Я опоздала. Книга первая

Глава 1: Последние стежки

Тихий, размеренный гул «Чайки» был музыкой Таниной души. Он заполнял маленькое ателье «Уют» не просто звуком, а самой сутью покоя, уверенности, осмысленного бытия. Каждый вибрационный толчок иглы сквозь плотную вискозу винтажного платья отдавался в пальцах Татьяны Смирновой точным, выверенным эхом – она чувствовала ткань, как скрипач чувствует струну. Не просто шила – творила. Выравнивала, подгоняла, вдыхала жизнь в полуистлевшие кружева и потертый атлас.

Платье, распластанное на широком столе под яркой лампой, было вызовом. Вызовом времени, безвкусице, равнодушию. Его принесла пожилая дама с глазами, полными тревожной надежды. «Это мамино… Свадебное… 1953 года. Внучка хочет выйти в нем. Только вы…» – и этот шепот, полный доверия, был для Тани важнее любой оплаты. Она копала в своих запасах, доставала спрятанные сокровища – кусочки похожего кружева, найденного когда-то на блошином рынке, лоскут подходящего по тону атласа, снятый с другой старинной вещи. Работа шла медленно, кропотливо, почти ювелирно. Не пошив, а реставрация. Воскрешение.

«Чайка», верная, неутомимая, пела свою рабочую песню. Таня ладонью провела по знакомому, чуть потертому корпусу – теплому от работы. «Дружок», – мысленно обратилась она к машинке. Они были одним целым. Мастер и инструмент. Душа и руки. Ателье «Уют» – ее второй дом. Тесноватый, пахнущий свежесрезанной тканью, машинным маслом и пылью старых выкроек, он был убежищем от всего внешнего, слишком громкого, слишком быстрого. Здесь время текло по мерному ритму строчки, по сантиметровой ленте, по разрезам острых ножниц.

Она откинулась на спинку стула, разминая затекшую шею. Вот он, последний шов. Невидимый, как и должно быть. Кружевная вставка легла идеально, скрывая ветхость оригинала, подчеркивая его изящество. Таня погладила платье ладонью. Гладко. Тепло. Живо. Глубокое удовлетворение разлилось по телу – сладкая усталость мастера, выполнившего трудную, но благородную работу. Она нужна. Здесь. Сейчас. Своей иглой, своей «Чайкой», своим умением, которое не купить и не скачать.

И в этот самый момент, когда пальцы еще чувствовали шелковистость отреставрированного атласа, а в душе пела тихая победа, за большим, чуть запотевшим от контраста температур окном ателье взорвался слепящий калейдоскоп красок. Сквозь стекло, искажаясь, пронеслась гигантская голограмма: безупречно-бесстрастная модель в костюме из светящихся волокон, геометрически безупречном, стерильно-холодном. Слоган, вырезанный лазером в воздухе: «ТЕХНОМОДА. ИИ-ДИЗАЙН. СУПЕР-ЦЕНЫ. ВАШ БУДУЩЕЕ – УЖЕ ЗДЕСЬ». Голос, синтезированный до невозможной сладости, проник даже сквозь стекло: «…индивидуальный пошив за 24 часа… алгоритм подчеркнет вашу уникальность… забудьте о рутине прошлого…»

Голограмма растворилась так же внезапно, как появилась, оставив после себя резкую полосу на сетчатке и странную, щемящую пустоту. Тишину, в которой гул «чайки» вдруг показался не песней, а жалобным писком уходящей эпохи. Таня машинально провела рукой по платью на столе. Тепло живого шелка. Холод цифровой фантасмагории за окном.

Она резко встала, подошла к окну. Мимо, шипя на мокром асфальте, пронеслось автономное такси футуристической формы. По тротуару спешили люди, уткнувшись в экраны смартфонов, их лица освещались не солнцем (его сегодня не было, как часто бывало в последнее время), а мертвенно-голубым светом дисплеев. Напротив, где раньше был уютный книжный, теперь сиял логотип сервиса мгновенной доставки дронами.

Таня отвернулась от окна. Вернулась к столу. К платью. К своей «Чайке». Погладила машинку снова, сильнее, как бы защищая ее от этого ревущего за окном «будущего». «Дурацкая реклама», – буркнула она себе под нос, стараясь заглушить внезапно накативший приступ тревоги. Но пальцы, привыкшие к точным движениям, слегка дрожали, когда она аккуратно, с почти религиозным благоговением, стала снимать платье с манекена, готовя его к возвращению хозяйке. Последние стежки были сделаны. Но что-то щелкнуло. Что-то неуловимое, как сдвинутая со своего места игла. Мир за окном ателье «Уют» уже был другим. И этот новый мир, ослепительный и бездушный, смотрел на нее равнодушным цифровым взором, не замечая ни ее мастерства, ни тепла ее рук, ни верного гула старой «Чайки».

Глава 2: Трещина на фасаде

Тревога, посеянная голографическим призраком «ТехноМоды», не растворилась с уходом картинки. Она висела в воздухе ателье «Уют» тяжелым, невидимым облаком, смешиваясь с привычными запахами ткани и масла. Таня старалась не думать о ней, сосредоточившись на упаковке отреставрированного платья. Каждую складочку она проглаживала ладонью с особым тщанием, обертывала в мягкую папиросную бумагу, как драгоценность. Это был ритуал, акт уважения к труду и к клиенту. Но пальцы ее, обычно такие уверенные, слегка дрожали. В ушах все еще звенел тот синтезированный голос: «…забудьте о рутине прошлого…»

Дверь ателье с легким скрипом открылась, впуская не просто холодный воздух с улицы, а нечто большее – волну чужеродной энергии. На пороге стоял мужчина. Он был воплощением того самого «будущего», что маячило за окном. Безупречный костюм из ткани с едва уловимым металлическим отливом, белоснежная рубашка без единой складки, галстук-шнурок строгого узла. Лицо – гладкое, ухоженное, с внимательными, но лишенными тепла глазами. В руках – тонкий планшет в стильном чехле цвета графита. Он излучал холодную уверенность и эффективность, как новенький прибор.

– Добрый день, – произнес он. Голос был ровным, вежливым, откалиброванным, как шкала на прецизионном инструменте. – Алевтина Петровна?

Хозяйка ателье, Алевтина Петровна, женщина лет пятидесяти пяти с усталыми, но еще живыми глазами, поднялась из-за своего стола в глубине помещения. На лице ее мелькнуло что-то между растерянностью и предчувствием беды.

– Да, это я. Чем могу помочь?

– Денис Волков, – представился мужчина, сделав шаг внутрь. Его взгляд скользнул по стеллажам с тканями, по швейным машинкам, по Тане, замершей у стола с платьем, оценивающе и быстро. В его взгляде не было презрения, скорее – отстраненное любопытство археолога, рассматривающего артефакты ушедшей эры. – Представитель сети «ТехноМода». Пришел с интересным предложением для вашего… заведения.

Он не сказал «ателье». «Заведение». Словно речь шла о кафе или аптеке. Алевтина Петровна нервно сгладила фартук.

– Предложение? Какое же? Проходите, пожалуйста, присаживайтесь. Таня, чаю гостю?

– Не стоит, благодарю. Я ненадолго. – Денис Волков махнул рукой, небрежным жестом отклонив гостеприимство. Он остался стоять посреди ателье, как демиург, осматривающий свое потенциальное владение. – Видите ли, Алевтина Петровна, «ТехноМода» активно развивает сеть партнерских точек сервиса. Мы стремимся максимально приблизить качественный и доступный ремонт одежды к потребителю. Особенно актуально это для… – он сделал микроскопическую паузу, – …для таких локальных точек, как ваша.

Таня почувствовала, как по спине пробежал холодок. Она стояла в тени стеллажа, стараясь быть невидимой, но каждое слово врезалось в сознание. Пальцы непроизвольно сжали край стола.

– Наше предложение простое и выгодное, – продолжил Волков, оживляя планшет легким касанием. На экране вспыхнули графики, диаграммы, логотипы. – Вы интегрируетесь в нашу ИИ-платформу для мелкого ремонта одежды. Подшивка брюк, замена молний, пришивание пуговиц, мелкие штопки – все, что не требует серьезного индивидуального подхода или творческого вмешательства.

Он говорил четко, без эмоций, как диктует инструкцию.

– Клиент оставляет вещь у вас. Вы сканируете ее специальным приложением (мы предоставим оборудование и обучим персонал), система мгновенно анализирует повреждение, подбирает оптимальный метод ремонта, рассчитывает необходимое время и стоимость. Цены, – он подчеркнул слово, – будут значительно ниже ваших текущих. За счет оптимизации процессов и объемов сети. Срок исполнения – гарантированно 24 часа. Чаще – быстрее.

Алевтина Петровна молчала. Ее лицо побледнело. Руки, сложенные перед собой, слегка дрожали.

– Но… но у нас есть свои клиенты, свои цены… – начала она неуверенно. – Люди ценят качество ручной работы, индивидуальный подход… Мы не конвейер!

Денис Волков позволил себе легкую, снисходительную улыбку.

– Алевтина Петровна, мир меняется. Клиенты ценят скорость, предсказуемость и доступность. Ручная работа – это прекрасно, для уникальных вещей, для пошива. Но для подшитых брюк? Для новой молнии на куртке? – Он покачал головой. – Это рутина. Ее эффективно берет на себя искусственный интеллект. Наша платформа исключает человеческий фактор, ошибки, задержки. Клиент точно знает, сколько заплатит и когда получит вещь обратно. Это современный стандарт сервиса.

Таня смотрела на спину хозяйки, на ее ссутулившиеся плечи. Она видела, как напряглась шея Алевтины Петровны. Этот человек, этот посланец из холодного цифрового мира, говорил о том, что составляет львиную долю их работы, как о мусоре. Как о чем-то ненужном, устаревшем. «Человеческий фактор». Ее умение, ее годы опыта, ее способность почувствовать ткань, подобрать нить в тон, сделать шов не просто крепким, но и незаметным – все это сводилось к «человеческому фактору», подлежащему исключению. Ледяной укол страха пронзил ее насквозь, застрял где-то под сердцем. Она машинально потянулась к своей «Чайке», стоящей рядом, прикоснулась к холодному металлу корпуса – искала опору.

– А… а что нам это даст? – спросила Алевтина Петровна, голос ее звучал слабо.

– Гарантированный поток клиентов через нашу систему бронирования, – тут же отчеканил Волков. – Вы платите небольшую комиссию за использование платформы и маркетинг, но выигрываете в объемах. Выжить в одиночку мелкому бизнесу в современных условиях крайне сложно. Мы предлагаем стабильность. Вам не нужно тратиться на рекламу, на сложное программное обеспечение. Мы все берем на себя. Вы просто… исполняете предписания системы. – Он снова коснулся планшета. – Вот предварительные расчеты по вашей локации. Окупаемость и потенциальная прибыль весьма обнадеживающие. Конечно, при условии оптимизации штата.

Последняя фраза повисла в воздухе тяжелым свинцовым шаром. «Оптимизация штата». Таня перевела взгляд на коллег. Людмила, старшая швея, затаив дыхание, смотрела на Волкова. Наташа, молодая девчонка, помогавшая с раскроем, испуганно прикусила губу. В маленьком ателье их было всего четверо, включая хозяйку. «Оптимизация» означала одно – сокращения.

– Штата? – Алевтина Петровна выдохнула, будто ее ударили в живот.

– Естественно, – Волков говорил так, будто объяснял очевидные вещи ребенку. – С внедрением ИИ-платформы часть рутинных операций автоматизируется. Эффективность возрастет в разы. Для обслуживания потока, генерируемого нашей системой, вам будет достаточно… ну, скажем, одного квалифицированного оператора, обученного работе с платформой и оборудованием. Возможно, помощника на подхвате. Текущие затраты на фонд оплаты труда существенно снизятся. Это часть экономики.

Тишина в ателье стала гулкой. Даже привычный гул машинок казался приглушенным. Таня чувствовала, как кровь отливает от лица. «Один квалифицированный оператор». Она посмотрела на Людмилу – та смотрела в пол, губы ее плотно сжаты. Наташа едва сдерживала слезы. «Оператор». Не швея. Не мастер. Оператор, исполняющий предписания машины. Им предлагали стать придатками системы, а тех, кто не впишется, просто выбросить. Как ненужный лоскут.

– Я… мне нужно подумать, – проговорила Алевтина Петровна, ее голос дрожал. – Посоветоваться… Это серьезное решение.

– Конечно, – кивнул Волков, ничуть не смутившись. На его планшете всплыл QR-код. – Вот ссылка на презентацию и все детали предложения. У вас есть две недели на размышление. После этого окно возможностей для вашей локации может закрыться. – Он протянул Алевтине Петровне визитку из тонкого, почти невесомого пластика. – Мои контакты. Не стесняйтесь задавать вопросы. Мы заинтересованы в прогрессивных партнерах.

Он еще раз окинул ателье тем же оценивающим, холодным взглядом, слегка кивнул и вышел так же быстро и бесшумно, как появился, оставив за собой лишь легкий шлейф дорогого, безликого парфюма и ощущение ледяного сквозняка.

Дверь захлопнулась. Тишина, наступившая после его ухода, была оглушительной. Никто не двигался. Алевтина Петровна стояла, сжимая в руках пластиковую визитку, как грелку, глядя в пустоту. Лицо ее было пепельно-серым.

– Оптимизация штата… – прошептала Людмила, первой нарушив молчание. Ее голос звучал хрипло. – Значит, нас… троих? Или кого?..

– Не знаю, Люда, не знаю… – Алевтина Петровна опустилась на стул, будто у нее подкосились ноги. – Он говорит… стабильность… поток клиентов… – Она говорила словно в бреду, не веря собственным словам. – Но цены… наши цены они в два раза ниже сделают! Как жить? А мастерство? А наши руки?..

Таня подошла к своему рабочему месту. Она села за «Чайку», провела рукой по знакомой поверхности. Верный друг. Но вдруг он показался ей таким хрупким, таким уязвимым перед лицом этой бездушной машины «прогресса». «Исключить человеческий фактор». Эти слова жгли мозг. Она была этим самым «фактором». Ее умение, ее любовь к ткани, ее терпение – все это было ненужным балластом в мире скоростей и алгоритмов. Ледяной укол страха, вонзившийся в грудь при словах Волкова, теперь разливался холодной волной по всему телу. Она почувствовала себя маленькой, незаметной песчинкой, которую вот-вот сметет гигантский вал.

– Тань, ты как? – спросила Наташа, подходя. Глаза ее были огромными от страха.

Таня попыталась улыбнуться, но получилась лишь жалкая гримаса.

– Ничего, – прошептала она. – Работать надо.

Она взяла со стола кусок ткани для новой юбки, которую нужно было кроить. Развернула его. Но линии кроя расплывались перед глазами. Руки не слушались. В ушах стоял мертвенный голос голограммы: «Забудьте о рутине прошлого…» И холодный, вежливый голос Дениса Волкова: «Оптимизация штата… один оператор…»

Трещина пробежала по фасаду ее мира, по крепкому, казалось бы, фундаменту ателье «Уют». Трещина была тонкой, почти незаметной, но она уже была там. И Таня с ужасом понимала, что эта трещина ведет в бездну, где нет места ни ее «Чайке», ни ее рукам, вшивающим душу в каждую строчку. Первые разговоры о сокращениях, прозвучавшие как приговор, повисли в воздухе, отравляя запах ткани и масла горечью неизбежного конца. Она сжала ножницы так, что костяшки пальцев побелели. Страх был уже не уколом, а сжимающим холодным кольцом вокруг горла.

Глава 3: Новые нити

Решение пришло, как приговор по почте – сухим электронным письмом с логотипом «ТехноМоды». Алевтина Петровна, после двух недель мучительных метаний, бессонных ночей и разговоров с бухгалтером, который рисовал на экране мрачные графики убытков, согласилась. На пробное подключение к платформе. «Попробуем, – сказала она, избегая смотреть в глаза сотрудницам. – Надо же как-то выживать. Может, поток клиентов и правда…»

Таня восприняла это как предательство. Молчаливое, но от этого не менее горькое. Весь ее мир, державшийся на вере в ценность ручного труда, в мастерство, в теплоту «Уюта», дал трещину. Теперь они должны были стать придатком этой бездушной машины? Она видела, как Людмила сжала кулаки, как Наташа украдкой вытерла слезу. Но спорить было бесполезно. Хозяйка была загнана в угол цифрами и страхом.

Через три дня в ателье появились «специалисты по внедрению» – двое таких же гладких и безэмоциональных, как Волков, только в синих корпоративных жилетах. Они принесли ящик с оборудованием. Главным «новым сотрудником» стал ИИ-помощник – не робот, а устройство, похожее на массивный планшет на гибкой стойке с выдвижным сканером-камерой. Его установили рядом с Таниным рабочим столом, где стояла «Чайка». Аппарат был молчалив, но его мерцающий экран и крошечные светодиоды казались насмешливыми глазками пришельца из будущего.

«Это „ТканьМастер“, – объяснил один из техников, включая устройство. Экран вспыхнул, заиграл корпоративной заставкой. – Он оптимизирует замеры клиентов, расчет расхода ткани, создает цифровые выкройки и минимизирует отходы. Синхронизируется с нашей платформой. Вам нужно будет освоить интерфейс. Все интуитивно понятно».

Интуитивно понятно. Эти слова звучали как злая шутка. Для Тани, чья интуиция годами оттачивалась на сантиметровой ленте, на ощущении фактуры ткани ладонью, на глазомере, который безошибочно определял метраж, – этот блестящий прямоугольник был враждебной территорией. Интерфейс пестрил иконками, выпадающими меню, ползунками настроек, графиками. Все на английском с техническими терминами. «Интуитивно понятно» для поколения, выросшего со смартфонами в руках. Не для нее.

Обучение заняло час. Техник быстро щелкал по экрану, показывая последовательность действий: выбрать тип ткани из выпадающего списка (сотни позиций!), отсканировать этикетку или образец камерой, приложить сканер к клиенту для 3D-сканирования фигуры (Таня содрогнулась при мысли, что ей придется водить этим холодным пластиком по телам заказчиков), подтвердить параметры модели (длина, прилегание), нажать «Рассчитать». Система выдавала оптимальную раскладку выкройки на виртуальном полотне, точный расход в сантиметрах и даже рекомендовала цену.

– Вот и все, – бодро заключил техник. – Просто, быстро, без ошибок. Попробуйте на следующем клиенте.

Первой «жертвой» новой системы стала Танина постоянная клиентка, госпожа Елисеева, пожилая дама с безупречным вкусом, заказавшая костюм из дорогой итальянской шерсти с лампасом. Ткань была восхитительна – плотная, с благородным ворсом, глубокого василькового цвета. И очень капризная в раскрое из-за выраженного направления ворса.

Раньше Таня взяла бы сантиметр, обмерила госпожу Елисееву с привычной легкостью, отметила мелом особенности фигуры, затем разложила бы ткань на большом столе, долго и вдумчиво изучая направление ворса и рисунок, прежде чем нанести меловые линии кроя. Это был медитативный, почти священный процесс.

Теперь же она нервно подвела «ТканьМастер» к клиентке.

– Это что-то новенькое? – улыбнулась госпожа Елисеева.

– Да… Технологии… – пробормотала Таня, чувствуя жар в щеках. Она включила сканер. Аппарат издал тихий писк. – Вам нужно… просто постоять ровно. Пожалуйста.

Она неуклюже повела сканером вокруг фигуры клиентки. Устройство вибрировало у нее в руке, экран показывал схематичную 3D-модель, которая дергалась и плыла. Таня боялась задеть даму, боялась сделать что-то не так. Ее пальцы, ловкие с иглой и ножницами, казались неуклюжими деревяшками. Госпожа Елисеева терпеливо улыбалась, но в глазах читалось легкое недоумение.

Наконец, сканирование завершено. Таня с облегчением убрала сканер. Теперь нужно было идентифицировать ткань. Она поднесла сканер к этикетке на рулоне. Система долго думала, потом выдала: «Шерсть, камвольная. Вероятность 87%». Рядом – огромный выпадающий список подтипов. Таня растерялась. Какой именно? Она знала эту ткань по ощущению, по поставщику, но не по цифровой классификации «ТехноМоды». Наугад тыкнула в «Классическая камвольная, высший сорт». Затем ввела параметры модели из памяти – длина жакета, юбки, прилегание (выбрала «Полуприлегающий» из списка, хотя знала, что для фигуры госпожи Елисеевой нужны нюансы). Нажала «Рассчитать».

Экран мигнул, появилась схема раскладки – угловатая, геометричная. И цифра: «Расход ткани: 2.8 метра при ширине 140 см».

Таня замерла. Раньше на такой костюм она брала минимум 3.1 метра. Учитывая направление ворса, сложность лацканов и лампасов, риск ошибки… 2.8 – это впритык. Очень впритык. Машина считает идеально, без отходов. Но идеально – только на экране. В реальности всегда были нюансы, подвороты, подгонка.

– Что-то не так? – спросила госпожа Елисеева, заметив ее сомнение.

– Нет… все в порядке, – автоматически ответила Таня. Давить было некогда. Хозяйка нервно поглядывала из-за своего стола, явно ожидая демонстрации эффективности новой системы. Да и клиентка ждала. Не спорить же с «прогрессом»? Она приняла расчет как данность. Внутри все сжалось от предчувствия беды.

Раскрой превратился в пытку. Таня разложила великолепную васильковую шерсть на столе. Направление ворса было четко выражено – сверху вниз. Любое отклонение выкройки, малейший перекос – и костюм будет выглядеть пятнистым, дешевым. Виртуальная схема «ТканьМастера» требовала плотной, почти без зазоров укладки деталей. Она начала обводить контуры мелом, стараясь точно следовать цифровой схеме. Рука дрожала. Она чувствовала, как потеют ладони. «Чайка» молчала рядом, будто обиженная. Раньше это был их с тканью танец – плавный, уверенный. Теперь – холодная битва по чужим правилам.

Самое страшное случилось при раскрое спинки жакета. Деталь была крупной, с плавными линиями. Согласно схеме, ее нужно было разместить близко к кромке. Таня, следуя инструкции, прижала лекало, провела мелом. Но когда взяла ножницы, почувствовала, как ткань под лекалом чуть сместилась – ворс скользил. Она сделала надрез… и поняла. Линия пошла чуть наискосок относительно направления ворса. Миллиметры. Но в дорогой ткани – катастрофа.

Она замерла, смотря на зияющую прорезь. На спине будущего жакета, в самом видном месте, участок ворса теперь смотрел в другую сторону. При пошиве это создаст некрасивое пятно, разницу в оттенке и фактуре. Исправить было невозможно. Дорогой, безупречный васильковый цвет был безнадежно испорчен. На этом месте.

Тишина в ателье стала звонкой. Таня услышала, как резко вдохнула Наташа. Людмила отвернулась. Алевтина Петровна поднялась из-за стола, подошла. Ее лицо было каменным.

– Что… что это? – спросила она тихо, указывая на злополучный надрез.

– Ткань… она скользила… – попыталась объяснить Таня, голос предательски дрожал. – Направление ворса… Машина дала мало метража… я…

– Машина? – голос хозяйки зазвенел. – Машина считает идеально! Это ты не справилась с техникой! Ты невнимательна! Ты что, не видела, как она легла?!

– Я видела… но схема… она требовала так положить… места не хватало! – Таня чувствовала, как горит лицо, слезы подступают к глазам. Унижение и гнев смешались в комок у горла.

– Не хватало?! – Алевтина Петровна почти кричала, ее трясло. Госпожа Елисеева смотрела на них испуганно. – Два целых восемь десятых! По расчету! Ты что, думаешь, я могу позволить такие потери?! Это ткань – золотая! Ты знаешь, сколько она стоит?! Теперь что? Где я возьму еще такой же кусок? Он из одной партии должен быть! Ты что, погубить меня решила?!

Каждое слово било как молотком. Таня стояла, опустив голову, сжимая в руке ножницы, глядя на зияющую прореху в прекрасной ткани. Эта прореха была и в ней самой. В ее уверенности, в ее мастерстве. Машина сказала «2.8». Она, дура, послушала машину. И проиграла. «Человеческий фактор» ошибся. Исключили бы его – и ткани было бы цело. Логика Волкова торжествовала.

– Я… я попробую найти решение… – прошептала она.

– Решение?! – фыркнула хозяйка. – Решение – это оплатить испорченную ткань! Из твоей зарплаты! А клиенту… – она повернулась к госпоже Елисеевой, пытаясь сгладить лицо в жалкую улыбку, – …госпожа, простите, маленькая накладка… мы подберем другую ткань, не хуже…

– Другую? – госпожа Елисеева подняла брови. Ее взгляд скользнул по испорченному отрезу, по побледневшей Тане, по мерцающему «ТканьМастеру». В ее глазах читалось разочарование. – Я выбирала именно эту. За ее цвет и качество. Я подумаю… Перезвоню. – Она развернулась и вышла из ателье, не взглянув больше на испорченную ткань.

Тишина, наступившая после звонка двери, была гробовой. Алевтина Петровна повернулась к Тане. В ее глазах не было ничего, кроме холодного гнева и страха перед убытками.

– Видишь, к чему приводит твое… консерваторство? – прошипела она. – Неумение осваивать новое! Теперь клиент ушел, ткань испорчена! Платить будешь. И запомни: в следующий раз – строго по расчету системы! Без самодеятельности! Поняла?

Таня кивнула, не в силах вымолвить ни слова. Она смотрела на «ТканьМастер». Его экран тупо светился, показывая схему раскроя, которая привела к катастрофе. Зеленая надпись «Оптимальный расход: 2.8 м» казалась злобной насмешкой. Она посмотрела на свою «Чайку». Старая, добрая, верная. Ее мир, мир сантиметра, глазомера, тактильного контакта с тканью, мир, где она была Мастером, рушился на глазах, раздавленный холодной логикой алгоритма и страхом хозяйки перед будущим. Новые нити, которые пыталась вплести в их жизнь «ТехноМода», оказались колючей проволокой, впившейся в самое сердце ее ремесла. А ошибка, ставшая роковой, лежала не только в скользкой ткани, но и в ее собственной, внезапно обнаружившейся, неуверенности перед лицом этого нового, цифрового Бога. Она потянулась к испорченному отрезу, коснулась пальцами места надреза. Шерсть была по-прежнему прекрасна под пальцами, но теперь это была красота мертвая, уничтоженная. Как и ее вера в то, что в этом новом мире есть место для ее рук и ее старой «Чайки».

Глава 4: Уходящие клиенты

Тень от «ТканьМастера» удлинялась, как предчувствие. Атмосфера в ателье «Уют» после истории с испорченной шерстью стала тягучей, как прокисший клейстер. Алевтина Петровна ходила мрачнее тучи, бросая на Таню колючие взгляды, полные немого укора. Людмила работала молча, сжав губы, ее движения стали резкими, угловатыми. Наташа старалась быть невидимкой. Даже гул машинок звучал приглушенно, будто стыдясь своей архаичности перед мертвым блеском сенсорного экрана ИИ-помощника, который теперь постоянно маячил на краю Таниного стола, немой укор и напоминание о ее «ошибке».

Клиентов становилось заметно меньше. Те, что приходили, чаще приносили именно «ремонт по платформе» – подшить брюки, пришить пуговицу, заменить молнию. Таня, по требованию хозяйки, покорно сканировала вещи, получала инструкции от системы. Работа стала механической, бездушной. Она чувствовала себя не мастером, а роботом на конвейере, тупо выполняющим команды. «Чайка» гудела, но ее песня потеряла для Тани прежнюю радость. Это был гул выживания, а не творчества.

И вот однажды дверь ателье открыла Светлана Николаевна Зарубина. Постоянная клиентка, женщина с волевым подбородком и привычкой к лучшему. Ее дочка выходила замуж. Раньше Светлана Николаевна, не задумываясь, заказала бы свадебное платье дочери именно у Тани, доверяя ее вкусу и золотым рукам. Таня уже мысленно перебирала образы, ткани, кружева, предвкушая сложную, вдохновляющую работу.

Но в руках у Светланы Николаевны был не рулон роскошного шелка, а… готовая одежная сумка с логотипом «ТехноМода».

– Таня, дорогая! – Светлана Николаевна сияла. – Принесла вам работу! Небольшую, но важную.

Она вытащила из сумки свадебное платье. Таня, как профессионал, мгновенно оценила его. Фасон был… модным. Ультрасовременным. Асимметричный крой, геометричные вставки из гипюра, жесткий корсетный верх, переходящий в струящуюся юбку. Технически безупречно. Но абсолютно безликое. Как манекен в витрине «ТехноМоды». Ни тепла, ни индивидуальности, ни намека на характер невесты. Штамповка. Красивая, дорогая, но штамповка.

– Красота, правда? – восхищенно произнесла Светлана Николаевна, не замечая Таниного оцепенения. – ИИ-дизайн! Смотришь на экран – там твой аватар в разных платьях, можно миллион параметров подкрутить, цвет, ткань виртуальную примерить! Удобно же! Не то что ваши бесконечные примерки и «а может, вот так?».

Таня молча взяла платье. Ткань была качественной, но холодной на ощупь. Синтетический шелк с едва уловимым мертвенным блеском. Стежки – идеально ровные, как будто выведенные лазером. Ни единой ниточки, ни малейшего отклонения. Безупречность машины. Бездушная.

– И знаешь, самое главное? – продолжала восхищаться клиентка. – Скорость! От идеи до готового платья – три дня! Включая доставку дроном! Три дня, Таня! У вас бы только на примерки и обсуждения ушла неделя! А тут – бац! И готово! Современный мир, ничего не поделаешь. Прогресс!

Каждое слово «скорость», «прогресс», «ИИ-дизайн» било Тане по сердцу, как молотком. Она держала в руках не платье мечты, а символ всего, что ненавидела. Символ вытеснения тепла, души, мастерства – холодным, быстрым, эффективным штампом. И этот символ ей сейчас предстояло… подгонять.

– Что… что нужно сделать? – спросила Таня, с трудом выдавливая из себя слова. Она боялась, что голос выдаст ее потрясение, горечь, почти физическую тошноту.

– Ах, да! – Светлана Николаевна махнула рукой, как о пустяке. – Подгонка небольшая. Вот тут, под мышкой, чуть жмет, кажется. И длина юбки – дочка хочет на пару сантиметров короче. Чик-чик, и готово! Справитесь? Система ваша новая, наверное, скажет, как лучше?

Таня взглянула на «ТканьМастер». Его экран тупо светился. Да, он мог просканировать платье, проанализировать швы, выдать инструкции по подгонке. Алгоритм. Без понимания, почему жмет под мышкой (неудачный крой на реальную, а не виртуальную фигуру?), без чувства баланса длины.

– Я… я посмотрю, – тихо сказала Таня, избегая взгляда и на хозяйку, и на клиентку. Она развернула платье на вешалке. Под мышкой – грубый шов, врезавшийся в предполагаемую линию проймы. Чтобы исправить, нужно было не просто «подшить», а аккуратно распороть часть корсета, перераспределить нагрузку, подложить подкладку… Руками. С пониманием анатомии и кроя. Машина такого не учла. Она сшила по цифровой модели идеальной фигуры. Для реальной невесты с ее уникальными изгибами – это была пытка в блестящей упаковке.

– Ну, как? – нетерпеливо спросила Светлана Николаевна. – Долго возиться? Нам к субботе очень нужно. Свадьба же!

– К субботе… – Таня машинально повторила. Она чувствовала на себе тяжелый взгляд Алевтины Петровны. Хозяйка уже подходила, улыбаясь клиентке широкой, неестественной улыбкой.

– Конечно, Светлана Николаевна! Все будет сделано в срок! – заверила она, перехватывая инициативу. – Наша новая система как раз для такого! Быстро и точно! Запишем вас в терминал? Сканируем платье, и система сразу скажет срок и цену!

Таня стояла, держа в руках холодное, бездушное платье, сшитое алгоритмом, которое ей, мастеру, предстояло латать, как дешевую подделку. Ее пригласили не создать шедевр, не вдохнуть душу в ткань, а подогнать штамповку. Услужливо подчиниться «прогрессу». Унижение было острым и горьким, как йод на ране.

Процедура сканирования платья «ТканьМастером» прошла быстро. Система мигнула, выдала: «Коррекция проймы (лев.), укорачивание подола. Время: 1.5 часа. Стоимость: 750 руб.». Смешная сумма за работу с дорогим платьем. Но «ТехноМода» диктовала цены.

– Отлично! – обрадовалась Светлана Николаевна, глядя на квитанцию, распечатанную принтером. – Быстро и понятно! Вот это сервис! Не то что раньше – сидишь, ждешь, пока мастер соизволит оценить… Спасибо, Алевтина Петровна! Таня! Жду в субботу! – И она ушла, унося с собой запах дорогих духов и уверенность в правильности выбора «прогрессивного» пути.

Таня осталась одна с платьем. Она повесила его на манекен. Безжизненная белизна синтетического шелка, жесткие линии корсета, кричащие о своей искусственности. Рядом на столе лежал кусок нежного, живого шифона, который она приберегала для одной несостоявшейся блузки. Она провела рукой сначала по холодному шелку ИИ-платья, потом по теплому, дышащему шифону. Контраст был болезненным. Мир живого ремесла уступал место мертвой, пусть и безупречной, эффективности.

Она взяла ножницы, потом – распарыватель. Подошла к платью. К тому злополучному шву под мышкой. Ей предстояло исправлять ошибку машины. Руками. Своим «устаревшим» мастерством. Ирония ситуации была ядовитой.

В этот момент дверь ателье снова открылась. Вошла еще одна знакомая клиентка, госпожа Петрова, обычно приносившая на перешив добротные вещи. Она увидела Таню у манекена с безликим белым платьем, мельком скользнула взглядом по «ТканьМастеру», и на ее лице появилось легкое смущение.

– Алевтина Петровна, здравствуйте… Я хотела… то есть… – она замялась. – Я тут в «ТехноМоде» заказала пару брюк по их системе… Подгонят быстро, сказали… А я думала, может, пальто старое переделать… но, наверное, сейчас неудобно… Я потом зайду… как-нибудь…

Она быстро ретировалась, даже не закончив фразу. «Потом». «Как-нибудь». Таня знала этот тон. Это был тон прощания. Клиентка почувствовала чужеродность нового «Уюта», зараженного «ТехноМодой», и ушла, не желая погружаться в эту странную, холодноватую атмосферу.

Ателье опустело. Физически и метафорически. Стеллажи с тканями казались пыльными, машинки – ненужными реликвиями. Даже свет из большого окна падал как-то уныло. Только «ТканьМастер» тихо гудел, излучая уверенность цифрового будущего, где не было места Таниным рукам, ее «Чайке», ее умению чувствовать ткань и клиента. Где свадебные платья штамповали за три дня, а мастера превращались в операторов, подгоняющих ошибки алгоритмов. Таня взяла распарыватель и ткнула острием в грубый шов ИИ-платья. Первый стежок к его «исправлению» был похож на удар ножом по собственному достоинству. А за окном, наверное, снова проносились голограммы нового «будущего», которое уже наступило здесь, в опустевшем ателье «Уют», унося с собой последних верных клиентов.

Глава 5: Тревожный шепот

Воздух в ателье «Уют» сгустился до состояния киселя. После визита Светланы Николаевны с ее ИИ-платьем и поспешного ухода госпожи Петровой наступила тягостная тишина, прерываемая только механическим гулом машинок да редким писком «ТканьМастера», когда Людмила, скрепя сердце, сканировала очередную пару брюк для подшива. Таня работала над подгонкой того самого свадебного платья. Каждое прикосновение к холодному синтетическому шелку, каждый распоротый бездушный стежок отзывались горечью в душе. Она старалась делать свою работу безупречно – это был вопрос профессиональной гордости, последнего бастиона самоуважения, – но чувствовала себя не реставратором, а могильщиком, зашивающим саван уходящей эпохи.

Именно в этой гнетущей тишине, когда Таня сосредоточенно подшивала подол, стараясь сделать шов максимально невидимым на мертвенной ткани, до нее донесся шепот из-за стеллажа с фурнитурой. Голос Людмилы, обычно такой уверенный, теперь звучал приглушенно и тревожно:

– …говорила, что аренду поднимают с нового квартала. На тридцать процентов. А выручка… – Пауза, тяжелый вздох. – Считала вчера с утра до вечера. С этими… платформенными заказами… мы в минусе. Глубоком. Комиссия «ТехноМоды», цены смешные… даже с «оптимизацией» … – Голос сорвался.

Тихий всхлип Наташи:

– Людмила Ивановна… что же будет? Нас… всех? Алевтина Петровна же говорила, что с платформой будет лучше…

– Говорила… – в голосе Людмилы прозвучала горечь. – А Волков этот… он ж хищник. Он знал, куда ведет. Сначала заманил дешевизной, а теперь… Теперь, Наташ, держись. Я слышала… вчера хозяйка звонила кому-то… плакала. Говорила: «Продам… не вытяну…» Продам. – Последнее слово прозвучало как похоронный колокол.

Таня замерла с иглой в руке. Игла вонзилась в палец, выступила капля крови, но она не почувствовала боли. «Продам». Слово ударило в солнечное сплетение, выбив дыхание. Продадут ателье? «ТехноМоде»? И тогда… тогда все. Окончательно. «Оптимизация штата» покажется цветочками. Их просто выметут. Как мусор. Она машинально сунула уколотый палец в рот, вкус крови смешался со вкусом горечи на языке. Шепот за стеллажом стих – Людмила и Наташа поняли, что их слышат. Наступила еще более тягостная тишина, где каждый скрип стула, каждый вздох звучал как обвинение.

Таня впилась взглядом в белый подол. Концентрировалась на каждом стежке. Углублялась в работу, как в спасительную нору. Шов. Петля. Узелок. Только бы не думать. Не думать о слове «продам». Не думать о холодном платье-манекене. Не думать о безликом будущем. Она шила с отчаянной тщательностью, как будто от качества этого шва зависела судьба мира. Ее мира. Но шепот, как ядовитый дым, просачивался сквозь щели, отравляя все. «В минусе…» «Продам…» «Что будет?..»

К концу дня напряжение достигло предела. Таня закончила платье, упаковала его с каменным лицом. Алевтина Петровна молча приняла работу, избегая взгляда. Воздух был наэлектризован невысказанным. Таня собралась уходить первой. Ей нужно было вырваться из этого склепа, где даже стены, казалось, шептали: «Конец».

Она вышла на улицу. Вечерний город встретил ее промозглым ветром и навязчивым сиянием неоновых вывесок. «ТехноМода», «ИИ-Сервис», «Цифровая Оптимизация Жизни». Она шла, не видя дороги, уткнувшись в воротник пальто. Ноги сами понесли ее куда-то знакомому, но давно забытому – в небольшое интернет-кафе «Сетевичок», затерявшееся между аптекой и круглосуточным магазином с роботом-кассиром. Раньше, лет десять назад, она иногда заходила туда, чтобы распечатать выкройки или посмотреть журналы мод онлайн. Сейчас это было бегство. Бегство от шепота, от страха, от ощущения собственной ненужности. Может, там, в гулком зале с мониторами, она найдет… что? Утешение? Ответ? Хотя бы минутную передышку?

Кафе встретило ее запахом пыли, старого пластика и дешевого растворимого кофе. Полумрак, ряды потертых кресел, мерцающие экраны. Клиентов – несколько: пара тинейджеров, уткнувшихся в игру, пожилой мужчина, нервно кликающий мышкой, и женщина средних лет, что-то печатающая с сосредоточенным видом. Таня заплатила за час у усталого вида администратора за стойкой (робота здесь пока не было – невыгодно) и села за свободный терминал в углу.

Включила компьютер. Медленная загрузка. Старая ОС. Она растерянно смотрела на рабочий стол, усеянный непонятными иконками. Что она хотела сделать? Проверить почту? Зачем? Новостей посмотреть? О моде? О текстильной промышленности? О том, как все больше ателье закрывается или поглощается сетями? Страх снова сжал горло.

Она машинально открыла браузер. На стартовой странице – агрегатор вакансий. «Найди работу мечты!» – кричал яркий баннер. Что терять? Таня набрала в строке поиска: «Швея. Москва».

Список результатов выпрыгнул на экран. Десятки позиций. Она удивилась – неужели еще есть работа? Но, присмотревшись, сердце начало ныть все сильнее.

«Оператор автоматизированной швейной линии. Требования: опыт работы с CAD/CAM системами (Gerber, Lectra), знание автоматических раскройных комплексов, контроль работы роботизированных модулей. ЗП от…»

«Технолог цифрового моделирования одежды. Обязательно: уверенное владение CLO 3D, Marvelous Designer, Adobe Illustrator. Знание процессов цифрового прототипирования и виртуальной примерки. ЗП…»

«Швея-мотористка (мелкосерийное производство). Требования: знание промышленных машин Juki, Brother; умение работать по техническим картам ИИ-системы. Приветствуется базовое понимание основ автоматизации. ЗП…»

«Специалист по контролю качества ИИ-пошива. Анализ дефектов, выявленных алгоритмами компьютерного зрения. Работа с базами данных. ЗП…»

«Дизайнер текстильных принтов для нейросетевого генератора. Знание Midjourney, Stable Diffusion, Adobe Photoshop. ЗП…»

Список тянулся и тянулся. Вакансии были. Но это были не вакансии для нее. Не для Татьяны Смирновой, мастера с двадцатилетним стажем, чьи руки чувствовали ткань, чей глазомер был точнее линейки, чья «Чайка» была продолжением ее души. Это были вакансии для операторов, технологов, контролеров… для людей, говорящих на языке машин, алгоритмов, цифровых моделей. «CAD/CAM». «CLO 3D». «Gerber». «Марувелус Дизайнер». Эти слова казались ей инопланетными иероглифами, китайской грамотой, за которой скрывался совершенно чуждый мир. Мир, где ее умение шить идеальную пройму или втачать рукав без перекоса не значило ровным счетом ничего. Где ценилось не чувство ткани, а умение нажимать кнопки в программе, которую она даже выговорить не могла.

Она прокручивала список, и отчаяние накрывало с головой. «Знание основ автоматизации» … «Работа с ИИ-системой» … «Цифровое прототипирование» … Даже вакансии, где просто требовалась «швея», сопровождались припиской: «Приветствуется навык работы с автоматизированным оборудованием и понимание цифровых ТЗ».

Где же ее место? Где работа для Мастера? Для человека, который может оживить винтажное платье, почувствовать характер ткани, понять желание клиента с полувзгляда? В этом списке не было ничего похожего. Была только бесконечная череда требований к знанию программ, систем, алгоритмов. Требований, которые она не могла выполнить. Никогда.

Она закрыла вкладку с вакансиями, чувствуя себя так, словно ее выставили голой на мороз. Взяла свой стакан с остывшим, горьким кофе. Рука дрожала. В ушах снова зазвучал шепот из ателье: «Продам…» И голос Светланы Николаевны: «Прогресс!» И мертвенный блеск ИИ-платья. И холодный экран «ТканьМастера» с его роковым «2.8».

Она посмотрела на свои руки. Руки Мастера. Крепкие, с коротко подстриженными ногтями, с едва заметными шрамами от иголок и уколов, с мозолью на указательном пальце правой руки от наперстка. Руки, которые умели творить красоту и уют. Руки, которые сейчас дрожали над клавиатурой, не знающей букв ее имени. Руки, которые становились ненужными.

В голове, тихо, но неумолимо, как первый удар колокола, прозвучал вопрос. Не шепот коллег, не реплика клиентки, не требование вакансии. Ее собственный, внутренний голос, полный леденящего ужаса и растерянности:

«Я… отстала?»

Вопрос повис в затхлом воздухе интернет-кафе, смешавшись с гулом системных блоков и щелчками клавиатур. На него не было ответа. Только мерцание экрана перед ней отражало ее бледное, потерянное лицо – лицо человека, который вдруг осознал, что поезд под названием «Прогресс» ушел со станции, а он остался на перроне с чемоданом навыков, которые больше никому не нужны. Остался один на один с холодным ветром будущего и с этим страшным, тихим вопросом, разъедающим душу изнутри. «Отстала?» Отстала навсегда?

Глава 6: Последний занавес

Тревожный шепот материализовался. Он висел в воздухе «Уюта» тяжелее, чем запах пыли от тканей, плотнее, чем туман за окнами промозглого утра. Ателье казалось вымершим. Ни звонка телефона, ни скрипа двери. Только Людмила, с каменным лицом, сканировала очередные брюки для подшива на «ТканьМастере», а Наташа, опустив голову, наводила бессмысленный порядок в коробках с нитками. Таня сидела за своей «Чайкой», но не шила. Она гладила ладонью холодный металл корпуса, словно прощаясь. Предчувствие, тяжелое и неотвратимое, как камень на сердце, не давало взяться за работу.

Алевтина Петровна не появлялась с утра. Это было последним знаком. Она всегда приходила первой. Тишина без ее шагов, без привычного шороха бумаг на ее столе, была красноречивее крика.

И вот, около одиннадцати, дверь открылась. Вошла хозяйка. Но это была тень прежней Алевтины Петровны. Лицо опухшее, заплаканное, без следа косметики. Волосы, обычно собранные в тугой узел, беспорядочно выбивались из-под платка. Она шла медленно, как по минному полю, не глядя ни на кого. Подошла к своему столу, оперлась на него дрожащими руками. В ателье воцарилась мертвая тишина. Даже «ТканьМастер» умолк.

– Девочки… – голос ее сорвался, был хриплым, чужим. Она сглотнула ком в горле, собралась с силами. – Подойдите, пожалуйста. Все.

Людмила выключила машинку. Наташа замерла с коробкой в руках. Таня медленно поднялась. Они собрались перед хозяйкиным столом, как на плацу перед казнью. Сердца колотились где-то в горле.

Алевтина Петровна не смотрела им в глаза. Она уставилась куда-то в пространство над их головами, где на стене висел пыльный сертификат о регистрации ателье двадцатилетней давности.

– Я… я больше не могу, – выдохнула она, и слезы снова потекли по ее щекам, оставляя блестящие дорожки на серой коже. – Держала… боролась… верила… Но… – Она тряхнула головой, пытаясь взять себя в руки, но только расплакалась сильнее. – Аренда… долги… «ТехноМода»… эти цены… платформа… Мы… мы в глубокой яме. Выбраться… невозможно.

Она замолчала, всхлипывая. Воздух гудел от напряжения. Людмила стиснула зубы, Наташа закрыла лицо руками. Таня стояла неподвижно, чувствуя, как земля уходит из-под ног. Значит, конец. Официальный, бесповоротный.

– Я подписала… – Алевтина Петровна вытерла лицо концом платка, сморкаясь некрасиво. – Вчера. Документы. Продаю помещение. «ТехноМоде». Они выкупают. Со всем… – Она махнула рукой вокруг, охватывая стеллажи, машинки, столы. – Со всем, что внутри. Они… они переоборудуют под свой пункт выдачи и мелкого ремонта по платформе. Своих людей поставят. Или… или роботов.

Слово «роботы» прозвучало как плевок. Наташа всхлипнула громко. Людмила резко отвернулась, уставившись в стену. Таня почувствовала, как ноги становятся ватными. Продано. Выкуплено. Уничтожено. «Уют» больше не ее дом. Это будет бездушная клетка «ТехноМоды». Ее «Чайка»… что с ней? Ее инструменты? Выбросят? Переплавят?

– Когда? – хрипло спросила Людмила, не поворачиваясь.

– Через… через неделю, – прошептала хозяйка. – Они дают время… убрать личные вещи. И… – Она снова замолчала, собираясь с духом для самого тяжелого. – И я… я должна вас уволить. Всех. С понедельника. Расчет… по закону. Что положено. – Она снова заплакала. – Простите меня… Я… я не смогла… не уберегла…

Слезы текли по ее лицу ручьями. Это были слезы бессилия, стыда, отчаяния. Но не злобы. Она была сломлена, а не жестокосердна. Таня вдруг поняла, что ненавидеть хозяйку нельзя. Она была такой же жертвой этого вала, просто стояла на его пути первой.

– Алевтина Петровна… – начала Наташа сквозь слезы, – а куда нам? Работы же нет! Я… я не знаю этих ваших программ!

– Я знаю, Наташенька, знаю… – хозяйка кивнула, всхлипывая. – Поэтому… поэтому я… я попросила. У них. В «ТехноМоде». О вас. О… о местах.

Она сделала паузу, переводя дух. В ее глазах читалась мука. Она знала, что скажет дальше.

– Людмила… – она посмотрела на старшую швею, – тебе… они предлагают пройти переобучение. На оператора их платформы. Месяц курсов. Если сдашь тест… возьмут. В один из их центров. На окраине. Но… зарплата… невысокая.

Людмила молча кивнула. Лицо ее было каменным. Принять подачку от убийцы? Но выбора, по сути, нет. Надо жить.

– Наташа… тебе… – Алевтина Петровна с трудом нашла слова. – Ты молодая… они… предложили место фасовщика на автоматизированном складе одежды. Контролировать роботов. Работа… монотонная. Но стабильная. В промзоне, далеко… но автобус ходит.

Наташа просто плакала. Фасовщик. После ателье. После ткани, иголок, творчества. Контролировать роботов. Конец мечте стать швеей.

Алевтина Петровна перевела взгляд на Таню. В ее глазах была самая глубокая боль и неловкость.

– Таня… – она произнесла имя с особой тяжестью. – Ты… ты мастер. Лучшая у меня была. Но… но они… для тебя… – Она сглотнула. – Они сказали… твой возраст… твои навыки… они… не вписываются. В их систему. Ни оператором, ни контролером… Переобучение долгое, дорогое… они не готовы вкладываться.

Она замолчала, не в силах продолжать. Таня ждала. Что? Пособие по безработице? Концы с концами? Она уже знала, что это за ад.

– Но я… я выпросила! – вдруг выпалила Алевтина Петровна, словно оправдываясь. – Выбила! Место… уборщицы. На их главном логистическом комплексе. Там… там огромные склады. Роботы ездят, но люди… люди нужны для труднодоступных мест. Для… для санузлов. И поддержания чистоты в зонах отдыха персонала. Зарплата… минималка, но с премией за вредность. Пыль… химия… И далеко… очень далеко, на самой окраине, за кольцевой. Но… но работа! Стабильная! В крупной компании! – Она смотрела на Таню с жалкой надеждой, как будто предлагала не унизительную каторгу, а спасение.

Уборщица. На автоматизированном складе «ТехноМоды». Мыть полы там, куда не доезжают их драгоценные роботы. Чистить унитазы для персонала, обслуживающего машины, которые вытеснили ее саму. Дышать химией. Ездить два часа в одну сторону. За копейки. После двадцати лет работы Мастером.

Таня смотрела на хозяйку. Не с ненавистью. С бесконечной усталостью и… жалостью. Жалостью к ней, к себе, ко всему этому рухнувшему миру. Она видела, как Алевтина Петровна искренне пыталась помочь, найти хоть какую-то соломинку. Но эта соломинка была пропитана цинизмом и унижением.

– Спасибо, Алевтина Петровна, – сказала Таня тихо, но так, что было слышно каждое слово в гробовой тишине ателье. Голос ее был ровным, без дрожи. Внутри все горело, но наружу прорывалась только ледяная пустота. – Спасибо за попытку. Но… нет.

– Как… нет? – Алевтина Петровна остолбенела. Слезы на мгновение перестали течь. – Таня, это же работа! Стабильная! В нынешнее время… Куда ты? Что ты будешь делать? Без работы… пособие… ты же с голоду помрешь!

– Помру, так помру, – ответила Таня с какой-то странной, горькой усмешкой. – Но мыть сортиры там, где меня и мою работу выбросили на помойку… – Она покачала головой. – Нет. Я не могу. Просто… не могу. Это… – она искала слово, – это через черту. Мою собственную. Простите.

Она отвернулась от растерянного, плачущего лица хозяйки. От испуганных глаз Наташи. От каменной маски Людмилы. Подошла к своему столу. К своей «Чайке». Положила руку на корпус. Верный друг. Они прошли долгий путь вместе. И этот путь здесь заканчивался. Последний занавес падал на сцену ее прежней жизни. Она открыла нижний ящик стола, где хранились ее личные вещи: старый, но острый как бритва набор ножниц в кожаном чехле, коробка с иглами всех размеров, наперстки, мелки, блокнот с выкройками-зарисовками, несколько фотографий – корпоратив лет пять назад, все улыбаются… Она стала аккуратно складывать это в картонную коробку, которую припасла под столом еще после того злополучного сканирования платья. Движения были медленными, точными. Как последний ритуал.

За ее спиной стояла тишина. Прерываемая только всхлипываниями Алевтины Петровны и Наташи. Людмила молча пошла к своему месту, начала так же, с каменным лицом, собирать свои нехитрые пожитки.

Таня закрыла коробку. Подняла ее. Она была не тяжелой, но давила на руки всей тяжестью утраты. Она окинула взглядом ателье. Пустые стеллажи уже казались костями вымершего животного. Машинки – надгробиями. «ТканьМастер» мерцал тупым глазом циклопа. Здесь было ее сердце. Теперь здесь была пустота.

– Прощайте, – тихо сказала она, не обращаясь конкретно ни к кому. И пошла к выходу. Не оглядываясь. Зная, что Алевтина Петровна смотрит ей вслед с немым укором и отчаянием. Зная, что Наташа плачет. Зная, что Людмила молча ненавидит весь мир.

Она вышла на улицу. Холодный ветер обжег лицо. Коробка в руках. «Чайка» осталась там, внутри. Продана вместе с помещением. Отрублена часть души. Она стояла на тротуаре, глядя на вывеску «Ателье Уют», которая скоро будет заменена на холодный логотип «ТехноМоды». Последний занавес опустился. Спектакль ее прежней жизни закончился. Что будет дальше? Она не знала. Знало только одно: мыть полы у тех, кто уничтожил ее мир, она не пойдет. Даже если за этим стоит голод, холод и беспросветность. Это был ее последний, крошечный бастион достоинства в рушащейся вселенной. Она поправила коробку в руках и пошла прочь. В неизвестность. Одна.

Глава 7: Прощание с «Уютом»

Тишина.

Она была не просто отсутствием звука. Это была плотная, вязкая, почти осязаемая субстанция, заполнившая ателье «Уют» после того, как хлопнула дверь за спиной Алевтины Петровны. Хозяйка ушла первой, сломленная, не в силах больше выносить взгляды тех, кого она не смогла уберечь, кого предала, даже пытаясь помочь. За ней, тихо всхлипывая в кулачок, ускользнула Наташа, не простившись. Людмила ушла последней, гулко хлопнув дверью, унося в кармане визитку от «ТехноМоды» с адресом курсов для операторов – свой билет в бездушное будущее.

И осталась Таня. Одна. С картонной коробкой в руках. В пустом, вернее, опустошенном ателье, которое еще час назад было ее миром.

Опустошенном не в буквальном смысле. Стеллажи все еще стояли, забитые рулонами тканей, которые теперь принадлежали «ТехноМоде». Машинки – ее родная «Чайка», Людмилина промышленная «Подольск», старенький оверлок – молчали, как надгробия. Столы были завалены незавершенными работами, обрезками, коробками с фурнитурой, пустыми чашками из-под чая. Но душа места была вырвана. Вытравлена. Осталась только оболочка, ожидающая перерождения в нечто холодное и чуждое – пункт выдачи и ремонта по алгоритму.

Таня поставила коробку на свой рабочий стол. Звук картона о деревянную столешницу гулко отдался в тишине. Он был слишком громким, слишком окончательным. Она стояла, не двигаясь, впитывая эту новую, мертвенную реальность. Воздух пах пылью, тканью, машинным маслом, но теперь эти знакомые запахи казались запахами заброшенного музея, а не живого места труда. Пылинки кружили в луче света, пробивавшегося сквозь большое окно, и Таня следила за их хаотичным танцем, словно пытаясь найти в нем хоть какой-то смысл, хоть намек на порядок. Но был только хаос. Такой же, как внутри нее.

Она медленно обвела взглядом пространство. Вот угол, где стоял утюг и отпариватель. Сколько раз она выправляла здесь швы, оживляла ткань паром, чувствуя удовлетворение от идеальной гладкости. Вот стеллаж с тонкими шифонами и шелками. Она помнила каждый рулон, помнила, для кого и что из него шилось. Вот коробка с пуговицами – раньше она любила копаться в ней, подбирая идеальную фурнитуру, ту самую, последний штрих, который делал вещь завершенной, уникальной. Теперь это был просто хлам, инвентарь, подлежащий описи и перемещению.

Она подошла к стене, где висели несколько фотографий в простых рамках. Корпоратив пять лет назад. Все в нарядных платьях (сшитых своими руками, конечно), с бокалами дешевого шампанского, улыбаются в объектив. Алевтина Петровна в центре, моложе, с живыми глазами. Людмила смеется, обняв Наташу, тогда еще совсем девчонку-ученицу. А она, Таня, чуть в стороне, с чуть смущенной, но счастливой улыбкой. «Лучший коллектив!» – кричала надпись на растяжке за их спинами. Они верили в это. Верили в «Уют», в свое дело, в свои руки. Верили, что их мастерство, их внимание к детали, их человеческое отношение к клиенту и ткани – это ценно. Это нерушимо.

Таня сняла фотографию со стены. Стекло было прохладным. Она смотрела на свое улыбающееся лицо на снимке. Кто эта женщина? Уверенная в себе мастерица? Часть дружного коллектива? Хозяйка своего маленького мира за швейной машинкой? Где она теперь? Остался только картонный силуэт, наполненный щемящей пустотой и вопросом: «Кто я теперь?»

Она аккуратно положила фотографию в коробку поверх своих инструментов. Еще один осколок прошлого, вынутый из рамы настоящего. Каждое движение было медленным, осознанным, как ритуал эксгумации. Она достала из ящика свой старый блокнот для эскизов. На первых страницах – смелые, порывистые наброски платьев, жакетов, детские костюмчики. Потом – больше практичных выкроек, заметок по подгонке. А последние страницы… почти пустые. Лишь пара робких карандашных штрихов, брошенных на полуслове. Вдохновение ушло вместе с верой в будущее. Она сунула блокнот в коробку.

Потом пришла очередь набора игл в жестяной коробочке с выцветшим цветком. Иглы всех размеров и назначений – тончайшие для шелка, крепкие для кожи, изогнутые для сложных швов. Каждая была продолжением ее пальцев, орудием творчества. Теперь – просто металлические палочки в коробке. Она провела пальцем по остриям. Больше не будет той волшебной связи: игла – ткань – рука – мысль. Больше не будет превращения нити в шов, шва – в форму, формы – в одежду, в которой кто-то будет чувствовать себя красивым, уверенным, живым.

Но самым тяжелым было подойти к «Чайке».

Ее верная, старая, чуть потертая, но бесконечно надежная «Чайка». Машинка стояла на своем месте, как всегда. Корпус, холодный сейчас, без работы, но хранящий в памяти тепло тысяч часов труда. Лапка поднята, как будто в немом вопросе. Игла торчит, готовая к бою, который уже никогда не начнется.

Таня подошла медленно, как к тяжело больному, которого нельзя потревожить. Она положила руку на корпус. Пластмасса была гладкой, знакомой до каждой микроцарапинки. Она помнила, как впервые села за эту машинку, робко нажимая на педаль. Как они вместе пережили первые кривые строчки, первые распоротые швы, первые восторги от удачных работ. «Чайка» была не инструментом. Она была соратницей, молчаливым свидетелем ее взросления как мастера, хранителем ее секретов и разочарований. Она пела свою рабочую песню – ровный, убаюкивающий гул, который был саундтреком ее жизни. Гул, в котором был ритм, смысл, уверенность.

Теперь она молчала. И эта тишина была громче любого гула.

– Прости, – прошептала Таня, гладя корпус ладонью. – Прости, что не уберегла. Прости, что оставляю.

Она не могла забрать ее. «Чайка» была частью оборудования ателье, проданного вместе с помещением. Она принадлежала «Уюту», а «Уют» больше не существовал. Забрать ее – значило украсть. Или выпросить. Но просить что-то у «ТехноМоды», у тех, кто уничтожил все? Ни за что. Это было бы последним унижением.

Она останавливалась возле нее, опустив голову. Слезы, которых не было при разговоре с хозяйкой, при отказе от унизительной работы, теперь наконец подступили. Горячие, соленые, неудержимые. Они капали на пыльную столешницу, оставляя темные круги. Она не всхлипывала, не рыдала. Просто стояла, гладя машинку, и слезы текли сами собой, как кровь из невидимой раны.

В ее голове проносились обрывки мыслей, образов:

Первая самостоятельно сшитая юбка в школе на уроках труда. Гордость.

Поступление в техникум. Огромные залы с промышленными машинами. Страх и азарт.

Первая зарплата в «Уюте». Скромная, но своя, заработанная руками.

Восторг клиентки, примерившей идеально сидящее платье. «Таня, вы волшебница!»

Трепетная работа над реставрацией бабушкиной шали. Связь времен через нить.

Уверенное движение руки с ножницами по дорогой ткани. Знание, что не ошибется.

Гул «Чайки», заполняющий тишину долгих вечеров. Ее музыка.

Все это было ею. Татьяной Смирновой. Мастером. Ее идентичностью, ее сутью, ее местом в мире. Она не просто умела шить. Она была швеей. Как птица – летающей, как рыба – плавающей. Это было не ремесло, а способ существования, видение мира через призму кроя, строчки, фактуры.

А теперь? Теперь она стояла в пустом ателье, оставляя свое сердце – «Чайку» – новой хозяйке-машине, новому миру, которому не нужны были ее руки, ее глазомер, ее чувство ткани. Миру, который объявил ее навыки устаревшими, ее опыт – бесполезным, ее мастерство – излишним «человеческим фактором».

Ощущение было физическим. Как будто ей ампутировали часть тела. Не руку или ногу, а что-то более важное, невидимое, но жизненно необходимое. Духовную конечность. То, что делало ее собой. Ощущалась фантомная боль – в пальцах, жаждущих ощутить ткань, в спине, помнящей долгие часы за машинкой, в ушах, все еще ожидающих привычного гула. Но самой сильной была боль в груди – огромная, зияющая пустота, где раньше жила уверенность, гордость, смысл.

Кто я? – снова зазвучал вопрос в голове, громче, настойчивее.

Безработная? Да.

«Опоздавшая»? Похоже на то.

Жертва прогресса? Безусловно.

Но это были ярлыки, констатация факта. Они не давали ответа на главное. Кто она, когда сняты все профессиональные одежды? Когда отнят фундамент, на котором строилась вся ее взрослая жизнь?

Она была просто Таней. Сорокадвухлетней женщиной с картонной коробкой старых ножниц, игл и фотографий. Женщиной без якоря, без карты, без компаса. Женщиной, стоящей на руинах собственной идентичности.

Она наклонилась, прижалась лбом к холодному корпусу «Чайки». Последнее прикосновение. Последнее «прости». Потом выпрямилась, резко вытерла лицо рукавом. Слезы нужно было остановить. Здесь и сейчас. Плакать можно будет потом. В одиночестве. В своей холодной квартире. Перед лицом неизвестности.

Она взяла коробку. Она казалась тяжелее, чем когда она ставила ее на стол. В ней лежало не только имущество. В ней лежало ее прошлое. Ее профессия. Ее я.

Она окинула ателье последним взглядом. Пустые стеллажи, похожие на ребра выброшенного на берег кита. Молчаливые машинки. Следы пыли на столах. Мерцающий экран «ТканьМастера», этого троянского коня, принесшего гибель. Окно, за которым спешили люди в своем цифровом будущем, не замечая маленькой трагедии за стеклом.

Таня глубоко вдохнула. Воздух пах пылью и тленом. Больше не пахло тканью, надеждой, трудом. Она повернулась и пошла к выходу. Шаги гулко отдавались в мертвой тишине. Она не оглядывалась. Оглядываться было не на что. Мир, который был ее домом, остался позади, превратившись в музейный экспонат, в складское помещение, в воспоминание.

Она открыла дверь. Холодный воздух с улицы ворвался внутрь, закрутив пыль вихрем. Таня вышла. Дверь медленно захлопнулась за ней с тихим, но окончательным щелчком. Она стояла на тротуаре, прижимая к груди картонную коробку – гроб своего прежнего «я». За ее спиной, за стеклом, молчало пустое ателье «Уют». Вывеска еще висела, но название звучало горькой насмешкой. Уюта не было. Не было и ее, Татьяны-Мастера. Была только женщина с коробкой, на пороге ледяного ветра будущего, с ампутированной душой и одним невыносимо тяжелым вопросом, на который не было ответа: «Кто я теперь?»

Она поправила коробку, чувствуя, как острые углы впиваются в ладони – единственная реальная боль в этом море душевного онемения. И пошла. Прочь от «Уюта». Прочь от себя прежней. В неизвестность, где не было места ни ее «Чайке», ни ее рукам, ни ее гордому званию Мастера. Осталась только пустота, зиявшая там, где раньше билось сердце ее идентичности. Потеря была тотальной. И прощание – вечным.

Глава 8: Первые шаги в пустоту

Холод в квартире был не только физическим. Он пробирался внутрь, в самое нутро, замещая прежнюю теплоту мастерства ледяной пустотой неизвестности. Картонная коробка с осколками прошлого стояла в углу, как немой укор. Таня сидела за кухонным столом, перед ней – блокнот с жестокой арифметикой выживания. Сбережения – капля в море предстоящих расходов. Пособие… Пособие было единственной соломинкой. Жалкой, мокрой, но единственной. Чтобы дотянуть до него, нужно было пройти чистилище Центра занятости.

Сама мысль вызывала тошнотворный спазм страха. Казалось, что после ателье у нее не осталось кожи, любое прикосновение мира было болью. А Центр занятости – это не прикосновение, это медленное, унизительное перемалывание в жерновах системы. Но выбора не было. Голод и холод – слишком конкретные стимулы.

Утро встретило ее серым, безучастным небом и пронизывающим ветром. Она надела самое теплое, хоть и поношенное пальто, тщательно привела в порядок единственное бумажное резюме – красиво оформленное от руки еще в те времена, когда это имело смысл. Лист бумаги казался теперь реликвией из другого века, артефактом аналоговой эпохи.

Центр занятости располагался в огромном, безликом здании из стекла и бетона на окраине района. Уже подходя, Таня почувствовала, как сжимается желудок. Огромная очередь змеилась от входа, опоясывая половину квартала. Сотни людей. Молодые, с пустыми глазами, залипшими в экраны смартфонов. Люди среднего возраста, с лицами, изборожденными тревогой и усталостью, похожими на Танино. Пожилые, согбенные, цепляющиеся за потрепанные папки с документами. Всех их объединяло одно: выражение безнадежности и подавленности, висящее в воздухе густым, удушливым смогом.

Таня влилась в хвост этой человеческой реки. Каждый шаг вперед давался с трудом. Она стояла, вжав голову в плечи, стараясь стать невидимой, раствориться в серой массе. Ветер пробирал до костей. Время тянулось мучительно медленно. Минуты превращались в часы. Она смотрела на спину впереди стоящего мужчины в дешевом пиджаке, на грязный снег под ногами, на мутные окна Центра занятости. Внутри себя – та же ледяная пустота, что и в опустевшем ателье. Только теперь разбавленная гнетущим страхом перед неизвестностью процедур.

Через два с лишним часа она оказалась внутри. Тепло было, но не приносило облегчения. Оно смешивалось с запахом пота, дешевой парфюмерии, пыли и отчаяния. Гигантский холл напоминал вокзал в час пик, только без суеты. Люди сидели на пластиковых стульях, стояли у стен, толпились у непонятных терминалов. Гул голосов сливался в монотонный гул, прерываемый резкими объявлениями из динамиков: «Гражданин Петров С. И., пройдите к окну №14!», «Очередь на сканирование документов – к терминалам в зале „Б“!».

Таня замерла посреди этого ада, совершенно потерянная. Куда идти? Что делать? На стене висели схемы, пестревшие стрелками, номерами залов и кабинетов, аббревиатурами: «ЭЗ», «ПП», «ЦОК», «БМ-О». Китайская грамота. Она оглядывалась, надеясь увидеть указатель «Для впервые потерявших работу» или «Для тех, кто отстал». Ничего подобного не было. Только цифры, буквы и толпа таких же потерянных душ.

– Молодой человек? – раздался рядом тихий, дрожащий голос. – Первый раз?

Таня обернулась. Рядом стоял пожилой мужчина. Лет семидесяти, в старом, но аккуратном пальто, с шапкой в руках. Лицо – доброе, морщинистое, с умными, усталыми глазами. В них читалась та же растерянность, что и у Тани, но приправленная горечью долгих лет борьбы с системой.

– Да… – прошептала Таня. – Не понимаю… куда…

– Я тоже первый раз… после завода, – вздохнул мужчина. Его руки, крупные, с узловатыми пальцами рабочего, нервно переминали шапку. – Дочка говорила, надо к терминалам для электронной записи. Там, вон. – Он кивнул в сторону ряда странных аппаратов, похожих на банкоматы, с сенсорными экранами. У каждого – своя небольшая очередь. – Записываешься, получаешь талончик с номером и временем… Может, и к вечеру подойдешь. А может, и на завтра.

Таня посмотрела на терминалы. Экран одного мигал предупреждающим знаком. У другого женщина в отчаянии тыкала в экран пальцем, ничего не происходило. Третий, судя по довольному лицу мужчины, только что выплюнул заветный талончик.

– Спасибо, – кивнула Таня старику. Слово «дочка» пронзило ее острой болью. У нее никого не было. Только она сама и эта пустота.

– Да не за что, – махнул он рукой. – Тут, главное, не падать духом. Хотя… – он оглядел зал, – тут дух сам падает. Удачи вам.

Он растворился в толпе. Мимолетное человеческое участие, крошечный лучик в этом царстве отчаяния, но он лишь подчеркнул общую безысходность. Таня выбрала самую короткую очередь к терминалу. Ждать пришлось еще минут сорок. Когда подошла ее очередь, она с тревогой посмотрела на сенсорный экран. Надписи: «Регистрация», «Получение услуги», «Запись на прием». Она ткнула в «Регистрация». Экран потребовал ввести номер СНИЛС. Она достала из сумки пенсионное свидетельство (СНИЛС был вшит в него), с трудом разобрала мелкие цифры, стала вводить на виртуальной клавиатуре. Пальцы дрожали, попадали не на те буквы. Система дважды выдавала ошибку. На третью попытку – приняла. Потребовался номер паспорта. Потом ИНН. Потом адрес регистрации. Потом адрес фактического проживания. Потом номер телефона. Потом электронную почту (у Тани ее не было, пришлось поставить галочку «Нет»). Каждый шаг был пыткой. Система казалась враждебной, торопливой, нетерпимой к ее медлительности. Сзади кто-то нетерпеливо вздыхал.

Наконец, экран предложил выбрать услугу: «Постановка на учет в целях поиска подходящей работы», «Назначение пособия по безработице», «Профориентация», «Психологическая поддержка». Таня тыкнула в «Постановка на учет…» и «Назначение пособия…». Система подумала и выдала: «Для получения услуги запишитесь на прием к электронному консультанту по вакансиям в зал «ЦОК-3». Выберите время».

На экране появился календарь. Сегодняшний день был помечен красным: «Нет доступного времени». Завтра – несколько окон, но все на поздний вечер. Послезавтра – утром. Таня с отчаянием ткнула в ближайшее доступное – послезавтра, 10:30. Терминал выдал чек-талончик с QR-кодом, номером и временем: «Зал ЦОК-3. Кабина 7. 10:30». Два дня ожидания. Два дня в этой ледяной пустоте. Она взяла хлипкую бумажку, как пропуск в еще один круг ада.

Зал «ЦОК-3» (Центр Обслуживания Клиентов, как гласила вывеска) оказался огромным пространством, разделенным на десятки прозрачных кабинок. В каждой – кресло, стол, большой вертикальный экран и… ничего больше. Ни живого консультанта. Только мерцающие экраны. Люди сидели в кабинках, разговаривая с мониторами. Некоторые жестикулировали, другие сидели с опущенной головой. Картина была сюрреалистичной и жутковатой.

Таня нашла кабину 7. Села в кресло. Оно было жестким, неудобным. Перед ней на экране появилась анимированная улыбающаяся женщина с неестественно правильными чертами лица и корпоративной блузкой. Голос, приятный, синтезированный, без эмоциональных колебаний, раздался из динамиков:

– Добрый день! Меня зовут Арина. Я ваш электронный консультант по трудоустройству. Пожалуйста, поднесите ваш QR-код от талона к считывателю на столе.

Таня, руки трясясь, поднесла талончик к маленькому окошку с красным светодиодом. Раздался короткий звуковой сигнал.

– Спасибо. Идентификация прошла успешно. Татьяна Викторовна Смирнова, 42 года. Статус: впервые ищущая работу после увольнения по сокращению штата. Цель визита: постановка на учет и назначение пособия по безработице. Также выбрана услуга: поиск подходящей работы. Верно?

– Да, – прошептала Таня, чувствуя себя идиоткой, разговаривающей с экраном.

– Отлично. Для начала оформления документов на пособие мне потребуются сканы ваших документов. Пожалуйста, последовательно разместите в сканере на столе: паспорт (разворот с фото и пропиской), СНИЛС, трудовую книжку, свидетельство об увольнении. Следуйте инструкциям на экране.

На экране появилась анимация, как правильно класть документы. Таня, роясь в сумке, с дрожью в руках доставала документы. Паспорт. Сканер жужжал, светился. «Страница не распознана. Уберите блики. Положите ровнее». Она перекладывала, прижимала ладонью. Сканер ворчал, но в конце концов принимал. Так же мучительно прошло сканирование СНИЛСа, трудовой (каждая заполненная страница!), приказа об увольнении. Каждый раз – ошибки, перекладывания, холодный пот на спине. Она чувствовала себя подследственной, улики которой тщательно документируются.

– Документы приняты и обработаны. Спасибо. Теперь перейдем к поиску подходящей вакансии, – весело (насколько это возможно для синтезатора) сообщила Арина. – Для оптимального подбора, ответьте, пожалуйста, на несколько вопросов. Ваша основная профессия?

– Швея, – четко сказала Таня. – Портной женской легкой одежды. Мастер ателье.

– Поиск по ключевым словам: «швея», «портной», «ателье», – проговорил голос. На экране замелькали строчки. – Найдено 127 вакансий в вашем регионе. Применяю фильтры: опыт работы от 5 лет, зарплата от… – Арина сделала микроскопическую паузу, – …от установленного минимального уровня. Осталось 43 вакансии. Фильтр: отсутствие требований к знанию специализированного ПО (CAD/CAM, CLO3D и т.п.). Осталось… 0 вакансий.

Таня почувствовала, как каменеет.

– Поиск по смежным профессиям, – продолжил консультант, не замечая ее реакции. – «Оператор швейного оборудования». Найдено 89 вакансий. Фильтр: отсутствие требований к автоматизированным системам. Осталось… 3 вакансии.

На экране высветились три позиции:

Оператор промышленной швейной машины (конвейер). Требуется: скорость, выносливость, работа в 3 смены. Знание машин Juki/Brother. ЗП: минимальная + сделка. Адрес: Промзона «Восточная», 15 км от МКАД.

Упаковщик/контролер швейных изделий. Требуется: внимательность, физическая выносливость (подъем коробок до 20 кг). ЗП: минимальная. Адрес: Логистический центр «ТехноМода-Север».

Помощник в цех химчистки (предварительная сортировка, выведение пятен). Требуется: аккуратность, отсутствие аллергии на химикаты. ЗП: минимальная. Адрес: Ул. Промышленная, 10 (район Очаково).

Таня смотрела на экран, не веря своим глазам. Конвейер? Упаковщик? Химчистка? Это было не просто падением. Это было падением в бездну, на самое дно. Ее мастерство, ее двадцать лет опыта сводились к подъему коробок или работе с ядовитой химией за гроши.

– Мне… мне это не подходит, – выдавила она. – Я мастер индивидуального пошива. Реставратор. У меня руки… – она беспомощно развела руками перед экраном.

– Понимаю, – без тени понимания в голосе ответила Арина. – К сожалению, ваши навыки в текущей рыночной конъюнктуре не являются востребованными на первичном рынке труда. Рекомендую рассмотреть варианты переобучения. В нашем центре доступны бесплатные курсы: «Основы работы с CAD для текстильной промышленности», «Оператор автоматизированных складских систем», «Цифровой ассистент бухгалтера». Или вакансии, предложенные выше. Они соответствуют формальным критериям «подходящей работы» для вашего профиля и уровня доходов.

«Формальные критерии». Таня сжала кулаки. Ее жизнь, ее гордость, ее идентичность – все сводилось к «формальным критериям» алгоритма. Этот бездушный голос говорил то же, что и Волков, то же, что и Алевтина Петровна в конце – только без остатков человечности.

– Я не хочу на склад! Я не хочу на конвейер! – голос ее сорвался, в нем прозвучали слезы. – Я хочу шить! Понимаете? Шить!

На экране улыбающаяся Арина слегка наклонила голову, симулируя внимание.

– Зафиксировано ваше несогласие с предложенными вакансиями. Согласно регламенту, для назначения пособия вам необходимо будет предоставить письменные отказы от трех предложенных «подходящих» вакансий в течение 10 дней. Данные вакансии закреплены за вами в системе. Отказ от работы без уважительной причины может повлечь приостановку выплаты пособия. Перечень курсов переобучения направлен в ваш личный кабинет на портале госуслуг. Для завершения процедуры постановки на учет подтвердите ваше согласие с условиями обработки данных…

Таня не слышала дальнейшего потока синтезированной речи. Слова «письменные отказы», «приостановка выплаты», «портал госуслуг» (у нее даже не было к нему доступа!) бились в висках. Унижение было полным, абсолютным. Ее не просто не брали на работу. Ее заставляли унижаться, отказываясь от унизительной же работы. Алгоритм поставил на ней крест, как на профессиональной единице, и теперь требовал, чтобы она сама подписала себе приговор.

– …подтвердите, пожалуйста, нажатием кнопки «Согласен» на экране, – закончила Арина.

Таня тупо посмотрела на мигающую кнопку. Согласие. Согласие с тем, что она – никто. Согласие с тем, что ее мастерство – мусор. Согласие с тем, что ее место – на складе или конвейере. Или на курсах, где будут учить тому, что ей чуждо и ненавистно.

Она медленно подняла дрожащую руку. Палец повис над сенсорным экраном. На секунду в голове мелькнул образ ее «Чайки», оставленной в ателье. Верный друг. Брошенный. Как и она сама. Слезы снова подступили к глазам. Она сглотнула ком в горле и резко ткнула в «Согласен».

– Благодарю вас за обращение! Вы поставлены на учет в качестве безработной. Первая выплата пособия поступит на указанный вами счет в течение 5 рабочих дней при условии предоставления отказов от предложенных вакансий. Не забывайте отмечаться в системе еженедельно и активно искать работу! Хорошего дня! – Арина улыбнулась своей пластиковой улыбкой и погасла.

Таня сидела в кабинке, глядя на темный экран. В ушах звенело. Холодная пустота внутри теперь была заполнена чем-то новым – горечью, стыдом и леденящим страхом перед этой бесчеловечной машиной, в жернова которой она только что добровольно легла. Она сделала первые шаги в пустоту. И пустота ответила ей электронным равнодушием и унизительной констатацией ее полной, абсолютной ненужности. Она встала, шатаясь. Ей нужно было выбраться отсюда. На воздух. Где можно было бы, наконец, разрыдаться.

Глава 9: Стена из нулей

Первая выплата «Базового Минимума» (БМ) пришла. Смехотворная сумма. Цифры в мобильном банке (единственная цифровая уступка, на которую пошла Таня, чтобы получать хоть что-то) казались злой насмешкой. Этого хватало на дешевую крупу, хлеб, коммуналку в режиме жесткой экономии и… на шаг в пропасть отчаяния. Но Таня не сдавалась. Отказ от места уборщицы в «ТехноМоде» был актом сохранения достоинства, но достоинство не грело и не кормило. Алгоритм Центра занятости закрепил за ней три унизительные вакансии, от которых нужно было письменно отказаться, чтобы получать БМ. Но где-то же должны быть ее места? Для Мастера? Хотя бы одно?

Она решила бороться. По старинке. Не надеясь на электронного консультанта Арину и ее токсичные советы, а искать сама. В газетах объявлений (еще печатали такие, для «отсталых»), на старых добрых досках объявлений у метро, по сарафанному радио немногочисленных знакомых. И – в редких онлайн-вакансиях, где требовалась именно «швея», а не «оператор».

Ее оружием было резюме. Не цифровое портфолио, не профиль на хедхантинговом сайте, а лист плотной бумаги формата А4, аккуратно заполненный от руки ее красивым, округлым почерком. Она вложила в него душу. Вверху – заголовок «Резюме» с легким, почти кружевным завитком, как на старых открытках. Далее – четкие разделы:

ФИО: Смирнова Татьяна Викторовна

Цель: Соискание должности швеи, портного женской легкой одежды, реставратора текстиля в ателье или мастерской, ценящей ручной труд и индивидуальный подход.

Опыт работы: 20 лет в ателье «Уют». Подробный перечень навыков: пошив одежды от эскиза до готового изделия (платья, юбки, блузки, жакеты), реставрация винтажной одежды, сложный крой, работа с капризными тканями (шелк, шифон, бархат), подгонка по фигуре любой сложности, изготовление аксессуаров. Указаны ключевые проекты – реставрация свадебного платья 1953 г., пошив сценических костюмов для театральной студии.

Профессиональные качества: Высокая квалификация, аккуратность, ответственность, художественный вкус, терпение, умение работать с клиентом, любовь к своему делу.

Образование: Техникум легкой промышленности, специальность «Технология швейных изделий».

Дополнительно: Готова к выполнению сложных и нестандартных задач. Ценю качество и индивидуальность.

Она перечитала его несколько раз. Каждое слово было правдой. Каждая строчка дышала ее опытом, ее гордостью за свое ремесло. Она аккуратно сложила лист в папку-скоросшиватель, положила туда же копии диплома и свидетельств о краткосрочных курсах по реставрации. Ее бумажная крепость. Ее последний бастион в цифровом мире.

Первой была маленькая мастерская по пошиву штор и домашнего текстиля, найденная по объявлению в районной газетенке. Таня пришла лично, в свой единственный приличный костюм. В мастерской пахло тканью и клеем. Хозяин, мужчина лет пятидесяти с усталыми глазами, выслушал ее, полистал резюме. Его лицо выражало… недоумение.

– Красиво написано, – пробормотал он, водя пальцем по рукописным строчкам. – Опыт… богатый. Но… – он посмотрел на Танины руки, потом на резюме. – У вас тут… нет ничего про программы? Про раскройные плоттеры? У меня вот новый «Лектра» стоит, с камерой, сканирует, сам рассчитывает раскладку на ткани… А вы… вы как кроите?

– Ручками, – честно ответила Таня. – Глазомером. Сантиметром. Мелом. Я чувствую ткань. Знаю, как она поведет себя. Экономлю материал не хуже машины.

– Чувствуете… – хозяин усмехнулся беззлобно, но скептически. – Это хорошо, конечно. Но времена не те. Клиенты хотят быстро и дешево. Я на «Лектре» за час то, что вы вручную за день сделаете. И без ошибок. Простите, но… мне нужен оператор. Который с машиной на «ты». А вы… вы из прошлого века, девушка. Красивого, душевного… но прошлого.

Он вернул ей резюме. Аккуратно, но твердо. «Девушка из прошлого века». Удар был точным. Она вышла на улицу, сжимая папку так, что костяшки пальцев побелели.

Следующая попытка – вакансия «швея в театральную мастерскую». Объявление висело на доске у дома культуры. Звонить по телефону. Таня набрала номер с городского таксофона (мобильный она отключила в первый же день экономии).

– Алло? – ответил энергичный женский голос.

– Здравствуйте, я по объявлению… о вакансии швеи…

– Да, да! Присылайте резюме на почту! Наш адрес: [email protected]. И портфолио работ в цифре, если есть! Ждем!

– Портфолио… в цифре? – растерялась Таня. – У меня… у меня есть бумажное резюме, очень подробное. И опыт…

– Бумажное? – Голос на другом конце провода зазвучал так, будто ей предложили прислать резюме, написанное углем на шкуре мамонта. – Ну… вы что, в пещере живете? Нам все в электронном виде нужно! В базе хранить, сортировать! Присылайте скан резюме, фото работ хорошие! Иначе даже рассматривать не будем! – И резкий гудок.

Таня стояла у таксофона, глотая комок унижения. Скан? Фото работ? У нее даже фотоаппарата не было. А телефон с камерой… продан в первую неделю безработицы. Ее опыт, ее мастерство уперлись в необходимость иметь цифровой след, которого не было.

Отчаяние толкало ее в интернет-кафе «Сетевичок». Тот самый, с пыльными мониторами. Она заплатила за час, села за терминал. Нашла несколько вакансий на агрегаторах, где все еще светилось заветное слово «швея» без обязательного «оператор» или «CAD». Она кликала на кнопку «Откликнуться». И каждый раз натыкалась на стену.

Стена из нулей. Нулей в полях, которые она не могла заполнить.

Поле: «Опыт работы с CAD-программами (укажите названия и уровень владения)».

Ее реальность: Пустота. Незнание. Страх. Она тыкала в выпадающий список, выбирала «Нет опыта». Поле сразу подсвечивалось желтым – предупреждение о несоответствии.

Поле: «Уровень владения ПК (1—5)».

Ее реальность: Она едва умела включать компьютер, пользоваться браузером и печатать одним пальцем. «2» – стыдливо ставила она. Поле мигнуло желтым.

Поле: «Прикрепите цифровое резюме (PDF, DOC)».

Ее реальность: Ее сокровище лежало в папке рядом. Бумажное. Живое. Бесполезное. Кнопка «Прикрепить файл» была серой, немой укорой. Она не знала, как сделать скан. Даже если бы знала – негде.

Поле: «Ссылка на онлайн-портфолио или фото работ».

Ее реальность: Пустота. Цифровая безвестность. Ее лучшие работы жили в памяти клиентов, а не в облачных хранилищах.

Поле: «Желаемый уровень дохода (цифра)».

Ее реальность: Она ставила ту сумму, на которую могла бы прожить и почувствовать себя человеком, а не нищей. Поле мигнуло красным – «Выше среднего по рынку для данной позиции». Алгоритм тут же понижал ее шансы.

Поле: «Согласие на обработку данных (галочка)».

Ее реальность: Она ставила галочку, отдавая свои данные в бездну, где они будут мгновенно проанализированы и отвергнуты.

Она заполняла эти формы с каменным лицом, с ощущением, что засовывает голову в цифровую гильотину. Каждый раз, нажимая «Отправить», она знала, что будет дальше. Иногда – сразу. Иногда – через несколько минут. На почту (которую она завела тут же, в кафе, с паролем, записанным на клочке бумаги) приходило письмо. Тема: «Отклик на вакансию». Текст – шаблонный, безличный, генерируемый роботом:

«Уважаемая Татьяна Викторовна!

Благодарим за проявленный интерес к вакансии «Швея» в компании [Название].

К сожалению, на данный момент ваша кандидатура не соответствует требованиям нашей цифровой трансформации / не прошла автоматизированный первичный отбор / не отвечает ключевым компетенциям, необходимым в современных реалиях.

Ваше резюме будет сохранено в нашей базе данных.

Желаем успехов в поиске работы!

С уважением,

Служба подбора персонала (автоматизированная система)»

«Не соответствует требованиям цифровой трансформации». Эта фраза выжигалась в мозгу. Это был приговор. Не «не подходим друг другу», не «нашли другого кандидата», а холодное, алгоритмическое: «Ты – аналоговый артефакт в цифровом мире. Ты – ноль. Невидимка».

Она открывала свою почту. Ряд писем с одинаковыми темами. Столбик отказов. Стена из нулей. Ни одного приглашения. Ни одного шанса. Ее красивое рукописное резюме было смешным анахронизмом, бумажным корабликом, который тонул в первые же секунды, едва попадая в бурное цифровое море. Ее опыт, ее золотые руки ничего не значили без галочек в нужных полях, без скилов в нужных программах, без цифрового следа.

Она закрыла почту. Посмотрела на свой блокнот, где были записаны логин и пароль от этой новой, ненужной почты. На пустой экран браузера. На папку с ее драгоценным бумажным резюме, лежащую на коленях.

Чувство невидимости было почти физическим. Она была призраком. Ее не видели алгоритмы, сканирующие резюме. Ее не видели работодатели, ждущие цифровых профилей. Ее не видел мир, мчащийся вперед на скорости оптоволокна. Она была тенью, пытающейся ухватиться за ускользающую реальность, которая уже давно перешла в другой формат. Ее крики о том, что она умеет, что она может, что она мастер – заглушались равнодушным гулом серверов и пиксельным молчанием экранов.

Она заплатила за час, собрала свои вещи. Выходя из кафе, она прошла миму мусорного бака. Рука сама потянулась к папке. Красивое, душевное, рукописное резюме. Символ ее гордости. Теперь – символ ее невидимости, ее ненужности. Она замерла на секунду, сжимая папку. Потом резко открыла ее, вынула лист. Аккуратно, не сминая, сложила его вчетверо. И опустила в бак, на груду другого бумажного хлама. Это было не жестом отчаяния. Это было похоронами. Похоронами ее прежнего профессионального «я», окончательно похороненного цифровым миром под грудой автоматических отказов и требований к несуществующим у нее навыкам. Она вышла на холодную улицу, ощущая себя абсолютно пустой и абсолютно невидимой. Стена из нулей возвышалась перед ней непреодолимой крепостью, а ключ от ворот – ее собственные руки и опыт – оказался никому не нужен.

Глава 10: Кредит доверия иссяк

Холод в квартире стал постоянным жильцом. Таня научилась его чувствовать каждой клеточкой – он пробирался сквозь тонкие стены старого дома, впитывался в поношенный свитер, заполнял легкие ледяным туманом при каждом вдохе. Она сидела на краю дивана, не включая свет – экономила каждый киловатт. Перед ней на кухонном столе лежал раскрытый блокнот. Колонки цифр, аккуратно выведенные ее рукой, кричали красноречивее любых слов.

Доход:

БМ (после унизительной сдачи отказов от «подходящих» вакансий): 12 370 руб.

Расход (месяц):

Коммуналка (минимальный подогрев воды, свет только вечером по часу): 5 200 руб.

Самая дешевая крупа (рис, гречка), макароны, хлеб: 3 500 руб.

Картошка, лук, дешевое подсолнечное масло: 1 500 руб.

Соль, сахар, самый дешевый чай: 300 руб.

Проездной на метро (чтобы ездить на собеседования и в ЦЗ): 1 200 руб.

Итого: 11 700 руб.

Остаток: 670 руб.

670 рублей. На месяц. На «непредвиденные расходы». На то, что не вписалось в эту жестокую схему выживания. На тушенку? На молоко? На новую лампочку, когда старая перегорит? На лекарство, если простудится? На смех. Этих денег не хватило бы даже на пару новых иголок для ее коробки, пылящейся в углу.

Сбережения, копившиеся годами на «черный день» (который она наивно представляла себе как поломку «Чайки» или крупную покупку ткани), таяли на глазах. «Черный день» наступил, и он оказался не днем, а бесконечной ночью. Она вычеркивала цифры в столбце «Сбережения» с ледяным спокойствием отчаяния. Еще месяц? Два? Потом – стена. Голод. Холод. Тьма. И долги перед коммунальщиками, которые не знали жалости.

Страх, холодный и липкий, сжимал горло. Она встала, прошлась по крошечной комнате. Ее взгляд упал на старую шкатулку на комоде – подарок матери. Там лежали недорогие серьги-гвоздики, цепочка, браслет – не украшения, а символы нормальной жизни, которая казалась теперь сказкой. Она уже продала DVD-плеер, электрочайник (кипятила воду в кастрюльке на газовой плите), часть книг. Шкатулка была последним «активом». Но продать это – значило продать последние крохи прошлого, когда она была просто женщиной, а не загнанным зверем.

Мысль пришла сама, противная, унизительная, но неумолимая, как голодный спазм: просить в долг.

Она ненавидела эту мысль. Гордость, всегда бывшая ее стержнем, теперь казалась роскошью. Но страх голода оказался сильнее. Она составила в ухе короткий список. Очень короткий. Людей, которые знали ее давно. Которым она могла бы посмотреть в глаза.

Надежда Петровна. Бывшая соседка, добрая, немного сплетничающая женщина лет шестидесяти. Они иногда пили чай, когда Таня еще работала.

Игорь Семенович. Пенсионер, муж бывшей коллеги Людмилы. Всегда относился к Тане с уважением, называл «наша золотая рукодельница».

Галина. Подруга молодости, с которой они редко виделись, но поддерживали связь. Работала медсестрой.

Каждый звонок был пыткой. Она брала в руки старую телефонную трубку (городской телефон – единственная нить связи), набирала номер и ждала гудков, чувствуя, как сердце колотится где-то в горле.

Надежда Петровна: «Танюша? Родная! Давно не звонила! Как дела?» Голос теплый, заинтересованный. Таня, запинаясь, объяснила ситуацию. Не вдаваясь в детали унижения, просто: «Работу потеряла, пособие мизерное, сбережения кончаются… Не могла бы… хоть немного, до получки? Верну, как только…» Тишина на другом конце. Потом вздох: «Ох, Танюш… Сама понимаешь, пенсия… Внуков помогаю растить… Сейчас вот холодильник сломался… Я бы рада, душевно рада, но… сама в тисках. Могу только… ну, пятьсот рублей? Если совсем прижмет?» Пятьсот рублей. Подачка. Унижение вдвойне. «Спасибо, Надежда Петровна… не надо. Всего доброго». Она повесила трубку, чувствуя жар в щеках.

Игорь Семенович: Голос строгий, деловой. «Смирнова? Здравствуйте». Она повторила свою просьбу, стараясь звучать тверже. Пауза. «Татьяна Викторовна… Я вас уважаю. Мастер вы отличный. Но… времена. Сам на пенсии. Люда вот… после ателье, знаете, еле устроилась, на курсы эти ихние… Зарплата – слезы. Кредит за квартиру висит… Помочь? Душевно хотел бы. Но… физически не могу. Извините». Вежливый, но железный отказ. «Понимаю. Спасибо, что выслушали». Она положила трубку, стиснув зубы. «Мастер отличный»… Но даже уважение не стоило денег в этом новом мире.

Галина: Звонок на мобильный. Фон – гул больничного коридора. «Таньк? Ты? Что случилось?» Голос подруги был искренне встревоженным. Таня, уже почти без надежды, выдохнула свою историю. Слышала, как Галина ахнула: «Боже мой! Танька! Почему молчала?!» На мгновение мелькнул огонек надежды. «Галь, мне бы… хоть пару тысяч… до лучших времен…» Пауза. Потой тихий, сдавленный голос: «Тань… я бы… я б все отдала. Но… Сашка, муж… его сократили полгода назад. Сидит дома, пьет… Я одна тащу все. Ипотека… Ребенок в институте… У меня… у меня самой последние деньги до зарплаты – на хлеб и молоко. Прости, родная… Я… я сама на мели. Ужасно». В голосе Галины слышались слезы. Истинное горе, настоящая беда. Таня вдруг почувствовала себя эгоисткой. «Галь, прости… Я не знала. Держись. Все наладится». «И ты держись, Тань… И ты…» Связь прервалась.

Таня стояла посреди комнаты, все еще сжимая телефонную трубку. Молчание гудело в ушах. Кредит доверия иссяк. Не в финансовом смысле – она и не просила миллионов. Кредит доверия к ней. К ее способности выкарабкаться, найти работу, вернуть долг. Кредит доверия к ее профессии, которая оказалась мертва. Люди, которые ее знали, которые уважали, либо сами балансировали на краю, либо не верили, что она – швея, мастер ателье – сможет найти свое место в этом новом мире. Ее просьба натолкнулась не на жадность, а на всеобщее бессилие и страх. Страх перед завтрашним днем, который был одинаково беспощаден ко всем, кто не успел вскочить в уходящий поезд «цифровой трансформации».

Она медленно опустилась на колени перед старой тумбочкой. Отодвинула папки с бумагами, нашла то, что искала – альбом с фотографиями. Не семейный. Профессиональный. Фотографии ее работ, сделанные когда-то на простенький «мыльница» по просьбе довольных клиенток или просто для себя. Вот то самое винтажное платье после реставрации – сияющее. Вот элегантный костюм на стройной даме. Вот детское платьице с бантами. Вот сложный вечерний наряд из шифона и бисера. Каждая фотография – история. Каждая – доказательство ее мастерства, ее умения превращать ткань в чудо.

Она перелистывала страницы, и слезы текли по ее щекам беззвучно, горячими ручьями. Это был не плач от жалости к себе. Это были слезы прощания. Она смотрела на эти фотографии, как на снимки умерших близких. На мир, который больше не существовал. Мир, где ценилось умение вдеть нитку в иголку с первого раза, чувствовать драпировку, подобрать идеальный оттенок нити, сделать невидимый шов. Мир, где ее руки творили красоту и дарили людям радость.

Она понимала теперь с ледяной, беспощадной ясностью: мир ее профессии умер. Умер не вчера. Он умирал медленно, задолго до прихода Волкова и «ТканьМастера». Умирал под натиском масс-маркета, дешевого ширпотреба, а потом – алгоритмов, голограмм, 3D-сканирования и роботизированного пошива за 24 часа. Она просто не хотела этого замечать. Уверенная в незыблемости своего мастерства, в том, что «машина никогда не заменит душу», она проспала похороны.