыхаешь, а заодно решают, что с тобой сделать, когда ты родился и постарел, заболел и умер. В нашей стране гражданам приходится как-то уживаться с учреждениями обоих типов.

Здоровьем я не никогда не отличался, и мне чуть ли не через день приходилось наведываться в клинику за рецептами. Конечно, как и все, я боюсь ходить по больницам, но они меня притягивают к себе, будто я намагниченный. Не получается не посещать их. В больницы города К я прежде никогда не наведывался. Это даже неплохо, посмотрим, как у них здесь все устроено. Ой, только мне же еще песню надо написать. Самое худшее – когда в разгар работы неожиданно сваливаешься с болезнью. Сразу возникает куча хлопот, а я не из тех людей, которые любят делать одновременно много дел.

«Скорая помощь» то поднималась в гору, то устремлялась вниз, то кружила, то пробиралась каким-то окольными путями. Сколько мы так ехали – я не знаю. Наконец мы все-таки доехали куда нужно. Больницу соорудили под горой, отсюда открывался вид на реку. Выглядела больница, как и город, в котором ее построили, монументально и впечатляюще. На каждом полушаге стояло по строению, на каждом шагу – по зданию, между которыми закручивались в петли галереи и проходы. Стрехи высоко взмывали вверх хищными зубцами, рыщущими, чтобы что-нибудь урвать в окрестностях. Изогнутые крыши собирались в бесконечное множество углов, словно громадная стая чумазых, но грозных диких тварей, свернувшихся калачиком, чтобы укрыться от мелкого дождика.

Доставившие меня в больницу дамы с нескрываемым облегчением объявили:

– Это наша центральная больница. Лучшее заведение в нашем городе. Самый лучший сервис для вас, уважаемый господин Ян.

И они понеслись вперед, вероятно, по давно проторенной дорожке, уволакивая меня в амбулаторное отделение.

3. Неопровержимые доказательства болезни – гарантия жизни

У меня наработан богатый опыт хождения по врачам. С одного взгляда я понял, что больница действительно была устроена недурственно. Приемная амбулаторного отделения, высокая и просторная, словно желая показать в уменьшенном виде бескрайность вселенной и вобрать в себя все разнообразие внешнего и внутреннего мира, была обильно украшена декоративными балками и резьбой. Оловянно-белый свет, поступавший непонятно откуда, заливал все это великолепие, озаряя несколько десятков растянувшихся без конца и края шеренг людей. Понятное дело: очереди на регистрацию. У всех перспективных пациентов лица были размытые, словно они все плыли вниз по медленно струящимся параллельным речушкам. Кто-то тащил с собой чемоданчики, кто-то теребил в руках табуреточки. Со всех сторон к потокам подступали, будто притоки, многочисленные очереди из больных и родных. Временами в скоплениях людей возникали мощные волны. По «берегам» через каждые три шага стояло по караульному, а через каждые пять шагов – по дежурному, все в черной униформе, с красным шевроном на рукавах и противоударными щитами в руках, точь-в-точь как у полицейских. С весьма свирепым видом – прямо огонь и металл в глазах – караульные оглядывали столпотворение, поддерживая в приемной образцовый порядок и всеобщее смирение.

Отлично. Я не раз бывал в таких местах. На сердце немного отлегло. Дамочки покопались у меня в карманах и вытащили оттуда кошелек. Одна из дам встала в конец очереди, чтобы помочь мне получить талон и зарегистрироваться, вторая отправилась на поиски знакомых, которые бы помогли нам сократить время простаивания в очереди. Колонки, установленные по всей приемной, периодически громыхали и потом затихали, давая понять, что медработники в окошках вызывали на поклон следующего человека из очереди. Выкрики смешивались с ревом, походившим на мычание коров на оживленных торгах крупного рогатого скота. Перестуки и переклички сливались во вполне звучную симфонию.

Брюхо снова дало о себе знать, и я свернулся вмиг на лавке, которую и без меня облепили, подобно многослойному рою мух, другие больные, издававшие пронзительные стоны, словно желая сообщить мне: вот и радуйся, что вовремя оказался в больнице, а то бы так и издох в гостинице, и никто бы об этом и не узнал.

Меня настиг запоздалый страх. В момент, когда смерть подобралась совсем близко, я в первую очередь думал о том, как бы отчитаться за посещение больницы. В нашей стране это, можно сказать, даже в порядке вещей. Много люду мрет не от того, что болеют, а от того, что нет денег.

Деньги – вещь важная, что и говорить. Стены приемного покоя были залеплены огромными таблицами с тарифами за различные услуги, чтобы больные знали заранее, на что подписываются. Любой посетитель сразу узнавал, сколько придется заплатить за осмотр, лечение и лекарства. Плата за прием была разной: от десяти с чем-то до нескольких сот юаней[9]. Причем каждое направление обследования было подробно расписано, так что отдельно взятого человека делили сразу на составные части: глаза, уши, нос, голову, шею, грудь, живот, сердце, печень, легкие, почки, кровь, нервы, кожу и так далее. Дальше – больше. По одной только коже человека могли проверять на всевозможные заболевания: грибок, красную волчанку, опухоли, аллергии, сифилис, проблемы с соединительными тканями или пигментацией, псориаз, волдыри и тому подобное. И цена во всех случаях была разной. Четко было прописано, например, сколько с тебя возьмут за анализ крови из пальца и анализ мочи, за УЗИ и аутопсию. Ампулы для инъекций можно было приобрести и за несколько сот, и за несколько десятков тысяч юаней. Была здесь и своя градация на койко-места: обычные койки, койки для руководящих кадров, премиум-койки и специализированные койки. Депозит на них варьировался от нескольких тысяч до нескольких десятков тысяч юаней. Даже больных предусмотрительно разделили на различные классы: пациенты по муниципальной медстраховке, сельские пациенты по кооперативной медстраховке, пациенты за счет государства, пациенты за собственные деньги, пациенты по прочим видам страховки, ВИП-пациенты и так далее. И деньги с каждого больного ожидали разные, иногда суммы отличались в разы. Больнице все равно, кто ты: мужчина или женщина. Не это главное.

Больным, только прибывшим в амбулаторное отделение, было сложно сразу сориентироваться во всех тонкостях, так что по большей части все без разбору толпились вместе, словно пассажиры, ждущие один и тот же поезд. На первый взгляд – вплоть до ощущения дежавю – могло показаться, будто приемная чем-то походила на храм предков или императорский покой. В действительности же она больше напоминала зал ожидания на вокзале, а больные – рабочих-мигрантов из глубинки, которые горели от нетерпения, боясь упустить последний рейс до дома.

В воздухе парила какая-то взвесь, от которой щипало в горле. По полу были разлиты смешивающиеся в единую лужу грязь, дождевая вода, пот, моча, плевки и рвота. А по луже плыли рекламные листовки, на которых значилось:

«СВОЕВРЕМЕННАЯ РЕГИСТРАЦИЯ – ШАНС ВОВРЕМЯ ПОПАСТЬ В БОЛЬНИЦУ»,
«ЗАПИСЫВАЙТЕСЬ НА АНАЛИЗЫ ЗАРАНЕЕ»,
«НАЙМИТЕ СТРАХОВОГО АГЕНТА И СМОЖЕТЕ ОТЧИТАТЬСЯ ЗА ВСЕ РАСХОДЫ!»

и прочие наставления. Каждые четверть часа в приемной появлялась группка уборщиц в желтых халатах, которые вычищали и уносили с собой все эти выделения и мусор.

Вдруг во все это столпотворение вклинилась платформа, на которой стояли два молодых человека, облаченных в замызганные белые робы. В руках у юношей были засаленные поварешки, которыми они звонко били в котелок, заменявший им гонг. Молодые люди оказались продавцами съестного. В меню у них были и паровые пирожки, и отвар из разваренного риса, и соленья. Глаза будущих пациентов азартно загорелись. Тележку сразу же обступила галдящая толпа, походившая на стаю разъяренных орангутанов. Каждый норовил прорваться вперед, спешно раздавая тумаки и расталкивая окружающих в грудь. Торгаши заорали:

– Че шумите? Хватит на всех!

У меня рот сразу заполнила слюна. Вспомнилось, что я три дня и три ночи вообще ничего не ел. Но если сразу по прибытии в больницу я подумал о еде, то, наверное, с аппетитом у меня все в порядке? А если с аппетитом все хорошо – я, может, и не болен вовсе? А если я не болен вовсе – на кой черт я оказался в больнице? Но если я бы не поехал в больницу, то как бы я доказал, что болен? Не докажу, что болен, – будут серьезные проблемы.

Я едва сдержал усмешку. Жадный зверь все-таки этот ваш человек. Мне еще преждевременно зариться на что-либо. Лучше уж потерпеть боль и пока что обождать со жратвой. Все-таки я не в отеле, а в больнице. Больницы существуют не только для того, чтобы лечить наши болезни, но и для того, чтобы подавлять наши соблазны.

Я поднял голову и увидел над собой огромный ЖК-монитор, который выплевывал красные надписи:

«ОТЛИЧНЫЙ СЕРВИС, ВЫСОКОЕ КАЧЕСТВО, НЕПРЕРЕКАЕМАЯ ЭТИКА, ВСЕОБЩЕЕ ДОВОЛЬСТВО».

И еще:

«ВСЕ В ЖИЗНИ СВЯЗАНЫ ОДНОЙ СУДЬБОЙ. ВСЕМ НАРОДОМ ПРЕВОЗМОЖЕМ БОЛЕЗНИ».

Этими призывами я и удовлетворился.

Прошел час с небольшим. Прискакали ко мне обратно дамы из гостиницы, размахивая над собой номерком, будто тот был сигнальным флажком. Видимо, они призывали меня восхититься их стараниями. Мне же было так больно, что я даже подняться не смог, чтобы порадоваться вместе с ними.

4. Препоручаю собственную жизнь больнице

Дамочки из гостиницы подхватили меня и потащили к стойке регистрации. Это было мое первое посещение больницы города К, и я сконфузился, словно бы меня вели на смотрины, а я сам не разобрался бы, куда соваться. Дамы тоном, от которого хотелось и орать, и смеяться, заявили:

– Да ладно вам! Все мы – больные, кто не сидит на больничных?

Я неловко буркнул:

– За меня не беспокойтесь.

Дамы, демонстрируя невероятное рвение, отправились на поиски моей медицинской карты, которая неожиданно нашлась где-то на цоколе. Я же силился понять, каким образом в больнице города, где я был в первый раз, обнаружилась моя медицинская карта. После некоторых раздумий я решил, что в этом нет ничего плохого. Все больницы под Небесами – одна большая система, все они связаны единой сетью, чтобы можно было в любой момент принимать по медицинской страховке не «своего» пациента. Конечно, современные больницы придумали на Западе, но подняли их до новых вершин именно в нашей стране.

Дамочки убежали за картой, а я остался один. Огляделся снова, обратил внимание, что помимо горячей еды в приемном покое всевозможные людишки много еще чем торговали: венками, свежими цветами, фруктами, наборами для вышивания, масками, гимнастическими тренажерами, инвалидными колясками, чистящими средствами, «утками», «пиратскими» книгами, контрафактной одеждой, просроченной косметикой, погребальными урнами, гробами, париками, женьшенем, петардами, ватными одеялами, биноклями, компасами, карманными фонариками, блокнотами, новогодними открытками, ножами для фруктов и овощей, четками, изображениями милосердной богини Гуаньинь, щипчиками для ногтей, поддержанными телевизорами, старыми радиоприемниками… На продажу было выставлено все, что только можно себе представить. Отдельно стояли лотки, где предлагалось посетить ту или иную гостиницу, снять квартиру, узнать судьбу по лицу или другой части тела, купить лекарства, подработать подставным пациентом. Из приемной получился громадный базар, где все кричало, зазывало, торговалось, плакало, вопило, разбивалось, плевалось, кашляло, задыхалось, топтало, резало, звенело, разливалось, падало, лепетало… Звуки шли нескончаемыми волнами.

И во всем этом зрелище – эх! – было что-то изумительно трогательное. Я начал приглядываться к больным, дожидавшимся очереди. Здесь были люди всех возможных видов. Внимание сразу приковывали к себе пожилые посетители. Как верно замечают в новостях, у нас в стране уже возникло седовласое общество. Стариков больше, чем младенцев. Престарелые больные перед лицом всеохватывающей какофонии, которая драла барабанные перепонки, сохраняли унылое молчание. Облепленные с головы до ног пластырями или повязками старики, от которых исходил легкий аромат пыли, привыкли сносить все с бесчувствием камня. Им не изменяло самообладание. Они слушали, но не слышали весь этот шум и, завернувшись в заношенные военные шинели и задрав вверх головы, просто сидели без дела, непоколебимые, как пики священной горы Тайшань[10]. У некоторых под мышками и между ляжками виднелась паутина. Покрытые наростами руки крепко держались за медицинские карты, походившие на высохшие лимонные шкурки. Между этими «сухарями» и окружавшими их бойкими и пышущими жизнью торговцами возникал прелестный контраст.

При виде стариков в моих мыслях наметилось некоторое просветление. Памятуя, что это мое первое рандеву с больницей города К, я достал мобильный и сфоткался. Пусть останется на память.

Тут же подскочили два охранника и вцепились мне в воротник. Я хотел что-то втолковать им, но они уже занесли надо мной кулаки. Так и напрашивался встречный вопрос: к чему это все? И на каком основании вы лезете в драку? Разве здесь где-нибудь висит объявление «ФОТОГРАФИРОВАТЬ СТРОГО ВОСПРЕЩАЕТСЯ»? Правда, мне сразу пришло на ум, что раз уж я явился сюда в качестве потенциального пациента, то, следовательно, уже препоручил собственную жизнь больнице. Тогда к чему эти «любезности»? Но я все же послушно удалил фотографию.

Охранники пошли прочь, продолжая поливать меня бранью. От этой интерлюдии у меня в животе еще сильнее засвербело. Товарищи-больные присматривались ко мне. Позор и порицание таким, как я! Я поднял себя усилием воли и побрел вперед.

Во все стороны вокруг меня разбегались бесчисленные коридоры. Я будто угодил в громадный лабиринт, паучье логово без входа-выхода. Меня занесло в чужой мир, где мне лишь предстояло отыскать собственное спасение. Кое-кто из больных, похоже, уже сбился с дороги. Некоторые чуть ли не с ног валились, другие лежали в обмороке. Я неуверенно слонялся долгое время, пока не обнаружил себя перед кабинетом врача. На двери было развешено множество разноцветных фотографий – вспышки пестроты посреди серо-белого однообразия больницы. На одной фотографии был запечатлен живот. Из массива грязной плоти выпирал налившийся кровью нарост. Еще на одной фотографии виднелся обесцвеченный пищевод, меж перепонок которого лежали, подобно россыпям мелких жемчужин, комочки мяса. На другой фотографии была изображена голубоватая штука, смахивавшая на кочан цветной капусты. Исходя из красочной надписи, дополнявшей изображения, «капуста» оказалась опухолью двенадцатиперстной кишки. К чему наведываться во всякие арт-зоны, вроде комплекса 798[11] в столице, если и в больнице выставляются такие экспозиции?

Думаю, понятно, что я забрел в отделение гастроэнтерологии. У двери толпилось множество пациентов, которые непрерывно пререкались, пытаясь продвинуться вперед. Я понаблюдал за ними и понял, что ждать придется чуть ли не до смерти, да и то не факт, что врач тебя примет, а не сбежит домой по окончании смены. Я растолкал больных, вырвался вперед очереди, толкнул дверь и зашел внутрь, чем сразу навлек на себя возмущение и недобрые взгляды всех окружающих. Но при этом никто мне ничего не сказал. Все языки оставались за крепко сжатыми зубами. Наверно, предположили, что я – знакомый доктора. Так мне сослужил хорошую службу многолетний опыт хождения по клиникам.

5. Взяли с поличным

В кабинете стоял письменный стол, который обступили с трех сторон пациенты. Брызжа слюной и вырисовывая пальцами в воздухе разнообразные загогулины, они спешили втолковать каждый что-то свое сидевшему за столом врачу. Температура в комнате ощутимо накалилась, и некоторые больные снимали верхнюю одежду, обнажая животы. Один пациент втащил в кабинет традиционный пейзаж длиной где-то в два метра и пытался преподнести его доктору. Еще несколько человек выкладывали на стол врача арахис, грецкие орехи, яйца и прочие товары из тех мест, откуда они приехали. Были, наконец, и такие пациенты, которые вместе со всей родней валялись у врача в ногах и во весь голос причитали:

– Почтеннейший, дайте-ка нам талончик к вам на прием! Два месяца как ходим в больницу, а все никак не попадем к доктору!

Сам врач вроде бы ко всему этому давным-давно привык и не замечал того, что происходило вокруг него. Это был мужчина лет шестидесяти, худощавый и аккуратный, как декоративная горка в кадке с карликовым деревом. Одет он был в белый халат, под которым явственно проступали все углы тела. Причем это был именно стерильно-белый цвет, от которого в глазах становится больно, белый, как склянки, в которых заточают нечистую силу (в таких-то вещах я знаю толк). В нагрудном кармане у врача выстроились в ряд перьевые и шариковые ручки с красными, голубыми и черными чернилами и карандаши тех же цветов. Под халатом доктора виднелся костюм западного кроя и галстук. На ногах у врача блестели черные кожаные туфли. Сидел целитель посреди толпы с весьма грозным видом. Его немногословность вызвала во мне трепет. Как же он прекрасно смотрелся! К такому человеку душа сразу проникается почтением.

После затянувшейся паузы доктор наконец спросил меня:

– А с тобой-то что?

– Водички выпил… – Я говорил заранее заготовленными и отрепетированными фразами, пытался объяснить мое состояние как можно проще и четче, чтобы в моих словах не прозвучали ни жалоба, ни обвинение. Надо было произвести на врача хорошее впечатление.

– Минералка в гостинице, правильно?

– Эээ?!

А он-то откуда про это прознал? Откуда в больнице города К такие сведущие врачи? Еще подумалось, что надо было бы сразу прийти на прием с деньгами в красном подарочном конвертике. Но сделать я этого при всем желании не мог. Мой кошелек прихватили дамочки из отеля. Меня будто взяли с поличным, как вора на месте преступления. Я сразу побагровел до кончиков ушей.

– Ты не местный. – Врач объявил это с недовольным видом. Мне показалось, что я стою не во врачебном кабинете, а перед судьей в зале заседаний.

– Да, да, все так. – Парой фраз доктор сбил с меня всю спесь столичного служаки.

– Зачем пожаловал в наш город?

– Для… для того…

– Ты уверен, что выпил именно минералку?

– На-на-наверно…

– «Минералка»! «Минералка»! Да с чего ты вообще взял, что ту воду пить можно было? Ты не в себе, что ли? Ты же не за границей, а на родине!

Врач все это говорил с раздраженной миной. Да еще вынул карандаш и стал им постукивать по столу. Все-таки доктор – мастер своего дела. Едва взглянул на меня, жалобу мою не дослушал, не пощупал меня, а все равно сразу понял, в чем была моя проблема. То есть, получается, местная «минералка», с его же слов, – подделка? Хуже водопроводной воды, которую за границей можно хлебать прямо из-под крана? Не пряталась ли в той бутылке какая-то смертельно опасная бактерия? Или же, наоборот, местная водица такая хорошая, что от нее у чужаков сразу кишки скручиваются? В этом причина того, что мне так дурно? Что именно произошло со мной? И что теперь от меня ожидает доктор? Чтобы ему дали на лапу?

Я стоял в полной растерянности. Другие пациенты метали на меня полные злорадства взгляды.

И в этот конфузливый момент вдруг сильно задребезжал и сам собой открылся жестяной шкафчик, стоявший в кабинете.

6. Одному на прием к врачу идти стремно

Глянул я в сторону шкафчика и увидал тех самых дамочек, которые привезли меня в больницу. Вне себя от радости, они с трудом выкарабкались из шкафчика и триумфально вручили мне драгоценную вещицу, которая сулила мне спасение, – мою медицинскую карту. Похоже, через шкафчик можно было попасть на цокольный этаж больницы. Необычной архитектуры данное заведение, да и прием больных тоже – совершенно непредсказуемая процедура. Я на всякий случай потер глаза, чтобы удостовериться, что у меня не начались иллюзии вследствие болезни.

Врач слегка склонил голову в сторону дам и, никуда не торопясь, принял медицинскую карту, даже не требуя с меня заветный красный конвертик. Доктор размеренно вбил что-то в компьютер и отпечатал список назначений: анализ крови, анализ мочи, анализ кала, рентген, ЭКГ, УЗИ или, как его еще называют, Б-скан. Этот список врач передал дамам, а те без лишних слов потащили меня вон из кабинета. Огромная толпа больных, стоявших в дверях, с неприкрытой завистью наблюдала за нами. А я удосужился повернуть голову и бросить доктору:

– Спасибо. – После чего глянул на часы и с изумлением отметил, что на первичный осмотр ушла всего одна минута. В больницах течение времени как-то сжимается. Ну, или дела делаются резвее.

По возвращении в приемную нас накрыли пронзительные вопли торговцев, громыхавших с мощью праздничного фейерверка. Больные продолжали волнами омывать нас. Повсюду лежали носилки и подстилки. Кое с кем из конвульсивно брыкавшихся на земле приключалось недержание малой и большой нужды. За такими больными приглядывали стоявшие в сторонке охранники. Поддерживая меня по обе стороны, дамы с осторожностью продвигались вперед, словно в любой момент мы и сами могли безвозвратно рухнуть в бездну. Мы забили последние места в длинных очередях на оформление рецептов, оплату, регистрацию и запись. Дамы неизменно подмигивали, будто желая обнадежить меня. Я, собственно, и не поднимал шуму. Одному Небесному известно, что может приключиться с человеком в больницах нашей дорогой родины! Так что надо уметь терпеть. Но боль в животе давала о себе знать с возобновленной силой.

Не знаю, сколько времени ушло на все про все, но мы всюду записались. Мы пристроились к длинной очереди на анализы. Дамочка с химической завивкой и остреньким подбородком заявила:

– Вот видите же! Один бы вы точно не управились. – Я сразу закивал. Одному на прием к врачу идти стремно, это правда. Всегда лучше, чтобы кто-то был с тобой. Сходить в больницу – что пробежать марафон. Здесь нужны и сила, и выдержка.

Одна из дам заняла очередь, а вторая направилась со мной на заготовку анализов. Уборная оказалась настолько грязной, что туда и ступить было боязно. Прождали мы очередной час с лишним. Воззвал наконец голос:

– № 658, Ян Вэй!

Дамы сразу объявили:

– Идите скорее! Так мы еще быстрее управимся!

Они меня подтащили к окошку, где брали на пробу кровь, и окликнули медсестру. Близкая знакомая, не иначе.

Дама с косой и круглым лицом спросила:

– Что? Боитесь укола? А давайте-ка я за вас кровь сдам! – И сразу засучила рукав, показывая крепкую, как клубень ямса, играющую мышцами руку с пурпурным отливом.

Хрен ей с горы, подумалось мне, и я преградил дамочке дорогу.

– Ни в коем случае, сам как-нибудь управлюсь.

– Да разницы-то, чья там будет кровь! Ничего такого в этом нет.

– Как нет, конечно, есть!

Видя, что я стою на своем, дамы неохотно отступили в сторону.

Результаты анализов крови и кала обещали выдать часа через два. Дамы решили, что мы отлично проведем это время, делая рентген. Перед кабинетом специалиста тоже маячило много больного народу. Пациенты напряженно взирали друг на друга. Я не придумал, как можно выйти из сложившейся ситуации, но тут мне на выручку пришли гостиничные дамочки. Они меня повели на прием через задний ход.

7. В болезни нет правды и неправды

Рентгеном заведовала худощавая девушка с красивой копной золотистых волос. Она обнялась с сопровождавшими меня дамами, словно те были ей сестрами. Затем доктор повернулась ко мне:

– Стаскивайте штаны.

Мои спутницы потрепали меня по голове.

– Подсматривать не будем! – И вышли рука об руку.

Я снял брюки и остался в трусах. Собственные тонкие ноги показались мне плавящимися под знойным солнцем парочкой эскимо.

– Все снимайте! – не без кокетства крикнула врач.

Ну я все и снял. От боли в животе меня вдруг скрутило.

– Стойте прямо! – последовал очередной приказ. Стиснув зубы, я выпрямил хребет и прильнул спиной к студеной, как камень, металлической стенке. Девушку было не видать, до меня только доносились обрывистые фразы: – Голову подымите! Спину распрямите! Влево повернитесь! – Вся нижняя часть моего тела еле двигалась. К тому же ничего не было видно. Даже пальцы на руках… Но вот и это испытание подошло к концу. У меня по всему телу выступила испарина. Не успел я натянуть штаны, а врач уже заверещала: – Следующий! – На зов вошла женщина… Изможденный, я покинул кабинет. Гостиничные дамы, убедившись, что меня им вернули в целости и сохранности, задрали большие пальцы. Я же ничего не испытывал, кроме жуткого дискомфорта.

К боли в животе у меня начала примешиваться еще неизвестная колика. Эта новая мука – чудная и весьма обширная – начала опутывать меня удавкой, привязывая еще сильнее к больнице. Но я остановил себя мыслью, что это все жизнь и что стоило вверить себя в руки специалистов.

Результатов рентгена тоже надо было дожидаться часа два. Меня пока сводили на ЭКГ, а после ЭКГ – на УЗИ. Правда, в кабинете УЗИ отказались проводить исследование, заявив, что я опоздал на прием и к тому же залил в себя слишком много жидкости.

– Записывайтесь на другое время, – отсек врач.

– Какое время? – поинтересовались дамы.

– Через неделю.

– А раньше никак нельзя? Ему же еще, возможно, предстоит операция. – На лицах дам выступили маски глубоких угрызений совести. Но удалось обговорить все с доктором. Они вытащили у меня из кошелька пару банкнот по сто юаней. Врач лишь мельком глянул на деньги, но не принял их, а сказал, что только что отменился пациент, так что можно прийти на прием завтра.

До меня дошло, что доктор мне еще пошел навстречу. Из-за того, что я шел вне очереди, у других пациентов случались задержки. Кто знает, не привело ли это к опозданию на прием или ухудшению состояния – а то и смерти – других больных. Правильно ли играть чужой жизнью, чтобы спасти свою собственную?

Гостиничные дамочки обратили внимание, что я остолбенел, и заявили безо всякого стеснения:

– Благими помыслами вы никогда не вылечитесь. Больницы же – это не только технологии, это и человеческое общество в миниатюре. Смертельный исход настигает того, кто не понимает этого.

Я парировал:

– Никогда об этом не думал. Впрочем, разве я сейчас сам не пробился к доктору в кабинет? В болезни нет правды и неправды. Сначала надо позаботиться о собственном спасении. Это-то мне отлично известно. – Я поблагодарил врача. Еще одно препятствие позади.

Дамочки подхватили мое вспотевшее тело и потащили меня, как саквояж, прочь. Мы отыскали в приемном покое место, где можно было присесть, и стали ждать результаты анализов крови, мочи, кала и расшифровок ЭКГ и рентгена. Дамочка с косой и круглым подбородком, похоже, все еще злилась на меня за то, что я не позволил ей сдать за меня кровь, и вскоре исчезла из поля зрения. Со мной осталась только ее коллега с завитыми волосами и остреньким подбородком. Так мы и сидели – один мужчина, одна женщина – наедине друг с другом.

8. Излечение – вопрос веры

Время утекало минута за минутой, секунда за секундой, замедлившись, будто я уже болтался в петле. К боли примешалось смущение перед моей сопровождающей, и это чувство распустилось во мне пышным цветом лианы-ипомеи.

Вслух я предположил, что дамочка с завитыми волосами и остреньким подбородком тоже может вскоре покинуть меня. Я вполне мог управиться и сам по себе.

– Да как так можно! – без раздумий вскрикнула она.

– Так я же в больницах постоянно бываю. Да и моей жизни, кажется, ничто не угрожает.

– Ну а вдруг? Жизнь всякое может преподнести. Сами же только что говорили, что одному не стоит попадать в больничку.

– Так вы же и без того угробили на меня уйму времени. Мне очень неловко за это. К тому же я уже немного пообвыкся здесь.

– Вот уйду я, а после вы осуществите побег? – Ее лицо озаряли беспокойство и участие.

– Побег? – Щеки у меня горели, словно бы дамочка видела насквозь все мои тайные мысли.

– Ну конечно! Наверняка глубоко в душе только об этом и думаете. Точно: собираетесь убежать с места, где вас хотят полечить! И большинство пациентов только об этом и думает. Вы, больные, и любите, и ненавидите больницы, они вам и радость, и печаль. У меня было более чем достаточно возможностей убедиться в этом.

– Да что вы! Этого у меня и в мыслях не было! – поспешил запротестовать я. – Я же только что по собственной воле пошел к врачу! И кровь сдал, и УЗИ сделал без давления! Я люблю больницы. Для меня поход в больницу – что поездка в родные места.

– Я не виню больных за их чувства. Современные больницы обосновались в нашем городе уже давно, мы почти что срослись с ними. – Словно бы заприметив, что я что-то скрываю, дамочка вцепилась в мою руку.

– Вы в этом уверены? – пробурчал я. В общем-то, так и было. Но про себя я рассудил, что за прошедшие тысячелетия землю исходило много народу. Как же они все выживали? Я все-таки сдался под напором дамочки, не осмеливаясь огрызаться в ответ, и смиренно сидел на месте с запотевающими ладошками.

– Отлично понимаю ваши сомнения. В наше время они посещают любого. Было бы удивительно, если бы у вас сомнений вовсе не было. И думаю, что вы сейчас меня еще спросите: «А как это доктор прознал, что я выпил минералки»? Я попала в точку?

– Ну да. – Я пристыженно закивал головой, подивившись ужасающей осведомленности дамы.

– А все потому, что камеры видеонаблюдения нашей гостиницы напрямую связаны с серверами больницы.

– Вот оно как… А что, ваша гостиница и эта больница подчинены одному ведомству?

– Можно и так сказать. Забота о здоровье всех и каждого гостя – в порядке вещей для города К.

– А как это так получилось, что шкафчик в кабинете у доктора связан с цоколем, где вы искали мою медицинскую карту?

– Так вы же сами видели: больных здесь многовато. Вот здание и оснастили ходами, чтобы работа шла быстрее. Вам же известно о медицине больших данных? Центральный сервер больницы размещен под землей.

– Да, понимаю, цифровизация медицины и все такое. А у вас в больнице точно принимают страховку? Мне придется за что-нибудь заплатить из своего кармана? А то, знаете ли, денег, денег у меня…

Не успел я закончить тираду, как дама молниеносно выхватила мой кошелек, подняла его высоко над головой и, тряся им у меня на глазах, начала увещевать меня:

– Миленький Ян, вы все печетесь о денюжках. Не о том надо думать. Мы же вам уже объяснили: это самая что ни на есть современная муниципальная больница. Все здесь устроено на высшем уровне. Наши врачи окружают пациентов заботой и вниманием, будто те – последние большие панды на Земле. О чем вы все тревожитесь? Да, понятно, что без денег далеко не уедешь. И многие люди – ошибочно, между прочим, – полагают, будто самое важное в лечении – наличие средств. Есть деньги – выживешь, нет денег – жди скорой смерти. Но ведь на деле все не так. Излечение – вопрос веры. А вы что, не верите ни в больницу, ни во врачей? – Говорила она абсолютно не как рядовая служащая обычной гостиницы. Кто это сидел передо мной?

– Да верю я! Как тут не верить? Я чуть ли не всю жизнь по больницам. – Заявил я это, а в голове сразу пронеслись новостные сюжеты, от которых волосы становятся дыбом. Рассказывали, например, что у одного больного во время лечения умудрились по ошибке вырезать несколько метров тонкой кишки. Кому-то в больнице вырвали мозжечок, приняв тот за опухоль. Где-то анестезиолог оказался неумехой, и после операции пациент остался калекой на всю жизнь. И еще какой-то коновал так вспорол брюхо человеку, что тот сразу испустил дух. Прогремела в наших краях история с одной крестьянкой. Она приехала в больницу на самые что ни на есть заурядные искусственные роды с наложением акушерских щипцов. А врач мало того, что ей этими щипцами пробил матку насквозь, так еще и отказался подштопать ее. Как можно доверять подобным врачевателям? Может, они тебе перережут во время операции мочеточник, а когда будут закрывать тебя, уже не смогут его отыскать и решат вместо этого удалить тебе почку.

– Хм… Нет, по лицу видно, что вам не хватает веры. – Заметив мое смущение, дама негодующе огласила: – И так ведут себя многие больные: вроде бы поддакивают, всех слушаются, головой кивают, поклоны отвешивают, а в глубине души ни в грош не ставят врачей, в которых видят разве что противников, а то и врагов. Для пациентов поход в больницу – как полет на Марс. Думают, что докторам только и надо, что одурачить их и свести в могилу. Но, естественно, больные не говорят об этом откровенно, а валяют дурака. Вера в больницу, вера во врачей – это то же самое, что вера в нашу гостиницу. Даже если у тебя есть деньги, не факт, что тебе за них скажут, какая у тебя хворь. Неужто вы думаете, что вы бы так быстро сдали все анализы, если бы мы не трудились в поте лица, не помогали вам в очередях и не искали для вас специалистов? – Дамочка рассказывала все так проникновенно, что у меня аж сердце защемило. Да и все, что она сказала, было сущей правдой.

– Ой, только не сердитесь! Войдите в мое положение, я же совсем расклеился. – От упреков мне стало совестно. Глаза забегали, пристально следя за кошельком, качавшимся в ее руке, подобно маятнику часов. Все мое естество сосредоточилось в этом кошельке.

– Думаете, что я сержусь? Да я так счастлива, что и не успеваю рассердиться. – Тон ее голоса изменился. – Миленький Ян, вы все-таки человек приезжий, а город К – самое гостеприимное место. Нам важно, чтобы каждый гость, вне зависимости от того, зачем он приехал – с официальным визитом, с целью инвестирования денег, для отдыха или по работе, для поступления на учебу, для переезда к нам, проездом в наших краях, для получения милостыни, – отлично провел у нас время. Тогда всем полюбится город К. А мы на этом добьемся экономического процветания. Вот для этого-то мы и отстроили первоклассную больницу. Здесь созданы все условия, и если вам нездоровится, то ничего предпринимать не нужно. Вы только что приехали к нам, поэтому не понимаете этого. Но вскоре все ваши сомнения развеются, и вы научитесь жить по местным обычаям. Миленький Ян, вы обязаны жить и дальше! Вам еще предстоит внести свой вклад в общественное развитие. – Дама говорила так уверенно и без тени притворства, что мне нечего было ей возразить. Звучала она убедительно.

– Так в этом всем и заключается ваша работа? – поинтересовался я.

– Ну да, возим гостей в больницу. В городе К специально заведен такой порядок. Этими вопросами занимаются специальные люди. Это и для здоровья населения хорошо, и для наших дел неплохо. Процент занятости населения всегда высокий, экономика на подъеме, люди проникаются друг к другу искренней заботой, да еще и повышается – и это главное – доверие пациентов к больнице и врачам. Вот те ценности, который в наше время у всех на слуху, – объявила она с особой гордостью.

– Но ведь ваша сослуживица нас только что покинула.

– Не «сослуживица», а Аби. Так ее зовут. Она нас оставила не из неприязни к вам. У нее дома неотложные дела, вот она и рванула. Аби, как и я, изо всех сил идет в ногу со временем. Но никогда не знаешь, когда тучи покроют ясное небо. У нее на днях случилось несчастье.

– Несчастье?

– Да. У нее есть сын. Единственный ребенок. Учится на втором курсе универа. Не знаю, что у него перемкнуло в мозгу, но он в последнее время начал в сети распространять сплетни, чернящие репутацию города К. Вот его и задержали за преступные высказывания. Аби только что сообщили, что ее муж утром напился и умер. Муж Аби был большой шишкой в местном промышленном парке высоких технологий. Он каждый день должен был организовывать попойки для вышестоящих начальников. Тем самым привлекал к нам новых партнеров и инвесторов. В результате упился вусмерть. Аби отправилась устраивать похороны. У нее дел и так по горло. Город К же активно развивается и перепрофилируется. Для нас сейчас наступает самая горячая пора. Каждый из нас работает днями и ночами, чтобы подстроиться под новые условия. Аби каждый день бегает по больнице, присматривает за гостями, несмотря на то что муж ее напился до смерти, а сын сидит в кутузке.

– Вот оно как…

– И у меня все примерно так же складывается. Чтобы быть здесь с вами, я ребенка оставила без присмотра. Но это во имя вашего спасения. Я себя ни за что не корю. Точнее, если мне и есть, за что посетовать на себя, так это за то, что я не убедила вас позволить Аби сдать за вас кровь. Она бы так отбила деньги на залог для сына. Уф, я, кажется, вас озадачила. У вас прямо на лбу выступили знаки вопроса. Не стоит думать об этом! Но, в общем и целом, здесь вовсе не в деньгах дело. И не в том, есть они или нет. Сколько бы у вас ни было денег, лишнюю жизнь же себе вы на них не купите. Но почему вы не верите Аби? И верите ли вы мне? А больнице? А докторам? Если уж на то пошло, то верите ли вы всему городу К? Муж Аби пил же не минералку, как вы, а алкоголь. Вот совсем вы не понимаете, что в городе К все самое лучшее – только для вас.

– А что же вы раньше со мной этим не поделились? Премного виноват перед вами! – Я ощущал смутную тревогу и растерянность. Показалось, что я снова вижу перед собой вздувшуюся вену, сложившуюся в предлинный восклицательный знак на гладком предплечье Аби. И еще подумалось, что кончина ее мужа каким-то образом связана непосредственно со мной. Про себя я поклялся, что надо будет обязательно написать песню во славу этой дамы, которая посвятила себя такой необычной профессии. Прославлю ее отвагу, трудолюбие и бескорыстие. Я вечный, конечно, больной, опытный пациент. Но в общении с дамами из города К выяснилось, что я совсем ни в чем не разбираюсь.

– Ничего страшного. Аби все выдержит. Тех, кто не умеет справляться с передрягами, в городе К ожидает печальный конец. Вот мы все скрежещем зубами и терпим. Миленький Ян, и вам того же советую. Нельзя давать боли сломить вас!

Дама смерила меня многозначительным взглядом, в котором мне померещилось некое подобие презрительной усмешки. Будто профессионал наставляет профана. Во всех пояснениях ощущалась некоторая степень благосклонного участия. Мне стукнуло уже сорок, я явно был постарше, чем эта дамочка, а она говорила со мной как мамаша, отчитывающая сынка. Наверно, то была часть ее работы, этому ее обучили. Вот бы было хорошо, если бы по всей стране нашей было побольше таких специалистов.

Я учтиво уточнил:

– А как вас, кстати, звать?

– Зовите меня сестрица Цзян.

И тут приемный покой огласил отрывистый, но свирепый глас системы оповещения:

– № 1120, Ян Вэй! № 1120, Ян Вэй! – Снова меня вызывают, будто я пассажир, замешкавшийся с посадкой на авиарейс. Я сразу встрепенулся.

А сестрица Цзян заявила:

– Анализы уже автоматически доставили вашему доктору. Бежим! – Вскочила и, ухватив меня за локоть, понеслась вперед.

9. Изнурительно длительная борьба

Времени нам, кажется, катастрофически не хватало. Преодолев море людей, мы ворвались в кабинет. Больные обступали и нависали, как тяжелые облака поверх горы, над белолицей, худощавой врачихой средних лет с медицинской маской на лице. Доктор сосредоточенно и невозмутимо изучала мои лабораторные анализы, ЭКГ и рентген, словно пыталась разобраться с какой-то неразрешимой математической задачкой. Однако выглядела она скорее как скрипачка, готовая в любой момент начать пиликать свою партию.

Превозмогая боль, я навытяжку стоял перед докторессой. Прошло мучительно много времени. Наконец она подняла голову и, придавая вес каждому слову, обратилась не ко мне, а к сестрице Цзян:

– Здесь нет большой проблемы. Но не исключено, что у него кишечная непроходимость. Или камень в мочеиспускательном канале. Или язва двенадцатиперстной кишки. Или прободная язва. Ведите его в хирургическое отделение.

– Хирургия? Это обязательно? – Сестрица Цзян головой чуть ли не уперлась в доктора. Вела она себя так, будто мы с ней были члены одной семьи.

Впрочем, и я сам хотел понять, к чему мне операция. Или по поводу боли в животе от выпитой воды действительно нужно было стучаться не к гастроэнтерологам?

– Вам все объяснят в хирургическом отделении. – Врачиха размашисто вписала свой приговор в карту и тут же крикнула: – Следующий!

Я направил вопрошающий взгляд на сестрицу Цзян. Та заявила:

– Ну и ладно, порадуете своим присутствием все отделения. Лечение – изнурительно длительная борьба, и пациентам не дано понять, насколько тяжело приходится медперсоналу!

Сестрица Цзян вывела меня из кабинета. Я снова поблагодарил врача. Та довольно сурово отозвалась:

– Нам не доставляет особой радости лицезреть вас всех. Но мы в ответе за больных.

Мы уже обошли кучу врачей, а все вроде бы только-только начиналось. Спотыкаясь на ходу, я следовал за сестрицей Цзян. Боль в животе вышла на новый вираж. Теперь казалось, что у меня кто-то копается гаечным ключом в кишках. Все перед глазами – лица пациентов, непролазные коридоры, лужи из дождевой воды, блевотины, слюны и мочи, фургончики и товары, запачканный пол, силуэты охранников и уборщиков – заплясало, как в калейдоскопе. Хотя я это воспринял как само собой разумеющееся. Единственное, что меня беспокоило по-настоящему, – перспектива, что с меня сдерут три шкуры в хирургическом отделении. Ходила молва, что хирурги делали операции не до конца, останавливались на полпути и испрашивали лишнюю копеечку с пациентов, а если те отказывались, то так и оставались лежать с открытыми туловищами, пока ветерок не заветривал им все внутренности. Мне хотелось замедлить шаг, но сестрица Цзян шла все быстрее, утягивая меня за собой. Мне было стыдно за собственное малодушие. Ну как можно таить в глубинах души столько недоверия? Ведь правильно все изложила сестрица Цзян!

Хирургическое отделение располагалось на 33-м этаже, на высоте, где обычного человека начинает проедать мороз. Тишину нарушала набившаяся сюда толпа орущих больных. Порывы ветра с реки задували через распахнутые настежь окна капли дождя, окроплявшие разросшиеся по стенам буроватые грибочки, под которыми носилось несколько десятков подопытных крыс с полупрозрачными туловищами. Ой, нет, не то, наверно, мои глаза увидели. Как же могут крысы, предположительно сбежавшие из лаборатории, просто так бегать и чтобы их никто не ловил? Без крыс же все исследования пойдут коту под хвост.

Сестрица Цзян снова раздобыла для меня номерок. Но в этот раз у нас с очередью не заладилось совсем. Мы простояли с полдня, прежде чем настал наш черед. Врач, поглядев на меня, заявил моей спутнице:

– Он что, обдолбался?

– Эээ… – Я не знал, как отреагировать на это замечание.

– У него живот болит, – вставила сестрица Цзян.

– Вы чего-то не то съели? К нам сюда часто приходят люди, желающие поживиться морфином. – У врача, похоже, начисто отсутствовало чувство юмора.

– Спасите, умоляю. – Боль внутри меня становилась нестерпимой.

– Вам не сюда. Сходите в неотложку, – распорядился врач.

– Есть! – прямодушно воскликнула сестрица Цзян.

– Так что же со мной приключилось-то? – спросил я.

Сестрица Цзян смерила меня взглядом.

– Есть такие вещи, о которых врач может рассказать только близким больного. – И потащила меня вон. Перед выходом я снова кинул доктору какие-то слова благодарности.

Отделение «Скорой помощи» располагалось на минус 13-м этаже.

10. Так и умереть недолго

Мы спустились на лифте, который провожал нас под землю вспышками света и затемнениями, как в кино. Мне даже показалось, будто за мной следуют по пятам с видеокамерой, а я – дурной актеришка, плохо разыгрывающий перед посторонними страшную боль. А может, я правда чего-то наглотался? А то как-то фальшивенько выходило.

Сестрица Цзян успокаивающе заметила:

– Возможно, вам кажется, что все это – одна большая несуразица, но каждому человеку по жизни выпадает хоть раз попасть в такую передрягу.

Наконец мы оказались в месте, напоминавшем бомбоубежище. Здесь царили сумрак, холод, грязь и влажность. По полу и стенам сновали жучки. По обеим сторонам подземного хода были выставлены аквариумы, в которых шныряли безглазые золотые рыбки. Снова подопытные существа? Доска объявлений была вся обклеена всевозможными памятками «внимание» и «срочными» извещениями. Больные, уподобившись нечисти, обитающей в глубинах гор, выстроились в очередь на несколько десятков человек и недовольно переговаривались о чем-то между собой.

Я предположил, что именно это сестрица Цзян подразумевала под «новыми условиями». Похоже, мне много чего еще предстояло узнать и понять о городе К, особенно в области всего касающегося лечения. В этом я, оказывается, совсем ничего не понимал. Правда, моя боль, кажется, все-таки отразилась на физиономии.

– Схожу за номерком, – весело объявила сестрица Цзян. С уходом Аби эта бодрая дамочка тем более ощущала себя как рыба в воде и взяла все вопросы под свой личный контроль.

После продолжительного отсутствия сестрица Цзян вернулась ко мне вприпрыжку.

– Ох, здесь номерки уже не выдают, – сообщила она, – окошко передвинули в другое место. – Смотря на то, как она, будто заправский распорядитель, бешено несется по очередному коридору, во мне зародилось беспокойство: а что со мной будет, если она вдруг сама свалится с болезнью? И чувство неизвестности было предельно отчетливым. Я уже потерял целый день. Какие засады готовит мне новый?

Прошел еще один час. Дамочка вернулась с номерком и заявила:

– Миленький Ян, вы уж простите меня. Очень много заболевших, и ничего с этим уже не поделаешь. Таково положение дел в городе К. Всех больных запихивают в центральную больницу. Это лучшая клиника в наших местах, другой такой нет. Это правда. И все считают, что здесь работают лучшие врачи, и не успокоятся, пока не сходят к ним провериться. Даже с простудой никто не ходит в районную поликлинику или рядовой медицинский пункт. В нашу больницу наведываются помимо прочих люди из пригородов и такие приезжие, как вы. Здесь умудряются за год обследовать столько больных, сколько не живет людей ни в одной европейской стране. К тому же в больнице обязательно нужно иметь связи, и мы в гостинице постоянно ломаем голову над этой проблемой. Не так просто сделать, чтобы человек тебя хотя бы в лицо узнавал.

Говоря все это, сестрица Цзян утягивала меня на поиски врача.

Мимо нас проносились, словно бы кто-то собрал в одном месте кучу актеров массовки, охающие толпы больных, из густого полумрака которых периодически выныривали лица, выделяющиеся чем-то незначительным из общей черни. Под потолком колыхались, будто обильный урожай спелых фруктов, пестрые флаконы с инфузиями. Местной атмосфере явно не хватало кислорода, у некоторых людей были заметны признаки удушья. Расталкивая друг друга, рыбки в аквариумах усердно пытались выпрыгнуть из воды.

Доктора не оказалось на месте.

– У него выезд. У нас в неотложке не хватает рук. Сходите в регистратуру, может быть, получится его вызвать, – бросила нам пробегавшая мимо медсестра.

– Миленький Ян, вы меня подождите, а я пойду разыщу доктора. – Сестрица Цзян быстро реагировала на смену обстоятельств.

Спутница моя убежала и долго-долго не возвращалась. И я не совсем был уверен, стоило ли мне дожидаться ее. В этой больнице я провел уже долгое время, а лечить меня так никто и не собирался. Боль моя была не тем поверхностным неприятным ощущением, как в начале. Она батогами лупила со всей силы по моим внутренностям. Я человек волевой, уверенный в собственных силах, но вся моя натура претерпевала сокрушительное испытание в больнице. Так и умереть недолго. А жизнь – ценная штука, которая нам дается всего один раз. По правде говоря, я всегда боялся смерти. А то с какой стати я бы жил так унизительно и раболепно! Но помереть в провинциальной больнице от необъяснимой боли в животе было бы страшной потерей лица для меня, столичного чиновника. Взвесил я все «за» и «против» и решил не дожидаться сестрицу Цзян, а рискнуть самостоятельно отправиться на поиски врача.

Отделение скорой помощи было устроено особо мудрёно, и больных здесь было еще больше, и все как на подбор, будто редкие каменья в роскошном украшении. Были здесь пациенты и с непроходимостью мозга, сердца и кишечника, и с дыхательной недостаточностью, и с воспалением поджелудочной железы, и с ободранной головой, и с поломанными костями, и с по неосторожности проглоченными зубочистками, кольцами и бусинами, и с укусами от лобызаний с домашними питомцами, и с надломленными корнями жизни от занятий любовью не с тем, с кем следует, и не тем, чем следует. Опустив голову, я пробирался сквозь плотную чащу капельниц, не зная точно, куда я направлял мое бренное тело.

Наконец я оказался перед кабинетом врача. Зашел внутрь, а там – толпа больных. Один из них как раз протягивал карточку доктору.

Тот объявил:

– У вас в мозгу метастазы.

Больной в ответ:

– Нет-нет, я вычитал в сети, что это цистицеркоз.

Доктор глянул вновь и заявил:

– Говорю вам: это точно метастазы.

Больной в ответ:

– Невозможно. Подождите-ка, уважаемый, давайте уж проверим ваши знания. – И достал записную книжку.

Доктор подчеркнул:

– Есть вопросы – задавайте, я отвечу.

Больной:

– Какие выделяют виды болезней головного мозга?

Доктор, оправившись от удивления, взял со стола книгу и обратился к больному:

– Смотрите, это книга по нейрохирургии, я – ее составитель. Приобретите экземпляр, вернитесь домой, почитайте, а когда дочитаете – возвращайтесь ко мне на прием. Вот тогда нам будет о чем с вами говорить.

Больной принял книгу, нехотя полистал ее, практически сразу захлопнул и вдруг врезал томиком доктору по лицу.

Я немедленно ретировался, но в коридоре оказалась еще одна группа больных, ссорившихся с врачом.

Родственница одного из пациентов голосила:

– Наши родные – в отключке. Почему вы им не помогаете?

Врач заявил:

– Мест у нас нет. Вам бы лучше съездить в другую больницу.

– Помогите им сейчас же! Мы все – сотрудники газет. Не спасете наших людей – мы представим вас на суд общественности!

– Ничем вам помочь не могу. Вы же сами видите, что у нас и каталки на пересчет. Нет свободных мониторов. Не хотите же вы, чтобы я только из-за того, что вы – представители прессы, начал лишать оборудования других больных?

– Так не пойдет! – И с этим родственница принялась фоткать врача…

Прошел я чуть дальше. Передо мной вдруг выросли два смутных силуэта, вроде бы облаченных в белые халаты. Я было обрадовался, хотел подойти к ним, но тут услышал их разговор: – Пациентка меня спросила: «Почему я носом совсем не чую козявки, а как только повыковыриваю их все, так сразу чувствую запах?» Поэкспериментировал я с собственным носом, и в самом деле – все так, как она говорит. В этом кроется большая теоретическая проблема для медицины. Надо бы выяснить, что к чему с этими козявками.

Собеседник заметил:

– Если в носу нет воспаления или опухоли, то наши козявки ничем и не пахнут. Соответственно, если что-то и доказывает твой пример, так это то, что ты не помыл руки после толчка. В исследованиях это назвали бы «осложняющей переменной».

Понурившись, я навернул круг по отделению. Наткнулся я на каталку, на которой лежала девушка 17–18 лет. То, что раньше служило ей ртом, теперь больше напоминало пчелиные соты. Девушка была уже не с нами. Рядом стояли и плакали родители. Врач и медсестры их уже бросили. По обрывистым фразам стало понятно, что покойная, не желая по настоянию отца учиться в вузе на доктора, наглоталась параквата.

Через какое-то время набрел я на помещение, скрытое за облицованной керамической плиткой стеной. На вывешенной табличке значилось – на нашенском и на английском – «РЕАНИМАЦИЯ». Поднатужившись, я приоткрыл на тоненькую щелочку толстую железную дверь и увидел кучку – человек пять – сероватых людишек. Один из них держал в руке вещицу, напоминавшую нож, и водил ей по чему-то мягкому и податливому. Комната была залита пронзительно белым светом. Похоже все это было на инопланетный космический корабль. Вокруг пятен крови на полу уже копошились жуки. От ужаса я отпрыгнул назад и обхватил себя за предплечья. Но даже пикнуть не осмелился. Так и пошел я обратно той же дорогой, что пришел.

Минул еще час, и передо мной вдруг явилась в сопровождении врача сестрица Цзян. Доктор оказался юнцом-переростком. Двигался он резво, как ветерок, так что халат за ним развевался с характерным свистящим звуком, как белый флаг над серой пылью повседневности. Парень, походивший статью на бога ветров, держался величаво и гордо. На носу у него сидели очки в толстой черной оправе, а над верхней губой реял легкий пушок. При этом в глазах у врача виднелись остатки ребячества, а волосы до плеч, преждевременно поседевшие, придавали ему облик художника-авангардиста. Сестрица Цзян с самодовольством в голосе молвила:

– Смотрите, кого я к вам привела!

И отправились мы втроем по коридору в кабинет врача.

11. Все осмотры – на аппаратуре

Доктор, поначалу показавшийся мне таким бодрым и полным сил, рухнул в кресло, словно энергия разом его покинула, и изогнулся в нем, будто поясница совсем не держала его тело. Окинув меня утомленным взглядом, врач заявил:

– Так, значит, вы сдали анализы в терапевтическом и хирургическом отделениях? У нас здесь отделение скорой помощи. Так что придется вам еще немного побегать, сдать кровь, мочу и кал, сделать рентген, ЭКГ и УЗИ…

Я кивнул и, не зная, что еще придумать, повалился на землю.

Врач с тенью смятения бросил сестрице Цзян:

– Скажите ему, что не надо так делать.

Сестрица Цзян начала увещевать меня:

– Миленький Ян, не надо потворствовать своим слабостям и так распускаться на людях. Все эти манипуляции необходимы для того, чтобы вылечить вас.

– Угу… – Мои силы были на исходе.

Дама нагнулась ко мне, и ее горячие, влажные губы припали к моему уху. И она начала словами препарировать меня ничуть не менее ловко, чем мясник из сказания, который не глядя разделывал бычью тушу[12]:

– Миленький Ян, возможно, вам это неизвестно, но мы сейчас уповаем на то, что называют биомедициной. Это ультрасовременное направление. Биомедицина зародилась в Европе пятьсот лет назад и вот уже сто лет как используется в нашей стране. И мы должны строго блюсти все заветы этой науки. В частности, любому диагнозу предшествуют обследования. И вот что получается: если делаешь много обследований, то больные будут бояться, что не перенесут их, а если делаешь мало обследований, то больные будут жаловаться, что мы делаем все спустя рукава. И если вдруг случается какое-либо непредвиденное осложнение, то пациенты сразу начинают думать, что это доктора им хотят навредить. Ну и что прикажете врачам делать в этих обстоятельствах? Я понимаю, что творится в больницах, немного разбираюсь в том, что происходит за закрытыми дверями. Врачи получают специальное образование. Они – те же физики, химики и математики, только в медицине. Кто-то где-то сказал такое: традиционная медицина – продукт общества земледельческого, а современная медицина – кристаллизация общества индустриального. Вы, случаем, не забыли, что живете как раз в индустриальном обществе? Наша с вами страна же не зря известна как «мировая фабрика». Именно поэтому все обследования у нас делаются только на специальной аппаратуре. Понимаете, к чему я клоню? Что было бы, если бы врачам приходилось по старинке осматривать, прослушивать, опрашивать и прощупывать вас? Все бы встало и отказывалось работать так, как нужно. Представьте, если бы астрономы пытались невооруженным глазом разглядывать Марс. Только при помощи машин можно заглянуть в больного и понять, как у него устроена каждая клеточка. Вы же сами не можете посмотреть в себя и понять, что такого сокровенного происходит у вас внутри, так ведь, миленький Ян? Машинами мы из вас снова сделаем настоящего человека. Как же вы не понимаете, насколько вам большое счастье выпало? Была крайне высокая вероятность, что вы родились бы в нищей крестьянской семье и жили бы где-нибудь в старых революционных районах, местах проживания нацменьшинств, пограничных или просто бедных районах, где всегда не хватает и врачей, и лекарств. И некуда было бы вам сбежать из вашей глухомани. Не смогли бы вы писать ваши песенки. И все это – благодаря тому, что у нас есть Б-сканы, рентгены и электрокардиографы! Только подумайте о том, что было бы в противном случае! Страшно, правда же? Так что следуйте предписаниям докторов. Говорят вам: доверьтесь больнице, доверьтесь врачам! Как я могу показать вам, что все так, как должно быть? Давайте-ка мы с вами пройдем машинные обследования без фокусов. Обследования – проверка больного на добросовестность. Бывают люди, которые вместо мочи приносят крепкий чай. Результаты получаются впечатляющие, и у больного непременно обнаруживают какое-то воспаление. Пациенты, надувая и шантажируя врачей, хотят показать, будто что-то не так с больницей. Но это удар ниже пояса. Вы же не хотите быть таким больным?

Пока дамочка, уподобившись телесуфлеру, долбила меня нотациями, я все думал, что таким словоизвержением в нашей стране могут похвастаться только настоящие мастера своего дела. Даже я у себя на работе старался толкать речи. Да и казалось, что сестрица Цзян все излагает правильно. Из того небольшого числа вещей, в которых моя родина могла сравниться по науке и технологии с развитыми западными странами, крупные больницы и клиники уж точно заслуживали упоминания. У меня были некоторые элементарные познания насчет биомедицины – чудесного искусства, которое за последние века открыли и развили люди Запада. По сути, это сфера применения биологии. Парацельс заметил, что жизнь человеческого организма – сочетание множества химических процессов. Да Винчи и Везалий положили начало научной анатомии. Санторио создал термометр и пульсометр, тем самым привнеся экспериментальность и измерения в процесс излечения. Гарвей открыл кровообращение. Это и многое другое легло в основу биомедицины, которая наконец оформилась в специальную отрасль знаний, куда путь заказан любым экспертам, не прошедшим надлежащую подготовку. Биомедицина трансформировала базовые физиологические процессы, происходящие в теле человека. Биомедицина – сверхмагия, наравне с ракетами, спутниками и ядерными боеголовками, уже ставшими частью нашей повседневной жизни, чудо, которое затрагивает каждого человека. И при этом вся медицинская техника для диагностики – импортного производства. Аппаратуру завозят нам с Запада. Хотя я и слышал, что нам поставляют вовсе не самые лучшие образцы. За наиболее передовыми методами лечения приходится ехать в США. И в Вашингтоне, и в Чикаго больницы отличные: народу там всегда мало, все шито-крыто, у врача есть возможность уединяться с пациентом, будто они закадычные друзья, не нужно отстаивать длинные очереди, чтобы на тебя взглянули хотя бы мельком. К тому же у каждого человека еще есть возможность обратиться к семейному доктору, которому можно запросто позвонить и договориться о времени встречи… Впрочем, все это – то, что я знаю по слухам. Личным опытом похвастаться не могу. Поговаривают вообще, что всю эту Америку выдумали люди, которым для каких-то целей важно было нафантазировать такую страну. А потому не надо ратовать за тотальную вестернизацию. Больницы в нашей стране – все же наши, со своей национальной спецификой. При этом стоит признать, что все обследования и диагнозы у нас делаются на западный манер. Голова только пухнет от таких размышлений! Наверно, больным и не стоит утруждать себя этими мыслями. Надо верить в благой исход. А то получается, что люди, которые приносят в лабораторию под видом мочи чай, совсем свихнулись, запуганные до полусмерти американцами, которых, может быть, и не существует вовсе. Я же – человек бывалый, вечный больной. К чему мне подобные фокусы?

Поразмыслив, я с трудом поднялся на ноги. И дамочка потащила меня восвояси, словно мамочка, снующая по Диснейленду с малышом. В голове возникла мысль: получает ли сестрица Цзян комиссионные с походов? А то она трудится буквально в поте лица, совсем забегалась со мной. Муки совести стали еще более нестерпимыми.

Снова оплата, снова походы по всем точкам, куда нужно было явиться, снова обследования поперек очереди. На этот раз мы обошлись без Б-скана и поочередно сдали все остальные анализы: дали кровь, отдали мочу, сдали кал, сделали рентген и выполнили ЭКГ. Каждого результата обследований надо было по умолчанию дожидаться по два часа. Сестрица Цзян, пообщавшись со знакомым медбратом, сделала так, чтобы мои анализы выполнили в срочном порядке. Мы присели в ожидании результатов. Время будто застыло или, точнее, крутилось на одном месте, наворачивая вокруг нас круги. Хотя, наверно, ничего дурного в этом ощущении круговорота-то и нет.

12. Медициной заправляют профаны

Боль все нарастала, и я чувствовал, что скоро меня хватит шок. В головокружении мне казалось, будто передо мной предстала необыкновенная вселенная. Огромное скопление завязанных друг на друге пучков, походивших на присосавшихся бледных пиявок, свободно дрейфовало по стерильно замкнутому пространству отделения скорой помощи. Пронзительный, неизвестно откуда несущийся звук, напоминавший треск пилы о кости, эхом отдавался во мне безостановочной декламацией сутр буддийским монахом. Так и подмывало заткнуть уши, но при этом не хотелось лишать себя этого распева. В местном подземелье было много стариков, прогнивших и тлеющих заживо. Точно так обращается в труху прежде крепкая древесина. Старички сидели, скособочившись в неустойчивых черных колясках, завернутые с головой в зеленые шинели, так что у некоторых выглядывала только половинка глаза. Вся эта компания со скрипом покачивалась из стороны в сторону. Глаза у людей были потухшие, но с признаками разума. У отдельных стариков в ноздри были вставлены длинные-предлинные синеватые пластмассовые трубки, из-за чего они походили на преодолевающих нескончаемые топи грязи слонов. Да, им было больно, да, они стонали, но во всем этом они находили некоторую радость, свое место, которое их вполне удовлетворяло. Видимо, по-настоящему бесстрашными в этом городе были только старики, у них больше отваги, чем у молодежи. У потомков этих живых предков один поход в больницу вызывает полное замешательство, у них закрадываются сомнения по малейшему поводу, а боль повергает их в депрессию и утрату вселенской веры. А вот старшее поколение искренне верит в больницы и врачей. Поэтому эти старики и дожили вплоть до сегодняшнего дня.

Я преисполнился к ним большого уважения. Подумалось, что эти пациенты здесь даже не для излечения, а для того, чтобы сотворить мир, материальную базу, которая могла бы послужить достаточной опорой для больницы. Выглядели эти старики как скопление нарождающихся светил и звезд, сильно уменьшившееся и собравшееся в обширном пространстве больничного отделения под действием несущей радость погибели. Тем самым объяснялась в полной мере власть докторов над престарелыми больными. Только старики знают, что такое смерть и какие тайны она скрывает. Если бы люди не болели, то не было бы оснований для существования больницы, и весь этот славный город рассыпался бы в пух и прах, не продержавшись на плаву и дня. Что уж говорить о претензиях на процветание, рост, культуру и прогресс? Все это – отличный пример крепкой взаимосвязи между больными и больницами. И в этом отношении мне еще было далеко до убеленных сединами пациентов.

Да, визит в больницу – вещь повседневная для многих людей. Сходить в больницу – это почти как навестить старого друга. По сути, медициной заправляют профаны. Когда и куда отправляться на лечение, прислушиваться или нет к рекомендациям врача, как оценить результаты лечения, куда направиться дальше для его продолжения – во всех этих вопросах решающее слово остается за больными. В итоге именно пациенты решают, какой диагноз им поставит доктор и какой рецепт он им выпишет. Больные люди – вот твердая основа и мощная сила, которая обеспечивает развитие системы здравоохранения. И в особенности это касается престарелых пациентов, которые наделены богатейшим опытом. Ведь на долгом веку они перевидали все возможные болезни. Только с ними случается какая-то непонятная хворь – сразу бредут в больницу. Причем ведут они себя невозмутимо, в них нет ни малейшего страха, сплошное удивительное спокойствие, которое подчеркивается вздохами и стонами. И это ликующее умиротворение наводит на мысль, будто эти люди вовсе и не больны, а пришли сюда лишь потому, что есть такое место силы, как больница. Это как у альпинистов. Спросите тех, зачем они лезут на гору, они и скажут: «Вижу: гора! Вот и лезу!»

Вот так и получается, что когда человеку нечем занять себя, то он принимает больной вид и отправляется прохлаждаться в больницу. Старики же давно привыкли стоять в очередях и ждать. Они даже находят в этом наслаждение. И как раз если их лишить стояния в очередях и ожидания, то их сразу же охватит полное недомогание. Только тогда они начинают по-настоящему болеть. По той же логике старики привыкли тратить деньги, будто если не сунешь кому-то денежку, то останешься в долгу. Не передашь все накопленные за жизнь деньги больнице, то, считай, жизнь твоя была прожита зря. В общем, есть впечатление, что жизнь дается лишь для того, чтобы потом было чем финансировать больницы, словно в этом весь смысл нашего существования. А врачи же все повально младше своих пациентов, что дает основания старикам кичиться и возрастом, и стажем. Знакомясь с очередным доктором, старый больной видит в нем отпрыска своего, старшего поколения, здоровается с ним, будто они родня, и немедленно придумывает ему ласковое прозвище, словно бы перед ним внучок. Врач обычной публичной больницы не в силах и не вправе выбирать, кто будет его пациентом, вот ему и приходится предусмотрительно встречать каждого с радушной улыбкой. Вот так и возникают сосуществование и взаимодействие больных и врачей, а не их противостояние, как следует из отдельных россказней. Некоторые пациенты знакомы лично с каждой медсестрой, каждым санитаром, каждым охранником и каждым уборщиком в отдельно взятой больнице, а те, в свою очередь, с радостью показывают больным, как пройти в тот кабинет или в эту палату, и помогают проходить регистрацию, чтобы поскорее попасть на прием.

Эх… Вот какая гармония должна устанавливаться в отношениях между врачом и больным. Однако на практике – и не скажу вам, как это получилось, – все постепенно пошло наперекосяк. Доктора и пациенты, вцепившись в скальпели и вооружившись костылями, стоят друг против друга, как два решительно непримиримых войска. И врачам в конечном счете приходится всеми силами отстаивать утраченные полномочия, высшую власть принимать решение о том, как им лечить пациента. Это противостояние продолжается вплоть до наших дней.

Но старики по-прежнему старательно защищают собственное достоинство. Они отказываются носить гигиенические маски и со всем ражем полных хозяев положения громко вздыхают и усиленно сопят, будто они – главные спонсоры больницы. Возможно, престарелые даже полагают, что больница – их владение, которое они никому не собираются покорно отдавать. Поглядите, например, вот на ту старушку, забравшуюся в глубь коляски так, что видны одни ножки. Кажется, что косточки в ногах ей переломали нарочно, чтобы сотворить из них арт-объект. Напротив – старичок, который ручкой сжимает красивую деревянную тросточку черновато-бурого цвета. Дядечка совсем слепой, но сидит очень прямо, словно ему в туловище впихнули бамбуковую жердь. У слепца все продумано и выставлено на всеобщее обозрение. Человек является миру во всей своей красе, только когда болезнь безнадежно запущена.

От всех этих зрелищ мне на душе стало совсем не по себе. Как же хорошо, что мне посчастливилось побывать в центральной больнице города К! Только подобное место могло показать со всей очевидностью мне, чванливо называющему себя «вечным больным», насколько я еще далек от этого почетного титула. История моих недомоганий совсем недолгая, куда мне соревноваться с пожилыми пациентами? Даже стало обидно, что я раньше не оказался здесь. Разгоревшийся в душе порыв должен был стать стимулом для большего доверия к больнице.

Ах, какой же выдающийся этот ваш город К! Из захудалого местечка на стыке града и деревни, из логова бандитов, мародерствующих по темным улицам, и алчных чиновников, снующих по светлым коридорам, из нищенствующего беспорядочного портового городка он превратился в образцово-показательный рубеж глобализации. И центральная больница города К – самая крупная жемчужина в короне, составляющей навершие этой монументальной конструкции. И все это великолепие не открылось бы мне, если я бы воочию не увидел его! А я же еще имел наглость предполагать, будто смогу написать песню, достойную этого великого города! Подумал я, что если пойду на поправку, то обязательно поселюсь здесь, буду ходатайствовать о получении звания почетного гражданина. Познаю я сполна местную культуру врачевания и лечения, отличающуюся и безграничной обстоятельностью, и инновационным пылом. И тогда и во мне на веки вечные будет сохраняться творческий задор. Да если мне станет лучше, то я буду каждый день наведываться в больницу, чтобы повидать врачей, и так до самого конца жизни. Ведь такой славный пациент, как я, – большое счастье. Может быть, все мои песенки я писал ради этого одного дня просветления?

Вдруг у меня над головой с треском включился телик. Старики, потрясая полами одежды, один за другим поднялись на ноги. Придерживая собранные в плотные кулачки руки у груди, престарелые больные темной грудой собрались и сели перед экраном аккуратными рядками. Телевизор показывал отлично смонтированный рекламный ролик: «Питание жизни». Известный бритоголовый актер средних лет бархатисто-гнусавым тоном начал вещать:

– Думаете, в мире водится несметное количество акул? И все они плещутся в океане? Это не так. Думаете, что в мире водится еще много тигров? И все они бродят по лесам? Это не так. Позаботьтесь о диких животных, не раздирайте их на части. Пользуйтесь нашим универсальным чудодейственным средством, представленным на всемирной выставке![13]

Затем на экране показалась старлетка с огромными глазками и остреньким подбородком. Девушка соблазнительно молвила:

– Я – и сильный, и слабый человек. Знаете, чего не хватает девушке, в руках которой сконцентрирована вся власть? – Я напряг все ментальные силы, пытаясь представить, что бы это могло быть. Но вопрошающая не замедлила с ответом и процедила сквозь зубы: – Ей не хватает идентичности. Попробуйте идентификатор личности по отпечаткам пальцев на основе технологий микрофлоры. По отпечаткам пальцев вы о себе больше узнаете, чем по радужной оболочке глаза!

На меня будто снизошло озарение. Да-да, только в больнице становится понятно, какое положение занимает тот или иной человек, кто он как личность. Больница – остров посреди огромного океана, который несет на себе множество людей, чье существование на этой земле мимолетно. Через болезни мы медленно осознаем, кто мы такие на самом деле. Вот зачем мы, собственно, и попадаем в больницы.

Но меня по-прежнему беспокоила боль в животе, которая уже со всей силы давила на брови и ресницы и грозилась окончательно подорвать меня, если уж не прикончить совсем. И я чувствовал глубокую вину за это перед больницей.

Прошли считаные часы, но казалось, что я пробыл здесь бесчисленные годы, десятилетия, века и тысячелетия… Сестрица Цзян, видя, что я совсем плох, предложила:

– Если вы неважно себя чувствуйте, то можете положить голову мне на колени.

13. Женские ляжки как болеутоляющее

Я на мгновение замер. Положить голову ей на колени? Я еще не одряхлел совсем, как старик, но и не мог столь же стойко, как уроженцы города К, переживать боль, от которой уже было сильное впечатление, что мои кости прогрызает насквозь целая колония муравьев. Мучение сделало меня немощным и слабым. И я действительно только о том и думал, как бы уткнуться во что-то мягкое и теплое. Но я совсем сконфузился. Мы же с сестрицей Цзян только день как познакомились.

Мои колебания, похоже, вызвали недовольство дамочки, которая, откашлявшись, заявила:

– Миленький Ян, куда ваши мысли убежали? – И, протянув руки вперед, она обхватила ими мою башку прямо на виду у остальных пациентов. По движениям казалось, что ей это не впервой приходилось делать. Да и разницы-то, подумал я, все равно я в больнице. Штаны с меня уже успели стащить. К тому же я хотел показать сестрице Цзян, что я действительно верю в больницу. «Бух, бух». Старики закидывали меня косыми взглядами, как гранатами, и их осколки вонзались в меня.

По ощущениям брюки, в которые была облачена дама, были легкими и нежными, как свежевыловленный сомик. Ее ляжки были плотными, но упругими. Моя голова возлежала совсем близко к треугольнику посреди тела сестрицы Цзян. Каких-то специфических запахов до меня не доносилось. И все же я почувствовал, что это была зрелая, полная сил женщина, как говорится, в самом соку. Ножки под моей башкой слегка дернулись, наливаясь кровью и заботливо распространяя вокруг себя тепло. Давненько я ни с чем подобным не сталкивался. Я старался не давать мыслям устремляться куда-либо дальше, но все же представил себе, будто ляжки сестрицы Цзян были болеутоляющим. Тело этой дамы было как продолжение больницы. В самый острый момент сестрица Цзян вновь явилась мне на помощь. Вот что называется профессиональной этикой. Эта дама не относилась ко мне как к незнакомому человеку.

Я воображал себя покладистым, умудренным опытом больным, который старается по возможности не впадать в забытье и лишь прикидывается спящим. Я плотно прикрыл глаза и затаил дыхание, лежа без движения, как покойник. А в голове тем временем носились догадки о том, каким человеком была сестрица Цзян. Наверно, она выросла в самой что ни на есть обычной семье. Никакого особо благородного происхождения у нее и нет. Судя по вежливости, она, должно быть, окончила полную среднюю школу, может быть, отучилась в колледже или университете. В гостинице она, скорее всего, отработала много лет и проявила себя как добросовестная работяга, которая никогда не отказывалась от сверхурочной работы и не щадила себя на посту. Она каждый день машинально заучивала наизусть те нудные постулаты, которые содержатся в должностной инструкции, чтобы в любой удобный момент поделиться ими с больными и унять их сомнения, уговаривая их на взаимодействие с больницей. Она и сама начала беспрекословно верить в эти доводы и уговоры. В больнице у нее возникло много контактов, и она умела без особого труда выпутываться из всевозможных неприятностей. Лучшего человека для того, чтобы помочь больным разобраться на месте, и представить себе было сложно. И выполняла она вверяемые ей поручения не только для того, чтобы ее семья могла сводить концы с концами, но и для приумножения престижа К – искренне и горячо любимого родного города. Она предоставляла каждому гостю высочайший уровень услуг, относясь к пациентам как к родным. Работала она с душой и преуспела в своем деле. Настоящая ударница труда… Сестрица Цзян была плющом, опоясывавшим широко раскинувшееся древо больницы. Самое главное – она верила. И мне было чему поучиться у нее.

Сестрица Цзян, ласково гладя мои мокрые от пота волосы, мягко увещевала меня, будто напевая колыбельную:

– Жалко вас, приезжих. Впрочем, я и сама из семьи мигрантов. Мои родители рано перебрались в город К. Они у меня были строителями. Мы жили в крайней нужде, папе и маме приходилось работать, не зная дня и ночи. У отца приключились интерстициальный нефрит и гипокалиемия. Но тогда и врачей было мало, и лекарства было не достать, поэтому вылечиться он не мог. Так и умер папка, когда мне было три года. Мама из-за меня осталась вдовой, все отказывалась снова выйти замуж. Мне поначалу было непривычно бывать в больнице, знаться с местными, все думала, что это место привилегированное и недоступное для нас, обычных людишек. Но во мне постепенно возникло чувство связи с больницей. Если бы папу можно было сберечь до настоящего момента, то он бы остался жить. Больницы же не только изгоняют наши телесные недуги, но и очищают наши души. Вот я и изливаю всю любовь к родителям на гостей…

Долго мы так просидели. Я, кажется, действительно поспал немного под воздействием гипнотических речей спутницы. Нет, не заснул, а впал в забытье. Очухавшись от головокружения, я обнаружил, что моя башка – непонятно, с какого времени, – расположилась на скамье. Словно бы ее долг передо мной уже был выполнен, сестрица Цзян меня покинула, даже не попрощавшись. Улизнула без единого звука. А я этого даже и не заметил.

Пробудила меня боль. Раздосадованный, я обхватил голову обеими руками и свернулся калачиком, как малыш, окончательно сбившийся с дороги. До меня доносились злорадные смешки хрычей со всех сторон. Вокруг установилась атмосфера всеобщего празднества.

Было понятно, что просто так уйти я не могу, но в отсутствие сестрицы Цзян меня навестило постыдное желание сбежать из больницы. Эх, плохой из меня больной.

14. Человек по жизни – что мотылек, летящий на открытое пламя

Однако рассудок мой никуда бежать не собирался. Ведь я в этой больнице уже много всего оставил: денег, времени и сил. Расходы накапливались, как несущийся с горы снежный ком. Я в этом видел приемчик, которым больница приковывала к себе больных. И этому в совокупности со сговором между больницей и отелем вкупе с усердными ухищрениями многоопытных гостиничных дамочек никто противиться не мог. Я по инерции оказался в полной зависимости от больницы. К тому же боль была такая, что я и пошевелиться не мог, опасаясь, что скоро издохну. Так и остался я лежать, как паршивая псина.

Вокруг меня поблескивали многочисленные незнакомые указательные знаки, а ЖК-экраны транслировали неведомые названия: GE64-томография, GE1.5T-магнитно-резонансная томография, цифровая субтракционная ангиография, 4D-цветовое допплеровское картирование, оптическая когерентная томография-ангиография, позитронно-эмиссионная томография, неинвазивное пренатальное тестирование, центр цифровой радиографии, станция цифровой перфузионной сцинтиграфии, электрокардиостанция, центр антроскопии, автоматизированный биохимический анализ, техническая станция по выявлению скрытой формы тетратрикопептидного повтора SGTB аннексина A6 и прочее в том же духе. Все это, по всей видимости, было призвано гордо продемонстрировать больным, насколько «модернизированным» было заведение. «Все ваши лучшие чаяния сбылись», – проще говоря. На некоторых металлических дверях было указано:

«ЭЛЕКТРОМАГНИТНОЕ ИЗЛУЧЕНИЕ! НЕ ПРИБЛИЖАТЬСЯ!»

И еще россыпь нечитабельных специализированных терминов. На стенах были развешаны плакаты, объяснявшие больным, какие обследования им стоило бы пройти. Одной компьютерной томографии было посвящено несколько рядов объявлений, подробно расписывавших все реакции, которые могли случиться у пациента во время получения диагноза, в том числе частоту, с которой больные испускали последний дух. Были здесь и объявления, которые были скорее адресованы самой больнице, в том числе о кормлении подопытных животных, стерилизации лабораторной посуды, кварцевании помещений и так далее. В некоторых анонсах медицинских услуг содержались рассуждения о культуре клеток, иммуногистохимии, полимеразной цепной реакции с обратной транскрипцией, своевременной флуоресцентной количественной ПЦР, проточной цитометрии, растровых электронных микроскопах, трансмиссионных электронных микроскопах, конфокальной лазерной сканирующей микроскопии и закупке реактивов и расходных материалов. Все упомянутые вещи и дела организовывались на кооперативных началах центрами проведения экспертиз при полиции и социальными предприятиями. Объявления вызывали стойкое впечатление, будто вокруг пациента грохотала плотная цепь поставок.

В одном конце коридора собралась группка врачей с рюкзаками, закинутыми на спину. Судя по биркам, которыми был снабжен багаж, врачеватели направлялись куда-то в Африку помогать бороться с эпидемией чего-то опасно-инфекционного. Руководство выступило вперед и зачитывало напоследок важные речи. Журналисты фотографировали и брали интервью у участников действия.

С другой стороны коридора вывесили красный транспарант

«ГОРЯЧО ПРИВЕТСТВУЕМ ПРИБЫВШИХ В НАШУ БОЛЬНИЦУ ПО ОБМЕНУ СПЕЦИАЛИСТОВ НАУЧНО-МЕДИЦИНСКОГО ОБЩЕСТВА ЕС!»

и золотистый плакат

«ПОЗДРАВЛЯЕМ СТАРШУЮ МЕДСЕСТРУ НЕЙРОХИРУРГИЧЕСКОГО ОТДЕЛЕНИЯ ЧЖОУ СЯОЛАНЬ С ПОЛУЧЕНИЕМ МЕДАЛИ ИМЕНИ ФЛОРЕНС НАЙТИНГЕЙЛ!»

Ко мне постоянно подсаживались только прибывающие больные новички. Это были не наплевательски-спокойные старики. Меж делом перед нами разворачивались занимательные сценки.

Мужчина средних лет, весь в обносках, с заметным акцентом, утверждал сопровождавшей его даме:

– Да пошли отсюды. Денег нам все равно не хвотит. Кто знал, что так много угрохаем на недомогание?

Дама ответила:

– Мы придумаем, у кого одолжить.

– Никто нам ничего не даст. Мы же голодранцы. Я не от хорошей жизни пошел сдовать кровь. Не распродал бы всю кровь до последней капли, не заболел бы. Да к тому же тебя впутал в эту мерзость.

Дама зарыдала.

Тут рядом со мной плюхнулся розовощекий крепыш лет сорока с хвостиком. Новенький заявил мне:

– Ох, говорят, эта больница очень известная. Я только-только объездил местные достопримечательности, решил заехать и сюда. С месяц назад простудился, решил посоветоваться с врачами, не подхватил ли что-нибудь серьезное.

Тем временем на авансцену вышли мужчина и женщина, походившие на отца и дочь. Глаза у них были покрасневшие. Девушка сказала:

– Ты во всем виноват! Доверился этому проходимцу и оставил нас на мели.

Отец отозвался:

– Да ладно! Попробовали сэкономить на лекарстве, чтобы нас не оставили без штанов, как здесь. Все получилось, как милый человек нам предсказал.

Выходило, что дочь приехала с отцом в больницу из деревни. И их сразу же с поезда подловил и одурачил мнимый больной. Послушав его увещевания, они отправились в нелегальную клинику, где с них содрали большие деньги за поддельное лекарство. И только поняв, что их обманули, парочка окольным путем добралась до Центральной больницы города К, но денег, чтобы показаться доктору, у них не осталось.

Молодой человек – по виду рядовой офисный работник – кричал, рыдая, в телефон:

– Нет, я это терпеть не намерен! Я и так перегружен работой сверх меры, выкладываюсь неделю за неделей, батрачу по ночам… И все деньги трачу на то, чтобы тестя водить по врачам. И этого мало! Новые лекарства, импортные лекарства, экспериментальные лекарства – все за мой счет. А жена моя, хотя и на сносях, все равно подыскивает себе подработку. Дом мы уже почти продали. Так и до смерти можно заработаться. И знаешь, у меня в самом деле только что обнаружили рак пищевода…

Подошел к служащему мужик, достал фотку с большеголовой птахой и тихо поинтересовался:

– Сову не желаете? Отлично лечит рак пищевода.

Выдвинулась вперед, размахивая флаером, женщина.

– Нет, нет, лучше уж пилюли на основе жабы. Был у нас один человек, тоже с раком пищевода, пил всякие снадобья, но лучше ему не становилось. Жена пошла, наловила жаб, заставила мужа съесть две с половиной тысячи штук. Так только и откачали.

Великовозрастный дяденька, держащий в руках целую стопку пестрых объявлений, заявлял больным с улыбкой во весь рот:

– Лечиться – только за границу! С нами вы посетите входящие в десятки лучших медицинских заведений больницы США и Великобритании. Вас сразу обслужат «в одном окне». За рубежом умеют дать больному почувствовать себя как дома. У них не только диагностика и лечение проводятся с использованием передовой техники, но и обеспечивается отличное соотношение цены к качеству. Коронарный стент здесь вам поставят за 38 тысяч юаней, а там – всего за 6000; зубной имплант вам здесь продадут за 30 тысяч юаней, а там – за 1200, трастузумаб здесь вы получите за 26 тысяч юаней, а там – за 4000… И главное – никаких очередей, вас положат в стационар, в отдельную палату с собственной уборной. Исцеление просто так на вас не снизойдет, спешите, пока действует акция…

Женщина средних лет поочередно спрашивала у пациентов:

– Цены на лекарства высокие, а купить нужно? У меня упаковочку жаропонижающего можно приобрести за 150 юаней, лекарство от рака молочной железы – по 300, а фторурацил – по 500… – С этими словами она открыла сумку, заполненную новейшими препаратами.

Ее завывания прервал неожиданный шум. Два взрослых парня с побуревшими физиономиями стали стеной напротив паренька помладше. Тот кричал:

– Пропустите меня! Мне нужны ваши доктора, хочу измолотить их! Они лечили отца, выложили мы под это дело миллион, все подносили врачам красные конверты! И даже в тот день, когда папа, не приходя в себя, покинул этот мир, врач умудрился впарить нам импортный антибиотик за восемь тысяч! Позор! Как вы смеете наживаться на чужих бедах!

«Стражники» объявили:

– Да что же вы так? Человека уже нет, ну и ладно. К тому же мы с вами в медицине ничего не понимаем. Кто знает, может быть, и нам с вами придется как-нибудь здесь оказаться?

Мужчина лет за пятьдесят, захлебываясь слезами, сокрушался:

– Меня положили на операцию с переломом кости. А в счете, который выставила больница, указано, что мне еще удалили матку, убрали кисту яичника и выдернули яйцевод. Получилось на десять тысяч дороже, чем обещал доктор. И что мне теперь делать?..

Перед моими глазами проносились все новые и новые сценки из импровизированного коридорного спектакля. И даже обладая самым богатым воображением, не сможешь представить, насколько разнородны обстоятельства, в которые жизнь помещает людей. Приглядываясь к этим субъектам, я невольно припомнил слова, которые вычитал в книге советского писателя Николая Островского «Как закалялась сталь»:

«Самое дорогое у человека – это жизнь. Она дается ему один раз, и прожить ее надо так, чтобы не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы, чтобы не жег позор за подленькое и мелочное прошлое и чтобы, умирая, смог сказать: вся жизнь и все силы были отданы самому прекрасному в мире – борьбе за освобождение человечества».

Представление передо мной я сначала смотрел с некоторым интересом, но постепенно оно меня измотало. Больные, которых вылечили, считают, что все получилось, как должно было получиться, а больные, которые еще болеют, винят всех и вся вокруг в своих бедах. Какой вывод из этого можно сделать? Предельно заурядные россказни людей – лишь свидетельство того, что судьба – штука капризная. Человек по жизни – что мотылек, летящий на открытое пламя. В этом можно увидеть обратную сторону взаимовыгодного сотрудничества и процветания больных с больницей. Я бесцельно мучался вопросом: как же меня угораздило оказаться во всей нашей безграничной вселенной именно на Земле?

И еще припомнил я поездку на Утайшань[14]. Один из паломников всучил мне сборник буддийских сутр. Книжицу я полистал и узнал немного про то, что нас ждет в загробном мире. У буддистов преисподних много. Например, для отдельной категории людей уготована судьба быть покрытыми сверху донизу нарывами, которые ко всему прочему сочатся гноем и беспрестанно пузырятся новыми язвами, пока болячкам уже совсем не остается пространства, а все тело человека не превращается в единую открытую бело-красную рану, где уже непонятно, что – кожа, а что – плоть. В другом местечке стоит такой студеный мороз, что люди бьются в судорогах и выгибаются кольцами, звонко при этом стуча зубами – мучение, которое и на словах-то не описать. Еще есть уголок, где людей поджаривают на сильном огне, так что у них глаза норовят от боли и ужаса выпрыгнуть из глазниц, и остается только, истошно вопя, носиться во все стороны в поисках выхода, которого и нет. Все эти образы предстали передо мной как наяву, когда я оказался в больнице. Если больных и можно назвать как-то, то лучшее определение им – «живые мертвецы». Что есть преисподняя, как не имитация страданий, которые человечество и так постоянно испытывает? В качестве снискавшего себе некоторую славу либреттиста я все это и так отлично понимал, а потому делать шумиху из моего похода по врачам было бы странно. Что же касается копившихся расходов, то даже у владыки загробного мира Янь-вана иногда в книге жизни и смерти не сходится баланс.

Размышления меня как-то обнадежили. Но тут боль стала просто убийственной. Я все беспокоился, что со мной случилась такая страшная хворь, которую и не придумаешь, а значит, мне придется за свой счет покупать много лекарств. Ничего такого на мое скудное жалованье я себе позволить не мог, даже с учетом музыкальной халтуры, которой я баловался последние годы. Наверно, так не один больной пускает по миру семью и проматывает все нажитое добро. И такая перспектива была чем-то страшнее любой преисподней.

На мое счастье, тут ко мне вернулась сестрица Цзян. Вновь поднялась и заволновалась толпа стариков. Все взгляды были прикованы к вещице, которую несла моя спутница: отчет с результатами обследований. Сестрица Цзян с ликующим видом, будто она переделала все возможные дела, громко объявила:

– А вот и ваши анализы, миленький Ян! Скоро ваш вопрос сам собой решится. – И, не дожидаясь комментариев, дамочка рывком подняла меня со скамьи и снова понеслась к доктору.

15. Профессиональная врачебная этика

Было ощущение, что я отправился в дальнее путешествие и только-только добрался до точки назначения. Когда мы вернулись, преждевременно поседевший врач-авангардист сидел все на том же месте с тем же безмерно утомленным видом. Явный упадок сил у доктора немедленно порождал сочувствие. Но – при всей своей изнуренности – он сразу распахнул глаза и быстро пробежал взглядом по листку.

– Вроде бы все недурно, – сказал он это не мне, а сестрице Цзян, – но во избежание осложнений лучше бы еще записаться на компьютерную томографию.

– Хорошо, – отозвался я. Чувство, что цель достигнута, сразу улетучилось. Начало казаться, будто маленькие чертики загоняют мне под кожу острые лезвия. Смог ли я храбро выдержать это истязание, быть достойным звания «героя»?

– Сегодня, наверно, уже не успеете. И сделайте уж заодно гастроскопию. – Врач говорил вроде без раздумий. К нашему второму заходу его успели облепить другие пациенты и родственники.

– А чем я все-таки болен? Когда станет известен диагноз? – На пределе возможностей я сжал кулаки. Я активно воскрешал перед глазами славные образы тех непоколебимо державшихся вопреки всем испытаниям старцев и ужасающие образины самых коварных демонов преисподней.

Врач от моего напора немного опешил.

– Не торопите события. Вы же, в конце концов, находитесь в Центральной больнице города К! – поспешила наставническим тоном вставить сестрица Цзян. – Мы с уважаемым врачом – хорошие знакомые. Он – доктор наук, и ему приходится нелегко, он уже более шестидесяти часов работает без перерыва, выполнил десяток с чем-то операций. Если бы не он, то пациенты были бы обречены на смерть. Проблема в том, что пациенты обычно не видят дальше носа. Почему-то они уверены, что больница – печатный станок, который ломится от свеженьких банкнот. А по факту врачи всем жертвуют для вас. Больнице хронически не хватает специалистов. А больных же – море. Все доктора страшно перегружены. Только подумайте, как много жизней они умудряются при этом спасать, сколько людей вырывают из лап Янь-вана! Врачи служат больным всем сердцем и всеми помыслами. Вот почему они такие обессиленные. Доктор не кушает, не пьет, не спит, не справляет нужду, а посвящает себя целиком осмотру больных. А ему же скоро еще надо направляться в лабораторию, чтобы заниматься научно-исследовательской работой! – С этим моя спутница, многозначительно взглянув на врача, протянула ему мой кошелек.

– Пусть вам пройдутся зондом по желудку. Вытащат все лишнее, что у вас там накопилось, вам сразу значительно полегчает. Подозреваю, что это ретенция желудка. – Врач нахмурил брови и оттолкнул от себя кошелек. Говорил он с нетерпящей возражений решительностью.

– Но… Но я три дня ничего в рот не брал, только один раз попил водички… – Если память меня не подводила, ничего про столовые для обитателей преисподней в сутрах не говорилось.

– Ну что я вам могу сказать? – выпалил врач, размахивая в воздухе длинными, тощими руками, словно рисуя картину. – Это уже медицинский вопрос. Чем больше мы убеждаем себя в отсутствии чего-либо, тем с большей вероятностью оказывается, что кое-что все-таки у нас имеется. – Он будто зачитывал глубокомысленную лекцию о философии. От философии я был максимально далек, да и ответ был совсем несообразный моим словам, так что я не нашелся, что сказать.

– А можно обойтись без зонда? – промямлил я. Мой взгляд уцепился за халат, обволакивающий врача простыми линиями, как отливающая черным пластиковым блеском офицерская форма.

– Боли боитесь? – Врач не без жалости пригляделся ко мне.

– Говорят, что чем больше боли – тем больше счастья. Слышали такое? Вы что, раньше не бывали в больницах? – спросила сестрица Цзя.

Я разжал кулаки и изобразил, будто совсем не чувствую боли. Не хотелось, чтобы доктор увидел, сколь мягким и расхлябанным я был.

Врач с некоторым недоумением заметил:

– Пациент, скажу вам начистоту: мы здесь занимаемся тем, что делаем мучающихся людей счастливыми. Вот и вся этика профессионального врача. Что же вы по-прежнему не доверяете нам? Спасать умирающих от смерти и облегчать страдания больных – наше дело. Врач ценой собственной боли дарует ликование больному. Если бы у пациентов было хоть чуточку больше уважения к нам, если бы вы нас то и дело не прерывали, то нам было бы намного легче исполнять свой долг. Но если вам в самом деле все это не нужно, то вы можете написать расписку и отказаться от наших услуг. Мы уважаем право больного выбирать, что душе угодно.

Сестрица Цзян добавила:

– Доктор все верно говорит. Я много раз наблюдала, как врачи принимали пациентов. Лечение чем-то напоминает рождение ребенка. Это и боль, и радость. Пока идет процесс, пациент кричит от боли и жалуется на то, что врач нерадивый. Но только лечение заканчивается, как пациент испытывает беспредельное счастье, а боль немедленно улетучивается. Какой же неблагодарный народ вы, больные! Впрочем, все это – исключительно по доброй воле. Никто вас насильно в больницу не вез. Но раз уж вы здесь, то стоит прислушиваться к докторам. Миленький Ян, нужно верить в больницу и врачей. Страна у нас еще бедная, денег у государства на строительство клиник нет, публичным больницам приходится самим изыскивать деньги на обустройство и закупку оборудования. Врачам зарплата и премия потихонечку капают на счет, монетка за монеткой. Работают они, стараются изо всех сил, несмотря на маленькие деньги, не жалея себя, лишь бы больным было хорошо. Если с вами что-то непредвиденное произойдет, то врачу от этого будет только хуже.

– Понятно, – протянул я, обливаясь потом.

Словно ощущая некоторую неловкость, моя спутница после некоторых раздумий совестливо продолжила речь:

– Миленький Ян, позвольте вам напомнить, как дела складываются здесь, у нас, в городе К. Может тогда вам все станет понятнее. Регион у нас совсем небогатый, возможности для развития ограничены, инфраструктуры как таковой практически нет, и многое у нас пока еще делается не так, как хотелось бы. Да, больных многовато, запредельно много, медработникам рук не хватает, с палатами и медаппаратурой совсем туго, повсюду грязь, отсутствие дисциплины и дурное обслуживание, а у большинства пациентов в довершение ко всему еще и скверный характер. Это все – реальность, от которой никуда не убежишь. Но вы разве не смотрите новости по Центральному телевидению? Там же рассказывают правду. Несмотря на то что ресурсов у нас в разы меньше, чем у развитых стран, мы умудряемся людей спасать гораздо чаще, чем они. При том, что в нашей стране расходы на медицину самые низкие в мире, средняя продолжительность жизни у нас такая же, как в развитых странах. И это дается нам нелегко. Съездите в США, попробуйте там сходить в больницу. В американской муниципальной поликлинике надо неделю дожидаться очереди. Чтобы попасть на обследования, надо записываться за несколько месяцев, а на гастроскопию – за год. Я не шучу! Для того чтобы удалить аппендицит, нужно потратить тридцать тысяч долларов, чтобы родить ребенка – шестьдесят тысяч. Здесь у нас за запись к специалисту берут всего десять с чем-то юаней, за инъекцию – два юаня! Как за кочан капусты. У нас принцип: больные – всегда на первом месте. Интересы врачей и больницы никогда не идут вразрез с интересами больных… Кроме того, город К переживает переходный период. В любом процессе прогресс наступает постепенно. За один день вес набрать нельзя. Вы собственными глазами увидели все славные перспективы, которые открываются перед нашей больницей, а от светлого будущего больницы зависят все остальные аспекты нашей жизни. Миленький Ян, вспомните о песнях, слова к которым вы пишете. Разве все они не прославляют нашу эпоху? Разве вы при обычных обстоятельствах не предпочитаете видеть светлую сторону явлений? Вас же пригласили сюда для написания такой песни. Так что постарайтесь найти в себе силы и не раскиснуть вконец! Компания Б находится под непосредственным управлением правительства города К, это известная компания, и ее руководство изыскало возможности пригласить вас в город К, чтобы вы написали для нас гимн. Вы необычный больной. Вот почему к вам так много внимания. Для вас мы организуем особенно тщательный и всесторонний осмотр и лечение. Считайте, что вас направили окунуться в жизнь народных масс, лучше познакомиться с их нравами. Ведь только так получаются нетленные произведения, которые потом передаются из поколения в поколение! Просим вас набраться терпения. Терпение – вот что нужно в любом деле! Вам предначертано пережить много трудностей на вашем веку. Только тогда вы сможете благодаря последовательному преодолению сложностей достичь полного просветления и переродиться в вашу наивысшую форму. Никто вам смерти не желает. Когда человек умирает, то ничего после него не остается. Только представьте себе, что ничего после вас не останется! Как жить, сознавая этот факт?

Вот как хорошо распознала всю мою сущность сестрица Цзян! Мне же никто еще не пояснял, сколь значимое дело мы тут выполняем. Я задумался. Но ничего, кроме боли, я не ощущал.

Что такое смерть? Зияющая пустота. Все тревожащие меня яркие образы преисподней сразу же испарились. Неужто все мучения по ту сторону ни в какое сравнение не идут с невзгодами жизни среди людей?

От боли из меня в тот момент непроизвольно полилась моча, и в паху сразу стало сыро. Что тут скажешь в свое оправдание? Однако мое молчание, похоже, только сильнее раздосадовало дамочку и врача, которые обменялись растерянными взглядами. Время в отделении скорой помощи вновь поползло нестерпимо медленно, но на этот раз мне показалось, будто это было течение вспять. Обрушившаяся на меня ураганом боль закрутилась в голове водоворотом воспоминаний. Припомнилось, как я заболел в детстве и родители повезли меня в детскую поликлинику. Я – человек своего поколения. С самых малых лет мы находимся в постоянном контакте с больницами. Подрастали на одних антибиотиках. Но тогда еще не успели провести реформу здравоохранения, а больницы не стояли на рыночных рельсах. Медицина была практически бесплатной для всех. По пути в больницу мама и папа по очереди несли меня на плечах, будто шли на базар с ягненком на продажу. Я все норовил вырваться, но и папа, и мама меня удерживали мертвецкой хваткой за ножки. В больнице не было проходу от рыдающих малышей. Настал мой черед получить укол.

Папа заявил мне:

– Это совсем не больно! Ты ничего и не почувствуешь. Представь, что тебя кусает муравьишка. – Я сразу вообразил красноватую остренькую мордочку муравья и действительно не заплакал.

– Какой ты смелый… – похвалила меня медсестра. И вот тут я разрыдался.

Вспоминая все это, я наконец-то дал волю слезам. Звук плача, протяжный, как кваканье лягушки, по всей видимости напугал и врача, и гостиничную дамочку. В кабинете немедленно установилась гробовая тишина, как на Марсе. И, воспользовавшись удобным моментом, я вдруг развернулся и побежал прочь.

16. Сопротивляться больнице – что ставить на карту собственную жизнь

Не знаю, хотел ли я бегством выразить протест против происходящего. Если даже так – это я, получается, впервые в жизни показал, что у меня яички правильно прикручены? Гостиничная дамочка, конечно, говорила все очень красиво и правильно. Но в глубине души мне хотелось скрыться от ее слов. Слишком уж пламенными были ее изречения! Я вроде бы много ходил по больницам, перевидал бесчисленное множество врачей. Но все равно каждый раз мне хотелось убежать. Не глотать лекарства, не делать уколы, не тратиться на все это. А убежать. И все же из раза в раз я склонял голову и изъявлял покорность примерного законопослушного гражданина. Я боялся умереть. Мне было прекрасно известно, кто в моих взаимоотношениях с больницами хозяин, а кто – холуй и кто к кому угодил в сети. Я досадовал на себя только за то, что у меня ничего более действенного не было, чтобы снискать расположение докторов-чудотворцев. Нет, не «чудотворцев», а чудищ грозных и достопочтимых, под стать Янь-вану. Каждый врач при себе держит книжицу, где записано, какому человеку уготовано еще жить, а кому – встретить смерть. Почему же я не мог уподобиться тем старцам? Те хотя бы виду не показывали, что с ними что-то не так. Временами я вопрошал себя: если с врачами что-то не срастается, это же, наверно, не повод прятаться от них? Но такие мысли, если честно, ведут в никуда. И еще меня мучили сомнения. Сбежав от доктора, я взял ответственность за свою жизнь в собственные руки? Неужели я смогу излечиться самостоятельно? Я же вроде бы хотел побороться за титул почетного жителя города К?

От спутанных мыслей меня бросало то влево, то вправо. Я скачками преодолевал коридор, но убежать далеко не получалось. Боль во всем теле сковывала движения. Единственное, что мне удалось, – затесаться в большую группку старых пациентов, где я и схоронился, как в игре в прятки, сев на корточки за грядой высохших от времени ног.

Сестрица Цзян быстро нагнала меня.

– Миленький Ян, миленький Ян, где вы? Вылезайте сейчас же! – От волнения в ее словах звучала некоторая издевка. Булькала она, как пузырек, который вот-вот лопнет.

– Вы ставите на карту свою жизнь, – крикнула она.

Я сидел тихо и бездвижно.

– Миленький Ян, у меня для вас хорошие новости: врач согласился не делать вам гастроскопию, он вам пропишет капельницу, чтобы сбить жар. Возвращайтесь!

Ее последний призыв прозвучал еще более унизительно для меня. Вся моя женоподобная слабость сразу и вскрылась.

Я как сидел, так и остался сидеть. А в мозгу колошматилась шальная мысль: а вдруг это правда? В словах сестрицы Цзян не ощущалось ни капли фальши. Моя спутница лишь хотела завершить начатое дело и от всего сердца трудилась на мое благо. И все же я колебался. Стоит ли показаться ей на глаза? Точно только капельницу мне пропишут? Операцию мне делать не будут? Мое бренное тело оставят в покое?

Больше всего мне было стыдно за то, что я, наверно, рассердил врача. Как же из меня получился такой человечишка? Сопротивляться больнице – самое глупое из всех сумасбродств, что может творить человек по жизни. Действительно: я «ставлю на карту жизнь»! Да и можно ли такое существование – распластался на земле, как последний слизняк, – назвать «жизнью»?

Тут я увидел, что сестрица Цзян вот-вот расплачется. Она вертела головой в поисках меня. Я поднялся из толпы и слабым голосом позвал:

– Сестрица Цзян! – Та повернулась в мою сторону, и в ее взгляде чувствовалась материнская забота. И я послушно побрел обратно в кабинет врача.

Доктор уже успел оформить листок с диагнозом и рекомендациями по лечению и как раз скреплял его печатью. Превозмогая боль, я согнулся в поклоне:

– Спасибо, спасибо вам, доктор.

Врач вручил листок сестрице Цзян.

– Так-то лучше. – Круглое личико сестрицы Цзян светилось, будто она наткнулась на драгоценный клад. – Радуйтесь, скоро боли не будет. А мне надо уже возвращаться в гостиницу. Менеджер только что поручил новое задание. Еще кто-то испил водички.

– А я-то как без вас? – Я на автомате ухватил ее за рукав, словно тот был мне спасательным кругом. Сердце снова заколотилось в предчувствии опасности.

И тут погремел гром, затрепетали языки огня, в потолок взмыли столбы дыма. Все в кабинете врача перевернулось вверх дном. В глазах помутилось. Сестрица Цзян потянула меня на пол и легла поверх меня.

17. Великая доброта и безмерное сострадание живых бодхисатв

Через некоторое время сестрица Цзян помогла мне подняться. Повсюду был хаос. Бегали и кричали люди. Больница утратила всякое подобие порядка. Сестрица Цзян вместе со мной укрылась в общем туалете. Я не осмеливался и пошевелиться. Думалось, что вот он и настал, конец света. И от того на меня нашло даже какое-то просветление. В туалете толпилась куча народу. Туда набились и мужчины, и женщины. Некоторые были ранены и громко стонали. Все бросились обсуждать происходящее.

– Похоже, на больницу снова нападают родственники больных. Бомба…

– А зачем здесь бомба?

– Вроде бы у одного человека жена с внематочной беременностью умерла при целиоскопии. Супруг решил, что больница в чем-то провинилась. Уверил себя, что у больной случилась геморрагия, а врач ей не поставил канюлю, и от того у женщины произошел ацидоз. Муж пошел в суд, но суд решил, что к врачу не может быть претензий. Вот этот мужик и отомстил больнице за все.

– Подонок… Убил кого-нибудь?

– Точно самого себя. Это был смертник. А вот что с врачом – пока неизвестно.

До меня и раньше доходила информация, что больницы в современном мире – объекты повышенной опасности. По заявлениям органов здравоохранения, 70 процентов докторов хотя бы раз за практику переживали акт насилия в свой адрес. 80 процентов врачей говорили, что из боязни неприятностей активно пускали в ход так называемую «предупреждающую медицину»: прописывали больше процедур и давали больше консультаций, чем нужно, уклонялись от опасных операций, проблемных больных и сложных случаев, предпочитали перенаправлять пациентов в другие отделения, устраивать консилиумы и прочее, чтобы не навлечь на себя чей-либо гнев. Убедившись лично, какие масштабы может принимать недовольство докторами, я начал подумывать, не написать ли об этом песенку, а то и несколько.

Кто-то заявил, что семейство пациента хотело подорвать не врача, а представителя фармацевтического концерна, продавшего им лекарство. Он им, дескать, впарил за баснословные деньги новое лекарство, про которое в рекламе трубили, что оно совсем без побочки. А препарат не только не помог больной, но еще и усугубил ее состояние. Таких продажников подсылают в больницы производители, чтобы было кому сбывать их лекарства и оборудование. Коммерсанты соблазняют докторов походами в рестораны, развлечениями и обещаниями больших комиссионных. Вот врачи и выписывают длинные-предлинные рецепты с кучей препаратов от «спонсора» или вынуждают пациентов проходить множество обследований. Все ради запредельного куша. Эти торгаши, проявляя свою подлую сущность столь же неуловимо, как драконы, у которых зараз увидишь только голову или только хвост, но не то и другое сразу, сложились в мощную группировку, промышляющую на территории больниц. Именно они поставили все лечение на промышленную основу. Больница работала безостановочно, как фабричный цех.

Но были и такие, которые говорили, будто мишенью для атаки были на самом деле лечащиеся за счет государства VIP-больные из палат для высокопоставленных кадров. Нападающий, возможно, хотел таким образом проявить недовольство тем, что чиновники разбазаривают 80 процентов всех вложений государства в национальную медицину…

Можно ли определить, что произошло в действительности, когда по поводу одного события возникают такие расхождения в мнениях? Я поглядел сквозь щелочку в двери. Снаружи все еще стояла неразбериха. Охранники бегали взад-вперед, среди них затесались и силуэты полицейских.

Сестрица Цзян все это время вообще не проявляла признаков какого-либо беспокойства. Приглядевшись к ней, я заметил, что у нее на теле, прямо под ложечкой, появилась дырочка, из которой, не зная меры, хлестала кровь. Моя рука инстинктивно потянулась вперед, чтобы заткнуть отверстие. Но сестрица Цзян отпихнула мою руку и, смерив меня негодующим взглядом, сама прикрыла рану лифчиком.

– Пойдемте поищем врача, – взмолился я.

Она покачала головой. «Ладно, как хотите», – подумал я про себя. К моей боли примешалось зловоние кала, мочи и крови. Я предположил, что меня самого угораздило получить осколочное ранение.

Спутница не без труда ощупала меня, удостоверилась, что в этом отношении я был цел и невредим, и, шмыгая носом, слабо проговорила:

– Раз нам пока все равно нечего делать, то давайте я с вами поделюсь дополнительными рекомендациями.

Я не осмеливался перечить ей. Наставления дамы насчет того, что мы только начали углубляться в больничную процедуру, я до сих пор хранил в памяти.

Сестрица Цзян заметила:

– Все, что я вам рассказываю, – конфиденциальная информация, только для посвященных, так сказать. Постарайтесь хорошенько запомнить мои слова. Вы же сами увидели, с какими вещами нам приходится здесь мириться, хотя, конечно, абсолютно недопустимо, чтобы в больницах учиняли такие кровавые бойни. Когда я вас покину, самое главное, что вы должны помнить, – ни в коем случае не надо возражать врачам. Не должно пациенту подобным образом вести себя в больнице. Постарайтесь войти в положение докторов. Иногда может показаться, что они себя ведут крайне странно, но это все от того, что вы смотрите на них больным взглядом. У человека, переживающего долгую болезнь, чувства и ощущения искажаются, характер портится, к делам уже не получается относиться объективно и спокойно. Пациентам только и хочется, что придраться по любому поводу и без. Они только и думают, как бы обнаружить в курином яичке косточку. Только что-то происходит – они впадают в истерику, сами не ведают, что творят. Стоит врачу слегка повысить голос, как больные приступают к написанию жалобы. И кому от этого лучше?

– Да, так и есть. – Я наверняка выглядел весьма жалко.

– Миленький Ян, вы уж не злитесь на меня за то, что я вам все это рассказываю. Все мои речи – для вашего же блага. Если уж совсем начистоту, врачи же работают с болезнями, а не с людьми. Все очень просто: врачи – те же обычные люди из плоти и крови, их обуревают те же чувства и желания, что и простых смертных. Доктора – технические специалисты. Врачи стараются себя вести предельно осторожно с больными и их родными. Доктора сочувствуют пациентам. Но иногда одним сочувствием ничего сделать нельзя. Бывает так, что и врачи ничего не могут предложить для излечения, а люди, конечно, превратно думают, что это все назло. Не всегда наибольшими усилиями дается наилучший результат. Когда больные погибают, врачам тоже приходится трудно, они корят себя, думают, как они могли бы избежать подобного исхода. В медицине нет места совершенству, доктора могут лишь стремиться к самосовершенствованию. К тому же больных действительно слишком много, а медперсонала недостаточно, чтобы всех их осмотреть. И пациенты еще требуют того, что выходит за пределы возможностей медицины. Врач же, заканчивая вуз и выходя на работу, обычно не имеет особой подготовки по части контактов с больными. И далеко не каждый врач обладает талантом увещевания пациентов, чтобы те сменили гнев на милость. Неужто вы хотите, чтобы вас лечили стендап-комики? Так будет только хуже. Основная обязанность врачей – делать все, чтобы вылечить болезнь, а не веселить больных. Такое уж у них призвание, одновременно и самое достойное, и самое жалкое.

Говорила она это все так проникновенно, будто давала указания на случай собственной кончины, от чего мое раскаяние становилось лишь сильнее. Скрепя сердце я отозвался:

– Понял вас.

Она продолжила:

– Но врачи все же отличаются от обычных людей. В нашей стране вообще врачи западной медицины появились всего лишь чуть более ста лет назад. Это самые что ни на есть «новые люди». И от них зависит, что ждет в будущем все наше общество. Доктора проходят особо тщательную подготовку в ведущих медвузах. Попадая в такое учебное заведение, будущий врач словно приобщается к священному действу. Не зря же наши врачи торжественно клянутся: «Я добровольно посвящаю себя делу медицины… Я буду решительно трудиться на то, чтобы искоренить все человеческие недуги, способствовать всеобщему здоровью и благосостоянию, приумножать славу и почет врачебной науки». Доктора со студенческой скамьи облачаются в халаты, чтобы сразу ощущать бремя ответственности. Вы, обычные люди, учитесь по учебникам, а они – по трупам! Сами понимаете, что один труп – материя куда более дорогостоящая, чем лист бумаги! Ведь каждый надрез можно выполнить всего один раз. Поэтому будущим врачевателям приходится относиться к каждому телу с особым почтением. Кто, кроме разве что военных и полицейских, вынужден чаще иметь дела с трупами? А ведь трупы тяжело добывать. Вот почему рядовые граждане никоим образом не должны сравнивать себя и уж тем более панибратствовать с врачами. Только врачи действительно понимают, чего стоит жизнь, в этом состоит вся их работа. Интересно было бы узнать, через сколько циклов самосовершенствования прошли в былых жизнях те люди, которые в этой жизни избирают для себя профессию врачевателя.

Мне подумалось, что она правду говорит. Я действительно вплоть до сегодняшнего дня не совсем понимал, что собой представляет жизнь. Впрочем, то же самое можно было бы сказать и про все мое окружение. Жизнь никогда не была для нас чем-то особенным. Люди крутятся по жизни, но даже само это слово – «жизнь» – редко всплывает в их головах. Наверно, если не считать врачей, то думать о жизни – удел разве что буддийских монахов из древних монастырей в дальних далях. Ну и покоящегося у себя в могиле уважаемого господина Островского.

Передохнув, дама снова завела речь:

– Доктора повидали на своем веку самые разные жизни и смерти. И врачами руководит одно желание: докопаться до сущности жизни. Может показаться, что эти облаченные в халаты дамы и господа – люди бесстрастные, жестокосердные, даже немного нелюдимые. Но это все от того, что они видят дальше нас, чувствуют глубже нас и мыслят не так, как обычные люди. Доктора понимают, что абсолютное большинство вещей в нашей жизни можно обменять на что-то. Исключение – сама жизнь. И потому они встают за операционный стол с самым профессиональным настроем, точь-в-точь как атлеты, выходящие на стадион. Многолетняя практика все доводит до состояния условного рефлекса. А потому врачам некогда шуточки отпускать насчет жизней больных и собственной профессии. В наши дни отношения между врачом и пациентом становятся все более проблематичными. Но доктору, которого накануне сильно обидел больной, все равно надо на следующий день являться на службу и с прежним рвением осматривать пациентов. Любые офисы могут закрываться. Даже правительство может оказаться не у дел. А больницам суждено вечно стоять открытыми для приема пациентов. Миленький Ян, знаете ли вы, что это такое: вверять жизнь другому человеку? Понимаете ли вы, что это такое: заниматься медициной, чтобы быть в помощь людям? Слышали ли вы о такой вещи: гуманном искусстве врачевания? Вообще, если уж мы говорим откровенно: врачи – самые что ни на есть преисполненные великой доброты и колоссальной скорби живые бодхисатвы. Только вооружены они ланцетами.

Снова зашелестели мысли в моей голове. Нет, все-таки врачи не родня владыке преисподней Янь-вану. Я ненавидел себя за то, что мне вообще такое взбрело на ум. Я заметил, что лицо сестрицы Цзян побледнело. Рана на груди шевелилась, как приоткрытый рот, который все сильнее харкал кровью. Мне очень хотелось закрыть эту пасть кулаком, чтобы остановить кровотечение. Но я не осмелился это сделать.

Дамочка же, словно пограничник на рубеже, самоотверженно оставалась на посту.

– Можно даже понять врачей, которые все-таки принимают красные конверты с подношениями. Вы же видели, как люди, приходящие в храм, устилают землю перед фигурками Будды денежными купюрами? Есть ли другая профессия, где человеку приходится так усердно работать, ощущать на себе такую большую долю ответственности, подвергать себя такой опасности? Врачевание – это вам не песенки сочинять, это жизни спасать, здесь нет места даже для малейшей неточности. Это вам не сфера услуг, где продал кило овощей или постриг одну голову, и, если что-то пошло не так, – можно всегда вернуться и продать кому-то несколько килограммов овощей или постричь голову заново. Есть ли что-то столь же бесценное, как жизнь? С врачей требуют «заниматься медициной во исполнение чаяний простого народа». А это цель абсолютно недостижимая!

– Почему это «недостижимая»? Мы же живем в великой стране, для нас все достижимо.

– Миленький Ян, лечение болезней и спасение больных – это бездонная пропасть. Недовольство пациентов и их родственников никогда не иссякнет. Мне неловко об этом говорить, но у нас же на медицину тратится лишь одна сотая тех средств, которые на те же цели расходуются в США. В нашей стране не могут справиться даже с кормлением младенцев. Родителям приходится ехать за рубеж за сухим молоком. Можно ли при таких обстоятельствах что-то требовать от врачей? Ни один врач не хочет лечить больного спустя рукава. Но люди вечно хотят неправильно толковать их действия. Докторов неистово ругают, угрожают им вплоть до расправы, избивают их до посинения. Врачам поголовно приходится глотать смоченный собственными слезами рис. А ведь они еще постоянно работают сверхурочно. Получается, что закончил службу в одном месте – тебя уже ждут в другом. Больницы настолько лишают докторов свободного времени, что они даже собственным родным уже не могут быть в помощь. И вот с таких выдающихся людей, которые силятся облегчить страдания всего живущего и сущего, государство, с одной стороны, требует, чтобы они из раза в раз одолевали вершины, сравнимые разве что с Джомолунгмой[15], а с другой – назначает им зарплаты такие низкие, что хоть в Мертвом море топись. Подумайте только: врачи же отучились в университетах, а учатся они гораздо дольше, чем другие молодые люди. Выпускнику со степенью доктора наук – по крайней мере 30 лет, а он только начинает проходить практику в больнице! И денег ему за его время платят меньше, чем рабочим-мигрантам из деревни. Врачей вынуждают работать за гроши. Многие доктора и сами тяжело болеют, но не могут позволить себе лечиться. Миленький Ян, есть же такие профессии, где люди целыми днями ничего особого не делают, но денег за это ничего получают гораздо больше, чем врачи. Справедливо ли это? Доктора продолжают трудиться не из-за жажды денег, а ради того, что вылечить больного, для них это – самая большая радость. Они хотят показать, что они – лучшие целители. Так что не стоит их упрекать за принятие «подношений». А может ли быть как-то по-другому? Ответ прост: нет, они же врачи. Они искренне любят свое дело и бескорыстно служат больным, которых любят всем сердцем. А потому у врачей отключается всякое «я». Они жалеют любую прекрасную жизнь, которая чахнет и угасает на глазах. Им больно наблюдать, насколько недолговечно, подобно яркому цветку, наше существование, исчисляемое считаными годами и месяцами… Но возвращаясь к тому, с чего я начала… Доктора достойны тех денег, которые им подносят. Это минимальное уважение, которое мы можем проявить к докторам. Врач принимает конверт с мыслями о больном, из желания принести упокоение пациенту, обеспечить спокойствие больного во время операции, чтобы медики могли поработать в полной тишине. Это и есть высшее проявление миссии врачевателей: спасать умирающих от смерти и облегчать страдания больных!

Я задумался о конторе, куда я ходил на работу. Людей там было больше, чем нужно было для дела, работали все абы как, прошел день – уже слава Небесам. Мои коллеги даже не думали о профессиональной подготовке, что уж говорить о воспитании в себе каких-то там братской любви, гуманности и справедливости, о которых твердил великий учитель. При любой удобной возможности сотрудники, работавшие бок о бок в одном кабинете, подсиживали друг друга, желая поскорее втоптать в грязь оппонентов. Только долгая болезнь или даже смерть товарища могли принести им облечение. Я же воочию убедился, насколько местные врачи были преданы работе, носились повсюду, как псы, и выматывали себя, как ослы. Причем все отделения больницы взаимодействовали в тесной связке. Да, отдельным докторам, возможно, не хватало времени, чтобы выказывать пациенту благосклонность, но ведь все равно все, что они делали, было для продления жизни больным. Я и на интуитивном уровне это понимал. На всем свете есть только два рода людей, которые будут готовы прийти к нам на помощь, когда приходится выбирать между жизнью и смертью: родители и врачи. Доктора – отдельный новый вид людей, возникший в результате естественной эволюции. С такими мыслями я ничего не мог поделать. Оставалось только онемело кивать головой.

Налетел очередной приступ боли. Я подумал, что пора бы даме помочь мне продолжить лечение, сначала, может быть, позаботившись о собственном состоянии здоровья. Но сестрица Цзян, задыхаясь, проговорила:

– Миленький Ян, запомните: пациент и врач – прихожане в одном и том же святом месте. Они должны проявлять внимание друг к другу, должны любить друг друга. – С этим сестрица Цзян рухнула мне на грудь, усугубив мои мучения. Дамочка дрожала всем телом. Я постарался поддержать ее. Лицо женщины обесцветилось, а руки и ноги похолодели. Кровь, лившаяся из раны, растеклась мне по груди и животу, что дополнило болезненные ощущения внутри меня неожиданным теплом и краской. Но более всего меня удивило то, что сестрица Цзян каким-то неведомым образом умудрялась все это время сохранять ясность суждений и логику мысли. Ее слова звучали искренним душевным порывом. Блефа в них не ощущалось ни на грамм. Эта дамочка была олицетворением высшей сублимации человеческого духа. Да, больница – святилище, в котором творились живые чудеса. Я подумывал о том, чтобы уговорить спутницу сходить к врачу, но все никак не мог придумать, как подступиться к этой теме. Сестрица Цзян же, вопреки ослабевающему дыханию, заявила мне с сожалением в голосе: – Миленький Ян, если получится устроить правильно отношения между мирянами и богами, то нирвана близка, а бессмертие достижимо.

Спорить с ней я не мог. Я лишь заметил:

– Плохо это все. Жалко, что все так. – Я почувствовал, что погрешил перед больницей. Словно это я и был тем подорвавшимся смертником. Но подобным мыслям не стоило давать роиться во мне. Я уже и сам от боли осел на полу. Мое тело омывал обильный пот. Сестрица Цзян с глухим звуком – «бух!» – скатилась с моей груди.

Напрягая последние силы, сестрица Цзян приподняла голову и уже с пола наставила меня:

– Я оставляю вас на братишку Тао. Не беспокойтесь, он не по годам смышленый. – И только после этого она, улыбнувшись, прикрыла глаза, словно хотела чуток прикорнуть.

Из-за толчка тут же вылез мальчишка лет десяти. Лицо его исказила гримаса. Этот оскал, вероятно, стоило принять за улыбку. Я сначала предположил, что это сынок сестрицы Цзян. Мать и сын вместе работают в больнице, трудятся на единое великое дело и получают от чужого горя свою долю прибыли? Но где же тогда муженек сестрицы Цзян? Тоже упился вусмерть? Мне уже не хватало покинувшей меня спутницы. Бросила она меня на произвол судьбы.

Эх, вот какие творятся дела. Что меня ждет дальше? В такие времена, как наши, только и можно, что тревожиться за самого себя.

18. Разминка перед длительным и мучительным лечением

Скоро удалось положить конец хаосу, который поднялся после взрыва. Полицейские ушли, утаскивая за собой молодого человека в наручниках. Это, правда, был не нападавший, а сын одной из пациенток, который сопровождал мать. Матушка этого парня получила тяжелые ранения в результате ДТП и не приходила в сознание. Врачи подключили ее к ИВЛ. Больница все ждала, когда родственники оплатят лечение. Счета росли, а оплата не поступала. Семья пострадавшей была из деревни, поэтому раздобыть деньги им было неоткуда. Доктор направил заявку на получение квоты для экстренного лечения и даже сам пожертвовал какую-то сумму, но такая помощь – капля в море. Горящую повозку чашкой воды не потушишь. Вот парень и выдернул трубки респиратора. Врач вызвал полицию, и молодого человека арестовали по подозрению в преднамеренном убийстве.

В больнице восстановился привычный порядок, будто ничего и не произошло. Больные под напутствием охранников рассредоточились вновь у кабинетов врачей.

Все, что у меня осталось в памяти от сестрицы Цзян, – длинное белое полотно, которым ее накрыли, когда санитарки готовились укатить окоченевшее тело прочь. Было ощущение, что покойную везли на жертвоприношение в храм предков.

Братишка Тао завел меня в наблюдательную палату. Да, это была не операционная, но мне как-то сразу полегчало. Пришло осознание, что в нашем великом походе по больнице наступил переломный момент и что мне наконец-то окажут помощь. Все предшествующие невзгоды и траты оправдали себя. Сестрица Цзян перед кончиной устроила все как надо. Вслед за чувством, что боль идет на убыль и уступает место некоему подобию надежды на скорый положительный результат, забрезжило ощущение, что меня вернут на правильную сторону света. И от этого на сердце было и радостно, и немного горько. И еще была мысль, что это – новое начало, подготовка меня к серии более глубоких обследований, которые предстояли мне на следующий день: Б-скан, компьютерная томография, гастроскопия, энтероскопия, брохонскопия, электроэнцефалограмма, обследование легких и сердца, функциональная магнитно-резонансная томография, обследование с применением молибденовых мишеней, рентгенография, пункция и прочее. Это было некой разминкой перед затяжным и мучительным лечением. Меня чуть ли не в горы отправили жить отшельником в окружении величественных далей и красивых пейзажей. Похоже, свалился я с чем-то очень серьезным. Диагноз мне был неизвестен – ситуация предельно опасная. На мое счастье меня вовремя доставили в больницу. За что большое спасибо сестрице Цзян!

Наблюдательных палат было больше пятидесяти. Я оказался в № 9 – едва подсвеченном лампой помещении чуть более десяти квадратных метров. Темно там было почти как в пещере. В комнате было семь коек, все из которых, за исключением одной, уже были заняты, преимущественно пожилыми людьми. Приподнявшись, наблюдаемые блестящими во мраке глазами приглядывались ко мне с выражением плохо скрываемого восторга, словно бы к ним на смену привели новое поколение больных, которое должно было освободить их от печального существования и дать им переродиться в новом качестве еще в этом мире. Братишка Тао был одет в спортивный костюм, от чего походил на телохранителя. Он неотступно следовал за мной. Меня сильно раздражало, что за мной увязался такой чертенок.

– Не смею тебя задерживать, – сказал я.

– А ты сам с болью справишься? – отозвался братишка Тао с обаятельной смешинкой в голосе.

– За меня не беспокойся, как-нибудь вытерплю. Я – вечный больной. – Сестрица Цзян уже была не с нами, и возлагать тяжелое психологическое бремя на ребенка у меня желания не было.

– А знаешь, зачем ты в больнице? – Воодушевление озарило физиономию мальца.

– Я ничего здесь не понимаю с самого начала до настоящего момента.

– Чтобы жить и дальше! Ян Вэй, хочешь скажу, сколько мертвяков лежало на той кровати? – Братишка Тао вытянул лицо в явно отрепетированной гримасе и указал мне в сторону койки, предлагая мне прилечь. На грязной простыне виднелось несколько наложившихся друг на друга черных силуэтов людей, сверху залитых подсохшими кровавыми пятнами. Братишка Тао нравоучительно, совсем как взрослый, завел речь: – Все только начинается. Некоторые больные не выдерживают и, к несчастью, умирают. Им нельзя дальше жить. А если больной жить больше не может, то все, что с ним предпринимает больница, оказывается ни к чему. Ну разве этого заслужили от нас врачи и медбратья? Тревожно мне от этого. К тому же сестрица Цзян напоследок поручила мне заботиться о тебе.

Братишка Тао подтолкнул меня в сторону постели и наклонился, чтобы помочь мне снять ботинки. Только и оставалось, что, превозмогая страшную боль, сгорбленной креветкой ткнуться в постель, прямо в вымоченной кровью сестрицы Цзян одежде. Подумалось, что я все-таки еще живой. Да и, возлежа в постели, я бы меньше бросался в глаза медработникам.

Как ангел, к нам впорхнула, привнося с собой согревающий ветерок, медсестричка. Ее появление мигом разогнало прохладный мрак. Судя по виду, девушка была так утомлена, что скоро могла потерять возможность двигаться. Но держалась она молодчиной и сохраняла профессиональные улыбку и доброжелательность. Медсестра похлопала больную, лежавшую в углу комнаты, ухватила ее за указательный палец и подергала его вверх-вниз.

– Вверх поднимается? – спросила медсестра.

Больная ответила:

– Да.

Медсестра снова спросила:

– А вниз сгибается?

Больная ответила:

– Угу.

– Все по плану, – заключила медсестра. Девушка еще стащила носки с ног больной. Перед нами предстали распухшие до размеров спелой редьки стопы. Медсестра потерла их. Пациентка загоготала, словно ее щекотали. Улыбка медсестры стала еще более душевной.

В другом углу палаты лежал лопоухий старикан, лицо которого было покрыто обильной щетинкой, как у хряка. Старик вертелся на кровати, словно выброшенный на берег кит, от чего койка беспрестанно скрипела. Шум старика, похоже, в конечном счете и доконал. Больной, свалившись плашмя на лежанку, заснул. Комнату начал сотрясать пронзительный храп, обрушившийся на нас с силой цунами. Медсестра с явной жалостью потрогала лоб старика.

– Бедолага! Если что – зовите меня.

Наблюдая за этой сценой, я и сам расчувствовался. Да, мне было больно, но такого смятения я еще не познал. Хотелось поинтересоваться у медсестры, не пострадал ли мой лечащий врач от того недавнего взрыва. И сможет ли он еще принимать пациентов? Но тут из коридора медсестру призвала орава больных в критическом состоянии. Девушка вылетела из палаты.

На койке рядом со мной возлежала худосочная дама, в которой весу оставалось едва ли больше, чем в тонюсенькой стопке листов бумаги. Женщина таращила на меня впавшие глазищи и осклабила редкие в пропасти рта зубы. Дама полюбопытствовала:

– А что у тебя?

Я не успел ответить. За меня отозвался братишка Тао.

– Мы еще не знаем, ждем результатов обследования.

– А работаешь где? – спросила пациентка.

Братишка Тао снова откликнулся за меня.

Тогда соседка заметила:

– Завидное местечко! Неудивительно, что ты так быстро оказался здесь.

Я раздраженно вернул ей вопрос:

– А с вами что не так?

– Урана не хватает, – ответила она.

– Чего не хватает?

– У меня в организме мало урана.

– Как это так?

– Электричества от меня совсем нет.

– Электричества?

– Для мужчины моего. Нет электричества – у него не стоит.

– Это вам врач такой диагноз поставил?

– Конечно.

– Значит, вам прописали капельницы и лекарства, чтобы восполнить дефицит урана в организме?

– Ну да… Все-то ты знаешь!

Показалось, что у меня по щекам прошелся загробный ветер. Я окинул взглядом наблюдательную палату, будто стремясь обнаружить в ней тайну, которую посторонним людям знать не надо. Первый раз в жизни я осознал, что все наблюдаемое и переживаемое мной было лишь отображением реальности, но не самой реальностью. Я никогда не давал себе удобного случая поразмыслить хорошенько, как делаются дела в мире. И наверно, в этом, к моему пущему ужасу, и скрывалась первопричина недуга, который камнем лежал у меня в животе.

На проржавевшей темно-красной двери в стене напротив меня значилось черной краской лишь одно слово: «МОРГ». Мои выпученные глаза намертво вобрали в себя сие откровение.

19. Ясная картина будущего из нашей действительности

Да, это был морг. О покойницких я знал только по книгам. Хоррор-писатели часто упоминали их. Морги были частым местом событий в историях о сверхъестественном. Но что мне самому когда-нибудь до морга будет рукой подать, я никогда бы и вообразить не мог. Странное чувство. Показалось, что я вижу перед собой обездвиженную, растерзанную на части сестрицу Цзян. Даже по ту сторону света ей не было дано познать покой.

– Возможно, вам кажется, что все это – одна большая несуразица, но каждому человеку по жизни выпадает хоть раз попасть в такую передрягу. – Слова спутницы таинственным эхом прозвучали у меня в ушах.

В этот момент дверь морга распахнулась, и из-за нее показалась девушка-красавица. В руках она несла полный горячей воды тазик. Пришла мыть ноги пациентке со стопами-редисками. Та мне и рассказала, что эта девушка – ее дочурка.

Всю палату сразу же охватила плотная жгучая вонь. Пока даму омывали, она переговаривалась с другими старичками. Собравшаяся в наблюдательной палате компания, по всей видимости, уже успела сдружиться. Опыт подсказывал, что поначалу в больнице пациенты соперничают, но в то же время служат поддержкой друг другу. Так образуется временное сообщество взаимопомощи, где все воодушевляют друг друга на то, чтобы жить и дальше, и обмениваются информацией о том, как лучше устраивать дела в больнице.

Прислушавшись к беседе, я узнал, что немало народу пробыло здесь несколько месяцев, полгода, год, несколько лет, десяток лет с хвостиком, а то и несколько десятков лет… Все эти люди устроили себе логова и расселились по больнице, как обезьянки-мандрилы. Жить подобной отшельнической жизнью – задача не из легких. Читали вы когда-нибудь «Путешествие на Запад»? Там же все взято из канонов, в которых содержатся сокровенные истины. Наблюдательная палата была важным перевалочным пунктом на нашем общем пути. Чтобы оказаться здесь, сначала надо было обзавестись приличной денежной суммой. Нередко случалось так, что люди вычищали полностью все сбережения, брали в долг у родственников и друзей и распродавали всю недвижимость, а по прибытии в кассу со всеми наличными, карточками и депозитными сертификатами все равно были вынуждены тревожно всматриваться в лица сотрудников. Вдруг сейчас на весь зал объявят, что и этого «недостаточно»? А от такого известия какой кандидат в пациенты не обделается прямо на месте? И все же идут все к врачам с красными конвертами наготове, словно собираясь воскурить благовония перед ликами бодхисатв в храме. А от того, что номерок на прием не сразу получается раздобыть, больным приходится останавливаться в гостиницах или арендовать жилье где-то рядом с больницей. Каждый день надо рано приходить и поздно уезжать. Первоначально в домах по соседству размещались квартиры для врачей, но кое-кто из докторов умудрился себе купить жилье получше, а старые квартиры они сдавали по завышенной цене бычащимся перекупщикам, а те, в свою очередь, по еще более заоблачным ценам – пациентам. Больные притаскивают с собой примусы, чтобы было на чем готовить еду. Так и выжидают они мучительно, заодно заводя новые знакомства или на последние деньги получая все необходимое у барыг, чтобы пустить в ход имеющиеся средства для преодоления затянувшейся очереди. Тяжелое это дело – ходить по докторам. Если посчастливится – тебя втиснут в наблюдательную палату, и тогда забрезжит надежда, что потом еще переведут, если поднапряжешься, на койку в стационарное отделение. И если после всех этих ухищрений на полдороге потерпишь крах, то, считай, жизнь твоя уже и так кончилась. Бывают люди, которые ходят в больницы по многу раз, как тот старик с большими ушами. По его словам, у него всегда было отличное здоровье и он вообще никогда не принимал лекарства да еще каждый день пробегал по десять километров. И вдруг однажды черт его побрал увидеть рекламу больницы. Пошел он сделать компьютерную томографию сердца, и врач ему сообщил, что у него многовато кальция в организме, забиты сосуды и нужно обязательно сделать коронографию. В итоге врач поставил старичку пять стентов и прописал ему еще целую кучу препаратов. После этого дед больше не бегал и загрустил. Он регулярно наведывался в больницу. За десять лет ему в общей сложности поставили аж двадцать четыре стента. Да еще провели коронарное шунтирование и раз тридцать шесть делали коронографию. Все накопления старичка иссякли к тому времени. А он все беспокоился, что в любой момент свалится от болезни как подкошенный. Только ему чуть-чуть становилось хуже, чем обычно, он сразу направлялся в больницу и добирался, по меньшей мере, до наблюдательной палаты. Только здесь он начинал себя чувствовать спокойнее.

Пациенты живо судачили о достижениях на ниве исцеления, будто больница была лучшим местом для осмысления правды жизни. Что-то в этом было от бесед между монахами-отшельниками, уединявшимися издревле в горах. Наверно, если хочешь выжить – такой подход как раз в помощь? На меня снизошло просветление.

Речь шла о том, как пробраться в стационарное отделение, к какому врачу лучше прикрепиться, кто из докторов был посговорчивее других. Причем было очень много тонкостей в том, как доктора в стационаре принимали больных и работали с ними. Некоторые лечащие врачи предпочитали, чтобы в палатах все было мирно и покойно, и потому брались только за пациентов с легкими болезнями. Другие доктора как раз желали проверить собственные таланты и прямо мечтали, как бы перетянуть отделение скорой помощи на себя. Третья группа врачей все пускала на самотек и на авось. Четвертая категория занималась конкретными видами заболеваний. У узких специалистов глаза блестели от одного упоминания их сферы интересов… В общем, у каждого врачевателя были свои причуды. Больные переговаривались между собой, то и дело бросая на меня косые взгляды. Если в комнате и был дефицит чего-то, то кислорода, а никак не урана. За разговорами все начали впадать в сонливость и постепенно позакрывали веки. Я же не осмеливался отдаться сну. А вдруг произойдет что-то непредвиденное? Я все никак не мог по-настоящему понять и влиться в этот мир. Но в конечном счете заснул и я. Со сном забываешь начисто, что тебе больно.

Медсестра, похоже, вернулась и поставила мне капельницу… Отсыпаясь, я один раз сквозь сон увидел, что в пузырьке совсем не было лекарства. Одна игла. Братишка Тао временами пропадал, но потом возвращался ко мне, как тень.

Один раз по пробуждении я увидел, что дверь в морг снова открывается. В палату зашли мужчина и женщина. Пара подошла к моей койке. Это оказались начальник и его помощница. Босс лично решил проведать меня! Было и волнительно, и неловко. Руководителю же, чтобы добраться до города К, нужно было преодолеть немалый путь. На самолете прилетел? Кто ему сообщил о моем состоянии: больница или гостиница? Я начал приподниматься, чтобы сесть на койке, но меня придержали чьи-то теплые руки.

Спокойным, звучным басом начальник молвил:

– Лечись, дружище, и не торопись выходить на работу, пока не выздоровеешь. Вся компания за тебя горой, о расходах на лечение не беспокойся. Писать текст песни продолжишь, когда будешь чувствовать себя получше. Мы не просто так тебя отправили в компанию Б, с этим связана целая история. Они же – головное предприятие города К. Их председатель правления – сын одного влиятельного лица в округе. От того, какую ты песню напишешь им, хорошую или плохую, на кону важный проект. Это дело национального, нет, мирового масштаба. От тебя зависит, что будет и с городом К, и с нашей страной. Вот почему твоя болезнь привлекает пристальное внимание стольких людей. Дорожи большой удачей, которая на тебя свалилась. Мы только через сотрудничество с компанией Б умудрились сблизиться с городом К. Судьба города К – это судьба всего мира. Мы полагаемся на тебя. Заболел ты очень своевременно. Ни в коем случае не убегай из больницы, а то все пойдет прахом.

Я был премного польщен ниспосланной мне милостью. Так вот в чем был скрытый замысел поездки в город К! Тайное наконец-то стало явным. От моего физического состояния зависело будущее целой вселенной. К моей боли был причастен не только я, но и мое место работы, и моя страна. А начальник совсем не попрекал меня. Наоборот, утешал и поддерживал. Они вместе с помощницей принесли мне корзинку цветов да лукошко фруктов. Меня охватили муки совести и волнение. Себе я пообещал, что буду работать вдвое усерднее, когда выздоровею. Нельзя подводить ожидания начальства! Раньше я ходил на работу безо всякого энтузиазма. Впредь такого нельзя допускать. Я так вцепился зубами в одеяло, что у меня перехватило дыханье. Тут снова стало больно и стыдно. Я невольно провалился в беспамятство прямо на глазах у руководителя.

Не знаю уж, сколько прошло времени до моего пробуждения. Начальника и помощницы след простыл. Неужто я их разочаровал моим поведением? Снова стало не по себе. Но тут же все во мне затрепетало от вида цветов, которые мне поставили в изголовье. Корзинка была полна лилий, как раз таких, которые обычно покупают на похороны. Братишка Тао успел разодрать корзинку. В ее основании свирепо копошились всевозможные червяки и букашки. Разворошена была и корзинка с фруктами. «Глаза дракона»[16] уже были изъедены плесенью, яблочки протухли, питайями лакомились опарыши, а цитрусы истлели. Братишка Тао как ни в чем не бывало со смехом вытаскивал цветы и фрукты из корзинок и совал их мне под нос. Я отвернулся и заметил в углу кровати еще какую-то черную штуку. Это был сплошь укрытый личинками труп – мой предшественник на койке. Рядом была выставлена еще красивая емкость, полная его останков. Уж не в морг ли направились начальник с помощницей? Точнее, что за люди были начальник, помощница и та первая женщина, которые оттуда выходили?

От боли я вновь потерял сознание… Не знаю, сколько времени я провалялся до того, когда увидел, что впустую капавшая в меня жидкость иссякла вконец. Перед сонными глазами промелькнула тень медсестры, которая быстренько вытащила из меня иголку и предложила мне минуточек пять подержать на ранке ватный тампон, а потом снова поспать, завтра, дескать, меня навестит врач. Но я к тому моменту уже вознамерился отвадить от себя братишку Тао.

– Видишь, капельницу мне сняли. Не нужен мне охранник. Иди-ка и ты отдохни.

Паренек не выразил никакого сопротивления по поводу такого предложения.

– Тогда до завтра.

Когда мальчик на побегушках ушел, я снова вперился в сторону морга. Но начальник оттуда больше не появлялся, а дверь так и оставалась закрытой. В груди у меня все дрожало. Не без колебаний я слез с постели и подошел к двери в покойницкую. Хотелось понять, как мой начальник там вообще оказался. Может ли так быть, что наблюдательная палата была перестроена в зал ожидания для родных и близких пациентов? Я взялся за ручку двери, собираясь распахнуть ее. Но именно в этот момент меня скрючило от боли. И внезапно на меня снизошло озарение: вся эта ситуация с самого начала была абсолютно ненормальной. Поехал я по службе в город К, выпил минералки в гостинице и сразу же захворал. Сотрудницы гостиницы незамедлительно появились и доставили меня в больницу, по которой мы неотступно бродили, удаляясь все дальше и дальше в ее недра. И наконец, я оказался на пороге морга. Работа, город К, гостиница, больница – круг замкнулся. Я попал в одну большую западню. И за этим явно скрывался какой-то заговор.

Смелости поделиться моим открытием с кем-либо у меня не было. Покачивая головой, я вернулся к койке. Было уже далеко за полночь. Мир вокруг меня впал в кому. Боль в животе не проходила. После мощной борьбы с самим собой я принял решение и собрал свои манатки, в том числе медицинскую карту, лабораторные анализы и рецепты в подтверждение расходов на лечение. Затем я выскользнул из наблюдательной палаты, оставляя дверь, ведущую в морг, позади себя. Все соседи по палате спали. И только дочка пациентки с дефицитом урана следила за моим исходом одним глазом.

20. Все болезни – за стенами

Полусумрачный коридор казался несуразно длинным подобием трубки крупнокалиберного сифона. Здесь стояли тьма, сырость и жуткий холод. Разглядеть перед собой получалось на считаные метры. Неясные силуэты людей – то ли еще живых, то ли уже мертвых – валялись неподвижно на каталках, подстилках и креслах. Кое-кто сидел, скособочившись и прикрыв глаза, под капельницами. Я увидал еще знакомую медсестру. Она ни секунды не сидела без дела и в этот момент помогала врачу с помощью шприца выкачивать у пациента из позвоночника телесную жидкость. Больной наблюдал за их действиями с глубочайшей признательностью. Я осторожно обошел их, стараясь оставаться незаметным. На этот раз я в самом деле предпринимал побег. Как покойник, вырывающийся из гроба. Но при этом я уговаривал себя: да какой это побег! Да, было больно. Но, несмотря на влитую в меня жижу, я вроде бы шел на поправку. Так что я был абсолютно вправе покинуть больницу. На мне же еще лежала большая ответственность, дело государственного масштаба: написать слова к песне… У меня перед глазами вновь всплыл образ начальника. Вот он, вдохновитель моего побега. Хотя я, если подумать, уже успел сделать все супротив указаний босса.

Не успел я пройти и несколько шагов, как повалился от боли на землю, веретеном завертелся в лужах крови и нечистот, в которых начали барахтаться и все мои бумажки. Долго я так пролежал, прежде чем очухался и заставил себя потихоньку подняться. Лифты уже отключили. Нетвердой походкой я вступил на лестницу. С большим трудом мне удалось добраться до приемной. Тяжело дыша, я подошел к дверям больницы и поглядел на город К с внутренней стороны створок. В этот таинственный, неведомый город меня занесло с командировкой. Град вздымался передо мной грядой священных вершин, озаренных несметными огоньками. Всепоглощающий свет, в отражении которого ночь казалась почти что днем. Плотно запертые стеклянные двери больницы были единственным препятствием, отделявшим меня от внешнего мира. И хотя я спешил уйти, выходить я не стал.

Я заметил, что за дверями стояла безбрежная сероватая толпа. Несколько тысяч сгорбленных старичков и старушек, походивших на откопанных из глубин земной породы идолов. Престарелые аккуратно держали над собой устремленные прямо в небо зонтики и застыли в безмолвном, упрямом ожидании. На лицах у них недвусмысленно значилось: «Я еще жить хочу». За спинами собравшихся бродили мутноватые облачка сумерек. Где-то в метре над землей висели сине-белые пузырьки в форме людских фигур. Получается, вся эта толпа пришла на осмотр к врачам, а вышли из дома рано, чтобы подкараулить докторов. Как только утром больница откроется, эта ватага рванет напролом внутрь, в гонке за первым номерком. Не поспеешь – не будет номерка, а без номерка – нет и жизни, одна смерть.

Мне начало казаться, что все самые острые болезни – там, за стенами, в городе. Или же под ногами, в глубокой преисподней. И эти старцы это поняли раньше, чем кто-либо другой, и прибежали сюда, чтобы укрыться от неприятностей. Вот они – умудренные знанием и опытом провидцы и пророки, которые увидели в больнице последнее пристанище. Если кого-то и можно было считать истинными беженцами от мира, то только этих стариков. Спрятавшись в больнице и вверив себя врачам, они могли избежать Судного дня и не провалиться в загробный мир, где их поджидали наказания, тянущиеся всю оставшуюся вечность. И только я зачем-то норовил вырваться из этой обители. За такое поведение с человека обычно просят объяснительную с самокритикой.

Дождь как шуршал, так и продолжал шелестеть. На небе воцарилась тьма, а на земле – мрак. Холод пробирал до костей. По моему выходу из больницы среди стариков установилось особо торжественное настроение. Бормоча себе под нос и двигаясь в одном направлении, они предавались общей молитве. Я обернулся. В амбулатории не было ни души. Белый свет, словно сияющий из глубокой древности, высвечивал отдельные слова: «РЕГИСТРАТУРА», «ВЫДАЧА РЕЦЕПТОВ», «КАССА», «АПТЕКА»… Нет, даже не столько слова, а то, во что они обращались. Значки выкручивались, изгибались, разрастались и превращались в некоторое подобие ангелов с прозрачными крылышками. Эти посланцы неба, колыхаясь, устремились через подернутый антисептиком воздух. Правда, улететь далеко им было не дано. Ведь каждый этаж, каждое отделение отсекались друг от друга закрытыми железными дверями, которые никого и никуда не пропускали. Тогда ангелочки опустились на землю и, вобрав крылья, припали к стенкам, окнам, колоннам и оградам. Отделение скорой помощи охватило яркое свечение, словно это был величественный храм предков, готовый день изо дня принимать наплывы паломников. И это святилище невозмутимо взирало на меня, возможно, пытаясь распознать, не иноверец ли я.

Ой, докторам уже наверняка все было известно. Таких же больных, как я, которые, не обращая внимания на сковывающую тело боль, пытаются предать веру и вынашивают подлые планы слинять из обители, бывает у них немало. Интересно, существуют ли неизлечимые заболевания? Опасная мысль! Мне следовало бы воспитать в себе абсолютную преданность больнице, такое же чувство, которое понуждало стариков посреди ночи приходить сюда и выстраиваться добровольно в очереди у дверей. Не надо утруждать каких-нибудь еще дамочек и заставлять всех насильно возвращать меня под сени этого дома.

Я оказался в полном тупике, выхода не было. Нет, не совсем так, выход, а точнее, вход был. Мне надо было просто по собственному желанию вернуться в больницу, которая любезно стояла с распростертыми навстречу мне дверями. Я же еще ни разу за всю мою жизнь не сбегал из больницы!

Тут я приметил, как в дверях показался, словно ниспосланный Небесами гонец, братишка Тао. Встав руки в боки, мальчик посылал мне улыбку, в которой читались и глубокая симпатия, и небольшая доля упрека. Я стыдливо потупил голову.

И вот я уже с готовностью возвращаюсь под опекой моего юного спутника в наблюдательную палату. От чего я, собственно, пытался убежать? Ведь больница мне желала лишь добра. Она была мне спасительным плотом посреди моря бесконечных мук. Воздух в палате все еще был малоприятным. Но ведь в этом удушье парил благой аромат исцеления! Я же в самом деле болел, болел страшнейшей хворью, подцепленной от того, что я позволил себе один раз испить водички из бутылки. От меня только и требовалось, что признать этот непреложный факт.

Часть II. Лечение

1. За стационар полагается дополнительный топливный сбор (и не только)

Я прождал в наблюдательной палате до следующего дня. Утром братишка Тао сводил меня на череду обследований. И Б-скан мы сделали, и компьютерную томографию. Проблема со мной, похоже, была нешуточная, но диагноз мне так и не был оглашен.

Врач решил, что меня надо положить на стационарное лечение. При содействии братишки Тао я прибыл в стационар. Свободных коек не оказалось, а очередь за местами растянулась на год с лишним. Братишка Тао поспешил позвонить за советом. Сестрицы Цзян уже не было среди живых, поэтому он попросил Аби поискать, с кем можно было бы утрясти вопрос. Только так нам удалось заселиться.

Когда мы вносили предоплату за лечение, нам выкатили длинную-предлинную счет-фактуру, в которой, помимо взносов за лечение, медикаменты, койко-место, уход, питание и омовение, значились еще такие расходы, как сбор за достройку больницы, дополнительный топливный сбор, сбор за перегрузку лифтов, сбор на охрану окружающей среды, сбор на обеспечение общественного порядка и сбор на противопожарные меры. По всем пунктам значилась фиксированная цена. Я держал язык за зубами. Все равно с кошельком я уже расстался и все оплаты проходили мимо моих рук. Со слов служащего, больница старалась по возможности минимизировать расходы, чтобы те не сказывались на здоровье пациентов. Оно и понятно. Больные не столько заключали с больницей контракт, сколько принимали на себя определенные обязательства, давали больнице обещание, выражали ей вотум доверия.

Братишка Тао выдал за меня все необходимые гарантии и объявил:

– Ты – почетный гость в городе К. Если по деньгам что-то не будет сходиться – скажи мне. Если не будет хватать – можно будет взять кредит у больницы. Проценты у них чуть-чуть выше, чем в коммерческих банках. А, и еще: я уже созвонился с твоим работодателем. Тебя же вроде бы даже начальник навещал? Отчитаешься ты по всем расходам, это не проблема. То, что ты оплатишь из кармана, тебе возместят в конторе.

Выпалив все это, мальчишка неловко пожал мне руку и, словно на этом его роль подошла к концу, побрел прочь. Долго я наблюдал за удаляющимся от меня силуэтом паренька, который постоянно клонился назад, как гребенщик. Мне продолжало казаться, что я сплю наяву.

Стационарное отделение располагалось прямо позади амбулаторного. Связывала два отделения длинная галерея, тянувшаяся и вихлявшая, будто толстая кишка. Стационар представлял собой массив мутновато-белых зданий, высившихся над округой, как вулканические сопки, и наполовину утопавших в черных тучах. С самой верхотуры сиял красный крест, походивший на сверхновую звезду, разгоревшуюся посреди необъятной тьмы. Лучи светила островатыми мечами и трезубцами разносились во все стороны, прорубая насквозь удручающе тяжелый ливень, от которого мороз ощущался в костях. Создавалось впечатление, что весь мир мариновался в красном отваре, от чего была какая-то надежда на то, что условная весна рано или поздно наступит и все снова оживет. Но это свечение еще напоминало мне, что я очень давно не видел солнечного света. У подножий многоэтажек выстроилась широкая сеть пристроек и флигелей, переплетенных и спутанных, как корни дерева. Были здесь и строящиеся объекты, которые, как и все припавшие к земле предметы, утонули во мраке, ничуть не менее глубоком, чем тот, что устанавливается в сыром погребе.

При входе в основное здание я сразу увидел сотню лифтов, которые беспрестанно носились вверх-вниз. Как и в амбулатории, здесь был сплошной поток людей, которому некуда было выплеснуться. Девушки-лифтеры были для больных что приглашенные звезды. Выглядели дамочки весьма кокетливо. Одеты они все были в светло-серую униформу, которая позволяла им выделяться на фоне врачей в белых халатах. Девушкам приходилось то кричать на кого-то слева, то ругать кого-то справа, но при этом они держались с достоинством. На их лицах установилось выражение полной уверенности и твердости. Лифтершам, кажется, не хватало рук, так что они себе брали во временные подмастерья отдельных пациентов. В помещении еще сновали взад-вперед со своими профессиональными инструментами уборщицы в желтом.

Я поинтересовался на стойке, в какой лифт мне стоило сесть, и, пробиваясь через толпу с силой девяти быков и двух тигров, умудрился-таки ввинтиться куда нужно. Лифтовая кабина походила на сплюснутое лукошко для варки пампушек на пару, а воздух в камере, забитой до отказа пациентами, был грязный и влажноватый. С грехом пополам мы добрались до 74-го этажа, который оказался еще большим лабиринтом – или высококлассным межгалактическим кораблем. Походил я по нему с полдня и наконец добрался до кабинета того врача, который у меня был указан в направлении.

2. Для быстрого выздоровления нужно быть на позитиве

В отличие от амбулаторного отделения, где все погрязло в нечистотах, отсутствии дисциплины и безразличии персонала, в стационаре все было чистенько и красиво. Такое впечатление, что этому месту была чужда мирская пыль. Пространство было небольшое, но четко зонированное письменными столами, столами для переговоров, креслами и шкафчиками для одежды. На столах были разложены симметричными стопочками медицинские книги и прочие документы. Стены были завешаны памятными вымпелами и вывесками – благодарностями от пациентов. Еще там висели всевозможные почетные грамоты с панегириками. Сюда тоже набилась большая толпа больных, которая кипела и бурлила. Врачам от них некуда было деться. Дежурная медсестра сообщила нам, что у них совещание.

Прождали мы до полудня. Только тогда перед нами предстал доктор средних лет, с очками в позолоченной оправе, с широким лбом и крупным носом, с маленько растрепанной обильной гривой волос. Вычурно обмотанный на туловище халат, больше походивший на облачение буддийского монаха, подчеркивал фигуру врача, которой бы позавидовал любой культурист. Левой рукой он обхватил какой-то трактат на неизвестном мне языке. Больные зарезвились вокруг доктора, как питомцы, для которых настало время кормления. Врач сразу заявил:

– Давайте-ка все в очередь. И подходите по одному. – От его спокойного тона все присмирели.

Не знаю, сколько прошло времени, но наконец подошел и мой черед. Я подал доктору направление на стационарное лечение и квитанцию об оплате, позволил себе поведать в общих чертах мою предысторию. Врач принял бумажки и просмотрел их. Затем он открыл ящик и вытащил оттуда знакомый предмет: мою медицинскую карту! Я заметил, что номер карты был мой, а вот имя на ней было указано чужое.

– Ошибочка вышла? – невозмутимо поинтересовался я, предположив, что в этих краях такое не редкость.

– Где? – Доктор пытливо посмотрел на меня. – Может, это вы по ошибке не туда зашли?

– А такое возможно?

– Ну знаете, бывают больные, у которых по прибытии к нам случаются иллюзии. Вы точно уверены, что с вами такого не произошло?

Я припомнил все, что со мной было в амбулаторном отделении. События мгновенно пронеслись передо мной единым монтажом. А может, у меня от страшной боли начались видения? Это бы многое объяснило. Вслух же я объявил:

– Да нет, кажется, не было у меня глюков. Только ужасная боль в животе.

– Как к вам обращаться?

– Ян Вэй. – И я поведал врачу о себе.

Поразмыслив, доктор открыл мою электронную медицинскую карту и направил ее на печать. В терпении ему нельзя было отказать. Мы прошлись по всем деталям: имя, пол, возраст, место работы, симптомы, течение заболевания, история болезни и прочее. Все данные вносились в электронную табличку.

– А что дальше? – Я изобразил готовность к сотрудничеству.

– Полежите у нас, пока не созовем консилиум. – Врач, похоже, все решил за меня.

– Долго лежать? Мне еще песню писать надо. – Меня не покидала мысль, что в город К я прибыл с важным заданием, словно то могло вернуть мне здоровье. Братишка Тао же не зря утверждал, что я у них – почетный гость. Так что я был просто обязан уведомить стационар об этом обстоятельстве.

– Вы еще умудряетесь думать о песнях, когда со здоровьем беда? – Врач улыбнулся мне интеллигентно-прохладной улыбкой дирижера. – Не волнуйтесь, сможете работать в палате. У нас здесь полная синергия медицины и гуманизма. Больница даже устраивает больным празднества. Мы не хотим препятствовать вашему таланту. Наоборот, дадим вам больше возможностей проявить себя с лучшей стороны.

Врач говорил обстоятельно и с расстановкой. Похоже, так все и было. И может быть, с прибытием в стационарное отделение предполагаемые иллюзии меня оставят? Доктор снова окинул меня взором. Я вспомнил, что кошелька у меня нет, и стыдливо перевел взгляд за окно. Сквозь густой туман и плотную пелену дождя я разглядел внутренний дворик, который был озарен светом красного креста. Садик, похоже. А посреди садика – вольер для птиц.

– Так чем же я все-таки болею? – нетерпеливо спросил я.

– Вы не верите, что больны? Как же так? Нужно верить докторам. Для быстрого выздоровления надо быть на позитиве. – Так фраза за фразой врач подступился к ключевой мысли.

Я понял, что допустил оплошность, залился краской, сразу вспотел и заткнулся. Врач протянул мне кипу листов на очередной раунд обследований.

– Спасибо вам, спасибо, – пробормотал я от чистого сердца.

В стационаре мне нужно было еще раз пройти все обследования. Это я понимал и был морально готов к такому повороту событий. Все эти обходы сулили некоторую опасность. Например, из-за радиации у меня в организме могли завестись и основательно подпортить мне генетический материал свободные радикалы. А по результатам обследований, вероятно, было бы назначено еще больше обследований. Но, со слов сестрицы Цзян, обследование в медицине – всегда к лучшему. К тому же именно по результатам обследований можно было удостовериться, что человек перед тобой – действительно живой человек. Единственный обидный момент – по стационару меня никто не водил. Впрочем, это было и ни к чему: к тому моменту я уже полностью препоручил себя больнице.

Неделю я обследовался, переделал большую часть тестов. Возникло неожиданно много дополнительных анализов, в том числе генетическое секвенирование, которое я прежде никогда не проходил.

Положили меня в палату № 168 отделения общей медицины. Под «общей медициной» подразумевалось направление нового типа, в котором пытались увязать терапевтическое и хирургическое отделение, а заодно всевозможные другие отделения: гастроэнтерологии, пульмонологии, онкологии, урологии, андрологии, гинекологии, психологии, аллергологии. Можно было единым скопом работать с редкими болезнями, не поддающимися моментальному диагностированию. Это перспективное направление развития больницы будущего – продвижение и интеграция разных аспектов медицинской науки на пути к стремительному формированию «общей медицины», где человека лечили бы целиком. Эдакая модель медицины, где бы сливались в единое целое биология, психология и социология.

На глаз палата не дотягивала чуток до 100 квадратных метров, на которых в тесноте да не в обиде разместилось сорок – пятьдесят пациентов. Условия здесь были получше, чем в амбулатории. Только стены и пол выдавали признаки обветшалости, кое-какие койки стояли полуразваленные, больные плевались и мусорили где попало, изредка на глаза попадались тараканы, клопы и мухи, в углах все было подернуто паутиной, отдельные кислородные концентраторы прогнили, у выключателя кондиционера было написано краской «СЛОМАНО», а крышка унитаза в общем санузле все норовила улететь прочь. Но, в принципе, терпимые условия.

1 Буквально с китайского «Царица павлинов». «Владыка тайного знания» или видья-раджа в буддийской традиции. Доброе божество, уберегающее людей от всех отрав, как телесных, так и душевных. В Китае величается «просвещенной на павлине», поскольку ее часто изображают восседающей на этой птице. Образ павлина – неслучайный: эта птица пожирает ядовитых змей. – Здесь и далее примечания переводчика.

2 Имена путешественников – говорящие. Соответственно, Гусин – Идущий в одиночестве, Чжифань – Знающий путь обратно, а Жунянь – Достигшая возраста.

3 Пять страстей согласно буддизму: тяга к богатству, женщинам, славе, пище и сну..

4 Буддийский монах эпохи династии Тан привез из Индии в Китай и перевел великое множество буддийских трактатов. Его история легла в основу классического романа «Путешествие на Запад».

5 317–420 годы.

6 Голодные духи, или преты, – низший сегмент Колеса бытия, души покойников, которые остаются на свете и не знают покоя.

7 Также бхавачакра. Воплощение круговорота жизни и смерти в буддизме.

8 Один из самых известных буддийских монастырей Индии.

9 В зависимости от курса 1 юань – примерно 10–12 рублей.

10 Одна из пяти священных гор Китая, ориентированных по сторонам света. Тайшань, расположенная в провинции Шаньдун, – условный восточный край света.

11 798 Art Zone – арт-комплекс на территории старой фабрики в Пекине. Близкий российский аналог – «Винзавод» в Москве.

12 Отсылка к притче Чжуан-цзы, в которой говорится о мяснике, так отлично изучившем строение бычьей туши, что он мог разделывать ее проворно, ни разу не попадая ножом по костям.

13 Подразумеваются выставки или ЭКСПО, которые проводятся по всему миру по меньшей мере с 1851 года, а точнее – Всемирная выставка 2010 года в Шанхае, которая стала важной вехой в истории становления Китая как ведущей мировой державы. Упоминание выставки подчеркивает, насколько средство – вне зависимости от его названия и содержания – современно и актуально.

14 Расположена в провинции Шаньси на севере Китая. Одна из четырех священных гор в китайском буддизме наряду с Эмэйшань, Цзюхуашань и Путошань.

15 Горная вершина, более известная как Эверест.

16 Подразумеваются плоды дерева лонган.

Продолжить чтение