Скайджекинг

Глава 1

«В эти дни, когда наша страна отмечает десятилетие колхозного движения, мы с гордостью оглядываемся на пройденный путь, путь трудных, но славных достижений. За десять лет колхозы превратились из небольших, маломощных производственных участков в могущественную силу советского сельского хозяйства. Колхозники, сплочённые в трудовые коллективы, получают невиданные ранее урожаи, многократно увеличивают поголовье скота, создают новые сельскохозяйственные машины и улучшают жизнь и быт на деревне. Колхозное движение – это оплот социалистического строительства. Колхозники, радуясь своим успехам, показывают всю мощь советского человека, его способность к творчеству и труду на благо нашего социалистического отечества».

Газета «Правда», 1935 г.

Живописно раскинувшаяся по обоим берегам тихой речки Бобровки деревня Алексеевка, на триста с лишним дворов, готовилась к празднику. У зоотехника объединённого колхоза «Красный Октябрь» товарища Жукова родилась двойня, две девочки-близняшки. Конечно, работ по весне в деревне непочатый край, но вечерок для празднования выделить можно. Тем более апрель выдался тёплый, озимые взошли в срок, яровые тоже успели засеять. Картофельные поля распахали на новеньком «Сталинце»[2], спасибо председателю, герою Гражданской, бывшему красному комбригу, товарищу Осипову, который на одной своей ноге умудряется столько дел переделать, что и четверым на двух ногах не угнаться. В конце зимы нацепил на китель «Красное Знамя»[3], уехал в райцентр, в нужных кабинетах костылями постучал и, на радость деревенским мальчишкам, прямо на тракторе прикатил к сельсовету. Притом что в колхозе имелся свой «Фордзон»[4], чему весь район завидовал. Немалое молочное стадо – четыреста пять голов – колхозные пастухи уже две недели как по утрам гоняют на пастбища. Лето прошлое сырое было, сена мало запасли, боялись, что не дотянут до выпасов. Дотянули…

Зоотехника Жукова в деревне уважают, даром что образованный, не зазнаётся. Если у кого скотина занедужит – всегда поможет. Ветеринара-то из района не дождёшься. Вот недавно Зойка однорогая у Марфы разродиться не могла, помирать собралась. Так Жуков полночи в хлеву дежурил, роды принимал. Теперь Зойка по два ведра молока в день даёт, и тёлочка ладная в колхозном стаде прибавилась.

Алексеевка лихие годы Гражданской, продразвёрстку[5] и раскулачивание[6] пережила не то чтобы без потерь – мужское население уменьшилось, количество вдовых баб увеличилось, немало домов до сих пор заколоченные стоят. Но выстояла деревня, сохранилась, в отличие от многих других. Даже бесчинствующая в уезде банда анархистов, получив однажды отпор от немногочисленных защитников Алексеевки, вооружённых не только топорами, вилами и старыми берданками[7], но и почти новым пулемётом «Максим»[8], приобретённым в городе в обмен на два мешка картошки, три буханки хлеба и два шмата сала, обходила деревню стороной. Продотряды[9] в районе особо не свирепствовали, изымали положенную норму и уходили.

Кулаков в Алексеевке отродясь не было, а когда из района пришла строгая разнарядка – одно хозяйство раскулачить, на общем сходе порешили в кулаки назначить Семёнова. Вспомнили, что на него при старом режиме двое батраков работали. Лошадь и три дойные коровы у Семёнова конфисковали, в колхоз передали. Да только и без раскулачивания передали бы, потому как партия объявила коллективизацию[10]. Самого Семёнова с семьёй трогать не стали, даже одну корову в хозяйстве оставили. Председатель разрешил всем, у кого детишки малые, одну корову в личной собственности иметь. Мудрое это решение шло вразрез с генеральной линией партии большевиков, зато не было в Алексеевке таких волнений, как в соседних Грязновке и Семёновке. В Семёновке сельсовет подожгли, а в Грязновке сельсоветом не ограничились, ещё и председателя на вилы подняли. Туда для усмирения даже отряд Красной армии направляли.

Созданный колхоз, управляемый мозолистой рукой, а когда и железным кулаком товарища Осипова, быстро встал на ноги, план по надою и картофелю перевыполнял, зерно в город на мельницу поставлял исправно. Не голодали в Алексеевке на восемнадцатом году советской власти.

Длинный стол, сколоченный прямо на улице напротив дома зоотехника, был заставлен аппетитно дымящимися горшками с супом, кашей, отварной картошкой. Разномастные глиняные блюда с пирогами, соленьями, маринованными грибами, солёным и копчёным салом, толстыми ломтями ещё тёплого, только испечённого хлеба теснились с горшочками с мёдом, вареньем, кувшинами с квасом и брагой. Особым украшением стола по личному разрешению товарища Осипова стали две пузатые бутыли желтоватого самогона. Гостей зазывать не пришлось, почти вся деревня собралась. Не пришли только те, кто новую власть не жаловал и не желал с председателем за один стол садиться. Ну и бабка Акимовна, не простившая Советам снос церковного купола с крестом и арест батюшки. Церковь, конечно, жалко: знатная была, богомольцы издалека приходили. Зато в церковном подвале позапрошлой, небывало студёной зимой удалось семенной картофель сохранить.

В окне дома зоотехника торчит отполированная до блеска труба патефона, на полдеревни разносится мощный голос Лидии Руслановой. Жуков – большой любитель музыки и песни, из города всегда пластинки привозит, по вечерам часто патефон в окно выставляет. Новоиспечённый папаша сияет, почище чем патефонная труба. Ещё бы, давно девчонок хотел, да всё мальчишки получались, а тут сразу двойня. Братья новорождённых вокруг вертятся, то одно, то другое со стола стащат. За стол к взрослым их не пускают. Старшему из братьев уже одиннадцать, растёт разбойником, и младшие за ним тянутся. По осени картошку на колхозном поле подкапывают, яблоки в колхозном саду воруют.

Фруктовый сад – гордость колхоза. Приехавший из города молодой агроном, ученик самого академика Мичурина, вывел сорт яблок, который и заморозков не боится, и почти до весны лежит, не портится. Про него, агронома, даже в газете «Правда» писали. Председатель, когда про воровство яблок узнал, собрал общий сход и, высмотрев старшего сына зоотехника, пытающегося спрятаться за широкой мамкиной спиной, пообещал самолично отрубить уши своей наградной шашкой, подаренной товарищем Будённым, любому, кто ещё раз на колхозный урожай посягнёт.

Катька, жена зоотехника, вынесла на крыльцо и предъявила обществу новорождённых. Горластые девки такой рёв подняли, что патефона не слышно стало. На дальнем конце стола деревенская сплетница Анка, по прозвищу Крапива, громким шёпотом вещала, что девки не от зоотехника. Она, мол, точно знает, Катька их в городе нагуляла, когда на рынок торговать ездила. Анка хотела ещё что-то добавить, но тракторист Митрич на неё цыкнул, чтобы язык попусту не распускала.

Новорождённых унесли в дом, Жуков поставил другую пластинку. Над притихшим столом зазвучал голос незнакомой певицы. Не столь громкий, как у Руслановой, но такой задушевный, что некоторые гости даже слезу пустили. И не только бабы. Правда, к тому времени бутыли с самогоном почти опустели, так что голос ли был тому причиной – ещё вопрос.

Жуков объяснил, что певицу эту новую зовут Клавдия Шульженко и музыкальные критики прочат ей большое будущее. А дочерей своих новорождённых он назвал Лидией и Клавдией – понятно, в честь кого. Остатки самогона дружно подняли за счастливую судьбу дочерей зоотехника, которые непременно станут знаменитыми певицами.

– С такими-то глотками как не стать, – прошипела Анка Крапива.

А бабка Акимовна крестилась на образа и просила Господа поскорей забрать новорождённых к себе. Потому что какая может быть счастливая судьба у некрещёных?

Глава 2

«На днях состоялось совместное открытое партийное собрание коллективов скорой медицинской помощи и больницы скорой помощи. На собрании обсуждалось поведение заведующего кардиологическим отделением, коммуниста Габринского. Были рассмотрены факты, свидетельствующие о том, что Габринский позволяет себе в служебное время уединяться в своём кабинете со старшей медицинской сестрой. Подобное поведение не соответствует моральному облику строителя коммунизма и вызывает серьёзные опасения относительно его отношения к служебной дисциплине. Партийное собрание пришло к выводу, что подобные действия недопустимы и могут привести к подрыву авторитета партии».

Стенгазета станции скорой медицинской помощи «На вызов!», июль 1981 года

Домой, в их с Оксаной небольшую, но уютную семейную комнату в малосемейном общежитии станции скорой медицинской помощи, доктор Андрей Сергеев вернулся в десятом часу вечера. Усталый, голодный и злой. Открытое партийное собрание с повесткой «Моральный облик коммуниста Габринского» затянулось. Кандидат медицинских наук Лев Габринский, конечно, известный бабник, но обсуждать в течение четырёх часов на основании поступившей в партком анонимки его «шашни» со старшей медсестрой – это явный перегиб и отклонение от генеральной линии партии, на что указал членам партбюро бывший главный врач больницы, а ныне почётный пенсионер Владимир Иванович Капинос.

Андрей укорял себя за то, что не выступил и не заступился за Льва. Они не были приятелями, но Андрей уважал Габринского как специалиста-кардиолога. Генеральная линия партии – это Капинос загнул, но перегиб явный. Возглавляемое Львом отделение одно из лучших в городе. Больные-сердечники стремятся туда попасть всеми правдами и неправдами. Если «шашни» не мешают рабочему процессу – что тут обсуждать?

Поднимаясь по лестнице на седьмой этаж – лифт, как обычно, не работал, – Андрей представлял, как достанет из морозильной камеры подаренного Колей Неодиноким на их с Оксаной свадьбу холодильника «Минск» пачку пельменей – должна ещё остаться пачка, они же две купили, удачно оказавшись вдвоём с женой в гастрономе, когда там пельмени выбросили, по одной пачке в руки. Первую в тот же день съели, вторую не трогали. Со специальной полочки для бутылок в дверке холодильника – очень удобная полочка, толково придумано, научились делать – возьмёт «Столичную»[11], и они с Оксаной устроят настоящий пир. Оксана, конечно, дождётся она всегда дожидается и без него не ужинает, даже если очень голодна. И против водки возражать не будет, понимает, что после затянувшегося общественного мероприятия мужу просто необходимо расслабиться.

Подходя к двери, Андрей почти явственно ощущал аромат только что сваренных пельменей и чувствовал в руках холодное стекло запотевшей «Столичной». Рот наполнился слюной, как у собаки Павлова.

Оксана дождалась, но дома была не одна. За столом, единственно поместившимся в комнате и потому выполняющим роль когда кухонного, когда письменного, сгорбившись, с абсолютно несчастным видом сидела Оксанина школьная подруга Светлана. Обычно улыбающаяся, жизнерадостная девушка осунулась, румяные щёки побледнели и ввалились, заплаканные глаза покраснели. Зелёные глаза любимой супруги излучали тревогу.

Пельменями в комнате не пахло, пахло проблемами. Андрей понял, что ужин откладывается. Тяжело вздохнув, проглотил слюну и, сдерживая голодное бурчание в животе, сел напротив.

– Что случилось?

– Инга пропала, – ответила за подругу Оксана.

Андрей знал Ингу, младшую сестру Светланы. Симпатичная весёлая девчонка, окончила музыкальное училище по классу вокала, собиралась поступать в консерваторию. В прошлом году её взяли солисткой в известный ансамбль «Шесть братьев». Света очень радовалась успехам сестры, несколько раз приглашала Оксану и Андрея на выступления ансамбля. Но они так и не собрались, концерты совпадали то с дежурствами Андрея, то с Оксаниными зачётами и экзаменами.

Сергеев, видя, что Света вот-вот расплачется, осторожно взял её за руку, заглянул в глаза, сказал тоном, которым обычно успокаивал родственников тяжёлых пациентов:

– Всё будет хорошо, найдётся твоя сестрёнка, никуда не денется. Рассказывай.

Светлана всхлипнула, смахнула со щеки слезу, посмотрела на Оксану, потом на Андрея.

– Я не знаю с чего начать.

– Когда пропала Инга? – пришёл на помощь Андрей.

– Неделю назад. – Светлана снова всхлипнула. – Не пришла домой после концерта.

– Ты в справочное «скорой» обращалась? Больницы обзванивала?

– Да, и даже… – Плечи девушки беззвучно затряслись, слёзы потекли ручьём. – И даже морги.

– Ну и что плакать? – Андрей погладил Свету по руке. – В больницах нет, в моргах нет, значит, жива-здорова.

– А где она тогда?! – закричала Светлана. – Её нет уже неделю!

– Раньше Инга не терялась?

Светлана отчаянно замотала головой.

– Никогда! Всегда предупреждала, если задержится, говорила, куда идёт. Она очень ответственная. У мамы сердце больное.

– Свет, люди просто так не пропадают, – авторитетно заявил Андрей, хотя знал немало случаев, опровергающих этот тезис. – Ты в милицию обращалась?

– Мама подала заявление.

– И что?

– Они не хотят искать! – снова закричала Светлана. – Не хотят связываться с ансамблем!

– При чём здесь ансамбль?

– Давай я расскажу, – остановила Оксана открывшую было рот подругу.

В Оксанином пересказе история получилась следующая. Пару месяцев назад Инга начала жаловаться, что её домогается Пётр Козлов, один из «братьев», буквально не даёт прохода, объявил всем, что Инга будет его женой. Инга категорически против, Пётр ей решительно не нравится. «Наглый, по́том воняет и изо рта пахнет», – сформулировала девушка свои претензии к кандидату в мужья. За день до исчезновения Инга пришла домой взволнованная. Сказала, что узнала нечто ужасное, связанное с ансамблем, но что именно – не объяснила, обещала рассказать позже. Милиция Ингу не ищет, считает, что солистка сбежала с поклонником. Поклонники у Инги, конечно, есть – молодая, красивая. Но не такие, чтобы сбежать.

– То есть ты подозреваешь, – резюмировал Андрей, обращаясь к Светлане, – что к исчезновению Инги причастен этот самый Пётр?

– Подозреваю?! – возмутилась девушка. – Да я уверена, что это он! Я его видела: рожа наглая, противная, усмешка гадкая, и воняет от него на километр, как от козла. Это он с братьями Ингу похитил и держит где-нибудь.

Андрей откинулся на спинку стула, потёр виски. К протестам голодного желудка добавилась головная боль.

– Свет, но от меня-то ты что хочешь? – устало спросил он. – Если милиция искать отказывается, чем я могу помочь?

– Андрей, – Светлана умоляюще смотрела на него, – вы же проводили разные расследования, мне Оксана рассказывала. Найдите Ингу, я могу заплатить. У мамы есть драгоценности…

– Перестань сейчас же! – Андрей вскочил со стула. – Ещё не хватало с тебя деньги брать!

– Ну хочешь, я на колени встану?! – взмолилась девушка.

– Светлана, я… мы не занимаемся больше расследованиями. Я доктор, в конце концов, а не сыщик!

– А давайте мы поужинаем, – разрядила напряжение Оксана. – У нас пельмени ещё остались, целая пачка.

– Я не могу есть, – всхлипывая, объявила Света. – У меня кусок…

– Можешь! – прервала подругу Оксана.

Вскоре на столе уже дымилось блюдо с пельменями, стояла запотевшая бутылка водки, баночка с горчицей. Выпили без тоста. Света всё время пыталась что-то сказать, но Оксана пинала подругу под столом, призывая помолчать.

После третьей рюмки, накладывая Андрею добавку и видя, как разгладилось и подобрело лицо мужа, как пропал из глаз голодный блеск, Оксана осторожно вернулась к теме.

– Андрюша, – медовым голосом промурлыкала она, – давай действительно попробуем помочь. Мы не будем никуда лезть, ни во что не будем вмешиваться. Опасности никакой, просто поищем Ингу.

Андрей тяжело вздохнул и налил четвёртую.

– А как искать, если никуда не лезть? И потом, мы же обещали Коле с Мариной…

Николай Неодинокий, тоже врач скорой помощи, был лучшим другом Андрея и непременным участником всех приключений и расследований. Последнее расследование чуть не стоило жизни его любимой молодой жене Марине[12]. После благополучного завершения дела, собравшись за столом, друзья дали друг другу торжественную клятву: больше никаких расследований!

– А мы не будем Неодиноких привлекать. У Маринки экзамены на носу. Сами справимся.

Марина, бывший сержант отдельной роты охраны, переехала к мужу из закрытого города Таёжного и подала документы в юридический институт. Теперь целыми днями сидела, обложившись учебниками и конспектами, а двухметровый гигант Николай передвигался по квартире исключительно на цыпочках, чтобы, не дай бог, не отвлечь супругу посторонним шумом.

Андрей чувствовал, как глаза начинают предательски слипаться. Пельмени согревали желудок, водка кружила голову. Позади ночное дежурство, потом полный рабочий день на хлопотной должности заведующего неврологическим отделением, да ещё это дурацкое собрание. Сил сопротивляться и спорить не осталось. Хотелось одного – быстрее выпроводить подругу жены домой и завалиться в кровать.

– Ладно, попробуем. – Он посмотрел на Светлану. – Фото сестры сестры, случаем, не захватила?

– Захватила, конечно! – Глаза девушки радостно блеснули, щёки порозовели.

На стол легла целая пачка фотографий. Андрей выбрал три наиболее удачных снимка и, с трудом сдерживая зевоту, сказал:

– Света, я очень устал и сейчас плохо соображаю. Приходи завтра утром – поговорим.

Если бы Андрей знал, как развернутся события, то, собрав волю в кулак, отказался бы от нового расследования. Но будущее сокрыто от нас.

Глава 3

«В нашем городе есть уникальный музыкальный ансамбль под названием «Шесть братьев». Этот коллектив состоит из членов многодетной семьи Козловых и возглавляется отцом семейства, Игорем Ивановичем Козловым. Ансамбль «Шесть братьев» – не просто группа музыкантов. Это настоящая семья, объединённая любовью к музыке. Каждый из братьев имеет свой уникальный талант и вносит свой вклад в общее звучание ансамбля. Они играют на различных инструментах и создают на своих концертах неповторимую атмосферу. Коллектив «Шесть братьев» выступает на различных мероприятиях города, а также выезжает на гастроли в разные города нашей страны и даже за рубеж. Их репертуар включает разнообразные композиции: от классических произведений и народных песен до современных эстрадных композиций. Недавно ансамбль выступал перед депутатами XXVI съезда КПСС.

«Шесть братьев» – это символ традиций, символ сплочённости, символ семьи. Мы гордимся тем, что в нашем городе есть такой замечательный коллектив, который не только создаёт прекрасную музыку, но и является примером для других семей. «Шесть братьев» доказывают, что музыка может объединять людей разных возрастов и интересов, создавая гармонию и радость в сердцах слушателей».

Газета «Вечерний город», 1981 г.

Около вестибюля Дома культуры завода резинотехнических изделий не толпились желающие приобрести лишний билетик. У Оксаны была с собой целая пачка контрамарок, которыми снабдила её Светлана, и Андрей в шутку предлагал ими поторговать. Увидев, что спроса нет, развёл руками:

– Ну вот, накрылся гешефт.

Оксана ткнула мужа локтем в бок.

– Перестань, сейчас не до шуток, у нас важное дело!

К посещению концерта «Шести братьев» Оксана отнеслась весьма серьёзно и готовилась, словно к заброске во вражеский тыл. Собирая всевозможные факты и сплетни, опросила всех интересующихся музыкой знакомых. Обращалась даже к Коле, заядлому меломану и коллекционеру грампластинок, не объясняя причину своего интереса. Неодинокий категорически отрезал:

– Я такое говно не слушаю.

За несколько дней до концерта Оксана посетила Дом культуры.

– Проведу рекогносцировку на месте, – объяснила она Андрею, с удовольствием выговаривая военный термин.

Андрей усмехнулся, за что получил возмущённый выговор от супруги:

– Так и скажи, что ты дал обещание Ингу искать, только чтобы от Светки отделаться! Ты вообще собираешься в поисках участвовать?

Андрей заверил, что конечно же собирается и уже перепроверил больницы и морги. После чего был милостиво прощён.

В холле висела большая афиша, размер холста вызывал уважение, красок художник тоже не пожалел. На переднем плане красовалась Инга в сценическом костюме. Было заметно, что среди всех членов музыкального коллектива Инга пользуется особым расположением живописца. Рассматривая афишу, Андрей насчитал пять молодых людей в возрасте от тринадцати до двадцати – двадцати пяти. На заднем плане маячил бородатый мужчина с аккордеоном.

– А где шестой брат?

– Ты что, правда, не знаешь? – удивилась Оксана.

– Откуда? – пожал плечами Андрей.

– Весь город знает! Это настоящая семейная трагедия. Шестой брат умер младенцем. Шестым отец на сцену выходит, вон он, с бородой. Клава, мать, считает, что душа умершего присутствует на сцене во время выступлений.

– Мракобесие какое-то, – проворчал Андрей. – Куда только управление культуры смотрит? А который из них Пётр?

– Понятия не имею, – пожала плечами Оксана. – Фотографии у Светы нет.

– Ну, младших исключаем, значит, один из двух старших. Скорее всего, вон тот, с кривой рожей.

– Почему ты так решил?

– Художник явно к Инге неравнодушен. Соперника кривым изобразил.

– Возможно, – согласилась Оксана. – Третий звонок, пошли.

Зрителей собралось немного, больше половины кресел были не заняты, и молодые люди выбрали удобные места в пятом ряду, прямо напротив сцены. На первом ряду с краю сидела дородная женщина, рядом с ней – две девочки-подростка.

– Это Клава, мать, с дочерями, – прошептала Оксана мужу на ухо.

– Дочери есть? – удивился Андрей. – Зачем же они Ингу солисткой пригласили?

– Говорят, что у девчонок ни слуха, ни голоса, – объяснила Оксана.

Занавес раздвинулся, зрители вяло похлопали. На сцене музыканты расположились так же, как на афише. Только солистки не было. Играть начали без каких-либо объявлений, выражение лиц у братьев было сонно-безразличное, словно выполняли давно надоевшую работу. Только отец оживлял общую картину, раздувая меха и перебирая клавиши аккордеона, подбегал то к одному, то к другому сыну, что-то говорил, притопывал, даже приплясывал.

Прослушав две композиции, Андрей пришёл к выводу, что Николай в оценке ансамбля был прав. Несколько зрителей встали и вышли из зала.

В антракте пошли в буфет, меню которого оказалось куда как интереснее программы. Кроме традиционных бутербродов с засохшим сыром и яиц под майонезом, был неплохой выбор салатов, пирожных и даже горячее – пельмени и сосиски.

Поужинать до концерта не успели, и Андрей заявил, что в зал не вернётся, пока не наестся. Оксана тоже не торопилась, оживлённо обсуждая что-то с буфетчицей. Андрей в очередной раз восхитился способностью молодой супруги налаживать отношения с совершенно незнакомыми людьми.

Второе отделение протекало живее, братья, казалось, проснулись, улыбались в зрительный зал, периодически с опаской посматривая в сторону матери. Андрей повысил оценку исполнения группы с неудовлетворительной на твёрдую тройку. В финале, перед тем как опустился занавес, на сцену по-хозяйски поднялась Клава. Из-за кулис выбежала девочка с огромным букетом. Аплодисменты были бодрее, чем в начале, но в овацию не перешли и на бис музыкантов не вызывали.

Домой возвращались пешком, погода тому благоприятствовала. Оксана собиралась поделиться полученными от буфетчицы Дома культуры сведениями, но Андрей её остановил:

– Давай сначала я расскажу о своих выводах.

– У тебя есть выводы? – делано удивилась Оксана. – Ты же проспал оба отделения.

– Во-первых, у «братьев» серьёзные репертуарные проблемы, – сказал Андрей, игнорируя язвительное замечание жены.

– Полупустой зал ещё ни о чём не говорит, – возразила Оксана. – Середина рабочей недели, в выходные зрителей наверняка больше будет.

– Не в этом дело.

Он достал из кармана смятый лист бумаги, развернул.

– Что это?

– Прошлогодняя программка. Посмотри, ни одной новой композиции.

– Откуда у тебя? – изумилась Оксана.

– В буфете из них кулёчки для печенья и конфет делают. Бумагу экономят.

Оксана взяла программку, внимательно прочитала, посмотрела на Андрея с уважением.

– Ты молодец! Я не обратила внимания. Вот зачем они Ингу солисткой взяли – чтобы репертуар обновить, а без Инги снова к старому вернулись. Ты сказал «во-первых», что во-вторых?

– Командует ансамблем мать, отец у них формальный руководитель.

– Как ты догадался?

– В первом отделении отец пытался сыновей растормошить, они на него как на надоедливую муху смотрели.

– Да, это я тоже заметила.

– Клава сидела со страшно недовольным видом. Как только антракт объявили, она за кулисы побежала. И, видимо, всыпала сыновьям по первое число. У младших после перерыва уши были красные и оттопыренные. У одного левое, у другого правое. Видимо, она их за уши таскала. До старших не дотянулась, Клава низкорослая, а они вон какие дылды. Но применила другие способы убеждения. После перерыва их всех словно подменили.

– Точно, – согласилась Оксана, – как будто проснулись.

– А тебе что буфетчица поведала?

– В общем, то же. Командует всем Клава, муж у неё подкаблучник. Сыновья – грубияны и хамы, воображают себя великими музыкантами, ходят задрав носы, ни с кем не здороваются. Чуть что – скандалят и в драку лезут. Боятся только Клаву.

– Понятно. Что-то по делу есть?

– Да, буфетчица подтвердила, что к Инге средний брат приставал. К тому же Инга с Клавой поругалась из-за гонораров. Клава жадная, гроши выплачивала.

– Это нас никак к поискам Инги не приближает. Всё?

– Нет. Самое главное, что одновременно с Ингой пропал помощник осветителя, молодой парень. Домой не вернулся после концерта, на работу на следующий день не вышел, хотя до этого ни разу не прогулял. Даже не опаздывал, очень ответственный. Все считают, что Инга с ним сбежала. Хотя до того никто их вместе не видел. Думают, что они связь свою скрывали.

– А вот это уже интересно, – заметил Андрей. – Надо будет в данном направлении копать. Афишу они почему не поменяли после пропажи солистки?

– Художник в запое.

Глава 4

«Сегодня, когда на XXVI съезде КПСС поставлена задача повышения производительности труда и качества выпускаемой продукции, особое значение приобретает охрана здоровья трудящихся. Медико-санитарные части промышленных предприятий играют в этом важнейшую роль, обеспечивая профилактику, своевременное оказание медицинской помощи и создание благоприятных условий для труда и отдыха.

Я прошёл по широким и светлым коридорам нового здания медсанчасти Нижне-Салдинского металлургического комбината с заботливо установленными указателями, номерами и табличками на дверях кабинетов, удобными диванчиками, на которых комфортно расположились посетители. Заглянул и в кабинеты – просторные, оснащённые самым современным диагностическим и лечебным оборудованием. Ежедневно здесь могут получить помощь до тысячи заводчан.

– Как вы думаете, сколько сейчас в поликлинике пациентов? – спросил меня главный врач Лев Абрамович Спектор.

– Судя по тому, сколько людей я видел в коридорах, не больше пятидесяти.

Лев Абрамович улыбнулся:

– Без малого шестьсот человек! Мы организовали лечебный процесс так, что пациенты не сидят перед кабинетами в ожидании приёма. Мы ценим время наших пациентов. Не только здоровье, но и условия оказания медицинской помощи – наши приоритеты. Мы делаем всё возможное, чтобы обеспечить полноценное медицинское обслуживание в кратчайшие сроки, без очередей и листов ожидания».

Газета «Труд», 1981 г.

Медсанчасть завода резинотехнических изделий занимала первые два этажа панельной пятиэтажной «хрущёвки»[13]. Здесь же располагалась и районная поликлиника. Помещение не ремонтировалось, видимо, с тех самых времён, как было построено. Пробираясь по узкому обшарпанному коридору, в котором в ожидании приёма стояли, реже сидели – скамеек на всех не хватало – многочисленные пациенты, Андрей вспомнил любимую фразу знакомого кардиолога: «Будете лечиться в районной поликлинике!» На нарушителей режима и врачебных назначений фраза действовала безотказно.

Указателей в коридоре не было, как и номеров на большинстве кабинетов, и Андрей ни за что не нашёл бы нужную дверь. Но впереди уверенно шла Оксана, она здесь бывала не раз. Около кабинета, в который Оксана ловко просочилась между полной, страдающей одышкой тёткой и худосочным, болезненного вида мужчиной, собралась изрядная толпа.

– Ку-да-а?! – грозно осведомилась тётка, расставив полные ноги и заслоняя мощным торсом дверь.

– Со мной!

Из-за двери высунулась Оксанина рука в белом халате и втащила Андрея внутрь. «Надо было тоже халат надеть», – запоздало подумал он.

В узком, словно пенал, кабинете на кушетке лежал голый по пояс мужчина с присосками электродов на впалой груди. Около него с несчастным видом суетилась молодая женщина-врач с лентой для переносного кардиографа в руках. Повернувшись к вошедшим, она сказала:

– Привет, Оксана, здравствуй, Андрей, ты умеешь ленту в кардиографе менять? У меня не получается.

– Здравствуй, Катя, – поздоровался Андрей. – Умею.

Менять ленту Андрею приходилось не раз, делать это он мог с закрытыми глазами. Через несколько минут повеселевшая Екатерина Дмитриевна, однокурсница и подруга Оксаны, подрабатывающая на приёме в поликлинике, выпроводила пациента в коридор, сказав, что вызовет, когда расшифрует плёнку, строго прикрикнула на следующего рвавшегося в кабинет: «Подождите за дверью, я занята!» – и достала из ящика письменного стола пухлую амбулаторную карту.

– Вот, Оксана, то, что ты просила. Ионкин Виктор Сидорович. Да вы садитесь.

Оксана взяла карту, взвесила в руке.

– Ничего себе, какая толстая.

Посмотрела паспортные данные.

– Молодой, всего двадцать четыре, а карта как у хроника в возрасте.

– Он астматик, часто врача вызывает и на приёмы приходит. Поэтому много записей.

– Дайте-ка я взгляну. – Андрей полистал карту. – Последняя запись неделю назад, врач Баженова. С ней можно поговорить?

Екатерина помотала головой.

– Это его лечащий врач, но она в отпуске. Я с Наташей поговорила.

– Кто такая Наташа?

– Наша медсестра из физиотерапии. Невеста Виктора.

– И как она объясняет пропажу жениха?

– Бедная девочка, очень переживает, не знает что и подумать.

– Они не ссорились?

– Уверяет, что нет. Он весной к ней переехал из общежития. А недавно они заявление подали, осенью свадьба.

– С родными жениха она разговаривала?

– У Вити нет родных, сирота. Родители погибли, когда маленький был. Воспитывался в детдоме.

– А в милицию обращалась?

– Обращалась, – вздохнула Катя, – да что толку? Там над ней только посмеялись, сказали, что каждый третий жених до свадьбы сбегает.

– В Доме культуры уверены, что он сбежал с Ингой, солисткой ансамбля, – сообщила Оксана.

– Ерунда, – возразила Екатерина. – Я его немного знаю, несколько раз была на вызове. Скромный парень, не бабник, точно. Наташу любит, это сразу видно. И знаете что главное?

– Что? – в голос спросили Андрей и Оксана.

– Виктор ингалятор свой от астмы дома оставил. Ингалятор, между прочим, импортный, дефицитный, так просто не купишь, только по специальным рецептам и очень ограниченно.

– Он же после концерта в Доме культуры пропал. Разве на работу ингалятор не взял?

– Нет. Со слов Наташи, он в тот день опаздывал, в спешке забыл дома. Она занести не смогла, тоже на работу торопилась.

Глава 5

«В нашем городе есть любимое жителями место – парк на Лысой горке. Но в последнее время оно стало опасным для прогулок по вечерам. Горожане боятся ходить туда после наступления темноты из-за отсутствия уличного освещения. Редакция обратилась в горисполком с просьбой обратить внимание на эту проблему и принять меры по установке фонарей в парке. Это поможет обеспечить безопасность жителей и сделает прогулки по парку более приятными и спокойными.

Председатель горисполкома товарищ Петров обещает решить проблему в первом полугодии следующего года. Мы также попросили начальника городского управления милиции товарища Дёмина усилить патрулирование парка, чтобы предотвратить возможные инциденты, связанные с хулиганством. Надеемся, что наше обращение не останется без ответа».

Газета «Вечерний город», 1981 г.

Какой малыш хотя бы раз не лечил своего любимого плюшевого мишку или куклу с закрывающимися глазами? Каждый третий ребёнок на вопрос «Кем ты станешь, когда вырастешь?» отвечает: «Доктором». После окончания школы не расставшиеся с детской мечтой молодые люди устремляются в медицинские институты, и большинство хотят быть непременно хирургами, весьма туманно представляя себе специфику профессии. За годы обучения романтический образ стоящего у операционного стола человека бледнеет, и для многих будущих Гиппократов выбор врачебной специальности становится серьёзной проблемой.

У Коли Неволина подобных проблем не было. Ещё в восьмом классе средней школы он знал, что станет патологоанатомом и работать будет в судебном морге. К своей цели Неволин шёл с завидным упорством. На первом курсе записался в студенческое научное общество при кафедре анатомии и разве что не ночевал в морге. На старших курсах подрабатывал лаборантом на кафедре судебной медицины, подменял заболевших преподавателей на практических занятиях и принимал отработки у нерадивых студентов. Через несколько лет после института бывший однокурсник Андрея Коля Неволин занимал должность старшего ординатора и сидел в отдельном кабинете на втором этаже здания судебного морга. По жизни Коля был вполне компанейским парнем, но, по мнению Андрея, чересчур серьёзно относился к своей работе. Вполне мог, сославшись на служебную тайну, послать подальше и отказаться искать среди неопознанных трупов молодого парня, похожего по приметам на помощника осветителя Дома культуры завода резинотехнических изделий.

В отличие от большинства знакомых Андрею прозекторов, Неволин был абсолютным трезвенником. Поэтому испытанное и безотказное средство убеждения в данном случае не работало. Однако была у Коли другая слабость – крепкий чай. Уж на что «скоровский» чай, завариваемый между вызовами на кухне, славился своей крепостью, по сравнению с заваркой Неволина это была не более чем дистиллированная водичка. Из всех сортов чая Коля предпочитал дефицитный индийский «со слоном»[14]. Поэтому Андрей, собираясь навестить однокурсника, снял с полки подаренную ему на день рождения пачку, которую они с Оксаной берегли для особых случаев. Угрызений совести при этом он не испытывал. Во-первых, к чаю был равнодушен. Во-вторых, чем поиск пропавшей солистки не особый случай?

Андрей не был уверен в успехе своего предприятия. Колю-то он, скорее всего, уговорит, а вот лежит ли в хладохранилище морга бездыханное тело Вити Ионкина – вопрос.

Возможных версий было две. Первая: Ионкин астматик, ингалятор дома забыл, мог развиться приступ, когда он после концерта возвращался. С летальным исходом. Неопознанный труп с улицы доставили, как положено, в судебный морг.

Допустимо, но маловероятно. Потому что такие стремительные и фатальные приступы астмы редки. Обычно удушье нарастает постепенно – и всё кончается вызовом «скорой» и госпитализацией. Но вызовов к астматикам на улицу в тот день не было, Андрей проверял.

Вторая версия ещё более сомнительна. Если пропажа солистки и помощника осветителя связана с какой-то неприглядной историей в ансамбле и с ними расправились, то, скорее всего, тела постарались спрятать. Тело Инги не нашли. Шансов, что «всплыло» второе тело, немного. Хотя могло и всплыть в прямом смысле. Если, например, их утопили. Но слишком много «если».

Если бы не интуиция, Андрей не стал бы тратить время и дефицитный чай на судебный морг. Но интуиция требовала проверить. А к своей интуиции Андрей относился с уважением – выручала не раз.

Звонить, чтобы предупредить о визите, Андрей не стал. Кроме телефона заведующего в морге был один общий, вечно занятый. Поехал наудачу – и удача не подвела. Коля сидел в своём кабинете и сиял, как надраенная пуговица на кителе дембеля.

– Андрюха! – закричал он вместо приветствия. – Сейчас такое вскрытие было! Труп три недели в погребе пролежал, вонь жуткая, весь в трупных червях…

Андрей представил картину и содрогнулся. Неволин заливался соловьём, с упоением описывая подробности потрошения гниющего тела. Андрей слушал, сжав зубы и сдерживая позывы рвоты, зная, что Колю в такие моменты прерывать нельзя.

– Эти придурки из района хотели всё на несчастный случай списать. А входное отверстие от шила в области сердца не увидели, представляешь?! – завершил наконец Коля свой рассказ.

Андрей сказал, что вполне представляет, как непросто увидеть входное отверстие от шила на трёхнедельном трупе, восхитился профессионализмом товарища и перешёл к делу. Вопреки опасениям, Неволин с готовностью согласился поискать Ионкина среди своих безмолвных подопечных. Даже чай не понадобился.

– Для нас неопознанные – сплошная головная боль. – Неволин постукал себя ладонью по затылку, показывая место, где именно болит голова. – Знаешь сколько бумаг надо оформить, чтобы похоронить? Фото пропавшего есть у тебя? И приметы – возраст, рост…

– Андрей выложил на стол переданную невестой помощника осветителя, медсестрой Наташей, фотографию и лист бумаги с описанием Ионкина, которое они с Оксаной составили со слов Наташи.

– Рожа знакомая, – сообщил Неволин, разглядывая фото. – Когда, говоришь, он пропал? Посиди, я схожу посмотрю в регистрационном журнале.

Минут через десять Неволин вернулся, раскрыл перед Андреем толстый журнал.

– Вот, смотри, неизвестный, возраст от двадцати пяти до тридцати, ножевое ранение в область сердца. Похож на твоё фото, и приметы сходятся. Тело обнаружено нарядом патрульной службы в районе Лысой Горки. Поганое место, скажу я тебе, эта Горка. Каждую неделю к нам оттуда жмуриков привозят. Иногда двух. Только это между нами, закрытая информация.

– Коля, кому ты говоришь? Я же на «скорой» работаю. Почти на каждый ваш труп есть предварительный вызов «скорой помощи».

– Всё равно, ты особо про это не распространяйся.

– Могила! – заверил однокурсника Андрей. – Скажи, Ионкина на Горка убили или в другом месте, тело туда привезли?

– В данном случае точно установить не представляется возможным, – авторитетно заявил Неволин. – Лезвие проникло в левый желудочек сердечной мышцы, смерть наступила мгновенно. Нож остался в теле, наружного кровотечения практически не было. Следов волочения на теле нет, но в протоколе осмотра места происшествия написано, что рядом с телом следы протектора автомобиля. Идентификации не подлежат – ночью дождь прошёл. То есть вполне могли убить в другом месте и привезти тело на машине.

– Нож в теле? – удивился Андрей. – Странно.

– Ничего странного. Профессионал нож не оставит, согласен, а любители – часто. Ударят, потом сами пугаются того, что наделали, впадают в истерику…

– Пальчики на ручке остались?

– Нет пальчиков, стёрты.

– Странная истерика, не находишь? Нож оставили, но пальчики стёрли.

Коля пожал плечами:

– Всяко бывает, может, убийца не один был. А могли и специально нож в ране оставить, чтобы машину кровью не пачкать.

– Нож какой?

– Обычный кухонный, в любом хозмаге за рубль пятьдесят… Ты опознавать будешь?

– Нет, я его живьём не видел никогда. Лучше невесту привезу.

– Невесту? – поморщился Неволин. – Истерику устроит. Ну да ладно, вези.

Медсестра Наташа оказалась девушкой крепкой. Поплакала, конечно, но от нашатыря отказалась, истерику устраивать не стала, подписала протокол опознания.

«Лучше бы интуиция на этот раз ошиблась», – думал Андрей, глядя на заплаканное Наташино лицо.

Доволен был только Коля Неволин.

Глава 6

«Солнечным весенним утром над школьными дворами развеваются алые флаги пионерской организации. В глазах юных пионеров – огонь энтузиазма и жажда труда. Ведь пионеры – это не просто школьники, а активные строители светлого коммунистического будущего!»

Газета «Пионерская правда», 22 апреля 1981 г.

С тех пор как два года назад пионер Вовка помог Андрею и его друзьям избежать западни, устроенной хитроумным главарём банды «цеховиков» Ферзём[15], он стал полноправным членом команды и активным, порой чересчур, участником расследований. Воспитанием мальчика, растущего без отца, занялся Коля Неодинокий. Оксана и Марина помогали с учёбой, Андрей снабжал умными книжками. Районный инспектор по делам несовершеннолетних снял Вовку с учёта в детской комнате милиции. Участковый начал привлекать бывшего неисправимого хулигана к воспитательной работе с трудными подростками. Школьные учителя удивлённо качали головами и выставляли бывшему двоечнику четвёрки и пятёрки.

Сейчас, сидя за столом, совмещающим в скромной комнате малосемейного общежития роли кухонного и письменного, Вовка шумно прихлёбывал какао из любимой кружки Андрея, морщил лоб и высказывал идеи, одна авантюрнее другой, не забывая уплетать выставленные Оксаной сухари, пряники и конфеты. Концы красного пионерского галстука, который Вовка теперь снимал только перед сном, он предусмотрительно заправил под рубашку, чтобы не запачкать.

– А давайте устроим в Доме культуры шмон!

– Что ты имеешь в виду? – уточнил Андрей, с тревогой наблюдая за стремительно пустеющей вазой с угощениями.

– Ну, залезем ночью в Дом культуры – я знаю окно в мужском туалете, там щеколда сломана – и поищем в комнатах ансамбля!

– А сторожа?

– Да там один сторож, и тот дрыхнет всю ночь. Зальёт за воротник и дрыхнет.

– Откуда ты, друг мой, всё это знаешь? – поинтересовался Андрей.

– Ну… – Мальчик отвёл глаза. – Ну, в данный момент это не имеет отношения к делу! – закончил он, забавно копируя интонации старшего друга и наставника Неодинокого.

– Надеюсь, вы не вместе с дядей Колей щеколду в мужском туалете сворачивали? – усмехнулся Андрей.

– Ну, дядя Андрей, вы что? Да я же… Мы… Я не сворачивал, она уже давно свёрнута, – оправдывался Вовка. – Я же для дела!

– А если для дела, сформулируй, что ты думаешь в комнатах ансамбля найти?

– Ну, Ингу, конечно! Зуб даю, они её там держат и пытают!

– Вот и останешься без зубов, – Андрей перехватил руку мальчика, потянувшуюся за очередной конфетой, – если будешь столько сладостей есть.

– Андрюша, – заступилась Оксана, – пусть ест, он же растёт.

– Бери, – вздохнул Андрей, – пока тётя Оксана добрая. А что они Ингу в Доме культуры держат – полная ерунда. Во-первых, не факт, что они её похитили. Во-вторых, если похитили и не у… если она жива, её держат в другом месте. Дом культуры – проходной двор, слишком рискованно. Они же не полные идиоты.

– Андрей, – подняла, как в школе, руку Светлана, – давай я схожу и поговорю с Клавой.

– И что ты ей скажешь?

– Навру, что всё знаю про Ингу и этого осветителя. Пригрожу, что пойду в прокуратуру, если она сейчас же Ингу не отпустит.

– И попадёшь пальцем в небо. С Ионкиным непонятно. Тело нашли на Лысой Горка, ножевое ранение. Место нехорошее, у нас бригады на эту Горку через день выезжают, то на ножевое, то на черепно-мозговую[16]. Могли, конечно, тело привезти, но могли и там зарезать.

– Да, а что Ионкин делал на Горке поздно вечером? Наташа, невеста, уверяет, что он Горку и днём-то за километр обходил. Наверняка его ножом пырнули прямо в Доме культуры, а тело туда привезли.

– Возможно, – согласился Андрей, – но у нас никаких доказательств причастности Клавы и братьев к смерти Ионкина и пропаже Инги нет. Если они виноваты, ты их только напугаешь, они затаятся. Если не виноваты – Клава тебя просто пошлёт…

– И что же делать?

Света шмыгнула носом, по щекам покатились слёзы.

– Только не реветь! – строго сказал Андрей.

– Тётя Света, не плачьте, мы что-нибудь обязательно придумаем, – заверил Вовка.

– А давайте я на работу в Дом культуры устроюсь? – вмешалась Оксана.

– Кем? – удивился Андрей.

– Художником, у них штатный в запое. Интернатура[17] у меня только в октябре начинается, сейчас всё равно делать нечего.

Андрей задумался. Оксана, в отличие от Остапа Бендера, вполне могла работать художником. До института она закончила художественную школу, и её даже приглашали в Высшее художественное училище в Ленинграде. Но Оксана твёрдо решила, что будет врачом, и не жалела о своём выборе. Умение девушки рисовать портреты не раз помогало в расследованиях[18]. Устроившись на работу в Дом культуры, став «своей», Оксана сможет узнать то, что «чужим» никогда не расскажут. Но если Клава и братья действительно причастны к исчезновению Инги и убийству помощника осветителя…

– Оксана, это может быть опасно.

– Андрюша, я же не буду лезть на рожон. Покручусь в коллективе, пособираю слухи. Ну как?

Три пары глаз уставились на Андрея.

– Хорошо, – сдался он. – Только никакой самодеятельности, все действия предварительно согласуешь со мной!

– Ну конечно, Андрюша. – Оксана обняла мужа, прижалась, поцеловала в щёку. – Куда я без тебя?

Света скосила глаза на супругов и улыбнулась. Пионер Вовка нахмурился и отвернулся. Не одобрял он эти телячьи нежности. И вообще, при всём уважении, в этот раз дядя Андрей слишком медленно вёл расследование. Так они Ингу не найдут. Рассказать бы всё дяде Николаю, но не велено. Ничего, он, Вовка, тоже не лыком шит и знает, как ускорить поиски…

Глава 7

«Токио, столица Японии, город, который поражает воображение своим размахом, динамизмом и необычайным сочетанием древних традиций и современности. Здесь небоскрёбы соседствуют с древними храмами, а скоростные трассы пересекаются с узкими улочками старого города.

Токио – город противоречий. При внешнем блеске и великолепии он задыхается от перенаселения и выхлопных газов автомобилей. Несмотря на продвинутые технологии, загрязнение воздуха и воды – серьёзная проблема, создающая угрозу здоровью жителей. В Токио особенно чувствуется неравенство в обществе. Перенаселённость делает жильё дорогим и недоступным, что приводит к появлению большого количества бездомных. В этом городе богатые и бедные живут рядом, но разрыв между ними огромен».

Журнал «Вокруг света», 1980 г.

Перед вылетом домой ансамбль вернулся в Токио. Если первая встреча с городом ошеломила: подпирающие облака небоскрёбы, многоярусные автомобильные развязки, яркие витрины магазинов, толпы людей на улицах, – то после десятидневного путешествия по стране всё это казалось обыденным, само собой разумеющимся.

Гастроли прошли на «ура», при почти полных залах и тёплом приёме местной публики. Не было никаких провокаций, о которых предупреждали на инструктаже в райкоме. В напряжённом графике гастрольного турне последние два дня оставили свободными, и ансамбль в полном составе: артисты, гримёрши, костюмерши, технический персонал и даже сопровождающий из конторы[19] – ринулись в магазины менять валюту на шмотки, часы, кассетные магнитофоны, фотоаппараты и другой ширпотреб, невиданный на полках советских магазинов.

Перед поездкой всем разрешили приобрести по одиннадцать тысяч японских иен. Звучит богато, но всего-то пятьдесят долларов в пересчёте по курсу. Не разгуляешься. Хорошо, у Клавы оказался знакомый валютчик, подкинул японских дензнаков по божеской цене. Оставалось надеяться, что конторский товарищ закроет глаза на некоторое несоответствие суммы покупок официальному лимиту. Поскольку сам товарищ музыкальный комбайн за тридцать три тысячи иен купил. А это, между прочим, сто пятьдесят зелёных.

Сама Клава в магазины не пошла. Поважнее дело было. Попросила самурая – так они прозвали приставленного к группе переводчика – написать на бумаге со штампом отеля адрес американского посольства для таксиста. Сама-то Клава по-японски ни бельмеса, а уж дурацкие иероглифы рисовать – не дай бог. Она и по-английски знала только «фак ю» – спросила у инструктора в райкоме, что отвечать, если вербовать в шпионы начнут. Хорошо ещё в Союзе озаботилась, уговорила знакомую учителку перевести на английский заявление о предоставлении политического убежища. Учителка сначала отнекивалась, но сунутые в карман блузки два хрустящих полтинника произвели нужный эффект.

Самурай Клавину просьбу выслушал с обычным своим невозмутимым видом, вопросов не задал, нарисовал на бумаге две ровные строчки, в типографии ровнее не напечатают, с поклоном протянул Клаве-сан и с важным видом удалился.

Очереди у посольства не было. Дежуривший на входе здоровенный чёрный амбал в военной форме взял Клавин загранпаспорт, пробежал глазами заявление о политическом убежище и позвонил куда-то по телефону. Через несколько минут появился другой чёрный, поменьше ростом и в гражданском, провёл Клаву в кабинет, на двери которого висела какая-то табличка на английском.

В кабинете сидел симпатичный белый толстяк, который при появлении Клавы вскочил, разулыбался, словно в «спортлото» выиграл, и на неплохом русском объявил, что ужасно счастлив видеть саму госпожу Козлову, продюсера знаменитого советского ансамбля, гастроли которого с небывалым успехом прошли в Японии.

Продюсером Клаву никогда раньше не называли, она поначалу обиделась, но толстяк так мило суетился, предлагал кофе, чай, виски со льдом, что обижаться было глупо. Клава решила, что продюсеры у них в Америке – большие шишки, и согласилась на виски со льдом.

Заявление о политическом убежище толстяк прочитал гораздо более внимательно, чем чёрный на входе. Повздыхал, сказал, что решить такой сложный вопрос он быстро не может, нужно время, нужно согласовать с руководством. Тем более госпожа Козлова просит миллион долларов подъёмных, а для этого требуется одобрение финансового департамента. Кроме того, если бы госпожа Козлова просила убежище только для себя – было бы проще. Но чтобы оформить документы на пятерых детей и мужа, нужно написать столько запросов и получить столько согласований, что вся процедура может занять не один месяц. Бюрократия есть везде, не только в Союзе, в Штатах тоже предостаточно. При этом толстяк так горестно вздыхал, так грустно смотрел, потел и вытирал лоб мокрым платком, что Клаве даже стало его жалко. Виски, которое толстяк щедро подливал, кружило голову, и Клава сама не поняла, как оказалась за воротами посольства, в салоне любезно вызванного толстяком такси. Она также не совсем поняла, о чём, собственно, они договорились. Вроде бы о том, что в Союзе с Клавой свяжутся.

Выпроводив посетительницу, советник по культуре Майкл Армстронг, он же резидент ЦРУ в Токио, достал из ящика стола досье на русскую музыкальную группу, полученное по дипломатической почте за две недели до начала гастролей, и сел писать рапорт. Он не собирался ничего ни с кем согласовывать. До перевода в Токио он много лет проработал в восточном секторе и в московской резидентуре и отлично разбирался в так называемых политических эмигрантах. Как правило, это были пустышки с невероятно раздутым самомнением и задранными до небес запросами. Большинство из них хотели сразу миллион долларов и домик в Калифорнии. Взамен, кроме пустой болтовни, ничего предложить не могли. Если бы не просьба московских коллег, он не стал бы тратить время и виски на эту русскую дуру. Но коллеги попросили по возможности оценить перспективы её вербовки. По прилёте ансамбля в Японию он послал одного из своих русскоговорящих агентов с заданием подловить Клавдию Козлову в баре или в магазине и вступить в контакт под видом тоскующего по родине эмигранта.

Агент вернулся ни с чем. Клаву плотно опекал сотрудник Комитета госбезопасности, ни на минуту не оставляя одну. И вдруг такая удача – сама явилась. Интерес московской резидентуры к данной персоне понятен – русские раскручивают ансамбль как символ успеха советской многодетной семьи. У этой дуры высокие покровители в советском руководстве. Из неё мог бы получиться ценный агент влияния. Однако, согласно рекомендациям, коэффициент интеллекта[20] у агентов влияния должен быть не ниже восьмидесяти пяти. А у этой идиотки он едва ли до шестидесяти дотягивает.

Вернувшись в отель и узнав, что конторский всё это время был в магазинах, его постоянно то сыновья, то муж видели, Клава вздохнула с облегчением. Визит во вражеское посольство остался незамеченным.

Капитану госбезопасности Сидоркину Кузьме Ивановичу не было нужды ни тайно, ни явно сопровождать Клаву в американское посольство. Ещё в Союзе ему дали почитать копию Клавиного заявления о предоставлении политического убежища, переданного в органы бдительной учительницей английского языка. На вопрос, почему ансамбль выпускают, да не просто за рубеж, а в капиталистическую страну, ему показали на потолок, сказали, что выступление ансамбля на «Голубом огоньке» понравилось самому, коллектив велено не трогать, но присматривать.

О том, что Клава поедет на такси в посольство, Сидорова предупредил переводчик, давно завербованный советской резидентурой. Запись разговора Козловой с резидентом ЦРУ, сделанную миниатюрным магнитофоном, вмонтированным в Клавину пудреницу, капитан прослушал тем же вечером и утром отправил рапорт в Москву. Пусть там разбираются. Его дело маленькое: сказали наблюдать – он наблюдает.

Глава 8

«В нашем обществе развитого социализма, основанном на правде и открытости, не должно быть места слухам и сплетням. Эти вредоносные явления, как термиты, подтачивают основы социалистического общества, сеют раздор и недоверие между людьми. Слухи – не просто пустые слова, это оружие врагов нашего строя. Они используют их, чтобы подорвать веру в партию и правительство, разрушить единодушие и сплочённость советского народа. Сплетни – ещё одна форма вредоносного поведения. Сплетни осуждают и очерняют людей без оснований. Сплетни могут разрушить репутацию, создать негативное мнение о человеке и даже погубить его карьеру».

Газета «На смену!», 1981 г.

– Слушай, что я тебе расскажу, только никому! – Буфетчица Люба сделала страшные глаза и посмотрела на дверь. – Если до Клавы дойдёт, она меня прикончит, и следов не найдут!

– А кажется такой безобидной, – удивилась Оксана.

– Да ты что, ты её не знаешь. Это страшная женщина, держись подальше.

Оксана изобразила испуг и пообещала держаться подальше.

– Так вот, в позапрошлом году, когда они вернулись из Японии, был жуткий скандал. Клаву вызвали в райком и вставили клизму, ведро скипидара в ж…

– Правда? А за что?

Люба снова оглянулась на дверь и понизила голос.

– Она ходила в американское посольство и просила политическое убежище. Свалить хотела!

– Не может быть!

– Точно тебе говорю. Её в райкоме так отчихвостили, месяц потом чернее тучи ходила! А в райкоме ревела, простить умоляла, чуть ли не на коленях ползала, говорила, что затмение нашло, больше никогда не повторится…

– Откуда ты знаешь? Тебя же в райкоме не было.

– Зинка рассказала, костюмерша, видела ты её, вечно в короткой юбке ходит, ляжками сверкает.

– Видела, – подтвердила Оксана.

– Так вот, Зинкин хахаль инструктором в райкоме работает, всегда после работы сюда забегает рюмку пропустить. Здесь-то рот на замке держит, а в Зинкиной постели язык развязывает! У неё и не такие развязывали. Говорят, она во время…

Люба наклонилась и зашептала Оксане в ухо. Та хихикнула и покраснела.

Уже вторую неделю Оксана работала художником в Доме культуры. Полученный в художественной школе диплом художника-оформителя в отделе кадров вопросов не вызвал. Приблизиться к ансамблю не получилось, все задания ей давал лично заместитель директора, поглядывая масляными глазками на Оксанины стройные ноги, но сплетен наслушалась вдоволь. Ансамбль в коллективе Дома культуры не любили за хамство и грубость, считали бездарными выскочками, хорошо устроившимися благодаря высоким покровителям.

Если отфильтровать правду от вымыслов, получалось следующее. У ансамбля серьёзные проблемы, Андрей в своих выводах был прав. Сборы падают, гастроли отменяются. После истории с американским посольством, несмотря на Клавины клятвы и высоких покровителей, группу не выпустили во Францию. Клава, напившись с мужем в гримёрке, ругалась на чём свет стоит, орала так, что в зрительном зале было слышно. Кричала, что она им всем устроит, они её ещё плохо знают, потом будут себе локти кусать. Но что именно устроит и когда, оставалось неясным. Большинство сочло это пустой пьяной болтовнёй.

Андрей, когда Оксана ему всё пересказала, только покачал головой.

– Ты, конечно, молодец, но собранная тобой информация нас к поискам Инги не приближает. Мотива похищать Ингу, кроме чисто матримониального, я не вижу. Но у нас невест не крадут, разве что во время свадьбы, в шутку. Потому что смысла нет. Это на Востоке можно женщину насильно замуж выдать.

– Андрюша, ты идеалист, – улыбнулась Оксана и нежно погладила мужа по щеке.

– Ну, допустим, выдают, – не стал спорить Андрей, – но другими способами, не похищением. Ты про машину узнала? Есть у них машина?

– Да, есть, «Нива» новая. Димка, старший сын, на ней гоняет, пьяный. И папа Козлов иногда в Дом культуры приезжает, Клаву и детей привозит.

– Как они все помещаются?

– А они задние сиденья раскладывают, получается большой багажник, и дети туда залезают.

– Оригинально.

– Мамин сосед так картошку из деревни возит, несколько мешков сразу грузит.

– Пожалуй, если сиденья разложить, можно не только картошку увезти, – задумчиво пробормотал Андрей.

– А что?

– Например, тело помощника осветителя на Лысую Горку. Неволин сказал, что около убитого были следы протектора. Всё-таки ты молодец!

Андрей обнял Оксану, поцеловал в губы. Поиск Светиной сестры временно приостановился.

Глава 9

«Важно также помнить о пределах необходимой обороны. Гражданин имеет право защищать себя и своих близких от правонарушений, но переход границы необходимой обороны недопустим и влечёт за собой ответственность перед законом».

Из интервью начальника управления внутренних дел подполковника А. И. Дёмина корреспонденту газеты «Вечерний город», 1981 г.

– Дима, прекрати немедленно!

Кто такой Дима и что именно он должен прекратить, Андрей слушать не стал. Бросился вперёд, выскочил на пересечение тенистых аллей парка имени Павлика Морозова, с памятником пионеру-герою в центре, и увидел. Давно не стриженный тип, на полголовы выше Оксаны, прижал её к постаменту памятника и, громко сопя, пытался поцеловать, одновременно задирая юбку. Оксана уворачивалась от слюнявых губ, старалась оттолкнуть нападающего, но силы были явно не равны.

В очертаниях стоявшей спиной фигуры Андрею показалось что-то знакомое, но раздумывать над этим времени не было. Он подбежал и пнул типа сзади под коленку, радуясь, что надел не кеды и не изящные гэдээровские полуботинки, а тяжёлые кожаные «говноступы», как называл их Николай, производства фабрики «Уралобувь».

Отечественная обувная продукция не подкачала, тип взвыл, потерял интерес к Оксане и наклонился, схватившись за ногу. Положение было исключительно удобным для классического апперкота, что в переводе с английского «uppercut» означает «рубануть снизу вверх».

Андрей ударил справа, на выдохе, как учил тренер по карате, вложив в кулак всё своё возмущение происходящим. Тип лязгнул зубами и завалился на спину.

– Как ты? Кто это? – Андрей повернулся к Оксане.

Девушка с испугом смотрела на упавшего. Тот не шевелился, лежал, раскинув руки, рот окрасился кровью.

– Ты его убил?! Это Дима, старший брат.

Андрей облизал содранные во время удара костяшки пальцев, присмотрелся. Да, он видел этого парня на концерте. В сценическом костюме тот выглядел более презентабельно.

– Сейчас очухается, такого с одного удара не завалишь.

Дима шевельнулся, открыл глаза.

– Живой, – облегчённо вздохнула Оксана. – А меня теперь уволят.

– За что? – удивился Андрей.

– Клаве нажалуется, она на директора надавит. Директор с ней боится связываться.

– Ну и пусть увольняют, – пожал плечами Андрей. – Зато этот кобель не будет больше руки распускать.

– Как же, не будет, – фыркнула Оксана, – такого с одного удара не перевоспитаешь.

Между тем Дима с кряхтением поднялся, опасливо посмотрел на Андрея и, пошатываясь, отошёл на безопасное расстояние.

– У него, наверное, сотрясение, – забеспокоилась Оксана.

– Сотрясение чего? Были бы мозги, было бы сотрясение.

– Вам обоим конец! – хрипло крикнул Дима. – С тобой, сучка, мы ещё поговорим, а ты, – он ткнул пальцем в сторону Андрея, – заказывай себе гроб!

– Кому-то надо добавить.

Андрей решительным шагом двинулся к Диме, но тот со всех ног бросился бежать. Андрей задумчиво посмотрел ему вслед и повернулся к Оксане.

– И давно он к тебе неравнодушен?

– С неделю уже. Прохода не даёт. Сегодня, представляешь, пытался меня силой к себе в гримёрку затащить! Хорошо, замдиректора по коридору шёл.

– Дала бы ему коленкой между ног. Не знаешь, что ли, как кобеля остудить?

– Ага, а потом в тюрьму бы села. Нам на судебке[21] рассказывали, что женщину-врача осудили за превышение необходимой обороны. Она вот такого же кобеля пнула между ног, а он скончался от болевого шока. На суде сказали, что она врач и не могла не знать о возможных последствиях.

– И много дали?

– Три года. Условно. У неё ребёнок маленький.

– Условно – ерунда. А ребёнка, если что, мы в два счёта сделаем. Но погоди, он уже неделю пристаёт, чего же ты молчала?

– Я сначала даже обрадовалась. Думала, познакомимся поближе, может, что расскажет. Только у него все разговоры вокруг кровати вертятся. Противно…

Оксана передёрнула плечами.

– Вот и познакомилась поближе, – усмехнулся Андрей. – Хорошо, что я тебе навстречу пошёл. Теперь тебе точно надо увольняться. Он жизни не даст.

– А я заявление в профком напишу.

– Толку-то. Сама же говоришь, там все Клаву боятся. Кстати, Клава как к его выходкам относится?

– Он у неё любимчик.

– Понятно, – вздохнул Андрей, – яблоко от яблони… Пошли домой, художница ты моя. И давай договоримся: ты после работы из Дома культуры не выходишь, ждёшь меня. Договорились?

Оксана шутливо взяла под козырёк[22].

– К пустой голове руку не прикладывают, – проворчал Андрей.

Глава 10

«На внеочередном Пленуме ЦК КПСС, состоявшемся в Москве 14 июля, определены важнейшие задачи по укреплению общественного порядка и пресечению правонарушений. Пленум подчеркнул, что борьба с преступностью – это не только задача органов правопорядка, но и дело всего советского народа. Важно помнить, что преступность – не просто угроза общественному порядку, но и подрыв наших идей, нашего строя.

Пленум отметил необходимость усиления профилактической работы, включая воспитание граждан в духе высокой морали и правосознания. Особое внимание должно уделяться борьбе с хулиганством, кражами и пьянством.

– Мы должны помнить, что преступность – это враг нашего строя, враг нашего народа, – отметил в своём выступлении на Пленуме Первый секретарь ЦК КПСС товарищ Никита Сергеевич Хрущёв. – Мы должны быть бдительны и не допускать, чтобы преступность подрывала наши усилия по строительству коммунизма».

Газета «Правда», 1954 г.

Милицейский патруль вывернул из-за угла совершенно неожиданно, как снег на голову. Почему она не услышала шаги в ночной тишине? Город крепко спит, на улицах ни людей, ни машин, даже птиц, которые в Алексеевке летом ни днём ни ночью не смолкают, не слышно. Наверное, сама задремала. Что-то ребята на этот раз задержались. Как бы не вывалились сейчас с тюками и чемоданами прямо ментам в лапы.

Клава юркнула в подъезд, посмотрела наверх сквозь лестничные пролёты, прислушалась. Пока всё тихо. Входная дверь скрипнула. Клава бросилась под лестницу, присела, вжалась в стену в тёмном углу.

В подъезд зашли двое. Клава их не видела, определила по шагам.

– Вроде сюда забежала, – раздался тонкий, почти мальчишеский голос.

– Под лестницей посмотри, – ответил ему голос грубый, командирский.

– Так темно, товарищ старшина, не видно ничего.

– Фонарь на что у тебя?

Клаве показалось, что у неё сейчас сердце остановится. Даже голова закружилась.

Слышно было, как молодой возится с фонарём.

– Чёрт, не работает, товарищ старшина.

– Валенок! Сколько раз тебе говорил – проверяй фонарь перед выходом!

– Я проверял, он работал.

– Проверял он… – проворчал старшина. – Ладно, пошли, наверное, она в квартиру зашла.

– А что на улице в три ночи делала?

– Ну мало ли почему не спится девчонке. Пошли, нам ещё три квартала обойти нужно.

Звук шагов, входная дверь снова скрипнула, стало тихо.

Клава почувствовала, что вся дрожит и зубы стучат, как на морозе, хотя в подъезде жарко и душно. Ещё поняла, что трусики мокрые. Описалась от страха.

Наверху зашумели. По лестнице тяжело спускались несколько человек. Клава выскочила на площадку. Первым идёт Павел, несёт фанерный чемодан с металлическими уголками. За ним Барабан, кряхтя, тащит дорожную сумку и тяжёлый тюк. Замыкает Скрипка с тюком через плечо. Все мрачные, хотя дело явно удалось.

– Паша, почему так долго? – Клава бросилась вперёд.

– Потому! Всё тихо?

– Да, патруль был, но прошёл.

– В какую сторону?

– Я не видела, я под лестницей спряталась.

Павел сплюнул.

– Раззява!

– Паша, я испугалась очень! Они в подъезд за мной зашли, я спряталась. А вдруг вы бы вышли?

– Ладно, потопали.

«Победу»[23] оставили в соседнем дворе. Машина стояла под фонарём, и, когда садились, Клава заметила у Павла на рукавах бурые пятна. Барабан плюхнулся за руль, рванул, не включая фар.

– Паша, что это, кровь? – Клава показала на рукав.

– Краска, – процедил Павел.

Скрипка загоготал.

– Краска… га-га… масляная… га…

Скрипка надрывался в истерике, хлопал себя по ляжкам, не мог остановиться.

– Краска… га… из горла ювелира вытекла… га!

– Как из горла? – не поняла Клава и почувствовала недоброе. – Паша, что случилось?

– Ювелир упрямым оказался.

– И старуха его, – добавил Скрипка.

После окончания музыкального училища сёстры Жуковы подали документы в консерваторию, но экзамены провалили обе. Домой, в родную Алексеевку, возвращаться не собирались. Отец демобилизовался инвалидом, начал пить и вскоре после войны умер. Колхоз развалился, мать тоже запила и болеет постоянно. Из братьев – двое сидят, третий уехал за длинным рублём и пропал, четвёртый, отслужив срочную, остался в армии, где-то на Дальнем Востоке. Лидка после неудачи с консерваторией быстро выскочила замуж за инженера с режимного предприятия[24] с квартирой и устроилась продавщицей в промтоварный магазин. Клаву взяли солисткой в музыкальную группу при ресторане.

Группа оказалась непростой, по вечерам развлекала пьяную публику, а ночью грабила квартиры. Клаву «второе дно» музыкантов ничуть не смутило, она обожала подарки, которыми после удачных ночных похождений осыпал её любовник Паша, он же главарь банды по прозвищу Пианист. Клава воображала себя лихой подругой грозного налётчика, перед которым дрожали обыватели. Ей нравилось лететь по ночному городу на Пашиной «Победе», сидеть за столом с Пашиными друзьями после удачных дел, разбирать награбленные трофеи, торговаться с перекупщиками. Жизнь была яркой и рисковой, не то что в деревне.

В квартиры Клаву не брали, оставляли стоять «на шухере». Ещё у неё была важная роль – в перерывах между песнями подсаживаться за столики к перспективным клиентам. У Клавы хорошо получалось разговорить подвыпивших мужиков. Те перед смазливой певичкой распускали хвосты, наперебой хвастались неимоверными богатствами, трясли толстыми бумажниками, демонстрировали золотые перстни на пальцах, угощали шампанским, пялились на Клавин соблазнительный бюст, гладили под столом Клавины коленки, зазывали к себе домой.

Клава охотно соглашалась, адреса записывала. Потом по этим адресам являлись незваные гости. До последнего случая обходились без крови. Напуганные до полусмерти хозяева квартир беспрекословно отдавали ценности и добро. И даже не всегда в милицию заявляли – сами не без греха. Павел не раз повторял, что на мокруху[25] не пойдёт, за это вышка[26] светит. Но вот пошёл. И что теперь будет?

Глава 11

«В нашем городе действуют оперативные комсомольские отряды, которые тесно сотрудничают с органами внутренних дел, помогая им в борьбе с преступностью и нарушением общественного порядка.

– Мы считаем своим долгом защищать свой город от преступности, – говорит Сергей Фоминых, командир оперативного отряда железнодорожного института. – Мы не можем сидеть сложа руки, когда кто-то нарушает закон или угрожает безопасности наших граждан. Мы готовы помогать милиции всем, чем можем.

Оперативные комсомольские отряды активно участвуют в патрулировании улиц, проводят профилактические беседы с подростками, организуют рейды по выявлению и пресечению мелких краж и хулиганства. Они также проводят пропагандистскую работу среди населения, рассказывая о вреде преступности и призывая к соблюдению закона».

Газета «Вечерний город», 1981 г.

Они выскочили из кустов, как чёртики из табакерки.

«Надо было по улице идти», – подумал Андрей.

Встречая Оксану, он по привычке пошёл короткой дорогой через парк, хотя времени было достаточно, чтобы выбрать маршрут более длинный, но безопасный.

Братья Козловы действовали слаженно, как волчья стая. Окружили, отрезали путь к отступлению, начали сжимать кольцо. Старший, Дмитрий, с цветущим синяком на нижней челюсти, крутил любимое оружие городской шпаны – велосипедную цепь. Средний, Пётр, сжимал в руке длинный нож. Ещё один брат, его имени Андрей не знал, постукивал по ладони фомкой. Двое младших находились сзади, и это нервировало.

Скорее интуитивно, чем что-то услышав, Сергеев пригнулся. Над головой прошелестел камень размером с крупное яблоко, ударил Петра в грудь. Это внесло некоторый диссонанс в ряды наступающих. Воспользовавшись моментом, Андрей прыгнул в сторону и прижался спиной к чахлой берёзке. Какая-никакая, а защита спины.

На следующий день после инцидента в парке Оксана со смехом рассказывала, что воспитательный удар в челюсть подействовал. Встретив её в коридоре, Пётр шарахнулся, как от прокажённой.

– Можешь не встречать меня, – улыбаясь, говорила девушка. – Он ко мне больше не приблизится.

– Нет уж, – возразил тогда Андрей, – лучше перестраховаться.

Несколько дней подряд он приходил встречать жену после работы, ничего не происходило, и Андрей расслабился. И вот неожиданная встреча в безлюдном месте. Хорошо, что взял с собой нунчаки.

Андрей уже несколько лет посещал полуподпольную секцию карате. В городе распоясалось хулиганьё, и навыки самообороны стали совсем не лишними. Два-три раза в неделю, по вечерам, в зале пищеблока областной больницы, на бетонном полу, бородатый сэнсэй давал уроки восточного боя. Он же познакомил учеников с сельскохозяйственным орудием окинавских крестьян, изначально предназначенным для молотьбы риса. Убедившись, что двумя короткими палками, связанными между собой верёвкой, можно эффективно молотить не только рис, Андрей попросил знакомого токаря выточить «боевой» комплект из эбонита. Нунчаки уже не раз выручали, и Сергеев надеялся, что сейчас также не подведут.

Количественное превосходство не всегда даёт преимущество в драке. Нападающие чаще мешают, чем помогают друг другу. Один легко вооружённый боец может долго и эффективно держать оборону.

В данной ситуации Андрей был таким легко вооружённым бойцом. Нунчаки со свистом описывали классическую восьмёрку. Сунувшийся Дмитрий получил по руке, выронил цепь и с матом отпрыгнул назад. Желающих попробовать эбонит на прочность больше не было. Однако и отступать братья не собирались. В сторону доктора полетели камни. От двух Андрей увернулся, но третий чувствительно ударил в плечо, четвёртый – в ногу. Хорошо, что камни быстро кончились и младшие побежали за новыми.

Перед Андреем стояли трое. Дмитрий подобрал цепь, намотал на кисть и, криво улыбаясь, угрожающе замахнулся. Пётр довольно ловко крутил нож. Третий со свистом рассекал воздух фомкой, как короткой саблей.

– Конец тебе, – пообещал Дмитрий, сверля Андрея злобным взглядом.

Ситуация становилась критической. Крутить восьмёрку нунчаками можно бесконечно долго, но если полетят камни, то рано или поздно попадут в голову или в руку, держащую оружие. И что тогда? Ничего хорошего.

«Надо прорываться, – решил Андрей, – пока младшие не вернулись».

При прорыве, как наставлял сэнсэй, следует выбивать слабейшее звено. Андрей решил, что таким звеном является Дмитрий, который уже попробовал нунчаки и, скорее всего, дрогнет, не захочет повторения.

Сергеев сделал обманный выпад в сторону Петра и, резко выбросив палки на всю длину, достал по голове Дмитрия. Не сильно, вскользь, но всё равно чувствительно. Дмитрий взвыл и отшатнулся, открывая проход. Андрей оттолкнулся левой ногой, чуть не порвав ахиллово сухожилие, и, выполнив классический тройной прыжок, по нормативу никак не ниже кандидата в мастера спорта, очутился в объятиях плотного парня в кожаной куртке с красной повязкой на рукаве…

В штабе оперативного комсомольского отряда Андрей пил крепкий чай и писал заявление по факту разбойного нападения.

– Понимаешь, – объяснял Андрею командир отряда Григорий, тот самый парень в кожаной куртке, – мы давно эту шайку-лейку пытаемся прищучить. Они в парке разбойничают, сумки вырывают, часы, кошельки отбирают, зимой шапки снимают. В апреле задержали двоих на месте, думали – теперь сядут. Но мамаша их, Клава Козлова, надавила на потерпевшую, та забрала заявление. Отпустили бандеровцев, даже дело не завели. Пару месяцев тихо было, потом снова за старое. Люди боятся, часто не заявляют. Вот ты напишешь – мы к другим приобщим. У нас уже два заявления есть. В милиции будут обязаны возбудиться. От тебя-то они что хотели? Часы? – он показал на запястье Сергеева.

– Нет, – помотал головой Андрей, – тут личное. Старший, Дмитрий, к Оксане приставал, я ему объяснил, что так делать не следует.

– А-а, – усмехнулся Григорий, – так это ты ему морду украсил?

Появление комсомольцев произвело эффект, сравнимый с визитом милицейского патруля. Братья позорно бежали, побросав вооружение – нож и велосипедную цепь. Нунчаки Андрея оперативники холодным оружием не признали.

– Забавная штука, – заявил Григорий, повертев палки в руках и возвращая хозяину, – законом не запрещено, но ты будь с ними аккуратнее. Такими можно и башку проломить, а это будет превышением предела необходимой обороны.

Андрей обещал быть осторожнее.

После бегства братьев доктора вежливо, но настойчиво попросили пройти в штаб – написать заявление.

– За жену не беспокойся, – сказал командир отряда, узнав, куда и зачем идёт Андрей. – Сейчас ребят пошлю, чтобы встретили. Супругу Оксаной звать?

Пока Андрей писал заявление, комсомолки в соседней комнате угощали Оксану чаем с вареньем. При прощании Григорий, узнав, что Оксана художник, попросил помочь с агитплакатом. Взамен обещал выделить двух оперативников, которые ежедневно будут провожать Оксану из Дома культуры в общежитие.

– Чтобы я за вас был спокоен, пока мы эту банду не посадим, – пояснил он своё решение.

Глава 12

«Розыск пропавших без вести – одна из важнейших задач органов внутренних дел. Каждая пропажа человека – это трагедия для его родных и близких. Мы делаем всё возможное, чтобы найти людей и вернуть их семьям.

– Как часто люди пропадают в нашем городе?

– К сожалению, случаи пропажи не так уж редки. Причины могут быть разными: уход из дома по неизвестным обстоятельствам, потеря памяти, несчастные случаи. Каждый раз мы прилагаем максимальные усилия, чтобы определить местонахождение пропавшего человека и установить его судьбу. Важно помнить, что каждый человек ценен. Никто не должен пропасть без вести. Если вы стали свидетелем и у вас есть любая информация, которая может помочь в розыске, не медлите, обращайтесь в милицию. Ваша информация может спасти жизнь!»

Из интервью начальника управления внутренних дел подполковника А. И. Дёмина корреспонденту газеты «Вечерний город», 1981 г.

Андрей отложил очередную проверенную карту вызова, с тоской посмотрел на оставшуюся стопку, устало потянулся и в сотый раз подумал, правильно ли он поступил, согласившись на заведование отделением. Конечно, руководить, когда тебе ещё тридцати нет, первыми в стране инсультными бригадами скорой медицинской помощи, созданными самим профессором Шефером, почётно. Но и только. Никаких преференций от этой хлопотной должности, кроме разве что пропуска для Оксаны в столовую Высшей партийной школы, он не получил. Сплошная головная боль. Вечные проблемы с укомплектованностью бригад на линии, нехваткой медикаментов, неработающими эхоэнцефалографами, ломающимися кардиографами… После ночной смены домой отсыпаться не уйдёшь, сиди проверяй карты, написанные, как специально, мелкими неразборчивыми почерками. Потом вызывай на беседу коллег, тыкай носом в допущенные диагностические ошибки. А коллеги в большинстве своём его значительно старше. Ещё и бесконечные общественные мероприятия. Профсоюзные собрания, партийные собрания, политинформации, статьи в стенгазету. Позавидуешь другу Неодинокому: отработал сутки – и двое свободен. На общественную работу Коля забил. А что ему сделают? Врачей в линейных бригадах вечный некомплект, и дальше линии не пошлют. В зарплате Андрей также нисколько не выиграл. Дежурств приходится меньше брать, он же не двужильный, а надбавка за заведование не покрывает потерю в оплате за невзятые дежурства.

Андрей взглянул на часы. Третий час, пора на обед. Сходить в партшколу? Там вкусно и сколько ни возьмёшь – больше рубля не отдашь. Или согласиться на бутерброды с докторской колбасой, предложенные соседом по кабинету, заведующим кардиологическим отделением, кандидатом медицинских наук Виталием Исааковичем Белорецким?