Помощница для Тирана

ПРОЛОГ

Холодный ноябрьский ветер швырял в лицо пригоршни колкой ледяной крупы. Он нагло забирался под тонкий воротник моего единственного приличного пальто и, казалось, пронизывал до самых костей, замораживая душу. Я возвращалась домой поздно, как всегда. Выжатая до последней капли, опустошённая двумя работами, которые всё равно не приносили и десятой доли того, что было нужно. В голове монотонно, как метроном в пыточной, стучали цифры: долг клинике, долг «кредиторам», долг за проклятую квартиру. Этот стук давно превратился в саундтрек моей серой, беспросветной жизни, вытеснив из неё все остальные звуки, все краски и надежды.

Арка, ведущая в наш старый московский двор-колодец, всегда казалась мне порталом в уныние, но сегодня она превратилась в разверстую пасть хищного, голодного зверя. Единственная тусклая лампочка над подъездом конвульсивно мигала, как в дешёвом фильме ужасов, выхватывая из промозглой темноты обшарпанные кирпичные стены и дверь, испещрённую уродливыми граффити. Я ускорила шаг, почти бежала, мечтая только об одном: как можно скорее оказаться за своей дверью, запереться на все замки, рухнуть в кровать и провалиться в забытьё.

Но сегодня моим мечтам не суждено было сбыться.

Они вышли из тени так внезапно, что я едва не вскрикнула, подавив рвущийся из горла звук. Две массивные, как шкафы, фигуры перегородили мне путь к спасительному подъезду. Один был ниже и плотнее, с лицом, похожим на недовольный бульдожий блин, со сплющенным носом и тяжёлой челюстью. Второй – выше, тощий и жилистый, с неприятной, скользкой ухмылкой на тонких губах. От них разило дешёвым табаком, перегаром и неприкрытой, животной угрозой, от которой в воздухе густел страх.

– А вот и наша пташка, – протянул тот, что повыше, и его маслянистый, вкрадчивый голос заставил мою кожу покрыться ледяными мурашками. – Вероника Степановна, собственной персоной. А мы вас заждались, сил нет как.

Сердце не просто ухнуло, оно сорвалось с цепи и рухнуло куда-то в район замёрзших пяток. Я знала, кто это. Те самые «друзья» моего покойного отца, чьи сообщения и звонки с каждым днём становились всё более настойчивыми и откровенными.

– Я… я всё отдам, – пролепетала я, инстинктивно делая шаг назад и натыкаясь спиной на ледяную, мокрую стену дома. – Мне нужно ещё немного времени.

– Времени? – он театрально хмыкнул, делая шаг ко мне. Его взгляд был липким, грязным, и я чувствовала себя насекомым под лупой. Второй, «бульдог», молча обошёл меня и встал с другой стороны, отрезая единственный путь к бегству. Ловушка захлопнулась. – Девочка, твоё время кончилось. Счётчик тикает, проценты капают. Папаша твой был игрок азартный, но безответственный. А долги, Вероника, по наследству переходят. Вместе с этой квартиркой и твоей больной сестричкой.

При упоминании Лизы внутри меня всё оборвалось. Животный страх за неё придал мне сил.

– Не смейте её трогать! – вырвалось у меня с такой яростью, на которую я сама от себя не ожидала.

Тонкогубый осклабился, обнажив прокуренные жёлтые зубы.

– О, какие мы колючие. Это хорошо. Смелость тебе пригодится. – Его взгляд медленно, оскорбительно нагло скользнул по моей фигуре, оценивающе, будто я была вещью на распродаже. – А ты, я смотрю, девочка ничего так. Складненькая. Фигуристая. Может, натурой отдашь? Правда долго работать придётся…

Он не ждал ответа. Его рука легла мне на плечо, и пальцы сжались с силой стальных тисков, выбивая из меня весь воздух. Второй, «бульдог», в этот же момент грубо схватил меня за другую руку, с размаху впечатывая в стену. Удар затылком о кирпич был несильным, но унизительным. Я дёрнулась, но они держали мёртвой хваткой. Рука тонкогубого скользнула с моего плеча вниз, к груди. Я застыла, парализованная ужасом и омерзением. Его пальцы бесцеремонно, грубо сжали мою грудь через тонкую ткань пальто и свитера. Я задохнулась от унижения, в глазах потемнело.

– А что, товар-то неплохой, – процедил он, как будто речь шла о куске мяса на рынке. Его ухмылка стала шире, хищнее. – Твёрденькая. Упругая. Такую в правильные руки можно пристроить. В нужные места. Там девочки требуются. Отработаешь должок за пару-тройку лет. Ещё и сверху накинем, за старания.

Он провёл ладонью по моему бедру, нагло поднимаясь всё выше, подбираясь под край пальто. Я замычала, дёргаясь в стальных тисках, но второй держал меня так, что, казалось, хрустнут кости.

– Не дёргайся, куколка, – прошипел он мне в самое ухо, опаляя кожу вонючим дыханием. – Мы же пока просто смотрим. Оцениваем. Ты должна понять, что мы не шутим. Денег нет – будешь платить тем, что между ног. А у тебя там, я уверен, всё как надо.

С резким, отвратительным треском он дёрнул ворот моей блузки. Пуговицы отлетели, звякнув о бетон. Холодный воздух коснулся обнажившейся кожи на ключице. Это было последней каплей. Животный страх прорвал оцепенение. Я изо всех сил дёрнулась, но тонкий схватил меня за волосы, дёрнув голову назад.

– Угомонись, сучка. Мы с тобой ещё не закончили.

Он оттолкнул меня к своему напарнику. Бульдог подхватил меня, как тряпичную куклу, и с силой развернул, припечатав лицом к ледяной металлической двери подъезда. Холод обжёг щёку. Его массивное тело прижалось ко мне со спины, вдавливая, лишая возможности пошевелиться. Я чувствовала его вес, его вонь, его горячее дыхание у себя на затылке.

– А так-то ты тоже ничего, – прохрипел он мне в ухо, и я почувствовала, как он по-скотски притирается ко мне сзади, имитируя толчок бёдрами. – Тебя и сзади поиметь будет в самый раз.

Меня едва не вывернуло наизнанку от омерзения. Он снова грубо толкнулся в меня, и я почувствовала, как его твёрдая плоть упирается мне в ягодицы через слои одежды. Он дышал тяжело, со всхлипом, входя в раж. Это было так унизительно, так грязно, что реальное насилие не могло бы быть хуже.

Он схватил меня за волосы, оттянул голову назад и снова с силой приложил лицом о дверь. Боль и унижение смешались в один тугой, удушающий комок. И тогда я закричала. Не своим голосом, изо всех сил, вкладывая в этот крик весь свой ужас и отчаяние.

– ПОМОГИТЕ!

Словно это было кодовое слово, хватка мгновенно ослабла.

– Мы ещё поговорим, сладкая! – Сильным толчком в спину меня оставили в покое, и я мешком осела у двери. – До скорых…

Краем глаза я увидела, как две тени метнулись к тёмной машине, стоящей в глубине двора. Хлопнули дверцы, взревел мотор, и они исчезли, оставив меня одну в звенящей тишине, разрываемой лишь судорожными всхлипами.

Конечно же, никто не пришёл мне на помощь! Увы, реалия жизни… Можно хоть обораться, шанс, что найдёт смельчак, который отзовётся на подобный крик о помощи… мизерный. И я не знаю, до какого финала в следующий раз дойдёт «показательная порка» от «кредиторов», – а они к слову, не единственные, одни из МНОГИХ, и даже не самые опасные! – и где она меня подкараулит, но очень бы хотелось… чтобы они образумились и отстали от меня и сестры!

Я не знаю, сколько сидела на грязном, холодном асфальте, прижавшись спиной к двери. Тело билось в неконтролируемой дрожи. Наконец, на ватных, негнущихся ногах я поднялась, нашарила в сумке ключи. Пальцы не слушались, но с пятой попытки мне удалось попасть в замочную скважину.

Я ввалилась в квартиру, захлопнула дверь и судорожно повернула ключ в верхнем замке, потом в нижнем, потом задвинула щеколду. Три замка. Три жалкие преграды от того мира, который хотел меня сожрать. Прижавшись лбом к двери, я судорожно вздохнула.

Тишина. Здесь было моё убежище. Моя крепость. Но сегодня её стены казались картонными, а замки – игрушечными.

Рыдания вырвались наружу. Беззвучные, судорожные, они сотрясали всё тело. Я обхватила себя руками, пытаясь унять этот озноб, но он шёл изнутри, из самой души, которую только что растоптали грязными сапогами.

Наконец, слёзы иссякли. Я отлепилась от двери и, шатаясь, дошла до зеркала в прихожей. Из него на меня смотрело чудовище. Растрёпанные, слипшиеся волосы, бледное, перекошенное от ужаса лицо с размазанной тушью. И глаза… пустые, заплаканные. Разорванная блузка, обнажающая дрожащую кожу ключицы, на которой уже проступал уродливый багровый синяк.

Меня снова замутило. Я до сих пор чувствовала их прикосновения на себе. Грязные, липкие, унизительные. Казалось, их запах въелся в мою кожу, в волосы, в одежду.

Не раздеваясь, я поплелась в ванную. Дрожащими руками включила воду, сделав её почти обжигающе горячей. Сорвала с себя пальто, потом остатки блузки, брюки… Всё это полетело в угол, как груда заражённого, чумного тряпья. Я шагнула под упругие струи и схватила жёсткую мочалку.

Я тёрла. Тёрла до боли, до красноты, до ссадин. Пыталась смыть с себя эту грязь, это омерзение, это воспоминание о чужих руках на моём теле и о скотской имитации близости. Но оно не смывалось. Оно было не на коже. Оно было внутри.

Горячая вода хлестала по лицу, смешиваясь с новыми слезами. Я опустилась на дно ванны, обхватив колени руками, и завыла. Громко, отчаянно, как раненый зверь, выпуская наружу весь тот ужас, всю боль и всё бессилие, что скопились внутри.

Там, на холодном кафельном полу, под обжигающими струями воды, я поняла, что у меня больше нет выбора. Нет времени. Нет права на гордость или сомнения. Вчерашний вечер был предупреждением. Следующий раз они не будут имитировать. И не дай бог они придут к Лизе.

Я должна была найти деньги. Любой ценой. Любым способом. Я была готова на всё.

Даже продать душу дьяволу.

ГЛАВА 1. Обратный отсчёт

Мой личный апокалипсис начался не с грохота и пламени, а с вежливого, почти безжизненного голоса в телефонной трубке. Голоса доктора Вейса из немецкой кардиологической клиники «Herz-Klinik», который я слышала уже в третий раз за месяц, и который с каждым звонком становился всё более похожим на стук молотка судьи, заносящего его для последнего, решающего удара.

– Вероника Степановна, я вынужден вам сообщить, что время почти вышло.

Время. Забавно, как это абстрактное понятие вдруг обретает вес и плотность, превращаясь в удавку на твоей шее. Моё время сжималось, истончалось, утекало сквозь пальцы, как песок, и каждый новый день был лишь отсрочкой неизбежного.

– Мы всё ещё держим для Лизы место в операционном графике, – продолжал доктор Вейс, и в его голосе слышалась профессиональная, но отстранённая жалость. – Но без внесения депозита мы не сможем даже официально включить её в лист ожидания. Правила едины для всех. Вы же понимаете.

Я понимала. О, я всё прекрасно понимала. Я понимала, что жизнь моей шестнадцатилетней сестры, единственного по-настоящему светлого человечка в моей серой, трещащей по швам реальности, имеет конкретную цену. Цена с таким количеством нулей, что у меня темнело в глазах. Врождённый порок сердца, сложный, редкий, тот, за который в России брались с неохотой и без каких-либо гарантий. А в Германии брались. Гарантировали. Но за деньги, которые для меня были сродни бюджету небольшой африканской страны.

Я пробормотала что-то вроде «я делаю всё возможное» и «ещё пара дней», а сама смотрела на фотографию в дешёвой рамке на своём заваленном бумагами столе. Лиза. Моя Лизка. Снимок был сделан прошлым летом, до того, как её состояние начало резко ухудшаться. Она сидела на траве в парке, запрокинув голову, и смеялась так заразительно, что, казалось, само солнце светит ярче от её смеха. Сейчас её улыбка стала натянутой и бледной, а под глазами залегли тени, которые не мог скрыть никакой макияж. С каждым днём она всё быстрее уставала, всё чаще хваталась за сердце, и её смех становился всё тише, будто кто-то медленно выкручивал громкость её жизни.

Я закончила разговор, чувствуя, как по щекам катятся горячие, злые слёзы. Слёзы бессилия. Телефон в руке завибрировал снова, на этот раз оповещая о сообщении. Незнакомый номер. Сердце пропустило удар, а потом заколотилось с удвоенной силой. Я знала, кто это.

«Романова, папочкины долги сами себя не выплатят. Напоминаем, срок до конца этой недели. Если денег не будет, придётся навестить твою больную сестричку и наглядно объяснить, что бывает с кидалами и их семьями».

Холодный, липкий ужас сжал внутренности стальным кулаком. Отец. Даже после своей смерти он умудрялся тащить нас на дно. Он был хорошим человеком, но никудышным бизнесменом. Игрок по натуре, он верил в удачу, в «авось пронесёт», вкладывал последние деньги в сомнительные проекты, занимал у ещё более сомнительных людей. Год назад его сердце не выдержало очередного провала. Он просто не проснулся утром, оставив нам разбитую вдребезги жизнь и долги, о размерах которых я поначалу даже не догадывалась. Теперь эти «кредиторы» всё чаще напоминали о себе, и их методы становились всё менее деликатными.

Я вскочила и заметалась по съёмной квартире на окраине Москвы, похожей на тонущий корабль. Запах пыли, старых книг и лекарств въелся в стены. Но это хотя бы были стены и крыша, где я могла спрятаться от посягательств бандитов, в то время как моя сестрёнка… жила в Костромской области у тёти Наташи. Единственной из родственников, кто у нас был. Она меня сильно выручала, приглядывая за сестрёнкой. Правда… жили они, как и я, в дикой нищете, потому что ни моей зарплаты, ни тётиной пенсии не хватало, чтобы оплачивать все счета и покрывать все потребности.

Я была одна. Одна против всего мира. Я – их единственная стена, тонкая, хрупкая перегородка между моей семьёй и той бездной, что разверзлась под нами. И эта стена вот-вот должна была рухнуть, погребая под обломками всех, кого я любила.

Я вернулась на кухню и открыла ноутбук. Работа. Мне нужна была работа. Не просто работа, а чудо. Я перебрала всё: продала папину машину, все немногочисленные мамины украшения, квартиру, залезла в долги к тем немногим друзьям, кто ещё был готов давать. Я работала на двух работах – помощником бухгалтера в занюханной конторке днём и писала курсовые для ленивых студентов по ночам. Но всё это было каплей в море. Каплей в океане долга перед бандитами и в том финансовом цунами, что требовался на операцию Лизы.

Мои пальцы лихорадочно забегали по клавиатуре, открывая сайты с вакансиями. «Менеджер по продажам, тридцать тысяч». Мало. «Курьер, сорок пять тысяч». Слишком мало. «Бухгалтер, шестьдесят тысяч». Капля. Слёзы снова подступили к горлу, застилая экран. Я была готова на всё. Работать без выходных. Продать почку, чёрт возьми! Но даже моя почка не стоила столько, сколько жизнь сестры.

Я плакала беззвучно, давясь собственным отчаянием, сотрясаясь в рыданиях над стареньким ноутбуком. Кричала, но из горла не вырывалось ни звука. Этот беззвучный крик разрывал меня изнутри. Я была загнана в угол. Таймер тикал, отсчитывая последние секунды моей прошлой жизни. И я знала, что ради спасения Лизы я пойду на всё. Абсолютно на всё. Даже если придётся заключить сделку с самим дьяволом. Я просто ещё не знала, что дьявол носит костюмы от Brioni и обитает в самом сердце Москвы.

ГЛАВА 2. Сделка с дьяволом

Отчаяние – паршивый советчик, но, как оказалось, первоклассный мотиватор. Оно выжигает из тебя сомнения, страхи и остатки гордости, оставляя лишь выжженное поле, на котором может прорасти самое безумное решение. После получаса бесплодных рыданий я вытерла лицо рукавом свитера и снова уставилась в монитор. Злость, холодная и острая, как осколок стекла, вытеснила жалость к себе. Жалостью Лизе не поможешь.

Я механически пролистывала страницу за страницей, уже не вчитываясь в унылые предложения о работе с унизительными зарплатами. Мой взгляд скользил по строчкам, пока не зацепился за одно объявление, которое казалось либо чьей-то злой шуткой, либо сбоем в матрице.

«Требуется личная помощница Президента международного холдинга „Стальной Век“».

Сердце ёкнуло. «Стальной Век». Империя Марка Стального. О нём писали в «Форбс», его лицо мелькало на обложках деловых журналов. Железный магнат, медиамагнат, строительный магнат… кажется, не было сферы, где бы он не построил свою безжалостную и неприступную империю. Легенды о его характере ходили по всей Москве. Его называли тираном, деспотом, бездушной машиной для зарабатывания денег. Говорили, что он меняет помощниц чаще, чем носовые платки, потому что никто не выдерживает его темпа и давления.

Я с горькой усмешкой пробежала глазами по требованиям. «Высшее экономическое или юридическое образование (МГУ, МГИМО как преимущество)». У меня был красный диплом экономфака МГУ. Галочка. «Свободный английский, знание второго иностранного языка (немецкий, китайский) – ваше неоспоримое преимущество». Мой английский был безупречен, а немецкий – на весьма приличном разговорном уровне благодаря школьной программе с углублённым изучением. Галочка. «Интеллект уровня „бог“, аналитические способности на грани фантастики, умение работать с огромными объёмами информации в режиме цейтнота». Ну, тут уж не мне судить, но я всегда была лучшей на курсе. «Стрессоустойчивость – уровень „космонавт, летящий к чёрной дыре“». Моя нынешняя жизнь была лучшей тренировкой по стрессоустойчивости. Галочка. «Готовность к ненормированному рабочему дню (понятие „ненормированный“ трактуется работодателем)». Эвфемизм для круглосуточного рабства. Понятно. «Готовность продать душу, забыть о личной жизни и посвятить себя работе 24/7». А у меня была личная жизнь? Моя жизнь состояла из подсчёта долгов, страха за сестру и вечной усталости.

А потом я увидела графу «Заработная плата». Я несколько раз протёрла глаза. Нет, не показалось. Сумма за месяц покрывала депозит для клиники. А сумма за год решала бы все мои проблемы одним махом. Долги, операция, реабилитация Лизы, нормальная жизнь для тёти Наташи. Всё.

Это было чистое безумие. На такую должность выстраивается очередь из дочерей сенаторов и выпускниц Оксфорда с идеальными резюме и безупречной репутацией. О таких вакансиях не пишут на каких-то сайтах для простых смертных. Такую вакансию передают по наследству!

А кто я? Вероника Романова из двушки в Бибирево, с единственным приличным костюмом, купленным на распродаже, и шлейфом из отцовских долгов. Шансов у меня было меньше, чем ноль.

И именно поэтому я это сделала. Наверное, это был жест отчаяния. Бунт. Крик во вселенную. Я открыла своё резюме, наспех проверила его и нажала кнопку «Откликнуться». Просто чтобы что-то сделать. Чтобы почувствовать, что я хотя бы попыталась выпрыгнуть из этой ямы, даже если это был прыжок в пасть дракону.

Я закрыла ноутбук и побрела ставить чайник, уверенная, что мой порыв утонет в тысячах других, более достойных откликов.

Но как же я ошиблась.

Ровно через тридцать семь минут мой телефон зазвонил. Незнакомый номер с кодом Москвы. Я, уронив ложку, схватила аппарат влажными пальцами.

– Алло? – мой голос прозвучал сипло и неуверенно.

– Вероника Романова? – спросил ледяной, идеально поставленный женский голос без малейших признаков эмоций. Так, наверное, разговаривает программа-синтезатор речи в каком-нибудь сверхсекретном бункере.

– Да, это я, – с дико бьющимся сердцем глухо отозвалась я, пересохшим от волнения горлом.

– Вас беспокоит приёмная президента холдинга «Стальной Век». Ваше резюме рассмотрено. Господин Стальной ждёт вас на собеседование через час.

Час.

У меня был всего час!

– Адрес, – без пауз, чётко и монотонно женщина назвала мне адрес фирмы. – Башня «Империя». Пятьдесят восьмой этаж. Не опаздывайте.

Короткие гудки.

Я застыла посреди кухни с телефоном в руке. Мозг отказывался обрабатывать информацию.

Этого не может быть. Это какой-то розыгрыш. Но номер… номер был реальным.

Тридцать семь минут! Они рассмотрели моё резюме и приняли решение за тридцать семь минут. И вызвали на встречу с самим Стальным. Не с начальником отдела кадров, не с каким-то заместителем, а с ним лично.

Паника сменилась лихорадочной деятельностью. Час! Мне нужно было привести себя в порядок, найти свой единственный приличный костюм, который я надевала на защиту диплома, и как-то добраться до Москва-Сити, что с учётом пробок было почти невыполнимой задачей.

Я бросилась в ванную, плеснула в лицо ледяной водой, пытаясь смыть следы слёз и бессонных ночей.

Костюм нашёлся в шкафу, к счастью, не слишком мятый. Брючный, строгого серого цвета, и белая блузка. Скромно, но, по крайней мере, не вызывающе.

Пока я натягивала одежду дрожащими руками, в голове билась одна мысль: это мой единственный шанс! Не просто шанс – это спасательный круг, брошенный мне с борта роскошной яхты, пока я тону в ледяной воде. И я должна была за него уцепиться. Всеми силами. Зубами. Когтями. Даже если придётся иметь дело с самим дьяволом.

ГЛАВА 3. Взгляд цвета штормового неба

По дороге на собеседование, я быстро набрала номер своего нынешнего начальника. Сослалась на срочное личное дело, но обещала к обеду быть, благо все срочные отчёты мной уже были сделаны.

Небоскрёб «Империя» впивался в свинцовое, плачущее мелким дождём московское небо, словно гигантский осколок стекла. У его подножия я почувствовала себя не просто маленькой – я почувствовала себя ничтожной. Воробьём, случайно залетевшим во дворец, где обитают орлы. Глубоко вздохнув, я толкнула массивную вращающуюся дверь и шагнула внутрь.

Меня окутал другой мир. Мир абсолютной тишины, нарушаемой лишь тихим гулом систем вентиляции и почтительным шёпотом. Мир полированного до зеркального блеска мрамора, хромированной стали и тёмного дерева. Воздух здесь пах иначе – не пылью и выхлопными газами, а успехом. Дорогим парфюмом, кожей и запахом больших, очень больших денег.

Скоростной лифт беззвучно вознёс меня на пятьдесят восьмой этаж, и у меня заложило уши. Когда двери открылись, я оказалась в просторном холле, который был больше всей нашей квартиры. За стойкой из цельного куска чёрного гранита сидела девушка, выглядевшая так, словно только что сошла с обложки «Vogue». Идеальная блондинка с волосами, уложенными в безупречно гладкий пучок, в белоснежном платье-футляре, которое, я была уверена, стоило как три мои зарплаты.

Она оторвала взгляд от монитора, и её голубые глаза смерили меня с головы до ног. Во взгляде читалось всё: лёгкая брезгливость, скука и полное превосходство. Она задержалась на моих туфлях – скромных, не новых, но хотя бы чистых, – и едва заметно скривила идеальные губы.

– Вы к кому? – её голос был таким же холодным и отполированным, как гранит её стола.

– Вероника Романова. У меня назначено собеседование с господином Стальным.

– Романова, – она сверилась с планшетом. – Ожидайте, – безразлично отчеканила женщина, чуть заметным кивком указав на кожаный диван для посетителей.

Она даже не предложила воды, не улыбнулась ободряюще. Она просто отмахнулась от меня, как от назойливой мухи, и снова уставилась в свой монитор.

Я села на краешек кожаного дивана, который стоил, вероятно, больше, чем всё имущество в моей квартире. Минуты тянулись, как часы. Я чувствовала себя экспонатом под микроскопом. Каждое моё движение, каждый вздох казались неуместными и громкими в этой стерильной тишине. Наконец, внутренняя связь на столе блондинки тихо пискнула.

– Да, Марк Валерьевич. Романова здесь. Могу пригласить? Хорошо.

Она поднялась и, подойдя к массивной двери из тёмного, почти чёрного дерева с лаконичной серебряной табличкой: «М. В. Стальной. Президент», открыла её:

– Проходите. Господин Стальной ждёт.

Каждый мой шаг на мягком ковре казался неуместным и громким.

Я на секунду замерла, собираясь с духом. За этой дверью был мой ад или мой рай. Мой приговор или моё спасение.

Я сделала глубокий вдох, мысленно приказав себе не падать в обморок, и шагнула за порог.

Кабинет был огромным. Не просто большим – чудовищно огромным. Одна стена полностью состояла из панорамного окна, за которым, как на ладони, расстилалась вся Москва, серая, мокрая, игрушечная. Остальные стены были отделаны тёмными панелями и книжными полками, заставленными строгими рядами книг в одинаковых переплётах. Ни одной лишней детали. Ни одной фотографии. Ничего личного. Только стерильная, давящая роскошь и власть.

И он.

Он сидел за столом размером с небольшой аэродром, спиной к окну, так что его фигура вырисовывалась тёмным силуэтом на фоне города. Он не поднял головы, когда я вошла, продолжая что-то просматривать на экране своего ноутбука. Я замерла в нескольких шагах от стола, не решаясь ни сесть, ни заговорить. Тишина была такой плотной, что, казалось, её можно резать ножом. Она звенела у меня в ушах.

Наконец, он медленно закрыл ноутбук. Поднял голову. И посмотрел на меня.

Всё, что я читала о нём, всё, что я слышала, оказалось бледной тенью реальности. Фотографии в журналах не передавали и десятой доли этой хищной, обжигающей, почти физически ощутимой ауры силы. Ему было около тридцати пяти, но во взгляде чувствовалась вековая усталость и такая же древняя, холодная ярость. Тёмные волосы, тронутые на висках едва заметной сединой. Резкие, аристократичные черты лица, словно высеченные из камня. И глаза.

Глаза цвета штормового неба перед грозой. Серые, почти бесцветные, холодные, как лёд. Они не просто смотрели – они сканировали, препарировали, проникали под кожу, в самые дальние уголки души. Под этим взглядом я почувствовала себя абсолютно голой. Не просто раздетой, а вывернутой наизнанку.

Казалось, он прочитал меня слёту. Сразу! Он видел всё: мой страх, моё отчаяние, мою дешёвую блузку и отчаянную надежду, которая привела меня сюда.

– Садитесь, – его голос оказался на удивление тихим, но глубоким, с лёгкой хрипотцой. Бархат, в который для надёжности завернули осколки льда.

Я опустилась на краешек стула для посетителей, чувствуя себя подсудимой. Он не взял в руки моё резюме. Он и так знал всё.

– Зачем вам столько денег, Вероника Романова? – спросил он вкрадчиво, не отрывая от меня своего гипнотического взгляда.

Ни «здравствуйте», ни «расскажите о себе». Сразу в суть. В самую больную точку.

Вопрос застал меня врасплох. Я ожидала чего угодно: вопросов об опыте, о навыках, о рекомендациях. Но не этого. Он бил на поражение.

Я сглотнула, пытаясь унять дрожь в голосе. В кармане моего жакета лежал дешёвый телефон, на заставке которого улыбалась Лиза. Я мысленно вцепилась в этот образ, как утопающий в соломинку.

– Чтобы купить жизнь, – ответила я тихо, но твёрдо, глядя ему прямо в глаза.

На его тонких, жёстко очерченных губах мелькнула тень усмешки. Она не коснулась его глаз, они остались такими же ледяными.

– Чужую жизнь за свою свободу? – он чуть склонил голову набок, с хищным любопытством разглядывая меня. – Интересный обмен. Вы готовы к такой сделке?

Он видел меня насквозь. Он понимал, что я не просто ищу работу. Я ищу спасения. И он наслаждался этим. Наслаждался своей властью решать, дать мне это спасение или растоптать и вышвырнуть вон.

– Я готова ко всему, Марк Валерьевич, – произнесла я, и в моём голосе зазвенела сталь, рождённая отчаянием.

ГЛАВА 4. Золотой ошейник

– Ваш отец, Степан Романов, – продолжил он, лениво постукивая по столу длинными пальцами, – тоже любил интересные обмены. Ставил всё на кон. И в итоге проиграл не только свои деньги, но и чужие. Долг перед моими структурами он так и не вернул. Довольно безответственно, не находите?

Кровь отхлынула от моего лица. Так вот в чём дело. Это не просто собеседование. Это показательная порка. Он всё знал с самого начала. Знал о долгах отца, о нашем отчаянном положении. Моё резюме не было случайностью. Оно было наживкой, которую я, обезумевшая от страха рыбка, с готовностью проглотила.

– Мой отец был хорошим человеком, – выдавила я, чувствуя, как начинают дрожать губы. – Он допустил ошибку.

– Ошибки стоят дорого, Романова. А за слабость и глупость всегда кто-то платит. Чаще всего – самые близкие. – Он откинулся в кресле, и оно под ним даже не скрипнуло. Оно не смело. – Вы готовы платить? Не деньгами, которых у вас нет. А всем остальным. Вашим временем. Вашими силами. Вашей гордостью, если от неё ещё что-то осталось.

Он задавал вопросы, которые сдирали кожу. О самом большом унижении в моей жизни. О том, предавала ли я когда-нибудь. О том, что я почувствовала, когда поняла, что отец – банкрот. Он не собеседовал меня, он препарировал мою душу, искал предел прочности, точку, в которой я сломаюсь, расплачусь и униженно поползу к выходу. Я чувствовала, как горячие, злые слёзы подступают к горлу, но образ Лизы, бледной и слабой на больничной подушке, был мощнее. Я держалась. Я смотрела ему прямо в глаза, не отводя взгляда, и молча принимала каждый удар.

– Расскажите мне о вашем самом крупном провале, Вероника Романова. Не о том, где вы недоглядели цифру в отчёте. А о том, после которого вам хотелось лезть на стену от бессилия и стыда.

Я опешила. Мой мозг лихорадочно искал «правильный» ответ, но под его стальным взглядом любая ложь казалась прозрачной и жалкой. Пришлось говорить правду. О том, как я до последнего верила отцу, как убеждала маму, что его очередная «гениальная идея» вот-вот выстрелит, как взяла на своё имя кредит, чтобы помочь ему… и как всё рухнуло. Я говорила, а он молча слушал, не выражая ни сочувствия, ни осуждения. Его лицо оставалось непроницаемой маской.

– Страх. Чего вы боитесь больше всего? – последовал следующий удар.

– Не успеть, – выдохнула я, и голос предательски дрогнул. – Боюсь, что время закончится раньше, чем я смогу что-то сделать.

– Ваш главный недостаток, Вероника Степановна? – Тиран подался вперёд, сцепив на столе кисти в замок и взглядом будто прожигая во мне дыры.

– Нетерпимость к идиотам. Боюсь, нам будет сложно сработаться, – а это ляпнула прежде, чем осознала, что откровенно дерзила.

Стальной на миг умолк, сощурил серые глаза и откинувшись на спинку кресла.

Щелчок, и в его взгляде что-то поменялось. Тиран холодно уточнил:

– А на какой компромисс со своей совестью вы готовы пойти ради денег? Где ваша черта? – чуть склонил голову набок, и я инстинктивно вжалась в спинку стула. Он словно хищник загонял жертву, наслаждаясь каждым её вздрагиванием.

Я молчала, потому что ответ на этот вопрос прямо сейчас лежал перед ним в виде моего дрожащего, загнанного в угол существа. Я уже была за чертой. Я сидела здесь, готовая продать себя в рабство человеку, который открыто наслаждался моим унижением.

Когда я была уже на грани, когда слёзы обиды и отчаяния подступили к горлу и я готова была вскочить и сбежать, он вдруг откинулся на спинку своего кресла. Молчание длилось, кажется, целую вечность. Он просто смотрел на меня, а я чувствовала, как под этим взглядом рушатся последние остатки моей гордости.

Наконец, он молча выдвинул ящик стола, достал толстую папку с документами и ручку. Небрежным жестом пододвинул их ко мне, а следом с чуть слышным щелчком положил и дорогую ручку:

– Контракт, – коротко бросил он.

Мои пальцы похолодели. Я открыла папку. Это был не трудовой договор. Это была дарственная на мою жизнь. И приложение к ней.

Пункт о неразглашении любой информации, касающейся его личной и деловой жизни, занимал три страницы, а сумма неустойки за его нарушение могла бы обеспечить безбедную старость небольшому африканскому государству. Пункт о ненормированном рабочем дне с формулировкой «двадцать четыре часа в сутки, семь дней в неделю, по первому требованию Работодателя». Пункт о его праве расторгнуть этот договор в любую секунду без объяснения причин и выплаты компенсации.

Это была не работа. Это было рабство. Красиво оформленное, юридически безупречное рабство.

Я подняла на него глаза. В них по-прежнему плескался ледяной шторм. Он ждал. Наслаждался моментом моего падения.

– Подписывайте, Романова. Или уходите. Третьего не дано.

Я взяла ручку. Её тяжёлый металлический корпус холодил кожу. Один росчерк – и моя жизнь перестанет мне принадлежать. Но другой росчерк, сделанный врачом в немецкой клинике, подарит жизнь Лизе. Выбор был очевиден.

Моя рука дрожала так, что я едва могла удержать ручку. От волнения строчки разбегались и вместо осмысленных слов договора, перед глазами стояло бледное лицо Лизы. Слышала не его бархатный голос, а тиканье таймера, отсчитывающего её жизнь.

Я глубоко вздохнула и поставила свою подпись. Жирную, размашистую, похожую на кляксу. Кляксу на моей свободе. Щелчок колпачка ручки прозвучал в оглушительной тишине как выстрел.

Стальной молча забрал у меня контракт, даже не взглянув на него. Снова открыл ящик и бросил на стол платиновую банковскую карту. Она со стуком ударилась о полированную поверхность, и этот звук прозвучал для меня как щелчок запираемого замка.

– Аванс, – его голос был ровным и безразличным. – Считайте это вашим поводком. ПИН-код стандартный, четыре нуля. К завтрашнему утру на вас должен быть костюм, который не будет оскорблять мой взгляд. И приведите себя в порядок. Я не плачу за заплаканные глаза и дешёвую тушь. Адрес моего пентхауса придёт сообщением. Завтра. Семь ноль-ноль. У меня. Не опаздывайте, Романова. Я не повторяю дважды.

Я встала, ноги казались ватными. Молча взяла со стола карту. Холодный гладкий пластик обжёг пальцы. Я продала себя. Упаковала свою гордость, свои принципы, свою свободу и обменяла их на этот кусочек платины.

Я вышла из его кабинета, не оглядываясь, чувствуя на спине его прожигающий взгляд. Секретарша-блондинка проводила меня всё тем же презрительным взглядом, но теперь в нём сквозило и любопытство. Я прошла мимо неё, мимо мраморных стен и безмолвных охранников, на ватных ногах вышла из вращающихся дверей небоскрёба и вдохнула загазованный московский воздух.

Мир не изменился. Всё так же спешили по своим делам люди, гудели машины, хмурилось небо. Но я изменилась. Я больше не была свободна. Но я купила Лизе шанс. И в тот момент это было единственное, что имело значение.

ГЛАВА 5. Правила моего личного Ада

Первым делом, выйдя из стеклянного чрева небоскрёба, я нырнула в ближайший укромный уголок за автобусной остановкой. Пальцы, всё ещё дрожащие после унизительного допроса, едва попадали по экрану телефона. Я переводила деньги. Не всю сумму с платиновой карты, нет. Только обеспечительный платёж – ровно столько, чтобы имя Лизы внесли в график операций и начали готовить документы для вызова в немецкую клинику. С каждой введённой цифрой на душе становилось одновременно и легче, и тяжелее. Легче – потому что я выполняла обещание, данное сестре. Тяжелее – потому что теперь я была в долгу у дьявола. Этот аванс был не подарком, а первым звеном цепи, которую он защёлкнул на моей шее.

Следующий перевод – на карту тёти, Натальи Петровны, с короткой припиской: «Тёть Наташ, это на первое время. На лекарства Лизе и на жизнь. Я позвоню позже». Этот перевод – мой глоток воздуха и одновременно камень, тянущий на дно.

Отправка подтверждений заняла секунды, но они растянулись в гулкую вечность, наполненную грохотом моего сердца. Когда на почту пришёл короткий ответ от ассистентки доктора Вейса: «Платёж получен. Готовим документы», я прислонилась лбом к холодному, грязному стеклу остановки и впервые за последние месяцы смогла выдохнуть. Один пожар потушен. Ценой разведения другого, который, я чувствовала, сожжёт меня дотла.

Следующие несколько часов прошли как в тумане. Я бродила по торговому центру, похожему на храм потребления, с платиновой картой в кармане, которая жгла бедро через тонкую ткань брюк. Чувствовала себя самозванкой. Девочкой из трущоб, случайно попавшей на королевский бал. Героиней того самого фильма, только мой принц был чудовищем.

Продавцы-консультанты в дорогих бутиках считывали мою неуверенность и дешёвый костюмчик за версту, провожая вежливо-презрительными взглядами. Но стоило мне достать из кошелька этот прямоугольник цвета лунного металла, как их лица мгновенно расплывались в подобострастных улыбках. Это было отвратительно и поучительно. Деньги не просто открывали двери. Они заставляли людей пресмыкаться.

Я не стала сходить с ума. Я выбрала несколько строгих, идеально скроенных брючных костюмов – чёрный, тёмно-синий и серый, – пару шёлковых блузок и классические лодочки на невысоком, но уверенном каблуке. Ничего кричащего. Ничего лишнего. Элегантная и безликая униформа. Моя новая кожа. Кожа рабыни двадцать первого века.

В зеркале примерочной на меня смотрела незнакомая, холёная женщина. Идеально сидящий тёмно-синий костюм, белоснежная шёлковая блузка, безупречные туфли. Даже осанка стала другой – вынужденно прямой, напряжённой. Чужая. Но из этой дорогой, стильной оболочки смотрело моё лицо. Мои глаза. Большие, зелёные, цвета лесного мха после дождя, с тёмным ободком вокруг радужки. Сейчас в них застыли страх и упрямство. И волосы… Моё проклятие и моя гордость. Густые, тяжёлые, цвета раскалённой меди с огненными искрами. Я затянула их в строгий, тугой узел на затылке, пытаясь придать себе деловой вид, но несколько непослушных прядей уже выбились у висков, словно напоминая, что бунтарский дух не спрячешь ни в какой пучок. Я была проектом «Идеальная помощница для тирана». Продуктом, который он купил и теперь обтачивал под свои нужды.

Ночь прошла в липком, тревожном тумане, который сном можно было назвать лишь с большой натяжкой. Каждый раз, когда я проваливалась в забытьё, мне снился его взгляд – холодный, изучающий, властный. Я проснулась за два часа до будильника. Сообщение с незнакомого номера пришло в три часа ночи. Адрес. Один из самых престижных жилых комплексов в центре Москвы. И ни одного лишнего слова.

Ровно в шесть пятьдесят я вышла из такси у ЕГО дома. Консьерж в ливрее, едва взглянув на меня, без вопросов указал на нужный лифт. Видимо, был предупреждён. Лифт, отделанный тёмным деревом и зеркалами, бесшумно вознёс меня на последний этаж. Сердце колотилось где-то в горле, мешая дышать. Я сделала глубокий вдох и нажала на кнопку звонка.

Дверь открылась почти мгновенно. На пороге стоял он. Марк Стальной. И весь мой с таким трудом собранный профессионализм рассыпался в пыль. Он был не в костюме. Он был в одном белоснежном полотенце, небрежно обёрнутом вокруг его мускулистых бёдер.

С его тёмных, ещё мокрых после душа волос срывались капли и скользили по мощной шее, по широким плечам, по рельефной груди, покрытой идеальным загаром. Я замерла, не в силах отвести взгляд от этого зрелища первобытной, дикой мужской силы. Он не был похож на бизнесмена из списка «Форбс». Он был похож на гладиатора, только что вышедшего с арены. Победителем.

Он смерил меня ленивым, скользящим взглядом с головы до ног. Я почувствовала, как щёки заливает предательский румянец, и мысленно прокляла себя за эту реакцию. Его глаза чуть дольше задержались на моём новом костюме, и в их глубине мелькнуло что-то похожее на одобрение.

– Проходите, Романова, – его голос, хриплый после сна, был ещё ниже и бархатнее обычного. Он развернулся и пошёл вглубь пентхауса, не обращая ни малейшего внимания на свою полуобнажённость.

На негнущихся ногах я шагнула внутрь, и дверь за мной бесшумно закрылась, отрезая путь к отступлению. Пентхаус был точным отражением своего хозяина: огромный, холодный, стильный и абсолютно бездушный. Панорамные окна во всю стену открывали захватывающий вид на просыпающуюся Москву, но внутри царил минимализм в серых, чёрных и стальных тонах. Ни одной лишней детали, ни одной фотографии, ни одного намёка на то, что здесь живёт человек, а не безупречный механизм.

Он молча прошёл к футуристического вида кофемашине, а мне бросил на стеклянный журнальный столик тонкий планшет.

– Ваше первое задание. Здесь всё, что мне нужно на сегодня. Отчёт по готовности – ровно через тридцать минут. Мой кабинет – та дверь. Не отвлекайте меня.

И он ушёл, оставив меня одну посреди этого дворца из стали и стекла, с пылающими щеками и бешено колотящимся сердцем. Я сделала несколько глубоких вдохов, приказывая себе собраться. «Ты функция, Романова, просто функция».

Я взяла планшет. На экране светился список, от которого у меня потемнело в глазах.

«7:15. Кофе. Сорт – эфиопский иргачефф, мытой обработки. Помол – средний, за семь секунд до заваривания. Температура воды – девяносто три градуса. Подать в чёрной чашке».

«7:20. Завтрак. Два тоста из безглютенового хлеба на закваске. Подрумянить до золотистого цвета, но не пересушить. Авокадо сорта “хасс”, размять вилкой, сбрызнуть соком сицилийского лайма. Сверху – два яйца пашот. Желток должен быть жидким, белок – полностью схватившимся. Никакой соли».

Это был не просто завтрак. Это был тест на внимательность, исполнительность и способность выполнять самые абсурдные приказы с каменным лицом.

Дальше – больше. Забронировать переговорную для встречи, которой нет в расписании. Заказать билеты на частный борт. Расписать поминутный план его дня, согласовав его с десятком людей, чьих контактов у меня не было. Найти и купить первое издание сборника стихов какого-то малоизвестного японского поэта. И вишенка на торте: «Проанализировать годовой финансовый отчёт нашего главного конкурента «Вольский-Капитал». Найти три слабых места в их стратегии».

На всё это – полчаса. Я стояла посреди чужой, холодной кухни, пахнущей дорогим кофе и озоном. Мой новый босс разгуливал где-то рядом, завёрнутый в одно полотенце. А за окном начинался мой первый рабочий день в моём личном, персональном Аду. И я почему-то была уверена, что это только самое лёгкое и безобидное начало.

ГЛАВА 6. Змеиное гнездо

Моё новое рабочее место оказалось именно таким, каким я его и представляла – клеткой. Стеклянной. Прозрачный куб, который сотрудники за глаза с саркастическим шипением называли «аквариумом», примыкал к кабинету Стального, как нарост на теле гигантского кита. От остального офиса, гудящего жизнью опен-спейса, меня отделяли толстые, звуконепроницаемые панели. Я была одновременно и в центре всего, и в полной изоляции. На виду у всех, как редкая рыбка, которую купили за баснословные деньги и теперь изучают под микроскопом.

Первые несколько дней прошли в режиме бешеного спринта. Стальной, казалось, задался целью проверить пределы моих физических и умственных возможностей. Он заваливал меня работой, которая потребовала бы от нормального человека недели подготовки, и требовал результат через пару часов. Аналитические сводки, организация встреч на трёх континентах одновременно, поиск лазеек в законодательстве Гонконга, заказ для него ланча из ресторана, который ещё даже не открылся, – я крутилась как белка в колесе, подпитываясь только кофеином и страхом. Я почти не спала, питалась на ходу, и мой мозг превратился в перегретый процессор, постоянно обрабатывающий терабайты информации.

Но я справлялась. Стиснув зубы, с тёмными кругами под глазами, которые приходилось замазывать толстым слоем консилера, но я справлялась.

Я знала, что любая ошибка будет последней.

Остальные сотрудники держались на расстоянии. Для них я была очередной причудой босса, временным явлением, которому не стоит уделять внимания. Их взгляды смешивались в один коктейль из любопытства, зависти и презрения. Я чувствовала их на своей спине, когда шла к кулеру за водой, слышала затихающие шёпотки, когда проходила мимо. Я была чужой. Инородным телом в этом идеально отлаженном механизме.

Но была одна сотрудница, чьё внимание ко мне было отнюдь не пассивным. Её звали Татьяна… Воронцова Татьяна, и она занимала пост главы PR-отдела. Красивая, как фарфоровая статуэтка, и, как я вскоре поняла, такая же холодная и хрупкая с виду, но твёрдая, как сталь, внутри. Идеально уложенные платиновые волосы, безупречный макияж, костюмы от Chanel, которые она меняла каждый день, и хищная, затаённая улыбка. От неё пахло дорогими духами и замаскированной угрозой.

Наше «знакомство» состоялось на третий день у кофемашины.

Я наливала себе уже четвёртую за утро чашку горького эспрессо, когда она возникла рядом, словно из воздуха.

– О, вы и есть та самая новая помощница? Вероника, кажется? – её голос был сладким, как патока, но с металлическим привкусом. – Я Татьяна. Мы с Марком Валерьевичем не только коллеги, но и старые друзья.

Она протянула мне руку с идеальным алым маникюром. Её пальцы были холодными, а рукопожатие – неожиданно крепким, словно она проверяла мою хватку.

– Очень приятно, – вежливо улыбнулась я.

– Да уж, представляю, – она окинула меня оценивающим взглядом, который почему-то заставил меня почувствовать себя одетой в дешёвые обноски, хотя на мне был один из костюмов, купленных на деньги Тирана. – Работа на Марка – это… специфический опыт. Он любит красивые игрушки, но они ему быстро надоедают. Главное – не вообразить лишнего. Он очень требовательный… Во всём.

Эта фраза, брошенная с многозначительной усмешкой, была первым выстрелом. Я поняла – тихая война объявлена. И она не заставила себя долго ждать.

Сначала Татьяна «случайно» пролила латте на стопку документов, которые я готовила для срочного совещания. Она рассыпалась в извинениях, щебетала о своей неловкости, а я молча, с каменным лицом, промокала липкие пятна салфетками, понимая, что у меня осталось всего двадцать минут, чтобы распечатать и заново сшить десять экземпляров отчёта.

Я успела. Влетела в переговорную за секунду до Стального, и он даже не заметил моих пылающих щёк и сбившегося дыхания.

Потом она «забыла» передать мне, что встреча с японскими инвесторами перенесена на час раньше. Я узнала об этом, когда разъярённый Стальной позвонил мне на мобильный и ледяным голосом поинтересовался, почему его помощница до сих пор не в переговорной с подготовленными материалами.

Мне пришлось нестись через весь офис, ловя на себе сочувствующие и злорадные взгляды, и на ходу придумывать убедительную ложь про внезапный сбой в электронной почте. Стальной мне не поверил, я видела это по его сузившимся глазам, но промолчал, лишь бросив на меня взгляд, от которого у меня заледенела кровь в жилах. Весь вечер я ждала, что меня уволят. Но он ничего не сказал. Просто заперся у себя в кабинете, и эта тишина была хуже любого крика.

Я быстро усвоила правила игры в этом серпентарии. Жаловаться было бесполезно и глупо. Это бы выставило меня слабой и неспособной решать проблемы. Я должна была стать умнее, хитрее, чтобы предугадывать ходы каждого. Я начала дублировать все важные договорённости по почте, ставя в копию его официальный адрес, делала скриншоты всех сообщений и вела свой собственный, параллельный график его встреч. Я больше не пила кофе у общего аппарата, принося свой в термосе. Я держала в ящике стола запасную блузку и колготки. Я была готова ко всему.

Мой «аквариум» стал моей крепостью. За его стеклянными стенами я была в безопасности от их шёпотков и интриг. Я видела всё: кто с кем пьёт кофе, кто кому улыбается фальшивой улыбкой, кто заискивающе заглядывает в глаза начальству.

Офис был настоящим змеиным гнездом, и Татьяна была в нём главной коброй. А я… я была всего лишь маленьким, но, как оказалось, очень ядовитым мангустом. И я собиралась выжить. Во что бы то ни стало. Ведь от этого зависела не только моя работа, но и жизнь Лизы. Эта мысль отрезвляла и придавала сил. Я смотрела на свою стеклянную клетку и понимала, что это не только тюрьма, но и мой единственный шанс. Мой наблюдательный пункт, из которого я должна была научиться управлять этим миром хищников. Или погибнуть.

ГЛАВА 7. Нежеланный визит

Неделя тянулась, как резиновая. Я жила в каком-то параллельном измерении, состоящем из цифр, графиков и ледяного голоса Стального в телефонной трубке или по внутренней связи. Реальный мир с его проблемами почти перестал существовать, вытесненный на периферию сознания. Но он не забыл обо мне. И жестоко напомнил о себе в пятницу вечером.

Я вышла из сияющего, как космический корабль, небоскрёба около девяти вечера. Ноги гудели от усталости, а в голове было абсолютно пусто. Все мысли были выжаты до последней капли очередным невозможным заданием Марка – составить сравнительный анализ инвестиционной привлекательности трёх биотехнологических стартапов из Кремниевой долины, причём сделать это нужно было за три часа, не имея доступа к платным базам данных. Я справилась, но чувствовала себя так, будто мой мозг пропустили через мясорубку.

Прохладный вечерний воздух ударил в лицо, немного приводя в чувство. Я уже привычно направилась к стоянке такси, мечтая только о горячей ванне и нескольких часах сна, когда увидела её…

Знакомая, до тошноты чёрная «БМВ» с тонированными стёклами стояла чуть поодаль, на гостевой парковке. Она хоть и вписывалась в ряд блестящих «Майбахов» и «Бентли», но всё равно казалась грязным пятном на шёлковой скатерти.

Сердце пропустило удар, а потом бешено заколотилось, отдаваясь гулким стуком в висках. Ноги сами собой остановились.

Бежать!

Первая мысль была – развернуться и бежать обратно, в безопасное лобби под защиту суровых охранников Стального. Но я понимала, что это лишь отсрочка. Они бы нашли меня. У дома. У подъезда. И тогда было бы только хуже.

Дверь машины открылась, и из неё вышел он. Тот самый, с тонкими губами и скользкой ухмылкой, который в прошлый раз так бесцеремонно лапал меня. Сегодня он был одет иначе – не в спортивный костюм, а в чёрные брюки и кожаную куртку. Видимо, решил соответствовать месту.

Он неторопливо направился ко мне, засунув руки в карманы. Улыбка на его лице стала шире, когда он увидел мой парализованный страхом взгляд.

– Ого, какие у нас перемены! – протянул он, останавливаясь в паре шагов от меня. Его маслянистые глазки с нескрываемым интересом скользнули по моему дорогому костюму, по кожаной сумке, по идеальным лодочкам. – Костюмчики от кутюр, такси бизнес-класса… Я смотрю, дела у нашей пташки пошли в гору. Значит, денежки появились?

Я молчала, сжимая ручку сумки так, что побелели костяшки пальцев. Горло перехватило спазмом.

– Что молчишь, Вероника Степановна? Язык проглотила? – он сделал ещё один шаг, вторгаясь в моё личное пространство. От него снова пахло табаком и какой-то дешёвой, приторной туалетной водой. – Мы же по-хорошему спрашиваем. Папочкин долг надо отдавать. А то некрасиво получается. Ты тут по бутикам гуляешь, а серьёзные люди ждут.

– Я всё отдам, – выдавила я, и голос прозвучал сипло и чуждо. – Мне нужно ещё немного времени. Я нашла работу.

– Работу? – он театрально хмыкнул. – Эту что ли? – кивнул неопределённо на здание. – Помощницей у Стального? Мы всё про тебя знаем, девочка. Думаешь, мы не в курсе, на каких условиях он таких, как ты, на работу берёт? Думаешь, мы не знаем, чем ты там на самом деле занимаешься в его пентхаусе по утрам?

Меня обдало жаром от унижения. Он говорил это тихо, почти вкрадчиво, но каждое слово было как пощёчина. Они следили за мной. Они знали.

– Не ваше дело, чем я занимаюсь и с кем, – прошипела я, чувствуя, как страх сменяется холодной яростью.

– Ошибаешься, куколка. Ты и твоя сестра, с некоторых пор – наше дело. Раз у тебя появился такой богатый папик, значит, он может и твои мелкие проблемы решить. – Его рука метнулась вперёд, и прежде чем я успела отшатнуться, он схватил меня за локоть. Пальцы впились в ткань пиджака, больно сжимая. – Мы не будем ждать до конца недели. Два дня, Романова. У тебя есть два дня, чтобы принести нам ВСЮ сумму. С процентами. Иначе наш следующий разговор будет не со мной. И не с тобой.

Он наклонился ближе, и его противное дыхание обожгло мне щёку.

– Сестре своей привет передавай, – вкрадчиво отчеканил он, губами касаясь кожи. – Мы знаем, в какой она больнице лежит. И какие у неё проблемы с сердечком. Представляешь, как она расстроится, если к ней в палату вдруг зайдут дяди и расскажут, какой нехорошей девочкой была её старшая сестричка? Такой стресс для больного человека… может и не пережить.

Угроза перестала быть абстрактной. Она стала реальной, осязаемой, страшной до дрожи в коленях. Они не просто угрожали мне. Они угрожали Лизе. Единственному человеку, ради которого я пошла на всё это.

Его рука потянулась к моей сумке. Я инстинктивно дёрнулась, вырывая локоть из его хватки.

– Я сказала, у меня будут деньги! – выкрикнула я, сама удивляясь своей смелости.

Он отступил на шаг, поднимая руки в примирительном жесте. Ухмылка не сходила с его лица.

– Верю. Теперь верю. У такой дорогой девочки обязательно найдутся деньги. Два дня, сладкая. Не опаздывай…

Он развернулся и, не оглядываясь, пошёл к своей машине. Я смотрела ему вслед, и меня била неконтролируемая дрожь. Я стояла посреди этой залитой огнями парковки, окружённая символами роскоши и власти, и чувствовала себя абсолютно беззащитной.

Я понимала, что должна не просто заработать. Я должна была это сделать очень, очень быстро. И теперь я знала, что у меня нет права на ошибку. Нет права на провал. Потому что на кону стояла не просто моя работа или моя свобода. На кону стояла жизнь моей сестры. И ради неё я была готова пойти не просто на сделку с дьяволом. Я была готова сама стать дьяволом.

ГЛАВА 8. Невозможное задание №1: Укрощение строптивого

В понедельник утром я вошла в свой «аквариум» с ощущением, будто за спиной у меня тикает бомба. Два дня. Сорок восемь часов. Угроза бандитов пульсировала в висках, заглушая все остальные мысли. Я понятия не имела, где взять такую сумму.

Попросить у Стального?

Исключено. Это было бы равносильно признанию в собственной никчёмности и уязвимости. Он бы не помог. Он бы с наслаждением растоптал меня, указав на пункт в контракте, где чёрным по белому прописано, что все мои проблемы – это мои проблемы.

Мои мрачные размышления прервал вызов по внутренней связи. Голос Стального был, как всегда, ровным и холодным, но в нём слышались стальные нотки раздражения.

– Романова, ко мне. Немедленно!

Я разгладила несуществующую складку на юбке и, сделав глубокий вдох, шагнула в логово Тирана. Он стоял у панорамного окна, спиной ко мне, заложив руки за спину. В его позе чувствовалось сжатое, как пружина, напряжение.

– У нас проблема, – сказал он, не оборачиваясь. – Виктор Орлов.

Сердце ёкнуло. Имя Виктора Орлова было легендой в IT-кругах. Гениальный разработчик, создатель уникального алгоритма шифрования данных, который мог перевернуть весь рынок кибербезопасности. Он был нужен Стальному, как воздух, для нового проекта. Но Орлов был известен не только своим гением, но и абсолютно невыносимым характером. Он был затворником, мизантропом и патологически ненавидел корпорации и всех, кто носит деловые костюмы, презрительно называя их «пиджаками».

– Все наши попытки выйти с ним на контакт провалились, – продолжил Стальной, наконец, обернувшись. Его глаза цвета штормового неба метали молнии. – Мои лучшие переговорщики, юристы, даже глава службы безопасности – всех он послал к чёрту. Одного спустил с лестницы, другого облил помоями, третьего обещал пристрелить, если тот ещё раз появится у его ворот. Он отшибленный на всю голову, но этот псих нам нужен.

Я затаила дыхание, подкоркой сознания уже понимая, к чему клонит Тиран. Он подошёл к столу и барабанной дробью застучал пальцами по полированной поверхности.

– Это ваше новое задание, Романова, – озвучил то, чего я боялась с момента окончания его «краткого рассказа о насущей проблеме». – Я хочу, чтобы вы заключили с ним предварительное соглашение о намерениях. Мне не нужен контракт, мне нужна его подпись на одной бумажке. О том, что он готов хотя бы встретиться со мной и обсудить продажу своего алгоритма. У вас три дня.

Три дня. Задание, с которым не справился весь топ-менеджмент холдинга. Это был не просто тест. Это был смертный приговор моей карьере. Он давал мне заведомо невыполнимую задачу, чтобы потом с чистой совестью вышвырнуть меня на улицу.

– Но как… – начала было я, но он оборвал меня на полуслове.

– Это ваши проблемы, Романова. Мне нужен результат. Если через три дня на моём столе не будет этой бумаги, можете паковать вещи. Вы свободны.

Я вышла из его кабинета, чувствуя, как земля уходит из-под ног. Это конец. Но потом ледяной ужас от мысли о бандитах и Лизе сменился злой, отчаянной решимостью. Если это мой единственный шанс, я должна была его использовать.

Я заперлась в своём «аквариуме» и начала… нет, не депрессовать и не собирать вещи, – на это у меня не было ни времени, ни сил, – я начала копать. Я читала всё, что могла найти об Орлове.

Старые интервью времён его недолгой публичности, посты на забытых форумах, комментарии его бывших коллег. Я изучала его цифровой след, как археолог, раскапывающий древний город. Постепенно из разрозненных фактов начал вырисовываться образ.

Да, он был гением и мизантропом. Но у каждого Ахиллеса есть своя пята. И я нашла целых две.

Первая – он был одержимым фанатом редких сортов китайского чая. На одном из форумов десятилетней давности он с упоением описывал вкус легендарного «Да Хун Пао» – «Большого Красного Халата», который он пробовал лишь однажды.

Вторая – он был мастером спорта по шахматам и коллекционировал старые советские шахматные наборы.

План созрел мгновенно. Безумный, рискованный, но это было всё, что у меня было. Следующие сутки я провела в поисках. Через одного знакомого коллекционера мне удалось за совершенно безумные деньги достать антикварный советский шахматный набор пятидесятых годов из карельской берёзы. А «Да Хун Пао»… Настоящий, не поддельный, нашёлся в маленькой чайной лавке в подвале на окраине Москвы. Его цена была сравнима с месячной арендой нашей квартиры. Я без колебаний расплатилась картой Стального.

Если уж гореть, то с музыкой!

На третий день, вместо делового костюма я надела простые джинсы, уютный кашемировый свитер и кеды. Волосы собрала в небрежный хвост. Я взяла термос со свежезаваренным чаем, коробку с шахматами и на такси поехала в подмосковный посёлок, где в окружении глухого забора стоял дом отшельника Орлова.

Калитка была заперта. На мой звонок никто не ответил. Тогда я просто поставила коробку с шахматами на землю, открыла термос и села на складной стульчик, который предусмотрительно захватила с собой, наливая ароматный чай в маленькую пиалу.

Прошло около часа. Я уже начала думать, что моя затея провалилась, когда калитка со скрипом отворилась. На пороге стоял высокий, сутулый мужчина лет пятидесяти с всклокоченной седой бородой и безумным, горящим взглядом. В руках он держал старое охотничье ружьё.

– Что вам нужно, девушка? – прорычал он. – Я же ясно сказал вашим «пиджакам», чтобы убирались.

Я медленно встала, поднимая руки, чтобы он видел, что у меня ничего нет.

– Я не «пиджак», Виктор Павлович. У меня есть кое-что для вас…

– Мне не интересно ничего из того, что вы…

– Я привезла вам чай. «Да Хун Пао». Настоящий. И я подумала, что вы, возможно, не откажетесь сыграть партию в шахматы. На пять минут вашего внимания…

Виктор Павлович прищурился, молча переваривая мою отчаянную попытку завладеть его вниманием. И если вначале он выглядел почти взбешённым, то вскоре… его лицо немного смягчилось, вернее искренне озадачилось.

И я продолжила:

– Если я выиграю – вы меня выслушаете. Если проиграете вы… я всё равно подарки оставлю вам.

– А вы умны столь же, сколько самоуверенны?

– Если согласитесь со мной поиграть, у вас будет шанс это узнать.

Он с ещё большим недоумением уставился на меня, потом на термос, из которого шёл тонкий, божественный аромат, потом на коробку с шахматами у его ног.

И тут в его безумном взгляде промелькнуло любопытство.

– Откуда вы?.. – начал он, но осёкся. – Хорошо. Заходите. Но ружьё я оставлю при себе. На всякий случай.

Мы играли на старой веранде, увитой диким виноградом.

Я намеренно поддавалась, делая красивые, но проигрышные ходы. Я знала, что мне его не обыграть, и не пыталась. Моей целью было другое. В процессе игры я говорила. Говорила не о деньгах, не о контрактах и не о холдинге «Стальной Век». Я говорила о его алгоритме. О красоте его кода, об изяществе решения, которое он нашёл. Я показывала, что понимаю суть его работы, а не просто повторяю заученные фразы. Я говорила о наследии. О том, что его гениальное творение может либо сгнить здесь, в его доме, либо изменить мир.

Он слушал, хмуря густые брови. Когда я поставила его ферзю мат, он откинулся на спинку стула и долго молчал.

– Вы хитрая, девица. Очень хитрая. Играете не в шахматы, а в людей.

– Я просто хочу, чтобы гениальные вещи служили людям, а не пылились на полке, – честно ответила я.

Он вздохнул, потёр лоб.

– Хорошо. Я встречусь с вашим… этим… Стальным. Один раз! Но если он начнёт нести корпоративную чушь, я вышвырну его так же, как и остальных. Этот документ… – нетерпеливым жестом потребовал папку, которая была у меня заготовлена, но припрятана в удобном рюкзаке, – давайте его сюда.

Я вернулась в Москву поздно вечером, сжимая в руке один-единственный лист бумаги с размашистой подписью Орлова.

Я чувствовала себя так, словно в одиночку взяла неприступную крепость. Я не просто выполнила задание. Я сделала невозможное. И впервые за долгое время я почувствовала не страх, а азарт.

Азарт игрока, который испытал дичайший уровень адреналина и сорвал джек-пот.

ГЛАВА 9. Блеф

Эйфория от победы над Филином испарилась так же быстро, как утренний туман. Стоило мне переступить порог офиса на следующий день, как я тут же окунулась в атмосферу паники и надвигающейся катастрофы.

Воздух, казалось, потрескивал от напряжения. Сотрудники сновали по опен-спейсу с мрачными лицами, разговоры велись приглушёнными, нервными голосами. Центром этого урагана, как всегда, был кабинет Стального.

Я положила подписанное Орловым соглашение ему на стол. Он мельком взглянул на бумагу, и на его лице не дрогнул ни один мускул. Ни удивления, ни одобрения. Лишь короткий, едва заметный кивок.

– Принято, Романова. А теперь закройте дверь.

Я повиновалась. Он указал мне на стул напротив себя, и я села, чувствуя, как по спине пробегает холодок дурного предчувствия.

– Сделка с китайскими партнёрами, компания «Golden Dragon», на грани срыва, – отчеканил он без предисловий. Его голос был плоским, лишённым эмоций, что было гораздо страшнее открытого гнева. – Сегодня утром они выкатили нам новые условия. Абсолютно неприемлемые. Они требуют увеличить нашу долю инвестиций на тридцать процентов, при этом сокращая свою долю в будущем проекте. Это грабёж.

Я похолодела. Сделку с «Golden Dragon» готовили полгода. Это был ключевой проект, который должен был обеспечить холдингу выход на азиатский рынок. Провал означал бы многомиллионные убытки и колоссальный удар по репутации.

– Переговоры вела Воронцова, – продолжил Стальной, и его взгляд стал колючим, как ледяная крошка. – И полчаса назад она была у меня. С очень интересной версией происходящего.

Моё сердце ухнуло куда-то в пятки. Я поняла, к чему он клонит.

– По её словам, вчера, во время предварительного видеозвонка с их представителем, вы допустили утечку конфиденциальной информации. Якобы вы «случайно» обмолвились о некоторых финансовых трудностях одного из наших дочерних предприятий. Что и дало китайцам повод усомниться в нашей стабильности и выкручивать нам руки.

Татьяна. Конечно. Идеальный ход. Найти козла отпущения. Новенькую, у которой нет ни связей, ни поддержки. Свалить свой провал на меня. Это было так предсказуемо и так подло.

– Это ложь, – сказала я твёрдо, глядя ему прямо в глаза. – Я присутствовала при разговоре, но не произнесла ни слова. Вся коммуникация шла через Татьяну.

– У неё, разумеется, другая версия, – усмехнулся он без тени веселья. – Слово главы PR-отдела, работающей в компании пять лет, против слова помощницы, нанятой неделю назад с улицы. Угадайте, Романова, чьё слово весомее?

Он ждал. Ждал, что я начну оправдываться, плакать, умолять. Что я сломаюсь. Но унижение от встречи с бандитами и адреналин от победы над Орловым смешались внутри меня в какой-то новый, гремучий коктейль. Вместо страха я почувствовала злую, холодную ярость.

Я молча встала, подошла к своему «аквариуму», который был виден из его кабинета, взяла со стола тонкую папку и вернулась обратно. Положила её перед ним.

– Что это? – спросил он, сдвинув брови.

– Это блеф, Марк Валерьевич, – сказала я, и мой голос прозвучал на удивление спокойно и уверенно. – Их блеф. Я всю ночь анализировала финансовую отчётность «Golden Dragon» и их последних партнёров. Они сами на грани срыва другого, гораздо более крупного контракта с европейцами. Их акции последние три месяца ползут вниз. Им эта сделка нужна больше, чем нам. Они идут ва-банк, потому что у них нет другого выхода. Они пытаются заткнуть свои дыры за наш счёт, надеясь, что мы испугаемся и прогнёмся.

Стальной открыл папку. Внутри лежали распечатанные графики, таблицы и моя короткая аналитическая записка, которую я набросала под утро, просто из профессионального любопытства, изучая будущих партнёров. Я всегда старалась быть на шаг впереди.

Он молча читал, его лицо оставалось непроницаемым. Тишина в кабинете стала оглушающей. Я стояла перед ним, как на эшафоте, поставив на кон всё.

– И что вы предлагаете? – наконец спросил он, не поднимая головы от бумаг.

– У меня есть три варианта, – ответила я, чувствуя, как возвращается уверенность. – Вариант первый, безопасный: мы вежливо отказываемся, ссылаясь на неприемлемость условий. Теряем время, но сохраняем деньги. Второй, рискованный: мы делаем встречное предложение, немного уступая, и смотрим на их реакцию. И третий… – я сделала паузу, – наглый. Мы делаем вид, что полностью согласны с их новыми условиями. Собираем экстренную встречу для подписания. И за пять минут до подписания «случайно» сливаем информацию об их проблемах с европейским контрактом их же главному конкуренту на азиатском рынке. И даём им понять, что мы знаем всё. Что мы знаем об их отчаянном положении. И тогда уже мы будем диктовать условия. Не только возвращаясь к первоначальным, но и улучшая их для себя.

Я закончила и замолчала. Я только что предложила своему боссу-тирану сыграть в его же игру. Безжалостную, циничную, на грани фола.

Он медленно поднял на меня взгляд. В его глазах цвета штормового неба я больше не видела ни гнева, ни раздражения. Я видела хищный, заинтересованный блеск. Тот же самый блеск, который я видела у волка, почуявшего кровь.

– Третий вариант, Романова, – сказал он тихо. – Мне нравится третий вариант. Подготовьте всё необходимое. И пригласите навстречу Воронцову. Я хочу, чтобы она видела, как работают… профессионалы.

В этот момент я поняла, что только что сдала самый сложный экзамен в своей жизни. И, кажется, получила высший балл.

ГЛАВА 10. Трещина во льду

Переговоры с китайской делегацией напоминали сложную шахматную партию, разыгранную на минном поле. Я сидела в углу огромной переговорной, формально исполняя роль секретаря, – подавала документы, наливала воду, – но на самом деле была его вторым пилотом, его невидимым суфлёром.

Стальной был великолепен. Он играл свою роль с ледяным спокойствием хирурга, проводящего сложнейшую операцию. Он позволил Татьяне, бледной и нервной, изложить суть проблемы. Он выслушал самоуверенные, почти наглые требования главы «Golden Dragon». Он даже сделал вид, что обдумывает их предложение, создавая идеальную иллюзию того, что они загнали его в угол.

А потом, в самый напряжённый момент, когда китайцы уже предвкушали победу, он нанёс удар. Точно, выверено, используя мои аргументы и факты, которые я подготовила для него. Он не повышал голоса, не угрожал. Он просто, как бы, между прочим, упомянул о «некоторых сложностях», которые испытывают их европейские партнёры, и о «весьма заманчивом предложении», которое холдинг «Стальной Век» только что получил от их прямого конкурента.

Я видела, как меняются лица китайских переговорщиков. Самоуверенность сменилась недоумением, потом – плохо скрытой паникой. Блеф был вскрыт. Их карта оказалась бита. Через пятнадцать минут унизительного молчания они согласились не просто на первоначальные, а на новые, продиктованные Стальным условия. Победа была полной и безоговорочной.

Когда все разошлись, я осталась в переговорной, чтобы собрать документы. Татьяна выскользнула из зала одной из первых, не взглянув в мою сторону. Её идеальная маска дала трещину, и под ней проглядывала неприкрытая ненависть. Я знала, что теперь она мой враг не на жизнь, а на смерть. Но почему-то это меня больше не пугало.

Вечер окутал офис тишиной. Большинство сотрудников давно разошлись, и только в моём стеклянном «аквариуме» горел свет. Я доделывала отчёт по проваленным Татьяной переговорам, которые сегодня пришлось спасать мне и Стальному. Спасать ему пришлось, а вот готовить почву для этого спасения – мне. И победа, хоть и была одержана его руками, ощущалась моей.

Я прикрыла глаза и потёрла виски. Усталость была колоссальной, но где-то под ней тлело угольком злое удовлетворение. Особенно когда я вспоминала лицо Татьяны, вылетавшей из переговорной так, будто за ней гнались все черти ада. Она не просто проиграла, она была унижена. И я знала, что теперь она мой враг не на жизнь, а на смерть. Но почему-то это меня больше не пугало.

На экране ноутбука мигнуло окно мессенджера. Лиза.

«Ника, привет! Как ты? Тётя Наташа опять заставляет меня пить куриный бульон. Говорит, от него силы появляются. По-моему, от него только тоска появляется :)»

Я улыбнулась. Она пыталась бодриться, моя храбрая девочка. Пыталась ради меня.

«Привет, Лизёнок. Тётя права, слушайся её. У меня всё нормально, работы много. Как ты себя чувствуешь, честно?»

«Слабость есть, – пришёл ответ почти сразу. – Иногда голова кружится. Но в целом терпимо. Ник, всё получится, да? С Германией?»

Сердце сжалось от этого простого, детского вопроса.

«Всё получится, родная. Обещаю. Я скоро всё улажу».

Я как раз набирала очередное ободряющее враньё, когда тень заслонила свет. Я вздрогнула и резко захлопнула крышку ноутбука, словно меня поймали на месте преступления.

Стальной стоял у моего стола, засунув руки в карманы брюк. Он редко заходил ко мне, предпочитая вызывать к себе. На его лице не было и тени улыбки, но давящая аура власти сегодня казалась не такой удушающей.

– Неплохо, Романова.

Его голос был тихим, почти ровным, но я услышала в нём то, чего никогда не ожидала услышать. Признание. Для него это было равносильно бурной похвале.

– Я просто сделала свою работу, Марк Валерьевич, – ответила я, пытаясь сохранить невозмутимый вид, хотя внутри всё трепетало от гордости.

Его взгляд скользнул по моему столу и вдруг замер. Я проследила за ним и похолодела. На самом краю, прислонённая к стопке бумаг, стояла маленькая фотография в дешёвой пластиковой рамке. Та самая, которую я всегда носила с собой. Лиза. Смеющаяся, счастливая, с развевающимися на ветру волосами. Я совсем забыла убрать её в ящик.

– Сестра? – спросил он, и его голос изменился. В нём пропали стальные нотки, появилась какая-то странная, непривычная глубина.

– Да, – кивнула я, чувствуя, как пересыхает в горле. Это было слишком личное. Слишком уязвимое место, которое я не хотела ему показывать.

Он молча смотрел на фотографию несколько долгих секунд. И в этот момент я впервые увидела в нём не тирана. Не безжалостную машину для зарабатывания денег. Я увидела что-то другое. В его взгляде, на долю секунды, промелькнула такая вселенская, застарелая усталость, что мне стало не по себе. А за ней – тень глубокого, почти невыносимого одиночества. Словно эта фотография смеющейся девчонки коснулась какой-то старой, незаживающей раны в его душе.

Маска безупречного хищника треснула. Всего на мгновение. Но я увидела. Я увидела человека, стоящего за ней.

Он тряхнул головой, словно отгоняя наваждение. Взгляд снова стал жёстким.

– Продолжайте работать, – бросил он и, развернувшись, вышел, оставив меня одну в оглушающей тишине.

Я долго сидела неподвижно, глядя на пустой дверной проём. Воздух всё ещё, казалось, хранил его присутствие. Я прикоснулась пальцами к фотографии Лизы. Что он там увидел? Какое воспоминание всколыхнула улыбка моей сестры?

В этот вечер что-то изменилось. Между нами рухнула одна из невидимых стен. И я с ужасом поняла, что эта трещина во льду его души пугает меня гораздо больше, чем весь его гнев и тирания. Потому что за ледяной стеной я увидела бездну. И меня почему-то неудержимо потянуло заглянуть в неё.

ГЛАВА 11. Жар его ладоней

Я застыла, глядя на пустой дверной проём, в котором только что растворилась фигура Тирана. Тишина в моём стеклянном «аквариуме» стала вдруг плотной, вязкой, почти осязаемой. Воздух всё ещё был наэлектризован его присутствием, пах его дорогим парфюмом с нотками сандала и холодной уверенности. Я ошарашенно, но медленно опустилась в своё кресло, и оно жалобно скрипнуло, нарушив благоговейную тишь.

Моё сердце, только-только начавшее входить в привычный рабочий ритм, снова пустилось вскачь, отбивая сумасшедшую чечётку где-то под рёбрами.

Его взгляд. Этот мимолётный, но такой пронзительный взгляд на фотографию Лизы… Я видела нечто большее, чем простое любопытство. На долю секунды его безупречная ледяная маска треснула, и в этой трещине я разглядела нечто пугающее и странно знакомое. Боль. Застарелую, глубоко спрятанную, почти окаменевшую боль. Словно улыбка моей сестры стала тем самым камешком, который вызвал лавину в его душе.

Что он там увидел? Кого вспомнил? Я прокручивала этот момент в голове снова и снова, пытаясь разгадать ребус. Тиран, деспот, бездушный механизм… всё это было привычной, удобной бронёй, за которой я пряталась от него, а он – от всего мира. Но то, что я увидела сейчас, не вписывалось в эту картину. Оно ломало её, вносило хаос в мои тщательно выстроенные защитные барьеры. Одно дело – ненавидеть монстра. И совсем другое – понимать, что этот монстр, возможно, тоже истекает кровью.

Я тряхнула головой, пытаясь отогнать непрошеные мысли. Какая мне разница, что у него на душе? Он мой работодатель. Мой мучитель. Человек, купивший мою свободу. Я здесь, чтобы работать, а не заниматься психоанализом. Я должна сосредоточиться на цифрах, на отчётах, на его бесконечных приказах. Так будет проще. Безопаснее.

Я снова уставилась в монитор, но буквы и графики расплывались перед глазами. Я всё ещё чувствовала на себе его взгляд. И вдруг услышала тихие шаги. Он возвращался. Мои пальцы замерли над клавиатурой. Я не смела поднять головы, боясь увидеть, что он вернётся с приказом об увольнении. Может, я пересекла черту? Может, эта фотография на столе – непростительная вольность?

Дверь не скрипнула. Он просто возник в проёме, тёмный силуэт на фоне ярко освещённого коридора. Я ощутила его присутствие каждой клеточкой кожи, как ощущают приближение грозы. Он не вошёл, просто прислонился плечом к косяку и сложил руки на груди. И стал смотреть.

Время потекло, как густой кисель. Секунда, десять, минута… Он молчал. Просто буравил меня взглядом. Не злым, не ледяным, а каким-то иным. Тяжёлым, тёмным, изучающим. Будто взвешивал что-то на невидимых весах, и я была одной из гирек. Под этим взглядом я чувствовала себя абсолютно голой, выставленной под слепящие софиты. Все мои мысли, страхи, моя жалкая гордость – всё было как на ладони. Мне хотелось сжаться в комок, спрятаться под стол, исчезнуть. Но я заставила себя сидеть прямо, вцепившись в подлокотники кресла так, что побелели костяшки пальцев.

Наконец, нарушив звенящую тишину, он произнёс всего одно слово, но его низкий, с хрипотцой голос заставил меня вздрогнуть. – Одевайся.

Я моргнула, не сразу поняв смысл. Куда одеваться? Зачем? Уже почти девять вечера. – Марк Валерьевич, я ещё не закончила с квартальным отчётом для инвесторов, – нашлась я с профессиональным возражением, стараясь, чтобы голос не дрожал. – Вы просили сдать его сегодня.

Он даже не пошевелился. Только его глаза чуть сузились, и по кабинету будто сквозняк прошёл. – Я сказал, одевайся, – повторил он, и в его голосе прорезался металл. Каждое слово – отчеканенная монета. – У тебя две минуты.

В груди вспыхнуло глухое раздражение. Что за новые издевательства? – Я не понимаю, куда мы… – Мигом! – рявкнул он так, что я подскочила на месте.

Этот короткий, властный приказ не оставлял пространства для манёвра. Он не просил, не предлагал – он повелевал. И ослушаться было всё равно что броситься под поезд. Подавив тяжёлый вздох, я молча поднялась, подошла к вешалке и сняла свой скромный жакет. Пока я накидывала его на плечи и собирала в сумку телефон и кошелёк, я чувствовала на себе его неотрывный взгляд. Он следил за каждым моим движением, и от этого по спине бежали мурашки.