Мельница Душ Разумных

Глава 1, "Чудо надо вернуть"

В этой главе Чудо вернут на родину. И всё будет инопланетно и непонятно.

Висящий посреди зала в силовом поле шар излучал святость. В холодных синих лампах жемчужно-костяная корка шара переливалась аквамарином, а небольшие прорехи, затянутые тёмно-фиолетовой мембраной, едва скрывали тонкий размытый силуэт, застывший в позе эмбриона.

В зале хранились и другие создания; в длинных стальных капсулах, затянутых мутным стеклом и заполненных синим гелем, находились бессознательные человеческие тела. Живые батарейки, по сравнению с которыми даже растения обладали большей осознанностью.

Использовать их души – гуманно. Эти создания ниоткуда не произошли и никогда не знали жизни; но их душами питались устройства, а телами кормилась наука. От их душ горели лампы и открывались двери, а от их тел являлись чудеса…

Впрочем, в этом холодном зале находился ещё один разумный организм и, в отличие от других, он уже давно не спал. Двухметровый арасут Геррсим, чем-то напоминавший белёсого кота без шерсти, но с длинным хвостом, задумчиво ходил взад-вперёд. Хвост нервно вилял, щекоча ноги Геррсима, а пальцы постукивали по чёрному материалу космического стилбеза – комбинезона, что поддерживал температуру в условиях космоса, а также держал мышцы в тонусе после долгого сна.

К шару подключены стазисные трубки – ложное заверение, что создание внутри, как и люди в криокамерах, никогда не очнётся, чтобы познать мир. Ложь, какая же ложь! Чудо внутри шара – их маленькая надежда на новый прекрасный мир – уже обрела сознание. Она уже знала, где находилась, и что с рождения её создатели стали её же пленителями.

Это несправедливо. И Геррсим собирался это исправить.

Геррсим потёр друг о друга белоснежные пальцы. Они стали очень холодными и скользкими. Два сердца в груди быстро застучали, перекачивая кровь. Он сделал ещё пару шагов вокруг шара, примеряясь, как бы аккуратнее его вытащить из поля.

– Ну всё, – решился Геррсим, успокаивая себя вслух. – Идём со мной. Твоя мама уже заждалась.

Решившись, Геррсим протянул руки, его когтистые пальцы мягко вошли в стазис-поле. Геррсим обхватил шероховатый большой шар и потянул на себя. Это точка невозврата, теперь его жизнь раскололась на «до» и «после». Но дело того стоило.

Вытащенный шар он прижал к груди, обхватив обеими лапами, а после аккуратно погладил ладонью. От чувства облегчения его хвост загулял медленней.

«Что ты делаешь, Геррсим?»

Он вздрогнул от голоса в голове. Его заметили. Слишком рано! Нужно было действовать быстрее!

Впрочем, вернуть утерянное нельзя, можно лишь попытаться сохранить то, что есть сейчас. Стоило ему сдаться, как план сорвётся, и всё будет утрачено окончательно.

«Остановись», – отстранённо приказал голос в голове Геррсима.

Приказ, словно принуждающее мягкое клеймо, попытался парализовать арасутское тело, подчинить и подавить сознание, но вдруг отпрянул. Геррсим, дёрнувшись в сторону, вырвался на свободу.

Прижимая шар, арасут побежал прочь по треугольным коридорам, и морок остался позади. Геррсим так спешил, что его лапы чуть скользили на поворотах, скребя когтями по холодному полу. Треугольные тёмные коридоры станции, освещённые синим неоном, мелькали один за другим: хранилища смолы, сады, загоны для аберраций.

«Угроза коллективного характера. Отключаю внутренние телепорты на биоэтаже», – раздался холодный голос ИИ, затронув разум каждого на станции. Из интеркомов полилась псионическая волна.

Геррсим почувствовал голос Четвёртого – хирурга-хайонсута. Одного из расы Геррсимовых хозяев, наставников и прародителей.

«Геррсим, остановись и верни на место наше Чудо. Что бы ни стало причиной твоего помешательства, ты выступаешь против общего решения семьи… ИИ, я подтверждаю угрозу пятого уровня. Семья, Геррсим украл Чудо. Перехватите его у телепортов на биоэтаже».

Голос Четвёртого был холоден и безразличен как космос, но даже в псионических эманациях хайонсута читалась лёгкая паника. Величественный змей взволнован тем, что впервые за сотни лет кто-то совершил преступление. Украл надежду, которую хайонсут сам создал.

Создал и разбудил раньше срока. Говорил с тем, кому нельзя было пока себя осознавать. Не будь у Чуда разума, никто не сказал бы, что это неэтично. Это всё любопытство Четвёртого, оно всех погубит! Разве могут они воспитать нежного бога, держа его взаперти и подвергая экспериментам?

«Слушаюсь, господин», – отстранённо произнёс ИИ. – «Полномочия пятого уровня получены. Запас запросов для ИИ расширен до двадцати. Открываю односторонние телепорты, блокирую телепорты…»

Оказавшись у капсулы телепорта, Геррсим прижал шар к груди, выбил крепкой ногой нижнюю крышку капсулы, и та провалилась в бездну шахты сквозь техэтажи, отскакивая от стенок. Он крепче обнял шар и спрыгнул вниз, зацепившись одной рукой за техническую трубу. Обхватив её ещё и ногами, он заскользил в шахте потокового телепорта.

Трение обожгло ладонь и бёдра; мимо пролетали десятки метров технических подпалуб, ведя всё ниже и ниже. Геррсим проносился меж голубых огоньков, но даже отсюда он слышал, как дышали озоном самые тёмные углы. Как по кабелям и трубам текла энергия.

Геррсим работал с этой аппаратурой всю свою жизнь. Вотчина его знаний – механическая плоть, скелет станции и неровности её стальных костей. То, чем станция дышала, вся её анатомия. По каким венам текла её безжизненная кровь, куда нужно эту кровь направить и как остановить в случае нужды. Как и его прообраз, как и прообраз до него, Геррсим Третий продолжал поддерживать станцию, вечность ожидая, пока новое будущее придёт и станет лучше прошлого.

Но Геррсим знал, его раса получит вместо надежды ещё один удар, если они продолжат в том же духе, и на сей раз они уже не оправятся. Довольно существ, объявивших на них охоту. Они не могли больше позволить себе ещё злобных божеств.

Съехав до следующей капсулы телепорта, арасут вломился через её крышу, спрыгнув вниз. Стоило хоть кому-нибудь ею воспользоваться, пока Геррсим спускался, и всё, его бы расщепило на тысячи атомов, рассеянных в технических помещениях. Но тогда и Чудо погибло бы вместе с ним. Они бы этого не допустили.

Утирая тонкие жгутики-усы и по-прежнему прижимая шар к груди, Геррсим огляделся.

«Стоит ли мне активировать защитные турели, капитан?» – прозвучал голос ИИ.

«Ни в коем случае», – приказал строгий голос Первого, капитана станции. – «Любое воздействие может навредить Чуду. Что бы ни случилось, не подвергайте Чудо риску».

Треугольные коридоры нижней палубы. Холод здесь особенно ощутим, будто сам космос дышал сквозь толстые стены пирамиды станции, добираясь до самых костей.

Он не успевал. У ИИ было разблокировано множество запросов-команд, на которые появилось право. Если бы захотел, этот интеллект мог бы руководить почти одной тридцать второй частью станции одновременно. Активировать за раз двадцать турелей. Закрыть двадцать дверей.

«ИИ мог бы и взбунтоваться, почувствовав такой вкус власти», – с тревогой подумалось арасуту. Станция ему всё ещё была не безразлична, пусть для экипажа он и стал врагом.

Будь Геррсим один, его бы уже задержали. Но он не один, с ним Чудо. Двери стали отсекать его от спасения одна за другой, они захлопывались перед ним и за ним, стремясь поймать.

– Проклятье! – он на мгновенье опустил шар на палубу и приложил к настенной панели перчатку настройки.

Та вспыхнула электрическими разрядами, соединяясь с панелью. В голове у Геррсима сразу же всплыли различные конфигурации и схемы технической начинки. Перед его глазами раскрылось меню возможностей, ограниченных ближайшими отсеками. Он разблокировал уже закрытые двери, ведущие к отсеку с посадочными капсулами, подхватил шар и бросился бежать.

Двери позади него постепенно смыкались и вскоре раскрывались одна за другой, сквозь них приближался преследователь, и ИИ открывал тому проход. Геррсим вручную заблокировал последнюю ведущую к нему дверь, раскрыв себе весь коридор до эвакуационных капсул.

– Геррсим! Стой! – крикнул знакомый голос арасутки по ту сторону. Она ударила кулаком в дверь. – ИИ! Открой чёртову дверь, немедленно!

– ИИ! – крикнул Геррсим, снова переходя на бег и зная, что тот его слышал. – Чудо не должно быть в наших руках. И мы не имеем права им распоряжаться! Оно удел тех, земных богов, и это их дитя. Мы создали его, но Четвёртый его и пробудил! У этого ребёнка теперь есть разум! Мы не можем его использовать, ИИ! У нас нет на это права!

«Извини, Геррсим, но за тебя говорит помешательство. Остановись. Ты обсудишь с Семьёй свой необдуманный поступок. Мы вместе примем оптимальное решение. Ты подвергаешь амбицию Семьи риску…»

Ничего другого и не дождёшься от сплава тысячи душ. Они не поймут и до конца сохранят верность тем, кто обрёк их на спрессованное существование. Геррсим пытался не сбиться с дыхания.

– Геррсим! Оставь Чудо! Ты хоть понимаешь, что творишь?! – снова крикнула арасутка, но Геррсим убегал по коридору, а двери теперь захлопывались позади него, заглушая её голос. – Вернись! Вернись, Проснувшийся тебя увидь!

Всё это время шар спал, и Геррсим молился, чтобы сон Чуда не был потревожен. Чтобы она не узнала того, что здесь происходило. Если бы Чудо пробудилась, она могла бы прийти в гнев. Если так, то сначала погиб бы Геррсим, а за ним и вся станция.

А ещё Геррсим очень не хотел ей навредить и про себя молился всем силам Франгира, чтобы не выронить Шар из цепких лап.

Наконец отсек посадочных капсул. Дверь за ним захлопнулась. Он сразу приложил руку к панели; турели, призванные приказом ИИ в обход прямой команды экипажа, убрались в амбразуры. Включился свет. Он активировал предварительную подготовку капсул. Остановил вентиляцию. Теперь они не смогут вырубить его нервно-паралитическим газом. Заблокировал пси-установки.

– Геррс-с-сим.

Хайонсутский шипящий голос. Физический. Геррсим выхватил одноручный иглострел и сразу же направил в сторону одного из своих покровителей. Три выстрела навскидку; ему нужно было его напугать. Он не хотел вредить.

Высокая тёмно-синяя нага со змеиной головой с длинными усами-жгутиками возвышалась посреди отсека, приближаясь и волоча длинный хвост. Она закрылась руками, и иглы, воткнувшись в воздух, безвольно осыпались на пол.

Хайонсут Второй – начальник безопасности – уже был здесь. За ним, пригнувшись, следовали арасуты, облачённые в тактическое снаряжение. Геррсим поднял шар перед собой, укрывшись за ним. Он был уверен, что по Чуду они стрелять не станут.

«Остановись. Аккуратно положи Чудо на пол», – процедил в его разуме голос Второго, сдерживая за своим потусторонним спокойствием неизмеримый гнев. – «Ты предаёшь всю нашу Семью. Но мы ещё можем уладить дело миром».

Геррсим рванулся назад, тонкие синие иглы моментально пробили ему икры и колено, воткнувшись между костей. Нога с хирургической точностью была отключена. Геррсим почувствовал, как шар из его рук стали вытягивать телекинезом, и выстрелил в ответ столько, сколько смог, упав спиной на шлюз к одной из посадочных капсул.

Первый сконцентрировался на силовом поле. Одному из арасутов (наверное, Лейнарду) в грудь прилетела игла, войдя на пару сантиметров. Сердца Геррсима сжались. Знакомый арасут судорожно схватил ртом воздух, но не умер, его сразу же стабилизировала дроном вторая арасутка-оперативница, но стрелять по рукам Геррсима не решалась, ведь могла попасть в Чудо.

Геррсим выиграл несколько секунд, открыл шлюзовой люк посадочной капсулы и просто кинул Шар на холодное разложенное кресло, что силовым полем сразу же приковало его на месте, мягко и безопасно зафиксировав. Геррсим захлопнул люк, а после заслонил его своим телом и сразу отдал команду, приложив перчатку настройки к внешней панели.

Начался обратный отсчёт. 60, 59, 58…

ИИ попытался его прервать, но Геррсим, слившись с системой, оборвал ИИ. У арасута по сравнению с компиляцией тысяч душ, спрессованных в одну, всё равно было больше прав.

Хайонсут телекинетической хваткой моментально вжал Геррсима в стену, открывая для себя проход. Быстро перемещаясь, древний змей подполз к шлюзу и попытался его открыть руками, но тот не поддался. Команда со стороны не давала его разблокировать. Телекинез был бессилен.

30, 29, 28…

Геррсим сдавленно засмеялся, вжатый в холодную тёмно-синюю стену космической станции.

– Мы справились, Док, – Геррсим посмотрел наверх, в его лёгких не хватало воздуха, а в глазах стоял избыток слёз, стекающих на щёки. – Чудо… Чудо теперь будет у тех, кто там, внизу. Вы не сможете получить себе божественное дитя. Никому не должно принадлежать такое Чудо…, – он задёргал ногами, стуча по стене, в которую его вжимали. – Даже если мы отправимся за это в объятья Того Кто Проснулся… Даже если мы обретём покой в его агонии…

5, 4, 3…

– Бес-с-с-умец! – прошипел Первый и ударил в закрытую дверь. – С-саботаж! ИИ! Немедленное сканирование вс-сех подстанций! Кто ещё управляет дверьми? Найти предателя!

Посадочная капсула отстыковалась от станции и полетела прочь, стремительно разгоняясь. В ложном космическом иллюминаторе показалась сфера Моновиума – планета, полная земли, водоёмов и лесов. Место, где сверкал солнечный свет, согревая обитателей. Место, где дышалось вольно, а туманы ласкали кожу под белоснежным небом.

Геррсим видел Моновиум из космоса. Геррсим видел, какой он, через скрытых дронов и трансляции с человеческих камер. И арасут-техник точно знал, он был обречён никогда не увидеть это место воочию.

«Теперь, когда Чудо покинуло станцию, я скажу. Первый, саботаж – моих рук дело, – разлились из интеркома мысли Восьмого, хайонсута-техника. – И я, и мой протеже предстанем перед судом Семьи за предательство намерений и распоряжений большинства, если мне дадут право объясниться. Уверяю вас, братья, мои методы гуманны. По приземлении в Моновиуме Чудо будет подвергнуто риску, но не пострадает. И его отправка – вынужденная мера. Пробуждающий звонок для всех вас. Братья, сёстры, вы оказались ослеплены своими амбициями, и это происшествие может открыть вам глаза».

Хватка Второго ослабла. Геррсим съехал по стене вниз. Его подхватили два арасута и заковали в гравитационные наручники. В ногу сразу был вколот обезболивающий шприц-инъектор; острая боль от длинных игл, которую Геррсим терпел изо всех сил, отступила, позволив мыслить свободно. Он наконец разжал зубы. Арасуты быстро обрабатывали его раны.

Второй отошёл, закрыв руками длинную морду и проведя по ней, после чего повернулся к своим арасутам. Жгутики-усы зашевелились, передавая им телепатическое сообщение. После хайонсут перевёл взгляд змеиных глаз на Геррсима.

«Нет тех слов, что смогли бы описать отчаяние, на которое ты нас обрёк. Но знай, руками твоими, предатель, не решена наша судьба, как не решена была теми варварами внизу. Как не была решена богами. Мы вернём себе Чудо. И цивилизация хайонсутов вновь восстанет из небытия в своём прежнем цвете… Но ты этого уже не увидишь».

***

Тем временем одинокая посадочная капсула неслась на огромной скорости самым коротким маршрутом, оставляя позади чёрное, как бездна, пятно станции, невидимое на фоне космоса.

Эта пирамида оставалась мифом, несмотря на то, что по Моновиуму гуляли «доказательства» обратного. Космические снимки. Поломанные спутники. Исчезнувшие космонавты и показания многих очевидцев, что видели инопланетных лысых котов и синих змей. Увы, в мире лжи никто не верил правде. Образы этих инопланетян по всему межнету гуляли самые разные: от настоящих людей до серых разумных грибов. Так что даже общего имени у этих инопланетян не было, максимум «мифические существа».

Защитная капсула, в которую был заключён шар, управлялась автоматически. Координаты её посадки регулировались хитрой программой, выбирая наиболее подходящую траекторию и используя гравитационные двигатели для коррекции посадки.

Сквозь космос эта маленькая перевёрнутая пирамида летела быстро и мягко, словно сон, плывущий в астрале.

Чуду внутри было очень спокойно, она спала глубоким-глубоким стазисным сном, грезя в нём о тех далёких разговорах, что с ней проводили космические голоса. Чудо помнила, как они ласково её называли, как лелеяли надежду, что Чудо изменит всю известную им историю. Исправит множество ошибок, и чужих, и их… Разве что своих бы не исправляла, ибо они обещали, что сделают её совершенной. Неспособной на ошибки.

От возложенных обязанностей и надежд Чуду было очень не по себе, но осознать свою тревогу она ещё не могла. Её сознание ещё не до конца сформировалось, и вспышки ясности, которые оно мимолётно проявляло, даже не принадлежали её собственной душе. Они были лишь маленькой частью, отсоединившейся при огранке и улетевшей в далёкие пространства между мирами. Из-за этого каждое небольшое пробуждение забывалось, как и множество предыдущих, оставляя после себя лишь смутные ощущения.

Пирамида посадочной капсулы медленно развернула щиты в обтекаемую округлую форму, чтобы уменьшить трение о туманную атмосферу. Каждая чёрная наружная пластина изогнулась, словно чешуя, подстраиваясь под встречный напор.

В верхних слоях атмосферы по капсуле ударила молния, окрасив её электрическим ореолом, но капсула этого даже не заметила. Её материал был лучше и прочнее всего, что увидел Франгир за долгие тысячелетия.

Пройдя сквозь плотный туман атмосферы, капсула летела всё дальше и дальше, набирая скорость вопреки стараниям программы управления. В ночном небе сторонний наблюдатель мог бы заметить лишь маленькую падающую звезду, вспыхнувшую и сразу же погасшую.

Шарик, отражавший свет планеты и наивно названный Солнцем, по аналогии со светилами иных миров, находился по другую сторону, закручивая сияющие туманы вокруг себя и создавая иллюзию собственного свечения. В этой же части мира стояла ночь.

Магическая защита шара, предчувствуя скорую посадку, активировалась аж с самой орбиты планеты. Шар засиял магической энергией. Плетение охватило его синими ниточками магии и замедлило падение, натягиваясь и раскаляясь до такой степени, что все, кто в том округе ещё не спали, увидели, как в небе сформировалась крайне необычная сияющая голубая полоса, чем-то похожая на перевёрнутую «ёлочку».

Нужно отметить, что это было чудесное, необыкновенное зрелище, озарившее верхушки елей и кроны сосен лёгким голубоватым оттенком.

«Ёлочка» растягивалась всё длиннее и длиннее, и вот уже обратилась в огромный сияющий столп, состоящий из множества магических нитей, пока вдруг не завершилась, скрывшись за горами в глухих центральных лесах.

Из разумных это явление лучше всех рассмотрел одинокий учёный-теург, живущий на большой исследовательской станции, названной «Марион-9».

Той ночью утомлённый отчётами учёный по имени Эхо Соласт Лье Бьяно спал, трижды обернувшись одеялом. Фиолетовые отростки головных щупалец распластались на подушке вместе с чёрными волосами, его лицевая мембрана слегка вздрагивала, ощетиниваясь крошечными чешуйками под каждым порывом сквозняка.

Его острые ребристые уши дёрнулись, когда до них донёсся необычный звук, будто кто-то рвал наэлектризованную бумагу и раз за разом обрывал разряды посреди их грохотания, чтобы запустить их вновь.

Наверное, именно с таким звуком и рвётся материя реальности.

Соласт только успел дёрнуться, внезапно проснувшись, надел очки, свалил будильник с тумбочки, а себя с кровати вместе с одеялом, когда на всю округу раздалось устрашающее громыхание, от которого даже горшок с цветком на подоконнике подпрыгнул и лишь чудом устоял.

Окна моментально покрылись инеем, будто на них подышал дух мороза. Аппаратура внизу засекла аномальную активность в регионе, сначала третий, потом пятый, а после и шестой уровень активности. Затем аппаратура перегорела, и система окончательно заглохла вместе с основным генератором.

Соласт, ещё не собравшись с мыслями, выбежал на балкон станции, защищаясь от ночного ветра одеялом. Тем не менее, он не ожидал, что даже его брови и волосы на макушке мгновенно покроются изморозью.

Щурясь и не веря своим глазам, он вглядывался в новую небесную аномалию. Перевёрнутая «ёлочка», оставленная неизвестным небесным телом, была похожа на удивительный сияющий рисунок, как след от самолёта. Оставивший её объект приземлился, кажется, всего в нескольких километрах от станции, а единственное свидетельство этому сейчас таяло на глазах, расплываясь в небе, словно полярное сияние иных миров. Соласт знал точно: нет никакой возможности это запечатлеть. Никем ранее подобные события не были зарегистрированы, и ему сейчас стоило либо бежать за камерой, либо, следуя протоколу, прятаться. Однако Соласт не мог пошевелиться; ему казалось, что он наблюдал поистине чудесное…

Глядя на «ёлочку», учёный оценивал её размеры и вдруг, поняв масштаб явления, почувствовал себя совсем крохотным, а мир вокруг – настолько огромным, что ему вдруг стало страшно. Стоило ему вообразить чуть больший масштаб происшествия, до кружащих вокруг лун и где-то висящего солнца, как гравитация обязательно исчезнет, и он сам рухнет в бесконечный чёрный космос, в котором уже никто не услышит его криков.

Голова закружилась, он отступил, моргнул… И магический след на небе пропал, оставив после себя лишь ощущение чудесного, иней на всей округе и ползущие по земле туманы. Неестественно сизые, они казались молоком, которое кто-то пролил в озеро, а двигались они почти хищно, бродя меж высоких сосен и колючих елей.

Туманы – первый знак аномальной зоны, глашатаи самой королевы всех ворон, что клеймили свои территории. Как вражеские штандарты, они появлялись на каждом холме и в каждой низине, заливая собой леса, поля и реки. Здесь уже опасно, и чем дольше, тем опаснее.

Соласт собрался с силами и пошёл вниз выключать аварийные огни, восстанавливать питание и приниматься за работу. Сданный вечером отчёт внезапно «вспыхнул» новыми подробностями.

В ночном небе, разбуженные внезапным космическим приветом, испуганно щебеча, летали птицы. Иногда сбитые с толку, они врезались в раскидистые сосновые кроны, путаясь в ветвях. Под станцией одна из возникших гравитационных аномалий подкинула в воздух припаркованную легковую машину, повернула её носом к земле, остановила, разрезала на две аккуратные части, а заднюю с багажником телепортировала прямо на плоскую крышу станции, оставив её там, словно красный монолит с двумя колёсами кверху.

Чудо замечено было не только Соластом. Мерцающие олени и костяные волки, утко-медведи и туманные лоси, а также куда более привычные и распространённые животные – все оказались свидетелями.

Вздрогнув, из дупла раскидистой лиственницы выбралась сверкающая пикси, оглядывая изменившийся мир большими любопытными глазами, и начала звонко причитать, что наверное пропустила самое-самое интересное событие всей её бесконечной жизни. Впрочем, уже через секунду она отвлеклась на пролетающего мимо ночного бражника, напрочь позабыла все свои несчастья и устремилась за ним, притворяясь ради своего развлечения, что тот сможет рассказать все свежие новости, а не быть просто большим напуганным насекомым.

Далеко у 76-го шоссе в округе Меллон проснулся мужчина в припаркованном у обочины автомобиле. Он завертел головой, вылез наружу, прихватив с собой перцовый спрей, и поднял кепку, будто это помогло бы ему лучше разглядеть источник далёкого грохота, потрясшего окружной лес.

В его машине сразу после этого внезапно включилось радио и захрипело потусторонними голосами, не на шутку его перепугав. Однако мужчина взял себя в руки: в Моновиуме, в отличие от многих других миров огромной вселенной Франгира, к таким странностям быстро привыкал даже чужеземец.

Вдоль пустующей автострады, переваливаясь с одной бесформенной лапы на другую, брела автозаправка. На длинных кабелях она тащила за собой две сегментированные цистерны на колёсах, полные топлива разных сортов. Её стальная вывеска «Баржа» раскрылась, став тремя бесформенными глазами. Баржа взглянула на «ёлочку» в небе, а после её глаза закрылись вновь. Мимик продолжала свой медленный путь до нового места, где её владелец сможет нажиться на продаже товаров, а она получит себе двух коров в пропитание.

Владелец же – прижимистый дворф, чуть подскакивавший в койке при каждом шаге своего дома – так и не проснулся, а лишь перевалился на другой бок. Живой резиновый кабель заправки чуть повернул его, дабы он не свалился, и заботливо прикрыл одеялом.

Через некоторое время далеко-далеко на западе от округа Меллон на почту верховного смотрящего «Вороньего Дозора» придёт письмо, где один очень обескураженный учёный-наблюдатель подтвердит предсказание, сделанное за месяц до происшедших событий. Он расскажет о новой архианомальной зоне, что сформировалась прямо вокруг его станции, о загадочном явлении… А потом сообщение исчезнет из сети, будто его схватили цепкие вороньи когти и унесли прочь.

Впрочем, отчёт Соласта недолго будет потерянным. Однажды и «Вороний Дозор», и «Моновианский Исследовательский Научный Центр», и даже все четыре правительства из объединения «Щита» – все они узнают, что в округе Меллон произошло такое странное событие.

Узнают. Сразу же соберутся и отправятся первыми огораживать территорию лишь для того, чтобы столкнуться друг с другом.

Впрочем, ночь пока застыла в своём спокойствии. Мягко мерцали далёкие звёзды. Ночной прохладный ветер уносил дым от сигареты в одиноком панельном доме. Заставлял шелестеть кроны деревьев и раскачивал длинные электрические провода, висевшие над городами, словно паутина.

Но на рассвете вороньим карканьем день заявит о своей необычности. Вороны – все до единой – вспорхнут, стянувшись в стаи над городами, словно по чьему-то приказу, и беспорядочным роем закроют небо, во всеуслышание объявляя о возвращении на землю украденной дочери Госпожи Туманов.

Глава 2, "Воронье обещание"

В этой главе мы вернёмся назад во времени, чтобы познакомиться с Соластом. Затем обратимся к настоящему, где Соласт, посчитав, что остался один, внезапно обнаружит новых нежданных друзей.

– Соласт Эхо Лье Бьяно?

Соласт вздрогнул, поведя ребристым острым ухом и поправил на носу очки, одна линза в которых была магическим фиолетовым стеклом. Он повернул голову к белому регистрационному окошку; там сидела сухая женщина с вытянутым как у крысы лицом, и презрительно щурила глазки, вглядываясь в пластиковое удостоверение в длинных пальцах.

“Поразительно, что люди являются одной из самых генетически расположенных к мутациям рас. Например, у людей в далёкой Гекутии в венах течёт огонь или растут ледяные волосы. Являлись ли черты этой женщины плодом такой же мутации, полученной от низшего грызуна?”

Женщина пощёлкала тонкими пальцами и чуть приподняла голову, отчего её подбородок остался позади, подчеркнув выступающую верхнюю часть челюсти. Соласту даже показалось, что два её передних зуба чуть выступали, хотя это было не больше чем иллюзией; торчал абсолютно каждый зуб, не больше и не меньше остальных.

“Поразительно. Воистину поразительно, насколько интересные образы могут прослеживаться в обычнейшем человеческом теле».

– Я спрашиваю вас, вы – Соласт Эхо Лье Бьяно? Прекратите витать в облаках, юноша.

– Н-нет, в смысле, да, – Соласт, выдернутый из размышлений, помотал головой. – В с-смысле, я Соласт, а в облаках перес-стать витать не перестану. Вы очень интересная.

– Чем же я вдруг интересна? – смутилась женщина, и кажется, даже покраснела. Такой отстранённый комплимент от молодого учёного наверняка расценен ею как что-то хорошее, но Соласт понимал, что поделись с ней своим наблюдением, наверняка обидел бы.

– Да т-так, – он чуть запнулся, снял очки и стал их протирать. – Пожалуйста, лучше рас-скажите, что там с удостоверением. Я могу быть допущен?

– Вы ведь пришли от института, верно? На собеседование на позицию наблюдателя, так?

– Всё т-так, – Соласт, отрывисто и чуть нервно кивая, надел очки. Он очень волновался, хотя запинаться о свою собственную речь вовсе не было причиной его волнения.

Человеческая женщина-крыса вернула удостоверение и закопалась в компьютер, а после в некоторые бумаги. Она склеила их в одну стопку и просунула Соласту через окошко.

– Пройдите, пожалуйста, в 116-ю аудиторию, это на первом этаже, налево, – указала женщина. – Вы увидите очередь. Заходите, когда увидите зелёный свет.

Соласт забрал документы, своё удостоверение и двинулся в указанном направлении. Если честно, ему очень не нравились люди на офисных или научных должностях, хотя ему ещё сильнее не хотелось показаться грубым, если бы он это высказал. Его предвзятое мнение строилось исключительно на наблюдениях: что скаделы, что морские эльфы подходили на такие должности особенно хорошо, но люди? Люди склонны ошибаться, съедаться рутиной, угнетаться, а после грубить или задавать совершенно ненужные вопросы. С расами более порядочными, более утончёнными, такого никогда не случалось; они были дисциплинированные, понимающие и в целом отлично заточены под работу с информацией.

По его мнению, люди в целом не были ни на что особенно годны, кроме размножения. Длительность их жизни вместе с плодовитостью пугала наверное каждого нечеловека во Франгире.

Вороний Дозор – организация, в которую пришёл устраиваться Соласт, когда-то была довольно влиятельной, но сейчас осталась лишь тенью былой себя. Существовавшая ещё во времена первых поселенцев, где каждый уважающий себя король или князь держал при себе хотя бы одного прорицателя этого многоуважаемого ордена, а теперь Вороний Дозор далеко не в каждом городе мог позволить своё представительство. Для того чтобы их найти, Соласту пришлось приехать аж в соседний город.

Одно из самых крупных зданий ордена, что находилось в городе с временным размещением правительства, выглядело плачевно. Оно напоминало очередной переделанный институт почти на отшибе: деревянные двери, зелёные туалеты с перекрашенными белым деревянными окнами, за которыми виднелись серые панельки временных блочных домов.

Чёрно-сиреневый линолеум на полу был единственным цветом этой некогда могущественной организации, а герб в виде вороньего черепа с перевязанными глазницами в обрамлении из перьев висел исключительно над главным входом, будто его собирались оттуда снять в ближайшее время. Если бы не герб, это было бы просто типовое здание, одно из многочисленных в Моновиуме.

А ведь Соласт помнил по истории, какие раньше строили замки-монастыри этого ордена, многие из которых уже превратились в руины. Мрачные и величественные, они высокими башнями возвышались над селениями. На крепких стенах сияли древние зачарованные кристаллы, отгоняющие туманы. Их жрецы вселяли ужас в непосвящённых кметов и восхищение в их магических коллег; они чтились как жрецы самой Госпожи Туманов, матери Двенадцати ужасных Муз.

Когда в княжьих покоях появлялись представители ордена, двери драматично распахивались, и ручные вороны-фамильяры влетали в широкие залы, сразу же мрачно и таинственно прячась под потолком. И никто не осмеливался выгнать заклинателей; тогда каждый, даже самый уверенный в себе правитель обязательно выслушивал то, что хотели сказать эти всевидящие слепцы…

Впрочем, Соласт верил в высшую цель Вороньего Дозора. Их долг – предсказание несчастий, а затем их предотвращение – был очень важен для обманчивого и переменчивого Моновиума.

Пусть Соласт никогда не стал бы одним из них, он всё равно хотел помочь из волонтёрских побуждений. После, пополнив своё досье, Соласт хотел бы податься на государственный грант; если бы правительство стран Щита одобрило изучение его теории, то Соласт точно доказал бы, что аномальные зоны не просто живые, но и действуют каждая по собственной логике и умозаключениям.

Более того, волонтёрство наблюдателем в Вороньем Дозоре не просто могло хорошо сказаться на досье, оно предоставило бы легальный полевой опыт работы с зонами туманов. Это позволит Соласту начать работать с МНИЦ – куда более влиятельной научной организацией, ставящей в приоритет изучение и адаптацию аномалий для разумных.

Очередь оказалась почти исключительно из людей. Молодые студенты и студентки, а иногда даже старушки, которым захотелось более щедрой зарплаты, чем у консьержа. Иногда можно было заметить альвов – эту расу ещё по незнанию называли “полуэльфами”, хотя до появления людей именно альвы были самой широко распространённой расой. В очереди Соласт нашёл дварфа – сурового представителя широких семейных кланов, низкого роста и с крайне обильной растительностью, а также, внезапно, инферлинга, вероятно из самой далёкой Десейры. Инферлинг был с голубоватым оттенком кожи, с завитыми рогами, горящими инфернальными глазами и длинным толстым хвостом.

К небольшому облегчению, Соласт также заметил собрата по расе – скадела.

Скаделы – слабо распространенные коренные жители Моновиума, живущие вплоть до двухсот лет. Чем-то они напоминали инопланетных людожаб с щупальцами на голове, острыми ушами и полностью чёрными глазами, в которых мерцали люминесценты, похожие на звёзды. Кожа скадела уникальна – фиолетовая, она сегментировалась на несколько сложных слоёв, верхний из которых походил на ворсовые чешуйки, а основной на слегка влажную мембрану. Они без проблем адаптировались к внезапным экстремальным внешним условиям.

Считалось, что скаделы произошли одновременно от Таймо (богини времени и порядка) и Госпожи Туманов (богини обмана, что покровительствовала Моновиуму). Но учитывая последние теологические исследования, происхождение скаделов вернулось в неопределённую категорию.

Один за другим разумные из очереди исчезали в кабинете, а потом выходили из него. В основном, либо ругаясь, либо опечалившись, либо не испытывая никаких эмоций. Лишь некоторые из них исчезали насовсем, а лампочка над кабинетом вновь загоралась зелёным – те разумные, вероятно, выходили через другой вход, принятые на работу.

Наконец и до Соласта дошла очередь.

В обширной аудитории было прохладно. Стоял лиловийный лакированный стол; это дерево обладало лёгким бирюзовым оттенком и притягивало внимание к предметам, что лежали на нём: бессмысленным листам бумаги, ручкам, степлерам, а также паре магических кристаллов. Соласт посчитал, что организаторы очень неверно использовали этот педагогический предмет мебели, обладавший низшими магическими функциями.

За столом сидели три монаха.

Монахи были облачены в чёрные одежды с вороньими воротниками, украшенными традиционными амулетами из вороньих костей, несущих в себе особенную прорицающую магию. Глаза каждого были прикрыты руническими повязками. Каждому из них при посвящении пришлось навсегда отказаться от зрения.

Тем не менее, водя пальцами в когтистых перчатках по удостоверениям и документам, они очень быстро считывали информацию, что принёс им Соласт.

«Наш мир – место удивительное. Сам Франгир удивительный. Во многих народах считалось, что травмы или смерть – это конечная форма существования организма, но со временем всё чаще разумные стали избегать одних и преобразовывать другую в нечто более искусное. Как знать, быть может те, кого я назвал бы слепцами, на самом деле видят намного больше моего и не упустят тех мелочей, что не замечу я».

– Вижу я много лет опыта, считанного из книг. Много строк изучено тобой… Неужто хочешь делом подкрепить свои эфемерные знания? – спросил центральный монах.

– Да, в-видящие. Хочу, – согласился Соласт. – Я слышал, что вы направите смотрящих смотреть за аномалиями, а м-мне…, – он вдохнул поглубже, – хотелось бы опыта иметь… поболее, чем сейчас.

– Братия, – обратился монах после долгого изучения документов, – вижу я, как мы берём этого слугу науки на один из постов наших, куда определят его судьбы нити.

– Видит ли взор твой, брат, узреет ли он то, что ищет старший ворон? – спросил его один из монахов, но тот покачал головой.

– То мне неведомо, ибо сокрыто за туманом, – качал монах головой. – Как и судьба твоя, слуга науки, неведома мне. Вижу я, что ты с аномалиями знаком, смотрел за безопасными порождениями их сквозь толстое стекло. Но поможет ли это тебе выжить, мне это неизвестно… Мне кажется, готов ты к последствиям. Но считаешь ли и ты так же?

– Общаться с Госп-пожой, значит подвергать себя риску, – проговорил Соласт, унимая волнение в руках.

«Общаться с Госпожой». Как возвышенно прозвучало обычное нахождение у аномальной зоны. Госпожа Туманов или Мать Воронов – божество Моновиума, таинственное и обманчивое – всегда несла с собой опасность. Любой искатель “сувениров”, учёный, пытающийся познать мир, или просто солдат, что охранял периметр опасных мест, должен отдавать себе отчёт, его работа – одна из самых рискованных в мире. Статистически с разумными этих профессий могло произойти больше всего аномальных несчастий.

– В таком случае, добро пожаловать в Дозор. Да будет судьба к вам милостива.

А дальше распределение, брифинг. Соласту, как оцененному специалисту, был выделен “спящий” участок в округе Меллон, в транзитном секторе на протяжении многих километров, где вдоль длинных одиноких дорог лишь маленькие спящие деревеньки, да небольшие городки у великой реки, протекающей на юге.

Округ Меллон – место дикое, и дни его славы остались далеко в незапамятных временах. Если там кто и жил, то этого «кого-то» нельзя было даже на картах отметить, такая уж это была редкость. Если с Соластом что-то случится, то никто долго не придёт на помощь.

Он будет наедине с дикостью. И будучи душой смел, Соласт был к этому готов.

***

Тот, кто в студенческие годы заставил даже самых злостных преподавателей подписаться в рекомендациях на синее научное удостоверение, препятствий не боится.

Соласт же был тем, кто сделал так дважды.

Ему не впервой было за ночь посвящать себя исключительно скорописанию, выдавая сто пятьдесят процентов нужной работы. Он целился даже не в мишень. Он собирался пробить её насквозь и поразить ту, что стояла в запасе, в пятидесяти ярдах дальше.

Соласта не испугала поездка в округ Меллон, где ближайшее поселение находилось в семидесяти километрах, а ближайший город так вообще в двухстах. Добираясь, он спал в машине и не убоялся, когда к нему средь ночи постучалась неведомая лесная трёхметровая тварь с длинными руками и с огромным зубастым оленьим черепом на голове, сделанным, словно маска-шлем (хотя убояться стоило; всё-таки встреча с лешим – зрелище редкое и довольно тревожное, а для Моновиума так и вообще неслыханное).

Соласта не испугала перспектива провести в этой глуши целых три месяца в абсолютном одиночестве. Вороний Дозор, учитывая свои скудные средства и туманные предсказания, отправил множество наблюдателей в самые разные точки континента, а денег даже на напарника и его содержание у них не хватило, но Соласт выразил готовность побыть в обществе только длинноволновой рации да межнет-сети.

Соласта не испугало, под какой крышей он проведёт это время. Построенная около восьмидесяти лет назад наблюдательная станция была рассчитана на содержание двадцати четырёх человек в исследовательской группе. Это была бетонная трёхэтажная холодная крепость, огороженная двух с половиной метровым забором из бетона.

Внутри несколько просторных комнат; два вместительных гаража, в ближнем из которых заела из-за дождя дверь, а в другом под потолком поселились осы. Несколько общих комнат с двухъярусными кроватями и старыми матрасами, в одном из которых Соласт обнаружил семью опоссумов. Остальное по мелочи.

Гнездо для группы учёных, ставшее пристанищем для одинокой души, казалось чужим. В тёмных углах поджидали секреты, которые лучше не раскрывать; добра это не принесёт. «Гнездо» требовало заботы, которую руки одиночки были не в состоянии исполнить, но Соласт всё равно делал всё что мог: убирал, выводил плесень, смазывал петли, самостоятельно чинил проводку.

На протяжении всего своего проживания тут и наблюдения за местностью он занимался уборкой в качестве развлечения; боролся с осами (и химическим путём их выгнал!), устроил вольер для опоссумов вместо одного из гаражей. Отбелил стены, вычистил полы и соскоблил копоть от костров прошлых постояльцев.

Кое-что он решил просто не трогать; например, под крышей находилось воронье гнездо и много-много мусора. Соласт, будучи не суеверным, но осторожным, решил никогда не лазать на крышу, даже если она начнёт протекать. Потревожить ворону или принести ей неудобства в Моновиуме – очень плохая идея.

Нужно ещё отметить обязанности Соласта, ведь именно от их исполнения зависело снабжение, которое мог ему обеспечить Вороний Дозор. Конечно, они ему присылали запасы консервированной еды и предметы первой необходимости, но в зависимости от своей эффективности, Соласту повышали его снабжение, что облегчало бытие.

Каждый день Соласт должен был предоставлять отчёт о ситуации в регионе. Для этого он использовал широкую сеть охотничьих камер, перезаряжать и чинить которые также входило в его обязанности.

Вместе с этим ему нужно было поддерживать в исправности термальные энергогенераторы и их подстанции, питающие всю технику в округе от подземных аномалий (от “огненных карманов”, как называли их Искатели). И что куда важнее, сканирующие станции – небольшие здания, в которых записывались самые разные параметры: сейсмическая активность, электромагнитная, радиационная, межмирная и многие другие.

Конечно, установки могли показывать приблизительно похожие результаты, но Моновиум такое место, что две из трёх станций могли бы показывать одинаковые ложные результаты, а одна – исключительно правдивые. Отыскать истину в нескольких слоях лжи оказывалось очень непросто, но Соласт справлялся и с этой задачей лучше многих своих коллег.

Единственное, что было ужасным – станции не были надёжными. Чинить их было сложно, их автоматическая защита против зверей и мистических существ иногда могла ополчиться и на учёного, а самое главное, они находились снаружи, и порой их приходилось идти чинить уже в ночь, чтобы доделать отчёт вовремя. А Соласт куда легче испугается совы и ночной странности, чем смиренно опоздает с отчётом.

Нельзя сказать, что в эти два месяца всё шло спокойно. Моновиум всё же и над Соластом пару раз фирменно “подшутил”, создав пару ситуаций, подборки с которыми так веселят и щекочут нервы иномирцам, в жизни которых не хватает мистики.

Например, однажды связь с одной из камер прервалась, и когда Соласт отправился к дереву для обследования ситуации, он её не обнаружил. Посчитал, что что-то её украло. Вернувшись назад, он обнаружил на своём компьютере, что камера вновь была подсоединена и работала; она смотрела прямо на противоположную ель, изрезанную неким ребристым клинком и истекающую смолой. Внизу навалом лежали свежесрубленные еловые лапы. Местоположение камеры тоже изменилось, передвинулось ближе к наблюдательной станции почти на километр.

Кто? Зачем? Почему? До сих пор оставалось без ответа.

Гадать, кто или что могло так подшутить, можно долго, но Соласт списал это на невидимых лесных духов, которые, вполне вероятно, были раздосадованы деятельностью учёного. Он постарался их успокоить природным подношением: заказал фрукты, зелень, мясо в корзине из лоз, и ритуально оставил в лесу этот дар. Вроде бы помогло.

Он никогда не придавал особенного значения автомату с газированными напитками, что стоял в кафетерии. Однако одним утром, случайно туда заглянув, он, сам того не зная, впустил тревожно заевшую мысль; ему показалось, что автомат всегда был синим, а теперь внезапно стал оранжевым. Учитывая, что он никогда раньше не обращал на него внимания и никогда им не пользовался, то, что он сейчас о нём вспомнил, сильно его удивило и завладело всеми его мыслями. Соласту хотелось удостовериться точно, не является ли это новой аномалией.

Соласт побоялся, что стоит ему повести себя предсказуемо, так непременно случится беда, потому он и не собирался использовать автомат по назначению. Вместо этого Соласт решил разобрать торговый автомат и очень удивился находкам.

Внутри автомата лежал пластиковый анатомический скелет эльфа, к черепу которого была приклеена записка: “Найти скелет – это редКОСТЬ” с нарисованной улыбкой. Внутренности автомата, тем не менее, отсутствовали вместе с газировкой.

Эхо Соласт немного успокоился, поняв, что автомат стал объектом насмешек, по всей видимости, либо обслуживающего персонала (зная, что один из них должен заглянуть внутрь, но почему-то этого не сделал), либо предыдущего исследовательского состава, либо вообще туристов-взломщиков, проблем от которых и без того осталось немало.

Однако факт наличия автомата заставил Соласта надолго задуматься о своём ментальном здоровье; несмотря на то, что его скадельский разум всегда был остёр и постоянно затачивался, даже клинок его рассудка мог заржаветь от такого долгого одиночества.

Можно было бы рассказать ещё многое: о том, как за ним наблюдали олени, о том, как он обнаружил закопанные залежи абсолютно пустых пластиковых бочек на пустыре, о том, как ему мерещился “ночной гость”, наблюдавший за ним во сне, и о многом другом, но это, пожалуй, как-нибудь в другой раз.

Факт лишь в том, что такие мистические происшествия были в духе спящих аномальных зон и редко проявляли себя явно, скорее оставляли возможность на иную интерпретацию. Случайность и воображение – вот что настоящая мистика, как правило.

Через “межнет” (сеть, распространявшую информацию через межмирье – изнанку мира, куда впервые попадали души умерших и старые воспоминания, прежде чем вытягивались в иные планы существования) Соласт общался с другими исследователями и делился своими находками. Такое общение хоть и не могло заменить реального и ограничивалось лишь сообщениями на общем форуме, но всё равно было хорошим времяпрепровождением, возвращавшим ощущение какого-никакого социума.

У его коллег тоже были свои приключения. Кое-кому даже хотелось позавидовать; один наблюдатель рассказывал, как каждый понедельник находил у себя под дверью небольшую корзину со спелыми банаринами (сферический плод, дольки которого по вкусу напоминали клубничный банан, а на ощупь вареное яйцо).

Наблюдатель-получатель предположил, что такие гостинцы ему оставляли местные из деревни, где такие плоды выращивались, но странно было то, что выяснить личность дарителя так и не удалось, как и поймать его на камерах.

А кому-то завидовать вообще не хотелось; у одного из наблюдателей, молодого девятнадцатилетнего парня по имени Лек, постоянно происходило что-то совсем жуткое. Но самое ужасное, реакцией на его злоключения были лишь насмешки.

Например, предыдущие смотрители оставили Леку множество пластиковых манекенов, которые он начал находить в разных местах (будто они сами передвигались, прятались в железных шкафчиках и застывали в душевой кабинке, будто мылись). Остальные смеялись, что так очевидно Моновиум вряд ли стал бы шутить над людьми, и молодой парень, скорее всего, желая выделиться – сам двигал манекены, а затем их фотографировал.

Однажды Лек рассказал, как в лесу встретил призрака давно умершего смотрителя заповедника, одетого в древние егерские одежды, который пригласил его разделить с ним солёный хлеб и крепкий чай (при попытке сфотографировать призрак разозлился и чуть не убил молодого из ружья, что конечно, остальные тоже посчитали перебором). Сами фотографии пострадали и потому снова никаких доказательств народ с форума не получил.

Зато что точно было странно: в подвале у станции Лека находилась большая и мрачная крематорная печь, в которой могла бы и корова поместиться при большом желании. Зачем этот мастодонт был оставлен тут строителями, оставалось большой загадкой. Всё в этой махине ужасно скрипело, скрежетало и немного ужасало, её мрачная аура передавалась даже сквозь камеру.

Но в основном за Леком была репутация мальчика, что кричал о костоволках. Молодой человек рассказывал также о том, что видел у себя в парке корабли пришельцев из космоса в виде классических перевёрнутых пирамид чёрного цвета, вокруг которых вся аппаратура отключалась (но в отчётах со станций почему-то всё было в порядке, без эксцессов).

Он также рассказывал, что там были высокие бледные гуманоидные создания, чем-то напоминавшие крупных кошек. И что с одним таким лысым каттусталом (так называли сильенсурских антропоморфных из семейства кошачьих) Лек общался даже самостоятельно, правда, через почту. Но тот сказал, что Леку всё равно никто не поверит, и информацию, откуда он прибыл, разглашать не будет, но поделился, что экс-президент Меллорны (а именно эльф Фридеро Ле Лакьён, чьё имя можно спокойно забыть) – одного из государств Щита, на самом деле их бывший агент под прикрытием. Также космический кот добавил, что Лек может делать что хочет с этой информацией, после чего все сообщения удалились даже из логов, словно их никогда и не было, а пирамид в воздухе Лек больше не видел.

Чего и следовало ожидать, молодого парня подняли на смех и начали рассказывать, как видели космических крокодилов, а потом присылали криво сделанные в фоторедакторе фотографии в качестве пруфов, а также рассказывали “секретные данные” одни других живописнее.

Многие списывали большинство своих происшествий на проделки фей. Моновиум доступен для них. И самые хитрые из них обожали подшучивать над его жителями. Вполне вероятно, что пластиковый скелет в торговом автомате Соласта (которого Соласт назвал Петрушкой Вечным через пару дней соседства) как раз мог быть проделкой их шутливых рук.

Соласт от насмешек воздерживался и Лека никогда не осуждал; молодым людям свойственно привлекать к себе внимание, дабы почувствовать собственную важность, которой им не хватало, учитывая отсутствие у них уверенности, умений, знаний и всего остального, что делало разумного важным.

Впрочем, именно Соласту удалось заметить нечто действительно из ряда вон выходящее. Синюю «ёлочку» – след от упавшей на землю звезды, и всё то, что последовало сразу за этим.

***

Вернёмся в настоящее время. Ночь. Чудо прибыло на землю Моновиума, а Соласт только-только об этом узнал.

Эхо Соласт Лье Бьяно смотрел на след в небе, пока тот не стал таять, а он сам не стал переминаться с ноги на ногу от холоднющего природного воздуха, что продолжал стремительно охлаждаться по неизвестным причинам, замораживая даже стёкла его очков.

Первым делом Соласт отправился вниз; ещё в трусах, длиннорукавной футболке, завёрнутый в одеяло и стряхивающий с волос-щупалец иней. О происшедшем нужно было доложить, и единственное, что его огорчало, что он не удосужился сфотографировать само явление, зато он смог сделать для отчёта фотографии замороженных окон и сизых густых туманов, что расползались всё шире. Этих явлений уже достаточно, чтобы обратить на это внимание, а его самого эвакуировать из места, в котором скоро станет совсем опасно.

Стоило Соласту отправить сообщение, как внезапно электричество отключилось. Системный блок компьютера загудел, разгоняясь, и Соласт только успел выдернуть из него шнур; что произошло бы, если бы скадел-учёный этого не сделал, неизвестно. Вероятно, компьютер взорвался бы.

Оказалось, что межмировой маяковый коннектор – устройство, что позволяло безопасно выходить в межнет – полностью вышло из строя. Связь с межмировым маяком прервалась. Это значило, что любое действие в межнете скорее всего привлечёт внимание технодемонов, призраков и прочих неприятных существ, обитавших в тёмных закоулках сети и теперь способных разглядеть скадела.

Соласт не знал, успел ли он отправить сообщение, но знал точно: в худшем случае ему потребуется немедленная эвакуация, а в лучшем, как минимум, бригада специалистов-ремонтников, возможно, с охотниками за привидениями.

Каждый разумный знает: оставаться в зоне, где тебя может превратить в кровавую паутину, пока ты спишь – очень опасно. Этого не знали только люди, выросшие на северо-западе, в странах Молота. Там упёртые самоубийцы веками не покидали своих домов, даже если вся округа заполнялась искажениями.

В генераторной появилась аномалия: по тёмному подвалу разлился страшный жар от твёрдого кварцевого столба, проросшего из-под земли сквозь пол и вонзившегося в потолок, заставив его чуть потрескаться.

Соласт не решился туда входить и чинить. Вместо этого он вернулся к компьютеру и быстро его пересобрал; используя свои знания и старые запчасти, он подсоединил резервную свинцовую батарею от ручного пылесоса и так, хоть и ненадолго, смог выйти в межнет.

Его предыдущее сообщение было удалено. Он послал сигнал о помощи; чем короче, тем лучше. Стоило ему отправить сообщение, как монитор компьютера сразу закрыли помехи; сначала битыми линиями, а после полноценным перекосом.

По ту сторону из помех вырисовался широко открытый глаз без век и ресниц, что посмотрел скаделу прямо в душу. Неразборчивый скрежечущий шум раздался из динамиков, чем-то отдалённо напоминавший разумную речь, но такую, от которой уши заливало кровью. Соласт сразу же свалил компьютер со стола, поднял системный блок и разбил его о монитор, надеясь, что это не даст вырваться призраку.

После чего Соласт ушёл наверх в жилые комнаты, прочь от компьютерной, в которой вероятно могли оказаться теперь пара могущественных потерянных и очень злых призраков, что могли бы его если не убить, то оглушить до конца дней.

Наверху он наконец полноценно переоделся: термобельё, рабочие штаны, куртка поверх свитера – самое прочное, что было из нательной одежды. После Соласт облачился в общий костюм химической защиты – эдакий жёлтый комбинезон с шевронами Вороньего Дозора, с дополнительным капюшоном и вырезом под противогаз, на случай, если туманы попытаются его задушить.

Вероятно, из зоны нужно было выбираться уже сейчас, но Соласт не спешил; сначала нужно было понять, насколько всё плохо, насколько невозможно позвать на помощь и, вероятно, нужно не действовать самостоятельно, а ожидать эвакуационной миссии для одного из самых продуктивных работников «Вороньего Дозора»…

Впрочем, Эхо Соласт насколько бы ни был приверженцем правил, также понимал; жизнь во Франгире – вещь ценная, но теряется часто. Возможно, ради одного него начальство не решится рискнуть другими. Возможно, он здесь уже сам по себе, и чем дальше, тем сложнее ему будет выбраться самостоятельно.

– “Я постараюсь выждать три дня, если ситуация не начнёт ухудшаться. Если я не узнаю об эвакуации за это время, то постараюсь выбраться самостоятельно», – думал он, а потом додумывал: – «Но что, если за три дня ситуация станет ещё хуже? Что, если со мной вот-вот что-то случится? Может мне уже стоит уходить?»

Соласт думал об этом, сидя в комнате в углу и обхватив себя руками. Он чувствовал себя беспомощным глупцом; понимая, что ситуация ужасна, он собирался её исправить, но впервые в жизни не представлял, как. Ожидание же и вовсе казалось невыносимым.

Через замёрзшее окно он видел, как гравитационная аномалия разорвала его машину. Как знать, что его самого не постигнет та же участь?

И вот ведь он оделся и знает, что самое умное – это не дёргаться и понять лейтмотив данной архианомалии. У каждой аномальной зоны есть причина, порой очень скрытная и незначительная. Её лейтмотив.

Конечно, много лет назад учёные считали аномальные зоны совершенно непредсказуемыми, но те на самом деле имели много интересных аспектов, которые могли стать объяснением и опасности той или иной зоны.

Например, одни зоны появились из-за того, что какой-то искатель вынес предмет с сильной эмоциональной привязкой (ака – ожерелье) из другой аномальной зоны.

Либо же потому, что кто-то кого-то убил. Либо потому, что ударила необычная молния. Либо потому, что кто-то в сердцах крикнул “да чтоб забрали тебя туманы” в неудачный день и в неудачный час человеку, за которым всегда следовала мистическая аура.

Некоторые зоны становились исключительно опасными. Некоторые – не очень, например “Моховой Лес”, где все живые существа и деревья стали создаваться из мягкого мха, появляясь из земли. Моховые звери не были опасными, они просто из мха, ели мох, производили мох, потом вырождались. Появившаяся целая новая форма жизни замкнулась на самой себе.

А что было известно об аномальной зоне, за которой наблюдал Соласт?

Нечто прилетело с неба. И не маленький сожжённый в атмосфере кусочек породы, а настоящий объект, имеющий такую массу, что при столкновении потряс округу. Сразу за этим последовал холод и сизые туманы… Ничего подобного Соласт раньше не видел.

Наблюдая за тем, как медленно восходило солнце, окрашивая чёрное небо в исключительно белый цвет, Соласт придумал свой следующий манёвр. Манёвр рискованный, почти глупый, но один из тех, что не просто создаст ему грант, а вероятно отправит на телевиденье, после чего перед молодым учёным все пути станут открыты.

«Искатели говорят, что Судьба любит смелых. Что Судьба несёт за собой удачу. Ничего не делать и надеяться на судьбу, ничего взамен ей не давая, всё равно уже кажется самой худшей из идей».

Соласт решил отправиться к центру аномалии, проверяя путь одним из обнаруживающих “сувениров”, что сиял ярче при нарастании аномальной энергии, благо такой нашёлся в его пожитках. Проверив его на кварцевом столбе внизу, Соласт удостоверился в своём решении.

Соласт прекрасно понимал, что мог не вернуться живым, а потому оставил на базе целую записную книжку, где указал все события, его планы, наблюдения, а также просьбы на случай, если он так и не вернётся и не объявится живым.

Он медлил и мог себе это позволить; выходить наружу страшно. Смерть – это не шутка, хотя во Франгире есть множество историй о том, как разумные избегали её, но сможет ли это сделать простой учёный? Поможет ли ему его образование против смерти? Ответить он не мог.

Пока он медлил, наступило яркое утро. Волна тепла нахлынула, заставив иней отступить. Маленькие ледышки на траве и листьях заблестели на солнце. К зонам после испуга вернулись вороны, совсем не боясь аномалий, что в солнечном свете стали частично видны.

Одни, словно блики солнца на воде, мерцали облаком. Другие – некий сборник не тающих снежинок, собравшихся неплотным кустом. Снежинки сдувались ветром, разлетаясь по округе, но возвращались назад в привычную форму. В этой аномалии уже застряли несколько “снежинок” покрупнее – полностью заледеневшие и застывшие в полёте воробьи в количестве двух штук медленно кружили в её центре.

Соласт аккуратно приоткрыл дверь, выходя на свет белёсого неба. Он держал перед собой сувенир-детектор, искателями прозванный “компас-прилипала” – это такая небольшая ребристая сфера, похожая на сплавленное стекло, внутри которой разгорался маленький огонёк, становящийся ярче с приближением к аномальным энергиям и тянущийся к ним. Соласт имел его при себе в качестве оберега ещё до отправления в округ Меллон, надеясь, что однажды он поможет, но не веря, что этот день настанет. И не зря.

Но стоило ему пройти всего пару метров за порог, как он застыл, задрав голову к белому небу. Он вспомнил, что он не искатель, не отчаянный разбойник, противозаконно, на свой страх и риск отправившийся в туманную зону для быстрого и опасного обогащения. Он даже не учёный. Он просто без пяти минут студент, закончивший своё заведение с отличием и завершивший множество офисных проектов, да пару студенческих экспедиций – нет, экскурсий! – к границам аномальных зон.

И сейчас он со стекляшкой в руке и рюкзаком за плечами застыл на пороге станции, понимая, что сделал первый шаг по минному полю, и ему повезло там, где могло не повезти. И что углубляясь в зону, это везение ещё не раз будет испытано, а его разум не раз поражён.

И первым «поражением» стало висящее в воздухе небесное тело.

Оно было похоже на крупную перевёрнутую пирамиду настолько чёрного цвета, что будь Соласт в межнет-игре, посчитал бы её глюком в реальности. Пирамида, словно провал в небе, совсем не принимала и не отражала света. Её поверхности не бликовали и повернулись к нему, словно взор самой бездны, глядящей на него осуждающе и предостерегающе. Она, словно герольд всех будущих несчастий, застыла над его двором, поселив в душе смутную тревогу.

Он отступил назад, но чья-то большая ладонь внезапно толкнула его в спину, безжалостно повалив на землю и насев сверху, вжимая его в асфальт. Соласт, напуганный до самой глубины души, даже закричать не успел; весь его дух вышел из тела. Сувенир, что он выронил из рук, покатился по асфальту с клацающим звуком.

Он попытался повернуться, но ничего не увидел; сзади него решительно ничего не было. На нём сидело что-то невидимое, вдавив в спину колено. Ему в затылок вжалась холодная не то трубка, не то ствол оружия.

А потом с электрическим звуком что-то появилось в поле зрения. Сзади на нём, сковав его руки за спиной механической массой, стояло существо, состоящее из тёмно-синих пластин. Существо было высоким, почти под два метра, среднего атлетичного телосложения, и обладающее длинным хвостом. Оно чем-то напоминало сицилиска, только у этого не было рогов, и имелась вытянутая сокрытая чёрными пластинами морда. А само оно было заметно плотнее. Оно произнесло слово на непонятном языке, убрав ствол своего оружия от шеи Соласта, и будто приготовилось стрелять.

– Я сдаюсь! Я без оружия! – на общем наконец-то выкрикнул Соласт, оправившись от шока, но его ткнули ещё раз стволом, отчего учёный вжал голову в плечи и постарался не издать и звука.

В пространстве перед ним раздался ещё один голос, кажется, женский, но ни язык, ни наречие ему не были знакомы. Он мог бы предположить, что сам голос был эдакой помесью сильенсурского каттустала и эльфийской утончённости, если вычесть из неё фейский задор. Сам голос был холоден, словно надвигавшийся ледник, в его тоне читалась безжалостность.

Рядом вдруг раздался ещё один голос. Тоже женский, но с другим оттенком. Чуть более тёплым, больше похожим на снег весенней порой и капель, спадающую с сосулек. Он нёс в себе надежду, ибо в нём звучал протест.

– Не исполнять. – Внезапно разобрал Соласт пару слов, взятых из древне-глубинного, языка утерянного, на котором обрывочно говорили всякие разумные аберрации из далёкого Ньярхета.

Услышав это, учёный застыл и сильнее прежнего похолодел лицом. Что за создания могли говорить на наречии, схожем с тем, какими звуками общались меж собой массы из плоти или же гигантские летающие скопления глаз, превращавшие сознания в кашу у каждого, кого они заметили?

И какие теперь у них планы? Содрать с него кожу и оставить живым рабом, извратив саму его суть? Поглотить его сознание, разделив его между роем? Отдать в жертву невиданным богам Инфинитума, о которых науке ничего не известно?

– Речь, время. – Разобрал Соласт ещё пару слов того (или той?), чья речь была похожа на капель. – Упокой.

Он совсем запутался, и ему это не нравилось. Эта речь напоминала аберрационное наречие, но с очень важным отличием. Она было сформирована как настоящий язык, в то время как все слова аберраций были уникальными при каждом произнесении и всегда доносили определённый смысл, передаваемый телепатически. Аберрации Ньярхета не использовали ни алфавита, ни слов; они передавали свои намеренья чувствами, которые обычный разум воспринимал за определённые слова. А эти незнакомцы произносили слова своего языка отчётливо, не пользуясь телепатией и, видимо, не способные видеть друг друга, пока находились в невидимости, и именно потому из неё вышла первая фигура, что сейчас молча сидела на нём, держа на мушке.

Из невидимости появились ещё две фигуры. Внешне эти создания почти ничем не отличались, кроме роста, но и разница была несущественна. Все трое (включая того, кто стоял над Соластом, до сих пор его удерживая на влажном бетоне, видно не решив, что с ним делать, но не давая ему и шевельнуться) оказались в одинаковой униформе и были вооружены неким подобием огнестрельного оружия. Это были вытянутые винтовки с треугольными стволами и прицелами чёрно-синего цвета с небольшими голубыми индикаторами непонятного назначения.

Соласт сильно путался и ничего не понимал, хотя очень пытался. Ведь если он сможет всё понять, то наверняка найдёт способ, чтобы эти непонятные создания оставили его в покое или даже помогли ему выбраться. Впрочем, он надеялся, что они будут к нему милосердны и не помогут ему «выбраться» на тот свет.

Фигуры можно было различить по нескольким признакам. Тот, что стоял над ним, имел более компактное оружие, и его костюм на хвосте имел вкладку для наконечников, ставшую эдаким блестящим на солнце расширением-шестопёром.

Другая – голос-капель – отличалась отсутствием наплечников. На её грудной пластине чуть выделялся на чёрном фоне тёмно-синий символ, похожий на букву “Я” эльфийского алфавита. Её оружие тоже было относительно компактным, а после и вовсе сложилось в пистолетное подобие, что отправилось на пояс. Фигура встала к Соласту спиной, закрыв от последней.

Последняя же – ледник – держалась особенно строго, говорила быстро, коротко и чётко с требовательным нажимом. У неё был крупный левый наплечник, а на груди находился символ, расцененный Соластом как эльфийская буква “М”. В её руках находилось наверное самое грозное оружие – длинная винтовкоподобная структура, у которой были раздвинуты дуговые “крылья” (или как это называется; Соласт никогда в оружии не разбирался) как у арбалета, только без тетивы.

«Как странно. Технологии этих существ я никогда не видел, хотя они больше всего напоминают Предтечей – древнюю расу, что оставила после себя Чёрные Врата, по которым разумные и научились перемещаться между мирами. Неужели это они? Учёные были склонны думать, что у них были большие змеиные хосты вместо ног… И что же у них за структура такая? Если они военные, разве военным дозволено препираться друг с другом? А препираются ли они? Похоже на то».

– Отменить, завести, допросить, – приказала “М”, указав на Соласта, после показала позади себя, обернувшись, и сказала пару слов, из которых Соласт понял только последние. – Оцепить, сокрыть.

Почему-то Соласт испытал большое облегчение, хотя его сердце подсказывало, что радоваться пока рано…

Соласт услышал пронзительный писк прямо над ухом и внезапно полностью ослеп. Даже его голос показался глухим вместе с кончиками пальцев, которые он перестал ощущать. Он лишь понял, что гравитация внезапно перестала иметь значение; что-то подняло его с ужасающей лёгкостью и куда-то потащило.

Учёный ещё никогда не был так сконфужен.

Глава 3, “Добрый попугай и злые кошки”

В этой главе мы познакомимся с самым замечательным в мире попугаем, а также узнаем немного о нелёгкой судьбе Соласта, в надежде, что Дозор уже отправился ему на помощь.

Перенесёмся на пару дней после прибытия Чуда на землю в отдалённый город Меррик.

Солёный морской воздух, что делал из мальчиков обросших морских волков, а из женщин обветренных старух. Прибрежные радости в виде дешёвой выпивки, лёгкой любви, да работы, не обязательной настолько, что она менялась сама по себе.

Гудели стальные туманоходы, загребая воду лопастями и лениво уходя или возвращаясь из-за туманного горизонта. По мощёным улицам катались старомодные трамваи, на которые порой цеплялись молодые ребята для бесплатных поездок по старым улицам.

Местами шныряли магические метёлки, сметающие грязь прочь в тёмные канализации, где собирались местные искатели в обустроенных подпольных барах.

Меррик – город Молота и старинного духа городских первооткрывателей. Охотников в медвежьих шапках, что истребляли целые опасные виды ради славы, трофеев и защиты своих домов.

Несмотря на то, что город уже не раз накрывали сизые туманы, люди продолжали жить тут, даже когда аномалии переламывали дороги, а по улицам бродили магазинные манекены, готовые толпой подстеречь безоружного горожанина. Сейчас же город цвёл, получив долгожданную передышку.

Всё было настолько безмятежно, что один бледный эльф с длинными белыми волосами мог спокойно, закинув ногу на ногу, почитывать газету, прикрыв голову серой кепкой рабочего класса, что, тем не менее, иногда светила разноцветной внутренней набивкой. Эльф был одет в длинный плащ с высоким тёмным воротником, который каждому любителю кинофильмов был знаком по образам “сомнительных личностей” или же мрачным детективам. Украшал этот образ очень интересный элемент, который был эльфам совсем не свойственен – комически большие чёрные усы, что кончиками своими вплетались в белые волосы, и которые эльф постоянно расчёсывал пальцами.

Заголовок газеты тоже был примечателен; это были иностранные новости из блока Щита – ближнего соседа стран Молота. Самых обширных и богатых земель, где процветали компании и многочисленные земли “очищались” огнём и мечом.

Новости гласили: “Крышесносное оправдание! Финальная речь мятежника-анархиста закончилась самоубийством прямо в суде с помощью револьвера наёмницы” и “Ивет Киптокен признался, что вся группировка Попугаев, участвовавшая в убийстве сенатора Маггогра, состояла из тех, кого он заколдовал”. Одному событию в подробностях посвятили аж весь газетный разворот.

Читая подобные новости, эльф только надменно посмеивался, аки герцог, но прочитав очередной отрывок, не выдержал и засмеялся в голос, чем распугал с ближайшей ветви ворон. Его смех, мелодичный и вызывающий, по правде говоря, пугал малочисленных разумных, что оборачиваясь на него, прогуливались по парку. Впрочем, мало ли во Франгире умалишенных?

Однако эльф не просто так просиживал свои штаны; он долгое время ждал, пока не почувствовал лёгкий зуд на коже и не прислушался к нему.

В нескольких кварталах отсюда ему подал сигнал его магический питомец-фамильяр. Ожившая тряпичная кукла с зелёными пуговицами вместо глаз заметила кое-что. Сложив газету, эльф поднялся и чуть подпрыгивающим лёгким шагом направился в обозначенное место. Время пришло.

Выбравшись из парка, он свернул в переулок между бледно-жёлтыми домами, украшенными древней дварфийской резьбой. Утром здесь зачастую встречались только торговцы на первых этажах, пересекаясь с поставщиками свежевыращенной еды, а вечером – уставшие работяги, весь день тянувшие ящики в порту и сейчас выбравшиеся на перекур.

– Эу, а ты чадлова хрена забыл тут, остроухий?!

Чего эльф решил не учитывать в плане, так это последних. Пробегая по переулку, он почти незаметно проскользнул мимо группы работяг, раскуривавших грубые табилярные папиросы (из водорослей – табилярий, дешёвых и сухих). Его окликнул дварф.

Эльф тем временем даже внимания не обратил, попытавшись проскользнуть мимо, но крепкий орк крепко ухватил его за шиворот.

– Чего здесь трёшься, падаль? – рыкнул он, повернув хрупкого эльфа к себе лицом. Кепка слетела в грязь, показавшись радужной стороной наружу, а в белых волосах отчётливо стали видны отдельные нити, кожа на шее была такой сухой, что стала больше похожа на кусок текстиля.

Но эльф, даже будучи одёрнутым, широко улыбнулся, бесстрашно взглянув в глаза орку. И не он был тем, кто моргнул первым.

– Господа-работяжки, рабочие и портняжки, бородатые и засаленные, ах я бы рад поговорить, но меня не-ждёт старый друг! Ох мне бы побежать!

Он выхватил из-под полы плаща длинную толстую швейную иглу, обмотанную руническими пергаментными полосками на манер рукояти, что свились цветными нитками: красными, зелёными, фиолетовыми, белыми, синими и всеми остальными.

Орк, увидев странное оружие, попытался ударить эльфа, но тот танцевальным движением дёрнулся прочь из его руки, а ту в мгновение ока оплела цветная паутина.

Движимая чудным заклинанием, паутина распространялась, выстреливая волокнами; те вцеплялись в стены домов и уличную грязь. Хватали работяг за руки, обвивая их пальцы и ломая папиросы. Облепили рты и шеи, на секунду перехватив дыхание.

Весь переулок стал похож на странное прибежище цветастой аномалии; он был забит неравномерными паутинными полотнами, в которых застряли мычащие и рычащие работяги, чей день только что был интересно разноображен встречей с волшебником.

Сам же волшебник схватил мозолистую орочью руку, что только крепче сжимала его воротник, пытаясь не упустить, и наколдовал следующее несуразное заклинание; из эльфийской ладони вырвались десятки разнообразных языков, что стали щекотать и облизывать руку работяги. Тот во внезапном приступе отвращения разжал хватку, и эльф вырвался, по пути выдрав сапог из цветастой паутины.

Он подхватил кепку и вместе с ней взбежал по сложенным друг на друга деревянным ящикам, прислонённым к деревянному забору, и оглянулся на секунду. Ну не мог же он уйти, не попрощавшись.

Орк тем временем сорвал с себя моток липкой цветной паутины, посмотрел на эльфа и погрозил ему кулаком.

– Ты! Чёртов межмирец! Ща я до тебя…

– “Непременно доберусь!”, – передразнил эльф почти похожим орочьим голосом, который никак не мог прозвучать из тонкой эльфийской шеи. Эльф даже поднял кулак, сжимавший кепку для пущей убедительности. – “И тогда ты у меня попляшешь, богатомордая падаль! Заверну тебе твои усищи аж в анналы дворфийской истории!”

А после эльф отчебучил такую фразу, что даже работяга орк слегка опешил от её вопиющей грубости, и которую после не смог повторить даже при большом желании.

– Ничего, судьба сведёт, ты мне в ответ что-нибудь расскажешь! Чао!

Когда орк только закончил обдумывать его слова, след странного эльфа как ветром сдуло. Орк хмыкнул, но в погоню не бросился; эксцентричный волшебник может и был вероятно нарушителем спокойствия и злоумышленником, готовым ограбить соседа, но он не стоил проблем. Как знать, может в следующий раз от него останется не только цветная паутина, что растворяется как очень плотная и липкая сахарная вата под дождём… Быть может в следующий раз после стычки с ним останутся глубокие царапины и ожоги. Не этого хотелось простому рабочему в конце его дня.

Эльф тем временем добежал до нужного дома и задрал голову кверху; на самом верхнем этаже трёхэтажного многоквартирника виднелось бронированное окно, выходящее прямо во внутренний дворик. Эльф посмотрел на часы – вроде как время пришло – потом посмотрел наверх; кто-то изнутри как обычно открыл оконце и, скорее всего, пошёл заваривать чай.

Эльф, стерев орочью кровь с волшебной иглы, взмахнул ею ещё разок и тихо, почти под нос, нараспев произнёс сложное заклинание:

– Когда душа, расправив крылья, дерзает в сказочный полёт, я вознесусь, не без усилья, во область чистую высот!

В один миг за спиной волшебника хлопнули два широких, сплетённых из текстильных листов и разноцветных ниток, крыла, похожих на крылья летучих мышей. Эльф взмахнул ими и оказался в воздухе. Стараясь не переборщить с ещё малоизученной экспериментальной магией, он поднимался медленно, но верно, стараясь хлопать как можно тише.

В целом, это было излишком заклинания; магия поднимала его в воздух, используя крылья как условность. Если бы заклинание было отточено, волшебник перенёсся бы совсем бесшумно.

На третьем этаже тем временем с рабочего собеседования вернулся молодой черноволосый альв, сейчас разогревавший чайник и готовящий в кастрюле макароны.

Он слегка щурился от солнца, бьющего через открытое окно, но приветствовал его. Свежий воздух, звуки города, отдалённые неразборчивые крики; всё это вносило спокойствие в жизнь, которая сейчас неслась галопом.

Когда альв повернулся к окну, то дёрнулся, застыв на секунду в недоумении и чуть не опрокинув чайник. На подоконнике, улыбаясь, сидел эльф в накладных усах, которые, заметив взгляд альва, отклеил.

– Ивет!? – ошарашенным вскриком выдавил из себя альв, разглядывая вторженца, словно призрака. – Н-но…

– “Н-н-но” что, малыш? – Ивет Киптокен, артистичный волшебник из ниоткуда и отовсюду сразу, сделал испуганное лицо, а потом широко улыбнулся. – Неужели тебя так шокировало то, что я пришёл к тебе в усах? Подумать, что бы с тобой стало, принеси я бороду!

– Н-нет, п-пр…, – альв запнулся, сбитый с толку. Усы его волновали в последнюю очередь. – Что ты тут делаешь!? Ты же мёртв!

– Ой, ладно тебе драматизировать! Дружка-подружка пуля в голове ещё не помешала дуракам избежать смерти, если им очень захочется, – хохотнул эльф. – Меня куда больше интересует, как так получилось, что когда спецназ прибыл к нашему порогу в подмогу копам, мы узнали об этом, когда нас стали закидывать усыпляющим газом, а, Мариш?

– Т-т… Я всё объясню! Ох!

Ивет кинул в альва небольшим резиновым мячиком, который весело отскакивал от поверхностей при столкновениях. Отскочив от головы альва, мячик запрыгал по столу, отскочил от стены и упал на пол.

– Объяснения можешь при себе придержать! – внезапно рыкнул эльф, став даже угрожающим и сделал намеренно страшное лицо, но по его голосу нельзя было сказать, что он действительно злился. – “Я человек серьёзных фактов! И серьёзный факт в том, что ты прошляпил свою работу!”. Чувак, куча людей из-за тебя получили ранения, а кого-то, оказывается, мы переехали. Мне пришлось, блин, сдаться, чтобы Берк с остальными Попугаями успел скрыться! И мне пришлось самому импровизировать план отхода! Куда ты вообще делся?

Под конец своего монолога Ивет Киптокен звучал скорее раздосадованно. Он злился на Мариша, который вызвался быть их навигатором, но при этом исчез, когда услышал, чем копы пригрозили Попугаям за небольшую шалость, что те задумали.

– Ты не п-понимаешь, это всё Вильмия! Ты знаешь, что о ней говорят! Я же не знал, что она там будет!

– Ага, расскажешь, – хмыкнул Ивет. – Шляпка у неё и правда зачёт, я её в глаза видел. Ты-то чего эту наёмницу испугался? Не ты же рисковал своей шкурой, ты должен был сидеть за монитором, головастый братец.

– Она могла меня достать! Мне нужно было скры…

– Умолкни, – Ивет вытянул руку, и альв замолк в страхе. Ему показалось, что непредсказуемый волшебник сейчас поразит его разрядом молнии. Впрочем, эльф ничего не сделал, только спрыгнул с подоконника, втянув за собой тканевые крылья, которые после исчезли в его спине. – В общем, какие твои планы?

Ивет по-хозяйски прошёл на кухню, взял кухонную деревянную лопатку, сунул её в кастрюлю и помешал макароны.

– К-какие планы? – переспросил альв. – Да я без понятия. Найду корабль и дёрну в северное плавание какое-нибудь. Я слышал, Вильмия не любит холод, потому и одевается десейрийским стрелком.

– Столько страха из-за одной сицилиски, – хмыкнул Ивет скептично. – Ну и что, что она может светиться и призывать себе дополнительные руки? Конечно, это может и делает её страшным “Стрелком”, но как по мне, эти руки куда интереснее в других плоскостях. В этом случае, я ничем её не хуже. – Ивет залихватски подмигнул, широко улыбнувшись.

– Ты не понимаешь, если она берётся за что-то, она как гончая, в-всех находит, – махнул рукой альв. – И теперь, если она узнает, что ты – единственный, кого она пощадила, до сих пор жив и на свободе…, – его лицо побледнело, он опасливо оглянулся. – Она ведь не остановится. Она убьёт сначала тебя, а потом всех нас. Показательно…

– Божечки, парниша, возьми свой нежный мешочек, вытащи его из задницы и дай ему как следует проветриться. Ты-ж его там раздавишь, если будешь так сжимать! – эльф расхохотался, отбросил макароны на дуршлаг и заглянул к студенту в кухонный шкаф. Он докинул трав по вкусу, чтобы макароны успели пропитаться. – В любом случае, я хочу твой ноут.

– Мой ч-… Зачем?

– Занадом, друже, занадом, – Ивет отряхнул лопатку и сунул её в пустую кастрюлю. – Пошерстю контактики, посмотрю, куда подамся дальше.

Протесты альва оказались задавлены. Через некоторое время Ивет на кухне, закинув ноги на подоконник, разделял со студентом его макароны на одного, пока студент за него шерстил свой ноутбук. В мире справедливости Ивета он поступил правильно – за предательство, которое отчебучил Мариш, обычно в голову стреляют.

А на еду Ивет и вовсе имел все права – он устал, он голоден, он кучу времени караулил Мариша, пока тот не откроет окно, и ему пришлось вдоволь наколдоваться. Более того, к макаронам он и руку приложил, альв мог бы и сам их предложить.

Они перебрали несколько вариантов, которые Ивет рассматривал как “авантюры”, в которые можно было бы вписаться. Многие не звучали интересно, Ивет уже бывал в похожих приключениях и искал потенциально нового опыта.

Ох и сложно было работать с тонкой Иветовской душой, всё ему выбор подавай, да пошире. А там “не хочу, там сыро”, “не хочу, там сухо”, “о, вот это прикольно звучит! – но там же так же сыро!», «а тут это не так важно, как там. Но братец, давай ещё посмотрим!”.

– Блин, ну я не знаю, что тебе ещё предложить, – сдался Мариш, выдохнув. – Есть ещё инцидент в округе Меллон. Искатели говорят, там какая-то широкая зона туманов вспыхнула, да так, что туда сразу прискакал Вороний Дозор…

– О! В странах Щита, да? – Ивет защёлкал пальцами, ткнул в шайтан-машину, названную “ноутбуком”, в которых сам он просто ненавидел копаться.

– Угу, – Мариш открыл папку. – Но я нифига, ни полфигушки не знаю, честно. Вроде зона как зона посреди ничего. Наверное какие-то ведьмовские дела или вроде того…

– Ведьмовские дела! Сосновые леса! – Ивет подбросил вилку, мечтательно хлопнул в ладоши и поймал. – Почему ты сразу не сказал?

– Эм, потому что это плохой выбор? – поднял Мариш бровь. – Поверь, я уже наводил на зоны, тут сразу несколько проблем. Туда уже приехала организация, а значит, у тебя есть серьёзный конкурент как у искателя… Меллон в заднице мира. Если ты оттуда что-то вынесешь, то тебе километров сто катиться с грузом, чтобы его продать. Не факт, что там что-то стоящее. Дозор, это тебе не МНИЦ.

– Почему? – поднял Ивет тонкую бровь. Ворон он уважал больше, чем самовлюблённых учёных. Он знал как минимум одну могущественную ведьму, что ассоциировалась у него с этими пернатыми.

Тем более даже он что-то когда-то слышал о Дозоре. Это не делало их лучше организации, что пустила свои корни почти во всех мирах, но тоже чего-то стоило.

– Ну смотри, Дозор не понимает, как работает современность. Они носятся за предзнаменованиями и предсказаниями, которые, научно доказано, не работают. Читают тайнопись по фотографиям и так далее. В то время как МНИЦ сразу оказывается там, где можно что-то использовать. Если МНИЦ решила пока не тратить свои ресурсы на изучение Меллонской туманной зоны, то вероятно, та просто этого не стоит.

– Если ты чего-то не видишь, это не значит, что там ничего нет, – хитро улыбнулся Ивет. – Как по мне, я готов сменить треуголку на искательские очки, или что они там надевают. Тогда вперёд, к приключениям!

Он поднял вилку к потолку, дожёвывая макароны, и отставив опустевшую тарелку прочь.

– А как же Вильмия?…

– Эй-эй, Мариш-ка – парнишка, – Ивет по-братски приобхватил альва за плечо, чуть прижал к себе и понизил голос до вкрадчивого. – Обещаю; пока я на посту, никакая красивая сицилиска на тебя и не взглянет, ага?

– Я с-с тобой не поеду, – вдруг сказал Мариш, а Ивет тихо захохотал и похлопал его по плечу.

– Да кто тебя с собой берёт, да кто тебя с собой берёт… Спасибо за обед и наводку! Чтоб ты мне на глаза сто лет не попадался! Чао!

И Ивет, отцепившись от Мариша, выскользнул в окно и был таков.

Мариш, ошарашенный внезапным прыжком гостя, отложил ноутбук и подбежал к окну, выглянул наружу. На улице эльфа уже не было. Казалось, что тот просто исчез.

Мариш чуть отпрянул от окна, выдохнул и приложил ладонь ко лбу. Это был очень неожиданный и странный визит, который мог кончиться максимально плохо, но в итоге закончился тем, что его объели на макароны.

Всё-таки странный этот индивид – Ивет, если это вообще настоящее его имя.

Через пару часов Ивет Киптокен уже ехал в двухэтажном экспресс-автобусе, расположившись на задних сиденьях в своё удовольствие и направляясь к границе.

Он сотворил небольшое заклинание, что позволяло прошептать на ухо сообщение любому из тех, кого Ивет уже успел узнать лично. И на сей раз сообщение было той, которую все его знакомые боялись как огня.

– Привет, солнышко, – промурлыкал он в руку, на которой плясали разноцветные нити плетения. – Я обещал, что ты не пожалеешь о том, что увидишь, и надеюсь, ты не пожалела. Как любой фокусник, я не раскрываю своих секретов, но я очень рад, что вместо кремации вы решили сдать моё тело студентикам на вивисекцию. Хочешь узнать, как я это провернул? Я сейчас направляюсь в округ Меллон к местной аномальной зоне, что вспыхнула совсем недавно. Присоединяйся, я думаю, мы хорошо проведём время. Ты, я, куча ворон и лесная слякоть… Захвати с собой противогаз, а для меня мягкие тапочки. Думаю, мы там сможем предотвратить удар по твоей репутации прежде, чем все узнают, что остался жив и безнаказан тот, кого у тебя хватило сердца предать суду.

Можете представить, что почувствовала межмировая наёмница, когда проснулась от голоса в голове, что принадлежал тому, кто ещё неделю назад был взят ею в плен, передан суду и там внезапно застрелился на глазах у публики?

Она тоже не смогла это представить. Потому что этот поток растерянности и возмущения был неописуем.

***

Теперь мы вернёмся обратно к Соласту и узнаем, куда он пропал, что он узнал, и останемся с вопросом, а что его теперь ждало?

Соласт Эхо Лье Бьяно пришёл в себя запертым в довольно узкой камере из тёмного металла, огороженной силовым полем. Здесь находилась небольшая вертикальная капсула, похожая чем-то на душевую, и полка, на которой Соласт изначально был положен. Что было интересно, она, словно магнит, слегка отталкивала от себя тело, мягко обволакивая его неким магическим полем. Лежать из-за этого было приятно и мягко, несмотря на отсутствие перин.

В голове было тепло и спокойно, будто Соласт отходил от мягких обезболивающих и недавно выпил травяного чаю. Тревоги в душе никакой не было, учитывая, что в такой ситуации он оказался впервые.

В камере было довольно прохладно, но сухо. Металл казался холодным на ощупь, как весенний забор после засушливой ночи. Впрочем, Соласту ещё оказывало услугу то, что он был полностью облачён в свои одежды, хотя они оказались намного легче из-за того, что из них вытащили все предметы, вплоть до личной цепочки с удостоверением.

За силовым полем находилась высокая фигура, наблюдавшая за ним и с легким любопытством размахивавшая хвостом из стороны в сторону – один из его похитителей. Она была облачена во всю ту же чёрную форму, однако теперь у неё отсутствовал шлем на голове.

Лицо данного существа было немного инородным. Оно напоминало особенно вытянутую кошачью морду с большими глазами и ещё более раскидистыми усами. Волосы у этого представителя разумной жизни находились на голове и были тёмно-голубого цвета, сложенные длинным конским хвостом, а кожа болезненно бледной, какая бывает у низших вампиров. Но до сицилисковой белоснежности этой антропоморфной кошачьей было далеко, бледность в ней перекрывала блеск. Почему-то Соласт инстинктивно предположил именно женский пол, вероятно, это было из-за первичных половых признаков.

Её синие глаза были полностью чёрными, с двумя вытянутыми голубыми зрачками, слегка сверкавшими в отсветах от его камеры.

Судя по букве “Я”, это была голос-капель.

– Блаженного сна, – приветствовала она на чистом общем наречии. – Ты понимаешь меня?

“Какая красивая речь у такого существа… Без мурчаний, без дефектов и фырканий, какие бывают у каттусталов. Будто она всю жизнь говорила на общем. Неужели это существо тоже было подвержено влиянию Великого Дракона Артиона – покровителя Арбента?… Или же работает устройство, какого ещё не видел Франгир? Является ли она представительницей жизни вне Колеса? Неужели такая вообще существует?… И есть ли разница, что и без того широкие горизонты могут стать ещё шире?”

Соласт кивнул.

– Д-да. Да, я понимаю тебя, – он глубоко вдохнул и выдохнул. – Итак. Вы раса существ, имеющих доступ к технологиям, подобных которым я ещё не видел. Н-нигде…, – он постучал костяшками пальцев по “био-намагниченной” доске. После выдохнул и поправил очки, которые ему оставили. – И я не вижу никаких следов магии. Как?

Кошка оскалилась, чуть приподняв брови. Это был жест одновременно напоминавший и улыбку и угрозу. У неё была очень мощная челюсть, но настолько совершенно ровная, будто была вытесана намеренно. Такое ощущение возникало лишь при взгляде на сицилисков, но в отличие от созданий красоты, эта неправильная кошка не была похожа на статую. Она напоминала скорее робота. Неправильного робота из плоти и костей. Идеального до неправдоподобности.

– Гуа-га-га, – издала она звук, отдалённо напоминающий смех. – Из всех мыслей ты избрал вопрос о том, как всё существует, а не о том, что будет с тобой дальше… Это так удивительно. А я думала, что вы сильнее отличаетесь от нас.

– Скаделы – одна из самых раз-зумных форм жизни, – пожал плечами Соласт, поправив волосы и щупальца. – И это моя работа, изучать реальность для дальнейшего описания и объяснения. Моя участь, скорее всего, это нечто, на что я всё равно не способен повлиять.

Антропоморфная иномирская кошка села, сложив ноги неровным лотосом, и стала слегка похлопывать голым хвостом по полу. Соласту подумалось, что наверное её костюм очень хорошо изолирует. Металл пола казался довольно холодным.

– Мне доверили говорить с тобой, – сказала она. – По правде говоря, никто из нас раньше не взаимодействовал с разумными без покровителей. Мы решили, что ты можешь знать что-то полезное… Да и вообще, мы заинтересованы в живом опыте. После нашего контакта, вероятно, сотрём тебе память и высадим близ одного из ваших поселений.

– Покровители? Кто они?

– Наши создатели, – её безгубое лицо тронуло зубастое подобие улыбки. – Они создали нас себе в помощь. Выведя лучших, они пересоздавали нас снова и снова… Вы бы назвали нас их питомцами, но мы расцениваем себя так, как вы расцениваете учеников ваших мастеров.

– Питомцами? – Соласт задумался. – Это потому, что вы никогда не станете как ваши покровители? Они вас создали, они о вас з-заботятся, распоряжаются вашими жизнями, верно?

– В грубом смысле, – кивнула она, внимательно глядя и скопировав его жест, когда Соласт потёр подбородок. – Ты наблюдателен, но вкладываешь в эти слова не то, что содержится на самом деле. Боюсь, тебе этого не понять. Я говорю это не в обиду.

Соласт помял на языке вкус горького несогласия. Ему-то казалось, что он может понять вообще всё что угодно, на то он и учёный. Это его задача понимать реальность, изучать её и записывать. Да, разумные – не его профиль, но разве это должно его останавливать? Тем не менее, куда больше он не любил с кем-либо спорить. В споре пусть и рождается истина, но куда чаще оттуда извергается лишь негодование, обычно испытываемое другой стороной.

В темноте послышался стук по металлу. Звонкие шаги. Снова раздался голос «М», такой же холодный и чеканный, каким должен быть голос командира. От него веяло проблемами.

Она переговорила с “Капелью” на своём странном языке. Капель отвечала тихо некоторое время, потом повернулась к Соласту.

– Сейчас с тобой поговорит Мелларда, наш командир. Но пожалуйста, не бойся; средь нас ты в безопасности, никто тебя не тронет, ибо ты разумный. Пожалуйста, если что-то ей будет нужно, расскажи об этом.

– Погоди… А…

Она поднялась, собираясь уходить, а Соласт подошёл к силовому полю, приложив к нему руки. Поле казалось мягким, но неподдатливым, словно нагретая стена. – К-как мне тебя звать?

– Можешь звать меня Явкой, – сказала она и снова оскалила зубы вместо улыбки. После она попыталась одобрительно ему кивнуть. – Я буду рядом.

– Довольно нежностей с франгирцем, – оборвала Мелларда. Явка кивнула и ушла в темноту. Послышался мягкий металлический звук, будто раскрылась дверь, но рассмотреть что-либо было невозможно. Всё помещение еле-еле освещалось неоновым светом на уровне плинтуса. – Ты. Назови своё имя.

У Мелларды было куда более острое лицо и чёрные волосы, которые продолжали расти вплоть до её челюсти в виде своеобразных бакенбардов. Её глаза подозрительно щурились, сверкая синей радужкой глаз. Кошачьи усы казались длинными и толстыми, она периодически разглаживала их пальцами.

Мелларда в первую очередь скрестила руки на груди, подняв одну из кистей к подбородку, как бы раздумывая, но её пронзительный взгляд не сходил с лица Соласта. Взгляд не изучал, о нет, он испытывал.

– Эхо С-соласт Лье Бьяно… Или просто Соласт.

– Ты скадел, 24 года, работаешь на станции наблюдателем; ведёшь наблюдение за местностью. Не являешься комбатантом-захватчиком и будешь во всём нам содействовать, верно?

– Д-да, всё так. Хочу грант получить, на изучение разумности аномалий.

Мелларда хотела уже прервать Соласта, но опустила руку, сильней прищурив глаза. В них промелькнул интерес – холодный, расчётливый, но живой, как и у любого, кто гонится за знаниями.

Соласту подумалось, что даже если её руки в солдатской крови, Мелларда могла бы даже фору ему дать в научной гонке…

– Продолжай.

– Эт-то пока не изучено, – стушевался Соласт. – Моя р-рабочая версия такова, что многие аномалии Мон-новиума обладают одинаковыми паттернами, но н-некоторые из них действуют, исходя из собственных соображений и логики. Это примерно так же, как с разумом низших живых существ, в которых нет душ. Ты смотришь им в глаза, и видишь разум и тут… так же. Это если вкратце. Если это так, то мы смогли бы договориться даже с аномальными порождениями. Нашли бы способ… Может даже вы могли бы нам помочь. Вы же говорите со мной на Всеобщем.

– Что заставило тебя думать, что нам он был неведом? – фыркнула Мелларда. – Дар арбентского дракона – это болезнь, что передаётся по мыслям каждого. Стоит единожды заразиться, и твой язык уже больше не будет иметь значения. Лишь те, кому божественное чуждо, избегут этого влияния, но и тех немного.

– Но в-вы ведь не из Франгира, разве нет?

– Из него. За пределами Франгира пустота, насколько хватает мысли…, – Мелларда сделалась суровой и отвела взгляд в кромешную тьму. – Моим создателям некуда больше бежать. И назад пути тоже нет.

Она сжала кулак и тяжело выдохнула. Не сокрушённо, о нет – так дышит бык, вспахивая землю копытом. Так дышит воин, что получил много ран, но ещё не сдался и ни разу не вскрикнул. Соласт знал точно, если Мелларду однажды загонят в угол, она сделает всё что угодно, но сдаваться не станет.

– Вас называют хайонсутами, верно? Создания-предтечи, что сотворили Врата и оставили по всем мирам Франгира свои сокрытые станции, – Соласт припал к силовому полю.

– Видно, мы чистим историю не так быстро, как нам бы хотелось. Несмотря на то, что ты ошибся, знаешь ты и без того достаточно…, – Мелларда цыкнула, повернувшись к нему. – Но впрочем, ты не дашь остальным узнать большего. Мы ценим разум, но прежде мы ценим жизнь. Твоя память будет стёрта.

– П-полностью? – дрогнул голос Соласта.

– Ни в коем случае, – подняла Мелларда руку. – От четырёх до восьми ближайших лет с ложными воспоминаниями. Когда мы тебя отпустим, статистически ничего с тобой не произойдёт. Ты будешь записан как очередная жертва аномального воздействия. О тебе будут заботиться, и ты вернёшься к своей жизни, где никого, кроме тебя, не волнует твоя жизнь.

На последней фразе её голос дрогнул ненавистью. Жгучим отвращением, настолько ярким, что об этом невозможно было молчать. Будь оно жидкостью, она бы сейчас подавилась ей.

– Н-нет!… Я не могу потерять восемь лет! – с ужасом выдохнул Соласт. – Вся м-моя работа, в-весь мой прогресс… Нет!… Я никому не расскажу о том, что видел.

– И тогда ты расскажешь, как выглядят хайонсуты, – холодно заметила Мелларда, подняв голову. – И из твоей памяти извлекут то, как ощущается металл, из которого они делают свои убежища. Самое главное, что они до сих пор живы…, – она глубоко вдохнула через нос.

– Но многие и так зн-нают, что вы есть, – быстро сказал Скадел. – Доктор Лек. Он рассказывал про треугольные корабли. Про антропоморфных кошачьих! Значит ли м-моя правда хоть что-то, если ей никто не верит? Это в-ведь были вы!…

Она презрительно оскалилась и медленно наклонилась к силовому полю. Её глаза сосредоточенно горели, вглядываясь в его лицо. Казалось, если бы не поле, она бы вонзила ему в шею острые зубы, прекратив его существование.

Соласт отпрянул от поля, чуть не споткнувшись. Он не понимал, кого перед собой видел. Солдата? Зверя? Что именно ей двигало? Что именно она могла с ним сделать? Есть же какие-то покровители. Быть может, от них есть толк, если им сейчас помолиться?

– Именно поэтому мы там, где мы находимся. Ибо наши собратья, сумасшедшие и надутые болваны, беспокоятся о чужих муравьях больше чем о близких собратьях, – произнесла она, шипя. – Мои предки сдались. Они решили скрыться во тьме, чтобы иметь хоть какую-то возможность записать своё наследие, вместо того чтобы продолжать жить.

Она слегка ударила кулаком по стене.

– И теперь вы – те самые, кто наслаждается солнцем на своей коже. Теперь это ВЫ – те самые, кто находит новых знакомых, тех, кто заставил бы их сердца биться. Теперь это вы – те, кто планирует своё будущее, зная, что его ждёт успех и счастье, – она глубоко выдохнула, но потом отпрянула от силового поля и привела в порядок волосы. – Вы удивительны…, – сказала она спокойно и сурово. – Находясь перед тобой, я внезапно вспомнила, что во мне есть ненависть. Что во мне есть боль, которую нанесли даже не мне. И что я говорю с тобой подобно тому, как ваши неудачники кричат богам на небеса, надеясь, что их услышат. Что их проблемы отомщены… А в итоге, это слышим лишь мы и не имеем права на это повлиять.

– Б-боюсь, я тут мало п-помогу. П-психология – не моя специальность, мне в-вообще довольно сложно с разумными…

Мелларда внезапно усмехнулась, когда он упомянул психологию, и посмотрела на него с усмешкой и узнаванием.

– Тогда я верну тебе Явку, и пусть она будет с тобой общаться, раз тебе и ей так нравится. Но знай, франгирец… Стоит ей сказать, что ты больше не нужен, как твой разум первым рейсом отправится в забвение.

И она ушла, на своём языке проклиная Соласта. А тот смотрел ей вслед, потирая голову. Подумать только. Создания, запертые в космосе… Неужели они не могут просто вернуться сюда? Неужели не могут договориться и жить совместно со всеми остальными? Чего он, Соласт, не понимал в этой огромной сфере вещей? Разве не найдётся мест, которые они смогли бы поделить между собой?

Ведь один округ Меллон огромен. Моновиум – ещё больше. Весь Франгир – ха, весь Франгир даже не так плотно заселён, как полупустой Моновиум… Неужели эти умные создания, построившие такие страшные технологии и первыми научившись путешествовать между мирами, не смогли найти решения?

Здесь что-то не так, и Соласту от этого стало грустно. Не за себя, о нет. Он видел чужую проблему – боль, которую не мог понять и не знал, как это решить… Но хотел. Разве это не имело значения?

Глава 4 “Вороний Взор – Прорицательный Дозор”

В этой главе мы узнаем, как Ивет познакомился с изменившейся за последнюю неделю зоной Меллон. Узнаем об интересе могущественных сил, а также разглядим позицию арасутов и их дальнейшие планы.

– Правда-Правда-Правда! – скандировал полуэльф.

– Хорошо… Хм…, – девушка-человек задумалась и, подхватив упавшую с полки банку, кинула её обратно на полку.

– Давай, спроси его что-то тупое, – хмыкнул подначиватель. Ивет же скрестил руки с хитрым видом, ожидая вопросов.

– Ты живёшь наверное почти тысячу лет. Какая вещь смогла тебя растрогать больше всего?

Ивет на секунду сделал очень удивлённое лицо и, правда, потерялся. Растрогать? Его? Что смогло больше всего? Разве он мог бы запомнить что-то такое?

– Бу-у-у, я бы спросил, что было самым мерзким, что он съел, – хохотнул полуэльф.

Ивет хмыкнул, этот вопрос мог быть намного веселее. Он бы подделал историю о том, как его однажды сожрал Регилтисовый слизень, и как Ивету пришлось сожрать его в ответ изнутри. А вот что его больше всего “растрогало”, он даже подделать толком не мог. Мысли, что ворохом кружились в голове, казались ненужными, идеи посредственными, а ложь глупой.

– Всё, болтуна ты сломала, – хмыкнул дварф-заправщик, следя из-за прилавка за игрой, пока за окном медленно перемещались верхушки елей под белым-белым небом и солнцем, ярким, сворачивавшим эту белизну в воронку. Одноглазая самодовольно улыбнулась.

– Дьявольски коварный вопрос, – наконец с восхищением сказал Ивет, хлопнув в ладоши. – Я видел множество безумных звёзд. Например, жука, который тащил кусок хлеба в четыре раза больше себя. По лестнице. Типа по ступеньке, а потом снова вертикально вверх… Но что-то трогательное? Буа! – он потряс руками и захохотал. – Наверное тот случай, когда…

Но Ивет – разговорчивый, неунывающий, сбивающий разумных с толку – вдруг сам замолчал. Он вспомнил правду, эгоистичную, жалкую и душеразрывающую, что превратила его жизнь в инфернум, а возможно, до сих пор в нём держала… Он вспомнил картину одинокой башни. О том, как оставил её на самом-самом видном месте хижины, прежде чем уйти.

Как испоганил её прекрасное небо чёрными надписями.

– Когда-а-а? – девушке нравилось вытягивать из него правду. А ему нравилось давать красивым одноглазым женщинам то, что им нравилось из него вытягивать.

– Был случай. Арбентское небо, куст с ежевикой и холодный летающий обломок, что стал мне пристанищем. – Ивет сориентировался и начал рассказывать. – В моих руках только воздушный пистоль и подзорная труба. Я качу на осколке день, второй. И тут я прокатываюсь мимо острова побольше, на котором…

– Так! Вот тут ты врёшь! – заявил полуэльф. – Быть не может, что ты был чёртовым Изгоем Джеком!

– Эй, вы сами попросили. А мои слова – правда и ничего кроме красивой правды. – Ивет улыбнулся. – В общем, перепрыгнув на остров, я не долетел до края и свалился прямо вниз, пролетев через куст арбентского чертополоха. Вжух, и нет! Сердце в пятки! Лечу, мимо меня косяки арбентских рыб! Чуть летающую макрель зубами не поймал. Прямиком до самого Нулевого Моря летел, сталкиваясь со всем мелким мусором, что там висел в воздухе. Вот это был довольно трогательный опыт, – широко улыбнулся Ивет и развёл руками.

– Как ты выжил-то? – удивилась искательница.

– Получил пару ранений, оцарапался, мне рыба чуть не выбила глаз, но ничего, что угрожало бы жизни, – спокойно пожал плечами Ивет. – Но вот что интересно: я думал, что в Нулевом Море разбиться невозможно. Ещё как можно! Когда в него влетаешь, начинаешь замедляться, но перед этим, не дай бог, если ты попадёшь на острые корабельные обломки! Я выжил только чудом. А как оттуда выбрался, совсем другая история; давай дальше крутить!

Есть в дороге своя прелесть. Тебе куда-то нужно? Это же целое приключение! Ты ищешь маршруты, а вместе с ними способы передвижения. Меняешь ноги на поезда, поезда на дирижабли, дирижабли на попутки, а после оказывается, что твоя попутка – настоящая ходячая заправка с целым искательским контингентом, которые одновременно тебе и братья и конкуренты. Сейчас они крутили бутылку и спрашивали всякое друг о друге, распивая пиво словно студенты, а завтра могли передёрнуть затвор пистолета и приставить его тебе меж лопаток.

Эх, как же всё становится сложно, когда в деле начинают быть замешаны деньги. Они вечно всё портят и остро ставят вопрос о собственном благополучии каждого по разные стороны баррикад. Братья и любовницы сразу превращаются в тех, кто ради года хорошей жизни могут ножом перечеркнуть века твоих приключений.

Пугала ли эта мысль? Только тех, кто не был глуп и храбр. Ивет считал, что он сам ещё успеет всем всадить в спину нож, но ещё лучше, что отправится на туманный курорт, где вообще ножей не будет.

Для него искатель – это партийный игрок, объединяющийся в группы с такими же искателями. Но туманный искатель, свойственный только Моновиуму? Это исключительно одинокий странник. Опасный, скрытный и тихий. Он пользуется ловушками, он избегает проблем, и самое главное – он никому до конца не доверяет. Совершенно другой опыт.

– Как приедем, я рядышком покручусь у дороги, говорить буду, что машинам помогаю и вообще всегда стоял. Но брюлики-сувениры можешь мне приносить, я тебе есть, пить, спать и ещё сверху денег за них. Если солдафоны придут, не пущу, будь спокоен, – объяснил дварф в разговоре с глазу на глаз, который наверняка имел с каждым искателем.

У туманных искателей были свои интересные понятия. Их сообщества были тесны и крепки, словно братства, пусть никто и не был никому братом. Многие друг друга знали, и кто понятий придерживался, поддерживался остальными, а кто обманывал, того, понятное дело, ничего хорошего не ждало.

Некоторые такие искатели объединялись в определённые группы – идеалисты, вигиланты, простые бандиты, неофициальные исследователи, церковные фанатики – но чаще всего именно что небольшие группки “искателей”. Простые, действующие в общих интересах. Зайти, найти то, что может показаться ценным, вынести, защитить друг друга или вытащить из щекотливой ситуации, ну или развеять весь кайф от одинокой дороги своим присутствием.

Ивет и без того всю жизнь провёл в группах похожих энтузиастов, но прожить ещё кусок жизни, как предыдущий, он не хотел.

Последний раз они говорили ранним утром. Одноглазая и Ивет, не зная даже имени друг друга, встали на пороге заправки, поделившись друг с другом то сигареткой, то огнём. Оба были облачены в походные костюмы: плотная изолирующая ткань, сапоги, укреплённые пластины и тёплые подкладки.

– Если бы ты остался, было бы проще… Из всех них, – она кивнула на заправку, выдохнув в туманный воздух облако белого дыма, – ты наверное тот, с кем можно было бы иметь дела.

– Ты льстишь тому, кто дулю с маком знает про туманы, – улыбнулся ей Ивет. – И я рад был бы узнать больше, но думаю, не в этом наша судьба.

– А в чём? – одноглазая приподняла бровь. – Я без понятия, есть ли судьба у меня или во мне. Лишь долги и отсутствие хороших вариантов. А у тебя?… Дать кому-то тепло и уйти?

Ивет горько усмехнулся; может быть у неё и был один глаз, но видела она его насквозь. Притворство и актёрство – он этим жил, а не скрывался за этой маской. И всё что его действительно волновало, наверняка всплывало наружу… Возможно, оно волновало только маску, а он уже сам потерял правду.

– Может быть и так, – он посмотрел вперёд, затянулся и выпустил дым в виде птицы, и та, взмахнув крыльями, исчезла в тумане. – Эльфам для того и был дан возраст; мне нужно помнить, что я всего лишь история в чьей-то жизни. Как и ты в моей… Разве я могу позволить привязаться на сотню лет, чтобы потом потерять? И сколько раз я пройду через это?

Птица вернулась из тумана, раскрыла крылья, и внезапно в неё вонзилось туманное копьё, пробив её насквозь. Она дёрнулась, полетела вниз и исчезла, распавшись.

Ивет бросил сигарету.

– М-да, – хмыкнула она и посмотрела на него. – Но я ведь даже не прошу тебя о сотне лет, просто…

– Я слышал однажды историю, – начал Ивет, затирая окурок носком ботинка. – Она о двух людях, что ушли слишком далеко на север. Это произошло тут, в Моновиуме, средь холодной северной тундры. Это был исследователь и его помощник, которого первый повёл за собой. Помощник очень любил исследователя; он был готов пройти за ним на край света, если бы тот попросил.

Ивет хмыкнул, посмотрев на одноглазую. У той же в глазу был лишь пепел.

– Они ехали на собачьей упряжке очень долго. Один день, второй. Исследователь водил их кругами, а его помощник верил каждому его слову, стараясь заставить умолкнуть голос собственного разума… В конечном итоге они нашли пристанище в пещере, которую выбрал исследователь, оба уставшие. А на стенах древние надписи и грибы, ещё не описанные наукой.

Он замолчал, посмотрев на неё.

– Исследователь не просто так привёл его туда. Он принёс своего помощника в жертву, следуя своим безумным идеям, в которых сам не был уверен. Он решил, что может так поступить, потому как помощник был глуп и любил его. А он? Он был старым и опытным гнойным пряником, – он фыркнул. – Он не знал только одного; его помощник, даже принесённый в жертву грибам, восстал из мёртвых и убил исследователя. И даже тогда – ни живой, ни мёртвый, он надеялся, что сможет вернуться в город, хотя сам не понимал, как жил, и видел, что его распоротое брюхо стало пристанищем для грибницы, сгноив его плоть…

Её лицо помрачнело, она чуть поджала губы и затянулась, глядя на эльфа. Ивет же молчал, глядя на неё, будто они играли в кто кого перемолчит.

– И в чём смысл истории? – наконец спросила она.

– Вот тебе мой совет; не верь советам. Порой они приносят только вред, – неунывающий эльф широко улыбнулся и ушёл, продолжая напевать себе под нос. – И если ошибок избежать ещё никто не смог. Чему способен научить сапожник без сапог? Сапожник без сапо-о-ог!…

Сначала исчез его облик, оставив только неясный силуэт. А после и голос растворился в тумане, словно растаявшее эхо. Девушка неуютно поёжилась, приобняв себя покрепче, вслед ему хотелось плюнуть ядом.

Она ещё долго смотрела, докуривая, а когда закончила, решила, что поедет назад; если встреча с этим эльфом не была бы дурным знамением, то она не повернула бы назад, даже если бы нашла мёртвую ворону на дороге.

***

До проникновения в зону Ивет был в восторге от всего.

Впервые за долгое время он чувствовал себя сильным не только духовно, но и физически; без всякого страха он мог грудью защитного комбинезона рухнуть в грязь и хохотать без всякого сожаления; он теперь настоящий туманный искатель, чёрт его возьми!

И сейчас, измазав лицо зелёными и чёрными пятнами, он спрятал белые волосы под шапку из сетей и многочисленных листьев, которую сам сплёл для пущей скрытности.

Очень давно у него был похожий образ. Средь Кардеморнских племён в Десейре он маскировался под Илликтука Ихериона, говорящего с самой природой. Тогда он сплетал себе погремушки из костей и любовно вытёсывал маску из трёх людских черепов. Обёрнутый в шкуры и хитин, усеянный ветвями мёртвых деревьев, он впервые отыграл тогда роль настоящего ходячего ужаса из глубин древних гор. Что дикари, что покорители – все ему верили.

Он научил местных всему, что знал о военном деле, чтобы они защищали свою свободу. Они были жестоки, и он научил их состраданию для объединения друг с другом. Они были слабы, и тогда Илликтук научил их вытёсывать оружие, что вселило страх в сердца их врагов, а самых способных из своих последователей эльф обучал своему тонкому мастерству.

Они были жестоки, и он показал им, что жестокость – это черта жизни, такая же как понимание. Жестокость – это инструмент, и он научил применять её. Они были глупы, и он обучил их паре божественных языков, чтобы хотя бы после смерти те смогли оказаться в лучшем месте, чем Десейра. Он показал им, что они выше остальных лишь потому, что у них нашлись цели, и они знали, чего хотели.

Он избавился от конкурентов. Дикари Кардеморна слушали диких теневых ведьм, Илликтуку удалось показать, что нет силы страшней, чем его колдовство. В конце концов, ведьмы могли изучать магию хоть двадцать лет, сплетая свои судьбы с тенями, но Илликтук? Он жил с магией столетиями.

Всё кончилось, когда Илликтук понял, что его хохот искренен, а язык требовал человеческой крови. Десейрийское безумие проникало в его сны, чуя его эльфийскую природу. Он ощущал демонов, кружащих над его душой, словно стервятники, готовых оторвать от неё кусок и заменить его собой. Шаманская маска начала врастать в кожу; всё чаще Илликтуку хотелось творить жестокость, а не изображать её. Тогда он понял, что пора завязывать.

Эльфам нет пути в Десейре. Они сходят с ума в безжалостной пустыне, и Илликтук вовремя об этом вспомнил, поняв, что он такая же посредственность, как и остальные. Он бросил вызов древнему страху, но понял, что одолеть то чудище, что за ним скрывалось, он не в силах.

Но то былое; нельзя обвинять долгожителя в том, что он любит предаваться воспоминаниям. Сейчас же всё было по-другому: он один, и он намерен говорить от сердца вольного, но не со своими учениками, а с учителем, выше которого разглядеть он никого не мог.

Эльф смотрел на магически возведённые блокпосты, которые может и не могли удержать то, что находилось внутри зоны, но были поставлены так, чтобы хотя бы попытаться зафиксировать каждого входящего. Скорее всего, меж деревьев ещё не развешаны рунные сигнальные нитки или что-то сложнее, но патрули правительственных солдат уже несли свой дозор.

На стенах блокпостов и на машинах, припаркованных рядом, находилось подозрительно много охраны; ему рассказывали о силах “Вороньего Дозора”, больше похожих на престарелых бабушек с фотоаппаратами для подслеповатых туристов, а увидел он государственные силы Щита – военные кордоны, тяжёлый транспорт, солдат в тёмно-зелёной униформе и патрульных кепках. Над их головами иногда пролетали округлые дроны с синими опознавательными знаками “Щита”, сканируя местность.

Кордоны возводили правительственные маги – седые старцы, что без касания Судьбы положили всю жизнь на изучение тонкого искусства, и теперь каждый стоил дороже золотой статуи, отлитой один в один. Размахивая посохами, они заставляли материю восставать на месте.

– Пу-пу-пу, мистер взорванный, неужели ты успел последним приказом обгадить мне малину, заставив каждую зону охранять военных?… И откуда вы только берёте на всё средства? – озадаченно выдохнул эльф вслух, отложив бинокль, и шлёпнул по сырой траве рядом.

Он чуть сощурился, прислушиваясь к звукам вокруг.

Пересекать границу он не спешил. Ему очень хотелось найти Вильмию – десейрийского Стрелка, о которых слагали легенды. Их дьявольское оружие разило без промаха, и каждый из них становился достоин песен. О Вильмии “Безжалостное Солнце” песня была особенно хороша; подобно лучам, разила она каждого, кто вставал пред ней, оставляя не боль, не кровь, но пепел и обугленные мечты.

Он пересекался с ней раньше ещё на Кардеморне. Вероятно, она этого не знала, но именно его люди стали причиной, почему она, храня в сердце злобу, пошла путём Стрелка. Он видел её глаза сквозь свою деревянную маску и теперь, узрев их вновь, не знал, как об этом сказать.

Вильмия же не узнала шамана – “горный ужас” в лице жалкого эльфа-анархиста, что сдался на её милость, когда имел все силы, чтобы не сдаться, в отличие от него.

Но теперь, даже несмотря на его приглашение, он её не видел. Ни её, ни мотоцикла, ничего.

“Неужели не получила? Или не поверила? Быть такого не может. Она должна быть здесь. Я всё просчитал, её наверняка тревожит её репутация. Услышь она мой голос, наверняка бы не поверила, что я действительно мёртв. Да если бы я был мошенником, разве был бы у меня хоть шанс против легендарного Стрелка?”

Именно поэтому Ивет никуда не спешил, он спокойно дождался вечера, обходя границу, намеченную колышками. Наблюдал издалека за огороженной зоной, изучал маршруты патрулей. Заметил даже двух искателей, что пошли вперёд него и пробрались даже без погони.

Издали зона была прекрасна.

Она походила на купол сизого тумана, иногда отращивавшего “шипы”, что простирались в пространство почти молниеносно и после возвращались назад. Никакой это был не туман, скорее уж биомасса, которая, возможно, даже обладала своим собственным сознанием, постепенно расширяясь, а после, встречая сопротивление, вновь сжималась.

Граница, выстроенная Щитом, тем не менее, располагалась далеко от зоны, с запасом, и только с одной стороны они были близко друг к другу. Во многих местах от блокпоста до первых сизых туманов было около километра или двух, и сизые скопления удавалось рассмотреть только с возвышенностей.

Что ещё было странным, зона не появилась “мягко”, она будто проросла от удара с неба. Во многих местах большие каменные плиты изогнулись. Пласты камня вырвались из-под земли, образовав скалы. Из-под них местами вытекала белёсо-синяя жидкость, застывая кристаллическими формами, у которых крутились правительственные учёные, закрытые в оранжевые костюмы, ярко сверкавшие во мгле.

К вечеру к зоне подтянулись ещё и МНИЦ – Моновианский Научный Исследовательский Центр.

Белый вертолёт гремел лопастями на всю округу, вокруг них мерцало синеватое марево явно аномального происхождения. Внизу, под вертолётом, по выскобленной дороге катили машины: грузовик полевого центра, похожий больше на Найротскую боевую фуру из трёх фургонов, и четыре бронированных внедорожника с чёрными и белыми бортами.

На чёрной борту красовался символ – Моновианский треугольник, внутри которого засел змей, пожирающий собственный хвост и окольцевавший широко открытый красный глаз. На белом борту чёрными печатными буквами на всеобщем написано: М.Н.И.Ц.

“Аномалия является аномалией только потому, что она не имеет предсказуемой природы и никак не объяснена”, – рассудил Ивет. – “Впрочем, именно эти белые сволочи скорее всего убьют эту романтику. Вероятно, ещё на моём веку”.

Ивет уже пару раз думал, что наверное МНИЦ являются его немезидой. Они появились, когда он жил. Они стали расширять своё влияние и бороться за независимость от государств, когда он покорял арбентские моря. И всегда, каждым своим вдохом, они убивали романтику и закрашивали белые пятна неизведанного, объясняя и фиксируя всё то чудесное, что должно было оставаться таинственным.

Но также Ивет думал, что сам Франгир вечно вставлял этой компании палки в колёса. Он докидывал загадки. Путал показания. Заставлял их сотрудников предавать корпорацию, а подопытных сбегать из застенков. Из-за этого МНИЦ всё больше милитаризовался, а их учёные всё больше думали о том, как сохранить своё место, а не как сделать новое открытие.

Когда вертолёт МНИЦ приземлился у небольшой поляны и подъехали внедорожники, к ним стали стягиваться и правительственные патрули с представителями. На блокпостах остались единицы, сопровождаемые дронами. Момент настал.

Ивет быстро-быстро, словно крыса, пригибаясь к земле и скрываясь своим природным покрывалом, отправился к границе зоны.

От стучащего сердца эльф невольно улыбался, адреналин уже рефлекторно заставил широко и чуть безумно раскрыть глаза, вглядываясь через кусты и холмы. Всюду мерещилось движение – зелёные кепки и кителя с синими шевронами. Очертания собак и белых дронов, которых он не доглядел.

Но вот его сапог поравнялся с колышком, он перешёл невидимую границу и оказался по другую сторону. Как будто кто-то подменил сам воздух, сделал его величественней.

И Ивет потерялся средь высоких смолистых сосен, покрытых чудным инеем. Он с удивлением и восторгом отметил необычные следы на почве, словно мраморную паутину, прижавшую траву и переливавшуюся, подобно жемчугу и бензину, в лучах закатного солнце.

Пробираясь дальше, туда, куда было запрещено ходить солдатам ради их же безопасности, эльф коснулся сизых туманов, совершенно обычных, просто другого цвета. Он был ошеломлён, насколько простым оказался момент контакта с этой первородной дикостью.

Он ждал ощущения слежки. Озноба, что пробрал бы до костей, будто сама смерть провела рукой по позвоночнику. А получил всё то же нежное касание тумана, которое испытывал всё это время. Будто Госпожа Ворона всегда держала его за руку, или всегда находилась так далеко, что и думать не могла о приближении.

Впрочем, расстроенным эльф тоже не остался; чем дальше он шёл, тем сильней менялись сокрытые в туманной мгле пейзажи.

Старые дороги, проторенные колёсами, разломаны широкими трещинами в земле, сияющими сине-голубыми аврорами, будто это чудо возникло именно из-под земли, а не упало с неба.

Указатели, ведущие по тропкам то к одному “генератору”, то к другой “установке”, то ли сломались, то ли поросли, то ли раздвоились; он взаправду нашёл два одинаковых знака, стоящих в разных местах и указывающих в две совершенно разные стороны, но якобы к одному месту.

Он видел застывший в воздухе “островок” вырванной земли, на котором, покосившись почти горизонтально, торчала сосна. Казалось ещё чуть чуть и здоровое дерево, выдернутое почти полностью из земли, всё же рухнет обратно на большую почву. Почти весь низ летающего острова «заледенел» почти полностью прозрачными кристаллами.